Преступник и преступление на страницах художественной литературы

Клебанов Лев Романович

Общая часть

 

 

Проблемы преступления

 

Причинная связь между действием или бездействием и наступлением общественно опасных последствий

Как известно, причинная связь является обязательным признаком объективной стороны преступлений с материальным составом, т. е. тех деяний, которые будут окончены с момента наступления общественно опасных последствий. Под причиной понимается явление, которое закономерно с внутренней необходимостью порождает другое явление, рассматриваемое как следствие. Данное философское понимание причинности суть общее для всех отраслей знаний, и поэтому применимо к причинной связи в уголовном праве. Необходимой связь является в том случае, когда она обусловлена внутренним развитием данного деяния, присущими ему особенностями и той конкретной ситуацией, в которой оно происходит.

Случайной связь будет признана тогда, когда последствия не являются результатом внутреннего развития определенного деяния, а вызываются иными причинами и обстоятельствами. Преступный результат в этих случаях наступает потому, что к соответствующему деянию присоединяются какие-то побочные обстоятельства. Например, одно лицо причинило легкий вред здоровью другого лица (ст. 115 УК РФ). В нанесенную ранку попали бациллы столбняка, болезнь была запущена, и потерпевший умер. В этом случае необходимая причинная связь существует лишь между действиями лица и причинением легкого вреда здоровью потерпевшего. С наступлением же смерти потерпевшего действия причинно не связаны, так как это последствие не вытекает с внутренней необходимостью из поведения лица, причинившего легкий вред здоровью потерпевшего, а вызвано присоединением к нормальному ходу развития причинной связи побочных обстоятельств. Смерть потерпевшего наступила не из-за попадания в ранку болезнетворных бактерий. В связи с этим в рассмотренном случае лицо может быть привлечено к уголовной ответственности лишь за причинение легкого вреда здоровью.

Иной будет квалификация содеянного виновным, если его умысел был направлен на лишение жизни потерпевшего, а царапина нанесена орудием, специально для этих целей обработанным смертоносным ядом. В данном случае ответственность будет наступать именно за убийство. Пример тому мы найдем в трагедии Шекспира «Гамлет», в сцене, где Лаэрт и Клавдий обдумывают убийство Гамлета. Гамлет и Лаэрт должны сойтись в поединке, чтобы выяснить, кто из них искуснее в фехтовании. Лаэрт, однако, решил приготовить принцу Датскому «сюрприз»:

Л а э р т Отлично. Кой-чем вдобавок смажу острие. Я как-то мазь купил такого свойства, Что, если смазать нож и невзначай Порезать палец, каждый умирает, И не спасти травою никакой, С заклятьем припасенной ночью лунной. Я этим ядом вымажу клинок. Его довольно будет оцарапать, И он погиб [7] [8] .

Примечательно, что и история дает нам примеры подобного коварства. Так, у папы Александра VI Борджиа был перстень с изображением львиной гривы, где находился яд. Чудовищно сочетавший «приемы лисы и льва», папа римский убивал своих врагов, «нечаянно» нанося им царапину перстнем.

 

Средства, орудия и способы совершения преступления

Средства и орудия совершения преступления — это те орудия и приспособления, при помощи которых было совершено преступление. Так, например, орудием убийства является тот предмет, с помощью которого потерпевшего лишают жизни (нож, револьвер, кастет, дубинка и т. п.). Не исключены ситуации, когда преступник, желая добиться определенного преступного результата (например, смерти потерпевшего), стремится использовать, как говорится на всякий случай, различные орудия преступления, применение которых, тем не менее, ведет к наступлению одинаковых последствий. Вновь вспомним сцену из трагедии Шекспира «Гамлет», где Клавдий и Лаэрт обговаривают орудия убийства принца Датского в предстоящем поединке с Лаэртом. Вот что они задумали:

К о р о л ь Конечно, для убийцы нет святыни, И месть границ не знает. Но тогда, Мой дорогой, сидите лучше дома. Про ваш приезд узнает Гамлет сам, На всех углах вас будут славословить Вслед за французом. Вас сведут вдвоем. За вас обоих выставят заклады. Как человек беспечный и прямой И чуждый ухищрений, он не станет Рассматривать рапир, и вы легко, Чуть изловчась, подмените тупую, С предохраненьем, голой боевой И за отца сквитаетесь. Л а э р т Отлично. Кой-чем вдобавок смажу острие. Я как-то мазь купил такого свойства, Что, если смазать нож и невзначай Порезать палец, каждый умирает, И не спасти травою никакой, С заклятьем припасенной ночью лунной. Я этим ядом вымажу клинок. Его довольно будет оцарапать, И он погиб. К о р о л ь Обдумаем полней, Какие могут ждать нас вероятья. Допустим, план наш белой ниткой шит И рухнет или выйдет весь наружу. Как быть тогда? Нам надобно взамен Иметь другое что-нибудь в запасе. Постойте, я смекну. Готово, есть. Ага, мы ставим ценные заклады… Так, так. Когда вы разгоритесь от борьбы — Для этого я б участил атаки, — На случай, если б попросил он пить, Поставлю кубок. Только он пригубит. Ему конец, хотя бы он успел От смертоносной раны… [11]

Орудием могут стать и различные животные, примеров чему в литературе предостаточно. Пожалуй, самой известной иллюстрацией может послужить рассказ А. Конан Дойла «Собака Баскервилей», где огромный пес использовался для устранения одного за другим представителей старинного рода Баскервилей ради получения крупного фамильного поместья. В другом рассказе Конан Дойла — «Пестрая лента» доктор Ройлотт избрал в качестве орудия убийства смертоносную индийскую змею, болотную гадюку, для того чтобы избавиться от своих падчериц Джулии и Элен Стонер. В романе М. Рида «Оцеола — вождь семинолов» один из персонажей, причем на редкость отрицательный (его звали Желтый Джек) решил отомстить своим хозяевам — плантаторам Рэндольфам за то, что те не раз подвергали его справедливым наказаниям, которые тот несомненно заслуживал за все свои мерзости. План Желтого Джека был поистине дьявольским: он сумел заманить при помощи наживки в бассейн, которым пользовались Рэндольфы, огромного аллигатора, жившего в одном из болот неподалеку от плантации. Жертвой гигантской рептилии едва не стали Виргиния Рэндольф и ее служанка Виола, решившие искупаться, а также брат Виргинии Джордж, бросившийся спасать девушек.

Примечательно, что судебная практика, пусть и зарубежная, знает немало поистине курьезных примеров использования животных в преступных целях.

Так, например, одно время в Париже в ресторанах совершались кражи золотых с бриллиантами цепочек, которые женщины носили на щиколотка. Способ кражи оставался для всех тайной, пока однажды не поймали маленького фокстерьера в тот момент, когда он зубами снимал цепочку с ноги. Впоследствии было установлено, что фокстерьер принадлежал группе воров, дрессировавших собак для совершения хищений.

Существовал еще один, не менее «изысканный», способ кражи с использованием четвероногих друзей человека. В темных закоулках собаки нападали на прохожих и валили их на землю. Стоящий вблизи преступник подбегал к упавшему, прогонял собаку, помогал встать, чистил пострадавшему одежду. Но при этом не забывал похитить часы и бумажник.

Возвращаясь к литературным произведениям, вспомним поэму Н.В. Гоголя «Мертвые души». Ловкие таможенные чиновники изобрели весьма экстравагантный способ массовой контрабанды, используя при этом гурты мелкого скота, а именно баранов.

Баранов обшивали овчиной, под которой и переправлялись контрабандные ценности. Подобные «операции» приносили чиновникам баснословные доходы, и после 3–4 бараньих «ходок» через границу капиталы дельцов от таможни, включая незабвенного П.И. Чичикова, возросли до нескольких сотен тысяч.

Способ совершения преступления включает в себя те приемы и методы, которые использовал преступник для совершения преступления. На страницах «Человеческой комедии» О. Бальзак повествует об одном господине, желающем избавиться от жены. Делается это очень простым способом: женщина едет на прогулку в коляске, запряженной лошадьми, которых накормили овсом с солью. «Жена кататься — лошади в воду!».

 

Субъективная сторона преступления

Как известно, субъективная сторона преступления — это внутреннее психическое отношение преступника к совершенному им преступлению. К признакам, образующим субъективную сторону преступления, относятся вина в форме умысла или неосторожности, мотив, цель, а также аффект как имеющее уголовно-правовое значение эмоциональное состояние в момент совершения преступления.

В художественных произведениях мы находим немало интересных примеров тому, какие сложности сопутствуют правильному установлению признаков субъективной стороны содеянного в тех или иных случаях.

И в теории, и на практике порой возникают серьезные трудности при отграничении деяний, совершенных с косвенным умыслом, от деяний, совершенных по легкомыслию. Грань между этими видами умысла и неосторожностью тонкая, и главное различие между ними заключается в содержании волевого момента.

При легкомыслии волевой момент характеризуется тем, что лицо без достаточных к тому оснований рассчитывало на предотвращение общественно опасных последствий своего деяния. В отличие от косвенного умысла, воля лица направлена на предотвращение преступных последствий своего деяния, при этом расчет делается на конкретные реальные обстоятельства, которые, по мнению виновного, способны предотвратить наступление преступного результата. Если же таких реально существующих факторов нет, а лицо, совершающее деяние, надеется на авось, т. е. ни на что не надеется, налицо косвенный умысел.

В литературе мы также можем найти примеры того, насколько тонок «водораздел» между косвенным умыслом и легкомыслием. Яркой иллюстрацией этому служит поступок мисс Кэрьюферз из рассказа Джека Лондона «Под палубным тентом».

Очаровательная мисс Кэрьюферз совершает круиз на пароходе через океан. На стоянке у острова Коломбо она развлекается страшным зрелищем: туземные мальчики ныряют за брошенными монетами в кишащую акулами бухту. Они рискуют делать это лишь по соседству с береговыми акулами, которые охотятся за рыбой. Но стоило появиться страшному людоеду — тигровой акуле, как мальчишки тут же выскочили из воды. Вошедшая в азарт мисс удивилась и, бросая монеты в воду, стала уговаривать одного из мальчиков продолжать ныряние. Он отказался, и тогда мисс Кэрьюферз вынула соверен (золотую монету). «Не искушайте его, — просил капитан, — это для него целое состояние». Мальчик и монета, пишет автор, взлетели в воздух одновременно. Вода была прозрачна, и мы сверху видели все. Акула была крупная и сразу перекусила мальчика пополам.

Поступок этой молодой дамы не только морально омерзителен, но и преступен. Вряд ли можно утверждать, что ее действия были совершены с прямым умыслом на убийство мальчика. Однако наличие либо косвенного умысла, либо одного из видов неосторожности исключать мы не можем.

Одним из видов неосторожности выступает преступная небрежность.

Преступление признается совершенным по небрежности, если лицо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло предвидеть эти последствия.

На наш взгляд, такое отношение к возможным преступным последствиям демонстрирует герой чеховского «Злоумышленника», крестьянин Денис Григорьев, которого задержали за отвинчивание гаек у железнодорожных рельсов, которые, по словам самого Григорьева, «климовские мужики» приспосабливают в качестве грузила для удочек. Приведем фрагмент допроса Григорьева судебным следователем.

— Разве ты не понимаешь, глупая голова, к чему ведет это отвинчивание? Не догляди сторож, так ведь поезд мог бы сойти с рельсов, людей бы убило! Ты людей убил бы!

— Избави Господи, ваше благородие! Зачем убивать? Нешто мы не крещеные или злодеи какие? Слава те Господи, господин хороший, век свой прожили и не токмо что убивать, но и мыслей таких в голове не было…

— А от чего, по-твоему, происходят крушения поездов? Отвинти две-три гайки, вот тебе и крушение!

Денис усмехается и недоверчиво щурит на следователя глаза.

— Ну! Уж сколько лет всей деревней гайки отвинчиваем и хранил Господь, а тут крушение… людей убил… Ежели б я рельсу унес или, положим, бревно поперек ейного пути положил, ну, тогды, пожалуй, своротило бы поезд, а то… тьфу! гайка!

— Да пойми же, гайками прикрепляется рельса к шпалам!

— Это мы понимаем… Мы ведь не все отвинчиваем… оставляем… Не без ума делаем… понимаем…

<…>

— В прошлом году здесь сошел поезд с рельсов, — говорит следователь. — Теперь понятно, почему…

Даже после того как следователь сказал, что возьмет его под стражу и отправит в тюрьму, Денис продолжает недоумевать по поводу своего поступка.

— В тюрьму… было б за что, пошел бы, а то так… здорово живешь… За что? И не крал, кажись, и не дрался… [20]

Немало места в творчестве столпов литературы уделено мотивации тех или иных человеческих поступков, включая преступления.

Как известно, мотив преступления — это побуждение лица, совершающего преступление. В науке уголовного права все мотивы можно свести к трем их психологическим разновидностям — потребностям, эмоциям (чувствам) и интересу. Такой мотив, как потребность, отчетливо выступает в половых преступлениях (изнасилование, насильственные действия сексуального характера). Мотив в качестве эмоций (чувств) характерен для многих преступлений против личности (убийства из ревности или мести). Интерес выступает мотивом при совершении различных преступлений корыстной направленности, когда виновный стремится получить материальную выгоду либо избавиться от материальных затрат. Однако возможны случаи, когда виновный движим, например, таким мотивом-чувством, как ненависть, ненавидя при этом, как говорится, «весь род людской». Весьма показательна в данном случае сцена из трагедии Шекспира «Макбет». Подстрекаемый Макбетом к убийству своего политического соперника, Банко — один из убийц так объясняет Макбету свою готовность совершить это злодеяние:

Я, государь, на целый свет в обиде. Меня ожесточила так судьба, Что я пойду на все, чтоб за несчастья Отмстить другим [22] .

Встречаются еще более ужасающие мотивы жестоких преступлений. В одном из произведений Ги де Мопассана рассказывается о набожном учителе, кормящем детей сладостями, в которые он примешал иглы и битое стекло. Преступление он совершает будто бы потому, что ожесточился на Бога, лишившего его своих детей.

Мы можем найти немало примеров преступлений, совершенных в состоянии аффекта. Аффектом в уголовном праве признается состояние сильного душевного волнения, во время которого совершается преступление. Иными словами, это сильные, быстро возникающие и бурно протекающие кратковременные психические состояния (отчаяние, ярость, ужас). При этом сознание и способность мыслить сужаются, однако способность мыслить лица, действующего в состоянии аффекта, не утрачивается полностью, а лишь ослабляется. Наличие сознания у убийцы в состоянии аффекта отразил Л.Н. Толстой устами Позднышева — одного из героев повести «Крейцерова соната».

