15

Одной вещи я никак не могу понять: вот уже три месяца, как я здесь, а у меня такое ощущение, будто я приехала только вчера, хотя то время, что я прожила в Лионе, кажется мне сейчас таким далёким.

В любом случае, чего я никогда не забуду, так это кануна ноября, когда я познакомилась с Роже. С тех пор я часто о нём думала и, в конце концов, поняла, почему я никак не могу его забыть. Не знаю, как объяснить это странное явление, но в тот вечер я словно существовала в трёх разных измерениях. Настоящее время, которое уже естественно прошло, в котором был Леандр, Мария, собаки и я, а потом и Роже. А ещё было время моего детства, пробудившегося во мне от взгляда на свечу, на танцующие на потолке и стенах тени. И ещё была та фраза Марии, которая потом долгое время не выходила у меня из головы.

Это было самым жестоким. Это было то, что я сделаю, и что будет со мной. И эту фразу я не могла забыть тогда всю ночь и не забуду никогда.

Было 3 часа ночи, а я так и не спала. Едва сон одолевал меня, как я тут же просыпалась от кошмаров. Мне снился этот ужасный ветер, а ещё Лион. И та жизнь, которую я там вела. «Другая жизнь». Та, что находится по ту сторону холмов, закрывавших долину.

Я уснула очень поздно, а часов в 5 проснулась от слепящего света. Должно быть, ложась спать, я машинально повернула выключатель, забыв, что света нет. Я встала, чтобы выключить его, но уснуть снова так и не смогла.

Ветер дул уже тише, он вряд ли мог меня разбудить. Причиной были и слова Марии, и всё то, что я из-за них вспомнила, и ещё что-то. То же самое ощущение было у меня прошлой ночью, когда я чувствовала тело Марии рядом со своим, или, когда ветер напоминал мне об объятьях мужчины.

Я пыталась считать овец, чтобы заснуть. Изо всех сил пыталась думать о том, что я буду делать, если мне придётся уехать. Но то ощущение меня не покидало.

Услышав, как Леандр спускается по лестнице, я встала. Я сказала, что меня разбудил свет. Он, смеясь, ответил:

— Меня тоже, но я включил его нарочно, потому что беспокоился за линию. Что ж, если свет зажёгся сам, значит, она была повреждена не у нас.

Было видно, как Леандр счастлив и, говоря, как он доволен, он в шутку обнял меня и поцеловал в обе щеки. Я тоже поцеловала его, а потом тут же оттолкнула. Возможно, я сделала это достаточно резко, потому что он очень удивился.

Я сказала, что голодна и пойду разогрею кофе. Леандр засмеялся, и в этот момент мы услышали, как по лестнице спускается Мария. Когда она вошла на кухню, Леандр закричал:

— Видела? Линия порвана не у нас. Электричество снова работает!

Мария тоже выглядела счастливой. Она спросила меня, почему я проснулась так рано. Я снова повторила свою историю с выключателем, и мы втроём расхохотались. Когда Леандр закончил разводить огонь, Мария вскипятила воду для кофе.

После завтрака он сказал нам, что, пока не пошёл дождь, он вернётся в лес за своим хворостом. Мария заметила, что сегодня воскресенье и работать не полагается. Тогда Леандр, как обычно, засмеялся и ответил:

— У меня уже есть билет в ад! Так что мне всё равно, где сидеть, — в партере или на галёрке.

Когда он уходил, я попросил его оставить мне Боба и добавила, что хочу с ним прогуляться. Я не была точно уверена, пойду ли гулять, но сделала это машинально.

Однако когда Леандр ушёл, я стала собираться. Боб всё время крутился вокруг меня, чувствуя, что все ушли, и мы тоже куда-то пойдём. На самом деле, мне не так уж и хотелось идти гулять. Одевшись, я долго стояла у окна, наблюдая, как ветер волнует долину. На деревьях больше не было ни листочка, но ветер всё равно отыскивал их, чтоб подхватить и закружить, поднимая даже выше холма. Очень далеко, на косогоре, я увидела Леандра, пересекавшего целину прежде, чем исчезнуть в сосновом лесу. С собой он взял котелок с супом, так что, к сожалению, мне не нужно было нести ему обед. Когда я отошла от окна, вернулась Мария.

— Сегодня не так холодно, как вчера, — сказала она. — И ветер дует не так сильно. Если вы собираетесь на прогулку, советую поторопиться — не удивлюсь, если к полудню начнётся дождь.

