31

Стояло лето. Дни увеличились. Городской парк буйно зеленел, аллеи были окутаны синеватыми тенями. В первый вечер после возвращения Жюльен долго просидел на скамье возле входа. Здесь, вдали от Лона и от войны, он думал только о Сильвии. Он немного страшился ее взгляда, ибо она умела проникать взором в самые недра его существа и читать самые потаенные мысли. Когда девушка показалась в конце аллеи, он почувствовал, что больше ждать не в силах. Кинулся навстречу, заключил ее в объятия и приподнял над землей, чтобы крепче поцеловать.

Сильвия расплакалась и сказала:

— Как чудесно опять увидеться после разлуки, мой милый! Как чудесно! Но только я не хочу, чтобы ты еще раз уезжал. Знаешь, время тянулось до того медленно! Мне было очень плохо без тебя.

На улице еще светило солнце. Они стояли возле самого выхода, мимо шли прохожие.

— Нас могут увидеть, — спохватилась Сильвия.

— Плевать я на это хотел.

Жюльен сказал правду. Теперь для него не существовало никого, кроме Сильвии. Весь мир был заключен в ее глазах, от которых он не мог оторваться. Все остальное разом исчезло.

— Ты не прав, — возразила она, — сейчас не время будить подозрения у моих родителей.

— Почему не время?

— Угадай.

Сильвия улыбалась. Ей хотелось помучить Жюльена, но она, должно быть, слишком долго ждала этой минуты.

— Помнишь, я говорила тебе о своей кузине из Альби, она недавно вышла замуж. Так вот, она приезжала сюда знакомить мужа с моими родителями. И пригласила меня к себе. А я ей про тебя рассказала. Я была уверена, что она меня поймет.

— И мы поедем туда вдвоем?

— Вот именно. Я просила их снять для тебя номер в гостинице. Мама захочет проводить меня к автобусу, так что тебе придется сесть на следующей остановке.

— Ведь она меня не знает.

Сильвия покачала головой:

— Все равно я боюсь. Ты ее плохо знаешь.

Жюльен не отрываясь смотрел на Сильвию. Ее лицо светилось. Глаза говорили о том, что она все еще не решается поверить в столь неожиданное счастье.

Наступила суббота, и все произошло, как они задумали. Жюльен сел в автобус на остановке Альбенк. В машине было много пассажиров, и, возбуждая общее недовольство, он с трудом пробился к Сильвии, стоявшей посреди прохода. Она улыбалась ему. В тот день она зачесала волосы наверх, отчего ее шея казалась более длинной и хрупкой. Под бежевым жакетом на ней была вышитая белая блузка. Никогда еще девушка не казалась Жюльену такой красивой.

В машине было жарко и душно. Люди все время жаловались на отсутствие воздуха. То и дело вспыхивала перебранка из-за того, что проход загромождали чемоданы. У больного ребенка началась рвота, он испачкал костюм сидевшего рядом пассажира, и тот долго ворчал. Автобус останавливался в каждой деревушке, и всякий раз народу входило больше, чем выходило. Машина была переполнена до отказа, но люди лезли и лезли. Однако это только забавляло влюбленных. Сильвия и Жюльен, прижатые друг к другу, стояли в проходе, их теснили со всех сторон, толкали; они же только улыбались, радуясь поездке, о которой столько мечтали.

На остановке в Альби их встретила кузина Сильвии с мужем. Оба были невысокие, худощавые и походили на двух дружных подростков, смеющихся и приветливых. Молодой человек служил в префектуре.

— Пошли прямо к нам, — сказал он. — Городишко успеете осмотреть и завтра.

— А по дороге, — подхватила его жена, — мы покажем господину Дюбуа, где помещается гостиница. Он заявит о своем прибытии, и мы сможем спокойно провести весь вечер.

Сильвия рассмеялась. Рассмеялась веселым, звонким смехом, от которого у всех потеплело на душе.

— Что тебя так позабавило? — спросила у нее кузина.

— Слова «господин Дюбуа».

— А что тут особенного?

— Милый, в первый раз тебя так называют при мне, — сказала Сильвия Жюльену. — И для меня это странно.

— В один прекрасный день тебя станут называть «госпожа Дюбуа», — сказал муж кузины.

— Уж во всяком случае, не ты.

— Я, конечно, не буду. И вообще мне кажутся смешными подобные церемонии в нашем кругу.

— Моему мужу двадцать один год, — вмешалась кузина Сильвии, — а мне двадцать.

— Мы все могли бы говорить друг другу «ты», — продолжал ее муж. — Меня зовут Ален.

— А меня Элиана.

Молодожены занимали крохотную квартирку на верхнем этаже ничем не примечательного дома. Все там было такое же миниатюрное, как они сами, и Жюльен боялся пошевелиться, чтобы чего-нибудь не разбить. Сильвия заметила это.

— Ты прямо как слон в посудной лавке, будь осторожен, — предостерегающе сказала она. — Смотри, ничего не задень.

Все расхохотались. Им хотелось смеяться. Просто так, потому что они были молоды и приятно было находиться вместе.

— Знаете, ведь он занимался тяжелой атлетикой, — объявила Сильвия.

— Откуда нам знать!

— Замолчи, — рассердился Жюльен.

— Теперь он этого стыдится. А я вот ни капельки. Потому что люблю его. И любила бы, будь он даже бродягой, который подбирает окурки на улице.

— Да я и не курю вовсе.

— Счастливчик, — вздохнул Ален.

— Кстати, он привез тебе солдатских сигарет, — сказала Сильвия, — вот только отдать не решается.

Жюльен достал сигареты.

— И еще он у меня рисует, — продолжала Сильвия. — Я даже захватила одну его акварель, но он об этом не знает, а то бы не позволил.

