Маргарет не могла перестать улыбаться. Для нее это было редкое состояние, но она это обожала. Ей понадобилось больше года, чтобы оплакать брата, но они с Джеймсом наконец начали ощущать нечто, похожее на счастье.

Джеймс по-прежнему боролся с желанием отправиться в Ист-Энд и вышибить себе последние мозги. На что она напоминала ему, что было бы гораздо приятнее, если бы она сама получала все это… вышибание. Все же в те дни, когда он настаивал отправиться на бой, она сопровождала его и болела за него громче всех.

Мэгги не скоро решилась рассказать мужу о голоде и о том, что испытала в Крыму, но она рассказала и никогда не чувствовала себя так спокойно.

У нее появилось больше друзей.

Мэри оказалась прекрасным другом, так же как и ее муж, и, хотя некоторые особенные разговоры были оставлены для Джеймса, Маргарет чувствовала, что Мэри предпочитает смеяться вместе с ней, когда это возможно. В конце концов, ее муж был довольно беспокойным типом.

– Мэгги, о чем ты, черт подери, думаешь?

Маргарет игриво нахмурилась.

– Тебя это не касается.

Он закатил глаза.

– Ты всегда меня касаешься, и тебе полагается помогать мне с речью для клуба о преимуществах заботы о правах женщин.

Она подошла к нему, заложив руки за спину.

– Помнишь, что ты угрожал сделать со мной, когда мы впервые встретились?

Он остановился.

– Нет.

– Ты угрожал вырвать мне руки.

– Какое невообразимое варварство, – заявил Джеймс и сильно притянул ее к себе, прижимаясь бедрами к ее животу. – Знаешь, о чем я тогда думал?

Мэгги вытаращилась.

– Вообще-то нет.

– Ну, – начал он. – Это касалось пола и твоих юбок, расположенных гораздо выше, чем сейчас.

– Джеймс, – воскликнула она, краснея.

Его взгляд потеплел от любви и страсти.

– Знаешь, думаю, будет гораздо лучше, если я просто тебе покажу.

Маргарет широко улыбнулась.

– Полностью согласна.