Первый, кто кораблем морскую взрезал пучину      И неискусным веслом начал волну бороздить, Тот свой утлый челнок вручил неверному ветру,      Самой стихии назло новых взыскуя дорог. 5 Полный боязни, сперва лишь тихим верил он водам,      К берегу ближе держась, путь безопасный искал — Ныне на всех парусах он к дальним бухтам стремится,      Легким Нотом влеком, землю оставил вдали. Мало-помалу растут в его сердце гордость и дерзость, 10      И забывает душа прежний томительный страх: Зыбкую режет он гладь, обуздав эгейские бури,      Звездам послушный, скользит по ионийским волнам. [0]

     Ветер, подъятый в ночи конями тенарского вора, [1] Адских вращенье колес и брачный чертог подземельный, Мраком покрытый, на свет извлеку я дерзостной песней, Как вдохновенье велит. На шаг отступите, невежды! 5 Ибо священный порыв из сердца страсти земные Ныне изгнал, и Феб всю душу мою наполняет. Видит мой мысленный взор: на дрогнувших в страхе устоях Храмы трепещут и свет источают ясный пороги, Празднуя бога приход; послышались грома раскаты 10 Из-под земли — им гулом кекропов храм [2] отвечает, И озарен Элевсин изнутри священным сияньем. Путы сорвавши свои, шипят триптолемовы змеи, [3] Под чародейный напев скользя чешуйчатым телом, Красный расправив клобук и усталый хребет распрямляя. 15 Вижу: вдали поднялась Геката трехликая, [4] рядом С нею нежный Иакх грядет, [5] и плющ расцветает В пышнокудрявых власах, парфянской шкура тигрицы Плечи покрыла, сцепив узлом золоченые когти, Поступь хмельную его меонийский тирс укрепляет. 20      Боги, коим толпа боязливая служит в Аверне, Чья ненасытная власть поглощает все, что погибло, Чье обиталище Стикс, разлившись, волной омывает Иссиня-черной, чей дом Флегетон окружает стремниной Жар источающих вод и дымных водоворотов! 25 Вы мне откройте, молю, священной древности дали, Тайны чертогов своих: расскажите про факел Амура, Коим он Диту светил, и какое Хаос [6] отважный Взял приданое, став Прозерпины похищенной мужем, Сколько без отдыха стран обыскала Матерь, рыдая, 30 Как у людей плоды появились и как преклонился Желудь Додоны святой пред первым колосом хлебным.      Князь Эреба [7] вскипел к олимпийцам жаркою злобой, Им грозя мятежом за то, что живет одиноко, Долгие годы в тоске проводя без милой супруги — 35 Больше не в силах он ждать наслаждений брачного ложа, Сладкое имя «отец» скорее жаждет услышать. Вот по зову его встает из бездны могильной Чудищ бесчисленных полк, и против Властителя грома Фурии козни плетут. В кудрях из змей ядовитых, 40 Факел сосновый подъяв, сулящий беду, Тисифона В призрачный лагерь зовет с оружьем призрачным манов. Вновь, как в давние дни, едва порядок не сломлен Силами темных стихий: разбив узилища стены, Освободившись от пут, титаново племя стремится 45 Свет небесный узреть, и вновь Эгеон кровожадный [8] Телом окрепнет, порвет оковы и с мощью сторукой Все на дороге своей сокрушит ужасным ударом.      Но, убоявшись за мир, отвратить грядущие беды Парки седые спешат: припав к подножию трона, 50 Молят, колени склонив, со слезами к царю простирая Руки. В этих руках закон, который связует Сущее — нить судьбы плетут уверенно пальцы Ловкие, с веретена снимая пряжу столетий. Первою речь повела Лахеса косматая, к Диту 55 Гневному так обратясь: «О ты, могучий во мраке Теней грозный судья! О царь, для коего наше Вертится веретено! Рожденья и смерти владыка! Век поколений земных ты меришь твердой десницей, Жизни даруя предел — твоею создана властью 60 Всякая плоть, тропой ведомая, роком сужденной, Дабы, круг миновав, к тебе вернуться и снова Прежней наполнить душой оболочку бренного тела. [9] Не разрывай же, молю, сеть крепкую мирных законов, Прях неустанных труд! Во имя согласия распрю 65 С братьями не затевай! Зачем нечестивое знамя Ты поднимаешь? Зачем дал волю преступным титанам? Лучше жену попроси у Юпитера». Это услышав, Гневный смягчается Орк; [10] смущенью и жалости чуждый, Ныне мольбой он склонен. Вот так с пронзительным воем 70 Злобный взлетает Борей, разметав поросшие снегом Дикие кудри, крыла ледяные широко раскинув, Полные града,— сейчас он закружит смерчем ревущим Море, леса и поля; но если медные двери Накрепко запер Эол, без выхода скоро иссякнет 75 Тщетный порыв, и домой притихший ветер вернется.      Сыну Майя велит не спешить на небо с посланьем Гневным — и на бегу стремительный замер Киллений, [11] Шапкой дорожной покрыт, снотворный посох сжимая,      В мрачном величии царь восседает на черном престоле. 80 Ужас внушая. Померк, покрывшись коростою скорби, Скиптра державного блеск, и облако смертной печали Тенью лежит на челе, а гневом скованы члены — Грозный, он в горе грозней. Как гром разносятся звуки Речи надменной, и смолк, владыке в страхе внимая, 85 Адский чертог: у ворот затих трехглавого стража [12] Лай, не струится слеза Коцита, бурной волною В берег не бьет Ахеронт, и больше не слышится рокот Огненных вод — Флегетон унял свое шумное пламя. Молвит владыка: «О внук Тегеи и Атласа, [13] близкий 90 Горним и дольним богам! Твое исконное право Пересекать рубежи, общенью миров помогая! Южного ветра быстрей поспеши к Юпитеру с вестью И гордецу передай: «О брат жестокий, доколе Будешь ты мучить меня? Ужель злонравной Фортуной 95 Наша отъемлется мощь? Ужель и силу и крепость Мы потеряли, лишь день окончился? Или угрозы Наши не страшны тебе, коль не мечем циклоповы стрелы, [14] Не сотрясаем эфир для забавы бессмысленным громом? Разве не видишь, как я, лишен благодатного света 100 Жребием высшим, терплю тройную обиду, страдаю В муках безмерных, а ты? Тебя венчает сиянье Звезд Зодиака и блеск веселый небесных Медведиц, Я обделен и в любви! Средь волн голубых Амфитрита, Лучшая из нереид, в объятиях нежит Нептуна; 105 Ты к супруге-сестре нисходишь на ложе, наскучив Молний метаньем. Скажу ль о тайных утехах с Фемидой Мудрою или с Лето? [15] Творец, ты счастлив в творенье Отчем, ибо толпой тебя сыновья окружают. Я же в бесславной тоске, хозяин пустынных чертогов, 110 Разве не вправе согреть заботой душу родную? Ныне предел настал терпенью! Клянуся предвечной Ночью и Стикса водой, гниющей в адских болотах, Если откажешь — собью затворы, коими Тартар Заперт, и узы порву, Сатурна сковавшие древле, 115 Солнце низрину во мрак, лучистой ось колесницы Переломив, и во тьме Авернской погаснет светило!» Молвил — и к звездам тотчас посол устремился крылатый.      Вести услышав, Отец погрузился в тяжкую думу, Дабы решить: из Дев какую выбрать? Какая 120 Солнечный свет променять захочет на берег стигийский? Долгих раздумий труд наконец решеньем увенчан.      Юной красою цвела у Цереры в доме Геннейском [16] Дщерь ненаглядная. Чад других не дарит Луцина [17] Матери, чрево замкнув, утомленное первым рожденьем, 125 Но и в бесплодье горда богиня пред всеми женами: За нерожденных детей наградою ей Прозерпина — Нежно лелеет она свое чадо, подобно корове, Лижущей телку, что луг еще не топтала и светлый Не увенчала лоб серпом рогов искривленных. 130 Но наступил наконец положенный срок, и созрела Дева, в ней пламя зажглось, стыдливость потрясшее, — к браку Страстной стремится душой, хоть в сердце чувствует трепет. Стал наполняться чертог женихами; спорят за деву Марс, щитоносный боец, и Феб, средь лучников лучший: 135 Марса свадебный дар — Родопы, а Феба — Амиклы, Делос и пышный дворец Кларосский. [18] С ревнивой Юноной Спорить готова Лето за невестку. Обоих отвергла Мать женихов и, страшась похищенья (о, если бы знала!), Тайно милую дочь отсылает на брег сицилийский, 140 Ларам неверным вручив дитя родимое, тщетно На сицилийской земле укрыть надеется деву, Местным поверив богам.                               