1.

Нагота

Отношение к мужской наготе менялось от эпохи к эпохе (Walters 1979; Weiermair 1987; Cooper 1990; Davis 1991; Ellenzweig 1992; Waugh 1996; Ledick 1998). В античной Греции мужское тело изображалось скульпторами, как правило, полностью обнаженным, тогда как женское - далеко не всегда, часто задрапированным. В Олимпийских играх юношам вскоре после их основания было предписано соревноваться абсолютно голыми, как в обычных гимнастических школах, и считают, что этому способствовало характерное для Греции повальное увлечение старейшин, от которых это зависело, педерастией.

Христианство внесло идеалы аскетизма в европейскую культуру, его божественные герои и святые изображались почти бесплотными и бесполыми, тщательно задрапированными в одежды. Всё же обнаженные мужчины допускались чаще, чем обнаженные женщины - считалось, что те внушают больше соблазна. Когда же половые признаки мужчин приходилось показать (у младенца Христа или у обнаженных мучеников), они изображались так, чтобы не навевали ни малейших подозрений на сексуальные функции.

Эпоха Возрождения освободила художников от этой сдержанности. Картины и даже иконы наполнились человеческой плотью, а так как многие художники возродили и античное отношение к однополой любви, то обнаженное мужское тело стало не только плотным и сочным, но и сексуально призывным. Альбрехт Дюрер изображал себя на автопортрете абсолютно обнаженным с тщательно вырисованными гениталиями.

На эту свободу несколькими волнами обрушились пуританские запреты и репрессии. Их принесли религиозные войны Реформации и Контр-Реформации, а особенно Реставрации в Европе после Французской буржуазной революции. Викторианская эпоха отмечена особым ханжеством и имитацией аскетизма. Нагота изгонялась из быта, особенно мужская.

Когда в первой половине XIX в. появилась фотография, обнаженные натурщики стали появляться на фотоснимках - сначала в помощь художникам,- но появляться, конечно, в скрывающих гениталии бандажах для позирования. Эуген Зандов снимался с фиговым листом. Эмигрировав в Италию, где не было легального преследования гомосексуальности, Глёден и Плюшов, имитируя античность, стали снимать свои весьма сдержанные гомоэротические композиции, прикрывая юношам гениталии легкими тканями, или даже без оных.

Первая мировая война и волна бедствий и революций нанесла удар по пуританской морали предшествующего века. Она высвободила сексуальность всех сортов из под спуда (Reiss 1990). Сильно ослабели запреты на женскую наготу, но на мужскую лишь слегка расшатались. Появившееся еще до войны движение нудистов и натуристов, борьба за "культуру свободного тела" приняла широкий размах. Немецкий майор Ганс Зурен выпустил книгу "Человек и солнце", в которой рекомендовал закалку и загар всего тела на солнце. В немецкой армии кое-где даже проводились конные рейды и физические упражнения голышом. В Америке Эдвин Таунсенд и Джордж Платт Лайнз снимали обнаженное мужское тело уже без прикрытия, но затеняли гениталии так, что трудно было отличить мужское лоно от женского. Вторая мировая война мало что в этом изменила. Холодная война, последовавшая за ней, породила эру маккартизма, с гонениями на коммунистов и гомосексуалов. Очень много фотоснимков мужского акта производили фотографы-женщины: их мотивы никто не мог объявить гомосексуальными.

Но в 60-е годы волна рок-культуры и хиппи изменила обстановку. Джон Леннон сфотографировался обнаженным со своей Иоко Оно. Мик Джэггер последовал его примеру. Ричард Эйвдон снял вполне обнаженного Нуреева. Знаменитый кутюрье Ив Сен-Лоран, сам гомосексуальный, опубликовал свое фото, где он совершенно обнажен, хотя гениталии не видны. Боб Мизер, который издавал журнал явно гомоэротического характера "Физик Пикториал", где под предлогом "культуры свободного тела" публиковал фотоснимки абсолютно обнаженных мужчин с подчеркнутым вниманием к гениталиям, подвергался яростным нападкам.

Но в 1968 г., в год молодежной революции, бунтов во многих университетах Европы (в частности и под лозунгами сексуальной свободы), другой такой же журнал "Грик Гилд Пикториал" добился постановления Верховного Суда США о том, что нагота не является непристойной и сама по себе не влечет обвинения в порнографии. А в следующем году последовал мятеж гомосексуалов в "Стоунуолл Инне" и стали рушиться запреты на однополую любовь и законы, ее карающие.

В 80-е годы в галерее Маркузе-Пфейфер в Нью-Йорке стали проводиться выставки фотоснимков мужского акта (обнаженного тела) без всяких ограничений. На этих и других выставках появился Роберт Мэпплторп, который с изумительным искусством и великолепной техникой снимал детей, цветы, голых негров, а также крупным планом мужские гениталии как предмет любования. Несколько более скромный Брюс Уэбер создавал сексуально призывные рекламные снимки для Кальвина Клейна. Я говорю не о том, что квалифицировалось как порнография и продавалось в специально отведенных местах (если вообще разреша-лось), а об общедоступных изданиях, художественных выставках и повсеместной рекламе.

И.С. Кон (1988: 190) констатирует: "Искусствоведы подсчитали, что за вычетом последних двухсот лет европейские художники и скульпторы изображали мужское обнаженное тело значительно чаще, чем женское". Причины этого более-менее ясны: в античной культуре атлетика, требовавшая полного обнажения, была делом в основном мужчин и юношей, женщины же должны были соблюдать скромность и заниматься больше домашними делами. В христианском мире женское тело рассматривалось как соблазн и скверна. В современной же культуре роли поменялись: в современном искусстве и в рекламе господствует обнаженное женское тело: боязнь греховности снята Возрождением, а главным адресатом искусства и рекламы был мужчина. Тем не менее Кон отмечает странное явление: "Мужская нагота кажется более нескромной, чем женская". Особенно спереди. У американцев наличие "фронтальной мужской наготы" служит критерием ограничений на показ фильмов (Кон 1998: 394). Возможно, это потому, что женские гениталии скрыты от глаз, а мужские на виду и весьма подвижны, более ясно демонстрируют возбуждение. Поэтому гомосексуальная эротика от природы, так сказать, более порнографична.

В России пуританские традиции изживаются труднее, медленнее. Особенно это касается мужской наготы и гомоэротических проявлений.

В 1987 г. ленинградская прокуратура предъявила обвинение в изготовлении порнографии профессору доктору физико-математических наук А. А. Кухарскому. У него оказалась огромная коллекция слайдов, на которых были изображены абсолютно обнаженные юноши, и Кухарский иногда демонстрировал ее своим знакомым мужчинам. Для обычных мужчин в этом ничего возбуждающего нет, но и сам Кухарский и его знакомые - гомосексуалы. В годы перестройки он всё активнее вел борьбу за отмену статьи, карающей гомосексуалов. Сейчас Кухарский является председателем общества "Крылья" - организации сексуальных меньшинств Петербурга (название "Крылья" дано по одноименному роману М. Кузмина об обретении гомосексуальных чувств). Вероятно, эта общественная активность Кухарского и побудила власти затеять против него дело. Коллекция была конфискована, однако эксперты-искусствоведы не признали ее порнографической, а лишь "вульгарной". После долгих мытарств ее возвратили владельцу, а дело прекратили.

Богатырского сложения, полноватый, коротко стриженый, Александр Александрович происходит из дворян и живет в просторной дореволюционной квартире со старинными фотографиями родственников на стенах. Кроме него в этой квартире уже много лет живет его молодой друг Сергей, очень красивый парень. Побывавший недавно в России американский журналист-гей Дэвид Туллер, делавший репортаж о российских гомосексуалах, был в гостях у Кухарского, любовался его коллекцией, отнюдь не противился показу, вызывал хозяина на откровенность, а затем опубликовал книгу, в которой описал эту сцену и самого хозяина иронически, всячески подчеркивая нескромность и непристойность его поведения.

А.А. Кухарский согласился дать интервью для моей книги. Разумеется, я привожу его ответы в точности, полностью и без комментариев.

"Автор: В книге Туллера о гомосексуальной жизни в России фигурируете Вы и Ваша коллекция, при чем автор представляет Вас не в самом лучшем свете. Он описывает вас в сущности как голубого Дон Жуана, который фотографировал своих многочисленных молодых возлюбленных одного за другим, чтобы иметь возможность хвастать своими сексуальными успехами. Вы показывали ему свою коллекцию, и о каждом парне у Вас было что сказать в весьма нескромном плане. Этот любит в сексе то-то, а вот этот предпочитает такое. Коллекция слайдов, я вижу, у Вас достаточно велика, и публикация Туллера - не единственная неприятность, с ней связанная. Что же Вас побудило создавать эту коллекцию, что побуждает ее хранить и даже показывать? Какова вообще история этой коллекции?

Кухарский: Ну, история моей коллекции имеет более 25 лет от роду. Я имел очень много сексуальных связей в своей жизни и, проснувшись как-то поутру, понял, что не могу вспомнить некоторых своих партнеров. С тех пор я и стал для памяти фотографировать своих приятелей, да и приятельниц и просто случайных знакомых. После того, как они уходили из моего дома, у меня как бы оставалась их частица, которую я бережно храню до сих пор. Так же и в моих странствиях по белу свету я всегда фотографирую на цветные слайды изображения новых городов и мест, которые потом образуют и мою туристическую коллекцию у меня дома.

Что до книги Туллера, то свое мнение о ней как о скандальной и непрофессиональной я опубликовал в мартовском выпуске 97 года американского интернетовского журнала "Гёй Плейс Онлайн Мэгэзин". Я получил массу откликов от читателей - они поддерживают мою точку зрения. Я ведь никак не предполагал, что отвечая на частные и весьма интимные вопросы Туллера, я даю материал для его последующей публикации. Это просто гнусный обман с его стороны! Он втерся в доверие и злоупотребил им.

А: Я вижу, слайды аккуратно пронумерованы.

К: Да, они тщательно пронумерованы, как "документы строгой отчетности". И тут, как видите, не только моя нумерация: вот эти цифирки проставлены в прокуратуре.

А: А есть ли соответствующие текстовые описания каждого слайда или события существуют только в Вашей памяти?

К: Нет, детали каждого события хранятся только в моей памяти.

А: Почему вы не собираете фотоснимки или слайды, сделанные другими, а только Ваши собственные?

К; Я ведь уже пояснил, что коллекция важна для меня как фиксация моих личных воспоминаний, как часть моей биографии.

А: В какой мере выбор материала связан с Вашими гомосексуальными предпочтениями и вкусами? Как они складывались и когда в их развитии возникло желание фотографировать мужскую обнаженную натуру, как говорят художники - акт?

К: Выбор материала, конечно, непосредственно связан с моим вкусом и предпочтениями. Я фотографировал только исключительно сексапильные, с моей точки зрения, модели, примерно каждого десятого и каждую десятую. Я начал собирать коллекцию, когда мои сексуальные предпочтения вполне сформировались, где-то после 20 лет от роду.

А: Какое место занимает эта коллекция и ее собирание в Вашей сексуальной жизни?

К: Иногда акт фотографирования предшествует любовной игре, иногда следует за ней, но делать это доставляет мне удовольствие всегда.

А: Как Вы сами используете Вашу коллекцию - часто ли просматриваете наедине, или только вместе с кем-то, испытывая наслаждение от возможности показывать, должен ли это быть всякий раз кто-то новый? Или Вам достаточно сознания того, что она есть и Вы в любой момент можете ею попользоваться? Сортируете ли слайды - раз так, раз эдак? Доставляет ли это Вам удовольствие? То есть я хочу выяснить, насколько здесь присутствуют обычные чувства коллекционеров. Или это нечто сугубо сексуальное, с другими видами коллекций несопоставимое?

К: Мне достаточно сознания, что у меня эта коллекция существует и я в любой момент могу воспользоваться ею. Она доставляет мне ощущения чисто сексуального характера, но я почти никогда не просматриваю ее наедине. Всегда с кем-то вместе, с приятным гостем. Для удовольствия мне нужно соучастие: чтобы для кого-то рядом она была новостью, тогда и у меня появляется свежесть восприятия.

А: Действительно ли главным побудительным мотивом было стремление похвастать своими победами? Или преобладало желание запечатлеть для памяти приятные моменты и милых сердцу людей в

К: Я всегда был настолько уверен в себе, что никогда не ощущал необходимости хвастать своими победами. Преобладало именно желание запечатлеть для памяти приятные моменты моей жизни через изображения милых сердцу людей.

А: Какое значение имело чувство творца, создающего красоту с эротической аурой? К: Несомненно такое чувство творца при этом присутствовало. Это Вы очень точно сформулировали: я старался творить красоту с эротической аурой. А: Считаете ли Вы свою коллекцию порнографической?

К: Ни в коем случае. Моя коллекция носит исключительно эротический, а не порнографический характер, что, кстати говоря, было официально признано десять лет тому назад еще советским судом на спровоцированном против меня процессе. В результате вся коллекция мне возвращена.

А: Где вообще положить различие между эротикой и порнографией?

Л: Порнографией можно считать описание или изображение реального полового акта с фиксацией внимания на половых органах, а эротика - это лишь его имитация.

А: В медицинских учебниках (например, у Рубина или Рейбена) можно встретить утверждения, что в 95 % подобные изображения имеют утилитарную цель: владелец держит их для возбуждения при онанировании.

Для "сеанса", как говорят зеки. Такие держатели, конечно, бывают, но мне кажется, такое использование очень ограничено - зеки, иногда подростки. Ваше мнение?

К: Я никогда не использую свою коллекцию для "сеанса", как Вы говорите.

А: Как относились сами молодые люди к тому, что Вы их снимаете обнаженными, иногда даже в состоянии эрекции? Они ведь должны были представлять себе опасность, что слайды могут попасть на глаза другим людям, возможно даже отнюдь не доброжелательным? Что их побуждало позировать? Сладость эксгибиционизма? Желание запечатлеть себя в полной красе своей юности, которая скоро уйдет? Новизна ощущений?

Л: Я думаю, что мои модели хотели быть запечатленными именно в полной красе молодости, да и новизна ощущений играла свою роль.

А: Пытались ли Вы отыскать других подобных коллекционеров, как-то связаться с ними, наладить обмен?

Л: Обмен исключается, так как моя коллекция имеет исключительно личный подтекст и вне меня теряет свой смысл.

А: Размышляли ли Вы о фотографии этого рода как об искусстве? Изучали ли опыт таких фотографов как Глёден, Гальди, Плюшов, Мэпплторп, Фалокко и другие? Ведь Ваши слайды несколько однообразны - юноши стоят или сидят на одинаковом фоне, в схожих позах, на одном и том же расстоянии от фотоаппарата.

К: Я интересовался опытом других фотографов, но обычно следовал своей интуиции. Конечно, есть определенные издержки. Технические средства ограничены: та же (далеко не лучшая) аппаратура, та же комната, то же освещение. Не студия же в конце концов.

А: Думали ли о выставках?

Л: Ну, коль скоро коллекция сугубо личная, то есть она существует для меня и моего сиюминутного окружения, я никогда не думал о выставках, хотя и имел ряд предложений такого рода как внутри страны, так и за рубежом.

А: Какую судьбу Вы предусматриваете для своей коллекции? Должна ли она умереть вместе с Вами или Вы ее подарите кому-то, кто сможет ее хранить дальше и, возможно, будет увеличивать?

К: Знаете, ввиду сугубо личного характера моей коллекции я не вижу для нее смысла вне моего земного существования, так что затрудняюсь ответить на этот вопрос более определенно.

А: Мне кажется, некоторый смысл есть. Коллекция может представить интерес не только для людей одинакового с Вами вкуса. И не только для экспертов-искусствоведов: порнография или просто эротика, вульгарная или изящная. По этой коллекции, если сопоставить ее с аналогичными, можно изучать вкус некоторых категорий гомосексуалов, их идеалы красоты, можно лучше представить эксгибиционистские наклонности многих гомосексуальных юношей, выявлять их типы, учитывая и прочие данные о них. Конечно, нужны и эти прочие данные...

К: Я как-то не думал об этом. Ни к себе, ни к своим партнерам я не относился как к объектам чьего-то научного наблюдения. Моя коллекция - это моя жизнь".

В данном случае нагота несомненно имела сексуальный и гомоэротические характер как для фотографа, так и для его "натуры".

Но вообще связь наготы с сексуальностью условна. В первобытных обществах, где все ходят голыми или почти голыми, нагота не действует возбуждающе. Но в современной среде, где тело всегда прикрыто одеждой, особенно гениталии и эрогенные зоны, обнажение их несомненно вызывает вожделение. Более того, гениталии не являются единственной эрогенной зоной, вызывающей вожделение. В одном исследовании испытуемым предъявили два набора фотоснимков сексуальной деятельности. В одном участники были полностью обнажены, в другом - обнажены были только их гениталии. Возбуждение от первого набора было на 38 % сильнее, чем от второго (Levitt and Hinesly 1967).

Нарциссизм по самой своей природе сопряжен с эксгибиционистскими тенденциями, с желанием или, по крайней мере, готовностью обнажаться перед потенциальными сексуальными партнерами, с желанием ощущать сексуальную силу своего тела, видеть, как она воздействует на другого, и тем удовлетворять свое самолюбие, повышать свою самооценку. И сексуальную возбужденность. Поскольку нарциссизм свойственен хоть немного каждому, постольку и эксгибиционизм в какой-то мере может искушать любого, во всяком случае понятен каждому. В его основе еще и удовольствие от преодоления навязанных культурой традиционных моральных запретов, чувство освобождения от стыда.

Эксгибиционизм в чистом виде, тот, который считается патологическим эксгибиционизмом, обычно проявляется во внезапном обнажении перед противоположным полом. Иногда это сопровождается сексуальными жестами и движениями, мастурбацией. Для гомосексуалов желанные зрители обнажения, разумеется, люди собственного пола.

В сборнике Харта приведены воспоминания некоего Хайда о своем сверстнике школьных лет. "Вначале я положил глаз на него просто потому, что он приятно выглядел. Он был красавцем - тощий блондинчик с нежными чертами, хорошо сложенный. Но позже в гораздо большей мере привлекла мое внимание другая его особенность. Что я заметил какое-то время спустя, наблюдая его на озере, в местном кинотеатре, на санных горках,- это его эксгибиционистские склонности. Только когда позади были уже годы моего наблюдения и сладостных ожиданий, я понял, что его собственное наслаждение от того, что им любуются, как и мое удовольствие при зрелище его, были по природе сексуальными. Словарь для всего этого я усвоил гораздо позже.

Вот пример его бесстыдного, но тонкого поведения: на пруду, типичном затопленном карьере, он любил носить плавки низко на своих обтекаемых бедрах - плавки практически так и просились, чтобы их подтянули. Наслаждение из наслаждений: в моем присутствии он однажды угодил мне. Плавки были лишь спущены вниз до колен, а не скинуты насовсем, но поскольку мне удалось мимолетом схватить ниспосланный небом вид, он без спешки поддернул их вверх на место".

Было еще несколько подобных эпизодов. Однажды в присутствии рассказчика он выскочил на крыльцо, "одетый только в футболку с вырезом и трусы. Конечно, белые трусы и белоснежную футболку. Помнится, на нем были также белые носки. Мой взгляд пал на его гордую маленькую выпуклость, на краснополосый пояс, на место в одной штанине, где эластичная ткань оттянулась и под прямым углом был виден свисающий шарик".

Потом оба поступили в один и тот же иезуитский колледж и однажды возвращались домой в одном вагоне, болтая ни о чем. Рассказчик жалел, что не обладает даром интересной беседы, но перед расставанием его герой пригласил его зайти к нему. Родителей не было дома.

"В этой охоте я был дичью. Нервной дичью". После закуски на кухне "он предложил мне посмотреть его комнату. Это заняло пару минут, а затем он достал колоду карт. Я понимал, что это пришло и был уже на взводе, когда он мягко предложил мне сыграть в покер на раздевание.

Конечно, он проиграл - я, вероятно, играл с шулером. Но не вся игра была предсказуема. Я не противился тому, чтобы он снял свои вельветовые брючки перед тем, как снять рубашку или шерстяную кофту. И я никогда не представлял, до какой степени я буду обуян похотью.

Через короткое время он был голый - вот превосходно! Но поскольку я еще был в штанах и трусах, он настоял на продолжении игры. Что ж, это был его дом. Я подумал, что будет только вежливо, если я уступлю. "А что если я выиграю и этот ход?" - спросил я, тасуя. "Тебе решать". Я выиграл.

Я поставил его на кровати на четвереньки задницей ко мне. Трясущимися руками я раздвинул ему ягодицы. Я протирал себе глаза. Я дотронулся до него указательным пальцем. Пока мы добрались только до этого... Мы оба кончили более или менее непроизвольно. А потом молча оделись.

Мы встретились снова еще три или четыре раза. И мы продолжали игру сексуально - как в доме, где я предпочитал ее вести, так и вне его". Впоследствии автор не раз имел гомосексуальные связи с мужчинами. "Но я никогда не жалел об этом сверхвозбуждающем похожем на мечту свежем наслаждении, о моем первом обладании" (Hyde 1995: 108-110).

В какой-то мере наличие подсознательных эксгибиционистских помыслов способствует развитию гомосексуальной ориентации. Казалось бы, обнажение перед собственным полом не должно сексуально возбуждать обычного парня. Оно не столь сильно запрещается культурой, в ряде ситуаций вовсе не запрещается. Спортивные раздевалки, душевые, публичные бани, "дикие" пляжи, призывные пункты, многие общественные туалеты - во всех этих местах полное обнажение или обнажение гениталий считается допустимым, не выходит за рамки нормального поведения. Поэтому оно должно было бы не нарушать внутреннего спокойствия, не возбуждать, не затрагивать сексуальных чувств.

Но дело в том, что привычным оно не является. Для большинства людей ситуации эти редки. Особенно редкими они становятся в современной городской культуре, где развитие цивилизации каждому обеспечивает всё больше укромности для отправления физических потребностей. Всё больше горожан живет в квартирах с ванными комнатами или душем. Всё большее число общественных туалетов обеспечивается индивидуальными кабинками. Всё меньше людей посещает публичные бани. В каждом новом поколении средний подросток имеет всё меньше опыта обнажения на людях. И когда обнажаться на людях случается, это оказывается возбуждающим, хотя бы и происходило перед людьми своего пола. Тем острее, чем в большей укромности и изоляции этот парень вырос. Чем реже ходил в публичные бани или на "дикий" пляж.

Это возбуждение может порождать ощутимое удовольствие, если парень действительно ловит восхищение других, если приятна обстановка, если и тела других оказываются хороши. Тут эксгибиционизм сопровождается вуайеризмом - тягой видеть нагие тела и сексуальные действия, наслаждением от этого зрелища. А так как именно перед людьми своего пола и происходят допустимые обнажения, то периодическое возбуждение, доставляющее удовольствие, подспудно сопрягается с ориентацией на собственный пол.

Лучше всего это можно видеть там, где постепенное обнажение является стержнем сексуального поведения - в стриптизе. Стриптиз - вуайеризм для зрителей, эксгибиционизм для артиста, если, конечно, он выступает не просто ради денег. Однако учитывая, что он должен показывать не просто свое тело, но и демонстрировать свое возбуждение, очевидно, что без собственной тяги к этому виду сексуальности это невозможно. Рассмотрим взятое Майклом Деннени интервью у танцора из нью-йоркского порно-шоу. Это был профессиональный танцор балета, которого, как он уверяет, в порно-шоу побудила идти острая нужда в деньгах. Выбор мужского порно, вероятно, определялся тем, что артист и сам - гей. Деннени поинтересовался, легко ли далась артисту необходимость раздеваться на публике:

"Ты нервничал?

Ага. Первое время очень. И это было странное ощущение, потому что я не думал, что буду волноваться. Понимаешь, если уж был прежде на сцене, и ведь профессиональный танцор. Я вообще не ожидал, что буду волноваться. Но раздевшись ... это было трудно в представлении, трудно отделиться от публики".

На перерывах между выступлениями он слонялся по фойе и беседовал с посетителями. Некоторые хвалили его танец, они не ожидали увидеть профессионала в таком театре. Другие предлагали сексуальный контакт - они полагали, что заплаченные деньги дают им право на такие предложения. "Мне это казалось оскорбительным, что они всех танцоров считают хаслерами.

А многие танцоры идут на это?

Некоторые идут, но не все. <...>

Когда ты начинал, какой подход у тебя был к танцу?

Ну, как я сказал, в представлении я был весь на нервах, но когда начал работать там, все совершенно переменилось. Мне это стало приносить удовольствие ... большей частью. Это была тяжелая работа, потому что быть так много часов в этой атмосфере очень трудно, но я увидел, что если в самом деле работать над тем, что делаешь, работать как всегда, то публика это примет".

Он объяснил, что не чувствовал это профессиональным падением, помогало товарищеское отношение новых коллег, их восхищение мастерством. Словом, работа как работа, профессиональное желание артиста угодить публике, понравиться.

Так что для тебя это был законный способ самовыражения?

Да, да. Точно. Временами это казалось почти что более честным, понимаешь? Потому что я выражал мою сексуальность и в то же время это было эмоциональное самовыражение, но не как в обычном театре, где иногда вроде проскальзывает что-то сексуальное, а подается так, как если бы это было чем-то почти недостойным... <...>.

Было ли вначале трудно показать свою сексуальность - так прямо на сцене и в представлении, мужской публике?

Ммм ... это было немного ... ээ ... ну, странно сперва. Но когда я справился с начальным шоком - быть перед такой уймой народа и быть так, то есть, совершенно голым...

И сексуальным, не просто голым, а еще и сексуальным.

Ну да, но разве мы не все такие? То есть мы все сексуальны, так что это не было...

Но нам не представляется шанс так полно выразить это, особенно если ты гей.

О, выразить это публично, ты хочешь сказать? Перед публикой? Ээ.. но посмотри, я всегда подходил к этому как к подтверждению моей сексуальности, понимаешь? Это была тонкая линия... И я не хотел эксплуатировать публику. Тут есть какая-то доля возбуждения публики, но я не хотел... э... вроде как совать им в нос мою сексуальность, так сказать. Я всегда старался получить удовольствие от того, что я делаю, по крайней мере выглядеть так, как если бы я получал удовольствие от того, что я делаю, так что публика, надеюсь, связывала с этим чувство удовольствия от собственной сексуальности, от собственных тел, от собственной гомосексуальности. И это то, что я старался делать. Я не всегда просто работал.

Можешь ли ты описать для меня свое выступление или - это наверное неправильное слово - твои выходы или как вы их там называете?

Ну, когда я впервые начал работать, мои костюмы были какой-нибудь обычной одеждой. Видишь ли, я всегда старался соединить два разных чувства в одном номере. Я шел от легкого к сильному. Я выходил в белой рубашке от Ива Сен-Лорана и в черных брюках - так? - а затем я снимал рубашку и за ней брюки, но под ними у меня были, скажем, черные штанишки трико и такой же бадлон, скроенный так, что он закрывал мою грудь... ммм ... как раз над сосками, и с воротничком - стоячим - а затем я постепенно стаскивал трико, а под ним внизу у меня мог быть либо джок-стрэп (спортивный бандаж для гениталий) - у меня был этакий славный зеленый джок-стрэп - либо черный полупрозрачный треугольник на шнурочке. И музыка тоже: большую часть времени я старался начать с чего-то медленного и мои движения должны были быть медленными и эротичными, я подстраивал их очень старательно к публике. Больше мягкие вещи о любви. А потом я любил переходить в более жесткий план - музыку типа рока или в быструю, резкую музыку и движения.

Свою повязку на шнурочке ты тоже снимал?

Ага. Это было, конечно, одним из условий найма.

Это было трудно делать в первый раз?

Ну, сперва было. И я также заметил, что в девяти случаях из десяти даже те ребята, которые работали там,- я имею в виду, что они с этого жили, делая стриптиз и в других местах,- так вот когда дело подходило к снятию прикрытия гениталий, они проделывали это отвернувшись от публики. Что, я думаю, вроде как интересно. Много раз я поступал так же, но через какое-то время я так освоился, что это меня уже не беспокоило. Но вот в партере, сойдя со сцены, первые несколько недель мне было очень трудно работать. Я бы не сходил со сцены в зал, мне бы оставаться на сцене.

Ты имеешь в виду выходы в публику?

Да, мне было трудно сходить в публику. Но с течением времени я даже разработал специальный номер, когда делал финал моего обнажения. Я снимал прикрытие на шнурочке... это было под Донну Саммер из ее альбома "Живые и снова", и это был сказочный номер, потому что он работал отлично. У меня был один из этих, ну как джок-стрэп, но без двух задних шлеек, так? И повязка на шнурочке под низом, и я сходил со сцены к креслам и проделывал всё раздевание на креслах. Стоя на поручнях. Потому что тогда это оказывалось переходом от дальнего плана к очень близкому... хоть иногда это было уж очень вплотную.

Я бы хотел спросить, пытались ли посетители прикасаться к тебе?

Да. Ну, реакции были интересными, потому что там были люди, у которых на лицах был написан страх - они просто боялись прикоснуться к тебе. То есть я не знаю, что, по их представлениям, случится, если они дотронутся до тебя, но похоже, они просто не хотели никакого контакта. А были и другие, которые лапали тебя. То есть они не могли удержать свои руки при себе. И были люди, к которым ты подходишь и они испытывают удовольствие от этого, они принимают всё, как есть, понимаешь, улыбаются тебе и просто хорошо проводят время.

А что ты делаешь, когда тебя лапают?

Сперва это очень меня смущало, потому что это не было задумано как часть номера и вроде я здесь не для лапанья. А они вроде думают, что я здесь для этого, и... понимаешь, для меня вся штука в том, что ты чувствуешь какую-то теплоту, а тут это лапанье... В этом ничего нет, никаких эмоций, они думают, ты просто тело, и это вроде как пойти в лавку и попробовать фрукт или что-то еще. Ты вдруг становишься товаром или чем-то вроде.

<...> Я научился переводить это в игру, в которой это выглядело как если бы я мог соучаствовать, потому что это было очень возбуждающим. Это как всё другое: дело не в том, что произошло, а в том, что по мнению публики могло бы произойти. <...> И я понял, что это было наиболее возбуждающим для остальной аудитории. Это чувство. Потому что были случаи, когда это действительно происходило. Не столько со мной, но с другими. <...>

Ты рассказал мне однажды об инциденте, когда кто-то на самом деле сосал твой член, когда ты танцевал на креслах. <...> Какое было чувство, то есть...

Чувство отличное! - нет... очень странное... Понимаешь, как это было. <...> В тот день, не знаю почему, я был в плохом настроении. <...> Я делал свой номер, это был второй или третий номер, было не так уж много публики, и в первом ряду сидел этот мужчина. С самого начала было неважно, что я делаю и что делает кто-то другой, просто - может быть он был опустошен - он хотел хорошего времяпрепровождения, и он пришел получить то, чего хотел. <...> Никто не подыгрывал, кроме этого человека, очень близко ко мне. И я думаю, это было скорее из страха с моей стороны. Я танцевал на креслах, а он сидел, хватая меня и делая неприличные гримасы ртом, и после одной из этих штук я мысленно сказал себе: "Ладно, если это то, чего ты хочешь, ты это получишь". И я сделал ему всё, я направил всё ему, и разделся для него. Он манил меня придвинуться ближе, стать над ним, так я и сделал, и всё обнажение я проделал над ним, и он начал нагибаться к моему телу и всё такое. Но я делал это...

Что "всё такое"?

Ну, сосал мне, понимаешь... Но я делал это больше из страха, потому что не был на деле увлечен им, и для меня это вообще не было сексуальным чувством. Не знаю, чем это было для него. <...> В других случаях - много раз было, что люди хватают твой член или трогают тебя за задницу, но знаешь, иногда это приятно, потому что это иной вид прикосновения То есть они в самом деле хотят тебя, и, думаю, в этом всё дело. Это чувство, что тебя хотят, и ты здесь, и ты создал это чувство, что каждый мужчина в зале хочет тебя.

Это, вероятно, чертовски задевает.

Да, когда это случается, то чертовски. Это.. это прекрасно. Но это фантазия. Это прекрасная фантазия, понимаешь, потому что на деле с этим связано много другого" (Denneny

Таковы те чувства, которые хоть немного скрыто витают за каждым актом обнажения на людях, обнажения в однополой среде, не привыкшей к такому обнажению. Эти чувства носят оттенок гомосексуальности, даже когда это не осознано.

 

2.

Интернат

В основном наше современное общество антигомосексуально, а по идеологии даже часто антисексуально вообще. Казалось бы, оно должно всеми своими установлениями внушать своим новым, подрастающим членам отвращение к гомосексуальности и ориентировать его на гетеросексуальный путь. Официально его девизы именно таковы. Но в нем есть целый ряд вполне общественно-признанных, общественно-одобряемых, стандартных и повторяющихся ситуаций, когда в локальных подразделениях общества создаются условия, способствующие развитию именно гомосексуальной ориентации.

Это так называемые "закрытые общества", в которых устанавливается своя, особая психологическая атмосфера с чрезвычайно сильным давлением на личность. Законы таких обществ специально изучаются в психологии. Для нашей темы существенно то, что большей частью это общества однополые. Сюда относятся монастыри, школы и училища закрытого типа (с проживанием в интернатах и пансионатах), общежития, тюрьмы и так называемые "исправительные" лагеря (лагеря принудительного труда), безусловно армия, частично пионерские и спортивные лагеря (где значительная часть времени проводится раздельно по полам). Я оставлю без рассмотрения монастыри - во-первых, потому, что тема плотских искушений и однополой любви в монастырях затрепана - подробно освещена в литературе и фольклоре, начиная с эпохи Возрождения, а во-вторых - чтобы не дразнить лишний раз церковь. И без того в книге немало положений, входящих в противоречие со взглядами церкви. Не стоит переходить на аргументы ad hominem (а сами-то...).

Рассмотрим сначала детские и юношеские заведения типа интернатов. В закрытых привилегированных школах-интернатах издавна учат детей верхних слоев общества в Англии и Америке. Есть такое и в других странах. Как правило, это мужские школы, и гомосексуальные нравы и обычаи в них очень распространены (Gathorn- Hardy 1977; Bullough and Bullough 1980; Chandos 1984, chapt. 14). Это о "питомцах английских закрытых среднеучебных заведений" Набоков говорит, что "после ночи гомосексуальных утех они должны мириться с парадоксальным обычаем разбирать древних поэтов в очищенных изданиях" (Набоков 1990: 295).

Журналист У. Т. Стид сардонически замечал:

"Если бы каждый, кто виновен в грехе Оскара Уайлда, попадал в тюрьму, то мы бы стали свидетелями удивительного переселения обитателей Итона, Хэрроу, Рэгби и Винчестера (названы самые престижные лицеи-интернаты.- Л. К.) в тюремные камеры Пентонвилля и Холлоуэя. Ведь мальчики в общественных школах свободно подхватывают привычки, за которые их потом могут приговорить к каторге" (Stead 1895, цит. по Тэннэхилл 1995:354).

Новички непременно становились "фагами" старшеклассников. Фаг - это прислужник, который обслуживал старшеклассника и выполнял любые его прихоти, но за это пользовался его покровительством. О том, какой характер носили эти прихоти, говорит тот факт, что в английском языке слово "фаг" и производное от него "фагот" (вообще-то название духового музыкального инструмента) стало обозначать "гомик", "гомосек". В 1817 г. в интернат поступил будущий писатель Уильям Тэккерей. Первый приказ, который он получил от старшего соученика, был: "Приди и трахни меня" (Crompton 1985: 78). О 20-х годах нашего века вспоминает Робин Моэм, племянник знаменитого писателя и сам писатель. Едва он устроился в своей комнате в Итоне, как пришел одноклассник, спросил, дробится ли он, схватил его за гениталии и уговорил отдаться. Затем они продолжали это два года (Maugham 1973: 46-47). По воспоминаниям Джона Саймондса, в середине XIX в. в Харроу каждый симпатичный мальчик получал женское имя и становился либо общей сексуальной утехой либо "сукой" (bitch) одного из старшеклассников. "Там и сям можно было видеть онанизм, взаимную мастурбацию, возню голых мальчиков в постели". Один одноклассник похвастался в письме Саймондсу, что стал любовником директора школы Воона. Саймондс показал письмо отцу, и директора уволили. Одноклассники навсегда (на всю жизнь!) порвали отношения с Саймондсом (Symonds 1984: 94). Эти примеры подробнее описаны в книгах Элисдэр и Кона (Alisdare 1995; Кон 1998: 181-184)

Об английских школах-интернатах для низших слоев рассказывается в книге Уэста. Случай 216: мальчик подвергся насильственному приобщению к однополому сексу в возрасте семи лет.

