ГЛАВА 17

Они не сразу решили, как идти: напрямик, коротким путем, или по дороге. Но было так темно, а главное – страшно приближаться к Малатаверну, так что в конце концов они решили идти по дороге.

Дорога шла под гору, – можно было бежать вприпрыжку до самого конца, и они перешли на шаг, только поравнявшись с первыми домами городка.

– Первый раз мы приходим сюда вместе, – заметила Жильберта.

– Да.

– Как странно: никого не видать… Правда, чудно: на всей улице никого, кроме нас.

Перед тем, как свернуть на дорогу, девушка остановилась, положила руку Роберу на плечо и спросила:

– А твой хозяин? Почему бы не попросить помощи у него?

– Я собирался нынче днем, да не решился.

– Почему?

– Духу не хватило.

– Да почему? Ты что, боишься его?

– Когда я делаю что-нибудь не так, он начинает орать… А тут такое дело… Тем более Бувье – его клиенты.

– Конечно, тебе досталось бы! Зато он, может, что-нибудь придумал бы. Не знаю, по-моему, стоит попробовать.

– Теперь-то он наверняка спит.

– Может, и нет.

– Точно спит!

Робер замолчал. Он не рассказывал Жильберте, как прокрался к дому хозяина и стал заглядывать в окошко, перед тем как идти к ней. Он никогда не рассказывал Жильберте о своей хозяйке.

Теперь они удалялись от главной улицы, но свет раскачивавшихся фонарей временами еще освещал им путь.

– А жена твоего хозяина? – спросила Жильберта. – Ты считаешь, она не могла бы помочь? Она такая милая. В Сент-Люс все говорят, что она очень милая и что твои хозяева – хорошие люди.

– Нет, что ты, – отозвался Робер, – как она поможет? Стало совсем темно, и заметно похолодало. Ветер то и дело швырял им в лицо капли редкого пока дождя.

– Хороши мы будем, если еще и дождь начнется, – заметила Жильберта.

– Да нет, слишком сильный ветер. Вскоре они подошли к вилле Дюпюи.

– Свет горит, – отметил Робер.

– И машины стоят перед домом.

Лакированные крылья автомобиля поблескивали под окном. Другая машина стояла напротив. Дальше светились габаритные огни еще двух автомобилей. Робер и Жильберта пошли медленнее и остановились, не доходя до освещенного места. Ветер доносил звуки музыки. Молодые люди скользнули вдоль забора, окружавшего недостроенную виллу с другой стороны дороги. Сюда свет не доходил. Они протиснулись между забором и припаркованным автомобилем.

В комнате за окном мелькнула чья-то тень, и они спрятались за машиной. Но Робер тут же поднялся со словами:

– Они не могут нас увидеть: здесь слишком темно, а там у них свет.

Дождь вроде бы перестал, хотя ветровое стекло машины было в каплях дождя, блестевших в падавшем из окна свете. Робер долго смотрел на ветровое стекло. Эти дождевые капли казались ему такими красивыми, что на окно смотреть не хотелось.

– Что-то я не вижу Сержа, – заявила Жильберта. – Хотя, может быть, он просто в другом углу комнаты. Робер вскарабкался на забор.

– Лезь сюда, – позвал он Жильберту, – отсюда лучше видно. Он протянул руку и помог ей забраться наверх.

– Ага, вон его мать, – проговорила Жильберта.

– Где?

– Да вон, справа, на диване вместе с другой женщиной, а мужчина рядом – он сидит к нам спиной.

– По-моему, я его знаю.

– Лица не видел.

Мужчина чуть повернул голову, и Робер узнал знакомый профиль.

– Это доктор Жайе, – пробормотал он. – Ну конечно, а та машина, "Ситроен", наверняка его.

Они молча наблюдали за виллой. Люди за окном сидели и разговаривали. Иногда кто-нибудь вставал, исчезая из виду, затем возвращался. Какая-то женщина принесла поднос. Остальные что-то брали с этого подноса и ели.

– Наверно, пирожные, – предположил Робер. – Или сэндвичи.

– А что это такое?

– Это такая еда, которую подают на приемах.

– Ты пробовал?

– Нет, читал в газете. А мне все-таки кажется, что это пирожные.

Появилась еще одна женщина и принесла поднос с бокалами.

– Это тетка Сержа, – вспомнил Робер, – я ее знаю: как-то раз видел их вместе. Она сама водит машину. По-моему, та машина с откидным верхом принадлежит ей.

Жильберта ничего не отвечала. Только смотрела и смотрела в окно. Робер повернулся в ее сторону. Лицо Жильберты четко выделялось в слабом отраженном свете. Девушка улыбалась. Ветер ерошил ей волосы, и она то и дело откидывала назад прядку, которая лезла ей в рот.

– Как у них красиво, – прошептала она.

– Да, и телевизор есть.

– Ты его видел?

– Нет, просто знаю, что у них есть.

– Хорошая штука – телевизор!

– Серж говорит, – это, мол, редкое занудство, и показывают одно и то же. Жильберта обернулась к Роберу.

– Ну, что теперь будем делать? Где Серж?

– Не знаю. Если бы он был тут, мы бы точно его углядели. Значит, он у себя в комнате.

– Надо проверить.

Робер спрыгнул с забора, Жильберта последовала за ним. Они пошли через пустырь той же дорогой, которой накануне вечером Серж вел к себе приятелей.

С другой стороны дома ни одно окно не было освещено. Когда до дома оставалось несколько шагов, Робер просвистел сигнал сбора. Подождал.

– Вроде бы окно в его комнате открыто, – неуверенно сказал Робер.

– Да, правда, одно окно в первом этаже открыто. Ты уверен, что это его окно?

– Да.

Они медлили. Робер не осмеливался свистнуть еще раз. Наконец он бесшумно двинулся вперед.

– Я брошу камешек к нему в комнату. Приготовься, если появится кто другой, придется удирать.

Они услыхали, как камень покатился по полу. Однако в комнате сейчас же снова все стихло.

– Будь он там, он бы точно услышал.

– Попробуй еще.

Робер отошел чуть в сторону и снова бросил камень, но стука при его падении не последовало.

– Может, он упал прямо на кровать? – предположила Жильберта. – Скорее всего. И если он спит, это должно его разбудить.

– Что будем делать?

– Попробуй еще разок; если опять никто не откликнется, значит, он уже ушел.

– Может, лучше туда залезть? Я тебя подсажу.

– Ты совсем спятила, если меня там увидят, решат, что я вор.

– Но ведь Серж твой приятель.

– Да, зато его родители… Нет уж, лучше я кину еще булыжничек. Он метнул камень, послышался звон разбитого стекла.

– Бежим, – шепнул Робер. – Бежим, по-моему, там что-то разбилось.

Схватив Жильберту за руку, он потащил ее прочь. Несколько раз девушка споткнулась, и Робер ее поддержал. Выбравшись на дорогу, они постояли, прислушиваясь. Все было тихо, и они снова пустились в путь.

Когда они отошли подальше, Жильберта спросила:

– Что же теперь делать?

– Все пропало… Они уже ушли. Теперь ничего не поделаешь.

Робер выпалил это одним духом, голос его снова задрожал.

– Нужно предупредить жандармов, – предложила Жильберта.

– Ты совсем с ума сошла. Они же нас арестуют.

– Никто не просит тебя рассказывать о налете на ферму Бувье. Можно вообще не называть никаких имен. Скажешь, что видел, как какие-то незнакомые парни крутились возле дома старухи, и показалось, будто они что-то замышляют – нужно присмотреть за домом. Этого будет вполне достаточно. Те явятся, а как увидят жандармов, у них духу не хватит с ними связываться.

– Нет, не могу. Они станут меня расспрашивать. Отец говорит, что жандармы всегда вытянут из человека все, что им нужно. Нет, нет, не могу.

Жильберта остановилась. Робер прошел по инерции несколько шагов, но тут же спохватился, вернулся к подружке и спросил:

– Что с тобой?

– По-твоему, пусть лучше убьют мамашу Вентар?

– Ты же знаешь, я не могу пойти и все рассказать легавым. Тогда мы все пропали!

– Если ты расскажешь все – да, но если ты Только предупредишь – нет.

– Да ты их не знаешь! Если бы ты видела, на кого был похож Фердинан Маньен после допроса!

– Это совсем другое дело, они подозревали его в краже автомобилей.

– А ничего такого и не было, как потом выяснилось. Помолчав, юноша прибавил:

– Нет, как они его отделали! Господи Воже, если бы ты его видела!

После недолгого молчания Жильберта спросила:

– Ты боишься, да?

Робер отрезал:

– Попасть им в лапы – да, боюсь! Пожав плечами, девушка проговорила:

– Тебя больше устраивает, если мамашу Вентар укокошат?

Она проговорила это негромко, но так, что Робер опешил: крыть ему было нечем. Он очень испугался, что Жильберта разозлится и уйдет. На него опять накатил страх. Ночь показалась еще более беспросветной, холодной, а главное – вокруг была лишь пугающая пустота.

