Не корабль, а железное чудище. Острый нос. Спереди что-то вроде футбольных ворот. За ними возвышается белый двухэтажный домик. Высокая мачта. Не для парусов — для связи. Ощетинилась антеннами. Сзади просторная площадка. Неужели футбольное поле?
Команда столпилась у поручней и кричит нам что-то. Хотят выяснить, живы ли мы. Двадцать человек. Разного роста, цвета, рас. Белые, негры, азиаты. Все в шортах. Футболки и голые торсы. На головах что попало.
Двое стоят в стороне. Один — высокий, с повязкой на глазу. Рожа гнусная. Пират двадцать первого века.
Другой, рядом с ним, пожилой. Лучше одет. Сутулится. Лысина сверкает на солнце.
Он с минуту пристально смотрит мне в глаза. Я почему-то понимаю, что это капитан, и догадываюсь, о чем он думает: брать их или не брать? Стоит ли связываться? Что он с этого будет иметь?
Я совсем одурел. Даже умолять о помощи и то не могу.
Капитан шепчет что-то Одноглазому Старпому, тот кивает и уходит.
Ничего не понимаю. Глаза сами закрываются. С трудом осознаю, что на воду спускают шлюпку. К нам подгребают.
Мне задают вопросы. По-английски. По-испански. По-русски. Открываю рот. Сил нет ответить.
Голос с ирландским акцентом говорит:
— Пес нам не нужен. Берите парня.
С усилием открываю глаза. Приподнимаю голову. Пытаюсь прохрипеть несколько слов. Сиплый шепот:
— Нет. Собаку тоже.
Кто-то меня слышит.
— Ронан, он тебе что-то говорит. Про собаку.
На меня сверху вниз глядит плечистый моряк.
Высокий. Веснушчатый. Дружелюбное лицо. Копна рыжих волос.
— Эй, малый, как тебя зовут? Ты откуда?
Гляжу на него.
— Собаку тоже. Пожалуйста.
— Зачем? Все равно подохнет.
— Мой друг, — выдавливаю я. Больше ничего не могу.
Переговоры вполголоса. Меня хватают несколько пар рук. Перетаскивают через борт. Передают в другие руки — в шлюпку.
Потом меня поднимают — выше, выше. Я совсем слабый. В голове мутится. От движения мир крутом начинает вертеться. Я теряю сознание.
Всплеск. Опять шторм. Падаю в глубокую пропасть. Меня окатывает огромная ледяная волна.
Вздрагиваю и открываю глаза.
Это не шторм. Не волна. Все кругом крутится, вертится и мечется. Я лежу на спине на просторной открытой задней палубе какого-то судна.
В глазах проясняется. Четко вижу оранжевую сеть. Сушится. Пахнет рыбой. Это глубоководный траулер.
Толстяк с татуировками на руках только что вылил на меня ведро воды. Я кашляю и моргаю, он ухмыляется. Кругом стоят матросы, они курят и смеются.
— Гляди-ка, оклемался.
— Искупали малыша.
— Окати его еще разок, Жак.
Толстяк послушно выплескивает на меня еще ведро ледяной воды. Мне попадает в нос.
Чихаю, отплевываюсь.
Почему они со мной так обращаются? Они же меня спасли. Неужели не видно, как мне плохо?
Переворачиваюсь, пытаюсь сжаться в комочек. Уйдите. Уйдите все. Оставьте меня наедине с моим несчастьем.
Тяжелый башмак пинает меня в спину. Одноглазый Старпом нависает надо мной и разглядывает, словно я какая-то на редкость уродливая рыбина, попавшая в сети.
Он опускается на колени.
— Ты кто?
Незнакомый акцент. Немецкий? Французский? Голландский, наверное. Голос, привыкший распоряжаться.
Мотаю головой. Простите. Разговор придется отложить.
Протягивает руку и раздвигает мне веки на правом глазу. Солнце бьет прямо в глаз, но закрыть его я не могу. Беспомощный, будто тряпичная кукла.
Потом он щупает мне сонную артерию.
— Будет жить, — говорит он без всякого восторга. — Ну и несет от него. Отмойте.
— Псина воняет еще круче, — замечает толстяк, которого называли Жаком. — Надо было выбросить ее обратно. Хуже нет, чем вонь от дохлой псины.
Значит, Джиско они тоже вытащили! Мне даже головы не повернуть, не взглянуть на моего друга пса. Он и правда умирает?
Кто-то еще говорит:
— Чья бы корова мычала, Жак. Если так, то лучше уж тебя самого за борт — так ты воняешь.
Одобрительные возгласы. Грубый хохот.
На рябой небритой роже Жака в мгновение ока отражается целая гамма чувств — от детской обиды до отчаянной злобы.
— И это благодарность за деликатесы, которые я вам стряпаю?
Взрывы издевательского хохота, град оскорблений.
— Какие деликатесы?
— Да он готовит хуже, чем воняет!
— Нет, он воняет хуже, чем готовит!
— Еще одно слово, и я вас всех отравлю! — грозится Жак, багровея. — Да-да, отравлю, не думайте! Я так уже делал!
— Да ты своим завтраком нас всех чуть в могилу не загнал, — заявляет какой-то острослов. — Даже стараться не пришлось.
Жак щерит зубы и глядит на меня.
— Давай мыться. А потом соображу тебе пожрать.