"Понимаете, в каждой спальне двенадцать мальчиков и в каждой есть префект - старший ученик, следящий за дисциплиной,- и он может делать всё, что ему заблагорассудится с тобой, а ты не можешь ничего с этим поделать. Он может вдруг велеть тебе пойти к нему в кровать и отсосать ему, вообще делать ему всё, что он захочет, просто так. Потому что он может побить тебя палкой, может сделать с тобой всё, что захочет, у него полный контроль над этой спальней" (West 1992: 145).

В начале 1960-х годов было проведено обследование закрытых учебных заведений Англии. Гомосексуальную практику в этих школах подтвердило 44% учащихся, собственное участие в гомосексуальных контактах признало 28%. В дневных же школах эти цифры составляли соответственно вместо 44-18% и вместо 28-3% (Schofield 1965: 58).

О французском интернате с ностальгией вспоминает гомосексуальный герой романа Мишеля Турнье "Жемини" Александр Сюрен.

"С болью и немалым страданием я воображаю скуку, которую эти годы колледжа означают для гетеросексуала. Какая серость должна быть в его днях и ночах, опускающих душу и тело в человеческую среду, лишенную сексуального стимула! <...>

Тогда как для меня - о, боги! В течение всего моего детства и отрочества Табор был плавильным котлом желания и насыщения. Я горел всеми огнями ада в промискуитете, который не ослабевал ни на секунду ни в одной из двенадцати фаз, на которые наше расписание делило его: спальня, капелла, класс, столовая, спортплощадка, уборная, гимнастический зал, футбольное поле, фехтовальная школа, лестницы, комната отдыха, душевая. Каждое из этих мест было на свой лад самым-самым и сценой для двенадцати отдельных форм охоты и ловли. С первого же дня я был захвачен любовной лихорадкой, окунувшись в атмосферу колледжа, насыщенную зачатками мужественности. Чего бы я ни отдал сегодня, выброшенный в гетеросексуальные сумерки, за то, чтобы вернуть что-то от того огня!"

Свою инициацию Сюрен вспоминает как сюрприз. Как-то вечером школьники тянулись в столовую на ужин через комнату отдыха. Александр покидал класс одним из последних, но не самым последним, когда дежурный выключил свет.

"Я медленно продвигался в темноте, руководствуясь только светом спортплощадки. Руки у меня были соединены за спиной, ладонями наружу, над моей задницей. Я вроде осознавал, что что-то за моей спиной происходит, и тут я почувствовал, как в мои руки воткнулось что-то выступающее, воткнулось с решительностью, которая не могла быть случайной. Поддавшись этому, насколько можно было не наталкиваясь на мальчика, шедшего впереди, я должен был признать, что то, что я держу в своих руках через тонкую материю штанов, это стоящий пенис мальчика, идущего сзади. Если бы я разомкнул свои руки и убрал их от дара, я бы ненавязчиво отказался от сделанного мне предложения. Я же наоборот, ответил шагом назад и распахнул ладони пошире, как ракушку, как корзинку, ожидающую получения первых плодов любви тайком.

Это была моя первая встреча с желанием, выраженным не наедине, как постыдный секрет, а в соучастии, я почти сказал - и вскоре это осуществилось - в компании. Мне было одиннадцать. Теперь мне сорок пять, и я всё еще не избавился от чудесного ошеломления, в котором я шел по этой сырой темной спортплощадке коллежа, будто осиянный невидимым ореолом. Я уже никогда не выходил из него...".

Ошеломленный этим открытием, Александр так и не узнал, который из его одноклассников сунул ему в руки "ключи от царства, силу которого я и сейчас еще не до конца исследовал". Позже он узнал, что трое из его одноклассников, сидевших на задних скамейках, составляли секретное общество, называя себя "Рапирами" и испытывая новеньких систематически.

Один из них носил кличку Томас "Суходрочка", поскольку любил оргазм без эякуляции. "Это достигалось крепким нажатием пальцев - своих или партнера - на самую крайнюю точку канала спермы, какую только можно было нащупать, т. е. под самым анусом. Это производит острое, неожиданное ощущение <...> Это вызывает нервное истощение, но поскольку запас спермы не исчерпан, повторение легче и более эффективно". Второй товарищ, Рафаэль, поведал Александру, младшему из всех, что его считают пожалуй "неаппетитным", раз он такой худенький. Но Рафаэль тут же "реабилитировал меня, похвалив мой пенис, который в это время был относительно длинным и полным. Его шелковая гладкость, сказал он, контрастирует с моими тощими ляжками и худым животом, натянутым как холст на выступающих тазовых костях". "Как гроздь сочного винограда, висящая на остатках сгоревшей решетки",- сравнил Рафаэль (Tumier 1975; Mitchell 1995: 485-491).

Р. де Гурмон писал об Эколь Нормаль в Париже:

"Эколь Нормаль реформирована. Лучше бы закрыть ее. Школы-интернаты - это школы порока для души и тела. <...> Я не знаю, что может означать школа-интернат для молодых людей двадцати лет; я только знаю слишком хорошо, что происходит, когда им шестнадцать" (Gourmont 1904: 277-279).

Аналогичное английскому обследование французских интернатов было направлено на выявление не только самой гомосексуальной практики, но и ее результатов. Среди обучавшихся в интернатах 15-18-летних французов гомосексуальные влечения признали 8,5%, тогда как среди школьников, живших дома,- только 5,2% (Lagrange et Lhomond 1997: 203).

В кадетских корпусах Германии по ночам устраивались чтения порнографических рассказов и на купленный в складчину приз состязания по онанизму - кто раньше выстрелит спермой (Сосновский 1992: 168). О немецких кадетах рассказывает Ганс Блюер. После опубликования своей книги с констатацией однополой мужской любви "свободного мужского героя" он стал получать много писем от юношей - воспитанников военных училищ, рассказывавших о своей тайной и подавляемой любви. Вот одно из них:

"Кроме этих дружеских отношений были и любовные между старшим и младшим. Младший назывался "тюря" (SchoS) (производное от "втюриться в него" (in ihn verschossen sein)). Старшего надо бы звать "альфонсом", "сутенером" (Louis), но это слово было запретным под страхом многих розог, ибо мы не хотели, чтобы нежные отношения как-либо вышли наружу. (...) Дело доходило до бурных объятий, горячих поцелуев, наконец до половых сношений. Для нас всё это было столь естественным, никто не думал о патологии или преступности; это было для нас чем-то само собой разумеющимся (...) Публично эти пары никогда не ходили вместе, только случайно их видели стоящими в коридорах или обменивающимися несколькими словами на лестницах (...) Обычно старший сначала спрашивал младшего, хочет ли тот стать его "тюрей", иногда получал согласие, но часто и отказ, если он был младшему несимпатичен.

Лично я в четырнадцать с половиной, будучи младшим "терцианером" (ступень обучения.- Л. К.) получил за восемь дней три запроса, но всем отказал, пока несколькими днями позже не пришел четвертый, которого я так долго ждал. Это был стройный почти белокурый старший "терцианер" с большими голубыми глазами и белым цветом кожи (...). Он сказал мне, что давно полюбил меня, но я тогда был еще недостаточно развит. Однако несколько дней назад он видел меня при купании. Я стоял на башне, он - внизу. Ветер играл моими красными несколько слишком широкими трусами, и несмотря на эту одежду он видел тогда меня совсем голым и заметил, что я теперь созрел для любви. Я ни минуты не колебался, потому что уже давно имел сильную склонность к нему. Мы обнялись и поцеловались. По меньшей мере раз в день мы виделись, а вечером он стоял у входа в нашу спальню, чтобы пожелать мне доброй ночи. (...) Я нежно любил его и с ним согласился бы на всё" (Bluher 1962: 272-273).

Блюер считает, что сквозь кадетский корпус проходит сильный поток однополой мужской любви. Это осознанная система - есть эротические термины, и весь тон отношений направлен на эротику. Вся эта система обращена против воспитателей, ибо им поручена обществом функция ее подавления (Bluher 1962: 279).

В царской России также были закрытые учебные заведения, больше всего - военные и военизированные. Из них наиболее привилегированным был Пажеский корпус (в этом дворце на Садовой сейчас размещается Суворовское училище). О быте пажей рассказывает поэма "Похождения пажа", помещенная в нецензурном сборнике "Eros russe. Русский эрот не для дам", который вышел в 100 экземплярах в Швейцарии в 1879 г. (Похождения 1879). В нем впервые опубликованы (под псевдонимами) некоторые юнкерские стихотворения Лермонтова (в том числе "Ода к нужнику"), артиста Каратыгина. В числе других там есть и стихотворения под инициалами А.Ш. Стихотворения эти взяты в сборник из тетради Михаила Васильевича Сум... и, по его словам, были сочинены в сороковых годах Алексеем Федоровичем Шениным (Eros 1879: 51). Шенин окончил Павловский кадетский корпус ок. 1822 г., но по состоянию здоровья оказался непригоден к строевой службе и преподавал в том же корпусе 24 года, в 1846 г. он был за педерастию уволен со службы и выслан из Петербурга, умер в нищете в 1855 г. (Ротиков 1998-238-239).

Такие современные исследователи, как И. С. Кон и К. К. Ротиков, поверили в авторство Шенина. Но вряд ли "Похождения пажа" написаны в самом деле им. Автор детально знает быт Пажеского корпуса, а Шенин в нем не учился. Хотя речь в поэме ведется от первого лица, еще более сомнительно, чтобы автор описывал свои собственные похождения. В примечаниях к поэме сказано:

"Хотя герой поэмы вымышленное лицо, однако все описанные в ней проделки действительно совершались, но разными лицами; некоторые из них названы в примечаниях. Всё это и теперь происходит. У лучших наших поэтов: Пушкина, Грибоедова, Лермонтова есть педерастические стихотворения" (Похождения 1879: 15).

Примечания, стало быть, написаны при издании, а не в 40-е годы. Написал его не автор поэмы, а кто-то другой, скорее всего гомосексуал (ссылки на "лучших поэтов" носят оправдательный характер). Наиболее подходящий кандидат на роль издателя и на примечания - князь Петр Владимирович Долгоруков. Родился в 1816 г., 10 лет отдан в Пажеский корпус, в 1831, т. е. 15 лет произведен в камер-пажи, но за гомосексуальное поведение был разжалован в простые пажи и выпущен без аттестата. Подозреваемый в анонимных пасквилях, вызвавших дуэль Пушкина с Дантесом, он входил в круг литераторов, увлекавшихся между прочим похабщиной. Из России он уехал в эмиграцию и там через герценовскую печать разоблачал секреты русского высшего света и царской фамилии (Ротиков 1998: 245, 261, 294-295; Кирсанов 1999:75-76).

Герой поэмы хвастает своим сходством с женщиной, выступая в основном в пассивной роли.

"Уж сомневаться я не смею;

Девченкою я создана;

К мужчинам склонность я имею;

Душа мне женская дана..." (с. 18).

В то же время автор поэмы пересыпает свои строки непристойными словами. Трансвеститы составляют очень небольшую группу среди гомосексуалов, причем уподобление женщине сказывается на их характере, на их психологии, так что обычно они отличаются деликатностью и стыдливостью. Даже очень смелые трансвеститы вряд ли стали бы щеголять похабщиной. О психологии трансвеститов можно составить себе представление по автобиографическим книгам англичанина Квентина Криспа "Обнаженный чиновник" (Crisp 1968) и немца Лотара (Шарлотты) фон Мальсдорф "Я сам себе жена" (Мальсдорф 1997). Что же касается "Похождений пажа", то скорее это подделка, имитация, как бы пародия на излияния пассивного гомосексуала (при чем вряд ли на Шенина - как я уже отмечал, биографические данные не сходятся). Похоже, что эта пародия составлена каким-то гетеросексуалом. Не испытывая сам никакого вожделения к мужчинам, юношам, он всячески подчеркивает женские черты в своем герое как участнике сексуальных сцен, чтобы сделать свое произведение не только озорным, но и психологически понятным.

"Зад очень жирный и широкий

При узкой талье у меня,

Рост для мужчины невысокий,

Горжуся дамской ножкой я;

Походкой женскою пленяю,

И ж... с грацией виляю..." (с. 18-19).

Очень сомнительно, чтобы автор отождествлял себя с таким героем. Однако он несомненно хорошо знает быт Пажеского корпуса и этим интересен. Поэме придан род дневника.

"Я завтра корпус покидаю

Как лейб-гусарский уж корнет,

Я красный ментик надеваю,

Мне скоро будет двадцать лет.

Оставить жалко мне однако

Тот розовый, в Садовой, дом,

Где так разврат развился всякой,

Где водворился наш Содом.

Здесь будет объяснить уместно,

Что корпусные все пажи

В столице севера известны

Как бугры или бардаши" (с. 16).

Обозначения сексуальных ролей были заимствованы из французского: бугры - это любители юношей, а бардаши - это юноши, готовые отдаваться. Обстановка в корпусе ясна из первого же эпизода:

"Меня невинности лишили,

Как в корпус я лишь поступил".

Тут следует примечание: "На восемнадцатом году, в этом возрасте поступают немногие, и то по особой протекции" (с. 16).

"За мною первый волочиться

Стал черноокий стройный паж.

Он не замедлил объясниться:

Когда же ты, mon cher, мне дашь?

............................

И вскоре я ему и сдался;

Повел он в комнату меня,

Где склад постелей сохранялся,

За ним туда шел робко я.

............................

На тюфяки легли мы рядом

И он и я без панталон...".

Скоро герой поэмы вошел во вкус и стал поочередно назначать влюбленным свидания, они приходили к нему по ночам на кровать. По его признанию, в корпусе заговорили, что он "проветренная блядь" и прозвали его Пажом-Венерой, "княжной Натальей Павловной" (трансвеститы обычно переделывают на женский лад свои имена, но сохраняют инициалы, так что Н. П.- это инициалы какого-то прототипа главного персонажа, но во всяком случае это вовсе не инициалы Шенина). Его не раз секли розгами, но он и в этом находил сексуальное наслаждение, как впрочем и наказывавшие его офицеры.

В другом стихотворении ("Свидание") тот же автор пишет:

"Полночь скоро, я в волненья

Жду прелестного пажа

И пылает в предвкушеньи

Райских нег моя душа..."

А далее следует объяснение пажа, почему он опоздал на свидание. Придти во время он не мог,

Ты ведь знаешь, как постылый

Наш начальник ко мне строг.

В дортуары к нам он ходит

Ежедневно по утрам.

Всех хорошеньких выводит

И осматривает сам;

Ж... наши обнажает,

Не пленяясь их красой,

и всегда тут замечает,

Кто с расширенной дырой;

Не внимая оправданью,

На диван велит он лечь,

Своей собственною дланью

Начинает тотчас сечь;

Розгачами хлещет ж....

Любит часто он пажам

Рисовать на ней Европу,

Хотя грешен в том и сам"

(Свидание: 46).

В издании отмечено, что "примечания к Поэме о Паже принадлежат, вероятно, автору" (с. 51). По этим примечаниям Ротиков установил время написания поэмы. В примечаниях упоминается один из прототипов главного персонажа камер-юнкер А. Л. Потапов, любивший переодеваться дамой и в этом виде интриговавший государя, тот ему даже ручку поцеловал, а когда все выяснилось, Потапов был выслан во Псков. Во время составления примечаний камер-юнкеру было не более 25 лет, а известно, что родился он в 1818 г., стало быть примечания написаны ок. 1843 г., а из этого Ротиков делает вывод, что и поэма написана тогда же. Можно полагать, однако, что она написана еще раньше: паж, переодетый барышней, едет в ресторан Легран, а в 40-е годы он уже назывался Дюссо.

Об авторе можно строить только догадки. Он похабник, скорее всего гетеросексуал. Окончил Пажеский корпус и писал на рубеже 30-х - 40-х годов.

Под эти данные вроде подходит литератор Александр Васильевич Дружинин, друг художника Федотова. Из пажей выпущен в гвардейский Финляндский полк, умер сорока лет. Был известен как автор скромной повести "Полинька Сакс" и бесчисленного множества похабных стихов и рассказов, большей частью до нас не дошедших. Соревновался в этом с Тургеневым и другими известными писателями. Обожал женщин легкого поведения и шатался с Тургеневым по борделям (всё это описано у Ротикова - см. 1998: 242-246).

Но это как раз и мешает отождествлению. Дружинин был литератор и критик, переводчик Шекспира. А неизвестный автор поэмы о паже - несомненный графоман, никакой не поэт: рядом с лермонтовскими стихами это просто жалкие вирши. Да и даты не очень сходятся: для Дружинина рановато.

Существенно, что к другим стихам сборника нет такого количества примечаний, и они не столь детальны. Поэтому в авторстве можно было бы подозревать и самого Долгорукова, разозленного исключением из Пажеского корпуса, если бы в поэме было больше понимания гомосексуальной психологии. Но на Дружинине и Долгорукове свет клином не сошелся, барковские утехи были весьма распространены, а сведения о пажах подтверждаются из других источников.

Авторство Шенина можно принять лишь если предположить, что он сочинил поэму не о себе, а от имени некоего пажа, поскольку сношения с женственным пажом были его "голубой мечтой". Тогда в поэме отражен прежде всего индивидуальный вкус Шенина, кстати довольно редкий. Основания для такого предположения есть - это другие стихотворения Шенина: "Свидание", "Р...у". В обоих он описывает свои свидания с пажами. В послании Р...му он пишет: "Женоподобных юношей я обожаю".

По случаю скандала с Шениным издатель сборника рассказывает по слухам беседу военного министра кн. Чернышева с попечителем высших учебных заведений Ростовцевым, который известен своим доносом на декабристов. Чернышев передал ему приказ государя, чтобы педерастия в высших учебных заведениях строго наказывалась. При этом князь от себя прибавил: "Яков Иванович, ведь это и на здоровье мальчиков вредно действует". На что Ростовцев ответствовал: "Позвольте в том усомниться, Ваша Светлость. Откровенно вам доложу, что когда я был в Пажах, то у нас этим многие занимались; я был в паре с Траскиным, а на наше здоровье не подействовало!" Князь Чернышев расхохотался. Траскин был к этому времени безобразным толстым генералом (Eros 1879: 51). А Ростовцев встречал новый 1837 год на квартире у Шенина... (Ротиков 1998: 247).

Ну, в какой еще стране в это время попечитель высших учебных заведений мог бы признаваться министру в своей гомосексуальной юности и оба смеялись по этому поводу!

Более широкую базу аналогичного воспитания составляют рядовые военные училища: кадетские корпуса и юнкерские училища, гардемарины, в наше время - суворовские и нахимовские училища, военные училища и академии. Разумеется, это чисто мужские заведения. Лермонтовские юнкерские баллады дают хорошее представление об атмосфере в этих училищах, в частности уже цитированная "Ода к нужнику" (Лермонтов 1931в). Ода была написана для веселого чтения друзьям, она известна по копии в школьной тетради, и в ней полно легко узнаваемых юнкерами деталей:

"Но вот над школою ложится мрак ночной,

Клерон уж совершил дозор обычный свой,

Давно у фортепьян не распевает Феля,

Последняя свеча на койке Белавеля

Угасла... и луна кидает медный свет

На койки белые и лаковый паркет.

Вдруг шорох! слабый звук! и легкие две тени

Скользят по каморе к твоей знакомой сени.

Взошли... и в тишине раздался поцелуй..."

И т. д. (см. выше).

В цитированном выше сборнике приводится и песня кадетов, которую пели "на голос марша" и в которой проводилась идея (разумеется, вздорная) о сравнительной безопасности гомосексуальных услад от венерических заболеваний (Eros 1879: 51-52).

Куприн в "Яме" мимоходом затрагивает атмосферу в кадетских корпусах и анализирует, почему в ней возникали гомосексуальные проявления (Куприн 1972: 360-361). В этих корпусах мальчики из состоятельных семей "были предоставлены сами себе. Едва оторванные, говоря фигурально от материнской груди, от ухода преданных нянек, от утренних и вечерних ласк, тихих и сладких, они хотя и стыдились всякого проявления нежности как "бабства", но их неудержимо и сладостно влекло к поцелуям, прикосновениям, беседам на ушко <...> Жажда семейной ласки, материнской, сестринской, нянькиной ласки, так грубо и внезапно оборванной, обратилась в уродливые формы ухаживания (точь-в-точь как в женских институтах "обожание") за хорошенькими мальчиками, за "мазочками"; любили шептаться по углам и, ходя под ручку, говорить друг другу на ухо несбыточные истории о приключениях с женщинами. Это была отчасти и потребность детства в сказочном, а отчасти проступавшая чувственность". Куприн называет и популярные порнографические рассказы, которыми кадеты зачитывались по ночам.

Рассадниками гомосексуальности были не только Пажеский корпус и другие военные заведения. В том же сборнике, который включает Поэму о Паже, приводится похабная песня, бывшая "в большом ходу" в Училище Правоведения в 40-х и 50-х годах (Eros 1879: 65):

Это те самые правоведы, которых за желтую опушку их униформы прозвали "чижиками" и о которых сложили песню: "Чижик, пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил". Фонтанка была рядом с Училищем Правоведения.

Незамысловатая мелодия "чижика" стала популярнейшей детской песенкой, а Училище прославилось другими мелодиями. Это учебное заведение окончил Чайковский...

Были в России закрытые учебные заведения-интернаты и для не очень состоятельных слоев, например, бурса. На сексуальную эксплуатацию новичков в бурсе намекал Помяловский. С низов общества тоже издавна шел поток детей в закрытые заведения - это сиротские дома, ныне называемые детскими домами. В детских домах у нас обычно содержатся дети обоего пола, но, конечно, спят они раздельно по полам. К детским домам близки школы-интернаты, куда сдают детей на будние дни родители, не имеющие возможности приглядывать за детьми и экономически несостоятельные родители.

Один гомосексуальный знакомый рассказывал мне, что первый гомосексуальный опыт он получил в школе-интернате, где старшие мальчики просвещали младших, но особенно легко возникали сексуальные контакты между сверстниками - в спальнях и душевой.

Особую тему составляют студенческие общежития. В нашей стране сексуальная активность в общежития главным образом гетеросексуальная. У нас однополыми являются только комнаты или отделения в таком общежитии, хотя и тут побуждения к однополому сексуальному общению могут возникать. Помню, один вполне гетеросексуальный знакомый (теперь он хозяин завода) рассказывал мне, что сдавая вступительные экзамены в университет, он был поселен в комнату с пятью абитуриентами. Очень скоро он довел их своими сексуальными рассказами до коллективной мастурбации, а сам ходил между койками и задавал ритм - дирижировал.

Западные общежития более способствуют завязыванию гомосексуальных контактов, ибо они, как правило, однополые и часто с размещением по два человека в комнате.

Сексуальную обстановку в таком американском общежитии ("дормитории") описывает Ларе Эйнер в своей книге (Eighner 1998), представленной как сборник интервью, записанных на пленку. Я уже отмечал в предисловии, что достоверность этих текстов сомнительна. Все парни, как оказывается в конце, связаны друг с другом сексуальными контактами, все (решительно все) мастурбируют ежедневно по разу или даже по нескольку раз в день, книга завершается описанием коллективной мастурбационной оргии в душевой. Автор этой книги Ларе Эйнер известен как создатель гомоэротических произведений ("Шопот в темноте", "Геевский космос" и др.), так что если он и собирал рассказы приятелей по общежитию, то видимо обработал их в определенном направлении.

Еще Кинзи установил, что через мастурбацию прошло 93% мужчин, это подтверждают и другие исследования, но пик такой активности приходится на 13-15 лет, и только 12% мальчиков мастурбируют 11-15 раз в месяц, еще 31% - от 6 до 10 раз в месяц, остальные реже (Кон 1989: 205-206). По нескольку раз в день мастурбируют редкие одиночки.

С другой стороны Эйнер несомненно использовал если не пленки с записями, то рассказы приятелей и собственные наблюдения. Он сгустил атмосферу, преувеличил в угоду жанру сексуальные проявления, но взаимоотношения партнеров, взятые по отдельности, реалистичны. Если даже что-то в них от его собственных фантазий, то ведь это те фантазии, на основе которых строится человеческое поведение. Таким образом, в его текстах меня интересует не картина общей обстановки в общежитиях (она явно искажена), а психологический рисунок взаимоотношений. Как в комнатах на двоих парни находят путь к взаимной мастурбации и что из этого получается?

Текст первый:

Рассказывает Уэйн. В первый же день, когда их с Брэндоном поселили в одну комнату, они стали налаживать отношения: делили жеребьевкой кровати и т. п. Тут Брэндон внезапно спросил, ни с того ни с сего: "Онанизмом занимаешься?" Уэйн пришел в замешательство: "Ну, ммм ... да. Можно сказать". "Клёво. Я дрочусь. В самом деле дрочусь. Несколько раз в день. А ты сколько?" "Вроде того же". На деле Уэйн дрочился еще чаще.

Брэндон заявил, что у него стоит часами. "Я хочу сказать, у меня всю дорогу штырем торчит". "Ну, я вижу",- сказал Уэйн, глядя на его трусы, вздыбленные большой палаткой. "Видишь ли,- сказал Брэндон,- где-то в это время я обычно и дрочу его, после полудня". "Я тоже",- ответил Уэйн. Брэндон сунул руку за резинку трусов и сказал: "Отлично. Ну и что ты скажешь, если я вытащу его и займусь этим делом?" Уэйн не возражал. Брэндон предложил и ему заняться тем же. "Он стянул с живота резинку трусов и посмотрел вниз, как бы проверяя свое оснащение. Я тоже встал и стянул свои джинсы. У меня еще не стоял, так что я поиграл немного с членом через трусы и скоро у меня уже стоял, как у него".

Уэйн достал бутылку кокосового масла и поставил на стол. "И вот мы стоим, долго потирая свои промежности. И он говорит: "Парень, мои яйца просто разрываются!" А я отвечаю: "Ага!" Я почувствовал, что столь обуян похотью, как никогда до того. Это именно ситуация, нечто пугающее и необычное.

Вены на лбу Брэндона вздулись. Он был потен. Он сказал: "Мы настроились на это, так?" И я сказал: "Так". Но моя глотка пересохла и голос дрогнул". Повторив эту моральную подготовку несколько раз, Брэндон сказал: "Я покажу тебе свой, если ты покажешь мне твой" и стал считать до трех. "На счете три он стянул свои трусы, а я стянул свои, и вот мы стоим в трех футах друг от друга со стояками, покачивающимися на весу. Он говорит:

"Парень, здорово, производит впечатление". Я говорю: "Да, парень, у тебя тоже ничего". <...> Может, я и был слегка разочарован - ну, знаете, почувствовал разочарование и облегчение в одно и то же время. Разочарован я был тем, что не оказалось ничего чрезвычайного и особенного, но и успокоен тем, что я оказался нормальным по сравнению с ним. У меня всегда было любопытство к членам других парней. Это было просто любопытство. Я не был заинтересован в них, не был заинтересован в члене..."

"Мы немного покрасовались так. Его член дернулся, и мой дернулся..." Затем парни натерли члены маслом и начали работать. По окончании Брэндон спросил, было ли это сложно. Уэйн ответил, что не было. "Значит, можно будет потом повторить?" "Да, наверное можно".

В следующий раз когда Уэйн настроился на дрочку, "Брэндон стянул трусы, пересел на мою кровать и попросил меня подвинуться. Мы просто дрочились вместе". Через какое-то время пришел день, когда они лежали поперек кровати ногами на полу, и обоим пришла в голову одна и та же идея: "Не будет же концом света, если его рука будет скользить по моему члену, а моя - по его? Кто это узнает?" Но они отказались от этой идеи. "Брэндон сказал: "Ты знаешь, если мы это сделаем, следующей ступенькой должно быть шестьдесят-девять". Они боялись стать голубыми. (Eighner 1998: 50-59).

Текст второй:

Рассказывает Стоун. Его напарник по комнате Крис - крупный зеленоглазый парень, который утром расхаживал по комнате в трусах, не стесняясь стоящего под ними члена. Сам Стоун, парень с голубым уклоном, хотел добиться кооперации в "самообслуживании" и решил, что может не очень церемониться. На второй день вечером он положил журнал с девочками на свою тумбочку и, улегшись в кровать, начал поглаживать свой член, не обращая внимания на соседа. Потом стянул трусы и раскрыл журнал на одеяле. Глядя в журнал, он скоро добился того, что член встал полностью.

Крис сначала делал вид, что погружен в учебник, потом взглянул на Стоуна и спросил, не надо ли ему, Крису, уйти из комнаты. "Я сказал, уходи, если это тебе неудобно, но мне это всё равно. Я буду дрочить, когда мне захочется, а ты волен делать то же самое. Ну, а если тебе нужна укромность, скажи, я выйду". Через минуту Крис спросил, нет ли у Стоуна еще одного журнала. "Само собой, есть, вот возьми". С журналом Крис вернулся на свою кровать. "После того, как я фонтанировал, я взглянул на него. Он сидел на краю своей кровати, вытирая свой вынутый из трусов член, о трусы. Видимо, всё это время он смотрел на меня".

"Ох, вот и легче стало",- сказал Стоун.

На следующий вечер Крис заговорил первым. "Ты не против, если я возьму снова один из твоих журнальчиков?" Стоун присел на корточки и стал вытягивать журналы из тумбочки, открывая их на самых заводных страницах и раскидывая их по полу.

"Я потирал мой член пока он не отвердел, а затем я встал на колени и начал накачивать член, листая журналы. Крис полез рукой в трусики и, поработав там немного, вынул эту штуку наружу. Он немного колебался, но через короткое время он был уже на коленях и скользил по своему стволу крепкой хваткой. Я указывал ему лучшие картинки. Он выбрал несколько, которые нравились ему больше.

<...> Когда он взглядывал на меня и видел, что я смотрю на его стояк, я не отводил взгляда. Первые разы, когда он видел это, он отворачивался в сторону, как бы стараясь укрыться, но через какое-то время он уже показывал его мне так же, как я ему свой.

"Давай, договоримся".- сказал я.

"О чем?"- спросил он.

"Обмен дрочкой". Его кисть остановилась. "Ну, не надо, если это для тебя слишком".

"Я никогда не делал чего-либо подобного". Он сделал глубокий вдох.

"Это просто дрочка. Мы дрочимся всё равно. Какая разница, чью руку мы используем? Ну, ладно, забудь".

Он начал потягивать свой ствол снова, хотя несколько медленнее, чем раньше. Я сидел на корточках и работал над своим членом <...>

"Мм... кто будет первым?" - спросил он.

"А мне по фигу. Можем начать вместе. Хочешь испробовать?"

"Ага. Ты будешь мне показывать".

Я отодвинулся на коленях. Он сидел на корточках, а его твердый тычок всё еще был в его руках, мне было трудно за него ухватиться. Он казался просто непонимающим, но когда он увидел мою вытянутую руку, он сел, убрал свою руку с члена и подался тазом вперед. Когда мои пальцы сомкнулись вокруг его ствола, он как задохнулся. Какое-то время он искал мой член ощупью. Ощупью, потому что закрыл глаза. Он взял рукой мой член неудобно, не сомкнув руку, и стал двигать рукой по члену, неловко гладя его. Я верю, что он никогда не делал этого прежде, и очень возможно, что никто, кроме него самого, не дотрагивался раньше до его члена. Но скоро он улучшил свою хватку и движения. <...>

"Ах, черт, это изумительное ощущение, Стоун, здорово. Ощущать твою руку очень хорошо",- сказал он <...>

"Но было бы еще лучше в постели, может быть с каким-нибудь лосьоном".

"Ага, именно так," - сказал он, и было неясно, соглашался ли он с перемещением в кровать или ему нравилось, как я щекотал дорожку под головкой его члена".

Они переселились в кровать, и Стоун предложил сначала обслужить Криса. "Я лежал рядом с ним и гладил его член. "Теперь говори мне, ты ведь знаешь, как тебе лучше: плотнее... свободнее... возле кончика... возле основания... быстрее... медленнее... короткими рывками... длинными движениями". Я показывал то, что называл.

"Делай, что делаешь,- сказал он.- Но что, если я спущу?"

"Ну, тогда и будет мой черед".

"Ты имеешь в виду, что это окей?"

"Чудак, так ведь вся идея в этом",- сказал я ему".

Через некоторое время Крис объявил:

"Ах, черт, мне хочется кончить". Его яйца были уже туго подтянуты к основанию члена, и я знал, что достаточно несколько постоянных, непрерывных поглаживаний, чтобы он кончил. Дроча парня, я стараюсь делать это так хорошо, чтобы он затем делал так же хорошо мне. Другими словами, я делаю это не потому, что так уж люблю манипулировать его членом, но мне нравится видеть, как парень кончает. Я не имею в виду, что люблю смотреть на вещество, вылетающее из его члена. Я люблю видеть изменения в его теле, когда он разгорячен.

По мере того, как Крис становился жарче и жарче, он как бы рос. Мускулы вздулись там, где до того была бесформенная масса. Соски отвердели. Грудь покраснела. <...> Глаза его были надолго закрыты. "Сейчас кончу",- предупредил он, как если бы я испугался этого. "Давай, кончай, жеребчик. Работай, работай". Его живот отвердел. Ноги задрожали, и он выстрелил свои молоки.

Теперь, когда дело сделано, не надо останавливаться, пока не будет сказано прекратить. Можно замедлить немного, когда большая часть его семени уже здесь, но я продолжаю доить, пока не будет сказано: стоп. <...> Он бился так, что я думал, сломает кровать. "Ах, черт!" - сказал он, содрогаясь от удовольствия. И лежал на спине, тяжело и часто дыша. "Ах, черт, ах, мать твою, ах черт..." - и так секунд тридцать. А потом: "Спасибо, Стоун. Ну, спасибо, это было здорово".

Потом, естественно Крис отплатил Стоуну тем же, навалившись на его живот, чтобы было удобнее.

Назавтра Крис сказал: "Насчет вчерашней ночи..." Стоун боялся, что разговор будет неприятным, но Крис продолжил: "Ну, это был лучший секс (или как ты там это назовешь), который я когда либо имел. Я прокручивал в мыслях это всё снова и снова и я совершенно уверен, я хотел бы, чтобы это повторилось. Только я вот думаю..."

О чем он думал было: Сколь голубыми это нас сделает? Стоун успокоил его, что не намерен целоваться. Они согласились быть и дальше всего лишь "приятелями по дрочке" (jack-off buddies) (Eighner 1998: 14-27).

Но они в сущности уже практиковали регулярные гомосексуальные контакты. Ведь взаимная мастурбация - один из видов гомосексуальных сношений, при чем весьма распространенный (по Гиршфельду 40% гомосексуалов ограничивались только этим способом удовлетворения, по Уэсту - 17%). Какова в этой обстановке психология перехода к более глубоким видам гомосексуальных сношений?

Текст третий:

Рассказывает Джеймс, парень явно гомосексуальный и не скрывающий этого от интервьюера. "Я не думаю, что многие помнят Курта. Это был высокий узкий в талии блондин, говоривший с гнусавым выговором провинциала. <...> Он пытался отрастить усы, но был столь светлым, что усов не было видно, пока он сам не попросит их заметить. Но зато его светлые волосы на груди не заслоняли его мускулов, и он всегда выглядел чисто выбритым. <...>

Как-то поздним утром он, лежа на спине в своей постели, расстегнул свои джинсы, высунул член наружу и начал дрочить. <...> Первый раз, как это произошло, я подошел к его кровати и, начав поглаживать свою промежность, сказал: "Это выглядит крутой забавой". А он говорит: "Так и есть". Тут я говорю: "Знаешь, у меня встал вовсю" и потираю промежность. А он говорит: "Никто тебя не держит, делай то же самое". <...> Я достал свой член и мы стали дрочить... <...>. Это повторялось не раз".

Однажды когда Джеймс был в одних трусах, а Курт сел на кровать и стал расстегивать свои джинсы, Джеймс, услышав звук его молнии, скинул трусы и оказался совсем голым. "Я стоял в ногах его кровати немного в стороне, и не скромничал глядя прямо на его член, когда мы это делали. Однажды он сказал: "Если уж ты готов стоять тут голым, когда дрочишь, почему бы тебе не повернуться кругом и не показать мне твою славную попочку?"