Когда люди говорят, что они в припадке бешенства не помнят того, что они делают, — это вздор, неправда. Я все помнил и ни на секунду не переставал помнить. Чем сильнее я разводил сам в себе пары своего бешенства, тем ярче разгорался во мне свет сознания, при котором я не мог не видеть всего того, что я делал. Всякую секунду я знал, что я делаю. Не могу сказать, чтобы я знал вперед, что я буду делать, но в ту секунду, как я делал, даже кажется, несколько вперед, я знал, что я делаю, как будто для того, чтобы возможно было раскаяться, чтобы я мог себе сказать, что я мог остановиться [24] .

Уголовно-правовое значение имеет такой аффект, который вызван насилием, издевательством или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего либо иными противоправными или аморальными действиями (бездействием) потерпевшего, а равно длительной психотравмирующей ситуацией, возникшей в связи с систематическим противоправным или аморальным поведением потерпевшего.

Издевательство или тяжкое оскорбление могут выражаться в совершении различных действий, объектом которых являются облик потерпевшего или близких ему людей, его национальные, религиозные чувства и т. п. По нашему мнению, состояние аффекта может вызываться глумлением над патриотическими чувствами граждан проигравшей в войне страны со стороны представителей государства-победителя. В этой связи нельзя не вспомнить произведение Ги де Мопассана «Мадмуазель Фифи». В нем Мопассан описывает пирушку, которую устроили прусские офицеры в занятом ими французском замке Ювиль. (Отметим, что действие в рассказе происходит во время войны между Пруссией и Францией.)

«Дружеское» сборище пруссаков, среди которых был юный маркиз фон Эйрик по прозвищу Мадмуазель Фифи, украшали несколько французских дам полусвета. В их числе находилась молодая еврейка Рашель, доставшаяся в этот вечер маркизу. В разгар веселья один из офицеров, поручик Отто, которому, как пишет Мопассан, «винные пары ударили в голову, вскочил с места и в порыве пьяного патриотизма рявкнул: «За наши победы над Францией!»

А дальше произошло вот что.

Как ни были пьяны женщины, они умолкли, а Рашель, вся задрожав, обернулась:

— Послушай-ка, есть французы, при которых ты не посмел бы это сказать.

Но юный маркиз, повеселевший от вина, захохотал, не спуская ее с коленей:

— Ого-го! Я таких пока не видал. Стоит нам появиться, как они удирают!

Девушка вспыхнула и крикнула ему в лицо:

— Лжешь, гадина!

Он посмотрел на нее холодным взглядом <…> а затем снова захохотал:

— Ого, как бы не так, красотка! Разве мы попали бы сюда, не будь они трусами? — И, возбуждаясь все более, выпалил. — Мы здесь — господа! Вся Франция — наша!

Она рванулась с его коленей и упала на свой стул. Он поднялся, протянул бокал над столом и повторил:

— Вся Франция и французы, все леса и поля, и дома Франции — наши! Другие немцы, совершенно пьяные скоты в мундирах, внезапно распалились, схватили бокалы и, заорав: «Да здравствует Пруссия!» — залпом опорожнили их.

Девушки не протестовали, только притихли пугливо. Даже Рашель смолчала, не решаясь возразить.

Тогда юный маркиз, поставив на голову еврейки вновь наполненный бокал шампанского, выкрикнул:

— И все женщины Франции наши!

Она вскочила так стремительно, что бокал опрокинулся, упал наземь и разбился, а светлое вино, как вода при крещении, пролилось на ее черные волосы. Глядя в упор на офицера, который все еще смеялся, она пролепетала дрожащими губами, и голос ее срывался от гнева:

— Нет, нет, врешь, не будут женщины Франции вашими!

Он опустился на стул, чтобы посмеяться всласть, и бросил:

— Вот это здорово! Зачем же ты-то сюда явилась, голубка? Растерявшись и плохо соображая от волнения, она сперва промолчала, а затем, когда осмыслила его слова, выкрикнула в ответ возмущенно и страстно:

— Что я! Я не женщина, я шлюха, а других пруссакам не видать.

Не успела она договорить, как он наотмашь ударил ее по щеке; но когда он вторично занес руку, она, обезумев от гнева, схватила со стола десертный ножичек и внезапно, так, что другие ничего не заметили, вонзила ему серебряное лезвие прямо в ямку у самой шеи, где начинается грудь. <…> Мадмуазель Фифи почти сразу испустил дух [25] .

Другой пример убийства в состоянии аффекта мы находим в произведении М.А. Булгакова «Я убил». В нем повествуется о докторе, которого принудили оказывать медицинскую помощь изуверу-полковнику из петлюровского отряда. Естественно, что все зверства полковника доктор был вынужден наблюдать воочию. Да и самого «ликаря» петлюровец пообещал пустить, как говорится, в расход.

…И, як бой кончится, я отдам вас под военный суд. Будете вы расстреляны за саботаж. От него не отходить! — приказал он кавалеристу…

Я стоял, молчал и был, надо полагать, бледен. Затем опять все потекло как туманный сон. Кто-то в углу жалобно сказал:

— Змилуйтесь, пан полковник….

Я мутно увидал трясущуюся бороденку, солдатскую рваную шинель…

— Дезертир? — пропел знакомый мне уже голос с хрипотцой. — Их ты, зараза, зараза.

Я видел, как полковник, дергая ртом, вынул из кобуры изящный и мрачный пистолет и рукоятью ударил в лицо этого рваного человека. Тот метнулся в сторону, стал давиться своей кровью, упал на колени. Из глаз его потоками бежали слезы…

<…> От двери я возвращался к столу, садился в изнеможении, клал голову на руки и внимательно слушал. По часам я заметил, что каждые пять минут под полом внизу вспыхивал визг. Я уже точно знал, в чем дело. Там кого-нибудь избивали шомполами. Визг иногда превращался во что-то похожее на львиное гулкое рычание, иногда в нежные, как казалось сквозь пол, мольбы и жалобы, словно кто-то интимно беседовал с другом, иногда резко обрывался, точно ножом срезанный… я обмотал голову башлыком, и стало глуше слышно. С четверть часа я так провел, и вывел меня из забытья, в котором неотступно всплывало перед закрытыми глазами рябое лицо (лицо полковника. —Л.К.), голос моего конвоира:

— Пан полковник вас требует.

Полковник был ранен, и ему потребовалась перевязка. Доктор начал перевязывать его, как вдруг отворилась дверь…

<…> ворвалась растрепанная женщина… Женщина остановила взор на обнаженном полковнике и сказала сухим, бесслезным голосом:

— За что мужа расстреляли?

— За що треба, за то и расстреляли, — отозвался полковник и страдальчески поморщился…

Она усмехнулась так, что я стал не отрываясь глядеть ей в глаза. Не видал таких глаз. И вот она повернулась ко мне и сказала:

— А вы доктор!..

Ткнула пальцем в рукав, в красный крест и покачала головой.

— Ай, ай, — продолжала она и глаза ее пылали. — Какой вы подлец… Вы в университетах обучались, и с этой рванью… На их стороне, и перевязочки делаете?! Он человека по лицу лупит и лупит. Пока с ума не свел… А вы ему перевязочку делаете? <…>

Все у меня помутилось перед глазами, даже до тошноты , и я почувствовал, что сейчас вот и начались самые страшные и удивительные события в моей злосчастной докторской жизни.

— Вы мне говорите? — спросил я и почувствовал, что дрожу — Мне?.. Да вы знаете…

Но она не пожелала слушать, повернулась к полковнику и плюнула ему в лицо. Тот вскочил, крикнул:

— Хлопцы!

Когда ворвались, он сказал гневно:

— Дайте ей 25 шомполов.

<…>

— Женщину? — спросил я совершенно чужим голосом. Гнев загорелся в его глазах.

— Эге-ге… — сказал он и глянул зловеще на меня. — Теперь я вижу, я кую птицу мне дали вместо ликаря…

Одну из пуль я, по-видимому, вогнал ему в рот, потому, что помню, что он качался на табурете и кровь у него бежала изо рта… Стреляя, я, помнится, боялся ошибиться в счете и выпустил седьмую, последнюю [26] .

По-нашему мнению, в данном случае налицо аффектированный умысел в действиях доктора.

 

Фактическая ошибка

Фактической ошибкой признается неверное представление лица о фактических обстоятельствах, играющих роль объективных признаков данного состава и определяющих характер преступления и степень его общественной опасности. В число различных видов такой ошибки входит ошибка в личности потерпевшего, когда виновный, намереваясь посягнуть на определенное лицо, ошибочно принимает за него другое лицо, на которое и совершает посягательство. Яркой литературной иллюстрацией такой ошибки служит роман М. Рида «Всадник без головы». Один из персонажей — отставной капитан кавалерии Кассий Колхаун, обуреваемый ревностью и ненавистью к своему удачливому сопернику мустангеру Морису Джеральду, предпринимает различные попытки, чтобы отправить ковбоя на тот свет. Застав однажды ночью Джеральда и Луизу Пойндекстер, свою кузину, на которой хотел жениться сам Колхаун, во время любовного свидания, капитан подстрекает юного Генри Пойндекстера (родного брата Луизы) убить ирландца и не допустить позора для семьи известных всем плантаторов. Однако Луиза смогла предотвратить убийство своего возлюбленного и убедила при этом брата в искренности чувств Джеральда и его благородстве. Осознав свою ошибку, Генри бросился вслед за мустангером, чтобы извиниться перед ним. Тайком за ним последовал и Колхаун. На следующее утро лошадь Генри вернулась без седока — молодой Пойндекстер пропал, а через некоторое время отряд, отправившийся на поиски Генри, встретил «дьявола на лошади» — всадника без головы. По подозрению в убийстве Генри арестован Морис Джеральд, и, если присяжные признают его виновным, ирландцу не избежать виселицы. Развязка наступает благодаря старому охотнику Зебу Стампу, который приводит на суд главного свидетеля — зловещего всадника без головы. Убитые горем Луиза Пойндекстер и ее отец узнают в страшном наезднике брата и сына — несчастного Генри. Из обезглавленного тела покойного Генри извлекают пулю, убившую его, и присяжные видят на ней инициалы «К.К.К». Как много они говорят! Убийцей оказывается кузен юного Пойндекстера — капитан Кассий Колхаун. Попытка спастись бегством не помогла отставному капитану кавалерии, он схвачен и предан суду. И вот что выясняется в ходе допроса Колхауна:

— Я убил Генри Пойндекстера — застрелил его в чаще леса… Вы спрашиваете, что толкнуло меня на преступление? У меня не было причины его убивать… Объяснение просто: я убил его по ошибке… Да, по ошибке.

— Я не отрицаю <…> что был человек, которого я хотел убить. Не скрою также его имени. Вот он, этот презренный негодяй!

С ненавистью смотрит Колхаун на Мориса Джеральда. Тот отвечает ему спокойным и равнодушным взглядом.

— Да, я его хотел убить! На это у меня были свои причины, о них я не буду говорить… Я думал, что убил его. Какя мог предположить, что эта ирландская собака обменялась плащом и шляпой с моим двоюродным братом? <…> Я метил в своего врага, а попал в друга. Выстрел, по-видимому, был роковым, и бедный Генри упал с лошади. Но для большей уверенности я вынул нож — проклятое серапе все еще обманывало меня — и отсек ему голову [28] .

Как еще раньше показал в ходе допроса мустангер, Генри нагнал его в чаще леса и принес свои извинения, а в знак дружбы Пойндекстер и Джеральд обменялись плащами и шляпами. Это обстоятельство и сыграло роковую роль в судьбе Генри: стреляя в него, Колхаун полагал, что убивает ненавистного ему ирландца.

Примером ошибки в личности потерпевшего может служить и следующая сцена из шекспировского «Гамлета» во время поединка Гамлета и Лаэрта.

К о р о л ь

Сын наш побеждает.

К о р о л е в а

Он дышит тяжело от полноты.

На, Гамлет, мой платок. Какой ты потный.

Я, королева, пью за твой успех.

Г а м л е т

О, матушка…

К о р о л ь

Не пей вина, Гертруда!

К о р о л е в а

Я пить хочу. Прошу, позвольте мне.

К о р о л ь (в сторону)

В бокале яд. Ей больше нет спасенья! [29]

Вспомним часть коварного плана Лаэрта и Клавдия: кубок с отравленным вином предназначался Гамлету, однако пригубила из него королева.

По общему правилу, ошибка в личности потерпевшего не влияет на квалификацию содеянного. Однако если замена личности потерпевшего влечет за собой и подмену объекта посягательства, то меняется и квалификация преступления (например, при убийстве частного лица вместо государственного или общественного деятеля, которого виновный стремится лишить жизни с целью прекращения его государственной или иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность). Приведем в качестве примера, пусть с определенной натяжкой, сцену из «Гамлета», когда принц Датский, намереваясь убить короля — вероломного Клавдия, по ошибке убивает прятавшегося за ковром Полония.

К о р о л е в а

Что ты задумал? Он меня заколет! Не подходи! Спасите!

П о л о н и й ( за ковром )

Боже мой!

Г а м л е т ( обнажая шпагу )

Ах, так? Тут крысы? На пари — готово.

( Протыкает ковер. )

П о л о н и й ( за ковром )

Убит!

(Падает и умирает)

К о р о л е в а

Что ты наделал!

Г а м л е т

Разве там

Стоял король?

К о р о л е в а

Какое беспримерное злодейство!

Г а м л е т

Не больше, чем убийство короля

И обрученье с деверем, миледи.

<…>

Г а м л е т

( Откидывает ковер и обнаруживает Полония )

Прощай, вертлявый, глупый хлопотун!

Тебя я с высшим спутал, — вот в чем горе.

В следующей сцене — диалог королевы и Клавдия.

К о р о л ь

Что, Гертруда?

Как Гамлет?

К о р о л е в а

Рвет и мечет, как прибой,

Когда он с ветром спорит, кто сильнее.

В бреду услышал шорох за ковром

И с криком «Крысы!», выхватив рапиру,

Прокалывает насмерть старика,

Стоявшего в засаде.

К о р о л ь

Быть не может!

Так было б с нами, очутись мы там [31] .

 

Покушение на преступление

Согласно ст. 30 Уголовного кодекса РФ, покушением признаются умышленные действия (бездействие) лица, непосредственно направленные на совершение преступления, если при этом преступление не было доведено до конца по не зависящим от этого лица обстоятельствам.

В теории уголовного права выделяют так называемое негодное покушение (выделено мной. — Л.К.) которое бывает двух видов: покушение на негодный объект и покушение с негодными средствами. Первый вид покушения будет тогда, когда лицо направляет свои действия на определенный объект, но его действия в силу допускаемой ошибки в действительности не посягают на избранный им объект и не причиняют ему вреда. Это, например, выстрел в труп, когда виновный не осознает, что перед ним уже мертвое тело.

В литературе мы можем найти несколько произведений, которые служат иллюстрацией такого покушения. Например, в рассказе А. Конан Дойла «Пустой дом» подручный профессора Мориарти — полковник Моран, желая отомстить Шерлоку Холмсу за смерть «гения преступного мира», стреляет из духового ружья в восковую фигуру сыщика, естественно, не догадываясь о приготовленной для него ловушке. Когда Моран был схвачен, Шерлок Холмс спросил инспектора Скотланд ярда Лестрейда, какое обвинение он собирается предъявить преступнику. Лестрейд ответил: «Как какое обвинение, сэр? Ну, разумеется, в покушении на убийство Шерлока Холмса».