Тринакрия, остров сегодня, Прежде частью была Италии. Море и время Сушу разъяли — провел Нерей-победитель границу 145 Новую, влагой омыв подножья холмов разлученных; Родственным странам союз проливом узким заказан. Так италийской земли напротив осколок трехгранный Ныне воздвигся средь волн: Пахина выступ скалистый Бурь ионийских грозу отражает о камень утесов; 150 Громкий доносится глас Фетиды Гетульской — и вторит Мыс Лилибейский ему; на севере буйная ярость Диких тирренских валов сотрясает Пелориаду. [19] А в середине горит вершиной огненной Этна, Память грядущим векам о низвергнутых древле гигантах; 155 Здесь Энкелада курган плененного — жгучая рана Едкой серы пары источает из тела больного; [20] Если же, тяжкую цепь с мятежной выи срывая, Мечется пленник — до дна колеблется в трепете остров Смертном, и в страхе дрожат городов высокие стены. 160      Волен  лишь  взор  воспарять  к  утесам  Этны далеким, Но под запретом тропа: зеленеют склоны садами Пышными, только вершин не смеет пахарь коснуться: То, прогнав облака, смоляную гора извергает Тучу — и меркнет день, то страшным своим содроганьем 165 Сферы колеблет планет, взрастив ненасытное пламя. Но, хоть чрево горы переполнено жаром палящим, Снег ее белый покрыл, не тая в огне и твердея Коркою льда, не боясь испарений губительных зноя, Тайным морозом храним — и в клубах серного дыма 170 Так милосердный пожар соседствует с инеем хладным. Что за рычаг воздвиг эти скалы? Чья сила отверзла Пропасти эти? Струит Вулкан эту лаву откуда? [21] Ветер ли здесь побывал, заблудившись в ущельях сокрытых, В буйном порыве стремясь сломать преграду глухую 175 Дряхлых камней и найти дорогу к вольным просторам, Силою крыльев своих сокрушая горные своды? Море ли здесь пленено в кипящих серою недрах И, под спудом горя, колеблет тяжкое бремя?      Здесь-то доверчиво Мать покидает милое чадо, 180 Дабы к фригийским брегам поспешить в обитель Кибелы Башневенчанной. [22] Влачат колесницу богини покорно Гибкие змеи: их бег, пронзив облака, оставляет След в небесах, а яд безвредный пятнает поводья; На головах клобуки, узор зеленый украсил 185 Спин пестроту, чешуя блистает золотом рдяным. То,  извиваясь,  Зефир  обгонят,  то,  вниз  устремившись, Пашню заденут: скользит колесо по почве взрыхленной, Пыль поднимая, — и вот уже в колее золотится Колос, богине вослед урожай родится обильный, 190 Путь ее выстлан зерном. Вдали растаяла Этна, Взор напряженный едва Тринакрию в море отыщет. О, сколько раз в предчувствии зла слеза увлажняла Матери лик! Сколько раз, обративши очи к приюту Девы, взывала она: «Земля любезная! Небу 195 Предпочитая тебя, тебе дарую усладу Крови божественной, труд драгоценный усталой утробы, Щедрой награды жди: отныне вовек не изранит Плоти твоей кирка, не ударит лемех холодный, Сами собой поля зацветут, урожай изобильный 200 Миру на диво даря твоим обитателям праздным».      Так говорила, змей золотых направивши к Иде. Там богини престол святейший, там чтимого храма Краеугольный утес, и зелень чащи сосновой Капище тенью густой окутала — в кронах смолистых 205 Не зазвучит никогда гудящий напев урагана. Там безумных жрецов хоровод с неистовым воем Страшный кружится — и с ним бушует в вакхическом клике Ида сама, леса гаргарские долу склоняя. Лишь Церера вдали показалась, мычанье тимпанов 210 Смолкло, утихла песнь и замер меч корибанта, Немы медь и самшит, склонили гордые выи С пышною гривою львы. [23] В венце башненосном Кибела С радостным сердцем грядет, навстречу спеша поцелуям.      Это увидел тотчас Юпитер, из горней твердыни 215 Глянув, и промысел свой сокрытый открыл пред Венерой: «О Киферея, тебе признаюсь в тайной заботе. Тартара князю отдать Прозерпину кроткую в жены Определила судьба глаголом древней Фемиды, Атропы твердой рукой. [24] Пока без матери дева, 220 Есть у нас время — итак, отправься на брег сицилийский, Дабы Цереры дитя в полях игрой позабавить. Завтра, лишь только восток воссияет светом багряным, Стражу попробуй увлечь уловками, коих бываю Жертвою сам. Почему покойно дольнее царство? 225 Пламя Венеры краев не знает укромных и сердце Спрятать во мраке нельзя! Да зажжется пылом любовным Скорбной Эриннии плоть, да вопьются дерзкие стрелы Лучника резвого [25] в грудь железную грозного Дита!»      Волю исполнить отца спешит Венера. Паллада 230 С нею, а третьей та, что Менал устрашает рогами Гнутыми, в путь собрались. [26] Божественный след пламенеет В небе, словно несет предвестие злое комета Быстролетящая, свет изливая кровавый, сгорая В алом огне: тишину отъемлет у мирных народов, 235 У морехода покой звезды хвостатой угроза, Бурю пророча судам и столицам — вражьи набеги. Вот близ Цереры дворца богини нисходят. Циклопа Длань укрепила его: высокие стены железом Склепаны, из чугуна столбы, а двери стальные 240 Запер булатный замок. Ни разу столь тяжкого дела Не совершали Пирагм и Стероп: [27] подобные Ноту Вздохи усталая грудь исторгала, металл утомленный Тек широкой рекой из жаркого горла плавильни. Костью слоновой чертог украшен, на медных стропилах 245 Кровля покоится, свод янтарные держат колонны.      Мирно и радостно здесь Прозерпина покров вышивала С песней веселою — дар напрасный для матери милой. Изображала иглой искусной порядок исконный Первоначальных стихий — как, хаос разъявши предвечный, 250 Древле Природа сама отыскала законное место Всякому роду вещей: возносится легкое кверху, Грузное падает вниз, колышется воздух прозрачный, Пламя взвивается ввысь, море плещет, покоится суша. Был пестроцветным узор: расшиты золотом звезды, 255 Пурпуром — водная гладь. Украсила жемчугом дева Берег, рокочет прибой предивною нитью умело Сотканный: словно и впрямь облепили травы морские Гальку, и шепоту волн зыбучий песок отвечает. Пять поясов покров разделяют. Очерчена алым 260 Знойной средины межа, огнем опаленная — жаждой Жаркой томятся шелка под вечно полуденным солнцем, Сверху и снизу — края, для жизни пригодные, в меру Влагой полны и теплом, но ближе к верхним пределам Темен и мрачен узор, в морозе ночи полярной 265 Окоченев и тоской исполнясь вечного хлада, Изображает она и чертоги сродника Дита, Манов губительных — тут ей знаменье было: нежданной, Но прозорливой слезой увлажнились девы ресницы.      Вот Океан дугой стекловидной по самому краю 270 Ткать начала, но вдруг растворились двери и видит Дева богинь пред собой — остался труд кропотливый Незавершенным, покрыл румянца пурпур ланиты Нежные, и белизна стыдливая светом горячим Вмиг озарилась. Не так краснеет от краски лидийской 275 И от сидонских румян горожанок бледная кожа.      Солнце сокрылось в волнах; в дремотной своей колеснице Влажная ночь влечет истомы сонной усладу; А между тем Плутон наущеньем брата из бездны Путь пролагает наверх, упряжкой призрачной правя 280 Адских созданий — тех, что на пастбищах тучных Коцита Травы жуют, по лугам Эреба черным блуждая, Жажду стоялой водой утоляя из тинистой Леты, Пенную жвачку тоски извергая пастью сонливой; Здесь жестокий Орфей, Этой, обгоняющий стрелы 285 Быстрые, здесь и Никтей, Стикса слава, а также Аластор [28] Дитовых стад тавром клейменный вместе с другими. Так, закусив удила, на границе с рычаньем свирепым Замерли, завтрашний день предвкушая и сладость добычи.