– Жильберта, я даже не знаю… Не представляю, что тут можно, сделать. Ведь я не могу их выдать! Друзей не предают!

– Друзей? Ничего себе, друзья! Девушка повторила это слово, точно впервые его услышала. Затем, поразмыслив, прибавила:

– А если они обворуют старуху? Если им удастся стянуть ее деньги, а она так и не проснется? Если жандармы их не сцапают, ты и тогда будешь считать их друзьями?

Робер повесил голову. Помолчав, девушка придвинулась к нему почти вплотную.

– Отвечай! – приказала она. – Ты будешь считать их друзьями?

– Нет, конечно, если они украдут… Но я.., ведь не пошел с ними.

На этот раз Жильберта действительно разозлилась. Она не закричала кругом спали люди, – но ее голос звучал жестко и сурово.

– Значит, они идут на кражу, а ты об этом знаешь и собираешься помалкивать? Но ведь я теперь тоже знаю… Может, ты и меня заставишь молчать? А если меня будут расспрашивать, заставишь меня врать? Даже если мой отец заведет об этом разговор, мне придется выкручиваться или смолчать, как смолчал сегодня ты, когда я рассказывала тебе о том, что телка Бувье сдохла.

– Да ведь старухе ни к чему эти деньги… Жильберта не дала ему договорить. На этот раз она не выдержала, сорвалась на крик:

– Значит вот она, причина! Может, так они тебе и сказали, чтобы втянуть в это дело? А ты клюнул… И ты еще хочешь, чтобы я была на твоей стороне?!

Девушка внезапно смолкла. Где-то поблизости хлопнул ставень.

– Что тут такое? – послышался мужской голос. Робер и Жильберта пустились бежать, а голос позади них прокричал:

– Ну погодите, поганцы! Вот я сейчас выйду! Во дворе слева залаял пес, лай его тут же подхватили другие собаки; хлопнул еще один ставень.

– К мыльне! – бросил на бегу Робер. По тропе, огибавшей памятник, они добежали до городского водосборника и спрятались за ним. Скорчившись за огромной бетонной чашей, беглецы затаили дыхание. Собаки надрывались еще довольно долго, но в конце концов смолкли. Фонари качались на ветру, и свет ближайшего из них временами доходил до самого дна водосборника. Стена на мгновение освещалась, и тогда Робер и Жильберта могли разглядеть друг друга.

t– Нам повезло, – проговорила Жильберта.

– Нечего было так кричать!

– Сам хорош. Ты хоть понимаешь, что делаешь? Ведь тебе известно: если ты что-то знаешь и молчишь, стало быть, ты тоже виноват.

– Все будет в порядке, если нас не застукают жандармы.

– Ты никак не поймешь, что я хочу сказать. Ты не имеешь права молчать, если тебе известно, кто обворовал старуху.

– Но ведь не могу же я на них донести!

– А разве лучше позволить им убить женщину?

– Все равно предавать – подло.

– Может, это и подло, но если ты не помешал им, а потом смолчал – это страшный грех. Помедлив, она прибавила, ущипнув его за руку:

– Это смертный грех, понимаешь? Смертный грех! Робер не отозвался. В чашу водосборника стекала вода, и, когда ветер налетал с особенной яростью, мелкие брызги долетали до них. Жильберта схватила его за руку и воскликнула:

– Я придумала!

– Что? Говори! Говори скорее!

– Тут нужен такой человек, который может их остановить, но при этом ничего не скажет жандармам и не станет требовать, чтобы их наказали. Кто может их остановить и объяснить, что они сошли с ума, но не упрячет их потом в тюрьму, а главное – не подставит тебя.

– Ну?

– Господин кюре.

От изумления Робер не находил слов, потом наконец выдавил:

– Кюре? Ты говоришь, кюре?

– Ну да! Сейчас ступай к нему и все ему объясни! Сам знаешь, у него есть мотоцикл. Вы поедете в Малатаверн, а когда придут те двое, он с ними поговорит. Они наверняка его послушают.

Робер не отвечал. Жильберта встала и потянула его за руку. Робер поднялся, но так и не двинулся с места.

– Идем, – проговорила девушка, – нужно спешить.

– Нет, не могу. Ты представляешь себе, с какими глазами я приду к кюре! Ведь после маминой смерти ноги моей не было в церкви!

– Ты совсем ума лишился? Неужели из-за этого он откажется тебя выслушать?

– Да нет, но понимаешь, несколько раз он пытался со мной поговорить, а мне удалось отвертеться. Так что он наверняка сердит на меня.

– Зато я просто уверена, что он тебя выслушает.

– Нет, это невозможно.

– Почему?

– Я точно знаю, что тем двоим будет все равно, кому я на них донес кюре или жандармам, в любом случае они взбесятся.

– Ну знаешь, это уж чересчур! Чем они рискуют? Ну, получат пинок под зад или пару затрещин, только и всего.

Жильберта немного помолчала, но Робер не отвечал, и она продолжала:

– Тем более что они прекрасно его знают, я-то в курсе. Кто-кто, а они ходят к мессе.

– Только не Серж.

– Иногда и он тоже – с бабушкой. А уж Кристофа я там вижу каждое воскресенье.

– Знала бы ты, почему он туда ходит! Девушка наклонилась поближе. После недолгого колебания Робер хмыкнул и проговорил:

– Все из-за родителей. Его папаша всегда говорит: "Если занимаешься коммерцией, то собственное мнение совершенно Ни к чему, нужно поступать так, как все".

– Что ты несешь?

– Это чистая правда. Кристоф даже говорит, что если бы у отца была бакалейная лавка в селении зулусов, ему пришлось бы исполнять вместе со всеми танец живота.

– Что вы за дураки! – воскликнула Жильберта. – Я точно знаю, я уверена, что мать Кристофа очень набожная женщина.

– Плевать мне на это!

Он заметно нервничал: двинулся было в сторону улицы, огляделся, вновь подошел к Жильберте, которая так и не тронулась с места.

– Нужно что-нибудь делать, – возмутился он. – Еще немного, и будет поздно.

– Мне кажется, кроме господина кюре никто тебе не поможет. Не хочешь не надо… Тогда нечего здесь больше делать!

Она шагнула было в сторону, но Робер удержал ее.

– Нет, не уходи… Не бросай меня одного… Ты ведь не уйдешь?

– Ты должен решиться…

Девушка недоговорила. Ветер донес рокот мотора. Робер и Жильберта опять отошли подальше от дороги и спрятались за чаном.

Машина проехала мимо. Фары осветили стену водосборника, исписанную мелом вокруг таблички: "Родители несут ответственность за ущерб, причиненный их детьми общественной мыльне".

– А что, если ты сама пойдешь к кюре? – спросил Робер.

– Я?

– Ну да! Ты ходишь к мессе каждое воскресенье и знаешь его куда лучше, чем я.

– Тогда придется сказать, что мы с тобой встречаемся.

– Не обязательно. Ты вполне можешь сказать, будто видела, как какие-то люди крутились у дома мамаши Вентар.

Жильберта задумалась. В неверном свете раскачивавшихся на ветру фонарей Робер видел ее нахмуренные брови, упрямо склоненную голову и буравивший его жесткий взгляд исподлобья.

– Нет, не могу, – отрезала она. – Он сразу спросит, почему я ничего не сказала отцу. Да еще поинтересуется, почему это я шляюсь по улицам в такую поздноту, да и вообще – как я сумела выбраться из дома. Нет, нет, я не могу.

– Вот видишь, ты тоже предпочитаешь, чтобы старуху убили.

Жильберта ничего не возразила. Она по-прежнему смотрела на него исподлобья. Робер подошел поближе и медленно, подбирая слова, проговорил:

– Когда ее убьют, ты пожалеешь об этом.

Девушка не отвечала, и Робер продолжал гнуть свое:

– Ты очень пожалеешь, и тогда, может быть, кюре все и узнает… Может, он узнает, что ты могла им помешать.., что ты просто не захотела к нему обратиться, хоть ты хорошо его знаешь. Мы все пострадаем. Все! Из-за одной тебя!

Над водосборником пронесся шквал, подняв целую тучу мелких брызг и окатив Робера и Жильберту, а фонарь так и заходил ходуном – луч света несколько раз скользнул по стене. Робер придвинулся ближе, чтобы лучше видеть лицо девушки. Жильберта плакала. Слезы катились по ее щекам. Она, казалось, была потрясена и выглядела очень несчастной. Робер взял ее за руку.

– Что ты?

Жильберта понурилась.

– Скажи, что с тобой? – настаивал парень.

– Ее убьют. Я уверена. Я точно чувствую: ее убьют. Что-то мне подсказывает: случится несчастье. Ничего удивительного: Малатаверн скверное место. Так говорят старики. Еще когда тут ездили ломовые извозчики, там находилась харчевня… Развалины – все, что от нее осталось. Там случилось много преступлений, вроде бы даже под развалинами погибли люди.

– Это все сказки!