Ну, ты помнишь, каким я был тогда, я выглядел очень мальчишески, с гладкой попкой. Значит, я показал ему небольшое шоу, и сказал ему, что если уж он хочет глядеть на мою попку, то я хочу видеть его грудь и ему надо снять свою рубашку. До того, он только вынимал свой член из штанов для дрочки, а теперь он стал снимать и рубашку. Он не был мистером Америка, но был мускулист, и коль скоро он видел, что я искренне любуюсь его мускулатурой, ему было приятно мне ее показывать. Он больше получал от показа своих мускулов, чем я от любования ими. <...>

Я не откладывал намеков надолго. К третьей или четвертой сессии я предложил пососать его член. Но он на мои слова: этого никогда не будет, и чем скорее ты выкинешь это из своей красивой головки, тем счастливее будешь.

В остальном, дела помаленьку двигались. Сначала он только глядел на мою попку, потом он хлопал по ней, потом немножко стал поигрывать пальчиком, легонько, только вокруг очка, и большей частью для собственной забавы. Ну, и я, через какое-то время стал сжимать его бицепсы, тереть его плечи, даже пощелкивать по его соскам и полизывать его подмышки. И я мог смотреть на его член, сколько угодно, я только не мог прикасаться к нему".

После какого-то неудачного свидания Курт с девицей вернулся, разделся и сел на край кровати Джима. "Поглаживая свой член, он сжимал мою задницу. Когда он понял, что я проснулся, он начал совать палец в мое отверстие. Я приподнялся на карачки. Ощупав мое очко всё вкруговую, и потыкав в него немного, он всунул весь палец и начал трахать им меня. Я просто потерял контроль над собой, подаваясь назад навстречу его руке и зажимая его палец, я стонал и просил: "е.. меня, е.. меня, мой жеребец, е.. мою дыру, е.. мою ж...". Я-то имел в виду, что хочу, чтобы он сунул туда свой член. Но он предпочел не понимать этого, и действовал, как если бы я просил его покрепче оттрахать меня пальцем". Оба кончили. Курт поцеловал Джима в шею и прошептал: "Милый, ты лучше всех, кого мне довелось трахать".

"Как-то вечером он пришел весь в поту, в спортивном костюме. Он где-то играл в гандбол. Он прошел к моему столу и стянул вниз свои трусы и носки. Его твердый член вспрыгнул почти мне в лицо. "Хочешь потрогать мой член?" Оказалось, он имел в виду "только потрогать". Я мог ласкать его, щекотать или сжимать, я мог даже охватить его рукой. Но мне не было разрешено дрочить его". То есть Джиму позволялось в это время дрочить только свой член. Когда он кончил, Курт убрал его пальцы со своего члена. "Теперь не говори, что я тебе ничего не давал".

Однажды ночью Джим внезапно проснулся. "Почти никогда я не просыпаюсь ночью, но на сей раз проснулся за несколько часов до рассвета. Я повернулся посмотреть на его кровать и открыл глаза. Член Курта стоял прямо вверх, и основание было охвачено его рукой. <...> Было полнолуние, и лунный свет падал прямо на его член. По крайне мере одному из нас всё снилось. Я слышал слова Курта "Отсоси мне. Отсоси мне. Прими мою сперму". Он говорил это очень медленно и очень тихо, но это не был шепот: "Соси мой член, соси мой член. Я хочу кончить тебе в рот".

Я вскочил с кровати и опустился на колени у его кровати. Ей-богу, глаза его были открыты и он видел меня. "Соси меня Джеймс. Это твой единственный шанс. Соси мой член".

Я сомкнул свои губы на его члене. Сразу же он начал извиваться и корчиться. Он говорил: "Это то, чего ты хотел, Джеймс. Ты хотел сосать мой член. Смотри, что это делает со мной. Ах, ты, х...сос, ты грязный голодный х..сос!" Всё это страшным голосом, как в кино, полном плохих предзнаменований. Он вытаскивал член из моего рта и потом с силой вталкивал его мне в рот <...>

Потом он начал кататься плечами по постели и мотать головой из стороны в сторону. Когда я, наконец, разобрал, что он говорит, это было нечто вроде "Ты мучаешь меня. Ты пытаешь меня". Но по тому, как его член отвечал мне, я понимал что не причинял ему боль. Пока я сосал, его член начал истекать влагой. Я еще чувствую ее вкус. <...> Он начал бить ногами, и я почувствовал как его член стал сверхтвердым, это показывало, что он близок к тому, чтобы кончить.

Он схватил мою голову и начал трясти ее. "Кусай. Кусай" - говорил он. <...> И его член выстрелил мне в рот, как эти пончики с соком внутри. Он наполнил мой рот своим соком. "Глотай", говорил он. "Глотай и будь проклят". Он всё еще держал меня за голову, и я вынужден был глотать, чтобы не захлебнуться. <...> Казалось, содрогания проходят через всё его тело, и один за другим выбросы из его члена падали в мой рот. Время шло медленно. Его живот изогнулся, и последовал еще один выброс. Курт покрылся гусиной кожей, будто от озноба, и хотя его член был уже полумягким, еще немного спермы выдавилось из него. <...> Наконец, он выпустил мою голову. Я оторвался от его промежности. Его член выпал из моего рта, как вялый липкий кусок. И вот тут-то, как он уверяет, он проснулся полностью".

Он привстал, облокотился и притянул к себе голову Джима. Понюхал и сказал: "Сперма!" Сначала он бросился бить Джеймса (тот заслонялся подушкой), потом схватился одеваться и выбежал из комнаты. Как оказалось, он отправился к начальству общежития с жалобой на Джеймса. Он заявил, что Джеймс гомосексуал и против воли Курта имел с ним сношение, воспользовавшись его сном. Он потребовал немедленного их расселения. По-видимому, он воевал со своим собственным желанием (Eighner 1989: 94-115).

 

3.

Летний лагерь

Кaк сезонные или краткосрочные интернаты можно рассматривать летние лагеря для подростков: бойскаутов в англоязычных странах, "следопытов" (пфадфиндеров) в Германии, харцеров в Польше, пионеров в СССР. В ряде стран это лагеря только для мальчиков, у нас здесь живут вместе мальчики и девочки, но у каждого пола - свои спальные палатки, часто даже свои организационные подразделения - отряды. Есть еще и спортивные лагеря, где ситуация примерно та же. О спортсменах раньше такое не писали, хотя было это всегда, а сейчас пишут откровеннее, особенно когда выявляются такие случаи, как в Олимпийской сборной Петербурга, один из участников которой стал суженым Бориса Моисеева.

"Хотя много ли мы знаем о наших спортсменах, как они живут, например, на тренировочных сборах? Сейчас из-за дефицита средств сборов стало поменьше, а еще недавно там по несколько месяцев в году будущие чемпионы набирались мастерства - и не только спортивного. Там, вдали от дома, познавали они и азы человеческого бытия, в том числе и интимные, приобретая первый сексуальный опыт. Но окружающий мир на сборах был узок и строг. Не дай Бог, увидит тренер кого-то из ребят с подружкой - скандал, вплоть до изгнания из спорта. Так что невольно общались с товарищами по команде.

Один чемпион, по профессии врач, как-то сказал мне, что ему чуть ли не единственному в юношеской команде удалось избежать гомосексуального контакта, и то лишь потому, что готовился к ответственным стартам.

- А остальные, что же - без всяких сомнений занялись любовью друг с другом?

- Нам было по 16-18 лет. Напряженные тренировки хоть и отнимали много сил, но не могли заглушить зова плоти. Естественно, мы интересовались "этим делом", расспрашивали у "стариков" подробности. А учились - кто хотел "всё сразу и сейчас" - на своих товарищах" (Безрукова 1997).

Для всех этих заведений характерна изрядная степень закрытости: подростки и юноши, вырванные из семейного быта, живут отдельно от взрослых, в значительной мере или полностью однополым сообществом, и довольно быстро в этом сообществе возникает самоорганизация - своя структура, своё ранжирование, свои лидеры, свои парии, иерархия личностей, стойкие связи и отношения. Возникают свои правила, традиции, обряды, ценности, своя субкультура, свой диалект.

Подростки попадают в эти сообщества в самом сексуально возбудимом возрасте, когда начинается бурное выделение половых гормонов, самопроизвольно возникает жгучий интерес к сексуальной сфере и все сексуальные проблемы приобретают для юнцов остроту и актуальность. К тому же это возраст, когда для подростка собственное достоинство и (по возможности) превосходство - ценность первейшей важности, жажда утвердить себя в общении, надежда на поддержку и одобрение, поиски друга - неимоверно актуальны. Совпадение этих интересов по времени само по себе ведет к возможности их объединения. Именно в этом возрасте, как пожар распространяются онанизм, взаимный онанизм, сексуальные игры, генитальные игры. Подростки и сами по себе более склонны к однополому общению - они чувствуют себя в нем раскованнее, более уверенно, смелее, а это создает некоторую почву для гомосексуального поведения и возможности для проявления гомосексуальных чувств. Ясно, что интернатские ситуации и среда - однополый мир, отделенность от взрослых, обзаведение закадычными друзьями, интимное общение - создают для этого наилучшие условия.

Именно здесь в чистом виде выступает та среда сверстников, из которой подросток черпает главную часть своей информации о сексуальной жизни. А информация в этой среде циркулирует как гетеросексуальная, так и гомосексуальная. Конечно, она несет на себе ценностную окраску: гетеросексуальная - положительную, гомосексуальная - негативную, сопряженную с презрением и насмешкой. Это несомненно действует на основную массу подростков. Но психологии подростков свойственна тяга к самостоятельности, независимости и известной оппозиции мнениям и оценкам взрослых и вообще окружающих, стремление хоть раз испытать самому запретные и отвергаемые обществом наслаждения. Многие подростки на это решаются. А уж далее это легко распространяется в одновозрастной и однополой среде: в этих делах доверие к сверстникам у них выше, чем к взрослым.

Устами своего героя Д. Бушуев рассуждает об этом:

"Законы юношеского этноса позволяют приобрести гомосексуальный опыт. В летнем школьном лагере мальчишки называли это "сражаться на мечах". Когда все засыпали, мой сосед по кровати Никита прыгал в мою постель. Я любил его запах, ершик выгоревших волос, сердцебиение и прерывистое дыхание. Мучаясь таинственным желанием, я судорожно проглатывал слюну, кусал губы, чтобы не вскрикивать от электричества, щекотавшего мое тело. Странно, но тогда мы почему-то не доходили до оргазма. Это смешно, но, честное слово, мы совсем не знали, как утолить нашу жажду в полной мере" (Бушуев 1997: 211-212).

Существенно и то, что к этим сообществам льнут те из взрослых, которые обуреваемы педофильной гомосексуальностью. Они всячески стараются наняться в эти заведения педагогами, вожатыми, обслуживающим персоналом, и обычно у руководства нет возможности установить, что именно влечет их в эти заведения. Устинов, Шестов, Дёрмер - всё это хорошие примеры такого рода проводников гомосексуальности в подростковую среду.

Выше приведено по другим поводам и вразброс немало случаев, способных проиллюстрировать роль интернатской среды в стимулировании гомосексуального поведения и чувств. Рассмотрим на примерах более концентрированно, как действует этот механизм.

Разумеется, в лагерях, как и вообще в интернатах, происходит не только ознакомление с гомосексуальными возможностями и чувствами, но и поглощение первой гетеросексуальной информации. Собственно первые опыты этого рода вообще в смысле ориентации нейтральны - это мастурбация. Врач-сексолог Берни Зилбергелд вспоминает о собственном опыте:

"Когда я очень наивным тринадцатилетним мальчиком прибыл в летний лагерь, я осознал, что являюсь самым младшим в нашей спальне. Я очень любопытствовал узнать, что большинство из моих соседей по спальне делают ночью. Было трудно увидеть, но было ясно, что, тихо постанывая и тяжело дыша, они что-то там себе делают - со своими пенисами, как я установил, продолжая наблюдать. Я решил, что бы это ни было, это должно быть хорошее дело, раз все старшие мальчики этим занимаются, и что мне стоит разузнать больше об этом. Как только все отправились на уроки плавания, я порулил в ванную и приступил к работе.

Сначала мое исследование провалилось. Я делал просто всё, что мог придумать, со своим пенисом - сжимал его, ласкал, тер между руками, прижимал к бедру, размахивал им, как флагом,- и ничего не происходило. Я же не знал, что, имей я эрекцию, что-то получилось бы. И вот однажды, когда я рассеянно поглаживал свой пенис, думая, что придется отступиться от своих целей, поскольку ничего не выходит, появилось какое-то приятное ощущение. Я продолжал гладить, мой пенис стал твердым, а ощущение становилось лучше и лучше. Тут меня переполнили чувства, которых я никогда не имел, и с Божьей помощью белое вещество начало выплескиваться из кончика моего члена. Не уверен, подпрыгнул я или как там. Я испугался, но успокоился на том, что, раз это белое, то не кровь. Я продолжил гладить, но стало больно. <...> Я решил на время прекратить. Конечно, на следующий день я вернулся к этому, начав тем самым ежедневную привычку, которая продолжалась много лет. <...>

Первые эякуляции разожгли мое любопытство,- они были определенно интересны - но они не ощущались чем-то таким уж замечательным. Лишь постепенно я начал практиковать их как нечто чрезвычайно приятное, может быть более приятное, чем всё остальное. Самое интересное, однако, что много месяцев после того, как я начал мастурбировать, я совсем не связывал то, что я делаю, с девочками или с тем немногим, что я знал о сексе. Мастурбация - "дрочка", как мои соседи по комнате называли это, была просто приятным делом, которым мальчики занимались одни или в темноте. Лишь после того, как я узнал, что можно сунуть член во влагалище и испытать похожие ощущения, я начал связывать то, что я делаю, с тем, что я смогу когда-нибудь делать с девушкой, и я начал сопровождать сексуальными фантазиями свои упражнения соло" (Zilbergeld 1976: 13-14).

Но в условиях лагерного быта мастурбация легко перерастает во взаимную мастурбацию, а это уже зерно гомосексуальности. Весьма часто дело не останавливается на мастурбации. Процитирую здесь более подробно несколько примеров из пионерской жизни (советской и польской), показывающих механизм воздействия лагерных условий на сексуальную ориентацию подростков.

В первом номере журнала "Ты" помещено интервью на эту тему с одним 33-летним человеком.

Свидетельство документальное и столь показательное, что стоит привести из него большие выдержки. На вопрос, с какого возраста появился интерес к мальчикам, этот информатор ответил:

"-...Я не могу сказать, сколько мне было лет, я просто помню, что это было в глубоком детстве, наверно в первом классе, то есть' лет в семь. Ну, что было? В общем это было так. Пошли мы с ребятами просто погулять и зашли на стройку магазина... Мы туда залезли. Там, естественно, полумрак был какой-то. Ну, мы там курили, занимались еще чем-то. Там были и ребята лет пятнадцати и мы, помоложе, лет семи - десяти. Стали друг с другом играть и в эти места опускаться, ну, не опускаться, а... В общем, я уже не помню, что там было, а помню прекрасно одно, что когда мы легли отдыхать, или еще чего-то, то один парень полез ко мне и начал заниматься онанизмом, то есть начал дрочить себе и мне. Он мне не нравился.... Ему лет десять было, а мне - семь... Сейчас у него семья и двое детей. Ну, а у меня с того случая всё и началось".

Это, конечно, субъективное наложение воспоминаний. Такие сексуальные игры бывают у многих и остаются без последствий, что и показывает пример инициатора игры, не ставшего гомосексуалом. Хоть контакт и гомосексуальный, но такой обычно не переходит в страсть, так что не с этого началось. Интервьюер резонно задал вопрос:

"- А почему ты разрешил ему залезть к тебе в штаны?

- Даже не знаю. С одной стороны интересно было, а с другой приятель. У нас же это было не один раз. Мы не один раз туда ходили.

- С этим же парнем?

- Да. Где-то с тринадцати лет я сам стал заниматься онанизмом. Особенно приятно было, когда в первый раз пошло семяизвержение. Было это в пионерлагере. Там я, можно сказать, почти в открытую дрочился перед своими сверстниками, так как не один был такой, а человека три, наверное, в одной комнате стали заниматься онанизмом. Кто-то завел разговор на ЭТУ тему. И двое начали под одеялом что-то делать. Что-то такое, что одеяло стало дергаться. Я подумал, подумал - раз они в открытую так начали, то чего же мне нельзя что ли попробовать? Я попробовал и к моему стыду и удовлетворению у меня пошло семяизвержение".

Видимо, присутствие других сказалось, привело к большему возбуждению, что и дало такой результат. Но в остальном и это еще не выходит за рамки обычного. Уточнение интервьюера:

"- А друг с другом вы не онанировали?

- Нет. Они по характеру были совсем другого склада, слишком хулиганистые. Меня просто отталкивало от них". Он, оказывается, охотнее дружил с девочками.

"Еще запомнился мне случай в пионерском лагере на всю жизнь. Кто-то из своих сказал ребятам из нашего отряда, что я занимаюсь онанизмом. И однажды я пошел в туалет. Заходят туда трое-четверо ребят. Они пытались заставить меня дрочить, потом говорят: "Соси". Естественно, я не сосал и не дрочил, я испугался. Выбежал из туалета, меня всего трясло..."

До сих пор реакции нормальные, обычные. Если в душе и была сексуальная склонность к мужскому полу, то она еще никак специфически не обозначилась. Но дальше следует такая деталь:

"Тогда же в лагере я первый раз взял в рот.

- Как это получилось?

- Не знаю. Мне просто очень этого захотелось. Рядом со мной спал один парень. Я придвинулся к нему (кровати стояли рядом) и мы стали ласкать и целовать друг друга.

- А как он это воспринял?

- Я так понял, что он начал этим заниматься очень давно, в отличие от меня. Потому что он сразу "забалдел" и стал пригибать мою голову к своему члену. Ну я и взял в рот.

- А ты уже знал к этому времени, что ребята могут сосать член?

- Не могу ничего сказать. Может быть и знал. Потому что у меня есть брат и я видел у него порнографические фильмы. На них, естественно, были мужчины и женщины. Но я так понимал - если женщина берет в рот у мужчины, то почему же мужчина у мужчины не может взять?

- Тебе это понравилось?

- Чтобы это было очень приятно, я не могу сказать. Но мне очень хотелось, чтобы это произошло.

- А когда ты дрочил, то мысленно кого себе представлял: парня или девушку?

- Парня. Особенно, если до этого встречал на улице какого-нибудь симпатичного парня, то я вспоминал его. Он стоял у меня перед глазами, и я "умирал" от него. Очень мне нравились симпатичные парни, очень.

- А что ты представлял: что ты его обнимаешь, или берешь в рот, или еще что-то?

- Что мы ласкаем друг друга, обнимаемся. Я представлял себе его член. Сначала мне трудно было это представить. Но как-то я увидел у брата негатив голого парня (естественно с женщиной) и сделал тайком себе фотографию. Но напечатал только член парня".

Всё это уже определенно проявления гомосексуальности. Итак, к тринадцати годам всё сразу обозначилось. Но видимо, это скрытно сидело в нем и раньше. Потому и позволял, потому и запоминал. В статистике этот случай шел бы как подтверждение гипотезы совращения, но анализ показывает, что совращение пало на благоприятную почву.

"- После пионерского лагеря как всё дальше развивалось?

- С первого класса у меня был друг. <...> Однажды закрылись в школе, так как дома были родители, и стали друг другу дрочить. Я такой человек, что люблю целоваться, и, с одной стороны, мне хотелось его поцеловать, а с другой стороны, я тогда считал, что это чужой человек, и слюни у него, наверное, какие-то кислые. Вот такое у меня было воображение. А потом один раз попробовал. И то, наверное, он меня первый поцеловал.

- Инициатива закрыться в школе исходила от тебя?

- Да, конечно... У меня кроме этого друга с первого класса никого не было. И я не считал, что надо кого-то искать, так как думал, что это подарок судьбы мне, что я могу вот так приходить к нему и мы могли ЭТИМ заниматься.

- Вы только онанировали?

- Ив рот брали. Встречались мы в неделю раз. Это обязательно. Но с класса седьмого-восьмого мы стали редко встречаться, так как он переехал к бабушке, но я всё равно приезжал к нему, оставался ночевать. Спали мы на сеновале. Знаешь, как это клево".

Дальше развитие шло по вполне гомосексуальному пути: солдат-кавказец в армии, после демобилизации какой-то мужчина в туалете, знакомство с молодым парнем в парке на лавочке, любовь (Как это было... 1992, 1). Таким образом, склонность к своему полу была заложена, видимо, изначально, но ситуации в пионерлагере способствовали полному раскрытию этих природных чувств.

У Кона (1998: 347) приведено свидетельство 14-летнего артековца конца 80-х годов, показывающее весьма интенсивное развитие гомосексуальных игр в этом центре советской пионерии.

"Каждый вечер мы собирались в палате у мальчиков и начинали играть в так называемую "игру"... Мы ложились по двое на кровать и кайфовали. "Блаженство" заключалось в том, что половой член каждого находился между ногами соседа. Затем оба начинали егозиться, тем самым раздражая его и вызывая блаженное состояние. Затем были придуманы разные эстафеты... По жребию, человек, которому достанется, должен был сосать половой член соседа или любого из мальчиков... Связывали половые члены трех человек нитками в один узел и танцевали в кругу различные танцы. Это вызывало раздражение и приносило удовольствие ".

Одна из автобиографий в польском журнале "Иначэй" также интересна в этом плане. Автор ее, 45-летний Ежи, фамилию свою, конечно, не сообщает, ибо живет в небольшом поселке, где все друг друга знают, но зато он прислал для печати старые, 32-летней давности, фотоснимки свои и своих друзей - какими они были в 1964 году. Ибо тогда в пионерлагере (лагере харцеров) произошли памятные для него события.

Сам он, тогда 14-летний Юрек, жил в одной палатке с высоким мужественным парнишкой Адамом, с которым он отчаянно хотел сблизиться, и с очкариком Томском. Тот по ночам забирался под одеяло с фонарем и читал. Однажды Юрек обратил внимание, что одеяло Томска двигается как-то очень ритмично. "... Я поднял его одеяло и в свете фонаря увидел, что Томек лежит со спущенными трусами, а в руке держит свой член, который был большим, гораздо больше, чем обычно у мальчишек.

- Что ты делаешь? - едва мог я вымолвить от удивления.

- Как что? - весело шепнул в ответ Томек, совсем не смутившись.- Дрочу своего петуха. А ты своего разве не дрочишь?

Тогда меня осенило. Мой также по временам делался твердым, и я не знал, что это такое. <...> Слышен был скрип деревянных коек, на которых спали остальные парни.

- Шшш! - сказал Томек и подтянул трусы.- Побеседуем на дежурстве. На ночное дежурство Юрек хотел идти с Адамом, который ему безотчетно нравился. Но тот уже был намечен в пару с другим, и Юрек пошел с Томском. Тот объяснил ему что "когда станет твердым, нужно взять в руку и двигать взад и вперед, пока не станет приятно и выстрелит семя".

- А мой редко становится твердым,- признался Юрек.

- Ну так надо ему помочь. Могу тебе показать.

"Мы зашли в самый темный уголок лагеря. Сердце у меня колотилось, я весь дрожал. Томек велел мне расстегнуть штаны и вынуть свой. Я стеснялся, но темнота мне придала смелости. Томек взял у меня в руку и мял его. Через пару минут я почувствовал, что у меня твердеет. Мне становилось всё приятнее, я громко дышал.

- Хочешь увидеть, как у тебя выстрелит семя? - спросил Томек и, не ожидая ответа, включил фонарик и направил свет на моего петушка.

Тут я увидел его во всей красе, и тотчас из кончика брызнула жидкость. Не успел я сообразить, что со мной происходит, как Томек выпустил из руки мой, вынул свой, который уже был твердым, и тоже вскоре выстрелил. Очевидно, он умел это делать и имел тренировку. Я был потрясен, а он смотрел на меня с триумфальной миной образованного городского парня, который просвещает и освещает (тем фонариком) темную деревенщину.

- Здорово было? - спросил он, когда мы уже застегнулись. Я молчал, но утвердительно кивнул.

- Ну, я еще кое-что тебе покажу. Встань сзади и всунь руку мне в левый карман штанов.

Заинтересовавшись, я сделал то, что он велел. Всунул руку, но не почувствовал дна кармана. Всунул поглубже и наткнулся на член Томска!

- Я себе прорезал,- сказал он с гордостью изобретателя.- Ты можешь тоже себе прорезать и как ни в чем ни бывало дрочить себе даже днем. Лучше всего на этих нудных линейках. Только тогда не слишком сильно, чтобы никто не заметил".

Приложена фотография Томска с рукой в левом кармане.

Дал своему приятелю Томек и учебник половой жизни, тайно привезенный им в лагерь. "Я не мог дождаться следующего дежурства, которое выпадало только через неделю. Я готовился к нему как к некоему важному экзамену дрочки. Я тоже проделал себе дыру в кармане и упражнялся в течение дня. Вечерами доучивался по учебнику. Мы постановили, что на дежурстве снова будем вместе и что я теперь подрочу Томеку, а он выставит мне оценку.

За эту неделю я заметил у себя больше интереса к петушкам других пацанов, а прежде всего Адама. Мой взгляд все время соскальзывал к его харцерским штанам. Я выискивал пору вставания и отхода ко сну, мытья и глаженья, когда он был только в трусах. И вроде бы я был прав, что у Адама был самый большой из всех нас".

Дежурство однако прошло не так, как было запланировано. В палатке взрослых ребята заметили свет, подкрались и заглянули в торцовое оконце. И остолбенели. Двое взрослых дяденек (один лет сорока, другой двадцати с чем-то) лежали абсолютно голыми валетом и члены их были во ртах друг друга. Томек не был так уж удивлен. Он шепнул Юреку:

"-...Слушай, а может мы тоже так, как они? Они там, а мы тут? Возьми мой в рот, а

Я смертельно боялся, что те в палатке услышат наш шепот, но возбуждение было таким сильным, что отняло у нас разум. Где стояли, там прямо и спустили мигом штаны и трусы. Члены стояли у нас, как оглобли. Том нажал мне на плечи. Я послушно опустился на колени и с бьющимся сердцем взял в рот его член. Томек был так возбужден, что выстрелил почти сразу, но в экстазе забыл об осторожности и втягивал воздух так громко, что это должны были услышать и те в палатке. Я же был в шоке, потому что семя Томска с огромной силой залило мне горло, я подавился, начал отплевываться и кашлять".

Выскочил пан Тадек в трусах, натянутых на стоящий член, сразу ориентировался в ситуации и жестом показал ребятам, чтобы те шли в палатку. Подтянувши штаны, покорно пошли за ним. "Там лежал голый пан Яцек со стоящим очень большим пенисом". Поскольку каждая пара застала другую, так сказать, на месте преступления, то условились о полном доверии и молчании. Взрослые стали доводить начатое и прерванное дело до конца. "Никогда не забуду той минуты: мы, два четырнадцатилетних пацана со штанами, спущенными до колен, с постепенно опускающимися членами <...>, смотрели не дыша на двух взрослых мужчин, онанирующих и спускающих. И это сознание, что они доверяли нам, а мы им! Это освящало ту минуту. Это было как крестины мужественности. Томек тоже это чувствовал, ибо его обычные шуточки надолго покинули его" ("Jurek" 1996: 34-35).

По миновании многих лет Томек стал профессором в Варшавском Политехническом, и о его гомосексуальности ничего не сказано - видимо, остался гетеросексуальным. Юрек же оказался голубым. Но у него ведь и до всех этих приключений намечались проблески гомоэротичности - в чувствительной привязанности к Адаму, самому мужественно выглядевшему из всех харцеров лагеря. Приключения придали этим помыслам откровенно сексуальный характер, но направленность была задана уже изначально. С другой стороны, кто знает, сколько времени потребовалось бы, чтобы осознать эту ориентацию, если бы не ситуации в лагере харцеров?

 

4.

Тюрьма

Кaжeтcя, первым описал гомосексуальные нравы узников тюрем француз Ласенэр в первой половине прошлого века. Сын известного коммерсанта, он был исключен из университета за гомосексуальность. Вместе со своим любовником и сообщником Батоном он убил инкассатора, а потом полицейского. Помещенный в тюрьму, он начал писать и публиковаться в журналах - это был предшественник Жана Жене. В числе его сочинений есть очерк "Тюрьмы и пенитенциарный режим".

Он не стеснялся описывать гомосексуальное поведение: заботиться о своем реноме ему было незачем. Он был осужден на смерть и гильотинирован. Впоследствии многие, в том числе и русские авторы, писавшие о тюрьме и ссылке (Достоевский, Чехов, Гернет), задевали тему гомосексуальности, но вскользь. Между тем в тюрьме это жгучая проблема.

В начале века В. Александров (1904) в статье "Арестантская республика" писал: "праздность, пустые разговоры, неудовлетворенность половой потребности,- всё это в совокупности заставляет усиленнее работать воображение, и, за отсутствием естественного удовлетворения, половое чувство извращается. Молодой, миловидный арестант, особенно женственного вида, становится объектом общего вожделения.

Если педерастия распространена в таких ужасающих размерах в высших слоях общества, где она является результатом полового пресыщения, если в закрытых учебных заведениях и монастырях приходится бороться с этим злом, то естественно, что тюрьма является самой благоприятной почвой для развития этого порока. Соблазном, просьбами и угрозой вынуждают юных арестантов удовлетворить половое влечение старших товарищей".

Размах гомосексуальной активности в тюрьмах у всех на слуху. Все знают, что в наших лагерях и тюрьмах многих обращают в "пидоров" насильно. Об этом рассказывали в своих опубликованных за рубежом мемуарах многие побывавшие в ГУЛАГе диссиденты (Кузнецов 1979; Штерн 1979; Амальрик 1982; Губерман 1996; и др.).

Я также писал об этом в книге "Перевернутый мир", вышедшей под псевдонимом в Петербурге (Самойлов 1988-91; 1993). Сводку материалов привели в своей статье "Гомосексуализм в советских тюрьмах и лагерях" Могутин и Франетта (1993).

"...Многие оказываются в таком положении в самом начале заключения, еще в следственном изоляторе - СИЗО,- пишет В. К. (1992) из архангельской зоны УГ 42.- Потому что "это" как правило связано с насилием, а камера - самое удобное место для этого". По свидетельству Штерна, насилуют обычно пятеро одного: четверо, распяв, держат за руки и ноги, а пятый, навалившись сверху, осуществляет сношение.

Когда в лагере опросили 246 заключенных, оказалось, что половина из них была изнасилована в камере предварительного заключения, 39 % - по дороге в "зону", 11 % - в самом лагере и только 1 % имел гомосексуальный опыт до тюрьмы (Шакиров 1991: 16).

Гомосексуальная практика в тюрьмах - не исключительно российское явление и не инновация наших дней. В начале прошлого века Луис Дуайт, надзиратель из Бостона доносил начальству, что мальчики в тюрьмах становятся жертвами гомосексуального насилия старших заключенных. "Содомский грех - это порок узников", заявлял он. Он опросил двух заключенных, подравшихся из-за мальчика. "Я спросил одного из этих людей, знал ли он, чтобы мальчик сохранился нетронутым в тюрьме. Он ответил: "Никогда". Я задал другому заключенному тот же вопрос ... и получил тот же ответ". Для таких мальчиков, становящихся любовниками старых заключенных, был в жаргоне уголовников и специальный термин - "киншон". Это те, кого сейчас называют "панками" (Katz 1976: 43).

Тюрьма - закрытое общество в образцовом варианте. Она и внутри разделена дополнительно, так что закрытое общество ограничивается в сущности камерой или от силы прогулочным двориком. Так называемый "исправительно-трудовой лагерь" - тоже типичное закрытое общество. Внутри он тоже разделен высоченными решетками на зоны - производственную, жилые, столовую, карантин. Психологическая напряженность в таких обществах, конечно, очень высока: агрессивные и истеричные люди, часто психологически несовместимые, после стрессов ареста и следствия, вынуждены жить вместе на узком пространстве, в тесноте и дефиците всех благ. Напряженность эта быстро выливается в сексуальные формы.

Само отделение массы мужчин от женщин неизбежно вызывает накопление сексуальной возбужденности, особенно если это молодые мужчины, а в тюрьмах и лагерях сейчас преобладает молодой контингент. Все они перед лагерем проходят период тюремной бездеятельности и неподвижности, а это при любом качестве питания приводит к концентрации мыслей на сексуальных проблемах. Многие авторы отмечали эту особенность: в тюрьме особенно остро чувствуется нехватка сексуального общения. Сексуальное томление особенно невыносимо, сексуальные воспоминания особенно красочны, сексуальные желания особенно остры (Plattner 1930). Все 200 человек признались, что занимаются в тюрьме мастурбацией: 14% ежедневно, 46% от трех до пяти раз в неделю, 30,5% от раза до двух в неделю (Wooden and Parker 1984: 50). Всё это создает в тюрьмах атмосферу сексуального напряжения.

В своих тюремных воспоминаниях анархист-эмигрант из России, сидевший в американской тюрьме, Александр Беркман рассказывает, как, будучи абсолютно гетеросексуальным, он так близко сдружился в камере с юным Фелипе, что они целовались. Затем он передает рассказ другого заключенного, Джорджа, серьезного врача, отвергающего гомосексуальные отношения. Джордж много говорил, как он относится к мастурбации (он считал ее безвредной, если ей не злоупотреблять). Но как-то в момент полной откровенности он заговорил о другом:

"Я рассказывал тебе о второй фазе онанизма. Большими усилиями я преодолел это. Не вполне, конечно. Но я преуспел в регулировании этой практики, впадая в нее через какие-то интервалы. Но по мере того, как годы и месяцы проходили, мои эмоции стали сказываться. Это было как психическое пробуждение. Желание любить кого-то сильно довлело надо мной... Меня обуяла дикая тяга к сочувствию.

Постепенно мысли о женщине как-то ускользали из моего сознания. Когда я виделся с моей женой, это было просто как с дорогим другом. Я не испытывал к ней сексуальных чувств. Однажды, проходя по тюрьме, я увидал мальчика. Он прибыл недавно, был розовощеким, с маленьким гладким лицом и свежими губами. После этого я часто к своему удивлению думал о парнишке. Я не чувствовал к нему желания, ну просто узнать его и подружиться".

Они познакомились. "Вот, Алек, сам едва могу поверить, но я так полюбил этого мальчика, что был несчастен, когда день проходил без встречи". Джордж был к этому времени в старших и получил возможность часто видеться с мальчиком, которого звали Флойдом. "Первое время он просто нравился мне, но это всё время усиливалось, пока я уже не мог думать ни о какой женщине. Но пойми меня правильно, Алек, это не было, что я хочу обзавестись "пацаном". Клянусь тебе, другие юноши меня совершенно не привлекали; но этот мальчик..." Джордж отдавал ему лучшую еду, защищал его от других, даже принял на себя его вину за какой-то проступок и отсидел шесть суток в карцере. "Я не понимал этого в то время, но теперь я знаю, что я просто был влюблен в мальчика, дико, бешено влюблен... Два года я был влюблен в него без малейшего оттенка сексуального желания... Но постепенно психическая ситуация стала показывать все выражения любви между противоположными полами.

Помню, как он первый раз поцеловал меня. Это было ранним утром. Как только старшие ушли, я прокрался к его камере дать ему лакомство. Он просунул обе руки между прутьями решетки и прижал свои губы к моим. Алек, говорю тебе, никогда в жизни я не испытывал такого озарения, как в тот момент. Пять лет уже прошло, но и теперь дрожь бьет меня всякий раз, как вспоминаю... С тех пор мы стали любовниками... Я прошел через все стадии страстной любви. С тем лишь отличием, однако, что я чувствовал старое отвращение от мысли о действительно сексуальном контакте. Этого я не делал. Это мне казалось осквернением мальчика и моей любви к нему. Но со временем это чувство также стерлось, и я возжелал сексуальных сношений с ним. Он сказал, что любит меня достаточно, чтобы даже это для меня сделать, хоть он никогда прежде не делал этого... Но как-то я не мог на это решиться, слишком сильно я его любил..." (Berkman 1970: 437-440).

Не все в тюрьме бывали столь интеллигентны, сдержаны и чисты в помыслах, несмотря на сексуальное напряжение.

Поскольку уголовный контингент в общем достаточно груб, импульсивен и несдержан, это напряжение выражается достаточно часто, неприкрыто и энергично. В общих камерах заключенные непрерывно состязаются в циничных рассказах, делятся воспоминаниями о своих сексуальных приключениях и подвигах, реальных и выдуманных. Мат нередко утрачивает свой условный характер и восстанавливает свой реальный смысл. При бранном упоминании сексуальных действий возникают в уме образы этих действий, при бранном пожелании "иди ты на ..." отчетливо вырисовывается тот объект, на который говорящий посылает своего собеседника. Эта мысленная отправка оказывается гомосексуальной по смыслу.