Лишь возжелал отдохнуть Орфей от постылого пенья      И пренебрег трудом тяжким на долгие дни, О хороводах тотчас заплакали нимфы, а реки      Слезно воззвали скорей сладкий продолжить напев, 5 Ожесточилось вновь зверье — и в страхе пред львами      Молит телица вернуть голос кифаре немой. Грозные скалы скорбят о прерванной песни, рыдает      Лес, что некогда шел за черепахой вослед. Но, лишь могучий Алкид для Фракии Аргос покинул 10      И бистонийской земли тяжкой коснулся стопой, Дабы, царя сокрушив кровавого в дикой берлоге,      Юной травою питать быстрых коней табуны, Возликовал певец веселью милой отчизны,      Лире, умолкшей давно, голос былой воротил — 15 Радостным плектром задев ленивые жилы коровьи, [1]      Легкою пястью повел белую кость по струнам, Пенье услышав, тотчас притихли ветры и волны,      Сонного Гебра застыл водами скудный поток, Насторожился хребет Родопский, внемля напеву, 20      И отряхнула снега Осса с вершины крутой; Тополь спускается вниз с пустынных Гема утесов,      Вместе с подругой-сосной шествует царственный дуб, Лавр, что пресыщен давно искусством киррейского бога, [2]      Место покинул свое, голосом дивным влеком. 25 Зайцев молосские псы, [3] смирившись сердцем, не гонят,      Рядом с ягнятами волк в добром соседстве возлег. В нежном согласье игру затеяла с серной тигрица,      И не страшится олень гривы Массальского льва, [4] Пел Геркулеса дела Орфей и мачехи козни: 30      Как сокрушила рука мощная чудищ толпу, Как задушенных змей протянул младенец бесстрашно      Матери бедной, смеясь с голыми деснами ртом: «Не устрашил тебя бык, потрясший ревом столицы      Критские, не испугал Стикса разгневанный страж 35 Или Немейский лев, обреченный небесному своду,      Иль Эриманфский вепрь, в диких преславный горах. Ты развязал пояса амазонкам, ты птиц Стимфалийских      Перестрелял, ты увел с запада тучных коров, И, многократную мощь сокрушив трехглавого князя, 40      Над триединым врагом празднуешь ты торжество, Гидре сил не придаст возрожденье, Антею — паденье,      Лань не сумеет спастись дивною ног быстротой, Кака пламень погас, от крови Бусириса красен      Нил, а Фолою кентавр кровью своей увлажнил. 45 Глубь ливийской земли ты потряс и страхом наполнил      Сердце хозяйки морской, небо на плечи взвалив, Крепче держится мир, опираясь на выю Геракла, [5]      Мощь прославляет твою с хорами звездными Феб!» Так Фракиец пропел, но ты, Флорентин, Тиринфинцем 50      Новым стал для меня: [6] мой направляешь ты плектр, Сна беспробудного рвешь паутину в забытых пещерах      Муз и миру даришь стройного пения лад.

Первым коснулся лучом кристальных вод ионийских Дня молодого рассвет, дрожа на волнах игривых Искрами, жарким огнем скользя по ясной лазури, А Прозерпина меж тем, осмелев, наказ позабывши 5 Матери, веря в обман Дионеи, ведомая роком, Выйти спешит на луга росистые. Злое предвидя, Трижды скрипнула дверь, и трижды пророчица-Этна Грозный исторгла рев, подобный скорбному стону. Но никаким чудесам, никаким чудовищам деву 10 Не удержать — бежит с небесными сестрами вместе.      Первой Венера идет, уловкой довольна, великой Жаждая жертвы, в душе замышляя грядущую кражу: Хаос в мечтаньях ее уже завоеван, а мощный Дит прбежден — и в рабов обратились грозные маны, 15 Гребнем богини власы идалийским заколоты, вьется Прядей кудрявых волна, пурпурный пеплос скрепляет Пряжка узорная — труд искусный хромого супруга. [7]      Следом царица грядет Ликея Аркадского, с нею Та, что простерла копье над градом святым Пандиона — 20 Обе девством горды: одна свирепствует в битвах, Диких другая зверей устрашает. На шлеме Минервы Выкован древний Тифон, небес лишенный и в бездну Свергнутый: жизнь и смерть он в теле своем совмещает; Древу подобно копье, пронзившее острым железом 25 Туч небесных покров; бросает золотом тканный Плащ на Горгоны власы шипящие огненный отблеск. Тривия нежным лицом на брата похожа — узнает Всякий Феба чело и Фебовы ясные очи, Только природой мужской отличен близнец от Дианы. 30 Длани нагие ее блистают елеем, играет Локоном вольный зефир, тетива ослаблена лука Праздного и за плечо колчан стрелоносный закинут, Стянут поясом стан, подол гортинской туники Не закрывает колен, узором пестрым по ткани 35 Делос блуждает, кругом осиянный волной золотистой. [8]      Рядом Цереры дитя (как скоро матери радость Станет источником слез!) легко по травам ступает: Фебе с Палладой она не уступит ни статью, ни честью, Если стрелы возьмет иль щит, из бронзы отлитый. 40 Сколоты складки плаща застежками яшмы точеной, Гребень скрепляет красу искусной рукою завитых Дивносплетенных волос, узором неповторимым Ткань оживает в игре согласной нитей волшебных: Вот на расшитых шелках из семени Гипериона 45 Солнце родится, а с ним Луна в обличье несходном — Княжат они зарей и ночью. Тефия люльку Зыблет, на лоне морском вопящих детей утешая, И на лазурной груди младенец дремлет румяный. Выткан на правом плече предполуденный образ Титана, [9] 50 Скудного светом, главу еще не вознесшего в блеске Силу набравших лучей; но утром в кротком и нежном Облике он предстает, нежгучим огнем согревая. Слева сосцы Сестры молоком прозрачным сочатся, Малых рогов изгиб теченье времени мерит. 55      Так блистает одежд Прозерпина роскошью, сонмом Окружена наяд. Стремятся следом за девой Те, кто в истоках твоих, Кринис, и в Пантагия водах Быстротекущих поют, славословя крепнущей Гелы Имя, иль в тине болот стоялых живут камеринских, 60 Иль в Аретусы струях обитают, единых с Алфеем Пришлым — и в пестрой толпе превосходнее прочих Киана, [10] Словно прекрасный сонм амазонок резвых с серпами Медных щитов: не раз на Север пустынный из битвы Их Ипполита к снегам родным приводила с победой, 65 Гетов ли русых пленив, топором ли фермодонтийским Панцырь морозный разбив на скованном льдом Танаисе. [11] Следом нимф хоровод меонийских в вакхическом танце Скачет — с Герма брегов явились, где плещутся в водах Золотоносных, [12] а бог речной веселится в пещере, 70 Влагой журчащий сосуд наклоняя над руслом потока.      Вот узрела с холма зеленого Генна родная Средь пестроцветных долин сестер небесных и молит Нежный Зефир: «Отец любезный весны благодатной! Над луговою травой ты паришь, порхая игриво, 75 Легким дыханьем своим принося весеннюю влагу. Сонм божественных дев призри, а с ним Громовержца Чад благородных [13] — пусть на росных лугах порезвятся; Всякая ветвь да цветет по воле твоей благосклонной, Юный пустивши побег, на зависть Гибле [14] — красою 80 Плодообильных садов да не смеет она возноситься! Все, чем Панхеи [15] леса счастливые благоухают, Все, чем дышит Гидасп, [16] благовонным струясь фимиамом, Все, что в далеких краях собирает бессмертная птица, [17] Новых рождений ища, обновляясь в желанной кончине, — 85 В жилах моих раствори! Поля и нивы дыханьем Щедрым овей! Удостой насладиться касанием дивным, Да возжелают венком увенчаться нашим богини!»      