В романе Вячеслава Шишкова «Угрюм-река» черкес Ибрагим-Оглы рассказывает юному Прохору Громову об одном из своих приключений на Кавказе:

— Ружье тьфу! Кынжал — самый друг, самый кунак! <…> — крутил горец сверкающим кинжалом. — Ночью Кавказ едем свой сакля. Лес, луна, горы… Вижу — белый чалвэк на дороге. Крычу — стоит, еще крычу — стоит, третий раз — стоит… Снымаим винтовка, стрэляим — стоит… Схватыл кынжал в зубы, палзем… подпалзаим… Размахнулся — раз! Глядим — бабья рубаха на веревке. Цх! [34] .

Пример выстрела в труп как «разновидность» покушения на негодный объект найдем в упомянутом произведении Майн Рида. Старый охотник Зеб Стамп столкнулся со всадником без головы у обрыва и, еще не зная, что это тело несчастного Генри Пойндекстера, решил узнать, кто это — человек или дьявол. Майн Рид так описывает эту сцену.

Не теряя времени, Зеб вскинул ружье к плечу; его взгляд скользил вдоль ствола; луна светила так ярко, что можно было прицелиться прямо в грудь всадника без головы.

Еще мгновение — и пуля пронзила бы его сердце; но у охотника вдруг мелькнула мысль: «А что, если это будет убийство?»

Зеб опустил ружье и минуту колебался.

— Может, это человек? — пробормотал он. — Хотя что-то не похоже… Вряд ли под этой мексиканской тряпкой хватит места для головы. Если это в самом деле человек, то у него, я полагаю, должен быть язык, только где она может помещаться — не знаю… Эй, незнакомец! Поздненько же вы катаетесь! И где это вы забыли свою голову?

Ответа не последовало. Только лошадь фыркнула, услышав голос человека. И все.

— Вот что, незнакомец! С вами разговаривает старый Зеб Стамп из штата Кентукки. Он не из тех, над кем можно шутки шутить. Я хочу, чтобы вы объяснились начистоту. Ну, отвечайте же, или я выстрелю!

Снова никакого ответа! Лошадь только встряхнула головой, по-видимому уже привыкнув к голосу Зеба.

<…>

— Даю тебе еще шесть секунд, и, если ты мне не ответишь, я стреляю! Если ты чучело, то это тебе не повредит. А если дьявол, то тем более. Но ежели ты человек, а прикидываешься мертвецом, то заслуживаешь пули за такую дурь… Я стреляю! [35]

Второй вид негодного покушения — это такое покушение, при котором виновный применяет средства, объективно не способные привести к доведению преступления до конца. К такому покушению относится, в частности, попытка произвести выстрел из незаряженного оружия. Весьма показателен в этом отношении эпизод из романа Марио Пьюзо «Сицилиец». Инспектор Фредерико Веларди, глава сицилийской службы безопасности, человек далеко не безгрешный, собрался арестовать и допросить мафиози Стефано Андолини по прозвищу Фра Дьяволо, которого сам инспектор по приказу свыше должен был снабжать оперативной информацией и прикрывать от разных неприятностей. Однако теперь Веларди получил приказ от самого министра задержать всех представителей «повстанческого* отряда сицилийца Тури Гильяно, на которого итальянское правительство объявило охоту. К их числу принадлежал и Фра Дьяволо, обладавший при этом и пропуском за подписью министра, позволяющим беспрепятственно проходить через полицейские посты на дорогах, носить оружие и не подвергаться арестам. Однажды Фра Дьяволо, как обычно, пришел к Веларди, чтобы узнать оперативные планы по розыску Гильяно. Но вместо этого Андолини арестовали и бросили в одиночную камеру в здании службы безопасности.

Андолини провел ночь в одиночной камере, размышляя о своем странном аресте, а на следующий день Веларди вызвал его на допрос. Фра Дьяволо понял, что ему не избежать смерти, однако не желал продавать дешево свою жизнь, решив сначала отправить к праотцам инспектора Веларди. Но инспектор оказался хитрее и приготовил Андолини западню. И вот допрос начался.

Он (Андолини. — Л.К. ) все заметил — и капитана, и четверых сержантов полиции, державшихся наготове, и пистолет на боку у Веларди… Если бы ему удалось сделать так, чтобы Веларди выпроводил охрану, он мог бы прикончить его раньше, чем погиб бы сам.

— При этих sbirri (оскорбительное прозвище солдат службы безопасности. — Прим. М. Пьюзо ) вы не дождетесь от меня ни слова, — сказал он. Веларди приказал четырем полицейским выйти, офицеру же знаком велел остаться. И подал ему еще один знак — быть наготове. После этого он занялся Стефано Андолини.

— Я хочу знать, как мне захватить Гильяно, любая информация пойдет, — сказал он. Когда ты в последний раз видел его и Пишотту? (один из ближайших соратников Гильяно. — Л.К. )

Стефано Андолини разразился смехом, ехидная гримаса исказила его лицо. <…> Веларди спокойно продолжал:

— Отвечай на вопрос, или из тебя вытянут жилы…

Андолини с презрением процедил сквозь зубы:

— Продажная шкура, ублюдок, ты что же, не знаешь, что я под защитой министра Трецы и дона Кроче? Вот они меня вызволят, и я вырву твое заячье сердце!

Веларди дважды наотмашь ударил Андолини по лицу, сначала ладонью, потом обратной стороной. Глаза Андолини стали бешеными, и Веларди увидел, что на губах у него показалась кровь. Он нарочно повернулся к нему спиной и пошел садиться за стол.

Ярость захлестнула Андолини, и он, выхватив пистолет из кобуры Веларди, уже хотел было нажать на спусковой крючок, но офицер выхватил свой пистолет и сделал четыре выстрела. Андолини отбросило к дальней стене, и он соскользнул вдоль нее на пол. Его рубашка из белой превратилась в красную… Он (Веларди. — Л.К .) наклонился и вынул из руки Андолини пистолет — в этот момент другие полицейские ворвались в комнату. Он похвалил капитана за быструю реакцию, потом у всех на виду зарядил пистолет пулями, которые вынул оттуда перед встречей с Андолини. А то капитан еще мог возомнить, что и в самом деле спас жизнь безрассудного начальника службы безопасности [36] .

Не менее интересный пример из литературы, иллюстрирующий покушение на преступление, мы находим у знаменитого Казановы в книге «История моей жизни». Оказавшись на корабле во время жестокой бури, Казанова едва не простился с жизнью. Дело было так.

Служил на корабле нашем (рассказ ведется от лица самого Казановы. — Л.К.) капелланом священник… большой невежда, наглец и грубиян, над которым я по всякому поводу насмехался и который питал ко мне справедливую вражду. В самый разгар бури расположился он на палубе с требником в руках и пустился заклинать чертей, что виделись ему в облаках; он их показывал всем матросам, а те <…> в отчаянии забыли совершать маневры, необходимые, чтобы уберечь корабль от видневшихся слева и справа скал… Вскарабкавшись сам на ванты, я стал побуждать матросов неустанно трудиться и небречь опасностью, объясняя, что никаких чертей нет, а священник, их показывающий, безумец; однако ж сила моего красноречия не помешала священнику объявить меня безбожником и восстановить против меня большую часть команды. Назавтра и на третий день ветер не унимался, и тогда этот бесноватый внушил внимавшим ему матросам, что, покуда я остаюсь на корабле, буре не будет конца. Один из них приметил меня стоящим спиною у борта и, полагая, что настал благоприятный момент, дабы исполнить желание священника, ударом каната толкнул меня так, что я непременно должен был упасть в море. Так и случилось. Помешала мне упасть лапа якоря, зацепившаяся за одежду. Мне подали помощь, и я был спасен. Один капрал указал мне матроса-убийцу, и я, схватив капральский жезл, стал его бить смертным боем… [37]

 

Добровольный отказ от совершения преступления

В соответствии с ст. 31 УК РФ добровольным отказом от преступления признается прекращение лицом приготовления к преступлению либо прекращение действий (бездействия), непосредственно направленных на совершение преступления, если лицо сознавало возможность доведения преступления до конца. При этом лицо не подлежит уголовной ответственности за преступление, если оно добровольно и окончательно отказалось от доведения этого преступления до конца.

Как отмечает А.В. Наумов, мотивы добровольного отказа могут быть самыми разнообразными, как нравственного характера (раскаяние, жалость к потерпевшему), так и иными (например, страх перед наказанием и другими невыгодными для лица последствиями разоблачения).

Примеров добровольного отказа по вышеназванным мотивам в художественной литературе немало. Взять хотя бы новеллу из «Декамерона» Джованни Бокаччо, в которой рассказывается об одном пари, заключенном в Париже итальянскими купцами Бернабо Ломеллино из Генуи и Амборджоло из Пиаченцы. Ломеллино, уверенный в целомудрии и верности своей жены, готов был поклясться, что она никогда бы не изменила ему, сколь бы долго он ни отсутствовал дома. Однако Амборджоло хвастливо заявил, что перед его чарами жена Ломеллино не устоит и он найдет способ соблазнить ее. В итоге купцы заключили пари на шесть тысяч золотых флоринов. Амборджоло обязался отправиться в Геную и в течение трех месяцев представить доказательства измены супруги Ломеллино.

После приезда в Геную Амборджоло обманом проник в дом Бернабо Ломеллино, где застал спящую мадонну Джиневру — жену Бернабо. Тайком скинув с нее одеяло, Амборджоло увидел под левой грудью Джиневры родинку, вокруг которой было несколько волосков, блестевших, как золото. Вынув из ящика кошелек, верхнее платье, несколько колец и поясов, он так же скрытно покинул дом. Вернувшись в Париж еще до окончания оговоренного срока, он представил «доказательства» измены жены Бернабо, не забыв при этом упомянуть и о расположении комнат в его доме и о родинке на теле его жены. Бернабо признал себя проигравшим, выплатил сумму пари и отправился в Геную, «ожесточенный духом против жены». Остановившись в двадцати милях от города, Бернабо написал ей письмо, в котором просил прибыть к нему в сопровождении слуги. Слуге же он приказал убить жену, когда представятся для того подходящие случай и место. И вот мадонна Джиневра и слуга ее мужа оказались в глубокой лощине, окруженной высокими скалами и деревьями. Дальше события развивались так.

<…> он (слуга. — Л.К.) вытащил нож и, схватив даму за руку, сказал: «Мадонна, поручите душу Богу, ибо вам придется не ходя дальше умереть». Увидев нож и услышав эти слова, дама, совсем испуганная, сказала: «Помилосердствуй, ради Бога, и скажи, прежде чем убить меня, чем я тебя оскорбила, что ты должен убить меня?» — «Мадонна, — ответил слуга, — меня вы ничем не оскорбили, а чем вы оскорбили вашего мужа, о том я знаю лишь потому, что он велел мне, безо всякого к вам милосердия, убить вас на этом пути; если бы я этого не сделал, он обещался повесить меня. <…> Господь ведает, мне жаль вас, а иначе поступить я не могу». Дама в слезах сказала: «Смилуйся, ради Бога, не пожелай сделаться, услуживая другому, убийцей человека, никогда тебя не оскорбившего. Господь, все ведающий, знает, что я никогда не совершала ничего, за что должна была бы получить от моего мужа подобное воздаяние. Но оставим пока это, ты можешь, коли пожелаешь, заодно угодить Богу, и своему хозяину, и мне таким образом: возьми это мое платье, дай мне только твой камзол и плащ, с ним вернись к моему и твоему господину и скажи, что ты убил меня; а я клянусь тебе жизнью, которую ты мне даруешь, что я удалюсь и уйду в такие места, что ни до тебя, ни до него, ни в эти страны никогда не дойдут обо мне вести». Слуга, неохотно снаряжавшийся убить ее, легко поддался чувству сострадания [39] .

Он так и поступил, и мадонна Джиневра осталась жива. Добровольный отказ возможен и из-за страха перед последствиями содеянного. Вот что рассказывается в «Караване снов» Идрис Шаха в притче «Царь, суфий и хирург».

Однажды в незапамятные времена повелитель Тартарии прогуливался с несколькими спутниками из числа приближенных. У обочины дороги стоял абдал (странствующий суфий), который выкрикивал: «Тот, кто даст мне сто динаров, получит от меня хороший совет!». Царь остановился и сказал: «Абдал, что это за совет, который ты даешь за сто монет?» — «Господин, — ответил абдал, — прикажи, чтобы мне дали деньги, и я немедленно открою его тебе». Царь так и сделал, ожидая услышать что-то необыкновенное. Дервиш сказал ему: «Вот мой совет: никогда не начинай дела, не предусмотрев, чем оно может окончиться». При этих словах свита и все вокруг стали смеяться и говорить, что абдал поступил мудро, потребовав деньги вперед. Но царь ответил: «Нечего смеяться над хорошим советом, который дал мне этот абдал. <…> Я очень ценю совет этого дервиша». Царь решил всегда помнить наставление абдала, он приказал начертать его слова золотом на одной из стен дворца и даже выгравировать их на серебряной посуде. Немногим позже один злоумышленник вознамерился убить царя. Он подкупил придворного хирурга, обещая ему пост первого министра, если тот сделает на руке царя надрез отравленным ланцетом. Когда подошло время для обычного кровопускания, поставили серебряный тазик, чтобы собирать в него кровь. Вдруг взгляд хирурга упал на надпись на стенке таза: «Никогда не начинай дела, не предусмотрев, чем оно может окончиться». В этот момент хирург вдруг понял, что если заговорщик займет место царя, то немедленно прикажет убить его, чтобы не выполнять свое обещание . Царь, видя, что хирург дрожит, спросил, что с ним. И тогда тот как на духу открыл ему правду». В итоге заговорщика схватили, а царь остался жив [40] .

 

Деятельное раскаяние

В отличие от добровольного отказа, который возможен только на стадиях неоконченного преступления, деятельное раскаяние представляет собой активное поведение лица уже после совершения преступления. Такое поведение направлено на снижение или устранение причиненного преступлением вреда либо на оказание активной помощи правоохранительным органам в раскрытии преступления и изобличении других соучастников.

Мотивы деятельного раскаяния значения не имеют и подразделяются в уголовно-правовой литературе на следующие группы:

— социально одобряемые источники положительного посткриминального поведения личности (раскаяние, жалость к потерпевшему, сострадание, стыд и др.);

— социально нейтральные источники (например, солидарность с лицами, совершившими деятельное раскаяние);

— месть в отношении соучастников преступления;

— страх перед наказанием.

Кроме того, исходя из этимологии слов «деятельное» и «раскаяние», можно выделить следующие признаки деятельного раскаяния:

— осознание своего поступка;

— сожаление о невозможности изменить содеянное;

— стремление исправить совершенное;

— осуществление помощи в раскрытии преступления, ничего не утаивая, строго взыскивая с себя.