Между тем, обычного выхода вся эта напряженность при полном отсутствии женщин найти не может. Остаются два выхода: мастурбация и гомосексуальные сношения. Однако мастурбация в условиях общей камеры неизбежно превращается в мастурбацию на людях, в совместную мастурбацию однополых партнеров, что уже носит гомосексуальный характер. Таким образом, всё сводится к одному - к стимулированию гомосексуального поведения даже вполне гетеросексуальных молодых мужчин. Достаточно, чтобы в камере оказалось один-два сильных и агрессивных человека с гомосексуальной или бисексуальной ориентацией или хотя бы с психологической возможностью расширения своей гетеросексуальной ориентации, чтобы эти тенденции были реализованы, а другие сокамерники были добром или силой вовлечены в гомосексуальную практику. Но для подавляющего большинства мужчин чьи-то сугубо сексуальные действия, происходящие тут же, на глазах, обладают естественной психологической заразительностью. При таких условиях мало кто может устоять и не втянуться в эту практику.

А. Гвидони ("Солнце идет с Запада"), сидевший политзаключенным в 50-х годах, иронизирует по поводу той брезгливости, с которой политзаключенные описывают тюремное мужеложство. Создается впечатление, что все они держатся в стороне.

"Всё это совершенно искаженная картина ... Можно поручиться, что молодой мужчина, оказавшись в лагере, стоит (если он не импотент) перед выбором: онанизм или гомосексуализм. Конечно о вкусах не спорят и каждый может предпочесть мастурбационный оргазм гомосексуальному. Однако ханжеские нападки на гомосексуализм ничего кроме лицемерия или половой слабости, или приверженности к онану, не выражают" (Булкин 1997: 338-339).

Однако в уголовной среде секс обретает еще одно измерение. Оно связано с насилием, агрессией и наглядным неравенством. Секс для зеков - средство добиться доминирования, установить или отстоять свое положение в зековской иерархии (см. также Johnson 1971; Buffum 1972; Борохов и др. 1990).

Тюремно-лагерная среда в нашей стране имеет четкую трехкастовую структуру. Три "масти" - они различаются, как в картах, по цвету (одежды). На верхнем этаже этой структуры находятся "воры" или "люди". Это знать уголовного мира, уголовники, пришедшие по серьезным статьям - за убийство, разбой, крупное воровство. Они обладают рядом привилегий - не работают, не занимаются уборкой помещений, помыкают всеми. Они ушивают свою униформу по фигуре и всеми правдами и неправдами они перекрашивают ее в черный цвет. Ниже этажом находятся "мужики". Они "пашут", т. е. работают за себя и за "воров" в лагерной системе трудовой повинности. Это зеки, пришедшие по менее серьезным статьям. Форма их такая, какая им выдана, обычно - синяя. Третья каста - "чушки". "Чушок" - грязный, занимается всеми грязными и унизительными работами, которыми гнушаются остальные (чистка уборных, вывоз мусора). Он абсолютно бесправен - как раб. Одет в серые рваные обноски. В "чушки" попадают психически неполноценные, неопрятные, больные кожными заболеваниями, смешные, чересчур интеллигентные.

Все три касты и спят порознь: "воры" на нижних койках, "мужики" на втором ярусе, а "чушки" - на верхних. Хорошо организованным террором "воры" держат остальных в состоянии постоянного страха. Разработана целая система наказаний. Когда "воры" избивают коллективно какого-нибудь "мужика" или "чушка" укрываться руками нельзя: будет еще хуже.

Но есть еще и четвертая каста, стоящая как бы вне этой структуры. Это "пидоры" или "лидеры" (от слова "пидораз" или "пидараз" - так малограмотные уголовники усвоили литературное обозначение "педераст"). "Пидоры" - каста неприкасаемых.

С этими нельзя вместе есть, нельзя подавать им руку, они спят совершенно отдельно. Отдельно хранится их посуда и для опознавания миска "пидора" специально помечается дырочкой ("цоканая шлёмка"). "Пидоры" обязаны обслуживать "воров" и "мужиков" сексуально.

В "пидоры" сразу зачисляются те, кто попадает в тюрьму по обвинению в пассивной гомосексуальности, но по ассоциации могут туда же быть зачислены и активные гомосексуалы, пришедшие "с воли", т. е. склонные к гомосексуальности по природе (вынужденная гомосексуальность в тюрьме и в лагере не в счет, если это активная роль). Туда же могут быть "опущены" и прочие зеки за разные провинности против воровских норм поведения: за "кры-сятничество" (кражи у своих), неуплату долгов, неповиновение бандитскому руководству и т. д. Есть специальный обряд "опускания" - нужно подвергнуть человека некоторым гомосексуальным действиям и торжественной смене одежды. Но главное - сексуальные действия. Достаточно провести ему половым членом по губам или полотенцем, смазанным спермой,- и он уже "опущен".

"Опустить" могут и без всякой вины (точнее вину подыщут) - достаточно просто иметь смазливую внешность и слабую сопротивляемость насилию. Как обращаются с такими в камере, я описывал в книге "Перевернутый мир". Летом в камере душно, все раздеты до трусов. Парнишка по прозвищу Умка оказался в камере с отпетыми уголовниками, с ног до головы татуированными.

"Трусы у него разрезаны внизу и превращены в юбочку. Только возле унитаза, где лежит его матрасик, ему разрешается стоять. В остальную часть камеры позволяют проходить только на четвереньках - для уборки, которую ежедневно по три раза проводит он один.

"Умка! Танцуй!" И умка, приподняв свою юбочку, вертит голой задницей и пытается улыбаться. "Пой!" Умка поет, но скоро останавливается. "Забыл слова",- говорит он севшим от ужаса голосом. Один из отпетых берет в руку башмак: "Вспоминай!" - удар башмаком по лицу. Умка трясет головой: "Не помню..." Еще удар: "Вспоминай!" Удар за ударом. Умка бледен, шатается, но вспомнить не может. "Ладно, хватит. Становись в позу". Умка тотчас нагибается и, взявшись руками за унитаз, выставляет голый зад. Почти все обитатели друг за другом осуществляют с ним сношение, стараясь причинить боль. Наблюдатели подбадривают: "Так его! Вгоняй ему ума в задние ворота!"

Умка сначала стонет и вскрикивает при каждом толчке, а потом уже только повизгивает, точнее скулит. После каждого "партнера" он должен обмыть его, а потом садится на унитаз и быстро-быстро подмывается. И тотчас снова становится в ту же позу - для следующего...

Наконец, всё окончено. Умка в изнеможении сваливается на свой матрасик возле унитаза и засыпает. Сон его недолог. Ночью кому-то хочется еще. Он подходит и пинком поднимает Умку. Тот с готовностью занимает свою позицию. Окрик: "Не так! Вафлю!" Умка становится на колени и открывает рот..." (Самойлов 1993: 57-58).

В лагере отбор может происходить так:

"Скажем, привели отряд в баню. Помылись (какое там мытье: кран один на сто человек, шаек не хватает, душ не работает), вышли в предбанник. Распоряжающийся вор обводит всех оценивающим взглядом. Решает: "Ты, ты и ты - остаетесь на уборку", - и нехорошо усмехается. Пареньки, на которых пал выбор, уходят назад в банное посещение. В предбанник с гоготом вваливается гурьба знатных воров. Они раздеваются и, сизо-голубые от сплошной наколки, поигрывая мускулами, проходят туда, где только что исчезли наши ребята. Отряд уводят. Поздним вечером ребята возвращаются заплаканные и кучкой забиваются в угол. К ним никто не подходит. Участь их решена.

Но и миловидная внешность не обязательна. Об одном заключенном - маленьком, невзрачном, отце семейства - дознались, что он когда-то служил в милиции, давно (иначе попал бы в специальный лагерь). А, мент! "Обули" его (изнасиловали), и стал он "пидором" своей бригады. По приходе на работу в цех его сразу отводили в цеховую уборную, и оттуда он уже не выходил весь день. К нему туда шли непрерывной чередой, и запросы были весьма разнообразны. За день получалось человек пятнадцать-двадцать. В конце рабочего дня он едва живой плелся за отрядом, марширующим из производственной зоны в жилую" (Самойлов 1993: 143).

"Пидоры" по социальному положению ниже "чушков". Из "чушков" еще можно выбиться в "мужики", из "пидоров" - никогда. Это навечно. Их и клеймят навечно - татуируют специальные знаки: петуха на груди, черную точку над губой (означает: берет в рот), и т. п. К выполнению их профессиональной роли их могут и специально готовить, например, выбивают передние зубы, чтобы при сосании не царапали член. Приставляют шашечку домино к зубу и бьют по ней оловянной миской - зуб вылетает. Не в каждой камере есть свой "пидор" или пара "пидоров". Во время общих прогулок камеры могут обмениваться людьми, чтобы "пидор" обслужил и те камеры, в которых своих "пидоров" нет. Ведь при возвращении в камеры с прогулки учитывается лишь общий счет. В лагере же "пидоры" объединены в своеобразный цех, у которого есть и "главпидор".

В то же время положение "пидоров" чем-то и лучше положения "чушков". "Пидоров" берегут, не очень гоняют на работу. Они должны быть опрятно одеты и чисто умыты. За сношение обычно принято "пидору" чем-то уплатить (иначе ведь это было бы как бы полюбовное свидание, что для нормального зека унизительно), поэтому "пидоры" экономически не так нищи, как "чушки" (Абрамкин и Чеснокова 1993: 18-19; Яненко 1993: 142-146).

Многие "опущенные", взвесив все "за" и "против", участвуют в лагерной проституции добровольно, осознанно. Таким был Павел Масальский, молодой красивый парень, осужденный за гомосексуальность (ст. 121). По его словам, он решил, что лучше "заниматься проституцией, чем загнивать, погибать, получать тычки". Его долго мучили зеки и администрация. Он всё вытерпел.

"Потом меня оставили в покое, я стал подниматься в глазах заключенных и начал заниматься проституцией. Это был единственный выход, иначе просто невозможно было жить! Почему человек начинает этим заниматься? Это возможность курить, более-менее хорошо кушать..., найти спокойную работу, хорошую одежду. Сначала мне пришлось этого добиваться: "Или ты что-то мне даешь, или не обращайся ко мне за сексом". Были большие скандалы, дело доходило до драки, потому что люди хотели иметь секс бесплатно. <...> ...Остальным заключенным нравилось, что я знал свое место, им со мной было даже интересно общаться как с геем - от этого становилось веселее, они отвлекались от своей черной жизни".

По своему зековскому опыту, я понимаю, что Масальский подсознательно, ради ликвидации психологического дискомфорта, задним числом сильно приукрашивает свое положение в лагере, уверяя что "К людям, которые занимаются сексом, есть какое-то уважение". Но он проговаривается: "я знал свое место". А место это известно какое - у "толчка" (унитаза). И еще: "Конечно, каждый день там был для меня страхом - неизвестно, что дальше. Меня спасло только то, что у меня были защитники, не дававшие меня в обиду" (Могутин и Франетта 1993: 52). И всё же положение его было лучше, чем тех "опущенных", кто не мог или не был годен сексуально обслуживать "воров".

Особенно облегчено положение тех красивых мальчиков, которых выбрали себе в жены знатные "воры". Эти "пидоры" одеты, как "воры", спят и питаются вместе с ними, их и "лидерами" звать опасаются.

Таким образом отношение к гомосексуальности в тюремно -лагерной среде двойственное. С одной стороны почти все к ней причастны, с другой - ее чураются. С одной стороны, "пидоров" презирают и с ними "заподло" (зазорно) общаться, с другой - почти все ими так или иначе пользуются и так или иначе с ними контактируют. "Из всех осужденных,- пишет Н. Серов в "Письме из зоны" (1992),- 50% активно пользуются сексуальными услугами "петухов". Это в основном парни до 35 лет. Другая половина пользуется услугами "петухов" эпизодически. И очень малый процент (в моем отряде из 120 человек таких было 8) не прибегают к гомосексуальным контактам".

Дело в том, что гомосексуальность в этой среде исполняет две функции: сексуальную и социальную. Сексуальную - по неизбежности. Социальная функция заключается в том, что сексуальная роль сопряжена с социальным статусом. Доминирование, положение в иерархии обретают сексуальное выражение.

Эту функцию, эволюционно древнюю, унаследованную еще от животных (ср. позу "подставки" и всё, что с ней связано), секс может выполнять потому, что в нем проявляется долго господствовавшая в человеческом обществе архаичная оценка половых ролей: мужская роль выше, женская - ниже, для мужчины она унизительна.

В уголовной среде живут примитивные стереотипы социально-половых ролей, неразрывно связанных с чисто сексуальной деятельностью. А напряженность криминального бытования и отсутствие социального престижа придают социально-половому статусу чрезвычайную ценность для уголовника. Ведь ничего другого у него нет. Он все время должен отстаивать свою марку агрессивного, сильного и удачливого мужчины - как в своей профессии, так и в быту, и в сексе. Того, что на Западе называется испанским словом "мачо" (самец). Мачизм - его стихия и необходимость.

Пассивная роль в гомосексуальном сношении неминуемо отождествляется с женской ролью, а женщина в сознании примитивного человека занимает подчиненное положение, в сознании уголовника - особенно: она связана с домом, с хозяйством, со всем тем, что воровская и бандитская романтика полностью отвергает как нечто недостойное истинного мужчины. Поэтому пассивная роль в гомосексуальном сношении считается унизительной. "Пидорами", "петухами", "козлами" в тюремно-лагерной среде считаются только пассивные гомосексуалы. К активным претензий нет. Они считаются нормальными мужиками - ну, пользуются в тюрьме и "зоне" "пидорами", так ведь по необходимости: баб нету. Правда, тех, кто очень уж увлекается этим сексом, подозревают в особом пристрастии, иронически называют "козлятниками", "петушатниками", "печниками", "трубочистами". Но всё зависит от их реального статуса: чем он выше, тем простительнее капризы. Другое дело, если бы "на воле" они показали бы то же пристрастие - тогда и их бы пришлось отнести к "гомикам". И если зек пришел с гомосексуальной статьей, его зачисляют в пидоры, хотя и тут отношение к "активным" помягче. Словом, "пассив", как женщина, внизу, "актив" - наверху.

А раз так, то активная роль в сексе становится средством унижения и подавления. Сверх функции доставлять сексуальное наслаждение и разрядку активное гомосексуальное поведение приобретает в тюремно-уголовной среде дополнительную функцию - как самовыражение мачизма, средство самоутверждения, орудие агрессии и доминирования.

Но это приводит к неожиданной силе воздействия гомосексуального поведения в тюрьме и лагере на гетеросексуалов, вовлеченных вольно или невольно в эту практику. Да, гетеросексуалы стремятся вернуться к природному для них и одобряемому обществом, средой, гетеросексуальному поведению. Найти женщин, включиться в желанный секс, бывший для них так долго недосягаемым. Но многократное повторение оргазма в сношении с мужчиной понемногу размывает исключительную нацеленность на секс с женщиной. Наслаждение, оказывается, можно добыть и с мужчиной. А в силу длительной сопряженности с самоутверждением и доминированием активное гомосексуальное поведение прочно связывается с положительными для уголовника эмоциями, и эта связь может содействовать закреплению этого поведения и стремлению его возобновить.

Свидетельством примешивания чего-то человеческого в агрессивный лагерный гомосексуальный акт, восприятие его как всё-таки сексуального наслаждения, является нередкое стремление участников к некоторой укромности. У Игоря Губермана в "Прогулках вокруг барака" описывается отправка из Калуги на этап.

"В этом этапе тоже оказалось трое "петухов". Спали они отдельно ото всех на полу возле самой параши и весь день сидели там же, не осмеливаясь двинуться с места. Двое были уже в возрасте, а один - рослый парень с симпатичным большелобым и большегубым лицом - был, наверное, лет двадцати с небольшим. Было нас там человек 60-70, а когда все прижились и разместились в камере, то в углу отыскалось даже свободное место. Его завесили рваным одеялом, кинули на пол замызганный тюфяк, и туда по вечерам двое-трое коротким окликом звали этого парня, как собаку, и он покорно и торопливо шел. Получал он за это 2-3 сигареты, иногда кусок сахара или печенья - у кого-то, видно, еще сохранились остатки тюремных передач..."

Во время перевозки ночью этот парень тихо и, как оказалось изумительно хорошо пел песни. В Челябинске попали вместе в отстойник. "Этап наш, тесно сгрудившись, заполнил отстойник до отказа. Но в углу всё же нашлось место, группа молодых парней его собой оградила. Стоя бок о бок, спиной к остальным, и туда проходили по одному, кто блудливо и косо ухмыляясь, кто деловито нахмурившись. Цепь стоявших размыкалась время от времени, и один раз я увидел своего попутчика-певца. Он стоял в углу на коленях, опираясь спиной о стены. Мне, естественно, бросился в глаза его рот с ярко-красными воспаленными губами" (Губерман 1996: 155Л58).

Когда "лидер" отдавался сокамернику за 9 пачек махорки, Л. Ламма, присутствовавшего при сем, попросили отвернуться.

То ограждали одеялом или собой, то просили отвернуться - это уже свидетельство интимности, то есть сексуальной тяги. Сношение как демонстрация доминирования укромности не требует.

О том же более прямо рассказывает Валерий Климов из Нижнего Тагила, осужденный за гомосексуальную связь с 15-17-летними подростками (ст. 120):

"Можно легко убедиться, что в условиях несвободы гетеросексуальный образ жизни легко переходит в гомосексуальный. На моих глазах все занимались гомосексуализмом. И это не просто физиологическое влечение, а осознанное чувство. Я встречал в лагерях проявления любви и ласки между партнерами. Старшина нашего отряда Виктор Попов объяснился мне в любви и попросил быть с ним, при чем я был активным. До этого он считал себя стопроцентным гетеросексуалом. Сейчас он женился, у него дети. Но иногда он приезжает ко мне..." (Могутин и Франетта 1993: 53).

Губерман (1996: 153) делится впечатлением "о тайных свойствах человека.- Это, может быть, сильней всего потрясло меня в лагере, когда узнал. Дело в том, что почти все петухи через какое-то (разное у каждого, но сравнительно небольшое) время - начинают сами испытывать сексуальное удовольствие. Совершенно полное притом - они так же, как мужчина, использующий их как женщину,- приплывают, как говорят на зоне.

А начав испытывать удовольствие, порой сами уже просят о нем зеков - преимущественно блатных, олицетворение мужества, хозяев зоны. А на воле у них у многих - жена и дети,- кем они предпочтут остаться, вернувшись? Не знаю. Как и не пойму никогда эту невероятную приспособляемость венца творения".

Как ни странно, пассивное гомосексуальное поведение, несмотря на презрение, которым оно в этой среде окружено, также способно вызывать положительные эмоции и также обладает потенциями закрепления. Здесь не только сказываются чисто физические наслаждения - присущий многим мужчинам анальный и оральный эротизм (Browning 1993b), но и засвидетельствованный неоднократно синдром жертвы - возникающее у жертвы спасительное чувство наслаждения своим страданием, желание испытывать его снова и снова и даже влюбленность жертвы в своего мучителя и повелителя. Кроме того, положение бандита с высоким статусом в криминальной среде сопряжено с постоянным колоссальным напряжением, бандиту нужно ежеминутно отстаивать свое положение и следить за тем, чтобы чем-либо не нарушить ожиданий, тогда как парии живут в полном расслаблении, хотя и в страхе. От них ничего не зависит. Когда уголовника сбрасывают в это состояние, то вместе с унижением и горем приходит и освобождение от напряженности - от стыда, от долга, от воли,- и это способно доставить своеобразное наслаждение.

Конечно, особенно подвержена этому воздействию молодежь.

"Как правило,- пишет В. К. из Архангельской "зоны",- ребята 18-20 лет, попадая на строгий режим, представляют из себя пластилин, которому легко придать любую форму. И если паренек попал куда-нибудь, где он один, где не имеет поддержки, где ему никто не подскажет, если он по натуре "мягкий", да не дай Бог еще и приятной внешности, то можно ожидать: что в скором времени он пополнит ряды местных изгоев" (В. К. 1992).

В "Перевернутом мире" я указывал и на то, что те, кто были насильственно или вынужденно (обстоятельствами) приобщены к "голубому" сексу, выйдя на свободу, обычно всё же возвращаются к нормальной для себя сексуальной ориентации (см. также Sagarin 1976). Это если они попали в тюрьму уже со сформировавшимися вкусами. Иное дело детские колонии (на жаргоне - "малолетки"). Там, возможно, происходит прямое формирование вкусов, в том числе и сексуальных. Как пишет В. К., большинство "петухов", стали ими молодыми - сразу же при первом попадании в тюрьму или пройдя через "малолетки".

Положение в них описывает бывший учитель Г. Рыскин, сидевший в ленинградской тюрьме "Кресты" и помещенный с контрольно-наблюдательными функциями старшего в отделение для несовершеннолетних. Он повествует, как распространено там приобщение к гомосексуальному опыту, в частности путем изнасилования. "А то еще отсос заставляют делать,- знакомил его с бытом камеры один из подростков.- Есть пацаны по кличке вафлеры. Вафлера под шконку (нары), в рот ему член. "А ну, делай отсос, сука, а не то - по почкам!" (Рыскин "Педагогическая комедия").

Опыт гомосексуального насилия быстро усваивается - возраст самый сексуально возбудимый. А. Амальрик в своих мемуарах рассказывает такой эпизод из тюремной жизни.

"Камера, куда собирали этапируемых на Иркутск, была еще пуста, сидел мужик за столом, а на полу в углу совсем еще мальчик с очень чистыми и правильными чертами лица. Я что-то сказал ему, но он не ответил ни слова и всё время сидел так же молча и неподвижно, только раз поднялся попить воды, и мне показалось, что он ходит как бы с трудом. Тут с гиком и криком вбежали малолетки - и для них этот мальчик не представлял никакой загадки, он был пассивный педераст, причем стал им только что и помимо своей воли, какой-то ужас стоял в его глазах. <...> Малолетки, вбежавшие в камеру с шумом резвящихся школьников, сразу же захотели воспользоваться этим мальчиком, заспорили даже, как его иметь - через зад или через рот, и угрозами заставили залезть к себе на верхние нары. Сверху слышалось тяжелое пыхтенье и угрозы: "Разожми, сука, зубы, хуже будет!" Этот несчастный мальчик и сопротивлялся и уступал молча..." (Амальрик 1991: 222).

Э. Кузнецов в главе "Странный народ" пишет об особо тщательном и ревностном соблюдении воровских законов "на малолетке".

"Жизнь "малолеток" всесторонне ритуализирована и табуирована, каждый следит за каждым, и всякое отступление от правил преследуется жесточайшим образом. Даже случайное прикосновение к "козлу" чревато взрывом массового энтузиазма - роль инквизитора, охотника, палача, могучего в праведности гнева и презрения своего, так упоительна..."

Валерий Абрамкин, опытный зек и правозащитник, в своем интервью размышляет о "малолетках".

"Самое страшное, что происходит, это происходит тогда, когда они остаются одни. <...> Все самые страшные вещи происходят, когда их запирают на ночь, оставляют на ночь. Там происходят изнасилования, заталкивают кого-то в тумбочку и выбрасывают в окно... Отношения, которые существуют между детьми, гораздо более страшные, чем, скажем, в известном романе Голдинга "Повелитель мух", гораздо страшнее. Структура, которая там складывается, сама по себе ужасна. Всё это себе вообразить невозможно". И он заключает: "Нельзя собирать детей одного возраста и пола вместе. Ни в коем случае нельзя. Подростки всегда структуру складывают патологическую" (Абрамкин 1993: 221).

Почему это так - вопрос особый. Здесь может сказаться и гиперсексуальность подростков, и детская нечувствительность к чужой боли, и особая агрессивность подростков из-за острой озабоченности утверждением своего авторитета, и т. п. А иной, чем у взрослых, расклад интересов к видам сексуальных отношений (к гетеросексуальным и гомосексуальным), да еще в условиях закрытого однополого общества, создает основу для интенсивности именно гомосексуальной практики.

Сколько "петухов" во взрослом лагере? Л. Ламм в интервью дал такие цифры: в ростовском лагере 1200 зеков, по 200 в отряде, и в каждом по 1-2 пидера. Это менее, чем 1-2%. Есть и подтверждение таких пропорций (Яненко 1993: 142). Есть и более внушительные цифры. "В зоне, где я был,- пишет Серов (1992),- в каждом отряде было от 10 до 20 "петухов". Всего было 14 отрядов. А "петухов" было человек 150-200 при численности зоны 1600 - 1700 человек". Это 9-12 %. В ИТК-12, где сидел М. Штерн, по его словам ("Секс в России"), на 1500 заключенных приходилось не менее 300 "петухов". Это 20%. Э. Кузнецов на 83 человека их зоны числит 18 "лидеров", т. е. 21,7%. Разброс велик. Но всё это по личным впечатлениям, по воспоминаниям. Позднейшие опросы исследовательского характера дают как раз нечто среднее. По данным А. П. Альбова и Д. Д. Исаева, опросивших 1100 заключенных, к "петухам относилось 8-10 процентов (Кон 1997: 364).

Если во взрослом лагере доля "петухов" Составляет, таким образом, вероятнее всего, именно эту величину, то в "малолетках" пропорция иная: в ростовской колонии - "где-то 30 процентов", в тюменской - "до сорока процентов" (Ефремов 1993:196,198).

Так обстоит дело с формированием сексуальных вкусов, в частности гомосексуальных, в тюрьмах, лагерях и, особенно, в детских исправительных колониях.

Наша пенитенциарная система, сформированная в годы ГУЛАГа, остается прежней. Но есть надежда, что смена общественного строя, а в дальнейшем улучшение экономического положения приведут к гуманизации пребывания в тюрьмах и приблизят нашу исправительную систему к тому, как с этим обстоит дело в более благополучных странах. Устранит ли это из тюремного быта то давление, которое испытывает сейчас психика молодежи на формирование сексуальной ориентации?

Наилучшим образом исследовано распространение гомосексуального поведения в американских тюрьмах. Хотя американские специалисты жалуются на переполненность тюрем, но эта переполненность не идет ни в какое сравнение с положением в наших тюрьмах, а жизни во многих исправительных заведениях США - питанию, обустройству, быту - могли бы позавидовать не только обитатели наших тюрем. Тем не менее это тюрьмы, однополые закрытые общества с грубым, уголовным контингентом, и в них есть специфические качества таких обществ. В частности и особый размах гомосексуальной активности и насильственное обращение в гомосексуальную практику молодых людей, ранее к этому непричастных (Johnson 1971; Boffum 1972; Scacсо 1975; Boyd 1984; Wooden and Parker 1984).

Тюрьма, обследованная Вуденом и Паркером, или скорее лагерь, принадлежит к исправительным заведениям смягченного режима: в ней помещаются совершившие преступление первый раз. Их около 2500. Живут они каждый в отдельной комнатке, откуда ходят в столовую, душевую, спортивные и учебные помещения и рабочие корпуса. На ночь комнаты запираются. Днем хождение друг к другу в гости не поощряется, но и не запрещается в пределах корпуса.

Новоприбывшие получают белую полотняную форму и живут некоторое время в отдельном корпусе, пока не пройдут ознакомительный период. Потом их одевают в джинсы и разводят по корпусам, где они будут жить. Джинсы - опознавательная форма заключенных. Если новенький молод и недурен собой, как только он прибывает в корпус, к нему начинают присматриваться старожилы тюрьмы, решая нельзя ли его использовать в сексуальных целях.

На воле среди американцев широко распространено представление, что в тюрьме правят бал гомосексуалы, которые и обращают молодежь в свою веру. Это совершено не так. Гомосексуалы в тюрьме унижены и подавлены, хотя таких зверств, как в наших тюрьмах, не наблюдается. Гомосексуальная активность в тюрьме действительно вездесуща и всевластна, и молодых в самом деле ждут мрачные испытания, но опасность грозит вовсе не от геев. Гомосексуальную практику насаждают и проводят обычные уголовники, которые себя гомосексуалами отнюдь не считают, а гомосексуалами они считают как раз тех непричастных к гомосексуальному поведению молодых людей, которых они сами же насильно к нему принуждают.

Дело в том, что и в Америке среди уголовников, да и вообще среди низших слоев населения, среди этнических меньшинств и соответственно в ряде соседних культур с более низким уровнем образованности (в частности среди латиноамериканцев) отношение к гомосексуальности неоднозначно. Активная позиция в анальном сношении и позиция дающего при минете не считаются зазорными - мужчина остается ведь в мужской роли. Унизительной является лишь пассивная позиция в анальном сношении и позиция принимающего в минете - мужчина выступает здесь в женской роли. Будучи хоть раз выполнены, эти роли тотчас закрепляются навсегда. Значит, задача старожилов состоит в том, чтобы хитростью, уговорами, угрозами или насилием понудить молодого новичка хоть раз выполнить пассивную роль, а дальше его судьба решена. Он будет сексуально обслуживать всех остальных или, в лучшем случае, кого-нибудь одного из них, кто захочет и сможет оказывать ему покровительство и оберегать от других.

Местные тюрьмы графств, откуда поступают заключенные в большую тюрьму, состоят из многоместных камер и нередко перенаселены.

Девятнадцатилетний Джефф прибыл с воли в шестиместную камеру. В первую же ночь к нему на койку присел черный жлоб и сказал: "Эй, малыш, ты раньше бывал в тюрьме? За что тебя посадили?" Тон был приветливый, но это была продуманная стратегия "змея, завораживающего жертву". На следующий вечер этот же черный тихо сказал Джеффу, что четверо других сокамерников "хотят его задницу" и сговариваются "взять ее" этой ночью. "Что ты собираешься делать?" - дружески посочувствовал он и продолжил: "Послушай, малыш, я могу справиться с ними и отвести от тебя эту напасть. Но я в этой дыре уже шесть недель, и член у меня всегда на взводе. Мне бы получить отсос. Как если ночью, когда все заснут? Можешь на меня положиться - никто не узнает, А уж я позабочусь о тебе, пока ты здесь". Исследователи добавляют: "Это была старая игра заключенных, по классическому сценарию, и каждый мужик в камере придерживался его, чтобы игра сработала. Они только и ждали, чтобы Джефф проглотил наживку и "словил палку", а тогда они все "проснулись" и потребовали своей доли" (Wooden and Parker 1984: 102-103).

Впрочем, бывает, что обещанное покровительство осуществляется.

За фигурами, выступающими в той или иной роли, закреплены и термины в тюремном жаргоне. Мужчина, соблюдающий свое мужское достоинство и выполняющий роль самца, называется "удалым парнем" ("joker") или "племенным жеребцом" ("stud"). Он качается на спорт-тренажерах, татуируется, ведет себя агрессивно. Гомосексуал, признающий за собой женскую роль и выражающий это женскими манерами и т. п. называется, как и на воле, "королевой" ("queen"), "сестричкой" ("sissy") или "девкой", "широкой" ("broad"). Они носят женские имена и по отношению к ним всегда употребляется местоимение "она". "Я ее не бью, но держу в узде",- говорит "ее" сожитель.

А тот гетеросексуальный или бисексуальный парень, который не выдержал давления и согласился выполнить женскую роль в сексе, считается "исключенным" ("turned out"), что равнозначно русскому жаргонному "опущенный", и он называется отныне "малышом" ("kid") или "лопухом" ("punk"). Лучший выход для него, если его "зацепит на крюк" ("hooks up") авторитетный мужик, джокер. Тогда он будет закреплен за этим авторитетом, станет его и только его "малышом". Будет обслуживать его сексуально, стирать ему бельишко и т. п. Есть еще и "геи", которые могут исполнять обе роли, но такую позицию отстоять почти невозможно. Связь между двумя геями запрещается неписаным законом: гомосексуал, как и "малыш", должен обслуживать настоящего мужчину и в постоянной связи может состоять только с ним.

Сценарий, диктующий каждому его поведение, соблюдается неукоснительно. Даже в тех случаях, когда на деле он нарушается, это держится в глубокой тайне. Очень показательна беседа, которую исследователи провели с парой партнеров, но с каждым по отдельности. Джокером являлся Кертис, 23 лет, из морской пехоты.

"В(опрос): Как долго вы, парни, вместе?

0(твет): Около полутора лет.

В: Как часто вы имеете секс с Тимом?

О: Когда получится. Нет твердого расписания.

В: Но как часто?

О: Ну, я бы сказал, может, раз или два в неделю. Может и вовсе не получиться, когда как.

В: Что вы обычно делаете при этом?

О: Что вы имеете в виду? Я не знаю. Видите ли, я ему ничего не делаю. Я, видите ли, трахаю его, или он мне отсасывает, но я с ним не очень цацкаюсь.

В: Ты когда-нибудь целовал Тима?

О: Нет! Я в это дерьмо не влезаю.

В: Тим приплывает?

О: Да нет. Ну иногда он отдрочит себе. И вообще это странные вопросы. Не хочу базарить на эти темы. Ну кому до этого дело".

А вот беседа с его партнером, Тимом, 21 года. Он сначала рассказал, как его в тюрьмах принуждали к сексу черные и белые, как он вынужден был подчиняться. Потом познакомился с Кертисом.

"В: Как вы с Кертисом "сцепились крюком"?

О: Он жил на моем этаже и, когда мы гуляли, он был единственный, кто был со мной приветлив. Сначала я думал, что он гей, потому как он вроде клеил меня. Ну, а как-то раз мы были в душе вместе, и у него встал, тогда и у меня тоже. Значит, мы вышли и он пришел в мою комнату прямо с полотенцем на бедрах и у нас был секс.

В: Как часто вы обычно делаете это?

О: По меньшей мере два раза в неделю.

В: В сексе чем вы занимаетесь?

О: Всем. Чего только ни захотим.

В: Как ты кончаешь?

О: Керт обычно отдрочит меня.

В: Керт отдрочит тебя, и это всё?

О: Ну, иногда, когда он очень уж заведен, он отсасывает мне, но он не хочет, чтобы я кончал ему в рот. Не говорите никому, что я вам это рассказал. Керт убьет меня.

В: Ты когда-нибудь трахал Керта?

О: Ну, я и правда не должен был бы говорить ничего, но дважды он мне дал себя трахнуть. В первый раз он попросил меня сделать это.

В: Ему понравилось?

О: Он сказал, что больно, но когда мы втянулись в это, он сказал, что ему нравится. Я знаю, что ему нравилось, потому что он кончил, пока я его трахал <...>

В: Он тебя целует?

О: Несколько раз, когда мы трахались, и он меня трахал, он целовал меня" (Wooden and Parker 1984: 89-93).

По представлениям уголовников настоящий мужчина не только не может подвизаться в женской роли, но и не должен проявлять никаких нежных чувств. Секс для них это всего лишь удовлетворение похоти, агрессия и доминирование.

По данным Вудена и Паркера, из выборки в 200 человек 10,5% признают себя гомосексуальными, 11% бисексуальными, а 78,5% гетеросексуальными, но более половины этих последних (55%) тоже вовлечено в гомосексуальную деятельность в тюрьме, при чем 14% от общего количества - насильно, в том числе 9% гетеросексуалов и 41% гомосексуалов (Wooden and Parker 1984: 18, 49, 99). Как видим, проценты очень схожи с российскими. Из гомосексуалов "на крюку" оказались все 100%, из бисексуалов 59%, из гетеросексуалов - 10%, при чем эта последняя цифра образована как средняя из 17% черных, 16% латиноамериканцев и лишь 2% белых.

До тюрьмы имела сношения с мужчинами почти половина всех обследованных (99 из 200),- почти все гомосексуалы и бисексуал, но лишь чуть более трети (38%) гетеросексуалов. Это примерно столько же, сколько у Кинзи для всего населения. Да и гомосексуалы все-таки не все: 10% их открыло в себе это качество уже в тюрьме (Wooden and Parker 1984: 62). Среди гетеросексуалов, получается, приобщилось к этому сексу в тюрьме 17% (55 минус 38). Сколько из них сохранит это новое качество после выхода из тюрьмы? Есть сведения, что большинство возвращается к прежней ориентации (Sagarin 1976). Однако это те, у которых прежняя была. А те, у кого сформировавшейся ориентации до тюрьмы не было? По крайней мере из 80 гомосексуалов 61 (76,3%) несмотря на унижения и гнет остальных уголовников проставили "да" в графу "Я счастлив и доволен моей сексуальной ориентацией" и только 1,3% предпочли графу "Я бы хотел лучше быть натуралом", т.е. гетеросексуалом (Wooden and Parker 1984: 254, tabl. 19).