Молвила — и взмахнул Зефир крылами, нектаром Полными, плодотворя росой благовонною почву: 90 Вслед полету его весна заалела, долина Юной набухла травой, просияла воздухом чистым, Кровью роз лепестки окрасились, ирис темнеет Иссиня-черный, цветет фиалка ржавчиной сладкой. Уж не парфянский ли здесь блестит самоцветами пояс, 95 Царские чресла обвив? Не руно ли агнцев небесных Пенным румянцем горит, побывав в ассирийской красильне? Пестрый Юнонин павлин [18] не столь нарядом роскошен; Радуги лук тусклей, многоцветной воздвигшийся аркой В воздухе влажном, приход грядущей весны знаменуя 100 И на проселках сырых отражаясь светом зеленым.      Местность цветам красотой не уступит: средь ровной долины Почву подъемлет изгиб соразмерный склонов отлогих, Холм образуя крутой; ласкает росные травы Ключ, струею живой пробивший грубую пемзу; 105 Солнца палящего зной прохладой ветвей умеряет Лес, полуденный зной смягчая сладостным мраком: Здесь копьеносный кизил [19] и ель с невянущей хвоей, Дуб, Юпитера друг, кипарис, курганов насельник, Падуб медвяный и лавр, пророкам прозренье дарящий. 110 Рядом кивает самшит главою в листьях курчавых, Стелется плющ, и лоза обвилась вкруг мощного вяза. Озеро невдалеке (что Пергом зовут сицилийцы) Плещется средь берегов, поросших рощей густою, Блеклой блистая водой: влечет пытливые очи 115 Светлая гладь, а ширь кристальная влажных просторов Взор дальновидный зовет в глубины синие глянуть, Тайнами бездны маня, сокрытыми в водах прозрачных.      Дев веселит цветенье лугов и радость свободы, А Киферея сестер торопит спешить за венками: 120 «Скоро воздух жара иссушит — бегите, покуда Мой кропит Люцифер [20] златые поля, восседая На влагоносном коне!» Но стали предвестием горьким Для Прозерпины цветы. Вприпрыжку по полю девы Мчатся веселой гурьбой — так пчел над гиблейским тимьяном 125 Рой рассыпается вмиг, когда разбудит царица Сотовый стан — и летит из чрева дуплистого бука Полк медоносный, жужжа средь трав, нектаром богатых, Так обирают они наряд луговой; и фиалки Лилий темнят белизну, с душистым сплетясь майораном, 130 Розой алеет венок, светлеет таволгой сладкой. Здесь и ты, Гиацинт, в печальном образе скорбный, Здесь и Нарцисс, красой преславный средь отроков древле, Ныне — средь вешних цветов. Тебя Амиклы вскормили, Он Геликоном рожден, ты диском неверным загублен, 135 Он — обманом ручья, тебя с челом помраченным Делий оплакал, его — камыш поникший Кефиса. [21]      Жадно к цветам устремясь, богини дщерь плодоносной Всех обгоняет подруг: сплетя корзинку из гибких Лоз, наполняет ее, смеясь, полевою добычей 140 И пестроцветным венком венчает себя простодушно, Знаменьем вещим судьбы. А та, что средь битвы гремящей Властвует, та, что полки устрашает отважные, дланью Мощною стены круша, ломая врата крепостные, Ныне, отбросив копье, предается легким забавам 145 И непривычным венком шелом обвивает суровый — Вот железный шишак расцвел, покинутый Марсом Грозным, и нежной весной укрощенное блещет забрало. Даже и та, что, презрев хоровод, в лесах парфенийских [22] Рыщет со сворою псов, главу в растрепанных кудрях 150 Жаждет скорей увенчать красой короны цветущей — Так проводят они в забавах девичьих время.      Вдруг грохочущий рев потряс башненосные стены, Дрожью объяв города и трепетом землю колебля. Всем загадочен гром внезапный и только богине 155 Внятен Пафийской, [23] страх и радость ей в душу вселяя, А средь подземных пещер уже возница во мраке Путь отыскал — и стон исторгла грудь Энкелада, Попрана конских копыт ударами: бременем грузным Давят колеса, дробя Гиганта крепкие кости, 160 Хочет пленник вздохнуть под тяжестью Дита, бессильно Змеями ветхими ось колесницы сломить порываясь — Серный дым колея источает на раненом теле. Словно во мраке ночном следит за врагом безмятежным Воин и, сделав подкоп под крепкой стеной крепостною, 165 Тайной тропинкою внутрь вползает, никем не замечен, И, уподобясь мужам земнородным, [24] победным обманом Город смятенный берет — вот так в глубинах сокрытых Хлещет упругим бичом наследник третий Сатурна, Землю рыхля над собой, взыскуя братнина царства. 170 Наглухо заперт рубеж — неприступной стражей воздвиглись Скалы, грозной стеной преграждая Диту дорогу, Но, промедленье презрев, он скиптром древоподобным Камни во гневе крушит, и стонут Сицилии недра, В страхе Липара дрожит, [25] у печи замер плавильной 175 Кузницы князь, а Циклоп перуны бросил в испуге. Слышен гром и во льдах, сковавших Альпийские горы, И на твоих брегах, о Тибр, еще не венчанный Славою, и в челноке, скользящем на веслах по Паду. [26]      Древле, когда среди скал фессалийских в тесной долине 180 Бурный разлился Пеней, поля затопив, уничтожив Пахаря труд, Нептун вот так же утесы трезубцем Острым разъял — и тотчас, ударом ранена мощным, Оссы глава отошла от снежной вершины Олимпа, Воды, покинув тюрьму, обретя желанное русло, 185 Влагу вернули морям, крестьянам — черные пашни.      Лишь неприступный заслон утесов победно расторгла Грозная длань, провал зияющий бездны отверзнув, Ужас внезапный объял небесные сферы, свернули Звезды с привычных дорог: Медведица влагой запретной 190 Ковш омывает, [27] испуг низверг Волопаса с зенита, Страхом объят Орион. Бледнеет Атлас, внимая Ржанью: затмился блеск полдневного неба дыханьем Черным, и адских коней, привыкших к пастбищам темным, Солнечный мир напугал — как будто от волчьей погони, 195 Ужасом оглушены, укрыться жаждут в родимый Хаос, спеша повернуть обратно тяжкое дышло. Но ощутили тотчас ударов жала на спинах И, притерпевшись к лучам светила, подобно потоку Бурному, из-под кнута вперед устремились ретиво: 200 Не обогнать их копью парфянскому, южного ветра Быстрым крылам, ума дерзновенного стрелам летучим, Кровью кипят удила, тлетворным дыханьем пронизан Воздух, дорожную пыль ядовитая пена пятнает.      В страхе нимфы бегут, Прозерпина — за ними, защиты 205 Слезно прося у сестер: Паллада образ Горгоны Грозный подъемлет, копье навострила Делия — вору Не покорятся они, обеих к оружью призвало Девство, обеим претит насилье жестокое Дита: Он уподобился льву, что в стаде лучшую телку 210 Режет и яростно плоть живую когтями терзает, Голод легко утолив лишь малою долею жертвы, И остается лежать гниющая туша, питая Трупных червей, пастухов распаляя бессильною злобой. Молвит Паллада: «О ты, из братьев презреннейший! Теней 215 Жалких правитель! Пустой надеждой тебя Евмениды Гонят зачем? Зачем ты дерзаешь своей колесницей Адскою небо сквернить, удалясь с законного трона? Лучше супругу ищи достойную или средь Фурий, Или средь чудищ иных на бреге болотистой Леты. 220 Брата область покинь! Уйди из вотчины чуждой! Мраком довольствуйся! Нам, живым, смешение с мертвым Гнусно. Зачем же, пришлец, ты в наше вторгаешься царство?»      Так возглашая, коням ненасытным удары наносит Грозной эгидою — щит на пути их воздвигла преградой 225 Медною, слышно кудрей змеевидных шипенье, но скрыто Страшной Горгоны лицо; копье к удару готово Острое, светлым лучом озарив черноту колесницы, К ближней цели стремясь, — но Юпитер с горнего трона Огненный бросил перун десницею миротворящей, 230 Тестем себя объявив: загремела в разорванных тучах Брачная песнь, и союз скреплен свидетельством молний.      