– Нет, я чувствую, что несчастья не миновать. А произойдет оно по нашей вине и падет на нас… На наш дом, на моих родителей тоже. И все из-за меня.

– Что за чушь ты несешь? Это все ерунда. Голос Робера звучал уже не так уверенно. Он тоже припомнил истории, связанные с Малатаверном. Дом под горой. Дом, где творились страшные дела. Гиблый дом. Кое-кто утверждал, что места эти назывались гиблыми вовсе не из-за того, что располагались на северном склоне холма, где всегда было холодно, а из-за людей, которых когда-то убили в этом доме и закопали в лесу.

– Послушай, Робер, ты должен пойти к кюре. Он их остановит. Обязательно!

Помявшись, девушка наклонилась к Роберу и совсем тихо, на ухо шепнула:

– Понимаешь, это ведь Божий человек. А если там и впрямь случится несчастье, то это, наверное, дело рук дьявола. Ведь он.., способен на такое… Ну, ты понимаешь.

– Тебе отлично известно, что я ни во что такое не верю. Голос Жильберты посуровел:

– Когда мамашу Вентар убьют, наверняка поверишь. Робер обернулся. Ему показалось, что у него за спиной кто-то стоит. Ветер понемногу стихал. Робер прислушался. Отовсюду доносились шорохи. Ему опять стало не по себе, как совсем недавно, когда он сидел у себя в комнате.

– Робер!

– Чего?

– Зря ты говоришь, что ни во что такое не веришь. Я не могу тебе объяснить, но мне страшно. Я чувствую, что случится несчастье. Это не объяснишь.

– Вот именно, потому что это глупости.

– Робер!

– Что?

– Мне страшно. Мне кажется, вся наша жизнь пойдет наперекосяк, если мы не попытаемся их остановить.

– И зачем я к тебе пошел?!

Девушка ничего не ответила. Она снова разрыдалась и стала вытирать глаза. Так они стояли довольно долго, вдруг Жильберта проговорила охрипшим голосом:

– Знаешь, что мне сейчас пришло в голову? Если Серж так рано ушел из дома, значит, они наверняка решили встретиться раньше. Может быть, они уже там.

– Ты так думаешь?

– Ну, не знаю. Я стараюсь понять. Точно тебе говорю: там случится страшное несчастье. Как знать? Может быть, уже случилось.

Девушка вцепилась Роберу в плечо. Он пытался взять ее за руку, но она вырвалась.

– Тогда уже слишком поздно, – проговорил Робер.

– Да нет же, ничего неизвестно, – возразила Жильберта, голос ее звучал громче, и Робер понял, что сейчас она опять расплачется, – нужно торопиться, Робер! Нужно торопиться… Идем скорее. Идем к господину кюре. Может, еще успеем.

Они встали, вышли на тротуар. Ветер завывал, но теперь очень далеко, в глубине долины. Слышно было, как он приближается, налетает и треплет придорожные платаны. Посыпались блестящие листья, переливаясь в свете беснующихся фонарей.

И вновь Робер обернулся.

– Ты чего? – спросила Жильберта.

– Сам не знаю. Показалось, что там кто-то есть. Девушка пожала плечами.

– Ты же видишь – это ветер. Ладно, идем. Теперь нельзя терять времени.

Она ухватила его за руку и потащила за собой.

 

ГЛАВА 18

Шли они быстро. Жильберта жалась к стенам домов. Она не выпускала руку Робера, хотя он и так не отставал. Юноша то и дело оглядывался. Он всматривался в тени под ногами, в темные улочки, поднимая глаза к освещенным окнам. Улица была безлюдна. Вокруг – ни души, но в самой пустынности улиц было что-то пугающее.

На Робера накатило то же ощущение, что мучило его дома, но теперь оно не оставляло его ни на миг. Порой это было не просто смутное чувство, а абсолютная уверенность, что кто-то шагал рядом с ним. Кто-то шел за ним, следил за каждым жестом.., может быть, даже знал, что у него на уме.

Он хотел было остановиться и заставить Жильберту повернуть назад. Невольно он замедлил шаг. Девушка потянула его вперед.

– Идем. Да не оборачивайся ты все время. Ты же видишь, никого там нет.

Они прибавили шагу. Потом настал черед Жильберты замедлить шаг. Перед ними был дом водопроводчика.

– Вот видишь, – проговорила Жильберта. – У твоих хозяев еще горит свет.

В окнах мастерской по-прежнему отражался свет, лившийся из кухни. Робер заторопился, увлекая за собой Жильберту.

– Давай, пошли скорее, – забормотал он – Это хозяйка. Я уверен, что хозяин давно спит. Я точно знаю. Ну, пошли же, нам нечего тут делать.

И вновь они пустились по темным улицам. Луна уже поднялась, но лишь изредка появлялась в разрывах облаков. Все же небо немного прояснилось.

Когда они вышли на площадь, Жильберта взглянула на часы, висевшие на колокольне.

– Уже почти четверть двенадцатого. У ведущей в церковь лестницы лежала густая тень. Робер остановился.

– Времени совсем не осталось, – проговорил он. – Лучше объясни ему все сама.

– Нет, – отрезала девушка и в сердцах топнула. Робер медлил в нерешительности, потом робко спросил:

– А если он лег спать?

– Он встанет, не волнуйся. Встает же он, когда нужно идти к умирающему с причастием и святыми дарами!

– Может, пойдешь со мной?

Она опять топнула и в негодовании воскликнула:

– Нет, нет и нет. Пойдешь к нему сам. Пойдешь один. Все решено, и менять ничего не будем.

Она отняла у него руку и сдавила ему плечо. Тот покорно двинулся вперед, шепча на ходу:

– Да не могу я, понимаешь, никак не могу… Я же знаю, что у меня ничего не выйдет.

– Все у тебя выйдет. Я спрячусь где-нибудь поблизости, дождусь, когда вы появитесь и пойдете туда, а потом вернусь домой.

.1– Ага! Ты же не можешь идти домой одна! Сама видишь: ничего не получается.

– Что ты выдумываешь? Воображаешь, что я прямо умираю со страху? За меня можешь не волноваться. Робер понурился. Они пересекли площадь.

– У Кристофа все заперто, – заметила Жильберта.

– Да, все ставни закрыты.

Теперь Робер ни о чем не думал, ничего не ощущал, будто превратился в автомат, тупо двигавшийся вперед по воле Жильберты.

У дома священника они остановились. Калитка была приоткрыта. Жильберта распахнула ее пошире.

– Свет еще горит. Нам повезло – проговорила она.

– Пойдем со мной, пойдем, Жильберта! Втолкнув его за калитку, она позвонила.

– Давай, иди, я постою тут.

Она притворила калитку, и Робер очутился во дворе. Один. Дверной колокольчик звякнул, стукнувшись об оштукатуренную стену. Полосы желтого света, пробивавшегося сквозь ставни, лежали на ступенях лестницы.

Робер замер. Взгляд его был прикован к решетчатому ставню. Время летело. Ему казалось, что так прошло много часов. Может быть, вся ночь…

Юноша вздрогнул. За стеклом мелькнула тень. Дверь отворилась.

– Что такое? Кто там? – То был голос старенькой служанки. Позади Робера, за калиткой послышался шорох.

– Давай, входи, – шипела Жильберта, – входи, слышишь!

– Это я! – Робер не узнал собственный голос. Стайка птиц вспорхнула с соседнего дерева.

– Что вам нужно?

Робер шагнул вперед. Ставни распахнулись, в окне показалась женщина. Из-под черного пальто виднелась белая ночная рубашка длинная, до пят.

– Что вам угодно? – повторила она.

– Мне нужен господин кюре.

– Подойдите ближе.

Робер поднялся на две ступеньки и остановился. Старушка посторонилась, так чтобы свет падал на Робера. Он заморгал.

– А, это ты, малыш Пайо, – протянула старуха. – Чего тебе нужно от господина кюре?

– Я пришел за ним, это очень важно.

– Наверное, к отцу? Никак, допился?

– Да нет, тут совсем другое дело.

– Тогда выкладывай, говори.

– Не могу. Я могу сказать только господину кюре… Это… Да не могу я! Он должен пойти со мной.

Старуха подалась вперед, желая получше его разглядеть.

– Честное слово, – воскликнула она, – да ты же пьян! Яблочко от яблоньки недалеко падает… Какой стыд! В твои-то лета! Ну, красота, ну, прекрасно! Ах ты, сопляк! Убирайся отсюда сию же минуту! Столько лет не появлялся в церкви, а теперь пришел будить господина кюре из-за какой-то ерунды, из-за пьяной дури! Давай, убирайся, а то я позову жандармов!

Робер спустился по лестнице, обернулся и увидел, как старуха, погрозив ему кулаком, захлопнула ставни.

Жильберта дожидалась его на улице.

– Слышала? – поинтересовался он.

– Старая ведьма, – в ярости прошипела Жильберта. -У-у, змея! Если бы господин кюре знал!..

Обессиленный Робер привалился к стене. Ноги у него дрожали. Казалось, он не сможет и шагу ступить.