Таковы результаты давления тюремной среды на формирование сексуальной ориентации в сравнительно благополучном обществе. Тюрьма несомненно приобщает к голубому сексу тех, кто не был с ним знаком, и формирует гомосексуальные склонности как тут, так и там.

 

5.

Звезды на заднице (дедовщина)

Еще важнее в этом отношении армия. Через нее проходит гораздо больше мужского населения страны, чем через тюрьмы, и проходит в юношеском возрасте. Когда тексты, впоследствии ставшие главами моей книги "Перевернутый мир", выходили отдельными очерками в журнале "Нева", посыпались письма читателей, и в письмах они с удивлением узнавали в описанном мною тюремно-лагерном быте до боли знакомые черты родной советской армии - ее "дедовщину".

Вот отрывок из письма московского студента Д. Горбатова:

"Я потрясен тем, что описанная Вами "зона" в каждой строке заставляет меня вспоминать армию... Когда человек приближается к любому армейскому КПП, его настроение становится резко подавленным, ибо он непременно видит высокий и гладкий забор. Очень часто поверх забора натянута колючая проволока. Ну, а дальше всё идет прямо по тексту статьи Л. Самойлова: "зона небольших производств, столовая зона, несколько жилых зон - отдельно одна от другой... плац для построений и карантин - для новоприбывших"... Очень похожую на описанную Вами картину можно наблюдать в армейском принципе распределения коек: нижний ярус - привилегия "дедов" и "черпаков"... И т. д. Или когда два "деда" лупят ночью в сортире молодого ногами и кричат при этом: "Руки!" По лицу никто не бьет (наутро будут видны синяки), а вот по животу, печени, почкам - пожалуйста, и при этом нельзя закрываться руками...

А это цитаты из письма новосибирского инженера А. Белоусова:

"Вчера пришел друг с горящими глазами. Навязал "Неву" N 4 - статью Льва Самойлова - со словами: "Это про нас! Прочти обязательно! Взгляд с неожиданной стороны, но точный". Я взял, полистал - об уголовщине. Меня это совершенно не интересует и не волнует. Ни я, ни мои друзья не сидели и сидеть не собираются. Отложил журнал в сторону, но реакция друга не давала покоя. Прочел - и ведь на одном дыхании, как о своем сокровенном, о том, что касается лично меня!.. А исследование действительно про нас. Оно не о зеках, а о законах развития общества, коллектива. Мы все прошли армию, и видели это своими глазами. Кто больше, кто меньше" (Самойлов 1993: 174-175).

О развитии "неуставных отношений" (дедовщины) в нашей армии писалось в последние годы много. Меньше освещалась в прессе сексуальная сторона дедовщины. Однако всем, вероятно, запомнились случаи убийства изнасилованным и доведенным до отчаяния солдатом группы своих насильников (такие случаи обнаруживались не однажды).

И. С. Кон цитирует анонимного автора, опросившего более 600 военнослужащих. По его словам, "техника изнасилования повсюду одна и та же: как правило, после отбоя двое-трое старослужащих отводят намеченную жертву в сушилку, каптерку или другое уединенное место (раньше популярны были ленинские комнаты) и, подкрепляя свою просьбу кулаками, предлагают "обслужить дедушку" (Кон 1998: 314). За послушание "салобону" обещают покровительство "дедов", но это лишь приманка. Назавтра же о его сдаче станет известно всей роте, и он навсегда останется общим холопом и сексуальной утехой.

Более детально и полно "дедовщина" описана в некоторых художественных произведениях и документах.

В своих солдатских мемуарах Дмитрий Лычёв (1998: 23-27) описывает свои приключения и наблюдения, и это тем более интересно, что Лычёв, молодой издатель гомоэротического журнала, сам явно голубой и этого не скрывает. Будучи отчаянным и агрессивным парнем, Лычёв отразил первое нападение "дедов", и, сильно избитый, выстоял. Одному из "дедов", Алику, он понравился и тот прервал экзекуцию, оставив Диму для себя (вскоре Дима станет его любовником). Позабавиться решили с другими.

"... Старшина удалился и через минуту привел двух испуганных хлопцев. Озираясь по сторонам, они безмолвно готовились к чему-то страшному. Дверь закрылась на ножку табуретки, и концерт начался".

Ребят заставляли декламировать стишки, восхваляющие старослужащих, и били. Потом заставляли без конца отжиматься от пола и проползать под кроватями. Потом одного, отколошматив, отпустили. "Второго подозвал к себе Алик. Ударив изможденного парня по щеке, он заставил его встать на колени и открыть рот". Достав свой член, он отправил его солдату в рот под одобрительные возгласы зрителей: "Соси, пидор!". Голубой автор пишет: "Я не мог смотреть на то, что всегда казалось мне таким будничным в собственной практике. Встать и уйти я не мог. Я просто закрыл глаза. Невозможно было видеть, как бедного парня по очереди насиловали в рот шесть или семь человек. Все, кому это было положено". Позже этого робкого и стеснительного паренька из деревни стали насиловать не только в рот.

В то же время, как и в тюрьме, обнаружение собственной гомосексуальности было чрезвычайно опасно. Вот случай, который Лычеву поведал на стройке земляк, только что попавшийся на гомосексуальном контакте.

На гауптвахте, откуда его привезли таскать кирпичи, его били по почкам девять охранников, вернувшихся из Афганистана. Два раза он терял сознание. "Раздев Олега догола и привязав к батарее, они поочередно начали его насиловать. Кричать не было никакой возможности. Сначала лицо просто зажимали ладонями, а потом вставили в рот обломок чайной ложки, тем самым подготовив еще одно место для удовлетворения сексуального голода. Ни один из них не побрезговал разрядиться в пидараса. <...> Рот и зад превратились в два огромных сгустка крови. Вид всего этого заставил вновь пришедших двух "афганцев" ненадолго отвернуться. Но это не помешало им чуть позже показать, на что способны они. Счастье, что эти не били. Раза три они менялись местами, насилуя Олега, пока, наконец, под общий хохот не опустились на лежанку. Олега отвязали, отвели к умывальнику..." Дня через четыре его привезли в местный морг - якобы самоубийство (Лычёв 1998: 57-61).

Более панорамная картина описана в документах правозащитных организаций, прежде всего Совета солдатских матерей. Вот цитаты из заявления гражданки Шёнбергер в Координационный комитет Всесоюзного совета солдатских матерей (ноябрь 1990 г.). Она приводит документальное свидетельство ее сына: "...Я, Шёнбергер Андрей Викторович, 27 июня 1990 года призвался Рудненским ГВК на действительную воинскую службу". Далее Андрей рассказывает, что служил в Казахстанской ССР, был направлен в военно-строительную часть, комиссией признан негодным, но командование это проигнорировало. В части начались избиения. Били старослужащие солдаты, которые помыкали новоприбывшими, как могли. "Рядовым Лайпановым был послан за сигаретами. Сигареты я не принес, и он, отозвав меня в подвал, бил меня в живот, потом ударил по голове, я потерял сознание, и он меня изнасиловал". Несколько позже он был изнасилован Шимбергеновым, Хайдаровым и Рахматовым. Надругательства продолжались и солдат сбежал из части (Нарушения 1991: 7).

Это только один пример. В Резолюции Учредительного собрания Независимого комитета социальной защиты солдат и матросов Советской Армии (Уфа, 15 октября 1990 г.) приведены обобщения. Из них я беру только аспект сексуальной эксплуатации рядовых, опуская все прочие стороны нечеловеческого с ними обращения. В документе обобщены сведения о ситуации в частях Среднеазиатского (Туркестанского) военного округа, в городе Семипалатинске. Сексуальное насилие над молодыми солдатами осуществляется в рамках "дедовщины" - традиционного произвола старослужащих и их помыкания молодыми, с жесточайшими кровавыми расправами, часто приводящими к увечьям и смертям. Этот порядок установился по многим причинам. Среди них давняя утрата положительных идеалов и целей основной солдатской массой в связи с общим кризисом социализма; грубость, примитивность и нищета нашего воинского быта в условиях нехватки средств; общая озлобленность солдат их эксплуатацией офицерством и вообще верхними слоями общества; большая доля контингента с уголовным прошлым, алкоголизмом и наркоманией среди нынешних новобранцев в связи с общей криминализацией общества.

Этот порядок тайно поддерживался частью офицерства, так как в нем они видели единственное доступное им средство добиваться расположения наиболее опытных солдат и поддерживать беспрекословное послушание остальных. "Дедовщина" была широко распространена по всей Советской армии, особенно в частях, не связанных со сложной техникой, и остается во многих войсковых частях России и других государств распавшегося Союза.

"Дедовщина" означает разделение солдат на касты в зависимости от времени, которое солдат уже прослужил, но вдобавок он должен показать, что достоин пребывания в следующей касте - пройти своеобразные жестокие "обряды перехода". Первые шесть месяцев призывники зовутся на солдатском жаргоне "духами", "слонами", "зелеными", "молодыми" или "салагами", "салабонами". Прозвище "дух" хорошо отражает физическое состояние новичков. Они совершенно бесправны и отданы на произвол старослужащих. Когда шесть месяцев прошли, солдата переводят в "черпаки" или "черепа". Эти должны передавать приказы старослужащих "духам" и следить за их исполнением. По прошествии 12 месяцев с начала службы "черпак" становится "стариком", а когда три четверти службы, т. е. полтора года, уже позади, он может стать "дедом". Иногда шкала иерархии длиннее: "салаги" - "полугодки" - "черпаки" - "деды" - "дембели".

Перевод из одной касты в другую - это типичный "обряд перехода", известный по этнографии у полудиких племен.

"Ночь представлений, - пишет Лычев (1998: 150), - начинается с "полугодок". Им причитается шесть ударов ремнем по голому заду. Эту почетную процедуру берут на себя самые старшие по призыву. Разумеется, они не щадят ни своих сил, ни более молодых задниц. Затем наступает черед тех, кто прослужил год. Они получают двенадцать ударов и становятся "черпаками". <...> Наутро обычно никто не сидит в столовой - предпочитают есть стоя. После ударов железной пряжкой запросто можно различить на заднице отпечатки звезд. По "дедовским" задницам "бьют" обычной ниточкой. Зато двадцать четыре раза".

Так "дедов" переводят в "дембели" за несколько месяцев до демобилизации.

"Деды" пользуются многими привилегиями и помыкают "салагами". С особенной вседозволенностью - "опущенными". "Опускают" же за надуманные провинности. "Опускают" путем определенного обряда, носящего сексуальный характер. Изнасилованный считается "опущенным", его все сторонятся, как зачумленного. С ним нельзя вместе есть, он спит отдельно, является рабом определенного "деда" и обслуживает его всячески, а прежде всего сексуально.

"В упомянутых войсковых частях и родах войск, - пишет Независимый комитет социальной защиты, - (есть) целые группы солдат, которых "деды" нарекают "опущенными" и обрекают (по-видимому: обращают.- Л. К.) их в женщин, еженощно насилуют в зад и в рот, подвергают самым что ни на есть нечеловеческим обращениям. <...>

Одной из распространенных форм физического насилия над "салагами" является избиение их в шеренге всеми "дедами". <...> Весь этот полугодок после отбоя по очереди ставят исключительно голыми на тумбочку, иногда с ремнем на животе и с пилоткой на голове, или ставят в таком виде к тумбочке дневального у входа в казарму и добавляют к ремню еще штык. С внешней стороны как будто издевательство и унижение, а фактически этим апробированным методом "деды" ведут отбор понравившихся солдат для обречения их в женщин. При этом конкурсе "деды" обращают внимание на внешний вид голого, фигуру, рост и т. д. <...> Весь этот полугодок заставляют ползать голыми по-пластунски под кроватью или в таком же виде впереди себя толкать поваленную табуретку, имитируя движения автомобиля, издавая при этом шумы и сигналы машины и лай собаки ... <...> Весь этот полугодок заставляют голыми маршировать по казарме. <...>

Есть и такой распространенный прием, когда "дед" дает "салаге" через "черпака" один рубль и приказывает на него купить две бутылки водки, один килограмм колбасы и принести еще пять рублей сдачи. Кто из "салаг" протестует или не выдерживает этих унижений, подвергается сильному избиению со стороны "дедов" и насилию в зад и в рот. После этого их объявляют "опущенными", и жить они начинают на положении изгоев. <...> В "опущенные" "деды" выбирают по проводимому после отбоя конкурсу и наиболее образованную и талантливую молодежь. Зачастую сами офицеры указывают "дедам", кого из "салаг" надо оскотинить..."

Не всех солдат, прослуживших положенное время, переводят из "черпаков" в "деды", а только тех, кто обязуется пользоваться всеми привилегиями "дедов". Если он согласен избивать молодых, отбирать у них деньги, и т. д., но не готов насиловать их, то его не переводят в "деды".

"Главным "дедом", а им, как правило, становится старшина роты срочной службы, закрепляется по одному "опущенному" каждому "деду" на правах личной собственности и жены. Положение "опущенных" невозможно с чем-либо сопоставить, оно омерзительно и невыносимо, поэтому многие из них оказываются комиссованными из армии по психиатрическим статьям после того, как "салагу" изнасиловали в первый раз, а насилуют его в Красном уголке, и первым главный "дед", затем ему бреют голову и всё тело, и так в течение всех двух лет службы в армии. Бреют или стригут голову и тело "опущенным" один раз в месяц, специально назначенный главным "дедом" солдат из касты "черпаков". "Опущенных" набирается в роте до 15 и более солдат.

Главный "дед" назначает в среде "опущенных" одного солдата старшим, который прослужил в армии полтора года. Старший из "опущенных" получает распоряжения от главного "деда", для каких коллективных развратных мероприятий им надо готовиться и когда. Спят "опущенные" в отдельном закутке на нижних койках. Спать им положено голыми и обязательно в лифчиках. Чашечки лифчиков заполняются ватой. От подъема и до отбоя лифчики могут находиться в их постелях или у них в кармане, или они носят их постоянно на себе, вынув из лифчиков вату до отбоя. После отбоя и до подъема "опущенные" должны ходить по казарме, в туалет и умывальник только голыми, но обязательно в лифчике. Насилуют их "деды" постоянно, через час после отбоя и до подъема в постелях "опущенных".

"Когда "деды" организуют гульбища в Красном уголке после отбоя или отмечают пьянкой день рождения одного из членов своей стаи, то загоняют голыми, в одних лифчиках, "опущенных" солдат и развлекаются там до подъема коллективным половым развратом". Каждый "опущенный" обслуживает своего "деда", как раб - обстирывает его, чистит ему сапоги и даже носит на себе в отхожее место.

"Офицеры "опущенных" солдат тоже насилуют, но больше днем. Насилуют не открыто и не в Красном уголке, как иногда это делают "деды", а берут их к себе домой или в общежитие, помыть якобы полы или как будто выполнить хозяйственную работу на дому. <...> Но больше офицеры предпочитают насиловать солдат не из числа "опущенных". Этих солдат ничем не отмечают, и сослуживцы могут даже не знать, что их насилуют офицеры..." (Нарушения 1991: 11-13).

Внешне всё это очень напоминает фильм Пазолини "120 дней Содома". Но описанные подробности показывают, что система рассчитана не на гомосексуалов среди "дедов", а на гетеросексуалов: это им требуется, чтобы "опущенные" напоминали в своих лифчиках женщин. Также и Юрий Тимов (это псевдоним) в статье "Голубые в российской армии" отмечает гетеросексуальность насильников и связывает тягу к насилию с общей обстановкой бесправия, муштры, подневольного труда, нечеловеческих условий быта и отупляющей скуки. Один стройбатовец хвастался ему, как он "опускал" "солобо-на" в подвале. По этому поводу Тимов замечает: "Единственное развлечение для государственного раба в военной форме - "опустить" "солобона", хотя, как он признается, его больше устроила бы подруга" (Тимов 1995: 41). Гомосексуальные сношения служат здесь для привилегированных солдат заменой практически невозможных гетеросексуальных сношений, а одновременно секс тут оказывается средством демонстрации доминирования и агрессивности, средством унижения и средством установления власти. При такой практике он несомненно воспитывает в солдатах чувства садизма и мазохизма. Садизм, бьющая через край агрессивность - у "дедов", мазохизм и подавленность - у "опущенных".

По прикидке Тимова, "голубых" в российской армии должно быть 120-150 тысяч (из расчета 4-5 %), плюс бисексуалы и гетеросексуалы, не чуждые гомосексуальных зигзагов,- этих в несколько раз больше. Но если учесть реальную практику, то причастных к "голубому" сексу в армии окажется гораздо больше, чем "на гражданке". Ведь в некоторых частях восточных военных округов "поголовное изнасилование молодых было обычным ритуалом" (Тимов 1995:40).

Обращает ли эта практика гетеросексуалов в гомосексуалов - трудно сказать, соответствующие исследования не проведены. Скорее, вряд ли может оказать такое воздействие в массовом порядке. Демобилизовавшись, почти каждый возвратится к тому сексуальному поведению, которое ему присуще по природе. По его природе. Но несомненно, что многие еще не раз вспомнят те положительные эмоции, которые для них прочно ассоциировались с самоутверждением и доминированием, сопряженным с гомосексуальным насилием. Для тех, кто еще не определил свои склонности, сохранив юношескую пластичность, или кто бисексуален по природе, эта военная практика может тем более оказаться не без последствий. Во всяком случае - при оказии - решиться на гомосексуальные приключения будет для них проще. А опущенные открыли в себе анальный и оральный эротизм и, возможно, умение наслаждаться свободой от стыда, от долга и от воли.

 

6.

Армия

Если Советская армия последних десятилетий, разъеденная "дедовщиной", по многим параметрам, в том числе по сексуальной практике, была очень близка к тюремно-лагерному обществу и к тому же в отношении сексуального поведения солдат плохо изучена, то надо обратиться к армиям других стран, чтобы составить себе представление о том, как вообще обычная, нормальная армия влияет на сексуальное развитие молодого человека, в частности на его сексуальную ориентацию. Надо надеяться, что в недалеком будущем наша армия станет похожа на другие армии, на армии цивилизованных государств, по обеспеченности и гражданским правам солдат. Как тогда будет в ней обстоять дело с сексуальными потребностями молодежи и формированием сексуальной ориентации? Устранит ли стимуляцию гомосексуальной ориентации искоренение дедовщины?

В некоторых частях и у нас дедовщины нет. Кроме того, и в условиях дедовщины те, кто выстоял и завоевал себе сносное положение, перестают ее замечать. Таким был уже упоминавшийся Лычев. Его после этого дедовщина уже не ломала. Можно использовать и эти материалы. В основном же показательны материалы из других стран.

Неплохо освещены в этом плане американские армия и флот. Есть несколько монографий, специально посвященных этой теме (Williams and Weinberg 1971; Berube 1990; Zeeland 1993; 1995; 1996; Shawver 1994; Zuniga 1994). Таким образом, накоплено достаточно наблюдений, чтобы можно было составить себе цельную картину. Хоть в американской армии дедовщина - чрезвычайная редкость, условия закрытого однополого общества, действующие в армиях повсюду, остаются. Если исключить дедовщину, то особенно схожи с нашими были условия в американских армии и флоте прежнего времени, времени Второй мировой войны, когда военная служба была всеобщей, на основе призыва молодежи.

Именно этому отрезку посвящена книга Аллана Берубе "Раскрытие под огнем: История геев мужчин и женщин во Второй мировой войне". Под раскрытием имеется в виду обнаружение гомосексуальности, выход геев на публику, обнародование того, что они скрывали. Законы, карающие гомосексуальность действовали в США, не были еще отменены (они и сейчас отменены не во всех штатах), но условия военного времени заставляли пренебрегать моральными догмами, если речь шла о мобилизации всех патриотических сил, способных воевать, против врага. А воевали геи неплохо - это было известно еще античной Греции.

Более того, их часто тянет в армию - одних привлекает сообщество молодых мужчин, других - возможность утвердить себя как мужчину. Они несут в армию свои проблемы, свои творческие потенции и свою энергию и нередко становятся лидерами и образцами для подражания. Я уже приводил большой список героев и полководцев.

Неоднократными скандалами на гомосексуальной почве прославилась немецкая армия. В начале века громкий скандал возник по поводу гомосексуальных приключений графа Эйленберга и генерала Мольтке - приближенных кайзера Вильгельма II. Судили и менее высокого чина - фон Гогенау. В начале нацистского господства Гитлер расправился со своей слишком сильной опорой - штурмовиками Рема, захватив их верхушку в разгар гомосексуальной оргии ("ночь длинных ножей" - предмет знаменитого фильма Висконти "Гибель богов").

У англичан в образец мужественности и воинской доблести превратился погибший в первой мировой войне молодой поэт Руперт Брук, красавец, чьи военные стихи подвигли многих юношей отправиться на фронт. Фотографии этого золотоволосого Аполлона стали буквально иконой в патриотической прессе. Уинстон Черчиль, тогда военный министр, писал, что Брук - это то, "чем благороднейшим сынам Англии надо бы быть в эти дни, требующие самых драгоценных жертв".

Но вот письмо Руперта Брука, написанное другу за три года до гибели и описывающее, как этот идол избавился от девственности в 22 года с еще одним другом. Это было 29 октября 1909 г. в школьном общежитии Рэгби.

"Несколько лет мы, Денам и я, время от времени обнимались и целовались и тискали друг друга, а в тот тихий вечер я погладил его в темноте, без слов, в меньшей из двух маленьких спален. <...> Я поздно пришел домой в тот субботний вечер. Ничего еще не было сформулировано в моем уме. Я нашел его спящим перед камином в час сорок пять ночи и отнес его в постель - спящим он был как ребенок. И сам я лег туда же. Мы обнялись и мои пальцы немного прогулялись. Его кожа была всегда очень гладкой. Помню, у меня была отчаянная эрекция. Он безвольно спал в моих руках. Я прокрался к себе в комнату и улегся в кровать, думая... <...> Я решил почти совершенно сознательно, что должен провернуть это дело следующей ночью. Видишь ли, я ведь не знал, как он это воспримет. Но я хотел получить удовольствие и, еще больше, увидеть, на что это похоже, и избавиться от позора (как я тогда думал) оставаться девственником.

На следующий вечер мы долго болтали в общей комнате у огня. Скоро моя голова была у него на коленях. Мы говорили о содомии. Он говорил, что в конечном счете считает это скверным... Мы разделись, поскольку было жарко. Плоть очень возбуждающе выглядит в свете огня. <...> Мы снова пошли в его спальню. Он забрался в кровать. Я сел на нее и говорил. Потом я улегся тоже. Потом мы погасили свет и разговаривали в темноте. Я пожаловался на холод и укрылся пуховым одеялом. Мой рассудок был, помню, почти полностью, абсолютно холодным и безразличным, учитывал продвижение и планировал следующий шаг. Конечно, я разработал общую схему заранее.

Мне было еще холодно, а ему нет. "Конечно, ты же в постели!" "Ну, забирайся сюда!" - последовало спровоцированное мною - о! без труда - его приглашение. Я тотчас влез. Мы охватили друг друга. <...> Волна, кажется нарастала. В подходящий момент я, как и планировал, говорю: "пойдем в мою комнату, там лучше..." Полагаю он понимал, что я имею в виду. Во всяком случае, он последовал за мною. В большой кровати было холодно; мы прижались друг к другу. Намерения стали простыми, но ничего еще не было сказано. Когда танец начался, я, погодя секунду, стянул с себя пижаму. Он всё время играл роль женщины. Мне пришлось раздевать его - снять с него пижаму за него. Тут уж - тело к телу, впервые для меня, ты знаешь. Я всё еще опасался его бегства от любого внезапного шага, а он, я думаю, стеснялся. Мы очень мало целовались, насколько помню, лицом к лицу. И я очень редко брался за его пенис. Мой он однажды потрогал своими пальцами, и это так бросило меня в дрожь, что он испугался. Но чередуя движения и стискивания, мы добрались до пика. Моя правая рука схватила его левую ягодицу, сжала ее и прижала его тело ко мне. Стал заметен запах пота. Вполне холодные мысли, помню, мелькали в моей голове: <...> "Надеюсь его эрекция в порядке" и тому подобное. <...> Наконец, волны страшно выросли, я утратил контроль над ситуацией. Я стал действовать силой, а он реагировал спокойнее, но постоянно. Наполовину под ним, наполовину на нем я кончил. Думаю, он кончил в тот же момент, хоть я и не уверен. Момент молчания, а потом он ускользнул в свою комнату, захватив свою пижаму. Мы пожелали друг другу доброй ночи. Было между 4 и 5 утра".

Предполагают, что в армии он искал смерти, так как терзался от своей раздвоенности (он был бисексуальным) и несоответствия идеалу (Delany 1987; Norton 1998: 206-209). Вот сонет еще одного молодого поэта той поры Питера Остина (Austen 1989: 20) на смерть Брука:

О прелестный возлюбленный! Нет, не покинул ты нас!

Из твоих уст маки пышные расцвели!

Другой английский поэт исключительно военной тематики, Уилфрид Оуэн, погибший в самом конце Первой мировой, был также гомосексуален (Norton 1998:210).

Для нашей темы интереснее другое - наблюдения над тем, как естественно возникают гомосексуальные тенденции у очень многих новобранцев уже в "учебке", где на них обрушивались совершенно новые и непривычные условия однополого общества. Прежде всего сексуальный голод. Лычев (1998: 35) пишет о солдатской уборной, куда было трудно попасть: кабинки надолго заполнялись.

"Половина серунов на самом деле таковыми не являлись. Они безбожно дрочили, подгоняемые нетерпеливыми возгласами страждущих занять их место. Уже потом, несколько месяцев спустя, я узнал от Вадима о неимоверных количествах разбросанной по стенкам кабинок спермы, которую ему приходилось убирать".

Этот сексуальный голод усиливался от общения со столь же изголодавшимися другими солдатами, от постоянных разговоров на сексуальные темы, а единственными обнаженными телами поблизости были мужские. Зато их было много. "Экстремальные требования тренировки солдат разрушали сексуальные модели поведения, которые были у каждого новобранца на гражданке и заставляли его подстраивать их к его солдатскому быту. Отделение от жен и других женщин, полнейшее отсутствие укромности и резкое уменьшение свободного времени окунали новобранца в сугубо мужскую воинскую культуру, теоретически гетеросексуальную, но изобилующую гомосексуальными тенденциями.

Каждый день он видел голые тела других мужчин и не имел укромности, ни когда он мылся под душем, ни когда пользовался туалетом, ни даже когда мастурбировал. Он страдал от одиночества и нуждался в новых друзьях, но ему еще предстояло сообразить, какие виды привязанности и интимности оказываются подходящими в мире без женщин. Интенсивность такого сугубо мужского мира могла подвигнуть новобранцев на то, чтобы смириться с направленностью своих сексуальных желаний на мужчин.

"Ты вдруг оказываешься сутки напролет окружен мужчинами,- вспоминает Бен Смолл, который восемнадцатилетним был призван в Военно-воздушные Силы,- в душевых и в бараках, в чем мать родила, и ты внезапно начинаешь понимать: "Господи! Вот что я такое. Как мне с этим быть?" <...>

Старший лейтенант Фрэнк, негр из морской пехоты, великолепный атлет, вспоминает, что его гомосексуальность проявилась впервые в морской пехоте. "Перемена произошла, вероятно, в учебном лагере морской пехоты. Вспоминаю, там был ряд парней, вызывавших у меня благоговейный трепет. Я лежал ночами просто больным и начал дрочиться от одной только мысли о них. <...> Я никогда не делал этого раньше.

3: До того ты никогда не фантазировал во время мастурбации?

Ф: Нет, правда нет. Тогда я и начал. Я дошел до точки: когда это стало просто убивать меня. Думать о них, быть около них всё время, что бы ты ни делал". В школе у него появлялось влечение к парням, но он умел подавлять это. "Но в учебке, всё время в шайке других парней, и ты всё время полуобнажен, утром все вскакивают чтобы стать в строй, у половины парней стоят, и ты такой же. Ох парень!" (Zeeland 1996: 96-97).

Необходимость справиться в учебке с сексуальной тревожностью побуждает новобранцев создавать свою собственную сексуальную культуру. Они пришпиливают над своими койками картинки женщин, рассказывают сексуальные истории, используют сексуальный слэнг, чтобы приспособиться к тому, что Меннингер назвал

"очень ненормальными жизнью и жизненными условиями". Сексуальные шутки придавали гетеросексуальную окраску каждодневной деятельности и обнаруживали личное неудобство новобранца быть в гомосексуальной среде воинской жизни. <...> "Х..сос" стало среди солдат во время войны излюбленным словечком, которое выкладывалось по всякому случаю. <...> "Друзья по дырку в ж..е" (asshole buddies) означало "закадычные друзья". Новобранцы игриво называли друг друга "милашка" (sweetheart)".

Наблюдатель военного времени сообщает о "постоянных шутках в бараках насчет гомосексуальных дел". Шутки прикрывали смехом тайную боязнь и успокаивали парней, позволяя им верить, что их неудобные чувства не так уж необычны, что они вовсе не "странные" (queer). В некоторых бараках шутовство ритуализировалось в "гомосексуальную буффонаду", самопроизвольную игру, в которой новобранцы прикидывались "лидерами" (queers) всей компании.

Армейский психолог описывает, как парни "по-детски" разыгрывали этот стриптиз друг с другом, когда оказывались раздетыми.

"Солдата,- описывал он,- возвращающегося голышом из душевой, встречали кошачьим концертом, непристойным свистом и возгласами типа: "Эй, Джо, тебе не стоит расхаживать в таком виде - ты не знаешь, как это действует на меня!" Джо в ответ заворачивается в полотенце и вихляет бедрами на женский манер. Некоторые парни присоединяются к буффонаде, играя роль понимающих зрителей: "А что, очень привлекателен!", "Давай, снимай!". Другие играют роль активных заказчиков сексуальных услуг: "Сколько ты хочешь за ночь со мной?", "Давай в мою кровать, ты получишь нечто самое лучшее за всю свою жизнь!" Армейский психолог описывает эту буффонаду как "определенную модель поведения" клинически "нормальных индивидов", которые таким способом защищались от гомосексуальной тревожности, стимулируемой жизнью в бараках" (Berube 1990: 36-39).

О том же вспоминает в своих солдатских мемуарах Дмитрий Лычев (1998: 222). Он регулярно развлекал своих товарищей анекдотами о гомиках. Под восьмое марта он получил письмо без обратного адреса: "Дорогая Димочка! Поздравляем тебя с твоим профессиональным праздником! Желаем тебе счастья в нелегком труде и поменьше прыщиков на твоей милой попочке. Наши мужские тела тоскуют по тебе. Твои незнакомые друзья". Его гетеросексуальные товарищи догадывались что его шуточки не спроста, но, как пишет Лычев, "не подозревали, насколько они правы". Его заинтересовало это письмо. "На предложение трахнуться не похоже, хотя доля правды в этом есть. Просто стёб? Скорее всего. Хлопцам нравится играть в эти игрушки".

Берубе подытоживает: "В такой чуждой и повергающей в одиночество среде новобранцы тотчас начинали завязывать приятельские отношения друг с другом, сходились парами как неразлучные друзья (buddies) или создавали небольшие компашки в каждой роте". Термин buddy отличается от слова friend (друг). Это закадычный друг, друг-товарищ, друг-соратник. В русском ему больше соответствует тюремно-лагерное "кент". Сначала такое приятельство складывалось по внешним поводам - землячество, соседство в строю или в бараке и т. п. Потом появлялись общие интересы, дружба, взаимозащита, теплые чувства (Berube 1990: 36-39).

О тесной дружбе морских пехотинцев и их жажде дружеских объятий пишет Давид Вуд.

За трудности и неудобства жизни в бараках "есть компенсации, - пишет он.- Одною является физическая близость. Дома, на гражданке, в переполненном метро эти парни сожмутся, если до их колена дотронется бедро соседа. Но здесь эти тормоза отсутствуют. Исчерпанные, одинокие..., они жаждут прикосновения другого человеческого существа... Морские пехотинцы говорят, что это то, что мало кто из гражданских может понять" (Wood 1994:46).

"Уильям Менингер и другие психиатры распознают эротический подтекст в этих дружеских отношениях, называя их подменой женской компании и формой "замаскированной и очищенной гомосексуальности". Но сам факт того, что эти приятельские отношения были так обычны и столь публичны, облегчал тайную боязнь парня, что эта преданность своему закадычному другу может быть голубой" (Berube 1990: 39).

Грубые шутки часто приобретают сексуальный оттенок. Лейтенант Фрэнк, негр из морской пехоты, рассказывает:

"В бараке всегда есть гурьба парней: которые борются, просто хватают друг друга и катаются по полу, и это как ножом по ..., когда ты в телевизионной комнате. Ты им говоришь, чтобы они заглохли, а они хватают тебя и стаскивают вниз на пол. И тебя хватают за промежность, или за ж..., или чья-то рука прет вниз по твоим штанам - всё как бы просто для забавы, в игре. В то время я не думал об этом ничего, но теперь, оглядываясь, это вроде так: тебе ведь надо очень сильно изловчиться, чтобы удержать свою руку на чьей-то промежности. Ну вот, это была единственная вещь, которая была всеобщей, когда я там был. И в зависимости от того, кто боролся, я не возражал" (Zeeland 1996:89).

Нередко возникают чисто сексуальные коллективные затеи, хотя и не прямо гомосексуальные (ибо без прямого телесного контакта), однако носящие оттенок гомосексуальности ввиду отсутствия женщин. Такую затею описывает Зилэнду морской пехотинец капрал Кит. Однажды в поле вечерком несколько парней затеяли "соревнование через линию". Наивный Кит спросил, в чем оно заключается. Его спросили, не хочет ли он поучаствовать. Он осторожно отказался. Тогда его попросили судить.

"К:... Что они сделали, это прочертили линию - один парень постарше снял свой ботинок и провел линию в грязи.

3: У самых палаток?

К: Нет, подальше, в стороне. Собственно в джунглях. Там много кустов было. Нас было пятеро - четверо их и я. Три младших капрала и капрал. Одному парню было восемнадцать, другим было по девятнадцать - двадцать. ... Они прочертили линию в грязи и отступили на два или три фута. Каждый из них делал это сам по себе.

3: Что делал?

К: Дрочил!

3: Один за другим?

К: Да. Было маленькое место, где они стояли. Они стояли перед линией. А цель игры была достичь места за линией. Кто выбросит дальше всех через линию, тот выиграл. А все остальные парни следили за этим.

3: Они ведь не очень приглядывались, правда?

К: Нет, приглядывались! Они определенно глазели! Один парень занял по меньшей мере пятнадцать минут. Он явно наслаждался этим. А они покрикивали: "Ну, ты даешь!" и всякое подобное дерьмо. "Давай, спускай!" Бог свидетель, я думал вся группа - голубые. ... "Давай же, действуй, жлоб! А-а-а!" И еще одно, как только они достигали точки и опустошали свои яйца, они издавали дьявольский вопль: "А-а-а!". Очевидно, это помогало увеличить траекторию.

Первые двое, они даже не достигли линии, так что их дисквалифицировали. В основном просто на руку, и они просто (делает вытирающее движение) отделались от своей малафьи и всё. Один парень дострелял полпути до линии...

3: Они не дотрагивались друг до друга, или дрочились сами, пока наблюдали?

К: Ага. Не трогали.

........................................

3: Ты думаешь, они это делают регулярно?

К: Честно говоря, я думаю, они это делают каждый раз, когда выход в поле. Потому как есть и другие парни, которые говорят о соревнованиях "через линию". Другие люди в этой части. ... Мы не напивались или что-либо вроде того, но у них всех такая б..... скука. Им просто нечего больше делать" (Zeeland 1996: 29-30 ).

Кит оценивает это так: "Я думаю там уйма "натуралов", имеющих голубой секс". (Zeeland 1996: 28).

Зилэнд выразил свое сомнение относительно рассказа Кита. Но другой морской пехотинец, капрал Скотт, подтвердил:

"Да, я думаю: что рассказ верен, потому что подобные штучки просто повсеместны. Однажды я видел двух парней в их бараке на Окинаве, дрочивших свои члены на спор, кто дальше выбросит свою порцию, и человек двадцать наблюдало. Оба парня были крупные и могучие бодибилдеры. <...>

3: А каковы были реакция и замечания наблюдавших со стороны?

С: Большей частью изумление: "Парень, я не могу поверить, что они это делают. <...> Но никто не ушел. (Смеется.) Все оставались на своих местах.

3: Они глазели?

С: Ну да. <...> И подходило всё больше и больше народу" (Zeeland 1996: 197).

