— О каком договоре может идти речь? — спрашиваю я. — Стоит мне найти Пламенник, и вы его уничтожите, а потом убьете меня.

Даркон кивает, как будто мои слова — святая истинная правда.

— Именно этого и требует от меня моя миссия. Но все не так просто.

— Почему?

— Я не успел рассказать тебе, в чем заключается моя теория касательно Ганнибала, — говорит он и загадочно улыбается. — Ганнибала Барки. Сына Гамилькара. Он вырос в Испании. Знаешь, что делала в Испании армия его отца?

— Нет.

— Более или менее что хотела, — хохотнув, отвечает он. — Жестокие наемники разоряли одну деревню за другой. Для Ганнибала это было начальной школой. Вылазки. Веселье у костров. Потом настало время, и он перешел через Альпы. Очевидно, он решил, что не может взять Рим. И тогда он пятнадцать лет кружил по италийским землям. Чего он ждал? Какой у него был план?

— Не знаю. — Мне становится интересно. — И в чем же было дело?

— Ты бывал когда-нибудь в Италии? — спрашивает Даркон.

— Нет.

— Там так красиво, — говорит он. — И сейчас красиво, и тогда было красиво. Виллы и виноградники. Отличное вино, вкусная еда, прелестные женщины. Военные историки придумывали бесконечные стратегические теории относительно намерений Ганнибала, но в некоторых случаях самое простое объяснение оказывается самым лучшим. Ганнибал был прирожденный мародер. Он возглавлял алчную армию наемников. Может, им там так понравилось, что уходить не хотелось.

Пытаюсь это переварить. Понимаю, к чему Даркон клонит.

— А разве это не значит, что он предал тех, кто его послал? Тех, кто на него рассчитывал?

— Ну и что? — Голос Даркона звенит от гнева. Он говорит о Ганнибале, но думает наверняка о своей жизни. — Чем он был обязан трусливым карфагенским торговцам? Чем он был обязан своему одержимому одной идеей отцу, который загубил его детство, потому что закалял его, словно стальной клинок, — то есть нещадно бил и бросал то в огонь, то в воду, — чтобы подготовить к смертельно опасному делу? Да ничем!

БАМ! Даркон ударяет лодку — так сильно, что на суперпрочной обшивке из стекловолокна появляется заметная вмятина.

Бьет он правой. Запоминай, Джек. И не попадайся ему под горячую правую руку, потому что с такой силой ты еще не сталкивался.

Даркон разжимает кулак. Секунду овладевает собой. Продолжает — и в его голосе трепещет страсть:

— Может быть, Джек, у Ганнибала хватило разума и отваги подумать о себе. Понять, что делает счастливыми и его самого, и его солдат, и перерубить узы покорности и послушания, которые связывали его с этими далекими господами, которые ничегошеньки для него не сделали. Решил питаться плодами тучной земли, пить кровь виноградной лозы, радоваться жизни на ярком солнце. Все говорили, что он потерпел неудачу. Но с его точки зрения, возможно, он победил.

Он осекается. Встает, как будто смутился, что слишком много о себе рассказал. Подходит к желтому бочонку. На миг склоняется над ним. Что-то там делает правой рукой. Поворачивается ко мне.

— Понимаешь?

— То есть вы больше не считаете нужным следовать своей цели?

— Это касается нас обоих, Джек. Мы оказались в одном и том же положении. Мой отец был сущий кошмар. Твой не лучше. Они птицы одного полета, связанные многовековой ненавистью и злобой. Какое они имели право распоряжаться нашей жизнью? Если я убью тебя и уничтожу Пламенник, а потом вернусь в будущее, мне придется продолжить отцовскую войну и покончить с народом Данна. А дальше что? Царствовать на пепелище? Натягивать бразды правления в бесплодном мире мрака? Невеселая перспектива.

— Куда хуже, чем ваша нынешняя жизнь, — негромко предполагаю я.

— Ты ничего не помнишь, — говорит он мне. — А я видел будущее, Джек. Выжженная пустыня, расколотая надвое фанатиками, которые ненавидели друг друга так долго, что теперь готовы на все ради победы. Неужели ты считаешь, что обязан им повиноваться? Они с тобой не слишком церемонились.

Я думаю о своем детстве — сплошная ложь и притворство.

— Да, наверно, — соглашаюсь я.

— Так переруби эти узы. Переходи на мою сторону. Найди Пламенник — и я не стану его уничтожать, я его использую. Мы его используем — себе на благо. Джек, это оружие, которому никто не в силах противостоять. Если у нас будет Пламенник, нас никто не остановит! Мне не нужно будет прятаться на этом чертовом острове, скрываться в международных водах и распространять влияние капля по капле! Найди мне Пламенник, и я горы сдвину! Джек, мы будем царями! Нас ждет могущество фараонов! Вот что я тебе предлагаю!

— А как же будущее? Мой отец? И ваш?

— Да пусть это будущее наступит своим чередом! Выстраивай вселенную вокруг себя и собственного счастья! Это и есть солипсизм. Ну, ты же сильный человек, прими эту точку зрения! У меня хватит омаров и икры до конца жизни. А после нас — хоть потоп! Когда я умру, умрет вся вселенная, по крайней мере та ее часть, до которой мне есть дело. Джек, переходи на мою сторону! Найди мне Пламенник! Мы с тобой у самой цели. Да или нет?

Поднимаюсь и гляжу на него. То, что он говорит, задело во мне глубокие струны. Да, у нас много общего. Да, нам обоим порушили жизнь. Нас обоих беззастенчиво использовали и, возможно, предали собственные отцы. Но могущество фараонов меня не интересует. И подлеца я чую за милю. Кроме того, мне не кажется, что вести с ним дела так уж приятно. Я вспоминаю чудесный риф на вершине подводной горы и то, что он собирался с ним сделать. Нет, ребята, это не для меня.

— Нет, братишка, — отвечаю я негромко. — Вот мой ответ. Ни за что. Ни сейчас. Ни потом. Давай, убивай меня. Пламенника тебе не найти. Может быть, отец пошлет еще кого-нибудь. Теперь я понимаю, почему исчез Кидда Таинственный. Наверное, он тоже может найти Пламенник и знает, что с ним делать. Откуда ты знаешь…

Даркон глядит на бухту за моей спиной. Минуту он размышляет. Нет-нет, вычеркиваем — он глядит не на бухту. Он глядит на воду.

Чувствую какой-то запах.

И тут я это замечаю. Обширное красное пятно, вытекающее из желтого бочонка и покрывшее блестящим багровым лаком легкую рябь.

Густой, тошнотворный, сладковатый запах.

Кровь.

— Ты случайно не слышал об ампулах Лоренцини? — спрашивает Даркон.