В этой связи представляет интерес внутреннее психологическое состояние человека, совершившего преступление и раскаявшегося в этом. Мотивы, побуждающие людей, совершивших преступление, к деятельному раскаянию, всегда вызывали живой интерес классиков литературы. Вспомним Достоевского, Лескова, Шекспира, Драйзера… Пример нравственных переживаний мы находим у одного из героев повести Е.П. Ростопчиной «Поединок» — гусарского полковника Валевича, который подло спровоцировал на дуэль одного из офицеров полка — Алексея Дольского. Примечательно, что сам Валевич определяет дуэль как «убийство дневное, руководствуемое правилами». Вступившись за честь своей возлюбленной, которую Валевич намеренно хотел оскорбить, рассказав, что якобы без труда добился ее благосклонности, Дольский вызвал того на дуэль. Послушаем теперь рассказ самого Валевича в кругу сослуживцев о том, как проходил поединок и что случилось после рокового выстрела в Дольского.

… Он (Дольский. —Л.К.) отвел меня в сторону: «Господин Валевич! Прежде знал я вас за благородного человека и надеюсь, что вы почувствуете, как недостойно, как низко было бы без нужды вмешивать в наше дело имя женщины, которую мы оба <…> обязаны <…> ценить так, как она того заслуживает.

Нас поставили. Шаги отмерены. Оружие готово, курки взведены, выстрелы раздались — мы оба были ранены слегка. «Еще — мы ведь не шутим!» — сказал Дольский.

Снова зарядили — снова знак, снова выстрелы… Чувствую пулю в руке и вижу — Дольский на земле, в крови.

В одно мгновение вся гнусность моего поступка, моего обмана, моего умышленного, постоянного преследования — весь ужас убийства (выделено Е.П. Ростопчиной), все предстало моей мысли. Досада, зависть, ненависть, самолюбие — все сгинуло, все рушилось; жгучий укор, жестокое раскаяние пронзили мою душу. Совесть воскресла, застонала, она ропщет и теперь, теперь, когда девять лет прошли над роковым событием …

Я вспомнил — зачем так поздно? — я вспомнил мои прежние, заглушенные чувства к моей жертве, вспомнил, как сердце мое открывалось для него, — его молодость, его душа, качества, дарования — все восстало, вопия на убийцу, все, что небо вложило доброго в него и в меня, вооружилось на мою казнь, на мое вечное страдание!

Он еще дышал. Я подошел к нему. Слова раскаяния жгли уста мои. Он взял меня за руку… «Валевич! Прощаю, прощаю все! Но, ради смерти, скажите: то была клевета ? (выделено Е.П. Ростопчиной). Я не сомневаюсь в ней, но вы должны отречься — я хочу слышать от вас — я купил теперь ее оправдание — скажите: она верна, она чиста!..» И глаза его жадно смотрели на мои взоры. «Чиста, как душа твоя!» — вскричал я, не помня себя. Он хотел кинуться ко мне на шею — и в объятиях моих испустил дух… Полковник остановился, закрыл лицо руками и отвернулся. Он плакал, как женщина. Несколько раз во время рассказа своего боролся он с собственными чувствами, чтобы продолжать рассказ, но при конце голос его был едва внятен и часто прерывался в тяжело дышащей груди. Когда он умолк, то не имел уже сил скрывать свои ощущения, и скорбь его вырвалась на свободу [44] .

 

Соисполнительство

В ч. 2 ст. 33 УК РФ содержится указание на соисполнителя как на лицо, непосредственно участвовавшее в совершении преступления совместно с другими лицами (соисполнителями). Иными словами, соисполнительство предполагает выполнение объективной стороны состава преступления несколькими лицами на основе единого совместного умысла.

Соисполнитель может выполнить объективную сторону преступления как полностью, так и частично. Яркий пример соисполнительства можно найти в одной из новелл «Декамерона», повествующей о злоключениях молодой красавицы Алатиэль, дочери султана Вавилонии.

Волею судьбы Алатиэль оказалась в замке родовитого Перикона де Висальго и стала его наложницей. Младший брат Перикона Марато, восхитившись красотой Алатиэль, задумал похитить девушку, а своего брата — убить. Однажды в гавань города, где происходили эти события, зашел корабль, направлявшийся в Романию. Хозяевами судна были двое молодых генуэзцев, с которыми Марато договорился о том, чтобы ближайшей ночью они приняли его на борт вместе с женщиной.

Под покровом темноты Марато с несколькими товарищами пробрался в замок, убил спящего Перикона, похитил Алатиэль и доставил ее на корабль, который немедленно отдалился от городских берегов. Однако долго торжествовать победу Марато не пришлось: молодые генуэзцы воспылали к Алатиэль страстью, а к Марато — ненавистью. Они сговорились убить его и однажды, когда корабль быстро шел на парусах, а Марато стоял на корме и смотрел в море, генуэзцы подкрались к нему и, быстро схватив его сзади, бросили в море.

Как видим, в действиях обоих соисполнителей полно признаков объективной стороны убийства.

Другой пример соисполнительства являет читателю повесть Н.С. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда» в сцене убийства купца Зиновия Борисыча его супругой Катериной Львовной и ее любовником Сергеем.

Катерина Львовна, решив избавиться от мужа и связать судьбу с Сергеем, ставит супруга, что называется, перед фактом своей измены и уже не скрывает интимных отношений с приказчиком.

— Ну-ка, Сереженька, поди-ка, поди, голубчик, — поманила она к себе приказчика.

Сергей тряхнул кудрями и смело присел около хозяйки.

— Господи, Боже мой! Да что же это такое? Что же вы это, варвары?! — вскрикнул, весь побагровев и поднимаясь с кресла, Зиновий Борисыч.

— Что? Иль не любо? Глянь-ко, глянь, мой ясен сокол, каково прекрасно!

Катерина Львовна засмеялась и страстно поцеловала Сергея при муже. В это же мгновение на щеке ее запылала оглушительная пощечина, и Зиновий Борисыч кинулся к открытому окошку.

— А…а, так-то… ну, благодарствуй. Я этого только и дожидалась! — вскрикнула Катерина Львовна…

Одним движением она отбросила от себя Сергея, быстро кинулась к мужу и <…> схватила его сзади своими тонкими пальцами за горло и, как сырой конопляный сноп, бросила его на пол.

Тяжело громыхнувшись и стукнувшись со всего размаху затылком об пол, Зиновий Борисыч совсем обезумел. <…> Он молча повел глазами и остановил их с выражением злобы, упрека и страдания на жене, тонкие пальцы которой крепко сжимали горло.

Зиновий Борисыч не защищался; руки его, с крепко стиснутыми кулаками, лежали вытянутыми и судорожно подергивались…

— Подержи его, — шепнула она (Катерина Львовна. —Л.К.) равнодушно Сергею, сама поворачиваясь к мужу.

Сергей сел на хозяина, придавил обе его руки коленами и хотел перехватить под руками Катерины Львовны за горло, но в это же мгновение сам отчаянно вскрикнул. При виде своего обидчика кровавая месть приподняла в Зиновии Борисыче все последние его силы: он страшно рванулся, выдернул из-под Сергеевых колен свои придавленные руки и, вцепившись ими в черные кудри Сергея, как зверь, закусил зубами его горло. Но это было ненадолго. Зиновий Борисыч тотчас же тяжело застонал и уронил голову. Катерина Львовна, бледная, почти не дыша вовсе, стояла над мужем и любовником; в ее правой руке был тяжелый липкий подсвечник, который она держала за верхний конец, тяжелою частью книзу. По виску и щеке Зиновия Борисыча тоненьким шнурочком бежала алая кровь.

<…>

— Ну полно с ним копаться, — сказала она Сергею, — перехвати ему хорошенько горло.

Зиновий Борисыч захрипел.

Катерина Львовна нагнулась, сдавила своими руками Сергеевы руки, лежавшие на мужнином горле, и ухом прилегла к его груди. Через пять таких минут она приподнялась и сказала: «Довольно, будет с него». Сергей тоже встал и отдулся. Зиновий Борисыч лежал мертвый, с передавленным горлом и рассеченным виском [47] .

Другой классический пример соисполнительства демонстрируют нам все те же Катерина Львовна и Сергей, лишая жизни малолетнего Федю Лямина, неожиданно появившегося наследника убиенного ими же Зиновия Борисыча.

Однажды, когда Федя заболел и слег, любовники-соучастники решили убить мальчика, поскольку ему причиталась солидная доля капиталов покойного дяди, чего ни Сергей, ни Катерина Львовна допускать, понятное дело, не хотели. Первым в комнату, где находился больной наследник, вошла его «сердобольная» тетушка.

— … ты ложись, ложись, — проговорила Катерина Львовна… изменившимся, нетвердым голосом и, схватив мальчика под мышки, положила его на изголовье.

В это мгновение Федя неистово вскрикнул: он увидал входящего бледного босого Сергея.

Катерина Львовна захватила своею ладонью раскрытый в ужасе рот испуганного ребенка и крикнула:

— А ну, скорее; держи ровно, чтоб не бился!

Сергей взял Федю за ноги и за руки, а Катерина Львовна одним движением закрыла детское личико страдальца большою пуховою подушкою и сама навалилась на нее своей крепкой, упругой грудью.

Минуты четыре в комнате было могильное молчание.

— Кончился, — прошептала Катерина Львовна… [48] .

Пример соисполнительства мы находим и в «Бесах» Ф.М. Достоевского.

Теперь совершенно известно до мельчайших подробностей, как произошло это ужасное происшествие. Сначала Л и путин встретил Эркеля и Шатова у самого грота; Шатов с ним не раскланялся и не подал руки, но тотчас же торопливо и громко произнес:

— Ну, где же у вас тут заступ и нет ли еще другого фонаря?.. Это вот здесь, вот тут, на самом этом месте…

<…> В эту самую минуту бросился сзади на него из-за дерева Толкаченко, а Эркель схватил его сзади же за локти. Липутин накинулся спереди. Все трое тотчас же сбили его с ног и придавили к земле. Тут подскочил Петр Степанович со своим револьвером <…> Шатов вдруг прокричал кратким и отчаянным криком; но ему кричать не дали: Петр Степанович аккуратно и твердо наставил ему револьвер в лоб, крепко, в упор и — спустил курок… [49]

Как видим, соисполнители там, где имеет место предварительный сговор, говоря словами Вячеслава Бутусова, скованные одной цепью, связанные одной целью. В некоторых произведениях мы можем найти в прямом смысле буквальное тому подтверждение. Возьмем для примера поэму А.С. Пушкина «Братья-разбойники». Один из оставшихся в живых братьев рассказывает, сидючи «за Волгой, ночью, вкруг огней» среди таких же душегубов, о своих разбойничьих «подвигах», да о том, как попались они и что сталось с ними потом.

<…> попались молодцы; Не долго братья пировали; Поймали нас — и кузнецы Нас друг ко другу приковали, И стража отвела в острог. <…> Взяла тоска по прежней доле; Душа рвалась к лесам и к воле, Алкала воздуха полей. <…> По улицам однажды мы, В цепях для городской тюрьмы Сбирали вместе подаянье И согласились в тишине Исполнить давнее желанье (побег. — Л.К. ); Река шумела в стороне, Мы к ней — и с берегов высоких Бух! Поплыли в водах глубоких, Цепями общими гремим, Бьем волны дружными ногами, Песчаный видим островок И, рассекая быстрый ток, Туда стремимся. Вслед за нами Кричат: «Лови! лови! уйдут!». Два стража издали плывут. Но уж на остров мы ступаем, Оковы камнем разбиваем, Друг с друга рвем клочки одежд, Отягощенные водою… Погоню видим за собою; Но смело, полные надежд, Сидим и ждем. Один уж тонет, То захлебнется, то застонет, И, как свинец, пошел ко дну. Другой проплыл уж глубину, С ружьем в руках, он вброд упрямо, Не внемля крику моему, Идет, но в голову ему Два камня полетели прямо — И хлынула на волны кровь; Он утонул — мы в воду вновь, За нами гнаться не посмели, Мы берегов достичь успели И в лес ушли… [50]

Как видим, «братцы» выступают соисполнителями и побега, и убийства.

 

Посредственное исполнение

Согласно положениям ст. 33 УК РФ, исполнителем умышленного преступления будет являться также и то лицо, которое использует в качестве орудия совершения преступления другого человека. Подобная ситуация именуется в науке уголовного права посредственным исполнением. Посредственное исполнение сходно с соучастием, но не образует его.

Посредственное исполнение имеет место, когда преступление совершено путем использования: 1) лица, не достигшего возраста, с которого наступает уголовная ответственность, 2) невменяемого, 3) лица, не подлежащего уголовной ответственности в силу иных обстоятельств, предусмотренных Уголовным кодексом, в том числе лица, которое не осознавало и по обстоятельствам дела не могло и не должно было осознавать общественную опасность своих действий (бездействия) либо не предвидело и по обстоятельствам дела не должно было или не могло их предвидеть. В качестве примера можно привести произведение популярного американского писателя Сидни Шелдона «Мельницы богов».

Международная сверхсекретная реакционная организация «Патриоты свободы» (некий аналог тайного мирового правительства) поручила наемному убийце по прозвищу Ангел уничтожить румынского политэмигранта Марина Грозу. Гроза собирался вернуться в Румынию и, возглавив революционеров и совершив переворот, занять место диктатора Ионеску. Однако добраться до Грозы Ангелу оказалось чрезвычайно трудно: Марин жил на хорошо охраняемой вилле в пригороде Парижа, куда невозможно было пробраться, а службу его безопасности возглавлял один из лучших офицеров израильской разведки Моссад Лев Пастернак. Марин Гроза пережил страшную трагедию: румынская спецслужба Секуритате схватила его и потребовала выдать товарищей по подполью. Но революционер отказался, и тогда в камеру пыток, где содержался Гроза, привели его жену и четырнадцатилетнюю дочь. Гроза был поставлен перед выбором: либо он выдаст сотни своих товарищей по борьбе, доверявших ему, либо увидит смерть жены и дочери. Марин отказался вновь. Расплата за упорство была ужасной: Грозу привязали к стулу и заставили смотреть, как его дочь и жену насилуют, до тех пор, пока они не умерли. Однако тюремщикам этих зверств показалось мало, и они кастрировали Грозу.