– Ну вот, – пробормотал он. – Это конец. Мы все испробовали… Теперь конец всему.

– Идем, – приказала она. – Идем скорее и перестань говорить глупости.

Юноша поплелся за подружкой в сторону площади. Добравшись до освещенного места, Жильберта остановилась прямо перед ним и заставила его приподнять голову. Робер плохо соображал, но все же увидел что-то суровое, жесткое в ее лице, чего раньше никогда не замечал. Совершенно неожиданно она стала похожа на мать.

– Слушай внимательно, – велела она. – Внимательно! Теперь у нас нет времени на споры. Или ты пойдешь в жандармерию, или мы вдвоем отправимся в Малатаверн.

– Ух ты! Это зачем?

– Неужели ты думаешь, что они осмелятся туда заявиться, если увидят, что мы уже там?

– Да уж не постесняются. Наклонившись поближе, она шепнула:

– Струсил? Ну скажи, что боишься. Ты всю дорогу озирался, оглядывался, шарахался от каждой тени, от каждого темного угла. Думаешь, я не видела? Ты думал, что Кристоф поджидает тебя где-нибудь поблизости и теперь спросит, куда это мы направляемся? Ты ведь этого боялся? Ты опасался Кристофа?

Робер с трудом сглотнул.

– Нет… Не в этом дело… О нем я не думал.

– Значит, о Серже? Неужели ты боишься этого слабака? Голос Робера прозвучал чуть тверже, когда он возмущенно воскликнул:

– Этого сопляка? Вот уж нет!

– Тогда что с тобой творится? Ну, выкладывай! Робер оглянулся, окинул взглядом площадь. Церковь черным силуэтом выделялась на фоне летевших по небу облаков.

– Ничего со мной не творится. Ровно ничего.

У него опять сдавило горло. Говорить было трудно.

– Если бы ты не боялся, мы уже давно добрались бы до жандармерии или были бы на подходе к Малатаверну, возразила Жильберта.

– Нет, я не боюсь, – повторил он. – Только нечего нам надеяться на жандармов. Я не подлец. И ты не заставишь меня выдать приятелей.

– Тогда ты знаешь, что нам остается делать?

Минуту они молча смотрели друг на друга. Взгляд Жильберты по-прежнему был строг.

Вздохнув, Робер сжал кулаки и прошептал:

– Пошли, теперь нужно торопиться. Давай, быстрее.

И они побежали через площадь.

 

ГЛАВА 19

Вскоре уличные фонари погасли. А Робер и Жильберта еще не добрались до мыльни. Теперь ветер дул им в лицо. Над их головами шумели кроны платанов, ветер ломал ветви и, сбивая листву, гнал листья им навстречу – одни по дороге неслись низко, другие кружились, падали на дорогу, вновь взмывали и подпрыгивали, а иные катились, точно крошечные обручи.

Стоило показаться луне, как поблескивающие листья словно бы неслись быстрее, а за ними по серому асфальту скользили, догоняя, их тени.

Робер смотрел на них не отрываясь. Он вообще ничего не видел, кроме листьев и исчерченной дороги, будто перегороженной тенями от деревьев.

На перекрестке Робер и Жильберта, не сговариваясь, не обменявшись даже взглядом, свернули на старую дорогу. Метров двести или триста она проходила меж лугов, и вой ветра остался позади. Но сам ветер и не думал стихать: он носился по пустошам и лугам, задувая теперь с левой стороны от дороги.

Вскоре дорога нырнула в густые заросли. Тогда ветер взмыл и просвистел над их головами. Через дорогу стремительно перелетали крошечные листочки с одной живой изгороди на другую.

Робер и Жильберта что было духу неслись вперед. Вдруг ветер загудел угрожающе. Кусты шелестели как и прежде. Зато неотвратимо приближался все нараставший стон, лишь изредка прерываемый сдавленным уханьем. Казалось, эти звуки доносятся с неба.

Гул приближался, и в лунном свете, пробившемся сквозь разрыв в облаках, через дорогу скользнули призрачные гибкие тени тополей.

Дорога подступила к Оржолю, и шум порогов становился все ближе. Ветер обрушивался сверху, скатывался по склонам холмов и вновь собирался с силами на дне долины. Все вокруг крутилось, словно в гигантском водовороте, ивы и кустарники гнулись, раскачивались, а ветер устремлялся вверх по течению ручья.

Робер и Жильберта бежали теперь мимо того места, где днем Робер выпускал головастиков. Инстинктивно юноша поглядел в сторону ручья, но не увидел его из-за листвы.

Через несколько минут они добрались до второго поворота, именно здесь утром Робер приметил мамашу Вентар.

Из-за туч выглянула луна. Заблестели булыжники на дороге, резко проступили темневшие выбоины. Тут дорога резко повернула, и на склоне замаячил одинокий куст; гнувшийся и качавшийся под ударами ветра, точно пьяный человек. Листья его трепетали, а он будто тянулся их удержать.

Вот до него осталось десять метров.., пять.., два… Робер и Жильберта промчались мимо.

Луна по-прежнему сияла сквозь огромную прореху в густых ватных облаках.

Миновав обезумевший куст на повороте, Робер попытался оглядеться. Далеко впереди виднелась ива какой-то странной, немыслимой формы. Юноша заставил себя присмотреться к ней повнимательнее. И все же время от времени он не мог удержаться и взглядывал на луну. Лишь когда ее начала скрывать налетевшая туча, Робер поглядел под ноги. Тень его была тут, на месте. Такая, какой он себе ее представлял. Она бежала следом за ним, чуть скособочившись, скользя по откосу и чуть съеживаясь, когда его кидало ближе к обочине. Она так походила на тень старухи…

И на том же самом месте… Бабка проходила утром как раз здесь… Она шла той же дорогой, наступала на те же камни и спотыкалась о те же выбоины.

Только она шагала быстрее. Нет, это он, Робер, движется быстрее. А тень его догоняет. Да нет же, он сам тащит ее за собой. На бегу он утирает лоб. Хотя на кустах – ни малейшей паутинки. При таком ветре это просто немыслимо. И все-таки что-то скользнуло по лицу. Юноша опустил голову.

Нет, он вовсе не тащит тень за собой, она сама его догоняет. Ну вот, туча настигла луну. Сейчас накроет. Робер старается не сводить глаз с лунного диска и все же чувствует, что тень рядом. Он видит ее. Туча проносится мимо. Корчится в свете луны, словно тряпка, упавшая в огонь. Дымится. И ее дым обволакивает луну.

А тень? Что там сейчас с тенью? Наверное, побледнела. Не нужно смотреть на нее. Нужно бежать, глядя только вверх, в небо.

Туча оказалась сильнее, чем он думал. Еще дважды луне удалось пробиться. Туча осветилась и тут же потемнела, словно огонь захлопнулся собственным дымом. Теперь луна бежит за ним; она несется стремительно, такая круглая и бледная. Теперь уже не только она освещает землю: светится все небо – мятущееся, белесое, в темных впадинах.

Робер пока в порядке. Он нашел нужный ритм. И бежит быстро, даже чересчур быстро. Жильберта не поспевает за ним.

А ведь правда, с ним же была Жильберта! Робер замедляет бег и оборачивается. Жильберта догоняет его. Они бегут теперь чуть медленнее. И Робер снова ищет, на чем остановить взгляд. Пытается увидеть луну. Но на небе одни облака. Совершенно одинаковые. Он выискивает куст, дерево или ручей. Но вся долина залита белесым полумраком, который затопил все вокруг, но ничего не освещает.

И тогда Робер бросает взгляд чуть в сторону, потом назад. Тень – тут как тут. Почти неразличимая. Она обтекает камни, стала совсем бесформенной, и все же она здесь, на месте.

Робер все бежит. Рука его сама собой тянется ко лбу. Все лицо в поту. Но он не пытается его вытирать.

Ага, вот из полумрака выступил куст… Теперь тополя… Среди полей заструилась блестящая змейка… Это ручей.

Робер поднимает голову. Луна прячется за легким, почти бесплотным облачком, которое все истончается, растягивается и вспыхивает, прежде чем совсем растаять. Даже дымки от него не осталось.

Робер долго борется с собой. Глазам больно смотреть на сияющий лунный диск. И в конце концов он не выдерживает. Опустив голову, он пытается смотреть себе под ноги: чуть вперед, туда, где дорога убегает под деревья. И все-таки поворачивает голову.

Тень здесь, рядом. Она стала плотной, густой, словно клякса на белом листе бумаги. Чернильные кляксы бывают разной формы. Можно даже рисовать кляксами. Обмакнешь палец и…

Такие разные, любой формы… Например, – небольшая, словно съежившаяся…

Как тень старухи… Вот именно: Робер мчится по дороге в Малатаверн, а его догоняет тень старухи. Никак не отстает!

Робер бросил взгляд на Жильберту. Как бы он хотел остановиться, сказать ей: "Спаси меня от нее! Сделай для меня хоть что-нибудь! Ты же видишь, что я схожу с ума!"