Такие затеи, конечно, освобождали парней от стеснительности в отношении сексуальных контактов с другими парнями и открывали дорогу таким контактам, шаг за шагом. Капелан сообщил Зилэнду, что "морские пехотинцы всё время дрочатся друг перед другом. Они просто стоят там и делают это. И дрочат друг друга тоже. Это очень распространено, как я это видел" (Zee-land 1995: 251).

Напоминаю, что многие из них испытывали теплые чувства к своим "бадди", хотя и чуждые сексуальности. Теплые чувства и сексуальные игры поначалу развивались порознь.

Капрал Джек рассказывает Зилэнду о времени в учебном лагере:

"Мы не мастурбировали, пока не вышли в поле. На походе в поле, в половинке палатки, каждый сам по себе, а в учебном лагере всё делалось командой. <...> Везде система "бадди". Они это называют "полпалатки", потому что каждому отведено полпалатки: половина колышков для закрепления полотна, половина столбов. А в соединении с другим парнем они образуют целое. Это палатка на двоих. Я был в такой ночью и чувствовал ну такую похоть! Мне определенно приходилось следить за собой. В этом очень ограниченном пространстве для двух человек я - спокойненько - как бы перевернулся на свою сторону и ... Так что это грязная почва" (Zeeland 1996: 173).

О дальнейшем развитии пишет Берубе:

"А потом возникали ситуации, которые невольно вели к прямой сексуализации чувств - ночевка в двухместных палатках и т. п. Это те ситуации, в которых Роберт Флайшер вспоминает: "очень часто боязливая рука оказывалась на моем колене или я чувствовал, что кто-то расстегивает мою ширинку" (Berube 1990: 39).

Гомосексуальности в таких условиях нетрудно проявиться, если склонность к ней в данном человеке заложена.

Один из немцев, которых интервьюировал Лемке, Иозеф, бывший солдат ГДР, замечает об армии:

"В мужских сообществах большая часть отношений телесно, в ощущениях, опосредована. Гомосексуалы, наблюдая мужские сообщества снаружи, предполагают за каждым нежным прикосновением секс".

Гетеросексуальные наблюдатели преуменьшают порочность. То, что эти видят, это чистая мужская дружба, простая симпатия, больше тут, де, ничего нет. И то, и другое - представления о желаемом. Мой опыт говорит, что климат в мужских сообществах несложным путем вплетает сексуальность в межмужские отношения. Кто обнимает приятеля рукой за плечи, долго еще вовсе не желает с ним спать, но он может вдруг очутиться в ситуации, в которой на него, как топор, обрушивается желание большей нежности к другому. Я это пережил.

Двое других товарищей по комнате ушли в отпуск на конец недели, мы с оставшимся приятелем распечатали бутылочку и завидовали ушедшим в отпуск, которые теперь у своих баб. Когда бутылка была пуста, мы отправились в кровать, в мою кровать. В течение ночи мы не проронили ни слова. Старое доверие вернулось только через несколько дней. Оба мы боялись, что другой может отреагировать резко и отвергающе. Мы осторожно прощупывали друг друга. Неделями позже мы предложили двум другим товарищам по комнате придерживаться установившегося ритма отпусков" (Lehmke 1989: 148-149).

"Не все новобранцы, шедшие на секс с другими парнями, были геями, - пишет Берубе.- Гетеросексуальные новобранцы, имевшие большей частью сексуальный опыт с женщинами или чувствовавшие сильную сексуальную тягу (к ним), могли затевать такой секс, не боясь того, что окажутся "гомосеками", особенно если их партнер был именно гомосексуал и соглашался на пассивную роль. <...>

Некоторые военнослужащие убеждали себя, что случайный секс с мужчинами не является гомосексуальным, если он просто между закадычными друзьями. Играя в эту игру, "голубой" новобранец, по иронии обстоятельств, мог сойти за похотливого гетеросексуала. "Ты начинаешь разговаривать,- объясняет Джим Уоррен,- и ты вовсе не заявляешь в лоб: "Я натурал", или что-нибудь в этом роде, а говоришь: "Вот черт, до чего одиноко здесь без девчонок". А тот отвечает: "Да, правда". А ты на это: "Ну прямо до того, что так и ходишь со стоячим". "Да,- говорит он,- я хорошо тебя понимаю". Затем вы идете в киношку вдвоем и становитесь уже немножко парочкой. А позже вы решаете пойти куда-нибудь и "Давай присядем", и тут твоя рука ложится на его руку, а его - на твое бедро", ну и вы уже добрались до точки" (Berube 1990: 41).

На это убеждение опирался в России юный солдат Дима Лычев, соблазняя гетеросексуальных однополчан. В госпитальной палате, где он регулярно "косил", он познакомился с Костиком из Ростовской области.

"Приятный парень. Среднего роста, с кудрявыми светлыми волосами и вздернутым носиком. То, что доктор прописал" (у Лычева это частая оценка). Надумали купаться. Дима сразу заприметил, что у Костика член солидный. "Это я узрел, когда он предстал передо мной в трусиках". После плаванья Дима предложил пройтись вдоль речки. Когда отошли от остальных, стал расспрашивать, "а как здесь насчет баб-с". Есть одна хорошенькая, только не приемлет она Костю. Работает в аптеке вместе с братцем лет двадцати. Очень даже симпатичная. "Костик аж возбудился. Какой же он классный, когда в одних трусах. Мускулистый, попочка аккуратная, ножки стройные. Беру! Но не знаю на какой козе подъехать. <...>

Говорю, что в принципе мне всё равно, с сестрой или с братом. "Ты не знаешь, может, брат дает?" Не знает Костик, не проверял. "Раз уж такое дело, Констанского журнала России "1/10", тин, давай хоть братца раскрутим".- "Что я педик, автор солдатских мемуаров что ли?" - "Да брось ты, один раз не пидарас. Ты в рот, я в зад. Или наоборот". Остановились. Смотрит с интересом: "А что это тебя на мужиков тянет?" - "А мне всё равно, хочется ведь". Он соглашается. И ему тоже хочется. Сам сказал".

Подошли к кустикам, сели отдохнуть. Оба возбудились от таких разговоров. "Смотрю, а там эрекция полным ходом, через трусы пульсация чувствуется. Трусики мокрые - всё-всё видно. Смотрел до тех пор, пока Костик мой ясный и непорочный взор, направленный туда, не перехватил. Он предложил кончить вручную. Я решил немного поиздеваться: ага, так ты, оказывается, злостный онанист. Он обиделся. Наверно, для него это так же плохо, как и педик. Я, говорю, в кулак не кончаю. Западло".

Подействовало. Но эрекция не спадала. Я посмотрел Костику прямо в глаза. Он - в мои. Мальчик не глупый, всё понял. Трусики приспустил сразу.

Меч-кладенец весь затрепетал, вырываясь наружу. Красивый меч. Прямой. Дюймов на восемь. <...> Я расчистил ложе, повалил Костика и лег сверху. Только приблизил свои губы к его, он отвернулся. Гад, не хочет целоваться. А сердечко стучит сильно-сильно. <...> Целуя каждый сантиметр его прекрасного загорелого тела, я добрался до кладенца. Отсос в фантастическом ритме подействовал на них обоих очень быстро. Кладенец низверг в верхний бездонный колодец неимоверное количество сока, а его хозяин, казалось, вот-вот потеряет сознание. Тяжело дыша, он привстал, прислонился к пеньку и начал произносить нечто несвязное".

Тут Дима "возбудился не на шутку" и навис над Костиком. "Малыш открыл глаза и увидел перед собой нечто более прекрасное, чем женский половой орган. Он хотел спросить, что всё это значит, однако успел лишь открыть рот. Я вошел глубоко. Сразу понял, что Костик необычайно талантлив. Заглотнул моментально и предложил такой темп, что я даже не сразу вошел в ритм. Пальцы его оказались в моей клоаке, и я не выдержал. Не предупредив малыша о самом главном испытании, я пролез до максимума и разрядился. Костик пытался вырваться, но я, хладнокровно держа его за жабры, подождал, пока не солью полностью. Освободив рот от своего в нем присутствия, я прильнул к его губам. Теперь он уже вовсю работал языком. Нам было всё равно, что прямо над нами очень низко пролетел самолет. Изредка мы прерывались, высовывали головы, как суслики, обозревая окрестности. Потом опять".

Дима захотел отдаться и поведал об этом Косте. Конечно, о чем речь. Меч наизготовку, и Дима садится на него. "Приступ боли почти мгновенен. Это великолепно, как хорошо он в меня забрался. Начинаю медленно раскачиваться на троне, приводя малыша в совершенно дикое состояние блаженства". Меняют позицию. "Я становлюсь буквой "зю". Он опять таранит меня". Это завершается оргазмом. Следует признание в любви. "Врешь, дурашка, это не любовь. Просто тебе со мной хорошо". Дима предлагает поменяться местами. Как Костик? "Не сразу, но соглашается. Он полностью, всецело мой. Вот он опять лежит на спине, прислонившись к пню. <...> Я раздвигаю его ноги. <...> Костик лежит, закрыв глаза. Сейчас, когда ему станет нестерпимо больно, они откроются и сделаются круглыми. Так и есть. Я медленно пробираюсь внутрь. Чувствую, что ему уже не больно. Ему уже хорошо. Я весь там. Начинаю разгоняться. Он то уходит куда-то, то возвращается и бормочет что-то..."

Назавтра Дима не без мстительного удовольствия объяснил Косте, что педиком считается даже тот, кто выступает в активной позиции. А уж он-то и подавно. "Один раз не пидарас" не проходит. Никак не может осознать себя в новой роли. Мучается". Но при каждом удобном случае идет с азартом на сексуальные сеансы с Димой, всё снова и снова (Лычев 1998:73-80).

еседуя с американскими солдатами, Зилэнд напомнил одному из них, Чаку, что тот говорил о бисексуальности в армии.

"Ч: Я не помню, что я говорил "бисексуальность". Но я сказал бы больше, чем просто любопытство. Ты идешь в поле на 30-40 дней. Там нет женщин. Всё, что у тебя есть вокруг - это мужчины. Так что ты предпринимаешь самое простое, что приходит в голову. Ты идешь и даешь своему закадычному другу отсос или дрочку. Ты чувствуешь себя лучше, он чувствует лучше, вы оба чувствуете себя лучше. И всё вроде окей. Конечно, никто из вас не говорит об этом. Большей частью один из двоих гей. Другой очень обуян похотью и может быть слышал какие-то слухи. Может так, может нет. Может, это просто вещь, в которой ты сам проявил инициативу, потому что чувствуешь, что он может иметь ... тягу, может быть. И ты выходишь из себя где-то, и начинаешь легкие прикосновения, легкие ощущения, легкий петтинг. А следующая вещь, которую ты осознаешь - ты разгорячен и плашмя лежишь на полу.

3: "Ситуационная гомосексуальность". Ты думаешь, это случается часто?

Ч: Думаю, часто. Я знаю, что это случается часто.

3: Более личный опыт?

Ч: Меня знал один... Один... Словом, помогал я приятелю-солдату. Я не делаю этого практикой. Я не выискиваю этого. Но когда возможность стучится ко мне, я открываю дверь" (Zeeland 1993: 221-222).

Уильям Менингер характеризует армию как "в основе гомосексуальное общество", ибо когда женщин недостает, многие мужчины открывают удовлетворение в физическом интересе к другим мужчинам, что часто удивляет их самих" (Meninger 1948: 223-225).

В этой обстановке солдаты и без голубого совратителя частенько приходят к гомосексуальным отношениям. Когда же в этой среде оказывается голубой товарищ, да еще привлекательный и умный, увлечение голубой любовью становится повальным. Таким миссионером голубого секса и был в армии Дмитрий Лычёв. В его армейских мемуарах "(Интро)миссия" (1998) подробно описаны гомосексуальные контакты с 25 партнерами, из которых двое - школьники (эти контакты - случайные, не в счет). Солдат за два года - 23.

Двое из них сами навязали Диме гомосексуальную связь - один еще по дороге в армию, в тамбуре и туалете вагона, другой - вскоре после первого знакомства Димы с дедовщиной. Далее в одном случае Дима попадает на сугубо голубого собрата Сергея (итого лишь трое начавших без него из 23), и еще в двух случаях встречает явное желание голубого приключения. Так, чернявый Вадик, сосед по койкам, классно сделав Диме минет в позиции валетом, говорит, "что давно хотел попробовать и что очень рад и благодарен мне за предоставленную возможность испытать ЭТО" (1998: 41). Итого пять. Еще четверым было достаточно легкими намеками дать понять, что это возможно,- и они сами предлагали секс. Сержант Антон в лесу говорит, притормаживая машину: "Слушай..., а давай, я тебя трахну" - и делает это. "Может, ты отсосешь у меня",- шепчет Толик в другой машине. А удовлетворившись, предлагает еще раз. В ответ на отказ спрашивает: "И в попу тоже не хочешь?" (1998: 44, 142-143). Только в двух случаях Дима применил если не силу, то "дедовскую" власть - в бане и в лифте - и еще в трех случаях ему приходилось применить явную настойчивость, преодолевая (с успехом) боязнь и неуверенность.

В этих трех и в остальных девяти случаях он искусно снимал гетеросексуальную "предвзятость" солдата выдумками о гомосексуальных связях его кумиров (футболистов или шахматистов), ввертывал мимолетное замечание о собственном участии в чем-то подобном, и, разгорячив солдата сексуальными рассказами о своих мнимых приключениях с женщинами (а то и о реальных - с мужчинами), без большого труда переходил к сексу на деле. Начинал с мастурбации, потом делал солдату минет, потом либо добивался ответного минета, либо сразу отдавался, и, наконец, трахал его сам в задницу. Почти всегда не только добивался того, что солдату это начинало нравиться, но и получал ответные чувства, иногда даже более глубокую любовь, чем ту, которую ожидал и хотел.

В некоторых случаях связь становилась длительной и перерастала во взаимную любовь. Рассмотрим два таких эпизода.

Беленький солдатик Сашка с пухлыми губками, прической ежиком и прекрасной фигуркой поразил Диму сразу: "Самый красивый солдатик в моей жизни". Девочек у него было много, да ведь любимая не дождется. "Слушай, а с мальчиками не пробовал? Нет, не доводилось (сказал, даже не покраснев, значит, в самом деле не было). А мне довелось. В армии. Довольно неплохо". Никакой реакции. Вскоре отмечали день рождения Димы, утром распаковали посылку от мамы. Сашка с конфетой за щекой. Дима расстарался еще и похлопотать у начальства за него. Кладет руку ему на плечо, говорит, что не даст в обиду, и сдвигает руку ниже. Вдруг Сашка спрашивает насчет их общего приятеля - а что тот, тоже?

- Что "тоже"?

- Тоже пробовал с мальчиками?

- Не знаю, со мной не пробовал.

Рука уже на заднице. <...> Сашка явно ожидает. Скорее, из-за воспитанности не противится. Но и не возбуждается. Это я понимаю, когда моя вторая рука достигает его хозяйства.

- Дима, не надо, ты же видишь, что это бесполезно. Я люблю девочек.

- Ради бога, люби. Только мальчики сосут не хуже. Только один раз. Для меня. Маленький презент ко дню рождения.

Он резко встает, когда я зарываюсь носом в зарослях. Встает и садится на пол, взглядом показывая на окно без занавесок. <...> Я ложусь на пол и впиваюсь ртом в его игрушку. <...> Опираясь лопатками о стену, Сашка начинает двигать тазом, ухватив обеими руками меня за голову. Постепенно разгоняется. Я давлюсь - он прочно сидит в глотке. <...> Сашка кричит: "Кончаю!" и хочет выбраться из меня. Хватаю за задницу и вгоняю себе почти в бронхи. Захлебываюсь его соками. Их много, их слишком много. Чувствую теплоту в груди и нехватку воздуха. От трения об пол кончаю прямо в штаны без помощи рук. <...> Он еще сидит, закрыв глаза и открыв рот.

Вечером Сашка пытается подобрать на рояле "Модерн Токинг". Дима обнимает его. "Мои руки стискивают его всё сильнее, дыхание становится частым. Я припадаю губами к его шее. Музыка прекращается, он отталкивает меня, я слышу отрывистое: "Не надо, больше не надо. Никогда. Слышишь?!" Конечно, слышу. Он быстро уходит..."

Дни пробегали. Сашка снился Диме почти каждую ночь. "Когда я видел его в классе, очень хотелось просто прикоснуться. Иногда я как бы случайно задевал его, и тогда дрожь пробегала по всем конечностям. Мои намеки он выдавал за шутки, чувствовалось при этом какое-то его напряжение.

Однажды оба разрисовывали большой стенд. Сашка полулежал на стенде, а Дима лезвием аккуратно зачищал линии. Одна линия заползла под Сашку и, следуя за ней, Дима уткнулся носом в промежность. В ответ на его дежурное "не надо" начал поглаживать руками то сзади, то спереди. Сашка лишь укоризненно посмотрел на меня, продолжая лежать в той же позе. Это было расценено, как молчаливое согласие.

Постепенно содержимое штанов начало увеличиваться в размерах и проситься наружу. Я выпустил его красивый пенис. Он не был громадных размеров, но был настолько аккуратно сложен, что казался мне идеальным. Я провел языком по уздечке и посмотрел на Сашку. Он закрыл глаза, положил руку мне на голову и стал ее гладить. Я долго лизал ствол, прежде чем плотно охватить его губами. Как только я это сделал, в мой рот хлынули потоки сладкого сока. Ежик любил сладкое, может, от этого его семя было тоже сладким. Ни я, ни он не ожидали такого поворота событий".

Сашка не уходил, Дима продолжал ласки.

"Снова достигнув возбуждения и встав в полный рост, Сашка таранил мое нёбо равномерными, но очень сильными движениями. "Возьми меня сзади",- сквозь член процедил я". Дима подошел к окну и оперся на подоконник. Саше долго не удавалось войти в него. "Еще одна попытка - и меня пронзает острая боль. Отвык всё-таки. <...> Сашка разгонялся, боль уходила, уступая место блаженству. <...> "Еще, еще! Разорви меня! Проткни насквозь!" - рычал я. Сашка в ответ посылал трудноразбираемое хрипение. Толчки стали резкими и неритмичными, и вскоре он тяжело выдохнул воздух, напрочь заглушая шум проезжавшего мимо трамвая. <...>

Нет, я знаю, я доставил ему удовольствие, что бы он ни говорил. Он же был в своем репертуаре. "К следующему разу куплю вазелин",- сказал я на прощанье. "Следующего раза не будет",- злобно выдавил из себя он".

Но следующий раз был уже назавтра. Дима улучил момент, обнял Сашу и поцеловал в шею. "Хотел было засосать в мягкие и пухлые губки, но он резко отвернулся. Мы не целовались никогда". Однако сношение было и на сей раз. "Ежик был чересчур искушен в сексе. Он ловил каждое мое движение и никогда не сбивался с ритма".

Потом их отношения стали портиться. Сашка уходил на свиданки к девочкам. Дима ревновал его, конкуренции он не выдерживал. Проблема разрешилась просто: его перевели в другую часть. Но Ежик с ним переписывался (Лычев 1998: 119-120, 126-130, 133-134, 146-149).

Там его ждала новая любовь - Славик.

"Маленький, накачанный, почти квадратный. Глаза светились добром и негой. Голос мягкий, почти вкрадчивый. Улыбка с ямочками на щеках. <...> Руки могучие, сильные и грубые". Он умывался, оголив мощный торс и издавая фыркающие звуки, а Дима думал: "Тяжело будет его раскрутить. Да и не очень хочется просто трахнуться. Хочется любви, причем обязательно обоюдной. А он любить мужика не сможет. Ну да ладно, я буду его любить, а он пусть считает это настоящей мужской дружбой".

Дима показал Славику нежные письма от своих прежних любовников. "Он смеется, пока не начинает понимать, зачем я это делаю. Да, я люблю мальчиков, но за свою непорочность можешь не волноваться, мы с тобой просто настоящие друзья". Славик несколько дней относился к Диме с настороженностью, но, видя, что целоваться к нему не лезут, успокоился. Спокойно заходит к Диме в киношную каптерку.

Из каптерки оконца для обозрения расположены рядом. Сидя около них со Славиком и глядя в дырки, Дима крепко обнял его. Славик принял это за жест крепкой мужской дружбы. "Я поцеловал его в шею. Славик отпрянул. Он чересчур возбудился - я видел это по дрожащим рукам, пытавшимся зажечь спичку. Но он остановил меня. Молча, рукой отодвинув от своего пышущего здоровьем тела. Барьер, воздвигнутый предками, был непробиваем".

Всё же Славик продолжал относиться к Диме с нежностью. Диме это казалось странным, пока он не понял, что Славик просто видит в нем как бы девочку.

Под Новый год оба сидели рядом, и Славик гладил Димину руку. "Я обнимаю его. И говорю, что хочу. <...> Он боится. Ему стыдно. Говорит, что если сделает ЭТО, не знает, как сможет смотреть мне в глаза утром. <...> Я прикасаюсь губами к его мощной шее. Ее напряжение вскоре спадает. Славик как-то весь обмякает, я подаю ему руку". Друзья прокрались подальше от празднующих.

"Свет не включаем. Я облизываю его шею. Славка трепещет. <...> Его кадык неустанно перекатывается вверх-вниз, мальчик не успевает сглатывать набегающую слюну. <...> Я впиваюсь в его губы. И пью их вместе с обильной слюной. Его язык робко скользит по хищным зубам и наконец-то смешивается с моим. Сильные руки сгребают меня в охапку, я не могу вывернуться, чтобы начать его раздевать. Освобождаю одну руку и с трудом расстегиваю пуговицы на его брюках. Напряженный член освобождается от заточения в тесных для него кальсонах и тяжелым камнем падает мне в ладонь. Горячий, трепещущий... Нежно перебираю пальцами. Славик вырывается, явно хочет что-то сказать. Но теперь я крепко стискиваю его другой рукой. Почти кричит в мой рот, что сейчас кончит. Едва успеваю упасть на колени... Первые брызги новогоднего шампанского падают мне на лицо. Под основную порцию подставляю пасть. <...> Славив постанывает. <...> Дышит тяжело".

Новые поцелуи взасос. "У него опять стояк, о себе и не говорю. Сосу его. Грубые руки ерошат мой затылок". Дима тянет Славика на начштабовский стол. "По дороге в несколько шагов он как бы невзначай дотрагивается до моего верного друга. Я понимаю этот жест по своему, и вот мы уже на столе. Валетом. Он не сосет - целует. Как только голова моего верного друга погружается во влажное горячее пространство, друг стреляет. Славик резко отстраняется, и я заливаю ему за воротник. Встает. Ругается. Сам виноват. Небось, когда с тёлкой валяешься, рубашку снимаешь?" Дима советует завтра сказать, что перекрахмалил подворотнички. Славик смеется. Тут уж раздевается полностью и лезет целоваться. Потом валятся на стол, Славик на Диму. "На дворе мела метель, а наши огненные тела, соединенные воедино посредством не самого маленького штыря, продолжали скользить по полировке начштабовского стола".

Наутро Славик отводил взгляд. "Батюшки, он действительно смущается!" Но это прошло. Вскоре Диме надоело быть девочкой Славика. На очередном свидании он положил Славика на стол, поднял ему ноги "и запустил в него палец. Тот лишь слегка застонал". Когда боль стихла, "приставил к входу головку. Славик сделал последнюю попытку возмутиться, и тут-то я его и проткнул. Вошел резко, неумелые створки сжались, возвращая их хозяину болезненные ощущения. После паузы, дождавшись, пока створки разомкнуться, я продолжил. <...> Я ездил в нем на всю катушку, прерываясь ненадолго, чтобы продлить кайф. Мне показалось, что Славик был недоволен внезапными перерывами". Попутное замечание: "Славик быстро научился быть девочкой. Но это ему не шло. Маленький комок напряженных мышц, дергаясь на столе с хреном в заднице, со стороны наверняка смотрелся нелепо". Дима проявил "чудеса гуттаперчивости" и сглотнул всё, что вытекало из любимого, "не переставая его нещадно драть". После разрядки застыли в немой сцене, утихомиривая дыхание. "Славик ничего больше в этот вечер не сказал. Даже не пожелал спокойной ночи..."

Сначала Славик ревновал Диму к другим солдатам, дошло до драки. Потом они стали заниматься сексом втроем и даже вчетвером - это тоже описано/ (Лычев 1998- 177 188-193,204-206,216-217,272-273,293).

Словом, Лычевские мемуары по психологической наблюдательности и панорамности не так уж уступают книгам Зилэнда, построенным на анкетировании множества солдат.

 

7. Cамцы из особых частей

Особую книгу Зилэнд посвятил гомоэротичности морской пехоты США - "Самцы из морской пехоты" (Zeeland 1996), писал о них и в других своих книгах. Корпус морской пехоты играет в американских вооруженных силах роль образцовых и наиболее мобильных, эффективных и привилегированных войск. Это нечто вроде того места, которое в наших вооруженных силах занимают воздушно-десантные войска или спецназовцы. Морская пехота США славится именно образцовыми, особо отобранными, могучими парнями, которые вдобавок подвергаются наиболее длительной и изматывающей тренировке в учебных лагерях. Морские пехотинцы (Marines), конечно, гордятся своей ролью особенно мужественных воинов, настоящих мужчин во всем.

Идеальное тело, о котором многие парни мечтают, у морских пехотинцев становится былью. Достигнув совершенства в тренированности, обзаведясь прекрасным телом, молодые "марины", естественно, хотят, чтобы все это видели. Как говорит капитан Эрик Зилэнду,

"...большинство морских пехотинцев любит, чтобы на них смотрели.

3: Ты думаешь, они любят, чтобы ими любовались?

Э: Да. Я думаю, это приходит с синей одежкой, тренировкой и поддержанием себя в форме".

Стеснительность отступает перед этим стремлением покрасоваться. Обычно "марины" не носят нижнего белья. Это придает им ореол грубости и большей выносливости, а также позволяет их великолепному телу быть ближе ко взорам их товарищей. Капитан продолжает: когда жарко, "марины" сидят в шортах на палубе. "Они сидят на корабле, подняв одну ногу вот так - их яйца свисают из этих шортов. Но поскольку всё кругом мужчины - всё в порядке..." (Zeeland 1996: 125).

В другой книге Зилэнд интервьюирует флотского капеллана Фила. Тот делится впечатлениями о морской пехоте.

"Это забавно, у меня множество друзей в морской пехоте, вполне натуральных (straight), но некоторые вещи, которые они проделывают, с точки зрения гея, каков и я, совершенно геевские.

<...> Многие инструкторы заставляют их брить физиономии друг друга, стоя совершенного голыми. Они мотивируют это тем, что в поле у вас не будет зеркал. Но есть ли нечто более гомоэротическое, чем это, не знаю что - две сотни голых "маринов", стоящих лицом к лицу и бреющих друг друга. У некоторых начинают вставать, или даже стоят вовсю, к их полному смущению.

Иногда марины проходят тренировку с какими-то глупыми идеями, что есть мужественность. <...> В Кемп Давиде, как ни странно, они ночью поднялись и стали дрочить в бокал для коктейля, чтобы увидеть, смогут ли они его наполнить, передавая по кругу, когда стояли в охране, просто потому что им было скучно. А потом старались заманить кого-нибудь выпить эту смесь. <...>

3: Много ли маринов эякулировало в бокал?

Ф: <...> По крайней мере двадцать.

3: Они проделывали это в присутствии друг друга?

Ф: Марины всё время дрочатся друг перед другом. Они просто стоят там и делают это. И дрочат друг друга тоже. Это очень обычно, как я это видел. На подначку или на спор или потому что пьяны" (Zeeland 1995: 250-251).

В книге Вуда содержится рассказ о том, как в море со скуки "самый младший офицер морской пехоты, лейтенант, организовал соревнование на то, кто выдержит дольше без "шлепанья обезьяны" (мастурбации). Группа ренегатов начала противоположное соревнование:

кто добьется наибольшего количества успешных "шлепаний" за двадцать четыре часа" (Wood 1994:105).

Словом, обстановка способствует развитию гомоэротических чувств.

В мае 1988 г. полиция занялась Томасом МакГратом, отставным охранником на пляже. Он наладился снимать порнофильмы с морскими пехотинцами в качестве актеров. Платил он им всего по 60 долларов за двухчасовой видеофильм, и за короткое время сделал 33 видеофильма. У него снялось 25 "маринов". Фильмы бойко расходились. Разоблачение сорвало его производство и погубило карьеры пятерых "маринов" (Zeeland 1996: 200-201).

Но это не пресекло традицию. Осенью 1993 г. полиция арестовала (потом пришлось выпустить) мексиканца Лючиано Чебаллоса Васкеза по прозвищу Бобби, 42 лет. Этот порнограф-любитель, который и раньше был не в ладах с законом, тоже снимал морских пехотинцев для видео и для фотоальбомов. За ничтожную плату у него снялись голыми по одиночке и группами в действии 800 маринов! 56 фильмов разошлось по Америке (Zeeland 1996: 101-109).

Подробно описывая и анализируя его фильмы, Зилэнд задается целью выяснить, "как он сумел побудить их делать всё это? Почему сотни молодых, мужественных "маринов" согласились, чтобы их снимали на видео за сексом - с ним или проделывающими "соло секс" для него, для эротического развлечения 42-летнего мексиканца, недавнего мошенника"? Зилэнд показывает, "как крючки и наживка Бобби распознавались и всё же проглатывались молодыми парнями, жаждавшими расслабляющей приостановки, которая бы позволила им задействовать запретные тайные желания, в то же время снимая с себя ответственность" (Zeeland 1996: 103).

Зилэнда не удивило наличие гомосексуалов в морской пехоте. Во-первых, подростки, озабоченные нехваткой мужественности и какими-то проявлениями гомосексуальности в себе, мечтают о морской пехоте, которая превратит их в настоящих мужчин, они тренируются, готовятся - и поступают в морскую пехоту. Но когда тщедушный становится богатырем, его гомосексуальность обычно не исчезает. Других гомосексуально ориентированных влечет в морскую пехоту просто возможность оказаться среди множества великолепных парней. Третьи, с неустоявшейся ориентацией, обретают гомосексуальные склонности под воздействием сексуальной напряженности в чисто мужской среде - подобно тому, как это происходит в других воинских частях.

Вот рассказ Марка М., приведенный в другой книге - "Анальное принуждение". Дело происходило в душевой бараков морской пехоты США.

"Их было двое. Оба были пьяны в дымину, да и я не был так уж трезв. Я только-только вернулся из отпускной на уикенд и хлопнул по одной прежде чем покинуть город и вернуться на базу.

Тут не было насилия или чего-то в этом роде. Просто все мы трое начали баловаться, ну знаете, хватать друг друга и всё такое прочее. Первое что я помню, мы швыряли друг в друга мыло. Я уронил свое и наклонился, чтобы его поднять, вот тогда это и произошло. Один из парней просто начал трахать меня. Я упал на пол, а мои приятели взгромоздились поверх меня, один на другом, как сэндвич. Мы катались и скользили друг по другу мокрыми телами и у всех отчаянно стояли. Мы смеялись и боролись, но никто из нас не казался слишком озабоченным покинуть эту гурьбу.

Парень сверху, Энди, был первый, кто воткнул свой член в задницу Джека, Джек закричал и начал ругаться, но не сталкивал Энди с себя. Через некоторое время он успокоился, и тогда я почувствовал, что его член врезался в мою задницу. Болело, как сволочь, и я был (не) настолько уж пьян и сказал ему, чтобы намазал чем-нибудь эту штуку, если уж хочет трахать меня ею. Он так и сделал - хорошо ее намылил, и ой, парень, как я пожалел! Это мыло жгло больше, чем сама штука, которую он совал в меня. Мне болело неделю.

Но, парень, это была ночь! Все трое оставались в этом чёртовом душе много часов. Нам очень повезло, что нас не застукали, потому что нам был бы конец. Мы сосали друг у друга, трахали друг друга и вели себя, как суки в течке. Потом мы никогда не говорили об этом, пока две или три недели спустя не встретили друг друга в Б..... В ту же минуту, как мы увидели друг друга, мы взорвались хохотом и бросились со всех ног в душевую. Но я задержался в своей комнате, чтобы захватить тюбик мази KY, который я завел себе как раз на такой случай." (Samuels 1968: 138-139).

Что Зилэнда поразило, это широко распространенные слухи об одной странности морской пехоты: эти могучие парни в гомосексуальных приключениях предпочитают пассивную роль (Zeeland 1995: 13-14, 28-34, 36-37, 105-106,130-132,141-142,151,156-157,170-171, 258, 295-296; 1996: 3-7, 9-10, и др.). Матрос Энтони поведал, что имел секс со многими "маринами", и все они предпочитали быть под низом, все - без единого исключения! Однажды Энтони трахал четырех "маринов" сразу, все четверо выставили свои задницы, на которые он заранее положил презервативы (Zeeland 1995: 30 - 34). Всё это входило в противоречие со всеобщим и традиционным представлением - от античных греков и викингов до японских самураев и современных мексиканских "мачо" - о позорности именно пассивной роли в гомосексуальном сношении. Быть сверху не зазорно, а вот снизу, в роли женщины...

И вот эти ложатся под других.

Как же так?! Ведь морская пехота - живой образ американской маскулинности, мужественности! Между тем встречающиеся с ними гомосексуалы и солдаты других частей единодушно говорят, что "марины" отдаются, подставляются, подставляют свою задницу, хотят быть "под низом". Сначала Зилэнд подозревал, что это злопыхательство из зависти, желание просто дискредитировать этих суперменов. Но все его собеседники были далеки от этого - они желали видеть в морских пехотинцах именно образцовых мужчин. Моряк Трент сказал ему: "Большинство морских пехотинцев, которых я встречал, были пассив (bottoms - нижние)". И огорченно добавил: "Это было большим разочарованием для меня. Большей частью парни, которых я подцеплял, были здоровенными, и я как-то не мог вообразить себя накачивающим их киску" (Zee-land 1996:4).

Старший лейтенант Фрэнк подтвердил: Я думаю: здесь есть определенная правда: поскольку "марины"-геи хотят ... аспекта подчиненности..." (Zeeland 1996: 96). Опять же это представление подтверждается другой книгой - об "анальном принуждении". Там приведен рассказ Кена М., 26 лет, темного красивого молодца, претендующего на карьеру актера.

"Когда я попадал в Сан Диего, я всегда останавливался в бараках морской пехоты. Трудно достать комнату, а я использовал старый документ моряка..." Когда Кен обосновался в комнате, туда "заявился этот рослый выродок, морской пехотинец. Он сказал мне, что будет делить комнату со мной". Они начали приятельски болтать, "марин" начал строить планы, как бы привести пару девок и иметь с ними секс на пару. Кен объяснил парню, что он гей и не хочет терять время с гетеро, даже если тот прекрасен. Вот такой уж он. Но неволить соседа не станет. Вот если тому поход за девкой не удастся, ну тогда поможет у Кена и появятся какие-то шансы. "Марин" рассмеялся и сказал, что у него были кое-какие зигзаги, но предпочитает он девчат.

"Он сказал, что единственное, когда общение с парнем доставило ему удовольствие, это однажды в Лос Анджелесе, когда небольшой гей лизал ему задницу, в то время как он отсасывал дружку этого гея. Я сказал ему, что это звучит дико и спросил, каковы ощущения. Тот сказал: "Рай, ад и чистилище, все соединилось!" Он спросил меня, лизал ли я кому-нибудь. Я понимал, что он имеет в виду, но признал, что никогда и не пытался. Он засмеялся и сказал мне, что если я в самом деле так уж хочу его, то он готов иметь дело со мной, но я должен лизать его ж.... Я сказал, что должен подумать, но заверил его, что очень заинтересован в нем.

Он вскочил с кровати и начал раздеваться. Он сказал, что пойдет в душ и спросил меня, буду ли я еще в комнате, когда он вернется. Я сказал ему, что не собираюсь куда-либо в ближайшее время. Он кивнул и сказал, что обратит особое внимание на мытье задницы. Ко времени, когда он вернулся из душа, я был распален до белого каления. Фактически я бросился на него, как только он вошел. Мое любопытство, вероятно, надоумило меня, потому что я раздвинул его ноги в стороны и вдавил свое лицо в расщелину его ж.... Он был на спине, и, схватив обе его ноги, я держал их, согнувшись на коленях на его груди. Это открыло мне его очко полностью, как только возможно, и я увидел, что он держит свое слово: очко было без единого пятнышка и пахло мылом. Я приставил свои губы к очку и вдавил язык внутрь. "Марин" начал корчиться, и я потянулся к его члену, но его рука уже накачивала его. Я убрал его руку в сторону и начал дрочить его в то время, как сосал и лизал его очко. Он стонал и визжал, как резанная свинья. Мой член был тверд, как скала, а его член выглядел как готовый взорваться. Я продвигал свой язык дальше и дальше в его ж... и большие клочья слюны текли из моего рта вниз в его задницу. Он вел себя, как сука в течке. Он бился и корчился и стонал, прямо съехал с кровати.