Ропщут богини, смирясь. Со вздохом лук опускает Дщерь Латоны, к сестре печальную речь обращая: «Помни навек и прости! Почтенье к родительской воле 235 Нам тебя защитить мешает — с отцом не посмеем Спорить, обречены смириться пред властною силой. Тайно родитель тебя сговорил, просватав немому Племени и разлучив, увы! с сестринской любовью И с хороводом подруг. Каким злосчастьем у света 240 Отнята ты? Какой звездою накликано горе? Не по душе мне теперь силки в лесах парфенийских Ставить, наскучил колчан стрелоносный: пускай безнаказно Лев свирепый рычит и кабан пасется без страха. Будут рыдать о тебе Тайгета утесы, охоту 245 Скорбный забудет Менал, а Кинф в печаль погрузится, Вещего брата глагол в Дельфийском смолкнет приделе». [28]      А Прозерпину меж тем крылатые кони уносят, Кудри ей Нот разметал — и, горестно руки ломая, Дева пустые мольбы возносит к тучам небесным: 250 «О почему, отец, меня стрелою Циклопов Ты не сразил? Ужель навеки теням жестоким Я отдана? Ужель навеки с солнцем расстанусь? Разве в сердце твоем иссякла к дщери любимой Жалость? Родительский гнев какою вызван виною? 255 Ибо не я, мятежом потрясая Флегру, знамена Против богов подняла; не моею силою Осса Снежная вознесена была на Олимп леденистый. [29] Чем согрешив и в каком помышленье преступном повинна, В бездну Эреба сойти должна я изгнанницей скорбной? 260 О, сколь счастливее те, кого умыкнули другие Воры: хоть солнечный свет для радости им остается! Я же, увы! не спасу ни девства, ни ясного неба, Дня и стыда лишена — покинув землю родную, Пленницей порабощусь владыке жестокому Стикса. 265 Горе любимым цветам и горе забытым советам Матери! Задним умом постигла я хитрость Венеры! Мать, увы! Средь долин фригийских самшит ли мохнатый, Идой рожденный, тебя мигдонийским славит напевом, Иль средь двуострых мечей куретов, средь воя кровавых 270 Галлов обитель избрав, взираешь на Диндимы склоны, [30] Гибель мою отврати! Защити от лютого вора! Пагубный бег обуздай подземной злой колесницы!»      Тронут дерзкий храбрец красавицы речью и плачем Горьким — впервые любовь из груди его вздох исторгает, 275 Слезы с влажных ланит утирает он мантией черной И безысходную скорбь утешает ласковым словом:      «Дух отврати от дум печальных, моя Прозерпина, Страхи пустые отбрось! Зажжется факел на свадьбе С мужем достойным — честь обретешь славнейшую прежней. 280 Ибо Сатурна я сын, и мне вселенной законы Служат, властью моей великая держится бездна. Не сокрушайся о дне покинутом — небо иное В царстве моем, иных светил увидишь сиянье Чистое и узришь Элизия дивное солнце. 285 В сонме блаженных там поколенье века златого Длит изобильную жизнь — и в вечном у нас обладанье То, что вышним лишь раз досталось. [31] По нежным не надо Плакать лугам — у нас овевает зефир благодатный Прелесть бессмертных цветов, в твоей неведомых Генне. 290 Древо растет у меня, лесов густолиственных диво, Гнутые ветви его наливным блистают металлом — Дар сей чудесный прими, снимай урожай изобильной Осени и плодов златых наслаждайся богатством. Кратко слово мое: все твари стихии воздушной, 295 Все, кого кормит земля иль гладь морская колеблет, Все, кого реки несут иль питают болотные воды, — Все под властью твоей единой сберутся, послушны Лунному шару, что путь по семи пролагает небесным Сферам, для смертных тел избирая звездную долю. 300 Порфироносный царь главу к стопам твоим склонит, Прежнюю роскошь забыв, средь нищей затерянный черни — Всех равняет смерть! Предашь преступных проклятью, Благочестивым покой подаришь; раскается грешник Пред справедливым судом в пороках жизни бесчестной. 305 Дол Летейский — тебе, тебе — служение Парок,      Волей твоею судьба да вершится!»                                         И с кроткою речью Резвых торопит коней и вступает радостно в Тартар, Сонмы слетаются душ: как будто Австр озверелый Листья с древесных ветвей срывает иль влагу сбирает 310 Туч, иль гонит песок, иль катит волны морские — Так поспешают, теснясь, узреть красу новобрачной Дети минувших веков. К ним Дит нисходит веселый, Нежностью дух укротив, сияя улыбкой беспечной, Сам на себя непохож. Навстречу чете венценосной 315 Мощный встает Флегетон: огнем текучим струятся Космы его бороды, а лик пожаром пылает.      Из благородной толпы выбегают проворные слуги: Те к колеснице спешат высокой и упряжь снимают, Дабы к родимым полям вернулись усталые кони; 320 Этим достался дворец — покрывают пороги покровом Хвойным и брачный чертог ковром устилают роскошным. А невесту меж тем окружает матрон элизийских Сонм непорочный, страх умеряя нежною речью,      В косы сплетая красу растрепанных кудрей, румяня 325 Бледность ланит, чтобы скрыть искусно стыдливости робость.      Радостен сумрачный край, народ могильный великим Полон весельем, тьму покидая для брачного пира. Маны с венчанной главой гостей провожают на место, И непривычный напев нарушает молчание ночи, 330 Слезный стон заглушив. Добровольно вретище скорби Сбросил Эреб, покров рассеяв вечного мрака. Жребий неверной судьбы не стучит у Миноса в урне, Свиста не слышно плетей, не слышен в Тартара бездне Грешников вопль — бедняков от казни избавила милость: 335 Больше на колесе распятый не страждет Иксион, Больше от Тантала уст не бежит коварная влага. Тантал воду настиг, от пут Иксион свободен, И распрямил наконец коростой покрытые члены Титий, что простирал на девять югеров [32] тело 340 (Столь он велик!), — а века терзавший черную печень Коршун усталую плоть покидает нехотя, скорбный: Ныне для хищных когтей запретно кровавое яство.      О злодеяньях забыв Евмениды и ярость смиривши Дикую кубки вином наполняют и влагу впивают 345 Кудрями злыми, сменив клик грозный на кроткую песню, К чашам пьянящим с висков склоняя змей неотлучных, Весь озаривши чертог пыланьем свадебных сосен. В этот час пролететь над бездной тлетворной Аверна Вы безопасно могли, о птицы! Прервались Амсанкта [33] 350 Вздохи: оцепенел в молчании омут бурлящий. В этот час, говорят, парным молоком закипела Преображенная глубь Ахеронта, и волны Коцита Юным увились плющом, Лиэя сладкого славой. Нить Лахеса не рвет, [34] умолкли слезные клики 355 Хоров кладбищенских — смерть оставила землю, и стихли Возле могильных костров родителей скорбных рыданья. Воина меч щадит, морехода — пучина морская; Гибельный мор городам грозить не смеет цветущим. Лодочник старый [35] венком тростниковым украсил седые 360 Космы и, песнь затянув, отбросил праздные весла.      Вот уже Геспер вступил в пределы дольнего мира: Деву в брачный чертог уводят. Приблизилась свахой Ночь в звездоносном плаще и, тенью ложе окутав, Брак многоплодный навек скрепляет союзом священным. 365 Полнится адский чертог ликованьем сонмов блаженных, И неумолчная песнь возносится в радостном плеске: «Наша Юнона [36] и ты, Громовержца брат, а отныне Зять! Научитесь делить согласно брачное ложе, С верностью верность сплетя, как руки сплели вы в объятье! 370 Зачато в счастье дитя; ожидает, ликуя, Природа Юных рожденья богов — откройте же судьбам дороги Новые, в дар принеся Церере внуков желанных!»