Внезапно тьму, сгустившуюся меж тополей, словно нож, взрезал яркий прямой луч света.

Вот именно, словно нож. Нож, которым открывают дверь.

– Нужно убить тень…

– Что ты такое говоришь? – спрашивает Жильберта.

– Я? Ничего.

– Да нет же, ты что-то сказал, но я не разобрала.

– Я сказал: "Какой ветер!" Они добрались до того места, где дорога словно уходит в недра горы. Провал открылся перед ними внезапно, из-за поворота.

И тень осталась позади. Она остановилась. Отстала. Робер знал это наверняка.

Они бегут еще немного, затем Жильберта останавливается.

– Больше не могу…

Робер тоже запыхался, но мог бы бежать дальше. Позади них лунный свет заливает всю долину и левый склон холма. Но ферму Ферри отсюда не видно.

Гильберта бредет по дороге, прижимая руки к груди, – Если бы я знала, – шепчет она, – мы бы спустились прямо туда, и я взяла бы с собой Белонну. С ней нам было бы куда проще.

– Может, еще успеем, если пойдем коротким путем.

– Ты с ума сошел. Идем быстрее. Они прибавляют шагу. Жильберта хватает юношу за руку. Голос ее звучит жестко:

– Теперь поздно бояться, понял? Не время.

– Да нет, нет, – успокаивает ее Робер. Голос его звучит неубедительно. Остановившись, Жильберта заставляет его поглядеть ей в глаза.

– Посмотри на меня!

Робер подчиняется. Луна спряталась, но в рассеянном свете они прекрасно видят друг друга.

Сейчас Жильберта совсем не похожа на девчонку: перед Робером стоит юная женщина.

– Ты слышишь меня? Теперь не время бояться. – Она опять терзает ему плечо, вонзает ногти в плоть, щиплет ее. Робер морщится.

– Обещай мне, слышишь? Нужно остановить их… Обязательно нужно.

– Да, – соглашается Робер, – да, да!

И они вновь пускаются в путь, но теперь не бегут, а идут скорым шагом по обочине, где трава заглушает их шаги. И Жильберта говорит, говорит не переставая.

– Если теперь мы отступим, это будет просто позор. Я сама себя возненавижу… Стыдно будет смотреть друг другу в глаза.

Она поворачивается к Роберу. Тот искоса наблюдает за ней. Девушка продолжает:

– Если бы ты отказался идти, я не стала бы с тобой встречаться. И хорошо бы поскорее со всем этим покончить! История с папашей Бувье – ужас что такое, особенно из-за телочки… Ведь телка так дорого стоит! Но в конце концов, это еще куда ни шло, особенно если на этом дело кончилось… Пусть те двое и дальше творят, что хотят, нам на них наплевать… Но теперь мы не можем так это оставить, нельзя!

Робер чувствует себя куда уверенней. Они вышли из-под деревьев, дорога бежит у самого подножия горы, и луна скрыта за вершиной. Выглянув из-за туч, она освещает лишь левый склон холма. Другой же склон, гиблый, темной глыбой давит на юношу и девушку. Скоро они окажутся в Черном лесу. Уже слышно, как он ревет, стонет на склоне горы. Теперь ветер задувает с той стороны. Становится все холоднее.

– Этого нельзя допустить, – повторяет Жильберта. -Если случится несчастье, то это будет страшная беда для всей долины. Старики правы: беда не приходит одна.

Девушка смолкает. Робер тоже молчит. Они продолжают путь, и Жильберта продолжает:

– Наверняка начнется падеж… Или сильный град… Весенние заморозки… А может, настанет большая сушь, пересохнут все родники и колодцы, как в тот год… Отец рассказывал. Нет, нет, нельзя позволить им натворить такое. И потом все равно все выплывет наружу… Их арестуют. А они-то, конечно же, скажут, что ты был в курсе. Нет, нет, этого нельзя допустить.

Она говорила не умолкая. Словно ветер или ручей. Робер шел рядом с подружкой. Молча, ни слова не говоря. Он вроде бы слушал ее, ему было совершенно неважно, что именно она говорит.

Теперь самое главное было прийти вовремя. Прийти и предотвратить несчастье.

Его уже не занимали ни луна, ни неотступно следовавшая за ним тень. Все его внимание поглощала нависшая над ним гора. Студеная гора и ревущий Черный лес.

Там, в вышине, между облаками и вершинами деревьев, стоит ферма Бувье. Усадьба, сад, позади него поле люцерны, где, может быть, еще лежит раздувшаяся туша телки. Да нет, они наверное уже закопали ее. Конечно, закопали.

– Нужно перейти ручей.

Жильберта остановилась на откосе. В нескольких метрах впереди ручей струился меж камней и склонившихся над ним деревьев. А за ручьем небольшая ровная площадка метра в три шириной, и за ней – лужок, спускавшийся к опушке Черного леса. Робер посмотрел вниз. Там царила непроницаемая тьма. Даже отсюда чувствовалось, как оттуда несет холодом. Слышались шорохи, но то был не ветер.

– Ты думаешь, пора? – спросил Робер. – Может, лучше перейти ручей прямо напротив дома?

– Нет, идем. – Но ведь там переходить гораздо легче по мостку. – Идем, говорю тебе, идем. Не стоит сейчас идти туда по дороге.

Она взяла его за руку и, спрыгнув с откоса, потащила вниз, на луг.

Трава была высокая, мокрая. Почва хлюпала и проседала под ногами.

– Мы сейчас завязнем, – предупредил Робер.

– Пустяки, идем.

Каждый их шаг сопровождался хлюпающим звуком, словно кто-то чмокал огромным ртом.

– Да иди же, иди вперед!

Они добрались до деревьев. Девушка нагнулась и скользнула под зеленый шатер. Журчала вода. Сверху доносился гул порогов, но рев ветра то и дело заглушал его. На холм обрушился мощный шквал. Лес застонал, затрещал, заходил ходуном, а росшие у ручья деревья согнулись почти до земли, и гибкая ветка больно хлестнула Робера по лицу мокрыми листьями.

Они зашлепали по грязи. Из-под ног катились камни, мох был скользкий и мокрый.

На другом берегу им пришлось проползти под колючей проволокой. Вокруг царила беспросветная мгла. Робер чувствовал, что почва вокруг изрытая, мягкая.

– Какая гадость, – шепнул он.

– Да, сюда пригоняют скотину на водопой.

Отойдя подальше, он наклонился и вытер руки сначала о траву, потом о собственные брюки.

Жильберта остановилась. Ветер на мгновение стих, но лес все шумел.

– Смотри, – приказала она Робер повернул голову. Ручей блестел позади них, потом терялся среди черных деревьев, темной стеной выступавших на фоне светлевшего склона холма. Ярко светила луна.

Юноша несколько раз глубоко вздохнул. Справа от деревьев выступала словно облитая мраком четырехугольная постройка; все в темноте казалось зыбким, и лишь она стояла неподвижно.

То были развалины Малатаверна. Рядом выступал едва различимый угол крыши старухиной фермы.

 

ГЛАВА 20

Они остановились в том месте, где ветки кустов смыкались над дорогой, подобно своду. Луг остался позади, и теперь им предстояло идти по узкой тропе, где и двоим не разминуться. Жильберта шла первой. Но уже через несколько шагов девушка остановилась. Подростки замерли, стараясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь листву, но ветер без конца ерошил кусты.

У Робера громко стучало сердце – того и гляди выскочит из груди. Каждый удар отдавался по всему телу, даже в голове. Горло совсем пересохло.

Они медленно прошли несколько шагов. Жильберта все тянула Робера за руку. Они почти не различали друг друга в темноте.

Роберу снова стало казаться, что кто-то за ними наблюдает. Он кожей чувствовал чужой взгляд. Кто-то следил за ним, за каждым его движением.

Юноша обернулся. Позади была лишь тьма. И хотя ничего не было видно, он прекрасно знал, что позади только луг. Голый луг, взбегающий к опушке Черного леса.

Наверное, пугающее чужое присутствие за спиной – это сам Черный лес. Он слышал, как тот беснуется позади под порывами ветра.

Робер крепче уцепился за руку подружки.

– Что с тобой? – спросила та.

– Ничего.

Рука у Робера была потная. А может, это у Жильберты взмокли ладони? Или у них обоих? Теперь Робер ничего не понимал. Свободной рукой он смахнул со лба пот.

Жильберта снова потащила его за собой, и вскоре они очутились у того места, где тропка сливается с Гиблой дорогой. Развалины были всего в нескольких метрах и заслоняли дом старухи.

– Вроде ничего не слышно, – шепнула Жильберта.

– При таком ветре это естественно.

– Давай подойдем поближе.

– Ты хочешь идти прямо туда? Может, лучше обойдем с другой стороны, поглядим, что там и как?

– Ты шутишь! Во-первых, это слишком большой крюк, а во-вторых, там все заросло колючками и крапивой.

Девушка двинулась по дороге. Когда они поравнялись с развалинами, из кустов выскочила крыса и бросилась в сторону ручья. Робер и Жильберта так и отпрянули.

