Не было столь прекрасных быков и на западе крайнем,      Там, где трехтелый царил встарь великан Герион; Не было равных быков, о Клитумн, [1] средь омытых тобою,      Чтоб на Тарпейский алтарь в жертву Юпитеру пасть: 5 Не был таким и телец, что взметал песок на прибрежье      Тира, желанный груз дальше от родины мча; Не было лучше скота ни на критских лугах, ни на Иде,      Где о любови к быку знал проницательный Кносс; Даже чудовищный сын, сочетавший несродные члены, 10      Выдавший видом своим матери гнусную страсть, Даже критский юнец, когда бы телом звериным      Облик отца повторил, не был бы столь же красив. [2]

Мрамора кто же куску придал столь различные виды? Вот колесница встает пред возницей; уздою осажен Коней единый порыв. Все то, что раздельно по форме, В сходном слилось веществе воедино без разницы всякой: 5 Муж с колесницей слился, протянулась от оси упряжка, И возникает одно из другого. Какою же силой Связаны камнем одним столь многие члены? Искусство Гогу, ее покорив, превращает в различные части! [3]

Силой жестокой огня к чему Купидон не принудит?      Мать боится любить сына — родимую кровь! Держит дитя у белой груди кормилица в страхе,—      А в материнском горит сердце преступный огонь, 5 Но отложи, Купидон, карающий лук свой и стрелы;      Лучше Венеру спроси: может быть, больно и ей. [4]

Парок закон не дает прекрасному быть долговечным:      Валит великое вдруг, рушит высокое вмиг. Прах красавицы здесь лежит: подобна Венере,      Высшую прелесть явив, зависть узнала она.

Что тебе стопы, скажи? Зачем ты хулишь наши песни?      Строчки терзаешь в клочки, сам не умея ходить? «Эта хромает строка,— он твердит,— этот слог перекошен».      Мнит он, подагрик: ничто прямо не может стоять.

1 Мучат меня проклятый Амур и жестокая бедность;      Голод бы можно стерпеть, да нестерпима любовь, 2 Я, голодный бедняк, страдаю раной любовной:      Все же из двух этих зол я предпочту нищету.

Ты посмотри на послушных питомцев бушующей Роны,      Как по приказу стоят, как по приказу бредут, Как направленье меняют, услышав шепот суровый,      Верной дорогой идут, слыша лишь голоса звук. 5 Нет на них упряжи тесной, вожжей они вовсе не знают,      Бременем тяжким у них шею ярмо не гнетет, — Долгу, однако, верны и труд переносят с терпеньем,      Варварский слушают звук, чуткий свой слух навострив, Если погонщик отстанет, из воли его не выходят, 10      Вместо узды и бича голос ведет их мужской. Издали  кликнет — вернутся,  столпятся — опять  их разгонит,      Быстрых задержит чуть-чуть, медленных гонит вперед. Влево ль идти? и свой шаг по левой дороге направят;      Голос изменится вдруг — тотчас же вправо пойдут. 15 Рабского гнета не зная, свободны они, но не дики;      Пут никогда не носив, власть признают над собой. Рыжие, с шкурой лохматой, повозку тяжелую тащат      В дружном согласье они, так что колеса скрипят. Что ж мы дивимся, что звери заслушались песни Орфея, 20      Если бессмысленный скот галльским покорен словам?