Она достала из сумки свернутый в трубку и перехваченный резинкой листок бумаги. Жюльен кинулся к девушке, чтобы отнять рисунок, но наткнулся на стул. Сильвия быстро передала свернутый рисунок Элиане.

— Спасайся скорее! — крикнула она.

Потом бросилась в объятия Жюльена и увлекла его на небольшой диванчик, стоявший в углу комнаты.

— Когда вы поженитесь, мы, к сожалению, вас тут приютить не сможем, — сказал Ален, — потому что ложе это односпальное.

Из кухни донесся голос Элианы:

— Сильвия, ты его крепко держишь?

— Не беспокойся, он с места не двинется.

С этими словами девушка осторожно впилась зубами в щеку Жюльена. На пороге показалась Элиана, держа в руках развернутую акварель.

— Какая прелесть, — проговорила она. — Ей-богу, выставленные в нашем музее рисунки Лотрека ничуть не лучше.

Ужин прошел весело и шумно. Юная чета выказала чудеса гостеприимства. На столе было даже шампанское. Вкусная еда и вино еще больше развеселили молодых людей.

— У нас получилось настоящее свадебное путешествие! — воскликнул Жюльен.

— Ты преувеличиваешь, — поправила Сильвия. — Это еще не свадьба, а только обручение.

— Ну а мы совершили свое свадебное путешествие еще до брака, — признался Ален, — и правильно сделали, потому что сейчас…

Элиана прервала его:

— О таких вещах не рассказывают.

— Другим я рассказывать не стану, но им-то можно… И потом незачем стыдиться своего счастья. Главное — быть счастливым, а соблюдать установленные правила вовсе не обязательно.

— И то верно.

Молодожены обнялись. Все опять рассмеялись. И снова выпили.

— Когда у меня родится дочка, — сказала Элиана, — я назову ее Сильвией, и ты будешь крестной матерью.

— Ты ждешь ребенка?

— Нет, не жду. Пусть сперва кончатся лишения. Мы хотим, чтобы у нас были здоровые, красивые дети. И не хотим, чтобы они страдали.

— Иногда дети рождаются раньше, чем этого ждут, — заметила Сильвия.

— Нет, все зависит от родителей, — возразила кузина.

В одиннадцать вечера они все вчетвером вышли из дому. В Альби, как и в Кастре, был большой парк, и молодые люди долго сидели там. Ночная тишина и прохлада окутывали их, они отдыхали от яркого электрического света и шумного веселья, царившего за ужином. Потом обе парочки разошлись и укрылись в тени деревьев. Теперь они уже не смеялись. Ночь благоухала ароматом множества цветов, и никогда еще Жюльен так страстно не жаждал Сильвии.

 

32

В номере было жарко, и Жюльен лег в постель голый. Сильвия вместе с молодоженами проводила его до самых дверей гостиницы. Окно номера выходило в довольно просторный двор, откуда, как из колодца, временами поднимался прохладный ночной воздух.

Еще больше, чем жара в комнате, Жюльена мучил внутренний жар, и он с жадностью вдыхал свежий воздух. Он старался думать только о завтрашнем дне, который он проведет тут, вместе с Сильвией, вдали от Кастра. Сильвия. Только она одна существовала для него теперь. Все остальное было где-то далеко-далеко. Пройдет эта ночь, во мраке которой притаились какие-то пытавшиеся выйти на свет лица, ночь, тишину которой прорезал негромкий, но отчаянный женский крик, слившийся с едва различимым дуновением ветра, — и вновь появится Сильвия, они пробудут вместе несколько часов, а потом у него останется воспоминание об этих часах и надежда на еще лучшие дни в грядущем. Он всегда станет думать о Сильвии, даже во сне!

Послышался звон — дребезжащий, точно приглушенный толстой стеной. Жюльен вздрогнул. Звон повторился, уже настойчивее, потом смолк. Казалось, во всем городе не раздается ни звука.

От любви у Жюльена сладко ныло сердце. Он лежал совсем тихо, словно боясь спугнуть эту легкую боль. Завтра опять появится Сильвия. И будет с ним, только с ним, в этом городе, где их ничто не сможет разлучить…

Он снова вздрогнул. Приподнялся на локте и прислушался. В дверь кто-то стучал, слышались робкие торопливые удары.

— Кто там?

Жюльен не узнал собственного голоса. То был голос человека, вырвавшегося из призрачного мира, который находится где-то на границе между явью и сном.

— Это я… Сильвия… Открой скорее.

Жюльен заметался по комнате.

— Да, да, — бормотал он. — Сейчас. Сейчас. Иду.

Он шарил в темноте, ища одежду. Нашел наконец брюки и только тогда сообразил, что можно зажечь лампу в изголовье. Голый по пояс, он подбежал к двери и открыл ее.

На пороге стояла Сильвия.

Она быстро проскользнула в комнату. В ее глазах пылала страсть, и вместе с тем они будто молили о прощении. Она прислонилась к косяку захлопнувшейся двери. В двух шагах от нее неподвижно замер Жюльен, он только смотрел на девушку, но не мог пошевелиться, не мог вымолвить ни слова. Она опустила глаза и прошептала:

— Ты сердишься?

Только тут он наконец отдал себе отчет, что она и в самом деле здесь, рядом с ним, у него.

— Сильвия, ты пришла…

Ему хотелось смеяться и плакать. Внутренний жар, который слегка утишила ночная прохлада, вновь охватил его.

— Сильвия… Сильвия… — повторял он. — Любовь моя!