Каждую пятницу на виллу к Грозе привозили проституток, которых выбирали наугад в Англии, США, Бразилии, Японии, Таиланде и других странах. Они не знали, куда и к кому поедут. Их встречали в аэропорту, везли прямо на виллу, а через несколько часов отвозили обратно и сажали в самолет. Каждую пятницу по ночам были слышны крики Грозы. Все полагали, что Марин извращенец, и единственным человеком, кто знал, что именно происходит за дверями его спальни, был Лев Пастернак. Ночные визиты проституток не имели ничего общего с сексуальными утехами, а являлись своеобразным актом покаяния. Каждую пятницу Гроза раздевался догола, а очередная жрица любви привязывала его к стулу и хлестала до крови хлыстом. Всякий раз, когда Гроза подвергался такому избиению, он представлял сцену насилия над женой и дочерью и начинал кричать: «Простите! Я все расскажу! Господи, сделай так, чтобы я им все рассказал…» Тем временем Ангел пытался найти брешь в системе безопасности Марина Грозы и в поисках нужной информации стал захаживать в один из баров, где часто после дежурств отдыхали охранники с его виллы. Устав после напряженной службы, они много пили, и языки развязывались. Ангел выбрал столик, чтобы можно было хорошо слышать разговоры окружающих, и вот что в итоге узнал, подслушав разговор болтливых секьюрити.

— Не знаю, чем занимается Гроза с этими шлюхами, но уверен, что хлещут они его нещадно. Ты бы только слышал, как он кричит. На прошлой неделе я как-то заглянул в комнату, где он держит свои хлысты…

На другой день Ангелу удалось услышать следующее.

— У нашего бесстрашного лидера все шлюхи, как на подбор, красавицы. Их привозят со всего света. Лев сам этим занимается. Он парень не промах. Никогда не берет одну и ту же девочку два раза. Поэтому через них нельзя добраться до Марина Грозы [53] .

Больше Ангелу ничего было не нужно. На следующее утро он зашел в один из интим-салонов, выбрал подходящий хлыст, а чуть позднее через тот же салон отослал его на виллу Марина Грозы. Охранник на вилле, получив хлыст, тщательно проверил его, а потом отнес в спальню Грозы и поставил в шкаф рядом с другими хлыстами.

В пятницу к Марину Грозе, как обычно, привели проститутку. На этот раз югославку Бисеру. Гроза достал из ящика хлыст («подарок» Ангела) и приказал Бисере хлестать его по спине изо всех сил. Бисера выполнила приказание, и вдруг Гроза рухнул на пол.

— На помощь! На помощь! — закричала Бисера.

Лев Пастернак вбежал с пистолетом в руке. Он увидел лежащее на полу тело.

— Что случилось?

Бисера билась в истерике.

— Он умер! Он мертв! Я ничего не делала. Я только хлестала его, как он просил. Клянусь!

Живший на вилле врач появился через несколько секунд. Он нагнулся, чтобы осмотреть тело Марина Грозы. Мышцы были твердыми, а кожа посинела.

Он поднял хлыст и понюхал его.

— Ну что?

— Черт возьми! Кураре. Это экстракт из одного южноамериканского растения. Инки смазывали им свои стрелы, чтобы убивать врагов. Через три минуты нервная система полностью парализуется [54] .

При посредственном исполнении не исключены случаи, когда лицо в качестве оружия преступления использует самого потерпевшего. Иллюстрацией может послужить высказывание Клавдия о том, как он намерен раз и навсегда избавиться от Гамлета.

К о р о л ь <…> Он вернулся И вновь его так просто не ушлешь. Поэтому я новое придумал. Я так его заставлю рисковать, Что он погибнет сам по доброй воле. Его конец не поразит молвы, И даже мать, не заподозрив козней, Во всем увидит случай [55] .

В данном случае, как нетрудно заметить, виновный умышленно заставляет потерпевшего подвергать самого себя смертельному риску с целью лишения его жизни.

 

Подстрекательство

Подстрекателем признается лицо, склонившее другое лицо к совершению преступления. Арсенал подстрекателя достаточно широк: уговор, подкуп, угрозы, обещания. В пьесе Шекспира «Макбет» ярчайший пример: леди Макбет подстрекает своего супруга, родственника короля Дункана, к убийству королевской особы, чтобы получить его трон. Макбет сначала сам выдает жене свой черный замысел, но некоторое время спустя начинает колебаться, его одолевают страх перед возмездием, жалость к королю, и леди Макбет приходится потрудиться, чтобы вновь зажечь в его душе огонь преступной решимости.

М а к б е т Добро б удар, и делу бы конец И с плеч долой! Минуты бы не медлил, Когда б вся трудность заключалась в том, Чтоб скрыть следы и чтоб достичь удачи, Я б здесь, на этой отмели времен, Пожертвовал загробным воздаяньем. Но нас возмездье ждет и на земле. Чуть жизни ты подашь пример кровавый, Она тебе такой же даст урок. Ты в кубок яду льешь, а справедливость Подносит этот яд к твоим губам. — Король ночует под двойной охраной. Я — родственник и подданный его. И это затрудняет покушенье. Затем, он — гость. Я должен был бы дверь В его покой стеречь от нападений, А не подкрадываться к ней с ножом. И, наконец, Дункан был как правитель Так чист и добр, что доблести его, Как ангелы, затрубят об отмщенье. И в буре жалости родится вихрь, И явит облако с нагим младенцем, И, с этой вестью облетев весь мир, Затопит морем слез его. Не вижу, Чем мне разжечь себя. Как малый конь, Взовьется на дыбы желанье власти И валится, споткнувшись, в тот же миг. Входит леди Макбет. Ну, как дела? <…> М а к б е т Откажемся от замысла. Я всем Ему обязан. Я в народном мненье Стою так высоко, что я б хотел Пожить немного этой доброй славой. Л е д и М а к б е т А что ж твоя мечта? Была пьяна, Не выспалась и видит в черном свете Что до похмелья радовало взор? Так вот цена твоей любви? В желаниях Ты смел, а как дошло до дела — ослаб. Но совместимо ль жаждать высшей власти И собственную трусость сознавать? «И хочется и колется», как кошка В пословице. М а к б е т Прошу тебя, молчи! Решусь на все, что в силах человека. Кто смеет больше, тот не человек. Л е д и М а к б е т Так что за зверь в тот раз тебя заставил Мне открывать намеренья свои? Тогда ты мог, и ты был человеком. Чем раньше вступишь ты на этот путь, Тем больше будешь им. Хотя ни время, Ни место не годилось, ты в тот раз Готов был их найти. Искомый случай Представился, и вот ты отступил! Кормила я и знаю, что за счастье Держать в руках сосущее дитя. Но если б я дала такое слово, Как ты, клянусь, я вырвала б сосок Из мягких десен и нашла бы силы Я, мать, ребенку череп размозжить! М а к б е т А вдруг мы промахнемся? Л е д и М а к б е т Промахнемся! Настройся поотважнее, и мы Не промахнемся. Целый день проездив, Дункан устал, и только лишь уснет, Я напою его оруженосцев. <…> Когда они, уснувши мертвым сном Растянутся, как две свиные туши, Чего не сможем сделать мы вдвоем Над беззащитным? Что нам помешает Свалить вину на пьяных сонных слуг И с ними рассчитаться за убийство? М а к б е т <…> Чтоб выставить убийство делом слуг, Употребим на это их кинжалы И выпачкаем кровью их самих. Поверят ли? Л е д и М а к б е т Еще бы не поверить, Когда подымем мы свой громкий вопль Об этой смерти! М а к б е т Хорошо, решаюсь, Готовностью все мышцы налились [56] .

Как известно, подстрекательство будет налицо лишь тогда, когда подстрекатель склоняет конкретное лицо или группу конкретных лиц к совершению определенного, а не вообще любого преступления. Призыв к преступной деятельности вообще или обращенный к неопределенному кругу лиц не является подстрекательством. Подстрекательства не будет и в том случае, если лицо предлагает совершить преступление определенного вида (к примеру, убийство), но при этом обращение это направлено к неопределенному кругу лиц, а самому квазиподстрекателю совершенно безразлично, кто, когда, где и в отношении кого совершит преступление. Ему лишь важен сам факт совершения убийства. Именно так и поступил один из героев романа Пауло Коэльо «Дьявол и сеньорита Прим».

Загадочный чужестранец прибыл однажды в маленький горный городок Вискос, население которого составлял всего-то 281 житель. Когда-то этот человек был производителем оружия, и вот однажды неизвестные террористы похитили его жену и дочерей, потребовав в обмен на их жизнь огромное количество того, что он производил. До того как полиция взяла квартиру, где содержались заложники, штурмом и уничтожила террористов, те успели убить жену и дочерей оружейного фабриканта. И теперь, как говорит сам чужестранец, рядом с ним по Земле идет Дьявол: «Чтобы прогнать его или чтобы принять его раз и навсегда, мне нужно получить ответы на кое-какие вопросы». Незнакомец «решил прийти в какое-нибудь захолустное местечко, отъединенное от всего мира. Туда, где люди смотрят на жизнь радостно, мирно, сочувственно. Прийти — и попробовать сделать так, чтобы они нарушили кое-какие основные заповеди». Но как это сделать? На сей счет у чужестранца есть план, которым он делится с одной из жительниц Вискоса — Шанталь Прим: незнакомец готов отдать жителям Вискоса десять золотых слитков, которых им хватит до конца своих дней. Но в обмен на золото он предлагает жителям городка сделать следующее.

… Я хочу, чтобы ты, когда вернешься в город, рассказала, что видела золото и что я готов вручить его жителям. При одном условии — они должны будут сделать такое, о чем никогда и помыслить не смели.

— Например?

— Пример приводить не стану, а просто скажу, чтобы они нарушили заповедь «Не убий».

— Что? — чуть не вскрикнула Шанталь.

— То, что слышишь. Я желаю, чтобы они совершили преступление <…> Я даю им неделю сроку. Если к исходу седьмых суток кто-нибудь из жителей Вискоса — не важно, будет ли это бесполезный старик, или неизлечимый больной, или слабоумный дурачок, с которым столько хлопот,

— будет найден убитым, то я вручу золото вашему городу и приду к выводу, что все мы отягощены злом… [59]

Подстрекательские действия могут совершаться в различной форме — устной или письменной, путем конклюдентных или иных действий (жестами, мимикой и т. п.).

Подстрекательство, если оно происходит на словах, возможно и тогда, когда подстрекатель не называет прямо то преступление, которое исполнителю нужно совершить, однако из предшествующего поведения подстрекателя и исполнителя, взаимоотношений между ними исполнитель знает, совершения какого преступления ждет от него подстрекатель. Примером может служить поведение одной из героинь произведения А. Дюма «Три мушкетера» — миледи (леди Винтер). Приехав в Англию, миледи попала в хитроумную ловушку, которую приготовил для нее человек, немало пострадавший от неисчислимых козней интриганки и ставший ее врагом, — лорд Винтер, и оказалась в его замке в заточении под надежной охраной. Она стала лихорадочно искать путь к бегству: ей нужно было не только спасти свою жизнь, но и выполнить приказ кардинала Ришелье — найти какого-нибудь религиозного фанатика и склонить его к убийству герцога Бекингэма. И все же как бы ни были крепки стены замка, который стал для миледи тюрьмой, как бы ни была сурова и неподкупна стража, эта женщина осуществила задуманное: средством спасения посланницы кардинала и орудием убийства в ее руках стал ревностный протестант лейтенант Фельтон, которому было поручено возглавить охрану пленницы. Миледи потребовалось приложить поистине дьявольские усилия, чтобы сделать этого пуританина своим обожателем, он был ослеплен любовью к ней и ради нее, не задумываясь, пошел на убийство Бекингэма: коварством и притворством она полностью подчинила Фельтона своей воле и заставила его люто возненавидеть Бекингэма. Миледи обвинила герцога в надругательстве над собой, в том, что он заклеймил ее, представив свету как публичную женщину, во многих других грехах. Доведенный до исступления этими «правдивыми» рассказами миледи, которые к тому же были описаны ею в невыносимо трагических тонах, Фельтон воскликнул: «…ты будешь… отомщенной!». В итоге лейтенант помог миледи бежать, а сам отправился в Портсмут, в адмиралтейство, где находился оклеветанный Бекингэм.

— Мне надо торопиться, — говорит Фельтон, — завтра двадцать третье число, и Бекингэм отплывает с флотом.

<…>

— Он не должен ехать! — вскричала миледи, теряя свое обычное самообладание.

— Будьте спокойны, — ответил Фельтон, — он не уедет.

Миледи затрепетала от радости — она прочитала в сокровенной глубине сердца молодого человека: там была написана смерть Бекингэма [61] .

Несчастный герцог действительно никуда не уехал: через несколько часов после расставания с миледи Фельтон убил его ударом ножа.

Заметим при этом, что за все время своего недолгого общения с Фельтоном миледи ни разу (!) прямо не сказала ему о необходимости или желательности убийства Бекингэма. Она лишь развела в нем пары ненависти и разожгла желание мести, и этого оказалось достаточно, чтобы ослепленный страстью и ненавистью фанатик стал орудием убийства в руках коварной женщины.

Ученые обоснованно считают возможной ситуацию, при которой исполнитель уверен, что действует под влиянием, по наущению другого лица. Деятельность последнего объективно является подстрекательской. Однако сам подстрекатель также не ставит такой цели и вообще не осознает, что своим поведением способствует совершению преступления. А.В. Наумов наглядно иллюстрирует такой случай сценой из романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы».

Между старшим Карамазовым и сыном Дмитрием назревает острейший конфликт, его финал предвещает убийство сыном отца, которого сам Дмитрий называет развратным сладострастником и комичным комедиантом. Старший брат Дмитрия Иван не возражает против того, чтобы «один гад съел другую гадину». Иван уверен, что родственные чувства — это пустяк и предрассудок, а для разума нет ничего непозволительного. Один из наиболее мерзких персонажей романа, Смердяков, под влиянием Ивана приходит к выводу, что, раз Бога нет, значит, все дозволено, и можно ради нескольких тысяч рублей убить Карамазова-отца, что Смердяков и делает. По мнению Смердякова, Иван Карамазов как раз и является подстрекателем убийства, о чем впоследствии сам убийца говорит ему: «…Вы виновны во всем… Потому и хочу вам в сей вечер это в глаза доказать, что главный убивец во всем здесь единый вы-с, а я только самый не главный, хотя это и я убил. А вы самый законный убивец и есть!».

Подстрекательство будет и в том случае, когда подстрекатель склоняет к совершению преступления того человека, который сначала соглашается совершить преступление, но впоследствии начинает колебаться и не решается довести задуманное до конца. Пример леди Макбет мы уже приводили. Теперь обратимся к другой трагедии Шекспира, «Отелло», и вспомним, как терзаемого муками ревности Отелло «подстегивает» к убийству Дездемоны клеветник Яго.

О т е л л о. Да, Яго. Я хочу, чтобы она сгнила, пропала и была осуждена сегодня же ночью. Я не дам прожить ей дня. Сердце мое обратилось в камень. Ударить — ушибешь об него руку. Все это так. Но не было на свете созданья более неотразимого. Ее место рядом с каким-нибудь повелителем мира, чтобы делить с ним жизнь и вдохновлять его.

Я г о. Нет, думать так вам больше не годится.

(Яго понимает, что если не прервать такой ход мыслей мавра, то замысел его может провалиться. — Л.К. ).

