— Ездит отлично, ну, почти всегда, — объясняет мне Пискля. — Если начнет глохнуть, пни его вот сюда. — Показывает.

Двигатель фырчит и заводится.

Да уж, классная машина. Умеешь ты делать выгодные покупки.

Молчи уж. У самого вид дурацкий.

И это мягко сказано. Битый час байкеры рылись в сараюшке тети Рейчел и нашли там старую мотоциклетную коляску. Вид у нее такой, словно она снималась в фильме с Лорелом и Харди, реквизит для каскадеров столетней давности. Потом долго изобретали способ приделать ее к «харлею» Пискли, у которого вмятин и ржавчины больше, чем чешуек у карпа.

Кое-как залепив мне ухо, байкеры нарядили меня в заплатанные джинсы и потертую кожаную куртку. Джинсы мне на два размера велики. Штанины я закатал, но сверху все топорщится.

У куртки только один рукав — второй оторван. И последний издевательский штришок: кто-то повязал Джиско красную бандану.

И вот мы прощаемся с байкерами, которые уже считают нас кстати подвернувшимся развлечением.

— Счастливого плавания, задранец!

— Смотри, чтобы штаны ветром не сдуло!

— В следующий раз мы твоему псу татуировку сделаем!

— Только поглядите — Дороти в косухе и Тотошка в платочке!

Я улыбаюсь и машу им, собираясь нажать наконец на газ и поскорее смыться отсюда ко всем чертям, и тут к нам не спеша приближается Хейс. Тьфу, пропасть. Что ему еще понадобилось?

— Ну и видок у тебя, — говорит он.

— Вы же сами постарались. И ваши ребята, — говорю.

— Ты что, обиделся? — Он уже держит мой мотоцикл за руль.

— Нет. Мне тепло, а мотоцикл на ходу, — отвечаю я, пожав плечами. — А больше мне ничего не нужно. Спасибо. Счастливо.

Он не отпускает руль. Неловкая пауза. Суровый мужчина хочет что-то сказать, но не привык выражать свои чувства. Я протягиваю ему руку, — может, он хоть руль выпустит.

На этот раз он ее пожимает. Вцепляется голодной анакондой. Мне не высвободиться.

Он наклоняется ко мне.

— Вообще-то я не лезу с советами, но кто бы за тобой ни гнался, лучше встретить его лицом к лицу, а не бегать от него. Возвращайся домой.

Я смотрю ему в глаза.

— Но вы-то убежали.

Бесстрастное лицо. Сильный человек. Так почему же мне кажется, что он печальный и ранимый?

— И вот до чего это меня довело. — И он плюет на землю, словно вместе со слюной избавляется от целой жизни. — Беги — и скоро окажется, что тебе уже не вернуться. Вот я и не вернулся. Возвращайся домой, к знакомой жизни и к тем, кто тебя любит.

— Не вариант. — Я бы еще что-нибудь сказал, но тут мне вспоминается знакомая жизнь и те, кто меня любит. Горло у меня перехватывает.

Он смотрит на меня и все понимает. В конце концов, у нас есть что-то общее.

— Тогда ладно. Доброй охоты.

БРУУМ-БРУУМ-БРУУУУМ! Словно пушечный залп. Старый мотоцикл с ревом срывается с места и едва не падает в реку. Коляска нависает над обрывом.

Байкеры сбегаются с советами.

— Выруливай!

— Глуши мотор!

— Сейчас псину уронишь!

Джиско с ними согласен.

Кажется, ты говорил, что умеешь водить такие штуки! Я не могу сидеть позади тебя, но ПОДО МНОЙ СОВСЕМ НЕТ ДОРОГИ! ДЖЕК! СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ!!!

Борцовский поединок со старым мотоциклом. Будто объезжаешь мустанга. Прямо на краю обрыва. Из-под колес летит песок. Пятьдесят футов — и на камни. Коляска нас перетягивает. Джиско закрывает глаза лапами.

Газую последний раз. Колеса вылезают из песка. Обратно на бетон. БРУУМ-БРУУМ-БРУУУУМ!

Едем на юг по двухполосному шоссе. В лицо бьет холодный ветер, но кожаная куртка — словно доспехи. Гортанный рев мотоцикла. Тряска пробирает до костей.

Неплохо. Даже интересно. Разгоняюсь.

Адреналин после прыжка с поезда еще чувствуется. Не говоря уже о драке с Кэссиди. Ну и ночка. Мчусь в темноту и думаю, кто следующий на меня набросится. А ну, кто на новенького?!

В голове вертятся обрывки стихов. Теннисон, «Атака легкой бригады». Вторая строфа:

Вот как надо. Как лорд Кардиган под Балаклавой, когда вел британскую кавалерию на верную смерть. Сжать зубы! И галопом вперед! С тех пор как папа в Хедли-на-Гудзоне велел мне садиться в машину, меня повсюду подстерегают опасности. Всего-то сутки назад. Вечность.

Вперед со славой! Если тебя ожидает смерть, дорого продай свою жизнь! Разобраться во всем этом мне все равно не по зубам. Я с доблестью дружен, мне довод не нужен!