Он увлек ее к кровати, потом задернул занавеси на окнах. Опустился возле девушки и стал смотреть на нее. Он смотрел на нее, как на ожившее чудо, о котором столько мечтал, но не верил, что оно может совершиться, как на существо, принадлежащее к иному миру.

Сильвия опять спросила:

— Так ты на меня не сердишься?

А он только повторял:

— Любовь моя, любовь моя, любовь моя…

Они лежат теперь без сил. Лежат рядом, до краев переполненные любовью, которая никогда еще не казалась им такой безграничной. Время остановилось. Ночи словно не будет конца…

— Ты решилась прийти, — шепчет Жюльен. — Ты решилась. Я всю жизнь буду об этом помнить.

— Нет, одна бы я вовек не решилась, — говорит девушка. — Меня проводил Ален. А так бы я не отважилась. Он сказал ночному швейцару: «Жена моего приятеля должна была приехать только завтра утром, а приехала вечером». Швейцар стал тебе звонить. Но ты не ответил. Уже спал?

— Нет, не спал.

— Но он долго звонил. И даже сказал: «Ну и крепкий же сон у вашего мужа».

— Вот досада, — с огорчением говорит Жюльен. — У нас на посту наблюдения телефон трезвонит во всю мочь, а здесь он едва дребезжит. Слышать-то я слышал, но решил, что это звенит где-то далеко, очень далеко.

Сильвия притворно надулась.

— Ты сразу догадался, что это я, но не хотел открывать, — лукаво сказала она. — Знаешь, еще немного, и мы бы ушли.

— Я бы себе этого никогда не простил.

— Ты рад?

— До сих пор не могу поверить в свое счастье. Они вновь слились в страстном объятии; потом Сильвия сказала:

— Если нас когда-нибудь вздумают разлучить, ты согласишься умереть вместе со мной?

— Я уже говорил тебе, что предпочитаю тебя похитить.

— А если это окажется невозможным?

— Я буду драться. Я…

— Но если это все-таки окажется невозможным?

Когда Жюльен перестал наконец спорить, она принялась объяснять ему, как именно они вместе покончат с жизнью. Снова приедут в Альби, в этот самый номер… Лягут в постель…

Сильвия говорила долго. Жюльен ее не прерывал. Он молча лежал рядом, нежно ее обнимая, вдыхал аромат ее волос и вслушивался в чудесные переливы серебристого голоса.

Но вот девушка умолкла, уткнулась лицом в шею Жюльена, и он понял, что она заснула. Не решаясь пошевелиться, удерживая дыхание, он долго прислушивался к тому, как она ровно дышит, как бьется ее сердце. Сильвия перед тем говорила о смерти, но Жюльен даже не запомнил ее слов. Она была тут, рядом, он сжимал ее в объятиях и чувствовал себя необыкновенно сильным, верил, что способен защитить ее от всего, даже от смерти.

 

33

Проснувшись, Жюльен взглянул на Сильвию. Было уже светло. Должно быть, она вставала и отдернула занавеси. А потом снова легла и наблюдала за ним.

— Мы теперь далеко-далеко, — шепнула она. — Вдали от всего мира.

— Да, существуем только мы двое, остальное в счет не идет.

— Пожалуй, Элиану и Алена забывать все же не стоит. Если б не они, меня бы тут не было.

— Который час?

— Скоро восемь.

— Мы должны встретиться с ними в девять?

— Должны были, — с улыбкой сказала Сильвия. — Но, провожая меня ночью, Ален сказал: «Раньше двенадцати мы вас не ждем».

— У тебя просто мировой кузен. Он заслуживает ордена Почетного легиона.

Сильвия склонилась над Жюльеном, затопив его лицо душистой волною распущенных волос.

— Это мой дом, — сказал он.

— Наш дом, — поправила она. — Я тоже в нем обитаю. Но если я уйду, дома не станет.

И снова они слились в объятии. Потом Сильвия заказала по телефону завтрак. Жюльен слышал, как она говорила:

— Побольше… И этого побольше… Мой муж очень проголодался.

— Что ты заказала?

— Хлеба и варенья, ничего другого нет.

— А продовольственные талоны у тебя есть?

— Нет, но Ален их, конечно, раздобудет. Меня это мало заботит, главное — чтобы ты поел, а там уж как-нибудь выпутаемся.

Он чувствовал, что она возбуждена, полна энергии и очень счастлива.

— А что, если мы возьмем да и уедем куда-нибудь вдвоем? — шепнул он.

Взгляд Сильвии тотчас затуманился.

— Ты ведь отлично знаешь, что это невозможно.

— Но почему?

— Умоляю тебя, Жюльен, не терзай меня. — Она умолкла, словно подыскивая слова, и наконец очень нежно сказала: — Сегодня такой чудесный день. Он принадлежит нам, только нам двоим.

И Жюльен понял, что Сильвия не хочет думать ни о чем, кроме предстоящих им нескольких часов счастья.

В полдень они уже были в маленькой квартирке молодоженов, где их ожидал накрытый стол. Жюльену захотелось поблагодарить мужа Элианы. Он изо всех сил стиснул ему руку и по глазам Алена понял, что ничего другого говорить не надо.

Веселье, владевшее молодыми людьми, несколько отличалось от вчерашнего. Оно было менее шумным, менее бурным, но всех четверых отныне связывали прочные узы. Случалось, что они надолго умолкали и только обменивались красноречивыми взглядами и улыбками.

В оставшееся до отъезда время Сильвия и Жюльен успели побывать в музее. В залах было немного посетителей; проникавший сквозь окна солнечный свет смягчала листва деревьев.

— Я здесь в третий раз, но только теперь по-настоящему оценила Лотрека, — заметила Сильвия.

— Видишь ли, вдвоем живопись понимаешь лучше, чем в одиночку.