О т е л л о. Чтоб ее черт побрал! Это верно. Я только вспоминаю. Какая это рукодельница! А как понимает музыку! Ее пеньем можно приручить лесного медведя. Женщина неистощимого ума воображения.

Я г о. Тем, стало быть, хуже.

О т е л л о. О, в тысячу раз! И притом с такой способностью нравиться! Яго. Даже слишком большою.

О т е л л о. Справедливо. Но ведь жалко, Яго! О, какая жалость, какая жалость!

Я г о. Ну, если вам так жалко, выдайте ей доверенность на совершение дальнейших низостей. Дело только в вас. Никого это не касается.

О те л л о. Я изрублю ее на мелкие кусочки. Обманывать меня!

Я г о. Безобразница.

О т е л л о. И с кем! С моим подчиненным!

Я г о. Тем более [63] .

Как известно, подстрекателем может быть любое лицо, вменяемое и достигшее возраста уголовной ответственности. А может ли быть подстрекателем к преступлению сам потерпевший от него? Такая мысль выглядит немного утопичной, однако подобные ситуации, думается, отнюдь не исключены. Во всяком случае, в литературе мы находим этому подтверждение.

Пример, убеждающий в возможности совмещения в одном лице ролей как подстрекателя, так и потерпевшего, приводит в своем рассказе «Белое Безмолвие» Джек Лондон.

Действие его разворачивается на Клондайке во время золотой лихорадки. Трое путников — Мэймлют Кид, Мэйсон и его жена индианка Руфь пробираются на нартах по заснеженному зимнему лесу. На одной из коротких остановок произошло несчастье: огромное дерево, склонившееся под бременем лет и тяжестью снега, внезапно обрушилось и придавило всей своей вековой тяжестью Мэйсона. Зрелище было ужасным. Как пишет Джек Лондон, «те, кто не раз делил ложе со смертью, узнают ее зов. Мэйсон был страшным образом искалечен. Это стало ясно даже при беглом осмотре: перелом правой руки, бедра и позвоночника; ноги парализованы; вероятно, повреждены и внутренние органы. Только редкие стоны несчастного свидетельствовали о том, что он еще жив. Никакой надежды, сделать ничего нельзя. Медленно тянулась безжалостная ночь».

То, что он обречен, понимал и сам Мэйсон, и, придя утром в сознание, несчастный позвал Кида.

<…> Моя песенка спета, Кид. В лучшем случае — три или четыре дня. Вам надо идти дальше. Вы должны идти дальше! Помни, это моя жена, мой сын (Руфь ждала ребенка. — Л.К .)… Господи! Только бы мальчик! Не оставайтесь со мной. Я приказываю вам уходить. Послушайся умирающего!

— Дай мне три дня! — взмолился Мэймлют Кид. — Может быть, тебе станет легче; еще неизвестно, как все обернется.

— Нет.

— Только три дня.

— Это моя жена и мой сын, Кид. Не проси меня.

— Один день.

— Нет! Я приказываю!

— Только один день!..

— Нет!.. Ну ладно: один день, и ни минуты больше. И еще Кид: н е оставляй меня умирать одного. Только один выстрел, только раз нажать курок. Ты понял? Помни это. Помни!.. Плоть от плоти моей, а я его не увижу… Позови ко мне Руфь. Я хочу проститься с ней… скажу, чтобы помнила о сыне и не дожидалась, пока я умру <…> Прощай, друг, прощай! <…>

Утро принесло новые заботы <…> Прошел час, два — Мэйсон все не умирал. В полдень солнце <…> озарило небо красноватым светом, но он вскоре померк. Мэймлют Кид встал, заставил себя подойти к Мэйсону и огляделся по сторонам. Белое Безмолвие словно издевалось над ним. Его охватил страх. Раздался короткий выстрел. Мэйсон взлетел ввысь, в свою воздушную гробницу (Кид заблаговременно обвязал товарища ремнями и укрепил их концы на верхушках двух пригнутых к земле сосен; один взмах ножа, и сосны распрямляются. — Л.К. ), а Мэймлют Кид, нахлестывая собак, во весь опор помчался прочь по снежной пустыне [65] .

Кощунственно, наверное, даже думать, что Мэйсон — подстрекатель, а Кид — исполнитель преступления. Но, увы, закон есть закон. В данном случае мы имеем дело с убийством по просьбе потерпевшего. Путем уговоров Мэйсон склонил Кида к совершению убийства, что тот и сделал.

 

Пособничество

Пособничество может быть физическим и интеллектуальным.

Второй вид пособничества охватывает, в частности, оказание помощи в совершении преступления путем дачи советов, указаний, предоставления информации и т. п.

Интеллектуальное пособничество будет налицо тогда, когда пособник советует исполнителю применить иной способ совершения преступления в отличие от ранее избранного самим исполнителем. Мировая художественная литература изобилует примерами. Скажем, пособничество того же Яго, советующего Отелло, как лучше умертвить Дездемону.

О т е л л о. Какой-нибудь отравы, Яго, сегодня же. Я не буду вступать с ней в объясненья, чтоб не поддаться ее обаянью. Так помни, сегодня же. Достанешь, Яго?

Я г о. Зачем яд? Лучше задушите ее в постели, которую она осквернила. Отелло. Хорошо. Хорошо. Знаешь, это справедливая мысль. Это мне нравится [66] .

Как известно, обманутый коварным Яго мавр так и поступил.

Пособник может и сам показать пример того, как необходимо, по его мнению, совершить преступление. Иллюстрацией служит сцена из романа А. Дюма «Граф Монте-Кристо», когда Данглар и Фернан задумали погубить молодого Эдмона Дантеса. Как известно, Данглар ненавидел Дантеса из-за его деловых качеств и признания по службе, а Фернан готов был буквально растерзать Эдмона из-за того, что красавица Мерседес отдала свое сердце ему, отвергнув Фернана. Хитрый Данглар сначала умело подстрекал Фернана, распаляя в нем жар ревности и мести.

— Мне кажется, — сказал Данглар Фернану, — эта свадьба (Эдмона и Мерседес. — Л.К. ), — не всем сулит счастье.

— Меня она приводит в отчаяние, — отвечал Фернан.

— Вы любите Мерседес?

— Я обожаю ее.

— Давно ли?

— С тех пор, как мы знаем друг друга; я всю жизнь любил ее.

— И вы сидите тут и рвете на себе волосы, вместо того, чтобы искать средства помочь горю! Черт возьми! Я думал, что не так водится между каталанцами.

— Что же, по-вашему, мне делать? — спросил Фернан.

— Откуда я знаю? Разве это мое дело? Ведь, кажется, не я влюблен в мадмуазель Мерседес, а вы ищите и обрящете, сказано в Евангелии. <…>

— Послушайте, — сказал Данглар, — вы, сдается мне, славный малый и я бы хотел, черт меня побери, помочь вашему горю [67] …

И Данглар «помог», тем более что Фернан едва ли не упрашивал его об этом. Средство было выбрано простое, но по тем временам безотказное: обвинить Эдмона в том, что он является бонапартистским агентом, выполняет поручения заговорщиков, и упрятать несчастного в тюрьму.

— Человек! — крикнул Данглар. — Перо, чернил и бумаги!

<…>

— Перо, чернил и бумаги! — крикнул, в свою очередь, Фернан <…>

— Итак, — продолжал Данглар, — если бы, например, после такого плавания, какое совершил Дантес, заходивший в Неаполь и на остров Эльба, кто-нибудь донес на него королевскому прокурору, что он бонапартистский агент…

— Я донесу! — живо вскричал каталанец.

Однако Данглар предостерег Фернана от ненужной «персонификации* и предложил другой путь.

— Нет, нет, — продолжал Данглар, — если уж решаться на такой поступок, то лучше всего просто, взять перо, вот так, обмакнуть его в чернила и написать левой рукой, чтобы не узнали почерка, маленький доносец следующего содержания.

И Данглар, дополняя наставление примером, написал левой рукой косыми буквами, которые не имели ничего общего с его обычным почерком, следующий документ, который и передал Фернану.

Фернан прочел вполголоса:

— Приверженец престола и веры уведомляет господина королевского прокурора о том, что Эдмон Дантес, помощник капитана на корабле «Фараон», прибывшем сегодня из Смирны с заходом в Неаполь и Порто-Феррайо, имел от Мюрата письмо к узурпатору, а от узурпатора письмо к бонапартистскому комитету в Париже.

Если он будет задержан, уличающее его письмо будет найдено при нем, или у его отца, или в его каюте на «Фараоне».

— Ну вот, — сказал Данглар, — это похоже на дело, потому что такой донос никак не мог бы обернуться против вас самих, и все пошло бы само собой. Оставалось бы только сложить письмо вот так и надписать: «Господину королевскому прокурору». И все было бы кончено.

И Данглар, посмеиваясь написал адрес.

— Да, все было бы кончено, — закричал Кадрусс (сосед Дантеса, который к тому времени был уже изрядно пьян. — Л.К. ) <…> да, все было бы кончено, но это было бы подло!

И он протянул руку, чтобы взять письмо.

— Именно потому, — отвечал Данглар, отодвигая от него письмо, — все, что я говорю, и все, что я делаю, это только шутка, и я первый был бы весьма огорчен, если бы что-нибудь случилось с нашим славным Дантесом. Посмотри! Он взял письмо, скомкал его и бросил в угол беседки [68] .

Данглар все рассчитал точно: уходя из беседки и волоча за собой пьяного Кадрусса, он оглянулся и увидел, как Фернан бросился к измятому письму, схватил его и, выскочив из беседки, побежал в город. Однако, как выяснилось позднее, Фернан не стал переписывать донос, а отправил написанное Дангларом по почте, сделав из него тем самым «мнимого» соисполнителя. Тем не менее уголовно-правовая квалификация от этого не меняется: умысел Данглара заключался в пособничестве и подстрекательстве к заведомо ложному доносу, за что он и понес бы уголовную ответственность.

 

Необходимая оборона

Согласно ч. 1 ст. 37 УК РФ «Необходимая оборона», не является преступлением причинение вреда посягающему лицу в состоянии необходимой обороны, т. е. при защите личности и прав обороняющегося или других лиц, охраняемых законом интересов общества или государства от общественно опасного посягательства, если это посягательство было сопряжено с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия. В соответствии с ч. 2 той же статьи УК РФ защита от посягательства, не сопряженного с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия, является правомерной, если при этом не было допущено превышение пределов необходимой обороны, т. е. умышленных действий, явно не соответствующих характеру и опасности посягательства.

Таким образом, необходимую оборону можно определить как правомерную защиту от общественно опасного посягательства путем причинения вреда посягающему. В художественной литературе мы найдем этому примеры. В детективном произведении Г. Паркина «Стрельба по скотам» одному из героев, Алексу, пришлось столкнуться лицом к лицу с бандитами, промышлявшими разбоями. Да только вот не знали бедолаги, что «нарвались» на спецназовца, бывшего десантника.

В спину Алексу уперлось острие охотничьего ножа.

— Тихо, дядя, — державший нож дефективный переросток вьщохнул целое облако перегара. — Давай сюда лопатник и котлы, только быстро. Второй грабитель, узколобый крепыш с удивительно дебильной физиономией, подобрался справа, поигрывая шипастым кастетом, а третий, заскочивший в туалет последним, застыл в дверях на атасе. Судя по багровым рожам, мозги все трое отпили настолько, что не боялись ни Бога, ни СОБРа, однако на ногах держались довольно твердо и настроены были решительно…

— Простите, ребята, но я не совсем… Лопатник — что это? Опять же, котлы?

— Издевается, козел, — констатировал узколобый дебил и, отступив на шаг, саданул жертве в пах ногой. Алекс лишь шевельнул бедром, отводя удар по скользящей траектории, но стоящий сзади пацан принял это за попытку сопротивления и замахнулся ножом, чтобы ударить в шею. Интуитивно ощутив замах, Алекс резко бросил корпус влево, так что клинок пронзил пустоту. Тут же он вогнал каблук в селезенку изумленного переростка, качнулся вправо, уходя от кастета и подъемом правой ноги подсек дебила, отправив его головой прямо в бетонное корыто писсуара. Рванувшегося от двери атасника встретил старый добрый прямой в подбородок, гарантирующий стопроцентный нокаут. И пока тот, уже без сознания, скользил по полу обратно на исходный рубеж, два коротких тычка вторыми фалангами пальцев, сжатых в подобие копыта — переростку под сердце, дебилу в горло — положили конец избиению [70] .

Теория уголовного права выработала с учетом судебной практики условия правомерности необходимой обороны. Они относятся как к посягательству, так и к защите от него. Условия, относящиеся к посягательству, следующие.

1. Общественная опасность посягательства — нападающий должен причинять вред или создавать угрозу его причинения охраняемым уголовным законом отношениям. Поэтому возможна оборона от посягательств невменяемых и малолетних лиц.

2. Наличие посягательства, под которым понимается такое посягательство, которое уже началось или непосредственная угроза осуществления которого настолько очевидна, что непринятие защитных действий поставило бы под угрозу охраняемые законом интересы (поэтому возможна оборона от еще не начавшегося посягательства).

Начальным моментом посягательства признается как момент непосредственно самого общественно опасного посягательства, так и наличие реальной угрозы посягательства. По поводу последнего на редкость здравое и справедливое положение было зафиксировано еще в воинском артикуле Петра I. Оно не утратило своего значения и поныне: «Не должен есть себе от соперника первый удар ожидать, ибо через такой первый удар может причиниться, что и противиться весьма забудет». Человек имеет право защищаться по правилам необходимой обороны уже тогда, когда по сложившейся обстановке видно, что посягательство может немедленно осуществиться, т. е. когда правоохраняемые интересы поставлены в непосредственную опасность. Предельно четко это положение сформулировано в одном из решений Верховного Суда СССР по конкретному делу: «Состояние необходимой обороны наступает и в том случае, когда по всем обстоятельствам начало реального осуществления нападения настолько очевидно и неминуемо, что непринятие предупредительных мер ставит в явную, непосредственную и неотвратимую опасность лицо, вынужденное к принятию этих мер». Так, например, по обоснованному мнению А.В. Наумова, при разбойном нападении сам факт угрозы непосредственного причинения вреда посягающему (например, со стороны нападающего под угрозой ножа предъявляется требование отдать деньги или другие ценности), конечно же, свидетельствует о наличии посягательства, дающего обороняющемуся право причинить посягающему серьезный вред). В документальной и художественной литературе мы также найдем этому примеры.

Сотрудник КГБ СССР капитан Малышев выполнял специальное задание по противодействию организованной преступности в одной из зон. Судьба, как в таких случаях принято говорить, забросила его в поселок Рудник. И произошло следующее.