Счастлив тот, кто свой век провел на поле родимом, —      Дом, где ребенком он жил, видит его стариком. Там, где малюткою ползал, он нынче с посохом бродит;      Много ли хижине лет — счет он давно потерял. 5 Бурь ненадежной судьбы изведать ему не случалось,      Воду, скитаясь, не пил он из неведомых рек. Он за товар не дрожал, он трубы не боялся походной;      Форум, и тяжбы, и суд — все было чуждо ему. Мира строенья не знал он и в городе не был соседнем, 10      Видел всегда над собой купол свободных небес. Он по природным дарам, не по консулам год свой считает, [5]      Осень приносит плоды, дарит цветами весна. В поле он солнце встречает, прощается с ним на закате;      В этом привычном кругу день он проводит за днем. 15 В  детстве дубок посадил — нынче дубом любуется статным,      Роща с ним вместе росла — старятся вместе они. Дальше, чем Индии край, для него предместья Вероны,      Волны Бенакских озер Красным он морем зовет. [6] Силами свеж он и бодр, крепки мускулистые руки,      Три поколенья уже видит потомков своих. Пусть же другие идут искать Иберии дальней,      Пусть они ищут путей — он шел надежным путем. [7]

Лучше в Скифии мне зимовать нагим и бездомным      Иль в эфиопских сухих летом равнинах бродить, Лучше в час, когда ночь приведут дожденосные Геды, [9]      Я ионийским волнам парус доверю тугой, 5 Чем, гонимый плетьми преисподних Фурий, задену      Словом хотя бы стихи злого грамматика я! Чувств не затмила моих в тот миг бесстыдная дерзость,      Больше обычного мой не был распущен язык. Вслух стишки порицать имел я неосторожность, — 10      Горе невежде! О, как эта вина тяжела! Может придраться любой безнаказанно к книгам Орфея;      Славой взнесенный, не стал неуязвимым Марон; Сам родитель певцов, Гомер, на Парнасе первейший,      Строгим упреком судьи ранен нередко бывал; 15 Тяжбы в ответ не затеял Гомер, не затеял Вергилий,      Квестором не был из них, бедных людей, ни один! Вот я в ладоши плещу, я хвалю тебя, бледный от страха,      Снова и снова на все «Славно! Отлично!» кричу. Лишь бы простил, лишь бы званье вернул — и пусть выступает 20      С чтеньем любым без стыда: будет мне все по душе.

Счастлив оратай, фаросскую землю взрывающий плугом: Не возлагает надежд он на тучи, что хмурятся в небе, Не призывает с мольбой ни веющих острой прохладой Кавров дождливых, ни дуг многоцветных, играющих ярко. 5 Без облаков плодороден Египет, и светлую влагу Сам сохраняет; под солнечным небом, в безветрии знойном, Он не безводен — поит его Нил, разливаясь широко. Из обвеваемых Австром земель, стремительным током Преодолев раскаленного Рака губительный пояс, 10 Он безызвестной волной пробивается к нашим пределам От сокровенных верховий,— вовеки они недоступны Для любопытных очей: никому не случалося видеть Дальний Нила исток — без свидетелей он возникает И устремляется к морю, под солнцем иным порожденный. 15 Вот он могучим потоком по Ливии всей развернулся, И, через тысячу черных племен и царств пробегая, Он орошает поля, обреченные вечному солнцу, Жаждущих сел и народов спасенье. Вот протекает Он по Мерое, [10] вдоль Блемии дикой [11] и темной Сиены, [12] 20 Пьет гарамант его воды и дальний гиррей, укротитель Дикого зверя, под сводом нависшего камня живущий, Тот, кто привозит эбен, кто слоновую кость добывает, И племена, что пернатой стрелой убирают прическу. И наводненья его не в обычную пору приходят 25 И от особых причин. Не таянье льдов наполняет Русло его, не дожди проливные на взгорьях окрестных,— Нет! Когда зимней порой все другие вздуваются реки, Нил остается в своих берегах; но только иные Реки мелеют — тотчас поднимается Нил многоводный. 30 Будто все то, что жары у других отбирают потоков, Отдано Нилу природой! как будто ему отовсюду Собраны доли и дани и в русло единое слиты! В дни, когда Пес, разгоревшись, Титана ярит во вселенной, Влагу с собой унося, и кровь сжимается в жилах, 35 И в нестерпимых лучах уже плавится ось мировая,— Нил, вопреки всему свету, встречает тогда свою зиму: Мощным паводком он заливает прибрежные села, Шире Эгейского моря, пучин ионийских бурливей, И на равнины полей бесконечною гладью ложится: 40 Волны встают над лугами, и весла над пахотью плещут, И, утомленный полуденным сном, в изумленье внезапном, Видит пастух, как плывут по волнам его стадо и хлевы.