Останавливаясь перед картинами, этюдами, рисунками, они не испытывали потребности обмениваться впечатлениями вслух. Они только смотрели. Достаточно было легкого пожатия руки, и оба без слов понимали друг друга.

Вечером в автобусе они уселись рядом. Сильвия положила голову на плечо Жюльена и тесно прижалась к нему. Он знал, что она не спит, но не отвлекал ее разговорами.

За окнами сгущались чуть тревожные сумерки, тени деревьев вытягивались на еще освещенных лугах. Потом спустилась ночь, в автобусе слабо мерцали лампы, а за окнами бежали дома и деревья — фары время от времени вырывали их из тьмы.

Несколько раз Сильвия вздыхала, и тогда Жюльен бережно привлекал ее к себе. Когда они уже подъезжали к Кастру, он вдруг заметил, что она беззвучно плачет. Коснулся губами ее щеки, но не нашел, что сказать.

На остановке Альбенк Жюльен сошел. И, не шевелясь, стоял на тротуаре, провожая глазами удалявшийся автобус, пока тот не скрылся под зеленым сводом высоких платанов.

 

34

Всю следующую неделю стояла хорошая погода, с каждым днем становилось все жарче. По вечерам влюбленные встречались в парке Бригибуль — там было тише и спокойнее. Несколько раз они вспоминали время, проведенное в Альби, и Сильвия уверяла, что Элиана непременно снова пригласит их к себе.

В четверг утром газеты сообщили, что Париж опять подвергся сильной бомбардировке с воздуха. Жюльен почувствовал страх. Он испытующе смотрел на Сильвию, а она старалась улыбаться. Они ничего не говорили друг другу, только ждали. Он часто думал об Одетте. Пытался отогнать от себя эту мысль, но она его буквально преследовала. Ему не были знакомы ни погибший в плену муж Одетты, ни жених Сильвии, но в его представлении они чем-то походили один на другого. Славный рабочий парень, серьезный, трудолюбивый, и сын промышленника сливались в один образ. В образ молодого человека, нашедшего смерть под развалинами.

В субботу утром Жюльен вместе с Ритером зашел в книжную лавку, где ему удалось разыскать две книги: Сильвии давно уже хотелось их иметь. Днем, еще задолго до двух часов, он уже был на дороге в Сидобр, где у них было назначено свидание. Стояла нестерпимая жара. Жюльен шагал по направлению к полям. Сильвия хотела приехать на велосипеде, так что ей нетрудно будет его догнать. Он часто оглядывался и останавливался всякий раз, когда в начале улицы появлялась женщина на велосипеде. В тот день было особенно много велосипедистов.

Дойдя до первого поворота, Жюльен замер. Отсюда улица уже не просматривалась. Немного поколебавшись, он повернул назад. Сильвия опаздывала на десять минут. Обычно она всегда являлась на свидание точно, иногда даже раньше времени. Она не раз говорила:

— Если б ты заставил меня ожидать, я бы очень волновалась. А потому не хочу, чтобы волновался ты.

Жюльен так пристально смотрел на залитую солнцем улицу, что у него заболели глаза. По ней все время катили велосипедисты, издали нельзя было их разглядеть, и каждая движущаяся фигурка могла оказаться Сильвией.

Он заставлял себя отворачиваться от дороги и считать до двадцати. Потом двадцать секунд не отрываясь смотрел на мостовую. Беспокойство его возрастало. По лицу и по спине стекал пот. От влажных рук оставались следы на бумаге, в которую были завернуты книги.

К трем часам Жюльен уже четыре раза прошел улицу из конца в конец.

«С ней случилось несчастье. А может, она просто забыла. А что, если я перепутал место свидания? Или сна меня не поняла? Может быть, она ждет меня совсем не здесь? Верно, уже не ждет. Нет, пожалуй, ждет. Неужели она волнуется, как и я? Люби она меня по-настоящему, она бы такой вещи никогда не сделала. А вдруг она не могла меня предупредить… Заболела? Нет. Вчера она себя отлично чувствовала. Несчастный случай? Или все дело в этой бомбежке?.. Если этот парень в Париже…»

Жюльен вернулся к началу улицы, туда, где помещалась городская больница. С минуту он глядел в сторону улицы Дюранк, но потом испугался, что Сильвия может поехать другим путем. И тогда как безумный он опрометью бросился на прежнее место. Теперь он уже не способен был здраво рассуждать. Мозг его лихорадочно работал, мысли путались, сердце сжималось от тревоги.

Ему хотелось побежать к дому Сильвии, кинуться к городскому парку, к парку Бригибуль; ему хотелось быть сразу во всех тех местах, где они обычно встречались.

«А ну как она поехала в Альби? Одна? Или с кем-нибудь другим? Нет, я просто рехнулся. А что, если родители о чем-нибудь догадались? И заперли ее? Или даже побили?»

Жюльен чувствовал, что способен на преступление ради того, чтобы разыскать Сильвию, отомстить за нее, вырвать ее из рук мучителей.

А что, если она отправилась умирать в одиночестве в номере гостиницы в Альби? Но почему вдруг? Ведь вчера она улыбалась. Даже смеялась. Несмотря на известие о бомбежке, она казалась счастливой. Не только казалась, была счастливой! В глазах у нее прыгали золотистые искорки, их было столько, сколько звезд в южном небе.

Однажды вечером, когда они сидели в парке Бригибуль, он сказал ей:

— Твои глаза как небеса Ван Гога — в них несколько солнц.

— Не хочу я, чтобы ты слишком часто думал о Ван Гоге.

— Почему? Ведь он великий художник.

— Так-то оно так, но он отрезал себе ухо и умер безумным. А мне твои уши нравятся, к тому же я не хочу, чтобы ты сходил с ума.

— Я все равно лишился рассудка со дня нашей встречи.

— Да, знаю, но я хочу, чтобы ты жил, и вовсе не хочу, чтобы ты умирал. И уж во всяком случае, не хочу, чтобы ты шлялся к проституткам и предлагал им свое ухо.

Жюльен дважды спрашивал у прохожих, который час. А когда те отходили на несколько шагов, смотрел на свои часы. Они шли точно.

Он несколько раз говорил себе, что дольше ждать бессмысленно, и все-таки ждал. Наконец в четыре часа он решительно направился к улице Вильнев. Он быстро шагал по тротуару в толпе гуляющих, никуда не спешащих людей. Возле самой виллы, где жила Сильвия, он остановился и добрых четверть часа не сводил глаз с ограды. Потом зашагал дальше, прошел мимо дома и привстал на цыпочки, стараясь заглянуть поверх зарослей бересклета. Ставни на окнах были притворены, дверь заперта.

Жюльен дошел почти до заставы не оглядываясь; немного постоял и повернул обратно. В ушах у него звучал голос Сильвии, много раз повторявшей ему:

«Никогда мне не пиши. И никогда не броди вокруг моего дома».

Он снова трижды прошел мимо виллы. На соседнем пороге показались две женщины. Они пристально смотрели на него, и ему пришлось уйти.

Когда Жюльен очутился в центре города, его вдруг пронзила мысль, что Сильвия во время его отсутствия могла проехать по дороге в Сидобр. Он пустился бежать и вскоре достиг того места, где они условились встретиться. Он задыхался, но даже не чувствовал, до какой степени устал. На повороте он обернулся и поглядел назад, потом пошел дальше. Теперь он уже брел без всякой цели. Он больше не надеялся встретить Сильвию и шел в ту сторону, где простирались поля. Шел все прямо и прямо, ничего не видя, ничего не слыша.

Когда сгустились сумерки, Жюльен уже был далеко от города. Он опустился на траву возле обочины дороги; холод, поднимавшийся от земли, смешивался с ночной прохладой и охватывал его; Жюльен чувствовал, что промокшая от пота одежда прилипает к телу.

Неужели и смерть может наступить вот так? Неужели и она может подняться от земли и сковать человеческое тело? Но тогда по крайней мере она навеки усыпит мучительную боль, терзающую его, как разверстая рана, которую постоянно бередят.

Он уже больше не смотрел на часы, не вглядывался в безлюдную дорогу. Он превратился в безвольное и страдающее существо, бессильно поникшее у придорожной канавы. В существо, не способное мыслить.

 

35

На посту наблюдения в комнате для дежурных не было никого, кроме Ритера; он сидел за письменным столом и читал, обхватив голову руками. Не оборачиваясь и не вынимая трубки изо рта, он проворчал:

— Дюбуа, ты просто мерзавец. Тебе надо было заступить на дежурство в восемь вечера. Я купил билет в театр, и он пропал.

— Сколько же сейчас времени?

Тут Ритер взорвался:

— Ну знаешь! Не прикидывайся дурачком, у тебя часы на руке! Когда тебе надо уходить, ты не спрашиваешь, который час!

Жюльен взглянул на часы. Было около десяти.

— Прости меня, старик, — пробормотал он. — Прости меня, пожалуйста.

Должно быть, голос его прозвучал странно, потому что Ритер повернул голову и, вынув трубку изо рта, выпустил большой клуб дыма. Он посмотрел на Жюльена, затем порывисто встал и подошел к товарищу.

— Господи! Что с тобой, Дюбуа? Что стряслось?

— Ничего. Ничего.

— Ты нездоров? Или вы поссорились?

С этими словами он подтолкнул товарища к кровати и заставил его сесть.

Жюльен помотал головой, жалко усмехнулся и попробовал подняться. Ритер снова нажал на его плечи. Жюльен покорно опустился на кровать. Силы оставили его — так вытекает сок из раненного топором дерева.

— Эта красотка бросила тебя? — спросил Ритер. — Я так и думал.

Жюльен вздрогнул, как от удара.

— Нет! — крикнул он. — Нет!

— Но тогда что с тобой творится? Ты заболел? Да объясни, черт побери! Может, я чем-нибудь могу помочь?

Ритер заставил товарища выпить большую кружку очень сладкого кофе, к которому он подмешал виноградной водки.

— Есть будешь?

— Не могу.

Парижанин терпеливо расспрашивал Жюльена. Слово за слово он вытянул из него правду. Открывая товарищу душу, Жюльен почувствовал некоторое облегчение. Он умолчал, однако, об Одетте и о страхе, который испытывал из-за бомбардировок Парижа.

— Только круглый болван может дойти до такого состояния, — заявил Ритер.

— Тебе этого не понять.

— Все отлично понимаю, только вот одобрить не могу. С виду здоровый мужик, а на деле тряпка. Меня презираешь за то, что я пью, а сам опустился хуже пьяницы. Ты из-за этой девчонки совсем голову потерял. Прикажи она тебе плюнуть матери в лицо, ты и это сделаешь.

— Замолчи.

— А что? Неправда?

— Я требую, чтобы ты замолчал! — крикнул Жюльен.

— Знаю, знаю, заехать мне по уху у тебя силы хватит, — усмехнулся Ритер. — Стоит мне только слегка задеть эту… эту… — Он умолк.

— Ритер, если б ты только знал, на что я ради нее пошел, ты бы молчал.

— Знаю, что ради нее ты на все способен. И тем не менее продолжаю думать, что ты не совсем конченый человек. Можешь еще опамятоваться. — Он сделал паузу, отступил на шаг и крикнул: — Но прежде всего тебе нужно высвободиться из лап этой девицы.

— Замолчи, Ритер. Если ты мне друг, прошу, замолчи.

— Да, я тебе друг. Именно потому я и буду говорить. Может, тебе сперва будет больно, но позднее ты сам станешь меня благодарить. Мне тошно смотреть, какой тряпкой ты стал из-за этой кривляки, из-за этой стер…

Ритер не успел закончить. Кулак Жюльена обрушился на его подбородок. Голова парижанина откинулась назад, глаза закатились. Падая, он взмахнул руками, ухватился за спинку стула и повалил его на себя. Жюльен остолбенел. Его друг лежал в углу комнаты, возле стены; худое тело поэта скорчилось, струйка крови стекала на рубашку. Жюльен кинулся к нему:

— Боже мой, Ритер! Этьен! Этьен!

Он впервые назвал приятеля по имени. Отбросил стул и поднял неподвижное тело. Ритер был совсем легким, но его бессильно повисшее туловище ускользало из рук. Жюльену с трудом удалось уложить его на кровать.

Пелена, стоявшая перед глазами Жюльена, уже рассеялась. Осмотрев губы Ритера, он увидел, что они обе рассечены, но больше всего он боялся, не проломил ли тот себе череп, ударившись о стену. Он осторожно приподнял голову товарища и провел рукой по его густым волосам. Крови не было. Тогда Жюльен бросился в кухню и тут же вернулся с бидоном воды. Он намочил салфетку. Холодная вода привела раненого в чувство, он заморгал, поднес руку ко рту и поморщился от боли.

— Этьен! Старик! Я негодяй. Последний негодяй! Прости, если можешь. Дай мне по морде, я даже защищаться не стану.

Парижанин сел на край кровати, наклонился над бидоном и покорно разрешил товарищу обмыть ему губы. Когда Жюльен снова стал просить у него прощения, он только сказал:

— Заткнись. Слышишь, это единственное, о чем я тебя прошу.

Жюльен осекся. Ритер встал, подошел к стенному шкафу и открыл его. К внутренней стороне дверцы было прикреплено зеркало. Он поглядел в него, вытер сочившуюся из губы кровь, с усилием усмехнулся и сказал:

— Мне так хотелось узнать, какой силы у тебя удар, и вот пришлось почувствовать это на собственной шкуре.

— Здорово болит, а?

— Не могу сказать, что это приятно. Разыщи-ка папиросную бумагу.

Жюльен порылся в ящике письменного стола.

— Прежде чем останавливать кровь, надо продезинфицировать ранку, — пробормотал он.

— Это я и собираюсь сделать.

Ритер налил в кружку виноградной водки и поднес ее ко рту. Он смочил губы, разом проглотил спиртное и издал вопль:

— Ох, сволочь, до чего жжет!

Он несколько раз облизал губы и быстро зашагал вокруг стола, махая рукой. Потом остановился, в упор поглядел на Жюльена и крикнул:

— Ты отпетый мерзавец, вот ты кто. Из-за тебя я впервые в жизни проклинаю этот священный напиток.

Жюльен понял, что товарищ не слишком на него сердится.

— Я и сам это сознаю, — сказал он. — Но клянусь, я даже не почувствовал, что ударил тебя.

— Зато я почувствовал. Впрочем, я сам виноват. Мне следовало помнить, что влюбленный — все равно что помешанный, тронутый. Или пьяный. Так что я не вправе на тебя злиться.

— Зачем ты так обидел ее?

Ритер поколебался, потом ответил:

— Чтобы оказать тебе услугу.

— Но ты ведь сам знаешь, что это неправда.

— Ты способен выслушать меня? И при этом не покалечить?

Жюльен молча кивнул. Ритер снова провел языком по своим раздувшимся губам, на которых чернела намокшая от крови папиросная бумага.

— Я обозвал ее так, как она того заслуживает. — Он предостерегающе поднял руку. — Помолчи. Дай сказать. Пока ты, как дурак, околачивался на дороге в Сидобр, где красотка назначила тебе свидание, она разгуливала под ручку с каким-то типом.

— Ты ошибаешься, Этьен. Этого быть не может.

— Я не был пьян. Дело происходило в начале третьего. Я вышел следом за тобой, а ты ведь знаешь, я ничего не пил. И вот, я сам их видел. Парень вел ее под руку. Он высокий и худой, как жердь. Она меня тоже видела. А я просто пожирал ее глазами. Думал, она хоть смутится. Даже и не подумала. Лишь сверлила меня взглядом.

Жюльен понял, что товарищ не лжет. На первых порах он почти ничего не испытал, разве только какое-то странное, трудно определимое чувство.

— Я б тебе все равно об этом сказал, — прибавил Ритер. — Не хочу, чтобы тебя водили за нос, как болвана. Ты заслуживаешь лучшего.

Жюльен медленно поднялся с места, сделал несколько шагов по комнате, вернулся и снова сел. Он вдруг ощутил острую, как боль, тоску, и она все росла. В ушах еще звучали последние слова Ритера: «Ты заслуживаешь лучшего». Он взглянул на парижанина.

— Ты даже представить не можешь, на что я сейчас способен.

Ритер попробовал было улыбнуться, но вместо улыбки на лице его появилась ужасная гримаса. Показав пальцем на свои губы, он сказал:

— Я-то хорошо представляю.

— Да я не о том говорю.

— Ты, кажется, считаешь, что изуродованная губа — это пустяки!

— Прости меня, старик. Ты совершенно прав.

— В таком случае побереги свои силы для других.

— Если бы ты знал, что я уже натворил… — Жюльен запнулся.

— Тебе известно, что я не страдаю нездоровым любопытством, — сказал Ритер, — но, по-моему, если ты выговоришься, тебе станет легче.

И Жюльен заговорил. Он признался, что в последнюю минуту не поехал с Бертье.

— У меня даже не хватило мужества откровенно поговорить с ним, чтобы он мог захватить кого-нибудь другого. Понимаешь, все дело в ней. Я больше ни о чем думать не могу.

— Выходит, она все-таки однажды оказала тебе услугу, — невозмутимо заявил Ритер.

— Ты так считаешь?

— Конечно. Не лезь ты в эту свалку. Поступай, как я, держись в стороне. Что касается твоего приятеля, то если бы ты отговорил его ехать, пожалуй, потом бы каялся. Хотя этим, возможно, спас бы ему жизнь. Может, сейчас твой Бертье лежит пробитый дюжиной пуль и…

— Замолчи! — крикнул Жюльен. — Слышишь, замолчи!

Мысль о том, что Бертье убит, привела его в ужас. Ритер вздохнул, озабоченно посмотрел на товарища и сказал:

— Во всяком случае, напрасно ты со мной в свое время не поделился. — Жюльен потупился, а Ритер прибавил как бы про себя: — Я, конечно, пьяница. Презренный гуляка, лишенный патриотических чувств. Но в моральном плане, когда речь заходит о… о дружбе, я, смею думать, стою десятка таких, как она.

Жюльен поднял голову, и взгляд его уперся в пирамиду, где были составлены карабины. Стиснув челюсти, сжав кулаки, он угрожающе бросил:

— Будь я уверен, Ритер… Будь я только уверен…

Парижанин проследил за его взглядом и покатился со смеху.

— Не кипятись, — посоветовал он. — Ты ведь отлично знаешь, что здесь только винтовки, а патроны они припрятали для будущей войны.

Он встал, подошел к Жюльену, положил руку ему на плечо, ткнул пальцем в сторону пирамиды и прибавил:

— Я знаю, что штыком и прикладом можно на славу изуродовать человека. Но поверь мне, когда тебе захочется отвести душу, лучше уж ты съезди еще разок по морде доброму приятелю. Тебе это дешевле обойдется.

Он отхлебнул виноградной водки и направился к двери. Взялся уже за ручку, но передумал и шагнул назад. Быстро окинул взглядом карабины и сказал:

— Надеюсь, ты еще не совсем рехнулся и не собираешься покончить счеты с жизнью?

Жюльен мрачно усмехнулся и проворчал:

— Однажды ты мне уже предсказал, что я кончу, как Нерваль.

— Болван несчастный! — воскликнул Ритер. — Чтобы кончить так, как Нерваль, надо прежде всего быть гением. Ну а мы с тобой жалкие смертные. Я, к примеру, пью не меньше Верлена, но никогда еще мне не удалось написать стихотворение, которое можно было бы поставить хотя бы рядом с кляксой из-под его пера. — Парижанин снова сделал несколько шагов к двери, опять остановился и прибавил: — Я иду спать. Когда вернутся остальные, скажешь им, что нашел меня мертвецки пьяным на полу, а рядом стояла бутылка из-под водки.

— Но…

— Заткнись! Скажешь также, что я свалился с лестницы.

— Ритер, это глупо!

— Делай, что велят. Все они смотрят на меня как на подонка. И знаешь, одним проступком больше, одним проступком меньше… — Он поколебался, немного подумал, потом схватил бутылку, поднес ее к глазам и заметил: — Впрочем, если я хочу, чтобы они тебе поверили, оставлять столько водки нельзя.

Ритер с трудом протиснул горлышко между распухшими губами, закрыл глаза и запрокинул голову. Сделав несколько глотков, он поставил бутылку — она была почти пуста.

— Бр-р-р! — прорычал он. — Чертовски обжигает губы, но зато когда попадает в пищевод, это, доложу тебе, знаменито. Знаю, знаю, я тебе противен. Но в сущности, это даже к лучшему: чем больше ты меня будешь презирать, тем меньше станешь жалеть о том, что заехал мне по физиономии…

 

36

В воскресенье после обеда Жюльен дежурил. День был такой же жаркий, как накануне, и находиться четыре часа подряд на площадке было немыслимо. Он уселся в саду возле бассейна. Вскоре к нему присоединился Ритер.

— Посижу с тобой, — сказал парижанин. — Что-то неохота в город идти.

— Это все из-за губ?

— Если угодно. Вот видишь, ты все старался отучить меня от пьянства, и на сегодняшний день тебе это удалось. — Он рассмеялся. — Я предпочел бы только, чтоб ты испробовал другой метод.

— Лучше бы уж я заплатил за выпивку, — сказал Жюльен.

— Не горюй. Мы еще наверстаем. Ты не только заплатишь за вино, но и напьешься со мною вместе.

Ритер принес книгу о современной живописи. Он прочел из нее несколько отрывков и попытался вызвать Жюльена на спор о взглядах автора. Он знал вкусы товарища и старался поддеть его; Жюльен это чувствовал, но не в силах был поддерживать шутливый тон. Он молча смотрел на распухшие губы товарища и негодовал на самого себя. Ритер замолчал, захлопнул книгу, положил ее на закраину бассейна и сказал:

— Мне кажется, я мог бы с тем же успехом пытаться заинтересовать тебя руководством для примерного солдата. Хочешь, я скажу, чем заняты твои мысли? Ты прислушиваешься ко всем звукам. Ждешь, что стукнет калитка или зазвонит телефон и окажется, что это она. Тогда ты кинешься навстречу. И растянешься у ее ног, как большой и глупый пес. Она тебе наврет первое, что ей взбредет в голову, и ты поплетешься за нею следом. И уподобишься человеку, о котором писал Верлен:

Ритер вздохнул, швырнул в бассейн несколько камешков и прибавил:

— Если я решусь остаться здесь с тобой до твоего полного исцеления, то рискую совсем забыть вкус вина. Есть только один выход: добиться, чтобы нам прислали сюда бочонок.

В шесть часов возвратился Каранто, которому предстояло сменить Жюльена. Он присел рядом с товарищами и стал рассказывать о только что виденном фильме. Вскоре появились Тиссеран и сержант, и всякий раз, когда доносился стук калитки или когда звонил телефон, сердце у Жюльена бешено колотилось. Но неизменно оказывалось, что это возвратился кто-либо из солдат, а звонили с промежуточного узла связи, проверяя телефон.

Стали готовить ужин. Суп уже стоял на столе, когда появился последний из солдат поста наблюдения — коротышка Лорансен. Теперь Жюльен уже знал, что калитка больше не стукнет. Было еще светло, и дверь оставили открытой. Жюльен все же невольно поглядывал в сад.

После ужина Верпийа спросил, кто заступает на дежурство в десять вечера.

— Я, — ответил Тиссеран.

— Если хочешь идти в город или просто немного прогуляться, я могу тебя заменить, — предложил Жюльен.

— Спасибо, — ответил тулонец, — я никуда больше не хочу идти.

Лорансен и Верпийа переоделись и вышли в сад. Жюльен увидел, как в открытой калитке на фоне закатного неба четко вырисовывались их силуэты. Калитка стукнула, потом снова распахнулась. Послышался голос сержанта:

— Эй, Дюбуа! Поди-ка сюда. Тебя тут спрашивают.

Жюльен встретился взглядом с Ритером. Тот только покачал головой. Устремившись к калитке, Жюльен успел расслышать его слова:

— Пожалуй, я все-таки схожу в город…

На дороге, в нескольких шагах от калитки стояла Сильвия. Верпийа и Лорансен отошли довольно далеко, Через секунду девушка уже была в объятиях Жюльена. Когда они наконец оторвались друг от друга, она почти испуганно проговорила:

— Ты плачешь, дорогой, ты плачешь.

— Сильвия, я не могу тебе передать. Не могу…

Его голос пресекся от волнения. Она была тут, рядом, и ее золотистые глаза красноречиво говорили, что она не изменила, не могла ему изменить. Позади послышались шаги. Скрипнула калитка. Жюльен оглянулся и увидел Ритера. Парижанин безукоризненно подражал актеру Луи Жуве. Поравнявшись с влюбленными, он медленно помахал им рукой, словно в знак церемонного прощания, и скороговоркой произнес:

— Добрый вечер, добрый вечер. Я последний Казанова. Влюбленные одни в целом свете. Вечер заставляет нас забыть о том, что было днем…

Не останавливаясь и не поворачивая головы, Ритер сказал еще что-то, но Жюльен не разобрал его слов. Когда парижанин исчез из виду, Сильвия сказала:

— Опять пьян. А ты видел, какая у него губа? Подрался с кем-нибудь…

— Сильвия, молчи. Умоляю тебя, молчи…

— Что с тобой? Уж не собираешься ли ты опять плакать?

— Пойдем. Я не хочу тут стоять.

— Знаешь, у меня очень мало времени. Я прибежала, так как боялась, что ты будешь очень беспокоиться. Надеюсь, твой поэт по крайней мере сказал тебе, что встретил меня.

— Что… — Жюльен осекся.

— Он тебе ничего не говорил?

— Нет.

— Вот балда. Значит, он ничего не понял. А я на него достаточно красноречиво смотрела. Ведь если б он тебе сказал, ты бы, во всяком случае, все понял.

— Я тебя столько времени ждал. Знаешь, я просто с ума сходил.

— А я никак не могла тебя предупредить. Он приехал в полдень. Совершенно неожиданно. Его никто не ждал.

Она произнесла эти слова веселым голосом. Потом, видно почувствовав, что пережил Жюльен, торопливо прибавила:

— У меня есть хорошая новость для тебя, милый…

— Ты с ним говорила? Ты свободна?

Он привлек Сильвию к себе. Она понурилась.

— Нет, но все же у меня есть хорошая новость: этим летом он больше не приедет. Он отправляется в Мобеж, где у них есть еще одна фабрика. Немцы хотят ее отобрать. Кто-то должен всем этим заняться. И отец посылает его туда. — Сильвия на миг умолкла, потом жестко прибавила: — Понимаешь, эти люди думают только о деньгах, только о деньгах.

Они поцеловались.

— Ты на меня не сердишься за вчерашнее? — спросила Сильвия.

— Разве я могу на тебя за что-нибудь сердиться?

— Сам видишь, я пришла, как только сумела. И знаешь, всю дорогу бежала. Слышишь, как у меня колотится сердце?

— Ты просто прелесть.

— А теперь мне пора. Если хочешь, встретимся завтра в час. На дороге в Порш.

— Я в это время должен дежурить, но как-нибудь устроюсь, — сказал Жюльен.

Сильвия уже отошла на несколько шагов. Потом оглянулась и крикнула:

— Попроси своего поэтишку заменить тебя. Он может для нас это сделать. Поэтам положено быть друзьями влюбленных.

Она помахала рукой и убежала.

Жюльен медленно направился к посту наблюдения. Ему казалось, что все сияние этого летнего вечера сосредоточилось в его груди — все сияние и вся свежесть, которая уже утишила мучившую его прежде боль.

В ту ночь Ритер не вернулся домой. На следующее утро Каранто, ходивший за почтой, обнаружил его в конце аллеи: парижанин был мертвецки пьян, он лежал прямо на земле, уткнувшись лицом в ограду.