Поселок Рудник по ночам вымирает. Темень, хоть глаз коли. Словом, Малышев столкнулся с этой троицей. Настуженная сталь ножа обожгла горло. Малышев не разобрал, что ему сказали эти «шестерки». При виде опасности в нем проснулся зверь и лишил способности понимать человеческую речь… Малышев напряг шейные мышцы, подался на нож и в тот же миг, резко отпрянув, нанес мощный удар ногой. Подошва хромового сапога с жесткими краями рантов врезалась в голень державшего нож. Бандит с воплем согнулся. Нанеся сокрушительный удар другой ногой по оседающей фигуре, Малышев пронес корпус по инерции и левым кулаком с разворота раздробил висок громоздящегося сзади налетчика. Тот, как-то нелепо дернувшись, рухнул на землю.

В следующие доли секунды ладонь Малышева мертвой хваткой сомкнулась на вороте третьего. Вытянув руку на полную длину, Малышев затем ее резко согнул и дернул корпус бандита к себе. На встречном движении нанес удар ему в челюсть кулаком, потом еще раз. Безжизненно обвисшее тело стало опускаться, и тогда… согнутая в колене нога рванулась вверх, навстречу этому падению. Удар пришелся в голову, что-то хрустнуло, и конвульсивно изгибающееся тело мешком рухнуло у ног Малышева. Все было кончено… [72]

Не менее показательный пример мы находим в песне В. Высоцкого «Тот, кто раньше с нею был».

В тот вечер я не пил, не пел — Я на нее вовсю глядел, Как смотрят дети, как смотрят дети. Но тот, кто раньше с нею был, Сказал мне, чтоб я уходил, Сказал мне, чтоб я уходил, Что мне не светит. И тот, кто раньше с нею был, — Он мне грубил, он мне грозил. А я все помню — я был не пьяный. Когда ж я уходить решил, Она сказала: «Не спеши!» Она сказала: «Не спеши, Ведь слишком рано!» Но тот, кто раньше с нею был, Меня, как видно, не забыл, — И как-то в осень, и как-то в осень — Иду с дружком, гляжу — стоят, — Они стояли молча в ряд, Они стояли молча в ряд — Их было восемь. Со мною «нож, решил я: что ж, Меня так просто не возьмешь, — Держитесь, гады! Держитесь, гады! К чему задаром пропадать, Ударил первым я тогда, Ударил первым я тогда — Так было надо [73] .

3. Реальность (действительность) посягательства — оборона допустима лишь против реального, существующего в действительности, а не только в воображении лица посягательства. В противном случае речь идет о мнимой (воображаемой) обороне.

Под условиями правомерности защиты понимается следующее:

— отражение посягательства на права и интересы обороняющегося, права и интересы другого лица, интересы общества, интересы государства;

— причинение вреда непосредственно лицу, посягающему на индивидуальные или общественные интересы, а не третьим лицам;

— защита не должна превышать пределы необходимости при обороне, под которыми следует понимать соответствие способов и средств защиты характеру и интенсивности посягательства.

 

Крайняя необходимость

В соответствии с ч. 1 ст. 39 УК РФ не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в состоянии крайней необходимости, т. е. для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемых законом интересам общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышение пределов крайней необходимости. Превышением же пределов крайней необходимости признается причинение вреда, явно не соответствующего характеру и степени общественной опасности и обстоятельствам, при которых опасность устранялась, когда указанным интересам был причинен вред равный или более значительный, чем предотвращенный. Такое превышение влечет за собой уголовную ответственность только в случаях умышленного причинения вреда.

Как нетрудно заметить, крайняя необходимость лишь тогда устраняет общественную опасность и преступность деяния, когда причиненный в этом состоянии вред менее вреда предотвращенного.

Это условие требует каждый раз производить оценку и сравнивать важность правоохраняемых интересов как защищаемых, так и тех, которым причиняется вред. Например, жизнь и здоровье человека являются более важными интересами, чем имущественные интересы. Следовательно, вред, причиненный последним, будет менее значительным, чем вред, причиненный жизни или здоровью человека. В этой связи обратимся к примеру из кинематографа, который приводит А.В. Наумов. В картине «Белорусский вокзал» показана ситуация, когда при устранении неисправностей газовой сети молодой рабочий надышался газом. Чтобы спасти его и доставить в больницу, герои фильма силой отбирают автомобиль у его владельца.

Крайняя необходимость, по нашему мнению, будет, например, тогда, когда незаконно помещенное в тюрьму лицо совершит побег. Вспомним вновь роман А. Дюма «Граф Монте-Кристо». Заключенный в замок Иф по ложному доносу без всякого судебного разбирательства и обреченный на медленную смерть в этом каменном мешке, молодой Эдмон Дантес совершает побег.

В уголовном праве неоднократно поднимался вопрос о наличии или отсутствии крайней необходимости при спасении одним человеком своей жизни за счет жизни другого лица. Некоторые авторы полагают, что в таких случаях нет состава преступления, поскольку меньший вред (смерть одного человека) был причинен для устранения опасности причинения большего вреда (смерть двух человек). Однако нам представляется более убедительной и юридически обоснованной позиция, согласно которой такие действия не могут расцениваться как совершенные в состоянии крайней необходимости. Ведь при одинаковых обстоятельствах, в частности при причинении равного вреда, крайняя необходимость исключается. На чаше весов, если можно так сказать, одна жизнь уравновешивает другую. Проиллюстрируем это при помощи следующего примера.

По заснеженному лесу, весело позвякивая бубенцами, бежит тройка лошадей. В повозке двое приятелей-односельчан возвращаются с городской ярмарки домой.

<…> Овчинные тулупы и меховые шапки надежно защищают путников от кусачего мороза. Радуются в душе селяне скорому свиданию с родными, да оно и понятно: были в городе, на ярмарке, людей посмотрели, себя показали и гостинцы своим домашним, само собой, купить не забыли.

Вдруг морозную тишину леса разрезал протяжный вой. Лошади резко остановились и испуганно заржали, а путники стали тревожно озираться по сторонам. Волки! Стая серых хищников показалась невдалеке и быстро устремилась за невесть откуда взявшейся добычей. «Выноси, святые угодники!» — вскричал один из селян — возница и что есть силы стеганул коней. «Не дрейфь, Игнат! — подмигнул он своему попутчику. — Авось не достанут!» Лошади понеслись вперед, но как ни хлестал их возница, как ни напрягались в беге вороные, не смогла повозка оторваться от преследователей, и расстояние между ней и стаей стало постепенно сокращаться. И тут в голове у сидящего сзади Игната промелькнула мысль: «А ведь догонят! Догонят, окаянные, на части ведь разорвут, одни кости от нас и останутся! Не спасут нас лошади-то, тяжело им двоих-то переть, да и эти душегубы шибко несутся. Что же делать-то, царица небесная?! Что же делать?!» Он уже ясно представляет себе, как волки настигают их, как бросаются, ощерив пасти, на лошадей, как клыками впиваются в его, Игнатово, горло. А между тем стая все приближалась, еще немного, и все будет кончено!

«Что же делать-то?!» — судорожно повторял он про себя вновь и вновь и вдруг бросил недобрый взгляд на возницу, который без устали, ни разу не обернувшись, продолжал гнать выбивающихся из сил коней.

«Ты ужо извини, соседушка, — пронеслось в голове у «пассажира». — Знать, судьба у тебя такая. А то ведь, что иначе, выходит? Вдвоем, что ли, пропадать? Ну уж нет, дудки, благодарю покорно! Атак, ежели я живой останусь, глядишь и ребятишкам твоим и вдовице как-нибудь да и помогу… Прощай, Емельян, не обессудь!» Схватив сзади Емельяна за плечи, Игнат что было мочи вышвырнул его из повозки на снег. Лошади ускорили спасительный бег: ведь теперь в повозке уже не двое седоков, а только один.

«Что же ты делаешь, нехристь?! Да будь ты проклят!» — только и успел крикнуть Емельян, прежде чем серая масса налетела на него и вонзила свои острые, как бритва, клыки в его тело.

Не оглядываясь назад, Игнат погнал повозку вперед, туда, где лежало родное село.

 

Проблемы наказания

Согласно ст. 43 «Понятие и цели наказания» УК РФ, наказание есть мера государственного принуждения, назначаемая по приговору суда. Наказание применяется к лицу, признанному виновным в совершении преступления, и заключается в предусмотренных Уголовным кодексом лишении или ограничении прав и свобод этого лица. Наказание, как сказано в той же статье, применяется в целях восстановления социальной справедливости, а также в целях исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений.

Наказание всегда является реакцией государства на совершенное преступление. А может ли наказание предшествовать преступлению? Может ли человек понести наказание за то преступление, которое он совершит в будущем, после его отбытия? «Фантастика!» — изумится читатель. И будет неправ, поскольку известный американский писатель-фантаст У. Тени предвидел в своем рассказе «Срок авансом» именно такую возможность.

Сюжет интересен.

На один из нью-йоркских космодромов прибыл тюремный космолет. Он доставил на землю так называемых допреступников, т. е. людей, которые добровольно согласились отбыть свой срок на далеких и опасных планетах на каторжных работах, с тем чтобы по возвращении получить право совершить любое преступление, наказуемое в пределах отбытого срока наказания. По статистике, у допреступников есть один шанс из 10 тысяч вернуться на Землю после семилетнего срока, полученного авансом за убийство. Именно столько получает тот, кто согласится отбыть авансом наказание за убийство, совершенное в будущем. Полный же срок наказания за это деяние — 14 лет в кошмарном аду на каторжных планетах.

Семь лет на каторжных планетах — это не шутка. Работа там не для неженок — не говоря уже о местных живых организмах, как крупных, человекоядных, так и крохотных, вирусоподобных <…> Любой человек, совершивший или намеренный совершить одно из особо опасных преступлений, высылается на планету, где его труд принесет пользу всему человечеству и где у него нет стопроцентной гарантии, что он вернется на Землю — хотя бы даже калекой. Чем серьезней преступление, тем длиннее срок и, следовательно, тем меньше шансов на возвращение [78] .

Однако при этом всякий допреступник имеет право обратиться к начальнику лагеря с просьбой о немедленном освобождении, для чего заполнить соответствующий бланк. Этого человека немедленно снимают с работ и с первым же кораблем отправляют на Землю. Та часть срока, которую он уже отбыл, полностью аннулируется, и он не получает никакой компенсации. Если, выйдя на свободу, он совершает настоящее преступление, он должен отбыть положенный срок полностью. Если он вновь выражает желание отбыть срок авансом, то опять отбывает его с самого начала, хотя, разумеется, с положенным зачетом. Трое из каждых четырех допреступников подают просьбу об освобождении в первый же год…

Остановимся теперь более подробно на целях наказания.

Как отмечает А.В. Наумов, «понятие справедливости возникло как этическая категория, характеризующая соотношение определенных явлений с точки зрения распределения добра и зла между людьми: соотношение между ролью людей (классов, социальных групп, отдельных лиц) и их социальным положением; их правами и обязанностями; между деянием и воздаянием (частный случай этого — соотношение между преступлением и наказанием). Соответствие между характеристиками первого и второго порядка оценивается в этике как справедливость, несоответствие как несправедливость». Такая цель наказания, как восстановление социальной справедливости, и средства ее достижения должны базироваться на соблюдении одного из основополагающих принципов уголовного права — принципе справедливости. В соответствии с этим принципом наказание должно быть справедливым, т. е. соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного.

Пожалуй, ни одна «уголовно-правовая» тема в литературе не привлекает внимание читателей так, как проблема справедливости наказания. Во многих классических произведениях именно несоответствие кары совершенному деянию становится укором всей системе уголовной юстиции. Современным творцам правосудия тоже не мешает помнить об этом. Например, О. Бальзак в романе «Утраченные иллюзии» говорит: «Человек, укравший в ночное время курицу из обитаемого помещения, присуждается к каторге, тогда как человек, разоряющий целые семьи злостным банкротством, подвергается тюремному заключению лишь на несколько месяцев…». А вот один из героев произведения того же Бальзака «Отец Горио» банкир Нусинген. Начав с мелких делишек, Нусинген последовательно трижды ложно обанкротился и обманул своих вкладчиков. И что же? Настигло ли мошенника справедливое наказание? Отнюдь. Вкладчики разорялись, а банкир превратился в мощную финансовую и политическую фигуру и мог влиять даже на правительство. В довершение ко всему Нусинген стал пэром Франции и командором ордена Почетного легиона, и при этом, как говорит сам Бальзак, «никто в мире не мог бы изобличить этого человека в троекратной попытке совершить кражу без взлома и в намерении ограбить людей».

Примеры того, как может быть несправедливо наказание, мы найдем и в творчестве В. Гюго. Герой романа «Отверженные» Жан Вальжан, будучи еще совсем юным, содержал своим трудом целую семью. «Однажды наступила очень суровая зима, у Жана Вальжана не было работы, семья осталась без хлеба… семеро малышей без хлеба». Вальжан разбил окно булочной и схватил булку. Его поймали и приговорили к каторге сроком на пять лет. Стремясь спасти оставшихся малышей от голодной смерти, Жан Вальжан неоднократно, но неудачно совершал побеги и в итоге пробыл на каторге в общей сложности 19 лет.

Еще более трагична судьба другого героя В. Гюго — Клода Ге из одноименной повести. Жил в Париже бедный рабочий по имени Клод Ге. С ним жила девушка, его возлюбленная, от которой у него был ребенок. Раз зимой работы не стало. Комната не топлена, хлеба ни крошки. Этот человек, его сожительница и ребенок зябли и голодали. Он украл. «…Следствием этой кражи были три сытых дня для женщины с ребенком и пять лет тюрьмы для него». Но если Жан Вальжан все же смог, пусть спустя 19 лет, выйти на свободу, то Клоду Ге не суждено было выбраться из неволи: доведенный до отчаяния циничным отношением тюремного надзирателя, он совершил убийство и был осужден к смертной казни.

В новелле Э. Золя «Марсельские тайны» рассказывается о том, как некоторые министры, обнаружив явные злоупотребления акционерных компаний, получили акции в качестве взятки за услуги, оказанные компании. При этом высокопоставленные коррупционеры абсолютно уверены в том, что их преступления останутся без каких-либо последствий. «Вы говорите, что каторга ждет Берара, вы ошибаетесь: в каторгу попадают только неловкие, глупые мошенники». А если и осудят за огромные хищения, так лишь слегка, если вообще нельзя обойтись без суда ввиду явной скандальности хищения. После такого приговора вор «возьмет свой миллион и станет жить роскошно, окруженный всеобщим уважением».

Вот уж воистину: Воров на свете не сочтешь, Но их по классам различают; Одних хватают за грабеж, Другие сами все хватают [87] .

Проблема справедливости (вернее, несправедливости) наказания находит отражение и в русской литературе, что, в общем, вполне понятно: нравы беспощадного эксплуататорства и дикого крепостничества не оставляли никаких надежд на правый и справедливый суд. Это отчетливо видно в произведении А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». В главе «Путешествия» под названием «Зайцево» Радищев рассказывает об одном из своих давних приятелей — честном и бескорыстном Крестьянкине, «имевшем душу чувственную и сердце человеколюбивое». Когда-то Крестьянкин занимал должность председателя палаты уголовного суда. Однако порядки, царившие в суде, не позволили Крестьянкину долго служить Фемиде: «Видел я решения свои осмеянными в том самом, что их изящными делало; видел их оставляемыми без действия… и нередко я видел благие мои расположения исчезавшими, яко дым в пространстве воздуха».