     Дщери Тавманта [1] велит Юпитер воздвигнуться аркой Средь облаков, богов со всей созывая вселенной. Вот заскользила она в пестроцветном полете: Зефиров Кличет, к духам морским взывает, мешкотных гонит 5 Нимф, из влажных пещер божества увлекает речные. В страхе боги спешат, гадая, зачем потревожен Мирный покой и в чем суматохи причина великой. Звездный заполнив дворец, расселись гости по чину, Каждому — должная честь: небес обитателям место 10 Первое; ниже — для тех, кто в глубинах соленого моря Правит: кроткий Нерей соседствует с достопочтенным Форком седым; скамью последнюю Главк двуобразный Занял, с ним Протей, в едином застывший обличье. [2] Старшим рекам почет оказан — сидячее место 15 Отведено, но ручьи молодые топчутся сзади Тесной толпой. К князьям морским дочерне наяды Льнут, и, язык прикусив, дивятся фавны созвездьям.      Тут загремел Отец с Олимпа речью суровой: «Вновь о роде земном меня одолела забота, 20 Чуждая думам моим с тех пор, как ветхий Сатурна Век миновал и пришло ленивое племя в упадок! [3] Время людей пробудить, привыкших в оцепененье Праздном дремать! Пора возродить их для жизни тревожной! Да не взойдут хлеба на нивах непаханых, медом 25 Да оскудеют леса, ключи да иссякнут хмельные — В чаше речных берегов вину не пениться боле. (Я не завидую, нет! — поистине злоба и ревность Не достигают богов — но роскоши блеск несовместен С честностью, и средь богатств людской помрачается разум.) 30 Сметливость из нужды да родится — воспрянут ленивых Сонные души, к путям далеким мечты устремятся, И ежедневный труд ремеслам придаст совершенство.      Но умоляет меня Природа в жалобах многих Милость смертным явить — называет неумолимым, 35 Грубым тираном, Отца вспоминает царство златое: [4] Я-де скупец, людей лишивший сокровищ природных, Я-де хочу поля покрыть коростой, репьями Пашню засеять, отнять у года венец плодоносный. Ей же, что прежде была родимой матерью людям, 40 Ныне, увы! предстоит обернуться мачехой злобной. «Стоило ль к звездам умы увлекать и стоило ль смертным Гордо главу возносить, чтоб ныне паслись в запустенье, Словно скоты, с земли собирая желуди в пищу? В радость ли будет им жизнь средь лесных болотистых дебрей, 45 Жизнь не людей, а зверей?» Подобные жалобы часто Слышал от Матери я и, милостью сердце смягчивши, Смертных решил уберечь от судьбы дикарей хаонийских: [5] Волей моей суждено Церере, в неведенье горя Ныне идейских львов бичующей с Матерью грозной, 50 Все обежать моря и земли в неутолимой Скорби, покуда вновь не обнимет чадо, ликуя. Да наделит людей плодами и, в тучи вознесшись, Круг да засеет земной семенами неведомых злаков, Да подчинится дракон небесный актейскому игу! [6] 55 Если же выдать решит Церере кто-нибудь имя Славного вора, тогда (клянусь державой моею, Адскою тьмою клянусь) отмщу — хоть будет предатель Сыном моим, иль сестрой родимой, иль милой супругой, Иль из главы моей возникшей возлюбленной дщерью! 60 Да испытает гнев эгиды дальней, удары Молний — тогда проклянет бессмертье божественной плоти, К гибели тщетно стремясь. Уязвив ослушника раной Скорбною, зятю вручу — пусть бродит в им преданном царстве, Пусть на себе испытает, как Тартар казнит непокорных. 65 Так я решил! Судьба да вершится волей моею!» Молвил — и трепет потряс светила на сферах небесных.      А Церера вдали средь ущелий, мечами звенящих, Негу забыв и покой, давно видением грозной Устрашена беды: сильнее ужас с приходом 70 Ночи — во всяком сне Прозерпина юная гибнет. В миг, когда одолел похититель невинную деву, В страхе увидела мать, как плащ ее пестрый чернеет И как оделись листвой иссохших ясеней ветви. Лавр, украшенье лесов, возрастал в пенатах Цереры, 75 Зеленью чистой своей осеняя стыдливой юницы Терем, — видит его богиня павшим: надломлен Стройный ствол, и пыль оскверненные ветви пятнает. Кто же бесчестью виной? О Фуриях в страхе дриады Шепчут — их топором двуострым загублено древо. 80 И, наконец, предстает пред нею сама Прозерпина, Матери сонный покой явленьем вещим нарушив. Видит Церера дитя любимое запертым в стенах Мрачной темницы, цепей жестокое бремя влекущим, Будто не ею дщерь вручена полям сицилийским, 85 Будто средь Генны долин розоцветных давеча дева Взор не ласкала сестер. Поблекло золото кудрей, Некогда пышных, тьма сиянье очей помрачила, Холодом выпит ланит румянец — алая слава Гордого прежде лица, не топтавшие снега доселе 90 Нежные ноги черны чернотой смолы преисподней.      Мать вопрошает, едва узнавая в облике странном Милое чадо: «За что тебе наказанье такое? Что за болезнь на тебя напала? Властью жестокой Кто посягнул? Зачем влачишь непосильное бремя 95 Хладных цепей, согнув под тяжестью слабые плечи? Иль не мое ты дитя, и лжет обманчивый призрак?» Дева в ответ: «О мать жестокая! Чадо родное Ты позабыла, ко львам рыжегривым душой обратившись! Разве и вспомнить меня ты не в силах? Разве настолько 100 Я изменилась? Увы! тебе лишь дочери имя Мило, не дочь сама, которую в пропасти адской Пыткой казнимую зришь! Ужель, свирепая, к пляскам Ты воротишься? Ужель возопишь в столицах фригийских? [7] Если в груди твоей любовь материнская бьется, 105 Если Церерою жизнь мне дарована, а не каспийской Злобной тигрицей, молю: защити от бездны проклятой, В солнечный мир вороти! А коль не судьба мне вернуться. Дай хоть увидеть тебя!» Простирает руки с мольбою К матери дева, дрожа, — но цепей бесчестная сила 110 Держит.      Цереры сон оков бряцаньем нарушен: В страхе проснулась, скорбя об объятьях утраченных, рада, Что не воистину дщерь узрела. Спешит, обезумев, Гостеприимный кров покинуть и молвит Кибеле:      «О Великая Мать! Во фригийской боле не стану 115 Медлить земле: меня призывает снова о дщери Милой печаль, томит тревога за возраст незрелый. Хоть железо для стен отлито в Этне, не верю Больше Циклопов труду, боюсь, чтоб о тайном приюте Не разнеслась молва, боюсь, что моя драгоценность 120 Скрыта небрежно вблизи городов тринакрийских, повсюду Славных. Выбрать должна я место иное, от взоров Скрытое чуждых, — а здесь Энкелада пламя и грома Рокот не сдержат секрет, не смолчат о пристанище тихом. Да и зловещие сны меня предчувствием горя 125 Часто преследуют — не было дня, что дурною приметой Мне не грозил. Сколько раз венок увядший внезапно Падал с главы! Сколько раз сосцы мои кровью сочились! То невольных слез поток увлажняет ланиты, То без причины грудь непослушной рукою терзаю. 130 Если самшиту велю запеть — он стонет печально, Если ударю в тимпан — в ответ рыданье слышу. О, как страшусь беды, возвещаемой знаменьем грозным! Более медлить нельзя!»                                         «Пусть глупые речи развеет Ветер! — молвит в ответ Кибела. — Ленив Громовержец 135 И перунов своих не станет попусту тратить. Впрочем, иди, но скорей воротись с успокоенным сердцем!»      Капище Мать спешит покинуть. Ей, торопливой, Все медлительно: змей проворней лететь побуждает, По неповинным крылам ударяя гибкою плетью — 140 Ищет Сиканию [8] взор, едва покинувший Иду. В страхе трепещет она безнадежном. Так мечется птица, Если, древесным ветвям доверив выводок нежный, Корм промыслить летит — и ужасом душу терзает: Вдруг разрушат гнездо непрочное ветра порывы, 145 Вдруг похитят птенцов охотники — люди иль змеи. Вот пред Церерой дворец показался, покинутый стражей: Крепкие сбиты замки и с петель сорваны двери, Нем и печален чертог опустелый — и в горе великом, Всех лишившись надежд, свое раздирает богиня 150 Платье и рвет с головы и колосья и волосы вместе. [9] Слезы застыли в очах, прервалось дыханье, пресекся Голос, до мозга костей пронизаны трепетом члены, Еле стоит на ногах дрожащих. Отперши ворота, Вот, по покоям пустым блуждая и по безлюдным 155 Атриям, видит она покров недотканный в нитях Спутанных и узнает мастерицы злосчастной искусство, Сгинул божественный труд, паутина кощунственной сетью Дерзко станок оплела, пространство заполнив основы!      