– Крыса! – шепнул Робер.

Они двинулись дальше. Когда луна показалась из-за туч, развалины уже остались позади. Весь противоположный склон холма был залит лунным сиянием. Старухина хибара таилась в тени нависшей над ней горы, но все было отчетливо видно. Дверь фермы была закрыта. Ставни тоже. По небу проплыло облако, тень от которого наползла по склону холма, но потом небо опять прояснилось.

– Собака наверняка уже издохла, – заметил Робер.

– Не обязательно, мы ведь шли совсем тихо. С чего ей поднимать шум?

– Да нет, она бы нас учуяла.

– Но и тех двоих здесь пока нет.

– Ничего не видно.

– Будь они здесь, дверь была бы открыта. Жильберта влезла на невысокий каменный забор и вцепилась в проволочную ограду. Чуть погодя она обернулась.

– Лезь сюда, – велела она.

Робер в свою очередь взобрался на ограду. Девушка пальцем указала ему на что-то по ту сторону сетки.

– Смотри, – проговорила она, – вот там, между кучей дров и последней ивой, прямо у ручья.

– Да… Ты думаешь, это он?

– Что же еще?

И в самом деле, это был Фино, старухин пес. В том не было никаких сомнений. Он лежал на боку, вытянувшись всем телом, головой к воде.

– А может, он спит? – сказал Робер.

– Ну уж, ты скажешь! Конечно, нет. Он же лежит почти в воде. Наверное, хотел попить. И прямо тут же издох.

– Надо бы проверить, – заметил Робер. Спрыгнув на дорогу, он подобрал три камешка и вновь залез на ограду. Первый камешек упал на кучу дров и запрыгал по поленьям. Второй плюхнулся в воду прямо у морды пса.

– Ну, убедился? – проговорила Жильберта. – Он точно издох. Одно это ужасная мерзость. Как подумаю, что они могли сотворить такое с моей Беленной и ее щеночком!.. И с нашей старой Дианкой…

Тут она вцепилась Роберу в руку и сквозь зубы с яростью прибавила:

– Они подлые, слышишь! Разве ты сам не видишь! Мерзавцы! Понурившись, Робер прошептал:

– Он был довольно противным барбосом – все время гавкал безо всякой причины. Так и рвался покусать всех подряд – Это не оправдание. Он делал то, что положено сторожевому псу.

– Да, правда… А теперь все кончилось.

– И об этом тоже нужно им сказать. Они должны понять, как это гадко.

Они еще постояли, глядя на издохшего пса, потом Жильберта прямо по бортику ограды двинулась к развалинам. Она шла медленно, стараясь не наступать на расшатанные камни.

– Ты куда?

– Иди за мной, сейчас увидишь. На ходу она налегала на каждый металлический прут ограды, тряся его и пробуя на прочность.

– Постарайся поменьше шуметь, – велел Робер.

– Чего ради, раз собака издохла…

Наконец девушка выбрала прут и остановилась.

– Помоги, я полезу первой.

– Да зачем туда лезть, если мы можем подождать ребят прямо тут?

– Ну нет, ты же не знаешь, с какой стороны они полезут. Если они зайдут через сад, то пока мы перелезем и добежим до них… Они вполне могут успеть выломать дверь. Лучше спрячемся в развалинах.

Робер задыхался и ничего не ответил. Он просто не мог говорить. Каждое слово отдавалось больно по всему телу, каждый пустяк сотрясал все его существо, подобно тому, как ветер терзал и сотрясал Черный лес. А может, он сошел с ума? Или Жильберта? Теперь он даже не знал, правда ли все то, что он рассказал подружке об этой истории с налетом на дом старухи… Может, он сам все выдумал? Но ведь старый Фино издох…

В конце концов собака может издохнуть не только от яда! Да, но как раз сегодня…

– Ты идешь или нет?

Жильберта уже стояла по ту сторону ограды. Оказывается, Робер немного подсадил ее, она уцепилась за сетку, за железный прут и перелезла. А он и не заметил. Все происходило словно с кем-то другим. Все же в какую-то минуту наступило просветление. Он словно воочию увидел, как со всех ног бежит прочь, крича Жильберте: "Выбирайся, как знаешь, это все шутка!" Однако это длилось лишь один короткий миг. На самом деле он уже ухватился за железный прут, оперся ногой на сетку и подтянулся. Ограда слегка прогнулась. Робер спрыгнул во двор.

Развалины высились прямо перед ним. Ветер завывал среди камней. Полуразрушенная крыша проросла травой, колыхавшейся на фоне светлого неба.

Робер и Жилъберта прошли вдоль обвалившейся стены, перешагивая через груды камней и битой черепицы, и вскоре оказались перед разбитым крыльцом.

Здесь Жильберта остановилась.

– Пошли внутрь? – спросила она.

Робер отрицательно помотал головой. Говорить он не мог. Горло сдавило, во рту было горько. Луна спряталась, но было светло, только развалины тонули во тьме – часть черепичной крыши еще нависала над остатками стен. Робер и Жильберта присели возле крыльца и замерли в ожидании.

Вскоре опять выплыла луна, и Жильберта обернулась. Робер не сводил взгляд со старухиной фермы. Ничего кроме этой черной постройки, резко выделявшейся на залитом лунным светом склоне, он не видел. Просто временами перед его глазами, заслоняя дом, проплывал силуэт старухи… Старуха и ее тень.., на ярко освещенной дороге.

Юноша так и подпрыгнул. Оказалось, это Жильберта тронула его за плечо.

– Посмотри, что там такое, вон там? Робер повернулся.

– Где?

– Вон там! – Жильберта указывала в глубь развалин, в тот угол, над которым нависла полуразрушенная кровля.

– Не знаю, – шепнул Робер. – Я пойду погляжу. Ведь уже много лет никто кроме мамаши Вентар туда и близко не подходил.

– Нет, сиди, где сидишь, эта штука может рухнуть. Однако Жильберта поднялась на ноги.

– Ты последи за домом, а я сейчас вернусь. Робер смотрел, как она входит в полуразрушенный дом. Пройдя несколько шагов, девушка наклонилась, что-то подняла, прошла подальше. Потом обернулась к Роберу и поманила его. Тот подошел. Девушка держала в руках деревянную лопату, вырезанную из цельного куска дерева.

– Что это? – поинтересовался Робер. – По-моему, лопата для зерна. Знаешь, раньше каждый делал себе утварь сам.

Она положила лопату на землю. Роберу стало легче дышать. Он тоже наклонился и ухватил какую-то железяку.

– Смотри-ка, половник!

– Да, а вот печка, подставка для дров.

В печь со свистом залетал ветер. Робер подошел поближе и задрал голову. Странно было наблюдать, как в черном прямоугольнике проносятся облака.

– Жильберта, иди сюда!

Девушка подошла и тоже поглядела вверх.

– Чудно, правда?

– Да, чудно. – Она почти вплотную подошла к Роберу. -Теперь ты не боишься, правда?

– Нет. – Он помолчал и прибавил:

– Я и не боялся. Девушка вдруг прильнула к нему и прошептала:

– Знаешь, я ужасно тебя люблю. Просто ужасно.

– Я тоже очень тебя люблю.

А вокруг гудел ветер. Робер и Жильберта постояли, послушали, затем девушка прошептала:

– Потом когда-нибудь, когда мы поженимся, мы будем вспоминать эту ночь и говорить: "В ту ночь, когда мы спасли старуху…"

И она поцеловала Робера в губы, долго не отрывая сомкнутых губ и крепко прижимаясь к нему.

 

ГЛАВА 21

Так прошло довольно много времени. Они ничего не слышали, кроме шума ветра, кружившего вокруг них и вылетавшего в печную трубу. Они поднимали головы, и перед глазами проплывали темные и светлые пятна. Когда Жильберта склонялась, глаза ее сияли, хотя само лицо оставалось в тени. У Робера по-прежнему сильно колотилось сердце, но ком в горле почти прошел. Теперь мгла уже не казалась бездонной. Она вся была здесь, в этих четырех стенах. Стены эти были черны, как сама ночь, но они были здесь, совсем рядом, а всего того, что таилось снаружи, попросту не существовало.

Робер все еще не мог собраться с мыслями, но в душе его постепенно рождалась уверенность, что они могли бы навсегда стоять вот так – не двигаясь, не произнося ни слова, купаясь в теплых сумерках. Юноша чувствовал, как Жильберта льнет к нему, и ему казалось, что он почти сливается с ней.

Они уже не целовались, но и не разговаривали, Робер уткнулся головой в шею подружки. Ветер трепал прядку ее волос. Щека его прижималась к нежному и теплому плечу.., теплому и живому.

Они стояли так долго-долго… И вдруг завывания ночного ветра разорвал треск.

Робер и Жильберта вздрогнули, напряглись. Было непохоже, что трещит дерево.

– Дверь! – шепнула Жильберта. Оттолкнув Робера, она шагнула к старому крыльцу. Робер устремился за ней.

– Они уже там, – проговорила она.