Я посмотрела на Боба. Он с несчастным видом сидел около двери, не спуская с меня печальных глаз. Когда он увидел, что я беру манто, то принялся нетерпеливо скакать вокруг меня. Он даже умудрился толкнуть Марию, из-за чего она на него заворчала.

Как только мы вышли во двор, он взял след Леандра и пошёл по нему. Я уже заметила, что когда Леандр уходил, Боб всегда хотел, чтобы мы присоединились к нему. Но я позвала его за собой и пошла в противоположном направлении. Леандр был сейчас слишком далеко, а я не хотела всё время потакать Бобу.

В конце концов, всё, что ему было нужно — это свободно бегать, и, уверена, едва он потерял след своего хозяина, то перестал думать о том, чтобы к нему идти.

Я пошла по тропинке, которая вела к дороге, но, не доходя до неё, я свернула направо в сторону каштановой рощи, спускавшейся почти в самую низину долины. В лесу ветер чувствовался не так сильно, зато я слышала, как он качает ветки у меня над головой.

Я чувствовала его меньше, но, не смотря ни на что, достаточно, чтобы у меня возникло то же странное ощущение, что и накануне. В итоге мне это надоело. Мы с Бобом стали играть — я бросала ему ветки, а он мне их приносил. Когда я пыталась забрать у него ветку, он не хотел её отпускать, и иногда наша борьба длилась несколько минут. Один раз я зацепилась о корни и свалилась в листья. Боб сначала удивился и не двинулся с места, а потом решил, что я, верно, с ним играю, и бросился на меня, как раз тогда, когда я уже почти встала. Я снова упала. Я пыталась удержать его, но напрасно. Мы закувыркались в листьях, и я чувствовала его горячее дыхание на своей шее. В какой-то момент я толкнула его, ударив по морде.

— Пошёл вон! — закричала я.

Вдруг он отошёл на несколько шагов назад. Пока я вставала и обчищала своё манто, он смотрел на меня грустными глазами. И мне, как всегда, стало его жаль. Я погладила его и снова стала бросать ему ветки.

Вскоре мы спустились к ручью. Здесь ветер почти не ощущался. Я села под деревом. Из-за долгого пути и игр с Бобом я устала и теперь пыталась отдышаться. Некоторое время я даже не двигалась. Боб, наверное, тоже устал, и потому долго пил из ручья. Закончив, он стал трясти головой, брызгая при этом слюной. А потом сел напротив меня. Я снова ощутила его дыхание на лице. Он поставил одну лапу мне на бедро. В этот раз я не стала его ругать, а просто встала и, мы отправились домой.

 

16

Обычно, когда Леандр оставался в полях на весь день, Мария подавала в полдень только суп и что-нибудь на второе. Основные блюда она припасала на вечер. В это воскресенье она сделала так же, и к часу мы закончили есть.

Оставшись с Марией наедине, я снова вспомнила о её словах, сказанных тем вечером. Я стала исподволь наблюдать за ней — вид её не был ни грустным, ни озабоченным, как раньше. Она ни слова не проронила за весь обед, но меня это и не удивляло. В отсутствии Леандра мы за весь день едва обменивались тремя фразами. Нам просто нечего было друг другу сказать.

Как всегда, по воскресеньям, мы выпили кофе. Мария поднялась, и я тоже встала, чтобы помочь ей убрать со стола. А потом я подошла к окну. Боб последовал за мной. Погода не изменилась. Небо оставалось затянутым, ветер продолжал дуть так же сильно.

На короткое мгновение мне показалось, будто время остановилось. Впрочем, оно текло там, в долине, а позади меня, на кухне, оно застыло.

Сейчас, когда я думаю об этом, то это ощущение кажется мне любопытным. Но я уверена, что именно оно толкнуло меня выйти тогда после обеда. В тот момент ничего больше не влекло меня на улицу. Вряд ли это из-за Боба, прижавшего к моим ногам голову.

Тем не менее, я недолго оставалась стоять перед окном. Я обернулась, сказала Марии, что ещё немного прогуляюсь, и вышла.

Как и утром, Боб взял след своего хозяина. Но на этот раз я не стала его звать за собой. Я решила, что скоро сверну направо, чтобы быстрее добраться до низины долины.

Но на самом деле я дошла по тропинке до того места, куда Леандр привёл меня в первый день. Я часто сюда возвращалась и всякий раз тут останавливалась.

Я немного постояла, глядя на холм с площадкой для игры в шары и дома. Но Боб ни минуты не мог сидеть на месте, и мы пошли дальше.