Плакать не в силах мать над бедою, только лобзает 160 Пряжу, немую скорбь изливая нитям сплетенным. Стертый рукою челнок и шелк, поникший уныло, Все, что девичий досуг услаждало, а ныне во прахе, Словно родимую дочь обнимает; на ложе невинном И на перинах пустых — повсюду оставленных чадом 165 Ищет следов: вот так, обезумев, по лугу пустому Бродит пастух, коль стадо его погубила внезапно Ярость пунийских [10] львов иль стая хищников злобных: Не подоспел он в тот миг, а ныне на паствах пустынных Тщетно по именам тельцов созывает, рыдая. 170      Вот узрела мать в убежище тайном Электру, [11] Горем сраженную, — ту, что грудью деву вскормила, Ту, что славой своей превзошла детей Океана, Честью Церере равна: дитя восприяв с колыбели, Сладким млеком вспоив, взрастила Юпитеру — часто 175 Дочь на коленях Отца играла в горнем чертоге, Деве Электра была и мать, и страж, и подруга. Ныне, власы растрепав косматые, серою пылью Плоть осквернив, скорбит о пропаже питомицы милой.      К ней Церера спешит. Груди стесненной молчанье 180 Горьким рыданьем прервав, вопрошает: «Что за погибель Вижу? Жертвою чьей я стала? Иль с неба низвергнут Мой супруг и царят Титаны? Чья сила дерзнула Власть Громовержца презреть? Иль расколот утес Инаримы Выей Тифона? Ужель, сломив Везувия иго 185 Грузное, Алкионей из волн Тирренских выходит? Или в соседстве со мной содрогнулись пропасти Этны, Путь Энкеладу открыв? [12] Иль пенаты наши внезапно Сотнею рук Бриарей сокрушил многократным ударом? Горе мне! Где ты, дщерь родимая? Где твоя свита? 190 Где Киана? Куда сирены крылатые скрылись? [13] Вот ваша верность! Залог чужой поистине честно Вы сберегли!»                          Дрожит кормилица, скорбь уступает Место стыду — взирать не в силах Электра на горе Матери: жизни ценой, не медля более, жаждет 195 Имя злодея назвать, рассказать о гибели девы. Молвит: «О, если бы полк безумный гигантов жестоких Был преступленью виной! Нечистых легче удары! Здесь же, увы! сестер божественных (можно ль поверить?) Заговор тайный для нас источником сделался бедствий. 200 Козни вышних богов ты зришь и зависти раны Родственной. Звездный эфир нам стал враждебнее Флегры.      В мирном спокойствии дом процветал, и дева не смела Шагу ступить за порог, на зелень глянуть лесную, Твой соблюдая запрет. Ей ткачество было работой, 205 Отдыхом — пенье сирен. Со мной говорила, со мною Рядом спала и со мной веселилась в мирном чертоге. Но нежданно сюда Киферея явилась (не знаю, Кто ей тайный приют указал), — а внушать подозрений Нам не желая, с собой привела Палладу и Фебу. 210 Смехом уста изогнув, веселья надела личину Лживого, имя сестры повторяя средь многих объятий, Матери строгость браня: она-де в убежище скрытом Девы красу таит, запрещая с сестрами дружбу Единокровными, звезд родных едва не лишивши. 215 Злая речь веселит дитя простодушное, льется Щедро нектар на пирах: то плащ и доспехи Дианы Дева хочет надеть, испытуя нежной десницей Лук, то гривастый шелом примеряет Минервы, подъемля Медного тяжесть щита, — сестру восхваляет Паллада. 220      Первой Венера, вздохнув коварно, заводит беседу О геннейских лугах: цветы превозносит лукаво И (словно наши места ей неведомы) сыплет вопросы: Правда ль, что зимней порой здесь розы цвести продолжают, Наперекор холодам алеют младые побеги, 225 Вешних ростков не страшит арктический гнев Волопаса? [14] Вот и к прогулке она, восхищаясь краем окрестным, Деву склоняет — увы! слаба пред соблазнами юность. Тщетно я слезы лила, мольбы бесполезные тщетно К ней воссылала! Сестер защите доверясь, юница 230 Прочь убежала, за ней толпою наперсницы-нимфы.      Вот на холмах, что травой одеты вечнозеленой, Сестры цветы поутру срывают. Росой предрассветной Блещут луга, и пьют фиалки влажные капли. Но, лишь солнце в зенит по оси поднялось срединной, 235 Вдруг богомерзкая ночь небеса объяла, сотрясся Остров от скрипа колес и копыт ударов тяжелых. Нам возницу узнать не дано было — то ль смертоносный Князь, то ли Смерть сама, но травы за ним истлевали, Пересыхали ручьи, поля покрывались коростой, 240 Вздох прерывался живой: бирючина алая блекла, Лилии вянули, роз лепестки во прах обращались. Лишь колесницу назад повернул он с грохотом гулким, Ночь устремилась вослед, и день воротился на землю, Но Прозерпины уж нет. Исполнив черное дело, 245 Скрыться богини спешат. Нашли бездыханной Киану Мы среди трав луговых: бессильно выя склонилась, И отцветший венок увял на челе помраченном. К ней, узревшей вблизи злодейство, мы устремились, Дабы скорей разузнать: каково обличье возницы? 250 Что за кони? Но нет ответа, отравлена ядом, Стала Киана ручьем: струятся влагою косы, Ноги водою журчат и льются нежные длани, Миг — и наших подошв источник касается светлый. Все разбегаются прочь. Под сень Пелорийского мыса 255 В страхе укрыться спешат быстрокрылые Ахелоиды [15] — О преступленье они поют чудовищном, вторя Лиры звонким струнам. Заслышав глас сладкозвучный, В море застыли суда, смирив летучие весла, — Горе мыкать лишь мне, старухе, в обители скорбно. 260 Ужас немой леденит Цереру, словно в безумье Все еще будущих бед страшится; но вот загорелся Взор — и она к небесам возносит гневное слово. (Так потрясает Нифат гирканской ярость тигрицы, Если детей у нее похитил для царской потехи 265 Ахеменидов ловец: [16] быстрее Зефира во гневе Мечется, а Зефир — ей супруг, со шкуры пятнистой Злобный струится пот, устрашен охотник отверстой Пастью — но зверя смирить успевает зерцалом защитным. [17] )      Вот в неистовстве Мать взывает к богам олимпийским: 270 «Дочь воротите! Ведь я рождена не рекою бродячей, Я — не из черни лесной! Мне жизнь подарила Кибела Вместе с Сатурном седым. Иль сгинуло право святое? Или низвергнут закон небесный? Стоит ли ныне Праведно жить, коль своей чистотой Киферея дерзает 275 Хвастаться (мерзко сказать!) после срама сети Лемносской? [18] Уж не внушил ли ей сон непорочный на ложе невинном Наглость такую? Иль честь принесли ей стыдливые ласки? Прежний дополнить позор ей гнусностью новой не в тягость! Ну, а вы-то, сестрицы безбрачные! Видно, забыли 280 Девичью гордость? Легко меняются склонности ваши, Если с Венерой идти согласились вору на помощь! Вас обеих поить подобало бы в капищах скифских Кровью людскою! В чем причина ярости вашей? Иль Прозерпина моя уязвила вас словом обидным? 285 Не попрекнула ль тебя, о Делия, к лесу любовью? Не осудила ль твою, Тритония, [19] удаль в сраженьях? Или груба ее речь? Иль назойливо вам докучала, С сестрами дружбы ища? Но дева в глуши тринакрийской Уединенно жила, вам в тягость быть не желая. 290 Без толку пряталась! Ей укрыться от зависти злобной Тайный приют не помог!»                                    Хулит олимпийцев Церера Речью поносной, но те, повинуясь Отцову запрету, Матери бедной в ответ лишь рыдают, слова не смея Молвить. Как же ей быть? Уступив и духом смирившись, 295 В слезной склонилась мольбе:                                    «Обиду забудьте, коль слишком Я в материнской любви занеслась, коль гневалась — гордость Нам, беднякам, не к лицу. Я горькою нищенкой ваши Ныне целую стопы: дозвольте мне жребий свой ведать! Только об этом прошу: пусть будет беда моя явной. 