Юноша пригляделся. Дверь фермы была распахнута.

– Они уже там. Мы их проворонили. Идем, идем скорее, – подгонял, Жильберта.

Перепрыгивая через кучи камней, они ринулись к ферме. Добежав до дороги, замерли.

В глубине дома луч электрического фонаря выхватил угол стола. Пахнуло кислым молоком.

Жильберта ступила и; каменный порог фермы и задела ногой какую-то штуку, которая со звоном покатилась по полу. Луч перерастался, двинулся к ним. На мгновение Робер и Жильберта ослепли, потом девушка потребовала:

– Стойте, перестаньте! А то мы заявим на вас! Послышался приглушенный голос Сержа.

– Это наш балбес и его полоумная подруга. Ты займись деньгами, а я разберусь с ними.

Луч скользит в сторону, и теперь Серж загораживает собой фонарь. Робер и Жильберта все еще стоят в дверях. К ним подходит Серж. Он опять обрядился в мешок, на голове – берет, на лице платок. Жильберта отступает назад. Робер стоит, не шелохнувшись.

– Эй, вы, подонки! – яростно бурчит Серж. – Убирайтесь, пока целы, и чтоб никому ни слова, а то хуже будет!

Правой рукой он выхватывает что-то из-за спины и медленно спускается по ступенькам. Он заносит руку – что-то поблескивает в темноте. Робер пятится назад. Во рту у него появляется горький привкус. Серж проходит мимо него, погрозив ножом, и наступает на Жильберту, которая тоже подается назад.

– Слышь, ты, деревенщина, – цедит он. – Занимайся лучше своими коровами, ковыряйся в навозе и держи язык за зубами, а не то кишки выпущу.

Голос его доносится словно издалека: из-за платка. Но все равно делается не по себе.

Робер остолбенел. Во рту горько. Горло опять перехватывает. И вдруг он теряет голову. Тело не слушается его. Действует самостоятельно. Это жутко, как будто он перестал быть самим собой и со стороны наблюдает за собственными действиями.

Он наклоняется, и рука тут же нащупывает ту штуку, на которую при входе наткнулась Жильберта. Робер распрямляется и, замахнувшись, наступает на Сержа. Тот подается в сторону и тоже замахивается. Лунный свет заливает весь холм за его спиной. Блестит нож. Он слегка дрожит.

– Бросьте это дело, бросьте! – кричит Робер. – Вы оба подонки!

– Убирайся, а то убью!

Серж медленно наступает на Робера. Робер размахивается. Слышится свист, будто ветер очередной раз налетел на щипец крыши.

– Вы что, с ума посходили! – вопит Кристоф, кидается к ним и неожиданно замирает в шаге от Сержа.

Рука Робера уже опустилась. Свист обрывается, слышится негромкий хлопок, точно лопата стукнула в твердую землю.

Серж, похоже, пьян. Он шатается, ноги у него подгибаются, сейчас он опрокинется назад. Но нет, теперь клонится вперед… Вот он сгибается пополам и медленно заваливается головой вперед, потом скатывается на бок и замирает.

Все застывают в оцепенении. Рука Робера внезапно ощущает страшную тяжесть: это железный прут. Чуть погодя пальцы его сами собой разжимаются. Прут вываливается у него из рук.

Робер смотрит, как он падает. Сначала замирает, стоя вертикально, как Серж, потом начинает потихоньку клониться в сторону и падает на землю.

– Вы с ума посходили! – твердит Кристоф. – Господи, вы все ненормальные!

Голос его звучит издалека, с другого края света… Все отодвинулось куда-то страшно далеко. Крупное тело Кристофа приходит в движение и кажется теперь расплывчатым, почти прозрачным.

Тем не менее Робер следит за ним глазами. Видит, как Кристоф подходит к Сержу, склоняется над ним. Медленно протягивает одну руку, затем другую. Вспыхивает электрический фонарик, и мутный луч света освещает лицо Сержа.

Лица почти не видно – виднеется лишь узкая полоска кожи между платком и беретом, да и та вполоборота. Кристоф сдергивает берет. Хватает Сержа за плечо и встряхивает приятеля. Рука Сержа безвольно падает на землю. Робер подходит поближе. Наклоняется. Следом подходит Жильберта и тоже склоняется. Луч света, качнувшийся было в сторону, вновь освещает лицо Сержа.

Кровь. Вся правая сторона лица залита кровью… И над левым глазом тоже кровь, и еще что-то белое, пузырчатое.

Пауза. Ветер смолк. И тут Жильберта испускает истошный вопль. Хриплый и в то же время пронзительный. Потом разворачивается и кидается бежать прочь.

Робер глядит ей вслед. Теперь он ничего не понимает. А девушка уже у ручья. Вот она перемахивает через него. Летят брызги. Жильберта взбирается на противоположный берег и теперь несется по залитому лунным светом склону холма. Она карабкается вверх по пустоши, и тень ее скользит впереди.

Кристоф тем временем распрямился. Горящий фонарик бессильно свисает в его руке.

– Господи… Господи Боже… Ты его… Ты же его… Он не в силах договорить. Робер переводит на него взгляд. Лицо Кристофа скрыто шарфом и беретом. Только глаза блестят на узкой полоске открытой кожи.

– Не правда! Не правда… Этого не может быть! Робер еле говорит, запинается. Словно вдруг разучился говорить. Он резко наклоняется. И снова тело выходит из повиновения. Руки его против его воли хватают голову Сержа… Она липкая и горячая. Шарф сползает. Робер приподнимает голову Сержа. Пытается что-то сказать, но ничего не выходит. И снова он трясет голову Сержа. Кровь течет по его рукам.

Тогда он разжимает руки, и голова падает на землю. Робер поднимается. Смотрит на оцепеневшего Кристофа и, сорвавшись с места, кидается прочь.

Он бежит куда глаза глядят… Куда глаза глядят… В противоположную сторону от холма, куда кинулась Жильберта.

Убегает, несется в ночь.

 

ГЛАВА 22

Долго бежит Робер, прежде чем замечает, что в ночи что-то изменилось. Долина позади него вдруг стала иной. Вопль Жильберты всех перебудил.

Бешено лают собаки. Сначала одна, потом другая, затем – все остальные. Теперь в ночи слышится не только вой ветра. Хлопают ставни и двери, люди окликают собак, кто науськивая, кто успокаивая.

Ветер словно гудит громче, но он не в силах перекрыть поднявшийся гам и лай, и в конце концов разносит шум по всей долине.

Робер останавливается. Оказывается, он сам не заметил, как перелез через забор старухиной усадьбы. Юноша оглядывается по сторонам. Пыль, густая трава на откосе, ухабы и рытвины, лес… Все ясно: это Гиблая дорога.

Ноги у него делаются ватными. Он поднимает руку и опирается на откос. Трава под рукой совсем мокрая. Значит, он очутился в том месте, где из-под земли пробивается родник и, размывая дорогу, устремляется к Оржолю.

Робер поднимает голову и прислушивается. Рядом, в двух шагах трещит и стонет Черный лес.

Юноша попытался сосредоточиться, раздумывая, куда теперь идти. Подумал было о Жильберте и обернулся. Противоположный склон долины превратился в огромное пляшущее пятно света. Все существо Робера и без того ходит ходуном, поэтому он бегом пускается вверх по склону.

Сверху, приближаясь, слышится собачий лай. Робер прекрасно слышит, как где-то рядом заливается лаем собака. Судя по всему, совсем близко. Он медлит. В нерешительности замедляет шаг, опять прислушивается.

Собаки повсюду – впереди него, позади, снизу по склону и сверху – со всех сторон. Ветер носит их лай по всей долине. Ветер стонет, собаки заливаются, ветер лает, ветер рыдает. Ветер превратился в огромную злобную собаку, которая носится по долине, и кусает тьму, ветер превратился в тысячеголовую собаку.

Робер бежит быстрее. Оглушительный шум неотступно несется ему вслед. Со всех сторон – рев ветра и лай собак. Вся долина гудит, гремит и лает. И голова у него разламывается от боли, хоть кричи… В ушах еще звучит страшный вопль Жильберты.

На бегу юноша несколько раз трет ладонью лоб, но сдавливающая виски боль все не проходит.

Задыхаясь, он карабкается по склону, сердце у него бешено колотится.

Не оглядываясь, он несется во тьму. То и дело ноги спотыкаются о булыжники, проваливаются в выбоины, скользят по грязи. Вода заливает дорогу. Робер едва держится на ногах. Ветви хлещут его по лицу.

Там, где изгородь усадьбы Бувье подступает к самому Черному лесу, отделенная от него одной лишь Гиблой дорогой, к Роберу подскакивает собака. И хотя он издали слышал и ее лай, и науськивания хозяина, юноша останавливается лишь тогда, когда собака оказывается прямо перед ним.

Пес слегка осаживает назад. Смолкает на мгновение, потом рычаньем медленно двигается вдоль обрамляющих дорогу кустов. Глаза его вспыхивают красными и зелеными искрами. Поджав хвост, зверь пластается по земле, припадая на лапах и горбя хребет.