Теперь, чтобы добраться до долины, мне надо было вернуться обратно или пройти через почти непроходимые целины. Я дошла до того места, где тропинка раздваивалась. Боб свернул направо. Естественно, он стал подниматься к соснам, туда, где был Леандр. Чтобы добраться до леса, мне оставалось не больше получаса. Я окликнула Боба. Он немного помедлил, но, когда я снова ему свистнула, решил вернуться.

Я опустила взгляд вниз, на долину. Должно быть, ветра там почти не было. Я свернула налево, где тропинка была более отлогой. Честно говоря, я никогда туда не ходила. Эти земли уже не принадлежали Леандру, и потому я не ходила в те места. Тем не менее, я знала, что эта тропинка ведёт к дому Роже, но направилась я туда не поэтому.

Я удивилась, как быстро я оказалось поблизости от его дома. Я всё время шла между двумя старыми каштанами — деревья были огромными и очень красивыми. Никто их так и не обобрал, и по мере того, как я продвигалась дальше, я часто наступала на скорлупу ещё зеленых каштанов, откуда, поблёскивая, брызгали раздавленные плоды.

Затем, выбравшись к повороту, я заметила с другой стороны сада дом. Я долгое время простояла на опушке леса, ни о чём не думая. Я считала, что Роже, вероятно, чистит сейчас свой мотоцикл.

Я никогда раньше не видела дом ни так близко, ни с этой стороны. На обоих окнах второго этажа ставни были закрыты, единственное окно на первом этаже тоже было закрыто, но ставни распахнуты. Я заметила на нём занавески и решила, что это кухня.

Никогда нельзя утверждать, что тот или иной поступок мог зависеть от того, произошло бы какое-то событие или нет. В любом случае, я думаю, что все «если бы» бесполезны, и признаю, что совсем не знаю, что было бы, если бы накануне не приходил Роже.

Когда я увидела, как он выходит из-за угла дома с собакой, прыгавшей вокруг него, я тут же поняла, что произошло. Роже увидел меня сразу — я почувствовала это в его взгляде. Он подошёл ко мне и, улыбаясь, сказал:

— Когда я увидел Боба без сообщения на ошейнике, то решил, что Леандр должен быть где-то неподалёку.

Я ничего не ответила, а лишь рассмеялась, протягивая ему руку. Только, когда он пригласил меня зайти в дом, я возразила:

— Нет, вы ведь работаете. Я не хочу вас беспокоить.

Тогда Роже показал мне свои руки, как доказательство того, что он меня не обманывает, и сказал:

— Вообще-то, я только что закончил обедать. Я хотел сначала всё разобрать, чтобы потом осталось время заправить мотоцикл бензином.

Говоря это, он пересёк луг, и я последовала за ним. Он пригласил меня на кухню, и я сразу же увидела, что он меня не обманул.

По сравнению с кухней Леандра, его кухонька казалась маленькой, но очень уютной благодаря тому, что второе окно выходило на долину, и был виден весь холм с площадкой для игры в шары. Несмотря на пасмурную погоду, здесь было светло.

Роже подкинул в огонь поленце. Потеплело. Я сняла манто и тут же поймала себя на мысли, как это странно, ведь я не собиралась оставаться здесь надолго.

Однако я осталась, потому что Роже хотел, чтобы я выпила с ним кофе. Затем он поставил на стол бутылку с вином, к которой был приделан маленький деревянный человечек, вскарабкивающийся по лесенке. Роже сказал, что это вино делал ещё его отец — он занимался виноделием, чтобы как-то занять себя зимними вечерами. Роже также добавил, что очень дорожил этой бутылкой, потому что она напоминала ему о той поре его жизни, о которой он сожалеет. Я подумала о Леандре и об истории площадки для игры в шары.

Мне пришлось выпить с ним вина, хотя я никогда особенно не любила его вкус. Я тут же захмелела, потому что со времени приезда к Леандру не брала в рот ни капли алкоголя. Но я совсем не была пьяной, нет. И когда Роже спросил, не хочу ли я посмотреть его дом, я тут же почувствовала, что должно произойти.

И я согласилась. В тот момент я поняла, что уже очень давно хочу мужчину.

Сначала Роже показал мне спальню, которая принадлежала его родителям, а потом мы вошли в его комнату.

Мы не говорили друг другу ни слова. Я подошла к окну и посмотрела на долину. Когда я обернулась, Роже стоял позади меня. Я приблизилась к нему на полшага. Возможно, он тоже подошёл ко мне, но, думаю, именно я поцеловала его первой.