Ты там как?

Лучше некуда, блохоловка. Мне это начинает нравиться.

А удар по маковке во время той драки точно не вышиб тебе мозги?

Спасибо за заботу, дружок, в голове у меня светло и ясно, а мозги работают как никогда. А почему ты спрашиваешь?

Потому что сижу в этой развалине. Как в кино про Первую мировую. Ты точно в своем уме?

Абсолютно. Сядь поудобнее и наслаждайся скоростью. Погоди. Ты что, читал мои мысли?

Нет, просто поймал настроение. Забудь.

Нет, не забуду. Это, черт подери, гораздо глубже, чем просто настроение. Ты даже про кино и Первую мировую уловил. Я не пытался с тобой общаться. Ты не имеешь к этому отношения. И при этом ты в точности понял, о чем я думаю.

Да ладно тебе, Джек.

Так ты можешь заглядывать мне в голову? Как я — когда прочитал мысли Джинни и понял, что она нас предала?

Ты был молодец.

Не пытайся сбить меня с толку. И мысли байкеров я тоже прочитал. Я понял, что они недолюбливают этого Кэссиди и мне надо вызвать его один на один.

Что ты и сделал. Браво! А теперь почему бы нам…

Значит, ты можешь читать мои мысли так же, как я читал их? То есть, конечно, лучше, потому что ты и детали улавливаешь…

Я горячий сторонник неприкосновенности личности. Но все дело в том, мой дорогой мальчик, что ты не экранируешь свои мысли. Вывешиваешь их, словно кальсоны на просушку.

А как их экранировать?

Вместо того чтобы направлять их наружу или пускать плавать, словно бумажные кораблики, обрати их внутрь. Ты довольно легко научился их посылать. Значит, сможешь и экранировать.

Высматриваю в себе заграждающий механизм. Теперь я вижу, что происходит, и понимаю, что имел в виду Джиско. И где это искать.

Ну вот. Нашел.

Почему мне никто об этом не рассказывал?

Так раньше никто и не пытался читать твои мысли. Ты вырос среди поколения, пребывающего в состоянии телепатической невинности. Товарищи детских игр не пытались настроиться на твою волну.

Но мои родители это умели. Правда? Они были как ты и знали, как это делать, не хуже тебя. Верно?

К сожалению, дружище, да. Но они любили тебя и хотели только хорошего. Полагаю, знать, что ты думаешь, было очень полезно, чтобы тебя оберегать.

Так вот как им это удавалось. А я-то удивлялся. В те несколько раз, когда я пытался нарушить их правила.

Один раз я спрятал два косяка с марихуаной в старом ботинке на дне платяного шкафа. Мама по чистой случайности их нашла. «Джек, ты нас огорчаешь». Месяц не имел права никуда ходить, кроме школы.

В другой раз ребята из команды договорились ночью погонять на машине. Я собирался выскользнуть из дома, чтобы встретиться с ними в условном месте.

Папа по чистой случайности проснулся и спустился в кухню за стаканом молока.

— Куда это ты, сынок? Уже поздно.

— А… э… да вот молочка попить захотел, как ты. Душная какая ночь, правда? Во рту пересохло.

— Точно. Садись, поглядим, что показывают в «До и после полуночи».

— Как тебе удается всегда меня придавливать? — спросил я однажды маму.

— У тебя на лице все написано, — рассмеялась она. — У таких славных мальчиков иначе не бывает. Входит в программу.

На лице все написано… Фигушки, мама. Ты читала мои мысли. Вообще-то это некрасиво, тебе не кажется? Как чужие письма читать.

Боже мой! А фантазии с участием Пи-Джей жаркими летними ночами?!

И еще другие фантазии — с участием команды болельщиц с помпонами… Все эти жуткие глупости, которые то и дело приходят в голову мальчишкам. Мама с папой все это читали.

Притормаживаю у перекрестка. Лорду Кардигану не приходилось с таким сталкиваться. Мне вдруг становится нехорошо. Нет, не тошнит. Просто ощущение, что меня предали. Грусть. Злость. Обида. Бессилие. Ощущение, что я ничего не могу и мной вертят как хотят.

Что с тобой?

Прочитай мои мысли — поймешь.

Не надо так.

А пошел ты.

Смотрю на дорожный знак. Поворот на главную дорогу. Шоссе на Вашингтон.

Ты куда? Мы ехали по правильной дороге.

Эта тоже ведет на юг.

Но не напрямик. Мы теряем время.

И что? Кажется, в Китти-Хокс нас никто не ждет. Никогда не бывал в Вашингтоне и хотел бы поглядеть, как там. Посмотреть на Белый дом. И Капитолий. Будут возражения?

Я тебе запрещаю! Это ошибка!

Может быть, но это моя ошибка. Моя. Личная. Помнишь, кто я такой? Лично я? Джек Даниэльсон. Мне надоело слушаться чужих законов, делать то, что мне велят другие, давать им фору и позволять собой вертеть. Теперь я тут главный. Если хочешь ехать со мной дальше, оставь свои запреты при себе и постарайся насладиться ролью туриста.

А если нет — вылезай прямо здесь.