     Кто беспокойным умом исследует мира строенье, Ищет начала вещей и причину лунных ущербов, Хочет узнать, почему бледнеет сияние солнца, Путь разыскать смертоносных комет с пурпурною гривой, 5 Знать, где рождаются ветры, какие удары колеблют Недра земли и откуда родится сверкание молний, Гром, сотрясающий тучи, и радуги блеск разноцветный, Тот, кто может умом постигнуть истину,— пусть же Мой он вопрос разрешит: есть камень, зовется Магнитом, 10 Темный, бесцветный, лишенный красы, украшеньем не служит Он ни для царских венцов, ни для белой девичьей шеи И не блестит в поясах, замыкая их пряжкой нарядной, — Но коли чудо узришь ты, которое камешек черный Может свершить, то поймешь: он прекрасней камней драгоценных 15 Или того, чего ищут в пурпурных растеньях индийцы. Он у железа заимствует жизнь, и сила железа Пищею служит ему, и пиром, и пастбищем тучным: Черпает новую мощь он в железе; в суставы вливаясь, Эта суровая пища дает ему тайную силу; 20 А без железа он гибнет: его истощенные члены Голод снедает, и жаждой томятся открытые жилы.      Марс, кто десницей кровавой во прах города низвергает, С нежной Венерой, в тоске и заботах дарующей отдых, Вместе в святилище пышном стоят позлащенного храма. 25 Видом несходны они: железом блестящим окован Марс, а Венеры кумир украшен камнем магнитным. Жрец совершает по чину их брачное таинство в храме: Кружится в блеске огней хоровод; и листвою и миртом Двери увиты; цветов лепестками усыпано ложе; 30 За покрывалом пурпурным чертог скрывается брачный; Здесь и свершается чудо. Навстречу летит Киферея К мужу сама, повторяя свой брак, в небесах заключенный; С нежною лаской она обвивает могучие плечи, Шею его охватив, за шлем его грозный руками 35 Крепко берется и Марса сжимает в любовных объятьях. Он, задыхаясь от страсти и долгим томим ожиданьем, Пояс жены распускает, за камень на пряжке схватившись, Брак их свершает Природа сама: и железного мужа Мощная тяга влечет. Так боги союз свой скрепляют. 40      Как же в два металла вливается жар обоюдный? Как же приходят к согласью и к миру суровые силы? В камне рождается пыл к веществу иному, он к другу Рвется — и счастьем любви наполняет изделье халибов. [13] Так же Венера всегда смягчает владыку сражений 45 Нежной улыбкой своей, если он, разгоревшись внезапно Яростью страшной, за меч заостренный хватается в гневе. Диких коней усмиряет она, и гневную бурю Пламенем нежной любви она успокоить умеет. Мир и покой его душу объемлют: забыв о сраженьях, 50 Голову в шлеме склонив, он устами к устам приникает.      Мальчик жестокий, скажи: над кем же ты в мире не властен? Молнии ты побеждаешь; и ты громовержца заставил, Ставши быком и спустившись с небес, по морю промчаться. Даже холодной скале, лишенной чувства живого, 55 Жизнь ты даешь; и суровый утес твои стрелы пронзают, В камне огонь твой горит, поддается соблазну железо, Даже и в мраморе твердом твое господствует пламя.