Потом он начал, ну как низший, начал стонать: "Трахни меня, вздрючь меня, милый. Воткни твой твердый член в мою задницу"

Он говорил это снова и снова, почти шепотом, мне не приходилось упрашивать. Я почти спустил на его яйца, когда попытался воткнуть свой член, нацеленный на его очко.

Я стоял на коленях между его раздвинутыми ногами и без всяких прелюдий или подготовки любого рода направил свой член в его очко и воткнул. Вся штука исчезла внутри него, а ведь у меня, приятель, не такой уж маленький. Он вскричал, но я закрыл рукой его рот, чтобы никто не заподозрил, что тут происходит, что тут идет траханье.

Ладно, друг, я трахаю его до полного посинения нас обоих. Он стонал так, что, кончив первый раз, я выкрутился и сунул в его лицо свой член, покрытый дерьмом и прочее. Он втянул его в рот без церемоний. Мы были в этой позиции, когда дверь распахнулась и домоуправитель позвал полицейских..." (Samuels 1968: 64-68).

Итак, представление о распространенности анального эротизма среди "маринов" подтверждается из независимых источников.

Зилэнд не хочет абсолютизировать это представление. На основании близкого знакомства он оговаривает, что всё-таки много "маринов" практикуют как раз "верхнюю" роль или переменно ту и другую. Но считает, что приходится признать: "все мужчины, даже самые маскулинные, могут быть и нижними " (Zeeland 1996: 4).

Этот парадокс не ограничивается морской пехотой США. Я уже затрагивал его в главе о видах гомосексуалов (передав рассказ польского паренька из интерната и свое воспоминание из экспедиции). Добавлю еще, что по анализу "пригласительных" надписей в мужских туалетах (Innala and Ernulf 1992) гомосексуалы чаще ищут "активных" партнеров (71% против 21%), т. е. именно "пассивные" гомосексуалы оказываются более предприимчивыми и рисковыми. Кто же на деле психологически активный, кто пассивный?

Маскулинность, оказывается, может проявляться и как "отдавание"? Так что примечательно, что Зилэнд в двух книгах (Zeeland 1995; 1996) отметил этот парадокс у целой категории молодых солдат, причем у самой спортивной и мужественной.

Его объяснение этого парадокса очень правдоподобно и привносит кое-что существенное в наше понимание роли военной среды для становления некоторых качеств гомосексуальности.

Тренировка новобранцев в морской пехоте гораздо более сильная, долгая и суровая, чем в других частях. Жесткой целодневной муштрой в них раздавливают их "я", приучают к терпению, выносливости, умению переносить мучения и страдания. В течение трех месяцев из рекрутов выжимают их гражданское самосознание, переформируют их в "маринов" и сколачивают в тесные семьи элитарного братства. Капрал Алекс признает в интервью, что некоторые "марины" эротизируют боль и унижение "учебки":

"По временам я люблю быть под низом, и в этом есть что-то естественное, что я связываю с пребыванием в морской пехоте. В переломной фазе муштры новобранцев они тебя полностью лишают достоинства. Инструктор орет на тебя, называет тебя лодырем - они заставляют тебя почувствовать себя никчемным, недочеловеком. <...> Даже вне учебки морская пехота все еще унижает тебя. Как морской пехотинец ты все время стремишься угодить своим начальникам. Это страстное желание услужить, получить одобрение начальства или даже любовь..." (Zeeland 1996: 6-7).

Капрал Скотт признается: что в учебке имел дикие сексуальные фантазии, в которых он видел своих инструкторов.

"У меня было три инструктора. ... Один из них был белым, два других черные. ... Чтобы быть вполне честным, у меня были сексуальные фантазии со всеми тремя. Потому что три месяца они были для нас матерью, отцом, женами, подругами, друзьями, всем. Они были нашими вождями, нашими учителями - нашей жизнью. И я думаю, многие парни в учебке подумывали о том, чтобы иметь с ними сексуальные отношения. Из-за... Просто из-за ситуации" (Zeeland 1996: 83).

Эти фантазии, бывает, и реализуются, при чем не всегда по желанию новобранцев. Сержант Делмор Симпсон был приговорен к 25 годам тюрьмы: за ним 18 случаев изнасилования новобранцев в тренировочном лагере (Секс в армии 1998).

Капрала Кита, который менял свою позицию, Зилэнд спросил:

"З: С каким видом личностей ты чувствуешь, что ты хочешь быть снизу?

К: С очень мужественными. Мне не хочется это говорить, но думаю, я еще и "королева размера".

3: То есть нужен большой член, чтобы ты захотел чтобы тебя трахнули?

К: Да. (Смеется.) Это прямо так. У парня этот большущий член, и ты думаешь: проклятье! Интересно, а как это будет ощущаться? Думаю, это вызов для меня. Смогу ли я принять эту штуку в себя? Я хорош в этом деле, у меня впечатление, что я крутой трахальщик; интересно, смогу ли я это выдержать. Полагаю, что это мой способ проверки, на что я годен" (Zeeland 1996: 36).

Опрошенные Зилэндом представители морской пехоты отмечали и другие возможные причины предпочтения пассивной роли. Майор Люк полагает, что "марины" просто устают от навязанной им роли супермена и самца.

"...Их работа, их профессия построена на иерархической структуре, где ранг наделяет вас силой, и во всём очень доминирует всё мужское, всё сфокусировано на этом. Способ противостоять этому - отказ от этих вещей позволяет тебе открыться другим людям, или по крайней мере найти баланс, или просто поработать над той частью тебя самого, которая осталась неразвитой" (Zeeland 1996: 162).

С этим согласуется то, что знаменитейшие полководцы XVII века - принцы Конде и Евгений Савойский, маршалы Вандом, Тюренн, д'Юксель, де Вильяр - были не только гомосексуальны, но именно исполняли пассивную роль в сексе, отдаваясь всем желающим, а Евгений Савойский имел столь женственный облик, что его называли "мадам путана" (Кон 1998: 165-166).

Некоторые морские пехотинцы, интервьюированные Зилэндом, утверждали, что "марины" "вообще рассматривают восприятие в зад не как нечто женское, а как мужское испытание на выносливость по отношению к страданию, каковое испытание, если оно выдержано, оставляет нижнего более сильным". Капитан Эрик сказал ему: "требуется гораздо больше мужественности, чтобы быть под низом, чем чтобы быть сверху". И продолжил: "Это тридцать секунд боли, а потом наслаждение. Если говорить о моем опыте" (Zeeland 1996:10,119-120).

И Зилэнд поясняет:

"Ведь стимуляция ануса и простаты может обеспечить физический экстаз (который может сделать отдавание траханью не очень уж отличным от "подчинения" тому, чтобы тебе отсасывали). <...> Какие бы другие награды кто-то из них ни искал, мужиковатые "марины", которые слывут отрицающими ответственность за гомосексуальные контакты, могут получать эгоистичное, ленивое наслаждение в том, чтобы их трахали. Да, это наслаждение, которое обычные люди, видимо, отвергают, как античные греки - чтобы сохранить силу для собственных вторжений. Но "марины" - не обычные люди. Как Фрэнк отмечает, уцелев после ада "учебки", "марины" снабжены оружием сверхмаскулинности, которое позволяет им играть с двухмерностью мужское-женское в спокойной уверенности: что бы они ни делали, они всегда в конце приземлятся сверху" (Zeeland 1996: 10).

Капрал Алекс сказал ему: "Коль скоро ты "марин", ты уже проверил себя. Так что ты можешь и перейти границу к "женскому" и всё окей, потому что ты уже утвердился в том, что ты мужчина" (Zeeland 1996: 81). Старший лейтенант Фрэнк, негр и гей, высказался в том же духе:

"даже играя пассивную роль "марины"-геи "всё же способны утверждать... не скажу, достоинство: но свои мужские качества, коль скоро быть под низом всегда связывается с женской ролью. Что до меня, я никогда не вижу в этом пассивность и отсутствие мужских качеств. Может, потому, что взглянув на меня, ты уж никак не предположишь нечто подобное. ... Ты можешь выйти и быть в так называемой подчиненной нижней роли: но ты всё же "мачо" (Zeeland 1996: 96).

А ведь всё то, что у морских пехотинцев доведено до предела и ярко выражено, в известной мере присуще всей военной машине - муштра, подавление чувства собственного достоинства, культ телесной силы и однополое общение.

 

8.

Мобилизационная готовность

Есть еще одно явление, присущее армии, особенно нашей. Оно способствует направлению развития юношей по гомосексуальному пути. Неоднократно уже высказывалось мнение (я слышал его в телепередаче), что расхожее напутствие призывнику "армия сделает тебя мужчиной" верно только отчасти - в физическом смысле: да, служба в армии поможет стать физически сильнее, выносливее. В психическом отношении армия делает нечто противоположное - консервирует в солдате детскую психику, задерживает его психическое развитие. Она требует от солдата быть послушным, верить авторитетам, предоставляет ему мало выбора, не приучает к самостоятельности - за него думают старшие, они должны обо всём позаботиться.

Когда солдаты стали попадать в трудные положения (дедовщина, голодание, плен), они не проявили ни инициативы, ни организованности, реагируя только отдельными отчаянными выпадами, а заботу о них и ответственность за решения пришлось взять на себя - как в детстве - их матерям, организовавшим Комитет солдатских матерей.

Но гомосексуальность многие психологи расценивают именно как задержку на ранней стадии психического развития сексуальности, на той стадии, когда сексуальные интересы еще не устоявшиеся, более пластичные, когда проявляется юношеская гомосексуальность, когда нарциссические тенденции еще сильны. Именно на такую основу накладывается и Гомоэротичность армейского быта. Вот почему многие гомосексуалы - те, которые в детстве не определились,- принесли свои открытия гомосексуального мира чувств именно из армии. Помните про учителя танцев Шустова? - "Главным па танцора научили в армии". Вот почему так много военных в списке исторических личностей гомосексуального склада (Leexow 1909). Вот почему солдатская служба - существенный источник мужской проституции.

Последнее было замечено еще Гиршфельдом в начале века. В книге "Третий пол Берлина" он писал:

"Особенного внимания заслуживает между берлинскими заведениями, посещаемыми урнингами, "солдатские трактиры"; они находятся вблизи казарм и особенно посещаются вечером в промежуток между отпуском на отдых и зарей. В это время можно встретить в этих заведениях до 50 солдат, в том числе и унтер-офицеров, разыскивающих там того равнополого (так переводчик передал слово "гомосексуал"), который их угощает; редко кто из ищущих возвращается в казарму, не отыскав желаемого. <...> Здесь заключаются дружеские отношения между равнополыми и солдатами, которые продолжаются в течении всего отбывания солдатами повинности, нередко и дальше. <...> Поблизости от описываемых заведений часто находится место (вольных) прогулок военных (Striche), на котором солдаты, гуляя в одиночку или попарно, ищут сближения с равнополыми".

(Гиршфельд 1909: 79-80, 84)

Гиршфельд отмечает, что "военная проституция тем сильнее в известной стране, чем строже ее законы преследуют равнополых" (Гиршфельд 1909: 84), потому что солдат гомосексуалы считают более надежным контингентом: меньше риска нарваться на шантажистов или грабителей.

В свою очередь солдатам отношения с "равнополыми" приносят деньги в их скудный бюджет, вкусную еду, домашний уют хоть на короткое время, полезные связи в городе и позволяют в то же время, удовлетворяя половые потребности, своеобразно сберечь верность невесте.

Но и в тех странах, где гомосексуальность не преследуется, солдаты - к услугам гомосексуалов. При Наполеоне III (а уже тогда во Франции гомосексуальность не преследовалась) в Париже существовал клуб гомосексуалов "Алле ле Вэвэ". Их страсть удовлетворяли драгуны полка императрицы Евгении и гвардейцы императорской сотни (Сосновский 1992: 163). В Дании начала века таким же слыл гусарский полк в Копенгагене (Rosen 1993: 815).

В Англии, по словам, Дерика Джармена, в восьмидесятых "парни, которые охраняют Банк Англии, были известны как "ж..ные мальчики" ("the bum boys"). Гвардейцы идут как платные мальчики для привилегированных, членов парламента и аристократии".

Он также делится впечатлениями об Италии.

"В Риме ... я встретил человека, распоряжавшегося местными бараками. Дежурный сержант посылал ему четверых-пятерых молодых новобранцев, он отбирал их одежду, одевал их в белоснежные халаты и варил для них. "Который из них тебе нравится, Дерик?". Я онемел.

Да, Италия такова. Меня разыграла по жребию группа молодых новобранцев из Исхии; выиграл меня чудесный парень из Сицилии. Когда он был весь на мне, он сказал, что через несколько дней возвращается на короткое время домой, чтобы жениться"

(Jarman 1992: 11).

Русский вариант связи солдат с гомосексуалами описан выше в воспоминаниях молодого минетчика, регулярно пробиравшегося на ночь в казарму. Там всё делалось не за деньги, а ради взаимного удовольствия, но и материальная выгода для солдат в таких случаях не исключается и в России.

Как сказано в пуринских "Апокрифах Феогнида",

"Поманю солдатика, с чуть заметным

над губой овсом. В увольнении, что ли?

В самоволке? Воинским телом медным

овладеть не сложно - дублон, не боле...

Ну, пошли. Лишь надо отмыть сначала

человечий облик от ратной вони.

Расстегни-ка сбрую, возьми мочало,

потопчись под душем, что конь в попоне".

И еще:

Я имел солдатика на его шинели -

колкой, войлочной, прямо на пол

посреди каптёрки вонючей брошенной,-

блаженство жалкое жадно лапал.

(Пурин 1996: 162.146).

В только что появившемся детективном романе "Голубые шинели", вышедшем в издательстве газеты "Мир новостей" (Бранде 1997) в серии "Бестселлер недели", фигурирует организованная в одной из воинских частей Москвы команда солдат, за плату обслуживающих сексом богатых гомосексуалов. Возглавляет эту команду солдат, любовник майора-замполита и герой романа, а за всем этим стоит командир части, полковник, который и поставляет клиентов. Клиент платит сто долларов: половина самому солдату, другая - организатору. Полковник же использует деловые связи с влиятельной клиентурой.

Как поясняет герой романа:

"Я просто не мог себе представить, кто бы из наших солдат отказался от таких денег - ведь на них можно было нажраться на целую неделю! А если еще такие деньги бы перепадали периодически, то можно было бы и домой что-то отправлять. Ведь у многих остались молодые семьи, некоторых ждали жены с детьми - материальное положение у всех было просто-таки неважнецким. Да что там говорить - я сам держался за майора не в последнюю очередь из-за возможности постоянно наедаться и отмываться в его ванной. Я знал, что ребята, осуждая меня, втайне завидовали мне".

Ему нетрудно было сагитировать ребят. Его сосед по казарме, Виктор, наиболее резко осуждавший его за связь с майором, клюнул первым.

"То, что надо было кого-то трахать, не вызывало у него никакого внутреннего сопротивления.

- Да я, после года-то воздержания, думаю, что отдрючу с удовольствием всё, что шевелится - хоть осла! - с энтузиазмом воскликнул он.

Конечно, обратная ситуация, когда надо кому-то подставлять свою задницу, его слегка огорчила, но после некоторых вопросов типа:

- А это не больно?

И после моих сердечных уверений, что больно только первый раз, а потом еще как приятно, Виктор махнул рукой и сказал:

- Да плевать, лишь бы деньги платили!... <...>

Вместе с Виктором мы сколотили бригаду добровольцев. Вот что странно - никто из тех, к кому мы обращались, не отказался"

(Бранде 1997: 24-25).

Многие детали детектива списаны с натуры - дедовщина ("Духи, вешайтесь!"), разворовывание военного имущества воинским начальством, московский клуб для голубых с огромным аквариумом, в котором плавают абсолютно голые юноши (в реальности это клуб "Шанс"). Но в романе немало и выдуманных, совсем уж неправдоподобных ситуаций - академик, изобретший фантастическое вещество, капля которого расплавляет человека, и почти открыто продающий его англичанам, для чего по мобильному телефону разговаривает из Москвы с королевой; убийство английского дипломата и замена его двойником. Много и просто халтуры - безграмотная имитация польской речи ("Пше прошу пан"), путаница званий (одно и то же лицо то полковник, то генерал, то снова полковник), и т. п. Поэтому организованная солдатская проституция воспринимается как одна из наскоро выдуманных деталей - ради пущей лихости "бестселлера" (каковым роман объявлен заранее).

Но вот свежее (собственный опрос 1998 г.) показание А. К. Баландина - живущего в Берлине русского, побывавшего в Москве. Его голубые знакомые предупредили его, что если он хочет побаловаться с солдатом, то нужно обратиться в один из высших штабов (назвали, в какой именно). Прибыв по указанному адресу, он обратился к часовому, прямо объяснив, что хочет потрахаться. Тот вызвал подчаска и гостя провели внутрь. Мимо проходили офицеры, не обращая на штатского ни малейшего внимания. Его принял еще один солдат, который спросил, какой ему партнер больше по душе - с длинным, с толстым или ...? Гость сказал, что оба качества желательны. "Татарин Вас устроит?" - "Да, если хорош собой". Показали татарина. Для секса их завели в каптерку (прямо как у Пурина), где оба разделись голышом. Цена была известна заранее: сто рублей новыми за глубокий секс, пятьдесят за отсос.

Расплатившись, гость спросил: "Сколько же клиентов у вас бывает за день?" Ответ: "Человек тридцать". - "Выручка вся ваша?" - "Нет, половину отдаем наверх" (офицеры недаром ничего не замечали). "А принимаете всех?" - "Нет, только порядочных, чтобы не было болезней и прочих неприятностей". - "Как же вы отличаете порядочных?" - "А по обуви: если дорогая и начищенная - принимаем".

Подзаголовок статьи Д. Баранца (1997) в "Комсомольской правде" гласит "Офицеры морской пехоты продавали своих бойцов гомосексуалистам". По словам солдат, клиенты были очень довольны: "мы ведь в плане секса голодные - как машины работаем". См. также в "Аргументах и фактах" статью "Голубые мундиры" (Максюта 1998). В Питере я слышал о похожей организации, но из курсантов и сколоченной всё-таки вне военных училищ, снаружи. Участвуют полторы сотни курсантов. Клиенту доставляют курсанта на дом по заказу. Цена та же, что и в Москве.

Таким образом, в описании солдатской проституции в "Голубых шинелях" фантастической оказалась только цена.

Конечно, дедовщина, голодуха солдат и нищенский быт их семей играют немалую, роль в том, что проституция не отвращает их. Но если учесть, что и хорошо обеспеченные морские пехотинцы США промышляют чем-то подобным, то корни явления надо искать не только в социальной неустроенности солдат, но и в самой сути армейской жизни. В случае же с курсантами добавляется и воздействие интерната.

Кон (1998: 402-403) пишет о том месте, которое воины занимают в гомосексуальной жизни:

"Многие геи обожают наряжаться или наряжать своих партнеров в военный мундир. Это позволяет им чувствовать себя более маскулинными. Поскольку униформа деиндивидуализирует конкретного матроса или солдата, сексуальная близость с ним символически приобщает гея ко всему мужскому миру. Раздетый и лишенный внешней атрибутики солдат кажется более голым, чем обычный раздетый мужчина. Геи дежурят у казарм и военных училищ не только потому, что лишенный женского общества и сексуально озабоченный солдат легче идет на сближение, но и потому, что это особая порода мужчин".

Эту породу постоянно выводит армия.

 

9.

Моряки

Гомоэротичность облика моряков и их податливость относительно гомосексуальных приключений воспета во многих художественных произведениях. Французские и английские порты кишат поклонниками однополого секса и многие портовые кабачки носят характер голубых баров, а портовые отели - мест свиданий для голубых.

У Жана Кокто в автобиографической "Белой книге" предстает французский порт Тулон.

"Было бы утомительно описывать этот восхитительный Содом, где огонь с неба падает безопасно, ударяя ласкающим солнцем. Перед тем, как смеркаться, еще более мягкая атмосфера затопляет город и, как в Неаполе, как в Венеции, ярмарочная толпа движется сквозь площади, украшенные фонтанами, мимо шумных лавочек, навесов для трепа и уличных лоточников. Мужчины, обожающие мужскую красоту, слетаются сюда со всех уголков света, чтобы любоваться моряками, которые праздно прохаживаются здесь в одиночку и группками, улыбкой отвечая на брошенные взгляды, и никогда не отказываются от предложений любви".

В кабачке рассказчик встретил полюбившегося ему моряка, в шапочке, сдвинутой на левую бровь, черном шарфе на шее и -

"...в тех штанах с петельками, которые в прошлом позволяли морякам подвертывать их вверх на бедра, а теперь запрещены правилами под тем предлогом, что их носят сутенеры. В любом другом месте я бы никогда не осмелился остаться в орбите этого самонадеянного глазения, но Тулон есть Тулон; танцы снимают неловкость знакомства, они бросают чужаков в объятия друг друга и образуют прелюдию любви.

Под музыку, полную колечек и завитушек, мы танцевали вальс. Отклонившиеся назад тела соединялись у промежностей, контуры были тяжелы и глаза опущены вниз, лица поворачивались медленнее, чем ноги, которые качались внутрь и наружу и иногда опускались, как копыта лошадей. Свободная рука принимала элегантную позу, принятую у рабочего класса, когда они пьют вино и когда они отливают его потом. Весенний экстаз возбуждает эти тела. В них вырастают суки, твердость наталкивается на твердость, пот смешивается, и парочки уходят в спальни с плотными абажурами и стеганными одеялами".

Ушел и рассказчик со своим моряком. Сбросив свою амуницию, запугивающую штатских и придающую морякам их самоуверенность, моряк превратился в ручное животное. На груди его были вытатуированы слова: "НЕТ В ЖИЗНИ СЧАСТЬЯ". Рассказчик восклицает:

"Возможно ли это? С таким ртом, такими зубами, такими глазами, таким животом, такими плечами, с этими железными мускулами, с этими ногами?

НЕТ СЧАСТЬЯ, с этим сказочным маленьким растением под трусами, покоящимся сперва скорченным, но вот распрямляющимся, увеличивающимся, вырастающим и выбрасывающим далеко свое семя, как только оно находит стихию любви..."

(Mitchell 1995: 221-223)

Квентин Крисп высказывался о моряках так:

"Сказочное благородство в их характерах было неодолимым соблазном - особенно если соединенное с туго облегающей униформой, главная сексапильная черта - это откидной клапан их брюк. Немало моих друзей качались в экстазе, описывая удовольствие отстегивать это причудливое портновское устройство"

(Crisp 1968: 90-91)

По ироническому замечанию Жене (1995: 207), "флот - это прекрасно организованное учреждение, попав в которое молодые люди проходят специальный курс обучения, позволяющий им стать объектом всеобщего вожделения". И. С. Кон (1998: 402) расшифровывает это наблюдение:

"В образе матроса закодирован чуть ли не весь спектр гомосексуальной фантазии: молодость, мужественная красота, особая эротическая аура, связанная с пребыванием в закрытом мужском сообществе, физическая сила, жажда приключений и романтика дальних странствий, элегантная форма и особая "матросская" расхлябанная, вихляющая, с подрагивающими бедрами походка".

У Жана Жене моряк и убийца Кэрель в общении с содержателем притона, полицейским, своим офицером постепенно открывает в себе гомосексуальность. Жене с пониманием и сочувствием описывает, что так властно влечет к этому белокурому моряку его офицера, полицейского Марио, береговых педиков. "Он ходит вразвалку и небрежно опускает их (босые ступни) на палубу. Кэрель постоянно улыбается, но лицо его печально". "Кэрель поднял руку и пригладил волосы у себя за ухом. Этот жест, обнаживший бледную и напряженную, как живот форели, подмышку, был так прекрасен, что глаза доведенного до исступления офицера уже не могли вынести его". И всё это в атмосфере портового города, где туман грозит быть пробитым пулей, а по пирсу бродят невидимые фигуры.

"Стоит только протянуть руку (ставшую вдруг такой далекой и чужой), как натыкаешься тыльной стороной ладони или крепко обхватываешь пальцами теплый, вибрирующий, могучий, уже освобожденный от белья обнаженный член докера или матроса, застывшего в ожидании, сгорающего от нетерпения и желания запустить в гущу тумана поток своей спермы..."

(Жене 1995: 69,78-79, 85)

Джеймс Болдуин помещает своего Дэвида после гибели Джованни в притоны Ниццы, где Дэвид предается разгульной любви с моряками и где его застает с ними его невеста.

Фигуры матросов заполняют гомоэротические картины Рикко (Энрико-Эриха Фассмера), Эмлена Эттинга и Жана Кокто. Более документальны эпизоды из мемуаров кинорежиссера Дерика Джармена.

"Когда мне было 23,- пишет он,- я провел лето в Греции. Однажды ночью на Родосе, в потерянности, я сидел на набережной, наблюдая, как местные парни ловят осьминогов. В порту было несколько кораблей греческого флота. Молодой лейтенант в белоснежно белом, сопровождаемый матросом, остановился и спросил меня, откуда я. Узнав, что я из Англии, он сказал: "Не хочешь ли послушать настоящую греческую музыку?". Он и его друг повели меня в небольшую квартирку возле крытого рынка и поставили на граммофоне музыку базуки.

Матрос заварил крепкого кофе, принес пирожных и очень церемонно подал это всё нам. Потом он исчез за занавесом и появился с шалью из серебристого шифона, усыпанного серебряными звездами, с которым и стал танцевать. Мужчины, как я понял, удивительно хороши в стриптизе. Когда он кончил танец, он натянул завесу вокруг нас. Я оттрахал в задницу лейтенанта, а после этого он спросил меня, у всех ли английских парней такие члены, как у меня. Вдвоем они отвели меня в бар, где их приятели танцевали друг с другом, и втянули меня в эту свалку"

(Jar-man 1992:12).

Он же цитирует из "Правящих страстей" рассказ члена парламента Тома Драйберга об эпизоде 1943 года.

"Я шел по улице Принцев к своему отелю. Война еще шла, и весь город был затемнен. В таком тусклом свете можно было различить только контуры прохожих, и я натолкнулся на высокую фигуру в иностранной морской форме. Один из нас зажег спичку, чтобы закурить. Это был норвежский моряк, типично скандинавского облика, с льняными волосами и благодушно привлекательный. Он был, видимо, еще и подвыпивши - жаждущий всего, возможно, одинокий (одиночество часто столь же острый стимул, как и похоть).

Я сказал, что в садике в нескольких ярдах от места, где мы стояли, есть бомбоубежище. Ни один из нас не говорил на языке другого, но он с готовностью пошел со мной в бомбоубежище. Там было полностью темно, но другая спичка показала скамью вдоль одной из стен...

За несколько секунд он спустил наполовину свои штаны и уселся на скамью, удобно привалившись к стене. Мы обнялись и поцеловались вполне тепло, но мой интерес сосредоточивался ниже, на его длинном необрезанном и суживающимся к концу, но каменно твердом стояке. Скоро я был уже на коленях. Слишком сосредоточенный и слишком быстрый, вероятно. Дело в том, что через короткое время тишина убежища была нарушена ужасающим шумом - скрежетом гравия под сапогами рядом с нами. Внезапно ослепительный свет фонаря осветил нас целиком, и низкий голос с шотландским акцентом пролаял в тоне гневного отвращения: "Ах вы выродки, вы пара грязных б....и..." Никакое оправдание было невозможно... и я встал, чтобы оказаться лицом к лицу с молодым шотландским полисменом, из-за спины которого выглядывал констебль постарше"

(Jarman 1992: 10).

Джармен добавил, что в пятидесятых станция Ватерлоо была очень известна как "плешка".

"Моряки, которые были гомиками или хотели зашибить пару фунтов, обычно пропускали последний возвращающийся поезд в Портсмут и после секса с клиентом рано утром ловили грузовой молочный поезд. ... Черчилль как-то заметил, что традициями флота являются ром, бунт и содомия"

(Jarman 1992: 11).

В последней части мнение Черчилля подтверждается историками (Guilbert 1976; Burg 1983).

В чем причины этого? Почему и как естественное товарищество оторванных от материка юношей перерастает в гомоэротические чувства?

Как и в армии, в молодом мужском сообществе на корабле, особенно на военном корабле, который редко заходит в порты, накапливается сексуальная напряженность и чувство тоски по теплоте и участию. То и другое, как и там, вначале развиваются порознь. Но отсутствие женщин не приводит к ослаблению того и другого. Пожалуй, даже наоборот.

Морской пехотинец, лейтенант Фрэнк, в беседе с Зилэндом замечает:

"Я заметил одну вещь. Я проделал два тихоокеанских перебазирования со времени поступления, и такая ирония с этими моряками: единственное время, когда парни следят за своим телом, это когда они уходят в море на шесть месяцев. А когда они возвращаются к своим женам, они и не думают о том, как они выглядят. Они опускаются до ожирения и неопрятности. Но выйдя в море, мужики больше заботятся о своем внешнем облике, а ведь вокруг них только другие мужики!

3: Конечно, одна причина этого, возможно, то, что им больше и делать нечего. Но ты думаешь, они сознают, что другие парни смотрят на них?

Ф: Определенно. В частности в спортзале. Да, может, что-то в этом от любования и поиска целей...

3: И соперничества и соревнования.

Ф: Это часть всего, но я думаю, что в этом есть еще что-то... Будучи геем и открытым, ты ведь знаешь, как другие люди смотрят на тебя. Есть род какого-то помысла, который ты улавливаешь в других людях. И это больше, чем просто мужское товарищество.

3: Эти моряки хотят выглядеть желанными.

Ф: Вот именно. А ведь единственные люди вокруг, кто мог бы их возжелать, это другие мужики."

(Zeeland 1996: 92).

То есть поиски близости, теплоты и одобрения носят не чисто духовный или сугубо товарищеский характер. В них сквозит нечто телесное, физическое, плотское. Морские "бадди" это больше, чем закадычные друзья.

"Даже гетеросексуальные парни к собственному удивлению покидают нормы гражданской жизни, прибегая друг к другу в поисках близости и привязанности. Берт Миллер, гомосексуально ориентированный морской офицер, служивший на военно-грузовом корабле на Тихом океане, был ошеломлен однажды вечером, обнаружив, что некоторые члены команды, пребывавшие уже больше года в плавании и видевшие женщин лишь один раз на Филиппинах, сидели на палубе в темноте на киносеансе парочками. Стоя позади рядов коек, на которых парни сидели, он начал замечать по их силуэтам, вырисовывавшимся против света с экрана, что они держатся за руки. Месяц спустя или около того они уже сидели в обнимку, а затем "еще месяц спустя уже можно было заметить целующихся". То, что парни делали, "было очевидно для них самих,- подчеркивает Миллер.- И это был не только задний ряд". Но это оставалось незаметным, для офицеров, восседавших в привилегированном первом ряду кресел."

(Berube 1990: 189).

Но и офицеры не остаются в стороне от этих чувств. В беседе с лейтенантом Тимом Зилэнд высказал предположение, что "этот вид среды стимулирует гомоэротичность, которая делает людей более склонными не обязательно к открытому проявлению гомосексуальности, но к осознанию гомосексуальных чувств". На это офицер ответил:

"Я думаю, что это очень верно. Одну вещь я усвоил как в самом деле уважаемый офицер на борту - это что какая-то часть хорошего военного лидерства по натуре своей глубоко гомосексуальна. Это любовь к парням твоей команды. Именно быть невероятно сильной патерналистской фигурой для группы парней, которые ищут, что делать дальше. Думаю, спартанцы понимали это. <...> Я знаю: то, что я гей, много значит для того, чтобы сделать меня более классным флотским офицером."

(Zeeland 1995: 65).

Своим чередом бьющая через край биологическая сексуальность быстро находит более грубый выход - тот же, что и на суше. В интервью Зилэнду матрос Энтони поясняет:

"Есть сильные сексуальные обертоны в этом товариществе. Вы в тесных каютах, и ваши койки одна поверх другой. Вы все раздеваетесь друг перед другом. На корабле просто невероятное отсутствие укромности - не так, как в береговой команде, где у каждого своя комнатка. Вокруг полно шуток, хлопанья по заду, "смотри-ка, у кого стоит!" И они подскакивают и стараются ухватить его, ну и всё такое."

(Zeeland 1995: 21).

Эта атмосфера, конечно, воздействовала на моряков, направляя их мысли и чувства на возможности чисто сексуального удовлетворения в мужской среде.

Как происходит это воздействие описывает на своем примере Б. Дж. Томас. Речь идет о 1954 годе, когда ему было 18-19 лет. Он был зачислен в Военно-Морской Флот сразу после школы. К этому времени он имел постоянную девушку уже два года. Он даже не знал, что такое "гей". Но иногда, при виде в кинофильмах красавца Гая Мэдисона его посещали сексуальные фантазии и несколько раз он имел "мокрые сны". Он смотрел всякий фильм с его участием "и мои скрытые желания вели к сеансам дрочки в спальне". На корабле во время четырехмесячного средиземноморского плавания он осознал, что его заводят некоторые другие матросы - их вид, тела, размер членов или выпуклые задницы.

Перед плаванием капитан выстроил команду и произнес такую речь:

"Я вполне понимаю, что для многих из вас это первый рейс и что вы оставили своих жен, милашек и возлюбленных на четыре месяца, которые мы будем в море. Я также понимаю, что вы моряки с горячей кровью и естественными желаниями и потребностями. Мое единственное предупреждение такое: Не попадайтесь, поскольку Флот не потерпит никакого непристойного поведения - не будет никаких исключений".

Однажды в жаркую штормовую ночь, назначенный в ночную вахту вдвоем с одним матросом, Томас прибыл на вахту только в белых боксерских трусах, на которые напялил ярко-желтый резиновый плащ, резиновые дождевые сапоги и такую же шапку. В таком же плаще был и второй матрос. Чтобы их не снесло за борт, они обвязались веревкой и привязали себя к мачте.

"Приблизительно после часа вахты я услышал, как мой напарник сказал: "Мне слишком жарко", и он расстегнул свой дождевик. Оказалось, что под ним он совершенно голый с огромным стоящим членом. Он схватил меня и притянул к себе, обхватив руками мою талию и расстегивая мой дождевик. Был ли я удивлен? Да. Сделал ли я или сказал что-нибудь? Нет.

Он был несколькими годами старше меня, и он сказал, что женат и очень сексуален. Он чрезвычайно хорошо выглядел, имел великолепное тело. Он стал говорить мне, какое великолепное тело у меня, и его руки бродили повсюду по мне. Тотчас мой член вскочил. Он приблизился, схватил мое лицо и поцеловал - долгим, глубоким французским поцелуем, который казалось продлится вечно. Пока он это делал, его руки просунулись внутрь моих боксерских трусов и он, мыча, стал играть с моим большим необрезанным членом и яйцами.

Мои чувства вскипели, когда я восхищался им, играя с его огромным толстым членом. Он продвигался языком вниз по моему телу, пока не достиг моих трусов. В этот момент моя рука взялась за его огромное орудие и шары, и он громко замычал. Он стянул с меня мои трусы и в одну секунду принял мой член в самую глотку, потом сосал мои яйца. Долгое время он продолжал целовать, лапать, мычать, дрочить, сосать. Следующее, что я помню, его руки оказались на моей заднице, но я отодвинулся, давая ему знать, что это девственная территория.

Он осторожно распустил немного веревку - так, чтобы суметь. Следующее, что я помню, это что его прекрасная задница была прижата к моему твердому члену. Он просил меня трахнуть его. Я стал медленно делать это. Он мычал и рычал, но оставлял свою задницу прижатой ко мне. Вскоре он лежал ничком на палубе с раскинутыми ногами и приподнятой жопой, и его плащ был завернут верх до плеч, а я трахал его. Когда я осознал, что вот-вот кончу, я вытащил, а он потянулся назад, положил свои руки мне на задницу и сказал: "Спускай". Я так и поступил. Мы немного полежали, переводя дыхание, и когда он перевернулся, я заметил, что его живот и палуба покрыты его спермой. Он схватил меня, улыбнулся, поцеловал и сказал: "Помни, этого никогда не было. Я женатый". Мы проговорили до конца вахты..." Томас добавляет: "Это приключение определенно сформировало мое будущее сексуальное предпочтение. До того у меня бывали фантазии, но не было представления, каков может быть секс с другим мужчиной. А после этого я знал глубоко внутри, что мне он нравится больше, чем гетеросексуальный секс"

(Thomas 1995).