В нескольких шагах от Робера пес останавливается и рычит громче и яростнее. Тем временем голос хозяина приближается:

– Давай, Черныш! Ищи! Хватай их, держи!

Понурившись и свесив руки, Робер ждет, уставив глаза на ветви деревьев, нависающие над поворотом дороги.

Сейчас оттуда выскочит человек… Сейчас оттуда выскочит папаша Бувье. Да, папаша Бувье… Крестьянин, у которого издохла телка. Робер знает это наверняка Он без конца твердит это про себя, а все его нутро содрогается от страшного шума, сотрясающего долину.

Он не сводит глаз с зарослей. Человек приближается. Робер прекрасно видит его, узнает, хотя крестьянин еще далеко. Лишь голос его раздается все ближе. Неумолимо приближается.

– Вперед, Черныш! Ищи!

Казалось, прошла целая вечность. Всякий раз, как деревья на повороте дороги начинали ходить ходуном под порывом ветра, Робер ожидал появления папаши Бувье.

В то же время юноша поглядывал вправо: откос был довольно высок, но над дорогой нависал небольшой ясень Стоило подпрыгнуть, ухватиться за ветви, подтянуться и можно было ринуться во тьму, под полосу беснующихся деревьев. Да, а собака? Она просто не успеет кинуться. Да и откос наверняка слишком высок и крут для пса. Ему придется побегать, пока он найдет более отлогий подъем. Робер отчетливо представлял себе, как он бежит через лес, но знать не знает, ни куда пойдет, ни где выберется из чащобы… Юноша посмотрел влево – там все заросло колючим кустарником вдоль дороги. Перескочить, скатиться вниз, к ручью, одним прыжком перепрыгнуть неширокий ручей, кинуться вверх по противоположному склону, вслед за Жильбертой…

Но в сторону усадьбы Ферри Робер смотреть не стал, как не вспомнил о тропинке, открывавшейся у него за спиной.

Он застыл в оцепенении, не в силах пошевелиться и не сводя глаз с поворота.

Наконец из-за ветвей показался крестьянин. Он шагал быстро, с охотничьим ружьем под мышкой.

Подойдя поближе, крестьянин остановился и поднял руку. В ту же секунду тьму разорвал луч электрического фонарика, и мужчина пошел дальше.

Свет ослепил Робера. Юноша прикрыл глаза рукой и наклонил голову.

– Господи Боже! – кричит крестьянин. – Да он весь в крови! – Он поднес фонарь к самому лицу Робера. Тот стоял не шелохнувшись.

– Убери руку!

Робер покорно отвел руку и заморгал.

– Пайо! – обронил мужчина. – Это же сын Пайо! Крестьянин умолк, оглядывая юношу с головы до ног, затем жестко спросил:

– Ну, говори, что ты натворил? Что наделал-то, а? Собака перестала рычать, теперь она принялась обнюхивать ботинки и брюки Робера. Крестьянин опустил фонарик и выключил его. Ярко светила луна. И хотя они стояли в тени деревьев, им было хорошо видно друг друга.

– Ну, Пайо, говори, что ты натворил? – снова требовательно промолвил крестьянин. Разведя руки, Робер безвольно опустил их и пожал плечами. Пес стал лизать ему руку. Мужчина повторил вопрос, затем перекинул ружье за спину, схватил Робера за плечо и встряхнул, воскликнув – Да отвечай, Господи Боже, отвечай! Что ты натворил? Ты поранился?

В ответ юноша отрицательно помотал головой. Тогда мужчина завопил и стал трясти его изо всех сил.

– Ты учинил какую-нибудь пакость! Опять что-нибудь напакостил! Ведь это ты заявился ко мне прошлой ночью, да? Ты! Признайся, что ты! Ты и твои друзья-приятели!

Робер кивнул и тут же получил пару крепких оплеух. Он пошатнулся, но только ниже опустил голову, так ничего и не сказав.

– А сегодня? – не унимался папаша Бувье. – Что ты сегодня учинил? Вы что, резали кур или кроликов? Почему ты весь в крови?

Несколько секунд слышался лишь рев ветра да издали доносился неумолчный яростный лай собак, сквозь который порой слышались голоса людей. Робера колотило, он чувствовал, как к горлу подступает рыдание. Все перепуталось у него в голове, и он едва слышно прошептал:

– Я не хотел.., нет, нет, я не хотел… Крестьянин склонялся к нему, чтобы разглядеть повнимательнее, и снова спросил:

– Кто еще с тобой был? Ну, говори! Робер покачал головой. Папаша Бувье покрепче схватил его за руку и опять тряхнул изо всех сил, выкрикнув:

– Ах, ты ничего не скажешь?! Посмотрим! Вы уже давно шарите в наших местах! Тебе придется все рассказать, и тогда мы переловим всю вашу банду! Теперь вам не поздоровится! Имей в виду, это дорого вам встанет!

Робер молчал. Тогда папаша Бувье развернул его за плечи и толкнул вперед – Давай, топай! – приказал он. – Сейчас поглядим, что ты запоешь, когда за тебя возьмутся жандармы!

Робер заплакал. Он плакал навзрыд, чего с ним не случалось уже много лет. Он брел по дороге, а за ним следовали крестьянин и его собака.

Весь противоположный склон долины был залит лунным светом. Лишь одно красное пятно алело в этом холодном сиянии: ярко освещенный двор фермы Ферри. И рядом – еще одно алое пятно, поменьше: свет горел в широко распахнутом окне в комнате Жильберты.

Все это Робер видел сквозь слезы. Теперь вся долина представлялась ему словно сквозь светящуюся пелену. Он поискал глазами виллу Комб-Калу, но так ничего и не разглядел На мгновение у него в голове мелькнули мысли о работе, о начатой траншее, об инструментах, сваленных в водоеме, где постепенно прибывала вода. Все мешалось у него в голове: жесткий взгляд хозяина, глаза хозяйки, фотография баскетболисток.. Юноша зажмурился и несколько шагов прошел вслепую, а потом вновь уставился на дорогу.

Там, где ручей подступал совсем близко к старой дороге, в лунном свете сквозь ветви деревьев поблескивал ручей.

Поравнявшись с Малатаверном, Робер замедлил шаг. Но крестьянин толкнул его, и юноша снова зашагал вперед и остановился там, где ограда кончалась и открывался двор фермы.

Взгляд его сейчас же упал на едва заметную в тени дома темную массу, лежавшую на земле.

– Да иди же, иди, Господи Боже мой, – буркнул папаша Бувье, в очередной раз толкнув его в спину.

Но Робер только вяло отмахнулся. Правда, рука его тут же безвольно упала. Юноша открыл было рот, пытаясь что-то сказать, но не смог выдавить из себя ни слова.

– Давай, давай, топай! Я не собираюсь всю ночь разгуливать с тобой по лесу… Топай, гаденыш!

Робер прибавил шагу. Он непроизвольно сжал кулак, а когда попытался разжать его, почувствовал, что пальцы слиплись от крови…

Во рту стало горько, он остановился, и его вырвало.

– Надо же, ты, оказывается, в стельку пьян, – хмыкнул фермер. – Шагай, поганец, шагай!

Вскоре они дошли до старой дороги. Там было светло почти как днем.

Робер плакал; слезы лились сами собой, он не всхлипывал, не рыдал; все происходило механически, так же механически он брел, тупо переставляя ноги.

Теперь тень его все вытягивалась и скользила впереди. Чуть погодя за ней следовала тень фермера – тот на ходу яростно жестикулировал и что-то ворчал себе под нос. В бормотанье его то и дело слышалось: "Гаденыш.., шпана.., телка издохла.., заплатишь.., в тюрьму". Робер не обращал на него внимания.

Вокруг них кругами бегала собака. Время от времени пес задирал лапу у какого-нибудь куста, а потом подскакивал к Роберу и трусил рядом, виляя хвостом и колотя им по ногам юноши.

На мгновенье перед мысленным взором Робера возникла открытая дверь… Мамаша Вентар, наверное, спала…

А Жильберта? Робер оглянулся на ферму Ферри, но за кустами не было видно вершину холма. Может быть, девушка уже вернулась домой? А может, она пряталась где-то рядом, за ближними деревьями, и смотрела на него из-за ветвей?

У Робера стеснилось в груди. Еще никогда в жизни ему не доводилось испытывать такую невыносимую боль.

Дорога… Приходилось смотреть вперед, на дорогу, по которой трусила собака.

И все же, когда они дошли до развилки, откуда через пустошь тропинка взбегала к ферме Ферри, Робер опять остановился.

– Эй, давай, топай дальше! Робер шагнул было вправо. В ту же секунду папаша Бувье схватил его за плечи и толкнул обратно на дорогу, проревев:

– Ну нет, иди прямо, гаденыш! Нечего тебе там делать, слышишь? Нечего!

Понурившись, Робер покорно пошел дальше. Собака сидела впереди, поджидая их. Хвост ее мел по пыли. Пес поднял морду и принюхался, слушая ветер.