1 Прежней природы своей сохраняет признаки льдинка:      Частью камень она, частью отвергла мороз. Хитрая шутит зима: умерила стужи суровость —      И благороднее стал камень от влаги живой. 2 Влага, что влаге навек темницею родственной стала,      Ты, что водою была, ты, что осталась водой, Что победило тебя? Каким непонятным искусством      Твердым и жидким мороз сделал чудесный кристалл? 5 Что за внутренний жар уберег в безопасности воду?      Нот какой иль Зефир лед растопил изнутри? Где, в каких тайниках сокровенным движимый жаром      Иль отвердел самоцвет, или оттаял внутри? 3 Твердость альпийский лед обрел, неподвластную солнцу,      И драгоценным его сделал безмерный мороз. Все ж до конца не смогла самоцветом представиться льдинка:      Доля предательской есть влаги в ее глубине. 5 Но лишь умножили честь чудеса текучего камня,      Воду в себе сохранив, стал он ценнее стократ. 4 Видишь: вот жилу внутри переливчатый прячет обломок,      Там, где блистающий лед грани свои прочертил. Жидкость в укрытье своем, ни дыханья Борея, ни стужи      Не ощущая, течет снова все тем же путем. 5 Не победили ее ни зима, ни Сириус яркий,      И не убавил ничуть времени пагубный бег. 5 Цел и сохранен ручей, под сводчатым запертый кровом,      Влаги текучей родник твердою влагой покрыт. Видишь, как самоцвет пузырьками пенится полый,      Как по кубкам живым плещет волнами прилив, 5 Или Ириду лучи рисуют, встретив преграду,      Чуть лишь ударит свет по разделенной зиме? [15] Дивный кристалл, что влагу вобрал! Победил ты по праву      Воды и камни: ведь ты — камень, и ты же — течешь. 6 Мальчик рад подержать хрусталь лощеный и скользкий,      Вертит груз ледяной нежными пальцами он, Видит влагу, навек заключенную в камне прозрачном:      Только ее пощадил тяжкой зимою мороз. 5 Мальчик камень сухой вновь и вновь к губам прижимает,—      Но не достигнет воды жаждущих губ поцелуй. 7 Не презирай этот каменный шар: он затмит украшенья      Царские, он ценней в море пурпурном камней. Грубый булыжник, бесформенный лед, в его очертаньях      Прелести нет, но внутри редкостный кроется клад.

Кто, скажи, не слыхал о хитростях гнусного ската, Силе опасной его, каковой он обязан названьем? Двигаться он обречен нескоро, вялый и мягкий, Еле-еле ползет, пресмыкаясь средь донного ила, 5 Но наделила его природа ядом холодным, Стужу в тело влила, от которой все цепенеет, Что прикоснется к нему, и мороз поместила в утробе. Зная, чем наделен, помогает природе коварством Скат: на морской траве он лежит, распластавшись, уверен 10 В силе касаний своих. Неподвижен он сам, но, коснувшись, Падают замертво все. А он выплывает, довольный, И, не страшась ничего, пожирает живую добычу. Если ж когда-нибудь скат по оплошности схватит одетый Пищей крючок и почувствует вдруг, что попался на повод,— 15 Он не бежит и медь раскусить не пытается тщетно, Но, изловчившись, к лесе подбирается черной поближе, Даже в плену не забыв, кто он есть, и из жил ядовитых Томную силу свою далеко по воде распускает. Вверх пробегает она по лесе и, влагу покинув, 20 На расстоянье разит человека. Из глуби подводной Ужас вздымается вверх, по висячей нити проходит И, по узлам тростника пробравшись, холодом тайным Руку победную вдруг цепенит, кровоток заморозив. Пагубный груз рыболов и добычу мятежную бросив 25 Прочь без снасти идет, потеряв и лесу и удило. [16]

В малом увидев стекле весь небесный эфир, засмеялся      И обратился с такой речью Юпитер к богам: «Вот до чего возросло могущество дел человечьих!      В хрупком шаре мой труд малой игрушкою стал. 5 Все обычаи звезд, все законы богов и природы      Ловко в него перенесть смог сиракузский старик. В шар заключенный дух услужает планетам и звездам,      Движет живой этот труд, все соблюдая пути. Что ж неповинного я Салмонея громам удивляюсь, [18] 10      Если природе рука может соперницей стать?»