Крестьянкин не нашел в суде торжества справедливости и законности, а встретил лишь жестокость вместо человеколюбия, освобождение от кары злодеев, наказание мнимых преступников, несоразмерность наказания с преступлением. Герой вынужден был оставить службу, а последней каплей, переполнившей чашу его терпения, послужило дело, по которому от судьи требовалось приговорить к смертной казни крестьян за убийство помещика. Помещик этот издевался над крепостными многие годы, кормил их лишь раз в день и нещадно сек розгами и плетью. Доставалось крепостным и от помещичьих сыновей и дочерей: те в издевательствах не уступали папаше. Крестьяне, судя по всему, и дальше бы терпели над собой издевательства, если бы не происшествие в канун одной крестьянской свадьбы. Жених вместе с отцом пошли на господский двор и понесли два «повенечных» пуда меда своему хозяину. А в это время сыновья помещика изнасиловали невесту, за что доведенные до отчаяния крестьяне с ними и расправились.

Нельзя в этой связи не вспомнить «галерею» арестантов в романе «Воскресение» Л.Н. Толстого, коих писатель подразделил на пять разрядов.

К первому разряду он отнес людей совершенно невинных, жертв судебных ошибок. В другой разряд вошли осужденные за поступки, совершенные в исключительных обстоятельствах. Третий разряд составляли люди, наказанные за то, что они совершали, по их понятиям, самые обыкновенные и даже хорошие поступки, но такие, которые по понятиям чуждых им людей, писавших законы, считались преступлениями. Четвертый разряд — люди, потому только зачисленные в преступники, что они стояли нравственно выше среднего уровня общества. Пятый разряд объединял тех, перед кем общество было гораздо больше виновато, чем они перед обществом.

Вопрос о справедливости наказания не раз поднимался и в советской литературе. Весьма ярким в этом отношении примером является творчество В.М. Шукшина. В его рассказе «Мой зять украл машину дров», подробно описывается сцена суда над сельчанином Веней Зяблицким. Вернувшись однажды из рейса, Веня крупно поскандалил с женой Соней и тещей Лизаветой Васильевной: жена потратила на покупку шубы все деньги, что Веня откладывал себе на кожаное пальто. В пылу ссоры Лизавета Васильевна пригрозила зятю тюрьмой.

— Поса-адим <…> с дрожью в голосе пообещала теща. И ушла писать заявление. Но тотчас опять вернулась и закричала. — Ты машину дров привез?! Ты где ее взял?! Где взял?!

— Тебя же согревать привез…

— Где взял?! — изо всех сил кричала Лизавета Васильевна.

— Купил!

— На какие деньги? Ты же всю получку домой отдал! Ты их в государственном лесу бесплатно нарубил! Ты машину дров украл!

— Ладно, допустим. А чего же ты сразу не заявила? Чего ж ты — жгла эти дрова и помалкивала?

— Я только сейчас это поняла — с кем мы живем под одной крышей.

— Э-э… завиляла хвостом-то. Если уж садиться, так вместе сядем: я своровал, а ты пользовалась ворованным. Мне — три года, тебе — полтора, как минимум… [90] .

Итогом этого диспута на уголовно-правовые темы стало временное заточение Лизаветы Васильевны в уборной: подвыпивший Веня запер тещу в туалете, а дверь заколотил гвоздями. Дело завершилось судебным разбирательством.

Суд был бурный. Он проходил в клубе — показательный.

Теща плакала на суде <…> рассказывала, какие она претерпела переживания, сидя в «карцере», — ей очень хотелось посадить Веню. Но сельчане протестовали. И старые и молодые говорили, что знают Веню с малых лет, что рос он сиротой, всегда был послушный, никого никогда пальцем не трогал… Наказать, конечно, надо, но — не в тюрьму же! <…> Парень сам себя содержал, своим трудом. Это надо ценить. <…> Посадить легко, каково сидеть!

— У него одних благодарностей штук десять! Его каждый праздник отмечают как передового труженика! — выкрикнули из зала.

Но тут встал из-за стола представительный мужчина, полный, в светлом костюме (прокурор. — Л.К. ). Понимающе посмотрел в зал. Да как пошел, как пошел причесывать! Говорил, что преступление всегда — а в данном случае просто полезней — лучше наказать малое, чем ждать большого. Приводил примеры, когда такие вот, на вид безобидные пареньки пускали в ход ножи…

— Где уверенность, я вас спрашиваю, что он, обозленный теперь, завтра снова не напьется и не возьмет в руки топор? Или ружье? В доме — две женщины. Представьте себе…

— Он не пьет!

— Это что он, после газировки взял молоток и заколотил тещу в уборной? Пожилую, заслуженную женщину! И за что? За то, что жена купила себе шубу, а ему, видите ли, не купили кожаное пальто?

Под Веней закачался стул. И многие в зале решили: сидеть Веньке в тюряге.

— Нет, товарищи, наша гуманность будет именно в том, что сейчас мы не оставим без последствия этот проступок обвиняемого. Лучше сейчас. Мы оградим его от большой опасности. А она его явно подстерегает.

Представительный мужчина предлагал дать Веньке три года. <…> Венька смотрел на представительного мужчину, плохо понимая, что он говорит. Понимал только, что мужчина тоже очень хочет его посадить, хотя вовсе не злой, как теща, и первый раз в глаза увидел Веньку… И он никак не мог постичь, з а ч е м (разрядка В.М. Шукшина. — Л.К. ) надо этому человеку во что бы то ни стало посадить его, Веньку, на три года в тюрьму? Судья молчит, а этот — в который уже раз — встает и говорит, что надо посадить, и все [91] .

Однако Фемида была все-таки благосклонна к Вене Зяблицкому: к радости односельчан он был осужден условно на два года.

Среди целей уголовного наказания, как известно, названа цель предупреждения совершения новых преступлений. В свою очередь, в науке уголовного права оно подразделяется на общее и частное (специальное). Содержание цели общего предупреждения подчеркивал еще Чезаре Беккариа, великий итальянский просветитель и гуманист. В своей книге «О преступлениях и наказаниях» он указывал: «Цель наказания <…> заключается не в чем ином, как в предупреждении новых деяний преступника, наносящих вред его согражданам, и в удержании других от подобных действий. Поэтому следует применять такие наказания и такие способы их использования, которые, будучи адекватными совершению преступления, производили бы наиболее сильное и наиболее длительное впечатление на души людей…». При этом Беккариа тонко понимает природу человеческих поступков и реалистично характеризует главный объект воздействия для предупредительной силы наказания: человеческие чувства. В связи с этим он отмечает: «Потребовалось воздействовать на чувства, чтобы воспрепятствовать эгоистическим поползновениям души каждого отдельного индивида ввергнуть законы общества в пучину первобытного хаоса». А чувствами этими являются опасение, страх. Сам Беккариа, говоря о политической цели наказания, определяет ее как «устрашение других людей», поскольку «массы не в состоянии ни усвоить твердые правила поведения, ни противостоять всеобщему закону разложения…». А посему заставить большую часть их соблюдать законы и не совершать преступления можно лишь под страхом наказания.

Рассматривая вопрос о предупредительном воздействии уголовного наказания, нельзя обойти стороной проблему его неотвратимости.

В своем трактате Ч. Беккариа подчеркнул: «Важно, чтобы ни одно раскрытое преступление не оставалось безнаказанным». Эту же идею высказывал в своем творчестве А.С. Пушкин. Наиболее ярко — в поэме «Анджело».

В суде его дремал карающий закон Как дряхлый зверь уже к ловитве неспособный. <…> Зло явное, терпимое давно Молчанием суда уже дозволено <…> Закон не должен быть пужало из тряпицы, На коем наконец уже садятся птицы [97] …

Следует заметить, что литература различных исторических эпох и народов нередко обращается к теме «высшего суда», «божией кары», что имеет, на наш взгляд, прямое отношение к проблеме неотвратимости наказания. От правосудия земного можно ловко ускользнуть (тем более, если оно несправедливо и продажно), а вот правосудия небесного не избежит никто, ответ за свои преступления «там» держать все равно придется: чаша сия не минует никого. Подтверждение этому читатель найдет в произведениях, например, М.Ю. Лермонтова. Вот небольшой отрывок из его стихотворения «Смерть Поэта», посвященного памяти А.С. Пушкина. Обращаясь к губителям и гонителям Пушкина, оставшимся безнаказанными, Лермонтов грозно восклицал:

Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вами суд и правда — все молчи! Но есть и Божий суд, наперсники разврата, Есть грозный суд: он ждет; Он не доступен звону злата, И мысли и дела он знает наперед. Тогда напрасно вы прибегнете к злословью: Оно вам не поможет вновь, И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь! [98]

Эта тема находит отражение и в другом произведении Лермонтова — драме «Маскарад». Одну из героинь «Маскарада», Нину, оклеветали и обвинили в неверности перед ее мужем, Арбениным. Томимый ревностью и ненавистью, обуреваемый жаждой мести, Арбенин убивает жену, подсыпав ей яд в мороженое. Отрава начинает действовать, несчастной становится плохо, силы покидают ее, и тут Арбенин признается в своем злодействе: «Да, я тебе на бале подал яд». Но прежде чем умереть, Нина бросает своему отравителю: «Но помни, есть небесный суд, и я тебя, убийца, проклинаю».

Но, пожалуй, самым выдающимся литературным произведением, затрагивающим тему предупредительного воздействия «высшего суда» на преступника, является «Божественная комедия. Бессмертное повествование Данте Алигьери». Пройдя в сопровождении Вергилия девять кругов ада, Данте сам увидел, каким немыслимо жестоким наказаниям в царстве князя тьмы подвергаются те, кто при жизни совершал преступления и тяжко грешил. Человеческие злодеяния предстают перед ним чередой мучающихся от невыносимых кар грешников. Вот, к примеру, кровавое озеро, из вод которого несутся мольбы о помощи. В этом озере утопают кровавые тираны, сами некогда проливавшие чужую кровь. А вот превратившиеся в сухие и скрюченные деревья самоубийцы (как известно, лишение себя жизни считалось преступлением); их листьями питаются страшные и отвратительные полуптицы-полулюди, причиняя им жуткие страдания.

В восьмом круге ада, в третьей его долине, были обречены на вечные мучения те, кто бесстыдно покупал или продавал священные реликвии храмов. Отбывали они наказание в ямах, головой вниз, а их ноги постоянно лизали языки пламени. Там же, в восьмом круге, в кипящую смолу бросали взяточников; в ров с ужасными шипящими змеями помещали воров (один из них, Ванни Фуччи, признался Данте, что совершил хищение из священного собора); дьявольским мечом поражали тех, кто при жизни провоцировал распри, междоусобицы, гражданские войны, заговоры, и несчастные, получив зияющие раны и страшные повреждения, вынуждены пройти круг, чтобы их раны затянулись, а затем меч вновь обрушивается на них. На последнем, десятом витке восьмого круга Данте увидел страдания некоего Адамо из Бреши, осужденного судом земным к сожжению за изготовление поддельных денег. В загробном мире муки фальшивомонетчика только приумножились: живот распух, стал огромным, он страдал он жажды, а вокруг не было ни капли воды, чтобы утолить ее.

Самые тяжкие преступления — предательство и вероломство — карались в последнем, девятом круге ада, где все было покрыто льдом. В пасти же ужасного трехликого властителя преисподней, Люцифера, испытывали вечные мучения «знаменитые» изменники — Иуда, Брут, Кассий.

Специальное предупреждение заключается в предостережении совершения новых преступлений самим осужденным. Это, как замечает А.В. Наумов, достигается прежде всего путем создания для осужденных таких условий, которые бы исключали возможность совершения ими новых преступлений в период отбывания наказания.

Цель специального предупреждения неразрывно связана и с целью исправления осужденного. Эта цель предполагает превращение преступника в законопослушного гражданина, а ее реализация сегодня возможна в следующей форме: убедить и заставить осужденного хотя бы под страхом наказания не нарушать уголовный закон. Само по себе исправление осужденных в Уголовно-исполнительном кодексе определяется как формирование у них уважительного отношения к человеку, обществу, труду, нормам, правилам и традициям человеческого общежития и стимулирования их правопослушного поведения. При этом основными средствами исправления осужденных являются установленный порядок исполнения и отбывания наказания (режим), воспитательная работа, общественно полезный труд, получение общего образования, профессиональная подготовка и общественное воздействие. Антипримером того, каким не должно быть содержание в исправительном учреждении, служит иллюстрация из романа известного американского писателя Э. Синклера «Джимми Хиггинс». Его герой за участие в рабочем движении попал в тюрьму, порядки в которой были таковы, что каждый заключенный мог сам для себя решить, «быть ли ему налетчиком или взломщиком, подделывать ли ему чеки или «работать» на верхних этажах».

В русской классической литературе можно найти примеры того, как цель исправления осужденного нередко ставилась под сомнение. Лучшая иллюстрация сказанного — «Записки из мертвого дома» Ф.М. Достоевского. «Остроги не исправляют преступников, они только их наказывают. Кто может сказать, что выследил глубину этих погибших сердец и прочел в них сокровенное со всего света? <…> Да, преступление, кажется, не может быть осмыслено с данных общепринятых точек зрения, и философия его несколько потруднее, чем полагают».

Согласно ст. 297 Уголовно-процессуального кодекса, приговор суда должен быть законным, обоснованным и справедливым. Приговор признается законным, обоснованным и справедливым, если он вынесен в соответствии с требованиями УПК и основан на правильном применении уголовного закона.

Например, несправедливым можно считать приговор, по которому осужден невиновный. В этой связи хотелось бы привести краткую беседу А.И. Герцена с его давним знакомым, судьей, товарищем председателя в очерке «Мимоездом». Герцен попросил судейского чиновника при рассмотрении дела одного крестьянина обратить внимание на некоторые «облегчающие обстоятельства» и смягчить наказание. Судья просьбу выполнил, и тогда писатель его спросил: «…Ну, а если б я не пришел, да не попросил бы вас прочитать дело, мужика-то бы наказали строже, нежели надобно?» — «Что делать, батюшка, — отвечал старик <…> признаюсь, как огня боюсь отыскивать облегчающие причины». И объяснил писателю, что как только он начнет обращать внимание на эти «облегчающие причины» и раздумывать над ними, то дорассуждается до того, что подсудимый невиновен.

«Ночью придет дело в голову, вникнешь, порассудишь; не виноват, да и только… Оправдай этого, оправдай другого, а там третьего… Что же начальство скажет? все оправдывает, словно дурак какой-нибудь, — да и самому совестно… Пожалуйста, батюшка, по Питеру-то не рассказывай такого вздору, — ну что скажет министр или особа какая? Баба, а не товарищ председателя».