300 Дайте несчастье узреть, молю, откройте, какую Вы мне судили судьбу — я рок не сочту злодеяньем, Вытерплю все! Мольбе материнской внемлите, не часты Просьбы мои. А ты, похититель, кто б ни был, избегнешь Кары: вечно владеть добычей сможешь без страха. 305 Если же нас упредил насильник, связав вас зароком, Ты хоть, Латона, скажи: тебе, наверно, Диана Все поведала. Ты познала Луцину, познала Страх за детей и любовь великую, жизнь подаривши Двум близнецам. У меня лишь дочь. Любуйся же златом 310 Фебовых кудрей! Во всем ты удачливей — будь же счастливой Вечно!»                Потоками слез богов увлажнились ланиты. «Что ж, — вопрошает она, — лишь молчать вы хотите да плакать? Горе мне! Все бегут! Зачем же попусту медлю Здесь вдалеке? Иль войну объявляю открытую небу? 315 Разве не лучше дитя искать на земле и на море? Дню вослед поспешу, побегу по неведомым тропам Неутомимо — пропасть не дам единому часу, Нет мне покоя и сна, покуда украденной дщери Не обрету: хоть на дно упрятана у иберийской 320 Тефии, хоть в глубине сокрыта Красного моря. Рейнские льды меня не удержат, холод Рифейский Не устрашит, а Сирт не смутит жарою палящей. [20] Ибо хочу отыскать чертоги Нота, проникнуть В снежный Борея дворец, пробиться на запад к отрогам 325 Атласа и на восток к сияющим водам Гидаспа. Пусть блужданья мои по градам и весям Юпитер Видит! Соперницы скорбь да насытит злобу Юноны! Царствуйте на небесах, надо мною вволю глумитесь, Славный справляйте триумф, отняв дитя у Цереры!» 330      Так промолвивши, вниз с высокой спускается Этны, Дабы себе приискать для ночных блужданий светильник.      Там, где плещет Акид, в чьих водах, море презревши, Предпочитала порой Галатея невинная плавать, [21] Роща густая росла, ветвей простирая сплетенье 335 Вплоть до Этнейских вершин. Обагренную кровью эгиду Здесь, по преданью, Отец отбросил, сюда после битвы Он добычу принес. Доспехами воинов Флегры Лес блистает, наряд победный деревья венчает. Шкуры повсюду висят гигантов чудовищных, скалит 340 Череп зубастую пасть, куски изрубленных членов Все еще грозный вид являют; лишенные плоти Змей хребты чередой позвонков огромных белеют, Тысячью молнии горят чешуи твердокаменной блестки. Древа здесь нет, чтоб себе не стяжало славное имя: 345 Тут обнаженных клинков Эгеона сторукого тяжесть Кудри ветвей бременит; а тут украшением Кея Иссиня-черный доспех; висит Миманта оружье Рядом; вблизи под нагим Офионом сучья согнулись. [22] Тенью обильная ель возносит над лесом вершину, 350 Бременем дымным на ней самого Энкелада кольчуга, Средь земнородных князей знатнейшего; отягощенный Клонится ствол, но дуб помогает усталой подруге. Ужас священный хранит это место — щадить подобает Рощу, ибо нельзя повредить небесным трофеям: 355 Пастырь сюда овец не гонит, не ранит деревьев Дерзкий Циклоп, бежит Полифем из чащи запретной.      Но для Цереры нет запретов — к лесу святому Гневом воспламенясь, топором потрясает свирепо, Словно выйдя на бой с самим Юпитером: сосны 360 Все ж не осмелясь рубить иль калечить высокие кедры, Только со злобой глядит на гибкие корни, на мачты Стройных стволов и удар нанести примеряется меткий. Так вот, если купец переплыть просторы морские Хочет, к дальним брегам корабль направив и бурям 365 Вверившись, метит в лесу ольху и бук для постройки Судна, получше бревно выбирая для всякого дела: Долгий ствол парусам тугим подставит опору, Прочный — хорош для руля, для весел упругих сгодится Гибкий, для киля — такой, чтоб не гнил во влаге соленой. 370      Два кипариса росли средь ближнего луга, красуясь Зеленью кроны двойной,— таких на отрогах Идейских И Симоэнт не видал, таких на береге тучном Не омывал и Оронт, Аполлоновой рощи кормилец. [23] Мнится, на братьев глядишь: настолько обликом стройным 375 Схожи, вдвоем с высоты озирая священную чащу. Факелов им удел уготован: проворно Церера, К ним устремясь и воздев десницу с двуострой секирой, Рубит безжалостно плоть деревьев дрожащую, силу В каждый влагая удар. Кипарисы рухнули вместе, 380 Рядом легли на лугу их главы — и скорбь охватила Фавнов лесных и дриад. Объемлет разом Церера Оба ствола и, подняв высоко ношу, восходит Вновь на кручу горы: задыхаясь, в растрепанных кудрях, К жаркому Этны огню спешит, попирая стопами 385 Лезвия острых камней и песка зыбучего волны, — Словно для страшных дел затеплила тис смертоносный Злая Мегера, стремясь достигнуть Кадмовых башен Или лютость свою показать в Фиестовом граде. Маны и адская тьма ее окружают, от тяжкой 390 Поступи Тартар гудит, но вот к волнам порубежным Вышла — и факел ее зажжен огнем Флегетона. [24]      Лишь Церера дошла до кратера грозного Этны, Тотчас, лик отвратив от огня, стволы кипарисов В глотку метнула горы, мостом закрывши широким 395 Пропасти пасть, подавив полыханье пламени в бездне. Скалы от жара гудят подспудного, в кузнице заперт Молотобоец, парам на волю не вырваться душным, Пики утесов дрожат, извергает новую лаву Этна, и в серном дыму древесные корчатся ветви. 400 Но, не желая леса губить, повелела Церера, Дабы вечно огонь горел, не чадя и не тлея, И оросила дубы волшебною влагой — такою Поит коней Фаэтон и тельцов питает Селена.      Вот уже светлому дню на смену молчание ночи 405 Сонную тьму принесло: выходит с истерзанным сердцем Мать в бесконечный путь и вещее слово глаголет:      «Свадебный факел не так зажечь для тебя, Прозерпина, Я хотела, увы! мечтались мне свахи, обеты Общие, ложе в огне светильников праздничных, звонко 410 С неба звучащий тебе гименей. Иль судьбы прядутся Даже богам? Иль нет различий для злобной Лахесы? О, как чванилась я недавно, искательством знатных Окружена женихов! Предо мной, однодетной, склонялась Чадообильная мать. Для меня ты — конец и начало 415 Радости, только тобой моя тяжелела утроба. Где мои честь и покой? Где матери гордость благая? Как я богата была, никогда счастливой Юноне Не уступая ни в чем, — а ныне ничтожна и сира! Это — воля Отца. Зачем же лить ему слезы 420 С нами? Тебя, о дитя, признаюсь, обделила жестоко, Бросив вдали одну и будто нарочно покинув Проискам грозных врагов. Я песням томным вакхантов Мирно внимала и слух ласкала бряцаньем оружья, Львов укрощая бичом, — а тебя умыкали злодеи. 425 Я наказанье свое заслужила: взгляни на ланиты В ранах глубоких, на грудь в кровавых бороздах скорби И на ударов чреду, казнящих беспамятство чрева.      Где отыщу тебя, средь каких полюсов и созвездий? Кто мне укажет путь? Идти по следу какому? 430 Чьей колесница была? Кто вор? Земли или неба Житель? Крылатых колес колею увидят ли очи? Но поспешу — а стопы пусть случай направит. Венеру Лживую так же искать желаю скорбной Дионе!      Будет ли делу успех? Смогу ли чадо родное 435 Снова обнять? Красой сияют ли прежней ланиты Дщери? Иль мне узреть суждено горемычный и жалкий Облик, в котором ко мне ты являлась в ночном сновиденье?»      Так промолвивши, прочь от Этны шагает Церера: Гнусны ей стали цветы, в беде повинные, гнусно 440 Место насилия — вдаль спешит по еле приметным Тропам, поля озарив сиянием низко склоненных Факелов. Влажны следы богини от слез изобильных, Реву подобен стон. На морские выйдя просторы, Тьму багряным огнем разгоняет; пламени отблеск 445 Ливни брега достиг и Авсонии: землю этрусков Свет озаряет, а Сирт отраженным блистает пожаром. Вдаль устремляется мать к пещере Сциллы, и в страхе Пес трусливый умолк, а смелый громче залаял... [25] . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .