ГЛАВА 60

Эль-Шаргаз. Отель «Оазис». 05.37. Гаваллан, уже полностью одетый, стоял у окна своего номера; вокруг еще царила ночь, лишь на востоке обозначилось обещание скорого рассвета. Пряди тумана тянулись от побережья, лежавшего в полумиле впереди, быстро исчезая в бескрайней пустыне. На востоке небо, внушая смутную тревогу, было необъяснимо безоблачным; дальше его постепенно затягивала плотная завеса туч. Гаваллану была видна большая часть летного поля аэродрома. Огни на взлетно-посадочной полосе горели, небольшой реактивный самолет уже выруливал на нее, и ветер, сместившийся немного к югу, доносил до него запах керосина. В дверь постучали.

– Войдите! А, доброе утро, Жан-Люк, доброе утро, Чарли.

– Доброе утро, Энди. Если мы хотим успеть на наш рейс, пора выезжать, – сказал Петтикин; он нервничал и выпалил все скороговоркой. Он должен был лететь в Кувейт, Жан-Люк – в Бахрейн.

– Где Родригес?

– Ждет внизу.

– Хорошо, тогда вам лучше отправляться. – Гаваллан был доволен, что его собственный голос звучал ровно. Петтикин просиял, Жан-Люк пробормотал «merde». – Если ты не возражаешь, Чарли, я предлагаю нажать кнопку в семь ноль-ноль, как планировалось. При условии, что ни одна из баз не сыграет до того времени отбой. Если это произойдет, мы попробуем еще раз завтра. Договорились?

– Договорились. Пока никаких звонков?

– Пока нет.

Петтикин едва сдерживал возбуждение:

– Ну что ж, вперед. Неизведанные синие просторы ждут нас! Пошли, Жан-Люк!

Брови Жан-Люка взлетели на лоб.

– Mon Dieu, прямо бойскауты какие-то! – Он направился к двери. – Отличная новость про Эрикки, Энди, но как он собирается выбираться оттуда?

– Не знаю. Сегодня утром я первым делом встречаюсь с Ньюбери в консульстве, попытаюсь передать ему записку, чтобы он выбирался через Турцию. Вы оба звоните мне сразу же, как приземлитесь, в ту же секунду. С шести утра я буду в офисе. До встречи.

Гаваллан закрыл за ними дверь. Ну вот, решение принято. Если только одна из баз не отменит вылет.

Ленге. 05.49. Свет еще не взошедшего солнца едва пробивался сквозь пелену облаков. Скраггер в плаще шлепал под моросящим дождем по лужам в сторону кухни – единственного освещенного окна на всей базе. Ветер сдувал его фуражку с козырьком, забрасывая ему в лицо мелкие капли дождя.

К его удивлению, Вилли уже был на кухне; он сидел рядом с дровяной печкой и потягивал кофе.

– Доброе утро, Скрэг, кофейку? Я только что сварил. – Он показал в угол комнаты.

Свернувшись калачиком на полу, пригревшись у печки, мертвым сном спал один из «зеленых повязок», охранявших базу. Скраггер кивнул и снял дождевик.

– Мне лучше чайку, сынок. Ты что-то раненько поднялся, а где кок?

Вилли пожал плечами и поставил чайник на плиту.

– Опаздывает. Я подумал, позавтракаю-ка я пораньше. Собрался вот яишенку пожарить. Может, и тебе заодно приготовить?

Скраггер внезапно почувствовал волчий голод.

– Годится! Мне из четырех яиц, и два куска хлеба в тостер. А на обед съем что-нибудь полегче. Хлеб-то у нас есть, приятель? – Он наблюдал, как Вилли открывает холодильник. Три буханки, полно яиц и масла. – Вот и славненько! Не могу, понимаешь, есть яичницу без поджаренного хлеба с маслом. Вкус у нее получается совсем не тот. – Он взглянул на часы.

– Ветер сместился почти до южного и поднялся до пятнадцати метров в секунду.

– Мой нос говорит мне, что он ослабнет.

– Моя задница тоже говорит мне, что он ослабнет, но все равно останется дерьмовым.

Скраггер рассмеялся:

– Не переживай, приятель.

– Я стану переживать гораздо меньше, когда у меня в кармане будет лежать мой паспорт.

– Это верно. И я тоже. Но план остается в силе. – Вчера ночью, когда он вернулся от сержанта, Восси и Вилли ждали его. Отойдя подальше от любопытных ушей, он поделился с ними, как съездил.

Вилли тут же выпалил, и Восси с ним согласился:

– Нам лучше сообщить Энди, что нам, возможно, придется отменить операцию.

– Нет, – ответил Скраггер. – Я вот что думаю, приятель: если Энди не объявит «Шамал» завтра с утра, у меня будет весь день, чтобы вернуть наши паспорта. Если объявит, это произойдет ровно в семь. Это даст мне достаточно времени, чтобы съездить в участок к семи тридцати и вернуться к восьми. Пока меня не будет, вы действуйте по плану.

– Господи, Скрэг, мы же уже сто…

– Эд, может, ты все-таки дослушаешь? Мы вылетаем в любом случае, но обойдем Эль-Шаргаз, где мы знаем, что у нас возникнут проблемы, и нырнем в Бахрейн – я знаю там дежурного офицера в аэропорту. Отдадим себя на его милость. Может, даже изобразим экстренную посадку на побережье. А тем временем свяжемся по радио с Эль-Шаргазом сразу же, как только покинем воздушное пространство Ирана, чтобы нас кто-нибудь встретил и внес залог. Лучшего я ничего придумать не смог, и мы по крайней мере будем прикрыты в любом случае.

И я до сих пор ничего лучшего не придумал, – сказал он себе, наблюдая за Вилли у плиты; масло в сковороде уже зашкворчало.

– А я представлял, у нас будет яичница-болтушка.

– Болтушку так и делают. – Голос Вилли звучал натянуто.

– Черта с два, – отрезал Скраггер. – Да будет тебе известно, что берется вода или немного молока, что…

– Разрази меня гром! – взорвался Вилли. – Если не хочешь… Scheisse! Извини, совсем не хотел на тебя кидаться, Скрэг. Извини.

– Да я сам как на иголках, приятель. Ясное дело.

– Так… э-э… так ее готовила моя мама. Яйца разбиваешь на сковородку как есть, не перемешивая, когда белок побелеет, быстро-быстро добавляешь чуть-чуть молока и все перемешиваешь, и белок остается белым, а желток желтым… – Вилли чувствовал, что не может остановиться. Он плохо спал, его мучили кошмары, одолевали тяжелые предчувствия, и сейчас, на рассвете, бодрости не прибавилось.

«Зеленая повязка» в углу шевельнулся, разбуженный запахом масла на сковороде, зевнул, сонно кивнул им, устроился поудобнее и снова заснул. Когда чайник вскипел, Скраггер сделал себе чаю и взглянул на часы: 5.56. За спиной открылась дверь, и в кухню вошел Восси, отряхивая зонт.

– Привет, Скрэг! Эй, Вилли, мне, значит, кофе, глазунью из пары яиц, обжаренную с двух сторон – смотри не пережарь! – и к ней хрустящего бекона и картофельный оладышек.

– Ага, смотри не обожрись!

Они рассмеялись; от тревожного ожидания у всех немного кружилась голова. Скраггер опять взглянул на часы. Да прекрати ты! Прекрати, приказал он себе. Ты должен сохранять спокойствие, тогда и они будут спокойны. Нетрудно заметить, что оба сейчас на грани срыва.

Ковисс. 06.24. Мак-Айвер и Локарт были на диспетчерской вышке, глядя через стекло на дождь и плотные тучи. Оба были в летной форме; Мак-Айвер сидел перед ВЧ-радиостанцией, Локарт стоял у окна. Свет они не включали – только красные и зеленые огоньки работающего оборудования. Никаких звуков, кроме приятного гудения аппаратуры и совсем неприятных завываний ветра снаружи, гуляющего по разбитым окнам и гремящего опорами антенн.

Локарт взглянул на определитель скорости ветра. Двенадцать метров в секунду, порывами до пятнадцати. У ангаров два механика мыли два и без того чистых 212-х и 206-й, который Мак-Айвер пригнал из Тегерана. Окна кухни ярко горели. Всем конторским служащим и подсобным рабочим, кроме самой необходимой кухонной команды, Мак-Айвер предоставил на пятницу выходной. После шока, который они испытали при мгновенном осуждении и казни Эсвандиари за «коррупцию», уговаривать никого не пришлось.

Локарт перевел взгляд на часы. Секундная стрелка передвигалась с бесконечной медлительностью. Внизу мимо проехал грузовик. За ним еще один. Теперь часы показывали ровно половину седьмого.

– Сьерра Один, говорит Ленге. – Скраггер вышел на связь как было условлено. Мак-Айвер испытал огромное облегчение. Локарт помрачнел еще больше.

– Ленге, говорит Сьерра Один, слышу вас пять на пять, – раздался голос Скота из Эль-Шаргаза. Код «Сьерра Один» означал представительство их компании в аэропорту Эль-Шаргаза: Гаваллан не хотел привлекать к Эль-Шаргазу никакого дополнительного внимания.

Мак-Айвер щелкнул переключателем:

– Сьерра Один, говорит Ковисс.

– Ковисс, говорит Сьерра Один, слышу вас четыре на пять.

– Сьерра Один, говорит Бендер-Делам. – Оба услышали, как дрожит голос Руди.

– Бендер-Делам, говорит Сьерра Один, слышу вас два на пять.

Теперь в динамике был слышен только треск помех. Мак-Айвер вытер ладони.

– Пока все нормально. – Кофе в его чашке давно остыл и был ужасным на вкус, но он все равно его допил.

– Руди, судя по голосу, сильно нервничает, – заметил Локарт.

– Уверен, и у меня голос был такой же. И у Скрэга. – Мак-Айвер испытующе посмотрел на Локарта, тревожась за него.

Локарт отвернулся, не встречаясь с ним глазами, молча подошел к электрическому чайнику и воткнул шнур в розетку. На столе стояли четыре телефона: два для внутренней связи и два для внешней. Несмотря на данное себе слово, Локарт поднял трубку с одного из внешних аппаратов, потом – с другого. Оба телефона по-прежнему не работали. Молчат как мертвые уже несколько дней. Мертвые, как и я сам. С Шахразадой никак не связаться, и почты нет.

– В Эль-Шаргазе есть канадское консульство, – грубо бросил Мак-Айвер. – Они могли бы связаться с Тегераном оттуда, если хочешь.

– Конечно. – Порыв ветра загремел фанерой, временно вставленной в разбитое окно. Локарт не обращал никакого внимания на то, что делалось снаружи, все его мысли были заняты Шахразадой, и он молил Бога, чтобы она присоединилась к нему. Присоединилась к нему для чего? Чайник засвистел. Он стоял и смотрел на него. С тех пор как он закрыл за собой дверь тегеранской квартиры, он запретил себе думать о будущем. Ночью думы возвращались, стремительно заполняя сознание, как он ни старался этому помешать.

Со стороны базы донесся первый крик муэдзина:

– Спешите на молитву, спешите к спасению, молитва лучше сна…

Бендер-Делам. 06.38. Сырой рассвет, дождь едва накрапывает, ветер после вчерашнего дня заметно спал. На летном поле Руди Лутц, Шандор Петрофи и Папаша Келли сидели в трейлере Руди и пили кофе, не включая свет. Снаружи на веранде караулил Марк Дюбуа, поставленный туда специально, чтобы их никто не подслушал. Нигде ни огонька, вся база погружена во тьму. Руди взглянул на часы.

– Господи, как я надеюсь, что это будет сегодня, – пробормотал он.

– Это будет или сегодня, или никогда. – Келли выглядел очень угрюмым. – Выходи на связь, Руди.

– Еще минута осталась.

В окно Руди видел зияющие ворота ангара и их 212-е. Ни один из вертолетов не был оснащен топливными баками для дальних перелетов. Где-то там, в темноте, Фаулер Джоунз и три механика, стараясь не производить ни звука, загружали на борт последние бочки с дополнительным топливом; заключительная подготовка началась с большой осторожностью вчера ночью, пока пилоты отвлекали внимание охранников с базы и Нумира. Перед сном все четверо индивидуально рассчитали расстояние, которое им предстояло преодолеть. Все результаты расходились не больше чем на десять морских миль.

– Если ветер не спадет, мы все окажемся в море, – тихо произнес Шандор Петрофи; говорить при играющей музыке было трудно, но беседовать без нее было слишком рискованно: чуть ранее Фаулер Джоунз заметил рядом с трейлером Руди Нумира, явно старавшегося остаться незамеченным.

– Да, – согласно кивнул Марк Дюбуа. – Километров десять до берега мы не дотягиваем.

– Может, нам следует послать к чертям Бахрейн и двинуть в Кувейт, Руди?

– Нет, Шандор, мы должны оставить Кувейт открытым для Ковисса. Шесть вертолетов с иранскими регистрационными номерами слетаются в одно место? Да их там удар хватит!

– Где, черт возьми, эти новые регистрационные номера, которые нам обещали? – раздраженно поинтересовался Папаша Келли; с каждой минутой он нервничал все больше.

– Нас встречают. Чарли Петтикин летит в Кувейт, Жан-Люк – в Бахрейн.

– Mon Dieu, как же нам не повезло, – поморщился Марк Дюбуа. – Жан-Люк всегда опаздывает, всегда. Эти «черноногие» мыслят точно так же, как арабы.

– Если Жан-Люк опять напортачит, – сказал Шандор, – я превращу его в фарш, черт меня подери. Послушайте, по поводу дополнительного горючего, может, мы сможем добыть его в «Иран-Тода». Будет очень подозрительно, если мы взлетим со всеми этими бочками на борту, просто чтобы долететь туда.

– Руди, выходи на связь. Пора.

– О'кей, о'кей! – Руди набрал в грудь воздуха, взял микрофон. – Сьерра Один, говорит Бендер-Делам, как слышите? Говорит…

Центральное управление компании в Эль-Шаргазе. 06.40.

– …Бендер-Делам, как слышите?

Гаваллан сидел перед ВЧ-радиостанцией, Скот – рядом с ним, Ноггер Лейн привалился к столу за их спиной, Мануэла расположилась на единственном свободном стуле. Все напряженно застыли, глядя на динамик, все были уверены, что этот вызов означал проблемы, поскольку план «Шамала» предполагал радиомолчание до 07.00 и во время самого побега, за исключением экстренных случаев.

– Бендер-Делам, говорит Сьерра Один, – сдавленно проговорил Скот. – Слышу вас два на пять, продолжайте.

– Мы не знаем, как у вас день складывается, но у нас запланировано несколько полетов сегодня утром, и мы бы хотели перенести их на сейчас. Вы не будете возражать?

– Режим ожидания один, – сказал Скот.

– Проклятье! – пробормотал Гаваллан. – Совершенно необходимо, чтобы вертолеты со всех баз поднялись в воздух в одно и то же время. – Динамик опять ожил и затрещал.

– Говорит Ленге. – Голос Скраггера звучал гораздо громче и отчетливее и более резко. – У нас тоже полеты, но чем позднее, тем лучше. Как у вас с погодой?

– Режим ожидания один, Ленге. – Скот выжидательно посмотрел на Гаваллана.

– Свяжись с Ковиссом, – сказал Гаваллан, и все немного расслабились. – Сначала проверим, как у них дела.

– Ковисс, говорит Сьерра Один, как слышите? – Молчание. – Ковисс, говорит Сьерра Один, как слышите меня?

– Говорит Ковисс, слушаю вас. – Голос Мак-Айвера звучал напряженно и доходил с перерывами.

– Вы были на связи?

– Да. Для нас предпочтительнее твердый прогноз в соответствии с планом.

– Значит, так и решим. – Гаваллан взял микрофон. – Сьерра Один, всем базам, здесь погода переменчивая. У нас будет для вас твердый прогноз в семь ноль-ноль.

– Понял вас, – сказал Скраггер.

– Понял вас. – Голос Руди звучал с надломом.

– Понял вас, – сказал Мак-Айвер с облегчением.

Эфир снова умолк. Гаваллан произнес, не обращаясь ни к кому в особенности:

– Лучше держаться плана. Не хочу без нужды вызывать подозрения у службы управления полетами, а также чтобы этот ублюдок Сиамаки играл на наших нервах больше обычного. Руди мог бы сыграть отбой, если бы у него было что-то экстренное, до сих пор, собственно, может. – Он встал и потянулся, потом снова сел. Треск атмосферных помех. Их радиостанция была настроена еще и на канал экстренной связи 121,5. Гигантский «боинг» компании «Пан-Америкэн» поднялся в воздух, сотрясая стекла в рамах кабинета.

Мануэла шевельнулась на своем стуле, чувствуя себя непрошеной гостьей, хотя Гаваллан и сказал сегодня утром: «Мануэла, вы с нами тоже послушайте, вы среди нас единственная, кто говорит на фарси». На нее время так сильно не давило. Ее муж был в безопасности, немного пострадавший, но в безопасности, и ее сердце пело от радости, благословляя удачу, которая вытащила его из этого водоворота.

– Потому что именно водоворот это и есть, – сказала она ему в больнице вчера вечером.

– Может быть, но если бы Хусейн не помог, я до сих пор мог бы находиться в Ковиссе.

Если бы не этот мулла, тебя бы и не ранили, подумала она, но вслух ничего не сказала, не желая с ним спорить.

– Принести тебе что-нибудь, дорогой?

– Новую голову!

– Таблетку принесут через минуту. Врач сказал, что через шесть недель будешь летать, что ты здоровый как чалый буйвол.

– Чувствую я себя как хромой цыпленок.

Она рассмеялась.

Теперь она позволила своим мыслям спокойно течь; ей не нужно было переживать и нервничать в оставшееся время, как остальным, особенно Дженни. Еще две минуты. Треск атмосферных помех. Пальцы Гаваллана выбивают по столу барабанную дробь. Взлетел частный реактивный самолет, и она увидела, как на посадку заходит еще один лайнер, «Боинг-747» с цветами «Алиталии». Интересно, не это ли обратный рейс Паулы из Тегерана?

Минутная стрелка на часах коснулась двенадцати. В 07.00 Гаваллан взял микрофон:

– Сьерра Один всем базам: наш прогноз составлен окончательно, и мы ожидаем, что погода улучшится, но будьте осторожны, возможны небольшие вихри. Как поняли меня?

– Сьерра Один, говорит Ленге. – Голос Скраггера звучал беззаботно. – Поняли вас, будем остерегаться вихрей. Конец связи.

– Сьерра Один, говорит Бендер-Делам, поняли вас и будем остерегаться вихрей. Конец связи.

Молчание. Секунды с тиканьем пролетали мимо. Гаваллан закусил нижнюю губу. Подождал, потом включил радиостанцию на передачу.

– Ковисс, как слышите меня?

Ковисс. 07.04. Мак-Айвер и Локарт сверлили взглядом ВЧ-радиостанцию. Почти одновременно оба взглянули на часы. Локарт пробормотал:

– На сегодня откладывается. – Его прошиб пот от облегчения. Еще один день передышки, подумал он. Может быть, сегодня телефоны заработают, может быть, сегодня мне удастся поговорить с ней…

– Они бы вышли на связь в любом случае, это часть плана, они должны выйти на связь что так, что эдак. – Мак-Айвер пощелкал переключателем. Нужные лампочки исправно загорались. Аппарат работал нормально. – А, катись оно все к чертям! – бросил он и поставил переключатель на передачу: – Сьерра Один, говорит Ковисс, как слышите меня? – Молчание. Он повторил, еще более встревоженно: – Сьерра Один, говорит Ковисс, как слышите меня? – Молчание.

– Да что с ними там такое, черт подери? – процедил Локарт сквозь зубы.

– Ленге, говорит Ковисс, как слышите меня? – Никакого ответа. Внезапно Мак-Айвер вспомнил. Он вскочил на ноги и подбежал к окну. Главный провод приемопередающей антенны висел незакрепленный, качаясь на ветру. Выругавшись, Мак-Айвер рванул на себя дверь на крышу и выскочил на холод. Пальцы у него были сильные, но гайки слишком заржавели и не трогались с места, и он увидел, что припаянное к проводу контактное кольцо разъела ржавчина и оно разломилось. – Черт, черт, черт…

– Держи. – Появившийся рядом с ним Локарт протянул ему плоскогубцы.

– Спасибо. – Мак-Айвер постарался соскоблить ржавчину. Дождь почти прекратился, но они этого не заметили. Раздался удар грома. Сплошная молния полыхнула над Загросом; большую часть горного массива закрывали облака. Торопливо работая, он рассказал Локарту о том, как Вазари вчера столько времени проторчал на крыше, закрепляя провод. – Когда я пришел сюда сегодня утром, я сделал дежурный звонок, поэтому был уверен, что радиостанция работает, и у нас все было нормально в шесть тридцать, а потом и в шесть сорок. Должно быть, ветер оторвал провод где-то после шести сорока… – Плоскогубцы соскользнули, Мак-Айвер поранил палец и чертыхнулся.

– Давай я доделаю!

– Да нет, все в порядке. Еще пара секунд.

Локарт вернулся в диспетчерскую: 7.07. На их базе было тихо. На базе ВВС какие-то грузовики разъезжали туда-сюда, но самолеты стояли на месте. Внизу у ангара их два механика по-прежнему возились с 212-ми; согласно плану, Фредди и Эйр были с ними. Тут он заметил Вазари, катившего на велосипеде по дорожке с внутренней стороны забора. Его сердце глухо стукнуло.

– Мак, Вазари едет сюда с базы.

– Останови его, скажи ему что угодно, только останови его. – Локарт бросился вниз по лестнице. Мак-Айвер чувствовал тяжелые удары сердца в ушах. – Ну давай же, черт подери, – пробормотал он и снова обругал себя за то, что не проверил все заранее. Проверяй, перепроверяй и проверяй снова; безопасность не возникает сама по себе, ее нужно планировать!

Плоскогубцы опять сорвались. Он опять пристроил их, и на этот раз гайка пошла по болту. Теперь одна сторона была прочно закреплена. Секунду он боролся с искушением рискнуть, попробовать как есть, но осторожность взяла верх над нетерпением, и он подтянул и другую сторону. Слегка потянул за кабель. Держится прочно. Он торопливо вернулся в диспетчерскую; пот градом катился с него. 7.16.

Мгновение он не мог отдышаться.

– Ну давай, Мак-Айвер, давай, ради всех святых! – Он сделал глубокий вдох, и это помогло. – Сьерра Один, говорит Ковисс, как слышите меня?

Встревоженный голос Скота отозвался тут же:

– Ковисс, Сьерра Один, слушаю вас.

– У вас есть какая-нибудь информация для нас по погоде?

В следующую секунду раздался голос Гаваллана, еще более встревоженный:

– Ковисс, мы разослали следующую информацию ровно в семь ноль-ноль: наш прогноз составлен окончательно, и мы ожидаем, что погода улучшится, но будьте осторожны, возможны небольшие вихри. Как поняли меня?

Мак-Айвер выдохнул:

– Понял вас, будем остерегаться небольших вихрей. Остальные… э-э… получили эту информацию?

– Да…

Главное управление в Эль-Шаргазе.

– …повторяю, да, получили, – повторил в микрофон Гаваллан. – Что случилось?

– Никаких проблем, – раздался голос Мак-Айвера, сигнал был слабым. – До скорой встречи, конец связи. – Эфир замолк.

В кабинете взметнулась волна ликования, Скот обнял отца и охнул, когда боль прострелила плечо, но это осталось незамеченным. Мануэла сжимала Гаваллана в объятиях.

– Я позвоню в больницу, Энди, – сказала она, – вернусь через секунду. – Она убежала.

Ноггер подпрыгивал на месте с широкой улыбкой, а Гаваллан сказал со счастливым лицом:

– Думаю, все непилоты заслуживают по большой бутылке пива!

Ковисс. Мак-Айвер выключил радиостанцию и откинулся на спинку стула, приходя в себя; он чувствовал себя странно: голова была легкой, а руки тяжелыми.

– Ладно, ерунда, решение принято! – сказал он вслух.

В диспетчерской было тихо, только ветер поскрипывал дверью на крышу, которую он в спешке оставил открытой. Мак-Айвер закрыл ее и увидел, что дождь кончился, тучи выглядели все так же угрюмо. Он заметил, что его палец все еще кровит. Рядом с ВЧ-радиостанцией лежал рулон бумажных полотенец, и Мак-Айвер оторвал кусок и кое-как обмотал его вокруг пореза. Руки у него дрожали. Подчиняясь внезапному порыву, он вышел и опустился на колени рядом с антенным проводом. Ему потребовалась вся его сила, чтобы оторвать его. Потом он еще раз осмотрел диспетчерскую и спустился вниз.

Локарт и Вазари сидели в кабинете Эсвандиари, Вазари был небрит и одет неопрятно, атмосфера в комнате казалась странно наэлектризованной. Некогда об этом беспокоиться, подумал Мак-Айвер, Скраггер и Руди уже в воздухе.

– Доброе утро, сержант, – неприветливо поздоровался Мак-Айвер, ощущая на себе испытующий взгляд Локарта. – Если не ошибаюсь, я предоставил вам сегодня выходной. У нас нет никаких серьезных полетов.

– Да, капитан, так и есть, только я… э-э… мне не спалось и… и я не чувствую себя в безопасности там, на базе. – Вазари заметил раскрасневшееся лицо Мак-Айвера и неуклюжую бумажную повязку на пальце. – Вы хорошо себя чувствуете?

– Да, я в порядке, просто порезался о разбитое стекло в окне. – Мак-Айвер бросил взгляд на Локарта, который потел не меньше, чем он сам. – Нам лучше идти, Том. Сержант, мы проводим наземную проверку 212-х. – Он заметил, как Локарт резко вскинул на него глаза.

– Да, сэр. Я проинформирую базу, – сказал Вазари.

– Этого не нужно. – На какое-то мгновение Мак-Айвер растерялся, потом ответ пришел к нему. – Говорю вам для вашей же пользы: если вы намереваетесь здесь околачиваться, вам лучше приготовиться к встрече с министром Киа.

Иранец побледнел.

– Что?

– Он должен скоро появиться, чтобы лететь назад в Тегеран. Вы, кажется, были единственным свидетелем против него и бедолаги Мастака?

– Конечно, но я слышал их разговор, – вспыхнул Вазари, испытывая потребность оправдать свой поступок. – Киа – подонок и лжец, как и Мастак, и они действительно договаривались об этой сделке. Вы что, забыли, что именно Мастак приказал тогда избить капитана Эйра? Они бы убили его, вы забыли об этом? Эсвандиари и Киа, всё, что я сказал тогда про них, было правдой, правдой!

– Уверен, что так. Но он-то точно будет чертовски не в духе, если вас увидит, нет? Как и остальные сотрудники, они все очень на вас разозлились. Они наверняка вас выдадут. Может быть, у меня получится отвлечь Киа, – предложил Мак-Айвер в виде затравки, надеясь удержать его на своей стороне, – может быть, нет. На вашем месте я бы тихонько исчез, а не торчал тут на виду. Пошли, Том. – Мак-Айвер повернулся к двери, но Вазари преградил ему дорогу.

– Не забывайте, это я предотвратил кровавую бойню, сказав, что груз Шандора сдвинулся, если бы не я, он был бы мертв, если бы не я, вы все бы сейчас стояли перед комитетом… вы должны помочь мне… – Теперь по его лицу текли слезы. – Вы должны помочь мне…

– Я сделаю что смогу, – сказал Мак-Айвер, испытывая к нему жалость, и вышел. Снаружи ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не пуститься бегом к остальным, видя их тревогу. Локарт поравнялся с ним.

– «Шамал»? – спросил он; ему приходилось чуть не бежать, чтобы не отставать от Мак-Айвера.

– Да, Энди нажал кнопку ровно в семь, как планировалось, Скрэг и Руди в курсе и уже, наверное, в воздухе, – ответил Мак-Айвер; слова торопились наружу, наталкиваясь одно на другое. Он не заметил отчаяния, внезапно проступившего на лице Локарта. Они подошли к Эйру и механикам. – «Шамал»! – прохрипел Мак-Айвер им всем, и слово прозвучало как призывный набат.

– Чудненько. – Голос Фредди Эйра звучал бесстрастно, свое возбуждение он прятал глубоко внутри.

У остальных это не получилось:

– Почему задержка? Что случилось?

– Потом расскажу, запускайте двигатели, все за дело! – Мак-Айвер направился к первому 212-му, Эйр – ко второму, механики уже забирались в пассажирские салоны. В этот момент штабная машина с полковником Чангизом и несколькими военнослужащими с базы влетела на их территорию и остановилась у здания управления компании. Все солдаты были вооружены, все носили на рукаве «зеленые повязки».

– А, капитан, вы везете министра Киа назад в Тегеран? – Чангиз выглядел немного сбитым с толку и сердитым.

– Да-да, везу, в десять, в десять часов.

– Я получил записку, что он хочет перенести свой отлет на восемь утра, но вы не должны вылетать раньше десяти, как указано в вашем разрешении на полет. Вам ясно?

– Да, но…

– Я бы позвонил, но ваши телефоны опять не работают, и что-то случилось с вашей радиостанцией. Вы что, совсем не смотрите за своим оборудованием? Она работала, потом вдруг перестала. – Мак-Айвер наблюдал, как полковник заметил три вертолета, выстроенные в ряд, двинулся в их сторону. – Я и не знал, что у вас на сегодня запланированы коммерческие полеты.

– Мы просто выполняем наземную проверку одного и проверяем электронное оборудование на другом перед завтрашней сменой вахты на вышке «Абу Сал», полковник, – торопливо объяснил Мак-Айвер и добавил, чтобы еще больше отвлечь его: – А что за проблема с министром Киа?

– Никакой проблемы, – раздраженно ответил Чангиз, взглянул на часы и передумал осматривать вертолеты. – Пошлите кого– нибудь, чтобы починил радиостанцию, а вы отправляетесь со мной. Мулла Хусейн хочет вас видеть. Мы успеем вернуться до вашего вылета.

Локарт заставил свой рот шевелиться:

– Я с удовольствием отвезу к мулле капитана Мак-Айвера через минуту-другую, тут есть несколько вопросов, которые он дол…

– Хусейн хочет видеть капитана Мак-Айвера, а не вас. Немедленно! А вы займитесь радиостанцией! – Чангиз приказал своим людям ждать его, сел за руль и знаком показал Мак-Айверу, чтобы тот садился рядом. Мак-Айвер автоматически подчинился.

Чангиз уехал вместе с ним, а его водитель направился к зданию управления; остальные военнослужащие разбрелись по базе, с любопытством поглядывая на вертолеты. Оба 212-х были забиты последними из дорогих запчастей, загруженных вчера ночью. Стараясь держаться непринужденно, механики закрыли дверцы и принялись надраивать блестящие бока вертолетов.

Эйр и Локарт смотрели вслед удаляющейся машине.

– Что теперь? – спросил Эйр.

– Не знаю… мы не можем улететь без него. – Локарта подташнивало.

Бендер-Делам.07.26. Четыре 212-х были выкачены из ангаров и расставлены для взлета. Фаулер Джоунз и остальные три механика делали вид, что чем-то заняты в конце пассажирских отсеков, нетерпеливо ожидая взлета. Тяжелые двухсотлитровые бочки с дополнительным топливом были закреплены у стен. Много ящиков с запчастями. Под брезентом были спрятаны чемоданы.

– Ну давайте же, поехали, маму вашу так и эдак, – пробормотал Фаулер Джоунз, вытирая пот с лица; воздух в салоне пропитался тяжелым запахом горючего.

Через открытую дверцу он видел Руди, Шандора и Папашу Келли, все еще стоявших в ангаре; все было готово согласно плану, не было лишь последнего пилота, Дюбуа, который опаздывал на десять минут, и никто понятия не имел, задержал ли его по дороге директор базы Нумир, кто-то из сотрудников или «зеленые повязки». Потом он увидел Дюбуа, появившегося на пороге своего трейлера, и его чуть удар не хватил. С галльским безразличием Дюбуа держал в руке чемодан; его плащ был наброшен на руку. Когда он проходил мимо конторы, в окне появился Нумир.

– Пошли, – проскрежетал Руди и направился к своей кабине со всем спокойствием, на какое был способен. Он сел в кресло, пристегнулся и ткнул пальцем в кнопку запуска двигателей.

Шандор проделал то же самое, Папаша Келли отстал от них на секунду. Лопасти начали вращаться, набирая скорость. Дюбуа лениво кинул чемодан Фаулеру, аккуратно положил плащ на деревянный ящик, уселся на место пилота и тут же запустил двигатели, не беспокоясь о том, чтобы пристегнуться или заглянуть в памятку пилота. Фаулер бормотал под нос неразборчивые ругательства. Их реактивные двигатели ровно набирали обороты, и Дюбуа принялся насвистывать какую-то песенку, поправил головные телефоны и теперь, когда все было готово, застегнул ремень безопасности. Он не видел, как Нумир выскочил из своего трейлера.

– Куда это вы направляетесь?! – прокричал он Руди в боковое окно кабины.

– Завод «Иран-Тода». Все указано в манифесте. – Руди продолжал щелкать выключателями. ОВЧ-связь включена, ВЧ-связь включена, стрелки приборов перебираются на зеленое поле.

– Но вы не запросили у Абадана разрешения на запуск двигателей, и…

– Сегодня священный день, ага, вы можете сделать это вместо нас.

Нумир злобно прокричал:

– Это ваша обязанность! Вы должны дождаться Затаки. Вы должны подождать, пока полко…

– Совершенно верно, и я хочу быть уверен, что мой вертолет готов к полету сразу же, как он появится. Ведь это очень важно, чтобы он был доволен, не так ли?

– Да, но почему Дюбуа берет с собой чемодан?

– О, ну, вы знаете французов, – сказал Руди первое, что пришло ему в голову, – гардероб для них важней всего. Он уверен, что его оставят обслуживать «Иран-Тода», и взял с собой запасную форму. – Его большой палец в перчатке застыл над переключателем на передачу на стойке. Не надо, приказал он себе, наберись терпения, они все знают, что нужно делать, наберись терпения.

В следующий момент за спиной Нумира сквозь пелену – видимость составляла всего несколько сот шагов – он увидел грузовик с «зелеными повязками», который неуклюже протиснулся в главные ворота и остановился; вой вертолетных двигателей заглушал шум его мотора. Но это оказался не Затаки, просто «зеленые повязки», которые их обычно охраняли; они встали группой рядом с грузовиком и с любопытством разглядывали вертолеты. Никогда еще четыре 212-х не взлетали одновременно.

В наушниках Руди услышал голос Дюбуа: «Я готов, mon vieux», – потом о готовности доложил Папаша Келли, за ним – Шандор, и Руди щелкнул переключателем и скомандовал в подвесной микрофон:

– Поехали! – наклонился к окошку и подозвал Нумира: – Остальным ждать нет нужды, я подожду.

– Но вам было приказано вылетать группой, и ваши разрешения… – Голос директора базы утонул в реве двигателей, включенных на полную мощность по процедуре экстренного взлета в соответствии с планом, который пилоты согласовали между собой вчера вечером: Дюбуа пошел вправо, Шандор – влево, Келли – прямо, как стайка разлетающихся бекасов. Через несколько секунд они были в воздухе и легли на курс, держась на самой малой высоте. Лицо Нумира побагровело: – Но вам же было при…

– Это для вашей безопасности, ага, мы стараемся защитить вас! – крикнул Руди, стараясь перекрыть рев двигателей, и снова махнул ему рукой; стрелки всех его приборов были на зеленом. – Так лучше, ага, так мы сделаем свое дело, и никаких проблем. Мы должны защитить вас и «Иран Ойл». – В наушниках он услышал встревоженный голос Дюбуа, нарушившего обязательное радиомолчание:

– Автомобиль! Почти у самых ворот!

В тот же миг Руди и сам увидел его и узнал Затаки на переднем сиденье.

– Ага, я просто поднимусь на пару метров, у меня датчик крутящего момента что-то подпрыгнул…

То, что Нумир прокричал в ответ, потонуло в реве двигателей и шуме винтов. Затаки был от них всего в нескольких сотнях метров. Руди почувствовал, как лопасти вгрызаются в воздух, и машина пошла вверх. Мгновение ему казалось, что Нумир был готов запрыгнуть на шасси, но иранец пригнулся, уклоняясь, полоз задел его, и он упал, а Руди повел вертолет вперед и тяжело полетел прочь, готовый лопнуть от возбуждения. Впереди остальные машины ждали на своих позициях над топью. Он покачал свой вертолет с боку на бок, присоединяясь к ним, показал им большой палец и стремительно повел их к Персидскому заливу в четырех милях впереди.

Нумир, задыхаясь от ярости, поднялся на ноги, и автомобиль Затаки с визгом затормозил рядом с ним.

– Клянусь Аллахом, что тут происходит? – в бешенстве прокричал Затаки, выскакивая из машины; вертолеты уже растаяли в пелене дождя, и теперь быстро затихал звук их двигателей. – Они же должны были дождаться меня!

– Я знаю, знаю, полковник, я говорил им, но они… они просто взлетели и… – Нумир пронзительно вскрикнул, когда кулак врезался ему сбоку в лицо, сбив его с ног. «Зеленые повязки» равнодушно смотрели на происходящее, привыкнув к подобным вспышкам ярости. Один из них помог Нумиру подняться, легонько шлепнул его по щеке, помогая прийти в себя.

Затаки еще некоторое время изрыгал в небо проклятия, а когда приступ миновал, приказал охраннику:

– Возьми этот кусок верблюжьего помета с собой и следуй за мной. – Быстро шагая мимо открытого ангара, он увидел в глубине два аккуратно припаркованных 206-х, разложенные тут и там запчасти, включенный вентилятор, сушивший свежую краску, – весь тщательно подготовленный Руди камуфляж, который должен был выиграть для них несколько драгоценных минут. – Я заставлю этих собак пожалеть, что они не дождались меня, – пробормотал он, чувствуя, как у него разболелась голова.

Ударом ноги он распахнул дверь в контору, быстро прошел к радиопередатчику и уселся перед ним.

– Нумир, вызови мне этих людей и переключись на громкую связь!

– Но Джахан, наш радиооператор, еще не пришел, а я не…

– Делай!

Перепуганный иранец включил ОВЧ-радиостанцию, из разбитого рта капала кровь, он едва мог говорить.

– База вызывает капитана Лутца! – Нумир подождал, потом повторил вызов, добавив: – Срочно!

На борту вертолетов. Они шли на высоте едва трех метров над заболоченной местностью, держась на расстоянии нескольких сот метров друг от друга, когда в наушниках раздался злой голос Затаки:

– Приказываю всем вертолетам вернуться на базу, повторяю, вернуться на базу! Прием! – Руди слегка подрегулировал мощность двигателей. В ближайшем к нему вертолете он увидел, как Марк Дюбуа показал пальцем на свои наушники и сделал непристойный жест. Он улыбнулся и сделал то же самое, потом заметил, что по лицу его струится пот. – ПРИКАЗЫВАЮ ВСЕМ ВЕРТОЛЕТАМ ВЕРНУТЬСЯ НА БАЗУ! ВСЕМ…

Аэродром.

– …ВЕРТОЛЕТАМ ВЕРНУТЬСЯ НА БАЗУ. – Затаки орал в микрофон во всю силу. – ВСЕМ ВЕРТОЛЕТАМ ВЕРНУТЬСЯ НА БАЗУ!

Только треск атмосферных помех в ответ. Внезапно Затаки швырнул микрофон на стол.

– Свяжитесь с диспетчерской службой Абадана! БЫСТРО! – прокричал он.

Нумир, дрожа от ужаса, с окровавленной бородой – кровь так и не перестала течь, – переключил каналы и после шестого вызова, на этот раз на фарси, связался с вышкой.

– Говорит служба управления полетами Абадана, ага, слушаю вас.

Затаки вырвал у него микрофон.

– Говорит полковник Затаки, Революционный комитет Абадана, – сказал он на фарси, – я говорю с вами с летного поля Бендер-Делама.

– Мир вам, полковник. – Голос в микрофоне был очень почтителен. – Чем мы можем быть вам полезны?

– Четыре наших вертолета поднялись в воздух без разрешения, направляясь на завод «Иран-Тода». Верните их на базу, пожалуйста.

– Подождите минуту, прошу вас. – Приглушенные голоса. Затаки ждал, его лицо покрывали багровые пятна. Ожидание тянулось бесконечно, потом: – Вы уверены, ага? Мы не видим их на экранах радаров.

– Разумеется, я уверен. Верните их на базу!

Снова приглушенные голоса и снова ожидание. Затаки был готов взорваться, потом голос на фарси произнес:

– Четырем вертолетам, покинувшим Бендер-Делам, приказано вернуться на свою базу. Пожалуйста, подтвердите выполнение данной команды. – Передача была выполнена неумело и ее повторили, потом тот же голос добавил: – Может быть, их рации не работают, ага, да пребудут с вами благословения Аллаха.

– Продолжайте вызывать их! Они идут на малой высоте и направляются в сторону «Иран-Тода».

Вновь неразборчивые голоса, потом внезапно раздался голос, говоривший на американском английском:

– О'кей, я сам этим займусь! Говорит воздушная диспетчерская служба Абадана. Вертолеты, идущие курсом 090 градусов, вы слышите меня?

Кабина пилота Дюбуа. Его компас показывал направление 091 градус. Снова в наушниках раздался отчетливый голос:

– Говорит воздушная диспетчерская служба Абадана, вертолеты, идущие курсом 090 градусов в миле от побережья, как слышите меня? – Пауза. – Диспетчерская служба Абадана. Вертолетам, идущим курсом ноль-девять-ноль градусов, переключиться на канал сто двадцать один и девять… как слышите меня? – Это был канал экстренной связи, прием на котором на всех вертолетах должен был осуществляться автоматически. – Вертолетам, идущим курсом на расстоянии мили от побережья, вернуться на базу! Как слышите меня?

Сквозь пелену дождя Дюбуа видел быстро приближавшуюся береговую линию, до нее оставалось не больше полумили, но он сомневался, чтобы на такой малой высоте они каким-то образом могли быть замечены радаром. Он посмотрел влево. Руди показал на наушники и приложил палец к губам, сигнализируя молчание. Он показал ему большой палец и передал команду Шандору, который был справа от него, потом повернулся и обнаружил, что Фаулер Джоунз забирается к нему в кабину и усаживается рядом. Он показал ему на запасную пару наушников, висевших над сиденьем. Голос теперь звучал менее четко:

– Всем вертолетам, вылетевшим из Бендер-Делама направлением «Иран-Тода», вернуться на базу. Как слышите меня?

Фаулер, присоединившийся к ним через свои головные телефоны, сказал в интерком:

– Надеюсь, этот Долбарь заткнется-таки!

Потом голос заговорил вновь, и их улыбки погасли.

– Диспетчерская служба Абадана вызывает полковника Затаки. Как слышите меня?

– Слышу вас, продолжайте.

– У нас мелькнул короткий след на радаре, вероятно, ничего существенного, но это мог бы быть вертолет или плотная группа вертолетов, идущая курсом 090 градусов, – сила передаваемого сигнала постепенно слабела, – он привел бы их прямо…

Летное поле.

– …«Иран-Тода». Запуск двигателей без разрешения и уклонение от радиоконтакта – серьезные нарушения. Пожалуйста, передайте нам их позывные и имена пилотов. ОВЧ-связь на «Иран-Тода» по-прежнему не работает, иначе мы связались бы с ними. Предлагаю вам направить туда людей, чтобы арестовать пилотов и немедленно доставить их в комитет службы управления полетами Абадана за нарушение правил полетов. Как поняли меня?

– Да… да, понял вас. Спасибо. Минутку. – Затаки пихнул микрофон в руки Нумиру. – Я отправляюсь на «Иран-Тода»! Если они вернутся до того, как я до них доберусь, они под арестом! Сообщите службе управления полетами все, что они хотят знать! – Он стремительно вышел, оставив на базе трех человек с пулеметами.

Нумир начал перечислять в микрофон:

– Службе управления полетами Абадана, говорит Бендер-Делам. HVV, HGU, HKL, HXC, все 212-е. Капитаны Руди Лутц, Марк Дюбуа…

Кабина пилота Папаши Келли.

– …Шандор Петрофи и Игнатий Келли, все временно командированы полковником Затаки из компании «Иран Ойл» в «Иран-Тода».

– Благодарю вас, Бендер-Делам, держите нас в курсе.

Келли посмотрел направо и с энтузиазмом показал большой палец Руди, который кивнул в ответ…

Кабина пилота Руди.…и показал большой палец Дюбуа, который, в свою очередь, кивнул ему. Потом он еще раз всмотрелся в пелену дождя.

Идущие тесной группой вертолеты были почти над береговой линией. «Иран-Тода» лежал слева от них в полумиле, но Руди сквозь туман и дождь не видел его совершенно. Он немного прибавил скорости, чтобы выйти вперед, потом поменял курс с южного на восточный. Его новый курс намеренно проходил прямо над заводом, и он увеличил высоту, но лишь настолько, чтобы пройти выше заводских сооружений. Нефтеперерабатывающий комплекс пронесся под ними за несколько секунд, но он знал, что люди внизу не могли их не заметить благодаря внезапному реву и грохоту, сопровождавшему их появление. Пролетев мимо, он снова прижался к земле и остался на том же курсе, двигаясь теперь прочь от залива на десять с небольшим миль. Местность здесь была пустынная, ни одной деревни поблизости. В соответствии с их планом он снова повернул строго на юг и устремился к морю.

Видимость тут же начала падать. На высоте шести метров она составляла чуть больше четырехсот метров при частичной белой мгле, когда разделительная линия между небом и морем была неопределимой. Впереди, почти прямо по курсу, в ста с небольшим километрах, лежал остров Харк с его крайне мощным радаром, а позади него, еще примерно в четырехстах километрах, находилось место их посадки – Бахрейн. Не меньше двух часов полета. С этим ветром – больше: юго-восточный с его семнадцатью метрами в секунду при пересчете давал десять метров в секунду, которые дули им в лоб.

Здесь, в густом тумане на низкой высоте, лететь было опасно. Но они полагали, что им удастся проскользнуть под радаром, если у экранов кто-то и дежурил сегодня, и избежать встречи с истребителями-перехватчиками, если таковые будут.

Руди подвигал ручку управления из стороны в сторону, покачав свой вертолет, потом на секунду нажал кнопку передачи ВЧ-связи.

– Дельта Четыре, Дельта Четыре, – четко произнес он. Это был их код для Эль-Шаргаза, означавший, что все четыре машины из Бендер-Делама были в порядке и покидали иранское побережье. Он увидел, как Дюбуа показал пальцем наверх, прося его подняться повыше. Руди покачал головой, показал вперед и вниз, приказывая им оставаться внизу и держаться плана. Они послушно развернулись в линию и все вместе оставили позади землю и направились в сгущающийся туман.

Управление компании в Эль-Шаргазе. Гаваллан говорил по телефону с больницей:

– Скорее. Соедините меня, пожалуйста, с капитаном Старком… Привет, Дюк, это Энди. Просто хотел сообщить тебе, что минуту назад мы получили от Руди «Дельта Четыре», ну разве это не чудесно?

– Замечательно, здорово! Фантастика! Четыре вытащили, пять осталось!

– Да, только вообще-то шесть, не забывай про Эрикки…

 

ГЛАВА 61

Ленге. 08.04. Скраггер все еще ждал в приемной полицейского участка. Он с безутешным видом сидел на деревянной скамье перед полицейским капралом, который взирал на него сверху вниз из-за стола, стоявшего позади высокой, по грудь, перегородки.

Скраггер в который раз взглянул на часы. Он приехал в 7.20 на случай, если участок откроется раньше, но капрал прибыл только в 7.45 и вежливо махнул рукой в сторону скамьи, приглашая Скраггера подождать. Это было самое долгое ожидание в его жизни.

Руди и ребята из Ковисса уже, должно быть, в воздухе, расстроенно думал он, точно так же, как и мы были бы, если бы не эти чертовы паспорта, будь они неладны. Еще минута – потом все. Больше ждать нельзя; у нас и так уйдет не меньше часа на то, чтобы убраться отсюда, и уж как пить дать, что-нибудь где-нибудь на одной из трех баз не состыкуется, обязательно какой-нибудь не в меру любопытный хрен начнет задавать вопросы и разожжет пожар в эфире – не говоря уже об этом занудном Сиамаки. Вчера ночью Скраггер включил ВЧ-связь и слушал его обидчиво-раздражительные звонки Гаваллану в Эль-Шаргаз и Мак-Айверу в Ковисс, которому он сказал, что встретит его сегодня в аэропорту Тегерана.

Чертов зануда! Но я все равно думаю, что поступил правильно, не позвонив Энди и не отменив операцию. Черт, нам выбираться легче всех, а если бы я отложил «Шамал» до завтра, стряслось бы еще что-нибудь, у нас или у других, и Маку уже никак было бы не отвертеться от полета назад в Тегеран с этим растреклятым Киа. Так рисковать я не могу, просто не могу. По голосу легко можно было понять, что Мак нервничает, как старуха, пустившаяся по морю в корыте.

Дверь открылась, и он поднял голову. Двое молодых полицейских вошли в участок, волоча с собой молодого человека в грязной разорванной одежде и с лицом в кровоподтеках.

– Кто такой? – спросил капрал.

– Вор. Мы поймали его с поличным, капрал, этот несчастный дурень крал рис у базаари Ишмаэля. Мы схватили его во время патрулирования, перед самым рассветом.

– На все воля Аллаха. Посадите его во вторую камеру. – Потом капрал заорал на юношу, заставив Скраггера, не понимавшего фарси, вздрогнуть: – Сын собаки! Как ты мог быть настолько тупым, чтобы попасться? Разве ты не знаешь, что теперь тебе уже не отделаться простыми побоями? Сколько раз вам всем надо повторять? Теперь действует закон ислама! Закон ислама!

– Я… я хотел есть… мои…

Насмерть перепуганный юноша застонал, когда один из жандармов грубо тряхнул его.

– Голод не оправдание, клянусь Аллахом. Я сам хочу есть, наши семьи голодают, мы все голодные, конечно, мы голодные! – Они вдвоем потащили молодого человека из комнаты.

* * *

Капрал обругал его еще раз, жалея его про себя, потом бросил взгляд на Скраггера, коротко кивнул и вернулся к своей работе. Как глуп этот иностранец, что пришел сюда в Священный день, но если этому старику хочется весь день и всю ночь дожидаться сержанта, который придет завтра утром, он может ждать здесь весь день и всю ночь.

Его карандаш шумно скрипел по бумаге, вызывая у Скраггера оскомину. 8.11. Он угрюмо поднялся, притворился, что благодарит капрала, который из вежливости уговаривал его остаться. Потом направился к двери – и едва не налетел лбом на Кешеми.

– О, извини, приятель! Салам, ага Кешеми, салам.

– Салам, ага. – Кешеми прочел на лице Скраггера облегчение и нетерпение. Сардоничным жестом он предложил ему подождать и подошел к столу; его проницательные глаза читали капрала как открытую книгу. – Приветствую тебя, Ахмед, мир тебе.

– И вам, ваше превосходительство сержант Кешеми.

– Какие неприятности у нас были сегодня? Я знаю, чего хочет этот иностранец.

– Около полуночи возле доков прошла еще одна встреча исламских марксистов. Один моджахед убит, и семь сидят у нас в камерах – проблем не возникло, засада прошла легко, благодарение Аллаху, и «зеленые повязки» нам помогли. Что мы будем с ними делать?

– Следовать правилам, – терпеливо объяснил Кешеми. – Передать заключенных Революционному комитету, когда они появятся здесь завтра утром. Дальше? – Капрал рассказал ему про молодого человека. – С ним – то же самое. Сын собаки, что попался!

Через дверцу в перегородке Кешеми прошел к сейфу, достал ключ и начал открывать его.

– Хвала Аллаху, я-то думал, что ключ потерялся, – сказал капрал.

– Он и потерялся, но Лафти его нашел. Я был у него дома сегодня утром. Ключ лежал у него в кармане. – Паспорта лежали на коробках с патронами. Он отнес их на стол, тщательно проверил, подписал визу от имени Хомейни, проверил еще раз. – Держите, ага пилот, – сказал он, протягивая их Скраггеру.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, до свидания.

– До свидания, ага. – Сержант Кешеми пожал протянутую руку, проводил Скраггера задумчивым взглядом. В окно он видел, как Скраггер сел в машину и быстро уехал. Слишком быстро. – Ахмед, у нас в машине есть бензин?

– Вчера был, ваше превосходительство.

Аэропорт Бендер-Делама. 08.18. Нумир теперь в панике перебегал от одного трейлера, где жили механики, к другому, но все они были пусты. Он бросился назад в контору. Джахан, их связист, в изумлении поднял на него глаза.

– Никого нет! Их никого нет, ни пилотов, ни механиков… и большая часть их вещей тоже пропала! – запинаясь, проговорил Нумир; на его лице все еще багровел след удара, полученного им от Затаки. – Сыновья собаки!

– Но… Но они просто полетели в «Иран-Тода», ваше пре…

– Говорю тебе, они сбежали, и сбежали с нашими вертолетами!

– Но два наших 206-х стоят в ангаре, я сам видел, и даже фен работает, сушит краску. Его превосходительство Руди не стал бы оставлять работающий фен без при…

– Клянусь Аллахом, говорю тебе, они сбежали!

Джахан, иранец средних лет в очках, включил ВЧ-связь:

– Капитан Руди, говорит база, как слышите меня?

Кабина пилота Руди. И Руди, и его механик Фэгануитч отчетливо слышали вызов: «База вызывает капитана Руди, как слышите меня?» Руди чуть-чуть подправил дифферент и снова расслабился, посмотрев направо и налево. Он увидел, как Келли показал на свои головные телефоны, поднял два пальца, развел их буквой V. Руди кивнул. В следующий момент улыбка исчезла с его лица.

– Тегеран, говорит Бендер-Делам, как слышите меня? – Все пилоты напряглись. Ответа не последовало. – Ковисс, говорит Бендер-Делам, как слышите меня? – Молчание. – Ленге, говорит Бендер-Делам, как слышите меня?

– Бендер-Делам, слышу вас два на пять, продолжайте.

Джахан тут же быстро затараторил на фарси, которого Руди не понимал, потом оба оператора какое-то время обменивались репликами. После паузы Джахан сказал по-английски:

– Тегеран, говорит Бендер-Делам, как слышите меня? – Треск помех. Вызов повторился. Треск. Потом: – Ковисс, как слышите меня? – Потом снова молчание.

– Это ненадолго, – пробормотал Руди.

– Что все это значило, капитан? – спросил Фэгануитч.

– Нас застукали. Едва пятьдесят минут прошло, как мы в воздухе, а нас уже застукали!

Базы истребителей находились повсюду вокруг них, и впереди располагалась еще одна, большая и очень эффективная, на острове Харк. Он ни на секунду не сомневался, что, если их перехватят, они будут сбиты, как был сбит НВС. На законном основании, подумал он, чувствуя тошноту. И хотя в данный момент они были в достаточной безопасности здесь внизу, над самыми волнами, где видимость составляла менее четырехсот метров, пройдет немного времени, дымка исчезнет, и они окажутся совершенно беспомощны. Снова раздался голос Джахана:

– Тегеран, говорит Бендер-Делам, как слышите меня? – Молчание. – Ковисс, как слышите меня? – Нет ответа.

Руди чертыхнулся про себя. Джахан был хорошим связистом, настойчивым, он будет вызывать и вызывать, пока Ковисс или Тегеран не откликнутся. А потом? Это их проблема, не моя. Моя – вытащить мою четверку целыми и невредимыми, больше мне ни о чем тревожиться необязательно. Я должен вывести свою четверку в целости и сохранности.

В трех-четырех метрах под ним катились волны, пока еще без белых барашков, но серые и сердитые, и ветер не ослаб. Он посмотрел на Келли и покачал рукой вправо-влево; этот жест обозначал, что им следует разойтись пошире и не стараться поддерживать визуальный контакт, если видимость упадет. Келли показал, что понял его. Руди передал тот же сигнал Дюбуа, который передал его Шандору, летевшему крайним справа. Потом Руди занялся тем, чтобы выжать максимум расстояния из минимума топлива, напряженно всматриваясь в белую мглу впереди. Скоро они будут в глубине настоящих морских путей.

Ленге, аэродром. 08.31.

– Господи, Скрэг, мы уж думали, что тебя арестовали, – выпалил Восси, подбегая к машине, Вилли рядом с ним, у обоих едва ноги не подгибались от облегчения. Их три механика тоже столпились вокруг. – Что случилось?

– Я получил паспорта, так что приступаем.

– У нас проблемы. – Восси был белым как мел.

Скраггер поморщился; он был все еще в поту от напряженного ожидания и поспешного возвращения.

– Так, что на этот раз?

– Али Паш здесь. Сидит на ВЧ-связи. Утром пришел, как обычно, мы попробовали отослать его домой, но он не ушел и…

Вилли нетерпеливо встрял:

– И последние пять минут, Скрэг, последние пять или десять минут он, разрази меня гром, ведет себя очень странно и…

– Словно ему вибратор в задницу затолкали, Скрэг, никогда его таким не видел… – Восси замолчал.

Али Паш вышел на веранду перед комнатой, где помещалась радиостанция, и настойчиво замахал Скраггеру рукой.

– Иду, Али, – крикнул ему Скраггер. Бенсону, их главному механику, он прошептал: – Ты и твои ребята готовы?

– Так точно. – Бенсон был маленьким, жилистым – и сильно нервничал. – Я отнес ваши вещи в машину как раз перед тем, как появился Али Паш. Так мы даем деру?

– Подождите, пока я схожу в контору. Все…

– Мы получили «Дельта Четыре», Скрэг, – сказал ему Вилли, – от остальных пока ничего.

– Отлично. Все ждут, когда я дам сигнал. – Скраггер сделал глубокий вдох и зашагал к конторе, поздоровавшись по пути с «зелеными повязками». – Салам, Али Паш, добрый день, – сказал он, подойдя к двери; он сразу отметил его нервозность и тревогу, – я ведь вроде дал тебе на сегодня выходной.

– Ага, тут кое-что…

– Минутку, сынок! – Скраггер повернулся и с притворным раздражением крикнул: – Бенсон, я же сказал тебе, если вы с Дрю хотите отправиться на пикник, поезжайте, но к двум часам чтоб были на месте, а не то смотрите! А вы двое какого черта стоите выглядываете? Вы собираетесь проводить наземную проверку или нет?

– Да, Скрэг, извини, Скрэг!

Он едва не рассмеялся, глядя, как они в спешке натыкались друг на друга; Бенсон и американский механик Дрю прыгнули в старый фургончик и покатили прочь, Восси и Вилли направились к своим кабинам. Войдя внутрь конторы, он вздохнул посвободнее, поставил портфель с паспортами на стол.

– Ну, что у тебя за проблема?

– Вы улетаете от нас, ага, – сказал молодой иранец, ошарашив Скраггера.

– Ну, мы… э-э… мы не улетаем, – начал Скраггер, – мы проводим наземную про…

– Да нет, вы улетаете, улетаете! На завтра… на завтра нет никакой смены, чемоданы не нужны, а я видел агу Бенсона с чемоданами… и почему все запчасти отправили куда-то, и всех пилотов и механиков… – По щекам молодого человека побежали слезы. – Это правда.

– Послушай, сынок, ты расстроен. Возьми выходной, отдохни.

– Но вы же улетаете, как и те, из Бендер-Делама, вы улетаете сегодня, а что будет с нами?

Громкая тирада на фарси в динамике радиостанции заглушила его. Молодой человек вытер рукой слезы, переключился на передачу и ответил на фарси, потом добавил по-английски: «Режим ожидания один», – и с несчастным лицом повернулся к Скраггеру:

– Это снова был ага Джахан, он повторил то, что говорил десять минут назад. Их четыре 212-х исчезли, ага. Просто пропали, ага. Они поднялись в воздух в семь тридцать две, направляясь в «Иран-Тода», но садиться там не стали, а полетели дальше в глубь суши.

Скраггер нащупал рукой стул, стараясь сохранять спокойствие. Рация снова ожила, на этот раз по-английски:

– Тегеран, говорит Бендер-Делам, как слышите меня?

– Он вызывает Тегеран каждые несколько минут, и Ковисс тоже, но ответа нет… – Глаза иранца снова наполнились слезами. – Из Ковисса они тоже уже улетели, ага? И в Тегеране ваших людей уже нет? Что нам делать, когда вас не будет? – На площадке первый из 212-х с шумом запустил двигатели, сразу следом за ним загудел второй. – Ага, – обеспокоенно заговорил Али Паш, – мы же должны теперь запросить разрешение на запуск двигателей у Киша.

– Не стоит беспокоить их в выходной день, это же все-таки не полет, просто проверка, – сказал Скраггер. Он включил ОВЧ-рацию и вытер подбородок, чувствуя себя почему-то грязным и очень взволнованным. Али Паш ему нравился и то, что молодой человек сейчас говорил, было правдой. Без них здесь не будет ни работы, ни заработка, а для Али Паша останется только Иран, и один Бог знает, что тут произойдет.

В радиостанции возник голос Вилли:

– У меня датчик крутящего момента что-то барахлит, Скрэг.

Скраггер взял в руки микрофон:

– Перебирайся на «капустную грядку» и все там проверь. – «Капустной грядкой» они называли пятачок земли километрах в девяти от побережья, вдали от города, где они проверяли двигатели и могли отрабатывать действия в экстренных ситуациях. – Будь там, Вилли, возникнут какие-то проблемы – свяжись со мной, я всегда могу подвезти Бенсона, если тебе понадобится наладка. Как у тебя дела, Эд?

– Класс, просто класс, Скрэг, если вы не возражаете, я бы хотел поработать над действиями пилота при отключении двигателя, мне скоро лицензию продлять… Вилли мог бы меня погонять по процедурам, а?

– О'кей, свяжитесь со мной через час. – Скраггер подошел к окну, радуясь возможности повернуться спиной к Али Пашу и не видеть этих грустных, осуждающих глаз. Оба вертолета поднялись в воздух и полетели прочь от побережья. В конторе было как-то более душно, чем обычно. Он распахнул окно. Али Паш угрюмо сидел у радиостанции. – Почему бы тебе все же не взять выходной, парень?

– Я должен ответить Бендер-Деламу. Что мне им сказать, ага?

– А о чем Джахан тебя спрашивал?

– Он сказал, что ага Нумир хотел знать, не заметил ли я чего-нибудь странного, не происходило ли здесь что-нибудь странное, не вывозили ли отсюда запчасти, не улетали ли вертолеты, пилоты и механики.

Скраггер уставился на него.

– Мне кажется, ничего необычного тут не произошло. Я здесь, механики укатили на пикник, Эд и Вилли полетели проводить рядовые проверки. Все как всегда. Правильно? – Он, не опуская глаз, пытался волевым усилием склонить его на их сторону. У него не было аргументов, чтобы убедить его, он ничего не мог ему предложить, никакого пешкеша, разве что… – А ты одобряешь то, что здесь происходит, сынок? – осторожно спросил он. – Я имею в виду, то, что будущее сулит тебе здесь?

– Будущее? Мое будущее связано с компанией. Если… если вы улетите, то… тогда у меня не будет работы, я не… у меня не будет денег, чтобы же… я не… у меня ни на что не будет денег. Я единственный сын…

– Если бы ты захотел уехать, ну, тогда бы у тебя была твоя работа и будущее, если бы ты захотел… за пределами Ирана. Это гарантировано.

– Но… но что гарантировано, ага? Жизнь на вашем Западе, одному? Как быть с моими родителями, родственниками, моей юной невестой?

– На это я не могу дать тебе ответа, Али Паш, – сказал Скраггер, глядя на часы, остро ощущая, как утекает время, как мигают огоньки на аппаратуре, гудит ВЧ-радиостанция, внутренне готовясь к тому, чтобы скрутить этого молодого человека, который был выше его ростом, крупнее, моложе на тридцать пять лет, а потом разбить ВЧ-радиостанцию и дать деру. Извини, сынок, но так или иначе тебе придется нам помочь. Он как бы между делом придвинулся поближе, занимая более удобную позицию. – Вы в таких случаях обычно говорите «иншаллах», – мягко произнес он и приготовился.

Услышав эти слова из уст этого доброго, странного старика, которого он так уважал, Али Паш почувствовал, как его заливает волна теплоты.

– Это мой дом, ага, моя страна, – сказал он бесхитростно. – Имам есть имам, и он подчиняется только Богу. Будущее есть будущее и лежит в руке Аллаха. Прошлое – это тоже прошлое.

Прежде чем Скраггер успел его остановить, Али Паш вызвал Бендер-Делам и теперь говорил на фарси в микрофон. Оба оператора некоторое время беседовали друг с другом, потом Али Паш неожиданно быстро завершил сеанс связи и отключился. Он поднял глаза на Скраггера.

– Я не виню вас за то, что вы улетаете, – сказал он. – Спасибо вам, ага, за… за прошлое. – Он с большой тщательностью выключил радиостанцию, вынул из нее предохранитель и положил в карман. – Я сказал ему, что мы… что мы заканчиваем работу на сегодня.

Скраггер длинно выдохнул.

– Спасибо, сынок.

Дверь открылась. На пороге стоял Кешеми.

– Я хочу осмотреть базу, – сказал он.

Управление компанией в Эль-Шаргазе. Мануэла говорила:

– …а потом, Энди, радист из Ленге, Али Паш, сказал Джахану: «Нет, здесь ничего необычного не происходит», потом добавил как-то внезапно: «Я заканчиваю работу на сегодня. Я должен идти на молитву». Нумир тут же связался с ним повторно, прося подождать несколько минут, но ответа уже не было.

– Внезапно? – переспросил Гаваллан. Скот и Ноггер тоже внимательно слушали ее. – Как это внезапно?

– Ну, как будто ему все надоело или ему вдруг приставили пистолет к виску, – нахмурившись, ответила Мануэла. – А может быть, мне мерещится что-то, чего там и не было вовсе, Энди.

– Означает ли это, что Скраггер все еще там, или нет?

Скот и Ноггер поморщились, эта мысль приводила их в ужас. Мануэла нервно шевельнулась.

– Если бы он там был, разве он не взялся бы ответить сам, чтобы дать нам знать? Думаю, я бы так и сделала. Может быть, он… – Зазвонил телефон. Скот взял трубку. – Компания S-G? А, привет, Чарли, погоди секунду. – Он передал трубку отцу. – Из Кувейта…

– Привет, Чарли. Все хорошо?

– Да, спасибо. Я в кувейтском аэропорту, звоню из кабинета Патрика в управлении «Герни». – Хотя две их компании конкурировали друг с другом по всему миру, отношения у них были вполне дружеские. – Что новенького?

– Дельта Четыре, пока больше ничего. Я позвоню сразу же. Жан-Люк звонил из Бахрейна. Он у Деларна в региональном управлении «Эр де Франс». Дженни с тобой?

– Нет, она вернулась в отель, но я в полной готовности, жду, когда прибудет Мак и все остальные.

Гаваллан понизил голос:

– Ты сказал Патрику, Чарли? – Он услышал принужденный хохоток Петтикина.

– Забавная вещь, Энди, здешний представитель «Британских авиалиний», еще пара ребят и Патрик вместе с ними носятся с безумной идеей, будто мы что-то задумали. Вроде того, чтобы вытащить сюда всех наших птичек. Можешь себе представить?

Гаваллан вздохнул.

– Не беги впереди паровоза, Чарли, держись плана. – План состоял в том, чтобы держать язык за зубами, пока вертолеты из Ковисса не окажутся в системе управления воздушным движением Кувейта, после чего он должен был довериться Патрику. – Я позвоню, когда у меня будет что-нибудь. Пока… О, погоди минутку, чуть не забыл. Помнишь Росса, Джона Росса?

– Как я могу его забыть? А почему ты спрашиваешь?

– Я слышал, он в Международной больнице Кувейта. Проверь, как он, когда уладишь свои дела, хорошо?

– Конечно, съезжу непременно, Энди. А что с ним такое?

– Не знаю. Позвони мне, если будут какие новости. Пока. – Он повесил трубку. Еще один глубокий вздох. – В Кувейте народ уже в курсе.

– Господи, если все знают, то… – Скота прервал новый телефонный звонок. – Алло? Минуточку. Это мистер Ньюбери, пап.

Гаваллан взял трубку:

– Доброе утро, Роджер, как дела?

– О! Ну… э-э… это я у вас хотел спросить. Как все продвигается? Не для протокола, разумеется.

– Прекрасно, прекрасно, – уклончиво ответил Гаваллан. – Вы весь день у себя пробудете? Я забегу к вам, но сначала позвоню, когда буду выходить отсюда.

– Да, пожалуйста, заходите, я буду здесь до полудня. Длинный уик-энд, знаете ли. Пожалуйста, позвоните мне сразу же, как… э-э… услышите что-нибудь, – неофициально, по-дружески. Сразу же. Мы весьма беспокоимся и, ну, поговорим обо всем, когда вы появитесь. До скорого.

– Погодите минутку. У вас есть новости о молодом Россе?

– Да-да, есть. Сожалею, но, как мы узнали, он сильно пострадал, по прогнозам врачей, он не выживет. Чертовски обидно, но вот так обстоят дела. Увидимся до полудня. До встречи.

Гаваллан медленно положил трубку. Они все смотрели на него.

– Что стряслось? – спросила Мануэла.

– Очевидно… похоже, молодой Росс тяжело ранен, они не думают, что он выживет.

Ноггер пробормотал:

– Черт, надо же! Бог мой, это нечестно… – Он всем им без конца рассказывал про Росса, как он спас жизни им и Азадэ.

Мануэла перекрестилась и горячо помолилась Мадонне, чтобы она помогла ему, потом снова и снова молила Ее, чтобы все мужчины вернулись живыми и здоровыми, все без исключения, и Азадэ, и Шахразада, и пусть наступит мир, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

– Пап, а Ньюбери говорил, что там произошло?

Гаваллан покачал головой, едва слыша его. Он думал о Россе, одних лет со Скотом, более крепком, несокрушимом, закаленном, чем Скот, а теперь вот… Бедняга! Может быть, он еще выкарабкается… О боже, как я на это надеюсь! Что же делать? Продолжать то, что начал, это все, что ты можешь сделать. Азадэ будет убита, бедная девочка. И Эрикки будет убит так же, как Азадэ, он обязан ему ее жизнью.

– Я сейчас вернусь, – сказал он и вышел, направившись в другой кабинет в управлении, откуда он мог позвонить Ньюбери и поговорить с ним наедине.

Ноггер стоял у окна, глядя на солнечный день и на летное поле, не видя ни того ни другого. Перед его глазами стоял маньяк-убийца с дикими глазами на базе «Тебриз-1», державший на вытянутой руке отрубленную голову, воющий, как волк, на небо, ангел мгновенной смерти, который стал дарителем жизни – ему, Арберри, Дибблу и, больше всего, Азадэ. Бог, если ты – Бог, спаси его, как он спас нас…

– Тегеран, говорит Бендер-Делам, как слышите меня? Ковисс, говорит Бендер-Делам, как слышите меня? Эль-Шаргаз, говорит Бендер-Делам, как слышите меня?

– Пять минут, секунда в секунду, – пробормотал Скот. – Джахан не опаздывает ни на секунду, черт побери. Сиамаки ведь, кажется, говорил, что будет в управлении после девяти часов?

– Да-да, так и сказал. – Они все повернулись к часам на стене. 8.45.

Аэродром в Ленге. 09.01. Кешеми в ангаре разглядывал два запаркованных 206-х. Скраггер и Али Паш, стоя за его спиной, нервно наблюдали за ним. Луч солнца на мгновение пробил завесу туч и облаков и заискрился на боках 212-го, стоявшего на вертолетной площадке в пятидесяти шагах от них; рядом с вертолетом находились битая-перебитая полицейская машина и ее водитель, капрал Ахмед.

– Вы летали на таком, ваше превосходительство Паш? – спросил Кешеми.

– На 206-м? Да, ваше превосходительство сержант, – ответил Али Паш, улыбаясь своей самой приятной улыбкой. – Капитан иногда берет с собой меня или другого радиста, когда мы не на дежурстве. – Он очень сожалел, что ноги принесли сюда этого дьявола именно сегодня, больше чем сожалел, ибо теперь он неизбежно становился частью предательства – предательства, потому что нарушил правила, предательства, потому что лгал полиции, предательства, потому что не доложил о странных вещах, которые тут происходили. – Капитан и вас прокатит, стоит вам только пожелать, – сказал он приятным голосом; все его существо сейчас было сосредоточено на том, чтобы выбраться из той трясины, в которую его затолкали дьявол и капитан.

– Сегодня был бы подходящий день?

Али Паш едва не сломался под его испытующим взглядом.

– Разумеется, если вы попросите капитана, ага. Вы хотите, чтобы я его попросил?

Кешеми ничего не сказал, просто вышел из ангара, не обращая внимания на «зеленых повязок» – их сегодня на базе было с полдюжины, – которые с любопытством поглядывали на него. Он обратился к Скраггеру напрямую на фарси:

– Где сегодня все люди, ага?

Али Паш поработал переводчиком для Скраггера, хотя и изменял его слова, чтобы они звучали лучше и более приемлемо; он объяснил полицейскому, что, поскольку сегодня был священный день и коммерческие полеты не планировались, все иранские сотрудники, как и надлежит, получили выходной, что капитан приказал 212-м вылететь для проведения испытаний на отведенный для этого участок и отпустил остальных механиков на пикник и что сам он собирался идти в мечеть сразу же, как только его превосходительство сержант закончит то, что он хотел закончить.

Скраггер был в полном отчаянии от того, что не говорил на фарси, ему было мучительно сознавать, что он совершенно не контролирует ситуацию. Его жизнь и жизни его людей были сейчас в руках Али Паша.

– Его превосходительство спрашивает, что вы планируете на остаток дня.

– Чертовски хороший вопрос, – пробормотал Скраггер. Потом ему вспомнился их семейный девиз: «Тебя повесят за ягненка, тебя повесят за овцу, так что можно с тем же успехом забрать все чертово стадо». Этот девиз передавался в их семье из поколения в поколение от его предка, которого выслали в Австралию в начале XIX века. – Пожалуйста, скажите ему, что, как только он закончит, я собираюсь отправиться на «капустную грядку», поскольку Эд Восси нуждается в экзаменовке. Ему предстоит продлять свою летную лицензию.

Он стоял, смотрел и ждал, Кешеми задал вопрос, на который Али Паш ответил сам, и все это время Скраггер спрашивал себя, что ему делать, если Кешеми скажет: «Отлично, я полечу с вами».

– Его превосходительство спрашивает, не будете ли вы так любезны, чтобы одолжить полиции немного бензина?

– Чего?

– Ему нужен бензин, капитан. Он хочет занять у вас немного бензина.

– О! Разумеется, разумеется, ага. – На мгновение сердце Скраггера наполнилось надеждой. Стоп, сынок, не возбуждайся раньше времени, подумал он. «Капустная грядка» не так далеко отсюда, и Кешеми, возможно, нужен бензин, чтобы отправить туда машину, а он тем временем полетит туда со мной. – Пойдем, Али Паш, поможешь мне, – сказал он, не желая оставлять его наедине с Кешеми, и направился к насосу, махнув полицейской машине рукой. «Колдун» танцевал на своем шесте. Скраггер увидел, что высоко в небе собираются облака, среди которых были и дождевые, они двигались быстро, подгоняемые противным ветром. Здесь внизу ветер по-прежнему был юго-восточным, хотя и сместился еще больше к югу. Для нас хорошо, но для других означает более сильный встречный ветер, мрачно подумал он.

Вертолеты, приближающиеся к острову Киш. 09.07. Четыре вертолета Руди шли в пределах видимости друг друга, собравшись в более плотную группу, чем раньше, спокойно скользя над самыми волнами. Видимость варьировалась от двухсот до четырехсот пятидесяти метров. Все пилоты экономили топливо, стараясь выжать максимум расстояния, и Руди снова подался вперед, чтобы пощелкать ногтем по стеклу своего датчика топлива. Стрелка слегка шевельнулась, по-прежнему показывая чуть меньше половины бака.

– Нет проблем, Руди, датчик работает нормально, – сказал Фэгануитч в интерком. – У нас еще полно времени, чтобы дозаправиться, так? Идем по графику, как планировали, так?

– Так. – Руди все равно перепроверил расчеты; результат получался всегда один и тот же: топлива хватит до Бахрейна, но не хватит, чтобы иметь в баках положенный по правилам запас.

– Тегеран, говорит Бендер-Делам, как слышите меня? – снова прозвучал в наушниках голос Джахана, раздражая его своей настойчивостью. Мгновение Руди боролся с искушением отключить связь, но отказался от этой мысли, как от слишком рискованной…

– Бендер-Делам, говорит Тегеран, слышу вас четыре на пять, продолжайте!

Теперь ему в уши хлынул поток фарси. Руди разобрал «Сиамаки» несколько раз, но мало что еще, пока радисты обменивались репликами, потом он узнал голос Сиамаки, по обыкновению раздраженный, высокомерный и теперь еще очень сердитый. «Режим ожидания один, Бендер-Делам! Эль-Шаргаз, говорит Тегеран, как слышите меня? – Еще раз, теперь уже злее. – Эль-Шаргаз, говорит директор Сиамаки, как слышите меня?» – Молчание. Вызов повторился снова, тон стал еще более злым, потом прогремела тирада на фарси, и тут Фэгануитч вскрикнул:

– ПРЯМО ПО КУРСУ! Берегись!

Супертанкер длиной почти четверть мили надвигался на них из тумана всем бортом, громоздясь над ними, как великан перед мухой, неторопливо продвигаясь вверх по заливу к своему иракскому заправочному терминалу, гудя противотуманной сиреной. Руди понял, что попался в ловушку: он не успеет набрать высоту, у него нет пространства ни справа, ни слева и он не может уйти вбок, не столкнувшись с соседним вертолетом, поэтому он начал процедуру экстренного торможения. Келли слева, заложив предельной крутизны вираж, сумел проскочить вплотную к корме, Шандор, крайний справа, без проблем проходил мимо танкера спереди, Дюбуа не проходил, но мгновенно дал полный газ, рванул ручку управления вправо и на себя, входя на крутом подъеме в сумасшедший вираж, круче, круче, круче: 50–60–70–80 градусов, борт стремительно надвигается на них, он не успевает, «Espèce de con…», ручка на себя до отказа, перегрузка вдавливает его и Фаулера в сиденья, планшир танкера летит навстречу, и в следующий миг вертолет с ревом проносится над передней палубой, проскочив на сантиметр выше планшира, а палубная команда в ужасе бросается врассыпную. Очутившись в безопасности, Дюбуа тут же развернул вертолет на 18 градусов, чтобы вернуться за Руди, в призрачной надежде, что Руди каким-то образом удалось смягчить удар и выпрыгнуть в море.

Руди тянул на себя ручку управления, нос кверху, мощность на нуле, глядя, как падает его скорость, нос чуть выше, времени на молитву нет, нос еще выше, борт танкера все ближе и ближе, нос еще выше, вой сигнала аварийной потери скорости, нет, не спастись, звук сигнала режет уши, вертолет вот-вот рухнет, танкер в каких-то нескольких метрах, видны заклепки, иллюминаторы, ржавчина, отслаивающаяся краска, борт надвигается на них, но замедляясь, замедляясь, нет, слишком поздно, слишком поздно, но, может быть, еще получится смягчить удар, они рухнули вниз, ручка «шаг-газ» до конца вперед, двигатели – мгновенно на полную мощность, чтобы смягчить страшный удар и падение, и вдруг вертолет замер, зависнув в полутора метрах над водой, стрекочущие лопасти в каких-то дюймах от борта танкера, который мягко скользил мимо. Каким-то образом Руди отодвинулся на метр, потом еще на один и завис.

Когда глаза начали ловить предметы в фокус, он поднял голову. На капитанском мостике судна в такой вышине над ними он видел офицеров, пораженно смотревших на них сверху, большинство в ярости потрясали кулаками. Человек с багровым лицом поднес ко рту громкоговоритель и кричал им: «Идиот проклятый!» – но они его не слышали. Корма проплыла мимо; вода свирепо пенилась за ней, обдавая их брызгами.

– Я… мне нужно… мне нужно на рундук. – Еле двигая руками и ногами, Фэгануитч начал пробираться в пассажирский отсек.

Посиди там и за меня тоже, думал Руди, но сил на то, чтобы произнести это вслух, у него не было. Колени дрожали, зубы клацали. «Аккуратней», – процедил он, потом осторожно прибавил газу, набрал высоту и скорость и вскоре был в полной безопасности. Остальных нигде не было видно. Потом он разглядел возвращающегося Келли, который искал его. Обнаружив его, Келли радостно покачал свой вертолет с боку на бок, занял позицию рядом и вздернул большой палец. Чтобы другие не тратили драгоценное топливо, возвращаясь назад в поисках обломков, Руди поднес губы вплотную к микрофону и прошипел сквозь зубы: «Пип-пип-пип-пииип, пип-пип-пип-пииип, пип-пип-пип-пииип», – условный сигнал, о котором они договорились заранее, означавший, что каждый должен добираться до Бахрейна самостоятельно и что с ним все в порядке. Он услышал, как Шандор подтвердил прием той же приглушенной «морзянкой», потом Дюбуа, вынырнувший рядом из тумана, добавил к своей «морзянке» сымпровизированный треск помех, прибавил газа и унесся прочь. Но Папаша Келли покачал головой, давая ему понять, что предпочел бы остаться рядом. Руди показал рукой вперед.

В наушниках снова раздалось:

– Эль-Шаргаз, говорит ага Сиамаки из Тегерана, как слышите меня? – Потом что-то на фарси. – Эль-Шаргаз…

Управление компанией в Эль-Шаргазе.

– Говорит ага Сиамаки. – Потом еще одна тирада на фарси.

Гаваллан барабанил пальцами по столу, внешне спокойный, внутренне – нет. Ему не удалось связаться с Петтикином до того, как тот отправился в больницу, и он ничего не мог сделать, чтобы заткнуть глотку Сиамаки и Нумиру и избавить от них эфир. Скот немного убавил громкость, приглушив настойчивые взывания и притворяясь вместе с Ноггером, что они его нимало не заботят. Мануэла сдавленно произнесла:

– Он изрядно взбешен, Энди.

Ленге. 09.26. Скраггер держал пистолет заправочного шланга, из которого хлестал бензин в бак полицейской машины. Бензин вспенился в горловине, показывая, что бак переполнен, и обрызгал его. Чертыхнувшись себе под нос, он отпустил рычаг и повесил пистолет назад в заправочную колонку. Двое из «зеленых повязок» стояли рядом, внимательно наблюдая за ним. Капрал закрутил крышку бензобака. Кешеми что-то сказал Али Пашу на фарси.

– Его превосходительство спрашивает, не найдется ли у вас несколько двадцатилитровых канистр, капитан. Полных, разумеется.

– Конечно найдется. Почему бы нет? Сколько ему нужно?

– Он говорит, что мог бы увезти три в багажнике и две в салоне. Пять.

– Пять так пять.

Скраггер отыскал канистры, наполнил, и они вместе загрузили их в полицейскую машину. Не машина получилась, а «коктейль Молотова» какой-то, подумал он. Над головой быстро собирались грозовые облака. В горах сверкнула молния.

– Скажи ему, пусть лучше не курит в машине.

– Его превосходительство благодарит вас.

– Не за что. – С гор докатились раскаты грома. Опять сверкнуло. Скраггер смотрел, как Кешеми ленивым взглядом окидывает их лагерь. Двое «зеленых повязок» ждали. Остальные сидели на корточках под стеной, спрятавшись от ветра, безучастно поглядывая в их сторону. Больше он не мог этого выносить. – Ну что же, ага, мне, пожалуй, пора, – сказал он, показав рукой на свой 212-й и потом на небо. – О'кей?

Кешеми странно посмотрел на него.

– О'кей? Что о'кей?

– Я теперь лететь. – Скраггер покрутил рукой, изображая взлет вертолета и натянуто улыбаясь. – Спасибо, до свидания. – Он протянул иранцу руку.

Сержант взглянул на протянутую руку, потом на него, умные жесткие глаза пробуравили Скраггера насквозь. Потом сержант произнес:

– О'кей. Гуд-бай, ага, – и крепко пожал ему руку.

Пот стекал ручейками по лицу Скраггера, и ему приходилось делать над собой усилие, чтобы не вытирать его. Он кивнул Али Пашу. Ему очень хотелось попрощаться по-хорошему, хотелось пожать руку и ему, но он не решился испытывать судьбу, поэтому просто хлопнул его по плечу, проходя мимо.

– До встречи, сынок. Счастливых тебе дней.

– Мягких вам посадок, ага. – Али Паш наблюдал, как Скраггер забрался в кабину, поднял машину в воздух и помахал ему рукой, пролетая мимо. Он помахал рукой в ответ, потому что увидел, что Кешеми смотрит на него. – Если мне будет позволено, я попрошу вас извинить меня, ваше превосходительство сержант, я пойду закрою контору и отправлюсь в мечеть.

Кешеми кивнул и повернулся к улетавшему 212-му. Как плохо они умеют прятать свои секреты, подумал он, этот старый пилот и этот юный дуралей. Так легко читать мысли людей, если ты терпелив и знаешь, на что обращать внимание. Очень опасно улетать без официального разрешения. Чистое безумие! Люди – очень странные создания. На все воля Аллаха.

Один из «зеленых повязок» с АК-47 на плече, юноша с едва пробившейся бородкой, подошел ближе, подчеркнуто посмотрел на канистры с бензином на заднем сиденье. Кешеми не сказал ничего, просто кивнул ему. Юноша кивнул в ответ, с нахальным видом повернулся и присоединился к остальным.

Сержант сел за руль. Прокаженные сыновья собаки, сардонически подумал он, вы пока еще не закон в Ленге, хвала Аллаху.

– Поехали, Ахмед, пора. – Пока капрал усаживался рядом, Кешеми проводил глазами вертолет, который перевалил за гору и исчез. Мне все еще так легко поймать тебя, старик, говорил он себе, раздумывая в нерешительности. Так просто дать информацию по сети, наши телефоны работают, и у нас есть прямая связь с базой истребителей на Кише. Являются ли несколько галлонов бензина достаточным пешкешем за твою свободу, я еще не решил. – Я подброшу тебя до участка, Ахмед, потом возьму выходной до завтра. Машину я сегодня оставлю у себя.

Кешеми отпустил сцепление. Может быть, нам следовало бы улететь вместе с чужеземцами – заставить их взять нас, семью и меня, нетрудно, но это означало бы жизнь на неправильной стороне Персидского залива, жизнь среди арабов. Я никогда не любил арабов, никогда не доверял им. Нет, мой план лучше. Мы тихо отправимся по старой прибрежной дороге и будем ехать весь сегодняшний день и всю ночь, потом на лодке моего двоюродного брата – в Пакистан, у меня останется еще достаточно бензина для пешкеша. Многие из наших людей уже там. Я обеспечу хорошую жизнь моей жене и сыну и маленькой Соусан, пока, с помощью Аллаха, мы не сможем снова вернуться домой. Слишком много здесь сейчас ненависти, слишком много лет службы шаху за плечами. Хороших лет. Если уж говорить о шахах, то этот нас вполне устраивал. Платили нам исправно.

К северу от Ленге. 09.23. «Капустная грядка» лежала в десяти километрах к северо-востоку от базы – пустынная, бесплодная каменистая местность у подножия гор, и оба вертолета стояли рядом друг с другом, двигатели урчали на малых оборотах. Эд Восси пристроился у окна кабины пилота Вилли.

– Меня сейчас вырвет, Вилли.

– Меня тоже. – Вилли поправил головные телефоны; ВЧ-связь была включена, но по плану пользоваться ею на передачу можно было только в случае крайней необходимости, только слушать.

– Ты что-то услышал, Вилли?

– Нет, просто помехи.

– Черт. У него, должно быть, очень серьезные неприятности. Еще минута, и я слетаю посмотрю, Вилли.

– Вместе слетаем посмотрим. – Вилли наблюдал, как молния сверкает в горах; видимость менее двух километров, тучи темные и густеют на глазах. – Неподходящий денек для веселой прогулки, Эд.

– Да уж.

Тут лицо Вилли осветилось, словно сигнальная ракета, и он вытянул руку:

– Вон он! – 212-й Скраггера, никуда не спеша, приближался на высоте чуть больше двухсот метров. Восси бросился к своему вертолету и запрыгнул в кабину. Теперь он услышал в наушниках:

– Ну, как там твой датчик крутящего момента, Вилли?

– Не слишком хорошо, Скрэг, – радостно ответил Вилли, следуя их плану на случай, если их слушают. – Я попросил Эдда взглянуть на него, но он тоже не уверен, что с ним такое. И рация у него вышла из строя.

– Я сяду, и мы вместе всё обсудим. Скраггер вызывает базу, как слышите меня? – Молчание. – Скраггер вызывает базу, мы некоторое время пробудем на земле. – Никакого ответа.

Вилли показал большой палец Восси. Оба прибавили газу, сосредоточенно глядя на Скраггера, который неторопливо снижался, как для посадки.

Над самой землей Скраггер завис и потом повел их в стремительный бросок к побережью. Теперь их переполняло ликование: Восси кричал от радости, и даже Вилли улыбался:

– Разрази меня гром…

Скраггер перевалил через гребень и начал спускаться вдоль противоположного склона; теперь он мог видеть берег и их фургончик, стоявший на каменистом берегу у самой воды. Его сердце глухо стукнуло и провалилось куда-то. Там, где он собирался садиться, чернели мелкие точки: стадо коз под присмотром трех пастухов. В пятидесяти метрах дальше по пляжу стояла машина, возле которой играли какие-то взрослые и дети; раньше они никого и никогда там не встречали. В море, недалеко от берега, двигался небольшой катер с мотором. Может быть, рыбаки, а может быть, один из регулярных патрулей, высматривавший контрабандистов или беженцев: здесь, в такой близости от Омана и пиратского побережья, бдительность береговой охраны столетиями была очень высокой.

Изменить уже ничего нельзя, подумал он, чувствуя, как колотится сердце. Он увидел, что Бенсон и два других механика заметили его, попрыгали в фургончик и покатили к посадочной площадке. Позади него Вилли и Восси сбросили скорость, чтобы дать ему время. Не колеблясь, он быстро повел вертолет на посадку, козы разбежались в разные стороны, пастухи и отдыхающие остолбенело смотрели на него, разинув рты. Едва полозья его шасси коснулись земли, он крикнул:

– Давай!

Механиков подгонять не пришлось. Бенсон бросился к дверце салона и распахнул ее, потом побежал назад, чтобы помочь остальным, которые открыли заднюю дверцу фургончика. Втроем они вытащили из машины чемоданы, сумки, коробки и, спотыкаясь, подтащили их к вертолету и принялись загружать – пассажирский отсек был уже забит запчастями. Скраггер оглянулся и увидел, что Вилли и Восси зависли, наблюдая за местностью. «Пока все нормально», – громко произнес он вслух и сосредоточил внимание на зеваках, которые оправились от изумления и решили подойти поближе. Реальной опасности пока не было. Тем не менее он убедился, что пистолет Вери под рукой на всякий случай, мысленно поторапливая механиков и опасаясь, что в любой момент можно увидеть на дороге несущуюся полицейскую машину. Вторая порция багажа. Потом еще одна, и за ней – последняя; все три механика обливались потом. Двое из них забрались в пассажирский отсек, захлопнули дверцу. Бенсон рухнул на сиденье рядом с ним, выругался и потянулся к дверце, чтобы выйти.

– Забыл выключить мотор в машине.

– Черт с ним, поехали. – Скраггер дал полный газ и поднялся в воздух, Бенсон захлопнул дверцу, застегнул ремень безопасности, и в следующий миг они уже скользили над волнами в туманную дымку залива. Скраггер посмотрел налево и направо. Вилли и Восси плотно обступили его с боков, и он пожалел, что у него нет ВЧ-связи, чтобы передать Гаваллану «Лима Три». Ладно, он и оглянуться не успеет, как мы уже будем на месте!

Миновав первую из платформ, он задышал свободнее. Чертовски жаль, что пришлось вот так расстаться с Али Пашем, думал он, жаль покидать Жоржа де Плесси и его ребят, жаль оставлять оба 206-х, жаль вообще улетать отсюда. Ладно, я сделал все, что мог. Оставил рекомендации и обещание принять всех назад на работу, когда мы вернемся, если мы вернемся, для Али Паша и всех остальных в верхнем ящике рабочего стола вместе со всеми деньгами, какие у меня были.

Он проверил курс, направляясь на юго-запад в сторону Сирри, словно они выполняли рядовой рейс, на случай если их видно на радаре. Рядом с Сирри он повернет на юго-восток, к Эль-Шаргазу и дому. Если все будет в порядке, подумал он и потрогал кроличью лапку, которую Нелл много лет назад подарила ему на счастье. Слева позади осталась еще одна вышка, «Сирри-6». В наушниках у него потрескивали грозовые помехи, потом к ним примешался громкий голос, отчетливо произнесший:

– Эй, Скраггер, ты и les gars, [24]Ребята (фр.).
что-то низковато вы идете, n'est-ce pas? [25]Не так ли (фр.).

Он узнал голос Франсуа Менанжа, начальника платформы, которую они только что пролетели, и обругал про себя неуемную бдительность француза. Чтобы закрыть ему рот, он переключился на передачу:

– Держи язык за зубами, Франсуа, тихо, а? Тренировочный полет. Помолчи, ладно?

Голос теперь смеялся.

– Bien sûr, [26]Конечно (фр.).
но вы с ума сошли тренироваться на малой высоте в такой день. Adieu. [27]До свиданья (фр.).

Скраггер опять начал потеть. Им предстояло миновать еще четыре вышки, прежде чем можно будет свернуть в открытое море.

Они пролетели первую линию шквала, ветер изрядно потрепал их, капли дождя громко стучали по стеклу, стекая ручейками, вокруг постоянно вспыхивали сплошные молнии. Вилли и Восси шли рядом как привязанные, и он был доволен, что летел сейчас вместе с ними. Сорок раз мне казалось, что Кешеми сейчас скажет: «Пройдемте» – и отвезет меня в свою тюрягу. Но он этого так и не сделал, и через час и сорок с небольшим минут мы будем дома, а Иран останется лишь воспоминанием.

 

ГЛАВА 62

Штаб базы ВВС в Ковиссе. 09.46. Мулла Хусейн терпеливо произнес:

– Расскажите мне еще о министре Киа, капитан. – Он сидел за столом в кабинете начальника базы. Вооруженный иранец с каменным лицом и зеленой повязкой на рукаве охранял дверь.

– Я рассказал вам все, что мне известно, – измученно проговорил Мак-Айвер.

– Тогда, пожалуйста, расскажите мне о капитане Старке. – Мулла был вежлив, настойчив и нетороплив, словно у них был весь день и вся ночь и еще весь завтрашний день.

– О нем я вам тоже рассказывал, ага. Я рассказываю вам о них обоих вот уже почти два часа. Я устал, и мне больше просто нечего сказать. – Мак-Айвер встал со стула, потянулся и сел обратно. Пытаться уйти бесполезно. Он уже попробовал один раз, и «зеленая повязка» жестом приказал ему вернуться на стул. – Если у вас нет чего-то конкретного, мне в голову не приходит ничего, что бы я мог добавить.

Его не удивило то, что мулла собирал информацию о Киа, и он раз за разом пересказывал ему, как несколько недель назад Киа внезапно был назначен членом совета директоров, возникнув буквально из ниоткуда, о своих собственных коротких и нечастых встречах с ним за эти несколько недель, хотя и не упомянул о чеках швейцарского банка, которые проложили дорогу в Иран их 125-му и помогли вытащить из этого котла три 212-х. Будь я проклят, если я поступлю с Киа, как поступил Вазари, сказал он себе.

Интерес к Киа понятен, но почему вдруг мулла заинтересовался Дюком Старком? В какой школе Дюк учился, что он ест, как давно женат, одна у него жена или больше, сколько лет он работает в компании, католик он или протестант – выспрашивая все обо всем, а потом задавая те же вопросы снова и снова. Совершенно ненасытный. И всегда тот же спокойный, уклончивый ответ на его собственный вопрос: зачем ему это?

– Потому что он меня интересует, капитан.

Мак-Айвер взглянул в окно. Моросящий дождик. Низкие облака. Дальние раскаты грома. В грозовых облаках к востоку будут восходящие потоки и настоящие смерчи – отличное прикрытие для броска через залив. Как там дела у Скрэга, Руди и их ребят? Вопрос ворвался в сознание, вытеснив все остальное. С усилием он отодвинул его в сторону – об этом он будет думать позже – вместе со своей усталостью, и тревогой, и тем, что он, черт побери, будет делать, когда этот допрос окончится. Если он окончится. Будь осторожен! Сосредоточься! Ты допустишь ошибку, если не будешь собран на все сто процентов, и тогда мы все погибнем.

Он знал, что силы его на исходе. Прошлой ночью он плохо спал, и это было совсем некстати. Как и неизбывная печаль Локарта по поводу Шахразады. Тому так трудно посмотреть в лицо правде, он не может просто сказать ему: Том, старина, разве этот брак с самого начала не был обречен? Она мусульманка, она богата, ты богатым никогда не будешь, ее наследие связано стальными полосами, твое – полоской газа, ее семья для нее – питающая ее кровь, твоя семья – нет, она может остаться, ты не можешь, и последним из дамокловых мечей над твоей головой висит НВС. Так печально, подумал он. Был ли у них вообще хоть какой-нибудь шанс? При шахе – может быть. При нетерпимости и непримиримости нового?

Как бы поступил я, будь я на месте Тома? Сделав над собой усилие, он прекратил отвлекаться на посторонние мысли. Он чувствовал, как мулла сверлит его взглядом. Иранец почти ни на секунду не отводил от него глаз с того самого момента, когда Чангиз привел его сюда и вышел.

Ах да, полковник Чангиз. В машине по дороге сюда и во время ожидания, когда мулла освободится, он тоже прощупывал Мак-Айвера на предмет информации. Но его вопросы сводились лишь к тому, чтобы точно установить, когда и как часто их 125-й должен садиться в Ковиссе, сколько «зеленых повязок» охраняли их часть базы, когда они приезжали, сколько их оставалось ночевать на базе и окружали и охраняли ли они 125-й всякий раз, когда самолет садился здесь. Расспросы велись непринужденно, как бы между делом, полковник не спрашивал ни о чем, что выходило бы за пределы простого любопытства, но Мак-Айвер был уверен, что их подлинная причина заключалась в том, чтобы обеспечить путь к отступлению – если он понадобится. Замковым камнем в этой постройке стало предложение обмена: «Даже во время революции случаются ошибки, капитан. Друзья в высоких сферах становятся полезны как никогда. Печально, но факт. Ты почешешь спину мне, я поточу когти о твою».

Мулла поднялся.

– Я провожу вас.

– О. Очень хорошо, благодарю вас. – Мак-Айвер настороженно взглянул на Хусейна. Темно-карие глаза под тяжелыми бровями не выдавали ничего, кожа натянулась на высоких скулах, странное, красивое лицо, маска, за которой скрывался дух, исполненный огромной твердости и решимости. Служащий добру или злу? – спросил себя Мак-Айвер.

Их диспетчерская вышка. 09.58. Вазари, съежившись, сидел на корточках у двери на крышу и все еще ждал. Когда Мак-Айвер и Локарт оставили его одного, он разрывался между желанием убежать отсюда и остаться, а потом прибыл Чангиз и его подчиненные, почти сразу же вслед за ними Павуд и остальные сотрудники, поэтому он незамеченным проскользнул сюда, наверх, и до сих пор прятался здесь. Около 8.00 на такси прибыл Киа.

Со своего наблюдательного пункта он видел, как с Киа случился приступ бешенства от того, что Мак-Айвер не ждал его рядом с 206-м, готовый к взлету. Солдаты с базы ВВС с зелеными повязками на рукавах сообщили ему о распоряжении Чангиза. Киа громко протестовал. Ответом ему были извиняющиеся пожатия плечами, после чего Киа ринулся в здание, громогласно провозглашая, что он сейчас же свяжется с Чангизом по телефону и немедленно радирует о ситуации в Тегеран, но Локарт перехватил его внизу лестницы и сказал, что телефоны в здании не работают, радиостанция барахлит, а радиомонтер освободится только завтра. Вазари слышал, как Локарт говорил: «Извините, министр, мы ничего не можем с этим поделать, если только вы сами не хотите пойти в штаб базы. Я уверен, капитана Мак-Айвера не задержат там надолго, за ним послал мулла Хусейн». Воинственный пыл Киа тут же поубавился, и это доставило Вазари удовольствие, но не прогнало снедающего его чувства тревоги, поэтому он остался наверху, на ветру и холоде, один, всеми покинутый и несчастный.

То, что он временно был в безопасности, не избавляло его от беспокойства, страхов и подозрений по поводу Киа сегодня и по поводу явки в комитет завтра: «Ты понадобишься для дальнейших разъяснений», – и почему эти ублюдки, Локарт и Мак-Айвер, так нервничали, а? Зачем они соврали этому гнусному перебежчику Чангизу про смену вахты на вышке «Абу Сал»? Никакой смены там никто не ждет, черт побери, если только запрос не пришел среди ночи. Почему у нас осталось всего три пилота и два механика, когда с понедельника будет куча работы, – почему с базы вывезли столько запчастей? О Аллах, вызволи меня отсюда!

Снаружи было так холодно и ветрено, что он вернулся в диспетчерскую, но оставил дверь приоткрытой для быстрого отступления. Он прошелся вдоль окон. Если особо не высовываться, можно было наблюдать за большей частью базы, оставаясь незамеченным. Эйр, Локарт и механики стояли возле 212-х. Главные ворота хорошо охранялись регулярными «зелеными повязками». Он не заметил на базе никакой активности. Его вдруг пробрала дрожь. Ходили слухи о новой чистке, планируемой комитетом, о том, что он теперь стоял в первых номерах их списка, потому что свидетельствовал против Эсвандиари и министра Киа: «Клянусь Пророком, я слышал, они хотят видеть тебя завтра. Ты взял свою жизнь в собственные руки, когда вот так выступил с обвинениями. Разве ты не знаешь, что первым правилом выживания здесь за последние четыре тысячи лет всегда было держать язык за зубами и глаза закрытыми в отношении всего, что делают те, кто стоит выше нас, или очень скоро твоя голова лишится и того и другого? И так ясно, что те, кто стоит над нами, продажны, когда было иначе?»

Вазари простонал, чувствуя себя беспомощным в этом водовороте, который затягивал его все глубже, в любую минуту готовый сорваться. С тех пор как Затаки так зверски избил его: сломанный нос – похоже, он больше вообще не дышит, – четыре зуба выбиты, голова болит почти не переставая, жизнерадостность покинула его, и вместе с нею ушло его мужество. Раньше его никогда не били. Да, Мастак и Киа оба были виновны, ну и что с того, что? Какое тебе до этого было дело? А теперь твоя глупость сожрет и тебя тоже.

По синякам на лице покатились слезы. «Ради бога, ради всего святого, помогите мне, помогите мне…» Потом вдруг в голове зажглось слово «барахлит», и он ухватился за него. Что там может барахлить? Вчера радиостанция отлично работала.

Он смахнул слезы. Не производя ни звука, он скользнул к столу и тихо включил рацию, держа громкость на абсолютном минимуме. Все как будто в норме. Стрелки показывают то, что должны. Много помех из-за грозы, но никаких разговоров в эфире. Странно, что на частоте компании не было никакого трафика, кто-то где-то всегда что-то передавал. Не рискуя прибавить громкости, он сунул руку в ящик стола, достал оттуда наушники и подключил их к радиостанции. Теперь он мог получать сигналы с любой громкостью. Любопытно. По-прежнему ничего. Он осторожно переключился с канала компании на другие каналы. Пусто. Вазари перешел к ОВЧ-радиостанции. И там полное молчание. Он вернулся к приему на ВЧ. Ему не удавалось поймать даже обычный, заранее записанный на пленку прогноз погоды, который все еще транслировал Тегеран.

Он был хорошим радиооператором, прошел прекрасную подготовку, выявить причину ему не составило никакого труда. Взгляд через приоткрытую дверь на крышу подтвердил, что провод болтается незакрепленный. Вот дьявольщина, подумал он. И почему я не заметил этого, пока торчал там столько времени?

Он осторожно выключил радиостанцию, пригибаясь, прокрался на крышу и, добравшись до основания мачты, увидел, что провод оборван, но ржавчину на кольце соскабливали совсем недавно. Его охватила злость. Потом возбуждение. Надо же какие ублюдки, подумал он. Какие лицемерные ублюдки эти Мак-Айвер и Локарт. Они, должно быть, слушали и передавали, когда я появился. Черт, что они задумали?

Он быстро прикрепил провод на место. Щелчок выключателя, и его уши тут же заполнил поток слов на фарси на частоте компании: главное управление в Тегеране беседовало с Бендер-Деламом, потом вызывало Эль-Шаргаз, Ленге и его в Ковиссе, что-то про четыре вертолета, полетевших не туда, куда они должны были лететь. «Иран-Тода»? Это не одна из наших баз.

– Ковисс, говорит Бендер-Делам, как слышите меня?

Он узнал голос Джахана из Бендер-Делама. Его палец автоматически потянулся к переключателю на передачу, потом замер. Пока отвечать не нужно, подумал он. Эфир на канале компании теперь был переполнен: Нумир и Джахан говорили из Бендер-Делама, Джелани из Тегерана, Сиамаки буквально рвал и метал.

– Чтоб я сдох, – пробормотал он через несколько минут, когда все встало на свои места.

Вертолеты у острова Сирри. 10.05. Сам остров Сирри лежал в одной миле впереди, но прежде чем Скраггер и его команда могли повернуть на юго-восток к международной границе, им нужно было пролететь мимо еще трех платформ. Черт, прямо как на минном поле, подумал Скраггер. Пока все в порядке и больше никаких потрясений. Все стрелки на зеленом, и звук двигателей ровный и приятный. Его механик Бенсон на соседнем сиденье не отрываясь смотрел на волны, проносившиеся у них прямо под ногами. В наушниках – треск помех. Время от времени пролетавшие высоко над ними международные рейсы докладывали о своем местоположении РЛС на Кише, который был одним из контрольных пунктов в их маршрутах, и тут же получали подтверждение.

Бенсон сказал в интерком:

– Киш-то ворон не считает, Скрэг.

– Мы идем ниже их радара. Не из-за чего потом обливаться.

– А я обливаюсь. А ты?

Скраггер кивнул. Киш был сбоку от них, километрах в тридцати. Он посмотрел налево и направо. Восси и Вилли шли рядом, он показал им большой палец, и они ответили ему тем же – Восси сделал это автоматически.

– Еще двадцать минут, и мы пересечем границу, – сообщил Скраггер. – Как только это произойдет, мы поднимемся на двести метров.

– Хорошо. Погода налаживается, Скрэг, – заметил Бенсон.

Пелена облаков над головой заметно поредела, видимость оставалась такой же. С большим запасом времени они оба заметили впереди идущий к выходу из залива тяжело груженный танкер. Вместе с Вилли Скраггер ушел вбок и миновал его за кормой, а Восси от избытка радости поднял машину и пролетел над танкером, потом не спеша спустился и занял свое место рядом с ними.

Тут же в наушниках раздалось:

– Говорит служба управления полетами Киша, низколетящий вертолет, идущий курсом 225, доложите высоту и место назначения.

Скраггер качнул машину с боку на бок, чтобы привлечь внимание Вилли и Восси, показал рукой на юго-запад и махнул им, чтобы они уходили в том направлении, приказывая им идти у самой воды и оставить его одного. Он видел их нежелание, но только еще раз резко ткнул пальцем на юго-запад, махнул рукой на прощанье и начал забирать вверх, оставив их у поверхности моря.

– Ну, Бенсон, держись за свои шары покрепче, – сказал он, чувствуя свинцовый ком в желудке, и включил рацию на передачу, двигая микрофон на стойке взад и вперед ото рта, чтобы сымитировать плохой сигнал: – Киш, говорит вертолет HVX из Ленге, двигаюсь на «Сирри-9» с грузом запчастей, курс 225. Мне показалось, я увидел перевернувшуюся лодку, но ошибся. – «Сирри-9» была самой дальней из платформ, которые они обычно обслуживали, у самой границы иранских территориальных вод с Эмиратами; платформа находилась в стадии строительства, и у них еще не было своей ВЧ-радиостанции. – Поднимаюсь назад на двести метров.

– Борт HVX, вас слышно два на пять, прием прерывистый. Держитесь данного курса и доложите, когда подниметесь на двести метров. Подтвердите, что вы проинформированы об обязательном новом правиле, предписывающем запрашивать разрешение на запуск двигателя в Ленге. – Оператор говорил по-английски с американским акцентом, его голос, сухой и профессиональный, принимался пять на пять.

– Извините, Киш, сегодня первый день, как я приступил к работе после отпуска. – Скраггер увидел, как Вилли и Восси исчезли в дымке. – Необходимо ли мне запрашивать разрешение на запуск двигателя с «Сирри-9» после того, как я сяду? Я пробуду там не меньше часа. – Скраггер смахнул каплю пота. Киш был в полном праве потребовать, чтобы он сначала сделал посадку на Кише, где они взгреют его за нарушение правил полетов.

– Обязательно. Режим ожидания один.

Бенсон озабоченно поинтересовался в интерком:

– Что теперь, Скрэг?

– Теперь они проведут у себя небольшую конференцию.

– Что будем делать?

Скраггер просиял.

– Зависит от того, что будут делать они. – Он щелкнул переключателем. – Киш, борт HVX поднялся на высоту двести.

– Говорит Киш. Держитесь заданного курса и высоты. Режим ожидания один.

– HVX. – Снова молчание. Скраггер перебирал в уме варианты, наслаждаясь опасностью. – Так ведь интересней, чем выполнять еще один обычный полет на вышку, скажи, сынок, разве нет?

– Если честно, то нет. Если бы я мог добраться сейчас до Восси, я бы его придушил.

Скраггер пожал плечами.

– Сделанного не воротишь. Мы могли появляться и исчезать на радаре с того самого момента, как поднялись в воздух. Может быть, Кешеми им про нас доложил. – Он начал насвистывать без мелодии. Теперь они уже изрядно удалились от острова Сирри, платформа «Сирри-9» лежала в пяти километрах впереди. – Киш, говорит HVX, – сказал Скраггер, по-прежнему двигая микрофон туда– сюда. – Оставляю высоту двести, начинаю снижаться к платформе «Сирри-9».

– Снижение не разрешаю, HVX, оставайтесь на высоте двести. Мы слышим вас два на пять, прием прерывистый.

– HVX Кишу, прошу повторить, ваша трансляция проходит с искажениями. Повторяю, я ухожу с высоты двести на подходе к «Сирри-9». – Медленно и раздельно произнес Скраггер еще раз, продолжая имитировать плохую связь. Он снова широко улыбнулся Бенсону. – Этому трюку я научился в Королевских ВВС, сынок.

– HVX, говорит Киш. Повторяю, оставайтесь на высоте двести.

– Киш, тут болтанка и дымка сгущается. Прохожу высоту сто восемьдесят. Выйду на связь сразу после посадки и запрошу разрешение на запуск двигателя. Спасибо и хорошего дня! – добавил он, помолившись про себя.

– HVX, прием прерывистый, прекратите посадку на «Сирри-9», ложитесь на курс 310 градусов и следуйте прямо на Киш.

Бенсон побелел. Скраггер рыгнул.

– Повторите, Киш, слышимость один на пять.

– Повторяю, прекратите посадку на «Сирри-9», ложитесь на курс 310 градусов и следуйте прямо на Киш. – Голос оператора звучал неторопливо.

– Киш, говорит борт «Японских авиалиний», рейс 664 из Дели, – вклинился чужой голос. – Высота десять тысяч пятьсот, следую в Кувейт курсом 300. Как слышите меня?

– Рейс JAL 664. Сохраняйте курс и высоту. Свяжитесь с Кувейтом на 118,8, всего доброго.

Скраггер прищурился, вглядываясь в туман. Он уже мог разглядеть наполовину построенную платформу. Рабочая баржа была пришвартована к одному из ее пилонов. Стрелки приборов все на зеленом и… эй, секундочку, температура повышена, а давление масла понижено на первом двигателе. Бенсон тоже это увидел. Он пощелкал по стеклу датчика, наклонился поближе. Стрелка давления масла чуть поднялась, потом опять опустилась, температура была на несколько градусов выше нормы – ладно, сейчас некогда об этом беспокоиться, приготовься! Рабочая смена услышала и увидела их и прекратила работу, очистив четко обозначенную вертолетную площадку. Приблизившись к платформе на пятнадцать метров, Скраггер сказал в микрофон:

– Киш, говорит HVX, выполняю посадку. Всего доброго.

– HVX. Следуйте потом прямо на Киш. Запросите разрешение на запуск двигателя. Повторяю, следуйте потом прямо на Киш, – слова произносились громко и отчетливо. – Как слышите меня?

Но Скраггер не подтвердил прием и не стал садиться. На высоте нескольких футов он завис, помахал рабочим, которые узнали его и решили, что это был тренировочный полет для ознакомления нового пилота с маршрутом, обычная для Скраггера практика. Он махнул на прощанье еще раз, двинулся вперед, ловко нырнул через борт и, прижимаясь к воде, повернул на юго-запад и дал полный газ.

База ВВС в Ковиссе. 10.21. Мулла Хусейн был за рулем и остановил машину у здания управления компании. Мак-Айвер вышел.

– Спасибо, – сказал он, не зная, чего ему ждать теперь, потому что Хусейн молчал с той самой минуты, как они вышли из кабинета начальника базы.

Локарт, Эйр и остальные стояли возле вертолетов. Киа вышел из конторы, остановился, увидев муллу, потом спустился по ступенькам.

– Доброе утро, ваше превосходительство Хусейн, приветствую вас, как приятно вас видеть. – Киа выбрал министерский голос, предназначенный для гостя высокого, но не равного ему, потом резко бросил Мак-Айверу по-английски: – Мы должны вылететь немедленно.

– Э-э… да, ага. Дайте мне несколько минут, чтобы все организовать. – «Не хотел бы я быть на месте Киа», – сказал он себе, отходя в сторону и чувствуя, как сжимается желудок; он повернулся к Локарту: – Привет, Том.

– Ты в порядке, Мак?

– Да. – Он добавил, понизив голос: – Следующие несколько минут нам нужно будет разыграть все очень осторожно. Не знаю, что у муллы на уме. Нужно подождать и посмотреть, что он будет делать с Киа, я не знаю, влип Киа по-настоящему или нет. Как только это станет ясно, мы сможем действовать. – Он заговорил еще тише: – Мне не отвертеться от необходимости везти Киа назад – если только Хусейн его не арестует. Я планирую пролететь с ним часть пути, просто перевалить через горы, где не будет работать ОВЧ-связь, там я изображу нештатную ситуацию и выполню аварийную посадку. Когда Киа вылезет из кабины, чтобы прийти в себя, я поднимусь в воздух, обогну этот район и встречусь с вами в условленном месте.

– Мне эта идея не нравится, Мак. Будет лучше, если ты дашь мне проделать все это. Ты здешних мест не знаешь, а эти песчаные дюны на много миль все похожи одна на другую. Лучше мне его везти.

– Я думал об этом, но тогда мне придется везти одного из механиков без лицензии. Я предпочел бы рисковать Киа, чем нашими людьми. Кроме того, у тебя может возникнуть искушение так и лететь до самого Тегерана. Не останавливаясь. А?

– Будет лучше, если я высажу его где-нибудь и встречу вас в условленном месте. Безопаснее.

Мак-Айвер покачал головой, испытывая отвращение к себе из-за того, что загнал друга в угол.

– Ты ведь полетишь без остановок, так?

После странной паузы Локарт произнес:

– Пока тебя не было, если бы я смог подняться в воздух, я бы посадил его в вертолет и улетел. – Он криво улыбнулся. – Солдаты с базы сказали «нет», сказали «нужно ждать». С ними следует быть осторожным, Мак, некоторые из них говорят по-английски. Что там с тобой было?

– Хусейн просто расспрашивал меня про Киа. И про Дюка.

Локарт уставился на него.

– Про Дюка? О чем именно?

– Вообще обо всем. Когда я спросил Хусейна, почему он спрашивает, он сказал только: «Просто потому, что он меня интересует». – Мак-Айвер увидел, как по телу Локарта пробежала дрожь.

– Мак, я считаю, будет лучше, если я возьму Киа на себя. Ты можешь не найти место встречи – отсюда ты можешь полететь тандемом с Фредди. Я буду там первым и подожду вас.

– Извини, Том, я не могу так рисковать: ты полетишь до самого Тегерана. Будь я на твоем месте, я сделал бы то же самое, и черт с ней, с опасностью. Но я не могу позволить тебе вернуться. Вернуться сейчас было бы катастрофой. Катастрофой для тебя – я уверен в этом, Том, – и для всех нас, кто тут остался. И это правда.

– К чертям твою правду, – сказал Локарт с горечью. – Хорошо, но богом клянусь, как только мы сядем в Кувейте, я отправляюсь в месячный отпуск, который мне давно положен, или увольняюсь из S-G, выбирай что хочешь – в ту же самую секунду.

– Что ж, справедливо, только тебе придется сделать это из Эль-Шаргаза. В Кувейте нам нужно будет лишь заправиться и как можно быстрее уносить оттуда ноги. Если нам настолько повезет, что мы дотуда доберемся, и если нам позволят оттуда улететь.

– Нет. Дальше Кувейта я не полечу.

– Твое дело, – ответил Мак-Айвер, каменея лицом. – Но я позабочусь, чтобы ты не нашел ни одного самолета до Тегерана, Абадана или любого другого места в Иране.

– Ну ты и сволочь, – сказал Локарт, морщась оттого, что Мак-Айвер так точно разгадал его намерения. – Будь ты проклят!

– Да, конечно, извини. В Эль-Шаргазе я помогу всем, чем только смо… – Мак-Айвер замолчал, увидев, как Локарт чертыхнулся под нос. Он обернулся. Киа и Хусейн по-прежнему беседовали возле машины. – Что такое?

– На диспетчерской вышке.

Мак-Айвер поднял голову и заметил Вазари, полускрытого досками в одном из заколоченных окон, который махал им рукой, явно подзывая к себе. Теперь им уже было не притвориться, что они его не видят. На их глазах Вазари махнул им рукой еще раз и передвинулся за доски.

– Черт бы его побрал, – говорил Локарт. – Я проверил вышку сразу же после твоего отъезда, чтобы убедиться, что он туда не пролез, и его там не было, поэтому я решил, что он смазал пятки. – Его лицо покраснело от злости. – Впрочем, помнится, в саму диспетчерскую я не заходил, поэтому он вполне мог прятаться на крыше. Этот сукин сын наверняка там и проторчал все это время.

– Бог и все его ангелы! Может быть, он обнаружил оборванный провод. – Мак-Айвер был потрясен.

Лицо Локарта посуровело.

– Подожди меня здесь. Если он попытается доставить нам хоть какие-нибудь проблемы, я убью его. – Он зашагал к конторе.

– Погоди, я пойду с тобой. Фредди, – крикнул Мак-Айвер, – мы вернемся через минуту!

Когда они проходили мимо Хусейна и Киа, Мак-Айвер сказал:

– Я просто запрошу разрешение, министр. Взлет через пять минут.

Прежде чем Киа успел ответить, мулла загадочно произнес:

– Иншаллах.

Киа резко бросил Мак-Айверу:

– Капитан, вы не забыли, я говорил вам, что сегодня ровно в семь вечера у меня в Тегеране важная встреча? Хорошо. – Он повернулся к ним спиной, снова сосредоточив внимание на Хусейне. – Так вы говорили, ваше превосходительство?

Оба пилота прошли в здание управления, внутренне кипя от возмущения от грубости Киа, миновали Павуда и остальных работников и направились к лестнице, которая вела на вышку. В диспетчерской никого не было. Потом они увидели, что дверь на крышу приоткрыта, и услышали шепот Вазари:

– Сюда. – Он сидел на корточках снаружи, сразу за дверью. Когда они подошли, Вазари не шевельнулся. – Я знаю, что вы задумали. Радиостанция в полном порядке, – заговорил он, едва в состоянии сдержать свое возбуждение. – Четыре вертолета покинули Бендер-Делам и исчезли. Ваш исполнительный директор Сиамаки вопит как прирезанная свинья, потому что не может связаться ни с Ленге, ни с нами, ни с Эль-Шаргазом, ни с мистером Гавалланом – они все просто затаились и молчат, так ведь, нет? Да?

– А мы тут при чем? – натянуто спросил Локарт.

– При всем, конечно же, при всем, потому что все совпадает. Нумир в Бендер-Деламе говорит, что все иностранцы исчезли, ни одного человека не осталось. Сиамаки то же самое говорит про Тегеран, он даже сказал Нумиру, что ваш домашний слуга, капитан Мак-Айвер, ваш домашний слуга говорит, что почти все ваши личные вещи и вещи капитана Петтикина из квартиры вынесены.

Мак-Айвер пожал плечами и подошел к столу, чтобы включить ОВЧ-связь.

– Обычные меры предосторожности, пока Петтикин в отпуске, а меня там нет. Квартиры грабят постоянно.

– Не выходите пока на связь. Пожалуйста. Послушайте, ради бога, послушайте меня, я умоляю вас… вам никак не скрыть правды. Ваши 212-е вместе с вашими людьми улетели из Бендер-Делама, Ленге молчит, значит, там то же самое, Тегеран на замке, там то же самое, осталось только здесь, и у вас все готово. – Голос Вазари звучал немного странно, и они никак не могли понять, что за этим прячется. – Я не собираюсь вас выдавать, я хочу помочь вам. Я хочу помочь. Клянусь, я хочу помочь вам.

– Помочь нам в чем?

– Улететь отсюда.

– А с чего бы тебе нам помогать, даже если то, что говоришь, правда? – зло спросил Локарт.

– Вы были правы, что не доверяли мне раньше, капитан, но я клянусь Аллахом, вы можете доверять мне теперь, теперь я с вами заодно, раньше я не был, а теперь заодно, вы – моя единственная надежда выбраться отсюда. Завтра меня вызывают в комитет, и… и посмотрите на меня, ради всего святого! – вырвалось у него. – Я изувечен, и если я не доберусь до нормального врача, я таким останусь навсегда, а может, и вообще умру… вот тут все время что-то давит и болит адски. – Вазари коснулся кончика своего изуродованного носа. – С того дня, как этот ублюдок Затаки избил меня, у меня голова болит не переставая, и я все время сам не свой, как будто с ума схожу, я уверен, что схожу с ума, я точно знаю, но я все равно могу помочь. Я могу прикрыть вас отсюда, если вы возьмете меня с собой, просто позволите мне тихонько пробраться в вертолет. Я клянусь, что смогу помочь. – Его глаза наполнились слезами. Оба пилота смотрели на него не мигая.

Мак-Айвер, щелкнув кнопкой, поставил ОВЧ-радиостанцию на передачу.

– Диспетчерская вышка Ковисса, говорит IHC, проверка связи, проверка связи.

Долгая пауза, потом голос на английском, с тяжелым акцентом:

– Говорит диспетчерская вышка, IHC, слышу вас пять на пять.

– Спасибо. Похоже, мы устранили неполадку. Наш 206-й чартерным рейсом на Тегеран вылетает через десять минут, а также наши утренние рейсы с грузом запчастей на буровые платформы «Сороковую», «Абу Сал» и «Горди».

– О'кей. Выходите на связь, когда подниметесь в воздух. Ваш Бендер-Делам постоянно пытается с вами связаться.

Мак-Айвер почувствовал, как на коже выступает пот.

– Спасибо, вышка. Всего доброго. – Он посмотрел на Локарта, потом включил ВЧ-связь. Они тут же услышали голос Джахана на фарси, и Локарт начал переводить: – Джахан говорит, что последний раз их вертолеты видели идущими на северо-восток, в противоположном направлении от побережья… что Затаки… – на мгновение его голос пресекся, – …что Затаки приказал этим четырем вертолетам обслуживать «Иран-Тода» и что сам он сейчас уже должен быть там, он обещал выйти на связь или передать информацию… – Потом Мак-Айвер узнал голос Сиамаки. Локарт покрылся потом: – Сиамаки говорит, что его не будет в эфире от получаса до часа, но он выйдет на связь, когда вернется, и чтобы Джахан продолжал вызывать нас и Эль-Шаргаз… Джахан говорит «о'кей», он будет ждать, а если появятся какие-то новости, он сразу даст знать.

Некоторое время был слышен только треск помех. Потом возник голос Джахана на английском:

– Ковисс, говорит Бендер-Делам, как слышите меня?

Локарт пробормотал:

– Если вышка на базе слушает все это, почему мы до сих пор не за решеткой?

– Пятница. У них нет никаких причин отслеживать частоту вашей компании. – Вазари вытер слезы, взял себя в руки. – В пятницу дежурная смена минимальная и обычно состоит из стажеров: полетов нет, ничего не происходит, комитет уволил всех офицеров, занимавшихся радиолокационным контролем, и пять сержантов – посадил их всех в тюрьму на базе. – По его телу пробежала дрожь, и он торопливо продолжал: – Может, кто-то из ребят и зацепил Бендер-Делам раз-другой. Ну, потерял Бендер-Делам контакт с какими-то там вертолетами, велика беда, они все чужеземцы, и это случается постоянно. Но, капитан, если вы не закроете Бендер-Делам, они обязательно… кто-нибудь обязательно унюхает, что это серьезно. – Он достал грязный носовой платок и вытер кровь, сочившуюся из носа. – Если вы переключитесь на свой запасной канал, вы будете в относительной безопасности, вышка на базе его не отслеживает.

Мак-Айвер посмотрел на него, широко открыв глаза.

– Ты уверен?

– Уверен, послушайте, почему бы ва… – Он замолчал. Они услышали приближающиеся шаги. Вазари пригнулся, бесшумно выскользнул на крышу и спрятался там. Киа, громко топая, поднялся по лестнице до половины.

– Капитан, почему так долго?

– Я… я жду, когда подтвердят наше разрешение на взлет, министр. Извините, мне велели подождать. Ничего не могу поделать.

– Конечно можете! Мы можем просто подняться в воздух и улететь! Немедленно! Я устал жда…

– Я тоже устал, но я не хочу, чтобы мне отстрелили башку. – Нервы у Мак-Айвера не выдержали, и он вспыхнул: – Вы будете ждать! Ждать! Понятно? Вы будете ждать, черт бы меня побрал, и если вы не оставите этот свой дурацкий вздорный тон, я вообще отменю полет и упомяну об одном-двух пешкешах мулле Хусейну, о которых я случайно забыл сказать ему во время нашего разговора. А сейчас убирайтесь отсюда к черту!

Мгновение им казалось, что Киа сейчас взорвется, но он совладал с собой и ушел. Мак-Айвер потер грудь, проклиная себя за то, что сорвался. Потом дернул большим пальцем в сторону крыши и прошептал:

– Том, как быть с ним?

– Оставить его здесь мы не можем. Он может сдать нас уже в следующую минуту. – Локарт обернулся. Вазари стоял на пороге.

– Клянусь, я помогу вам, – отчаянно зашептал он. – Послушайте, когда вы полетите с Киа, какой у вас план, высадить его где-нибудь, да? – Мак-Айвер не ответил, все еще колеблясь. – Господи, капитан, вы должны мне поверить. Послушайте, вызовите Бендер-Делам по запасному каналу и всыпьте Нумиру по первое число, как вы сделали с этим ублюдком, и скажите ему, что вы приказали всем вертолетам прибыть сюда. Это утихомирит их на час-другой. – Мак-Айвер посмотрел на Локарта.

Локарт возбужденно произнес:

– Почему бы нет? Черт, это отличная идея, потом ты взлетаешь с Киа, а… а Фредди сможет полететь отсюда. Я подожду здесь и… – Локарт умолк.

– И что дальше, Том? – спросил Мак-Айвер.

Вазари подошел к столу и переключился на запасной канал, потом быстро сказал Локарту:

– Вы недолго будете тянуть здесь время, капитан, а когда капитан Мак-Айвер улетит и Эйр выберется отсюда, вы скажете Нумиру, что его четыре вертолета просто выключили ВЧ-связь, им она не нужна, и переключились на ОВЧ. Это даст вам повод подняться в воздух и покружить здесь, а потом вы быстро полетите туда, где у вас припрятано горючее. – Он увидел, как они обменялись взглядами. – Господи, кэп, да любому понятно, что на одном баке вам через залив не прыгнуть, никак не выйдет, значит, вы где-то должны были сделать запас топлива. На берегу или на одной из платформ.

Мак-Айвер набрал в грудь воздуха и нажал кнопку передачи.

– Бендер-Делам, говорит капитан Мак-Айвер из Ковисса, как слышите меня?

– Ковисс, это Бендер-Делам, мы уже несколько часов пытаемся связаться с ва…

– Джахан, соедините меня с агой Нумиром, – резко оборвал его Мак-Айвер. Прошла секунда, потом Нумир отозвался, и, прежде чем директор «Иран Ойл» успел обрушиться на них с гневной тирадой, Мак-Айвер перешел в контрнаступление: – Где мои четыре вертолета? Почему они до сих пор не прилетели? Что у вас там вообще творится? И почему вы так безобразно работаете, что даже не знаете о моем приказе перевести все вертолеты и всех людей сюда?..

Главное управление компании в Эль-Шаргазе.

– …и почему вы забыли, что в Бендер-Деламе после этого уикэнда должна пройти смена экипажа? – Голос Мак-Айвера в громкоговорителе звучал чуть слышно, но отчетливо, и Гаваллан, Скот и Мануэла смотрели на радиостанцию открыв рот, они были в ужасе оттого, что Мак-Айвер все еще в Ковиссе – означало ли это, что Локарт, Эйр и остальные тоже еще там?

– Но мы пытаемся связаться с вами все утро, капитан, – заговорил Нумир; его голос звучал еще тише. – Вы приказали нашим вертолетам перелететь в Ковисс? Но почему? И почему меня не проинформировали? Наши вертолеты сегодня утром должны были вылететь на завод «Иран-Тода», но они туда так и не прибыли, а просто исчезли! Ага Сиамаки тоже пытался связаться с вами.

– У нас возникли неполадки с ВЧ-связью. Так, теперь слушайте, Нумир, я приказал моим вертолетам передислоцироваться в Ковисс. Я не визировал контракт с «Иран-Тода», я знать ничего не знаю ни о каком контракте с «Иран-Тода», так что говорить больше не о чем. А сейчас прекратите мне раздувать из мухи слона!

– Но это наши вертолеты, и все улетели, все до одного, механики и все пилоты, и…

– Черт подери, я приказал им всем прибыть сюда на период расследования ситуации. Повторяю, я крайне недоволен вашими действиями. И направлю соответствующий доклад в «Иран Ойл»! А теперь прекратите терзать эфир!

Все в кабинете находились в состоянии шока. То, что Мак-Айвер задержался в Ковиссе, было катастрофой. Весь план «Шамала» пошел чудовищно наперекосяк. На часах было уже 10.42, и Руди, и его люди уже давно должны были прибыть в Бахрейн.

– …Но мы не знаем, куда именно они направляются, пап, – сказал тогда Скот, – и сколько времени у них уйдет на дозаправку в воздухе. Они могут опоздать на три четверти часа, и при этом все у них будет нормально… их ожидаемое время прибытия в Бахрейн вполне может быть в промежутке, скажем, от одиннадцати часов до четверти двенадцатого. – Только все понимали, что нельзя безопасно везти с собой столько запасного топлива.

От Скрэга и его двух пилотов пока никаких вестей, но этого и следовало ожидать: у них нет ВЧ-связи, подумал Гаваллан. Их перелет в Эль-Шаргаз должен занять около полутора часов. Если они вылетели, скажем, в 7.30 и забрали механиков, не столкнувшись при этом ни с какими проблемами, скажем, в 7.40, то их ожидаемое время прибытия, как ни крути, должно быть 9.15.

– Не нужно волноваться, Мануэла, ты знаешь, что такое встречный ветер, – говорил он ей час назад, – и мы точно не знаем, когда они вылетели.

Столько всего пошло не так. Господи, это ожидание хуже смерти. Гаваллан чувствовал себя очень старым. Он снял телефонную трубку и набрал Бахрейн.

– Компания «Галф Эр де Франс»? Жан-Люка Сессонна, пожалуйста. Жан-Люк, есть что-нибудь?

– Нет, Энди. Я только что говорил с диспетчерской вышкой, у них в системе никого нет. Pas problème. [28]Нет проблем (фр.).
Руди будет экономить топливо. Вышка пообещала позвонить мне сразу же, как только они их увидят на экране. Есть что-нибудь про остальных?

– Мы только что узнали, что Мак все еще в Ковиссе. – Гаваллан услышал шумный вдох и грязное ругательство. – Согласен. Я позвоню попозже. – Он набрал Кувейт. – Чарли, Дженни с тобой?

– Нет, она в отеле. Энди, я…

– Мы только что услышали, что Мак до сих пор в Ковиссе, и…

– Боже милосердный, что случилось?

– Не знаю, он все еще разговаривает в эфире. Я перезвоню, когда у меня будет что-то более определенное. Дженни пока не говори. До связи.

Опять тошнотворное ожидание, потом ВЧ-радиостанция ожила:

– Тегеран, говорит Ковисс, капитан Мак-Айвер. Слушаю вас.

– Ковисс, говорит Тегеран, мы пытаемся с вами связаться все утро. Ага Сиамаки очень хотел поговорить с вами. Он вернется примерно через час. Пожалуйста, подтвердите, что вы распорядились перевести четыре 212-х в Ковисс.

– Тегеран, говорит Ковисс. Бендер-Делам, вас это тоже касается. – Мак-Айвер говорил медленнее и более отчетливо, но, очевидно, был очень зол. – Подтверждаю, я перевожу все мои 212-е, повторяю, все мои 212-е, под свой контроль. Все до единого. Я не смогу поговорить с агой Сиамаки, поскольку получил разрешение на вылет отсюда в Тегеран с министром Киа через пять минут, но я ожидаю, что ага Сиамаки встретит 206-й в международном аэропорту Тегерана. Через несколько минут мы закрываемся на ремонтное обслуживание – по приказанию властей – и будем работать только на ОВЧ-связи. Для вашей информации, капитан Эйр через несколько минут вылетает на платформу «Абу Сал» с грузом запчастей, а капитан Локарт останется здесь, чтобы встретить мои 212-е из Бендер-Делама. Как поняли, Тегеран?

– Вас понял, капитан Мак-Айвер, но не могли бы вы, пожа…

Мак-Айвер оборвал его:

– Вы все слышали, Нумир, или вы еще более безнадежны, чем обычно?

– Да, но я должен настаивать на том, чтобы нас инфор…

– Я устал от всей этой чепухи. Я являюсь управляющим данной компании, и покуда мы работаем в Иране, именно так все и будет: просто, понятно и без ненужной суеты. Ковисс закрывается на ремонтное обслуживание по приказу полковника Чангиза, мы свяжемся с вами сразу же, как только снова выйдем в эфир. Оставайтесь на этом канале, но держите его свободным, чтобы мы могли проводить тестирование оборудования. Работа будет продолжаться согласно плану. Конец связи!

Как раз в этот момент дверь открылась, и в кабинет вошел Старк; его сопровождала встревоженная медсестра. Мануэла потеряла дар речи. Гаваллан вскочил и помог ему сесть на стул; грудь Старка была плотно перебинтована. Он был в штанах от пижамной пары и просторном махровом халате.

– Я в порядке, Энди, – сказал Старк. – Как ты, милая?

– Конрой, ты сошел с ума?

– Нет. Энди, расскажи мне, что происходит?

Медсестра вставила:

– Мы действительно не можем брать на себя ответствен…

Старк терпеливо произнес:

– Обещаю, всего пару часов, и я буду очень осторожен. Мануэла, пожалуйста, отведи ее назад к машине, прошу тебя, милая. – Он посмотрел на нее тем особым взглядом, который мужья приберегают для жен, а жены – для мужей, когда времени на препирательства нет. Она тут же поднялась и проводила медсестру к двери, а когда они обе вышли, Старк сказал: – Извини, Энди, больше вытерпеть я не мог. Ну, как все идет?

Ковисс. 10.48. Мак-Айвер спустился по ступеням диспетчерской вышки, чувствуя дурноту и пустоту внутри и не уверенный, что сможет дойти до 206-го, не говоря уже о том, чтобы реализовать весь остальной план. Ты сможешь, говорил он себе. Соберись.

Мулла Хусейн все еще разговаривал с Киа, опершись на машину, его АК-47 был заброшен на плечо.

– У нас все готово, министр, – сказал Мак-Айвер. – Разумеется, если вы ничего не имеете против, ваше превосходительство Хусейн.

– Нет, на все воля Аллаха, – ответил Хусейн со странной улыбкой. Он вежливо протянул руку. – До свидания, министр Киа.

– До свидания, ваше превосходительство. – Киа повернулся и быстро зашагал к 206-му.

Мак-Айвер с тревогой протянул руку мулле.

– До свидания, ваше превосходительство.

Хусейн повернулся и проводил взглядом Киа, который забирался в кабину пилота. Снова эта странная улыбка.

– Записано: «Медленно мелют жернова Бога, но мелют они чрезвычайно мелко». Не так ли, капитан?

– Да. Но к чему вы это говорите?

– Своего рода подарок на прощанье. Можете сказать это своему другу Киа, когда сядете в Тегеране.

– Он мне не друг, и почему именно тогда?

– Вы поступаете мудро, отказываясь от его дружбы. Когда вы снова увидите капитана Старка?

– Не знаю. Надеюсь, что скоро. – Мак-Айвер увидел, как мулла снова оглянулся на Киа, и его беспокойство усилилось. – Почему вы спрашиваете?

– Я бы хотел увидеть его в скором времени. – Хусейн скинул с плеча автомат, сел в машину и вместе со своими «зелеными повязками» уехал.

– Капитан? – Это был Павуд. Он весь дрожал и выглядел расстроенным.

– Да, мистер Павуд, одну минутку. Фредди! – Мак-Айвер подозвал к себе Эйра, который бегом бросился к нему. – Слушаю вас, мистер Павуд?

– Прошу вас, почему 212-е нагружены запчастями и багажом, и все…

– Смена экипажа, – тут же ответил Мак-Айвер и притворился, что не заметил, как глаза Эйра сошлись к носу. – У меня четыре 212-х должны прибыть сюда из Бендер-Делама. Вам лучше побеспокоиться о подготовке помещений. Четыре пилота и четыре механика. Они прибудут примерно через два часа.

– Но у нас нет ни манифеста, ни оснований для…

– Выполнять! – Чаша терпения Мак-Айвера снова переполнилась. – Я отдал распоряжение. Я! Я лично! Я приказал, чтобы мои 212-е прибыли сюда! Фредди, какого черта ты тут дожидаешься? Отправляйся со своими запчастями.

– Слушаюсь, сэр. А вы?

– Я везу Киа, Том Локарт остается за старшего, пока я не вернусь. Отправляйтесь. Нет, погодите, я пойду с вами. Павуд, какого дьявола вы до сих пор еще торчите тут? Капитан Локарт будет чертовски раздражен, если вы не успеете все вовремя приготовить. – Мак-Айвер зашагал прочь вместе с Эйром, молясь про себя, что сумел убедить Павуда.

– Мак, какого черта тут происходит?

– Погоди, пока подойдем к остальным. – Подойдя к 212-м, Мак-Айвер повернулся спиной к Павуду, который все еще стоял на ступенях конторы, и быстро рассказал им, что происходит. – Увидимся на побережье.

– Ты в порядке, Мак? – спросил Эйр, обеспокоенно глядя на землистый цвет его лица.

– Разумеется, я в порядке. Взлетайте!

Недалеко от Бахрейна. 10.48. Руди и Папаша Келли все еще шли тандемом, борясь со встречным ветром, держа двигатели на оптимальном расходе топлива; стрелки датчиков показывали пустые баки, красные предупредительные лампочки ярко горели. Полчаса назад они оба перешли в режим зависания. Механики распахнули дверцы пассажирских отсеков и высунулись наружу, сняв крышки с топливных баков. Потом они размотали шланги, сунули концы в горловины баков и вернулись в салон. Самодельными насосами, с большим трудом они перекачали первую из запасных двухсотлитровых бочек горючего, все до капли, потом – вторую. Ни один из механиков никогда раньше не проводил такую дозаправку в воздухе. Когда они закончили, их обоих вывернуло наизнанку в сильнейшем приступе рвоты. Но операция прошла успешно.

Дымка по-прежнему была плотной, море тяжело перекатывалось под сильным ветром, и после едва не состоявшегося столкновения с танкером все шло самым обычным образом: они тащились вперед, стараясь выиграть максимум расстояния, постоянно корректировали газ – и молились. Руди не видел ни Дюбуа, ни Шандора. Один из двигателей Руди закашлял, но практически сразу восстановился.

Фэгануитч поморщился.

– Сколько нам еще?

– Слишком много. – Руди переключился на ОВЧ, нарушив радиомолчание. – Папаша, перейди на ВЧ, послушай, – быстро произнес он и переключился. – Сьерра Один, говорит Дельта Один, как слышите меня?

– Слышу отлично, Дельта Один, – тут же отозвался голос Скота, – продолжайте.

– На подлете к Бостону, – их код для Бахрейна, – высота двести, направление 185, кончается топливо. Дельта Два со мной. Три и Четыре сами по себе.

– Добро пожаловать из Британии в солнечный край, G-HTXX и G-HJZI, повторяю, G-HTXX и G-HJZI! Жан-Люк вас ждет. Новостей от Дельта Три и Четыре пока нет.

– G-HTXX и G-HJZI – немедленно подтвердил прием Руди, используя свои новые британские позывные. – Как там Лима Три и Кило Два? – «Лима» означала три вертолета из Ленге, «Кило» – два из Ковисса.

– Никаких новостей, кроме того, что Кило Два все еще на месте. – Руди и Папаша Келли потрясенно молчали. Потом услышали: – Говорит главное управление в Тегеране, Эль-Шаргаз, как слышите меня? – После чего тут же раздался голос Сиамаки: – Говорит Тегеран, кто осуществляет трансляцию на этом канале? Кто такие Кило Два и Лима Три? Кто такой Сьерра Один?

Громкий голос Скота перебил его:

– Никаких проблем, НТXX, какой-то полудурок использует наш канал. Свяжитесь с нами после посадки, – добавил он, предупреждая, чтобы они не выходили в эфир без особой надобности.

Папаша Келли взволнованно встрял в разговор:

– Песчаный берег впереди, НТXX!

– Вижу берег. Сьерра Один, говорит НТXX, мы почти у побережья…

Один из двигателей Руди снова закашлял, тяжелее, чем в первый раз, но потом опять загудел, стрелки датчика оборотов пьяно завертелись. Потом сквозь дымку он увидел берег, небольшой мысок и песчаный склон, потом и весь пляж, и теперь он точно знал, где находится.

– Папаша, разбирайся с вышкой. Сьерра Один, передайте Жан-Люку, что я…

Главное управление в Эль-Шаргазе. Гаваллан уже набирал Бахрейн, а Руди настойчиво продолжал в громкоговорителе:

– Я у северо-западной оконечности пляжа в Абу-Сабх, к востоку… – Треск помех, потом молчание.

Гаваллан говорил в телефон:

– Компания «Галф Эр де Франс»? Жан-Люка, пожалуйста. Жан-Люк, Энди. Руди и Папаша находятся… Режим ожидания один… – В комнате громко зазвучал голос Келли: – Сьерра Один, идут за Дельта Один вниз, у него отказал двигатель…

– Говорит Тегеран, у кого отказал двигатель и где? Кто ведет трансляцию по этому каналу? Говорит Тегеран, кто ве…

Побережье Бахрейна. Песок на пляже был белый и чистый, но в этом месте пляжа людей почти не было; в море виднелось множество парусных лодочек и других развлекательных суденышек; стайки виндсерфингистов ловили устойчивый бриз, день был теплым. Дальше по берегу стоял отель «Старбрейк», с пальмами и садами и разноцветными навесами от солнца, пестревшими на террасах и пляжах. 212-й Руди быстро вынырнул из марева; лопасти вращались, как крылья мельницы, двигатели кашляли, и толку от них уже не было. Его траектория снижения давала ему мало выбора, но он был благодарен, что посадка будет жесткой, но на сушу, а не на воду. Пляж несся им навстречу, и он наметил точное место посадки сразу за одиноким зонтом от солнца чуть выше по пляжу и ближе к дороге. Он теперь повернулся к ветру и был очень близко, выровнял машину, потом потянул рычаг общего управления шагом винта, изменив наклон лопастей, чтобы на миг дать какую-то подъемную силу и смягчить падение, проехал несколько метров на полозьях по неровной поверхности, качнулся вперед, но не настолько, чтобы что-то повредить, и вертолет замер целый и невредимый.

– Будь я проклят… – выдавил из себя Фэгануитч, обретая способность дышать, его сердце, возникнув из ниоткуда, снова застучало, сфинктер ануса заклинило намертво.

Руди начал процедуру выключения двигателей; тишина была пугающей, его руки и ноги теперь дрожали. Люди, загоравшие на пляже впереди, и те, что были на террасах, смотрели на них. Потом Фэгануитч охнул, испугав его. Руди обернулся и тоже охнул.

На ней были большие черные очки и мало что еще; светловолосая и прекрасная, она приподнялась, опершись на локоть, и наблюдала за ними. Без всякой спешки встала и надела крохотный лифчик от бикини.

– Господи, всеблагой и милосердный… – Фэгануитч потерял дар речи.

Руди помахал рукой и хрипло крикнул:

– Извините, топливо кончилось.

Она рассмеялась, потом сверху вынырнул Келли и все испортил, и они оба обругали его, когда поднятый винтом ветер взметнул ее длинные волосы, отшвырнув ее полотенце и забросав всех песком. Теперь Келли тоже ее увидел, он вежливо отодвинулся по ветру ближе к дороге и, отвлеченный ею так же, как и остальные, быстро приземлился, ошибившись на фут при расчете высоты.

Международный аэропорт Бахрейна. 11.13. Жан-Люк и механик Род Родригес пулей выскочили из здания и бегом бросились через бетонную площадку к небольшому топливному заправщику с буквами GAdF – «Галф Эр де Франс» – на борту, который он договорился взять взаймы. На летном поле бурлила кипучая деятельность, современный терминал аэропорта и здания вспомогательных служб выглядели величественно и белоснежно сверкали. Самолеты из многих стран загружались и разгружались, только что приземлился «Боинг-747» «Японских авиалиний».

– On y va, поехали, – сказал Жан-Люк.

– Конечно, сеид. – Водитель прибавил громкости в интеркоме и одним плавным движением запустил мотор, включил скорость и тронулся с места. Это был худощавый юный палестинец-христианин в темных очках и рабочем комбинезоне компании. – Куда поедем?

– Вы знаете пляж Абу-Сабх?

– О да, сеид.

– Там сели два наших вертолета, горючее кончилось. Поехали!

– Мы почти на месте! – Водитель переключил передачу, как заправский гонщик, и добавил скорости. В динамике устройства внутренней связи прозвучало: – Альфа Четыре? – Водитель взял в руку микрофон, продолжая лихо вести заправщик одной рукой. – Альфа Четыре слушает.

– Дайте мне капитана Сессонна.

Жан-Люк узнал голос Матиаса Деларна, директора представительства «Галф Эр де Франс» в Бахрейне, своего старого друга со времен службы во французских ВВС и в Алжире. – Говорит Жан-Люк, дружище, – сказал он по-французски.

Деларн, тоже по-французски, быстро заговорил:

– Ребята с вышки связались со мной, сообщили, что еще один вертолет только что появился в системе, идет курсом, которого ты ожидал, Дюбуа или Петрофи, а? Они постоянно вызывают его на связь, но контакт пока установить не могут.

– Только один? – спросил Жан-Люк.

– Да. Он на подлете к вертолетной площадке, заходит по стандартной посадочной траектории для полетов в условиях хорошей видимости. Проблема, о которой мы говорили, да?

– Да. – Жан-Люк рассказал своему другу о том, что происходит на самом деле, и о проблеме с регистрационными номерами. – Матиас, прошу тебя, передай на вышку, что это борт G-HTTE, следующий транзитом, – попросил он, назвав третий из выделенных ему позывных. – Потом позвони Энди и скажи ему, что я пошлю Родригеса разбираться с Руди и Келли. Мы займемся Дюбуа и Шандором – ты и я, – захвати с собой второй комплект. Где встречаемся?

– Бог мой, Жан-Люк, после всего этого нам придется записаться в Иностранный легион. Встретимся перед конторой.

Жан-Люк подтвердил прием, повесил микрофон на крючок.

– Остановите здесь! – Заправщик остановился как вкопанный. Родригес и Жан-Люк едва не вылетели в ветровое стекло.

– Род, ты знаешь, что делать. – Он выпрыгнул из машины. – Вперед!

– Послушай, я, пожалуй, лучше пешком добе… – Конца фразы Жан-Люк не расслышал: он уже бежал назад, а заправщик, взвизгнув шинами, рванулся с места, вылетел в ворота и понесся по дороге, которая вела к морю.

Ковисс, диспетчерская вышка. 11.17. Локарт и Вазари наблюдали, как вдалеке 206-й Мак-Айвера поднимается в горы Загрос.

– Ковисс, говорит НСС, – передавал Мак-Айвер по ОВЧ-связи, – выхожу за пределы вашей системы. Всего доброго.

– НСС, Ковисс. До свидания, – ответил Вазари.

В громкоговорителе ВЧ-радиостанции раздался голос на фарси:

– Бендер-Делам, говорит Тегеран, есть сообщения из Ковисса?

– Нет. Эль-Шаргаз, говорит Бендер-Делам, как слышите меня? – Треск помех, потом вызов повторился. Теперь снова молчание.

Вазари вытер лицо.

– Как вы думаете, капитан Эйр еще будет на месте встречи? – спросил он, отчаянно стараясь угодить. Ему нетрудно было почувствовать, насколько он не нравится Локарту, насколько Локарт ему не доверяет. – А?

Локарт лишь пожал плечами, думая о Тегеране и о том, что ему делать. Он сказал Мак-Айверу, чтобы тот отправил обоих механиков с Эйром.

– Просто на случай, если меня схватят, Мак, или Вазари найдут здесь, или он нас выдаст.

– Только не делай глупостей, Том, вроде того, чтобы полететь в Тегеран на 212-м, с Вазари или без него.

– Мне никак не попасть в Тегеран, не подняв на уши всю систему радиолокационного контроля и не сорвав всю операцию. Мне бы пришлось дозаправляться, и меня бы остановили.

Есть ли способ? – спрашивал он себя, потом увидел, что Вазари смотрит на него.

– Что?

– Капитан Мак-Айвер подаст вам какой-то знак или выйдет на связь, когда избавится от Киа? – Локарт ничего не ответил, и Вазари тоскливо произнес: – Черт возьми, неужели вы не понимаете, что вы – моя единственная надежда выбраться отсюда…

Они оба резко обернулись, почувствовав на себе чей-то взгляд. Павуд пристально смотрел на них сквозь перила лестницы.

– Так! – тихо сказал он. – На все воля Аллаха. Вы оба пойманы с поличным при совершении предательства.

Локарт сделал шаг в его сторону.

– Я не понимаю, что могло вас так обеспокоить, – сипло начал он, в горле у него вдруг пересохло. – Тут ниче…

– Я поймал вас. Вас и этого Иуду! Вы все готовите побег, удираете с нашими вертолетами!

Лицо Вазари исказилось, и он прошипел:

– Иуда, да? Давай-ка, тащи свою красную коммунистическую задницу сюда! Я все знаю про тебя и твоих товарищей из Туде!

Павуд побелел.

– Ты мелешь ерунду! Это тебя поймали с поличным, ты со…

– Это ты Иуда, ты вшивый марксистский ублюдок! Я с капралом аль-Федаги живу в одной комнате, а он – комиссар здесь на базе и твой начальник. Я все про тебя знаю. Несколько месяцев назад он и меня уговаривал вступить в партию. Поднимайся сюда! – И когда Павуд не подчинился, он предупредил: – Если не поднимешься, я вызываю комитет и сдаю им тебя, Федаги, а еще Мохаммеда Берани и с десяток других, и мне плевать, что будет… – Его пальцы потянулись к кнопке передачи на ОВЧ-радиостанции, но Павуд выдохнул «нет», поднялся по лестнице и остановился на площадке, дрожа. Некоторое время ничего не происходило, потом Вазари схватил подвывающего, насмерть перепуганного Павуда, пихнул его в угол и взял в руку тяжелый разводной ключ, чтобы проломить ему голову. Локарт едва успел остановить удар.

– Почему вы меня останавливаете, черт подери? – Вазари трясло от страха. – Он выдаст нас!

– Не нужно… не нужно этого. – Локарту в первые мгновения было трудно говорить. – Наберись терпения. Послушайте, Павуд, если вы будете молчать, мы тоже ничего не скажем.

– Клянусь Аллахом, разумеется, я буду мо…

Вазари прошипел:

– Этим ублюдкам нельзя доверять.

– Я и не доверяю, – сказал Локарт. – Быстро. Напиши все это на бумаге! Быстро! Все имена, какие сможешь вспомнить. Быстрее. И сделай три копии! – Локарт сунул в руки молодому иранцу авторучку. Вазари секунду стоял в нерешительности, потом схватил планшет с бумагой и начал быстро писать. Локарт шагнул к Павуду, который съежился, отстраняясь от него и умоляя о пощаде. – Закройте рот и слушайте. Павуд, я предлагаю вам сделку, вы никому ничего не говорите, мы никому ничего не говорим.

– Клянусь Аллахом, конечно, я ничего не скажу, ага, разве я не служил компании верой и правдой, не был ей предан все эти годы, разве я когда-ни…

– Лжец, – отрезал Вазари, потом добавил, к изумлению Локарта: – Я не раз слышал, как ты и остальные врали и обманывали, и пускали слюни, заглядываясь на Мануэлу Старк, подсматривали за ней по ночам.

– Ложь, сплошные выдумки, не верьте е…

– Заткнись, ублюдок! – крикнул ему Вазари.

Павуд подчинился, содрогнувшись от злобы, звучавшей в голосе сержанта, и забился назад в угол.

Локарт оторвал взгляд от дрожащего иранца, взял один из исписанных листов и положил себе в карман.

– Один оставь себе, сержант. Держите, – сказал он Павуду, сунув третий список ему в лицо. Тот попробовал отшатнуться, не смог, запертый в углу, и когда лист сунули ему в руку, он простонал и выронил его, словно обжегся. – Если нас остановят, я Богом клянусь, это попадет к первому же из «зеленых повязок», и не забывайте, мы оба говорим на фарси и я знаю Хусейна! Вам все понятно? – Павуд тупо кивнул. Локарт наклонился, поднял список и затолкал его иранцу в карман. – Сядьте вон там! – Он показал на стул в углу, потом вытер вспотевшие ладони о штаны, включил ОВЧ-связь и взял в руку микрофон.

– Ковисс вызывает следующие сюда вертолеты из Бендер-Делама, как слышите меня? – Локарт подождал, потом повторил вызов. Затем: – Вышка, это база, как слышите меня?

После паузы настороженный, с сильным акцентом голос произнес:

– Да, мы слышим вас.

– Мы ожидаем прибытия четырех вертолетов из Бендер-Делама, которые оснащены только ОВЧ-связью. Я собираюсь подняться в воздух, чтобы попробовать с ними связаться. Нас не будет в эфире, пока я не вернусь. О'кей?

– О'кей.

Локарт выключил аппарат. Из ВЧ-радиостанции донеслось:

– Ковисс, говорит Тегеран, как слышите меня?

Локарт спросил:

– Как быть с ним? – Они оба посмотрели на Павуда, который вжался в стул.

Острая боль позади глаза была такой, какую Вазари еще никогда не испытывал. Мне придется убить Павуда, это единственный способ доказать Локарту, что я на его стороне.

– Я разберусь с ним, – сказал он и поднялся из-за стола.

– Нет, – сказал Локарт. – Павуд, вы возьмете на сегодня выходной. Вы спуститесь вниз, скажете остальным, что неважно себя чувствуете, и отправитесь домой. Вы не произнесете больше ни слова и тут же покинете базу. Отсюда нам вас будет и видно, и слышно. Если вы предадите нас, клянусь богом, вы и каждый человек в этом списке тоже будете преданы.

– Клянусь вам… вы… – слова потекли ручьем, – вы клянетесь, что никому не скажете, клянетесь?

– Убирайтесь отсюда и отправляйтесь домой! И кровь падет на вашу голову, не на нашу! Пошевеливайтесь, вон! – Они смотрели, как он ковыляет к лестнице. И когда увидели его на велосипеде, медленно крутящего педали по дороге в город, оба почувствовали себя чуть лучше.

– Надо было убить его… надо было, кэп. Я бы все сделал.

– Так все получилось не менее безопасно, и… ну, его убийство ничего бы не решило. – И не помогло бы мне с Шахразадой, подумал Локарт.

Опять в динамике ВЧ-радиостанции заговорил тот же нудный голос:

– Ковисс, говорит Бендер-Делам, как слышите меня?

– Опасно оставлять этих гадов в эфире, кэп. Вышка обязательно их зацепит рано или поздно, как бы плохо обучены и бестолковы они ни были.

Локарт напряг мозг, отыскивая решение проблемы.

– Сержант, выйдите на связь по ВЧ на несколько секунд, притворитесь, что вы радиоремонтник, который чертовски зол из-за того, что ему поломали весь выходной. Скажите им на фарси, чтобы они заткнулись и чтобы, черт бы их побрал, они не лезли на наш канал, пока мы не отремонтируемся, что этот сумасшедший Локарт поднялся в воздух, чтобы связаться с четырьмя вертолетами по ОВЧ, может, у одного из них случилась авария и остальные сидят с ним на земле. О'кей?

– Все понял! – Вазари сказал все, что следовало, прекрасно разыграв свою роль. Закончив, он на мгновение сжал голову обеими руками: боль была просто ослепляющей. Потом посмотрел на Локарта. – Теперь вы мне верите?

– Да.

– Я могу лететь с вами? Честно?

– Да. – Локарт протянул руку. – Спасибо за помощь. – Он вытащил из ВЧ-радиостанции компании полупроводниковый кристалл, сломал его и вставил обратно, потом вынул предохранитель из ОВЧ-радиостанции и сунул в карман. – Пошли. – В конторе внизу он ненадолго задержался. – Я поднимусь в воздух, – сообщил он трем клеркам, которые странно на него посмотрели. – Попробую связаться с вертолетами из Бендер-Делама по ОВЧ. – Три иранца не произнесли ни слова, но Локарт чувствовал, что они тоже знают его секрет. Он повернулся к Вазари. – До завтра, сержант.

– Я надеюсь, это ничего, что я сейчас пойду. Голова болит просто адски.

– До завтра. – Чувствуя на себе пристальные взгляды иранцев, Локарт бесцельно потолкался в кабинете, чтобы дать Вазари время притвориться, будто он уходит в казармы, а на самом деле обойти ангар и тайком проскользнуть в вертолет. – Как только выйдешь из конторы, ты сам по себе, – сказал ему Локарт наверху. – Я не стану проверять пассажирский отсек, просто подниму машину в воздух.

– Да поможет нам всем Аллах, капитан.

 

ГЛАВА 63

Аэропорт Бахрейна. 11.28. Жан-Люк и Матиас Деларн стояли рядом с автомобилем типа «универсал» возле вертолетной площадки, наблюдая за приближавшимся 212-м. Прикрыв руками глаза от солнца, они вглядывались в стекло кабины, но не могли распознать пилота. Матиас, приземистый, плотный француз с темными курчавыми волосами и половиной лица – вторая половина была сильно изуродована ожогами, которые он получил, когда прыгал с парашютом из горящего самолета недалеко от Алжира, – сказал:

– Это Дюбуа.

– Нет, ты ошибаешься, это Шандор. – Жан-Люк замахал рукой, показывая ему, чтобы он садился боком к ветру.

Как только полозья коснулись площадки, Матиас, пригнувшись, бросился к левой дверце кабины пилота, не обращая внимания на Шандора, который что-то кричал ему. В руках у него была малярная кисть и банка быстросохнущей авиационной краски, и он мгновенно замазал белым иранский регистрационный номер, расположенный на дверце сразу под окном. Жан-Люк прижал на место заранее подготовленный трафарет и потыкал в него своей кистью с черной краской, а потом аккуратно снял картонку. Теперь вертолет назывался G-HHXI и был совершенно законным.

Матиас тем временем замазал своей краской буквы IHC на хвосте, потом нырнул под хвост и сделал то же самое на другой стороне. Шандор едва успел убрать руку от дверцы со своей стороны, на которой Жан-Люк, с большим энтузиазмом, оттрафаретил второе G-HHXI.

– Voilà! – Жан-Люк передал кисть и краску Матиасу, который отнес их к машине и спрятал там под брезентом, пока Жан-Люк тряс Шандору руку, рассказывал ему про Руди и Келли и спрашивал про Дюбуа.

– Не знаю, старина, – отвечал Шандор. – После этой кучи-малы, – он объяснил про танкер и как они едва не столкнулись с ним, – Руди махнул нам рукой, чтобы мы дальше двигались самостоятельно. Больше я никого из них не видел. Сам я поставил двигатели на минимальное потребление, прижался к волнам и поручил себя Господу. Я шел на пустом баке, с горящим предупредительным индикатором минут, наверное, десять, черт бы меня побрал, и минут двадцать отчаянно боролся с поносом. А как остальные?

– Руди и Келли приземлились на пляже Абу-Сабх – Род Родригес поехал к ним на подмогу, – никаких пока вестей о Скрэге, Вилли или Восси, но Мак все еще в Ковиссе.

– Господи Иисусе!

– Oui, вместе с Фредди и Томом Локартом. По крайней мере, они были там десять-пятнадцать минут назад. – Жан-Люк обернулся к подошедшему к ним Матиасу. – У тебя есть связь с вышкой?

– Да, без проблем.

– Матиас Деларн, Шандор Петрофи… Джонсон, наш механик.

Они поздоровались и пожали друг другу руки.

– Как прошел полет… merde, нет, мне лучше не рассказывайте, – добавил Матиас, потом увидел приближающуюся машину. – Проблемы, – предупредил он.

– Оставайся в кабине, Шандор, – приказал Жан-Люк. – Джонсон, назад в салон.

Автомобиль с надписью СЛУЖБА АЭРОПОРТА остановился боком к 212-му шагах в двадцати от вертолета. Из него вышли два бахрейнца, капитан иммиграционной службы в мундире и сотрудник контрольно-диспетчерского центра, последний был в длинном просторном дишдаше с белым платком, гутрой, на голове, который удерживался там кольцом из витой черной веревки. Матиас двинулся им навстречу.

– Доброе утро, сеид Юсуф, сеид Бен Ахмед. Это капитан Сессонн.

– Доброе утро, – вежливо ответили оба араба, продолжая рассматривать 212-й. – А пилот?

– Капитан Петрофи. Мистер Джонсон, механик, находится в пассажирском отсеке. – Жан-Люка подташнивало. Солнце отражалось от блестящей свежей краски и не отражалось от старой, к тому же от буквы «I» с обоих уголков внизу протянулись два черных потека. Он ждал неизбежного замечания, а потом неизбежного вопроса: «Откуда вертолет вылетел перед прибытием сюда?» и его небрежного ответа: «Из Басры, Ирак», ближайшего вероятного пункта вылета. Но это так легко проверить, да и проверять не надо, достаточно пройти вперед, провести пальцем по свежей краске и обнаружить под ней постоянные номера. Матиас был так же встревожен. Жан-Люку легко, думал он, он здесь не живет, не работает здесь.

– Как долго G-HHXI пробудет здесь, капитан? – спросил офицер иммиграционной службы, чисто выбритый человек с печальными глазами.

Жан-Люк и Матиас внутренне простонали при подчеркнутом наименовании регистрационного номера.

– Он должен вылететь в Эль-Шаргаз немедленно, сеид, – ответил Матиас, – в Эль-Шаргаз, немедленно, сразу же после дозаправки. То же самое и остальные, у которых… э-э… кончилось топливо.

Бен Ахмед, сотрудник диспетчерской службы, вздохнул.

– Очень плохо спланированный полет, если они остались без топлива. Мне интересно, что сталось с положенным по правилам тридцатиминутным запасом.

– Э-э… встречный ветер, как я понимаю, сеид.

– Он сегодня сильный, это верно. – Бен Ахмед посмотрел в сторону залива; видимость составляла около мили. – Один 212-й здесь, два на пляже, а четвертый… четвертый где-то там. Возможно, он повернул назад к… к пункту вылета.

Жан-Люк улыбнулся ему своей самой располагающей улыбкой.

– Не знаю, сеид Бен Ахмед, – осторожно ответил он; ему хотелось покончить с этой игрой в кошки-мышки, хотелось заправиться и на полчаса вернуться назад по маршруту, чтобы провести поиск.

Два араба еще раз взглянули на вертолет. В этот момент винт перестал вращаться. Лопасти мелко подрагивали на ветру. Бен Ахмед достал из кармана телекс.

– Мы только что получили это из Тегерана, Матиас, тут говорится про какие-то пропавшие вертолеты, – вежливо сказал он. – Из Иранского управления воздушным движением. Они пишут: «Пожалуйста, проверьте, не появятся ли у вас некоторые из наших вертолетов, которые были незаконно вывезены из Бендер-Делама. Просим вас задержать их, арестовать всех, кто находится на борту, и проинформировать наше ближайшее посольство, которое подготовит немедленную депортацию преступников и возвращение нашего оборудования». – Он снова улыбнулся и передал бумагу ему. – Любопытно, а?

– Весьма, – произнес Матиас. Он просмотрел телекс, ничего не видя перед собой, протянул бумагу назад.

– Капитан Сессонн, вам доводилось бывать в Иране?

– Да-да, доводилось.

– Ужасно, все эти смерти, беспорядки, все эти убийства. Мусульмане убивают мусульман. Персия всегда была страной особенной; беспокойный сосед для всех, кто живет в заливе. Называют залив Персидским, словно нас, по эту его сторону, и вовсе не существует, – заметил Бен Ахмед ровным голосом. – Шах, помнится, даже заявлял, что наш остров является иранским только потому, что три века назад персы захватили нас на несколько лет, нас, которые всегда были независимым народом, а?

– Да, только он… э-э… он отказался от своих претензий.

– Ах да, да, это верно. И захватил нефтеносные острова Тумс и Абу-Муса. Персидские правители такие гегемонисты, такие странные, кто бы они ни были, откуда бы ни приходили. Это кощунство – ставить мулл и аятолл между человеком и Богом. А?

– Они… э… одни живут по своим обычаям, – согласился Жан-Люк, – другие живут по своим.

Бен Ахмед заглянул в кузов универсала. Жан-Люк увидел, что из-под брезента выглядывает кончик ручки малярной кисти.

– Опасные времена наступили в заливе. Очень опасные. Безбожные Советы надвигаются с севера, с каждым днем все ближе; на юге, в Йемене, все больше безбожников-марксистов вооружаются изо дня в день; все зарятся на нас и наше богатство – и ислам. Только ислам стоит между ними и мировым господством.

Матиасу хотелось сказать: «А как насчет Франции. И, конечно же, Соединенных Штатов?», но вместо этого он сказал:

– Ислам никогда не падет. Как не падут и государства залива, если не потеряют бдительности.

– Аллах да поможет нам, я согласен с вами. – Бен Ахмед кивнул и улыбнулся Жан-Люку. – Здесь, на нашем острове, мы должны быть очень бдительны по отношению ко всем тем, кто желает доставить нам неприятности. А?

Жан-Люк кивнул. Он поймал себя на том, что ему трудно не смотреть на телекс в руке араба; если его получили в Бахрейне, значит, точно такие же отправлены на все контрольно-диспетчерские вышки по эту сторону залива.

– С помощью Аллаха нам это удастся.

Офицер иммиграционной службы благодушно кивнул.

– Капитан, я хотел бы взглянуть на бумаги пилота. И механика. И на них самих. Прошу вас.

– Разумеется, немедленно. – Жан-Люк подошел к Шандору. – Тегеран прислал им телекс, чтобы смотрели в оба на предмет вертолетов с иранскими регистрационными номерами, – торопливо прошептал он, и Шандор побледнел. – Не паникуй, mon vieux, просто покажите ваши паспорта сотруднику иммиграционной службы, сам ничего не говори, ты тоже, Джонсон, и не забудьте, что вы G-HHXI, следуете из Басры.

– Но, боже ты мой, – прохрипел Шандор, – у нас тогда стояли бы иракские штампы из Басры, а у меня иранские печати чуть не на каждой странице.

– Ну, был ты в Иране, и что с того? Начинай молиться, mon brave. [29]Мой храбрец (фр.).
Пошли.

Пограничник принял американский паспорт. Тщательно изучил фотографию, сравнил ее с Шандором, который слабеющей рукой снял черные очки, потом протянул назад, не став листать остальные страницы.

– Благодарю вас, – сказал он и принял британский паспорт Джонсона. Снова придирчивое изучение фотографии, и больше ничего. Бен Ахмед сделал шаг к вертолету. Джонсон оставил дверцу грузо-пассажирского отсека открытой.

– Что на борту?

– Запчасти, – одновременно ответили Шандор, Джонсон и Жан-Люк.

– Вам придется пройти таможенный осмотр.

Матиас вежливо заметил:

– Разумеется, он следует транзитом, сеид Юсуф, и взлетит сразу же после заправки. Может быть, вы сочтете возможным позволить ему подписать транзитную декларацию, гарантируя, что он ничего не будет выгружать и не имеет на борту ни оружия, ни наркотиков, ни боеприпасов. – Он поколебался мгновение. – Я тоже был бы готов это гарантировать, если бы это имело какую-нибудь ценность.

– Ваше присутствие всегда ценно, сеид Матиас, – сказал Юсуф. На бетонной площадке было жарко и пыльно, и он чихнул, достал платок и высморкался, потом подошел к Бен Ахмеду, все еще держа в руке паспорт Джонсона. – Полагаю, для британского вертолета, следующего транзитом, это было бы приемлемо, даже и для тех двух, что сейчас на берегу. А?

Человек с контрольно-диспетчерской вышки повернулся к вертолету спиной.

– Почему бы нет? Когда два других подлетят сюда, мы разместим их здесь, сеид капитан Сессонн. Вы встречайте их тут с топливом, а мы оформим транзит в Эль-Шаргаз, как только они заправятся. – Он еще раз посмотрел на море, и в его темных глазах отразилась тревога. – А четвертая машина, когда она прибудет? Кстати, раз о ней зашла речь, я полагаю, она тоже с британскими регистрационными номерами?

– Да-да, конечно, – услышал Жан-Люк собственный голос, сообщающий арабу новый регистрационный номер. – С… с вашего позволения, три прибывшие машины вернутся назад по маршруту на полчаса, потом проследуют дальше в Эль-Шаргаз. – Стоит попробовать, подумал он, с галльским шармом отдавая честь арабским офицерам, когда они повернулись, чтобы уйти, и едва в состоянии осознать случившееся чудо: их отпускают.

Случилось ли оно потому, что их глаза ничего не видят, или потому, что они не пожелали видеть? Не знаю, не знаю, но будь благословенна Мадонна за то, что снова не оставила нас Своей заботой.

– Жан-Люк, тебе бы стоило позвонить Гаваллану насчет этих телексов, – напомнил Матиас.

В море у берегов Эль-Шаргаза. Скраггер и Бенсон не мигая смотрели на датчики масла и давления первого двигателя. Предупредительные огоньки ярко горели, стрелка температуры застыла на максимуме, в верхней части красного поля, стрелка давления масла опустилась, почти достигнув нуля. Они теперь летели на высоте двести десять метров, погода была хорошая, но с небольшой дымкой; они пересекли международную границу, Сирри и Абу-Муса остались за спиной, а прямо впереди лежал Эль-Шаргаз. Его вышка передавала команды, регулируя воздушное движение, слышимость в наушниках была три на пять.

– Я выключу двигатель, Бенсон.

– Согласен, не дело будет, если он заглохнет.

Шум стал тише, и вертолет просел метров на тридцать, но когда Скраггер добавил мощности на второй двигатель и сделал корректировки, вертолет перестал терять высоту. И все же оба они чувствовали себя тревожно без запаса мощности.

– Непонятно, с чего это он вдруг начал так себя вести, Скрэг, совершенно непонятно. Я сам проводил его проверку несколько дней назад. Как наши дела?

– Просто прекрасно. До дома осталось совсем немного.

Бенсон был не на шутку встревожен.

– А есть место, где мы могли бы сделать аварийную посадку? Песчаная отмель? Платформа какая-нибудь?

– Конечно есть. Полно, – соврал Скраггер; его глаза и уши постоянно искали признаки опасности, но ничего не находили. – Ты слышишь что-нибудь?

– Нет… нет, ничего. Черт подери, я слышу каждую несмазанную и перегретую шестеренку.

Скраггер рассмеялся.

– Я тоже.

– А нам не следует связаться с Эль-Шаргазом?

– Времени у нас еще много, сынок. Я жду, когда объявятся Восси или Вилли. – Они продолжали полет, и любой легчайший толчок, изменение тона двигателя на какой-то децибел или подрагивание стрелки заставляло их обливаться потом.

– Долго нам еще, Скрэг? – Бенсон был влюблен в двигатели, но ненавидел летать. Его рубашка промокла от пота и неприятно холодила тело.

И тут в их наушниках раздался голос Вилли:

– Эль-Шаргаз, говорит ЕР-НВВ, на подлете вместе с EP-HGF, высота двести десять, курс 140. Ожидаемое время прибытия через двенадцать минут, – и Скраггер простонал и затаил дыхание, потому что Вилли механически назвал их полные иранские позывные, хотя они договорились между собой попробовать обойтись только тремя последними буквами. Очень английский голос диспетчера произнес громко и отрывисто: – Вертолет, вызывающий Эль-Шаргаз, как мы понимаем, вы следуете транзитом, на подлете курсом 140 и… э… ваша трансляция прошла с искажением. Прошу подтвердить, что вы… э… G-HYYR и G-HFEE? Повторяю по буквам: ГОЛЬФ ХОУТЭЛ ЯНКИ ЯНКИ РОМЕО и ГОЛЬФ ХОУТЭЛ ФОКСТРОТ ЭХО ЭХО?

Переполненный радостным волнением, Скраггер издал ликующий вопль:

– Нас ждут!

Голос Вилли звучал неуверенно, и температура у Скраггера тут же подскочила на два градуса:

– Эль-Шаргаз, говорит… говорит GHY… YR…

Потом в эфире возник радостный голос Восси, заглушивший его:

– Эль-Шаргаз, говорят Гольф Хоутэл Фокстрот Эхо Эхо и Гольф Хоутэл Янки Янки Ромео, слышим вас отчетливо, будем у вас через десять минут, просим разрешения сесть на северной вертолетной площадке, пожалуйста, проинформируйте S-G.

– Обязательно, G-HFEE, – ответил диспетчер, и Скраггер мог почти видеть облегчение, которое тот испытал, – разрешаю посадку на северную площадку, пожалуйста, свяжитесь с S-G на частоте сто семнадцать и семь. Добро пожаловать! Добро пожаловать в Эль-Шаргаз, следуйте тем же курсом и на прежней высоте.

– Слушаюсь, сэр! Так точно, сэр, сто семнадцать и семь, – отозвался Восси. Скраггер тут же переключился на эту частоту и снова услышал Восси: – Сьерра Один, говорят HFEE и HYYR, как слышите?

– Слышу вас расчудесно хорошо. Добро пожаловать всем. А где Гольф Хоутэл Сьерра Виктор Танго?

Представительство компании в Эль-Шаргазе.

– Следует сзади, – говорил Восси.

Гаваллан, Скот, Ноггер и Старк слушали через громкоговоритель ОВЧ-радиостанции на частоте компании, частота диспетчерской вышки тоже прослушивалась, все прекрасно понимали, что любую трансляцию могут подслушивать, особенно с их ВЧ-радиостанции, которую прослушивали Сиамаки в Тегеране и Нумир в Бендер-Деламе.

– Он в нескольких минутах позади нас, он… э… приказал нам следовать заданным курсом самостоятельно. – Восси был подчеркнуто осторожен. – Мы не, э-э, мы не знаем, что произошло.

Тут в разговор включился Скраггер, и они все почувствовали, что он улыбается:

– Говорит G-HSVT, я у вас на хвосте, так что очистите палубу…

Комната взорвалась радостными криками, Гаваллан промокнул потный лоб и пробормотал: «Слава богу», слабея от облегчения, потом Ноггеру:

– Ноггер, давай туда!

Молодой пилот, широко улыбаясь, выскочил из комнаты и едва не сбил с ног Мануэлу, которая с каменным лицом возвращалась по коридору с подносом прохладительных напитков.

– Скрэг, Вилли и Эд вот-вот сядут! – крикнул он ей на бегу, уже с дальнего конца коридора.

– О, как чудесно! – просияла она и поспешила в кабинет. – Ну разве это не… – Она замолчала на полуслове.

Скраггер говорил:

– …на одном двигателе, поэтому прошу разрешения на посадку с прямой, и лучше всего приготовить пожарную машину на всякий случай.

Тут же возник голос Вилли:

– Эд, разворачивайся назад и присоединяйся к Скрэгу, проводи его до места посадки. Как у тебя с горючим?

– Полно. Уже лечу.

– Скрэг, это Вилли. Я позабочусь о разрешении на заход на посадку с прямой. Как у тебя с горючим?

– Хватает. HSVT, стало быть, а? Это гораздо лучше, чем HASVD! – Они услышали его хохот, и Мануэла почувствовала себя лучше.

Для нее напряжение сегодняшнего утра, когда она пыталась справиться со своими страхами, было ужасным: все эти лишенные тел голоса, звучавшие из такого далека и при этом совсем близко, каждый из них связан с человеком, который ей просто нравился, или очень нравился, или которого она ненавидела, если это оказывался голос врага. «Именно враги они и есть, – с горячностью сказала она несколько минут назад, едва не плача, потому что ее замечательный друг Марк Дюбуа и старик Фаулер пропали, и, о Господи, это мог бы быть Конрой, и другие еще могут пропасть. – Джахан – враг! Сиамаки, Нумир, они все враги, все до единого». Тогда Гаваллан мягко возразил: «Нет, они не враги, Мануэла, не настоящие враги, они просто делают свою работу…» Но его мягкость только разозлила ее, вывела из себя, наложившись на ее тревогу, что Старк сидит здесь, а не лежит в больничной палате, а ведь операцию ему сделали только вчера вечером, и она вспылила: «Так это игра, „Шамал“ для вас всех – всего лишь игра, просто чертовы „казаки-разбойники“! Вы просто шайка мальчишек, одержимых славой и приключениями, и вы… и вы…» Она выбежала из комнаты, добежала до женского туалета и там разрыдалась. Когда буря улеглась, она хорошенько отчитала себя за несдержанность, напомнив себе, что все мужчины – глупые, ребячливые создания, которые никогда не будут другими. Потом она высморкалась, поправила макияж и отправилась за напитками.

Мануэла тихо поставила поднос на стол. Никто ее не заметил.

Старк говорил по телефону с наземной службой, объясняя, что от них требовалось. Скот говорил по ОВЧ-связи:

– Мы обо всем позаботимся, Скрэг.

– Сьерра Один, как идут дела? – спросил Скраггер. – Как ваши Дельты и Кило?

Скот посмотрел на Гаваллана. Гаваллан подался вперед и тускло проговорил:

– Дельта Три в порядке, Кило Два… Кило Два все еще на месте… более или менее.

Молчание в динамиках. На частоте вышки они слышали, как какой-то диспетчер давал разрешения на посадку нескольким бортам. Треск помех. Голос Скраггера теперь звучал по-другому:

– Подтвердите Дельта Три.

– Подтверждаю Дельта Три, – ответил Гаваллан; он все еще был в шоке от вести о Дюбуа и от полученного Бахрейном телекса, который Жан-Люк прочел им по телефону несколько минут назад, и в любую минуту ожидал взрыва негодования от их собственной контрольно-диспетчерской вышки и из Кувейта. Жан-Люку он сказал: – Спасательная операция на море? Нам следует подать сигнал SOS.

– Мы и есть спасатели, Энди. Других здесь все равно нет. Шандор уже вылетел на поиски. Как только Руди и Папаша заправятся, они присоединятся к нему; я тут для них набросал схему поиска по квадратам, – потом они отправятся прямиком в Эль-Шаргаз, как и Шандор. Здесь мы долго торчать не сможем, Mon Dieu, ты и представить себе не можешь, мы были на волосок от катастрофы. Если он болтается на поверхности, они его найдут; тут полно песчаных отмелей, где можно сесть.

– А хватит ли у них горючего, Жан-Люк?

– У них все будет в порядке, Энди. Марк не посылал сигнала SOS, значит, все случилось внезапно, или, может быть, у него рация вышла из строя, или, более вероятно, он сел где-нибудь. Есть десяток хороших вариантов. Он мог сесть на платформу, чтобы заправиться; если он упал в море, его могли подобрать, вариантов масса, не забывай, что радиомолчание было одним из основных правил. Не переживай, mon cher ami.

– Как же можно не переживать?

– По другим есть что-нибудь?

– Пока нет.

Пока нет, снова подумал он, и по его телу пробежала дрожь.

– А кто у нас Дельта Четыре? – Вопрос задал Вилли.

– Наш французский друг и Фаулер, – сказал Гаваллан как бы между делом, не зная, кто его сейчас может слушать. – Полная информация по приземлении.

– Вас понял. – Шум помех, потом: – Эд, как у тебя дела?

– Все отлично, Вилли. Поднимаюсь на триста, и у меня все в порядке. Эй, Скрэг, какой у тебя курс и высота?

– Сто сорок два, высота двести десять, и если ты разуешь глаза и взглянешь на два часа, то сам увидишь, потому что я тебя вижу.

Несколько секунд молчания.

– Скрэг, ты опять за свое!

Гаваллан встал, чтобы потянуться, и увидел Мануэлу.

– Привет, моя милая.

Она улыбнулась несколько настороженно.

– Вот, – сказала она, предлагая ему бутылку, – вам полагается бутылка пива и «извините».

– Никаких извинений. Ты была совершенно права. – Он приобнял ее и сделал благодарный глоток. – Господи, вот это славно, спасибо, Мануэла.

– А я как же, дорогая? – спросил Старк.

– Все, что ты от меня получишь, Конрой Старк, это вода и вспухшее ухо, если бы у тебя между ушами не были одни сплошные мышцы. – Она открыла бутылку минеральной воды и протянула ему, но глаза ее смеялись, и она на миг задержала свою руку на его волосах, любя его.

– Спасибо, солнышко, – сказал он, испытывая огромное облегчение оттого, что она здесь и в безопасности, и другие тоже целы и невредимы, хотя Дюбуа и Фаулер оставались под вопросом, да и многие другие пока тоже. Плечо и рука у него постоянно и мучительно ныли, и его все сильнее подташнивало, в голове стучал тяжелый молот. Док Натт ввел ему анальгетик и сказал, что его должно хватить на пару часов: «Ты продержишься на нем до полудня, Дюк, вряд ли много дольше, а возможно, и меньше. Тебе, как Золушке, лучше помнить про двенадцать часов – ничего, что днем, – а то тебе сильно не поздоровится, я имею в виду в самом буквальном смысле, с кровотечением и всем прочим». Старк взглянул мимо Мануэлы на часы на стене: 12.04.

– Конрой, дорогой мой, пожалуйста, тебе бы надо вернуться в постель, прошу тебя.

Выражение его глаз поменялось.

– Минутки через четыре приду, а? – тихо сказал он.

Она покраснела под его взглядом, потом рассмеялась и легонько впилась ему в шею ногтями, как это сделала бы мурлыкающая кошка.

– Нет, серьезно, дорогой, тебе не кажет…

– А я серьезно.

Дверь открылась, и в комнату вошел док Натт.

– Пора баиньки, Дюк! Скажи всем спокойной ночи, будь паинькой!

– Привет, док. – Дюк послушно начал подниматься со стула, с первого раза у него это не получилось, он постарался скрыть свою неловкость, потом все-таки встал, крепко чертыхаясь про себя. – Скот, у нас есть портативная рация или радиоприемник, работающий на частоте диспетчерской вышки?

– Конечно, конечно есть. – Скот сунул руку в боковой ящик стола и протянул ему небольшую рацию. – Будем на связи. У тебя рядом с кроватью есть телефон?

– Есть. До свидания, милая… нет, я в полном порядке, так что ты оставайся здесь, поможешь с фарси. Спасибо. – Его глаза сосредоточились на чем-то за окном. – Эй, вы только поглядите!

На мгновение они все забыли о своих тревогах. По рулежке на взлетную полосу двигался «Конкорд», летавший между Лондоном и Бахрейном, острый, как игла, не имеющий себе равных, с опущенным для взлета носом. Крейсерская скорость две тысячи четыреста километров в час на высоте двадцать тысяч метров, дальность полета семь тысяч километров, которые он покрывал за три часа шестнадцать минут.

– Это, должно быть, самая красивая птичка из всех существующих, – сказал Старк, направляясь к двери.

Мануэла вздохнула.

– Как бы мне хотелось полететь на нем однажды, всего один разок.

– Только так и нужно путешествовать, – сухо заметил Скот. – Я слышал, в следующем году они закрывают этот рейс, не так ли? – Его основное внимание было сосредоточено на прослушивании разговоров между Вилли, Скраггером и Восси – там пока что не возникло никаких проблем. Со своего места он видел, как к вертолетной площадке у дальнего конца взлетно-посадочной полосы спешила машина с Ноггером, механиками, краской и трафаретами; пожарная машина уже стояла там наготове.

– Они просто болваны, черт бы их побрал, – сказал Гаваллан; разговор помогал ему скрыть свою гнетущую тревогу: его глаза шарили по небу, отыскивая приближающиеся вертолеты. – Долбаное правительство свою задницу не отличит от дырки в земле, и французы – то же самое. Им нужно просто списать все затраты на НИОКР – на самом деле они их фактически уже списали, – и тогда этот самолет станет совершенно жизнеспособным деловым предложением для определенных маршрутов, и ему цены не будет.

Лос-Анджелес – Япония, к примеру, естественный вариант; то же самое в Австралию, Буэнос-Айрес опять же… Кто-нибудь уже видит наших птичек?

– Вышка заметит их первыми, пап. – Скот настроился на частоту вышки.

– Конкорд ноль-ноль один, вы следующий в очереди на взлет. Счастливого пути, – говорил диспетчер. – Когда будете в воздухе, свяжитесь с Багдадом на частоте сто девятнадцать и девять.

– Спасибо, понял вас, сто девятнадцать и девять. – «Конкорд» гордо плыл по бетону, возвышаясь над всеми, бесконечно уверенный в том, что все глаза сейчас прикованы к нему.

– Господи, на него стоит посмотреть.

– Вышка, говорит Конкорд. Зачем здесь пожарная машина?

– У нас три вертолета на подлете к северной площадке, один из них идет на одном двигателе…

Контрольно-диспетчерская вышка.

– …Вы хотите, чтобы мы подержали их в воздухе, пока вы не взлетите? – спросил диспетчер. Его звали Синклер, и он был англичанином, бывшим военным летчиком, как многие из диспетчеров, работавшие в заливе.

– Нет, спасибо, не нужно, я так, из любопытства.

Синклер, приземистый, плотный лысый человечек, сидел во вращающемся кресле за низким столом с панорамным видом. На шее у него висел мощный бинокль. Он поднес его к глазам и поправил фокус. Теперь ему были видны три вертолета, шедшие буквой V. Еще раньше он определил, что машина с отказавшим двигателем идет впереди двух других – он знал, что это Скраггер, но притворялся, что не знает. Вокруг него на вышке в изобилии располагалось высококлассное радиолокационное оборудование и аппаратура связи, телексы и, кроме того, три местных стажера и диспетчер-шаргазец. Диспетчер сосредоточенно рассматривал экран радара, определяя местоположение еще шести воздушных судов, находившихся в настоящее время в системе.

Не теряя вертолеты из окуляров бинокля, Синклер включил радиостанцию на передачу:

– HSVT, говорит вышка, как у вас дела?

– Вышка, HSVT. – Голос Скраггера был ясным и четким. – Все в порядке. Все стрелки на зеленом. Вижу «Конкорд», выруливающий для взлета: вы хотите, чтобы я подождал или поторопился?

– HSVT, продолжайте заход с прямой при максимальном режиме безопасности. Конкорд, занимайте позицию для взлета и ждите. – Синклер крикнул одному из стажеров наземного управления движением: – Мохаммед, как только вертолет сядет, я передаю его тебе, хорошо?

– Да, сеид.

– Ты поддерживаешь связь с пожарной машиной?

– Нет, сеид.

– Тогда быстро установи ее! Это твоя обязанность. – Молодой человек начал извиняться. – Не волнуйся, ты допустил ошибку, дело прошлое, быстро налаживай связь! – Синклер чуть-чуть подправил резкость в бинокле. Скраггер был в пятнадцати метрах, траектория идеальная. – Мохаммед, скажи пожарным, чтобы занялись делом… шевелись, ради бога, эти балбесы должны быть наготове с пенными шлангами. – Он услышал, как молодой араб снова обрушился на пожарных с проклятиями, потом увидел, как они попрыгали из машины и размотали рукава шлангов. Он снова перевел бинокль на «Конкорд», который терпеливо ждал в центре взлетной полосы, готовый к взлету, на безопасном расстоянии от вертолетов, даже если бы они взорвались сразу все вместе. Задержать «Конкорд» на тридцать секунд на случай, один на миллион, что его турбулентный след вызовет блуждающий шамал, который зацепит поврежденный вертолет, было небольшой ценой. Шамал. Господи милосердный!

Слухи о том, что S-G собирается провернуть незаконный вывоз вертолетов из Ирана, ходили по аэропорту уже двое суток. Его бинокль переместился с «Конкорда» на вертолет Скраггера. Полозья его шасси коснулись площадки. Пожарные двинулись вперед. Огня не было.

– Конкорд ноль-ноль один, взлет разрешаю, – спокойно произнес он. – HFEE и HYYR, садитесь по своему усмотрению, Пан Ам сто шестнадцать, посадку разрешаю, полоса тридцать вторая, ветер двадцать узлов направлением сто шестьдесят.

Позади него затрещал телекс. Он подождал мгновение, наблюдая, как взлетает «Конкорд», поражаясь его мощи и углу подъема, потом опять сосредоточился на Скраггере, нарочно не обращая внимания на маленькие фигурки, нырнувшие под вращающиеся лопасти, с трафаретами и краской. Еще один человек, Ноггер Лейн, который по указанию Гаваллана заранее тайком известил его о том, что происходило на самом деле – хотя он к тому времени уже давно об этом знал, – махал рукой пожарной машине, показывая, что она может ехать. Скраггер стоял, согнувшись, с одного бока, его рвало, с другой стороны второй член экипажа – Синклер полагал, что это был второй пилот, – мочился, мощно и чудовищно долго. Два остальных вертолета опустились на свои посадочные площадки. Маляры кинулись к ним. Так, чем это они, черт возьми, занимаются?

– Хорошо, – пробормотал он, – обошлось без огня, без шума, без лишних проволочек.

– Сеид Синклер, вам, наверное, следует прочесть этот телекс.

– А? – Он рассеянно взглянул на молодого араба, который неуклюже пытался навести запасной бинокль на вертолеты. Одного взгляда на телекс было достаточно. – Мохаммед, ты когда-нибудь пользовался биноклем задом наперед? – спросил он.

– Сеид? – озадаченно переспросил юноша.

Синклер взял у него бинокль, повертел винт, сбивая фокус, и вернул его Мохаммеду, перевернув задом наперед.

– Наведи его на вертолеты и скажи мне, что ты видишь?

Юноше понадобилось несколько секунд, чтобы отыскать вертолеты в окулярах.

– Они кажутся так далеко, что я едва могу разглядеть их.

– Любопытно. Давай-ка, садись на минутку в мое кресло. – Надувшись от гордости, юноша подчинился. – А теперь вызови «Конкорд» и попроси его указать свое местоположение.

Остальные стажеры с завистью смотрели на товарища, забыв обо всем остальном. Мохаммед дрожащими от волнения пальцами вдавил кнопку передачи в панель радиостанции.

– Конкорд, говорит диспетчерский центр Бахрейна, пожалуйста, доложите свое местоположение, будьте добры.

– Вышка, говорит ноль-ноль первый, прохожу высоту одиннадцать тысяч на подъеме на девятнадцать тысяч, скорость один и три маха при разгоне две тысячи четыреста километров в час, направление двести девяносто, выхожу из зоны вашего контроля.

– Спасибо, Конкорд, всего доброго… о, и свяжитесь с Багдадом на сто девятнадцать и девять, хорошего дня! – сказал он, лучась от радости, и когда нужное время прошло, Синклер подчеркнуто взял в руки телекс, прочел его и нахмурился.

– Иранские вертолеты? – Он протянул молодому человеку запасной бинокль. – Ты видишь здесь какие-нибудь иранские вертолеты?

Очень внимательно рассмотрев в бинокль три прилетевших вертолета, юноша покачал головой:

– Нет, сеид, эти все британские, про остальные здесь мы точно знаем, что они шаргазские.

– Совершенно верно. – Синклер продолжал хмуриться. Он заметил, что Скраггер все еще сгорбившись сидел на земле, Лейн и еще несколько человек стояли вокруг него. Это не похоже на Скраггера, подумал он. – Мохаммед, пошли медика и «скорую помощь» к британским вертолетам, живо. – Потом он снял трубку телефона, набрал номер. – Мистер Гаваллан, ваши пташки сели в целости и сохранности. Когда у вас будет минутка, не заглянете на вышку? – Он сказал это подчеркнуто небрежно, с чисто английской сдержанностью, в которой только другой англичанин мог тут же услышать «срочно».

Управление S-G. Гаваллан сказал в телефон:

– Я подойду прямо сейчас, мистер Синклер. Спасибо.

Скот увидел его лицо.

– Опять неприятности, пап?

– Не знаю еще. Позвони мне, если что-нибудь произойдет. – У двери Гаваллан остановился. – Черт, совсем забыл про Ньюбери. Набери его, пожалуйста, выясни, будет ли у него время сегодня днем. Я приеду к нему домой, куда угодно – договорись о встрече в любом месте. Если он захочет знать, что происходит, просто скажи: «Пока шесть из семи, один ждет и два осталось». – Он торопливо вышел, бросив перед уходом: – Пока. До свидания, Мануэла. Скот, попробуй дозвониться до Чарли еще раз и выяснить, куда он, черт подери, подевался.

– О'кей. – Теперь они остались одни, Скот и Мануэла. Плечо у него ныло и мешало ему все больше и больше. Он заметил ее подавленное состояние. – Дюбуа еще объявится, вот увидишь, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно и скрыл его собственный страх, что они пропали в море. – А старика Фаулера вообще ничто не может прикончить.

– О, как я на это надеюсь, – произнесла она, едва не плача. Она видела тогда, как пошатнулся ее муж, и остро чувствовала, как сильно его мучает боль. Скоро мне придется отправиться в больницу, и черт с ним, с фарси. – Это все ожидание.

– Осталось всего несколько часов, Мануэла, еще две птички и пять душ. Потом можно будет и отпраздновать, – добавил Скот, надеясь вопреки всему на удачный исход и думая: тогда весь этот груз перестанет давить на моего отца, он снова будет улыбаться и проживет тысячу лет.

Господи, отказаться от полетов? Я люблю летать, и кабинетная работа мне не нужна. Проводить в Гонконге какое-то время в году – не проблема, но вот Линбар? Я не смогу справиться с Линбаром! Старику придется самому с ним разбираться, я сразу запутаюсь…

В мозгу снова возник давний, постоянно донимавший его вопрос: что бы я делал, если Старика не будет рядом? Он похолодел. Не «если» – «когда». Однажды это произойдет… Может произойти в любой день. Посмотри на Джордона, Талбота. Или на меня с Дюком. Четверть дюйма в сторону – и ты мертв. Или, наоборот, жив. Воля Божья? Карма? Йосс? Не знаю, и это не имеет значения! Я уверен в одном: с тех пор как меня подстрелили, я изменился, вся моя жизнь стала другой, моя былая убежденность в том, что со мной такое просто никогда не может случиться, испарилась, исчезла навсегда, а вместо нее осталась одна лишь проклятая Богом, ледяная, пропитанная вонью уверенность, что я очень и очень смертен. Боже Всемогущий! Так всегда бывает? Интересно, Дюк сейчас чувствует то же самое?

Он посмотрел на Мануэлу. Она пристально вглядывалась в него.

– Извини, я задумался и прослушал, – сказал он и начал набирать номер Ньюбери.

– Я просто сказала: «Разве птичек не три, а душ не восемь?» Ты забыл про Эрикки и Азадэ. Девять, если считать и Шахразаду.

Тегеран, дом Бакравана. 13.14. Шахразада стояла перед высоким зеркалом в ванной, голая, и рассматривала в профиль свой живот, пытаясь определить, не появилась ли в нем дополнительная округлость. Сегодня утром она обратила внимание, что соски кажутся ей более чувствительными, чем обычно, и груди как будто распирало изнутри. «Не волнуйся, – рассмеялась Зара, жена Мешанга, – скоро ты станешь похожей на надувной шар и будешь ходить вся в слезах, плача и стеная, что никогда больше не сможешь влезть в свою старую одежду и, о, какой ты стала уродиной! Только не волнуйся, все ты сможешь, и одежды тебе еще придутся впору, и уродиной ты выглядеть не будешь».

Шахразада сегодня чувствовала себя очень счастливой, тянула время, хмурясь своему отражению и наклоняясь поближе, чтобы проверить, не появились ли у нее морщинки, вертясь перед зеркалом и так и эдак, поднимая волосы наверх и распуская по плечам, собирая их сзади в тяжелый узел и убирая на одну сторону, довольная и успокоенная тем, что видела. Синяки светлели. Ее тело совсем высохло после ванны, и она напудрилась и надела трусики.

В ванную влетела Джари.

– О, принцесса, вы еще не готовы? Его высокопревосходительство вашего брата ожидают к обеду в любую минуту, и весь дом в страхе, что он появится в одном из своих приступов гнева, о, пожалуйста, поторопитесь, мы же не хотим, чтобы он разволновался, правда?.. – Она привычным движением выдернула пробку из ванны, начала прибираться, все время квохча, бормоча и подстегивая Шахразаду. Через несколько мгновений Шахразада была одета. Чулки – колготок в продаже не было уже несколько месяцев, даже на черном рынке, – лифчик не нужен. Теплое голубое кашемировое платье парижского покроя и жакет того же цвета с короткими рукавами и воротником-шалькой. Быстрое движение расчески – и ее волнистые от природы волосы приняли идеальный вид, капелька помады на губы, чуть-чуть подвести глаза.

– Но, принцесса, вы же знаете, как ваш брат не любит косметики?

– О, но я же не выхожу из дома, и Мешанг не… – Шахразада хотела сказать «мой отец», но остановилась, не желая вызывать эту трагедию из дальних уголков своего сознания. Отец в раю, твердо сказала она себе. До дня его поминок, сорокового дня после его смерти, остается еще двадцать пять дней, и до тех пор мы должны продолжать жить.

И любить?

Она не спросила у Джари, что произошло в кофейне в тот день, когда она послала ее сказать ему, что ее муж вернулся и то, что так и не началось, закончилось навсегда. Интересно, где он сейчас, будет ли он и дальше навещать меня в моих снах?

Внизу раздался шум, и они поняли, что Мешанг прибыл. Она последний раз взглянула на себя в зеркало и пошла встречать его.

После того вечера, когда произошло столкновение с Локартом, Мешанг переехал назад в дом со всей семьей. Дом был очень большой, у Шахразады по-прежнему оставались ее комнаты, и она была в восторге оттого, что Зара и трое ее детей своим шумом прогоняли гнетущую тишину и уныние, которые наполняли его до этого. Ее мать стала затворницей, не выходя из своих покоев, она даже ела там, обслуживаемая одной только своей старой прислужницей, и большую часть дня плакала и молилась. Она никогда не выходила, никогда не приглашала никого из них к себе. «Оставьте меня в покое! Оставьте меня в покое!» – это все, что она, плача, говорила им из-за запертой двери.

В те часы, когда Мешанг был в доме, Шахразада, Зара и остальные члены семьи изо всех сил старались угождать и льстить ему.

– Ничего, – сказала ей Зара. – Я скоро приведу его в чувство. Он думает, я забыла, что он оскорбил меня, ударив меня и потом выставляя напоказ эту свою юную шлюху, которой его искушает этот подлый сын собаки Киа! О, не волнуйся, милая Шахразада, я отомщу – это было непростительной невоспитанностью с его стороны так обращаться с тобой и… твоим мужем. Скоро мы снова сможем путешествовать… Париж, Лондон, даже Нью-Йорк… сомневаюсь, что у него будет время ездить с нами, и тогда, ах, уж тогда мы порезвимся, будем носить прозрачные платья и иметь по пятьдесят поклонников каждая!

– Я даже не знаю насчет Нью-Йорка. Подвергать себя такой опасности в городе Сатаны, – сказала тогда Шахразада. Но в глубине сердца она задрожала от волнения при этой мысли. Я поеду в Нью– Йорк со своим сыном, пообещала она себе. Томми будет там. Скоро все опять станет нормальным, власть мулл над Хомейни будет сломлена, Революционный комитет распустят, у нас будет настоящее, справедливо избранное демократическое исламское правительство с премьер-министром Базарганом во главе под властью Аллаха, на права женщин больше никто никогда не посягнет, Туде перестанет быть вне закона, и будет работа для всех и мир по всей стране – все будет именно так, как он и говорил.

Я так рада, что я – это я, думала Шахразада.

– Привет, дорогой Мешанг, каким красивым ты сегодня выглядишь, но усталым, о, ты не должен работать так много ради нас всех. Вот, позволь я налью тебе еще прохладной воды с лимоном, как раз как ты любишь.

– Спасибо. – Мешанг возлежал на коврах, опершись на подушки; он снял туфли и уже приступил к трапезе. Небольшая жаровня была готова для жарки кебабов, и два-три десятка блюд с хорешем, рисом, овощами, сладостями и фруктами были расставлены у него под рукой. Зара была рядом, и она жестом пригласила Шахразаду сесть на ковер рядом с ней.

– Как ты себя чувствуешь сегодня?

– Чудесно, и меня ни капельки не тошнит.

На лице Мешанга появилась кислая мина.

– Зару тошнило все время, и она все время хандрила, совсем не как нормальная женщина. Будем надеяться, что ты нормальная, вот только ты такая худая… Иншаллах.

Обе женщины нацепили улыбки, пряча свою ненависть, прекрасно понимая друг друга.

– Бедная Зара, – сказала Шахразада. – Как прошло твое утро, Мешанг? Тебе, наверное, ужасно трудно, когда столько дел и когда так много нас, о ком нужно заботиться.

– Трудно потому, что меня окружают болваны, дорогая сестра. Если бы у меня были толковые работники, подготовленные и обученные, как я сам, все было бы так легко. – И гораздо легче, если бы ты не окрутила отца, не обманула его, не обманула ожиданий своего первого мужа и не опозорила нас своим выбором второго. Столько боли ты причинила мне, дорогая сестрица, ты, со своим чахоточным лицом и телом и своей глупостью, – мне, который сутками напролет трудился, чтобы спасти тебя от тебя самой. Хвала Аллаху, что мои усилия принесли такие плоды!

– Это, должно быть, ужасно тяжело для тебя, Мешанг. Я бы даже не знала, с чего начать, – говорила между тем Зара, думая про себя: легко управлять бизнесом, когда знаешь, где ключи от всех сейфов, банковские счета, расписки должников – и все скелеты во всех шкафах. Вы не хотите, чтобы мы были во всем равны и имели право голоса, потому что мы как работницы легко спихнули бы вас в джуб и получили все лучшие рабочие места.

Густой хореш с ягнятиной и хрустящий, поджаренный до золотистой корочки рис были восхитительны, приправленные ароматными специями, в точности как он любил, и он ел с наслаждением. Я не должен переедать, сказал он себе. Я не хочу быть слишком усталым, когда встречусь с маленькой Ясмин сегодня днем. Никогда не думал, что зинат может быть таким сочным или губы – такими жадными. Если она понесет от меня, я женюсь на ней, а Зара может идти к черту.

Он бросил на жену короткий взгляд. Она тут же перестала есть, улыбнулась ему и подала салфетку, чтобы вытереть жир и капли супа с бороды. «Спасибо», – вежливо поблагодарил он и снова сосредоточился на своей тарелке. После того как я побуду с Ясмин, думал он, я посплю часок, а потом – за работу. Жаль, что этот пес Киа еще не вернулся, нам о стольком надо поговорить, столько спланировать. И у Шахразады бу…

– Мешанг, дорогой мой, ты слышал, люди говорят, что генералы решили-таки осуществить свой переворот, – спросила Зара, – и что армия готова взять власть в свои руки.

– Разумеется, эти слухи ходят по всему базару. – Мешанг почувствовал, как в нем шевельнулась тревога. Он, как мог, постарался обезопасить свой бизнес на случай, если это окажется правдой. – Сын Мохаммеда-ювелира клянется, что его двоюродный брат, который служит телефонным оператором в армейском штабе, подслушал, как один генерал говорил, что они выжидали, чтобы дать американской ударной группировке время подойти достаточно близко, и что их поддержат десантом с воздуха.

Обе женщины были в шоке.

– Парашютисты! Тогда нам немедленно нужно уезжать, Мешанг, – сказала Зара. – В Тегеране будет слишком опасно, нам лучше переехать в наш дом на Каспии и подождать там, пока война окончится. Когда ты бы смог уехать? Я тут же начну собирать ве…

– Какой дом на Каспии! У нас нет никакого дома на Каспии! – раздраженно оборвал ее Мешанг. – Ты забыла, что его конфисковали вместе со всем остальным имуществом, которое мы накапливали поколениями? Да проклянет Аллах этих воров. И это после всего, что мы поколениями делали для революции и для мулл? – Он побагровел лицом. Немного хореша стекло из уголка рта ему на бороду. – А теперь…

– Прости меня, ты прав, дражайший Мешанг, ты прав, как всегда. Прошу, прости меня, я сказала не подумав. Ты, как всегда, прав, но, если ты не станешь возражать, мы могли бы поехать и пожить у моего дяди аги Марди; у них есть свободная вилла на побережье, мы могли бы занять ее и выехать туда уже зав…

– Завтра? Не будь смешной! Неужели ты думаешь, что меня не предупредят обо всем заблаговременно? – Мешанг вытер бороду, несколько умиротворенный ее смиренными извинениями, а Шахразада подумала, как ей повезло со своими двумя мужьями, которые никогда не обращались с ней грубо и не кричали на нее. Интересно, как там Томми живет в Ковиссе, или где он там еще. Бедный Томми, словно я могла бы оставить свой дом и семью и навсегда отправиться в изгнание.

– Разумеется, нас, базаари, предупредят вовремя, – повторил Мешанг. – Мы ведь не пустоголовые болваны.

– Да-да, конечно, дорогой Мешанг, – успокоительно заговорила Зара. – Прости меня, я лишь хотела сказать, как я тревожусь за твою безопасность и хочу, чтобы мы были готовы. – Каким бы гнусным он ни был, подумала она, ощущая трепет внутри, он – наша единственная защита от мулл и их столь же подлых «зеленых повязок». – Ты полагаешь, что переворот произойдет?

– Иншаллах, – ответил он и рыгнул.

Я буду готов к любому исходу, если Аллах мне поможет. В любом случае, кто бы ни победил, им все равно будем нужны мы, базаари. Всегда были и всегда будем нужны: мы можем быть современными не хуже любых чужеземцев и умнее их, по крайней мере некоторые из нас, уж точно – я. Этот сын собаки Пакнури, пусть он и его отцы горят в аду за то, что он навлек на нас опасность! Каспий! Дом ее дяди Марди – хорошая идея, идеальное решение. Я бы и сам до него додумался через секунду. Зара, может, и отслужила свое как женщина, и ее зинат сух, как летняя пыль, но она хорошая мать и ее совет, если забыть о ее мерзком нраве, всегда разумен.

– Другие слухи говорят, что наш славный экс-премьер-министр Бахтияр все еще прячется в Тегеране, под защитой и крышей своего старого друга и коллеги премьер-министра Базаргана.

Зара ахнула.

– Если «зеленые повязки» схватят его там…

– Базарган бесполезен. Жаль. Никто ему больше не подчиняется, даже не слушает его. Революционный комитет казнит их обоих, если их поймают.

Шахразада дрожала всем телом.

– Джари сказала, сегодня утром на базаре ходили слухи, что его превосходительство Базарган уже подал в отставку.

– Это неправда, – коротко возразил Мешанг, передавая им еще один слух так, словно это была информация, тайно доверенная ему одному. – Мой друг, близкий к Базаргану, сказал мне, что он представил Хомейни свое прошение об отставке, но имам не принял ее, сказав ему, чтобы он оставался на своем нынешнем посту. – Он протянул свою тарелку Заре, чтобы она положила ему добавки. – Все, хореша хватит, еще немного риса.

Она положила ему поджаристую часть, и он снова начал есть, хотя был почти сыт. Самым интересным слухом сегодня, передававшимся шепотом на ухо под огромным секретом, был тот, что имам находится при смерти, то ли от естественных причин, то ли отравленный коммунистами из Туде, моджахедами или ЦРУ, и, что еще хуже, советские легионы стоят у самой границы, готовые вступить в Восточный Азербайджан и идти на Тегеран сразу же, как только он умрет.

Если это правда, впереди нас не ждет ничего, кроме смерти и крушения всего, думал он. Нет, этого не случится, не может случиться. Американцы никогда не позволят Советам захватить нас, они не могут позволить им установить свой контроль над Ормузом – даже Картер в состоянии это понять! Нет. Будем просто надеяться, что правдива лишь первая часть слухов, что имам быстро следует в рай.

– На все воля Аллаха, – благочестиво произнес он, махнул рукой, отсылая слуг, и, когда они остались одни, обратил все свое внимание на сестру. – Шахразада, твой развод согласован и подготовлен, остались лишь формальности.

– О, – сказала она, тут же насторожившись, ненавидя брата за то, что он разрушил ее внутреннее спокойствие и заставил мозг работать с перегрузкой: я не хочу разводиться, Мешанг легко мог бы выделить нам деньги со всех этих швейцарских счетов, и не вести себя так грубо с моим Томми, и тогда мы могли бы уехать… не будь дурочкой, ты никуда не могла бы уехать без документов и обречь себя на изгнание, и Томми бросил тебя, это было его решение. Да, но Томми сказал, что это на месяц, ведь так, что он будет ждать один месяц. За месяц столько всего может произойти.

– Твой развод проблемы собой не представляет. Как и твой новый брак.

Она уставилась на него, раскрыв рот и лишившись дара речи.

– Да, я уже договорился о выкупе, гораздо более значительном, чем ожидал за… – Он собирался сказать: за дважды разведенную женщину, которая носит ребенка, зачатого от неверного, но она была его сестрой, и партия была великолепная, поэтому он промолчал. – Свадьба состоится на следующей неделе, и он восхищается тобой уже много лет. Его превосходительство Фаразан.

На мгновение женщины не могли поверить своим ушам. Шахразада почувствовала, как вдруг вся вспыхнула, еще больше сбитая с толку. Кейван Фаразан был родом из богатой семьи базаари, двадцати восьми лет, хорош собой, только что вернулся из Кембриджского университета, и они были друзьями всю ее жизнь.

– Но… я думала, что Кейван собирается жени…

– Это не Кейван, – поморщился Мешанг, раздраженный ее глупостью. – Все знают, что Кейван вот-вот будет помолвлен. Дарануш! Его превосходительство Дарануш Фаразан.

Шахразада остолбенела. Зара невольно охнула и тут же постаралась скрыть свою оплошность. Дарануш был отцом, недавно овдовевшим, когда его вторая жена умерла родами, как и первая, очень богатым человеком, владевшим монополией на уборку мусора и отходов на всей территории базара.

– Это… это невозможно, – пробормотала она.

– О, еще как возможно, – ответил Мешанг, едва не лучась от удовольствия: он совершенно неправильно истолковал ее слова. – Я и сам не поверил, когда он заговорил об этом после того, как узнал о твоем разводе. С его богатством и связями вместе мы станем самым могущественным конгломератом на базаре, вмес…

Шахразаду прорвало:

– Но он отвратительный, маленький и старый, старый и лысый, и он любит мальчиков, всем известно, что он педе…

– И всем известно, что ты дважды разведена, не первой свежести и беременна от иностранца! – взорвался Мешанг. – Что ты ходишь на демонстрации, что ты непослушна, голова твоя забита всякой западной чепухой, и ты глупа! – В ярости он перевернул на ковер несколько тарелок. – Ты что, не понимаешь, чего я для тебя добился? Он один из богатейших людей на всем базаре, я уговорил его взять тебя в жены, он внес за тебя выкуп, а ты теперь…

– Но, Мешанг, ка…

– Ты что, не понимаешь, сука неблагодарная, – проревел он, – он даже согласился усыновить твоего ребенка! Клянусь всеми именами Аллаха, чего же большего ты можешь желать?

Лицо Мешанга стало почти лиловым и тряслось от бешенства, он размахивал перед лицом Шахразады сжатыми в кулаки руками; Зара во все глаза смотрела то на нее, то на него, в ужасе от его гнева, пока он продолжал злобно кричать.

Шахразада ничего не слышала и не видела кроме того, что Мешанг повелел для нее: провести остаток жизни привязанной к этому старикашке, объекту тысячи базарных шуток и насмешек, от которого постоянно воняло мочой, который будет оплодотворять ее раз в год, чтобы она рожала, и жила, и рожала снова до тех пор, пока не умрет при родах или из-за родов, как и две другие его жены. Девять детей от первой, семь от второй. Она была обречена. Она ничего не могла сделать. Принцесса Параши до самой смерти.

Ничего.

Ничего, кроме того, что я могу умереть сейчас; не от своей руки, ибо тогда рай мне будет заказан и я буду обречена на адские муки. Только не самоубийство. Никогда. Не самоубийство, но смерть при свершении Божьего труда, смерть с именем Аллаха на устах.

Что?

 

ГЛАВА 64

База в Ковиссе. 13.47. Полковник Чангиз, мулла Хусейн и несколько «зеленых повязок» выскочили из машины. «Зеленые повязки» рассредоточились по всей базе и занялись поисками, а полковник и мулла торопливо прошли в здание управления компании.

Внезапное появление полковника вызвало шок у двух оставшихся в кабинете клерков.

– Да… да, ваше превосходительство?

– Где все? – прокричал Чангиз. – А?

– Аллах свидетель, мы ничего не знаем, ваше превосходительство полковник, только то, что его превосходительство капитан Эйр улетел на платформу «Абу Сал» с грузом запчастей, а его превосходительство капитан Мак-Айвер с его превосходительством министром Киа в Тегеран, а его превосходительство капитан Локарт отправился на поиски вылетевших сюда 212-х, и…

– Каких это вылетевших сюда 212-х?

– Четыре 212-х, которые капитан Мак-Айвер приказал перегнать сюда из Бендер-Делама с пилотами и остальным персоналом, а мы готовимся… мы готовимся… разместить их здесь. – Клерк, которого звали Исмаил, съежился под пронизывающим взглядом муллы. – Аллах свидетель, капитан улетел один, полетел искать их, потому что ВЧ-связи у них нет, а по ОВЧ-связи с воздуха на них, возможно, и удастся выйти.

Чангиз почувствовал огромное облегчение. Он повернулся к Хусейну:

– Если 212-е все летят сюда, то паника возникла на пустом месте. – Он вытер лоб. – Когда они должны прибыть?

– Полагаю, скоро, ваше превосходительство, – ответил Исмаил.

– Сколько иностранцев сейчас на базе?

– Я… я не знаю, ваше превосходительство, мы… мы были целиком заняты подготовкой декларации, и…

В кабинет вбежал один из «зеленых повязок».

– Мы не можем найти ни единого чужеземца, ваше превосходительство, – доложил он Хусейну. – Один из поваров сказал, что два последних механика отправились с большими вертолетами сегодня утром. Сотрудники-иранцы говорят, что слышали, будто замена должна прибыть в воскресенье или понедельник.

– В субботу, ваши превосходительства, нам сказали, в субботу, ваши превосходительства, – вставил Исмаил. – Но с этими прибывающими 212-ми сюда летят не только пилоты, но и механики и другие работники, говорил его превосходительство Мак-Айвер. Вам нужны механики?

«Зеленая повязка» между тем говорил:

– Некоторые из комнат… впечатление такое, как будто неверные собирались в спешке, но в ангарах все еще стоят три вертолета.

Чангиз повернулся к Исмаилу:

– Что это за машины?

– Один… нет, два 206-х и один французский, «Алуэтт».

– Где главный клерк Павуд?

– Он заболел, ваше превосходительство полковник, почувствовал себя плохо сразу после полуденной молитвы и ушел домой. Так ведь, Али? – обратился он ко второму клерку.

– Да-да, он заболел и ушел, сказав, что завтра вернется… – совсем тихо закончил он.

– Капитан Мак-Айвер приказал перевести 212-е сюда из Бендер-Делама?

– Да, именно так, ваше превосходительство, именно это он и сказал его превосходительству Павуду, я слышал, как он говорил это, в точности, с пилотами и прочими сотрудниками, разве не так, Али?

– Да, клянусь Аллахом, именно так все и произошло, ваше превосходительство полковник.

– Хорошо, довольно. – Хусейну полковник сказал: – С Локартом мы свяжемся по радио. – Потом – клерку: – Сержант Вазари на вышке?

– Нет, ваше превосходительство полковник, он вернулся на базу как раз перед тем, как капитан Локарт вылетел на поиски четырех 212-х, которые должны при…

– Хватит! – Полковник Чангиз на мгновение задумался, потом грубо бросил «зеленой повязке»: – Ты! Моего капрала сюда на вышку, бегом!

Молодой иранец вспыхнул от его тона и бросил взгляд на Хусейна, который холодно произнес:

– Полковник хотел сказать: пожалуйста, разыщите капрала Боргали и срочно доставьте его сюда на диспетчерскую вышку.

Чангиз начал громко оправдываться:

– Я не хотел показаться невежливым, разуме…

– Разумеется. – Хусейн прошел по коридору к лестнице, которая вела на диспетчерскую вышку. Притихший Чангиз виновато последовал за ним.

Получасом раньше на базу ВВС из службы управления воздушным движением Тегерана поступил телекс с просьбой незамедлительно проверить наличие всех иностранных сотрудников и вертолетов ИВК в Ковиссе: «Мы получили сообщение, что четыре 212-х исчезли с базы ИВК в Бендер-Деламе. Исполнительный директор ИВК Сиамаки, передавший сообщение, полагает, что они могли быть незаконно вывезены из Ирана в одно из государств залива».

Дежурный из числа «зеленых повязок» тут же вызвал Чангиза, предварительно ознакомив с телексом Хусейна и комитет. Комитет проводил заседание на базе, настойчиво продолжая расследование исламской надежности всех офицеров и солдат и преступлений против Бога, совершенных именем шаха. Чангиза подташнивало. Комитет был беспощаден. Пока никому из тех, кто был предан шаху, не удалось избежать осуждения. И хотя он был начальником базы, назначенным комитетом с одобрения Хусейна, утверждение в должности от всемогущего Революционного комитета еще не поступило. Чангиз понимал, что, пока это не произойдет, он находится под следствием. И разве он не давал клятву верности лично шаху, как и каждый военнослужащий?

На вышке он увидел Хусейна, уставившегося на аппаратуру.

– Вы умеете работать на радиостанции, полковник? – спросил мулла; его халат был старым, но чистым, чалма белой и недавно постиранной, хотя тоже изношенной.

– Нет, ваше превосходительство, поэтому я и послал за Боргали. – Капрал Боргали взлетел по лестнице, прыгая через две ступеньки, и вытянулся по стойке смирно. – ВЧ и ОВЧ, – распорядился полковник.

– Слушаюсь. – Боргали включил аппараты. Ничего. Беглый осмотр тут же выявил сломанный кристалл и отсутствующий прерыватель на ОВЧ-радиостанции. – Виноват, оборудование не функционально.

– Вы хотите сказать, умышленно выведено из строя? – тихо произнес Хусейн и посмотрел на Чангиза.

Чангиз онемел. Да сожжет Аллах всех иностранцев, в отчаянии думал он. Если это намеренный саботаж… то это доказательство того, что они удрали и забрали с собой наши вертолеты. Этот пес Мак-Айвер, должно быть, уже знал, что они собираются провернуть все это сегодня утром, когда я спрашивал его про 125-й.

Он похолодел, словно тысячи ледяных иголок пронзили его. Теперь никакого 125-го не будет, нет никакого тайного пути для побега, никаких шансов взять Локарта или одного из других пилотов заложником по надуманному обвинению, а потом тайно обменять «побег арестованного из тюрьмы» на место для себя на самолете – если это понадобится. Внутри у него тяжело заворочалось. Что, если комитет узнает, что моя жена и семья уже в Багдаде, а не в Абадане, как они думают, где «умирает» моя бедная мать? В его ночных кошмарах дьяволы все время издевались, крича правду: «Какая мать? Твоя мать умерла семь или восемь лет назад! Ты рассчитывал удрать, ты виновен в преступлениях против Аллаха, имама и революции…»

– Полковник, – произнес Хусейн все тем же леденящим голосом, – если радиостанции сломаны умышленно, не следует ли из этого, что капитан Локарт отнюдь не занимается поиском других вертолетов; он не ищет их, он сбежал, как и первый вертолет до него, и Мак-Айвер лгал, когда говорил, что приказал 212-м прибыть сюда?

– Да… да, ваше превосходительство, следует, и…

– И тогда получается также, что они бежали из страны незаконно и забрали два вертолета отсюда незаконно, помимо еще четырех из Бендер-Делама?

– Да… да, это тоже было бы правдой.

– На все воля Аллаха, но отвечать будете вы.

– Но, ваше превосходительство, вы, конечно же, не можете не понимать, что невозможно предвидеть тайную, незаконную операцию, подобную… – Он увидел глаза муллы, и фраза повисла в воздухе, незаконченная.

– Значит, вас обвели вокруг пальца?

– Чужеземцы – сыновья собаки, которые все время лгут и обманывают… – Чангиз замолчал, осененный внезапно возникшей мыслью. Он схватил телефон, выругался, увидев, что тот тоже не работает. Другим голосом он быстро произнес: – Ваше превосходительство, 212-й не может перелететь через залив без дозаправки, это невозможно, и Мак-Айверу тоже необходимо дозаправиться, чтобы долететь с Киа до Тегерана, ему тоже придется заправляться, значит, мы можем поймать их. – Он повернулся к Боргали. – Бегом, возвращайся на нашу вышку и узнай, где 206-й с Мак-Айвером и Киа, получивший разрешение на рейс до Тегерана, должен приземлиться для дозаправки. Скажи дежурному офицеру, чтобы он передал на ту базу приказ арестовать пилота, задержать вертолет, а министра Киа отправить в Тегеран… автомобильным транспортом. – Чангиз посмотрел на Хусейна. – Вы согласны, ваше превосходительство? – Хусейн кивнул. – Хорошо. Отправляйся!

Капрал кинулся вниз по лестнице.

В диспетчерской было холодно, ветер налетал порывами. Небольшой шквал дождя, принесенный ветром, забарабанил по стеклу и через мгновение смолк. Хусейн не заметил этого, не сводя глаз с Чангиза.

– Мы поймаем этого пса, ваше превосходительство. Министр Киа еще поблагодарит нас.

Хусейн не улыбнулся. Он уже договорился о том, что Киа в тегеранском аэропорту встретят члены местного комитета, и если Киа не удастся объяснить всевозможные любопытные детали своего поведения, скоро в правительстве станет одним продажным министром меньше.

– Возможно, Киа – часть этого заговора и покидает Иран вместе с Мак-Айвером, вы не подумали об этом, полковник?

Полковник открыл рот.

– Министр Киа? Вы так думаете?

– А вы?

– Клянусь Аллахом, это… безусловно, возможно, если вы так считаете, – осторожно ответил Чангиз, стараясь быть настороже как никогда раньше. – Я этого человека не встречал ни разу в жизни. Вы лучше меня всё знаете про министра Киа, ваше превосходительство, вы допрашивали его перед комитетом. – И оправдали его, подумал он со злобным восторгом. – Когда мы схватим Мак-Айвера, мы сможем использовать его как заложника, чтобы вернуть остальных, мы поймаем его, ваше превосходительство…

Хусейн видел страх в лице полковника и спрашивал себя, в чем виновен этот человек, был ли полковник тоже частью этого плана, который стал очевидным для него, после того как он расспросил Старка вчера и Мак-Айвера сегодня утром?

«А если он был очевиден, – вообразил он стоящего над ним исламского начальника, задающего ему вопрос, – почему вы сохранили это в тайне и почему не помешали этому плану?»

«Из-за Старка, ваше высокопревосходительство. Потому что я действительно верю, что каким-то образом этот человек, хоть он и неверный, является орудием Бога и находится под защитой Бога. Три раза он помешал силам зла дать мне благословенный покой рая. Благодаря ему мои глаза узрели правду: Бог желает, чтобы я не искал больше мученичества для себя, но оставался на пути земном, дабы стать безжалостным бичом Бога и имама против врагов ислама и его врагов».

«Но остальные? Зачем было позволять и им убежать?»

«Исламу не нужны ни иностранцы, ни их вертолеты. Если Ирану понадобятся вертолеты, в Исфахане найдется тысяча других».

Хусейн был совершенно уверен, что он прав, настолько же прав, насколько этот прошахский, поддерживающий американцев полковник-перебежчик не прав.

– Итак, полковник, что с этими двумя 212-ми, вы их тоже поймаете? Как?

Чангиз подошел к карте на стене, вполне уверенный, что, хотя иностранцы обманули их обоих, он был начальником базы и будет за это отвечать, если мулла захочет сделать его виноватым. Не нужно только забывать, что это тот самый мулла, который заключил сделку с полковником Пешади в ночь первого нападения на базу, это тот самый мулла, который подружился с американцем Старком и с этим гнусным маньяком Затаки из Абадана. И разве я не сторонник имама и революции? Разве я не поступил правильно, передав базу воинам Аллаха?

Иншаллах. Сосредоточься на иностранцах. Если ты сумеешь поймать их, хотя бы одного из них, ты будешь в безопасности от этого муллы и его «зеленоповязочных» бандитов.

На карте были вычерчены несколько стандартных планов полетов из Ковисса на различные нефтяные объекты и на платформы в заливе.

– Эта собака клерк сказал запчасти на «Абу Сал», – пробормотал он. – Так, если бы я был на их месте, где бы я стал заправляться? – Его палец вонзился в морские платформы. – Одна из них, ваше превосходительство, – возбужденно проговорил он. – Вот здесь они и будут дозаправляться.

– На нефтяных платформах есть запасы топлива?

– О да, на случай чрезвычайной ситуации.

– И как вы планируете поймать их?

– Перехватчики.

Место встречи на побережье. 14.07. Два 212-х стояли на пустынном холмистом песчаном пляже под моросящим дождем. Фредди Эйр и Локарт с удрученным видом сидели в открытой дверце грузопассажирского отсека одного из вертолетов, их два механика и Вазари – в открытой дверце другого; все они устали, после того как им пришлось ворочать тяжелые двухсотлитровые бочки с горючим и по очереди работать насосом, перекачивая топливо в баки вертолетов. Никогда еще, даже в экстренных ситуациях, два 212-х не заправлялись так споро и оставшиеся запасные бочки с топливом не грузились в обе машины и не фиксировались там с такой быстротой. Фредди Эйр прибыл сюда около половины двенадцатого, Локарт – в самом начале первого; полчаса ушло на дозаправку, а остальное время они сидели и ждали.

– Дадим ему еще полчаса, – сказал Локарт.

– Господи, ты говоришь так, словно времени у нас вагон.

– Глупо ждать здесь нам обоим. Будет безопаснее, если ты полетишь отдельно, сколько раз мне это повторять? Забирай всех и отправляйся, а я подожду.

– Когда Мак появится, мы полетим все вме…

– Черт подери, забирай механиков и Вазари, а я останусь ждать. Мак сказал бы то же самое, будь он здесь и вы ждали бы меня. Ради Создателя, перестань изображать героя и дуй отсюда.

– Нет. Извини, но я буду ждать, пока он не прилетит или пока мы не отправимся вместе.

Локарт пожал плечами, настроение у него было унылое, как и погода. Сразу по прибытии он прикинул по времени маршрут Мак-Айвера. Мак благополучно покинул систему радиолокационного контроля Ковисса в одиннадцать двадцать. Скажем, в самом крайнем случае он будет продолжать полет еще полчаса, потом еще полчаса, никак не больше, понадобится, чтобы разыграть аварийную ситуацию, сесть и избавиться от Киа, еще максимум час, чтобы добраться сюда, абсолютный максимум, то есть со всеми допусками, составит полтора часа. Готов поспорить, что он будет здесь между часом дня и четвертью второго.

Но на часах уже минуло два, а Мак так и не появился и, возможно, совсем не появится – совершенно ясно, что-то где-то пошло не так. Локарт посмотрел на облака, отыскивая ответ в погоде и уточняя про себя предположения и контрпредположения. Пустые бочки аккуратно стояли вместе, еще пять бочек были полными. Их привезли сюда во время рабочих полетов на буровые платформы и спрятали под брезентом, набросав сверху песок и водоросли. В море, едва видная отсюда, высоко над водой на своих опорах стояла нефтяная платформа.

Из Ковисса сюда он добрался безо всяких проблем. Как только они поднялись в воздух и отлетели на безопасное расстояние, Вазари пробрался вперед. «Тебе лучше не высовываться, пока мы не полетим через залив», – сказал тогда Локарт. Но едва они сели, как Вазари начало сильно рвать, и он изменил свое решение и рассказал остальным о том, что произошло. Теперь Вазари чувствовал себя лучше и был принят в группу. Хотя считалось, что он все еще находится под подозрением.

На берегу пахло тухлой рыбой и водорослями. Ветер, по-прежнему встречный для маршрута, которым они планировали добраться до Кувейта, устойчиво держался на скорости пятнадцать метров в секунду, заставляя шумно вибрировать лопасти несущих винтов.

Непроницаемое покрывало серых облаков опустилось ниже, теперь они висели в каких-то шестидесяти метрах над головой. Но Локарт почти не замечал этого. Все чаще и чаще его мысли обращались на север, в сторону Тегерана и Шахразады, – пока его слух просеивал шум ветра и волн, пытаясь отыскать в нем звук приближающегося 206-го. Ну давай, Мак, молился он. Давай, не подводи меня. Давай, Мак, не подводи…

И тут он его услышал. Подождал несколько секунд, чтобы удостовериться, потом выскочил из вертолета, слегка приоткрыв рот, чтобы обострить слух и более точно определить направление. Эйр тоже очнулся от своих раздумий и теперь стоял рядом с ним; оба пилота напряженно вглядывались в облачную завесу, прислушиваясь. Звук двигателей нарастал где-то со стороны моря, потом миновал их, и Локарт выругался.

– Он проскочил мимо!

– ОВЧ? – спросил Эйр.

– Слишком, черт подери, рискованно… пока нет… он сделает еще одну попытку, Мак – слишком хороший пилот, чтобы ее не сделать.

Они ждали; шум вертолета постепенно затихал, потом выровнялся и вскоре стал нарастать. Вертолет вернулся и снова пролетел мимо, звук начал исчезать вдали, но Мак развернулся еще раз. Шум двигателей нарастал и нарастал, и потом 206-й вынырнул из облаков меньше чем в километре выше по побережью, заметил их и начал заходить на посадку. Теперь не было никаких сомнений, что это именно тот, кого они ждали: на месте пилота сидел Мак-Айвер, и он был один. Они радостно закричали.

Кабина пилота 206-го. Мак-Айверу никак не удавалось найти место встречи, глинистые равнины и песчаные пляжи все выглядели одинаково, погодные условия были ни к черту. Потом он вспомнил про брошенную нефтяную платформу недалеко от берега, осторожно углубился в залив, чтобы отыскать ее, а потом, используя ее как маяк, вернулся к берегу.

Когда полозья его шасси плотно встали на песок, он пробормотал:

– Слава богу, – и сделал глубокий выдох; у него болел желудок, и ему отчаянно хотелось помочиться. Он тут же распахнул дверцу и произнес, опережая их вопросы: – Извините, нужно отлить. Фредди, заглуши пока двигатель, а?

Локарт, стоявший ближе, сказал:

– Я этим займусь, Мак.

– Спасибо. – Мак-Айвер отстегнул ремень безопасности, выбрался из кабины и, пригибаясь под вращающимися лопастями, побежал к ближайшей дюне. Когда он смог говорить, он огляделся, увидел, что Эйр ждет его, а остальные стоят у 212-х. – У меня уже больше часа коренные зубы в моче полощутся.

– Я знаю, как это бывает.

Мак-Айвер встряхнулся, застегнул молнию и тут заметил Вазари.

– А он какого черта тут делает?

– Том решил, что его лучше взять с собой, безопаснее, чем оставлять там, и он действительно ему помог. Нам лучше отправляться побыстрее, Мак. Мы все уже заправлены. Как быть с 206-м?

– Придется оставить здесь. – Вертолет не был оборудован баками для дальних перелетов, а налаживать сейчас временную систему дозаправки в воздухе заняло бы слишком много времени. Да и в этом случае встречный ветер быстро высосет все топливо и сделает перелет невозможным. Мак-Айвер показал рукой в сторону моря. – Я было подумал посадить его на платформе в надежде, что потом можно будет вернуться и забрать его, но это пустые мечты. Там просто нет места, чтобы одновременно посадить его и 212-й, который меня заберет. Чертовски жалко, но делать нечего.

– С Киа проблем не возникло?

– Нет. Он, конечно, задница каких мало, и… – Мак-Айвер круто обернулся. Позади них Локарт в 206-м дал полный газ, и вертолет медленно начал подниматься, отдаляясь от них. – Ради всех святых, Том… – заревел Мак-Айвер и побежал к вертолету, но Локарт поднялся быстрее и завис на высоте шести метров. – Не ждите меня, Мак! – прокричал он.

– Но у тебя почти пустой бак…

– Топлива тут полно. Я подожду, пока вы улетите, а потом заправлюсь. Увидимся в Эль-Шаргазе!

– Что за игры он затеял, черт подери? – Эйр был совершенно сбит с толку.

– Шахразада, – объяснил Мак-Айвер, проклиная себя за то, что забыл об этом. – У него, наверное, пятьдесят планов было наготове, чтобы завладеть 206-м, так или иначе. – Он сложил ладони рупором и крикнул: – Том, ты сорвешь всю операцию! «Шамал» полетит к черту! Ты должен лететь с нами!

– Им ни за что не взять меня заложником, Мак! Ни за что! Отвечаю головой, своей собственной… это мое решение, клянусь богом! А теперь отваливайте!

Мак-Айвер подумал мгновение, потом проревел:

– Садись, мы поможем тебе заправиться, сэкономим тебе время и силы. – Он увидел, как Локарт покачал головой и показал на 212-е.

– Я возвращаюсь за Шахразадой, – прокричал Локарт. – Не пытайся остановить меня или дождаться, пока у меня кончится горючее… я рискую своей головой, не вашими… Мягких посадок. – Он махнул рукой, потом отлетел на безопасное расстояние, развернулся носом к ветру и сел. Но двигатели продолжали работать, готовые к немедленному взлету.

– Нам не успеть добежать до него, – пробормотал Мак-Айвер, в ярости на себя за то, что Локарт сумел застать его врасплох.

– Мы… мы можем подождать, пока у него кончится горючее, – заметил Эйр.

– Том слишком хитер, чтобы мы его сцапали. – Почти в панике он посмотрел на часы; голова у него шла кругом. – Чертовы идиоты, что я, что Том. – Он увидел, что остальные смотрят на него.

– Что будем делать? – спросил Эйр.

Мак-Айвер заставил свой мозг работать: ты здесь главный. Решай. Мы ужасно опаздываем. Том принял свое решение после всего, что я ему говорил. Это его право. Извини, но это означает, что он теперь сам по себе. Теперь думай о других. Эрикки, должно быть, в порядке. Руди и Скраггер и их ребята в безопасности – давай предположим, что они в безопасности, – стало быть, нужно садиться в 212-й и начинать следующий этап перелета.

Ему хотелось застонать в голос: мысль о том, что ему придется вести 212-й в Кувейт на низкой высоте при встречном ветре следующие два с половиной часа, едва не раздавила его.

– Черт бы подрал меня совсем, – пробормотал он. Остальные по-прежнему смотрели на него. И ждали. – Том отправляется назад за своей женой. С этим мы его и оставим.

– Но если его поймают, разве это не будет означать, что «Шамалу» конец? – спросил Эйр.

– Нет. Том теперь сам по себе. Ты слышал, что он сказал. Мы отправляемся в Кувейт, как планировали. Все садитесь в вертолет Фредди. Я поведу машину Локарта. Шевелитесь, пойдем низко и рядом друг с другом. Радиомолчание, пока граница не будет хорошо позади. – Мак-Айвер направился ко второму 212-му.

Остальные обменялись встревоженными взглядами. Они все заметили его бледность и знали, что медицинский осмотр он не проходил.

Кайл, невысокий юркий механик, отправился за ним следом.

– Мак, нет смысла лететь одному, я полечу с тобой.

– Спасибо, но нет. Все в машину Фредди! Давайте шевелитесь!

Эйр сказал:

– Мак, я пойду поговорю с Томом. Он, должно быть, спятил, я уговорю его лететь в Ку…

– Никуда ты не пойдешь. Если бы это была Дженни, я был бы таким же сумасшедшим. Все в машину!

В этот момент рев двух истребителей, переходящих на сверхзвук на малой высоте, затопил собой весь пляж. Тишина, которую они оставили после себя, была бездонной.

– Господи. – Вазари поежился. – Капитан, если вы меня возьмете, я полечу с вами.

– Нет, все в машину Фредди, я предпочитаю лететь один.

– Ваше отсутствие лицензии мне безразлично. – Вазари пожал плечами. – Иншаллах! Я смогу прослушивать радио. – Он показал указательным пальцем наверх. – Эти сукины дети не станут говорить по-английски. – Он повернулся к 212-му и уселся на левое сиденье.

– Это хорошая мысль, Мак, – заметил Эйр.

– Хорошо. Пойдем рядом и низко, как задумали. Фредди, если у одного из нас возникнут неприятности, второй летит дальше. – Увидев взгляд Эйра, он сказал: – Я имею в виду любые неприятности. – Последний взгляд на Локарта, Мак-Айвер еще раз махнул ему рукой и сел в кабину. Он был очень рад, что не полетит один. – Спасибо, – поблагодарил он Вазари. – Я не знаю, как все обернется в Кувейте, сержант, но я помогу всем, чем смогу. – Он пристегнул ремень безопасности и нажал кнопку запуска первого двигателя.

– Конечно. Спасибо. Черт, мне терять нечего; голова просто разламывается, я уже проглотил весь аспирин из обеих аптечек… Что случилось с Киа?

Мак-Айвер отрегулировал громкость в наушниках, нажал кнопку запуска второго двигателя, проверил уровень топлива и приборы, не переставая рассказывать:

– Аварийную ситуацию мне пришлось изобразить немного позже, чем я рассчитывал – мы сели примерно в полутора километрах от какой-то деревушки, – но все прошло удачно, даже слишком удачно; этот ублюдок потерял сознание, и я не смог вытащить его из кабины. Он так ерзал, что каким-то образом запутался в своем ремне безопасности, и у меня никак не получалось его освободить. И ножа, черт подери, не было, чтобы перерезать ремень. Я и так пытался, и этак, и тянул, и дергал – но пряжку заклинило, поэтому мне пришлось отступиться и подождать, когда он придет в себя. Пока я ждал, я вынес его багаж и сложил поближе к дороге, чтобы он его там нашел. Когда он очнулся, мне чуть из себя выпрыгнуть не пришлось, чтобы заставить его вылезти из кабины… – Пальцы Мак-Айвера точными движениями переходили от одного тумблера к другому. – В конце концов я притворился, что на борту пожар, и выскочил наружу, оставив его внутри. Это сработало, и он каким-то образом расстегнул пряжку и тут же выбрался за мной следом. Двигатели я не глушил, – чертовски опасно, конечно, но приходилось рисковать, – и как только он отбежал от вертолета, я пулей вернулся обратно и взлетел. Царапнул камень-другой по дороге, но не сильно…

Его сердце бешено колотилось в груди, в горле пересохло, пока он лихорадочно пытался взлететь, Киа царапал ручку дверцы снаружи, орал на него, вцепившись в борт, поставив одну ногу на полоз шасси, и Мак-Айвер испугался, что ему опять придется садиться. К счастью, нервы у Киа не выдержали, и он отцепил руки, шлепнувшись с высоты чуть больше метра, на которую они поднялись, и Мак-Айвер, освободившись, быстро набрал высоту. Он сделал круг, чтобы убедиться, что с Киа все в порядке. Когда он бросил на Киа последний взгляд, тот стоял, потрясая кулаками, с багровым от ярости лицом. Потом Мак-Айвер лег на курс к побережью, идя над самыми верхушками деревьев и камней в холмистой местности. И хотя он был в безопасности, гулкие удары в груди не ослабевали. По нему начали прокатываться волнами тошнота и жар.

«Это просто напряжение последней недели дает себя знать, – угрюмо сказал он себе. – Просто напряжение и все эти попытки избавиться от этого сукина сына, а заодно и тревога по поводу „Шамала“, и смертельный испуг при всех этих расспросах у муллы».

Несколько минут после расставания с Киа он летел прямо. Было трудно сосредоточиться. Боль все сильнее. Рычага управления какие-то чужие. Тошнота накатила на него, и он едва не потерял управление, поэтому решил сесть и немного отдохнуть. Он все еще был в холмистом предгорье: кругом скалы, рощицы деревьев и снег, небо висело низко над головой, покров облаков был довольно неплотный. Видя все как в тумане из-за тошноты, он выбрал первое подходящее плато и сел. Посадка получилась корявая, и это сильно испугало его, сильнее, чем все остальное. Рядом протекал ручей, наполовину замерзший, вода пенилась, прыгая вниз по камням. Манила его. Испытывая острую боль, он заглушил двигатели, добрел до ручья, улегся на снег и жадно припал к воде губами. Ледяная вода вызвала у него шок, и его вырвало; когда спазм миновал, он прополоскал рот и стал пить маленькими глотками. Вода и холодный свежий воздух помогли ему. Втерев пригоршни снега в затылок и виски, он почувствовал себя лучше. Боль постепенно утихала, покалывание в левой руке прекратилось. Когда все почти прошло, он неуклюже поднялся на ноги и, слегка пошатываясь и спотыкаясь, добрался до кабины и упал на сиденье.

Кабина была теплой, уютной, знакомой – она обнимала его со всех сторон. Он механически пристегнулся. Тишина заполнила уши и голову. Только шум ветра и журчание ручья, никаких двигателей, машин, треска атмосферных помех – ничего, кроме мягкого шепота ветра и воды. Покой. Веки отяжелели, никогда в жизни они не были такими тяжелыми. Он закрыл их. И уснул.

Его сон был глубоким, длился едва полчаса и принес ему огромную пользу. Открыв глаза, он почувствовал себя родившимся заново – никакой боли, никакого недомогания, лишь голова чуть-чуть кружилась, словно вся боль привиделась ему во сне. Он с удовольствием потянулся. Чуть различимый звук металла, стукнувшего о металл. Он огляделся. Сидя верхом на низкорослой горной лошадке, на него молча смотрел юноша, горец. В седельной кобуре торчала винтовка, еще одна висела за спиной, грудь наискось пересекал патронташ с патронами.

Оба человека не мигая смотрели друг на друга, потом юноша улыбнулся, и все плато словно осветилось.

– Салам, ага.

– Салам, ага. – Мак-Айвер улыбнулся в ответ, удивляясь, что ему совершенно не страшно, успокоенный каким-то образом дикой красотой этого юноши. – Могу я спросить, как вас зовут? – Это была одна из его нескольких рабочих фраз.

– Ага Мохаммед Руд Калани, – и потом еще какие-то слова, которые Мак-Айвер не понял, закончившиеся еще одной улыбкой и словом «кашкай».

– А, кашкаец, – кивнул Мак-Айвер, сообразив, что юноша относился к одному из кочевых племен, рассыпанных по всем горам Загрос. Он показал на себя. – Ага Мак-Айвер, – и добавил еще одну заученную фразу: – Извините, я не говорю на вашем языке.

– Иншаллах. Америка?

– Англия. Англичанин. – Он смотрел на себя и на молодого человека. Вертолет и лошадь, пилот и горец, целая пропасть между ними, но никакой угрозы со стороны одного по отношению к другому. – Извините, мне нужно лететь, – сказал он по-английски, потом изобразил руками, как крутятся лопасти и он улетает. – До свидания, ага Мохаммед из кашкаев.

Юноша кивнул и поднял руку в прощальном приветствии, потом заставил лошадь отступить на безопасное расстояние и встал там, наблюдая за ним. Когда двигатели набрали обороты, Мак-Айвер махнул один раз рукой и улетел. Весь путь до места встречи он думал об этом юноше. Нет никаких причин, почему этот юноша не должен был выстрелить в меня, хотя, с другой стороны, не было никаких причин, чтобы он в меня стрелял. Может быть, я увидел его во сне и боль мне приснилась? Нет, боль мне не приснилась. У меня был сердечный приступ?

Сейчас, готовый лететь в Кувейт, он впервые задал себе этот вопрос напрямую. Обеспокоенность вернулась, и он бросил взгляд на Вазари, который с обреченным видом смотрел в окно в сторону моря. Насколько я сейчас опасен? – спросил он себя. Если у меня был приступ, даже легкий, может наступить и еще один, поэтому получается, что я рискую его жизнью так же, как своей? Нет, не думаю. У меня всего лишь повышенное давление, и с этим я справляюсь: я принимаю две таблетки ежедневно, и никаких проблем. Я не могу оставить 212-й только потому, что Том сошел с ума. Я устал, но я в порядке, и до Кувейта всего пара часов. Я чувствовал бы себя лучше, если бы вертолет вел кто-то другой. Господи, никогда не думал, что когда-нибудь испытаю подобное чувство. Старина Скрэг может оставить небо себе, я с ним покончил навсегда.

Его уши прислушивались к тону двигателей. Готовы к взлету, можно даже не смотреть на приборы. Через замутненное дождем стекло кабины он увидел, как Эйр вздернул большой палец: он тоже был готов. Дальше на берегу он видел Локарта в 206-м. Бедняга Том. Готов поспорить, что он сейчас матерится, подгоняя нас, торопится заправиться и помчаться на север навстречу новой судьбе. Надеюсь, у него все получится – ветер у него, по крайней мере, будет попутный.

– Можно мне включить ОВЧ? – спросил Вазари, отвлекая его. – Я настроюсь на частоты военных летчиков.

– Хорошо. – Мак-Айвер улыбнулся Вазари, довольный, что у него такой спутник.

В наушниках много треска и помех, потом раздались голоса на фарси. Вазари какое-то время слушал, потом сдавленно произнес:

– Это истребители на связи с Ковиссом. Один из них сказал: «Во имя Аллаха, как нам отыскать два вертолета в этой яме собачьего дерьма?»

– Они и не отыщут, особенно если я об этом позабочусь. – Мак-Айвер постарался, чтобы его голос звучал уверенно, пряча неожиданно накатившее на него тяжелое предчувствие. Он дождался, пока Эйр посмотрит на него, показал вверх, обозначая самолеты, и чиркнул пальцем по горлу. Потом в последний раз показал в сторону залива и поднял большой палец. Взгляд на часы: 14.21.

– Ну, поехали, сержант, – сказал он и дал полный газ, – следующая остановка – Кувейт. Ожидаемое время прибытия 16.40 или около того.

Аэропорт Кувейта. 14.56. Дженни и Чарли Петтикин сидели в ресторане под открытым небом на верхнем этаже сверкающего, недавно открытого здания терминала. День был великолепный, солнечный, и ветер их здесь не тревожил. На столах – ярко-желтые скатерти, сверху зонты от солнца того же цвета, все вокруг едят и пьют весело и с удовольствием. Кроме них. Дженни едва притронулась к своему салату, Петтикин уныло ковырялся в своем рисе с карри.

– Чарли, – внезапно заговорила Дженни, – я, наверное, все же выпью водки с мартини.

– Отличная мысль. – Чарли махнул рукой официанту и заказал ей коктейль. Ему очень хотелось бы присоединиться к ней, но он должен был сменить Локарта или Эйра или чередоваться с одним из них на следующем перелете вдоль побережья к острову Джеллет – впереди, как минимум, еще одна остановка для дозаправки, может быть, две, прежде чем они доберутся до Эль-Шаргаза – черт бы побрал этот долбаный ветер. – Теперь уже недолго, Дженни.

О, ради всего святого, да сколько же раз можно это повторять, едва не заорала на него Дженни; ее уже мутило от ожидания. Но она стоически сохраняла внешнее спокойствие.

– Недолго, Чарли. Теперь уже в любую минуту. – Они обратили взгляды к морю.

Морской пейзаж вдали был подернут дымкой, видимость низкая, но они сразу же узнают, если вертолеты появятся в системе радиолокационного контроля Кувейта. Представитель «Импириал Эйр» дежурил на вышке.

Как долго это недолго? – спрашивала она себя, стараясь пронзить взглядом марево, вся ее энергия текла в ту сторону, отыскивая Дункана, посылая туда молитвы, надежду, силы, которые могут ему понадобиться. Известия, которые сегодня утром ей передал Гаваллан, совсем ее не успокоили.

– Зачем это ему понадобилось везти Киа, Энди? Назад в Тегеран? Что это значит?

– Не знаю, Дженни. Я передаю тебе то, что мне сказал он. Мы понимаем это так, что Фредди послали на условленное место встречи, где они собираются заправляться, первым. Мак улетел с Киа – он либо прилетит с ним на место встречи, либо высадит где-нибудь по дороге. Том держит оборону, чтобы выиграть время для остальных, потом тоже полетит на место дозаправки. Мы получили первое сообщение от Мака в десять сорок две. Положим, в одиннадцать он и Фредди взлетают. Дадим им еще час, чтобы добраться до места встречи и заправиться, и еще два с половиной часа полетного времени, получается, что они должны прибыть в Кувейт около двух тридцати, никак не раньше. В зависимости от того, сколько времени они проведут на месте заправки, это вообще может быть любое время после…

Она увидела, что официант несет им ее коктейль. На подносе рядом с бокалом лежал мобильный телефон.

– Вам звонят, капитан Петтикин, – сказал официант, ставя ее бокал на стол перед ней.

Петтикин вытянул антенну, поднес телефон к уху:

– Алло? А, привет, Энди. – Дженни внимательно наблюдала за выражением его лица. – Нет… нет, пока еще нет… А?.. – Он долгое время напряженно слушал, лишь хмыкая и кивая время от времени, ничего не показывая своим видом, и она спросила себя, что такого говорит ему Гаваллан, чего она не должна была услышать. – …Да, конечно… нет… да, все под контролем, насколько это возможно… Да-да, она здесь… хорошо, секундочку. – Петтикин протянул ей телефон. – Он хочет поздороваться.

– Привет, Энди, какие новости?

– Просто дежурный звонок, Дженни. По поводу Мака и его ребят волноваться пока нечего: мы не можем знать, сколько времени они провели на месте встречи.

– Да я в порядке, Энди. Можешь не переживать на мой счет. Что с остальными?

– Руди, Папаша Келли и Шандор летят сюда из Бахрейна, они заправились в Абу-Даби, и мы поддерживаем с ними контакт – сообщения передаются через Джона Хогга, – ждем их здесь через двадцать минут. Скрэг в порядке, у Эдда и Вилли никаких проблем, Дюк спит, Мануэла здесь. Она хочет сказать пару слов… – Короткая пауза, потом голос Мануэлы: – Привет, дорогая, как ты там, и только не говори мне, что отлично!

Дженни улыбнулась без особого веселья.

– Отлично. Дюк себя хорошо чувствует?

– Спит как младенец, не то чтобы младенцы все время спали спокойно. Просто хотела сказать тебе, что мы тут тоже переживаем. Передаю трубку Энди.

Опять пауза, потом:

– Привет, Дженни. Джонни Хогг примерно сейчас должен быть в вашем районе, и он тоже будет следить за эфиром. До связи. Могу я еще поговорить с Чарли?

– Конечно, но что там насчет Дюбуа и Фаулера?

Пауза.

– Пока ничего. Мы надеемся, что их подобрали. Руди, Шандор и Папаша вернулись назад по маршруту и искали их так долго, как только могли. Следов крушения нет, в этих водах полно всяких судов и лодок и нефтяных платформ. Мы волнуемся, но держимся и надежды не теряем.

– А теперь скажи мне, что такого должен знать Чарли, чего не должна знать я. – Она сердито нахмурилась, услышав гробовое молчание в трубке, потом раздался тяжелый вздох Гаваллана.

– Да, Дженни, вторую такую, как ты, еще поискать. Ладно. Я спросил Чарли, не приходил ли из Ирана какой-нибудь телекс, вроде тех, которые мы получили здесь, в Дубае и в Бахрейне. Я стараюсь подключить всех, кого только могу, через Ньюбери и наше посольство в Кувейте на случай, если дела примут худой оборот, хотя Ньюбери говорит, что на многое рассчитывать не приходится: Кувейт совсем рядом с Ираном, и они не хотят ссориться с Хомейни, смертельно опасаясь, что он пошлет сюда – или просто разрешит этим горячим головам самим приехать – несколько ярых фундаменталистов, чтобы они взбудоражили кувейтских шиитов. Я сказал Чарли, что пытаюсь известить родителей Росса в Непале и его полк. Вот, собственно, и все. – Более мягким тоном он добавил: – Я не хотел расстраивать тебя больше, чем нужно. О'кей?

– Да, спасибо. Я… я в порядке. Спасибо, Энди. – Она вернула телефон и посмотрела на свой бокал. На стенках снаружи образовались капельки жидкости. Некоторые соскальзывали вниз. Совсем как слезы на моих щеках, подумала она и встала. – Я сейчас приду.

Петтикин проводил ее печальным взглядом. Он слушал последние инструкции Гаваллана.

– Да, да, конечно, – говорил он. – Не волнуйся, Энди. Я позабочусь о… Я позабочусь о Россе и позвоню сразу же, как только они появятся у нас на экранах. Ужасно, как вышло с Дюбуа и Фаулером, что ж, будем думать только о хорошем и надеяться. Здорово, что у остальных все нормально. Пока.

Найдя Росса, он был потрясен до основания. Едва закончив говорить с Гавалланом сегодня утром, он бросился в больницу. Была пятница, сотрудников работало минимальное количество; в регистратуре дежурил всего один человек, и говорил он только по-арабски. Выслушав его, дежурный улыбнулся, пожал плечами и сказал: «завтра». Но Петтикин был настойчив, и в конце концов человек понял, что ему было нужно, и позвонил по телефону. Через какое-то время появился медбрат и знаком предложил Петтикину следовать за ним. Они долго шли по коридорам, потом вошли в какую-то дверь, и там был Росс, голый на металлическом столе.

Именно эта внезапность, абсолютность наготы, кажущегося осквернения и полная лишенность всякого достоинства разорвали Петтикину душу, а не сам факт смерти. Этого человека, который при жизни был таким совершенным во всем, оставили лежать здесь, как тушу животного. На соседнем столе лежали простыни. Петтикин взял одну и накрыл ею Росса, ему показалось, что так стало лучше.

У него ушло больше часа на то, чтобы найти палату, где лежал Росс, разыскать англоговорящую медсестру и встретиться с его врачом.

– Мне так жаль, так жаль, сэр, – говорил на запинающемся английском врач-ливанец. – Молодой человек поступил вчера в коматозном состоянии. У него был проломлен череп, и мы подозревали повреждение головного мозга, нам сказали, что он пострадал от взрыва, устроенного террористами. Обе барабанные перепонки были разорваны, многочисленные порезы и ушибы по всему телу. Мы сделали рентген, разумеется, но кроме перевязки головы мы мало что могли сделать, только ждать. Внутренние органы у него не пострадали, внутреннего кровотечения не было. Он умер сегодня утром, с рассветом. Рассвет сегодня был прекрасный, не правда ли? Я подписал свидетельство о смерти – вам не нужна копия? Мы направили один экземпляр в британское посольство, вместе с его личными вещами.

– Он… он приходил в сознание перед смертью?

– Я не знаю. Он лежал в реанимационной, и его сиделка… погодите, я посмотрю. – Врач долго просматривал свои списки, но в конце концов отыскал нужное имя. – Сивин Тахолла. Ах да. Поскольку он был англичанином, ее мы к нему и приставили.

Сиделка оказалась пожилой женщиной, обломком, уцелевшим в неспокойных водах Ближнего Востока, не знающим своих предков, принадлежащим сразу ко многим народам. Ее лицо было уродливым, в рытвинах оспин, но голос ее звучал мягко и успокаивающе, руки были теплыми.

– Он так и не пришел в сознание, эфенди, – сказала она по-английски.

– Он говорил что-нибудь особенное, что-то, что вы могли понять, что-нибудь вообще?

– Многое, что было мне понятно, эфенди, и при этом ничего. – Старая женщина на секунду задумалась. – То, что он говорил, большей частью было просто блужданиями разума, дух, боявшийся того, чего не нужно бояться, желающий того, что было невозможно получить. Он часто бормотал «азадэ», это слово означает на фарси «рожденная свободной», но является еще и женским именем. Иногда он бормотал имя, что-то похожее на «Эрри», или «Экки», или «кукри», а потом опять повторял «азадэ». Дух его пребывал в покое, но не до конца, хотя он ни разу не заплакал, как это бывает с некоторыми, и не вскрикнул, приближаясь к порогу.

– Он говорил еще что-нибудь… что угодно?

– Время от времени его словно бы беспокоили кисти рук, и когда я поглаживала их, он снова успокаивался. Ночью он говорил на языке, который я никогда не слышала раньше. Я говорю по-английски, немного по-французски и на множестве диалектов арабского, большом множестве. Но этого языка я никогда раньше не слышала. Он говорил на нем как-то нараспев, вперемешку с бессвязными блужданиями и «азадэ», иногда произносил слова, похожие… – она порылась в памяти, – похожие на «полк», «эдельвейс», «горы» или «горн», а иногда, ах да, иногда слова, звучавшие как «гуэнг» и «тэнсинг», иногда имя, похожее на «Роза» или «розан»… возможно, это было и не имя, а просто название какого-то места, но оно, казалось, вызывало в нем печаль. – Ее глаза старчески слезились. – Я видела много смертей, эфенди, очень много, всегда все разные, всегда одинаковые. Но его уход был мирным, и через порог он перешел без боли, без страданий. Последний момент был просто долгим выдохом – я думала, он отправился в рай, если христиане попадают в рай, и нашел там свою Азадэ…

 

ГЛАВА 65

Тебриз. Дворец хана. 15.40. Азадэ медленно шла по коридору к Тронному залу, где она встречалась со своим братом; ее спина все еще беспокоила ее после взрыва гранаты во время вчерашнего нападения. Боже милосердный, неужели это было всего лишь вчера, когда эти горцы едва не убили нас? – подумала она. Кажется, с тех пор прошла тысяча дней – и целый световой год с того дня, когда умер отец.

Это было в другой жизни. Ничего хорошего не было в той, другой жизни, кроме мамы, Эрикки и Хакима, Эрикки и… и Джонни. Жизнь, полная ненависти, убийств, ужасов и безумия, безумия жизни, какую ведут парии, Хаким и я, со всех сторон окруженные злом, безумия дорожной заставы у Казвина и этого подлого толсторожего моджахеда, раздавленного машиной, смятого во влажную лепешку, как прихлопнутая муха, безумие нашего спасения Чарли и этим человеком из КГБ… как же его звали, ах да, Ракоци… Ракоци, который чуть не убил нас всех, безумие Абу-Марда, которое изменило мою жизнь навсегда, безумие на базе, где мы провели столько чудесных дней, Эрикки и я, и где Джонни убил так много людей так быстро и так жестоко.

Вчера ночью она рассказала Эрикки все… почти все.

– На базе он… он превратился в зверя, убивающего без пощады. Я мало что запомнила, какие-то обрывки, как дала ему гранату в деревне, смотрела, как он бегом бросился вниз к базе… гранаты, пулеметные очереди… у одного из них на поясе висел кукри, потом Джонни держал его отрубленную голову и вопил в небо, как баньши… теперь я знаю, что тот кукри принадлежал Гуэнгу. Джонни сказал мне в Тегеране.

– Не говори сейчас больше ничего. Оставь до завтра, отложи остальное до завтра, милая моя. Спи, тебе теперь ничего не грозит.

– Нет. Я боюсь спать, даже сейчас, в твоих объятиях, даже после чудесных новостей о Хакиме, когда я засыпаю, я опять оказываюсь в той деревне, опять в Абу-Мард, и мулла тоже там, проклятый Богом, и староста, и мясник готовит свой разделочный нож.

– Нет больше ни деревни, ни муллы, я был там. Нет больше старосты, и нет мясника. Ахмед рассказал мне про деревню, часть того, что там произошло.

– Ты был в деревне?

– Да, сегодня днем, пока ты отдыхала. Взял машину и поехал туда. От нее осталась только груда обгоревших камней. Оно и к лучшему, – зловеще закончил Эрикки.

В коридоре Азадэ на секунду остановилась и оперлась о стену, пока не прошел приступ нервной дрожи. Столько смерти, убийств, ужаса. Вчера, когда она вышла на ступени перед дворцом и увидела Эрикки в кабине вертолета, увидела кровь, струившуюся по его лицу в короткую щетину бороды, еще кровь, капавшую с рукава, Ахмеда, бесформенно осевшего на соседнем сиденье, она умерла, а потом, увидев, как он выбрался из кабины и подошел к ней – ее ноги отказались ей служить – и подхватил на руки, жизнь вернулась к ней, все ее ужасы и кошмары излились из нее вместе со слезами.

– О, Эрикки, о, Эрикки, я так боялась, мне было так страшно…

Он отнес ее в Тронный зал, и там был врач с Хакимом, Робертом Армстронгом и полковником Хашеми Фазиром. Пуля оторвала Эрикки кусочек левого уха, другая оставила кровавую бороздку на предплечье. Врач продезинфицировал раны и перевязал их, сделал ему укол противостолбнячной сыворотки и пенициллина, больше опасаясь инфекции, чем потери крови.

– Иншаллах, но я мало что могу сделать, капитан, человек вы сильный, пульс у вас хороший, пластический хирург соорудит вам ухо лучше прежнего, слух эта рана не затронула, хвала Аллаху! Просто смотрите, чтобы не было заражения…

– Что произошло, Эрикки? – спросил Ахмед.

– Я летел с ними на север, в горы, и Ахмед не доглядел – это была не его вина, вертолет всю дорогу трясло, и его вырвало, – прежде чем мы сообразили, что происходит, Баязид приставил ствол к его голове, другой горец приставил ствол к моей, и Баязид сказал: «Лети в деревню, потом мы тебя отпустим». «Ты дал священную клятву, что не причинишь мне зла!» – говорю я. «Я поклялся, что не причиню тебе зла, и сдержу клятву, но клятву давал я, а не мои люди», – сказал Баязид, и человек, державший винтовку у моей головы, расхохотался и крикнул: «Делай, как велит наш шейх, или, клянусь Аллахом, ты познаешь такую боль, что будешь умолять о смерти».

– Я должен был это предвидеть, – сказал Хаким, выругавшись. – Я должен был их всех связать клятвой. Я должен был об этом подумать.

– Это ничего бы не изменило. В любом случае это была моя вина: я привез их сюда и едва не погубил все. Я даже не могу выразить, как мне жаль, но для меня это была единственная возможность вернуться, и я думал, что найду здесь Абдоллу-хана, мне даже в голову не приходило, что у этого сукина сына Баязида была граната.

– Мы не пострадали, волею Аллаха, Азадэ и я. Как ты мог знать, что Абдолла-хан умер или что половина выкупа за тебя уже уплачена? Продолжай. Что было дальше? – спросил Хаким, и Азадэ уловила непонятные ей нотки в его голосе. Хаким изменился, подумала она. Я больше не знаю, что у него на уме, как знала раньше. До того, как он стал ханом, настоящим ханом, я могла его понимать, а сейчас – нет. Он по-прежнему мой дорогой, любимый брат, но чужой человек, которого я не знаю. Столько всего изменилось, и так быстро. Я изменилась. И Эрикки тоже, боже, как он изменился! Джонни остался прежним…

В Тронном зале Эрикки продолжал:

– Увезти их отсюда было единственным способом удалить их из дворца без дальнейшей борьбы и убийств. Если бы Баязид не настаивал, я бы сам это предложил – никакой другой способ не был бы безопасным для вас с Азадэ. Мне пришлось положиться на то, что они так или иначе выполнят свою клятву. Но при любом исходе вопрос стоял просто: либо они, либо я. Я знал это, и они знали это, потому что, разумеется, я был единственным, кто знал, кто они и где живут, а месть хана – дело серьезное. Что бы я ни сделал, высадил бы их на полдороге или долетел до самой деревни, они ни за что не отпустили бы меня. Как бы они смогли? Выбирать пришлось бы между деревней и мной, и их Единый Бог проголосовал бы за деревню вместе с ними со всеми, о чем бы они там раньше ни договаривались и в чем бы ни клялись.

– На этот вопрос может ответить только Аллах.

– Мои боги, древние боги, не любят, когда их используют как предлог, и они не любят эти клятвы их именами. Они очень не одобряют этого, по сути, даже запрещают это. – Азадэ услышала в его голосе обиду и мягко коснулась его. Он удержал ее руку. – Со мной теперь все хорошо, Азадэ.

– Что произошло потом, Эрикки? – спросил Хаким.

– Я сказал Баязиду, что у меня не хватит топлива, попытался убедить его, но он просто сказал: «На все воля Аллаха», приставил пистолет к плечу Ахмеда и нажал на курок. «Лети в деревню! Следующая пуля пойдет ему в живот». Ахмед потерял сознание, и Бая– зид потянулся через него, чтобы дотянуться до «Стена», который соскользнул на пол кабины и лежал наполовину под сиденьем, но все никак не мог до него дотянуться. Я был пристегнут, как и Ахмед, а они – нет, поэтому я начал вытворять в воздухе такие вещи, которые, как мне кажется, не мог бы вынести ни один вертолет, а потом уронил его на землю и кое-как сел. Вышло плохо. Я подумал, что совсем сломал шасси, но потом увидел, что только погнул его. Как только мы оказались на земле, я взял «Стен» и нож и убил всех, кто был в сознании, и вел себя враждебно, разоружил потерявших сознание и выбросил их из вертолета. Потом, после некоторого времени, вернулся назад.

– Вот так просто, – заметил Армстронг. – Четырнадцать человек.

– Пять, и Баязид. Остальные… – Рука Азадэ лежала у него на плече, и она ощутила под ладонью, как он коротко пожал ими, и последовавшую за этим дрожь. – Их я оставил.

– Где? – спросил Хашеми Фазир. – Вы могли бы описать, где именно, капитан? – Эрикки объяснил ему, точно указав место, и полковник послал своих людей, чтобы они нашли их.

Эрикки опустил здоровую руку в карман, достал оттуда драгоценности, послужившие выкупом, и протянул их Хаким-хану.

– Теперь, я думаю, я хотел бы поговорить со своей женой, если вы не возражаете. Остальное я расскажу вам позже. – Потом они с Азадэ прошли в свои комнаты, и он больше ничего не говорил, только нежно сжимал ее в своих огромных объятиях. Ее присутствие успокоило боль в его душе. Вскоре он смог заснуть. Она почти не спала, мгновенно возвращаясь в деревню и тут же в панике выбираясь назад из удушающей паутины сна. Некоторое время она тихо лежала в его объятиях, потом переместилась на кресло, где и сидела в полудреме, довольная, что он рядом. Эрикки без сновидений проспал до наступления темноты, потом проснулся.

– Сначала – ванна, потом – бриться, потом немного водки, а потом мы поговорим, – сказал он. – Я никогда не видел тебя такой прекрасной и никогда не любил тебя больше, чем сейчас, и прости, прости меня, я ревновал… нет, Азадэ, не говори пока ничего. Потом я захочу узнать все.

На рассвете она закончила рассказывать ему все, что ей было рассказывать – все, что она когда-либо была готова ему рассказать, – а он поведал ей свой рассказ. Он не утаил ничего, ни своей ревности, ни беспощадной ярости и радости битвы, ни слез, которые он пролил на горе, глядя на дикое, кровавое побоище, которое он устроил горцам.

– Они… они обращались со мной хорошо в своей деревне… и выкуп – действительно древний обычай. Если бы Абдолла не убил их посланца… возможно, это бы все изменило, может быть, а может быть, и нет. Но это не извиняет все совершенные мной убийства. Я чувствую себя чудовищем, ты вышла замуж за безумца, Азадэ. Я опасен.

– Нет-нет, это не так, конечно же, это не так.

– Клянусь всеми своими богами, я убил двадцать, если не больше, человек за половину этого числа дней, и при этом я никого никогда не убивал раньше, кроме тех наемных убийц, которые ворвались сюда, чтобы убить твоего отца, до того, как мы поженились. До Ирана я не убил ни одного человека, даже не ранил никого – у меня было много драк, и с пукко и без него, но никогда ничего серьезного. Ни разу. Если бы тот староста и деревня еще существовали, когда я приехал, я бы сжег его и их всех, даже не задумавшись. Я понимаю твоего Джонни на базе: я благодарю всех богов за то, что они привели его к нам, чтобы он защитил тебя, и проклинаю его за то, что он украл мой покой, хотя я знаю, что я у него в неоплатном долгу. Я не могу справиться с мыслями о совершенных убийствах и не могу справиться с мыслями о нем. Просто не могу. Пока не могу.

– Это не имеет значения, Эрикки, сейчас это не имеет значения. Теперь у нас есть время. Теперь мы в безопасности, ты в безопасности, я в безопасности, Хаким в безопасности, нам ничего не грозит, мой дорогой. Посмотри, какой сегодня рассвет. Какой красивый! Посмотри, Эрикки, начинается новый день, такой прекрасный, новая жизнь. Нам ничего не грозит, Эрикки.

Тронный зал. 15.45. Хаким-хан находился в зале один, не считая Хашеми Фазира. Полчаса назад Хашеми прибыл незваным. Он извинился за вторжение и протянул хану телекс.

– Я подумал, что вам лучше узнать об этом немедленно, ваше высочество.

Телекс гласил: «СРОЧНО. Полковнику Хашеми Фазиру, внутренняя разведка, Тебриз: Арестуйте Эрикки Йокконена, мужа ее высочества Азадэ Горгон, за преступления, совершенные против государства, за соучастие в воздушном пиратстве, угоне и государственной измене. Арестованного заковать в кандалы и немедленно этапировать в мой штаб. Директор САВАМА, Тегеран».

Хаким-хан отпустил охрану.

– Я не понимаю, полковник. Пожалуйста, объяснитесь.

– Как только я раскодировал послание, я тут же позвонил по телефону, запросив дополнительные подробности, ваше высочество. Похоже, что в прошлом году компания «S-G Хеликоптерз» продала несколько вертолетов ИВК, и…

– Я не понимаю – кому?

– Извините, Иранской вертолетной компании, нынешнему работодателю капитана Йокконена. Среди них находились… находятся десять 212-х машин, включая его вертолет. Сегодня остальные девять стоимостью порядка девяти миллионов долларов были украдены и незаконно вывезены из Ирана пилотами ИВК – как полагает САВАМА, в одно из государств залива.

Хаким-хан холодно произнес:

– Даже если это так, к Эрикки это не имеет отношения. Он не нарушил никаких законов.

– Точно этого мы знать не можем, ваше высочество. САВАМА утверждает, что он, возможно, знал о заговоре – его безусловно спланировали какое-то время назад, потому что задействованы три базы – Ленге, Бендер-Делам и Ковисс, а также их центральное представительство в Тегеране. САВАМА очень, очень взволнована, потому что также поступила информация о том, что были вывезены огромные количества ценных иранских запчастей. Больше ни…

– От кого поступила информация?

– От исполнительного директора ИВК Сиамаки. Еще серьезнее то, что все иностранные сотрудники ИВК – пилоты, механики, административный персонал – тоже исчезли. Все до единого. Похоже, что вчера их было около двадцати человек, разбросанных по всему Ирану, на прошлой неделе – около сорока, сегодня – ни одного. Во всем Иране не осталось ни одного иностранного сотрудника S-G, вернее, ИВК. Кроме капитана Йокконена.

Хаким тут же сообразил, почему Эрикки так важен, и он обругал себя за то, что позволил своему лицу выдать его, когда Хашеми вкрадчиво произнес:

– Разумеется, вы и сами все поняли! САВАМА сообщила мне, что даже если капитан невиновен в соучастии в заговоре, он является основным средством убедить вожаков и преступников, Гаваллана и Мак-Айвера, – и, безусловно, британское правительство, которое не могло не являться частью этого предательского плана, – вернуть наши вертолеты, наши запчасти, выплатить весьма и весьма значительную компенсацию, вернуться в Иран и предстать перед судом за преступления против ислама.

Хаким-хан беспокойно шевельнулся на своих подушках; боль в спине опять дала о себе знать: ему хотелось вопить от ярости, потому что вся боль, и физическая и душевная, оказалась напрасной, и теперь, когда он едва мог стоять, не испытывая постоянной боли, спина у него, возможно, повреждена навсегда. Отложи это на потом, угрюмо подумал он, и займись этим сыном собаки, который терпеливо сидит здесь, как ушлый торговец дорогими коврами, разложивший свой товар, и ждет, когда начнется торговля. Если я захочу покупать.

Чтобы выкупить Эрикки из этой ловушки, мне придется преподнести этому псу персональный пешкеш, имеющий ценность в первую очередь для него, а не для САВАМА. Какой? Петра Олеговича Мзитрюка, как минимум. Передать его Хашеми мне проще, чем плюнуть, если он приедет, когда он приедет. Он приедет. Вчера Ахмед послал за ним от моего имени… интересно, как там Ахмед, удачно ли прошла операция? Надеюсь, этот болван не умрет; его знания еще какое-то время будут мне полезны. Надо быть болваном, чтобы позволить застать себя врасплох, болваном! Да, он болван, но этот пес, что сидит передо мной, далеко не болван. Отдав ему Мзитрюка в подарок, оказав дополнительную помощь в Азербайджане и пообещав дружбу в будущем, я смогу выкупить Эрикки из ловушки. Теперь, зачем мне это делать?

Потому что Азадэ любит его? К сожалению, она сестра хана всех Горгонов, и это проблема хана, а не проблема ее брата.

Эрикки – потенциальный источник опасности для меня и для нее. Он опасный человек с обагренными кровью руками. Горцы, курды они или нет, попытаются отомстить – вероятно. Он всегда был неудачным выбором, хотя и доставлял ей огромную радость, до сих пор дарит ей счастье – но детей у них нет, – и теперь вдобавок он не сможет остаться в Иране. Просто никак не сможет. Ни при каких обстоятельствах. Я не могу купить ему два года защиты, а Азадэ поклялась Аллахом прожить здесь не менее двух лет – как хитер был мой отец, когда дал мне власть над нею. Если я освобожу Эрикки из капкана, она не сможет уехать с ним. За два года многое может произойти, что само по себе отдалит их друг от друга. Но если он перестанет быть ей нужен, зачем вообще его выкупать? Почему не дать им забрать Эрикки и объявить мат изменникам? Это измена – красть нашу собственность.

– Это слишком серьезное дело, чтобы ответить сразу, – сказал он.

– Вам вообще ничего не нужно отвечать, ваше высочество. Только капитану Йокконену. Как я понимаю, он все еще здесь.

– Врач настоял, чтобы он отдохнул.

– Может быть, вы пошлете за ним, ваше высочество.

– Разумеется. Но человек вашего положения и познаний поймет, что в Азербайджане, и в моем племени, существуют правила чести и гостеприимства. Он мой зять, а даже САВАМА понимает, что такое честь семьи. – Оба мужчины понимали, что это всего лишь начальный гамбит в тонких переговорах – тонких, потому что ни один из них не хотел навлечь гнев САВАМА на свою голову, ни один еще не знал, как далеко он намерен пойти, или даже желаема ли некая частная сделка. – Я полагаю, многие знают об этой… этой измене?

– Здесь, в Тебризе, только я, ваше высочество. В данный момент, – тут же ответил Хашеми, удобно забыв про Армстронга, которому он предложил сегодня утром идею с фальшивым телексом. – Никоим образом этот пес Хаким не сможет выяснить, что это обман, Роберт, – говорил он, восхищаясь собственной гениальностью. – Он должен будет начать торговаться. Мы обменяем финна на Мзитрюка, и нам это ничего не будет стоить. Этот кровожадный маньяк из Финляндии может лететь на все четыре стороны, когда мы получим то, что нам нужно, – до тех пор мы подержим его в кубышке.

– Скажем, Хаким не согласится, не захочет или не сможет сдать Мзитрюка.

– Если он не захочет торговаться, мы возьмем Эрикки в любом случае. Скоро о «Шамале» все равно станет известно, и я смогу использовать Эрикки в обмен на самые разные уступки: он заложник против вертолетов стоимостью пятнадцать миллионов долларов… или, может быть, я продам его горцам как предложение мира… То, что он финн, очень удачно. Я мог бы тесно связать его с Ракоци и КГБ и наставить Советам кучу палок в колеса, точно так же, как и ЦРУ, а? Даже Эм-ай-6, а?

– ЦРУ не сделало тебе ничего дурного. Как и Эм-ай-6.

– Иншаллах! Не вмешивайся в это, Роберт. Эрикки и хан – это внутреннее иранское дело. Твоей головой тебя заклинаю, не вмешивайся. С этим финном я смогу добиться серьезных уступок. – Но серьезных именно для меня, Роберт, не для САВАМА, подумал Хашеми и улыбнулся про себя. Завтра или послезавтра мы вернемся в Тегеран, и тогда мой наемный убийца выследит тебя ночью, а потом – «пуфф», тебя задуют как свечку. – Он сдаст его, – спокойно сказал он.

– Если Хаким выдаст Эрикки, его любимая сестра проклянет его, устроит ему ад и на всю жизнь лишит покоя. Мне кажется, она готова пойти за него на эшафот.

– Возможно, ей так и придется сделать.

Хашеми вспомнил тепло радости, которое ощутил тогда, и сейчас это ощущение было еще более сильным. Он видел беспокойство Хакима и был уверен, что загнал его в ловушку.

– Я уверен, вы поймете, ваше высочество, но я должен ответить на этот телекс быстро.

Хаким-хан решился на частичное предложение:

– Измена и заговор не должны оставаться безнаказанными. Где бы они ни были обнаружены. Я послал за предателем, который был вам нужен. Срочно.

– А-а. Сколько времени понадобится Мзитрюку, чтобы ответить?

– Вам это лучше знать, чем мне. Не так ли?

Хашеми услышал подчеркнутую холодность тона и обругал себя за допущенный промах.

– Я был бы крайне удивлен, если бы ответ на приглашение вашего высочества не последовал очень быстро, – сказал он с подчеркнутой вежливостью. – Очень быстро.

– Когда?

– В пределах суток, ваше высочество. Лично или через посланника. – Он увидел, как молодой хан болезненно шевельнулся, и постарался решить, следует ли ему потянуть время или продолжать давление, реализуя свое преимущество; он был уверен, что боль была настоящей. Врач подробно рассказал ему о возможных повреждениях у хана и у его сестры. Чтобы предусмотреть любые варианты, он приказал врачу дать сегодня Эрикки какое-нибудь сильное снотворное на случай, если тот рассчитывал бежать.

– Двадцать четыре часа истекают сегодня в семь вечера, полковник.

– У меня столько дел в Тебризе, ваше высочество, после совета, который вы мне дали сегодня утром, что я сомневаюсь, смогу ли я заняться этим телексом раньше этого часа.

– Вы собираетесь уничтожить штаб левых моджахедов сегодня вечером, полковник?

– Да, ваше высочество, – теперь, когда у нас есть ваше разрешение и ваши гарантии, что со стороны Туде не последует ответных действий, хотел добавить Хашеми, но промолчал. Не будь глупцом! Этот молодой человек не такой трехличный, как старый пес Абдолла, пусть он горит в аду. С ним справиться легче – при условии, что у тебя на руках будет больше карт, чем у него, и ты не побоишься показывать клыки, когда нужно. – Было бы очень неудачно, если капитана вдруг не окажется на месте для… для того, чтобы ответить на вопросы сегодня вечером.

Глаза Хаким-хана сузились при этой ненужной угрозе. Словно я и так этого не понимаю, неотесанный сын собаки.

– Я согласен с вами. – В дверь постучали. – Войдите.

Дверь открыла Азадэ.

– Извините, что прерываю вас. Ваше высочество, но вы сказали мне напомнить вам за полчаса, что пора ехать в больницу на рентген. Здравствуйте, полковник, мир вам.

– И вам пусть Аллах подарит мир, ваше высочество. – Я рад, что такую красоту скоро упрячут в чадру, думал Хашеми. Она будет искушением даже для Сатаны, не говоря уже о немытом, безграмотном отребье Ирана. Он снова поднял глаза на хана. – Мне нужно идти, ваше высочество.

– Пожалуйста, возвращайтесь в семь часов, полковник. Если у меня появятся новости до того времени, я пошлю за вами.

– Благодарю вас, ваше высочество.

Азадэ закрыла за ним дверь.

– Как ты себя чувствуешь, Хаким, дорогой?

– Усталым. И болит сильно.

– У меня тоже. Тебе обязательно встречаться с полковником позже вечером?

– Да. Это не важно. Как Эрикки?

– Спит. – Она лучилась от радости. – Нам так повезло, всем троим.

Город Тебриз. 16.06. Роберт Армстронг проверил, исправно ли работает его маленький пистолет; лицо у него было хмурое.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Хенли; пистолет ему совсем не нравился. Он тоже был англичанином, но совсем маленьким человечком, с редкими усиками и в очках; он сидел за столом в неопрятном, обшарпанном кабинете под портретом королевы Елизаветы.

– Вам об этом лучше не спрашивать. Но не волнуйтесь, я ведь полицейский, помните? Это так, на случай, если какой-нибудь злодей попытается меня ограбить. Вы можете передать записку Йокконену?

– Я не могу явиться во дворец незваным, какое, черт подери, я смогу предложить объяснение? – Брови Хенли взлетели на лоб. – Что мне, просто сказать Хаким-хану: «Жутко извиняюсь, старина, но я хочу поговорить с твоим зятем о том, чтобы вытащить одного доброго приятеля из Ирана на частном вертолете»? – Его веселость исчезла. – Вы совершенно ошибаетесь насчет полковника, Роберт. Нет абсолютно никаких доказательств, что смерть Талбота – дело рук полковника.

– Если бы они у вас были, вы все равно бы не признались в этом, – заметил Армстронг, злясь на себя за то, что взорвался, когда Хенли рассказал ему о «несчастном случае». Его голос опять стал колючим: – Какого дьявола вы ждали до сегодняшнего дня, чтобы рассказать мне о том, что Талбота взорвали? Ради бога, ведь это произошло еще два дня назад!

– Я политику не определяю, я только передаю послания, и в любом случае мы сами только что услышали об этом. Кроме того, вас трудно найти. Все думали, что вы улетели, последний раз вас видели садящимся на борт английского самолета, летевшего в Эль-Шаргаз. Черт возьми, вам приказали покинуть страну почти неделю назад, а вы до сих пор здесь, не имея никакого задания, о котором мне было бы известно, и что бы вы там ни затеяли теперь, не делайте этого, просто любезно удалите свою персону из Ирана, потому что, если вас схватят и доведут до третьего уровня, очень много людей чертовски сильно рассердятся.

– Постараюсь их не разочаровать. – Армстронг поднялся и надел свой старый непромокаемый плащ с меховым воротником. – До скорого.

– Как скорого?

– Это, черт подери, я сам решу. – Лицо Армстронга стало жестким. – Я не состою у вас в подчинении, и что я делаю, когда прихожу и ухожу, не вам решать. Просто проследите, чтобы мой доклад находился в сейфе, пока у вас не будет оказии с диппочтой, чтобы срочно отправить его в Лондон, и держите свой чертов язык за зубами.

– Обычно вы не бываете таким грубым или несдержанным. Что, черт возьми, происходит, Роберт?

Армстронг молча вышел из кабинета, спустился по лестнице и вышел на холод снаружи. День был пасмурный и обещал новый снегопад. Он двинулся по людной улице. Прохожие и уличные торговцы притворялись, что не замечают его, принимая его за советского, и осторожно продолжали заниматься своими делами. Хотя он был настороже, пытаясь выяснить, есть ли за ним слежка, голова его была занята обдумыванием способов и методов решения проблемы, которой стал Хашеми. Времени консультироваться с руководством у него не было, да и настоящего желания тоже. Они бы просто покачали головами: «Боже милостивый, наш добрый друг Хашеми? Отправить его к праотцам по подозрению в устранении Талбота? Сначала нам понадобятся доказательства…»

Но никаких доказательств никогда не будет, и они не поверят про убийц из «группы четыре» или про то, что Хашеми считает себя современным Хасаном ибн аль-Саббахом. Но я-то это знаю. Вспомни, как Хашеми едва не лопался от радости по поводу убийства генерала Джанана. Теперь ему предстоит насадить на вертел рыбу покрупнее. Вроде Пахмуди. Или всего Революционного комитета, кто бы они ни были – интересно, он их уже вычислил? Станет ли его мишенью и сам имам? Трудно сказать. Но так или иначе он заплатит за старину Талбота – после того, как мы получим Петра Олеговича Мзитрюка. Без Хашеми у меня нет никаких шансов добраться до него, а через него – до этих вонючих предателей, которые, как все мы знаем, действуют на самом верху Уайтхолла, боссы Филби, четвертый, пятый и шестой человек – в кабинете министров, в Эм-ай-5 или в Эм-ай-6. Или сразу во всех трех.

Его гнев превратился в одержимость, вызывая головную боль. Столько хороших людей преданы. Ощущение пистолета в руке доставляло ему удовольствие. Сначала Мзитрюк, думал он, потом Хашеми. Все, что осталось решить, это когда и где.

Бахрейн. Международный аэропорт. 16.24. Жан-Люк говорил по телефону в кабинете Матиаса:

– …Нет, Энди, у нас тоже ничего. – Он взглянул на Матиаса, который слушал его, и мрачно показал оттопыренным большим пальцем вниз.

– Чарли вне себя, – говорил Гаваллан, – я только что беседовал с ним по телефону. Чертовски досадно, но мы ничего не можем поделать, только ждать. То же самое по Дюбуа и Фаулеру… – Жан-Люк слышал в голосе Гаваллана огромную усталость.

– Дюбуа объявится… в конце концов, он француз. Кстати, я сказал Чарли, если… когда, – торопливо поправился он, – когда Том Локарт и Фредди Эйр сядут, чтобы он сказал им заправляться на Джеллете, сюда не лететь, разве что в самом крайнем случае. Матиас сам доставил дополнительное топливо на Джеллет, поэтому мы точно знаем, что оно там есть. Энди, тебе лучше позвонить Чарли и со своей стороны еще раз ему об этом напомнить, потому что с Бахрейном могут возникнуть большие проблемы, я бы не рискнул напрашиваться на новое столкновение с властями – нас предупредили вполне недвусмысленно, с британскими регистрационными номерами мы летаем или нет. Я до сих пор не знаю, как нам удалось протолкнуть Руди, Шандора и Папашу. Я уверен, что они задержат любые вертолеты с иранскими номерами, вместе с экипажами – и в следующий раз они проверят краску и все документы.

– Хорошо, я прямо сейчас ему и позвоню. Жан-Люк, тебе нет нужды возвращаться назад в Эль-Шаргаз, почему бы тебе не вылететь завтра прямым рейсом в Лондон, а оттуда – в Абердин? Я ставлю тебя на Северное море, пока мы тут со всем не разберемся, хорошо?

– Отличная мысль. Я буду в Абердине в понедельник, – быстро проговорил Жан-Люк, выкроив для себя свободный уик-энд. Mon Dieu, я его заработал, подумал он и сменил тему, чтобы не дать Гаваллану возможности возразить. – Руди еще не прилетел?

– Прилетел, целый и невредимый. Все трое отдыхают. Восси и Вилли тоже. Со Скрэгом все в порядке. Эрикки вне опасности, Люк понемногу идет на поправку, медленно, но верно… если бы не Дюбуа и Фаулер, и еще Мак, Том и их ребята… Аллилуйя! Ладно, мне надо бежать. Пока.

– Au revoir. – Он повернулся к Матиасу. – Merde, меня определили на Северное море.

–  Merde.

– Какой добавочный у «Алиталии»?

– 22 134. Зачем тебе?

– Даже если мне придется дойти до самого папы римского, я должен попасть на завтрашний ранний утренний рейс до Рима с пересадкой до Ниццы – мне нужна Мари-Кристин, детишки и приличная еда. Espèce de con на Северное море! – Он озабоченно посмотрел на часы. – Espèce de con на все это ожидание! Куда же запропастились наши птички из Ковисса, а?

В море у берегов Кувейта. 16.31. На датчике топлива вспыхнул красный предупредительный огонек. Мак-Айвер и Вазари тут же заметили его, и оба чертыхнулись.

– Сколько топлива у нас еще осталось, капитан?

– Учитывая этот проклятый ветер, немного. – Они шли в трех метрах над волнами.

– Далеко нам еще?

– Недалеко. – Мак-Айвер был измотан и чувствовал себя ужасно. Ветер посвежел почти до тридцати пяти узлов, и он выхаживал 212-й как нянька, пытаясь экономить каждую каплю горючего, но на такой высоте он мало что мог сделать. Видимость была по-прежнему плохая, облака быстро редели по мере их приближения к побережью. Он посмотрел в боковое окно кабины на Эйра, показал на приборную доску и качнул оттопыренным большим пальцем вниз. Эйр кивнул. Его красный огонек еще не загорелся. А вот теперь загорелся и у него.

– Черт меня подери! – чертыхнулся Кайл, механик Эйра. – Через несколько минут небо очистится, и мы будем как сидячие утки.

– Не волнуйся. Если Мак не вызовет Кувейт в самом скором времени, я сам это сделаю. – Эйр прищурился, выглядывая, что там впереди, ему показалось, что он заметил над ними два перехватчика, но это оказались всего лишь две морские птицы. – Господи, на секунду мне по…

– Эти ублюдки ведь не посмеют преследовать нас на таком расстоянии от границы, а?

– Не знаю.

С того момента, когда они вылетели в залив, они все время играли в прятки с двумя истребителями-перехватчиками. Возле Харка, когда они радостно прокрадывались мимо в дожде и влажной дымке, не меняя высоту полета над водой, его и Мак-Айвера засекли:

– Говорит центр радиолокационного контроля Харка, вертолеты, незаконно следующие курсом 275 градусов, поднимитесь на высоту триста метров и оставайтесь на этой высоте, повторяю, поднимитесь на триста метров и оставайтесь на этой высоте.

Мгновение они пребывали в шоке, потом Мак-Айвер покачал вертолет из стороны в сторону, показывая Эйру, чтобы тот следовал за ним, повернул на 90 градусов в сторону, противоположную Харку, и опустился еще ниже к волнам. Через несколько минут их наушники заполнились голосами на фарси от истребителей к контрольному центру и обратно.

– Им передают наши координаты, капитан, – охнул Вазари. – Приказ привести ракеты в боевую готовность… теперь они докладывают, что ракеты приведены в боевую готовность…

– Говорит Харк! Вертолеты, незаконно следующие курсом 270, поднимитесь на высоту триста метров и оставайтесь на этой высоте.

Если вы не подчинитесь, вы будете перехвачены и сбиты. Повторяю, вы будете перехвачены и сбиты.

Мак-Айвер убрал руку с рычага «шаг-газ» и потер грудь, – боль возвращалась, – потом упрямо повел вертолет по выбранному курсу, пока Вазари обрывками передавал ему содержание разговоров в эфире:

– Ведущий говорит, следуй за мной вниз… а сейчас ведомый сообщает, что все ракеты в боевой готовности… как мы отыщем их в этом дерьме… я сбрасываю скорость, а то мы просто проскочим мимо них… Наземный диспетчер говорит: «Подтвердите приведение ракет в боевую готовность, подтвердите поражение цели»… господи, они подтверждают, что ракеты готовы и идут на сближение с нами.

Потом оба истребителя с ревом выскочили на них из серых сумерек впереди, но правее и метров на пятнадцать выше, и в следующий миг пронеслись мимо и исчезли.

– Господи, они нас заметили?

– Черт, капитан, я не знаю, но у этих гадов на борту ракеты с инфракрасным наведением.

Сердце Мак-Айвера бешено колотилось. Он сделал знак Эйру и завис над самой водой, чтобы сбить охотников со следа.

– Передавай мне, что они говорят, Вазари, не молчи, черт подери!

– Пилот ругается… докладывает, что они на шестистах метрах, скорость триста шестьдесят… один говорит, что окон в тумане нет, облачность на высоте около ста двадцати… трудно осматривать поверхность… Диспетчер говорит, отправляйтесь вперед к международной границе и будьте там между границей и пиратами… Господи, пиратами? Будьте между ними и Кувейтом… посмотрите, не поредеет ли облачность… оставайтесь в засаде на высоте шестьсот…

Что делать? – спрашивал себя Мак-Айвер. Мы могли бы миновать Кувейт и отправиться прямиком на Джеллет. Не выйдет – при таком ветре у нас точно не хватит горючего. Назад поворачивать нельзя. Значит, Кувейт. И будем надеяться, что нам удастся проскользнуть мимо них.

У границы облачность была едва достаточной, чтобы укрыть их. Но истребители оставались где-то там, кружа над ними, дожидаясь просвета, или снижения облачности, или момента, когда их добыча решит, что ей ничего не грозит, и поднимется на предписанную правилами высоту подлета. С четверть часа военный канал молчал. Теперь они уже слышали диспетчеров Кувейта.

– Я заглушу один двигатель, чтобы поберечь топливо, – сказал Мак-Айвер.

– Хотите, чтобы я связался с Кувейтом, шкипер?

– Нет, я сам это сделаю, через минуту. Ты давай-ка вернись в салон и приготовься спрятаться. Поищи там морские комбинезоны, в ящике для одежды они должны быть. Надень непромокаемый комбинезон для работы в море. Форму свою выбрось за борт и держи спасжилет наготове.

Вазари побледнел.

– Мы свалимся в море?

– Нет. Это просто для камуфляжа, на случай если нас будут досматривать, – солгал Мак-Айвер, не надеявшийся дотянуть до берега. Голос его звучал спокойно, и голова была легкой, хотя руки и ноги отяжелели, словно налились свинцом.

– Каков план, когда мы сядем, шкипер?

– Там нам все придется разыгрывать на слух. У тебя есть какие-нибудь документы?

– Только мои удостоверения радиста, американское и иранское. В обоих указано, что я служащий иранских ВВС.

– Спрячься где-нибудь, я не знаю, что там произойдет… но будем надеяться.

– Шкипер, нам нужно подняться из этого месива, не стоит искушать судьбу, – сказал Вазари. – Мы пересекли границу, теперь мы в безопасности.

Мак-Айвер поднял глаза кверху. Облачность и дымка над морем теперь быстро редели и едва могли служить им укрытием. Красный аварийный свет, казалось, заполнил весь его горизонт. Лучше подняться, а? Вазари прав, незачем искушать судьбу, подумал он.

– В безопасности мы будем только когда сядем, – сказал он вслух. – Ты это знаешь.

Диспетчерская вышка аэропорта Кувейта. 16.38. В большой комнате находился полный состав смены. Несколько британских диспетчеров, несколько кувейтцев. Самое современное оборудование. Телекс, телефоны, предельная эффективность. Дверь открылась, и вошел Чарли Петтикин.

– Вы вызывали меня, сэр? – встревоженно обратился он к дежурному диспетчеру, округлому ирландцу с цветущим лицом, на голове у которого сидела гарнитура с одним наушником и микрофоном на тонкой трубке.

– Да уж, действительно вызывал, капитан Петтикин, – отрывисто произнес ирландец, и тревога Петтикина тут же усилилась. – Меня зовут Суини, взгляните! – Он воспользовался своим стеклографом как указкой. На внешнем круге его экрана у двадцатимильной линии мигал маленький огонек. – Это вертолет, может быть, два. Он, или они, только что появился, еще не выходил на связь. Это вы, говорят, ожидаете прибытия двух машин транзитом из Великобритании, так это они?

– Да, – ответил Петтикин, подавляя радостный возглас: наконец-то один из них или оба были в системе – судя по курсу, они должны были лететь из Ковисса, – и одновременно с болью осознавая, что до безопасности им еще далеко. – Верно, – сказал он, молясь про себя.

– Может статься, они и не ваши совсем, потому как, к слову сказать, дьявольски любопытный, получается, маршрут он или они выбрали, заходя сюда с востока, если лететь транзитом из Соединенного Королевства. – Петтикин промолчал под испытующим взглядом Суини. – Предположим, он или они принадлежат вам, какие у них будут позывные?

Петтикин почувствовал себя еще более неуютно. Если он даст ему британские позывные, а вертолеты выйдут на связь под своими иранскими регистрационными номерами – как им по закону было положено сделать, – они все окажутся в крайне трудном положении. Позывные номера на борту должны быть видны с диспетчерской вышки, когда вертолеты будут выполнять посадку – диспетчеры никак не могли их не увидеть. Но если он даст Суини иранские позывные… он раскроет секрет «Шамала». Этот сукин сын пытается поймать тебя в ловушку, подумал он, чувствуя, как внутри все проваливается куда-то.

– Извините, – неуклюже сказал он, – я не знаю. Наша канцелярия оказалась не на высоте. Извините.

На столе диспетчера мягко замурлыкал телефон. Суини снял трубку.

– Ах да, да, командор?.. Да… нет, в данный момент нет… мы думаем, два… да, да, согласен с вами… нет, сейчас все нормально. Он пропадает время от времени… да, очень хорошо. – Он повесил трубку, снова сосредоточившись на экране.

Петтикин обеспокоенно посмотрел на экран еще раз. Столь важный для всех них мигающий огонек, казалось, совсем не двигался.

Потом Суини переключился на максимальную дальность действия радара, и картинка на экране протянулась далеко в залив, на запад на несколько миль до границы Кувейта с Ираком, на северо– запад до ирано-иракской границы – обе были совсем близко.

– Наша РЛС дальнего действия некоторое время не работала, иначе мы бы заметили их раньше, теперь с ней все в порядке, хвала Создателю. Там полно баз истребителей, – добавил он рассеянно, и его стеклограф показал на иранскую сторону реки Шатт-эль-Араб, разделявшей Иран и Ирак, в направлении Абадана. Потом стеклограф двинулся в залив по линии от Ковисса к Кувейту и остановился на мигающей точке. – Вот ваши вертолеты, если их два и если они принадлежат именно вам. – Конец стеклографа сдвинулся чуть севернее к двум быстро перемещавшимся точкам. – Истребители. Не наши. Но на нашей территории. – Он поднял глаза от экрана, и Петтикин похолодел. – Незваные и не имеющие разрешения, а потому – противник.

– Что они там делают? – спросил он, уверенный, что с ним играют, как кошка с мышкой.

– Именно это нам и хотелось бы знать, очень бы хотелось. – Голос Суини звучал недружелюбно. Концом стеклографа он показал на две другие точки, двигавшиеся в залив от кувейтского военного аэродрома. – Это наши, полетели взглянуть, что там такое. – Он протянул Петтикину запасной наушник, переключился на передачу: – Говорит Кувейт, приближающийся вертолет или вертолеты курсом 274 градуса, назовите свои позывные и высоту.

Треск помех. Вызов терпеливо повторился. Потом Петтикин узнал голос Мак-Айвера:

– Кувейт, говорит вертолет… вертолет Бостон Танго и вертолет Хоутэл Эхо, следующие транзитом в Эль-Шаргаз, прохожу отметку сто восемьдесят, поднимаясь на двести десять метров. – Мак-Айвер сообщил лишь две последние буквы иранского регистрационного номера вместо всех букв позывного и предшествующих им ЕР, которые означали Иран, как того требовали правила.

К огромному удивлению Петтикина, Суини принял ответ:

– Вертолеты Бостон Танго и Хоутэл Эхо, выход на связь у дальнего радиомаяка, – сказал он, и Петтикин увидел, что внимание диспетчера отвлекли две мигающие точки, обозначавшие самолеты противника, которые быстро приближались к вертолетам, Суини следовал стеклографом за их продвижением. – Идут на полной скорости, – пробормотал он. – Шестнадцать километров восточнее.

В наушнике раздался голос Мак-Айвера:

– Кувейт, пожалуйста, подтвердите дальний радиомаяк. Прошу посадку с прямой, у нас кончается горючее.

– Посадку с прямой разрешаю, выход на связь у дальнего радиомаяка.

Петтикин услышал безапелляционность в его голосе и подавил стон. Суини начал напевать себе под нос что-то бессвязное. Старший диспетчер, кувейтец, бесшумно поднялся из-за своего стола, подошел и встал позади них.

Они наблюдали за бегущей по кругу зеленой линией, оставлявшей после себя очертания побережья и мигающие точки, воспринимавшиеся ими не как точки, а как два самолета противника и два кувейтских перехватчика, которые двигались гораздо медленнее и были все еще слишком далеко, с двумя вертолетами, беспомощно зажатыми между ними. Расстояние сокращалось. Самолеты противника теперь почти слились с вертолетами, потом сдвинулись вбок и назад, направляясь на восток через залив. На мгновение все трое затаили дыхание. Ракетам нужно было время, чтобы долететь до целей. Секунды шли. Точки вертолетов оставались на экране. Точки кувейтских истребителей тоже остались, сближаясь с вертолетами, потом и они повернули назад, на базу. Суини на секунду переключился на их канал и послушал разговор на арабском. Он посмотрел на старшего диспетчера и заговорил с ним по-арабски. Кувейтец ответил:

– Иншаллах, – слегка кивнул Петтикину и вышел из диспетчерской.

– Наши истребители доложили, что ничего не видели, – сказал Суини Петтикину, голос его было ровным и бесстрастным. – Кроме двух вертолетов. 212-е. Они ничего не видели. – Он переключился на обычную частоту, где самолеты выходили на связь и получали указания для взлета или посадки, потом переключил радар на ближнее действие. Теперь вертолеты разделились на два мигающих огонька, все еще на значительном удалении от берега. Их приближение казалось бесконечно медленным в сравнении с точками прибывающих и улетающих самолетов.

Голос Мак-Айвера прорезался сквозь все остальные:

– Пан-пан-пан! Кувейт, говорит вертолет ВТ и НЕ, пан-пан-пан, у нас обоих горят аварийные лампочки, датчики топлива показывают пустые баки, пан-пан-пан, – сигнал бедствия, непосредственно предшествующий по срочности сигналу SOS.

– Разрешаю посадку на вертолетной площадке отеля «Мессали-Бич» прямо по курсу, это рядом с отелем, – сказал Суини, – мы предупредим их и отправим вам горючее. Как поняли?

– Понял вас. Кувейт, спасибо. Я знаю этот отель. Пожалуйста, проинформируйте капитана Петтикина.

– Понял, немедленно сообщу. – Суини позвонил по телефону и распорядился, чтобы их вертолет для спасательных операций на море был готов вылететь в любую минуту, послал пожарную машину в отель, потом протянул руку, забирая наушник у Петтикина, оглянулся на дверь и знаком попросил его нагнуться к нему поближе. – Теперь слушайте меня, – тихо прошипел он. – Вы сами их встретите и заправите, пройдете все таможенные и иммиграционные формальности – если сумеете, – и покинете Кувейт к чертовой матери за считаные минуты, иначе вы сами, они и ваши высокопоставленные и сильно важные друзья все окажетесь за решеткой, и поделом! Пресвятая Матерь Божья, да как вы только посмели подставить своими сумасшедшими выкрутасами Кувейт, столкнув его с этими иранскими фанатиками, у которых пальцы на курке чешутся, и заставить честных людей рисковать своей работой ради таких, как вы? Если бы один из ваших вертолетов был сбит… да вам сам черт наворожил, не иначе, что не случилось международного инцидента. – Он сунул руку в карман, пихнул лист бумаги Петтикину, который остолбенело смотрел на него, пораженный внезапностью и злобностью этого взрыва. – Прочтите, потом спустите в унитаз.

Суини повернулся к нему спиной и снова снял трубку телефона. Петтикин на подгибающихся ногах вышел из диспетчерской. Оставшись один, он бросил взгляд на лист бумаги в руке. Это был телекс. Тот самый телекс. Из Тегерана. Не фотокопия. Оригинал.

Боже Всемогущий! Получается, что Суини перехватил его и прикрыл нас? Но разве он не сказал «пройдете все таможенные и иммиграционные формальности – если сумеете»?

Отель «Мессали-Бич». Небольшой топливный заправщик с Дженни и Петтикином в кабине свернул с прибрежной дороги на огромную парковую территорию отеля, пестревшую сверкающими зонтиками поливальных установок. Вертолетная площадка находилась на ощутимом расстоянии к западу от огромной стоянки для автомобилей. Пожарный грузовик уже ждал их на месте. Дженни и Петтикин выскочили из заправщика, Петтикин с портативной рацией в руке, и оба они стали вглядываться в марево над заливом.

– Мак, слышишь меня?

Они слышали шум приближающихся вертолетов, но самих машин еще не видели, потом:

– Два на пять, Чарли… – сильные помехи, – …но я… Фредди, садись на площадку, а я опущусь рядом. – Снова помехи.

– Вон они! – воскликнула Дженни. 212-е вынырнули из дымки на высоте около ста восьмидесяти метров. – О Боже, помоги им сесть…

– Видим вас. Мак, пожарная машина наготове, никаких проблем. – Но Петтикин знал, что проблем у них больше чем достаточно: с таким количеством людей вокруг, наблюдавших за посадкой, сменить регистрационные номера на бортах было невозможно. Один двигатель поперхнулся и закашлял, но они не знали, на каком вертолете. Снова этот кашляющий звук.

Голос Эйра, слишком хриплый, произнес:

– Приготовьтесь внизу, сажусь на вертолетную площадку.

Они увидели, как левый вертолет немного отделился от второго и начал терять высоту, пытаясь дотянуть до площадки, двигатель перхал каждые несколько секунд. Пожарные приготовились. Мак-Айвер упрямо держался на курсе, поддерживая высоту, чтобы дать себе как можно больше шансов, если и его собственные двигатели откажут.

– Черт! – невольно выругался Петтикин, наблюдая, как Эйр быстро, слишком быстро, опускается к площадке, но в следующий миг вертолет сделал «подушку», и Эйр опустил его точно в центре посадочного круга. Мак-Айвер заходил на посадку по аварийной траектории – господи, почему он летит один, и где, черт подери, Том Локарт, – изменить ничего уже было нельзя, места для маневра у него не было, все затаили дыхание, а потом полозья коснулись бетона, и в этот миг двигатели замолчали.

Пожарные, бывшие на связи с аэропортом, доложили: «Аварийный режим отменяется» – и начали сматывать шланги, а Петтикин уже тряс руку Мак-Айвера, затем бросился к Эйру, чтобы пожать руку и ему. Дженни встала рядом с открытой дверцей кабины Мак-Айвера, улыбаясь ему во весь рот.

– Привет, Дункан, – сказала она, убирая рукой прядь волос от глаз. – Хорошо прокатился?

– Самый ужасный перелет за всю мою жизнь, Джен, – ответил он, силясь улыбнуться, еще не до конца придя в себя. – На самом деле я больше никогда не хочу летать, я имею в виду сам, пилотом, честное слово! Я, конечно, по-прежнему собираюсь тягаться со Скрэгом – но только один раз в году!

Она рассмеялась и неловко обняла его, она собиралась отпустить его, но он прижал ее к себе, любя ее, – он испытывал такое облегчение оттого, что видит ее, что он на земле, пассажир его цел, вертолет цел, что готов был расплакаться.

– С тобой все хорошо, солнышко?

Она заплакала. Он не называл ее так уже много месяцев, может быть, даже лет. Она еще крепче сжала его в объятиях.

– Ну вот, смотри, что ты наделал. – Она достала носовой платок, отпустила его, потом легко чмокнула в щеку. – Ты заработал свой виски с содовой. Два больших бокала! – Тут она впервые заметила, какое бледное у него лицо. – Ты в порядке, любовь моя?

– Да. Да, думаю, да. Я немного переволновался. – Мак-Айвер поверх ее плеча видел, как Петтикин хохочет и о чем-то оживленно беседует с Эйром; водитель заправщика уже начал закачивать топливо в баки. Позади них с дороги к площадке подъезжала официального вида машина. – Как там остальные, что произошло?

– Все целы и невредимы, кроме Дюбуа и Фаулера Джоунза. Их пока так и не нашли. – Она рассказала ему, что знала о Старке, Гаваллане, Скраггере, Руди и его людях. – Одна фантастически хорошая новость заключается в том, что Ньюбери, это сотрудник консульства в Эль-Шаргазе, получил сообщение из Тебриза о том, что Эрикки и Азадэ в безопасности во дворце ее отца, но отец ее умер, похоже, и теперь ханом стал ее брат.

– Бог ты мой, это замечательно! Тогда у нас все получилось, Джен!

– Да, да, получилось… как мне надоел этот ветер. – Она опять убрала с глаз прядь волос. – И Энди, и Чарли, и остальные все считают, что у Дюбуа хорошие ша… – Она замолчала, и ее радость улетучилась в один миг, когда она внезапно сообразила, что не так. Круто обернувшись, она посмотрела на второй вертолет. – Том? Где Том Локарт?

К югу от Тегерана. 15.10. Заброшенная нефтяная скважина стояла в пустынных холмах километрах в ста пятидесяти от Тегерана. Локарт помнил ее со старых времен; его 206-й стоял рядом с топливным насосом, и он заправлял вертолет вручную, уже почти закончив.

Это была промежуточная станция для вертолетов, обслуживавших эту территорию, часть огромного северного нефтепровода, где в нормальные времена имелась и обслуживавшая ее бригада иранцев. В грубо построенной лачуге находилось несколько запасных коек, на которых можно было переночевать, если тебя застала здесь одна из внезапных бурь, часто возникавших в этих краях. Изначальные британские владельцы скважины назвали ее «Д'Арси-1908», в честь англичанина, носившего это имя, который первым открыл нефть в Иране в указанном году. Теперь она принадлежала «Иран Ойл», но название они сохранили и держали топливные баки полными.

Слава богу, что так, снова подумал Локарт; закачивание топлива вручную отняло у него много сил. На месте встречи на побережье он привязал две пустые бочки к заднему сиденью на случай, если «Д'Арси-1908» окажется в рабочем состоянии, и соорудил временный насос. На берегу еще оставалось достаточно топлива, чтобы полностью заправить баки и бочки по пути из Ирана, и Шахразада могла бы потихоньку качать топливо вручную во время полета.

– Теперь у нас есть шанс, – сказал он вслух, зная, где ему сесть, как безопасно запарковать вертолет и как пробраться в Тегеран.

К нему вернулась уверенность, он снова продумывал планы и запасные варианты, что сказать Мешангу, разговоров о чем избегать, что сказать Шахразаде и как организовать их побег. Должен же быть для нее какой-то способ получить свое законное наследство, достаточное, чтобы дать ей ощущение прочной стабильности, которое ей так необходимо…

Топливо хлынуло из переполненных баков, и он обругал себя за неосторожность, аккуратно завинтил крышки, вытер потеки горючего. Теперь он полностью закончил: бочки на заднем сиденье были уже наполнены, и насос для перекачки топлива в баки уже установлен на место.

В одной из лачуг он нашел несколько банок говяжьей тушенки и быстро съел одну из них – невозможно есть и вести вертолет одновременно, если только не держать ложку в левой руке, а он провел в Иране слишком много времени, чтобы так делать, – потом поднял бутылку пива, которую поставил охладиться в снег, и выпил ее небольшими глоточками. Одна из бочек была с водой, он пробил корку льда сверху и плеснул себе на лицо, чтобы освежиться, но пить эту воду не рискнул. Потом вытер лицо. Жесткая щетина на щеках цеплялась за полотенце, и он снова выругался: ему хотелось выглядеть для нее как можно лучше. Потом вспомнил о своей летной сумке и о лежавших там бритвах. Одна из них работала на батарейках. Он отыскал ее.

– Побриться сможешь и в Тегеране, – сказал он своему отражению в окне кабины пилота, торопясь отправиться в путь.

Последний взгляд вокруг. Кругом снег и скалы, практически больше ничего. Далеко-далеко протянулась трасса Кум-Тегеран. Небо было пасмурным, но покрывало из облаков висело высоко. Какие-то птицы кружили над головой. Какие-нибудь стервятники, подумал он, пристегивая ремень безопасности.

Тегеран. Дом Бакравана. 15.15. Дверь в наружной стене открылась, и две женщины в плотных чадрах и с закрытым лицом вышли наружу; узнать в них Шахразаду и Джари было невозможно. Джари закрыла дверь и торопливо засеменила следом за Шахразадой, которая быстро двигалась сквозь толпу.

– Принцесса, подождите… спешить некуда…

Но Шахразада не замедлила шага, пока не повернула за угол. Там она остановилась, нетерпеливо поджидая служанку.

– Джари, здесь я тебя оставлю, – сказала она, не давая ей времени открыть рот. – Домой не ходи. Встретимся в кофейне, ты знаешь в какой, в половине седьмого. Дождись меня, если я буду опаздывать.

– Но, принцесса… – запыхавшаяся Джари едва могла говорить, – но его превосходительство Мешанг… вы сказали ему, что идете к врачу, и нет ни…

– В кофейне около половины седьмого, от шести тридцати до семи часов, Джари! – Шахразада заспешила дальше по улице, рискуя попасть под машину, выбежала на дорогу и перешла на другую сторону, чтобы ошеломленно смотревшая ей вслед служанка не пошла за ней, свернула в проулок, потом в другой и скоро была свободна. – Я не стану женой этого ужасного человека, не стану, не стану, не стану! – пробормотала она вслух.

Насмешки начались уже сегодня днем, хотя Мешанг объявил о великом зле только за обедом. Ее лучшая подруга приходила час назад спросить, верны ли слухи, что Шахразада выходит замуж за кого-то из семьи Фаразан.

– Об этом говорит весь базар, дражайшая Шахразада, я сразу же пришла, чтобы поздравить тебя.

– У моего брата много планов теперь, когда я скоро получу развод, – беспечно ответила она. – Многие добиваются моей руки.

– Конечно, конечно, но ходят слухи, что он уже договорился с Фаразанами о размере выкупа.

– О? Впервые слышу такое, какие же люди все-таки вруны!

– Я согласна, ужасные. Другие злопыхатели утверждают, что брак будет заключен на следующей неделе, и твой… и будущий муж хвастается, что обхитрил Мешанга, договариваясь о выкупе.

– Чтобы кто-то обхитрил Мешанга? Это уж точно вранье!

– Я так и знала, что эти слухи – пустые! Я знала! Неужели ты могла бы выйти замуж за Поносника Дарануша, Шаха Выгребных Ям? – Ее подруга громогласно расхохоталась. – Бедная моя милочка, куда бы тебе тогда было деваться?

– Какое это имеет значение? – орал на нее Мешанг. – Они просто завидуют! Этот брак состоится, и сегодня мы принимаем его у нас за ужином, так что приготовься развлекать его.

Может быть, я и приготовлю ему развлечение, может быть, нет, думала она, кипя от злости. Может быть, развлечение окажется совсем не таким, какого они ожидают.

Она еще раз проверила, не сбилась ли с пути, чувствуя слабость в коленях. Шахразада направлялась на квартиру его друга, до которой теперь было совсем недалеко. Там она найдет ключ, спрятанный в щели внизу, войдет внутрь, посмотрит под ковром в спальне и вынет из пола доску: она видела, как он это делал. Она заберет оттуда пистолет и гранату – хвала Аллаху за чадру, под которой можно спрятать их и спрятаться самой, – потом аккуратно положит доску на место, накроет ковром и вернется домой. Она едва не задыхалась от волнения. Ибрагим будет так гордиться мной, что я вступила в сражение за Бога, стала мученицей ради Него. Разве он не поехал на юг, чтобы стать мучеником, точно так же сражаясь со злом? Аллах, конечно, простит ему эти его левые глупости.

Как умно он поступил, когда показал мне, как снимать пистолет с предохранителя и взводить его, как взять гранату в одну руку, другой выдернуть чеку, а потом кинуть ее во врагов ислама с криком «Бог Велик, Бог Велик…», и броситься на них, стреляя в них из пистолета, и вознестись в рай, сегодня же вечером, если получится, в крайнем случае завтра; весь город полон слухами, что левые в университете подняли восстание, которого от них давно ждали. Мы истребим их всех, мой сын и я, мы сделаем это, солдаты Аллаха и Пророка, да славится имя его, мы сделаем это!

«Бог Велик, Бог Велик…» Просто выдернуть чеку, сосчитать до четырех и бросить ее, я в точности помню все, что он говорил.

Кувейт. Вертолетная площадка отеля «Мессали-Бич». 17.35. Мак-Айвер и Петтикин наблюдали за двумя сотрудниками иммиграционной и таможенной службы: первый бесстрастно разглядывал документы на вертолеты, второй ковырялся в грузопассажирском отсеке 212-го. Пока что их осмотр был поверхностным, хотя и неторопливым. Они собрали все паспорта и все документы на вертолеты, но лишь пробежались по ним глазами и спросили мнение Мак-Айвера о текущей ситуации в Иране. Они еще не спрашивали напрямую, откуда вертолеты прибыли. Теперь уже в любой момент, думали Мак-Айвер и Петтикин, чувствуя, как их подташнивает в ожидании этого вопроса.

Мак-Айвер подумывал было спрятать Вазари где-нибудь внутри салона, но потом решил не рисковать.

– Извините, сержант, вам придется положиться на удачу.

– Кто такой? – тут же спросил пограничник: цвет лица Вазари выдавал его с головой, и его страх.

– Радист и оператор РЛС, – безучастно ответил Мак-Айвер.

Чиновник отвернулся и оставил Вазари стоять где стоял, потеющего в тяжелом водонепроницаемом пластиковом комбинезоне с наполовину закрепленным спасательным жилетом.

– Итак, капитан, вы думаете, что в Тегеране будет переворот, военный переворот?

– Не знаю, – ответил ему Мак-Айвер. – Слухи плодятся как саранча. Английские газеты пишут, что это возможно, очень возможно, и что Иран охвачен неким сумасшествием – вроде террора во время французской или русской революций. Вы позволите, я дам указания механикам, чтобы они все проверили, пока мы ждем?

– Конечно. – Чиновник подождал, пока Мак-Айвер отдаст необходимые распоряжения, потом сказал: – Будем надеяться, что это сумасшествие не перекинется через залив, а? Никому не нужны беспорядки по эту сторону Исламского залива. – Он произнес эти слова с особым значением: все государства залива терпеть не могли называть его Персидским. – Ведь это Исламский залив, не так ли?

– Да-да, именно.

– Все карты необходимо исправить. Залив есть залив, ислам есть ислам, а не только секта шиитов.

Мак-Айвер промолчал; его настороженность возрастала, усиливая его беспокойство. Шиитов было много и в Кувейте, и в других государствах залива. Много. Обычно они относились к бедноте. Правители, шейхи, чаще были суннитами.

– Капитан! – таможенник в двери грузо-пассажирского отсека 212-го, стоявшего на вертолетной площадке, жестом подзывал его к себе. Эйра и Вазари попросили ждать подальше от вертолетов до окончания осмотра, где-нибудь в тени. Механики занимались наземной проверкой. – Вы имеете на борту какое-нибудь оружие?

– Нет, сэр. Кроме предусмотренного правилами сигнального пистолета Вери.

– Какую-нибудь контрабанду?

– Нет, сэр. Только запчасти. – Все самые обычные вопросы, без конца, которые будут повторяться до того, как их отпустят для перелета в аэропорт. По прошествии какого-то времени таможенник поблагодарил его и жестом отпустил. Сотрудник иммиграционной службы вернулся к своей машине с их паспортами. Радиопередатчик остался включенным, и Мак-Айвер отчетливо слышал службу наземного управления аэропорта. Он увидел, как чиновник задумчиво поскреб макушку, потом взял микрофон и заговорил по-арабски. Это усилило его тревогу. Дженни сидела поблизости в тени, и Мак-Айвер подошел к ней.

– Не вешать носа, – прошептала она. – Как все идет?

– Господи, скорее бы они уже нас отпустили, – раздраженно проговорил Мак-Айвер. – Нам придется вынести еще час в аэропорту, и черт меня подери, если я знаю, что делать.

– А Чарли ска…

– Капитан! – Чиновник иммиграционной службы подзывал его и Петтикина к машине. – Стало быть, вы следуете транзитом, так?

– Да. В Эль-Шаргаз, через Бахрейн для дозаправки.

Мак-Айверу было тошно и с каждой минутой становилось все хуже. Любой чиновник аэропорта знает, что им придется дозаправляться еще до Бахрейна даже без этого ветра, а все аэропорты отсюда до Бахрейна были саудовскими, значит, он должен был оформить план полета с посадкой в Саудовской Аравии. Бахрейн, Абу-Даби, Эль-Шаргаз – все получили один и тот же телекс. Кувейт тоже, но даже если здесь его тайным образом перехватил какой-то доброжелатель, в саудовском аэропорту на это рассчитывать не приходится. И правильно, подумал Мак-Айвер, видя, как чиновник посмотрел на буквы иранского регистрационного номера под окнами кабины пилота. Они прибыли сюда с иранскими регистрационными номерами, Мак-Айвер должен будет оформить план полета и вылететь отсюда под теми же номерами.

К их огромному изумлению, араб опустил руку в карман с внутренней стороны дверцы машины и достал оттуда планшет с бланками.

– Мне дали ука… я зарегистрирую ваш план полета прямо здесь и дам вам разрешение на прямой перелет до Бахрейна, и вы сможете вылететь немедленно. Вы можете заплатить мне положенные портовые сборы, и я также поставлю вам штампы в паспорта. В аэропорт вам лететь необязательно.

– Что?

– Я оформлю ваш план полета прямо сейчас, и вы сможете лететь прямо отсюда. Пожалуйста, заполните форму. – Он протянул планшет Мак-Айверу. Бланк был подлинный. – Как только закончите, поставьте подпись и принесите мне. Кружившие в машине мухи донимали его, и он замахал рукой, прогоняя их. Потом взял микрофон своей рации, подчеркнуто подождал, пока Мак-Айвер и Петтикин не отойдут от машины, и начал что-то негромко в него говорить.

Едва веря в происходящее, они вернулись к заправщику и прислонились к нему спинами.

– Господи, Мак, ты думаешь, им все известно и они просто отпускают нас с миром?

– Даже не знаю, что думать. Не теряй времени, Чарли. – Мак-Айвер сунул ему планшет и сказал более раздраженно, чем намеревался: – Просто оформи план полета, пока он не передумал: до Эль-Шаргаза. Если окажется, что нам придется сделать аварийную посадку на Джеллете, это наши проблемы. Ради всего святого, берись за дело, чтобы мы были в воздухе как можно быстрее.

– Понял. Сейчас сделаю.

Дженни спросила:

– Ты ведь сам не полетишь, Дункан, правда?

– Нет, полетит Чарли.

Петтикин подумал секунду, потом достал ключ и деньги.

– Это ключ от моей комнаты, Дженни. Ты не заберешь мои вещи? Там ничего особо важного нет. Оплати счет и возьми билет на следующий рейс. Хьюз – это представитель «Импириал Эйр» – договорится, чтобы тебя посадили вне очереди.

– А как быть с твоим паспортом и летным удостоверением? – спросила она.

– Их я всегда ношу с собой, смертельно боюсь потерять. И стодолларовую купюру. Никогда не знаешь, когда понадобится какой-нибудь бакшиш.

– Считай, что все сделано. – Она опустила темные очки со лба на нос, улыбнулась мужу. – А ты что будешь делать, Дункан?

Мак-Айвер глубоко вздохнул.

– Мне придется лететь дальше, Джен. Здесь я не рискну оставаться – да и сомневаюсь, что мне это позволят. Они отчаянно не хотят раскачивать никаких лодок и ждут не дождутся, когда нас и след простынет. Это же очевидно, не так ли – кто когда-нибудь слышал, чтобы все формальности и разрешения оформлялись на пляже? Мы ставим их в чертовски неловкое положение и являемся угрозой государству, тут и думать нечего. Святая правда! Делай так, как говорит Чарли, Джен. Мы заправимся на Джеллете. Поменяем там регистрационные номера и будем уповать на лучшее. У тебя трафареты с собой, Чарли?

– Краски, кисти – все хозяйство, – ответил Петтикин, не прекращая строчить в бланке. – Как быть с Вазари?

– Он – член экипажа, пока кто-то не начнет задавать вопросы. Запиши его как радиста. Это так и есть. Если к нему не прицепятся в Бахрейне, то обязательно прицепятся в Эль-Шаргазе. Может, Энди что-нибудь для него придумает.

– Хорошо. Член экипажа. Тогда готово.

– Замечательно. Джен, до Джеллета отсюда добраться легко, до Бахрейна тоже и до Эль-Шаргаза. Погода хорошая, ночь будет лунной, поэтому прогулка в самый раз. Ты будешь там раньше, как раз успеешь нас встретить.

– Если вы полетите прямо сейчас, вам понадобится еда и вода, – заметила она. – Это можно купить здесь. Я все принесу, Чарли. Пошли, Дункан, тебе нужно выпить.

– Нальешь мне в Эль-Шаргазе, Джен.

– Налью. Но одну порцию прямо сейчас. Вертолет ты не ведешь, она тебе нужна, да и мне тоже. – Она подошла к офицеру иммиграционной службы и получила разрешение купить бутербродов и сделать один телефонный звонок.

– Буду через секунду, Чарли. – Мак-Айвер прошел за ней в холл отеля и направился прямиком в туалет. Там его сильно вырвало. Ему понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя. Когда он снова появился в холле, она вешала телефонную трубку.

– Бутерброды будут с минуты на минуту, виски тебе принесли, и я заказала разговор с Энди. – Она проводила его до их столика на роскошной террасе бара.

Три бокала ледяной «Перрье» с долькой лимона и двойная порция чистого виски, безо льда, именно так, как он любил. Он осушил первый бокал минеральной воды одним махом.

– Господи, как мне это было нужно… – Он смотрел на виски, но не притрагивался к нему. Задумчиво он потягивал «Перрье» из второго бокала, наблюдая за ней. Выпив половину, он произнес: – Джен, думаю, я был бы рад, если бы ты полетела со мной.

Она была поражена. Потом сказала:

– Спасибо, Дункан. Мне бы очень хотелось. Да-да, очень хотелось бы.

Морщины на его лице сложились в улыбку.

– Ты бы так и так полетела. Разве нет?

Она чуть заметно пожала плечами. Ее взгляд упал на виски.

– Ты не поведешь вертолет, Дункан. Виски пойдет тебе на пользу. Успокоит желудок.

– Так ты заметила, а?

– Только то, что ты очень устал. Таким уставшим я тебя еще никогда не видела, но ты чудесно справился, ты справился просто потрясающе, и тебе следует отдохнуть. Ты… ты принимал таблетки и всю эту ерунду?

– О да, хотя они скоро кончатся. Никаких проблем, но пару раз я чувствовал себя чертовски хреново. – Заметив ее внезапную тревогу, он добавил: – Сейчас я в порядке, Джен. В порядке.

Она знала, что теперь ей не нужно донимать его дальнейшими расспросами. Ее только что пригласили с собой, и она могла немного расслабиться. С того момента, как он приземлился, она наблюдала за ним очень внимательно и со все возрастающим беспокойством. Вместе с бутербродами она заказала несколько таблеток аспирина, в сумочке у нее лежал «Веганин» с кодеином и секретный набор лекарств для экстренных случаев, который ей передал доктор Натт.

– Что ты чувствовал, когда снова сел в кресло пилота? Честно.

– От Тегерана до Ковисса было великолепно, дальше – не так хорошо. Последний перелет – и вовсе неважно. – При мысли о том, что на него охотились перехватчики, и он так много раз был на волосок от гибели, рот снова наполнился горечью. Не думай об этом, приказал он себе, это осталось позади. «Шамал» почти завершен, Эрикки и Азадэ в безопасности, но вот что там с Дюбуа и Фаулером, что, черт побери, с ними стряслось? И Том? Черт, я готов своими руками придушить Тома, вот ведь бедолага.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Дункан?

– О да, я в порядке. Просто устал – парочка недель та еще выдалась.

– А что с Томом? Что ты скажешь Энди?

– Я как раз думал о нем. Мне придется все сказать Энди.

– Эта палка может переломать «Шамалу» все колеса, не так ли?

– Он… он теперь сам по себе, Джен. Может, ему удастся добраться до Шахразады и потом снова выскользнуть. Если его схватят… нам нужно будет ждать, смотреть и надеяться, – сказал он. Но про себя он думал, когда его схватят. Мак-Айвер протянул руку и коснулся жены, радуясь, что он с ней, не желая тревожить ее больше, чем она уже была встревожена. Тяжело ей дается все это. Думаю, я умру.

– Прошу извинить меня, саиб, мемсаиб, ваш заказ доставлен к вертолету, – сказал официант.

Мак-Айвер протянул ему кредитку, и официант ушел.

– Кстати, чуть не забыл, как быть с твоим счетом за отель и счетом Чарли? Нам нужно все это уладить до отлета.

– О, я позвонила мистеру Хьюзу, пока ты был в туалете, – сказала она, – и попросила его оплатить наши счета и переслать наши чемоданы и все остальное, если я не позвоню ему еще раз в течение часа. Сумочка у меня с собой, паспорт и… чего ты улыбаешься?

– Ничего… ничего, Джен.

– Это просто на тот случай, если бы ты попросил меня полететь с вами. Я подумала… – Она смотрела на пузырьки газа в своем бокале. Опять то же чуть заметное пожатие плечами, потом она подняла глаза и счастливо улыбнулась. – Я так рада, что ты попросил меня, Дункан. Спасибо.

Эль-Шаргаз. Пригород. 18.01. Гаваллан вышел из своей машины и быстро поднялся по ступеням к входной двери виллы в марокканском стиле, окруженной высокими стенами.

– Мистер Гаваллан!

– А, приветствую вас, миссис Ньюбери! – Он на ходу поменял направление и присоединился к женщине, которая, полускрытая от глаз, стояла на коленях, высаживая какие-то растения возле подъездной дорожки. – Ваш сад выглядит удивительно.

– Спасибо. Это такое увлекательное занятие и помогает мне быть в форме, – ответила она. Анджела Ньюбери была высокого роста, тридцати с небольшим лет, с аристократическим выговором. – Роджер в беседке и ждет вас. – Тыльной стороной руки в матерчатой перчатке она вытерла пот со лба, оставив там грязный мазок. – Как все идет?

– Замечательно, – сказал он ей, опустив новость про Локарта. – Пока что девять из десяти.

– О, прекрасно, о, какое облегчение. Поздравляю, мы все так переживали. Чудесно, только ради всего святого, не говорите Роджеру, что я у вас спрашивала, а то у него удар сделается. Предполагается, что никто не знает!

Он вернул ей ее улыбку и зашагал вокруг дома по красивому саду. Беседка стояла в окружении нескольких деревьев и цветочных клумб, с креслами, низкими столиками, переносным баром и телефоном. Его радость погасла, когда он увидел выражение лица Роджера Ньюбери.

– Что случилось?

– Вы случились. «Шамал» случился. Я совершенно четко дал понять, что это неудачная затея. Как все идет?

– Я только что узнал, что наша пара из Ковисса благополучно села в Кувейте и без проблем получила разрешение на перелет в Бахрейн, так что получается девять из десяти, если считать машину Эрикки в Тебризе. Про Дюбуа и Фаулера пока никаких вестей, но мы продолжаем надеяться. Итак, что за проблема, Роджер?

– Тегеран вопит как резаный, по всему заливу расползается жуткий скандалище, все наши представительства оповещены. Моего бесстрашного командира и вашего покорного слугу, Роджера Ньюбери, эсквайра, от всего сердца приглашают в половине восьмого объяснить светлейшему министру иностранных дел, откуда возник этот внезапный приток вертолетов к нам, пусть и с британскими регистрационными номерами, и как долго они намерены здесь оставаться. – Ньюбери, невысокий поджарый человечек с соломенными волосами, голубыми глазами и изрядно торчащим носом, был явно очень раздражен. – Рад слышать о девяти из десяти, выпьете чего-нибудь?

– Благодарю. Легкий скотч с содовой.

Ньюбери встал, чтобы приготовить выпивку.

– Мой бесстрашный командир и я были бы в восторге узнать, что вы предлагаете нам рассказать министру.

Гаваллан задумался на секунду.

– Вертолеты покинут страну сразу же, как только мы сможем погрузить их на грузовые самолеты.

– И когда же это произойдет? – Ньюбери протянул ему бокал.

– Спасибо. Нам обещали, что зафрахтованные самолеты будут здесь к шести вечера в воскресенье. Мы будем работать всю ночь и отправим их в понедельник утром.

Ньюбери был поражен.

– А раньше вы их отсюда убрать не можете?

– Грузовые самолеты были заказаны на завтра, но меня подвели. А почему вы спрашиваете?

– Потому, старина, что несколько минут назад нам по-дружески с очень большого верха шепнули, что если вертолетов не будет здесь к закату завтрашнего дня, то их, может быть, и не станут арестовывать.

Теперь был поражен Гаваллан.

– Это невозможно. Физически неосуществимо.

– Я предлагаю вам набраться мудрости и сделать невозможное возможным. Выведите их в Оман или в Дубай, куда угодно.

– Если мы это сделаем, только увязнем еще глубже.

– Я думаю, глубже уже просто некуда, старина. Шепоток выразился так, что завтра после заката вас накроет совсем с головой. – Ньюбери поигрывал своим бокалом с лимонным соком. Черт бы побрал весь этот переполох, думал он. Хотя мы обязаны помогать нашим серьезным торговым интересам спасать, что еще можно спасти, из этой иранской катастрофы, нам необходимо помнить о долгосрочной перспективе, не только о текущих проблемах. Мы не можем ставить под удар правительство ее величества. Кроме того, мой уикэнд испорчен напрочь. Я должен был бы сидеть с Анджелой, потягивать славный «буравчик» с водкой из высокого бокала, а вместо этого сижу и тяну эту бурду. – Вам придется их вывезти.

– А вы не могли бы договориться для нас об отсрочке на сорок восемь часов, объяснить, что самолеты заказаны, но смогут прибыть только в воскресенье?

– Не осмелюсь даже намекнуть, Энди. Это означало бы признание в соучастии.

– А вы не могли бы получить для нас разрешение на транзит через Оман с остановкой на двое суток?

Ньюбери поморщился.

– Спрошу у главного, но нам не удастся прощупать их раньше завтрашнего дня, сегодня уже слишком поздно, и моим первым предположением было бы то, что в этой просьбе будет с должным основанием отказано. Иран имеет там весомое присутствие в плане доброй воли; в конце концов, он ведь и в самом деле помог подавить поддержанных Йеменом повстанцев-коммунистов. Я сомневаюсь, что они согласятся обидеть своего очень хорошего друга, как бы неприятна и ни была им его нынешняя фундаменталистская политика.

Гаваллан почувствовал приступ дурноты.

– Мне лучше посмотреть, не смогу ли я ускорить прибытие зафрахтованных самолетов или найти им замену… я бы сказал, у меня один шанс из пятидесяти. – Он допил свой виски и поднялся. – Извините за все это.

Ньюбери тоже встал.

– Сожалею, что не могу быть более полезным, – сказал он, действительно сожалея об этом. – Держите меня в курсе, я буду делать то же самое.

– Разумеется. Вы говорили, что вам, возможно, удастся передать сообщение капитану Йокконену в Тебриз?

– Я, безусловно, попытаюсь. Что передать?

– Просто от меня, что ему следует… э-э… следует улетать как можно скорее, самым коротким путем. Пожалуйста, подпишите послание «GHPLX Гаваллан».

Без всяких комментариев Ньюбери записал сказанное.

– GHPLX?

– Да. – Гаваллан был уверен, что Эрикки поймет, что это его новый британский регистрационный номер. – Он не в курсе… э-э… некоторых событий, поэтому, если ваш человек сможет частным образом объяснить ему причину этой спешки, я был бы очень, очень признателен. Спасибо вам за всю вашу помощь.

– Ради вас и ради него тоже я согласен, что чем быстрее он покинет страну, тем лучше, с вертолетом или без него. Мы ничего не можем сделать, чтобы помочь ему. Простите, но это правда. – Ньюбери покатал бокал в ладонях. – Он теперь представляет для вас очень большую опасность. Не так ли?

– Я так не думаю. Он под защитой нового хана, на сестре которого он женат. Уж если кто и находится в безопасности, так это он, – возразил Гаваллан. Что бы сказал Ньюбери, если бы знал про Тома Локарта? – С Эрикки все будет в порядке. Он поймет. Еще раз спасибо.

 

ГЛАВА 66

Тебриз. Международная больница. 18.24. Хаким-хан с искаженным от боли лицом проследовал в отдельную палату, врач и охранник шли за ним следом. Он пользовался костылями, и ходить с ними ему было легче, но когда он нагибался или пытался сесть, они ему не помогали. Приносили облегчение только обезболивающие препараты. Азадэ ждала внизу, ее рентген был лучше, чем у него, и боль была не такая сильная.

Ахмед лежал в постели с открытыми глазами, его грудь и живот были перебинтованы. Операция по извлечению пули, застрявшей в груди, прошла успешно. Вторая пуля, в желудке, вызвала серьезные повреждения; он потерял много крови, и у него вновь открылось внутреннее кровотечение. Но, увидев Хаким-хана, он попытался подняться.

– Не шевелись, Ахмед, – добрым голосом сказал Хаким-хан. – Врач говорит, ты идешь на поправку.

– Этот врач – лжец, ваше высочество.

Доктор открыл было рот, но промолчал, когда Хаким-хан произнес:

– Лжец или нет, поправляйся, Ахмед.

– Да, ваше высочество. С помощью Аллаха. Но вы, с вами все в порядке?

– Если рентген не лжет, у меня всего лишь порваны связки. – Он пожал плечами. – С помощью Аллаха.

– Спасибо… спасибо вам за отдельную палату, ваше высочество. Никогда я не был окружен… такой роскошью.

– Это всего лишь знак того, как высоко я ценю такую преданность. – Повелительным жестом он отослал врача и охранника. Когда дверь за ними плотно закрылась, он подошел ближе к кровати. – Ты хотел меня видеть, Ахмед?

– Да, ваше высочество, пожалуйста, простите меня, что я не смог… не смог сам прийти к вам. – Голос Ахмеда звучал хрипло, и говорил он с трудом. – Человек из Тбилиси, который вам нужен… этот советский… он прислал вам записку. Она… она под ящиком… он приклеил ее… липкой лентой к днищу ящика. – С усилием Ахмед показал на небольшое бюро.

Хаким почувствовал волнение. Он неловко пошарил рукой под днищем. Закрепленные пластырем повязки мешали ему нагибаться. Он нащупал небольшой квадратик сложенной бумаги, который легко отклеился.

– Кто принес ее и когда?

– Сегодня… в течение дня сегодня… я не уверен, кажется, это было в полдень. Я не знаю. Человек был в белом халате, как у врача, и в очках, но это не был врач. Азербайджанец. Может быть, турок. Я никогда не видел его раньше. Говорил он на турецком… сказал только: «Это для Хаким-хана, от друга из Тбилиси. Понятно?» Я ответил ему, что понял, и он исчез так же быстро, как и появился. Долгое время я думал, что все это мне приснилось…

Записка была написана почерком, который Хаким не узнал: «Много-много поздравлений со вступлением в наследство, да будет ваша жизнь такой же долгой и плодотворной, как и у вашего предшественника. Да, я тоже хотел бы срочно встретиться. Но здесь, не там. Извините. В любой день, когда вы будете готовы, я почту за честь принять вас, торжественно или тайно, как вам будет угодно. Пожалуйста, передайте Роберту Армстронгу и Хашеми Фазиру, что Язернов похоронен на русском кладбище в Джалехе и с нетерпением ждет встречи с ними, сразу же, когда им это будет удобно». Подписи не было.

В большом разочаровании он вернулся к постели Ахмеда и протянул ему записку.

– Что скажешь?

У Ахмеда не было сил, чтобы взять листок.

– Простите, ваше высочество, пожалуйста, подержите бумагу, чтобы я мог ее прочесть. – Закончив читать, он сказал: – Это не почерк Мзитрюка. Я… я бы узнал его руку, но… я думаю, что записка настоящая. Он поручил бы… подручным доставить ее сюда.

– Кто такой Язернов и что это значит?

– Я не знаю. Это код… это код, который будет им понятен.

– Это приглашение на встречу или угроза? Что именно?

– Не знаю, ваше высочество. Я бы подумал, что встре… – Приступ боли заставил его замолчать. Потом он выругался на своем языке.

– Известно ли Мзитрюку, что оба последних раза они ждали его в засаде? Что Абдолла-хан предал его?

– Я… я не знаю, ваше высочество. Я говорил вам, что он хитер и хан, ваш отец, был очень… очень осторожен, имея с ним дело. – Усилия, которые требовались Ахмеду, чтобы говорить и сохранять сосредоточенность, отнимали у него много сил. – То, что Мзитрюк знает об их контактах с вами… о том, что они оба сейчас здесь, ничего не значит, шпионов у него полно. Вы – хан, и, разумеется… разумеется, вы знаете, что за вами… за вами следят самые разные люди, в большинстве своем злые, которые докладывают обо всем своим начальникам… большинство из которых еще более злые. – По его лицу пробежала тень улыбки, и Хаким задумался над тем, что она могла означать. – С другой стороны, вы знаете все о том, как скрывать свои истинные цели, ваше высочество. Ни разу… ни разу Абдолла-хан не заподозрил, насколько у вас блестящий ум, ни разу. Если… если бы он на сотую долю знал вас таким, каким вы являетесь на самом деле… на самом деле, он никогда бы не отправил вас в изгнание, а сделал бы вас… сделал бы вас наследником и главным советником.

– Он бы приказал удавить меня. – Ни миллионную долю секунды Хаким-хан не испытывал искушения сказать Ахмеду, что это он подослал убийц, которых убил Эрикки, или о попытке отравления, которая тоже провалилась. – Неделю назад он готов был приказать сделать меня калекой, и ты бы с радостью выполнил этот приказ.

Ахмед взглянул на него своими глубоко посаженными глазами, в которых маячила смерть.

– Как вы можете знать так много?

– Воля Аллаха.

Ахмед начал угасать. Оба они знали это. Хаким сказал:

– Полковник Фазир показал мне телекс про Эрикки. – Он рассказал Ахмеду его содержание. – Теперь Мзитрюка на обмен у меня нет, по крайней мере сейчас. Я могу отдать Эрикки Фазиру или помочь ему бежать. В любом случае сестра поклялась остаться здесь и не сможет уйти с ним. Что ты посоветуешь?

– Для вас будет безопаснее отдать неверного Фазиру в качестве пешкеша, а перед ней притвориться, что вы ничего не можете поделать, чтобы помешать… аресту. Это так и есть на самом деле, если полковник захочет остановиться на этом варианте. Человек С Ножом… он будет сопротивляться, и поэтому его убьют. Тогда вы сможете тайно пообещать отдать ее в Тбилиси… Только никогда не отдавайте ее ему, тогда вы будете контролировать… тогда вы, может быть, будете контролировать его… но я сомневаюсь в этом.

– А если Человек С Ножом как бы случайно убежит?

– Если полковник позволит это… он потребует плату.

– И какую?

– Мзитрюка. Сейчас или когда-нибудь… когда-нибудь в будущем. Пока Человек С Ножом жив, ваше высочество, она никогда не разведется с ним. Про диверсанта можно забыть, он из другой жизни. И когда два года… истекут, она отправится к нему, то есть, если… если он позволит ей… остаться здесь. Я сомневаюсь, что даже ваше высочество… – Глаза Ахмеда закрылись, и по всему телу пробежала судорога.

– Что произошло с Баязидом и бандитами? Ахмед…

Ахмед не слышал его. Перед его глазами раскинулась степь, бескрайние просторы его родины, земли его предков; моря травы, из которых его предки вышли, чтобы скакать рядом с плащом Чингисхана, а потом с плащом его внука хана Хубилая и его брата хана Хулагу, который пришел в Персию, чтобы воздвигнуть горы из черепов тех, кто противостоял ему. Здесь, в золотом краю, думал Ахмед, в краю вина, и тепла, и богатства, и женщин великой красоты и чувственности с глазами ланей, ценившихся с древних времен, как Азадэ… ах, теперь мне никогда не взять ее так, как ее должно было бы взять, волоча за волосы, как военную добычу, перекинув через седло, чтобы обладать ею и укрощать ее на волчьих шкурах…

Откуда-то издалека он услышал собственный голос, просивший:

– Пожалуйста, ваше высочество, умоляю вас о милости, я бы хотел быть похороненным на своей родной земле по нашим обрядам… – Тогда я смогу жить вечно с духами моих праотцов, думал он, чувствуя, как милая сердцу даль манит его.

– Ахмед, что произошло с Баязидом и бандитами, когда вы сели?

С усилием Ахмед вернулся.

– Это были не курды, просто горцы, притворившиеся курдами, и Человек С Ножом убил их всех, ваше высочество, с очень большой жестокостью и зверством, – произнес он со странной торжественностью. – В своем безумии он убил их всех, ножом, пулей, руками, ногами и зубами, всех, кроме Баязида, который, из-за данной вам клятвы, не стал с ним сражаться.

– Он оставил его в живых? – Хаким в это не верил.

– Да, да ниспошлет ему Аллах покой. Он… вложил пистолет мне в руку и держал Баязида рядом с дулом, и я… – Голос умолк, волны качающейся травы, насколько хватало глаз, манили…

– Ты убил его?

– О да, глядя… глядя ему прямо в глаза. – В голосе Ахмеда появилась злоба. – Этот сын… собаки выстрелил мне в спину, дважды, забыв о чести, сын собаки, поэтому он и умер без чести и без… без мужских достоинств, сын собаки. – Обескровившиеся губы растянулись в улыбке, и он закрыл глаза. Теперь он умирал быстро, слова были еле слышны. – Я отомстил.

Хаким торопливо произнес:

– Ахмед, что ты не сказал мне, что мне нужно знать?

– Ничего… – Через некоторое время глаза открылись, и Хаким заглянул в бездонную черную пропасть. – Нет Бо…га, кроме Аллаха, и… – В углу рта появилась кровь и сбежала вниз тонкой струйкой. – …Я сделал тебя х… – Остаток слова умер вместе с ним.

Хаким почувствовал себя неуютно под застывшим взглядом.

– Доктор! – крикнул он.

Врач тут же вошел в палату, и охранник следом за ним. Врач закрыл Ахмеду глаза.

– На все воля Аллаха. Как нам поступить с телом, ваше высочество?

– Как вы обычно поступаете с телами? – Хаким передвинул костыли и вышел, сопровождаемый охранником. Ну вот, Ахмед, думал он, теперь ты мертв, и я один, отрезанный от прошлого и никому ничем не обязанный. Сделал меня ханом? Это ты хотел сказать? Знал ли ты, что и в этой комнате есть отверстия, чтобы подглядывать и подслушивать?

Улыбка коснулась его лица. Потом оно замкнулось. Теперь займемся полковником Фазиром и Эрикки, Человеком С Ножом, как ты его называл.

Дворец хана. 18.48. В уходящем свете дня Эрикки тщательно заделывал прозрачной липкой лентой одно из отверстий, оставленных пулями в стекле кабины пилота 212-го. Ему приходилось нелегко с рукой на перевязи, но его пальцы были сильными, а рана на предплечье неглубокой – пока никаких признаков инфекции. Ухо было плотно укутано повязкой, волосы вокруг сбрили, опасаясь заражения, и он быстро шел на поправку. Аппетит у него был хороший. Часы, проведенные в беседах с Азадэ, отчасти вернули ему внутренний покой.

В этом-то все и дело, думал он, вернули лишь отчасти, а этого недостаточно, чтобы простить себе все убийства и то, как я опасен. Ладно, так тому и быть. Боги сделали меня таким, таков я и есть. Да, но как быть с Россом и Азадэ? И почему она все время держит кукри под рукой?

– Это был его подарок тебе, Эрикки, тебе и мне.

– Дарить человеку нож, не взяв денег взамен, любую мелкую монетку, нельзя – приносит несчастье. Когда я увижу его, я отдам ему деньги и приму его подарок.

Он еще раз нажал кнопку запуска двигателя. Снова двигатель завелся, поперхнулся и заглох. Как быть с Россом и Азадэ?

Он уселся в открытой двери кабины и посмотрел на небо. Небо ему не ответило. Как не ответило и заходящее солнце. На западе завеса облаков поредела, солнце село, и тучи приобрели угрожающий вид. Раздались голоса муэдзинов. Охранники у ворот повернулись к Мекке, опустились на колени и пали ниц, то же самое сделали охранники во дворце и те, кто трудился на полях, на ковровой фабрике и в загонах для овец.

Его рука невольно потянулась к ножу. Сам того не желая, он отыскал глазами «Стен», все еще лежавший у сиденья пилота с полным рожком. В грузо-пассажирском отсеке было спрятано другое оружие горцев: АК-47-е и М16-е. Он не помнил, как собирал его или как прятал, обнаружив тайник сегодня утром, когда осматривал вертолет на предмет повреждений, прибирался и чистил его изнутри.

Из-за повязки на ухе он не услышал звука приближавшейся машины на обычном для себя расстоянии и вздрогнул, когда она появилась у ворот. Охранники хана узнали пассажиров внутри и, махнув рукой, пропустили автомобиль, который въехал на огромный двор и остановился возле фонтана. Эрикки снова нажал кнопку пуска двигателя, снова двигатель заработал на мгновение, потом заглох и остановился, сотрясая весь корпус вертолета.

– Добрый вечер, капитан, – поздоровались прибывшие гости, Хашеми Фазир и Армстронг. – Как вы себя чувствуете сегодня? – спросил полковник.

– Добрый вечер. Если повезет, через неделю или около того буду здоровее прежнего, – приветливо произнес Эрикки, насторожившийся и предельно собранный внутри.

– Охрана говорит, их высочества еще не вернулись. Мы здесь по приглашению хана.

– Они в больнице, делают рентген. Я еще спал, когда они уехали. Должны скоро быть. Не хотите выпить чего-нибудь? Есть водка, виски, чай и, конечно, кофе.

– Спасибо, с удовольствием, – ответил Хашеми. – Как ваш вертолет?

– Болеет, – Эрикки расстроенно поморщился. – Я уже битый час пытаюсь его завести. Неделя у него выдалась тяжелая. – Эрикки повел их по мраморным ступеням к главному входу. – И с электроникой что-то не в порядке. Мне позарез нужен механик. База наша закрыта, как вам известно; я пытался дозвониться до Тегерана, но телефоны опять не работают.

– Возможно, я смогу помочь вам с механиком, завтра или на следующий день, с базы ВВС.

– Правда, полковник? – Его улыбка была внезапной и признательной. – Вы бы здорово меня выручили. И топливо бы не помешало, полный бак. Можно это устроить?

– Вы смогли бы долететь до аэродрома?

– Я не стал бы так рисковать, даже если бы мне удалось завести его, – слишком опасно. Нет, это слишком рискованно. – Эрикки покачал головой. – Механик должен будет прибыть сюда. – Он провел их по коридору, открыл дверь в небольшой зал на первом этаже, который Абдолла-хан держал для гостей-немусульман. Он назывался Европейской комнатой. Бар был богат и всегда полон. По традиции в холодильнике всегда стояли полные подносы льда, приготовленного из минеральной воды в бутылках, вместе с содовой и всевозможными безалкогольными напитками, а также шоколадом и пахлавой, которую он обожал. – Я буду водку, – сказал Эрикки.

– Мне то же самое, пожалуйста, – присоединился Армстронг.

Хашеми попросил что-нибудь безалкогольное.

– Я тоже выпью водки, когда солнце сядет.

Снаружи еще доносились чуть слышные здесь крики муэдзинов.

– Прозит! – Эрикки звонко чокнулся с Армстронгом, вежливо – с Хашеми и осушил бокал одним глотком. Он налил себе еще. – Наливайте, не стесняйтесь, суперинтендант.

Услышав шум машины, все трое выглянули в окно. Это был «роллс» хана.

– Извините меня, я на минутку, скажу Хаким-хану, что вы здесь. – Эрикки вышел и встретил Азадэ и ее брата на ступенях. – Что показал рентген?

– Никаких признаков повреждения позвоночника ни у одного из нас. – Азадэ была счастлива, ее лицо выражало беззаботность. – Как ты себя чувствуешь, милый?

– Прекрасно. Чудесная новость про ваши спины. Замечательная! – Он искренне улыбнулся Хакиму. – Я так рад. У вас гости, полковник и суперинтендант Армстронг. Я проводил их в Европейскую комнату. – Эрикки заметил, каким усталым выглядит Хаким. – Сказать им, чтобы они приехали завтра?

– Нет-нет, спасибо. Азадэ, скажи им, что я буду через пятнадцать минут, пусть пока чувствуют себя как дома. Увидимся позже, за ужином. – Хаким наблюдал, как она коснулась Эрикки, улыбнулась и ушла. Как счастливы они, что так сильно любят друг друга, и как это печально для них. – Эрикки, Ахмед мертв, ей я пока не хотел говорить.

Эрикки загрустил.

– Это моя вина, что он мертв… Баязид, он не дал ему ни единого шанса. Подлый сукин сын!

– Воля Аллаха. Давай пойдем поговорим минуту. – Хаким двинулся по коридору в Тронный зал, с каждым шагом все тяжелее опираясь на костыли. Телохранители остались у двери, чтобы не слышать их разговора. Хаким прошел в нишу для молитв, отставил костыли, повернулся лицом к Мекке, охнул от боли, опускаясь на колени, и попробовал пасть ниц. Несмотря на все усилия, у него опять ничего не получилось, и ему пришлось удовольствоваться просто словами шахады. – Эрикки, ты не подашь мне руку?

Эрикки легко поднял его на ноги.

– Тебе лучше не делать этого несколько дней.

– Не молиться? – Хаким смотрел на него открыв рот.

– Я хотел сказать… наверное, Единый Бог поймет, если ты просто произнесешь слова молитвы и не будешь опускаться на колени. Ты повредишь своей спине. Врач сказал, что с ней такое?

– Он думает, что это порванные связки. Сразу же, как смогу, я поеду в Тегеран с Азадэ, чтобы показаться специалисту. – Хаким принял поданные ему костыли. – Спасибо. – Подумав секунду, он выбрал кресло вместо привычных подушек на коврах и осторожно опустился в него, потом приказал подать чаю.

Эрикки думал об Азадэ. Так мало времени.

– Самый лучший в мире специалист – это Ги Бошам, в Лондоне. Он поставил меня на ноги за пять минут после того, как врачи сказали, что мне придется три месяца лежать на вытяжке, чтобы два позвонка не срослись. Не верь обычному врачу, когда он говорит про твою спину, Хаким. Лучшее, что они могут сделать, это прописать обезболивающее.

Дверь открылась. Слуга внес поднос с чаем. Хаким отпустил его и охранников.

– Проследите, чтобы меня не беспокоили. – Чай был горячий, с мятой, сладкий, и пили его из крохотных серебряных чашечек. – Итак, мы должны определить, что тебе делать дальше. Ты не можешь здесь оставаться.

– Согласен, – кивнул Эрикки, радуясь, что ожидание закончилось. – Я понимаю, что я… я помеха для тебя как для хана.

– Часть нашего с Азадэ соглашения с моим отцом, по которому нас возвращали из изгнания и делали меня наследником, состояла в принесении клятвы, что мы останемся в Тебризе, в Иране, на два года. Поэтому, хотя ты должен уехать, она уехать не может.

– Она рассказала мне про клятвы.

– Ясно, что тебе грозит опасность, даже здесь. Я не могу защитить тебя от полиции или правительства. Ты должен покинуть дворец немедленно, улетай из страны. По прошествии двух лет, когда Азадэ сможет уехать, она уедет.

– Я не могу лететь. Фазир сказал, что сможет дать мне завтра механика, может быть. И топливо. Если бы мне удалось связаться с Мак-Айвером в Тегеране, он мог бы подлететь куда-нибудь сюда.

– Ты пытался?

– Да, но телефоны до сих пор не работают. Я бы воспользовался ОВЧ-радиостанцией на нашей базе, но контору разнесли вдребезги: я заглянул на базу по дороге сюда, там все разрушено, нет ни транспорта, ни бочек с топливом. Когда я доберусь до Тегерана, Мак-Айвер сможет прислать сюда механика, чтобы отремонтировать 212-й. Пока он не сможет взлететь, можно ему будет остаться там, где он сейчас?

– Да, разумеется. – Хаким налил себе еще чаю, убежденный теперь, что Эрикки ничего не знал о побеге других пилотов вместе с вертолетами. Только это ничего не меняет, сказал он себе. – Нет ни одной авиакомпании, которая летала бы в Тебриз, иначе я бы договорился о билете для тебя. Тем не менее я думаю, что тебе нужно уезжать немедленно. Тебе грозит огромная опасность, грозит прямо сейчас.

Глаза Эрикки превратились в щелки.

– Ты уверен?

– Да.

– Какая?

– Я не могу тебе сказать. Но я ее не контролирую, она серьезна, близка, не касается Азадэ в данный момент, но может коснуться, если мы не будем осторожны. Ради ее безопасности все это должно остаться строго между нами. Я дам тебе машину, выбери любую, какую захочешь. В гараже их штук двадцать, наверное. Что случилось с твоей?

Эрикки пожал плечами, его мозг напряженно работал.

– Это еще одна проблема: убийство этого долбаного моджахеда, который забрал мои документы и документы Азадэ, а потом еще Ракоци расстрелял остальных.

– Я и забыл про Ракоци. – Хаким усилил давление. – Времени совсем мало.

Эрикки покрутил головой, чтобы расслабить напряженные мышцы и прогнать ноющую боль.

– Насколько близка опасность, Хаким?

Хаким смотрел на него не мигая.

– Достаточно близка, чтобы предложить тебе подождать до темноты, потом взять машину и уехать. И выбраться из Ирана так быстро, как только получится, – добавил он. – Достаточно близка, чтобы знать, что, если ты этого не сделаешь, Азадэ испытает еще большую боль. Достаточно близка, чтобы знать, что ты не должен ничего говорить ей до отъезда.

– Ты клянешься в этом?

– Как перед Богом, я клянусь, что верю, это именно так.

Он увидел, как Эрикки нахмурился, и терпеливо ждал. Ему нравились его честность и простодушие, но это не имело никакого значения на весах его решения.

– Ты сможешь уехать, ничего ей не сказав?

– Если это будет ночью, ближе в рассвету, когда она будет спать. Если я уеду вечером, притворившись, что отправляюсь, скажем, на базу, она будет ждать меня, и, если я не вернусь, все будет очень трудно – и для нее, и для тебя. Воспоминания о деревне пожирают ее изнутри. У нее будет истерика. Тайный отъезд был бы разумнее всего, перед рассветом. В это время она обычно крепко спит: врач дал ей успокоительное. Она будет спать, и я мог бы оставить ей записку.

Хаким кивнул, удовлетворенный.

– Значит, решено. – Он не хотел боли или неприятностей ни для Азадэ, ни от нее.

Эрикки уловил непреложную окончательность в его словах и знал теперь, вне всяких сомнений, что, если он покинет ее, он потеряет ее навсегда.

Баня. 19.15. Азадэ погрузилась в горячую воду по шею. Бассейн был красиво выложен плиткой, большой – двенадцать квадратных метров – и многоуровневый, мелкий с одного края, где под водой были устроены выступы для лежания; горячая вода подавалась в него по трубам из соседнего помещения, где стояли нагреватели. Волосы Азадэ были замотаны полотенцем, и она оперлась на один из выступов и вытянула ноги; вода действовала на нее успокаивающе.

– О-о, это так хорошо, Мина, – пробормотала она.

Мина была крепкой привлекательной женщиной, одной из трех служанок Азадэ. Она стояла рядом в воде, одетая в одну лишь набедренную повязку, и нежно разминала ей шею и плечи. В бане никого не было, кроме Азадэ и ее служанки, – Хаким отослал остальную родню в их собственные дома в Тебризе: официальный повод – «подготовка подобающего дня поминовения Абдоллы-хана», но все знали, что сорок дней ожидания должны были дать ему время спокойно, на досуге осмотреть весь дворец и перераспределить его комнаты так, как ему будет угодно. Не потревожили только старую ханшу и Айшу с ее двумя младенцами.

Не нарушая покоя Азадэ, Мина аккуратно переместила ее на верхний выступ, где Азадэ вытянулась во весь рост, удобно положив голову на подушку, чтобы Мина могла заняться ее грудью, животом, бедрами и ногами, подготавливая ее к настоящему массажу с маслами, который будет позже, когда жар от воды осядет глубоко в теле.

– О, как хорошо, – снова выдохнула Азадэ. Она думала о том, насколько это приятнее, чем их собственная сауна – крепкий, обжигающий жар, потом пугающий нырок в снег и разбегающийся после него по всему телу покалывающий, животворный ток крови, да, но не настолько приятный, как чувственность насыщенной ароматами воды, и покой, и расслабление, и никаких встрясок, и… о, до чего же хорошо… но почему вдруг баня стала деревенской площадью, и здесь теперь так холодно, и мясник стоит, и лжемулла кричит: «Сначала его правую руку… камнями блудницу, камнями!» Она исторгла беззвучный вопль и отпрыгнула прочь.

– О, я сделала вам больно, ваше высочество? Прошу, простите меня!

– Нет-нет, ты тут ни при чем, Мина, это все ерунда, ерунда, пожалуйста, продолжай. – Снова мягкие прикосновения пальцев. Ее колотящееся сердце начало успокаиваться. Надеюсь, скоро я смогу спать без… без этой деревни. Вчера ночью с Эрикки мне уже было немножко лучше, в его объятиях спится спокойнее, просто находясь рядом с ним. Может быть, сегодня ночью все будет еще лучше. Интересно, как там Джонни. Он сейчас, должно быть, на пути домой, едет домой в Непал в отпуск. Теперь, когда Эрикки вернулся, я снова в безопасности, только бы быть с ним, с ним рядом. Одна, я не… не чувствую себя в безопасности даже с Хакимом. Я больше не чувствую себя в безопасности.

Дверь открылась, и вошла Айша. Ее лицо покрывали горестные складки, глаза были наполнены страхом, черная чадра заставляла ее выглядеть еще более худой и изможденной.

– Привет, Айша, дорогая, что случилось?

– Не знаю. Весь мир – чужой, и у меня нет… во мне нет центра.

– Прими ванну, – пригласила Азадэ, жалея ее; она выглядела такой худой, постаревшей, хрупкой и беззащитной. Трудно поверить, что она вдова моего отца, что у нее сын и дочь и ей всего семнадцать. – Заходи, тут так хорошо.

– Нет-нет, спасибо, я… я просто хотела поговорить с тобой. – Айша посмотрела на Мину, потом опустила глаза и стала ждать. Два дня назад я просто послала бы за Азадэ, которая явилась бы без промедления, и поклонилась бы мне, и опустилась на колени, и ждала приказаний, как я теперь стою на коленях просительницей. На все воля Аллаха, подумала она; если бы не ужас за будущее моих детей, я бы кричала от радости: не будет больше мерзкой вони и храпа, при котором невозможно спать, не будет раздавливающей тяжести, стонов, ярости, укусов и отчаянных попыток достичь того, что удавалось ему так редко. «Это все твоя вина, твоя вина, твоя…» Как это могла быть моя вина? Сколько раз я умоляла его показать мне, что мне сделать, чтобы помочь, и старалась, и старалась, и старалась без конца, и все равно это случалось так редко, а потом тяжесть тут же пропадала и начинался храп, а я оставалась лежать с открытыми глазами в поту и вони. О, сколько раз мне хотелось умереть.

– Мина, оставь нас наедине, пока я тебя не позову, – сказала Азадэ. Мина подчинилась мгновенно. – Что случилось, Айша, дорогая?

Девушка дрожала.

– Мне страшно. Я боюсь за своего сына, и я пришла умолять тебя защитить его.

– Тебе нечего опасаться Хакима и меня, нечего, – мягко сказала ей Азадэ. – Мы поклялись Аллахом, что будем лелеять тебя, твоего сына и дочь, ты слышала нас, мы дали клятву перед… твоим мужем, нашим отцом, а потом – еще раз, после его смерти. Тебе нечего бояться. Совсем нечего.

– Мне есть чего бояться, – запинаясь, пробормотала девушка, – я больше не живу в безопасности, как и мой сын. Пожалуйста, Азадэ, не мог бы… не мог бы Хаким-хан… я подпишу любую бумагу, отказываясь от своих прав в его пользу, любую бумагу, я лишь хочу жить в мире и покое и чтобы он вырос и жил в мире и покое.

– Твоя жизнь с нами, Айша. Скоро ты увидишь, как счастливы мы будем все вместе, – сказала Азадэ. Девушка права, что боится, думала она. Хаким никогда не отдаст титул хана в другую семью, если у него будут свои сыновья. Он теперь должен жениться, я должна помочь ему найти прекрасную жену. – Не волнуйся, Айша.

– Волноваться? Тебе теперь ничего не грозит, Азадэ, тебе, которая всего несколько дней назад жила в постоянном ужасе. Теперь опасность грозит мне, и я живу в ужасе.

Азадэ ничего не могла для нее сделать. Жизнь Айши была предрешена. Она была вдовой хана. Она останется жить во дворце под присмотром и охраной, стараясь устроить свою жизнь как можно лучше. Хаким не осмелится позволить ей второй раз выйти замуж, никак не сможет позволить ей отказаться от прав своего сына, данных ему при всех волей ее умирающего мужа. – Не волнуйся, – повторила она.

– Вот. – Айша достала из-под чадры толстый конверт желтой почтовой бумаги. – Это твое.

– Что это? – Азадэ не хотела трогать бумагу мокрыми руками.

Девушка открыла конверт и показала ей его содержимое. Глаза Азадэ широко раскрылись. Ее паспорт, удостоверение и другие документы, и документы Эрикки тоже – все, что у них украл тогда этот моджахед на дорожной заставе. Это действительно был редкий пешкеш. – Где ты это взяла?

Айша была уверена, что их никто не подслушивает, но все равно понизила голос:

– Этот мулла из левых, тот самый, который был в деревне, он принес их его высочеству хану, Абдолле-хану, две недели назад, когда вы были в Тегеране… тот же самый мулла, который был в деревне.

Азадэ смотрела на нее, не веря своим глазам.

– Как они оказались у него?

Девушка нервно пожала плечами.

– Мулла знал все про заставу на дороге и про то, что там произошло. Он явился сюда, чтобы попробовать арестовать… вашего мужа. Его высочество… – Она нерешительно замолчала, потом заговорила дальше прерывистым шепотом. – Его высочество сказал ему «нет», только когда он даст на это свое разрешение, потом отослал его прочь, а бумаги оставил себе.

– У тебя есть другие бумаги, Айша? Частные бумаги?

– Твоих или твоего мужа нет. – Девушка снова задрожала. – Его высочество так ненавидел вас всех. Он хотел погубить твоего мужа, потом собирался отдать тебя этому советскому, а твоего брата должны были… оскопить. Я столько знаю всего, что могло бы помочь тебе и ему, и столько, чего я не понимаю. Ахмед… берегись его, Азадэ.

– Да, – медленно проговорила Азадэ. – Это отец послал муллу в деревню?

– Я не знаю. Думаю, что он. Я слышала, как он просил советского избавить его от Махмуда, ах да, так звали этого лжемуллу. Может быть, его высочество послал его туда, чтобы он подверг пытке тебя и диверсанта, а заодно и послал его навстречу своей смерти, но Аллах вмешался. Я слышала, как советский согласился послать людей убить этого Махмуда.

Азадэ спросила, как бы между делом:

– А как ты это услышала?

Айша нервным жестом поплотнее собрала вокруг себя чадру и опустилась на колени на краю бассейна.

– Дворец – это настоящие соты из отверстий для подслушивания и подглядывания, Азадэ. Он… его высочество никому не доверял, шпионил за всеми, даже за мной. Я думаю, нам нужно быть подругами, союзницами, тебе и мне, мы беззащитны, даже ты, может быть, ты еще больше, чем любая из нас, и если мы не будем помогать друг другу, мы все погибнем. Я могу помочь тебе, защитить тебя. – На лбу у нее выступили капельки пота. – Я только прошу тебя защитить моего сына, пожалуйста. Я могу защитить тебя.

– Конечно, мы должны стать подругами, – сказала Азадэ, не веря, что ей грозила какая-то опасность, но заинтригованная и желавшая узнать все тайны дворца. – Ты покажешь мне эти потайные места и поделишься всем, что знаешь?

– О да, да, обязательно. – Лицо девушки просветлело. – Я покажу тебе все, и два года пролетят быстро. О да, мы будем настоящими подругами.

– Какие два года?

– Два года, пока твоего мужа здесь не будет, Азадэ.

Азадэ резко села в воде, внезапно встревоженная.

– Он разве уезжает?

Айша недоуменно уставилась на нее.

– Конечно. Что еще ему остается делать?

Европейская комната. Хашеми протягивал Роберту Армстронгу нацарапанное от руки послание от Мзитрюка, которое Хаким только что передал ему. Армстронг взглянул на бумагу.

– Извини, Хашеми, я не читаю по-турецки.

– А, я забыл. – Хашеми перевел записку на английский. Оба иранца видели, что Армстронг разочарован. – В следующий раз, Роберт, мы его возьмем. Иншаллах.

Не из-за чего расстраиваться, думал Армстронг. Шансы в любом случае были невелики. Я доберусь до Мзитрюка в другой раз. Я доберусь до него, и я доберусь до тебя, мой старый друг Хашеми, гнусное это было дело с твоей стороны убивать Талбота. Зачем ты это сделал? Из мести, потому что он знал многие из твоих секретов? Он не сделал тебе ничего дурного, наоборот, подкладывал тебе много костей на тарелку и сгладил много твоих ошибок. Гнусно с ним обошлись! Ему ты шанса не оставил, так почему у тебя он должен быть? Как только я договорюсь о том, как выбраться отсюда, тебе конец. Больше нет смысла тянуть, раз Мзитрюк знает, что я за ним охочусь, и скалится себе из своей норы. Может, начальство пошлет в Тбилиси кого-нибудь из специальной службы или команду спецназа теперь, когда мы знаем, где он засел, – кто-нибудь да доберется до этого ублюдка. Даже если у меня не получится…

Его отвлекли слова Хаким-хана, спрашивавшего: «Полковник, что там такое про Язернова и кладбище в Джалехе?» И гладкий ответ Хашеми: «Это приглашение, ваше высочество. Язернов – посредник, которым Мзитрюк пользовался время от времени, приемлемый для обеих сторон, когда нужно было обсудить что-то важное для обеих сторон». Армстронг едва не рассмеялся, потому что Хашеми не хуже него знал, что это было обещание личной вендетты и, разумеется, немедленной ликвидации «Секции 16/а». Мзитрюк поступил умно, использовав имя Язернов вместо Ракоци.

– Встретиться с Язерновым «сразу же, когда нам это будет удобно»! – сказал Хашеми. – Думаю, ваше высочество, нам лучше завтра же вернуться в Тегеран.

– Да, – согласился Хаким. Возвращаясь в машине с Азадэ из больницы, он решил, что единственный способ разобраться с запиской Мзитрюка и с этими двумя людьми заключался в том, чтобы идти в лоб. – Когда вы вернетесь в Тебриз?

– Если вы не будете возражать, на следующей неделе. Тогда мы сможем поговорить о том, как заманить Мзитрюка сюда. С вашей помощью дел в Восточном Азербайджане будет много. Мы только что получили сообщение, что курды подняли открытое восстание ближе к Резайеху, теперь их обильно снабжают деньгами и оружием иракцы, да поглотит их Аллах. Хомейни приказал армии покончить с ними раз и навсегда.

– С курдами? – Хаким улыбнулся. – Даже ему, да продлит Аллах его дни, даже ему это не удастся – уж никак не раз и навсегда.

– В этот раз, возможно, и удастся, ваше высочество. Теперь против фанатиков он сможет послать фанатиков.

– «Зеленые повязки» могут подчиняться приказам и умирать, но они не живут в этих горах, не имеют выносливости курдов и их страстной жажды земной свободы на пути в рай.

– С вашего позволения, я передам наверх ваш совет, ваше высочество.

Хаким резко произнес:

– Отнесутся ли к нему с большим доверием, чем к совету моего отца или моего деда, который давал тот же самый совет?

– Я бы надеялся на это, ваше высочество. Я бы надеялся… – Его слова утонули в шуме двигателей 212-го, которые ожили, поперхнулись, продержались секунду, потом снова заглохли. В окне они видели, как Эрикки снял одну из панелей, закрывавших двигатели, и, светя внутрь фонариком, уставился на хитросплетения внутри. Хашеми повернулся к хану, который с очень прямой спиной сидел на стуле. Молчание становилось сложным, головы всех трех мужчин напряженно работали, каждый был так же силен, как другие, каждый вынашивал жестокие мысли того или иного свойства.

Хаким-хан осторожно произнес:

– Он не может быть арестован в моем доме или в моих владениях. Даже хотя он ничего не знает про телекс, он понимает, что не может оставаться в Тебризе, да и вообще в Иране и что моя сестра не может поехать с ним, даже покинуть Иран в течение двух лет. Он знает, что ему нужно немедленно уезжать. Его вертолет не может лететь. Надеюсь, он избежит ареста.

– Мои руки связаны, ваше высочество, – произнес Хашеми извиняющимся тоном и с глубокой искренностью. – Мой долг – подчиняться законам государства. – Ему случайно попалась на глаза пушинка на рукаве, и он рассеянно смахнул ее. Армстронг тут же понял посланный ему сигнал. Стряхнуть что-то с левого рукава означало: «Мне нужно поговорить с этим человеком наедине, он не станет разговаривать в твоем присутствии. Найди какой-нибудь повод и подожди меня снаружи». Хашеми повторил с тонко выверенным количеством скорби в голосе: – Мы должны соблюдать закон.

– Я уверен, совершенно уверен, что он не являлся частью никакого заговора, ничего не знает о побеге остальных, и мне бы хотелось, чтобы его оставили в покое и дали мирно уехать.

– Я буду рад проинформировать САВАМА о ваших пожеланиях.

– Я буду рад, если вы поступите так, как я предлагаю.

Армстронг сказал:

– Ваше высочество, извините меня, весь этот вопрос с капитаном не мое дело, и мне равно не хотелось бы раскачивать никакой государственный корабль.

– Да, вы можете идти, суперинтендант. Когда у меня появится ваш доклад о новых методах организации службы безопасности?

– Вы получите его, когда полковник вернется.

– Мир вам.

– И вам, ваше высочество. – Армстронг вышел, прошел по коридору к ступеням парадного входа. Хашеми поджарит бедолагу до румяной корочки, подумал он.

Вечер был славным, холодный воздух приятно пощипывал щеки, небо на западе еще отливало багрянцем. Небо красным в ночь горит – пастуху добро сулит, небо красное с утра – пастуху не ждать добра.

– Добрый вечер, капитан. Пусть это останется между вами, мной и фонарным столбом, но если бы ваша тарахтелка работала, я бы посоветовал вам на всех парах дунуть до границы.

Эрикки прищурился.

– Это почему?

Армстронг достал сигарету.

– Климат тут какой-то нездоровый, вы не находите? – Он прикрыл зажигалку ладонями и щелкнул ею.

– Если вы закурите, когда тут кругом столько бензина, ваш климат и мой навсегда станет совсем нездоровым. – Эрикки нажал кнопку пуска. Двигатель завелся и идеально работал секунд двадцать, потом опять закашлялся и смолк. Эрикки выругался.

Армстронг вежливо кивнул и отошел к своей машине. Водитель открыл ему дверцу. Он опустился на сиденье, закурил и глубоко вдохнул дым сигареты, неуверенный, понял ли Эрикки его намек. Надеюсь, что да. Мне нельзя рассказывать ему про сфабрикованный телекс или «Шамал», этак я закончу у ближайшей стенки как предатель, и поставят меня туда Хашеми и хан за то, что я сую свой нос туда, где его присутствие совершенно нежелательно – меня предупредили. Что ж, справедливо. Это вопрос внутренней политики.

Господи! я задохнусь от всего этого. Мне нужен отпуск. Длинный отпуск. Куда податься? Я мог бы вернуться в Гонконг на неделю-другую, отыскать старых друзей, тех немногих, что еще остались, или, может, податься в Пейи д'Эно в Швейцарских Альпах, покататься на лыжах. Сколько лет уже на лыжи не вставал, и добрая швейцарская кухня мне бы не помешала: рёшти, и жареные колбаски, и отличный кофе с густыми сливками, и много вина. Много! Так и сделаю. Сначала Тегеран, потом закончить с Хашеми, а потом – в голубые дали. Может, познакомлюсь там с какой-нибудь симпатичной…

Вот только такие, как мы с холода, в тепло не возвращаются и не меняются. Чем, черт подери, я буду зарабатывать деньги теперь, когда моя иранская пенсия накрылась медным тазом, а гонконгская полицейская пенсия тает с каждым днем?

– Привет, Хашеми, ну, как все прошло?

– Отлично, Роберт. Водитель, возвращаемся в управление. – Машина вылетела в главные ворота и понеслась по дороге в сторону города. – Эрикки выскользнет из дома рано утром, перед рассветом. Мы будем следить за ним, сколько нам понадобится, потом возьмем его, за пределами Тебриза.

– С благословления Хакима?

– Тайного благословения, публичного возмущения. Спасибо. – Хашеми взял предложенную сигарету, явно довольный собой. – К тому времени бедолага уже, наверное, покинет этот мир.

Армстронг спросил себя, о какой же сделке они договорились.

– Это Хаким предложил?

– Разумеется.

– Интересно. – Это идея не Хакима. Что Хашеми на этот раз задумал? – спрашивал себя Армстронг.

– Да, занятно. После того как мы сожжем сегодня гнездо моджахедов и убедимся, что этот маньяк-финн попался в сеть, так или иначе, мы вернемся в Тегеран.

– Отлично.

Тегеран. Дом Бакравана. 20.06. Шахразада положила гранату и пистолет в сумку с ремнем через плечо и спрятала ее под ворохом одежды в ящике комода. Она уже выбрала и приготовила то, что потом наденет под чадру: лыжную куртку, толстый свитер и лыжные штаны. Сейчас она была в бледно-зеленом парижском платье из шелка, которое идеально подчеркивало ее фигуру и длинные ноги. Ее макияж тоже был безукоризнен. Она последний раз окинула взглядом комнату, проверяя, все ли в порядке, и спустилась по лестнице, чтобы вместе с остальными встретить Дарануша Фаразана, своего будущего мужа.

– А, Шахразада! – Мешанг встретил ее у двери. Он потел и скрывал то, как сильно нервничает, под напускным добродушием, не зная, чего ему ожидать от нее. Когда она вернулась от врача сегодня днем, он начал было бранить ее и грозить страшными карами, но она лишь потупила глаза и сказала покорно: «Не нужно больше ничего говорить, Мешанг. Аллах все решил. Пожалуйста, извини меня, я пойду переоденусь». И вот она была здесь, все такая же покорная. Какой ей и следует быть, подумал он. – Его превосходительство Фаразан умирает от желания поздороваться с тобой. – Он взял ее под руку и провел через десятка два людей, собравшихся в гостиной, большей частью своих приспешников и их жен, здесь была Хаара и несколько ее подруг и ни одной подруги Шахразады. Она улыбнулась тем, с кем была знакома, потом обратила все свое внимание на Дарануша Фаразана.

– Здравствуйте, ваше превосходительство, – вежливо поздоровалась она и протянула руку. Впервые она была от него так близко. Он оказался ниже ее ростом. Она смотрела сверху вниз на редкие пряди крашеных волос на его макушке, грубую кожу и еще более грубые руки, дурной запах из его рта вторгался в ее пространство, его маленькие черные глазки блестели. – Мир вам, – сказала она.

– Здравствуйте, Шахразада, мир и вам, но, пожалуйста, пожалуйста, не называйте меня превосходительством. Как… как вы прекрасны.

– Благодарю вас, – сказала она и словно со стороны смотрела, как убирает руку, улыбается, встает рядом с ним, спешит принести ему бокал с прохладительным напитком, юбки развеваются, она возвращается с бокалом и подает его так красиво, как только возможно, улыбаясь его скучным любезностям, здороваясь с другими гостями, притворяясь, что не замечает их долгих взглядов и смешков, которыми они обмениваются между собой, идеально выдерживая тон, никогда не переигрывая, сосредоточившись всеми мыслями на бунте в университете, который уже начался, и о марше протеста, который был запрещен Хомейни, но все равно состоится.

С другой стороны комнаты Зара наблюдала за Шахразадой, пораженная произошедшей в ней переменой, но благодарила Аллаха за то, что Шахразада смирилась со своей долей и намерена подчиниться, что облегчит жизнь им всем. А что ей еще остается делать? Ничего! И мне ничего не остается, кроме как смириться с тем, что у Мешанга четырнадцатилетняя шлюха, которая уже показывает клыки, хвастаясь, что скоро станет его второй женой.

– Зара!

– О! Да, Мешанг, дорогой.

– Вечер просто идеальный, идеальный. – Мешанг промокнул потный лоб и взял бокал безалкогольного напитка с подноса, на котором стояли также бокалы с шампанским для тех, кто его предпочитал. – Я в восторге, оттого что Шахразада одумалась, ибо, что тут говорить, это для нее блестящая партия.

– Блестящая, – любезно согласилась Зара. Полагаю, мы должны быть благодарны, что он пришел один, а не привел с собой одного из этих своих дивных мальчиков. И это правда, от него действительно пахнет навозом, которым он торгует. – Ты все устроил как нельзя лучше, мой дорогой Мешанг.

– Да. Да, так и есть. Все получается как раз так, как я планировал.

Недалеко от Джалеха. Чтобы добраться до маленького, заросшего травой аэродромчика, где когда-то ютился обедневший авиаклуб, теперь совсем заброшенный, Локарт облетел город с края, прижимаясь к земле, чтобы не попасть на экраны радаров. Всю дорогу от «Д'Арси-1908» он держал свою радиостанцию настроенной на частоту международного аэропорта Тегерана, но эфир молчал, аэропорт был закрыт в священный день, все рейсы были отменены. Он рассчитал время так, чтобы прибыть на закате. Заглушив двигатели, он услышал крики муэдзинов и поздравил себя. Пока все идет по плану.

Дверь ангара заржавела. С некоторым трудом он сумел открыть ее и закатил 206-й внутрь. Потом закрыл дверь и отправился пешком, идти ему было далеко. Он был в летной форме и планировал, если его остановят, сказать, что он пилот одной из авиакомпаний, у которого сломалась машина, и он идет к своим друзьям, чтобы переночевать у них.

Когда он добрался до предместий Тегерана, людей на дорогах стало больше, они шли домой или возвращались из мечетей: ни ярких цветов в одежде, ни оживленных разговоров, ни смеха – одна только мрачная настороженность.

Машин было немного, в основном армейские грузовики, набитые «зелеными повязками». Ни войск, ни полицейских в форме. Регулировщиками движения были молодые «зеленые повязки». Город возвращался к упорядоченной жизни. Ни одной женщины, одетой на западный манер, все в чадрах.

Вслед ему раздавались проклятия, не часто. Несколько человек поздоровались – форма летчика придавала ему вес. Углубившись в город, он нашел хорошее место рядом с уличным рынком, где можно было поймать такси. Дожидаясь машины, он купил бутылку лимонада и ломоть теплого свежего хлеба и принялся жевать его, запивая из бутылки. Ночной ветер немного посвежел, но жаровня весело пылала, и стоять рядом было приятно.

– Здравствуйте. Ваши документы, пожалуйста. – «Зеленые повязки» были юными, вежливыми, у некоторых начала пробиваться бородка. Локарт показал им свое удостоверение, которое было проштампованным и в полном порядке, и они вернули его ему, задав несколько вопросов. – Куда вы направляетесь, можно вас спросить?

Нарочно коверкая слова, он ответил на фарси:

– Идти к друзья, рядом базар. Машина ломался. Иншаллах. – Он слышал, как они говорили между собой, что пилоты не опасны, что он канадец: «А это не часть великого Сатаны? Нет, не думаю». – Мир вам, – сказали они наконец и отошли.

Он прошел до угла и стал наблюдать за машинами на дороге, вдыхая крепкие запахи города: бензина, специй, гниющих фруктов, мочи, застарелого пота – и смерти. Его глаза разглядели такси всего с двумя пассажирами на заднем сиденье и одним впереди, которое остановилось на перекрестке позади грузовика, пытающегося повернуть. Не колеблясь, он нырнул в поток машин, плечом отодвинул еще одного мужчину с дороги, рывком открыл дверцу и втиснулся внутрь, пространно извиняясь на хорошем фарси и умоляя пассажиров позволить ему сопровождать их. После недолгих проклятий, препирательств и торговли водитель обнаружил, что базар находится прямо на маршруте, по которому он развозил остальных пассажиров, каждый из которых ехал в свое место, с боем, как и Локарт, протолкавшись внутрь: «С благословения Аллаха, ваша будет вторая остановка, ваше превосходительство».

У меня получилось, восторженно сказал он себе, потом позволил другим мыслям подняться на поверхность: надеюсь, остальные тоже все добрались благополучно. Дюк и Скрэг, Руди, все они, Фредди и добрый старина Мак.

Бахрейн. Международный аэропорт. 20.50. Жан-Люк стоял у вертолетной площадки и наводил бинокль на два 212-х, которые показались у дальнего края бетонированной площадки перед аэропортом, посверкивая навигационными огнями. Они получили «добро» на посадку с прямой и быстро приближались. Рядом с ним стоял Матиас, тоже с биноклем. Тут же находилась машина «скорой помощи», врач и офицер иммиграционной службы, Юсуф. Небо было безоблачным и звездным, ночь – спокойной, с теплым легким ветерком.

Шедший впереди вертолет слегка повернулся, и теперь Жан-Люку был виден его регистрационный номер. G-HUVX. Британский. Слава богу, у них было время на Джеллете, подумал он, узнав Петтикина в кабине пилота. Потом он перевел бинокль на вторую машину и увидел в ней Эйра и Кайла, механика.

Петтикин сел. Матиас и Жан-Люк бросились к вертолету, Матиас – к Петтикину, Жан-Люк – к дверце салона. Он рывком открыл ее.

– Привет, Дженни, ну как он?

– По-моему, он не может дышать. – Ее лицо было белым как мел.

Жан-Люк разглядел в полутьме Мак-Айвера, вытянувшегося на полу, под голову ему был подложен спасжилет. Двадцать минут назад Петтикин передал на диспетчерскую вышку Бахрейна, что у одного члена его экипажа, Мак-Айвера, похоже, сердечный приступ, и срочно запросил врача и «скорую» к месту посадки. Вышка сработала немедленно.

Врач торопливо вскарабкался мимо него в салон и опустился на колени рядом с Мак-Айвером. Одного взгляда было достаточно. Он воспользовался шприцем, который держал наготове.

– Это быстро его успокоит, и мы через несколько минут доставим его в больницу. – Он по-арабски подозвал медбратьев, которые бегом бросились к вертолету с носилками. Врач помог Дженни выйти из вертолета на свет, Жан-Люк теперь присоединился к ним. – Я доктор Лануар, пожалуйста, расскажите мне, что случилось.

– Это сердечный приступ? – спросила она.

– Да-да, именно. Не слишком тяжелый, – сказал он, чтобы успокоить ее. Он был наполовину французом, наполовину бахрейнцем, очень опытным врачом, и им повезло, что его удалось вызвать так скоро. Позади них Мак-Айвера уложили на носилки и аккуратно выносили из вертолета.

– Он… мой муж, он вдруг охнул и как-то проскрипел: «Я не могу дышать», потом согнулся пополам от боли и потерял сознание. – Она вытерла пот с верхней губы и продолжала рассказывать тем же ровным голосом: – Я подумала, что это, наверное, сердечный приступ, и я не знала, что делать, потом вспомнила, что старый док Натт говорил, когда однажды читал всем нам, женам, лекцию, и я расстегнула Дункану воротник, и мы положили его на пол, потом я нашла… ампулы, которые он нам дал, поднесла одну ему к носу и сломала…

– Амилнитрит?

– Да, именно так они и назывались. Док Натт дал нам тогда каждой по две штуки и сказал, чтобы мы хранили их в надежном месте, никому о них не говорили, и объяснил, как ими пользоваться. Вонь была ужасная, но Дункан застонал и наполовину очнулся, а потом опять отключился. Но он дышал, ну, вроде как дышал. В салоне было трудно что-то услышать или разглядеть, но один раз мне показалось, что он перестал дышать, и тогда я использовала последнюю ампулу, и похоже, ему снова стало лучше.

Врач, слушая ее, наблюдал за носилками. Как только их закрепили в машине «скорой помощи», он сказал Жан-Люку:

– Капитан, пожалуйста, доставьте мадам Мак-Айвер в больницу через полчаса, вот моя визитка, там будут знать, где меня можно найти.

Дженни быстро сказала:

– А вам не кажется, что…

Врач твердо ответил:

– Вы поможете ему гораздо больше, если позволите нам следующие полчаса делать нашу работу. Вы свою сделали, вы спасли ему жизнь, я думаю. – Он заспешил к машине.

 

ГЛАВА 67

Тегеран. Дом Бакравана. 20.59. Зара стояла у обеденного стола, в последний раз проверяя, все ли готово. Тарелки, приборы, салфетки из белоснежного льна, чаши с разным хорешем, мясом и овощами, свежий хлеб и свежие фрукты, лакомства и сладости. Не было только риса, а его принесут, когда она позовет всех к столу.

– Хорошо, – сказала она слугам и вышла в соседнюю комнату.

Гости по-прежнему болтали друг с другом, но она увидела, что Шахразада теперь стоит одна рядом с Даранушем, который был поглощен разговором с Мешангом. Пряча свою печаль, она подошла к ней.

– Моя дорогая, ты выглядишь такой усталой. Все ли у тебя хорошо?

– Конечно, у нее все просто чудесно, – отозвался Мешанг, громко и нехитро сострив.

Шахразада нацепила улыбку на лицо, которое сделалось очень бледным.

– Это все волнение, Зара, просто волнение. – Она повернулась к Фаразану. – Если вы не будете возражать, ваше превосходительство, я не присоединюсь к вам за ужином сегодня вечером.

– Почему, в чем дело? – резко спросил ее Мешанг. – Ты плохо себя чувствуешь?

– О нет, дражайший брат, просто все это волнение… – Шахразада снова обратилась к маленькому человечку: – Может быть, мне будет позволено увидеться с вами завтра? Может быть, мы поужинаем завтра?

Прежде чем Мешанг успел за него ответить, Дарануш произнес:

– Разумеется, моя дорогая. – Он подошел ближе и поцеловал ей руку, и ей понадобилась вся ее сила воли, чтобы сдержать рвоту. – Мы поужинаем завтра. Может быть, вы и его превосходительство Мешанг и Зара почтете своим присутствием мое скромное жилище. – Он коротко хохотнул. Его лицо стало еще более гротескным. – Наше скромное жилище.

– Благодарю вас, я буду думать об этом с благодарностью. Доброй ночи, мир вам.

– И вам.

Она так же вежливо попрощалась со своим братом и Зарой, потом повернулась и покинула их. Дарануш проводил ее взглядом, глядя на ее покачивающиеся мальчишечьи бедра и ягодицы. Клянусь Аллахом, вы только посмотрите на нее, говорил он себе, едва не причмокивая, представляя ее голой, резвящейся для его удовольствия. Я заключил еще более выгодную сделку, чем предполагал. Клянусь Аллахом, когда Мешанг предложил мне этот брак, меня убедило только ее приданое и обещание политического партнерства на базаре – и то и другое было существенным, как, разумеется, и должно было быть, учитывая, что женщина беременна и зачала от чужеземца. Но сейчас, клянусь Аллахом, я не думаю, что мне будет трудно лечь с ней в постель, заставлять ее обхаживать меня так, как мне этого хочется, и иногда делать ей моих собственных детей. Кто знает, может быть, все еще будет так, как говорил Мешанг: «Может быть, она потеряет ребенка, которого носит сейчас». Может быть, и потеряет, вполне может быть.

Он рассеянно почесывался, пока она не вышла из комнаты.

– Итак, на чем мы остановились, Мешанг?

– Касательно моего предложения открыть новый банк…

Шахразада закрыла дверь и легко взбежала по лестнице. Джари была в ее комнате, дремала в большом кресле.

– О, принцесса, как вам…

– Я отправляюсь спать, Джари. Ты сейчас можешь идти и проследи, чтобы меня не беспокоили, Джари, никто и ни по какому поводу. Мы поговорим за завтраком.

– Но, принцесса, я останусь спать в кресле и бу…

Шахразада топнула ногой в раздражении.

– Спокойной ночи! И чтобы меня не беспокоили! – Она с шумом заперла за ней дверь, еще громче скинула с ног туфли, потом очень тихо переоделась. Теперь вуаль и чадра. Осторожно она открыла высокую стеклянную дверь на балкон и выскользнула из комнаты. Ступени спускались в сад во внутреннем дворе, а оттуда дорожка вела к черному ходу. Шахразада тихонько отодвинула засовы. Петли скрипнули. В следующий миг она выскользнула в проулок и плотно прикрыла за собой дверь. Быстрым шагом она заскользила прочь; чадра вздымалась и трепетала позади нее, как огромное черное крыло.

В гостиной Зара посмотрела на часы и подошла к Мешангу.

– Дорогой, хочешь ли ты, чтобы ужин уже подавали?

– Через минуту, неужели ты не видишь, что его превосходительство и я заняты?

Зара вздохнула и отошла, чтобы поболтать с подругой, но остановилась, увидев привратника, который вошел в гостиную с озабоченным видом, окинул комнату взглядом, отыскивая Мешанга, потом торопливо подошел к нему и что-то прошептал. Кровь отхлынула от лица Мешанга. Дарануш охнул. Зара поспешила к ним.

– Что еще стряслось?

Рот Мешанга открывался и закрывался, но ни единого слова из него не выходило. Во внезапно наступившей тишине перепуганный слуга выпалил:

– Пришли «зеленые повязки», ваше высочество, «зеленые повязки» и… и мулла с ними. Они хотят немедленно видеть ваше высочество.

В бездонной тишине все вспомнили арест Пакнури и вызов Джареда в суд, и все другие аресты, казни и слухи о новом терроре, новых комитетах, тюрьмах, переполненных друзьями, клиентами, родственниками. Дарануш едва не плевался от ярости, что оказался здесь, в этом доме, в такой момент, ему хотелось рвать на себе одежды из-за того, что он по глупости согласился связать себя с семьей Бакравана, уже проклятой из-за ростовщичества Джареда – того же ростовщичества, в котором были виновны и все остальные заимодавцы на базаре, но Джаред-то попался! Сын проклятого отца, и я прилюдно согласился на этот брак и тайно согласился участвовать в планах Мешанга, планах, которые, как я ясно теперь вижу, о, да охранит меня Аллах, являются опасно современными, опасно западными и явно противоречат указаниям и пожеланиям имама! Сын проклятого отца, здесь должен быть какой-нибудь черный ход, потайной выход из этого дома обреченных.

* * *

Четыре «зеленые повязки» и мулла находились в приемной, куда их проводил привратник, они сидели, скрестив под собой ноги и опираясь на шелковые подушки. Ботинки они сняли и оставили их у двери. Юноши во все глаза пялились на окружавшее их богатство, их оружие лежало на коврах рядом с ними. Мулла был в добротном халате и чистой белой чалме – важного вида мужчина на середине шестого десятка, с белой бородой и черными бровями; на мужественном лице выделялись темные глаза.

Дверь открылась. Мешанг мелкими шажками, как робот, вошел в комнату. Он был мертвенно-бледным, и ужас, владевший им, был настолько силен, что у него болела голова.

– Приветствую… приветствую вас, ваше превосходительство…

– Здравствуйте. Вы его превосходительство Мешанг Бакраван? – Мешанг молча кивнул. – Тогда еще раз приветствую вас, и мир вам, ваше превосходительство, пожалуйста, извините, что я появился так поздно, но я – мулла Сайани и прибыл по поручению комитета. Мы только что узнали правду о его превосходительстве Джареде Бакраване, и я пришел сообщить вам, что, хотя на то была воля Аллаха, его превосходительство никогда не был осужден в соответствии с законом, его расстреляли по ошибке, имущество его было конфисковано по ошибке и что все оно будет немедленно вам возвращено.

Мешанг смотрел на него разинув рот, не в силах произнести ни слова.

– Обязанность исламского правительства – поддерживать закон Аллаха. – Лицо муллы потемнело, когда он продолжил: – Аллах свидетель, мы не можем контролировать всех фанатиков и простодушных, заблуждающихся людей. Аллах свидетель, есть среди них такие, кто, в силу своего рвения, совершает ошибки. И, Аллах свидетель, есть и такие, кто использует революцию во зло, прячась под личиной патриота, многие искажают ислам ради своих грязных целей, многие не следуют слову Аллаха, многие стремятся опорочить нас и подорвать доверие к нам, есть даже много таких, кто не по праву носит чалму, кто не заслуживает носить чалму, даже некоторые аятоллы, даже они, но с помощью Аллаха мы сорвем с них их чалмы, очистим ислам и выведем зло под корень, кто бы они ни были…

Эти слова не доходили до Мешанга. Его разум взорвался неожиданной надеждой.

– Он… мой отец… я получу наше… имущество назад?

– Наше исламское правительство – это правительство закона. Высшая власть принадлежит одному лишь Аллаху. Закон ислама абсолютно обязателен для всех – включая исламское правительство. Даже наиблагороднейший посланник, с кем да пребудет мир и покой, подчинялся закону, который явил один лишь Бог, изложенный лишь языком Корана. – Мулла поднялся. – Это была воля Аллаха, но его превосходительство Джаред Бакраван не был осужден согласно этому закону.

– Это… это правда?

– Да, на все воля Аллаха, ваше превосходительство. Вам все вернут. Разве ваш отец не оказывал нам щедрую поддержку? Как может исламское правительство процветать без помощи и поддержки базаари, как можем мы существовать, если базаари не будут сражаться с врагами ислама, врагами Ирана и с неверными?..

Рядом с базаром. Такси остановилось на людной площади перед базаром. Локарт вышел из машины и расплатился с водителем, пока двое из массы новых потенциальных пассажиров, мужчина и женщина, с боем занимали освободившееся место. Площадь была заполнена народом, входившим и выходившим из мечети, базара и окружающих площадь лавок. На него почти не обращали внимания, его форма и фуражка обеспечивали ему свободный проход. Ночь была холодной и пасмурной. Ветер снова усилился, задувая пламя масляных ламп уличных торговцев. На другой стороне площади была улица, на которой стоял дом Бакравана, и он быстрым шагом прошел туда, повернул за угол, отступил в сторону, давая пройти мулле Сайани и его «зеленым повязкам», потом двинулся дальше.

У двери в высокой стене он остановился, набрал в грудь побольше воздуха и громко постучал. Потом постучал снова. И снова. Он услышал шаги, увидел глаз в окошечке двери.

– Привратник, это я, его превосходительство капитан Локарт! – радостно воскликнул он.

Дверь распахнулась.

– Здравствуйте, ваше превосходительство, – сказал привратник, еще не оправившийся от шока при внезапном сначала появлении, а потом уходе муллы и «зеленых повязок», которых с поклонами проводил до двери сам его превосходительство Гневливость Без Причин, благоговейно подумал привратник, который, едва только дверь закрылась за ними и засов встал на место, начал подпрыгивать как сумасшедший, отбивать дробь ногами по полу, а потом молча бросился назад в дом, – и вот теперь еще одно видение, клянусь Аллахом, тот самый неверный, который был когда-то женат на нынешней невесте его вонючего превосходительства.

Порыв ветра погнал сухие листья по двору. Еще один слуга с вытаращенными глазами стоял в открытой двери дома.

– Приветствую вас, ваше превосходительство, – промямлил он. – Я… я доложу его превосходительству Мешангу о вашем прибытии.

– Погодите! – Теперь Локарт слышал возбужденный гул голосов, доносившийся из большой гостиной, где звенели бокалы и раздавался смех гостей. – Моя жена там?

– Ваша жена? – Слуга с трудом собрался с мыслями. – Э-э… ее высочество, ваше превосходительство капитан, отправилась спать.

Локарт вдруг встревожился.

– Она больна?

– Она не выглядела больной, ваше превосходительство, она ушла перед самым ужином. Я скажу его превосходительству Мешангу, ч…

– Не надо беспокоить его и гостей, – сказал Локарт, в восторге оттого, что у него появилась возможность сначала увидеться с ней наедине. – Я пройду к ней, потом спущусь вниз и сам попозже сообщу о своем приезде.

Слуга проводил его глазами, пока он взлетал по лестнице, прыгая через две ступеньки, подождал, пока Локарт исчезнет из виду, и заторопился в гостиную предупредить Мешанга.

Локарт прошел по одному коридору, свернул в другой. Он заставлял себя идти, а не бежать, с удовольствием предвосхищая ее удивление и радость при его появлении, а потом они встретятся с Мешангом, и Мешанг выслушает его план. Наконец он подошел к двери их комнаты и повернул ручку. Обнаружив, что дверь заперта, он постучал и тихо позвал:

– Шахразада, это я, Томми. – Его душа пела, пока он ждал. – Шахразада? – Он подождал еще. Снова постучал. Подождал. Потом постучал чуть громче. – Шахразада!

– Ваше превосходительство!

– О, привет, Джари, – бросил он, не заметив в своем нетерпении, как служанка дрожит с головы до ног. – Шахразада, дорогая, отопри дверь, это я, Томми!

– Ее высочество сказала, чтобы ее не беспокоили.

– Она не имела в виду меня, разумеется, нет! О! Она приняла таблетку снотворного?

– Нет, что вы, ваше превосходительство.

Теперь он внимательно посмотрел на нее.

– Чем ты так напугана?

– Я? Я не напугана, ваше превосходительство, с чего бы мне пугаться?

Что-то не так, подумал Локарт. Он нетерпеливо повернулся назад к двери.

– Шахразада! – Ожидание, ожидание, ожидание. – Это смешно! – пробормотал он. – Шахразада! – Даже не сообразив, что он делает, Локарт замолотил в дверь кулаками. – Открой дверь, ради всех святых!

– Что здесь происходит?

Это был Мешанг, вне себя от гнева. В дальнем конце коридора Локарт увидел Зару, которая появилась там и встала как вкопанная.

– Добрый… добрый вечер, Мешанг, – сказал он. Сердце бешено стучало в груди, но он старался, чтобы голос его звучал ровно и вежливо, и почему, черт подери, она не открывает, и вообще все идет совсем не так, как должно было идти. – Я вернулся, чтобы встретиться со своей женой.

– Она не твоя жена, она разведена, а теперь убирайся отсюда!

Локарт тупо посмотрел на него.

– Конечно она моя жена!

– Клянусь Аллахом, ты что, тупой? Она была твоей женой. А теперь покинь мой дом!

– Ты сошел с ума, ее нельзя развести со мной просто вот так!

– УБИРАЙСЯ!

– Пошел к черту! – Локарт снова забарабанил в дверь. – Шахразада!

Мешанг круто повернулся к Заре.

– Иди позови каких-нибудь «зеленых повязок»! Шевелись, приведи сюда «зеленых повязок»! Они вышвырнут отсюда этого сумасшедшего!

– Но, Мешанг, разве не опасно впутывать их в на…

– Приведи их сюда!

Терпение Локарта лопнуло. Его плечо врезалось в дверь. Она сотряслась, но устояла. Поэтому он поднял ногу и ударил каблуком в замок. Замок разлетелся, и дверь распахнулась.

– Зови «зеленых повязок»! – взвизгнул Мешанг. – Ты что, не понимаешь, они теперь на нашей стороне, нам все вернули… – Он бросился в распахнутую дверь следом за Локартом. С тем же ошеломлением он увидел, что комната пуста, постель нетронута, в ванной – никого, больше ей негде было прятаться. И он, и Локарт повернулись к Джари, которая стояла в дверях, отказываясь верить своим глазам; Зара осторожно выглядывала из-за ее плеча, стоя в коридоре. – Где она? – прокричал Мешанг.

– Я не знаю, ваше превосходительство, она отсюда не выходила, моя комната рядом, и я сплю очень чу… – Джари взвыла, когда Мешанг хлестнул ее рукой по губам; от удара она упала на четвереньки.

– Куда она пошла?

– Я не знаю, ваше превосходительство, я думала, она спи… – Она вскрикнула, когда нога Мешанга ударила ее в бок. – Клянусь Аллахом, я не знаю, я не знаю, я не знаю, я не знаю!

Локарт подскочил к двери на балкон. Незапертые створки легко распахнулись. Он тут же вышел на балкон, спустился по лестнице, подошел к двери черного хода. Потом медленно вернулся, он был в полном смятении. Мешанг и Зара наблюдали за ним с балкона.

– Дверь в задней стене не заперта. Должно быть, она ушла этим путем.

– Ушла куда? – Мешанг был красным от гнева, и Зара повернулась к Джари, которая все еще стояла на четвереньках в спальне, постанывая и плача от страха и боли. – Замолчи, собака, или я высеку тебя кнутом, Джари! Если ты не знаешь, куда она пошла, то как ты думаешь, куда она пошла?

– Я… я не знаю, ваше высочество, – всхлипнула старая служанка.

– Дддумай! – вскричала Зара и наотмашь ударила ее ладонью.

Джари взвыла:

– Я не знаюууууу! Она сегодня весь день была какая-то странная, ваши превосходительства, странная, сегодня днем отослала меня, а сама пошла одна куда-то, и я встретилась с ней около семи часов, и мы вернулись домой вместе, но она не сказала мне ничего, ничего, ничегооо…

– Клянусь Аллахом, почему ты мне не сказала? – крикнул Мешанг.

– А что было говорить, ваше превосходительство? Пожалуйста, только не пинайте меня больше, пожалуйста!

Мешанг трясущейся рукой нащупал стул. Безумный маятник, бросавший его от смертельного ужаса при появлении «зеленых повязок» и муллы к полной эйфории при оправдании и возвращении имущества, потом к бешенству при обнаружении появившегося Локарта и исчезновения Шахразады, на какое-то время лишил его разума. Его губы шевелились сами по себе, но никаких звуков он не слышал, он видел, как Локарт расспрашивает Джари, но не мог понять слов.

Когда он влетел в гостиную, чтобы, запинаясь, объявить гостям богоданную весть, поднялось ликование, Зара заплакала от счастья и обняла его, другие женщины тоже, мужчины тепло жали ему руку. Все, кроме Дарануша. Дарануша в комнате уже не было. Он сбежал. Через черный ход.

– Он убежал?

– Как пузырь, накачанный ветрами из зада! – воскликнул кто-то.

И все расхохотались, испытывая в глубине души облегчение от того, что теперь им не грозит опасность быть обвиненными в знакомстве с неблагонадежным лицом. Вместе с совершенно неожиданным, молниеносным возвращением Мешанга к богатству и могуществу это вызвало у них головокружение. Кто-то крикнул:

– В самом деле, вы же не согласитесь теперь иметь Дарануша Отважного своим зятем, Мешанг!

– Нет-нет, клянусь Аллахом, – вспомнил он свой ответ, опустошая бокал шампанского. – Как можно доверять такому человеку?

– Ему не доверишь даже ночную вазу! Клянусь Пророком, я всегда говорил, что Грязный Дарануш слишком дорого берет за свои услуги. Базару следует отозвать его контракт!

Последовали новые радостные возгласы и крики одобрения, и Мешанг выпил второй бокал шампанского, радостно предвкушая сказочные новые возможности, которые перед ним открывались: новый контракт на сбор отходов на базаре, который ему как пострадавшей стороне, разумеется, присудят; новый синдикат для финансирования правительства, который будет действовать под его руководством и с дополнительной прибылью; новые связи с министрами позначительнее, чем Киа – куда вообще подевался этот сын собаки? – новые сделки на нефтяных месторождениях, новый брак для Шахразады – теперь его легко будет устроить, ибо кто не захочет теперь породниться с его семьей, семьей первого из базаари? Теперь мне не придется выплачивать грабительское приданое, на которое я согласился только под давлением обстоятельств. Все мое имущество вернется, поместья на побережье Каспия, целые улицы домов в Джалехе, квартиры в северных предместьях, земли, сады, поля, деревни – все вернется ко мне.

Вошедший слуга развеял его грезы, шепнув на ухо, что Локарт вернулся, уже проник в дом, уже поднялся наверх. Он бегом взлетел по лестнице и вот теперь смотрел, как человек, которого он так ненавидел, допрашивает Джари, а Зара напряженно их слушает.

Сделав усилие, он заставил себя сосредоточиться. Джари говорила между всхлипываниями:

– …я не уверена, ваше превосходительство, она… она лишь… она только сказала мне, что молодой человек, который спас ей жизнь во время первого женского марша протеста, был студентом университета.

– Она когда-нибудь встречалась с ним наедине, Джари?

– О нет, ваше превосходительство, не встречалась, как я сказала, мы познакомились с ним во время демонстрации, и он попросил нас выпить с ним кофе, чтобы прийти в себя, – ответила Джари. Она холодела от страха, что ее могут уличить во лжи, но еще больше боялась признаться в том, что происходило на самом деле. Аллах да защитит нас, молилась она. Куда же она ушла, куда?

– Как его звали, Джари?

– Я не знаю, ваши превосходительства, может быть, Ибрагим или… или Исмаил, я не знаю. Я уже сказала вам, что он не имел значения.

В голове Локарта стучал тяжелый молот. Никаких зацепок, ничего. Куда она могла пойти? К подруге? В университет? На еще один марш протеста? Не забывай о слухах на базаре о том, что студенты университета опять бунтуют. Сегодня ночью ждут новых взрывов, новых маршей протеста и маршей против протестующих, «зеленые повязки» против левых, но все не поддержанные имамом демонстрации запрещены комитетом, а терпение комитета иссякло.

– Джари, у тебя должны быть хоть какие-то соображения, хоть что-то, что нам поможет!

Мешанг гортанно произнес:

– Высечь ее, она все знает!

– Я не знаю, я ничего не знаю… – завыла Джари.

– Прекрати, Джари! – Локарт повернулся к Мешангу; его лицо было бледным, жестокость – абсолютной. – Я не знаю, куда она ушла, но я знаю почему: ты заставил ее развестись, и я клянусь Создателем, если она пострадает, хоть как-то пострадает, ты заплатишь за все!

Мешанг выпалил:

– Ты бросил ее, ты оставил ее без гроша, ты покинул ее, и вы разведены, ты…

– Запомни, ты заплатишь! И если ты не пустишь меня в этот дом, когда бы я ни вернулся сюда или она ни вернулась, клянусь Богом, это тоже падет на твою голову! – Находясь на грани безумия, Локарт направился к двери на балкон.

Зара быстро спросила:

– Куда ты идешь?

– Не знаю… Я… В университет. Может быть, она ушла, чтобы принять участие еще в одной демонстрации, хотя зачем ей для этого убегать из дому… – Локарт не мог заставить себя сформулировать то, что по-настоящему приводило его в ужас: ее отвращение было настолько крайним, что разум отказался служить ей, и она решила убить себя – о, это, конечно, не будет самоубийство, но сколько раз она говорила ему в прошлом: «Никогда не волнуйся за меня, Томми. Я – правоверная, я всегда буду стараться исполнять труд Божий, и если только я умру, исполняя Божий труд и с именем Бога на устах, я отправлюсь в рай».

А как же наш будущий ребенок? Мать не станет, не сможет… или сможет, такая как Шахразада?

В комнате было очень тихо. Целую вечность он стоял неподвижно. Потом – сразу, одним порывом – его естество подхватило его и унесло в новые воды. Чужим ясным голосом он произнес:

– Будьте свидетелями мне: нет божества, кроме Бога, и Мухаммад – посланник Бога, – в третий, и последний, раз. Свершилось. Он был в мире с самим собой. Он увидел, как они во все глаза смотрят на него. Потрясенные.

Мешанг нарушил молчание, более не испытывая злобы.

– Аллаху акбар! Добро пожаловать. Но произнесения шахады не достаточно, само по себе – нет.

– Я знаю. Но это начало.

Они смотрели, как он растворился в ночи, завороженные тем, чему свидетелями они стали: спасением души, превращением неверного в правоверного, таким неожиданным. Всех их наполняла радость, разные степени радости.

– Бог велик!

Зара пробормотала:

– Мешанг, разве это все не меняет?

– Да, да и нет. Но он теперь отправится в рай. На все воля Аллаха. – Внезапно он почувствовал себя очень усталым. Его взгляд упал на Джари, и ее снова начала бить дрожь. – Джари, – сказал он с некоторым спокойствием, – тебя будут сечь, пока ты не расскажешь мне всю правду или не окажешься в аду. Пойдем, Зара, мы не должны забывать о своих гостях.

– А Шахразада?

– На все воля Аллаха.

Рядом с университетом. 21.48. Шахразада свернула на главную улицу, где собирались «зеленые повязки» и их сторонники. Тысячи людей. Подавляющее большинство из них – мужчины. Все с оружием. Муллы руководили ими, призывая их соблюдать дисциплину, не стрелять в левых, пока те сами не начнут стрельбу, стараться убеждением отвращать их от их зла.

– Не забывайте, что они иранцы, не сатанисты-чужеземцы. Бог велик… Бог велик…

– Добро пожаловать, дитя, – ласково приветствовал ее старый мулла, – мир тебе.

– И вам, – ответила она. – Мы выступаем против врагов Бога?

– О да, скоро, времени еще много.

– У меня есть оружие, – с гордостью сказала она, показывая ему пистолет. – Бог велик.

– Бог велик. Но будет лучше, если всякое убийство прекратится и заблудшие прозреют к истине, отрекутся от своей ереси, подчинятся имаму и вернутся в ислам. – Старик видел ее молодость и решимость и ощутил в душе подъем и одновременно печаль. – Будет лучше, если всякое убийство прекратится, но если эти люди левой руки не прекратят противиться имаму, да ниспошлет ему Аллах мир и покой, то, с помощью Аллаха, мы поторопим их по дороге в ад…

 

ГЛАВА 68

Тебриз. Дворец хана. 22.05. Они втроем сидели перед камином, в котором горели дрова, и пили кофе после ужина, глядя на танцующие языки пламени. Небольшая комната была богато убрана парчой, в ней было тепло и уютно – один из телохранителей Хакима стоял у двери. Но между ними тепла и покоя не было, хотя все изображали обратное, и сейчас, и на протяжении всего вечера. Пламя притягивало их внимание, каждый видел в нем что-то свое. Эрикки – развилку на дороге, всегда развилку, где один язык пламени вел к одиночеству, а второй – к достижению целей и глубокому удовлетворению, может быть, вел, а может быть, и нет. Азадэ видела перед собой будущее, стараясь не замечать его.

Хаким-хан оторвал взгляд от огня и бросил перчатку.

– Ты сегодня весь вечер какая-то рассеянная, словно тебя что-то гложет, Азадэ, – сказал он.

– Да. Наверное, это можно сказать про всех нас. – Ее улыбка была ненастоящей. – Как ты думаешь, мы могли бы поговорить наедине, втроем?

– Конечно. – Хаким показал охраннику, чтобы он вышел. – Я позову, если ты понадобишься. – Телохранитель подчинился и закрыл за собой дверь. Атмосфера в комнате тут же переменилась. Теперь все трое были противниками, все трое знали это, все были настороже и наготове. – Да, Азадэ?

– Правда ли это, что Эрикки должен немедленно уехать?

– Да.

– Должно быть какое-то решение. Я не могу вынести два года без мужа.

– С помощью Аллаха время пролетит быстро. – Хаким-хан сидел на стуле, неестественно выпрямив спину; она болела чуть меньше благодаря кодеину.

– Мне не вынести два года, – снова сказала она.

– Твоя клятва не может быть нарушена.

– Он прав, Азадэ, – сказал Эрикки. – Ты дала эту клятву по доброй воле и цена была… справедливая. Но все эти убийства… я должен уехать, это моя вина, не твоя и не Хакима.

– Ты не сделал ничего дурного, ничего, тебя вынудили защищать меня и себя, они были падалью, собиравшейся убить нас, что же касается налета… ты сделал это из лучших побуждений, ты не мог знать ни того, что часть выкупа была выплачена, ни того, что отец мертв… он не должен был приказывать убивать посланника.

– Это ничего не меняет. Я должен уехать сегодня вечером. Мы можем принять это и на том остановиться, – сказал Эрикки, глядя на Хакима. – Два года пройдут быстро.

– Если ты останешься в живых, мой дорогой. – Азадэ повернулась к своему брату, который взглянул на нее в ответ, его улыбка оставалась прежней, выражение глаз – прежним.

Эрикки переводил взгляд с брата на сестру, таких разных и все же таких похожих. Что заставило ее передумать, почему она поторопила то, что не следовало бы торопить?

– Конечно, я останусь в живых, – сказал он, внешне спокойный.

Уголек выпрыгнул из камина, и он нагнулся, чтобы в целях безопасности подвинуть его ближе к огню. Он видел, что Азадэ не отрывает взгляда от Хакима, а он – от нее. То же самое спокойствие, та же вежливая улыбка, та же непреклонность.

– Да, Азадэ? – произнес Хаким.

– Мулла мог бы освободить меня от моей клятвы.

– Невозможно. Ни мулла, ни я не могли бы этого сделать, даже сам имам не согласился бы.

– Я сама себя могу освободить. Это между мной и Богом, я могу осво…

– Нет, не можешь, Азадэ. Ты не можешь поступить так и потом жить в мире с собой.

– Могу, я могу быть в мире.

– Не можешь, оставаясь мусульманкой.

– Да, – сказала она просто, – здесь я согласна.

Хаким охнул.

– Ты сама не знаешь, что говоришь.

– О нет, знаю. Я думала даже об этом. – Ее голос был лишен эмоций. – Я рассмотрела это решение и нашла его приемлемым. Я не вынесу двух лет разлуки, как не вынесу любого покушения на жизнь моего мужа, и не прощу этого. – Она откинулась на спинку кресла и вышла на время из сражения, чувствуя дурноту, но радуясь, что заговорила об этом открыто, и все же испытывая страх. Еще раз она благословила Айшу за то, что та ее предупредила.

– Я ни при каких обстоятельствах не позволю тебе отречься от ислама, – сказал Хаким.

Она просто перевела взгляд на огонь.

Минное поле было расставлено повсюду вокруг них, все мины взведены, и хотя Хаким был сосредоточен на ней, его органы чувств прощупывали Эрикки, Человека С Ножом; он понимал, что этот человек тоже ждет, разыгрывая другую игру теперь, когда карты были выложены на стол. Следовало ли мне отпускать охранника? – спрашивал он себя, возмущенный ее угрозой, чувствуя, как запах опасности заползает ему в ноздри.

– Что бы ты ни говорила, Азадэ, что бы ты ни пыталась сделать, Азадэ, ради твоей души я буду вынужден помешать отступничеству – любым способом, каким смогу. Это немыслимо.

– Тогда, пожалуйста, помоги мне. Ты очень мудр. Ты – хан, и мы через многое прошли вместе. Я молю тебя, устрани угрозу моей душе и моему мужу.

– Я не угрожаю твоей душе и твоему мужу. – Хаким в упор посмотрел на Эрикки. – Я не угрожаю.

Эрикки спросил:

– В чем заключались те опасности, о которых ты говорил?

– Я не могу сказать тебе, Эрикки, – ответил Хаким.

– Прошу извинить нас, ваше высочество. Мы должны приготовиться к отъезду. – Азадэ встала. Эрикки тоже поднялся.

– Ты никуда не поедешь! – Хаким был в бешенстве. – Эрикки, ты позволишь ей отречься от ислама, от ее наследия, от ее шанса на вечную жизнь?

– Нет, это не входит в мой план, – сказал он. Брат и сестра недоумевающе уставились на него. – Пожалуйста, скажи, какие мне грозят опасности, Хаким.

– Что за план? У тебя есть план? Что ты собираешься делать?

– Опасности. Сначала расскажи мне о том, что это за угрозы. Мусульманство Азадэ свято для меня, своими собственными богами я клянусь в этом. Какие опасности мне грозят?

Стратегия Хакима никак не предполагала рассказывать им об этом, но сейчас он был поражен ее неуступчивостью, ужасаясь тому, что она была способна помыслить о совершении величайшего греха, и еще больше сбитый с толку искренностью этого странного человека. Поэтому он рассказал им про телекс и побег пилотов вместе с вертолетами и о своем разговоре с Хашеми, отметив про себя, что, хотя Азадэ пришла в такой же ужас, как и Эрикки, ее удивление не было вполне искренним. Она словно заранее знала это, присутствовала при их беседах оба раза, но как это возможно, откуда она могла бы знать? Он торопливо закончил:

– Я сказал ему, что тебя нельзя брать в моем доме, поместье или Тебризе, что я дам тебе машину, что я надеюсь, что ты избежишь ареста и что ты тронешься в путь перед самым рассветом.

Эрикки был потрясен. Этот телекс для меня – все, думал он.

– Значит, они будут поджидать меня.

– Да. Но я не сказал Хашеми, что у меня есть другой план, что я уже послал одну машину в Тебриз, что, как только Азадэ заснет, я…

– Ты бы оставил меня, Эрикки? – Азадэ была в шоке. – Ты бы оставил меня, ничего мне не сказав, не спросив меня?

– Возможно. Что ты хотел сказать, Хаким? Пожалуйста, закончи то, что ты начал говорить.

– Как только Азадэ уснет, я планировал тайком вывезти тебя из дворца в Тебриз, где эта машина тебя ждет, и показать тебе дорогу к границе, турецкой границе. У меня есть друзья в Хое, и они помогли бы тебе через нее перебраться, с помощью Аллаха, – механически добавил Хаким, испытывая огромное облегчение оттого, что у него хватило предусмотрительности подготовить этот запасной вариант – просто так, на всякий случай. И вот теперь он пригодился, подумал он. – У тебя есть план?

– Да.

– Какой?

– Если он тебе не понравится, Хаким-хан, что тогда?

– В этом случае я откажусь разрешить его осуществлять и постараюсь остановить его.

– Я предпочел бы не рисковать вызвать твое неудовольствие.

– Без моей помощи ты не сможешь уехать.

– Я бы хотел, чтобы ты мне помог, это правда. – Эрикки больше не чувствовал в себе уверенности. Теперь, когда Мака и Чарли и всех остальных здесь нет… черт подери, как им удалось провернуть все это так быстро? Почему, дьявольщина, это не произошло, пока мы были в Тегеране, но хвала всем богам, что Хаким стал ханом и может защитить Азадэ… ясно, что САВАК сделает со мной, если они меня схватят, когда они меня схватят. – Ты был прав насчет опасности. Ты думаешь, я мог бы ускользнуть, как ты говорил?

– Хашеми оставил двух полицейских у ворот. Думаю, тебя можно было бы незаметно вывезти из дворца – должен быть какой-нибудь способ отвлечь их внимание, – я не знаю, есть ли еще другие по дороге в город, но это вполне возможно, даже более чем вероятно. Если они будут начеку и тебя перехватят… на все воля Аллаха.

Азадэ произнесла:

– Эрикки, они ждут, что ты будешь один, и полковник согласился не трогать тебя в Тебризе. Если тебя спрятать в кузове старого пикапа… нам понадобится лишь немного удачи, чтобы уйти от них.

– Ты не можешь уехать, – нетерпеливо произнес Хаким, но она не слышала его. Ее мысли перескочили на Росса и Гуэнга и их предыдущий побег, и каким трудным он показался им обоим, хотя они были хорошо подготовленными диверсантами и солдатами. Бедный Гуэнг. По ее телу пробежала холодная дрожь. Дорога на север так же трудна, как и дорога на юг, так легко устроить засаду, так легко поставить на дороге блокпосты. До Хоя в километрах не так далеко, и оттуда – до границы, но по времени этих километров будут миллионы, а с моей больной спиной… Сомневаюсь, что я смогу пройти даже один из них.

– Ладно, – пробормотала она. – Мы выберемся, будьте спокойны. С Божьей помощью, мы убежим.

Хаким вспылил:

– Клянусь Аллахом и Пророком, как быть с твоей клятвой, Азадэ?

Ее лицо теперь было очень бледным, и она сжала пальцы, чтобы они не дрожали.

– Пожалуйста, прости меня, Хаким, я сказала тебе. И если мне помешают уехать с Эрикки или Эрикки не возьмет меня с собой, я как-нибудь все равно убегу, убегу, я клянусь в этом. – Она бросила взгляд на Эрикки. – Если Мак и все остальные бежали из страны, тебя могут использовать как заложника.

– Знаю. Мне нужно выбираться как можно скорее. Но ты должна остаться. Ты не можешь отказаться от своей веры из-за этих двух лет, как бы мне ни было больно покидать тебя.

– А Том Локарт оставил бы Шахразаду на два года?

– Это другое дело, – осторожно заговорил Эрикки. – Ты не Шахразада, ты сестра хана, и ты поклялась остаться.

– Это между мной и Богом. Томми не оставил бы Шахразаду, – упрямо говорила Азадэ. – И Шахразада не оставила бы Томми, он лю…

– Я должен знать твой план, – холодно прервал ее Хаким.

– Извини, в этом я никому не доверяю.

Глаза хана превратились в щелки, и ему понадобилась вся его воля, чтобы не позвать охранника.

– Значит, мы зашли в тупик. Азадэ, налей мне еще кофе, пожалуйста. – Она тут же подчинилась. Он посмотрел на огромного человека, который стоял спиной к огню. – Не так ли?

– Пожалуйста, найдите выход, Хаким-хан, – произнес Эрикки. – Я знаю вас как мудрого человека, и я не причиню вам вреда или вреда Азадэ.

Хаким взял поднесенную Азадэ чашку кофе и поблагодарил ее, посмотрел на огонь, без конца взвешивая и просеивая варианты; ему нужно было знать, что у Эрикки на уме, хотелось покончить со всем этим, чтобы Эрикки уехал, а Азадэ осталась и была такой, какой была всегда: мудрой, мягкой, любящей и послушной – и мусульманкой. Но он слишком хорошо ее знал, чтобы быть уверенным в том, что она не выполнит своей угрозы, и слишком любил, чтобы позволить ей эту угрозу осуществить.

– Может быть, такой вариант тебя удовлетворит, Эрикки: я клянусь Аллахом, что помогу тебе при условии, что твой план не предполагает отказа моей сестры от ее клятвы, не заставит ее стать отступницей, не повлечет для нее опасностей духовного или политического характера… – Он задумался на мгновение. – …не принесет вреда ей или мне… и будет иметь шанс на успех.

Азадэ сердито вскинулась:

– Это разве помощь? Как Эрикки вообще мо…

– Азадэ! – резко оборвал ее Эрикки. – Где твои манеры? Помолчи. Хан разговаривал со мной, не с тобой. Это мой план он хочет знать, а не твой.

– Извините, пожалуйста, простите меня, – тут же попросила она прощения, искренне чувствуя себя виноватой. – Да, ты прав, я приношу извинения вам обоим, пожалуйста, простите меня.

– Когда мы женились, ты поклялась слушаться меня. Эта клятва все еще в силе? – грубо спросил он в бешенстве оттого, что она едва не разрушила его план, потому что он увидел, как лицо Хакима перекосилось от гнева, а хан был нужен ему спокойным, а не взвинченным.

– Да, Эрикки, – тут же ответила она, все еще потрясенная словами Хакима, потому что они перекрывали все пути, кроме одного, который она выбрала, а этот выбор приводил ее в ужас. – Да, безоговорочно, при условии, что ты не покинешь меня.

– Безоговорочно, да или нет?

Образы Эрикки замелькали в ее голове, его нежность, и любовь, и смех, и все то доброе и хорошее, что было, вместе со спящей в глубине жестокостью, которая никогда не касалась ее, но готова была коснуться любого, кто будет угрожать ей или встанет у него на пути: Абдоллы, Джонни, Хакима – особенно Хакима.

Безоговорочно, да, хотелось ей сказать, только если это не против Хакима, только если ты не оставишь меня. Его взгляд буравил ее. Впервые Азадэ почувствовала, что боится его. Она пробормотала:

– Да, безоговорочно. Я умоляю тебя не покидать меня.

Эрикки повернулся к Хакиму:

– Я принимаю то, что ты сказал, спасибо. – Он снова сел. Азадэ поколебалась мгновение, потом опустилась рядом с ним на пол, положив руку ему на колени, желая быть в контакте с ним, надеясь, что это поможет ей прогнать свой страх и злость на себя за то, что она была так несдержанна. Наверное, я схожу с ума, подумала она, Аллах помоги мне…

– Я принимаю правила, которые ты установил, Хаким-хан, – тихо заговорил Эрикки. – Но и в этом случае я все равно не стану рассказывать тебе свой пл… Погоди, погоди, погоди! Ты поклялся, что поможешь мне, если я не подвергну вас риску, и я этого не сделаю. Вместо этого, – осторожно продолжал он, – вместо этого я представлю тебе гипотетический подход к плану, который мог бы удовлетворять всем твоим условиям. – Бессознательно его рука начала поглаживать ее волосы и шею. Она почувствовала, как напряжение отпускает ее. Эрикки смотрел на Хакима, оба мужчины были готовы взорваться в любой момент. – Пока нормально?

– Продолжай.

– Скажем, гипотетически, что мой вертолет находится в идеальном состоянии, что я лишь притворялся, что никак не могу его завести, чтобы сбить всех с толку и приучить всех к мысли о том, что вертолетные двигатели постоянно запускаются и глохнут, скажем, что я солгал про топливо и его в вертолете хватит на час полета, что с легкостью позволит добраться до границы, и…

– Так оно там есть? – невольно спросил Хаким, видя, что с этой идеей открываются новые варианты.

– Ради нашей гипотетической ситуации, скажем, да. – Эрикки почувствовал, как ладонь Азадэ крепче сжала его колено, но притворился, что не заметил этого. – Скажем, через минуту или две, прежде чем все мы отправимся спать, я скажу тебе, что хочу попробовать запустить их еще раз. Предположим, я бы так и сделал, двигатели запустились бы и проработали достаточно, чтобы прогреться, а потом снова бы заглохли, никто бы не стал расстраиваться – на все воля Аллаха. Все бы подумали, этот сумасшедший никак не успокоится, почему он не бросит свое бесполезное дело и не даст нам спокойно поспать? Затем я бы запустил двигатели, дал бы полный газ и поднялся в небо. Гипотетически меня бы здесь не было уже через несколько секунд. При условии, что охранники не откроют по мне огонь, и при условии, что рядом не будет врагов, «зеленых повязок» или полицейских с автоматами у ворот или за оградой.

Хаким коротко выдохнул. Азадэ слегка шевельнулась. Шелк ее платья издал тихий шорох.

– Я молю Аллаха, чтобы такая небылица могла стать реальностью, – сказала она.

– Это было бы в тысячу раз лучше, чем машина, в десять тысяч раз лучше, – сказал Хаким. – Ты смог бы проделать весь путь в темноте?

– Смог бы, если бы у меня была карта. Большинство пилотов, которые работают какое-то время в определенной местности, обычно держат довольно подробную ее карту у себя в голове. Конечно, все это выдумки.

– Да-да, именно. Ну что ж, пока что все в порядке с твоим несуществующим планом. Ты мог бы бежать таким путем, если бы смог нейтрализовать врагов во внутреннем дворе. Теперь, гипотетически, как быть с моей сестрой?

– Моя жена не участвует ни в каком побеге, реальном или гипотетическом. У Азадэ нет выбора: она должна остаться по своей воле и ждать эти два года. – Эрикки увидел изумление Хакима и почувствовал под пальцами, как Азадэ мгновенно взбунтовалась. Но он не позволил своим пальцам нарушить свои ритмичные поглаживания ее волос и шеи, успокаивая ее, обманчиво убаюкивая, и продолжал тем же ровным тоном: – Она обязана остаться во исполнение своей клятвы. Она не может уехать. Ни один человек, который любит ее, я в первую очередь, не позволит ей отказаться от ислама из-за двух лет. По сути, Азадэ, выдумка это или нет, я запрещаю это. Понятно?

– Я слышу, что ты говоришь, муж мой, – процедила она сквозь зубы, настолько обозленная, что едва могла говорить. Она проклинала себя за то, что попалась в его ловушку.

– Ты связана своей клятвой на два года, потом ты сможешь свободно уехать. Это приказ!

Она подняла на него глаза и мрачно сказала:

– Может, через два года мне и не захочется уезжать.

Эрикки положил свою огромную ладонь ей на плечо, слегка обхватив пальцами ее шею.

– Тогда, женщина, я вернусь и вытащу тебя отсюда за волосы. – Он произнес это так тихо и с такой злобой, что она замерла. Через мгновение она опустила глаза и посмотрела на огонь, все еще прижимаясь к его ногам. Он оставил свою руку лежать у нее на плече. Она не попыталась убрать ее. Но он знал, что она кипит от возмущения, ненавидит его. И все равно он знал, что ему было необходимо сказать то, что он сказал.

– Пожалуйста, извините меня, я на секунду. – Голос Азадэ был холоден как лед.

Оба мужчины проводили ее взглядами.

Когда они остались вдвоем, Хаким спросил:

– Она подчинится?

– Нет, – ответил Эрикки. – Нет, если только ты не запрешь ее, да даже и тогда… Нет. Она приняла решение.

– Я никогда, никогда не позволю ей нарушить свою клятву или отречься от ислама, ты должен понять это, даже… даже если мне придется убить ее.

Эрикки взглянул на него.

– Если тронешь ее, ты покойник… если я буду жив.

Трущобы на севере Тебриза. 22.36. В темноте первая волна «зеленых повязок» ринулась к двери в высокой стене, вышибла замки и ворвалась во внутренний двор, поливая все вокруг из автоматов. Хашеми и Роберт Армстронг находились на противоположной стороне площади в относительной безопасности в припаркованном грузовике. Другая группа бросилась в проулок, чтобы отрезать пути к отступлению.

– Давай! – приказал Хашеми в свою портативную рацию. Тут же всю вражескую сторону площади залил яркий свет прожекторов, установленных на закамуфлированные грузовики. Люди выбегали из других дверей, но полиция и «зеленые повязки» открыли огонь, и сражение началось. – Пошли, Роберт, – сказал Хашеми и быстро и осторожно начал пробираться поближе.

Информаторы нашептали, что здесь сегодня состоится большая встреча крупных лидеров исламских марксистов и что это здание было соединено с соседними целым лабиринтом потайных дверей и проходов. Опираясь на помощь Хаким-хана, Хашеми спешно подготовил этот первый из серии налетов с целью обезвредить обширную левую оппозицию правительству, схватить вожаков и подвергнуть их публичному наказанию – преследуя свои собственные цели.

Первая группа «зеленых повязок» очистила первый этаж и пробивалась вверх по лестницам, не заботясь о собственной безопасности. Защитники дома, оправившись от первого шока, отстреливались так же яростно, хорошо вооруженные и обученные.

На площади снаружи наступило затишье, никто из защитников больше не пробовал выскочить и попытаться скрыться под огнем «зеленых повязок» или присоединиться к тем, кто беспомощно укрылся за машинами – некоторые уже пылали. В узкой улочке позади здания стояла зловещая тишина, полиция и «зеленые повязки» перекрыли оба ее конца, заняв удобные позиции за доставившими их сюда машинами.

– Почему мы ждем здесь, как вонючие, трусливые иракцы? – говорил один из «зеленых повязок», свирепо глядя вперед. – Почему мы сами не навяжем им бой?

– Вы ждете, потому что так приказал полковник, – сказал полицейский сержант, – вы ждете, потому что отсюда мы можем безопасно перестрелять всех этих псов, а по…

– Я не подчиняюсь никакому собаке-полковнику, только Аллаху! Бог велииииик! – Юноша вскинул винтовку и бросился из засады к двери в задней стене осажденного здания. За ним последовали другие. Сержант выругался и громко приказал им вернуться, но его слова потонули в залпе, который грянул из маленьких окошечек высоко в стене по атакующей группе, не оставив в живых ни одного из них.

Хашеми вместе с остальными услышал стрельбу в проулке и решил, что осажденные предприняли попытку прорваться.

– У этих псов не получится улизнуть той дорогой, Роберт, – радостно крикнул Хашеми, – они в ловушке! – Со своей позиции он видел, что атака на основное здание захлебывалась. Он нажал кнопку передачи: – Вторая волна – в здание штаба. – В тот же момент мулла и еще одна группа юнцов издали свой боевой клич и бросились через площадь. Армстронг ужаснулся, видя, как Хашеми посылает их в атаку прямо через залитую светом площадь, где они были легкими мишенями для защитников. – Не вмешивайся, Роберт! Клянусь Аллахом, я устал от твоих вмешательств, – холодно сказал ему Хашеми, когда Армстронг сделал несколько предложений по проведению рейда до начала операции. – Оставь свои советы при себе, это внутреннее дело, тебя оно никак не касается!

– Но, Хашеми, не все здания здесь заняты марксистами или противником, там обязательно будут чьи-то семьи, возможно, сотни неви…

– Замолчи, или, клянусь Аллахом, я буду считать это изменой!

– Тогда я останусь здесь. Вернусь и буду вести наблюдение за дворцом.

– Я сказал, что ты примешь участие в этом рейде! Ты думаешь, что вы, британцы, единственные, кто способен справиться с горсткой революционеров? Ты будешь рядом со мной, там, где я смогу тебя видеть. Но сначала отдай мне свой пистолет!

– Но, Хашеми…

– Твой пистолет! Клянусь Пророком, я тебе больше не доверяю. Твой пистолет!

Он отдал ему пистолет, и через некоторое время гнев Хашеми улегся, он как будто расслабился и вспоминал эту стычку со смехом. Но пистолет ему не вернул, и Армстронг ощущал себя голым в ночной темноте, со страхом подозревая, что его каким-то образом предали. Он бросил взгляд на Фазира, вновь заметив это странное выражение в его глазах и то, как беззвучно шевелился рот, в уголках которого блестели капельки слюны.

Бешеный треск автоматных очередей заставил его снова посмотреть на главное здание. Огонь велся из окон верхнего этажа по второй волне наступающих. Многие юноши остались лежать на площади, но некоторые, и мулла вместе с ними, прорвались внутрь, придя на помощь тем «зеленым повязкам», которые еще оставались в живых. Вместе они оттащили тела, мешавшие подниматься по лестнице, и стали пробиваться на следующий этаж. Теперь Хашеми сидел, скорчившись, позади автомобиля на площади, охваченный возбуждением и ощущением своей власти.

– Пошлите еще людей в здание штаба!

Никогда еще ему не доводилось командовать сражением или даже участвовать в бою. Вся его предыдущая работа была тайной, незаметной для окружающих, где в любой операции с каждой стороны было задействовано всего несколько человек; даже с его четверками наемных убийц из «группы четыре» все, что ему когда-либо приходилось делать, это отдавать приказы, находясь в безопасности, и ждать результата, также в безопасности, вдали от места, где раздавались выстрелы и взрывы. За исключением того единственного раза, когда он сам взорвал заминированный автомобиль, который уничтожил его врага из САВАМА, генерала Джахана. Клянусь Аллахом и Пророком, кричал его мозг, вот для этого я и был рожден: для битвы и войны!

– Общее наступление! – рявкнул он в свою рацию, потом поднялся и закричал так громко, как только мог: – Общее наступление!

Люди бросились вперед из ночной тьмы. Гранаты полетели во внутренние дворы и во все окна без разбору. Взрывы и клубящийся дым, непрекращающаяся стрельба, автоматная и винтовочная, новые взрывы, а потом гигантский взрыв в штабе левых, где взлетел на воздух тайный склад с боеприпасами и бензином, снесший верхний этаж здания и большую часть фасада. Волна раскаленного воздуха дернула Хашеми за одежду, швырнула Армстронга на землю, и Мзитрюк, наблюдавший за ними в бинокль, стоя в безопасности на верхнем этаже здания с противоположной штабу левых стороны площади, отчетливо увидел их в свете прожекторов и решил, что лучше момента не будет.

– Давай! – сказал он по-русски.

Снайпер рядом с ним уже поймал мишень в телескопический прицел, положив ствол на раму открытого окна. Тут же его указательный палец переместился за скобу спускового крючка, почувствовал, как палец Мзитрюка лег на спусковой крючок, и начал обратный отсчет, как ему было приказано:

– Три… два… один… огонь! – Мзитрюк нажал на курок. Оба увидели, как разрывная пуля ударила Хашеми в нижнюю часть спины, толкнула его вперед, распластав на машине, за которой он прятался, потом он сполз вниз и вытянулся в грязи.

– Хорошо, – угрюмо пробормотал Мзитрюк, сожалея лишь о том, что его глаза и руки потеряли былую меткость и он не мог расправиться с убийцами сына сам.

– Три… два… один… – Мушка дернулась. Оба русских выругались, увидев, как Армстронг быстро обернулся, мгновение смотрел в их сторону, потом нырнул в просвет между машинами и исчез за одной из них.

– Он у переднего колеса. Деваться ему некуда. Наберись терпения. Стреляй, когда будет можно! – Мзитрюк быстро вышел из комнаты на лестничную площадку, крикнул по-турецки людям, ждавшим внизу: – Пошли! – и бегом вернулся назад.

Уже входя в комнату, он увидел, как снайпер выстрелил.

– Есть, – сказал тот и грязно выругался. Мзитрюк посмотрел вниз в бинокль, но Армстронга не нашел. – Где он?

– За черной машиной. Он на секунду высунул голову из-за переднего колеса, и я его достал.

– Убил?

– Никак нет, товарищ генерал. Я был очень осторожен, как вы приказали.

– Ты уверен?

– Так точно, товарищ генерал. Я попал ему в плечо, возможно в грудь.

Здание штаба теперь яростно пылало, выстрелы из прилегающих зданий доносились все реже, обороняющихся остались лишь отдельные небольшие группки, «зеленые повязки» и полицейские значительно превосходили их численностью, обе стороны, разгоряченные боем, дрались с остервенелым зверством. Варвары, подумал Мзитрюк с презрением, потом посмотрел на распростертое тело Хашеми, которое подергивалось и тряслось, наполовину утонув в джубе. Только не умирай слишком быстро, сука.

– Ты его видишь, англичанина?

– Никак нет, товарищ генерал, но я держу обе стороны машины на прицеле.

В этот момент Мзитрюк увидел, как на площадь въехала разбитая «скорая помощь» и люди с красным крестом на повязках высыпали из нее с носилками и стали собирать раненых. Сражение почти закончилось. Я рад, что приехал сюда сегодня, подумал он; ярость его еще не была утолена. Он решил лично руководить акцией возмездия, едва только ему доставили письмо от Хаким-хана вчера вечером. Небрежно завуалированное «повеление явиться» – вместе с тайным докладом Пахмуди о том, как умер его сын от рук Хашеми и Армстронга, – вызвало у него приступ бешенства.

Так легко было заказать вертолет и приземлиться вчера вечером возле самого Тебриза, так легко подготовить контрудар из засады для двух убийц. Так легко было спланировать этот акт мести, который укрепит его отношения с Пахмуди, устранив его врага Хашеми Фазира и одновременно избавив и моджахедов, и Туде от больших неприятностей в будущем. И Армстронг, этот скользкий агент Эм-ай-6, еще один зажившийся кандидат на устранение, – будь он проклят, этот паскудник, возникший как привидение после всех этих лет.

– Товарищ генерал!

– Да. Я вижу.

Мзитрюк смотрел, как сотрудники Красного Креста положили Хашеми на носилки и понесли к машине. Еще двое прошли за стоявший рядом автомобиль. Перекрестье телескопического прицела последовало за ними. Мзитрюка охватило возбуждение. Снайпер терпеливо ждал. Когда санитары появились вновь, они полунесли, полуволокли между собой Армстронга.

– Я знал, что попал в этого ублюдка, – сказал снайпер.

Дворец хана. 23.04. Бесшумно фосфоресцирующие красные огоньки для полетов в ночное время вспыхнули на панели с огромным количеством приборов. Палец Эрикки нажал на кнопку запуска двигателя. Двигатели заработали, поперхнулись, заработали снова, выжидательно загудели, пока он осторожно двигал панелью сетевых выключателей туда-сюда в ее гнезде. Потом Эрикки толкнул панель на место до упора, и двигатели начали разогреваться по-настоящему.

На внутреннем дворе вполсилы горели фонари. Азадэ и Хаким-хан, плотно закутавшись от холода в теплую одежду, стояли у самого круга вращающихся лопастей, наблюдая за ним. У главных ворот шагах в ста от них два охранника и два полицейских, поставленных Хашеми, тоже смотрели в его сторону, но без всякой настороженности. В темноте вспыхивали кончики их сигарет. Два полицейских повесили свои «Калашниковы» на плечо и подошли поближе.

Снова двигатели заперхали, и Хаким-хан крикнул, пытаясь перекрыть их шум:

– Эрикки, да оставь ты его до утра в покое! – Но Эрикки его не услышал. Хаким отошел подальше от шума в сторону ворот, Азадэ неохотно последовала за ним. Его походка была медленной и неуклюжей, и он выругался, не привыкнув еще к костылям.

– Добрый вечер, ваше высочество, – вежливо приветствовали его полицейские.

– Добрый вечер. Азадэ, – раздраженно обратился к ней Хаким, – у твоего мужа совсем нет терпения, он теряет рассудок! Что с ним такое? Это смешно, пытаться заводить двигатели раз за разом. Да и что толку, даже если он сможет их завести?

– Я не знаю, ваше высочество. – Лицо Азадэ было белым в бледном свете фонарей, и она ощущала сильное беспокойство. – Он… После налета он стал очень странным, с ним очень трудно, трудно понять его. Он пугает меня.

– Неудивительно! Такого и сам дьявол испугается.

– Пожалуйста, простите меня, ваше высочество, – извиняющимся тоном произнесла Азадэ, – но в нормальной обстановке он… он совсем не страшный.

Полицейские вежливо повернулись, чтобы уйти, но Хаким остановил их.

– Вы заметили какие-нибудь изменения в пилоте?

– Он очень зол, ваше высочество. Ходит злой уже несколько часов. Один раз я видел, как он пнул вертолет ногой, но сказать, изменился он или нет, трудно. Я раньше никогда не был с ним рядом. – Капралу было за сорок, и ему не нужны были неприятности. Второй полицейский был моложе и напуган еще больше. Их приказ заключался в том, чтобы смотреть и ждать, пока пилот не уедет на машине или вообще какая-нибудь машина не выедет из дворца, никак не препятствовать отъезду, а немедленно сообщить в управление по рации, которая была установлена в их машине. Оба понимали опасность своего положения – рука хана Горгонов была очень длинной. Оба знали о слугах и телохранителях покойного хана, обвиненных им в измене, которые все еще гнили в полицейских застенках. Но оба при этом знали, что рука внутренней разведки была неотвратимее.

– Скажи ему, чтобы он заглушил их, Азадэ, заглушил двигатели.

– Он раньше никогда не был так… так сердит на меня, а сегодня вечером… – Ее глаза сделались почти косыми от гнева. – Я не думаю, что смогу подчиниться ему.

– Ты ПОДЧИНИШЬСЯ!

После паузы она пробормотала:

– Когда он даже немного рассержен, я ничего не могу с ним поделать.

Полицейские видели ее бледность, и им было жаль ее, но еще больше им было жаль себя: они слышали, что произошло на горном склоне. Да охранит нас Аллах от Человека С Ножом! Каково же ей быть женой такого варвара, который, как всем известно, пил на горе кровь убитых им горцев, который поклоняется лесным духам вопреки законам Аллаха, катается голым по снегу и заставляет ее делать то же самое.

Двигатели закашлялись и начали затихать, и они услышали, как Эрикки заревел от ярости и ударил огромным кулаком по борту кабины, оставив вмятину на алюминиевой поверхности.

– Ваше высочество, с вашего разрешения я пойду спать. Наверное, я приму таблетку снотворного и буду надеяться, что завтра все будет лучше… – Ее слова замерли.

– Да. Снотворное – это хорошая мысль. Очень хорошая. Боюсь, мне придется выпить сразу две, спина болит ужасно, и я теперь без них совсем не могу уснуть. – Хаким добавил со злостью: – Это все он виноват! Если бы не он, меня бы сейчас не мучила боль. – Он повернулся к своему телохранителю. – Приведи ко мне охранников от ворот, я хочу дать им распоряжения. Пошли, Азадэ.

Морщась от боли, он заковылял прочь, Азадэ послушно шла рядом, сердито надувшись. Двигатели вновь завыли. Хаким-хан раздраженно повернулся и рявкнул полицейским:

– Если он не прекратит через пять минут, прикажите ему прекратить моим именем! Пять минут, клянусь Аллахом!

Полицейские проводили его обеспокоенным взглядом, телохранитель с двумя охранниками, стоявшими у ворот, торопливо поднимались следом за ним по мраморным ступеням.

– Если уж ее высочество не может с ним справиться, что мы-то можем сделать? – сказал полицейский постарше.

– Если Аллах нам поможет, двигатели будут работать, пока варвар не останется доволен или пока он сам их не выключит.

Фонари на переднем дворе погасли. Прошло шесть минут, двигатели по-прежнему запускались и глохли.

– Нам лучше подчиниться приказу. – Молодой полицейский очень нервничал. – Хан сказал, пять минут. Мы уже и так опоздали.

– Будь готовь пуститься наутек и не раздражай его без нужды. Сними автомат с предохранителя. – Они опасливо подошли ближе. – Пилот! – Но Эрикки все так же стоял спиной к ним, нагнувшись и наполовину в кабине. Сын собаки! Они были теперь у самых вращающихся лопастей. – Пилот! – громко позвал капрал.

– Он тебя не слышит, как тут вообще можно что-то услыхать? Ты иди вперед, а я тебя прикрою.

Капрал кивнул, поручил свою душу Аллаху и, пригнувшись, шагнул навстречу плотным порывам воздуха.

– Пилот! – Ему пришлось подойти совсем близко и коснуться его. – Пилот! – На этот раз Эрикки повернулся, его лицо было мрачным, и сказал на варварском языке что-то, чего он не понял. С натянутой улыбкой и принужденной вежливостью капрал произнес: – Пожалуйста, ваше превосходительство пилот, мы почли бы за честь, если бы вы остановили двигатели, его высочество хан приказал это. – Он увидел непонимающий взгляд, вспомнил, что Человек С Ножом не говорит ни на одном цивилизованном языке, поэтому повторил сказанное еще раз, говоря громче, медленнее и помогая себе руками. К его огромному облегчению, пилот виновато кивнул, пощелкал какими-то переключателями, и двигатели стали терять обороты, а лопасти замедлили свое вращение.

Хвала Аллаху! Отлично сработано, до чего же ты умен, поздравил себя капрал, довольный результатом.

– Благодарю вас, ваше превосходительство пилот. Благодарю вас. – Очень довольный собой, он с важным видом заглянул в кабину. Он увидел, как пилот делает ему знаки, явно желая доставить ему удовольствие – как ему и следовало бы сделать, клянусь Аллахом, – приглашая его сесть в кресло пилота. Надувшись от гордости, он смотрел, как варвар вежливо наклонился в кабину и принялся двигать разными рукоятками и показывать ему на приборы.

Не в силах сдержать любопытства, молодой полицейский подошел, пригибаясь от лопастей, которые вращались все медленнее и медленнее, к дверце кабины. Он нагнулся, чтобы получше видеть ряды переключателей и приборов, светившихся в темноте.

– Клянусь Аллахом, капрал, вы когда-нибудь видели столько приборов и переключателей? Вы выглядите так, словно родились в этом кресле!

– Я жалею, что я не пилот, – кивнул капрал. – Ду… – Он не договорил, пораженный, и его слова поглотил ослепляющий красный туман, который высосал воздух из его легких и сделал темноту полной.

Эрикки стукнул полицейских головами друг о друга, и они потеряли сознание. Лопасти над головой перестали вращаться. Он огляделся. В темноте – никакого движения, во дворце горят всего несколько окон. Никаких чужих глаз или присутствия, которые он бы почувствовал. Он быстро положил их автоматы за сиденье пилота. Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы отнести оба тела в пассажирский отсек и положить их там, открыть им рты, положить туда снотворные таблетки, которые он украл из шкафчика Азадэ, и вставить кляпы. Секунда на то, чтобы перевести дух, потом он проверил, все ли готово к немедленному взлету. Затем вернулся в салон. Оба мужчины лежали, где он их оставил. Он прислонился к дверце, готовый снова заткнуть им рот, если понадобится. В горле у него пересохло. Лицо покрывали капельки пота. Он подождал. Потом услышал ворчание собак и звяканье цепных поводков. Он бесшумно приготовил «Стен». Патруль из двух вооруженных охранников с доберманами прошел мимо, двигаясь вокруг дворца, но к нему не приблизился. Он смотрел на дворец; его рука уже не была на перевязи.

Трущобы на севере Тебриза. Дребезжащая, цвета мешковины машина «скорой помощи» катила по улочкам, подпрыгивая на многочисленных ухабах. Сзади сидели два медика и стояли трое носилок, на одних в луже крови, воя без остановки, лежал Хашеми, большая часть промежности спереди была вырвана разрывной пулей.

– Во имя Аллаха, дайте ему морфий, – выдохнул Армстронг, превозмогая свою собственную боль. Он бессильно сидел на носилках, привалившись спиной к трясущемуся и подпрыгивающему борту, крепко прижимая хирургическую повязку к пулевому отверстию в верхней части груди, совершенно не думая о крови, вытекавшей из раны на спине и пропитывавшей грубую повязку, которую один из медиков затолкал туда через разорванную шинель. – Дайте ему морфий. Живее! – сказал он им снова, проклиная их на фарси и английском, ненавидя их за их тупость и неуклюжесть – он был все еще в шоке от внезапности ранения, от пули, которая прилетела из ниоткуда. Почему, почему, почему?

– А что я могу сделать, ваше превосходительство? – послышалось из темноты. – Нет у нас никакого морфия. На все воля Аллаха. – Человек включил фонарь, едва не ослепив его, перевел его на Хашеми, потом на третьи носилки. Юноша на них был уже мертв. Армстронг заметил, что они не потрудились даже закрыть ему глаза. Хашеми издал еще один захлебывающийся вопль.

– Выключи фонарь, Исмаил, – попросил второй медик. – Ты что, хочешь, чтобы нас подстрелили?

Исмаил лениво подчинился. Снова оказавшись в темноте, он закурил сигарету, закашлялся и шумно харкнул, прочищая горло, отодвинул в сторону холщовый тент сбоку, чтобы посмотреть, где они.

– Еще несколько минут, да поможет нам Аллах. – Он нагнулся и потряс потерявшего сознание Хашеми за плечо, возвращая его из блаженного бесчувствия в ад яви. – Уже скоро, ваше превосходительство полковник. Погодите умирать, – угодливо сказал он. – Еще несколько минут, и вами займутся специалисты.

Они все подпрыгнули, когда колесо угодило в рытвину. Боль раскаленной волной прокатилась по Армстронгу. Почувствовав через минуту, что машина остановилась, он чуть не заплакал от облегчения. Какие-то люди откинули тент сзади и забрались внутрь. Грубые руки дернули его за ноги, укладывая на носилки, и привязали его к ним ремнями. Сквозь адский туман боли он видел, как носилки с Хашеми вытаскивают из машины в ночную тьму, потом его собственные носилки резко подняли, боль стала невыносимой, и он потерял сознание.

Люди с носилками переступили через джуб и вошли в дверь в глухой высокой стене, попав в грязный коридор, в конце его они спустились по лестнице в большой подвал, освещенный масляными лампами.

– Положите его вон там! – приказал Мзитрюк. Он показал на второй стол. Хашеми уже лежал на первом столе, тоже привязанный к носилкам. Мзитрюк не торопясь осмотрел раны Армстронга, потом – Хашеми; оба они все еще были без сознания. – Хорошо, – сказал он. – Жди меня наверху, Исмаил.

Исмаил стянул с рукава грязную повязку работника Красного Креста и швырнул ее в угол, где валялись остальные.

– Много наших людей стали мучениками в этом доме. Я сомневаюсь, чтобы кто-то выбрался.

– Значит, ты поступил мудро, не пойдя на эту встречу.

Исмаил протопал наверх и присоединился к своим друзьям, которые шумно поздравляли друг друга с успешным захватом вражеского командира и его цепного пса, иностранца. Все они были убежденными мусульманами-марксистами, преданными бойцами, среди них не было ни одного медика.

Мзитрюк подождал, пока останется один, потом достал небольшой перочинный нож и медленно и глубоко вонзил его в Хашеми. Ревущий вопль доставил ему удовольствие. Когда вопль затих, Мзитрюк поднял ведро ледяной воды и плеснул ее в лицо полковнику. Глаза открылись, и боль и ужас в них доставили ему еще большее удовольствие.

– Вы хотели видеть меня, полковник? Вы убили моего сына Федора. Я генерал Петр Олегович Мзитрюк. – Он снова воспользовался перочинным ножом. Лицо Хашеми исказила уродливая гримаса, он взвыл, закричал что-то, давясь словами, пытаясь освободиться от ремней, которыми был привязан к носилкам.

– Это за моего сына… и это за моего сына… и это за моего сына…

У Хашеми было сильное сердце, и он прожил еще несколько минут, умоляя о милосердии, умоляя о смерти, моля Бога Единого о смерти и отмщении. Он умер тяжело.

Мгновение Мзитрюк стоял над ним; его ноздри восставали против жуткой вони. Но ему не пришлось заставлять себя вспоминать, что эти двое сделали с его сыном, опуская его до третьего уровня. Доклад Пахмуди был ясным и подробным.

– Хашеми Фазир, я вернул тебе долг, падаль, – произнес он и плюнул ему в лицо, затем повернулся и замер.

Армстронг очнулся и смотрел на него с носилок в другой стороне подвала. Холодные синие глаза. Бескровное лицо. Отсутствие страха поразило его. Ну, это я скоро поправлю, подумал он и достал перочинный нож. Тут он заметил, что правая рука Армстронга была свободна от ремней, но прежде чем он успел хоть что-то сделать, Армстронг схватил рукой лацкан шинели и поднес кончик, где была спрятана ампула с цианидом, ко рту.

– Не двигайся! – предупредил Армстронг.

Мзитрюк был слишком опытен, чтобы попытаться успеть допрыгнуть до него: расстояние было чересчур велико. В боковом кармане у него лежал пистолет, но он был уверен, что, прежде чем он успеет его достать, Армстронг раздавит капсулу зубами, а те три секунды, которые ему останутся, были совсем, совсем недостаточны для задуманной мести. Ему оставалось надеяться только на то, что боль, которую испытывал Армстронг, заставит его потерять сознание или сосредоточенность. Он оперся спиной на второй стол и выругался.

Когда его привязывали к носилкам в темной машине, Армстронг инстинктивно напрягся, напирая на ремни, пытаясь оставить себе достаточно места, чтобы потом высвободить руку – на случай, если боль станет невыносимой. Вторая ампула была спрятана в воротнике его рубашки. Он дрожал все время, пока Хашеми умирал, благодаря Бога за передышку, которая позволила ему вытащить из-под ремней руку; боль была кошмарной. Но, едва он коснулся ампулы, весь ужас покинул его, и с ним – большая часть боли. Он примирился с собой на пороге смерти, где жизнь становится такой бесконечно высокой и чистой.

– Мы… мы профессионалы, – сказал он. – Мы не убивали твоего… твоего сына. Он был жив, когда полковник Джахан забрал его и отвез к Пахмуди.

– Ложь! – Мзитрюк расслышал слабость в голосе и понял, что ждать ему придется недолго. Он приготовился.

– Почитай официальные… официальные документы… САВАМА наверняка подготовила какие-то… и документы вашего проклятого КГБ.

– Думаешь, я такой дурак, что тебе удастся натравить меня на Пахмуди, пока ты не сдох?

– Почитай отчеты, задай вопросы, ты смог бы докопаться до правды. Вот только вам, ублюдкам, правда никогда не была по душе. Говорю тебе, он был жив, когда САВАМА забрала его.

Уверенность Мзитрюка была поколеблена. Для такого профессионала, как Армстронг, было бы нелепо, находясь на грани смерти – от яда ли, от ножа ли, – тратить время попусту, предлагая провести расследование, в результате которого он не был уверен.

– Где пленки? – спросил Мзитрюк, внимательно наблюдая за ним, видя, как веки начинают подрагивать из-за огромной усталости, вызванной потерей крови. Теперь уже в любую секунду. – Где пленки?

– Пленок не было. По крайней мере… с третьего уровня. – Силы покидали Армстронга. Боль прошла вместе с ощущением времени. С каждой секундой ему требовалось все больше и больше усилий, чтобы не терять концентрацию. Но пленки необходимо было защитить; их копии, слава богу, уже были на пути в Лондон вместе со специальным отчетом. – Твой сын был храбрым и сильным и ничего нам не сказал. Что… что из него… выдавил Пахмуди, я не знаю… это его бандиты… они или ваши собственные мерзавцы. Он был жи… жив, когда ваши забрали его. Пахмуди сам говорил это Хашеми.

Это возможно, с беспокойством подумал Мзитрюк. Эти безродные говнюки в Тегеране развалили Иран, годами неверно толкуя намерения шаха, и пустили насмарку всю работу, которую мы вели там поколениями.

– Я выясню. Клянусь головой моего сына, я выясню, только тебе это не поможет – товарищ!

– У… услуга за… услугу. Это ты прикончил Роджера, Роджера Кросса, а?

Мзитрюк рассмеялся, радуясь возможности поиздеваться над ним и с толком использовать время ожидания.

– Я организовал это, да. И АМГ, помнишь такого? И Талбота, только тут я сказал Пахмуди, чтобы для этой 16/а он использовал эту сволочь Фазира. – Мзитрюк увидел, как холодные синие глаза сузились, и спросил себя, что за ними прячется.

Армстронг рылся в памяти. АМГ? Ах да, Алан Медфорд Грант, 1905 года рождения, главный агент контрразведки. В 1963-м, в качестве тайного осведомителя Иэна Росса, он раскрыл шпиона в Благородном доме. И еще одного в моей специальной службе, который оказался моим лучшим другом.

– Лжец! АМГ разбился на мотоцикле в шестьдесят третьем.

– Ему помогли. У нас 16/а висела по поводу этого предателя чуть ли не больше года, и его жены-японки.

– Он не был женат.

– Вы, ублюдки, ни хрена не знаете. Тоже мне специальная служба! Бараны безмозглые. Она была сотрудницей японской разведки. С ней произошел несчастный случай в том же году в Сиднее.

Армстронг позволил себе слегка улыбнуться. «Авария» с мотоциклом АМГ действительно была подготовлена КНБ, но Эм-ай-6 внесла в нее свою режиссерскую правку. Свидетельство о смерти было подлинным, какого-то другого бедолаги, а Алан Медфорд Грант до сих пор успешно работал, хотя и с другим лицом и под другим прикрытием, которые даже мне не известны. Но жена? Японка? Что это, еще одна дымовая завеса или еще один секрет? Шестеренки внутри шестеренок внутри…

Прошлое звало Армстронга к себе. С усилием он настроил разум на то, что действительно хотел знать, проверить, прав он был или нет, и времени терять больше было нельзя, совсем нельзя.

– Кто четвертый? Кто наш главный предатель?

Вопрос повис в тишине подвала. Мзитрюк вздрогнул, потом улыбнулся, потому что Армстронг подсказал ему, как осуществить свою месть психологически. Он назвал ему имя и увидел шок. И имя пятого человека, даже шестого.

– Эм-ай-6 нашпигована нашими агентами, даже не просто осведомителями, как и Эм-ай-5, большинство профсоюзов – Тед Эверли один из наших, Бродхерст и лорд Грей – помнишь его по Гонконгу? – и не только лейбористы, хотя они наша самая плодородная почва. Имена? – злорадно произнес он, зная, что может говорить, не опасаясь последствий. – Почитай «Кто есть кто»! Руководство банков, Сити, Министерства иностранных дел – Хенли еще один из наших, кстати, и я уже получил копию твоего отчета – до самого кабинета, может быть, даже до Даунинг-стрит. У нас полтысячи собственных профессионалов работают в Великобритании, не считая ваших предателей. – Его смех был жестоким.

– А Смедли-Тейлор?

– О да, и он тоже, и… – Внезапно злорадство Мзитрюка оборвалось, заслонка настороженности с лязгом опустилась на место. – Откуда тебе о нем известно? Если ты знаешь о нем… А?

Армстронг был удовлетворен. Федор Ракоци не солгал. Все имена на пленке уже отосланы, уже в безопасности, Хенли он никогда не доверял, даже Талботу. Он испытывал удовлетворение и грусть, ему было жаль, что он не сможет схватить их лично. Но кто-нибудь их схватит. АМГ схватит.

Его веки затрепетали, рука бессильно соскользнула с лацкана. В то же мгновение Мзитрюк прыгнул вперед, двигаясь с поразительной для человека таких размеров быстротой, и прижал руку коленом к столу, оторвал лацкан прочь, и теперь Армстронг был беспомощен и целиком в его власти.

– Очнись, твою мать! – ликующе выдохнул он, держа перочинный нож наготове. – Откуда ты узнал про Смедли?

Но Армстронг ему не ответил. Смерть пришла тихо.

Мзитрюк был в ярости; сердце стучало, как молот.

– Ладно, этот отчалил, нечего время терять, – вслух пробормотал он. Подлый ублюдок отправился в ад, зная, что был орудием в руках предателей, некоторых из них. Но как он узнал про Смедли-Тейлора? А, черт с ним. А что, если он говорил правду про моего сына? В углу подвала стояла канистра с керосином. Он начал поливать из нее оба тела, чувствуя, как гнев оставляет его. – Исмаил! – крикнул он на лестницу. Выплескав всю канистру, он швырнул ее в угол. Исмаил спустился в подвал вместе с еще одним иранцем. – Вы готовы уходить? – спросил их Мзитрюк.

– Да, с помощью Аллаха.

– И с нашей собственной помощью тоже, – с улыбкой добавил Мзитрюк. Он вытер руки, уставший, но довольный тем, как прошли сегодняшний день и ночь. Теперь осталось только доехать до окраины Тебриза, где стоял его вертолет, совсем недалеко отсюда. Час – меньше – до дачи под Тбилиси и Вертинской. Через несколько недель прибудет молодой щенок Хаким с моим пешкешем, Азадэ, или без него. Если без него, то ему придется раскошелиться. – Поджигайте, – сухо приказал он. – Нам пора.

– Держите, товарищ генерал! – Исмаил весело швырнул ему коробок спичек. – Это ваше право закончить то, что вы начали.

Мзитрюк поймал коробок.

– Хорошо, – сказал он.

Первая спичка не зажглась. Как и вторая. Третья с треском загорелась. Он отступил к лестнице и аккуратно бросил ее на стол с телом. Пламя взметнулось до потолка, облизнув деревянные стропила перекрытий. В этот миг нога Исмаила врезалась ему в спину и швырнула его головой вперед, заставив растянуться во весь рост на краю пламени. В панике Мзитрюк завопил, сбивая огонь с одежды, повернулся и заспешил на почерневших руках и коленях назад к лестнице, на секунду остановился, молотя себя ладонями по меховым отворотам пальто, кашляя и задыхаясь от клубящегося черного дыма и запаха горелого мяса. С огромным усилием ему удалось подняться на ноги. Первая пуля раздробила ему коленную чашечку, он взвыл и отступил назад в огонь. Вторая перебила ему другую ногу, и он рухнул на пол. Бессильно он замолотил руками по языкам пламени; его вопли тонули в нарастающем реве адского огня. В следующую секунду он превратился в факел.

Исмаил со своим спутником отпрыгнули назад и поднялись по лестнице до первой площадки, едва не столкнувшись с остальными, которые бросились вниз. Разинув рот, они уставились на дергающееся тело Мзитрюка; огонь теперь пожирал его ботинки.

– Зачем ты это сделал? – в ужасе спросил один из них.

– Мой брат стал мучеником в том доме, как и твой двоюродный брат.

– На все воля Аллаха, но, Исмаил, это же товарищ генерал? Да охранит нас Аллах, он снабжал нас деньгами, оружием, взрывчаткой – зачем было убивать его?

– А почему бы нет? Разве этот сын собаки не был высокомерным сатанистом, не имеющим понятия о хороших манерах? Он не был даже человеком Книги, – презрительно бросил Исмаил. – Он заслуживал смерти. Разве он не прилетел один, искушая нас? – Иранец плюнул на тело внизу. – Важные люди должны иметь при себе телохранителей.

Языки пламени потянулись к ним. Они торопливо отступили. Огонь охватил деревянную лестницу и быстро распространялся. На улице они все набились в машину, переставшую быть «скорой помощью». Исмаил оглянулся на огонь, метавшийся внутри дома, и громко расхохотался.

– Теперь этот пес горит в аду! Да сгинут все неверные так же быстро.

На дворе перед дворцом. Эрикки стоял прислонившись к 212-му, когда увидел, как свет в окнах хана на втором этаже погас. Осторожно проверив обоих полицейских, которые, наглотавшись снотворного, крепко спали в пассажирском отсеке, он почувствовал себя увереннее. Бесшумно открыв дверцу кабины пилота, он сунул за пояс нож и взял «Стен». Со сноровкой ночного охотника он беззвучно двинулся к дворцу. Охранники у ворот не заметили, как он ушел, – да и с чего бы им наблюдать за ним? Хан дал им четкие указания оставить пилота в покое и не сердить его, сказав, что ему, скорее всего, скоро и так надоест играться со своим вертолетом.

– Если он возьмет машину, не препятствуйте ему. Если полицейские захотят его остановить, это их проблемы.

– Да, ваше высочество, – ответили оба охранника, довольные, что им не придется отвечать за Человека С Ножом.

Эрикки проскользнул в парадную дверь, прошел по тускло освещенному коридору к лестнице, которая вела в северное крыло, изрядно удаленное от покоев хана. Бесшумно поднявшись по лестнице, он двинулся по еще одному коридору. Под дверью их апартаментов горела полоска света. Эрикки без колебаний вошел в переднюю, тихо прикрыв дверь за собой. Пройдя через комнату к двери их спальни, он рывком распахнул ее. К его изумлению, Мина, служанка Азадэ, тоже оказалась внутри. Она стояла на коленях у кровати, где делала массаж Азадэ, которая теперь крепко спала.

– О, прошу прощения, – запинаясь, проговорила она: как и всех остальных слуг, он приводил ее в ужас. – Я не слышала вашего превосходительства, ее высочество просила… просила меня продолжать так долго, как я смогу… смогу делать массаж, потом лечь спать здесь.

Лицо Эрикки было маской, потеки масла на щеках и на повязке, закрывавшей раненое ухо, делали его еще более опасным на вид.

– Азадэ!

– О, вам ее не разбудить, ваше превосходительство, она приняла… она приняла две снотворные таблетки и попросила меня извиниться за нее, если вы…

– Одень ее! – прошипел он.

Мина побледнела.

– Но, ваше превосходительство! – Ее сердце почти остановилось, когда она увидела в его руке нож.

– Быстро одень ее, и если ты издашь хоть звук, я выпущу тебе кишки. За дело! – Он увидел, как она схватилась за спальный халат. – Не это, Мина! Теплую одежду, лыжный костюм… а, клянусь всеми богами, это неважно, что угодно, только быстро! – Он наблюдал за ней, встав между нею и дверью, чтобы она не попробовала улизнуть. На прикроватном столике лежал кукри в ножнах. Судорога пробежала по его телу; он оторвал взгляд от ножа и, убедившись, что Мина делает то, что ей было сказано, взял с туалетного столика сумочку Азадэ. Все ее документы лежали внутри: удостоверение, паспорт, водительские права, свидетельство о рождении – все. Хорошо, подумал он, и благословил про себя Айшу за этот дар, о котором Азадэ рассказала ему перед ужином, благословляя древних богов за тот план, который они подарили ему сегодня утром. Ах, дорогая, неужели ты подумала, что я действительно смогу тебя оставить?

В той же сумочке он нашел мешочек для драгоценностей из мягкого шелка, который показался ему тяжелее, чем обычно. Его глаза широко раскрылись при виде колье и подвесок с изумрудами, бриллиантами и жемчугом, которые оказались внутри. Остатки тех, что пыталась припрятать Наджуд, подумал он, те же самые, которыми Хаким пользовался, когда торговался с горцами и которые я забрал у Баязида. В зеркале он увидел, что Азадэ лежит неподвижно, почти одетая, а Мина, раскрыв рот, смотрит на сокровища в его руке.

– Шевелись! – проскрежетал он ее отражению.

Засада на дороге ниже дворца. Оба человека в стоявшей у дороги машине, и полицейский сержант и водитель, не отрываясь смотрели в сторону дворца в четырех сотнях шагов от них, сержант – в бинокль. Видны были лишь тусклые фонари на здании у ворот, никаких признаков охраны или двух его собственных людей, поставленных туда.

– Поезжай к воротам, – обеспокоенно приказал сержант. – Что-то там не так, клянусь Аллахом! Они или уснули, или мертвы. Поезжай медленно и тихо. – Он нагнулся к чехлу рядом с сиденьем и послал патрон в патронник своей М16. Водитель завел мотор и медленно выехал на дорогу.

Главные ворота. Бабак, охранник, стоял прислонившись спиной к столбу с внутренней стороны массивных чугунных ворот, закрытых и запертых на засов. Второй охранник калачиком свернулся рядом на ворохе мешковины и крепко спал. Сквозь прутья ворот была видна обрамленная снежными сугробами извилистая дорога, которая вела к городу. Позади неработающего фонтана во дворе, в сотне шагов от них, стоял вертолет. Ледяной ветер легонько крутил его лопасти.

Бабак зевнул и принялся притопывать ногами от холода, потом остановился, чтобы помочиться через прутья ворот, рассеянно помахивая струйкой туда-сюда. Некоторое время назад, когда хан отпустил их и они вернулись на свой пост, они обнаружили, что оба полицейских куда-то делись.

– Отправились раздобыть чего-нибудь съестного или дрыхнут в теплом уголке, – сказал он. – Да проклянет Аллах всю полицию.

Он снова зевнул, с нетерпением ожидая наступления рассвета, когда он снимется с дежурства и у него появится несколько часов свободного времени. Оставалось только пропустить машину прямо перед рассветом, потом запереть за ней ворота, и скоро он будет в постели рядом с теплым телом. Он механически поскреб себя в паху, почувствовал, как его член шевельнулся и напрягся. Он лениво откинулся назад, играя с собой, его взгляд скользнул по воротам, проверив, на месте ли тяжелый засов и заперта ли небольшая боковая дверца. Краем глаза он вдруг заметил какое-то движение. Повернул туда голову. Из бокового входа во дворец крадущейся походкой вышел пилот, на плече у него лежал большой длинный тюк, рука уже не висела на перевязи, и он держал в ней автомат. Бабак торопливо застегнул ширинку, скинул автомат с плеча, отступил подальше, чтобы его не заметили. Носком сапога он осторожно ткнул спящего напарника, который беззвучно пробудился.

– Смотри, – прошептал он. – А я-то думал, что пилот все еще сидит в кабине.

Широко раскрыв глаза, они наблюдали, как Эрикки крался в тени дворца, потом бесшумно метнулся через открытое пространство к вертолету.

– Что у него на плече? Что это за сверток?

– Похоже на ковер, на свернутый ковер, – прошептал второй охранник. До них донесся звук открывшейся вдалеке металлической дверцы.

– Но зачем он ему? Клянусь Аллахом, что он там делает?

Света почти не было, но зрение у них было отменное, как и слух.

Они услышали звук приближающейся машины, но их тут же отвлек далекий скрежет отодвигаемой двери в салон вертолета. Они подождали, затаив дыхание, потом увидели, как он сбросил два тюка, похожих по виду на первый, под вертолет, потом нырнул под хвост и появился с их стороны вертолета. Мгновение он стоял неподвижно, глядя в их сторону, но не видя их, потом осторожно открыл дверцу кабины и забрался внутрь вместе с оружием; свернутый ковер оказался на втором сиденье рядом с ним.

Внезапно ожили реактивные двигатели, и оба охранника вздрогнули.

– Да защитит нас Аллах, что нам делать?

Бабак, нервничая, ответил:

– Ничего. Хан сказал нам совершенно ясно: «Оставьте пилота в покое, что бы он ни делал, он опасен». Так ведь и сказал, верно? «Когда пилот возьмет машину перед рассветом, дайте ему уехать». – Теперь ему приходилось говорить громко, чтобы перекричать нарастающий рев двигателей. – Мы ничего не будем делать.

– Но нам не говорили, что он опять будет запускать двигатели, хан этого не говорил, или что он будет тайком выбираться из дворца со свернутыми коврами.

– Ты прав. На все воля Аллаха, но ты прав. – Их тревога возросла. Они не забыли тех охранников, которых старый хан сажал под замок или сек кнутом за неподчинение или промашки, или тех, которых новый хан прогнал прочь.

– Звук у двигателей такой, словно они в полном порядке, тебе не кажется? – Они оба вскинули глаза, увидев, как во дворце вспыхнули окна на втором этаже, в покоях хана, потом резко обернулись, когда полицейская машина, взвизгнув тормозами, остановилась у самых ворот. Из машины выскочил полицейский сержант с карманным фонарем в руке.

– Что тут происходит, клянусь Аллахом! – крикнул он. – Открывайте ворота, клянусь Аллахом! Где мои люди?

Бабак бросился к боковой дверце и отодвинул засов.

В кабине пилота пальцы Эрикки работали с максимальной скоростью; рана в руке мешала ему. Пот струился по его лицу, смешиваясь со струйкой крови, которая сочилась из уха там, где отстала приклеенная пластырем повязка. Дыхание вырывалось из груди короткими толчками, после того как он долго бежал из северного крыла с Азадэ на плече, завернутой в ковер, усыпленной таблетками и беспомощной. Он с проклятиями подгонял стрелки приборов. Эрикки видел свет, зажегшийся в комнатах Хакима, и теперь в окнах появились головы, вглядывавшиеся в темноту. Перед тем как покинуть их с Азадэ апартаменты, он аккуратно оглушил Мину, надеясь, что не причинил ей серьезного вреда, чтобы защитить ее, равно как и себя: ее – от обвинений в пособничестве, себя – от тревоги, которую она могла бы поднять, потом завернул Азадэ в ковер и прицепил кукри себе на пояс.

– Давай! – рычал он стрелкам, потом заметил двух людей в полицейской форме у главных ворот. Вертолет неожиданно ярко осветился в конусе света от карманного фонаря, и его желудок перевернулся. Не думая, он схватил «Стен», просунул ствол в боковое окно и нажал на курок, целясь повыше.

Четверо у ворот, ища укрытия, бросились врассыпную, когда пули зацокали по кирпичной кладке ворот. В панике сержант выронил фонарь, но еще раньше все они успели заметить на земле два обмякших неподвижных тела капрала и его напарника и решили, что они мертвы. Когда автоматная очередь стихла, сержант, пригибаясь, бросился к калитке в воротах, к своей машине и лежавшей там М16.

– Стреляйте, во имя Аллаха! – крикнул полицейский водитель.

В возбуждении Бабак нажал на курок, послав короткую очередь в белый свет. Водитель неосторожно вылез из укрытия, чтобы подобрать фонарь. Из вертолета грянула еще одна очередь, и он отпрыгнул назад.

– Сын проклятого отца…

Все трое пригнулись. Еще одна очередь: пули ударили рядом с фонарем, одна разбила его вдребезги.

Эрикки видел, что его план побега полностью провалился. 212-й сидел на земле беспомощной мишенью. Время у него вышло. Долю секунды он раздумывал, не заглушить ли ему двигатели. Потом с боевым кличем он выпустил в сторону ворот последние патроны из «Стена», дал полный газ и издал еще один первобытный вопль, заставивший похолодеть всех, кто его слышал. Двигатели заревели на полную мощность, визжа от перегрузки, когда он толкнул рычаг вперед и поднял машину в воздух на несколько дюймов; вертолет, высоко задрав хвост, дернулся вперед, скрежеща полозьями о каменные плиты двора, подскочил и поднялся, потом плюхнулся вниз, снова подскочил и на этот раз остался в воздухе, но шел тяжело, готовый обрушиться в любую секунду. У ворот водитель вырвал автомат у охранника, подбежал к столбу, выглянул из-за него, увидел пытающийся подняться вертолет, вскинул автомат к плечу и нажал на курок.

На втором этаже дворца Хаким очумело высунулся из окна спальни, вырванный из глубокого сна всем этим шумом. Его телохранитель Маргол стоял рядом с ним. Они увидели, как 212-й едва не столкнулся с невысокой деревянной постройкой во дворе, сорвав полозьями шасси часть крыши, и тяжело потащился дальше, пьяно раскачиваясь и пытаясь подняться. За стеной стояла полицейская машина, в ее зажженных фарах чернел силуэт сержанта. Хаким видел, как тот прицелился, и всем сердцем пожелал, чтобы пули пролетели мимо.

Эрикки слышал, как пули зачиркали по металлу, моля богов, чтобы они не задели ничего жизненно важного, и с опасным креном начал уходить вбок от наружной стены, чтобы покинуть открытое пространство и найти место, где его прикрыло бы здание дворца. При этом безумном вираже свернутый ковер с Азадэ свалился с сиденья на рычаги управления. На мгновение Эрикки растерялся, потом, собрав всю свою невероятную силу, отпихнул его в сторону. Рана на предплечье открылась.

Теперь он повернул за северное крыло дворца, и вертолет, по-прежнему летевший едва в метре над землей, двинулся к наружной стене в другой стороне поместья, туда, где стояла хижина, где когда-то скрывались Росс и Гуэнг. Шальная пуля пробила дверцу кабины и ударила в приборную панель; осколки стекла брызнули во все стороны.

Когда вертолет исчез из виду, Хаким проковылял через огромную спальню с весело горевшим огнем в камине в коридор и добрался до окна.

– Ты его видишь? – спросил он, тяжело дыша: ходьба давалась ему с большим трудом.

– Да, ваше высочество, – сказал Маргол и возбужденно показал рукой. – Вон он!

212-й был просто сгустком темноты в непроглядной тьме, потом вспыхнули прожекторы на наружной стене, и Хаким увидел, как он еле-еле перевалил через стену и нырнул вниз по ту ее сторону. Через несколько секунд вертолет снова появился над стеной, набирая скорость и высоту. В этот миг в коридор вбежала Айша, истерически крича:

– Ваше высочество, ваше высочество… Азадэ исчезла, пропала… этот дьявол похитил ее, а Мина лежит там без сознания…

Из-за снотворного Хакиму было трудно сосредоточиться, веки были тяжелыми, как чугунные заслонки.

– Что ты такое говоришь?

– Азадэ улетела, ваша сестра улетела, он завернул ее в ковер и похитил, забрал ее с собой… – Айша замолчала, испуганная выражением лица Хакима, пепельно-серым в тусклом свете коридора, с глазами, полуприкрытыми набрякшими веками, – она не знала о снотворном. – Он похитил ее!

– Но это… это невозможно… невоз…

– О, но это так, она похищена, а Мина без сознания.

Хаким, тяжело моргая, смотрел на нее, потом пробормотал, запинаясь:

– Поднимай тревогу, Айша! Если она похищена… клянусь Аллахом, поднимай… поднимай тревогу! Я принял снотворное, и оно… я займусь этим дьяволом завтра, клянусь Аллахом, я не могу сейчас, но пошли кого-нибудь… в полицию… к «зеленым повязкам»… оповестить всех, хан назначил награду за его голову! Маргол, помоги мне вернуться в мою комнату.

Перепуганные слуги и охранники собирались в конце коридора, и Айша в слезах подбежала к ним, рассказывая, что произошло и что приказал хан.

Хаким нащупал спинку кровати и вытянулся на ней, обессиленный.

– Маргол, скажи… скажи охране, пусть арестуют этих дураков у главных ворот. Как они могли позволить такому случиться?

– Они не были начеку, ваше высочество. – Маргол был уверен, что вину свалят на них – кто-то должен был оказаться виноватым, – хотя он сам слышал, как хан приказывал им не трогать пилота. Он отдал приказ охранникам и вернулся. – С вами все в порядке, ваше высочество?

– Да, спасибо. Из комнаты не выходи… разбуди меня на рассвете. Не давай огню в камине погаснуть и разбуди меня на рассвете.

Хаким с благодарностью позволил себе провалиться в сон, который манил его, такой соблазнительный и желанный; его спина больше не беспокоила его, его мысли сосредоточились на Азадэ и на Эрикки. Когда она вышла из маленькой комнаты и оставила его наедине с Эрикки, он позволил своему горю подняться на поверхность:

– Из этой ловушки нет выхода, Эрикки. Мы в ловушке, все мы, ты, Азадэ, я сам. Я все еще не могу поверить, что она отречется от ислама, в то же время я убежден, что она не будет подчиняться ни мне, ни тебе. Я не желаю ей вреда, но у меня нет другого выбора: ее бессмертная душа важнее, чем ее земная жизнь.

– Я мог бы спасти ее душу, Хаким. С твоей помощью.

– Как? – Он еще раньше заметил напряженность в Эрикки, лицо финна сморщилось, глаза смотрели странно.

– Сделав так, что ей не нужно будет губить ее.

– Как?

– Предположим, гипотетически, что этот сумасшедший пилот был не мусульманином, а варваром и настолько любил свою жену, что сделался еще чуть-чуть безумнее, и, вместо того чтобы просто убежать самому, он внезапно оглушает ее, похищает, вывозит из страны против ее воли и отказывается отпустить ее назад. В большинстве стран муж может… имеет право пойти на крайние меры, чтобы удержать жену, даже силой добиться от нее послушания и смирения. Таким образом, она не нарушит своей клятвы, ей не придется отрекаться от ислама, тебе не нужно будет идти на крайние меры, а я сохраню при себе свою женщину.

– Это жульничество, – озадаченно произнес Хаким. – Это обман.

– Вовсе нет, это выдумка, я говорю все это гипотетически, не на самом деле, но гипотетически здесь соблюдены все правила, которым вы поклялись следовать, и никто никогда не поверит, что сестра хана Горгонов добровольно нарушила клятву и отреклась от ислама ради варвара. Никто. Даже сейчас ты не знаешь до конца, пойдет ли она на это, ведь так?

Хаким старался отыскать изъяны. Их нет, ни одного, сказал он себе наконец, пораженный. И это решило бы большинство… да разве это не решило бы всех проблем сразу, если бы случилось? Если Эрикки совершит это без ее ведома и помощи… Похитит ее! Это правда, никто никогда не поверит, что она по своей воле нарушила клятву. Ее похитят! Я осужу этот поступок публично и буду радоваться за нее втайне, если я хочу, чтобы она уехала, а он был жив. Но мне придется смириться с этим, это единственный путь: чтобы спасти ее душу, я должен спасти ему жизнь.

В тишине и покое своей спальни он на секунду открыл глаза. Отблески пламени танцевали на потолке. Эрикки и Азадэ были среди них. Аллах простит меня, подумал он, проваливаясь в сон. Не знаю, увижу ли я ее еще когда-нибудь.

 

ГЛАВА 69

Тегеран. Недалеко от университета. 23.58. В холодной темноте Шахразада стояла в фаланге «зеленых повязок», защищавшей передние ряды множества собравшихся поборников ислама. Они стояли плечом к плечу, скандируя в унисон «Аллаххху акбарррр», – живая стена на пути двух или трех тысяч ревущих левых студентов и агитаторов, приближавшихся к ним по улице. Карманные фонарики и горящие факелы, несколько машин уже пылают, винтовки, пакли, деревянные дубинки. Ее пальцы сжали рукоятку пистолета в кармане, граната лежала наготове в другом.

– Бог велик! – пронзительно выкрикнула она.

Враг быстро приближался, и Шахразаде уже были видны их сжатые кулаки; сутолока поднималась с обеих сторон, крики становились более хриплыми, нервы натягивались до предела, предвкушение столкновения достигло апогея. «Нет Бога, кроме Аллаха…» Теперь их враги были так близко, что она могла разглядеть отдельные лица. Внезапно она осознала, что перед ней не просто масса сатанистов-революционеров; не все, но большинство из них были студентами, молодыми мужчинами и женщинами ее возраста, женщины храбро шли без чадры и выкрикивали лозунги за права женщин, право голоса, за все те разумные, Богом данные, с трудом завоеванные вещи, от которых нельзя было отказаться.

Она перенеслась в головокружительное возбуждение марша женщин, все они в своих лучших нарядах, волосы непокрыты и свободно развеваются, и сами они свободны так же, как их волосы, со свободой и справедливостью для всех в их новой исламской республике, где она, и ее будущий сын, и Томми будут жить счастливо до скончания дней. Но перед ней снова возник размахивающий ножом фанатик, выдирающий это будущее у нее из рук, только это не имело значения, потому что ее Ибрагим остановил его, Ибрагим, студенческий лидер, он оказался рядом, чтобы спасти ее. О, Ибрагим, здесь ли ты сегодня, ведешь их за собой, как вел нас? Здесь ли ты, снова сражающийся за свободу и справедливость и права женщин, или ты стал мучеником в Ковиссе, как и хотел, убив своего злого, двуличного муллу, который убил твоего отца так же, как был убит мой?

Но… но отца убили исламисты, а не левые, озадаченно подумала она. И имам по-прежнему неумолимо выступает за то, чтобы все было как во времена Пророка… И Мешанг… И Томми, которого заставили покинуть семью. И навязанный развод, а за ним навязанный брак с этим отвратительным стариком, и никаких прав!

– Что я здесь делаю? – охнула она среди этого столпотворения. – Я должна быть там, с ними, я должна быть там, с ними, а не здесь… нет, нет, и там тоже нет! А как же мой ребенок, мой будущий сын, здесь опасно для него, и…

Где-то хлопнул выстрел, потом другой, и суматоха стала всеобщей; те, кто был в первых рядах, пытались отступить, те, кто стоял за ними, пытались пробраться вперед и вступить в бой. Вокруг Шахразады возник неуправляемый поток. Она почувствовала, как ее стиснуло и повлекло вперед, ее ноги едва касались мостовой. Женщина рядом с ней вскрикнула и исчезла под ногами. Старик споткнулся и упал, бормоча слова шахады, едва не повалив ее вместе с собой. Чей-то локоть ударил ее в живот, она вскрикнула от боли, и ее страх превратился в животный ужас.

– Томмииии! Спаси меняааааа!.. – пронзительно закричала она.

Шагах в ста впереди Том Локарт был прижат к витрине лавки потоком студентов. Его пальто было разорвано, фуражка исчезла; он был в отчаянии, какого не испытывал еще никогда. Часами он бродил среди студентов, надеясь отыскать ее вопреки всему. Он был уверен, что она сейчас где-то среди них. Куда еще она могла пойти? Конечно же, не на квартиру этого студента, с которым она, по словам Джари, познакомилась, этого Ибрагима или как его там звали, который для нее ничего не значил. Лучше, если она окажется здесь, чем там, в отчаянии думал он. О Господи, дай мне сил найти ее.

Мимо прошли скандирующие женщины, большинство в западной одежде, джинсах, куртках, и тут он ее увидел. Он протолкался к ней, но понял, что снова ошибся, извинился и, работая локтями, вернулся на край тротуара, слыша, как в спину ему полетело несколько проклятий. Потом ему показалось, что он увидел ее на другой стороне улицы, но он опять ошибся. Девушка была в лыжном костюме, похожем на костюм Шахразады, и волосы носила точно так же, и была примерно ее возраста. Но она держала в руках исламско-марксистский лозунг, и он, испытав жгучее разочарование, зло обругал ее, ненавидя ее за ее глупость. Крики с одной и с другой стороны долетали и до него, взвинчивая его, и ему хотелось схватить дубинку и выколотить из них засевшее в них зло.

О Боже, помоги мне найти ее. «Бог ДЕЙСТВИТЕЛЬНО велик», – пробормотал он, и хотя его терзала тревога за нее, он в то же время чувствовал, как сердце его устремляется в небо. Я стал мусульманином, и это все изменило. Теперь они примут меня, я один из них, я совершу хадж в Мекку, я могу молиться в любой мечети, цвет кожи или раса не имеют для Бога никакого значения. Только вера. Я верю в Бога и в то, что Мухаммад был Пророком Бога, я не стану фундаменталистом или шиитом. Я буду ортодоксальным суннитом. Я найду учителя, буду изучать и выучу арабский. И я буду летать на компанию «Иран Ойл» и новый режим, и мы будем счастливы, Шахразада и я…

Где-то рядом раздался выстрел, языки пламени горящей баррикады из автомобильных покрышек взметнулись в небо, когда небольшие группки вопящих студентов бросились на ряды «зеленых повязок», загремели другие выстрелы, и вся улица разом взорвалась, превратившись в водоворот кричащих, толкающихся тел, где слабейших давили под ногами.

В восьмидесяти шагах от него Шахразада кричала, борясь за свою жизнь, орудуя локтями и ногами, толкаясь и пинаясь, пытаясь пробиться к краю тротуара, где было относительно безопасно. Ее чадру сорвали, шаль пропала. Она была в синяках, живот болел от удара. Люди вокруг нее превратились в толпу, нападая на тех, кто противостоял ей, каждый был сам за себя, но толпа связывала их вместе в одного огромного зверя. Сражение велось на все стороны, никто не понимал, где друг, а где враг, кроме мулл и «зеленых повязок», которые кричали, стараясь погасить бунт. С разрывающим уши ревом толпа исламистов застыла на мгновение, потом двинулась вперед. Слабые падали, и их тут же затаптывали. Мужчин, женщин. Вопли, крики, толкотня и сумятица, и все призывали на помощь свой вариант Бога.

Студенты отчаянно пытались сопротивляться, но их смяли. Неумолимо. Многие упали. Ноги топтали их. Остальные ряды распались, началось беспорядочное отступление, и обе стороны перемешались.

Локарт благодаря своему росту и силе пробился к краю тротуара и теперь стоял между двумя машинами, защищенный ими на время. В нескольких шагах он заметил небольшую полускрытую улочку, которая вела к разбитой мечети, где можно было бы обрести убежище. Впереди раздался сильный взрыв – взорвался бензобак машины, – и огонь разлетелся во все стороны. Те, кому повезло, погибли сразу, раненые начали истошно вопить. В свете пламени ему показалось, что впереди на мгновение мелькнула она, потом его накрыла группа убегавших студентов, кулак врезался ему в спину, другие отпихнули его с дороги, и он упал им под ноги.

Шахразада была всего в тридцати шагах, ее волосы были всклокочены, одежда порвана, она все еще была зажата в тисках толпы, ее все еще увлекал с собой этот левиафан, она все так же звала на помощь, но ее никто не слышал, и никому не было до нее никакого дела.

– Томмииии…. помоги мнеееее…

Толпа на мгновение расступилась. Она метнулась в открывшийся проход, протискиваясь к запертым и зарешеченным магазинам и запаркованным машинам. Напор толпы слабел. Руки толкались, освобождая перед собой пространство, чтобы можно было вдохнуть, ладони вытирали с лиц пот и грязь, и люди стали замечать людей вокруг себя.

– Ах ты проклятая коммунистическая шлюха! – закричал человек, возникший у нее на пути, его глаза почти вылезли из орбит от ярости.

– Нет-нет, я мусульманка, – быстро заговорила она, но его руки ухватили ее за куртку – молния была порвана, – одна рука полезла внутрь и сжала ей грудь.

– Блудница! Мусульманские женщины не выставляют себя напоказ, мусульманские женщины ходят в чад…

– Я потеряла ее… ее с меня сорвали! – вскрикнула она.

– Потаскуха! Да проклянет тебя Аллах! Наши женщины носят чадру.

– Я потеряла ее… ее сорвали с меня, – прокричала она снова и попыталась вырваться. – Нет Бога, кроме…

– Шлюха! Блудница! Сатана! – орал он, не слыша ее; им владело безумие, и нежная грудь, которую он стискивал под шелковой рубашкой и сорочкой, распаляла его еще больше. Его пальцы вцепились в шелк и разорвали его, и теперь он сжал ее округлость, другой рукой подтаскивая ближе к себе, чтобы усмирить и придушить ее, если она начнет брыкаться или кричать. Люди вокруг толкали их или старались обойти; трудно было видеть в темноте улицы, освещенной лишь огнем горящих машин и баррикад, и никто толком не знал, что происходит, кроме того, что здесь, в рядах правоверных, кто-то поймал шлюху из левых. «Клянусь Аллахом, она не из левых, я сам слышал, как она славила имама!..» – крикнул кто-то, но его голос перекрыли крики впереди, где вспыхнула еще одна потасовка, и люди стали проталкиваться вперед, на помощь своим, или заработали локтями, очищая себе пространство, чтобы отступить назад, и оставили ее и его вместе.

Она боролась с ним, царапалась, пиналась и кричала, его дыхание и грязные ругательства душили ее. Последним усилием она воззвала к Богу, ударила рукой снизу вверх, промахнулась и вспомнила про свой пистолет. Она нащупала его в кармане куртки, пихнула в него и нажала на курок. Человек взвизгнул – выстрелом ему оторвало почти все гениталии – и рухнул, истошно воя. Вокруг нее внезапно возникла тишина. И свободное пространство. Ее рука появилась из кармана, по-прежнему сжимая пистолет. Мужчина, стоявший рядом с ней, выхватил его у нее.

Она тупо смотрела на нападавшего, который со стонами извивался в грязи.

– Бог велик, – запинаясь проговорила она, потом заметила разорванную рубашку и обнаженную грудь и запахнулась в куртку. Подняв глаза, увидела окружавшую ее ненависть. – Он набросился на меня… Бог велик, Бог велик…

– Она это просто так говорит, она из левых!.. – пронзительно взвизгнула какая-то женщина.

– Посмотрите на ее одежду, она не одна из нас…

Всего в нескольких шагах от них Локарт поднимался из грязи; голова болела, в ушах звенело, он едва мог видеть и слышать. С огромным усилием он выпрямился, потом протолкался вперед к темному провалу улочки и безопасности. Другим в голову пришла та же мысль, и вход в улочку был уже запружен. Потом вперемешку с криками до него донесся ее голос, и он повернулся.

Он увидел ее, прижатую спиной к стене, окруженную толпой, в разорванной одежде, рукав куртки был оторван напрочь, глаза, не видя, смотрели перед собой, рука сжимала гранату. В эту секунду какой-то мужчина двинулся на нее, она выдернула чеку, человек замер, все начали пятиться назад. Локарт прорвался сквозь них, подбежал к ней и схватил гранату, удерживая рычаг на месте.

– Отойдите от нее, – проревел он на фарси и встал перед ней, закрывая ее своим телом. – Она мусульманка, вы, сыновья собаки. Она мусульманка и моя жена, и я мусульманин!

– Ты чужеземец, а она из левых, клянусь Аллахом!

Локарт метнулся к мужчине, и его кулак с гранатой вместо кастета врезался ему в рот, раздробив челюсть.

– Бог велик! – проревел Локарт. Другие подхватили клич, и те, кто не поверил ему, не сделали ничего, опасаясь его, но еще больше опасаясь гранаты. Крепко обняв Шахразаду свободной рукой, наполовину направляя, наполовину поддерживая ее, Локарт двинулся на стоявших впереди с гранатой наготове. – Пожалуйста, дайте нам пройти, Бог велик, мир вам. – Первый ряд расступился, за ним следующий, и он продолжал проталкиваться вперед, бормоча: – Бог велик… Мир вам, – раз за разом, пока они не миновали людской кордон и не пошли по заполненной людьми улочке, скользя в грязи, спотыкаясь о выбоины, то и дело наталкиваясь на людей в темноте. Снаружи мечети в конце улочки горело несколько фонарей. У фонтана он остановился, сломал корку льда и одной рукой зачерпнул воды, чтобы плеснуть себе в лицо; тяжелое гудение продолжало бушевать в его мозгу, не ослабевая.

– Господи Иисусе, – пробормотал он и умылся еще раз.

– О, Томмииии! – тихо вскрикнула Шахразада, голос ее был каким-то далеким и странным, словно был готов вот-вот сорваться. – Откуда ты взялся, откуда, о, я… мне было так страшно, так страшно.

– Мне тоже, – запинаясь, произнес он; слова выговаривались с трудом. – Я искал тебя здесь много часов, милая. – Он прижал ее к себе. – Ты в порядке?

– О да, да. – Ее руки крепко обняли его, лицо зарылось в плече.

Внезапная стрельба и новые крики донеслись со стороны главной улицы. Инстинктивно он еще крепче прижал ее к себе, но почувствовал, что опасности вокруг нет. Только едва различимые в темноте массы людей, проходящие мимо; стрельба отодвигалась все дальше, и гул толпы понемногу затихал.

Наконец мы в безопасности. Нет, пока нет, еще остается граната. Чеки нет, чтобы вставить на место, теперь ее никак не сделать безопасной. Посмотрев поверх ее головы и голов прохожих, он увидел сгоревшее здание рядом с мечетью на другой стороне маленькой площади. Там я смогу от нее избавиться, и никто не пострадает, убеждал он себя, еще не в состоянии мыслить ясно, прижимая Шахразаду к себе и черпая силы в ее объятиях. Людей стало больше, теперь они совсем запрудили узкую улочку. Пока их не станет меньше, избавляться от гранаты на той стороне площади было бы трудно и опасно, поэтому он перешел с Шахразадой ближе к фонтану, где тьма была гуще.

– Не волнуйся, мы просто переждем минутку и двинемся дальше. – Они говорили по-английски, тихо; им столько нужно было рассказать друг другу, столько спросить. – Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Да, о да. Как ты нашел меня? Как? Когда ты вернулся? Как ты нашел меня?

– Я… я прилетел назад сегодня вечером и приехал прямо домой, но тебя уже не было. – Потом у него вырвалось: – Шахразада, я принял ислам.

Она посмотрела на него разинув рот.

– Но… но это же была просто хитрость, хитрость, чтобы они отстали!

– Нет, клянусь тебе! Это действительно так. Клянусь. Я произнес шахаду в присутствии трех свидетелей – Мешанга, Зары и Джари, и я верю. Я действительно верю. Теперь все будет замечательно.

Ее недоверие исчезло, когда она увидела его радость, его голос снова и снова рассказывал ей, что произошло.

– О, как это чудесно, Томми, – сказала она, вне себя от счастья, в то же время совершенно уверенная, что для них ничего не изменится. Мешанга не переделать, подумала она. Мешанг найдет способ разрушить нашу жизнь вне зависимости от того, правоверный Томми или нет. Ничего не изменится, развод останется в силе, новый брак останется в силе. Если только…

Ее страх пропал.

– Томми, мы можем покинуть Тегеран сегодня? Можем мы сегодня убежать отсюда, мой дорогой?

– В этом нет нужды, теперь уже нет. У меня замечательные планы. Я ушел из S-G. Теперь, когда я мусульманин, я могу остаться и работать на «Иран Ойл», неужели ты не понимаешь? – Оба они забыли о проходивших мимо людях, спешивших добраться домой, которых становилось все больше. – Нам не о чем беспокоиться, Шахразада.

Кто-то споткнулся и толкнул их, потом еще один, образовался затор, который вторгался в их маленькое убежище. Шахразада быстро взяла его за руку и потянула за собой в людской поток.

– Пойдем домой, муж, – громко сказала она на просторечном фарси, предупреждая его, крепко сжимая его руку, потом прошептала: – Говори на фарси, – потом сказала чуть громче: – Здесь небезопасно, и дома говорить будет удобнее.

– Да-да, женщина. Лучше пойдем домой. – Идти было лучше и безопаснее, Шахразада была рядом, а завтрашние проблемы завтра и будем решать, сегодня ночью будет ванна, и сон, и еда, и сон, и никаких сновидений или только счастливые.

– Если бы мы захотели тайно уехать сегодня ночью, мы бы смогли? Смогли бы, Томми?

Усталость накатила на него, и он едва не заорал на нее, что неужели она не поняла ни слова из того, что он ей только что сказал? Вместо этого он сдержал свой гнев и просто повторил:

– Нам теперь не нужно никуда убегать.

– Ты совершенно прав, муж мой, как и всегда. Но мы могли бы?

– Да-да, думаю, могли бы, – устало произнес он и рассказал ей как, останавливаясь и снова начиная движение вместе с остальными пешеходами по мере того, как улочка сужалась, с каждой секундой вызывая у них все большую клаустрофобию.

Теперь она лучилась, вполне уверенная, что сумеет убедить его. Завтра они улетят. Завтра утром я соберу свои драгоценности, мы притворимся, что в обед встретимся с Мешангом на базаре, но к тому времени мы с Томми уже будем лететь на юг в его вертолете. Он может летать в странах залива, или в Канаде, или вообще где угодно, можно быть мусульманином и канадцем одновременно безо всяких проблем, мне это сказали в посольстве, когда я туда ходила. И скоро, через месяц или около того, мы вернемся домой в Иран и поселимся здесь навсегда…

Успокоившись, она еще теснее прижалась к нему, спрятавшись в толпе и в темноте, переставшая бояться, уверенная, что их будущее прекрасно. Теперь, когда он стал правоверным, он попадет в рай, Бог велик, Бог велик, и я тоже, и вместе мы, с помощью Аллаха, оставим после себя сыновей и дочерей. А потом, когда мы состаримся, если он умрет первым, на сороковой день я позабочусь о том, чтобы его дух надлежащим образом был помянут, а потом, после этого, я прокляну его более молодую жену или жен и их детей, приведу свои дела в порядок и мирно буду ждать встречи с ним – в назначенный Богом час.

– О, я так люблю тебя, Томми, мне так жаль, что у тебя было столько проблем… проблем из-за меня…

Теперь они выходили из улочки на большую улицу. Здесь толпа была еще гуще, заполнив все тротуары и проезжую часть между машин. Но была какая-то легкость в них всех, мужчинах, женщинах, муллах, «зеленых повязках», молодых и старых: ночь прошла хорошо, и они исполнили Божий труд. «Аллаху акбар!» – крикнул кто-то, и слова эхом прокатились по тысячам глоток. Впереди какой-то нетерпеливый водитель резко дернулся вперед, его машина толкнула нескольких пешеходов, те попадали на других, те, в свою очередь, повалили третьих посреди проклятий и смеха. Шахразада и Локарт оказались среди них, никто не пострадал. Он успел подхватить ее при падении, и, смеясь вместе, они секунду лежали на земле, и он по-прежнему крепко сжимал гранату в руке. Они не услышали ее предупреждающего шипения: сам того не заметив, Локарт при падении ослабил хватку на рычаге, всего на мгновение, но этого оказалось достаточно. Бесконечно долгое время он улыбался ей, а она – ему.

– Бог велик, – сказала она, и он повторил за ней с той же уверенностью. И в этот самый миг они умерли.

 

ГЛАВА 70

Эль-Шаргаз. 06.34. Краешек солнца появился над горизонтом и превратил черную пустыню в багряное море, положив слой прозрачного красного лака на старый портовый город и лодки в заливе. Из громкоговорителей на минаретах послышались голоса муэдзинов, но музыка их голосов не доставила удовольствия ни Гаваллану, ни остальным сотрудникам S-G, торопливо заканчивавшим завтрак на веранде отеля «Оазис».

– Достает все это, Скрэг, правда? – произнес Гаваллан.

– Эт'верно, достает, дружище, – согласился Скрэг. Он, Руди Лутц и Петтикин сидели за одним столиком с Гавалланом, все уставшие и подавленные. Почти полный успех «Шамала» превращался в катастрофу. О Дюбуа и Фаулере по-прежнему никаких известий. Мак-Айвер в Бахрейне еще не выкарабкался окончательно. Том Локарт вернулся в Тегеран, один бог знает, где он сейчас. Никаких вестей об Эрикки и Азадэ. Никто из них практически не спал минувшей ночью. И закат солнца сегодня по-прежнему оставался для них крайним сроком.

С того момента вчера, когда 212-е начали садиться в Эль-Шаргазе, они все помогали разбирать вертолеты, демонтируя несущие винты и хвостовую часть для погрузки в трюмы грузовых «Боингов-747», когда те прибудут, если они прибудут. Вчера вечером Роджер Ньюбери вернулся после встречи с министром иностранных дел во дворце Эль-Шаргаза в скверном настроении:

– Ни черта я не могу поделать, Энди. Министр сказал, что его и шейха попросили лично провести инспекцию аэропорта, попросил новый иранский представитель или посол, который видел в аэропорту восемь или девять чужих 212-х и настаивает, что это и есть их угнанные вертолеты, зарегистрированные в Иране. Министр сказал, что его высочество шейх, разумеется, согласился – как он мог бы отказаться? Инспекция должна состояться на закате дня в присутствии этого посла, меня «сердечно приглашают» в качестве британского представителя для детальной проверки документов, и если хоть один вертолет вызовет подозрения, старина, мало никому не покажется!

Гаваллан провел всю ночь, пытаясь добиться более раннего прибытия зафрахтованных грузовых самолетов или найти им замену из любого международного источника, который только мог найти. Свободных машин не было. Лучшее, что могли сделать его нынешние перевозчики, это «постараться» перенести ожидаемое время прибытия на полдень завтрашнего дня, воскресенья.

– Вот ведь чертова порода, – пробормотал он и налил себе еще кофе. – Когда тебе срочно нужна пара 747-х, их нет, хотя обычно достаточно снять трубку и тут же получить их хоть полсотни.

Петтикин был также встревожен, переживая еще и за Мак-Айвера в бахрейнской больнице.

До полудня не ожидалось никаких дополнительных подробностей о серьезности сердечного приступа у Мак-Айвера.

– Pas problème [32]Нет проблем (фр.).
, – сказал вчера вечером Жан-Люк. – Дженни разрешили находиться в соседней с ним палате в больнице, врач у него – лучший во всем Бахрейне, и я здесь. Я отменил свой утренний рейс домой и подожду, только пришлите мне завтра деньжат, чтобы расплатиться по счетам.

* * *

Петтикин поигрывал своей чашкой с кофе; к завтраку он не притронулся. Весь вчерашний день и прошлую ночь он помогал разбирать вертолеты и готовить их к погрузке, поэтому возможности увидеться с Паулой не было, а сегодня утром она опять улетала в Тегеран, откуда они до сих пор вывозили итальянских граждан, и не вернется по меньшей мере еще два дня. Гаваллан приказал немедленно вывезти всех участников «Шамала» из региона залива до последующих распоряжений.

– Лишняя осторожность не помешает, – сказал он им. – На время всем необходимо исчезнуть отсюда.

Позже Петтикин сказал ему:

– Ты прав, Энди, но как же насчет Тома и Эрикки? Кого-то нам нужно здесь оставить. Я с удовольствием вызовусь добро…

– Ради всех святых, Чарли, кончай ты это, – вспылил Гаваллан. – Думаешь, я за них не переживаю! И за Фаулера и Дюбуа? Мы должны все делать шаг за шагом. Все, чье присутствие здесь необязательно, улетают сегодня до заката, и ты один из них! – Разговор состоялся около часа ночи в управлении компании, когда Петтикин пришел сменить Скота, который с красными глазами все еще дежурил у ВЧ-радиостанции.

Остаток ночи он просидел там. Никаких звонков или сообщений. В пять утра его сменил Ноггер Лейн, и Петтикин пришел сюда завтракать; Гаваллан, Руди и Скраггер уже сидели за столом.

– Получилось что-нибудь с самолетами? Энди?

– Нет, Чарли, завтра в полдень по-прежнему самый ранний вариант, – ответил Гаваллан. – Присаживайся, выпей кофе.

Потом наступил рассвет и раздались крики муэдзинов. Теперь их распевный призыв завершился. Злости на веранде немного поубавилось.

Скраггер налил себе еще одну чашку чая, его желудок все еще не успокоился окончательно. Внезапно новая холодная волна ринулась из живота наверх, и он заторопился в туалет. Спазм миновал быстро, и вышло из него совсем немного, но крови там не было, да и док Натт сказал ему, что на дизентерию это не похоже.

– Просто не нагружай желудок несколько деньков, Скрэг. Завтра у меня будут результаты всех анализов. – Он рассказал Натту о крови в моче и болях в желудке, донимавших его последние несколько дней. Скрывать это – значило бы подвергать непростительной опасности и пассажиров, и вертолет. – А лучше всего будет, если ты несколько дней полежишь здесь в больнице, Скрэг, – посоветовал док Натт.

– Иди к черту, старый хрен! Мне есть чем заняться, и непокоренные вершины ждут.

Вернувшись к столу, он заметил тягостную удрученность, довлевшую над всеми, и ему больно было это видеть, но решения никакого он предложить не мог. Делать было нечего – только ждать. Транзитом отсюда не улететь, потому что тогда им пришлось бы пересекать воздушное пространство Саудовской Аравии, Эмиратов или Омана, а разрешение на это можно было получить только через несколько дней. Он предложил, наполовину в шутку, снова собрать вертолеты, выяснить, когда ближайший британский супертанкер пойдет через Ормуз, подняться всем в воздух и сесть на него.

– …и мы просто уплывем в голубые дали и сойдем где-нибудь в Момбасе или проплывем вокруг Африки прямо в Нигерию.

– Эй, Скрэг, – восхищенно проговорил Восси, – ну ты выдал. Я был бы не против морского круиза. Что вы думаете на этот счет, Энди?

– Нас арестуют и бросят за решетку, прежде чем лопасти успеют сделать первый оборот.

Скраггер сел за стол и махнул рукой, прогоняя муху. Цвет нарождающегося солнца был теперь менее красным, и все надели черные очки, защищая глаза от его сияния.

Гаваллан допил свой кофе.

– Ну, я в управление, вдруг получится сделать что-нибудь. Если понадоблюсь, знаете, где меня искать. Как скоро вы закончите, Руди?

Руди отвечал за подготовку вертолетов к перевозке.

– Начальная задача была подготовить их сегодня к полудню. К полудню и будут готовы. – Он одним глотком допил свой кофе и поднялся. – Пора, meine Kinder! [33]Дети мои (нем.).
– Его слова были встречены стонами и свистом, но большей частью добродушными, несмотря на общую усталость. Все гурьбой двинулись к выходу, где их ждал транспорт.

– Энди, – сказал Скраггер, – я поеду с тобой, если ты не возражаешь.

– Отличная мысль, Скрэг. Чарли, тебе нет смысла ехать с командой Руди, они и так идут с опережением графика. Почему бы тебе тоже не зайти попозже в управление?

Петтикин улыбнулся ему.

– Спасибо. – Паула должна была покинуть отель не раньше десяти часов. Теперь у него будет довольно времени, чтобы повидать ее. Чтобы сказать ей что? – спрашивал он себя, махая Гаваллану и Скраггеру рукой на прощание.

Гаваллан выехал за ворота. Аэропорт все еще был наполовину погружен в сумерки. На нескольких самолетах уже посверкивали навигационные огни, начинали раскручиваться турбины. Эвакуация людей из Ирана оставалась основным приоритетом. Он взглянул на Скраггера, успел заметить болезненную гримасу.

– Ты в порядке?

– Конечно, Энди. Просто желудок чутка взбунтовался. В Новой Гвинее меня тогда здорово прихватило, так что с тех пор я всегда осторожен. Мне бы раздобыть эликсиру доктора Коллиса Брауна, и тогда хоть прямо сейчас за штурвал! – Он говорил о замечательной, очень эффективной настойке, изобретенной доктором Коллисом Брауном, английским военным врачом, для борьбы с дизентерией, от которой во время Крымской войны умирали десятки тысяч солдат. – Шесть капель этой старой магии, и вся хворь из тебя в один миг выскочит, без крови!

– Это ты прав, Скрэг, – рассеянно заметил Гаваллан, гадая, не отказался ли кто, случайно, от зафрахтованных у «Пан Ам» самолетов. – Я никогда не отправляюсь в дорогу без Коллиса… погоди-ка минутку! – Он вдруг просиял. – Мой НЗ! Там же есть немного. Лиз всегда кладет мне его в чемодан. Эликсир Брауна, тигровый бальзам, аспирин, золотой соверен и банку сардин.

– А? Сардин?

– Это если я проголодаюсь. – Гаваллан был рад поговорить, это отвлекало его мысли от нависшей катастрофы. – У нас с Лиз есть общий друг, с которым мы познакомились много лет назад в Гонконге, парень по имени Марлоу, писатель. Он всегда возил с собой банку консервов, неприкосновенный запас на случай голода, а мы с Лиз вечно смеялись над его привычкой. Это стало своего рода символом, который напоминает нам, как нам на самом деле повезло.

– Питер Марлоу? Этот тот, который написал «Чанги», про японский лагерь для военнопленных в Сингапуре?

– Да. Ты его знаешь?

– Нет. Но эту книжку я читал, другие – нет, а эту читал. – Скраггер вдруг вспомнил про то, как сам воевал с японцами, а потом про Касиги и «Иран-Тода». Вчера вечером он обзвонил другие отели, отыскивая Касиги, и в конце концов выяснил, что тот поселился в «Интернешнл», и оставил ему записку, но Касиги ему пока не перезвонил. Наверное, сердится, что я его подвел, сказал он себе, потому что мы не смогли помочь ему с заводом. Черт меня побери! Кажется, что два года прошло после Бендер-Делама и «Иран-Тода», хотя прошла всего пара дней. Все равно, если бы не он, я до сих пор лежал бы прикованный наручниками к этой долбаной койке.

– Жаль, что не у всех у нас есть своя банка сардин, Энди, – сказал он. – Мы действительно забываем, как нам повезло, а? Посмотри, как нам повезло, что мы выбрались из Ленге живыми и невредимыми. А старина Дюк? Скоро будет опять здоров как бык. Доля дюйма, и он был бы мертв, а так – живой. То же самое Скот. А взять «Шамал»? Все ребята выбрались, и все пташки тоже. Эрикки в безопасности. С Маком все будет в порядке, погоди, сам увидишь! Дюбуа и Фаулер. Когда-нибудь случается и такое, но пока что не случилось, насколько нам известно, так что надежда остается. Том? Ну, он сам это для себя выбрал, и он сумеет выпутаться.

Рядом с ирано-турецкой границей. 07.59. Примерно в тысяче километров севернее Азадэ прикрывала ладонью глаза от лучей восходящего солнца. Она заметила, как что-то сверкнуло в долине внизу. Что это, ствол ружья блеснул или лошадиная сбруя? Она положила винтовку на колени, взяла бинокль. Позади нее Эрикки спал глубоким сном, вытянувшись на одеялах в открытом пассажирском отсеке 212-го. Лицо его было бледным, поскольку он потерял много крови, но она полагала, что с ним все будет в порядке. В бинокль она не увидела никакого движения. Местность внизу, поросшая редкими деревьями, зимой оказывалась отрезанной снегами от остального мира. Пустынная. Ни поселений, ни дыма. День был ясным, но холодным; небо – безоблачным, ветер за ночь поутих. Она не торопясь осмотрела долину. В нескольких милях от них она увидела деревню, которую не заметила раньше.

212-й стоял на каменистом плато в суровой горной местности. Вчера ночью, после побега из дворца, Эрикки заблудился, потому что пуля разбила несколько датчиков на приборной доске. Боясь израсходовать весь запас топлива и не в состоянии управлять вертолетом и одновременно с этим остановить кровотечение из раны на предплечье, он решил рискнуть и сел, чтобы дождаться утра. Оказавшись на земле, он достал ковер из кабины и развернул его. Азадэ все еще спала. Он как мог перевязал себе рану, потом опять завернул ее в ковер, чтобы ей было теплее, достал из вертолета винтовку и прислонился к шасси, охраняя ее сон. Но как он ни старался, глаза закрывались сами собой.

Он проснулся внезапно. Небо на востоке слегка порозовело. Азадэ все еще лежала, завернутая в ковер, но теперь пристально смотрела на него оттуда.

– Итак, ты похитил меня! – Тут ее притворная холодность исчезла, и она выбралась из ковра и бросилась в его объятия, целуя и благодаря за такое мудрое решение дилеммы для них троих, произнеся речь, которую подготовила, проснувшись: – Я знаю, что жена мало что может сделать против мужа, Эрикки, почти что ничего. Даже в Иране, где люди цивилизованные, даже здесь жена является практически имуществом, и имам очень ясно обозначил ее обязанности. И в Коране, – добавила она, – в Коране и шариате ее обязанности изложены ох как четко. Я также знаю, что вышла замуж за неверного, и я открыто клянусь, что буду пробовать бежать не реже одного раза в день, чтобы попытаться вернуться и выполнить свою клятву, и хотя я буду испытывать смертельный страх и знать, что каждый раз ты все равно будешь меня ловить и держать меня без денег или бить меня и мне придется выполнять все, что ты мне прикажешь, я буду делать это. – В ее глазах стояли слезы радости. – Спасибо тебе, мой милый, я так боялась…

– А ты бы сделала это? Отреклась от своего Бога?

– Эрикки, о, как я молилась, чтобы Аллах направил тебя.

– Так да или нет?

– Теперь ведь не надо даже думать о немыслимом, не так ли, моя любовь?

– А, – произнес он, сообразив. – Так ты, стало быть, знала? Ты знала, что именно это я и сделаю!

– Я знаю только, что я твоя жена, я люблю тебя и должна слушаться тебя, ты увез меня без моей помощи и против моей воли. Нам больше нет нужды об этом говорить. Прошу тебя.

Он, прищурившись, смотрел на нее сонными глазами, плохо соображая, и не мог понять, как она могла выглядеть такой сильной и с такой легкостью стряхнуть с себя одурманивающее действие снотворного. Сон!

– Азадэ, я должен поспать нормально один час. Извини. Час, или около того, сна мне необходим. Здесь мы должны быть в достаточной безопасности. Ты покараулишь? Думаю, ничего страшного не должно случиться.

– Где мы?

– Все еще в Иране, где-то недалеко от границы. – Он оставил ей заряженную М16, зная, что она хорошо умеет из нее стрелять. – Одна из пуль попала в мой компас.

Она увидела, как он пошатнулся, направляясь к пассажирскому отсеку, набрал там каких-то одеял и лег. Он уснул мгновенно. Ожидая восхода солнца, она думала об их будущем и о прошлом. Остается еще решить проблему Джонни. Больше ничего. Какая странная штука жизнь. Я думала, я тысячу раз закричу, пока лежала замотанной в этот мерзкий ковер, притворяясь, что не могу проснуться. Словно я могла быть настолько глупа, чтобы накачаться снотворным, когда мне, может быть, пришлось бы помогать ему защищаться! Так легко обвести вокруг пальца Мину, и моего дорогого Эрикки, и даже Хакима, уже не моего дорогого: «…ее вечный дух важнее, чем ее бренное тело!» Он бы убил меня. Меня! Свою любимую сестру! Но я перехитрила его.

Она была очень довольна собой и Айшой, которая шепотом рассказала ей о тайных местах для подслушивания, так что, когда она в гневе покинула комнату и оставила Хакима и Эрикки наедине, она поспешила туда, где смогла слышать все, что они говорили. О, Эрикки, я смертельно боялась, что вы с Хакимом не поверите, что я действительно нарушу свою клятву, и так переживала, что подсказки, которые я раскладывала перед тобой весь вечер, не сложатся для тебя в твой идеальный план. Но ты оказался на шаг впереди меня – ты даже подготовил вертолет. О, какой ты умный, какая я умная, какие умные мы оба. Я даже позаботилась о том, чтобы ты захватил мою сумочку и мешочек с украшениями, отнятыми у Наджуд, которые я выклянчила у Хакима, и поэтому мы теперь не только в безопасности, но и богаты, если только нам удастся выбраться из этой забытой Богом страны.

– Бог покинул ее, моя милая, – сказал ей Росс, когда она в последний раз видела его в Тегеране, прямо перед тем, как он ее оставил – она не могла вынести мысли о том, чтобы расстаться с ним не попрощавшись, поэтому пошла к Талботу, чтобы справиться о нем, а потом, через несколько часов, он постучал в ее дверь; в квартире не было никого, кроме них двоих. – Будет лучше всего, если ты уедешь отсюда, Азадэ. Твой любимый Иран снова стал печальным и покинутым. Эта революция ничем не отличается от всех остальных: новая тирания приходит на смену старой. Ваши новые правители насадят свой закон, свой вариант Божьего закона, так же как шах насаждал свой. Ваши аятоллы будут жить и умирать, как живут и умирают папы римские, некоторые из них – хорошими людьми, другие – плохими, третьи – несущими зло. В определенное Богом время мир станет чуть-чуть лучше, зверь внутри человека, которому нужно кусать, рубить, убивать, мучить, пытать, станет чуть-чуть более человечным и чуть-чуть более сдержанным. Одни только люди портят этот прекрасный мир, Азадэ. Главным образом мужчины. Ты знаешь, что я люблю тебя?

– Да. Ты сказал это в деревне. Ты знаешь, что я люблю тебя?

– Да. – Так легко провалиться назад в лоно времени, словно они снова были юными. – Но мы уже не юны, и на мне лежит великая печаль, Азадэ.

– Она пройдет, Джонни, – сказала она, желая, чтобы он был счастлив. – Она пройдет, как пройдут и беды Ирана. Веками у нас бывали ужасные времена, но все они миновали. – Она вспомнила, как они сидели вместе, не касаясь друг друга, но при этом одержимые друг другом. Потом, позже, он улыбнулся, с неповторимой, дьявольской лихостью отдал ей честь и молча вышел.

В долине снова что-то блеснуло. Тревога мигом вернулась к ней. Да, движение меж деревьев, и потом она увидела их.

– Эрикки! – Он мгновенно проснулся. – Вон там, внизу. Два человека верхом. Похожи на горцев. – Она протянула ему бинокль.

– Вижу. – Всадники были вооружены и неторопливой трусцой двигались по дну долины, одетые так, как одеваются люди гор, укрываясь за деревьями и камнями там, где за ними можно было укрыться. Эрикки навел на них бинокль. Время от времени он видел, как они посматривают в их сторону. – Они, наверное, видят вертолет, но я сомневаюсь, что они видят нас.

– Они едут сюда?

Сквозь ноющую боль и усталость он уловил страх в ее голосе.

– Может быть. Вероятно, да. У них уйдет полчаса, чтобы добраться сюда, времени у нас много.

– Они ищут нас. – Ее лицо было белым, она подвинулась ближе к Эрикки. – Хаким, должно быть, всех поднял на ноги.

– Он не станет этого делать. Он помог мне.

– Это когда ты убегал. – Она нервно оглядела их плато, линию деревьев и горы, потом повернулась к двум всадникам. – Как только ты убежал, он стал действовать как хан.

В бинокль Эрикки видел полускрытую деревню рядом с дорогой, где-то на среднем удалении от них. Солнце поблескивало на линиях телефонной связи. Его собственная тревога усилилась.

– Возможно, они просто живут в этой деревне и мы вызвали у них любопытство. Но мы не станем дожидаться, чтобы это выяснить. – Он устало улыбнулся ей. – Ты голодная?

– Да, но это подождет. – Она торопливо начала скатывать ковер, древний, бесценный, один из ее любимых. – Мне больше хочется пить, чем есть.

– Мне тоже, но сейчас я чувствую себя лучше. Сон помог. – Его взгляд окинул горы, сопоставляя то, что он видел, с картой, которая была у него в голове, затем людей далеко внизу. Опасности пока нет, если только рядом нет и других, подумал он и пошел к кабине. Азадэ запихнула ковер в пассажирский отсек и потянула на себя дверь, закрывая ее. В двери оказались пулевые отверстия, которых она не видела раньше. В лесу полыхнул еще один металлический отблеск, гораздо ближе, которого ни один из них не заметил.

У Эрикки болела голова, и он чувствовал слабость. Он надавил на кнопку запуска. Двигатели откликнулись, немедленно и чисто. Он быстро пробежался глазами по приборам. Датчик оборотов разбит, компаса нет, автоматического радиопеленга тоже. Некоторые приборы ему и не нужны, звук двигателей подскажет ему, когда стрелки должны быть на зеленом. Но стрелки уровня топлива застыли на четверти бака. Нет времени проверять их или любые другие повреждения, да и если повреждения есть, что он сможет сделать? Боги, великие и малые, старые и новые, живые и мертвые и еще не родившиеся, будьте сегодня со мной, мне понадобится вся помощь, какую вы можете мне оказать. На глаза ему попался кукри, он смутно помнил, как перед отлетом сунул его в карман сиденья. Без какого-либо осознанного усилия он вытянул руку и коснулся его. Прикосновение обожгло ему пальцы.

Азадэ быстро подошла к кабине, тугие струи воздуха от разгоняющегося винта цеплялись за одежду, обжигая холодом. Она забралась на сиденье и заперла дверцу, отворачивая взгляд от пятен засохшей крови на сиденье и на полу. Ее улыбка погасла, когда она увидела его угрюмую сосредоточенность и отчужденность; его рука почти касалась кукри, но не вполне. Она снова спросила себя, зачем он вообще взял его с собой.

– С тобой все в порядке, Эрикки? – спросила она, но он, казалось, не слышал ее. Иншаллах. Это воля Аллаха, что он жив и я жива, что мы вместе и почти в безопасности. Но теперь именно мне предстоит нести эту ношу и оберегать нашу жизнь от разрушения. Он пока еще не мой Эрикки, ни по виду, ни по духу. Я почти слышу дурные мысли, которые молотом стучат в его голове. Скоро дурное опять возьмет верх над добрым. Да охранит нас Аллах. – Спасибо, Эрикки, – сказала она, принимая головные телефоны с микрофоном, которые он ей протянул, и мысленно готовясь к предстоящей битве.

Он проверил ее ремень безопасности и отрегулировал уровень громкости в ее наушниках.

– Ты меня слышишь хорошо?

– О да, мой дорогой. Спасибо.

Часть его слуха была сосредоточена на звуке двигателей – еще минута-другая, и они смогут взлетать.

– У нас не хватит топлива, чтобы добраться до Ванна, это ближайший аэродром на турецкой территории. Я мог бы полететь на юг в больницу в Резайехе и там заправиться, но это слишком опасно. Я немного пройду на север. Я увидел там деревню и дорогу. Возможно, это трасса Хой – Ван.

– Хорошо, давай поторопимся, Эрикки, мне здесь неспокойно. Тут поблизости есть какие-нибудь аэродромы? Хаким должен будет поставить в известность полицию, а они передадут информацию ВВС. Можем мы взлететь?

– Еще несколько секунд, дорогая, двигатели почти готовы. – Он видел ее тревогу и ее красоту, и снова картина, где она и Джон Росс были вместе, тяжело ввалилась в его сознание. Он вытолкнул ее прочь. – Я думаю, аэродромы будут расположены по всему приграничному сектору. Мы пролетим, сколько сможем, по-моему, у нас достаточно топлива, чтобы пересечь границу. – Он заставил свой голос звучать непринужденно. – Может быть, нам попадется заправочная станция. Как ты думаешь, они обслужат нас по кредитке?

Она нервно рассмеялась и подняла свою сумочку, накрутив длинный ремень на кисть руки.

– Кредитки нам не понадобятся, Эрикки. Мы богаты, очень богаты. Я говорю по-турецки, и если я не сумею вымолить или купить, прямо или за взятку, свободный проезд для нас, то я не из клана Горгонов! Вот только проезд куда? В Стамбул? Тебе давно положен сказочный отпуск, Эрикки. Мы в безопасности только благодаря тебе, ты все сделал, обо всем подумал!

– Нет, Азадэ, это все ты. – Ты и Джон Росс, захотелось крикнуть ему, и он повернулся к приборной панели, чтобы спрятать от нее лицо. Но не будь Росса, Азадэ была бы мертва, а значит, и я был бы мертв, я не могу жить с мыслью о тебе и о нем вместе. Я уверен, что ты лю…

В этот миг он, не веря своим глазам, увидел, как группы всадников, он заметил среди них полицейских, выскочили из леса метрах в четырехстах с обеих сторон от них и галопом понеслись по камням им наперерез. Его уши сказали ему, что двигатели были на зеленом. Его руки тут же дали полный газ. Время замедлилось. Он ползком отрывался от земли, всадники просто не могли не сбить их. Миллион лет на то, чтобы натянуть поводья, прицелиться, выстрелить, любого из дюжины будет достаточно. Полицейский в середине, сержант, он останавливается, вытаскивает свою М16 из седельной кобуры!

Внезапно время на полной скорости вернулось, и Эрикки бросил вертолет в сторону и пустился наутек, петляя туда-сюда, ожидая, что любая секунда станет для них последней, потом они миновали край утеса, и он с ревом нырнул в долину, идя над самыми верхушками деревьев.

– Не стрелять! – закричал сержант возбужденным атакой горцам, которые гарцевали на краю обрыва, целясь и стреляя. – Во имя Аллаха, я же сказал вам, что нам приказано схватить их, спасти ее и покончить с ним, но не убивать ее! – Всадники неохотно подчинились, и когда он подъехал к ним, увидел, что 212-й был уже далеко в долине. Сержант достал из кармана портативную рацию и включил передачу: – Штаб, говорит сержант Зибри. Засада провалилась. Он запустил двигатели до того, как мы вышли на позиции. Но мы выгнали его из его укрытия.

– Куда он направляется?

– Поворачивает на север к дороге из Хоя на Ван.

– Вы видели ее высочество?

– Да. Она выглядела очень напуганной. Передайте хану, что мы разглядели, как он привязал ее к креслу, и было похоже, что похититель еще надел ей петлю на руку. Она… – Сержант возбужденно повысил голос: – Теперь вертолет повернул на восток, держится в двух-трех километрах южнее дороги.

– Хорошо. Отличная работа. Мы сообщим ВВС.

Тегеран. Управление внутренней разведки. 09.54. Наемный убийца Сулиман из «группы четыре» старался, чтобы его пальцы не дрожали, когда он брал телекс из руки полковника САВАМА: «Руководитель службы внутренней разведки полковник Хашеми Фазир погиб вчера ночью, храбро возглавив атаку, в результате которой был разгромлен штаб левых моджахедов, вместе со своим английским советником Армстронгом. Оба тела сгорели при пожаре, когда предатели взорвали здание. Начальник полиции, Тебриз».

Сулиман еще не вполне оправился от страха, вызванного этим неожиданным вызовом, холодея при мысли, что этот чиновник уже обнаружил в сейфе Фазира обличающие документы, касающиеся деятельности «группы четыре», – открытый и пустой сейф стоял за его спиной. Конечно же, хозяин не мог быть настолько неосторожен, чтобы хранить их здесь, в своем кабинете!

– На все воля Аллаха, ваше превосходительство, – произнес он, возвращая полковнику телекс и пряча свою ярость. – На все воля Аллаха. Вы теперь новый начальник внутренней разведки, ваше превосходительство?

– Да. Каковы были твои обязанности?

– Я агент, ваше превосходительство, – ответил Сулиман заискивающе, как и должен был бы делать человек на его месте, не став употреблять прошедшее время. Страх понемногу отпускал его. Если бы эти собаки что-нибудь подозревали, я бы сейчас не сидел здесь, рассуждал он со все возрастающей уверенностью, а вопил под пытками где-нибудь в подвале. Эти бестолковые сыновья собаки не заслуживают того, чтобы жить в мире мужчин. – Полковник приказал мне поселиться в Джалехе и держать глаза и уши открытыми, чтобы выкуривать коммунистов. – Он придал взгляду туповатое выражение, презирая этого напыщенного человека с худым лицом, который теперь восседал за рабочим столом Фазира.

– Как долго ты работаешь агентом?

– Три или четыре года, я точно не помню, ваше превосходительство, в моей карточке, там все сказано. Может, и пять, я не помню. Это должно быть в моей карточке, ваше превосходительство. Около четырех лет, и я усердный работник и готов служить вам всеми своими силами.

– Внутренняя разведка становится подразделением САВАМА. С сего момента ты будешь подчиняться мне. Мне нужны копии твоих докладов с самого начала работы.

– На все воля Аллаха, ваше превосходительство, только я не умею писать, то есть я пишу очень плохо, и его превосходительство Фазир никогда не требовал письменных докладов, – с невинным видом соврал Сулиман. Он молча ждал, нервно шурша подошвами ботинок под столом и изображая полудурка. САВАК или САВАМА – все они лжецы и скорее всего они и подстроили убийство моего хозяина. Да проклянет их всех Аллах – эти псы разрушили план хозяина. Они лишили меня моей работы, которая идеально мне подходила! Идеальной работы с реальными деньгами, реальной властью и реальным будущим. Эти собаки – воры, они украли мое будущее и мою безопасность. Теперь я без работы, никто не укажет мне конкретных врагов Аллаха, которых нужно уничтожить. Ни будущего, ни безопасности, ни защи… Если только!

Если только я не пораскину мозгами и не воспользуюсь своими способностями, чтобы самому все возглавить и продолжить с того места, где остановили моего хозяина!

Сын проклятого отца, а почему бы и нет? На то воля Аллаха, чтобы он умер, а я остался жив, что он был принесен в жертву, а я нет. Почему не создать новые четверки? Я знаю приемы и методы хозяина и часть его плана. Еще лучше, почему бы не проникнуть в его дом и не выпотрошить сейф в подвале, ведь он даже не подозревал, что мне о нем известно. Даже его жена не знает об этом сейфе. Теперь, когда он мертв, это должно быть нетрудно. Да, и лучше всего сделать это сегодня же ночью, добраться до сейфа раньше, чем это сделают эти пожиратели дерьма левой руки. Какие богатства он хранит – должен хранить! Деньги, документы, списки – хозяин любил списки, как собака любит дерьмо. Пусть я сдохну, если сейф не содержит списки других четверок. Разве хозяин не планировал стать современным аль-Саббахом? Почему же не я вместо него? С помощью наемных убийц, настоящих ассасинов, которые уже не боятся смерти и ищут мученичества как своего гарантированного пропуска в рай…

Он едва не рассмеялся вслух. Чтобы скрыть неосторожный звук, он рыгнул.

– Извините, ваше превосходительство, я что-то не очень хорошо себя чувствую, пожалуйста, можно я пой…

– Где полковник Фазир хранил свои бумаги?

– Бумаги, ваше превосходительство? Пусть Аллах даст мне погибнуть вместо вас, ваше превосходительство, откуда же такой человек, как я, может знать про бумаги? Я просто агент, я приходил к нему и докладывал, и он отсылал меня обратно, чаще всего с пинком и проклятием… Будет очень здорово начать наконец-то работать на настоящего человека. – Он ждал со спокойной уверенностью. Та-ак, чего бы полковник теперь хотел от меня? Разумеется, чтобы я отомстил, а это ясно означает убрать Пахмуди, который подстроил его гибель, и этого пса, который набрался наглости сидеть за его столом. Почему бы нет? Но не раньше, чем я выпотрошу сейф. – Пожалуйста, можно я пойду, ваше превосходительство? Живот распирает, мочи нет, у меня там, мне сказали, паразиты живут.

С отвращением полковник поднял глаза от карточки, которая ничего ему не говорила. В сейфе не оказалось никаких документов, только деньги. Чудесный пешкеш для меня, конечно, подумал он, но где же бумаги? Где-то Фазир ведь должен был хранить все эти папки. У себя дома?

– Да, можешь идти, – раздраженно бросил он, – но будешь являться сюда с докладом раз в неделю. Лично ко мне. И не забывай, если ты будешь плохо работать… мы не намерены держать у себя симулянтов.

– Да, ваше превосходительство, обязательно, ваше превосходительство, благодарю вас, ваше превосходительство. Я буду делать все, что смогу, ради Аллаха и имама, только когда мне приходить?

– На следующий день после священного дня, каждую неделю. – Полковник раздраженным взмахом руки отослал его прочь. Сулиман, шаркая ногами, вышел из кабинета и пообещал себе, что ко дню следующего доклада этот полковник перестанет существовать. Сын собаки, почему бы нет? Моя власть уже простирается до Бейрута и Бахрейна.

Бахрейн. 12.50. Почти в тысяче километров прямо на юг Бахрейн купался в солнце и ароматах растений, пляжи были полны отдыхающими, приехавшими сюда на уик-энд, виндсерфингисты наслаждались несильным устойчивым бризом, столики на террасах отелей были заполнены мужчинами и женщинами, одетыми легко и открыто, которые нежились на мягком весеннем солнышке. Одной из них была Сайада Бертолен.

Она сидела в легком летнем сарафане, накинутом поверх бикини, и потягивала лимонный сок – одна. Ее столик стоял под большим зеленым зонтом. Она лениво наблюдала за купающимися и детьми, игравшими на мелководье: один маленький мальчик был копией ее сына. Так хорошо было бы вернуться домой, думала она, снова обнять моего мальчика и, да, да, даже увидеть мужа. Я так долго жила вдали от цивилизации, от хорошей еды и приятных бесед, от хорошего кофе с круассанами и вина, от газет, радио и телевидения, от всех тех замечательных вещей, которые мы принимаем как сами собой разумеющиеся. Хотя про меня этого не скажешь. Я всегда их ценила и всегда работала для того, чтобы жизнь на Ближнем Востоке стала лучше и справедливее. Но теперь? Радость покинула ее.

Теперь я не просто сочувствующий ООП курьер, а тайный агент ливанского христианского ополчения, их израильских хозяев и их повелителей из ЦРУ – слава богу, мне повезло подслушать, как они шептались друг с другом, думая, что я уже ушла, получив от них приказ вернуться в Бейрут. По-прежнему никаких имен пока что, но уже достаточно, чтобы установить, откуда они. Псы! Грязные, мерзкие собаки! Христиане! Предатели Палестины! Я еще должна отомстить за Теймура. Посмею ли я рассказать обо всем мужу, который передаст эту информацию другим членам Совета? Нет, не посмею. Они слишком хорошо осведомлены.

Ее внимание сосредоточилось на море, и она пораженно вздрогнула. Среди виндсерфингистов она вдруг узнала Жан-Люка, который несся в сторону берега, прекрасно балансируя на коварной доске с парусом, элегантно откинувшись всем телом против ветра. В самую последнюю секунду он развернулся к ветру, легко ступил с доски в мелкую воду и дал парусу медленно лечь на воду. Она улыбнулась такому совершенству.

Ах, Жан-Люк, как ты влюблен в себя самого! Но, должна признаться, это было эффектно. Во многих вещах ты великолепен, как повар, как любовник – о да, но только время от времени, в постели тебе недостает разнообразия и желания экспериментировать, столь нужного жителям Ближнего Востока, которые понимают эротику, тогда как ты поглощен одной лишь собственной красотой.

– Я готова признать, что ты прекрасен, – пробормотала она, чувствуя, как приятно увлажняется при этой мысли. В любви ты выше среднего, chéri, но это твой предел. Ты не самый лучший. Самым лучшим был мой первый муж, может быть, потому, что он был первым. Потом – Теймур. Теймур был уникален. Ах, Теймур, я больше не боюсь думать о тебе теперь, когда я не в Тегеране. Там я не могла. Я не забуду тебя и того, что они сделали. Когда-нибудь я отомщу за тебя христианским ополченцам.

Ее глаза наблюдали за Жан-Люком, она спрашивала себя, что он тут делает, обрадованная его присутствием, надеясь, что он увидит ее, не желая сама делать первый шаг и искушать судьбу, но готовая подождать и посмотреть, что судьба приготовила ей. Она взглянула в маленькое зеркальце, добавила блеска на губы, духов за уши. И снова стала ждать. Он пошел по пляжу в сторону отеля. Она притворилась, что внимательно разглядывает себя в своем зеркальце, наблюдая за его отражением, оставив все на волю случая.

– Сайада! Mon Dieu, chérie! Что ты тут делаешь?

Она была надлежащим образом поражена, и в следующий момент он уже целовал ее, и она чувствовала вкус соли и запах крема от солнца и пота и решила про себя, что день сегодня все-таки сложится великолепно.

– Я только что прилетела, chéri. Вчера ночью прибыла из Тегерана, – ответила она, слегка задыхаясь, позволив своему желанию наполнить ее. – Меня поставили в очередь на место на завтрашний рейс «Миддл Истерн» до Бейрута. Но ты-то что тут делаешь, это просто чудо какое-то!

– Чудо и есть, до чего же нам повезло! Но ты не можешь лететь завтра, завтра воскресенье. Завтра мы устроим барбекю, с омарами и устрицами!

Он был бесконечно уверен в себе и очаровательно убедителен, и она подумала: почему бы нет? Бейрут может подождать. Я жду уже так долго, еще один день ничего не изменит.

А он решил: как замечательно все получилось! Этот уик-энд обещал быть сущим кошмаром, но теперь – любовь после обеда, а потом сиеста. Позже я закажу идеальный ужин, потом мы немного потанцуем, затем будем нежно любить друг друга, потом хорошо выспимся, готовые к еще одному идеальному дню в воскресенье.

– Chérie, я в отчаянии, но я должен тебя покинуть примерно на часок, – сказал он с идеальной ноткой грусти. – Мы пообедаем здесь, ты ведь остановилась в отеле? Отлично, я тоже, номер тысяча шестьсот двадцать три. Примерно в половине второго, без четверти два? Не переодевайся, в этом сарафане ты само совершенство. C'est bon? [34]Договорились? (фр.).
– Он нагнулся и поцеловал ее, его ладонь как бы невзначай коснулась ее груди, он почувствовал, как она задрожала, и остался доволен.

Больница. 13.16.

– Доброе утро, доктор Лануар. Капитан Мак-Айвер, добрые вести или дурные? – спросил Жан-Люк по-французски: отец Антуана Лануара был родом из Канн, его мать была бахрейнкой, закончившей Сорбонну дочерью безграмотного рыбака, который до сих пор занимался ловлей рыбы, как делал это всегда, до сих пор жил в своей лачуге, хотя был владельцем нефтяных скважин и мультимиллионером.

– Серединка на половинку.

– И насколько же эта половинка посередине?

Врач сложил пальцы домиком. Он был заслуженным человеком на исходе четвертого десятка, учился в Париже и Лондоне, говорил на трех языках: арабском, французском и английском.

– Несколько дней мы не будем этого знать с достаточной точностью, нам еще предстоит сделать кое-какие анализы. По-настоящему мы узнаем, насколько все хорошо или плохо, когда ему сделают ангиограмму, а это будет через месяц. Пока же могу сказать, что капитан Мак-Айвер реагирует на лечение и не испытывает болей.

– Но с ним все будет в порядке?

– Стенокардия – вещь вполне обычная, как правило. Как я понял со слов его жены, последние несколько месяцев он испытывал ощутимый стресс, а в последние несколько дней стресс еще больше усилился из-за этой вашей затеи, «Шамала», – оно и неудивительно. Какое, впрочем, мужество! Я снимаю шляпу перед ним, вами и всеми, кто принимал участие. В то же время я настоятельно советую представить всем пилотам и членам экипажа отпуск на два или три месяца.

Жан-Люк просиял.

– А можно получить эту рекомендацию в письменном виде? Разумеется, больничный отпуск на три месяца должен быть с полным сохранением зарплаты – и пособий.

– Разумеется. Какую великолепную работу вы все проделали для своей компании, рискуя жизнью, – вы все должны получить вполне заслуженную премию! Это странно, что сердечный приступ не случился больше ни у кого из вас. Два месяца необходимы для восстановления здоровья, Жан-Люк, и вам обязательно нужно будет пройти тщательное медицинское обследование, прежде чем вы вернетесь к полетам.

Жан-Люк озадаченно посмотрел на него.

– Мы все можем ожидать сердечного приступа?

– О нет, нет, вовсе нет. – Лануар улыбнулся. – Но было бы очень разумно пройти тщательное освидетельствование. На всякий случай. Вы знаете, что грудная жаба вызывается внезапным нарушением тока крови? Инсульт – это когда то же самое происходит в мозге. Артерии забиваются, и готово! Иншаллах. Может случиться в любой момент.

– В самом деле? – Жан-Люк не на шутку забеспокоился. Черт подери! Только сердечного приступа мне сейчас не хватало!

– О да, – услужливо продолжал доктор. – Я знавал пациентов на третьем десятке или лет сорока с небольшим, с идеальным кровяным давлением, нормальным уровнем холестерина, с нормальной электрокардиограммой – и вдруг пуфф! – Он экспрессивно взмахнул руками. – Несколько часов, и пуфф!

– Пуфф? Вот так раз – и все? – Жан-Люк встревоженный опустился на стул.

– Сам я не летчик, но полагаю, что пилотирование влечет за собой изрядный стресс, особенно где-нибудь вроде Северного моря. А стресс, вероятно, является самой распространенной причиной стенокардии, когда часть сердца умирает, и…

– Бог мой, у старины Мака что, сердце умерло?! – Жан-Люк был в шоке.

– О нет, только его частичка. Каждый раз, когда возникает приступ стенокардии, каким бы легким он ни был, какая-то часть сердца утрачивается навсегда. Отмирает. – Доктор Лануар улыбнулся. – Разумеется, можно жить еще довольно долго, пока вся живая ткань не закончится.

Mon Dieu, печально подумал Жан-Люк. Мне это совсем не нравится. Северное море? Ведро дерьма. Мне стоит подать заявление на новое назначение еще до того, как я туда приеду!

– Сколько еще Мак пробудет в больнице?

– Четыре-пять дней. Я бы предложил вам не беспокоить его сегодня и прийти завтра, только не утомляйте его. Ему понадобится месяц отпуска, а потом кое-какие дополнительные анализы.

– Какие у него шансы?

– Это Богу решать.

Наверху, на балконе приятной комнаты с видом на голубое море, Дженни дремала в кресле; сегодняшний выпуск лондонской «Таймс», доставленный с ранним рейсом «Британских авиалиний», лежал, раскрытый, у нее на коленях. Мак-Айвер удобно расположился в чистой постели на накрахмаленных простынях. Легкий ветерок залетел с моря, коснулся его и разбудил. Ветер поменялся, подумал он. Снова обычный северо-восточный. Хорошо. Он приподнялся, чтобы был лучше виден залив. Это чуть слышное движение тут же разбудило Дженни. Она сложила газету и встала.

– Как ты себя чувствуешь, любовь моя?

– Прекрасно. Теперь прекрасно. Боли нет. Только небольшая усталость. Слышал вполуха, как ты говорила с врачом, что он сказал?

– Все выглядит неплохо. Приступ был несильный. Тебе нужно будет поберечься несколько дней, потом месяц отдохнуть, затем нужно будет сделать еще анализы – его очень обрадовало то, что ты не куришь и ты очень здоровый, учитывая твой возраст. – Дженни встала у кровати спиной к окну, против света, но он все равно видел ее лицо и прочел на нем правду. – Тебе больше нельзя летать. Как пилоту, – сказала она и улыбнулась.

– Надо же, беда какая, – сухо проговорил он. – Ты с Энди разговаривала?

– Да. Звонила ему вчера вечером и сегодня утром и еще раз позвоню через час или около того. Пока ничего нового по Марку Дюбуа и Фаулеру, но все наши птички целыми и невредимыми доставлены в Эль-Шаргаз, их сейчас разбирают, готовят к отправке на завтра. Энди так гордился тобой. И Скрэг. С ним я тоже говорила сегодня утром.

Тень улыбки.

– Было бы славно повидать старину Скрэга. Ты в порядке?

– О да. – Она коснулась его плеча. – Я так рада, что тебе лучше. Ты меня изрядно перепугал.

– Я и сам себя перепугал, Джен. – Он улыбнулся, протянул ей руку и сказал грубовато: – Благодарствуйте, миссис Мак-Айвер.

Она взяла его руку и поднесла к щеке, потом наклонилась и коснулась губами его губ, согретая бесконечной нежностью, читавшейся на его лице.

– Ты так сильно меня перепугал, – снова повторила она.

Он заметил газету.

– Эта сегодняшняя, Джен?

– Да, дорогой.

– Такое чувство, что годы прошли с тех пор, когда я видел такую в последний раз. Что новенького?

– Все то же самое. – Она сложила газету и небрежно отложила ее в сторону, не желая, чтобы он видел колонку, которую она читала, из опасения, что это его расстроит. «Крах Гонконгской фондовой биржи». Это несомненно ударит по компании «Струанз» и этому ублюдку Линбару, подумала она, но вот коснется ли это S-G и Энди? Дункан тут ничего поделать не может, вот и ладно.

– Забастовки, Калаган разваливают бедную старушку Британию быстрей, чем прежде. Говорят, он может объявить досрочные выборы в этом году, и если он это сделает, у Мэгги Тэтчер будут хорошие шансы на победу. Разве это не замечательно? Чтобы у власти, для разнообразия, встал кто-то разумный.

– Потому что она женщина? – Он ухмыльнулся. – Вот уж действительно пусти лису в курятник. Боже милосердный, женщина премьер-министр! Уж не знаю, как ей вообще удалось подсидеть Хита и стать лидером консерваторов… должно быть, ей исподнее из железа куют! Если бы только эти чертовы либералы не путались под ногами… – Он не договорил, и она увидела, как он перевел взгляд на море, где мимо проплывали несколько парусных лодок – такая красота.

Она тихо села и стала ждать, когда он понемногу задремлет и уснет или захочет поболтать немного – все, что ему захочется. Должно быть, ему действительно лучше, раз он уже напускается на либералов, подумала она озадаченно, отпуская мысли на свободу, глядя на море. Ветер, пахнущий морской солью, шевелил ее волосы. Было приятно просто сидеть, сознавая, что теперь с ним все хорошо, что он «реагирует на лечение. Не волнуйтесь, миссис Мак-Айвер». Легко сказать, трудно сделать.

В нашей жизни произойдет огромная перемена, иначе и быть не может, помимо потери Ирана и всего нашего имущества там, кучи старья, по большей части которого я не буду скучать. Теперь, когда «Шамал» позади – у меня, должно быть, случилось помутнение рассудка, когда я предложила его, но все получилось так хорошо! Теперь большинство наших ребят вне страны и в безопасности – не могу пока думать о Томе, Марке, Фаулере, Эрикки, Азадэ и Шахразаде, да благословит их всех Господь! – вместе с нашими лучшими вертолетами и вместе с нашим лицом, так что мы снова в деле, и наша доля в S-G должна чего-то стоить. Без гроша мы не останемся, и то уже слава богу. Интересно, сколько мы сможем выручить за свои акции? Я полагаю, у нас все-таки есть акции? Но как быть с «крахом фондовой биржи»? Надеюсь, это не обанкротит нас еще раз?

Было б славно иметь немного денег, но мне все равно, лишь бы Дункан поправлялся. Может быть, он уйдет на пенсию, а может быть, нет. На самом деле я бы не хотела, чтобы он уходил с работы, это точно убьет его. Где мы будем жить? Рядом с Абердином? Или под Эдинбургом, рядом с Сарой и Тревором, или Лондоном, рядом с Хэмишем и Кэти? Нет, только не Лондон, там плохо, и нам не следует селиться слишком близко ни к кому из наших детей, не хочу доставлять им беспокойство, хотя было бы так славно иметь возможность заскакивать к ним время от времени, даже сидеть с малышами. Не хочу становиться скучной тещей Тревору или надоедливой свекровью юной Кэти – она такая милая девочка. Эндрю и Кэти, и иногда бывать в замке Авис-ярд, и теперь это Эндрю и Морин и крошка Электра. Я бы не хотела быть одна, не хочу, чтобы Дункан…

Не хочу снова пережить этот ужас, эту стучащую, дребезжащую тьму, где ничего не видно, этот рев двигателей, запах бензина – господи, как они выносят весь этот шум и тряску, час за часом, час за часом – и все это время Дункан ловит ртом воздух, а я не знаю, жив он или мертв, дважды я даже крикнула: «Он умер, он умер», но никто меня не услышал, да и некому было помочь в любом случае: дорогой старина Чарли на полной скорости несся сюда, а второй, этот сержант-иранец, как, бишь, его звали, ах да, Вазари, Вазари, славный, но бесполезный. О боже, это было ужасно, ужасно, и конца этому не было… но теперь все хорошо, и слава богу, что я была там. Дункан поправится. Поправится. Должен поправиться.

Интересно, что сталось с Вазари? Он выглядел таким испуганным, когда полиция увела его. Погодите минутку, Жан-Люк, кажется, говорил, как слышал, будто его собираются выпустить под ответственность Энди как политического беженца, если Энди гарантирует, что увезет его из Бахрейна и даст ему работу.

Проклятая революция! Чертовски обидно, что я не смогла вернуться и забрать некоторые из моих вещей. У меня там была старая сковородка, к которой никогда ничего не прилипало, и бабушкин заварочный чайник, в котором получалась добрая чашка чая даже из этих отвратительных пакетиков и тегеранской воды. Брр! Вода! Скоро уже больше никогда не придется сидеть на корточках и пользоваться водой вместо мягкой бумаги. Брр! В жизни своей больше не сяду на корточки…

– Чему это ты улыбаешься, Джен?

– О, погоди соображу! Ах да, я думала о том, как нам приходилось садиться на корточки, обо всех этих голых задницах над джубами рано поутру с этими их бутылками с водой. Это всегда выглядело так ужасно и одновременно очень забавно. Бедные люди! Нам больше на корточках сидеть не придется, дружок, пришло время для доброй старушки Англии. – Она увидела, как поменялось выражение его глаз, и тревога сразу вернулась к ней. – Это совсем не плохо, Дункан. Возвращаться домой. Я обещаю, это будет совсем не плохо.

После паузы он кивнул, наполовину себе самому.

– Поживем – увидим, Джен. Не будем пока принимать никаких решений. Месяц или два нам вообще не потребуется ни о чем думать. Сначала мне нужно поправиться, а потом мы все решим. Ты не волнуйся, хорошо?

– Теперь я не волнуюсь.

– Вот и ладненько. Не из-за чего переживать. – Его взгляд снова скользнул на море. Я не намерен провести остаток жизни, сражаясь с проклятой британской погодой, это было бы ужасно. Пенсия? Господи, мне нужно будет что-нибудь придумать. Если я перестану работать, я сойду с ума. Может, нам удастся приобрести небольшой домик у моря в Испании или на юге Франции, где можно будет проводить зиму. Чтоб я сдох, если я допущу, чтобы Дженни мерзла, старилась и дряхлела раньше срока – этот ужасный, перенасыщенный солью ветер с Северного моря! Да никогда в жизни, клянусь Господом! Теперь, когда «Шамал» прошел успешно, денег у нас будет больше чем достаточно. Девять из десяти 212-х! Отличный результат! Не буду пока думать о Дюбуа и Фаулере, о Томе, Эрикки, Азадэ и Шахразаде, не могу.

Его тревога вернулась, и вместе с нею он почувствовал укол боли, который встревожил его еще больше и вызвал еще более сильную боль…

– О чем ты думаешь, Дункан?

– О том, что сегодня восхитительный день.

– Да, он и впрямь такой.

– Ты не наберешь мне Энди, Джен?

– Конечно. – Она подняла трубку и набрала номер, зная, что будет лучше, если он какое-то время станет говорить, а не думать. – Алло? О, привет, Скот, как ты там… это Дженни. – Она слушала его некоторое время, потом сказала: – Вот и хорошо. Твой отец там? – Снова пауза, потом: – Нет, просто передай ему, что я звонила по просьбе Дункана. Он чувствует себя хорошо, и ему можно позвонить сюда по добавочному 455… Нет, просто хочет поздороваться. Ты не попросишь Энди набрать его, когда он вернется? Спасибо, Скот… нет, ему на самом деле намного лучше, передай и Чарли тоже. Пока.

Она в задумчивости опустила трубку на место.

– Никаких новостей. Энди уехал в «Интернешнл» вместе со Скрэгом. Они встречаются с этим япошкой… ну, ты знаешь, который из «Иран-Тода»… извини, в лицо я бы его, конечно, так не назвала, но он япошка и есть. Никак не могу им простить то, что они творили во время войны.

Мак-Айвер нахмурился.

– Знаешь, Джен, может быть, нам пора это сделать. Касиги точно помог старине Скрэгу. Вся эта старая песня про «грехи отцов» уже как-то не складывается. Может быть, нам стоит начать новую эру. Именно это у нас сейчас и настает, Джен, нравится нам это или нет. Новая эра, а?

Она увидела его улыбку, и это едва снова не вызвало у нее слезы. Мне нельзя плакать, все будет хорошо, новая эра будет счастливой, и он поправится, должен поправиться – о, Дункан, мне так страшно.

– Вот что я тебе скажу, дружок, – жизнерадостно начала она, – когда ты будешь суперздоров, мы поедем в Японию, в отпуск, и тогда посмотрим.

– По рукам. Мы могли бы даже снова навестить Гонконг. – Он взял ее руку и сжал ее, и оба они поглубже запрятали свой страх за свое будущее, страх друг за друга.

 

ГЛАВА 71

Эль-Шаргаз. Отель «Интернешнл». 13.55. Касиги спешил, петляя между занятыми столиками на безукоризненно обустроенной террасе над плавательным бассейном.

– А, мистер Гаваллан, капитан Скраггер, извините, что так задержался.

– Это не страшно, мистер Касиги, пожалуйста, присаживайтесь.

– Благодарю вас. – Касиги был в легком тропическом костюме и выглядел так, словно ему было не жарко, хотя это не соответствовало действительности. – Прошу прощения, я терпеть не могу опаздывать, но здесь, в заливе, почти невозможно никуда попасть вовремя. Мне пришлось ехать из Дубая, а движение на дорогах… Полагаю, вас можно поздравить. Я слышал, ваш «Шамал» увенчался почти полным успехом.

– Нам еще недостает одного вертолета с двумя членами экипажа, но в целом нам очень повезло, – сказал Гаваллан; ни он, ни Скраггер никакой радости не испытывали. – Не хотите ли отобедать или выпить чего-нибудь? – Обед, который предложил разделить с ними Касиги, был назначен на половину первого. По предварительной договоренности Гаваллан и Скраггер не стали дожидаться его и уже перешли к кофе.

– Бренди с минеральной водой, пожалуйста, большой бокал, и еще одну воду отдельно. От обеда откажусь, спасибо, я не голоден, – из вежливости солгал Касиги, не желая ставить себя в неловкое положение и есть, когда они уже закончили. Он улыбнулся Скраггеру. – Итак! Мне приятно видеть вас живым и здоровым со всеми вашими вертолетами и людьми, благополучно выбравшимися из Ирана.

– Извините, что мне тогда пришлось уклониться от ответов на ваши вопросы, но теперь вы понимаете.

– Когда до меня дошли слухи, сразу все понял, разумеется. Ваше здоровье! – Касиги жадно припал к минеральной воде. – Теперь, когда «Шамал» благополучно закончился и нам не мешает, мистер Гаваллан, возможно, вы поможете мне решить мои проблемы с «Иран-Тода»?

– Я очень бы хотел, конечно, но не могу. Мне искренне жаль, но у нас никак не получится. Это невозможно. Просто невозможно, это должно быть сейчас очевидно.

– Может быть, у нас получится сделать это возможным. – Глаза Касиги смотрели не мигая. – Я слышал, что закат солнца сегодня – это жесткий крайний срок для вывоза ваших вертолетов из страны, иначе они будут арестованы.

Гаваллан сделал неопределенный жест рукой.

– Будем надеяться, что просто еще один слух.

– Один из сотрудников вашего посольства проинформировал нашего посла, что это именно так. Было бы трагедией потерять все ваши вертолеты после такого успеха.

– Это действительно так? Вы уверены? – Гаваллан ощутил внутри себя пустоту.

– Мой посол был уверен. – Касиги приятно улыбнулся. – Предположим, что мне удалось бы продлить этот крайний срок с заката сегодняшнего дня до заката завтрашнего, тогда вы могли бы решить мои проблемы с «Иран-Тода»?

Оба собеседника непонимающе уставились на него.

– Вы можете продлить наш срок, мистер Касиги?

– Я – нет, но нашему послу, возможно, это удалось бы. У меня назначена встреча с ним через час. Я попрошу его. Возможно, он мог бы повлиять на иранского посла, или на шейха, или на них обоих. – Касиги увидел в глазах Гаваллана мгновенный интерес и сделал паузу, будучи слишком опытным рыбаком в западных водах, чтобы не понимать, что рыба клюнула. – Я в долгу перед капитаном Скраггером. Я не забыл, что он спас мне жизнь и бросил все дела, чтобы свозить меня в Бендер-Делам. Друзья не должны забывать о друзьях, не правда ли? На уровне посла… возможно, этого удастся достичь.

Японский посол? Бог мой, это возможно? Сердце Гаваллана забилось быстрее, подстегнутое надеждой, возникшей с совершенно неожиданной стороны.

– Наше посольство ничем не может помочь, человек, с которым я беседовал, абсолютно ясно высказался на этот счет. Я был бы благодарен за любую помощь в этом деле, это несомненно. Вы думаете, он поможет?

– Если бы он захотел, думаю, он бы смог. – Касиги пригубил бренди. – Как и вы можете помочь нам. Мой председатель просил передать вам приветы и упомянул вашего общего друга Иэна Данросса. – Он увидел, что глаза Гаваллана отреагировали на это имя, и добавил: – Они ужинали вместе два дня назад.

– Если я могу помочь… а в чем именно заключаются ваши проблемы? – И в чем подвох, и во что мне это встанет? – думал Гаваллан. И где Иэн? Три раза я пытался связаться с ним и все время неудачно.

– Мне как можно быстрее нужны на заводе «Иран-Тода» три 212-х и два 206-х по контракту на один год. Совершенно необходимо, чтобы завод был достроен, и местный комитет обещал мне полную поддержку – если мы возобновим работы немедленно. Если немедленно не получится, это будет катастрофа.

Вчера вечером главный инженер «Иран-Тода» Ватанабэ прислал ему зашифрованный телекс. «Глава комитета Затаки словно обезумевшая акула из-за побега S-G. Его ультиматум: либо мы немедленно возобновляем строительство – для чего нам необходимы вертолеты, – или будет поднят вопрос о немедленной экспроприации и национализации всего завода, и „все иностранцы здесь понесут наказание за измену“. Час „Ч“ назначен после молитвы на закате в воскресенье, четвертого числа, когда я должен предстать перед комитетом. Прошу указаний».

Срочные телефонные звонки в Осаку и Токио только взбесили Касиги еще больше.

– Ёси, мой дорогой друг, – с уничтожающей вежливостью сказал его родственник и повелитель Хиро Тода, – я провел консультации с синдикатом. Мы все согласились, что нам очень повезло, что ты находишься там, непосредственно на месте. Тебе и карты в руки. Мы совершенно уверены, что ты разрешишь эти проблемы – до того, как уедешь оттуда.

Смысл был кристально прозрачен: решай или можешь не возвращаться.

Остаток ночи он провел, пытаясь отыскать выход из сложившегося положения. Потом, на рассвете, он вспомнил случайно оброненное японским послом замечание о новом иранском после, которое давало ему в руки возможное средство решения проблемы крайнего срока для Гаваллана и своей собственной дилеммы.

– Если говорить совершенно прямо и откровенно, – произнес он и едва не рассмеялся вслух от невозможной глупости этой фразы, столь тем не менее необходимой во всех западных переговорах, – мне нужен план к закату завтрашнего дня и ответы к закату завтрашнего дня.

– Почему именно к этому сроку, позвольте вас спросить?

– Потому что я принял обязательства перед другом, которые я должен соблюсти, что вы, разумеется, поймете, – ответил Касиги. – Поэтому над нами обоими висит крайний срок, один и тот же. – Тут он счел, что нужный момент наступил, и резко подсек, чтобы крючок надежно зацепился. – Если вы поможете мне, я бы всегда был за это благодарен. Разумеется, я сделаю все, что смогу, чтобы убедить нашего посла помочь вам в любом случае.

– Нет никакого смысла предлагать какие-либо из наших машин, их тут же конфискуют. Так же нет смысла предлагать вам 206-е, которые мы оставили в Иране; их, разумеется, тоже можно списать как потери военного времени. S-G полностью ушла из страны, то же самое сделали «Белл», «Герни» и все остальные компании. Вы не могли бы найти японцев, которые умели бы водить вертолеты?

– Нет. У нас нет обученных пилотов. – Пока нет, подумал Касиги, снова приходя в ярость оттого, что у синдиката не хватило прозорливости подготовить для этой работы своих собственных, надежных людей. – Персонал должен быть иностранным. Мой посол мог бы помочь с визами и так далее; вы, разумеется, знаете, что «Иран-Тода» – наш национальный проект, – добавил он, не боясь преувеличить. Он скоро станет им, когда вся информация, которой я располагаю, попадет в нужные руки. – Как насчет французов и немцев?

Гаваллан с усилием оторвался мыслями от того, как уровень посла мог бы привести к безопасности его собственных людей и вертолетов, как он тогда вырвался бы из капкана Линбара и как у него были бы развязаны руки, чтобы разобраться с «Импириал» в Северном море; от гонконгского кризиса, досрочного ухода Линбара с поста тайпэна и внедрения и подготовки Скота, который в будущем этот пост займет.

– Столько удивительных возможностей, – невольно произнес он вслух, потом быстро поправился и целиком сосредоточился на решении проблемы «Иран-Тода». – У этой проблемы две стороны. Во-первых, вертолеты и запчасти: если бы вы смогли открыть аккредитив по нашей обычной месячной ставке, возобновляемый на всем протяжении срока, в течение которого вы будете пользоваться вертолетами – где бы я их ни раздобыл, – с гарантией, что, если иранские власти их конфискуют, вы возьмете на себя все арендные платежи в долларах США за пределами Ирана и возместите владельцам понесенные ими суммарные убытки, я мог бы доставить их на «Иран-Тода» в течение… в течение недели.

Касиги тут же сказал:

– Мы работаем с банком Сумитомо. Я мог бы договориться о встрече с ними здесь сегодня вечером. Это не проблема. Где вы возьмете вертолеты?

– В Германии или Франции. Британские или американские использовать нельзя. То же самое – с пилотами. Франция, вероятно, лучше, потому что она помогла Хомейни. Возможно, мне удастся раздобыть их через моих друзей в «Аэроспасьяль». Как быть со страховкой? Мне будет невозможно получить для вас страховку в Иране. Возможно, я смог бы сделать это из Японии.

– Хорошо. Я бы очень не хотел летать на незастрахованных птичках. Дальше, Скрэг, допустим, мы найдем вертолеты, сколько пилотов и механиков тебе понадобится?

– Ну, Энди, если ты сумеешь их найти, то лучше будет иметь восемь-десять пилотов, с работой по графику, и от десяти до четырнадцати механиков, которые будут базироваться за пределами Ирана, но недалеко.

– Кто будет платить им зарплату, мистер Касиги? В какой валюте и где?

– В любой валюте, какую они пожелают, где угодно и как угодно. Стандартные ставки?

– Думаю, вам придется предложить «премию с учетом проживания в опасной обстановке», принимая во внимание, что творится в Иране.

– Не согласились бы вы организовать все это для меня, мистер Гаваллан, вертолеты и людей, скажем, за десять процентов комиссионных?

– Забудьте про проценты и помните, что наше участие должно держаться в очень большом секрете. Я бы предложил следующее: вся работа на вашем заводе должна управляться – логистика, запчасти, ремонт – из Кувейта или Бахрейна.

– Бахрейн лучше, Энди, – вставил Скраггер.

– Кувейт гораздо ближе, – заметил Касиги.

– Да, – кивнул Скраггер, – и поэтому больше подвержен влиянию из Ирана или риску поддержанных Ираном беспорядков. Эта сторона залива скоро взорвется, я думаю. Слишком много шиитов, которые обычно бедны, слишком много шейхов, являющихся суннитами. В ближайшей ли, в долгосрочной ли перспективе в Бахрейне вы будете в большей безопасности.

– Значит, Бахрейн, – сказал Касиги. – Мистер Гаваллан, могу я воспользоваться услугами капитана Скраггера в течение года для руководства этим предприятием – если оно осуществится – с выплатой вдвое большего оклада, чем его нынешний? – Он увидел, как сузились глаза Скраггера, и спросил себя, не скакнул ли он слишком далеко и слишком быстро, поэтому добавил небрежно: – Если я прошу вас отказаться от своей первой любви, мой друг, будет только справедливо компенсировать вам эту утрату.

– Это очень щедрое предложение, но… ну, я не знаю. Энди?

Гаваллан колебался.

– Это означало бы, что тебе придется уйти из S-G, Скрэг, и перестать летать. Ты не сможешь руководить пятью вертолетами и летать сам. Да и в любом случае тебе нельзя будет возвращаться в Иран ни при каких обстоятельствах, никогда.

Это верно. Бросить летать. Вот и я тоже оказался на перепутье, думал Скраггер. Не пытайся притвориться, что случившееся с Маком несчастье не долбануло тебя по мозгам сильнее, чем всё до этого. И почему я вчера потерял сознание? Док Натт сказал, что это просто переутомление. Чушь собачья, я раньше в жизни не терял сознания, да и вообще, что эти доктора знают? Год в Бахрейне? Это лучше, чем несколько месяцев в Северном море, где придется вечно дрожать перед очередной медкомиссией. Оставить небо? Бог ты мой! Погодите минутку, я мог бы поддерживать себя в форме, летая здесь туда– сюда для развлечения.

– Мне нужно будет подумать, но за предложение спасибо, мистер Касиги.

– А тем временем, мистер Гаваллан, вы могли бы наладить здесь работу в течение первого месяца или около того?

– Да. При некотором везении, в течение недели я смог бы раздобыть достаточно птичек и людей, чтобы вы могли начать, остальное – через неделю-две по возобновляемому трехмесячному контракту. – Гаваллан добавил как мог тактичнее: – Нам бы только в срок уложиться.

Касиги спрятал свое удовлетворение.

– Хорошо. Встретимся здесь в девять? Я приведу господина Умуру, он президент отделения Сумитомо в Персидском заливе, чтобы подготовить аккредитивы в любой удобной для вас форме, мистер Гаваллан.

– Значит, ровно в девять. Возможно, вы могли бы помянуть вашему послу, что, даже если сегодняшний срок на закате пройдет благополучно, мои грузовые самолеты прибудут не раньше полудня завтрашнего дня и я не смогу загрузить их и вылететь отсюда до заката завтрашнего дня.

– Вы сохраните «уровень посла» между нами?

– Разумеется. Даю вам слово. Скрэг?

Касиги слышал, как Скрэг повторил то же самое, и, как всегда, поразился тому, что эти западники могли быть настолько наивны, чтобы полагаться на чье-то «слово» – слово чести, чьей чести, какой чести? Разве не всегда было так, что рассказанный секрет переставал быть секретом и никогда не мог стать им снова? Взять хоть тот же «Шамал», так легко было вывести эту тайну на свет.

– Вероятно, мы могли бы спланировать все таким образом: вопросы финансов и аккредитивов мы урегулируем сегодня вечером; вы займетесь поиском и доставкой вертолетов, запчастей, людей, налаживанием их работы из Бахрейна, организацией складов и всего прочего – все при условии подтверждения продления срока до заката завтрашнего дня. Если вам к тому времени удастся благополучно вывезти свои вертолеты, вы гарантируете, что «Иран-Тода» получит свои вертолеты в течение недели?

– Вы, похоже, очень уверены, что вам удастся устранить сегодняшний крайний срок.

– Моему послу удастся, возможно. Я позвоню и сообщу вам, что он мне скажет, как только выйду от него. Капитан Скраггер, а вы могли бы провести программу подготовки японских пилотов?

– Легко, при условии, что они говорят по-английски и налетают в вертолетах не меньше ста часов. Мне понадобится капитан для тренировочных полетов и… – Скраггер вдруг замолчал. Он неожиданно осознал, что это было бы идеальным решением. – Это отличная идея. Я мог бы быть экзаменатором, принимать у них итоговый экзамен по полетам и, таким образом, при нормальных обстоятельствах сам смог бы летать достаточно. Чудно! – Он просиял. – Вот что я вам скажу, приятель, если Энди сможет все наладить, я согласен. – Он протянул японцу руку. И Касиги пожал ее.

– Спасибо. Отлично! Итак, мистер Гаваллан, рискнем попробовать?

– Почему бы нет? – Гаваллан протянул руку, ощутил стальное пожатие Касиги и в первый раз по-настоящему поверил, что у них, возможно, есть шанс. Касиги умен. Очень. Теперь он запустил стандартную рабочую процедуру современной японской компании: привлечь иностранных спецов, чтобы они обучали японский персонал на месте, или создать рынок в их собственных странах, а потом привезти туда своих людей для обучения. Мы получаем прибыль в краткосрочной перспективе, они получают долгосрочный рынок. Они делают с нами в бизнесе то, что не смогли сделать на войне. Полным ходом. Ну и что? Обмен получается справедливый. И если Касиги и его послу удастся спасти меня от катастрофы, от меня не убудет помочь ему спастись от своей. – Мы рискнем попробовать.

Касиги в первый раз улыбнулся по-настоящему.

– Спасибо. Я позвоню сразу же, как у меня будут новости. – Он встал, сделал полупоклон и ушел.

– Думаешь, у него получится, Энди? – с надеждой спросил Скраггер.

– Если как на духу, то не знаю. – Гаваллан махнул официанту, требуя счет.

– Как ты собираешься решать его проблему со временем?

Гаваллан начал было отвечать, но замолчал. Он заметил Петтикина и Паулу за столиком у бассейна, сидящих голова к голове.

– А я-то думал, что Паула сегодня утром собиралась лететь в Тегеран.

– Так оно и было. Может, рейс отменили или она взяла больняшку, – рассеянно произнес Скраггер, опасаясь остаться без неба.

– Что?

– Это австралийское выражение такое. Если на дворе хороший денек и девчонка вдруг хочет днем поплавать, или заняться любовью, или просто повалять дурака, она звонит в свою контору в обеденный перерыв и говорит, что чувствует себя ужасно. Болеет. Больняшка. – Брови Скраггера взлетели на лоб. – Девчонки там у нас иногда бывают очень покладистые. Эта Паула – другое дело. Чарли, считай, готов, спекся.

Гаваллан читал под зонтом удовольствие, написанное на лицах этой парочки, забывшей обо всем на свете. Помимо тревоги за Дюбуа, Эрикки и остальных, он прочел в утренних газетах о внезапном обвале на фондовом рынке Гонконга: «Многие из крупных компаний, во главе со „Струанз“, „Ротвелл-Горнт“, китайской „Паркон“, потеряли за день тридцать процентов и больше своей стоимости; весь рынок обрушился, и прогнозы пока неутешительные. Заявление, опубликованное тайпэном Линбаром Струаном, в котором говорится, что это всего лишь временное, сезонное явление, вызвало резкую критику со стороны правительства и конкурентов компании. Более сенсационно ориентированная пресса изобилует широко распространившимися слухами о торговле акциями на основе конфиденциальной информации внутри Большой четверки и манипуляциях с „короткими“ продажами с целью обрушить цены на акции с их рекордно высокого уровня». Наверное, поэтому и я не могу дозвониться до Иэна. Он улетел в Гонконг? Чертов Линбар! Его баланс за этот год будет весь красным сверху донизу.

С усилием он включил внутренний тормоз. Он видел, как Петтикин протянул руку и накрыл руку Паулы. Она не отняла ее.

– Думаешь, он решится задать главный вопрос?

– Если не решится, значит, он болван.

– Согласен. – Гаваллан вздохнул и поднялся. – Скрэг, я не буду ждать. Подпиши счет, потом подойди к Чарли и скажи, что мне очень жаль, но он должен встретиться со мной в управлении на часок, потом может отдыхать до конца дня. И разыщи потом Руди и Вилли. Я позвоню Жан-Люку, и мы вместе покумекаем, где и как нам раздобыть все, что нужно Касиги, если он нас не подведет. Ничего им не говори пока, просто скажи, что дело срочное и чтобы держали язык за зубами, никому ни полслова. – Он отошел. Громкое «Эй, мистер Гаваллан!» остановило его. Это был американец Вессон, радостно поднявшийся из-за своего столика и протянувший руку.

– Есть время пропустить бокальчик и посидеть со мной недолго?

– О, здравствуйте, мистер Вессон, спасибо, но… э-э… давайте отложим на попозже, если не возражаете? Я немного тороплюсь.

– Черт, конечно, в любое время. – Вессон ухмыльнулся ему, подался вперед, понизив голос до добродушного заговорщицкого шепота, и Гаваллан впервые заметил у него в левом ухе миниатюрный слуховой аппарат. – Просто хотел сказать, поздравляю, вы, черт подери, показали этим шутникам, как нужно удирать!

– Нам… э-э… нам просто повезло. Извините, нужно бежать. Всего доброго.

– Конечно, до встречи. – Вессон с задумчивым видом взял авторучку со стола и положил в карман. Значит, Касиги собирается попробовать вытащить Гаваллана из петли, подумал он, неторопливо шагая к холлу отеля. Я бы до такого в жизни не додумался. Черт, новый режим ни при каких обстоятельствах не пойдет здесь навстречу. У Касиги голова в облаках, словно он опиума накурился. Бедняга, наверное, совсем с ума сходит. «Иран-Тода» в заднице, и, черт, даже если они смогут начать достраивать его сейчас, потребуются годы, чтобы ввести завод в эксплуатацию, а все знают, что иранский нефтяной вентиль останется закрытым, из-за чего Япония потеряет семьдесят процентов своего импорта энергоносителей; неизбежен еще один скачок мировых цен, новый виток инфляции… Япония – наш единственный союзник на Тихом океане, и этим бедолагам придется ох как несладко.

Господи, теперь, когда база Гаваллана в Ленге закрылась, получается, что все месторождение Сирри под угрозой? Как де Плесси будет работать на Сирри без вертолетной поддержки? Посол, стало быть, вон как? Интересно. И как все это должно сработать? Кто, что и с кем будет делать? И какую часть всего этого мне передать старине Аарону? Все целиком, уж если кто и способен разобраться, как все это увязывается вместе, так это он, старый мошенник.

Он прошел через холл и вышел из отеля к своей машине, не заметив Касиги в одной из телефонных будочек сбоку.

– …я совершенно согласен, Исии-сан, – почтительно говорил Касиги по-японски; его лоб покрывали капельки пота. – Пожалуйста, проинформируйте его превосходительство, мы получим наши вертолеты, пилотов и механиков, я в этом уверен… если вы сумеете устроить все остальное. – Он старался, чтобы его голос звучал ровно, не выдавая его нервного напряжения.

– Ах, в самом деле? Отлично, – сказал Исии из посольства. – Я немедленно доложу его превосходительству. Теперь, что там с иранским послом? Он с вами связался?

Касиги почувствовал, что летит в бездонную пропасть.

– Он разве не принял приглашения?

– Нет, сожалею, пока еще нет, а сейчас уже почти три часа. Очень печально. Пожалуйста, будьте на встрече, как мы договорились. Благодарю вас, Касиги-сан.

– Благодарю вас, Исии-сан, – ответил Касиги, подавляя острое желание завопить во все горло. Он без нажима опустил трубку на место.

В холле с кондиционером он почувствовал себя немного лучше и прошел к стойке портье. Там он забрал оставленные для него послания – два от Хиро Тоды с просьбой позвонить, – поднялся наверх к себе в номер и запер дверь. Там он скомкал записки в руке, швырнул их в унитаз и начал мочиться на них.

– Дорогой тупой кузен Хиро, – сказал он вслух по-японски, – если я спасу твою глупую шею, что мне придется сделать, чтобы спасти свою собственную, – он добавил длинную цепочку грязных ругательств на английском, потому что в японском таковых не было, – твоя семья будет у меня в долгу до восьмого колена за все те проблемы, которые ты мне причиняешь.

Он смыл записки, разделся, принял душ и голым лег на кровать, подставив тело прохладному ветру, желая набраться энергии и восстановить душевное равновесие перед предстоящей встречей.

Случайно оброненное японским послом замечание, с которого началась вся эта схема, было адресовано Роджеру Ньюбери на приеме в британском посольстве пару дней назад. Посол упомянул, что новый иранский посол постоянно стенает по поводу закрытия проекта «Иран-Тода», который обеспечил бы новому исламскому правительству беспрецедентное экономическое влияние во всем регионе залива. «Его зовут Абадани, он имеет университетское образование, степень по экономике, разумеется фундаменталист, но не с пеной у рта. Он довольно молод и не слишком опытен, но профессиональный чиновник, хорошо говорит по-английски и работал в посольстве в Кабуле…»

В тот момент эта информация имела для Касиги очень мало значения. Потом случился «Шамал». Телексы из Тегерана разлетелись по всему заливу, а затем слухи о требовании Абадани провести инспекцию вертолетов Гаваллана, назначенную на сегодняшний вечер, – инспекцию, которая, вне всякого сомнения, установит, что они имели иранскую регистрацию, «…а это, Касиги-сан, создаст международный инцидент, – сказал ему Исии вчера поздно вечером, – поскольку теперь в этом окажутся замешаны и Кувейт, и Саудовская Аравия, и Бахрейн. А этого, уверяю вас, все и каждый постарается избежать, и больше всех – наш шейх».

На рассвете он отправился к Абадани и объяснил ему про Затаки и возобновление строительства, добавив под большим секретом, что японское правительство перестраивает «Иран-Тода» как национальный проект – гарантируя, таким образом, все дальнейшее финансирование, – и что с помощью его превосходительства Абадани он мог бы также начать работы в Бендер-Деламе немедленно.

– Национальный проект? Хвала Аллаху! Если ваше правительство официально поддержит это начинание, это навсегда решит все проблемы с финансами. Хвала Аллаху. Что я могу сделать? Чем помочь? Все что угодно.

– Чтобы немедленно возобновить работы, мне нужны вертолеты и иностранные пилоты и механики. Единственный способ получить все это быстро – это обратиться за помощью к «S-G Хеликоптерз» и мистеру Гавалл…

Абадани взорвался.

Вежливо и внешне благожелательно выслушав длинную тираду о воздушном пиратстве и врагах Ирана, Касиги возобновил свое наступление с другого фланга.

– Вы совершенно правы, ваше превосходительство, но мне пришлось выбирать между риском вызвать ваше неудовольствие, заговорив об этом, и неспособностью исполнить мой долг по отношению к вашей великой стране. Выбор у нас простой: если у меня не будет вертолетов, я не смогу начать работы. Я провел переговоры с «Герни» и остальными, но совершенно безуспешно, и теперь я знаю, что смогу получить их быстро только через этого ужасного человека – разумеется, только на несколько месяцев, чтобы заткнуть дыру, так сказать, пока я со своей стороны не организую подготовку японского персонала. Если я не начну работы немедленно, это подтолкнет Затаки – а я уверяю вас, он и его комитет в Абадане – сами себе закон, – к тому, чтобы выполнить свою угрозу. Это вызовет шок у моего правительства, поставит его в неловкое положение и заставит отложить осуществление общего финансирования национального проекта, и тогда… – Он пожал плечами. – Мое правительство даст распоряжение отказаться от проекта «Иран-Тода» и начнет строительство нефтеперерабатывающего завода где-нибудь в безопасном месте, например в Саудовской Аравии, Кувейте или Ираке.

– Безопасном? Это в Ираке-то? У этих воров? В Саудовской Аравии или Кувейте? Клянусь Аллахом, это всё загнивающие княжества, которые давно созрели для того, чтобы народ сбросил их иго. Опасно пытаться осуществлять долгосрочные проекты с шейхами, очень опасно. Они не соблюдают закон Бога. Иран теперь соблюдает. Иран теперь обрел равновесие. Имам, да ниспошлет ему Аллах мир и покой, спас нас. Он приказал, чтобы нефть текла. Должен быть какой-нибудь другой способ раздобыть вертолеты и пилотов с механиками! Гаваллан и его банда пиратов захватили нашу собственность. Я не могу помочь пиратам бежать. Вы что, хотите, чтобы пираты могли бежать?

– Избави Бог, этого я бы никогда не предложил. Мы, правда, не знаем наверняка, что они пираты, ваше превосходительство. Я слышал, что это просто гнусные слухи, распространяемые врагами Ирана, которые хотят нанести ему еще больший вред. Да и даже если бы это было правдой, сравнили бы вы девять изношенных вертолетов с тремя с лишним миллиардами долларов, которые уже были потрачены, и еще с одним миллиардом долларов, который мое правительство можно будет убедить выделить дополнительно?

– Да. Пиратство есть пиратство, закон есть закон. Шейх согласился на инспекцию, и истина есть истина. Иншаллах.

– Совершенно согласен, ваше превосходительство, но вы знаете, что истина всегда относительна, и перенесение инспекции на завтрашний день послужило бы национальным инте… – Он прикусил губу, чтобы не выругаться, и быстро исправил свой промах: – Интересам имама и вашего исламского государства.

– Истина Аллаха абсолютна.

– Да-да, разумеется, – кивнул Касиги, внешне спокойный, но внутри скрежеща зубами. Как можно вообще иметь дело с этими лунатиками, которые используют свою веру как комбинезон и Бога – всякий раз, когда хотят оборвать очевидную логическую цепочку. Они все безумны, зашорены! Они не понимают, как это понимаем мы, японцы, что нужно быть терпимым к верованиям других народов, и что жизнь есть переход «из ничего в ничто», и рай, ад и Бог – всего лишь опиумное облако, возникшее из свихнувшегося мозга, пока не будет доказано обратное! – Разумеется, вы правы, ваше превосходительство. Но это будут уже не его вертолеты или люди. Мне просто временно нужны его связи. – Он осторожно выжидал, уговаривал, слушал, потом выложил свой главный козырь: – Я уверен, шейх и его министр иностранных дел сочтут огромной услугой, если бы вы отложили инспекцию до завтра, чтобы они могли посетить специальный прием, устраиваемый моим послом сегодня в восемь часов вечера.

– Прием, мистер Касиги?

– Да, все это неожиданно, но ужасно важно… я случайно узнал, что вы приглашены в качестве почетного гостя. – Касиги еще больше понизил голос: – Умоляю вас, не говорите никому, откуда у вас эта информация, но, опять частным образом, я могу сообщить вам, что мое правительство хотело бы заключить долгосрочные контракты на поставку нефти, которые окажутся неимоверно прибыльными для вас, если Иран сможет и впредь снабжать нас нефтью и нефтепродуктами. Для вас это был бы идеальный момент, чтобы…

– Долгосрочные контракты? Я согласен, что контракты, заключенные шахом, никуда не годятся, они носят односторонний характер и должны быть аннулированы. Но мы ценим Японию как торгового партнера. Япония никогда не пыталась эксплуатировать нас. Я уверен, ваш посол не стал бы возражать против того, чтобы отложить прием на час и провести его после инспекции. Шейх, министр иностранных дел, Ньюбери и я могли бы прибыть туда прямо из аэропорта.

Касиги не был уверен, насколько далеко он осмелится зайти. Но, мистер Недоразумение Вместо Посла, думал он, если вы не отложите свою инспекцию, моя месть настигнет вас, потому что тогда вы заставите меня совершить единственный грех, который мы признаем как таковой: потерпеть неудачу.

– Это большое счастье, что Иран так хорошо здесь представлен.

– Я безусловно приду на прием, мистер Касиги, после инспекции.

И тут Касиги со всем требуемым изяществом выложил на стол свою последнюю карту:

– У меня есть чувство, ваше превосходительство, что вас скоро лично пригласят в мою страну для встречи с самыми высокопоставленными, самыми высокопоставленными ее руководителями – ибо вы, разумеется, понимаете, насколько жизненно важно ваше исламское государство для Японии, – и посещения предприятий, которые представляли бы ценность для Ирана.

– Нам… нам, безусловно, нужны искренние друзья, – сказал Абадани.

Касиги внимательно наблюдал за ним и не увидел никакой реакции, все те же безжалостные глаза и непреклонность.

– В эти трудные времена крайне важно проявлять заботу о друзьях, не так ли? Никогда не знаешь, когда беда может поразить тебя, кем бы ты ни был. Не правда ли?

– Это все в руках Бога. Только Его. – Последовала долгая пауза, затем Абадани произнес: – На все воля Аллаха. Я подумаю над вашими словами.

Теперь, когда он был один в своей комнате, Касиги стало очень страшно. Нужно заботиться только о себе самом. Каким бы мудрым или осторожным ты ни был, ты никогда не знаешь, когда беда нанесет свой удар. Если боги и существуют, они существуют только затем, чтобы мучить нас.

Турция. Совсем рядом с границей. 16.23. Они сели возле самой деревни, пролетев едва милю в глубь Турции. Эрикки предпочел бы пролететь дальше, но его баки были пусты. Его снова перехватили из засады, на этот раз два истребителя и два вертолета огневой поддержки «Хьюи», и ему пришлось уворачиваться от них больше четверти часа, прежде чем он сумел нырнуть от них через границу. Оба «Хьюи» не осмелились последовать за ним, но остались кружить у самой границы с иранской стороны.

– Забудь о них, Азадэ, – радостно сказал он. – Теперь мы в безопасности.

Но в безопасности они не были. Их окружили жители деревни, прибыла полиция. Четыре человека, сержант и с ним трое, все в полицейской форме – мятой и не подходящей по размеру, – с револьверами в кобурах. Сержант был в черных очках против слепящего отражения солнечных лучей от снега. Никто из них не говорил по-английски. Азадэ приветствовала их в соответствии с планом, который они с Эрикки составили, объяснив, что Эрикки, гражданин Финляндии, работал на британскую компанию по контракту с компанией «Иран Лес», что в ходе беспорядков в Восточном Азербайджане и в перестрелках под Тебризом его жизни постоянно угрожали левые элементы, что ей, его жене, тоже угрожали, поэтому они решили бежать.

– А, так эфенди – финн, но вы – иранка?

– Финка по браку, сержант эфенди, иранка по рождению. Вот наши паспорта. – Она отдала ему свой финский паспорт, в котором не упоминалось имя ее отца, Абдоллы-хана. – Пожалуйста, можно нам воспользоваться телефоном? Мы, разумеется, заплатим. Мой муж хотел бы позвонить в свое посольство, а также своему работодателю в Эль-Шаргаз.

– А, Эль-Шаргаз. – Сержант доброжелательно кивнул. Это был плотный человек с гладко выбритым лицом, на котором иссиня-черная борода все равно проступала сквозь золотистого цвета кожу. – Где это?

Она рассказала ему, остро осознавая, как они с Эрикки выглядели: Эрикки – с его грязной, в пятнах крови повязкой на руке и грубо прилепленным пластырем на раненом ухе, она – с взлохмаченными волосами, в перепачканной одежде и с грязным лицом. Позади нее в небе кружили два «Хьюи». Сержант задумчиво наблюдал за ними.

– Почему они посмели послать истребители в наше воздушное пространство и вертолеты за вами?

– Воля Аллаха, сержант эфенди. Боюсь, что по ту сторону границы сейчас происходит много странных вещей.

– Как там дела, по ту сторону границы? – Он показал остальным полицейским на 212-й, а сам принялся внимательно слушать. Три полицейских подошли к вертолету, заглянули в кабину. Отверстия от пуль, засохшая кровь, разбитая приборная доска. Один из них открыл дверцу пассажирского отсека. Много автоматического оружия. Новые дыры от пуль в бортах. – Сержант!

Сержант показал, что слышит их, но вежливо подождал, пока Азадэ закончит свой рассказ. Жители деревни слушали ее, широко открыв глаза; ни одна женщина среди них не носила чадры и не закрывала лицо. Потом сержант указал рукой на одну из грубых деревенских лачуг.

– Пожалуйста, подождите вон там, в тени. – День был морозным, землю покрывал снег, отраженное от него солнце било в глаза. Сержант лениво осмотрел пассажирский отсек и кабину. Он поднял кукри, наполовину вытащил его, потом снова толкнул в ножны. Потом, махнув кукри, подозвал к себе Эрикки и Азадэ. – Как вы объясните оружие, эфенди?

Азадэ обеспокоенно перевела вопрос Эрикки.

– Скажи ему, что его оставили в моем вертолете горцы, которые пытались угнать его.

– А, горцы, – сказал сержант. – Я поражен, что горцы оставили тут такое богатство, чтобы вы с ним улетели. Вы можете это объяснить?

– Скажи ему, что их всех перебили лоялисты, а я улетел в суматохе.

– Лоялисты, эфенди? Какие лоялисты?

– Полиция. Тебризская полиция, – ответил Эрикки, с беспокойством чувствуя, что каждый вопрос заводит его все дальше в зыбучие пески. – Спроси его, могу ли я воспользоваться телефоном, Азадэ.

– Телефоном? Разумеется. В свое время. – Сержант несколько секунд изучающе смотрел на кружившие вдалеке «Хьюи». Потом обратил свои суровые карие глаза к Эрикки. – Я рад, что полиция осталась верной правительству. У полиции есть долг перед государством, перед народом, и она должна охранять закон и порядок. Торговля оружием противозаконна. Бегство от полиции, поддерживающей закон, есть преступление. Не так ли?

– Да, но мы не торговцы оружием, сержант эфенди, и мы не бежим от полиции, охраняющей закон, – сказала Азадэ, теперь еще больше испуганная. Граница была так близко, слишком близко. Для нее последняя часть их побега была сущим кошмаром. Совершенно очевидно, что Хаким поднял на ноги весь приграничный район, никто, кроме него, не имел такой власти, чтобы организовать перехват так быстро, и на земле, и в воздухе.

– Вы вооружены? – вежливо спросил сержант.

– Только ножом.

– Дайте его мне, пожалуйста. – Сержант взял нож. – Пожалуйста, следуйте за мной.

Они отправились в полицейский участок, небольшое кирпичное здание с камерами, несколькими кабинетами и телефонами рядом с мечетью на небольшой деревенской площади.

– В последние месяцы у нас было много беженцев, самых разных. Они приходят по дороге, иранцы, британцы, европейцы, американцы, много азербайджанцев, много – но ни одного советского. – Он рассмеялся собственной шутке. – Много беженцев, богатых, бедных, хороших, плохих, много преступников среди них. Некоторых отослали назад, другие двинулись дальше. Иншаллах, а? Пожалуйста, подождите там.

«Там» оказалось не камерой, а комнатой с несколькими стульями, столом и решетками на окнах, большим количеством мух и без выхода. Но она была теплой и относительно чистой.

– Можем мы получить немного пищи и воды и воспользоваться телефоном, пожалуйста? – попросила Азадэ. – Мы можем заплатить, сержант эфенди.

– Я закажу вам что-нибудь из гостиницы в деревне. Еда хорошая и недорогая.

– Мой муж спрашивает, можно ли ему позвонить по телефону?

– Разумеется. В свое время.

Так прошло утро, а теперь и полдень давно миновал. За это время принесли еду: рагу из риса с бараниной, хлеб местной выпечки и турецкий кофе. Азадэ расплатилась риалами, и с нее не взяли сверх положенного. Сержант разрешил им пользоваться туалетом – дурно пахнущей дырой в земляном полу, – водой из бака и старым тазом, чтобы умыться. Медикаментов не было, только йод. Эрикки как мог обработал свои раны, скрежеща зубами от неожиданно острой боли.

Он был все еще слаб и измотан. Потом он устроился на стуле, положил ноги на другой, Азадэ села рядом, и он задремал. Время от времени дверь открывалась, и то один, то другой полицейский входил к ним, потом выходил снова.

– Мать их в бога душу, – бормотал по-русски разбуженный Эрикки. – Куда мы отсюда денемся?

Она успокаивала его, оставалась рядом и держала свой собственный страх за железной дверью. Я должна нести Эрикки на своих плечах, повторяла она себе снова и снова. Теперь она чувствовала себя лучше, ее волосы были расчесаны и струились по плечам, лицо чисто вымыто, кашемировый свитер аккуратно вычищен. Через дверь она слышала приглушенные разговоры, иногда дребезжание телефона; легковые машины и грузовики проезжали мимо в сторону границы и обратно, жужжали мухи. Усталость овладела ею, и она заснула, но спала тревожно, и сны были тяжелые: вой двигателей, стрельба, Хаким верхом на коне, как казак, летящий на них в атаку, она и Эрикки по шею закопаны в землю, лошадиные копыта ударяют совсем рядом, в следующий миг они уже свободны, бегут прочь от границы, которая представляет собой гектары спутанной колючей проволоки, лжемулла Махмуд и деревенский мясник вдруг возникают между ними и спасением, и ту…

Дверь открылась. Они оба проснулись как от толчка. В комнате стоял майор в безукоризненно чистом не глаженом мундире и гневно взирал на них; по бокам от него сержант и еще один полицейский. Майор был высоким мужчиной с суровым лицом.

– Ваши документы, пожалуйста, – обратился он к Азадэ.

– Я… я уже отдала их сержанту, майор эфенди.

– Вы отдали ему свой финский паспорт. Ваши иранские документы. – Майор протянул руку. Она двигалась слишком медленно. Тотчас сержант сделал шаг вперед, схватил сумочку, висевшую у нее на плече, и вывалил все ее содержимое на стол. Одновременно второй полицейский шагнул к Эрикки, держа руку на расстегнутой кобуре, и знаком приказал ему встать к стене в углу комнаты. Майор смахнул кусочек грязи со стула и сел, принял поданное ему сержантом иранское удостоверение Азадэ, внимательно прочел его, потом посмотрел на кучку вещей на столе. Он открыл сумочку с драгоценностями. Его глаза широко раскрылись. – Откуда это у вас?

– Они принадлежат мне. Наследство от родителей. – Азадэ была испугана, не зная, что ему известно, насколько хорошо он осведомлен, и она заметила, как его глаза особым образом посмотрели на нее. Эрикки тоже заметил это. – Можно моему мужу позвонить по телефону? Он хо…

– В свое время! Вам уже много раз это говорили. В свое время значит в свое время. – Майор застегнул молнию на шелковой сумочке и положил ее на стол перед собой. Его глаза невольно посмотрели на ее грудь. – Ваш муж не говорит по-турецки?

– Нет, не говорит, майор эфенди.

Майор повернулся к Эрикки и сказал на хорошем английском:

– В Тебризе выдан ордер на ваш арест. За покушение на убийство и похищение человека.

Азадэ побледнела, а Эрикки изо всех сил попытался остановить накатывающий на него панический страх.

– Похищение кого, сэр?

На лице майора мелькнула гримаса раздражения.

– Не пытайтесь играть со мной. Вот этой леди. Азадэ, сестры Хакима, хана клана Горгонов.

– Она моя жена. Как муж мо…

– Я знаю, что она ваша жена, и вам лучше рассказать мне правду, клянусь Богом. В ордере говорится, что вы увезли ее с собой против ее воли и улетели из страны на иранском вертолете. – Азадэ открыла рот, чтобы ответить, но майор резко оборвал ее: – Я спросил его, а не вас. Итак?

– Это было против ее воли, и вертолет британский, не иранский.

Майор пристально посмотрел на него, потом повернулся к Азадэ.

– Ну?

– Это… это было против моей воли… – Она не договорила.

– Но что?

Азадэ почувствовала, что ее сейчас вырвет. Голова мучительно болела, и она была в отчаянии. Турецкая полиция была известна своей непреклонностью, жесткостью и огромной личной властью офицеров.

– Прошу вас, майор эфенди, может быть, мы могли бы поговорить наедине, объяснить все без посторонних?

– Мы сейчас без посторонних, Азадэ-ханум, – отрезал он, потом, видя боль в ее глазах и любуясь ее красотой, добавил: – Английский сделает наш разговор более частным, чем турецкий. Итак?

И она, запинаясь и тщательно выбирая слова, рассказала ему о своей клятве Абдолле-хану, о Хакиме и его дилемме, о невозможности уехать, невозможности остаться и о том, как Эрикки, самостоятельно и благодаря собственной мудрости, разрубил этот гордиев узел. Слезы текли по ее щекам.

– Да, это произошло без моего согласия, но, по-своему, с согласия моего брата, который помог Эри…

– Если это было сделано с согласия Хаким-хана, то почему он назначил огромную награду за голову этого человека, живого или мертвого, – сказал майор, не веря ей, – и приказал выписать ордер на его имя, требуя немедленной выдачи преступника, если это понадобится?

Она была настолько потрясена, что едва не потеряла сознание. Не думая, Эрикки шагнул к ней, но в живот ему тут же уперся ствол револьвера.

– Я просто хотел помочь ей, – охнул он.

– Тогда стойте где стоите! – По-турецки майор приказал полицейскому: – Не убивай его. – По-английски он повторил вопрос: – Итак, Азадэ-ханум? Почему?

Она не смогла произнести ни слова. Ее рот открывался и закрывался, но не производил ни звука. Эрикки сказал за нее:

– А что еще мог сделать хан, майор? Затронута честь хана, его лицо. Публично он просто не мог поступить иначе, не так ли, на что бы он ранее ни согласился втайне?

– Возможно, но, уж конечно, не так быстро, нет, далеко не так быстро, не поднимая в воздух истребители и вертолеты – зачем бы ему делать все это, если он хотел, чтобы ваш побег удался? Это просто чудо, что вас не заставили сесть, что ваш вертолет не свалился на землю, изрешеченный пулями, как сито. Для меня все это звучит как нагромождение лжи. Может быть, она настолько боится вас, что готова сказать что угодно. Теперь ваш так называемый побег из дворца: как это в точности произошло?

Беспомощный, Эрикки рассказал ему все. Больше я ничего не могу сделать, подумал он. Рассказать ему всю правду и надеяться. Голова его в основном была занята Азадэ, видя заполнивший ее тупой ужас, и все же Хаким, конечно, и должен был отреагировать именно так, как отреагировал – именно живым или мертвым, – разве кровь его отца не струилась в его жилах?

– А оружие?

Снова Эрикки рассказал все как было: как его заставили работать на КГБ, как шейх Баязид похитил его, потребовал выкуп, совершил налет на дворец, как ему пришлось вывозить их на вертолете, как потом они нарушили свои клятвы и как ему пришлось убить их всех.

– Сколько человек?

– Я не помню точно. С полдюжины, может быть, больше.

– Так вам нравится убивать, а?

– Нет, майор, я ненавижу это, но, пожалуйста, поверьте нам, мы оказались пойманными в паутину, которую не ткали сами, все, чего мы хотим, это чтобы нас отпустили с миром, пожалуйста, позвольте мне позвонить в мое посольство… они смогут поручиться за нас… мы ни для кого не представляем угрозы.

Майор просто сидел и смотрел на него.

– Я не согласен, ваш рассказ слишком смахивает на небылицу. Вас разыскивает полиция за похищение и попытку убийства. Пожалуйста, пройдите с сержантом, – сказал он и повторил это на турецком. Эрикки не шевельнулся. Он стоял, сжав кулаки, готовый взорваться. Револьвер тут же появился в руке сержанта, оба полицейских угрожающе двинулись к нему, а майор сурово произнес: – Сопротивление полиции – очень серьезное преступление в нашей стране. Идите с сержантом. Идите с ним.

Азадэ попыталась что-то сказать, не смогла. Эрикки стряхнул с себя руку сержанта, сдержал свой бессильный гнев и попытался улыбнуться, чтобы приободрить ее.

– Все в порядке, – сказал он и вышел следом за сержантом.

Паника и ужас к этому моменту почти полностью овладели Азадэ. Ее пальцы и колени дрожали, но ей так хотелось сохранить достоинство, сидеть с высоко поднятой головой, зная, что она беззащитна и что майор сидит напротив, глядя на нее, и в комнате никого нет, кроме них двоих. Иншаллах, подумала она и встретила его взгляд, ненавидя его.

– Вам нечего бояться, – произнес он с любопытством. Потом протянул руку и взял со стола ее шелковый ридикюль. – На время, для безопасности, – сказал он сдавленным голосом, прошел к двери, закрыл ее за собой и пошел по коридору.

Камера в конце коридора была тесной и грязной, больше похожей на клетку, чем на комнату, с деревянным лежаком, решеткой на крошечном окне, цепями, свисавшими с огромного болта, вмурованного в стену, воняющей парашей в углу. Сержант захлопнул за Эрикки дверь и запер ее на замок. Через решетку на двери майор произнес:

– Помните… э-э… покой Азадэ-ханум зависит от вашей покладистости. – Он ушел.

Оставшись один, Эрикки принялся расхаживать по камере, изучая дверь, замок, прутья решетки, пол, потолок, стены, цепи – ища способ выбраться.

Эль-Шаргаз. Аэропорт. 17.40. Более чем в полутора тысячах километров на юго-восток через залив Гаваллан сидел в своем кабинете в управлении компании, с тревожным нетерпением ожидая телефонного звонка; до захода солнца оставался один час. Ему уже пообещали один 212-й в одной парижской компании и два 206-х в «Аэроспасьяль», где у него работал друг, по разумным ценам. Скот сидел в приемной ВЧ-радиостанции, Петтикин дежурил у второго телефона там же. Руди, Вилли Нойхрайтер и Скраггер были в отеле, где сидели на телефонах, разыскивая пилотов и механиков, договариваясь о возможных поставках запчастей и оборудования в Бахрейн. От Касиги пока не было никаких вестей.

Телефон зазвонил. Гаваллан схватил трубку с затаенной надеждой услышать что-нибудь о Дюбуа и Фаулере или что это Касиги.

– Алло?

– Энди, это Руди. У нас есть три пилота из «Люфттранспортгезельшафт», и они еще обещали двух механиков. Десять процентов сверх обычного, месяц работы, два – отпуска. Погоди… мне звонят по другой линии. Я перезвоню, пока.

Гаваллан сделал пометку в своей тетради; от волнения у него началась изжога, и это переключило его мысли на Мак-Айвера. Когда он говорил с ним некоторое время назад, он не стал упоминать все эти проблемы с крайними сроками, не хотел расстраивать его еще больше, пообещав, что, как только вертолеты будут благополучно вывезены, он прилетит следующим рейсом в Бахрейн, чтобы его проведать. «Все в порядке, беспокоиться не о чем, Мак, нет слов, чтобы по-настоящему отблагодарить тебя и Дженни за все, что вы сделали…»

В окно ему было видно клонившееся к горизонту солнце. Аэропорт интенсивно работал. Он видел, как садится «Боинг-747» компании «Алиталия», и это напомнило ему о Петтикине и Пауле; у него пока еще не было возможности спросить у Чарли, что это там такое было в отеле. У дальнего конца взлетно-посадочной полосы, ближе к грузовому терминалу, стояли его восемь 212-х; они выглядели изуродованными, похожими на скелеты без лопастей, колонок несущего винта, остатки которых механики еще укладывали в ящики. Куда, черт подери, запропастился Касиги? Он несколько раз пытался звонить ему в отель, но Касиги не было в номере, и никто не мог ему сказать, где он или когда вернется.

Дверь открылась.

– Пап, – сказал Скот, – Линбар Струан на телефоне.

– Скажи ему, чтобы катился к черту… нет, подожди, – быстро добавил Гаваллан. – Просто скажи, что меня все еще нет, но ты уверен, что я позвоню ему сразу же, как только появлюсь. – Он пробормотал несколько китайских ругательств подряд. Скот заторопился прочь. Снова зазвонил телефон.

– Эндрю, это Роджер Ньюбери, как поживаете?

Гаваллан почувствовал, что покрывается потом.

– Привет, Роджер, что новенького?

– Крайний срок по-прежнему на закате. Иранец настоял на том, чтобы сначала заехать сюда, забрать меня, так что я его жду; мы договорились поехать вместе и встретить шейха в аэропорту. Мы приедем на несколько минут раньше, потом все втроем направимся к грузовому терминалу и будем ждать там его главное превосходительство.

– А что с приемом у японского посла?

– Туда мы должны пойти после инспекции. Одному богу известно, что произойдет к тому времени, но… ну, не нашего ума это дело. Извини за все, но у нас связаны руки. До скорой встречи. Пока.

Гаваллан поблагодарил его, положил трубку и вытер лоб.

Снова телефон. Касиги? Он снял трубку.

– Алло?

– Энди? Иэн, Иэн Данросс.

– Бог мой, Иэн. – Гаваллан разом забыл о всех своих заботах. – Я так рад тебя слышать, несколько раз пытался до тебя дозвониться.

– Да, извини, меня не было. Как дела?

Гаваллан осторожно рассказал ему. И о Касиги.

– У нас осталось около часа до заката.

– Да, это одна из причин, по которой я позвонил. Чертовски жаль, что так вышло с Дюбуа, Фаулером и Мак-Айвером, буду держать пальцы скрещенными. С Локартом все похоже на то, что он перестал соображать, сломался, хотя, с другой стороны, когда речь идет о любви… – Гаваллан услышал на другом конце трубки тяжелый вздох и не знал, как ему его понимать. – Ты помнишь Хиро Тоду, компания «Тода Шипинг»?

– Конечно, Иэн.

– Хиро рассказал мне про Касиги и их проблему с «Иран-Тода». Они здорово влипли, поэтому все, все, что ты можешь сделать, чтобы помочь им, пожалуйста, сделай.

– Понял. Я сегодня весь день над этим работал. Тода рассказал тебе про затею Касиги с их послом?

– Да. Хиро звонил послу лично, тот сказал, что они более чем готовы помочь, но это иранская проблема, и, честно говоря, они многого не ждут, поскольку иранцы, собственно, действуют с полным основанием. – Лицо Гаваллана отразило его смятение. – Помоги им всем, чем сможешь. Если «Иран-Тода» национализируют… ну, строго между нами… – Данросс на секунду перешел на шанхайский диалект: – Брюхо компании благородных мыслей окажется вспоротым смертельно. – Потом снова по-английски: – Забудь, что я сказал.

Хотя Гаваллан почти разучился говорить на шанхайском, он уловил смысл и чуть не окосел от изумления. Он и понятия не имел, что «Струанз» была к этому причастна – Касиги ни словом об этом не обмолвился, даже не намекнул ни разу.

– Касиги получит свои вертолеты и людей, даже если мы не успеем вывезти вертолеты и их арестуют.

– Будем надеяться, что этого не произойдет. Дальше, ты читал в газетах про крах Гонконгской фондовой биржи?

– Да.

– Он еще глубже, чем сообщают. Кто-то ведет крайне серьезную и жесткую игру, и Линбар приперт к стенке. Если ты сумеешь вытащить свои 212-е и сохранишь бизнес, тебе все равно придется отказаться от закупки Х63-х.

Гаваллан почувствовал жаркий прилив крови к голове.

– Но, Иэн, с этими вертолетами я смогу разорвать хватку «Импириал», вцепившейся в Северное море, предоставив клиентам новый уровень обслуживания и безопасности, и…

– Согласен, старина. Но если мы не можем заплатить за них, ты не можешь их купить. Извини, но все именно так просто. Фондовый рынок взбеленился хуже, чем обычно, отголоски покатились в Японию, а мы не можем позволить себе, чтобы «Тода» тоже пошла ко дну.

– Может быть, нам повезет. Я не намерен терять свои Х63-и. Кстати, ты слышал, что Линбар дает Прибыльному место во Внутреннем кабинете?

– Да. Интересная мысль. – Это было сказано бесстрастным тоном, и Гаваллан не понял его отношения. – До меня окольными путями дошли доводы их стороны. Если сегодня все пройдет успешно, ты планируешь быть в Лондоне в понедельник?

– Да. К закату буду знать это точнее, или к закату завтрашнего дня.

– Если все пройдет хорошо, я заскачу в Бахрейн, повидаю Мака, потом отправлюсь в Лондон. А почему ты спрашиваешь?

– Я, возможно, попрошу тебя отменить Лондон и встретиться со мной в Гонконге. Тут всплыло кое-что чертовски любопытное касательно Нобунаги Мори, второго свидетеля, который вместе с Прибыльным Чоем присутствовал при смерти Дэвида Мак-Струана. Нобунага пару дней назад сгорел заживо в своем доме в Канадзаве, это в сельской местности совсем рядом с Токио, при довольно странных обстоятельствах. Сегодня с почтой я получил очень любопытное письмо. По телефону об этом говорить не могу, но все это чертовски интересно.

Гаваллан затаил дыхание.

– Значит, Дэвид… это не был несчастный случай?

– С этим нужно будет подождать и посмотреть, Энди. Давай сначала встретимся либо в Токио, либо в Лондоне как можно скорее. Кстати, мы с Хиро планировали остановиться в Канадзаве в ту ночь, когда погиб Мори, но в последний момент поняли, что у нас просто никак не получалось туда добраться.

– Бог мой, вам повезло.

– Да. Ну, мне пора бежать. Я могу для тебя еще что-нибудь сделать?

– Ничего, если только ты не в состоянии устроить мне отсрочку до вечера воскресенья.

– Я все еще работаю над этим, не волнуйся. Чертовски сожалею по поводу Дюбуа, Фаулера и Мак-Айвера… этот телефонный номер в Токио будет принимать сообщения до понедельника…

Они попрощались. Гаваллан тупо смотрел на телефон. Скот вошел, принес новые известия о возможностях нанять пилотов и вертолеты, но он едва слышал сына. Так было ли это все-таки убийство? Господи! Черт бы побрал Линбара, его неудачные инвестиции и то, что его приперли к стенке. Так или иначе, я должен заполучить свои Х63-и, должен.

Телефон опять зазвонил. Связь была плохой, и говоривший произносил слова с сильным акцентом:

– Международный звонок с оплатой вызываемым абонентом для эфенди Гаваллана.

Его сердце подпрыгнуло. Эрикки?

– Говорит эфенди Гаваллан, я согласен оплатить разговор. Пожалуйста, говорите погромче, я вас едва слышу. От кого звонок?

– Минуточку, пожалуйста…

Нетерпеливо ожидая соединения, он взглянул на ворота в конце взлетно-посадочной полосы, которыми воспользуются шейх и остальные, если у Касиги ничего не выйдет и инспекция состоится. У него едва не перехватило дыхание, когда он увидел, как возле них появился большой лимузин с флажком Эль-Шаргаза на крыле, но машина проехала мимо в клубах пыли, а на другом конце провода едва слышный голос произнес:

– Энди, это я, Марк, Марк Дюбуа…

– Марк? Марк Дюбуа? – запинаясь, пробормотал он и чуть не выронил трубку, потом закрыл второе ухо ладонью, чтобы лучше слышать. – Господь милосердный! Марк? Ты в порядке, где ты, черт подери, а Фаулер живой? Где вы находитесь? – В ответ прозвучало что-то совершенно неразборчивое. Он напряг слух. – Повтори еще раз!

– Мы на «Кор-аль-Амая»… – «Кор-аль-Амая» была гигантской, длиной восемьсот метров, иракской глубоководной нефтеналивной платформой в дальнем конце залива, около устья реки Шатт-эль-Араб, разделявшей Иран и Ирак, километрах в восьмистах от них на северо-запад. – Вы меня слышите, Энди? «Кор-аль-Амая».

Платформа «Кор-аль-Амая». Марк Дюбуа тоже прикрыл одно ухо ладонью и старался говорить осторожно и не кричать слишком громко в трубку. Телефон был установлен в кабинете директора платформы, и его могли слышать многие иракцы и иностранцы в соседней комнате.

– Это не частная линия…vous comprenez?

– Понял вас. Черт подери, что произошло? Вас подобрали?

Дюбуа огляделся, чтобы убедиться, что его никто не подслушивает, и осторожно ответил:

– Нет, mon vieux, у меня кончалось топливо, и, voilà, из этого merde, в котором мы летели, возникает танкер «Оушенрайдер», поэтому я на него и сел – идеальная посадка, разумеется. Мы оба в порядке, Фаулер и я. Pas problème! А как остальные, Руди, Шандор и Папаша?

– Они все здесь, в Эль-Шаргазе, все ребята – Скрэг, Мак, Фредди, правда, Мак сейчас в Бахрейне. С вами вместе «Шамал» выдал десять из десяти. Эрикки и Азадэ в безопасности в Тебризе, хотя… – Гаваллан собирался сказать, что Том рискует своей жизнью, пытаясь остаться в Иране. Но ни он, ни Дюбуа ничего не могли с этим поделать, поэтому он передумал и радостно заключил: – Как здорово, что вы живы и здоровы, Марк. Машина в порядке?

– Разумеется, мне… э-э… мне просто нужно топливо и указания.

– Марк, у тебя теперь британская регистрация… погоди секунду… номер G-HKVC. Избавься от старых номеров и нацепи новые. Буря поднялась нешуточная, и наши недавние хозяева забросали весь залив телексами, требуя, чтобы все правительства арестовывали наши машины. Нигде не выходи на берег.

Добродушие Дюбуа как рукой сняло.

– Гольф-Хоутэл Кило Виктор Чарли, G-HKVC, понял. Энди, le bon Dieu [37]Господь Бог (фр.).
был с нами, потому что «Оушенрайдер» ходит под флагом Либерии и капитан у него англичанин. Первое, что я у него попросил, это ведро краски, краски… вы поняли?

– Понял, замечательно. Продолжай!

– Поскольку мы шли в Ирак, я подумал, лучше мне держаться потише и сидеть на корабле, пока я не поговорю с вами, и это первая во… – Через приоткрытую дверь Дюбуа заметил приближающегося директора-иракца. Гораздо громче и несколько измененным голосом он сказал: – Это назначение на «Оушенрайдер» – просто отличная идея, мистер Гаваллан, и я рад сообщить вам, что капитан очень доволен.

– О'кей, Марк, я буду задавать вопросы. Когда танкер завершает погрузку и в какой порт проследует дальше?

– Вероятно, завтра. – Дюбуа вежливо кивнул иракцу, который прошел и сел к себе за стол. – В Амстердам должны прибыть по расписанию.

– Как ты думаешь, у тебя получится остаться на корабле на весь рейс? Разумеется, фрахт мы оплатим.

– Не вижу причин, почему бы нет. Думаю, вы обнаружите, что этот эксперимент вырастет в постоянное задание. Капитан расценил возможность быстрого перелета в порт, пока судно стоит на рейде, как большое удобство, но, откровенно говоря, владельцы сделали ошибку, заказав 212-й. 206-й гораздо больше подошел бы для этой работы. Думаю, они захотят получить скидку. – Он услышал, как Гаваллан хохотнул на другом конце, и это подняло настроение и ему тоже. – Ну, мне лучше закругляться, просто хотел доложить, как дела. Фаулер шлет горячий привет, и если получится, я свяжусь с вами с корабельной радиостанции, когда мы будем проходить мимо.

– Если нам хоть немного повезет, нас здесь уже не будет. Птичек отправляем завтра. Не волнуйся, я буду следить за «Оушенрайдером» весь его путь до дома. Как только пройдете Ормуз и выйдете из вод залива, попроси капитана радировать нам или послать телекс в Абердин. Хорошо? Я направляю всех в Северное море, пока мы не разберемся окончательно. О, у вас, конечно, нет денег, поэтому просто подписывай все счета, а я возмещу расходы капитану. Как его зовут?

– Тависток. Брайан Тависток.

– Понял. Марк, ты даже представить себе не можешь, как я счастлив.

– Я тоже. À bientôt. [38]До скорого свидания (фр.).
– Дюбуа положил трубку и поблагодарил директора.

– Не за что, капитан, – задумчиво произнес директор. – А что, все крупные танкеры теперь будут иметь свою собственную вертолетную поддержку?

– Не знаю, мсье. Для некоторых это было бы разумно, нет?

Директор чуть заметно улыбнулся. Это был высокий мужчина средних лет, он учился в Америке и по-английски говорил с американским акцентом.

– В иранских водах стоит их патрульный катер, наблюдает за «Оушенрайдером», словно стережет. Любопытно, а?

– Да.

– По счастью, они своих вод не покидают. Иранцы считают, что Арабский залив принадлежит им, а заодно с ним и мы, и Шатт-эль-Араб, и Тигр и Евфрат до самых истоков – территория полторы на три с лишним тысячи километров.

– Евфрат такой длинный? – спросил Дюбуа, еще больше насторожившись.

– Да. Он берет начало в Турции. Вы бывали в Ираке раньше?

– Нет, мсье. К сожалению. Может быть, в следующий рейс?

– Багдад велик, древен, современен – как и весь остальной Ирак. Он, безусловно, заслуживает визита. У нас девять миллиардов тонн доказанных запасов нефти, и еще вдвое больше ждут, когда их разведают. Мы гораздо ценнее, чем Иран. Франция должна поддерживать нас, а не Израиль.

– Что до меня, мсье, я просто летчик, – сказал Дюбуа. – Политика – это не для меня.

– Для нас такое невозможно. Политика – это жизнь, мы дорого заплатили за то, чтобы усвоить это. Даже в саду Эдема… вы знали, что люди живут в этих краях вот уже шестьдесят тысяч лет? Сад Эдема находился всего в нескольких сотнях километров отсюда; нужно просто подняться вверх по Шатт-эль-Араб до места, где сливаются Тигр и Евфрат. Наш народ открыл огонь, изобрел колесо, математику, письменность, вино, садоводство, земледелие… Висячие сады Вавилона были здесь, Шехерезада ткала здесь паутину своих сказок халифу Гаруну аль-Рашиду, равным которому был только ваш Карл Великий, и здесь выросли самые могущественные из цивилизаций древности – Вавилония и Ассирия. Даже Великий Потоп начался здесь. Мы пережили шумеров, греков, римлян, арабов, турок, британцев и персов, – последнее слово он произнес словно выплюнул. – Мы и дальше переживем их.

Дюбуа осторожно кивнул. Капитан Тависток предупредил его:

– Мы в иракских водах, платформа – иракская территория, мой юный друг. Как только вы сходите с моего трапа, вы сами по себе, у меня там нет никаких прав, вы понимаете?

– Я просто хочу позвонить по телефону. Очень нужно.

– Почему вам не воспользоваться моей рацией, когда мы будем проходить Эль-Шаргаз на обратном пути?

– Проблем не возникнет, – сказал ему Дюбуа, полностью уверенный в этом. – С чего им возникать? Я же француз. – Когда он совершил вынужденную посадку на палубе, ему пришлось рассказать капитану о «Шамале» и о вызвавших его причинах. Старик только хмыкнул. «Мне об этом ничего не известно, молодой человек. Вы мне ничего не говорили. Первым делом вам следует закрасить ваш иранский регистрационный номер и поставить вместе него G или что вам там больше понравится. Я распоряжусь, чтобы корабельный маляр вам помог. Насколько это касается меня, если меня кто-то спросит, то вы – разовый эксперимент, который судовладельцы навязали мне на шею. Вы сели к нам в Кейптауне, и вы мне совсем не понравились, и мы с вами почти не разговариваем. Хорошо? – Капитан улыбнулся. – Рад видеть вас на борту. В войну я служил на торпедном катере – мы носились по всему Ла-Маншу, – жена у меня из Иль-д'Уэсана, рядом с Брестом: мы туда иногда пробирались тайком, чтобы разжиться вином и бренди, точно так же, как это делали мои предки-пираты. Поскребите англичанина, обнаружите под ним пирата. Добро пожаловать».

Теперь Дюбуа ждал и смотрел на иракского директора.

– Может быть, вы разрешите мне воспользоваться телефоном еще раз завтра, перед отплытием?

– Разумеется. Не забывайте нас. Все началось здесь – все здесь и закончится. Салам! – Директор странно улыбнулся и протянул руку. – Мягких посадок.

– Спасибо, до скорой встречи.

Дюбуа вышел из кабинета, спустился по лестнице и оказался на палубе платформы «Кор-аль-Амая». В нескольких сотнях метров к северу он увидел иранский сторожевой корабль, небольшой эсминец, чуть заметно покачивавшийся на волнах.

– Espèce de con, – выругался он и пошел дальше, чувствуя, как неприятные мысли роятся в голове.

Дюбуа понадобилось пятнадцать минут, чтобы дойти до «Оушенрайдера». Он увидел поджидавшего его Фаулера и рассказал ему хорошие новости.

– Отличные, мать твою, известия про ребят, просто отличные! Но тащиться до самого Амстердама на этом старом корыте? – проворчал Фаулер и затянул длинную череду ругательств, но Дюбуа просто прошел на нос и облокотился на планшир.

Все целы и невредимы! В жизни бы не подумал, что у нас у всех получится, никак бы не подумал, радостно говорил он себе. Надо же, какое фантастическое везение! Энди и Руди будут думать, что тут все дело в хорошем планировании, но это не так. Помогла удача. Или Бог. Бог поместил «Оушенрайдера» там, где мы на него должны были наткнуться, с точностью до пары минут. Черт, мы, конечно, запросто могли и в ящик тогда сыграть, но это позади, так что об этом можно и не вспоминать. Что теперь? Если только мы не попадем в шторм и у меня не начнется морская болезнь или это старое ведро не потонет, будет просто великолепно пробалбесничать недельки две-три, просто размышлять, ждать, спать, играть иногда в бридж, и снова спать, и думать, и планировать. Потом – Абердин и Северное море, веселье и смех с Жан-Люком, Томом Локартом и Дюком и с другими ребятами, потом подадимся… подадимся куда? Пора мне жениться. Черт, я еще не хочу жениться. Мне только тридцать, и пока что мне удавалось этого избежать. Вот будет невезуха, когда я встречу эту парижанку, ведьму в ангельском обличье, которая своими колдовскими ухищрениями так вскружит мне голову, что вся моя оборона рухнет и холостяцкая решимость растает словно дым! Жизнь слишком хороша, просто слишком хороша, и слишком уж это весело – гулять, пока гуляется!

Он повернулся и посмотрел на запад. Солнце, тускнея в тяжелом безбрежном смоге, опускалось к горизонту на суше, по ту сторону унылой, плоской, навевающей тоску местности. Как бы я хотел быть сейчас в Эль-Шаргазе вместе с ребятами.

Эль-Шаргаз. Международная больница. 18.01. Старк сидел на веранде второго этажа и тоже смотрел на заходящее солнце, но здесь закат был прекрасным, на фоне спокойного моря и безоблачного неба; огромная сверкающая полоса отраженного света заставляла его щурить глаза даже под черными очками. Он был в пижамных брюках; грудь его была перевязана и заживала хорошо, и, хотя был все еще слаб, он пытался размышлять и планировать. Обо стольком нужно подумать – и если мы вытащим птичек отсюда, и если не вытащим. В комнате за его спиной слышался голос Мануэлы, болтавшей на смеси испанского и техасского со своими отцом и матерью в далеком Лаббоке. Он уже говорил с ними – и говорил со своими родителями и детьми, Биллиджоем, маленьким Конроем и Саритой: «Ой, папочка, когда ты приедешь домой? У меня новая лошадь, и школа тут классная, и солнышко тут жжет сильнее, чем суперострый двойной соус чили, который ты так любишь!»

Старк слегка улыбнулся, но не смог окончательно выбраться из моря забот и тревог. Такое огромное расстояние оттуда досюда, все такое чужое, даже на британских островах. Значит, следующий пункт Абердин и Северное море? Я не буду возражать насчет месяца-другого, но это не для меня и не подойдет ни детям, ни Мануэле. Ясно, что детям хочется в Техас, хочется домой, да и Мануэле теперь тоже. Слишком много произошло такого, что напугало ее, слишком много и слишком быстро. И она права, но, черт, я не знаю, куда мне хочется поехать или чем заниматься. Я должен продолжать летать, это то, чему я обучен, мне хочется летать и дальше. Где? Не в Северном море и не в Нигерии, которые стали теперь для Энди ключевыми операционными зонами. Может быть, устроиться в одной из мелких подразделений его компании в Южной Америке, Индонезии, Малайе или на Борнео? Мне бы хотелось остаться с ним, если получится, но как быть с детишками и их школой и с Мануэлой? Может, бросить всю эту заграницу и вернуться в Штаты? Нет. Слишком уж долго я проболтался за морем, слишком долго пробыл здесь.

Его взгляд протянулся за старый город в далекие просторы пустыни. Он вспоминал те несколько раз, когда пересекал порог пустыни ночью, иногда с Мануэлой, иногда один, просто уходил туда и слушал. Слушал что? Тишину, ночь, звезды, перекликавшиеся друг с другом? Пустоту? «Ты слушаешь Бога, – говорил ему мулла Хусейн. – Как такое может быть доступно неверному? Ты слушаешь Бога». – «Это ваши слова, мулла, не мои».

Странный человек, спас мне жизнь, я спас жизнь ему, чуть не погиб из-за него, потом опять спасся, потом всех нас в Ковиссе освободил – черт, он же знал, что мы улетаем из Ковисса навсегда, я в этом уверен. Почему он отпустил нас, нас, Великого Сатану? И почему он постоянно твердил мне, чтобы я поехал и встретился с Хомейни? Имам не прав, не прав совсем.

Что такое со всем этим, что засело у меня в печенках?

Это неуловимое «там», что-то в этой пустыне, что существует именно для меня. Совершенный покой. Абсолют. Он только для меня – не для детей, не для Мануэлы, не для моих родителей, ни для кого вообще – только для меня… я никому не смогу это объяснить, меньше всех Мануэле, не больше, чем я мог бы объяснить ей, что произошло в мечети в Ковиссе или потом на допросе.

Черт, мне нужно побыстрее выбираться отсюда, или я погиб. Простота ислама все как будто делает таким ясным и идеальным, и все же…

Я Конрой Кларк, техасец, вертолетчик, у меня чудесная жена и чудесные дети, и этого должно бы быть достаточно, клянусь Создателем, разве нет?

Встревоженный, он перевел взгляд на старый город, его минареты и стены уже краснели в лучах заходящего солнца. За городом лежала пустыня, а за ней – Мекка. Он знал, что Мекка в той стороне, потому что видел, как сотрудники больницы, врачи, медсестры и все остальные, опускались на колени для молитвы головой именно в ту сторону. Мануэла снова вышла на веранду, нарушив модель, по которой текли его мысли, села рядом с ним и отчасти вернула его к действительности.

– Они шлют тебе свою любовь и спрашивают, когда мы приедем домой. Было бы хорошо их навестить, как ты думаешь, Конрой? – Она увидела, как он кивнул рассеянно, мыслями не с ней, потом взглянула туда, куда смотрел он, не увидев там ничего особенного. Просто заходящее солнце. Черт подери! Она скрыла тревогу. Он поправлялся замечательно, но он не был прежним. «Не волнуйся, Мануэла, – успокаивал ее док Натт, – вероятно, это шок от осознания, что в тебя ударила пуля, первый раз всегда бывает несколько травматичным для психики. Этот шок и еще Дюбуа, Том, Эрикки, и все это ожидание, и тревога, и неизвестность – мы все как на сковородке, ты, я, все вокруг, мы напряженно ждем, не вполне понимая, чего именно, – это всех нас достает, и каждого по-своему». Ее тревога тянула ее на дно. Чтобы скрыть ее, она облокотилась на перила, глядя на море и лодки в нем. – Пока ты спал, я разыскала дока Натта. Он говорит, что ты можешь выписываться через несколько дней, хоть завтра, если это будет необходимо, но месяц или два тебе нужно будет поберечь себя. За завтраком Ноггер рассказал мне, что ходит слух, будто мы все получим отпуск не меньше месяца и полностью оплаченный, разве это не здорово? С этим отпуском и с твоим больничным у нас будет полно времени, чтобы съездить домой, а?

– Конечно. Отличная идея.

Она помолчала нерешительно, потом повернулась и спросила:

– Что тебя гнетет, Конрой?

– Я не уверен, милая. Чувствую я себя хорошо. Это не грудь. Я не знаю.

– Док Натт говорил, что ты обязательно будешь ощущать себя по-настоящему странно какое-то время, недолго совсем, дорогой, и Энди сказал, что есть большая вероятность, что никакой инспекции не будет и что грузовые самолеты точно будут завтра в полдень, мы тут ничего не можем поделать, ты больше ничего не можешь сделать… – Телефон в палате зазвонил, и она пошла взять трубку, продолжая говорить на ходу: —…никто из нас не может сделать ничего сверх того, что мы уже делаем. Если мы выберемся, мы вместе с нашими вертолетами, я знаю, что Энди тогда достанет Касиги вертолеты и людей… Алло? О, привет, дорогой…

Старк услышал короткое «ох» и молчание, сердце его дало перебой, потом она взорвалась, полная возбуждения, и крикнула ему из комнаты:

– Это Энди, Конрой, это Энди, ему позвонил Марк Дюбуа, он в Ираке на каком-то корабле, он и Фаулер, они сделали вынужденную посадку, но никаких проблем, на каком-то танкере, и они в Ираке и оба живы-здоровы… О, Энди, это просто здорово! Что? О, конечно, он в порядке, и я ему… но что насчет Касиги?.. Погоди ми… Да, но… Конечно. – Она повесила трубку и заторопилась обратно. – От Касиги пока ничего. Энди сказал, что очень спешит и позвонит позже. О, Конрой… – Теперь она опустилась на колени рядом с ним и обняла его, но очень бережно; слезы счастья катились у нее из глаз. – Я так переживала за Марка и старину Фаулера, я боялась, что они погибли.

– И я тоже… я тоже. – Он чувствовал гулкие удары ее сердца, его сердце тоже колотилось, и часть груза спала с его души; здоровой рукой он крепко прижимал жену к себе. – Черт подери, – бормотал он, едва в состоянии выговаривать слова, – ну, давай же, Касиги… Касиги, давай…

Управление компании в Эль-Шаргазе. 18.18. Гаваллан стоял у окна кабинета, глядя, как официальная машина Ньюбери с трепыхающимся на ветру маленьким «Юнион Джеком» свернула в ворота. Машина быстро покатила по дороге вдоль периметра аэропорта к фасаду его здания – водитель в униформе, две фигуры на заднем сиденье. Он слегка кивнул себе. Открыв кран над раковиной для мытья рук, он плеснул себе в лицо немного холодной воды и вытерся.

Дверь открылась. Вошел Скот, рядом с ним стоял Чарли Петтикин. Оба были бледны.

– Спокойно, – сказал Гаваллан, – заходите. – Он вернулся к окну, стараясь выглядеть невозмутимым, и встал там, вытирая полотенцем руки. Солнце висело над самым горизонтом. – Не стоит ждать здесь, мы выйдем и встретим их снаружи. – Он твердо прошел первым по коридору. – Здорово получилось с Марком и Фаулером, правда?

– Чудесно, – кивнул Скот, голос его звучал сдавленно, несмотря на решимость сохранять самообладание. – Десять птичек из десяти, отец. Лучше не бывает. Десять из десяти.

Они прошли по коридору, вышли в фойе.

– Как Паула поживает, Чарли?

– О, она… хорошо, Энди. – Петтикин был поражен хладнокровием Гаваллана и изрядно ему в этом завидовал. – Она… она вылетела в Тегеран час назад, не думает, что вернется раньше понедельника, хотя, может, и завтра. – Будь проклят этот «Шамал», думал он, чувствуя себя несчастным, он все разрушил. Я знаю, что робкому сердцу красавицу не завоевать, но что я, черт побери, могу поделать? Если они зацапают наши вертолеты, S-G вылетит в трубу, работы не будет, сбережений у меня почти нет. Я гораздо старше ее и… а, да пошло оно все к черту! По-своему, хоть это глупо и убого, я даже рад: теперь я не смогу исковеркать ей жизнь, да и в любом случае она была бы сумасшедшей, если бы сказала «да». – Паула в порядке, Энди.

– Она славная девушка.

В фойе было много народу. Они прошли к выходу, покинули прохладный кондиционированный воздух, окунувшись в закатную жару, и вышли на ступени главного входа. Гаваллан остановился, пораженный. Здесь собрались все сотрудники S-G: Скраггер, Восси, Вилли, Руди, Папаша Келли, Шандор, Фредди Эйр и все остальные, включая механиков. Все стояли неподвижно и смотрели на приближающуюся машину. Она подкатила к ним и остановилась.

Из нее вышел Ньюбери.

– Привет, Эндрю, – сказал он, но все они ошеломленно смотрели мимо него, потому что рядом с ним стоял Касиги, не иранец, и Касиги широко улыбался. Ньюбери между тем говорил озадаченно: – Я в общем-то не вполне понимаю, что происходит, но посол, иранский посол, отменил все в последний момент, так же как и шейх, и мистер Касиги заехал за мной, чтобы отправиться на прием в японское посольство, так что сегодня вечером никакой инспекции не будет…

Гаваллан издал ликующий клич, и в следующий миг все они сгрудились вокруг Касиги, пожимая ему руку, хлопая по плечу, благодаря его, говоря, смеясь, спотыкаясь друг о друга, а Касиги сказал:

– …И завтра никакой инспекции тоже не будет, даже если нам придется его похитить… – после чего раздался новый взрыв смеха и новые крики, а Скраггер принялся отплясывать хорнпайп.

– Уррра Касиги…

Гаваллан протолкался к Касиги и по-медвежьи обнял его, крича ему в ухо, чтобы перекрыть весь этот гвалт:

– Спасибо, спасибо, клянусь Богом. Несколько ваших птичек будут у меня уже через три дня, остальные – к концу недели… – Потом добавил без всякого перехода: – Господь Всемогущий, извините меня на секундочку, я должен позвонить Маку, Дюку и остальным… с меня банкет…

Касиги смотрел, как он торопливо возвращается в здание. Потом улыбнулся про себя.

Больница. 18.32. Старк дрожащей рукой положил трубку на телефон, лучась от счастья, и вернулся на веранду.

– Черт меня подери, Мануэла, черт меня подери, победа, инспекцию отменили! «Шамал» получился, Энди не знает, как Касиги это сделал, но он сделал это и… Черт меня подери! – Он обнял ее одной рукой и прислонился к перилам. – «Шамал» получился, нам ничего не грозит, теперь мы выберемся отсюда и можем строить планы. Черт меня подери! Касиги, сукин сын, он сделал это! Аллаху акбар, – ликующе добавил он, не думая.

Солнце коснулось горизонта. Из города донесся крик муэдзина, всего один – бесподобный, манящий голос. Он влился в уши, заполнил все его существо, и Старк слушал, забыв обо всем на свете, чувство облегчения и радости перемешивалось с этими словами, с этим зовом, с бесконечностью – и он оставил жену и ушел. Мануэла беспомощно ждала, одна в целом мире. Так, с закатом солнца, она ждала, боясь за мужа, печалясь за него, чувствуя, что их будущее лежит на чаше весов. Она ждала так, как может ждать только женщина.

Зов прекратился. Теперь стало очень тихо, мир застыл неподвижно. Его глаза вбирали в себя старый город во всем его древнем великолепии, пустыню за ним, бесконечность за горизонтом. И теперь он увидел все это таким как есть. Гул взлетающего авиалайнера и крики чаек над морем. Потом стрекот вертолета где-то вдалеке, и он принял решение.

– Ты, – сказал он на фарси, – ты, я люблю тебя.

– Ты, я люблю тебя навсегда, – прошептала она, чувствуя, что сейчас расплачется. Она услышала, как он вздохнул, и поняла, что они снова вместе.

– Пора ехать домой, дорогая. – Он прижал ее к себе, обхватив обеими руками. – Пора нам всем ехать домой.

– Дом там, где ты, – сказала она, больше ничего не боясь.

Отель «Оазис». 23.52. Телефон, фальшивя, затрезвонил в темноте, вырвав Гаваллана из глубокого сна. Он нащупал трубку, включив лампу возле кровати.

– Алло?

– Привет, Эндрю, это Роджер Ньюбери, извини, что звоню так поздно, но то…

– О, все в порядке, я сказал звонить до полуночи, так что… как все прошло? – В аэропорту Ньюбери пообещал ему позвонить и рассказать, что произойдет дальше на приеме. Обычно Гаваллан в это время еще не спал, но сегодня он извинился и покинул праздничный стол сразу после десяти, заснув уже через несколько секунд. – Что насчет завтра?

– С восторгом сообщаю, что его превосходительство Абадани принял приглашение шейха провести завтрашний день на ястребиной охоте в оазисе Аль-Сал, поэтому с большой долей уверенности можно полагать, что он будет изолирован на целый день. Лично я ему не доверяю, Эндрю, поэтому мы настоятельно советуем вам вывезти вертолеты и людей как можно скорее и тише, а также прекратить здесь всякую деятельность на месяц-другой, пока мы не дадим знать, что все нормально. Хорошо?

– Да, отличная новость. Спасибо. – Гаваллан откинулся на подушку, чувствуя, что заново родился; постель была соблазнительна, сон манил. – Я уже и так планировал закрываться, – сказал он с огромным зевком. – Все подтверждения пришли, нас здесь не будет раньше, чем сядет солнце. – Он с самого начала услышал некую нервность в голосе Ньюбери, но отнес ее к общему возбужденному состоянию, подавил очередной зевок и добавил: – Мы со Скраггером будем последними, полетим в Бахрейн вместе с Касиги, чтобы проведать Мак-Айвера.

– Хорошо.

– Как, черт возьми, тебе удалось провернуть такое с Абадани, я не знаю – да и не хочу знать, – но весь наш коллектив снимает перед тобой шляпу.

– А сейчас… э-э… мне крайне неприятно сообщать тебе дурные вести вместе с хорошими, но мы только что получили телекс от Хенли из Тебриза.

Сонливость Гаваллана как рукой сняло.

– Неприятности?

– Боюсь, что да. Звучит все это странно, но вот что в нем говорится. – Послышался бумажный шелест, потом: – Хенли пишет: «Нам сообщают, что вчера или прошлой ночью на жизнь Хаким-хана было совершено какое-то покушение, предполагается, что капитан Йокконен каким-то образом к нему причастен. Прошлой ночью он бежал из Тебриза в сторону турецкой границы на своем вертолете, забрав с собой жену, Азадэ, против ее воли. От имени Хаким-хана был выписан ордер на его арест за покушение на убийство и похищение. Сейчас в Тебризе идут постоянные бои между соперничающими группировками, поэтому проверить точность информации несколько затруднительно. Дополнительные подробности будут высланы сразу же по их появлении». Все. Поразительно, ну? – Молчание. – Эндрю? Ты слушаешь?

– Да… да, слушаю. Я просто… просто… э… пытаюсь собраться с мыслями. А ошибка исключена?

– Я почти не сомневаюсь, что исключена. Я срочно затребовал дополнительные подробности; возможно, завтра мы что-нибудь узнаем. Я предлагаю вам связаться с финским послом в Лондоне, поставить его в известность. Телефон посольства 01–7668888. Мне жаль, что так все вышло.

Гаваллан поблагодарил его и, ошеломленный положил трубку.

 

ГЛАВА 72

Турецкая деревня. 10.20. Азадэ проснулась как от толчка. Какое-то мгновение она не могла вспомнить, где находится, потом комната проступила отчетливо – маленькая, бедная, с жестким соломенным матрасом на кровати, чистым, но грубым бельем и одеялами, – и она вспомнила, что это была деревенская гостиница и вчера на закате, несмотря на ее протесты и нежелание покидать Эрикки, майор и полицейский проводили ее сюда. Майор не принял ее отговорок и настоял на том, чтобы поужинать с ней в крошечном ресторанчике, который опустел сразу же, как только они там появились.

– Вы обязательно должны съесть что-нибудь, чтобы поддерживать в себе силы. Прошу вас, садитесь. Я закажу все, что вы будете есть, и для вашего мужа тоже распоряжусь, чтобы ему все отнесли. Вы бы хотели этого?

– Да, пожалуйста, – сказала она тоже по-турецки и села, поняв его завуалированную угрозу и чувствуя, как зашевелились волоски на шее. – Я могу заплатить.

Легчайший намек на улыбку тронул его губы.

– Как вам будет угодно.

– Благодарю вас, майор эфенди. Прошу вас, когда мы с мужем сможем уехать?

– Я обсужу это с вами завтра, не сегодня. – Он сделал знак полицейскому, чтобы тот встал у двери на страже. – Теперь мы будем говорить по-английски, – сказал он, раскрыв свой серебряный портсигар и предлагая ей.

– Нет, благодарю вас, я не курю. Пожалуйста, когда мне вернут мои драгоценности, майор эфенди?

Он выбрал сигарету и начал постукивать ее кончиком по крышке портсигара, внимательно глядя на нее.

– Как только это будет безопасно. Меня зовут Абдул Икаил. Я направлен работать в Ван и отвечаю за весь этот район до самой границы. – Он щелкнул зажигалкой, выпустил струю дыма, не отводя от нее взгляда. – Вы когда-нибудь бывали в Ване?

– Нет, не бывала.

– Маленький сонный городишко. Был, – поправился он, – до вашей революции. Хотя на границе жить всегда было трудно. – Он снова глубоко затянулся. – Нежелательные элементы с обеих сторон, стремящиеся перейти ее или убежать. Контрабандисты, торговцы наркотиками, оружием, воры – вся падаль, какую вы можете себе вообразить. – Он говорил все это обыденным тоном, размечая фразы клубочками сигаретного дыма. Воздух в маленьком обеденном зале был тяжелым и пах старой кухней, людьми и застоявшимся табачным дымом. Ее обуревали тяжелые предчувствия; пальцы поигрывали ремнем сумочки, висевшей на плече.

– А в Стамбуле бывали? – спросил он.

– Да. Один раз провела там несколько дней, когда была еще маленькой девочкой. Ездила туда с отцом, у него там были дела, а я, я должна была сесть на самолет, чтобы лететь в школу в Швейцарии.

– Я никогда не был в Швейцарии. Один раз ездил в Рим, в отпуск. И в Бонн – на курсы для полицейских и еще раз на курсы в Лондон, но в Швейцарии не бывал.

Некоторое время он молча курил, погруженный в собственные мысли, потом затушил сигарету о пепельницу с щербатым краем и подозвал владельца гостиницы, смиренно стоявшего у двери и ожидавшего, когда можно будет принять заказ. Еда была простой, но вкусной и подавалась с огромной, нервной подобострастностью, которая еще больше ее расстроила. Было ясно, что деревня не привыкла к визитам столь высокопоставленных особ.

– Вам нечего бояться, Азадэ-ханум, вам не грозит никакая опасность, – сказал он, словно прочитав ее мысли. – Наоборот, я рад возможности поговорить с вами; здесь редко встретишь особу вашей… вашего уровня. – Во время ужина, терпеливо и вежливо, он без конца расспрашивал ее об Азербайджане и Хаким-хане, мало говорил сам, отказался обсуждать Эрикки или то, что произойдет дальше. – Что будет, то будет. Пожалуйста, расскажите мне вашу историю еще раз.

– Я… я уже рассказывала ее вам, майор эфенди. Это правда, а не история. Я рассказала вам правду, как и мой муж.

– Разумеется, – кивнул он, с аппетитом поглощая свой ужин. – Пожалуйста, расскажите мне ее еще раз.

И она рассказала, испуганная, читая в его глазах глубоко запрятанное желание, хотя он все время держался с ней подчеркнуто вежливо и обходительно.

– Это правда, – закончила она, едва притронувшись к еде, у нее совсем не было аппетита. – Мы не совершили никакого преступления, мой муж лишь защищался и защищал меня. Клянусь Аллахом.

– К сожалению, Аллах не может выступить свидетелем в вашу пользу. Разумеется, в вашем случае, я принимаю, вы верите во все, что говорите. К счастью, мы здесь народ приземленный, больше от мира сего, мы не фундаменталисты, и существует разделение между исламом и государством, никакие люди не могут назначить себя посредниками между нами и Богом, и фанатичны мы только в своем стремлении сохранить наш образ жизни таким, каким нам хочется, и не дать другим затолкать нам в глотку свою веру или законы. – Он замолчал и напряженно прислушался. По дороге сюда в сгущающихся сумерках они слышали вдалеке ожесточенную стрельбу и тяжелые разрывы минометных снарядов большого калибра. Теперь, в тишине ресторанчика, они услышали их вновь. – Вероятно, курды защищают свои дома в горах. – Его губы скривились в отвращении. – Мы слышали, Хомейни посылает против них вашу армию и «зеленых повязок».

– Это еще одна ошибка, – сказал она. – Так говорит мой брат.

– Согласен. Моя семья из курдов. – Он поднялся. – Полицейский будет стоять у вашей двери всю ночь. Для вашей защиты, – сказал он с той же полуусмешкой, которая ее сильно тревожила. – Для вашей защиты. Пожалуйста, оставайтесь в своей комнате, пока я… не приду за вами или не пошлю кого-нибудь. Ваше содействие нам поможет вашему мужу. Доброго сна.

Она поднялась в комнату, которую ей отвели, и там, увидев, что на двери нет ни крючка, ни засова, подперла ее изнутри стулом, уперев его спинкой под дверную ручку. В комнате было холодно, вода в кувшине была ледяная. Она умылась и вытерлась, потом помолилась, добавив к обычной особую молитву за Эрикки, и села на кровать.

С большой осторожностью Азадэ извлекла пятнадцатисантиметровую стальную заколку для шляп, спрятанную в толстом декоративном шве ее сумки, и несколько секунд рассматривала ее. Заколка была острой, как игла, головка с противоположного конца была маленькой, но достаточной, чтобы упереть ее в ладонь при тычке. Она несколько раз ткнула ею в подушку, как ей показывал Росс. Потом аккуратно заткнула в наволочку снизу.

– Тогда она в тебя не вопьется во сне, – говорил он ей с улыбкой. – Противник ее не заметит, а ты легко можешь ее вытащить. Такая красивая девушка, как ты, всегда должна быть вооружена на всякий случай.

– О, но, Джонни, я никогда не смогу… никогда.

– Сможешь, когда… если… нужно будет когда-нибудь, и ты должна быть к этому готова. Если ты вооружена, знаешь, как пользоваться своим оружием, что бы оно из себя ни представляло, и принимаешь для себя, что тебе, возможно, придется убить, чтобы защититься, тебе уже больше никогда ничего не нужно будет бояться. – За те волшебные месяцы в горах Швейцарии он научил ее пользоваться ею. – Всего двух-трех сантиметров в нужное место больше чем достаточно, это уже будет смертельно… – Она носила с собой эту заколку с тех самых пор, но ей ни разу не пришлось ей воспользоваться – даже тогда в деревне. Деревня. Оставь деревню для ночи, не для дня.

Ее пальцы коснулись головки ее оружия. Может быть, сегодня, подумала она. Иншаллах! А как же Эрикки? Иншаллах! Потом она вспомнила слова Эрикки: «„Иншаллах“ – это здорово, Азадэ, отлично все оправдывает, но Богу, каким бы именем его ни называли, время от времени нужна в помощь земная рука».

Да. Я обещаю тебе, что буду готова, Эрикки. Завтра будет завтра, и я помогу тебе, милый. Так или иначе, но я тебя из всего этого вытащу.

Успокоенная, она задула свечу, свернулась калачиком под простыней и одеялами, не раздеваясь, в свитере и лыжных штанах. В окна лился лунный свет. Скоро она согрелась. Тепло, усталость и молодость принесли ей сон без сновидений.

Ночью она внезапно проснулась. Круглая ручка двери тихо поворачивалась. Азадэ нащупала иглу под подушкой и осталась лежать, следя за дверью. Ручка повернулась до конца, дверь сдвинулась на сантиметр, но дальше не поддалась, плотно подпертая стулом, который тихонько скрипнул от нагрузки. Через мгновение ручка тихо вернулась на место. Снова тишина. Ни шагов, ни звука дыхания. Ручка больше не шевелилась. Она улыбнулась про себя. Джонни научил ее и пользоваться стулом тоже. Ах, мой дорогой, надеюсь, ты обретешь счастье, которого ищешь, подумала она и снова заснула, лежа лицом к двери.

Теперь она проснулась отдохнувшей и чувствовала себя гораздо более сильной, чем вчера, больше подготовленной к тому сражению, которое скоро начнется. Да, клянусь Аллахом, говорила она себе, гадая, что пробудило ее ото сна. Шум машин и крики уличных торговцев? Нет, не это. Тут опять раздался стук в дверь.

– Кто там? Пожалуйста, назовитесь.

– Майор Икаил.

– Минуточку, прошу вас. – Она надела сапоги, одернула свитер, поправила волосы. Ловким движением вынула стул из-под двери. – Доброе утро, майор эфенди.

Он взглянул на стул с легкой улыбкой.

– Вы поступили мудро, подперев дверь. Не делайте этого снова. Без разрешения. – Потом он внимательно посмотрел на нее. – Похоже, вы хорошо отдохнули. Чудесно. Я заказал для вас кофе и свежий хлеб. Чего бы вам еще хотелось?

– Просто чтобы меня и моего мужа отпустили.

– Вот как? – Он вошел в комнату, закрыл дверь, взял стул и сел спиной к свету, струившемуся из окна. – Если вы согласитесь помогать, это можно будет устроить.

Когда он вошел, она, как бы пропуская его, отступила и теперь сидела на краю кровати, опершись на нее рукой в нескольких сантиметрах от подушки.

– В чем заключается эта помощь, майор эфенди?

– Полагаю, было бы разумно избежать столкновения, – заметил он с любопытным выражением лица. – Если вы согласитесь помочь… и отправитесь в Тебриз по своей воле сегодня вечером, ваш муж останется здесь под замком до утра, а завтра его перевезут в Стамбул.

Она услышала собственный голос, говоривший:

– Куда именно в Стамбуле?

– Сначала в тюрьму – для безопасности, – где с ним сможет встретиться его посол и, если на то будет воля Аллаха, откуда его выпустят на свободу.

– Зачем отправлять его в тюрьму, он не сделал ни…

– За него назначена награда. Живого или мертвого. – Майор раздвинул губы в улыбке. – Он нуждается в защите: здесь, в деревне и вокруг нее, десятки ваших соотечественников, и все они умирают от голода. Разве и вам тоже не нужна защита? Разве вы не были бы идеальной жертвой для похищения, разве хан не заплатит за любимую сестру немедленный и щедрый выкуп? А?

– Я с радостью вернусь, если это поможет моему мужу, – тут же сказала она. – Но если я вернусь, то… какие у меня будут гарантии, что мой муж получит защиту и будет отправлен в Стамбул, майор эфенди?

– Никаких. – Он поднялся и встал, возвышаясь над ней. – Другой вариант заключается в том, что, если вы не захотите сотрудничать добровольно, вас сегодня же отправят к границе, а его… ему придется положиться на свою судьбу.

Она не встала, не убрала руку от подушки. И не стала поднимать глаза на майора. Я бы с радостью сделала это, но как только меня здесь не будет, Эрикки окажется беззащитным. Сотрудничать? Означает ли это лечь в постель с этим человеком по своей собственной воле?

– Какого сотрудничества вы от меня ждете? Что вы хотите, чтобы я сделала? – спросила она и пришла в ярость оттого, что ее голос был более робким, чем раньше.

Он полухохотнул и сардонически произнес:

– То, что всем женщинам бывает так трудно сделать: быть послушными, без возражений и споров делать то, что им говорят, и перестать умничать. – Он резко повернулся на каблуках. – Вы останетесь в гостинице. Я вернусь позже. Надеюсь, к тому времени вы будете готовы… дать мне правильный ответ. – Он захлопнул за собой дверь.

Если он попытается изнасиловать меня, я убью его, подумала она. Я не могу лечь с ним в обмен на свободу: мой муж никогда не простил бы меня, и я сама не смогла бы себе этого простить, потому что мы оба знаем, что это не гарантировало бы ни его свободы, ни моей, да если бы даже и гарантировало, он не смог бы жить с этим и вернулся бы, чтобы отомстить. И я не смогла бы с этим жить.

Она встала, подошла к окну и посмотрела на оживленную деревню, заснеженные горы вокруг, границу где-то там, так недалеко.

– Единственный шанс, который у Эрикки есть, это если я вернусь назад, – пробормотала она. – Но я не могу, для этого нужно разрешение майора. Да и в этом случае…

Полицейский участок. 11.58. Схваченный огромными руками Эрикки, нижний конец центрального железного прута оконной решетки выскочил, взметнув фонтанчик цементной пыли. Он торопливо толкнул его на место, выглянул в окошечко в двери клетки и осмотрел коридор. Никто из охранников не появился. Он быстро уложил назад кусочки цемента и каменную крошку, прикрыв основание прута – над этим прутом он трудился большую часть ночи, расшатывая и дергая его во все стороны, возясь с ним, как собака с костью. Теперь у него было оружие и рычаг, которым можно было согнуть и вынуть другие прутья.

На это уйдет полчаса, не больше, подумал он и опустился на нары, удовлетворенный. После того как вчера вечером ему принесли поесть, полицейские оставили его в покое, уверенные в прочности своей камеры. Сегодня утром ему дали кофе, отвратительный на вкус, и кусок черствого хлеба, потом непонимающе таращились на него, когда он попросил увидеться с майором и с женой. Эрикки не знал ни как будет «майор» по-турецки, ни его имени, но когда он показал себе на плечи, изображая звание, они сообразили, о ком он говорит, но просто пожали плечами, добавили еще что-то по-турецки, чего он не понял, и снова ушли. Сержант больше не появлялся.

Каждый из нас знает, что делать, думал он, и Азадэ, и я, каждому из нас грозит опасность, каждый сделает все, что сможет. Но если до нее дотронутся или причинят ей боль, никакой бог не поможет тому, кто это сделал, пока я жив. Клянусь.

Дверь в конце коридора открылась. Майор зашагал в сторону его камеры.

– Доброе утро, – сказал он, остановившись перед дверью, и его ноздри дрогнули от мерзкой вони.

– Доброе утро, майор. Где моя жена, прошу вас, и когда вы нас отпустите?

– Ваша жена в деревне, в полной безопасности, она отдохнула. Я сам ее навестил. – Майор задумчиво посмотрел на него, заметил грязь на руках, кинул острый взгляд на замок в двери, железные прутья в окне, оглядел пол, потолок. – Ее безопасность и то, как с ней будут обращаться, зависит от вас. Вы понимаете?

– Да-да, я понимаю. И я считаю вас как старшего полицейского офицера здесь ответственным за нее.

Майор рассмеялся.

– Вот и ладно, – сардонически произнес он, потом улыбка исчезла с его лица. – Наверное, будет лучше всего, если мы избежим конфронтации. Если вы нам поможете, вы сегодня останетесь здесь, а завтра под охраной я отправлю вас в Стамбул, – ваш посол сможет встретиться с вами, если захочет, – где вы предстанете перед судом за преступления, в которых вас обвиняют, или будете выданы Ирану.

Эрикки не стал думать о собственных проблемах.

– Я привез сюда свою жену против ее воли. Она не сделала ничего дурного, она должна отправиться домой. Можно будет дать ей сопровождение?

Майор смотрел на него.

– Это зависит от вашей готовности сотрудничать.

– Я попрошу ее вернуться. Буду настаивать, если вы это имеете в виду.

– Ее можно было бы отправить назад, – сказал майор, дразня его. – О да. Но, разумеется, может так случиться, что на пути к границе или даже по выходу из отеля ее снова похитят, на этот раз бандиты, иранские бандиты, очень плохие люди, и будут держать ее у себя в горах месяц или два, чтобы потом вернуть хану за выкуп.

Лицо Эрикки сделалось пепельно-серым.

– Что вы хотите, чтобы я сделал?

– Недалеко отсюда проходит железная дорога. Сегодня ночью вас можно было бы тайком вывезти отсюда и безопасно доставить в Стамбул. Обвинения против вас можно было бы снять. Вам дали бы хорошую работу, вы бы летали, обучали наших пилотов в течение двух лет. В обмен вы согласитесь стать нашим секретным агентом, вы будете снабжать нас сведениями об Азербайджане, особенно об этом советском, которого вы упоминали, о Мзитрюке, сведениями о Хаким-хане, где и как он живет, как можно проникнуть во дворец – все, что может нам понадобиться.

– Что будет с моей женой?

– Она останется в Ване по своей воле, заложницей вашего хорошего поведения… в течение месяца или двух. Потом сможет присоединиться к вам, где бы вы ни были.

– Если ее с охраной вернут сегодня Хаким-хану, целой и невредимой, и я получу доказательства того, что она жива и здорова, я сделаю то, что вы просите.

– Вы говорите либо «да», либо «нет», – сказал майор, раздражаясь. – Я здесь не для того, чтобы с вами торговаться!

– Прошу вас, она не имеет никакого отношения к моим преступлениям. Пожалуйста, отпустите ее. Прошу вас.

– Вы за идиотов нас держите? Вы согласны или нет?

– Да! Но сначала я хочу, чтобы она была в безопасности. Первым делом!

– Может быть, вы сначала хотите посмотреть, как с ней позабавятся. Первым делом.

Эрикки бросился на него, просунув руку между прутьев, и вся дверь сотряслась от страшного удара. Но майор стоял на безопасном удалении и только рассмеялся, глядя на огромную руку, хватавшую воздух перед его лицом. Он точно рассчитал расстояние, будучи слишком опытным, чтобы позволить застать себя врасплох, и провел в своей жизни слишком много допросов, чтобы не знать, как дразнить, угрожать, искушать, как издеваться и преувеличивать и использовать собственные страхи и ужасы заключенного, как играть истиной, чтобы пробиться сквозь заслон неизбежной лжи и полуправды – чтобы добраться до настоящей правды.

Его руководство предоставило ему самому право решать, как поступить с ними обоими. Теперь он принял решение. Не торопясь, он достал револьвер и направил его в лицо Эрикки. Со щелчком взвел курок. Эрикки не отшатнулся, просто вцепился в прутья своими громадными кулачищами, тяжело дыша.

– Хорошо, – спокойно произнес майор, снова засовывая револьвер в кобуру. – Вас предупредили, что ваше поведение определяет то, как с ней будут обращаться. – Он двинулся прочь.

Оставшись один, Эрикки попытался сорвать дверь с петель. Дверь застонала, но выдержала.

Международный аэропорт Эль-Шаргаза. 16.39. С сиденья водителя в своей машине Гаваллан видел, как грузовой люк огромного «Боинга-747» закрылся, проглотив половину 212-х, ящиков с запчастями и лопастей несущих винтов. Пилоты и механики лихорадочно заканчивали загрузку второго самолета, на борт осталось поднять всего один разобранный вертолет, с десяток ящиков и гору чемоданов.

– Идем по графику, Энди, – доложил Руди, отвечавший за погрузку, делая вид, что не замечает бледности в лице своего друга. – Еще полчаса.

– Хорошо. – Гаваллан протянул ему бумаги. – Здесь разрешения для всех механиков, которые отправляются с грузом.

– А пилоты с ним не летят?

– Нет. Все пилоты отправляются рейсом БА. Только проследи, чтобы они были на паспортном контроле не позже десяти минут седьмого. БА не могут задерживать рейс. Позаботься, чтобы все были на месте, Руди. Они должны быть в этом самолете, я гарантировал это.

– Не волнуйся. Что насчет Дюка и Мануэлы?

– Они уже улетели. С ними полетел док Натт, так что они уже в пути. Я… вот, пожалуй, и все. – Гаваллан поймал себя на мысли, что ему трудно соображать.

– Вы со Скрэгом по-прежнему летите рейсом в шесть тридцать пять в Бахрейн?

– Да. Жан-Люк нас там встретит. Мы берем с собой Касиги, чтобы он организовал там базу и приготовился к приему своих пташек для «Иран-Тода». Я приду вас всех проводить.

– До встречи в Абердине. – Руди крепко пожал ему руку и заторопился прочь.

Гаваллан отпустил сцепление, коробка передач протестующе заскрежетала, он выругался, потом покатил к управлению.

– Есть что-нибудь, Скрэг?

– Нет, пока ничего нет, приятель. Звонил Касиги. Я сказал ему, что дело на мази, дал ему регистрационные номера вертолетов, имена пилотов и механиков. Он сказал, что забронировал места на наш рейс в Кувейт сегодня вечером, там он найдет оказию до Абадана, а оттуда доберется до «Иран-Тода». – Скраггера, как и всех остальных, тревожил внешний вид Гаваллана. – Энди, ты предусмотрел все, что можно, любую случайность.

– В самом деле? Сомневаюсь, Скрэг. Эрикки и Азадэ я не вытащил.

Всю ночь, до самого позднего часа по лондонскому времени Гаваллан названивал всем имеющим влияние лицам, каких только мог вспомнить. Финский посол был шокирован: «Но это невозможно! Наш гражданин ни в коем случае не может являться участником подобной аферы. Невозможно! Где вас можно будет найти в это время завтра?» Гаваллан ответил ему и стал ждать, глядя, как ночь переходит в рассвет. С Хаким-ханом не связаться, кроме как через Ньюбери, а Ньюбери и так уже занимался этим вариантом.

– Дело дрянь, Скрэг, что тут скажешь. – Он тупо взял телефонную трубку, снова положил ее на место. – Вы все уже выписались?

– Да. Касиги встретит нас в аэропорту у выхода на посадку. Все наши чемоданы я отослал вперед и договорился, чтобы их сдали в багаж. Мы можем находиться здесь до самого последнего момента и отправиться прямо к самолету.

Гаваллан не мигая смотрел на аэропорт. Оживленный, нормальный, приятный день.

– Я не знаю, что делать, Скрэг. Я просто больше не знаю, что делать.

Полицейский участок в турецкой деревне. 15.18.

– …как прикажете, эфенди. Вы сделаете все необходимые приготовления? – почтительно осведомился майор в телефонную трубку. Он сидел за единственным столом в тесном обшарпанном кабинете, сержант стоял рядом, кукри и нож Эрикки лежали на столе перед ним. – …Хорошо. Да… да, я согласен. Салам. – Майор положил трубку, закурил сигарету, встал. – Я буду в гостинице.

– Так точно, эфенди. – Глаза сержанта весело посверкивали, но он тщательно следил, чтобы это никак не отражалось на его лице. Он смотрел, как майор одергивает мундир, причесывает волосы, надевает феску, завидуя его званию и могуществу. Зазвонил телефон. – Полиция, слушаю… а, здравствуйте, сержант. – Некоторое время полицейский слушал с растущим изумлением. – Но… да… да, очень хорошо. – С обескураженным видом он положил трубку на место. – Это… это был сержант Урбил, он звонил от границы, майор эфенди. Грузовик иранских ВВС с «зелеными повязками» и муллой движется сюда, чтобы забрать вертолет, заключенного и ее назад в Ир…

Майор взорвался:

– Во имя Аллаха, кто пропустил недружественные лица через границу без разрешения? У нас есть постоянно действующий приказ в отношении мулл и революционеров!

– Я не знаю, эфенди, – пролепетал сержант, испуганный этой внезапной вспышкой гнева. – Урбил сказал только, что они размахивали официальными документами и настаивали. Про иранский вертолет всем известно, поэтому он просто пропустил их.

– Они вооружены?

– Он не сказал, эфенди.

– Соберите своих людей, всех до единого, с автоматами.

– Но… но как быть с заключенным?

– Забудьте про него! – рявкнул майор и с проклятием зашагал к двери.

На краю деревни. 17.32. Машина иранских ВВС имела полный привод и представляла собой наполовину заправщик, наполовину грузовик. Она съехала прямо в снег на боковую дорогу, которая была чуть шире тропинки, перешла на пониженную передачу и направилась к 212-му. Полицейский часовой рядом с вертолетом вышел ей навстречу.

Полдюжины вооруженных юношей с зелеными повязками на рукавах выпрыгнули из кузова, следом за ними – трое невооруженных военнослужащих иранских ВВС и мулла. Мулла повесил на плечо свой «Калашников».

– Салам. Мы прибыли, чтобы забрать наше имущество именем имама и народа, – с важным видом произнес мулла. – Где похититель и женщина?

– Я… я ничего про это не знаю. – Полицейский был ошарашен. Его приказ был ясен: охранять объект и никого к нему не подпускать до последующих распоряжений. – Вам лучше сначала обратиться в полицейский участок и спросить там. – Он увидел, как один из военнослужащих открыл дверцу кабины и заглянул внутрь, остальные двое принялись разматывать заправочные шланги. – Эй, вы там, запрещается подходить к вертолету без разрешения!

Мулла преградил ему дорогу.

– Вот наши полномочия! – Он помахал бумагами перед лицом полицейского, и это еще больше того огорошило, потому что он не умел читать.

– Вам лучше сначала пройти в участок… – запинаясь, выговорил он и тут с огромным облегчением увидел приписанную к участку машину, которая неслась к ним по узкой дорожке со стороны деревни. Она резко свернула в глубокий снег, проехала несколько метров и встала. Майор, сержант и двое полицейских вышли из нее с короткими автоматами, хранившимися в участке на случай беспорядков. Окруженный своими «зелеными повязками», мулла без страха зашагал в их сторону.

– Кто вы такой? – грубо спросил майор.

– Мулла Али Миандири из комитета города Хой. Мы прибыли, чтобы забрать наше имущество, похитителя и женщину, именем имама и народа.

– Женщину? Вы имеете в виду ее высочество, сестру Хаким-хана?

– Да. Ее.

– Имама? Какого имама?

– Имама Хомейни, мир да пребудет с ним.

– А-а, аятоллы Хомейни, – произнес майор, оскорбленный использованием этого титула. – А какого «народа»?

Мулла с той же жесткостью сунул ему в руки какие-то бумаги.

– Иранского народа. Вот наши полномочия.

Майор взял документы, быстро пробежался по ним глазами. Их было два, торопливо написанных от руки на фарси. Сержант и двое его людей развернулись в линию, окружая грузовик. Мулла и «зеленые повязки» презрительно наблюдали за ними.

– Почему документы не оформлены на соответствующих юридических бланках? – спросил майор. – Где печать полицейского управления и подпись начальника полиции Хоя?

– Нам они не нужны. Документ подписан комитетом.

– Каким комитетом? Мне ничего не известно ни про какие комитеты.

– Революционный комитет Хоя является высшей властью в этом районе, и полиция находится в его подчинении.

– В этом районе? Этот район – Турция!

– Я имел в виду в этом районе до границы.

– А кто предоставил ему эту власть? Где ваши полномочия? Покажите.

Юноши рядом с муллой шевельнулись.

– Мулла их вам показал, – злобно произнес один из них. – Документ подписан комитетом.

– Кто подписал его? Вы?

– Я подписал, – ответил мулла. – Он имеет законную силу. Оформлен в полном соответствии с законом. Комитет является высшим органом власти. – Он увидел, что солдаты ВВС неуверенно смотрят на него. – Чего вы ждете? Заправляйте вертолет!

Прежде чем майор успел открыть рот, один из них почтительно произнес:

– Извините меня, ваше превосходительство, доска приборов разбита вдребезги, часть приборов не работает. Мы не можем лететь на нем, пока он не пройдет проверку. Было бы безопас…

– Неверный благополучно пролетел на нем весь путь от Тебриза и ночью, и днем, благополучно посадил его здесь, почему вы не можете лететь на нем днем?

– Я просто хочу сказать, что было бы безопаснее проверить все перед полетом, ваше превосходительство.

– Безопаснее? Почему безопаснее? – грубо возразил один из «зеленых повязок», подходя к нему. – Мы в руках Аллаха, мы исполняем Божий труд. Вы хотите помешать свершиться Божьему делу и оставить вертолет здесь?

– Разумеется нет, ко…

– Тогда слушайтесь муллу и начинайте заправку! Немедленно!

– Да-да, конечно, – смущенно забормотал пилот. – Как пожелаете. – Все трое поспешили выполнить приказ.

Майор был поражен, видя, как пилот, капитан, так легко позволил командовать собой юному бандиту, который теперь стоял и с вызовом, не мигая, смотрел на него.

– Полиция подчиняется комитету, ага, – говорил между тем мулла. – Полиция служила сатане-шаху и потому находится под подозрением. Где похититель и же… сестра хана?

– Где ваше разрешение пересекать границу и требовать чего бы то ни было? – с холодным бешенством осведомился майор.

– Во имя Аллаха, мы действуем именем имама Хомейни, этих полномочий достаточно! – Мулла ткнул пальцем в бумаги. Один из юнцов передернул затвор автомата.

– Не сметь, – предупредил его майор. – Если хоть один из вас нажмет на курок на нашей земле, наши вооруженные силы перейдут границу и выжгут все от нее до самого Тебриза!

– Если на то будет воля Аллаха! – Мулла, черноглазый, с черной бородой и настроенный не менее решительно, выдержал его взгляд не моргнув; он презирал майора и тот либеральный режим, который отождествлялся у муллы с ним и его мундиром. Война сейчас или после – ему было все равно; он был в руках Бога и исполнял Божий труд, и слово имама, как на крыльях, принесет их к победе – через все границы. Но сейчас время для войны не пришло, слишком многое нужно сделать в Хое, сокрушить левых, подавить восстания, уничтожить врагов имама, и для этого здесь, в горах, каждый вертолет был бесценным. – Я… я прошу передать нам наше имущество, – произнес он более умеренным тоном. – Он показал на маркировку. – Вот наши регистрационные номера, они доказывают, что это наша собственность. Она была украдена из Ирана – вы должны знать, что этот вертолет не имел разрешения покидать Иран, юридически это все еще наша собственность. Ордер, – он показал на бумаги в руке майора, – этот ордер является законным, летчик похитил женщину, поэтому мы заберем и их тоже. Пожалуйста.

Майор оказался в невозможной ситуации. Он ни при каких обстоятельствах не мог передать финна и его жену незаконно проникшим в Турцию людям на основании не имеющего законной силы клочка бумаги – это было бы серьезнейшим нарушением служебного долга и, совершенно заслуженно, стоило бы ему головы. Если мулла будет настаивать, ему придется оказать сопротивление и защищать полицейский участок, но ему явно не хватало для этого людей, открытую стычку он обязательно проиграет. Точно так же он был убежден и в том, что мулла и «зеленые повязки» готовы умереть хоть сию секунду, чего нельзя было сказать о нем самом.

Он решил рискнуть.

– Похитителя и Азадэ-ханум сегодня утром отправили в Ван. Чтобы добиться их выдачи, вам необходимо обратиться в штаб вооруженных сил, а не ко мне. Ее… важность как сестры хана обусловила то, что их обоих забрали военные.

Лицо муллы окаменело. Один из «зеленых повязок» зло буркнул:

– Откуда нам знать, что это не ложь?

Майор крутанулся в его сторону, тот отпрыгнул на шаг, «зеленые повязки» позади грузовика вскинули автоматы и прицелились, безоружные военнослужащие в ужасе бросились на снег, рука майора легла на кобуру.

– Прекратить! – приказал мулла. Ему подчинились, даже майор, который был в бешенстве на себя самого за то, что позволил гордости и рефлексам оказаться сильнее самообладания и дисциплины. Мулла подумал секунду, рассматривая возможные варианты. Потом произнес: – Мы обратимся в Ван. Да, мы это сделаем. Но не сегодня. Сегодня мы заберем наше имущество и уйдем. – Он стоял, слегка расставив ноги, с автоматом на плече, непоколебимо спокойный и уверенный в себе.

Майор с трудом скрыл испытанное им облегчение. Вертолет не представлял никакой ценности ни для него, ни для его руководства и ставил их в крайне неловкое положение.

– Я согласен, что это ваши регистрационные номера, – коротко сказал он. – Принадлежит ли он вам, я не знаю. Если вы подпишете расписку, оставив в ней вопрос собственности открытым, вы можете забрать его и уехать.

– Я подпишу расписку за наш вертолет.

На обратной стороне ордера на арест майор написал то, что удовлетворило бы его и, возможно, удовлетворило бы муллу. Мулла повернулся и снова обругал военнослужащих ВВС, которые принялись торопливо сматывать топливные шланги, а пилот снова встал рядом с кабиной, отряхивая снег с одежды.

– Теперь вы готовы лететь, пилот?

– В любую минуту, ваше превосходительство.

– Вот, – сказал майор, протягивая мулле бумагу.

С плохо скрытым отвращением мулла подписал ее, не читая.

– Так вы готовы, пилот? – повторил он.

– Да, ваше превосходительство, готов. – Молодой капитан посмотрел на майора, и майор увидел – или подумал, что увидел, – страдание в его глазах и невысказанную мольбу помочь ему, дать ему убежище, предложить которое он не мог. – Можно запускать двигатель?

– Запускайте, – повелительно произнес мулла, – разумеется, запускайте. – Через несколько секунд двигатели загудели ровно и устойчиво, лопасти начали разгоняться все быстрее. – Али и Абрим, вы вернетесь на базу с грузовиком.

Оба молодых человека послушно забрались в кабину рядом с водителем-солдатом. Мулла махнул им рукой, приказывая отъезжать, и знаком показал, чтобы остальные садились в вертолет. Лопасти вспарывали воздух; он подождал, пока все заберутся в пассажирский отсек, потом скинул автомат с плеча, сел рядом с пилотом и захлопнул дверцу.

Рев двигателей нарастал, потом 212-й неуклюже оторвался от земли и потащился прочь. Сержант в озлоблении вскинул свой короткоствольный автомат и прицелился.

– Я могу завалить всех этих не знающих своей матери мерзавцев разом, майор.

– Да-да, мы могли бы. – Майор достал портсигар. – Но мы предоставим это Богу. Может быть, Аллах сделает это вместо нас. – Трясущейся рукой он щелкнул зажигалкой, глубоко вдохнул дым, глядя, как грузовик и вертолет медленно ползут прочь. – Этих собак нужно будет научить хорошим манерам и преподать им урок-другой. – Он подошел к машине и сел в нее. – Отвезите меня к гостинице.

Гостиница. Азадэ высунулась в окно, оглядывая небо. Она слышала, как заработали двигатели и как взлетел 212-й, и сердце ее наполнилось невозможной надеждой, что Эрикки каким-то образом сумел бежать.

– О, Аллах, сделай так, чтобы это было правдой…

Жители деревни тоже стояли задрав головы, и теперь она вместе с ними могла видеть вертолет, летевший в сторону границы. Внутри у нее все перевернулось. Неужели он обменял свою свободу на ее? О, Эрикки…

Она увидела, как на площадь въехала полицейская машина и остановилась у гостиницы. Майор вышел из нее, одернул мундир. Кровь отхлынула от ее лица. Она решительно захлопнула окно и села на стул лицом к двери, рядом с подушкой. Ожидание. Ожидание. Послышались шаги. Дверь открылась.

– Следуйте за мной, – сказал майор. – Пожалуйста.

В первую секунду она ничего не поняла.

– Что?

– Следуйте за мной. Пожалуйста.

– Зачем? – спросила она недоверчиво, ожидая ловушки и не желая уходить от спрятанной под подушкой иглы, ее единственной защиты. – Что происходит? Это мой муж ведет вертолет? Вертолет возвращается назад. Вы отправили его назад? – Она чувствовала, как мужество быстро покидает ее, тревожная мысль, что Эрикки сдался в обмен на ее безопасность, приводила ее в отчаяние, лишая сил. – Это он за штурвалом того вертолета?

– Нет, ваш муж находится в полицейском участке. За вертолетом приезжали иранцы. Они также приезжали за ним и за вами. – Теперь, когда кризис миновал, майор чувствовал себя очень хорошо. – Вертолет зарегистрирован в Иране, не имел разрешения на вылет из страны, поэтому у них были на него все права. А теперь следуйте за мной.

– Куда, скажите, прошу вас?

– Я подумал, что вам, наверное, захочется увидеть мужа. – Майору нравилось смотреть на нее, он наслаждался ощущением опасности, гадая, где она прячет свое секретное оружие. У таких женщин всегда есть с собой оружие или какой-нибудь яд, что-нибудь смертоносное, поджидающее неосторожного насильника. С этим легко справиться, если ты к этому готов, если следишь за ее руками и не засыпаешь потом. – Итак?

– Иранцы… иранцы ждут в участке?

– Нет. Здесь Турция, не Иран, вас там не ждут никакие иностранцы. Пойдемте, вам нечего бояться.

– Я… я сейчас спущусь. Сию секунду.

– Да, вы так и сделаете. Прямо сейчас, – сказал он. – Сумка вам не нужна, только куртка. Живее, пока я не передумал. – Он увидел ярость, блеснувшую в ее глазах, и это еще больше его позабавило. Но на этот раз она подчинилась, кипя от возмущения, ненавидя собственную беспомощность. Она прошла через площадь, шагая рядом с ним, чувствуя на себе взгляды со всех сторон. Они вошли в участок и прошли в комнату, ту же самую, что и раньше. – Пожалуйста, подождите здесь.

Потом он закрыл дверь и вернулся в кабинет. Сержант протянул ему телефонную трубку.

– Я связался с капитаном Таназаком, дежурным офицером пограничной заставы, как вы просили, сэр.

– Капитан? Майор Икаил. Граница закрыта для всех мулл и «зеленых повязок» до последующих распоряжений. Арестуйте сержанта, который пропустил нескольких из них пару часов назад, и отправьте его в Ван с максимальным для него дискомфортом. Что касается вас, вы пойдете под трибунал за невыполнение действующего распоряжения, запрещающего пропускать людей с оружием! – Он положил трубку, посмотрел на часы. – Машина готова, сержант?

– Да, эфенди.

– Хорошо. – Майор вышел, прошел по коридору к клетке, сопровождаемый сержантом. Эрикки остался сидеть. Только перевел взгляд на дверь. – Итак, мистер летчик, если вы готовы сохранять спокойствие, держать себя в руках и перестать вести себя глупо, я приведу вашу жену, чтобы вы могли увидеться.

Эрикки проскрежетал:

– Если вы или кто-нибудь тронет ее хоть пальцем, клянусь, я убью вас, разорву на куски.

– Я согласен, должно быть, это трудно – иметь такую жену. Лучше жениться на уродине, чем на такой, как она, – если только не держать ее все время под покрывалом. Итак, вы хотите ее увидеть или нет?

– Что я должен сделать?

– Сохранять спокойствие, держать себя в руках и перестать вести себя глупо, – раздраженно повторил майор. Сержанту он приказал на турецком: – Пойдите приведите ее.

Эрикки ожидал катастрофы или какого-то трюка. Потом он увидел ее в конце коридора, увидел, что она в полном порядке, и едва не заплакал от облегчения, как и она.

– О, Эрикки…

– Слушайте меня, вы оба, – резко произнес майор. – Несмотря на то что вы оба доставили нам огромные неудобства и поставили в неловкое положение, я решил, что вы оба сказали мне правду, поэтому вас немедленно отправят под охраной в Стамбул, без всякого шума, передадут вашему послу, без всякого шума, чтобы выслать из страны, без всякого шума.

Они уставились на него, не понимая, что происходит.

– Нас освободят? – спросила она, ухватившись за металлические прутья.

– Немедленно. Мы ожидаем, что вы проявите сдержанность, – это часть сделки. Вам придется дать официальное письменное согласие на это условие. Сдержанность. Это означает, что вы никому ничего не расскажете, никаких громких заявлений, публичных или частных, о вашем побеге и прочих приключениях. Вы согласны?

– О да, да, разумеется, – сказала Азадэ. – Но… здесь нет никакого подвоха?

– Нет.

– Но… но почему? Почему после… почему вы нас отпускаете? – Эрикки с трудом подбирал слова, все еще не веря ему.

– Потому что я проверил вас обоих, и вы оба прошли проверку, вы не совершили никаких преступлений, которые мы сочли бы преступлениями, – ваши клятвы касаются только вас и Бога и не подлежат никаким судебным разбирательствам, – и, к счастью для вас, ордер на ваш арест был выдан незаконно и потому является недействительным. Комитет, надо же! – пробормотал он с отвращением, потом заметил, как они смотрят друг на друга. Он был поражен, ощутив на мгновение настоящий трепет. И почувствовал зависть.

Любопытно, что Хаким-хан позволил выдать ордер комитету, а не полиции, которая придала бы требованию о выдаче законный характер. Он сделал жест сержанту.

– Выпустите его. Я буду ждать вас в кабинете. Не забудьте, что мне еще нужно вернуть вам ваши драгоценности. И оба ножа. – Он ушел.

Дверь камеры открылась с громким скрежетом. Сержант нерешительно постоял мгновение, потом ушел. Ни Эрикки, ни Азадэ не заметили его отсутствия, не чувствовали отвратительной вони, они видели только друг друга, она у самой двери, все еще держась за прутья, он на самом пороге, держась за решетку на двери. Они не двигались. Только улыбались.

– Иншаллах? – произнесла она.

– Почему бы нет? – А затем, все еще ошеломленный своим освобождением, пришедшим от честного человека, которого мгновение назад Эрикки готов был разорвать голыми руками как средоточие зла, Эрикки вспомнил слова майора про покрывало, про то, какой желанной она была. Несмотря на стремление не разрушить это доброе чудо, он выпалил: – Азадэ, я хотел бы оставить все плохое здесь. Можем мы это сделать? Что с Джоном Россом?

Ее улыбка не изменилась, и она поняла, что они стоят на краю пропасти. Она уверенно прыгнула в нее, радуясь, что это произошло.

– Давным-давно, в самом начале, я рассказала тебе, что однажды знала его, когда была совсем юной, – голос ее звучал нежно, выдавая ее тревогу. – В деревне и на базе он спас мне жизнь. Когда я встречу его снова, если я встречу его, я улыбнусь ему и буду ему рада. Я молю тебя, чтобы ты сделал то же самое. Прошлое есть прошлое и должно остаться в прошлом.

Прими его, Эрикки, раз и навсегда, думала она, направляя всю свою волю, чтобы помочь ему сделать это, иначе наш брак окончится быстро, не по моему желанию, а потому, что ты не сможешь вести себя как мужчина, сделаешь свою жизнь невыносимой и не захочешь, чтобы я была рядом. Тогда я вернусь в Тебриз и начну новую жизнь, это печальная правда, но именно это я решила сделать. Я не буду напоминать тебе о том обещании, которое ты мне дал перед свадьбой, я не хочу унижать тебя – но как же это отвратительно с твоей стороны, что ты его забыл. Я прощаю тебя только потому, что люблю тебя. О, Аллах, мужчины такие странные, их так трудно понять, пожалуйста, немедленно напомни ему о его клятве!

– Эрикки, – тихо проговорила она, – дай прошлому остаться в прошлом. Пожалуйста! – Она молила его взглядом, как может умолять только женщина.

Но он избегал смотреть ей в глаза, раздавленный собственной глупостью и ревностью. Азадэ права, кричал он себе. Это прошлое. Азадэ честно рассказала мне о нем, и я без принуждения обещал ей, что смогу жить с этим, и он действительно спас ей жизнь. Она права, но даже и в этом случае я уверен, что она любит его.

В муке он посмотрел на нее, заглянул ей в глаза; дверь с грохотом захлопнулась в его голове, он запер ее и выбросил ключ. Былая теплота наполнила его до краев, очищая.

– Ты права, и я согласен! Ты права! Я люблю тебя – и да здравствует Финляндия! – Он подхватил ее на руки и поцеловал, и она ответила на его поцелуй, потом прижалась к нему, счастливая как никогда раньше, пока он нес ее, словно перышко, по коридору. – А в Стамбуле есть сауна, как ты думаешь, он разрешит нам позвонить, всего один звонок, как ты думаешь?..

Но она не слушала его. Она улыбалась про себя.

Бахрейн. Международная больница. 18.03. В палате Мака раздался приглушенный звонок телефона, и Дженни очнулась от приятной полудремы на веранде; Мак дремал в кресле, стоявшем в тени рядом с ней. Она беззвучно выскользнула из своего кресла, не желая будить его, и сняла трубку.

– Палата капитана Мак-Айвера, – тихо сказала она.

– О, извините, что беспокою вас, у капитана Мак-Айвера есть свободная минутка? Говорит помощник мистера Ньюбери из Эль-Шаргаза.

– Извините, он сейчас спит, это миссис Мак-Айвер, могу я ему что-нибудь передать?

Голос замолчал в нерешительности.

– Может быть, вы попросите его перезвонить мне? Бертрам Джоунз.

– Если это важно, вам лучше сказать это мне.

Снова нерешительная пауза, потом:

– Очень хорошо. Спасибо. Мы получили телекс из нашего посольства в Тегеране для него. Здесь говорится: «Пожалуйста, известите капитана Мак-Айвера, исполнительного директора компании ИВК, что, как нам сообщили, один из его пилотов, Том Локарт, и его жена случайно погибли во время демонстрации». – Голос сказал чуть громче: – Извините за печальную весть, миссис Мак-Айвер.

– Э… это ничего. Спасибо. Я передам мужу. Благодарю вас. – Она тихо положила трубку, случайно увидела в зеркале свое отражение, ее лицо было бескровным, голым в своем страдании.

Боже мой, я не могу показаться Дункану в таком виде, иначе он сра…

– Кто это был, Джен? – спросил Мак-Айвер с веранды, не проснувшись окончательно.

– Это… это подождет, дорогой. Спи.

– Здорово как все с анализами, а? – Результаты его анализов оказались отличными.

– Замечательно… я вернусь через секунду. – Она прошла в ванную, закрыла дверь и плеснула себе воды в лицо. Я не могу ему сказать, просто не могу… я должна оберегать его. Позвонить Энди? Взгляд на часы на руке. Не получится. Энди сейчас уже в аэропорту. Я… я подожду, пока он приедет, да, так я и сделаю… Я поеду встретить его вместе с Жан-Люком и… до тех пор делать нечего… Боже, о боже, бедный Томми, бедная Шахразада… бедные мои милые…

Слезы хлынули из глаз, и она открыла краны, чтобы не было слышно, как она плачет. Когда она вернулась на веранду, Мак-Айвер мирно спал. Она села и стала смотреть на закат, не видя его.

Международный аэропорт Эль-Шаргаза. Закат. Руди Лутц, Скраггер и все остальные ждали у своего выхода на посадку, озабоченно поглядывая на людное фойе, где сновали прибывшие и улетающие пассажиры.

– Заканчивается посадка на рейс ВА 532 на Рим и Лондон. Всех пассажиров просят пройти в самолет.

Сквозь огромные панорамные стекла им было видно солнце, почти касавшееся горизонта. Все нервничали.

– Энди следовало бы держать Джонни и его 125-й в резерве, черт подери, – раздраженно пробормотал Руди, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Ему пришлось отправить его в Нигерию, – обиженно возразил Скот. – У Старика не было выбора, Руди. – Но он увидел, что Руди его не слушает, поэтому чуть пожал плечами и рассеянно заметил Скраггеру: – Ты действительно собираешься бросить летать, Скрэг?

Старое морщинистое лицо дернулось.

– На год, всего на год. В Бахрейне мне нравится, Касиги – душка, и я не откажусь от полетов окончательно, о господи, нет уж. Не могу, сынок, даже от мыслей об этом у меня мурашки по коже бегают.

– У меня тоже. Скрэг, если бы тебе было столько же лет, сколько мне, ты… – Он замолчал, увидев раздраженного сотрудника «Британских авиалиний», который прошел через зону личного досмотра и направился к Руди:

– Капитан Лутц, мы абсолютно не можем больше ждать! Самолет уже опаздывает на пять минут. Мы не можем его больше задерживать! Вы должны немедленно подняться на борт со всей вашей группой, или мы улетаем без вас!

– Хорошо, – сказал Руди. – Скрэг, передай Энди, что мы ждали, сколько могли. Если Чарли так и не приедет, брось его в растрибогаклятую кутузку! Черт бы побрал «Алиталию», прибывшую раньше времени. Все в самолет. – Он протянул свой посадочный талон привлекательной стюардессе, прошел вперед и встал с другой стороны, наблюдая, как проходят остальные: Фредди Эйр, Папаша Келли, Вилли, Эд Восси, Шандор, Ноггер Лейн и Скот – последний, тянувший время, сколько было можно: – Эй, Скрэг, скажи от меня Старику о'кей.

– Конечно, приятель. – Скраггер помахал рукой Скоту, исчезнувшему в зоне досмотра, потом повернулся, направившись к своему собственному выходу на другом конце терминала, где его уже поджидал Касиги; его лицо просветлело, когда он увидел Петтикина, бежавшего сквозь толпу, держась за руки с Паулой, Гаваллан спешил следом, отстав шагов на двадцать. Петтикин торопливо обнял девушку и бросился к своему выходу.

– Чарли, ну сколько можно…

– Мне можешь не выговаривать, Скрэг, пришлось ждать Энди, – сказал Чарли, совершенно запыхавшись. Он протянул свой посадочный талон, с сияющей улыбкой послал воздушный поцелуй Пауле, прошел внутрь и исчез.

– Привет, Паула, что это с тобой такое?

Паула тоже запыхалась, но лучилась от счастья. Она взяла его под руку, легонько дернула плечами:

– Чарли попросил меня провести с ним отпуск, caro, в Южной Африке. У меня родственники живут под Кейптауном, сестра с мужем и детьми, поэтому я сказала, почему бы и нет?

– Действительно, почему бы и нет! Значит ли это, что…

– Извини, Скрэг! – крикнул Гаваллан, присоединяясь к ним. Он тяжело дышал, но выглядел на двадцать лет моложе. – Извини, сидел полчаса на телефоне, похоже, мы потеряли этот чертов контракт с «ЭксТекс» в Саудовской Аравии и часть Северного моря, да ну и черт с ними – есть отличные новости! – Он просиял, и еще десять лет свалились с него; за его спиной солнце коснулось линии горизонта. – Я был уже в дверях, когда позвонил Эрикки, он в безопасности, Азадэ тоже, они в Турции, живы и здоровы, и…

– Аллилуйя! – радостно взорвался Скраггер, а из глубин посадочной зоны донесся ураган приветственных воплей: Петтикин сообщил эту новость остальным.

– …а потом позвонил друг из Японии. Сколько у нас есть времени?

– Полно. Минут двадцать точно, а что? Скот тебя не дождался, просил передать тебе следующее: «Скажи от меня Старику о'кей».

Гаваллан улыбнулся.

– Хорошо. Спасибо. – Теперь он вполне отдышался. – Я тебя догоню, Скрэг. Подожди меня, Паула, я мигом. – Он подошел к информационной стойке «Японских авиалиний». – Добрый вечер, скажите, пожалуйста, когда у вас следующий рейс из Бахрейна на Гонконг?

Девушка постучала по клавишам компьютера.

– Двадцать три сорок две, сегодня, сеид.

– Отлично. – Гаваллан достал свои билеты. – Отмените, пожалуйста, мой сегодняшний рейс на Лондон «Британскими авиалиниями» и забронируйте место на… – Громкоговорители ожили и заглушили его слова всепроникающим призывом на молитву. В аэропорту мгновенно настала тишина.

И высоко в широких просторах гор Загрос, в восьмистах километрах к северу, Хусейн Ковисси соскользнул с лошади, потом помог своему маленькому сыну опустить своего верблюда на колени. Мулла был в подпоясанном ремнем кашкайском овчинном полушубке поверх своего черного халата, в белой чалме, его «Калашников» был закинут за спину. И у мужчины, и у ребенка на лице застыло торжественное выражение, у мальчика лицо припухло от долгих слез. Вместе они спутали животных, достали свои коврики для молитвы, повернулись лицом к Мекке и начали. Ледяной ветер завывал вокруг них, забрасывая снежной крошкой с высоких сугробов. Полускрытый от них закат проглядывал сквозь узкую полоску неба под тяжело нависшими, обрамленными по краям сверкающим нимбом темными облаками, вновь предвещавшими бурю со снегом. Молитвы были произнесены быстро.

– Мы заночуем здесь, мой сын.

– Да, отец. – Маленький мальчик послушно помог ему снять поклажу, слезы снова заблестели у него на щеках. Вчера его мама умерла. – Отец, а мама будет в раю, когда мы туда попадем?

– Не знаю, мой сын. Да, думаю, будет. – Хусейн не давал горю отразиться на лице. Роды были долгими и тяжелыми, он ничем не мог помочь ей, только держал за руку и молился, чтобы Аллах пощадил ее и ребенка и чтобы повитуха оказалась умелой. Повитуха была умелой, но младенец родился мертвым, кровотечение остановить не удалось, и предначертанное свершилось.

На все воля Аллаха, сказал он тогда. Но в первый раз ему это не помогло. Он похоронил ее и мертворожденного младенца. В глубокой печали он пошел к своему двоюродному брату – тоже мулле – и отдал ему и его жене на воспитание своих двух малолетних сыновей и свое место в мечети, пока правоверные не выберут ему преемника. Потом, с оставшимся сыном, он повернулся спиной к Ковиссу.

– Завтра мы спустимся в долину, мой сын. Будет теплее.

– Я хочу есть, отец, – сказал маленький мальчик.

– Я тоже, мой сын, – мягко сказал он. – Разве было когда-нибудь иначе?

– Мы скоро станем мучениками?

– Аллах сам назначит время.

Маленькому мальчику было шесть лет, и многие вещи ему было трудно понять, но не это. В назначенное Богом время мы попадаем в рай, где тепло, и много зелени, и еды столько, что всю ее не съесть, и вода для питья прохладная и чистая. Но как же быть с…

– А в раю есть джубы? – спросил он своим тоненьким голоском, теснее прижимаясь к отцу, чтобы быстрее согреться.

Хусейн обнял его одной рукой.

– Нет, мой сын, не думаю. Там нет джубов, да они там и не нужны. – Второй рукой он неловко продолжал чистить затвор своего автомата куском промасленной тряпки. – Джубы там не нужны.

– Это будет очень странно, отец, очень странно. А почему мы уехали из дома? Куда мы едем?

– Сначала на северо-запад, далеко, мой сын. Имам спас Иран, но мусульман на севере, на юге, на западе и на востоке осаждают враги. Им нужна помощь и наставление словом.

– Имам, да пребудет с ним мир, это он послал тебя?

– Нет, мой сын. Он ничего не приказывает, только наставляет. Я иду исполнять Божий труд без принуждения, по собственному выбору, человек волен выбирать то, что он должен делать. – Он увидел, как маленький мальчик нахмурился, и приобнял его, любя его. – Теперь мы солдаты Бога.

– О, здорово, я хочу быть хорошим солдатом. А ты мне расскажешь снова, почему ты отпустил этих сатанистов, тех, которые на базе, и дал им забрать наши летающие машины?

– Из-за человека, который был у них главным, капитана, – терпеливо объяснил Хусейн. – Я думаю, он был орудием Бога, он открыл мне глаза на то, что говорил мне Бог, что мне следует стремиться жить, а не искать мученичества, следует оставить час мученичества Богу. А еще потому, что он дал мне в руки непобедимое оружие против врагов ислама, христиан и евреев: знание того, что они считают каждую отдельную человеческую жизнь священной.

Маленький мальчик подавил зевок.

– А как это, священной?

– Они верят, что жизнь отдельного человека бесценна, любого человека. Мы знаем, что вся жизнь исходит от Бога, принадлежит Богу, возвращается к Богу, и всякая жизнь имеет ценность, только исполняя Божий труд. Ты понимаешь меня, мой сын?

– Думаю, да, – ответил мальчик, чувствуя теперь глубокую усталость. – Если мы будем делать Божий труд, мы попадем в рай, и рай – навсегда?

– Да, мой сын. Пользуясь тем, чему меня научил пилот, один правоверный может поставить свою пяту на шею десяти миллионам. Мы понесем с собой эту истину, ты и я… – Хусейн ощущал глубокое умиротворение оттого, что его цель так ясна. Любопытно, думал он, что этот путь указал мне американец по имени Старк. – Мы не принадлежим ни Востоку, ни Западу, только исламу. Ты понимаешь меня, мой сын?

Но ответа не услышал. Маленький мальчик крепко спал. Хусейн взял его на руки, глядя на умирающее солнце. Край солнечного диска исчез.

– Бог велик, – сказал он горам, и небу, и ночи. – Нет Бога, кроме Аллаха…