Я любила его дважды. И Роже был также счастлив, как и я.

Когда мы поднялись, день уже был на исходе.

— Мне пора возвращаться, — прошептала я. — Мария будет волноваться.

Роже прильнул к моим губам и спросил:

— Ты вернёшься?

Я обещала, что вернусь.

Роже проводил меня до края луга, но ему надо было чинить мотоцикл, и поэтому я не хотела, чтобы он шёл дальше.

Я бежала всю первую половину пути. Я задыхалась и несколько раз была вынуждена остановиться, чтобы прислониться к дереву.

Только добежав до ущелья, я сделала более долгую остановку. Я очень глубоко дышала, а потом засмеялась сама над собой. Мне было смешно потому, что я бежала так, будто мне нужно было срочно сообщить кому-то очень важную новость.

 

17

Но, разумеется, я никому ничего не рассказала. Наоборот, в течение всего следующего месяца, каждое воскресенье я отправлялась на свидание с Роже, стараясь не возбуждать внимания Леандра и Марии. Я всегда находила предлог, чтобы ускользнуть одной вместе с Бобом. Это было не так уж легко, потому как часто погода была совсем не для прогулок. Впрочем, эти предлоги не казались какими-то странными, потому что я ходила гулять каждый день. Мне это было просто необходимо, иначе недели казались бы слишком длинными.

В первую неделю я в растерянности бродила вокруг дома Роже. Потом он дал мне ключ, и я могла приходить сюда, когда мне вздумается, даже когда его не было. Обычно я не оставалась внутри слишком долго, потому что не могла развести огонь. Если бы Леандр увидел дым, он мог бы что-то заподозрить и явиться сюда. Чаще всего я садилась на каменную скамейку в маленьком дворике. Так как дом был окружён достаточно высокими стенами, становилось тепло от малейшего лучика солнца. Я часто думала о пожилых родителях Роже, которые, должно быть, тоже по несколько раз на дню садились на эту скамейку. Я очень ясно представляла, как они наклонялись вперёд, положив сухие руки на палку, а подбородок на руки. И каждый раз я уходила домой немного грустной, сама не зная, отчего.

Мне понадобилось несколько недель, чтобы понять, что мне было грустно из-за того, что всё в этом дворике было мертво.

Когда старики дремали на этой скамейке, вокруг них постоянно бурлила жизнь. У меня же был только Боб, гревшийся у моих ног. Крольчатник был пуст, двери распахнуты. Курятник тоже пустовал. Чаще всего я останавливала свой взгляд на маленькой лачужке, прислонённой к дому. Внутри неё была только хлебная печь. Эта печь напоминала мне о праздничных днях с вкусным запахом сдобных булочек.

В одно из воскресений я рассказала Роже о своей печали, которую испытывала перед всеми этими мёртвыми вещами.

Он покачал головой и сказал:

— Я тоже поначалу думал, что они мёртвые. Но теперь я считаю, что вещи не могут умереть, они просто очень долго спят.

Я ничего не ответила, но в тот день я больше не чувствовала грусти, покидая маленький дворик.

А потом, на исходе декабря я почувствовала что-то неладное. Я выждала две недели, чтобы точно удостовериться в своих опасениях, и в следующее воскресенье объявила Роже, что беременна.

Я ждала, чтобы убедиться в этом, но я даже ни разу не спросила себя, будет ли доволен Роже или нет. Сама я думала о своей беременности постоянно, но не испытывая, по правде говоря, ни радости, ни сожаления. Когда я всё рассказала Роже, он был сначала совершенно ошарашен, а потом сжал меня и спросил:

— Ты уверена? Уверена?

— Да, другого объяснения нет.

Тогда он крепко обнял меня и сказал, как он счастлив. Я спросила его, почему, и он ответил:

— Во-первых, из-за ребёнка, а еще, потому что теперь ты точно никуда не уедешь.

Мы провели остаток дня, обсуждая, что нам делать дальше. Роже хотел тут же рассказать всё Леандру. Он сказал, что достаточно хорошо его знает, и Леандр будет так же рад, как и мы. Не знаю, почему, но я немного боялась. Как будто Леандр был моим отцом, а мне только что исполнилось 18 лет.

Впрочем, начинало холодать, и мне становилось всё труднее и труднее тайком ходить к Роже. Думаю, именно поэтому я согласилась.

