— Грузила в воду! — орет старпом.

Тяжелый трос с колесиками-грузилами соскальзывает по аппарели и падает в воду, поднимая фонтанчики брызг.

Джиско вздрагивает.

У тебя слабость к атлантическому большеголову?

Одно дело — изучать ужасные события, когда находишься от них за тысячу лет. Совсем другое — видеть их своими глазами.

Не вешай нос. Это всего лишь большая рыболовная сеть.

— Последняя проверка щитов! — рявкает старпом. — Открыть на счет десять!

Внезапный всплеск активности.

— Убери пса от тросов! — кричит Ронан.

— Ничего, он умнее, чем кажется!

Вот уж комплимент так комплимент…

— Что такое «щиты»? — спрашиваю я у Ронана.

— Это такие большие ворота, которые растягивают устье сети, — объясняет он. И показывает на две здоровенные стальные пластины, вмонтированные по обе стороны кормы траулера. — Когда они раскрыты, то рыбу засасывает в сеть, как воронкой, и тащит по всей длине в куток. Такой трал два «боинга» проглотит.

Если уж на то пошло, ему все равно, что глотать, едко замечает Джиско.

Вид у псины неподдельно несчастный. И я чувствую, что дело тут не в голоде и слабости.

Собачьи глаза обшаривают рабочую палубу. Джиско рассматривает краны и лебедки и провожает взглядом уплывающую сеть. Я телепатически улавливаю какое-то его настроение, с которым раньше не сталкивался. Это кипучий гнев, но в нем нет ничего личного, он не направлен ни на меня, ни на Ронана.

Старпом завершает отсчет и кричит:

— Десять! Открыть щиты!

Громадные ворота выскакивают из пазов и с плеском падают в океан.

Капитан выходит на мостик, вид у него напряженный. Рудольф, старшина рыбаков, начинает выкрикивать конкретные приказы матросам при лебедках.

— Сеть к правому борту! Еще двести футов!

Матросы осторожно опускают и перемещают сеть гидравлическими лебедками.

Джиско плотно зажмуривается.

Крепись, Джиско. Видеть это — твой долг.

Он с усилием открывает глаза.

Спокойно, кладбище бифштексов. Мы как раз забрасываем сеть.

Джиско выворачивает шею и глядит на меня.

Может, ты и маяк надежды, но такой же слепой, как они.

Что значит «слепой»? Мы просто ловим рыбу.

На его морде отражается глубочайшая печаль, и я сразу вспоминаю Эко, сидевшую на крыше дома у моря. Вспоминаю, как она молча сидела, повернув ладони кверху, и глядела в ночное небо, словно оплакивала красоту, которая неизбежно должна была скоро погибнуть.

Чувствую в Джиско то же самое сочетание ярости и беспомощности. Разница только в том, что Эко еще и чувствовала себя виноватой, — может быть, потому, что она была человеком.

На Джиско такого бремени не лежит. Он сердится — и глубоко печалится. Но, как ни странно, еще ему немного любопытно.

Его глаза обшаривают траулер от носа до кормы, заглядывают в лица матросов.

Вот что всегда было для меня самой большой загадкой Перелома. Вот чего я никогда не мог понять. О чем они думали? Ведь, в конце концов, твой вид обладает разумом и способен на глубокое сострадание.

Собачьи глаза бывают необычайно выразительными. Сейчас глаза Джиско расширены и влажны от печали.

Теперь я начинаю понимать.

Стою рядом с ним, гляжу на маневры с сетью. Пахнет горячим металлом и дымящейся смазкой. Спрашиваю пса, что именно он начал понимать.

Он смотрит на матросов, занятых передвижениями сети. Члены экипажа — всех цветов и рас — обнажены до пояса и потеют на солнцепеке. Мышцы напряжены. Лица серьезны. Глаза сосредоточены на работе. Никто из них не кажется ни злым, ни скверным человеком.

Опустошая риф за рифом и акр за акром океанское дно, они были так заняты, что ни о чем не думали. Тяжелый труд на жаре. А они просто ловили рыбу.