Домой Роже шёл со мной. Впервые мы проделывали этот путь вдвоём. Он уже ходил провожать меня, но никогда не шёл со мной до конца из-за слишком открытых пространств, на которых Леандр мог нас заметить. Мы шли очень медленно и часто останавливались. Боб просто сходил с ума от нетерпения. Он носился вокруг нас, и Роже бросал ему ветки.

Когда мы подошли к дому, уже стемнело. Леандр был на кухне один. Он, казалось, дремал, сидя у огня, потому что, когда Боб поставил лапы ему на колени, он вздрогнул. Остальные собаки тут же нас окружили. В основном, они прыгали около Роже. Но ему нечего было им дать, потому что утром он уже привозил им мешок с костями.

Увидев нас вдвоём, Леандр сказал:

— Привет, влюблённые!

Мы с Роже переглянулись, но было слишком темно, чтобы увидеть друг друга.

Брассак попросил меня включить свет, потому что я стояла у двери, но тут вмешался Роже:

— В этом нет необходимости, мы и без света друг друга ещё видим.

Я подумала, что Мария, наверняка, доит корову, и хотела, чтобы Роже поторопился. Больше всего я сомневалась, что будет довольна она.

Мы сели рядом с Леандром, и он спросил у Роже:

— Ну и что привело тебя сюда в такой час?

Роже два раза откашлялся. Он немного помедлил, а потом вдруг выпалил, что я жду от него ребёнка, и он хочет на мне жениться.

Сначала Леандр ничего не сказал. И не сделал ни единого жеста. Это молчание, длившееся несколько секунд, показалось мне ужасно долгим. Два раза я бросала взгляд на дверь, боясь, что зайдёт Мария.

В конце концов, Брассак проговорил очень тихо, как будто самому себе:

— Что ж, ладно… хорошо…

Потом он резко поднялся и подошёл ко мне. Он схватил меня за плечи, — я поняла, что он пытается разглядеть в полутьме моё лицо, — и спросил точно так же, как Роже:

— Ты уверена? Ты точно уверена?

Я кивнула, в горле у меня пересохло.

Тогда Леандр забормотал:

— Маленький… Маленький.

Он отпустил меня, а сам побежал к двери, открыл её настежь и стал кричать с порога:

— Эй! Мария! Эй! Мария! Слушай!

До меня донёсся стук башмаков Марии с другой стороны двора. И тут Брассак закричал:

— Мария! Маленький! У нас будет маленький!

При этом голос его звучал театрально, а южный акцент ещё больше усилился.

Роже был рядом со мной. Стояла почти беспроглядная тьма.

Мария прибежала, стуча башмаками громче обычного. Когда она пришла, Леандр повернул выключатель. Свет едва не ослепил меня. Они вошли вдвоём, и мне едва хватило времени вытереть глаза, чтобы они не видели, как я плачу.

 

18

В тот вечер Роже ужинал вместе с нами и ушёл очень поздно. Когда Леандр вернулся, проводив его и закрыв в риге собак, он объявил нам, что на улице идёт снег. Я очень обрадовалась потому, что уже очень давно не видела снега. Настоящего деревенского снега.

К утру он выпал больше чем на 20 сантиметров. Собаки сошли с ума от радости. Их невозможно было удержать. Стоило открыть дверь, как они гурьбой выскакивали на улицу. Во всех углах кухни блестели большие лужи воды. И хотя я всё время вытирала пол, Мария, не переставая, кричала на собак. Она так распалилась, что Леандру пришлось повести собак на длительную прогулку, чтобы они устали и больше не хотели выходить во двор. Я хотела пойти с ним, но у меня не было зимней обуви.

Вернувшись, Леандр увидел, что всё это время я скучала перед окном. Тогда он сказал, что завтра поедет в Лион и купит мне пару хорошеньких зимних сапожек.

В тот момент мне даже в голову не пришло, что он снова рискует напиться, и я не обратила внимания на Марию.

Только на следующее утро, когда я спустилась уже после отъезда Леандра, я увидела, как встревожена Мария. Она снова была замкнута, и я знала, что это значит.

Но ведь Леандр поехал в Лион именно из-за моих сапог, и мне было очень неприятно. Я боялась, что Мария не выдержит и скажет мне, что это из-за меня Леандр снова уехал и снова истратит деньги на выпивку.

Прошла первая половина утра, а Мария так и не произнесла ни слова. Я возилась с собаками, которые из-за отсутствия Леандра были ещё более возбуждены, чем накануне. Старый Дик, как всегда, был на улице, и не могло быть и речи о том, чтобы идти за ним. Время от времени я подходила к окну. Долина под покровом снега была просто восхитительна. Небо было всё таким же серым, и, казалось, что опять пойдёт снег.

Чем больше я думала о Леандре, тем больше я убеждала себя, что он не напьётся. Впрочем, он мне никогда ничего не обещал, но не знаю, почему, я была в нём уверена.

К полудню я решилась поговорить с Марией. Я спросила, не сердится ли она на меня. Она грустно улыбнулась и ответила:

— Конечно же, нет. Вы прекрасно знаете, что я совсем не сержусь. Но чего вы хотите, он такой. Тут ничего не поделаешь. Ему иногда нужно вот так развеяться.

И сколько я не повторяла ей о своей уверенности, что Леандр не будет пить, она не хотела верить. По её мнению, это был его порок, и с этим надо было смириться. Всё, на что можно было надеяться, так это на то, что он не притащит очередную собаку. Этот разговор напомнил мне о тех больных, которые приводят врачей в отчаяние своей убеждённостью, что они неизлечимы.

После обеда я испробовала всё, чтобы развеселить её, но напрасно.

Когда, в 4 часа собаки, которые было улеглись, бросились к двери, она велела им сидеть спокойно, добавив тише, что это всё равно невозможно. Я подбежала к окну. Это был Леандр. Он шёл быстро, бодро и даже не спотыкаясь.

Я позвала Марию. Она выглянула наружу, а потом посмотрела на меня с таким видом, будто не верила своим глазам. Я не могла сдержать улыбки.

— Сладчайший Иисусе! — прошептала Мария.

Я увидела, как она перекрестилась, возвращаясь к своему месту у плиты. Я же ещё раз посмотрела на снег. День был на исходе, и снова западали большие снежинки.

 

19

Сегодня утром я снова увидела, как снег завалил всю долину. Но небо не было больше серым. Оно стало голубым. Очень голубым. Дул северный ветер. Он поднялся ещё вечером на Рождество, пока мы сидели за столом. И вот уже 20 дней, как он дул, не переставая. Леандр не ошибся.

Но теперь это не имеет для меня никого значения. Мне даже нравится лежать в тепле в своей постели, слушая, как завывает вьюга. Сегодня на рассвете Роже поднялся очень тихо. Я уже не спала, а только дремала и не открывала глаз. Через несколько минут я услышала шум мотора. Я дождалась, пока он уедет, и встала, чтобы распахнуть ставни. Дыхнуло морозом. Я быстро закрыла окно и вернулась в свою тёплую постель, дожидаясь, пока наступит день.

Когда я знаю, что на дворе очень холодно, то особенно люблю смотреть на восход.

Вскоре Мария принесла мне завтрак, чтобы я могла оставаться в постели до 11 часов. Так решили они с Леандром. Вот, почему я всё ещё здесь. Они хотят, чтобы я осталась у них до самых родов, и они могли обо мне заботиться. Только после этого я перееду жить к Роже.

Всё это они решили на Новый год. Тогда приехал Роже. Мария хотела, чтобы еды было как можно больше.

Прежде, чем сесть за стол, Леандр пошёл за пакетом, который спрятал, вернувшись из Лиона. В нём были голубые распашонки. Я заметила, что для таких подарков ещё слишком рано, и Леандр опустил голову, пробормотав, что он в первый раз играет роль деда Мороза.

Затем, чтобы развеселить нас, он стал описывать нам сцену в магазине с продавщицами, подражая их голосам. Я взглянула на Марию — она смеялась. Я впервые видела её смеющейся.

Больше всего Леандру понравилось, как одна из продавщиц сказала, что дедушкам всегда нужно давать товары получше, чем другим покупателям.

После этого Мария показала мне всё белье в своём шкафу и комоде. Она сама собиралась шить все простынки и пелёнки.

Однако первые дни Мария не выглядела особенно счастливой. Иногда она будто опять замыкалась в себе. Когда я спросила её, что с ней, она ответила:

— Да нет, я счастлива. Просто мне нужно привыкнуть. Как-то странно знать, что ты станешь бабушкой, не будучи матерью.

Мне показалось, что она сказала это с некоторым сожалением. Тем не менее, я была уверена — она счастлива.

Что до меня, то я даже не представляла себе, каково это — быть матерью. Но я всё равно была рада ею стать. Я знала, что могу остаться здесь навсегда, что никто не заставит меня покинуть мою тёплую постель, откуда слышно, как между небом и заснеженной землёй мечется вьюга.

Вернезон-Кансоннас

1956–1957 гг.