Берубе отмечает, что всё это было настолько распространенным, что несмотря на антигомосексуальность всей культуры и прямую уголовную наказуемость "порою складывалась атмосфера терпимости, ограничения беззлобным поддразниванием".

И приводит как пример воспоминания Майкла Гордона:

"Ранним утром я стоял с друзьями в очереди за пищей, а впереди оказалась какая-то суматоха; все мы посмотрели через перила, а там внизу был зарядный ящик пушки. Брезент был откинут, и там под ним оказались двое парней. Я знал одного из них. Они были целиком голые, только старший из них был в черных носках. Лежали они тесно в объятиях друг друга, один за спиной другого. Было ясно, что они трахались всю ночь напролет. Из очереди стали кидать в них кусками хлеба, пока не разбудили их. Они были ужасно сконфужены: их же видели сотни людей! Другие парни свистели и кричали: "Эй, проснитесь! Уже утро!" Один из этой пары был помощником боцмана. Над ним подтрунивали потом неделями и месяцами по поводу его носков. Ему говорили: "Эй, мы все идем в душевую. Пойдем с нами. Не наденешь ли свои носки?"

(Berube 1990: 191).

Гомосексуальность не только спорадически проявляется в сообществе моряков, она закреплена в морских традициях: в ритуалах. Инициация "морских волков" происходит так: новички надевают униформу задом наперед, весь день они ползают на карачках, а настоящие "морские волки" имеют на себе только башмаки, шорты и пиратские повязки на головах. Моряк Джой, проходивший инициацию, признается:

"Уйму времени у меня стоял, потому что эти парни, они подстегивают тебя, суют в лицо <...> И ты можешь видеть ихние ... я взглядывал вверх и видел члены трех парней просто болтающиеся из их шортов. Многие из них не надели под низом ничего. Я заметил у некоторых стояки. И они дубасили нас дубинками". "Морские волки" побуждали новичков изображать гомосексуальные сцены: "Полезай на него, трахай его и соси его член!" И они тыкали новичков головой в промежность другого новичка.

3: В промежность другого новичка?

Дж: Ну. "Действуй, как если ты сосешь его член!" И они трут его промежность твоим лицом. Это такое заводящее дело, особенно если парень и в самом деле привлекательный."

(Zeeland 1995: 281-282)

Зилэнд видел фотоснимки инициации моряков - "перехода через линию" (crossing the line), по нашему - "прописки". Моряки выстроены шеренгой голыми, и каждый держит в руках гениталии стоящего впереди (Zeeland 1996: 174). В других случаях новички (их называют "polliwogs"), переодетые в женщин, должны имитировать секс голубых и бегать по-собачьи. Только после этой церемонии они становятся настоящими мужчинами и моряками (Zeeland 1996: 196). Через унижение - к достоинству. Но унижение носит наглядно сексуальный характер, и если всё действо организовано для услады старослужащих, то эта услада очень уж насыщена гомосексуальными обертонами.

Неудивительно, что друзья с корабля "Панджер" назвали Зилэнду немало голубых на корабле. Когда же Зилэнд посетил корабль, то в матросском гальюне он увидел кабинки, стенки между которыми были многократно просверлены, "будто пулеметными очередями", чтобы облегчить контакт между восседающими матросами. Сношения в душевой опасны, поведал Зилэнду матрос Эдди, но на корабле есть много мест, где можно укрыться вдвоем. На корме есть даже участок, где по ночам всегда абсолютно темно - это место, где сбрасывается мусор.

"Ночью в океане там не увидеть никого. И можешь отправиться в этот закуток и иметь сексуальный контакт с людьми, которых ты даже не видишь. Не видишь их лиц, даже можешь не заботиться о том, как они выглядят. Я знаю уйму друзей, бегающих туда каждую ночь."

(Zeeland 1995: 51)

Словом, профессия моряка, как и воинская служба, с их чисто мужской средой, усиливают и, главное, высвобождают сексуальный интерес к другим мужчинам.

Конечно, есть подозрение, что интерес этот в более или менее скрытой форме присутствует еще до поступления во флот у тех, кто выбирает эту стезю, что их тянет не только к морю, но и к мужской молодежной среде.

Вот сексуальные приключения будущего моряка (в годы Второй мировой войны), документированные для сексологической книги Сэмюелса. Записан рассказ некоего Эдди Р., который подружился с Джонни С, парнем, записавшимся в свои 18 лет во флот. Жили по соседству, и Эдди, младше своего красивого друга на два года, был под его влиянием. Эдди не осознавал своих гомосексуальных склонностей, и его рассказ, если иметь в виду не Джонни, а самого Эдди, может служить также иллюстрацией путей осознания. В последний месяц, оставшийся Джонни до ухода во флот, друзья играли в теннис, купались в бассейне.

"Это и был первый раз, когда я увидел Джонни совершенно обнаженным, и признаюсь, это ударило меня по нервам. Я наклонился, чтобы взять носки и тапки, и моя голая задница коснулась его голой ноги. Я похолодел. Я не мог шевельнуть мускулом. Этот электрический шок прошел через всё мое тело... Я разбудил в себе дьявола. Джонни посмеивался надо мной, когда я, наконец, пришел в себя и выпрямился.

"Осторожнее, приятель, - сказал он мне,- Твоя попка напоминает мне одну девчонку, с которой я когда-то спал".

За всю жизнь я не припомню чтобы мы разговаривали о сексе, никогда. Но внезапное упоминание о моей заднице в сравнении с девушкой, с которой Джонни имел секс, право же бросило меня в жар. Я чувствовал, как твердеет мой член и не мог понять, почему. Джонни явно видел, что со мной происходит, потому что он начал смеяться. "Лучше давай искупаемся,- предложил он,- а то у меня встает при одном виде твоего стояка".

Так и было. Мой член был все время поднят и ужасно горяч. Джонни хлопнул меня по заду и мы направились к воде. Некоторое время мы плавали, боролись и баловались в воде. Джонни нырнул и вынырнул из-под меня. Он схватил меня за задницу, и я думал, что выскочу из воды. Он оказался на поверхности возле меня, и наши тела соприкоснулись. Меня прямо обожгло. Несмотря на холодную воду мой член был тверд и высунулся прямо передо мной. Я чувствовал, как он терся о его живот, потому что он улыбнулся и, просунув руку под водой, схватил его. Я готов был закричать. Парень, это было отлично!

"Пойдем, вернемся к нашим манаткам",- сказал он. Он кивнул, и я почувствовал, что мое сердце бьется, как барабан. Мы не принесли с собой ничего, чем вытираться, так что я предложил растянуться за кустами и пусть нас высушит солнце. "Тут никто нас не увидит",- сказал он, когда мы улеглись с руками под головой. Вероятно, я весь трясся от предвкушения.

Несколько минут мы лежали тихо, потом Джонни приподнялся на локте и низко наклонился надо мной. "Ты когда-нибудь баловался с другим парнем?" - спросил он. У меня пересохло в горле. Я не мог ему ответить. Я лишь повертел головой НЕТ. Он ничего не сказал на это, он даже не спросил меня, хочу ли я играть с ним, он просто протянул руку и схватил мой член и начал играть с ним, как если бы это было его собственный член. Я думал я сойду с ума. Он перекатился поближе, а я плотно зажмурил глаза. Я был раскален до кипения, и рот был будто набит ватой. Я просто не мог больше удерживаться. Его рука дрочила меня так медленно и легонько, я не мог больше контролировать себя. Я дотронулся до него и увидел, что его член тверд, как стальной болт. И он был такой большой, что я едва мог охватить его рукой. Я почти кончил лишь дотрагиваясь до него. Это был первый раз, когда я держал в руке член другого парня, а Джонни был и сам охвачен жаром, потому что мы оба выстрелили свою порцию за каких-нибудь пару минут".

После этого первого эпизода у бассейна парни баловались друг с другом при любой возможности, иногда два и три раза на день. Они экспериментировали почти со всем и были всё время вместе.

"Я всегда боялся признаться Джонни, что мне хотелось, чтобы он воткнул мне."

(Samuels 1968: 39)

А потом мы как-то были в подвале моего дома. Мои предки ушли к родственникам на свадьбу, и я знал, что они вернутся лишь очень поздно. Мы с Джонни начали играть с членами друг друга. Мы закончили это введя члены друг другу в рот, но ни один из нас не глотал сперму, мы всегда выплевывали ее.

Ну вот, каким-то манером Джонни стал баловаться, бороться со мной и всё такое, и вдруг он пригвоздил меня животом вниз и с руками, завернутыми за спину. Мы оба были голыми, и я был дьявольски разгорячен от одного лишь ощущения его веса на моей спине. Мы замерли в такой позиции, и ни один из нас долгое время ничего не говорил. Мы просто лежали так, я на животе, а он верхом на мне. Потом почти шепотом Джонни сказал: "Сейчас я воткну тебе, Эдди, ничего?" Всё мое тело тряслось, я ничего не ответил, я лишь лежал там и чувствовал твердый член Джонни, пульсирующий на моих ягодицах.

Джонни поплевал на расщелину моей задницы и растер свою слюну по отверстию. Я думал, потеряю сознание, так я был чертовски разгорячен. Потом я почувствовал, как головка его члена толкнулась в мое отверстие. Было больно, но всё же я чувствовал, как мой член становится тверже по мере того, как головка его члена пробивалась внутрь моей задницы. Я кричал или что-то вроде того, потому что я очень живо вытащил это из меня, но он не слез с меня.

Я снова расслабился и он принял это за сигнал попытаться вновь. На сей раз он не только ввел внутрь головку, но и три-четыре дюйма своего ствола. Боль была страшная, как черт знает что, потом она стала уходить и всем своим телом я чувствовал тело Джонни. Парень, это было потрясающее ощущение иметь эту чёртову штуку воткнутой глубоко в меня. Джонни дал мне один толчок всей этой проклятой штукой, и я сразу же спустил. Понимаешь, один толчок, и я кончил. Джонни начал по-настоящему трахать меня, но я сказал, что больно, и он остановился. Я сказал ему, что я спустил, и он сказал мне, чтобы я расслабился и что он еще не кончил и что он хочет продлить наслаждение насколько возможно. Я сказал ему, что мне больно, но он был, вероятно, слишком распален, чтобы остановиться, потому что он начал совать эту штуку в меня, как если бы я был Голландским туннелем или чем-то в этом роде. Боль стала ужасной, я думал, я отключусь. Это было окей, пока я был распален и все такое, пока я не кончил, но когда я кончил, боль была такая - умереть. Я пытался расслабиться, когда он пахал меня сзади, но я не мог. Потом ни с того ни с сего я получил новую эрекцию. Я чувствовал, как член Джонни трет мне что-то там сзади и это распаляло меня дьявольски. Я кричал Джонни трахать меня сильнее и сильнее. Как раз когда Джонни спустил свои соки в меня, я выпустил свою порцию по всему коврику, на котором мы лежали.

С этого дня мы делали это всякий раз, как только могли воспользоваться укромностью. Мне было всё труднее достичь оргазма, и у Джонни были те же проблемы. Тут мы поняли, что мы не удовлетворены нашим траханьем и я решил поговорить с Джонни об этом. Я признался ему, что мне недостаточно когда меня трахают просто так. Я сказал ему, что он должен применять больше силы. Он только улыбнулся и сказал: "Ну Эдди, я боялся, что тебе будет больно, поэтому и сдерживался". "Ладно, не сдерживайся" - сказал я. Ох, парень, с этого самого момента мы так и стали поступать, и должен сказать, никогда не забуду, каким грубым насильником он стал. Понимаю, что это звучит, как если бы я чокнулся, но я обожал каждую секунду этого. Он пробивал этот кусман мяса так глубоко в мой зад, что я думал, у меня зубы вылетят. Трахая меня, он кусал меня, и царапал, и месил мою задницу кулаками. Мне это отчаянно нравилось, и я знаю, что ему тоже". Эдди считал этот месяц перед уходом Джонни на флот, лучшим в своей жизни.

(Samuels 1968: 39-45)

У Джонни явно был интерес к мужскому телу и к сексу с парнями еще до поступления во флот.

Этот интерес остается и тогда, когда моряки покидают армию, он чувствуется и у тех моряков, которые вроде бы гетеросексуальны. Вот рассказ Джека Остина.

Действие относится к 1948г., когда рассказчику было уже 26 лет. Он был офицером на корабле, и что-то привлекло его в одном парне из команды радара. "Может быть, его смеющиеся глаза, и фигура - плоская внизу и выпуклая верху". Выбрались на берег, выпили. Джек решил признаться Колу, что вообще-то он любит парней, а не девушек. Тот сказал, что подозревал это, но хочет посмотреть, не справится ли с этим хорошая девица. Когда корабль вернулся в Штаты, оба стали дружить, и Кол старался заинтересовать Джека женщинами. Рассказывал ему со всеми подробностями о своих бесчисленных и разнообразных приключениях с ними. Однажды, когда корабль стоял в Балтиморе, выбрались на автомобиле матери Джека в Нью-Йорк, а потом отгоняли автомобиль назад в штат Коннектикут. Заночевали по дороге.

"Я поместил мои ноги в машине, вытянув их вправо, а он вытянул свои под моими влево. Я натянул старое армейское одеяло сверху. Погрузившись в сон, я стал грезить, что кто-то пытается проскользнуть рукой в мою штанину. Мне нравилось это ощущение и я чувствовал сожаление, что эта рука не может проникнуть дальше из-за того, что мои штаны слишком узкие и они собираются в складки. Потом я осознал, что рука лежит на моем эрегированном члене, подрачивая меня, и что моя правая рука тоже держит член, который я с энтузиазмом накачиваю. Когда я вполне проснулся и понял, что происходит, я пережил большой потрясающий оргазм и немедленно почувствовал, что готов ко второму. Наконец, я открыл глаза и увидел, что уже светло. Хоть мы и были еще укрыты одеялом, любой, кто заглянул бы внутрь, мог бы понять, что тут происходит. С сожалением я перестал ласкать его живот и отпустил его член. Мы выпрямились, застегнули наши ширинки и продолжили путь к дому моей матери".

В доме после ужина стали укладываться спать. "В комнате была двуспальная кровать и раскладушка. Я дал Колу пижамные штаны, сам надел такие же и предложил ему занять двуспальную кровать. Сам я начал убирать вещи с раскладушки, чтобы растянуться тоже.

Кол лежал на спине и наблюдал, как я медленно убираю книги и бумаги с раскладушки. Думаю, что мое желание быть с ним в одной кровати было достаточно ясно. Он улыбнулся и сказал: "Если ты будешь пай-мальчиком, то можешь присоединиться ко мне в этой кровати". Я тотчас прекратил свою разрушительную работу и вскочил в кровать рядом с ним. Я лежал на левом боку лицом к нему, а он лежал на спине рядом со мной у стенки. В комнате становилось темно, и у меня стоял во всю. Мой член высовывался из ширинки пижамных штанов и, поскольку он был твердым, как камень, кончик касался ноги Кола. Молчание, а потом он сказал: "У тебя стоит, да?"- "Ага".- "Зажги свет. Я хочу его увидеть".

Я перевернулся и включил лампу у изголовья, потом вытащил мой член полностью из ширинки. Он вытянул свой, и мы сравнили свое снаряжение. Он сказал: "Ого, у тебя большой. Я должен найти женщину, чтобы это оприходовала". Потом он настоял, чтобы я взял линейку измерить мои семь с чем-то дюймов. (Вообще-то мой член довольно толст, но судя по тому, что я видел у других, не сверх обычного длинный.)

Я выключил свет и улегся снова. Я лежал на левом боку, почти на животе. Кол лежал на правом боку. После длинной паузы он вдруг забросил свою левую ногу на мои ноги, а левую руку мне на плечи и сказал: "Знаешь, что я собираюсь сделать?".- "Нет,- сказал я.- Что же ты собираешься сделать?"- "Я собираюсь заснуть, иметь мокрый сон и спустить, облив тебя всего". Снова настала долгая пауза. "Ладно,- сказал я,- если уж ты собираешься спустить на меня всего, то тебе надо забраться на меня сверху".

Кол навалился на меня и налег животом на мою спину. Мне было тепло и хорошо. Я чувствовал его стояк на своей заднице и через какой-то момент я дернул задницей так, что ее расщелина вроде как ухватила его твердый член. Он прошептал мне в ухо: "Ну и дьявол ты". Я хмыкнул и дернулся снова. Потом мы лежали покойно какое-то время, наконец я сказал: "Знаешь, было бы стыдно запачкать обе пары пижамных штанов, когда ты кончишь".

Мы сняли наши штаны. Я лег на живот и ждал, что Кол ляжет на меня сверху снова, но вместо того он широко раздвинул мои ноги, встал на колени между ними и, опираясь одной рукой о кровать, другой взял свой стоячий член и начал толкать его ощупью в мое очко. Естественно, я напрягся, и чем больше он толкал, тем туже я напрягался. Тяжело дыша, я прошептал: "Подожди. Мне надо расслабиться". Он продолжил толкать, и немного было больно, потом он вытянул его и сильно послюнявил головку, после чего начал толкать снова. На сей раз, раз уж я больше расслабился, да еще с увлажнением, головке его члена удалось войти, и он медленно проталкивался всё дальше внутрь меня. Невероятное ощущение. Мне оно нравилось, и я никогда не чувствовал себя ближе к Колу, чем в этот момент вхождения.

Когда он был уже полностью внутри, Кол улегся поверх меня снова и медленно начал доброе старое вверх-вниз. Я старался приподниматься, чтобы встречать его толчки, и оттягиваться вниз, когда он тянул назад. Я также сжимал мой сфинктер, когда он тянул назад, и расширял очко, когда он наносил удар. Ощущения были потрясающе возбуждающими. Это продолжалось минут десять - пятнадцать, и мы оба дышали тяжело и прерывисто. Тут он прошептал мне в ухо: "Я сейчас кончу. Хочешь, чтобы я вынул?" - "Нет. Оставайся там внутри". Сразу за этим он ускорил темп, так что я уже не мог поддерживать его. Я просто лежал и наслаждался ощущениями, которые повергли меня в дрожь. Наконец, он замычал, вонзился так глубоко, как только мог, и остался там. Тело его натянулось, и я почувствовал содрогание мускулов его живота и Таза, когда он кончал в меня.

Он лежал на мне еще несколько минут, пока наше дыхание успокаивалось. Я дернул задницей и попытался, используя мои таз и сфинктер, возбудить его снова, но это не удалось. Он вытащил. Я перекатился на спину и сказал: "Кол. Отдрочи меня". Он уселся на край кровати, ухватил мой твердый член правой рукой и начал качать. Я просил его сжать хватку немного потуже, и вскоре получил оргазм, выбросив сперму по всему животу и груди. Это было прекрасное ощущение - такое же, как утреннее пробуждение".

Парни продолжали дружить, и Кол попытался свести Джека с женщиной, но тот даже не мог добиться эрекции. Потом пути их разошлись.

(Austin 1995)

Здесь любопытно не поведение Джека - он определенно гомосексуал, и тут всё ясно, хотя для характеристики чувств и ощущений гомосексуала и это информативно (Джек просто и без прикрас описывает эти ощущения). С этой стороны рассказ Джека достаточно определенно опровергает представления доктора Рейбена (Рубина) о мимолетности и психологической недостаточности полового акта мужчины с мужчиной. Здесь описан вполне удовлетворяющий участников половой акт, достаточно продолжительный и интенсивный. Переживания и поведение морского офицера Джека Остина весьма напоминают женщину в половом акте. Но более интересно поведение Кола, заядлого бабника, даже не бисексуального в своей обычной практике. Тем не менее и он вполне готов поддаться гомосексуальному соблазну и даже играет в этом приключении явно первую скрипку. Он подготовлен к этому атмосферой корабельного быта и навыками военно-морского мужского братства.

 

10.

Атлетизм и гомоэротика

Гиршфельд в той же книге, в которой упомянул о солдатской проституции, заметил: "Существует еще одно сословие в Берлине, которое издавна состоит в многочисленных отношениях с урнингами - это атлеты" (Гиршфельд 1909: 88). Он описывает атлетические клубы - с железными снарядами для гимнастических упражнений, с полуобнаженными молодыми атлетами из простонародной среды и с присутствующими высокопоставленными урнингами, готовыми материально помогать атлетам за возможность постоянно любоваться гармонично сложенным и развитым, тренированным телом. С тех пор атлетизм чрезвычайно расширил и упрочил свое влияние на современную культуру. Физкультура и спорт вошли в быт и в государственную политику. И оказалось, что гомосексуалов среди спортсменов очень много. Когда лидер Олимпийской сборной США на играх 1968 г. в Мехико врач Том Уодделл был исключен из команды и отдан под трибунал за протест против Вьетнамской войны (несколько спортсменов салютовали при исполнении американского гимна черными перчатками), то он организовал сепаратные игры - специально для геев. В 1982 г. в них участвовало 1 300 спортсменов, в 1986 г.- св. 3 000 (те и другие Игры состоялись в Сан-Франциско), в 1990 г. в Ванкувере - более 7 000, в 1994 г. в Нью-Йорке - ок. 11 000 (Рассел 1996: 370-372).

тему в книге "Я+Я" я постараюсь развить.

В.В.Ш.

Олимпийские игры и другие спортивные соревнования, вообще, достигли размаха, неслыханного в античное время. Почти обязательной стала накаченность мышц и в гомоэротических фото- и киноизданиях.

Более того, этот стандарт стал овладевать и самими телами, не только их изображениями, что привело даже к известной девальвации идеала.

"...Привлекательное тело,- пишет Холлеран,- уже более не исключение, как прежде. <...> Мы все стали Пигмалионами своих собственных Галатей, создавая - по часу каждый понедельник, вторник и пятницу - скульптуру наших собственных тел. И что же мы выбрали? Вы это можете видеть в прогуливающихся рядах за рядами на Файр Айлэнд <...> Что же тут произошло? Четыре года назад в Нью-Йорке все знали известные тела, кому они принадлежат и где их можно найти. Я помню, мы сидели как-то на нашей подстилке на пляже Файр Айлэнд и говорили о фигуре, проходившей мимо: "Ну, вот превосходный живот". Тогда он и был превосходным, превосходящим все другие. А теперь это один из бесчисленного множества. Теперь все они идут в тренировочный зал и все получают титьки и ягодицы. Мой друг пошел в Большой Гимнастический в деловом квартале и сказал владельцу, что хотел бы грудную клетку и плечи. Хозяин сказал, что даст ему грудную клетку, плечи и треугольный (V-образный) контур в придачу. "Именно то, что я хотел",- подытожил мой друг.- Грудную клетку, плечи и V-образный контур". "Дорогой мой,- добавил он позже,- это было как покупка одежды у Сакса."

Что ж, нынче век супермаркетов; почему же не дать каждому зайти и купить себе тело? <...> Люди носят тела так же, как четыре года назад они носили рубашки из шотландки <...> И если тело - это нечто, что люди могут просто надевать - как мы выбираем нашу любимую рубашку - не становится ли это еще одной частью снаряжения? В конце концов это превращается в ходкий товар, как и многое еще в нашей культуре, и потому утрачивает цену для тех из нас, кто ищет чего-то еще."

(Holleran 1984: 78-79)

Это разочарование - от пижонства. Это кокетничанье критикой потребительского общества, критикой модной, но отнюдь не приводящей к отказу от потребления. Да, культуризм, бодибилдинг стал модой и распространился чрезвычайно. Да, и у нас многие подсмеиваются над "качками", втайне завидуя им. Да, красивое тело теперь можно сделать, но это требует труда, а привлекательности от этой искусственности усовершенствованное тело не теряет. Если, конечно, соблюдена мера и - особенно - если тело одухотворено выражением лица, поведением и речью.

Распространенность бодибилдинга - это элемент современной культуры, в котором очень сближены интересы гетеросексуалов и гомосексуалов. В этом (отнюдь не в увеличении числа гомосексуалов) можно видеть некоторое оправдание формулировки Д. Олтмена "Гомосексуализация Америки, американизация гомосексуалов" (Altman 1982).

Атлеты и сейчас остаются повсюду тесно связанными с гомосексуальным миром. Сравниться с ними может только балет, да, пожалуй, еще фигуристы. У них одна основа связи. Ни то, ни другое не закрытые общества, но тем не менее гомосексуалов там больше, чем везде. В списках самых известных фигуристов-гомосексуалов числятся американец Джон Карри, мексиканец Руди Галиндо, его брат и его тренер.

Почему гомосексуалов тянет к атлетическим кругам и к балету, понятно: и тут и там гармония и красота мужского тела предстает открыто, юноши почти полностью обнажены и, по крайней мере, любоваться ими никто не запрещает. Более сложно объяснить обратную связь - почему так много "голубых" среди мужественных атлетов и почему артисты балета, постоянно контактирующие с красавицами-балеринами, столь притягательными для большинства мужчин, часто тянутся не к этим красавицам, а к мужчинам.

По-видимому, сама атмосфера этой среды, пропитанная интересом к идеалам мужской телесной гармонии и красоты, тягой к этим идеалам, как-то сказывается на сексуальности вовлеченных, уклоняя их развитие в сторону гомосексуальной ориентации (ср. Klein 1989). Во-первых эта атмосфера привлекает больше тех юношей, которые подсознательно придают этим идеалам больше значения, чем другие юноши, и, значит, имеют больше шансов вытеснения этим идеалом другого - идеала женской красоты. А во-вторых, сама эта атмосфера воздействует на причастных к ней, воздействует в ту же сторону. Она приучает их больше ценить поджарое и мускулистое мужское тело, чем нежное и нередко пышное женское.

Очень примечательно, что атлетизм в чистом виде (под именем бодибилдинга, а у нас культуризма, затем и ритмической гимнастики, аэробики) вылился в формы, направленные не столько на поддержание здоровья, сколько на телесное совершенствование эстетического плана - на обретение красивого тела. Атлетические соревнования превратились в конкурсы красоты. Сперва они проводились только среди женщин, но скоро охватили и мужчин. Появились не только Мисс, но и Мистер Европа, Мистер Олимпия, Мистер Вселенная.

Лидеры культуризма всячески отвергают всякий намек на сексуальную сторону культуризма. Главный идеолог культуризма Джо Уайдер написал статью "Тирания секса". В ней он восстал против восприятия мускулов как всего лишь символа сексуальности. Повторяя его идеи, Арманд Танни (1991: 9) возмущается:

"От мужчины почему-то требуется, чтобы он был готов на эрекцию по первому же зову и одним своим видом ввергал партнершу в пароксизмы страсти. Мужчины, пытаясь изо всех сил следовать глупенькому идеалу "Плэйбоя", страдали от переутомления, психических стрессов, импотенции, высокого кровяного давления и прочих "болезней любви". Джо призвал мужчин вспомнить, что мускулы - это прежде всего здоровье. Прекратите искать себе применение в постели каждой встреченной женщины, сделайте из своих мускулов образ жизни, здоровый и гармоничный, - воззвал Джо. Да, мускулы по Уайдеру - это не хвост павлина, это новый стиль жизни..."

Брат Джо Уайдера, Бен, глава федерации бодибилдеров, кричал в 1994 г. на известного фотографа Билла Добинса: "Я не желаю больше видеть фото обнаженных тел в журнале Flex!" Он кричал, что бодибилдинг - спорт, а не нудизм, и обещал "головы поотрывать"... Речь шла о снимках культуристок (Горячие новости 1995: 4).

Но в том же номере журнала, где напечатана статья Танни, помещены и те же снимки полностью обнаженных культуристок и статья Де Ларджа "Мускулы и секс". В ней формулируется прямо противоположное мнение: "Бесспорным символом мужской сексуальности, конечно же, являются мускулы" (Ден Лардж 1995: 32). Свадьба чемпиона мира Боба Пэриса с другим культуристом Родом Джексоном в восьмидесятые годы потрясла сообщество бодибилдеров. А теперь выясняется и гомосексуальное прошлое Шварценеггера. Хотя сам родоначальник бодибилдинга уверяет: "Я всегда бегал только за бабами", его биограф Венди Ли пишет, что в молодости он работал секс-моделью, ложился в кровать с мужчинами и был на содержании у одного лондонского гомосексуала-миллионера.

Мюнхенские культуристы и его близкий друг Георг Бутнер подтверждают это. Больше всего спортсмен любил оральный секс, называя это "полировкой шлема". Известный фотограф-гомосексуал Роберт Мэпплторп, снимавший Шварценеггера полностью обнаженным, заметил: "Ему приятнее, когда им любуются мужчины" (Арнольд 1997).

Есть некая связь между занятиями бодибилдингом и культом мачизма: для обоих характерно стремление к наглядному физическому превосходству. Но есть и различия. В дискуссии о мужском теле Д. Кузьмин спрашивает:

"... как вы думаете, почему пресловутая волосатость напрочь не входит в не менее пресловутый образ качка? Грубо говоря, почему у Сталлоне и Шварценеггера практически нет волос на торсе?

Н. Гребенкин.: Возможно, потому, что они бы смазывали рельеф мышц. Кроме того, ведь бодибилдинг - это штука очень американская по духу: там идеал - "каждый может вырастить себе такое красивое симпатичное тело", ну, а волосы на теле - вещь индивидуальная: если их нет, их не вырастишь. Стало быть, эталонам они не положены.

Е. Городецкий.: Шварценеггер потому не волосат, что он тактильно недоступен.

Д. К.: Ты полагаешь, что волосы на теле воспринимаются скорее тактильно, чем визуально?

Е. Г.: Тоньше: как визуальный знак тактильной доступности. Воспринимаются глазами, но при этом вызывают вибрации в кончиках пальцев".

(Мужское 1997: 101-104)

Вопрос о скульптурности и тактильной недоступности живого эталона красоты и о тактильном элементе в восприятии волосатого тела характеризует не столько бодибилдинг, сколько эротичность или индифферентность его восприятия специфической публикой - возникают ли у них "вибрации в кончиках пальцев".

Чтобы глубже понять сексуальный оттенок занятий культуризмом, я провел интервью с мастером спорта по бодибилдингу С. Ю. Каргапольцевым, которого я знал еще как студента. Небольшого роста он выделялся шириной плеч и могучими мускулами, занимал высокие места на различных чемпионатах. Одновременно он успешно занимался археологией, ездил в экспедиции, защитил диссертацию, сейчас - кандидат наук. По сексуальной ориентации безусловно гетеросексуал. Тем интереснее его наблюдения над собой и товарищами.

"Автор. В том, что ты занялся культуризмом, сыграло ли какую-то роль то, что ты маленького роста, с высоким, как говорится, тонким голосом? Наверное в отрочестве был еще и щуплым? Страдал, вероятно, от недостатка мужественности?

К. Ну не то, чтобы страдал, но, конечно, был этим озабочен. Хотелось обеспечить себе престиж у сверстников.

А. Не подозревали тебя из-за внешнего вида в том, что ты гомик?

К. Мне никогда на это никто не намекал.

А. Но так как в общем это тебя беспокоило, то ты и стал "качаться".

К. Нет, далеко не сразу. В школьном возрасте занялся боксом. Тогда ведь престиж зарабатывался в числе прочего спортом. Это сейчас у подростков, чтобы быть на уровне, надо что? - покуривать травку, слушать рэп, проколоть ухо, а тогда была другая триада: мотоцикл, гитара, спорт. Я освоил все три компонента. Но в спорте какой-то один вид надо было выбрать. Я выбрал бокс и за вузовское время продвинулся, стал кандидатом в мастера. А после университета, когда оказался в армии офицером и услали меня в Печенгу и Мурманск - вы помните, это было в 85-м - 87-м годах (мне тогда, значит, было от 23 до 25 годков), я оказался перед перспективой либо спиться, либо заняться физическими тренировками. Занялся бодибилдингом.

А. Почему же не продолжил бокс?

К. Ну, у бокса есть возрастной барьер, а у бодибилдинга нет. Но дело даже не в этом. Хорошие боксёры - особые люди, они обладают прежде всего сверхрезкостью. Это не каждому дано. Просто силы там мало. Бодибилдинг же поспокойнее. Это, наверное, один из самых философских видов спорта. Или способов самовыражения. Для людей интеллектуального труда это наиболее близко по духу. Во всяком случае для меня. К тому же и брат младший с самого начала занимался бодибилдингом, так что мне это было близко.

А. Какая была у тебя цель в этих тяжелых тренировках, кроме спасения от скуки и пьянства? Стать сильным, здоровым или красивым?

К. Всего, конечно, хочется, но если честно, если вдуматься, посмотреть на самого себя критическим взглядом, то здоровье как цель вряд ли достигается таким путем. Завзятые культуристы скорее уж гробят свое здоровье - перегрузки, разрывы мышц, увлечение гормональными препаратами, например, анаболическими стероидами, саматотропином, инсулином и прочее. Силу можно обрести и в других видах спорта - тяжелая атлетика, пауэрлифтинг, борьба, гребля. Красота? Наверное, хотя не только. Тренирующиеся только для домашнего употребления, из чисто эстетических соображений - это "пляжные мальчики", beach boys. А когда не только совершенствуются пропорции, но и мышечная масса растет, улучшается качество мышц, тогда сам процесс начинает доставлять удовольствие, охватывает азарт. Выходишь на подиум, соревнования, титулы. Это уже спорт. Иногда и деньги.

А. Ну вот ты выходишь на подиум, очевидно, показать свое тело. Что же люди оценивают? Силой ты не меряешься, здоровье с виду не оценить, оцениваются явно внешние параметры - пропорции, разработанность мышц, гармоничность. Словом, красота? А какие тут критерии? Еще ведь и природные данные сказываются - рост, сложение, соответствие какому-то идеалу. Так?

К. Масса времени уходит и на занятия пластикой, на искусство позирования. Мало иметь хорошее тело, нужно еще и суметь показать его выгодно, подчеркнуть достоинства, скрыть

недостатки. Соответственно подобрать антураж - бритье всего тела, натирание маслом, грим, подходящие плавки, музыкальное сопровождение. А красота самого тела - понятие относительное. Кому-то нравится один тип фигуры, кому-то другой. Ну, конечно, никому не нравятся крайности - дистрофия или ожирение.

А. Это не крайности нормального разброса вариантов, это болезненные уклонения. Вот, скажем, хилые мышцы или перекачанная фигура, с горой мышц,- это да, крайности. Мне, кстати, большей частью все ваши чемпионы не нравятся. Из них привлекателен Стив Ривз, который играл Геракла в кино, он изящный, у него нет этой громоздкости, нравится Шварценеггер, но он уже на пределе. На впечатление от обоих влияет, наверное, и красивое лицо с осмысленными глазами.

К. Стив Ривз вообще не обычный культурист с современной точки зрения, хотя красив безусловно. Современный уровень бодибилдинга вырос настолько, что Стив Ривз сегодня, пожалуй, не вошел бы и в тройку на чемпионате России, а тот же Шварценеггер едва ли занял бы и десятое место на конкурсе Мистер Олимпия.

А. А мне продолжают нравится именно Ривз и Шварценеггер. Мои взгляды более традиционные. Я принадлежу к уходящему поколению.

К. Да, стандарты тела с годами меняются. Сейчас в моде огромная "сухая" масса и прежде всего могучие ноги. Мужское тело должно быть, конечно, прежде всего пропорциональным, с крупными, рельефными мышцами. Что касается выдающихся запредельных показателей - это на любителя.

А. Скорее, на профессионала.

К. Я часто слышал от мужчин и женщин, что это неэстетично и даже неприемлемо. Зачастую столь негативная оценка объясняется просто завистью и ревностью, то есть комплексом уязвленного самолюбия. Это касается прежде всего мужчин.

А. Но ведь ты сам говоришь, что и женщины проявляют скептицизм.

К. Да, это так. Я не встречал еще в жизни ни одной женщины, у которой мужские мышечные навороты вызывали бы неподдельный восторг. Скорее наоборот: "Зачем? Это же некрасиво!" Даже сверстницы не обращают на это внимания. Их это не интересует. У меня было немало женщин, они говорили: "Нам на это наплевать". Их больше интересуют деньги, красивое лицо, может, также чисто сексуальные способности, а это не "накачаешь". На всех соревнованиях в зале, зрители, в основном мужская публика. Разве что среди родных и близких выступающего есть женщины, но эти пришли поболеть за своих, и только. Вот и получается, что "качаются" мужики в основном для себя, для своего самоутверждения, самовыражения, что ли, чтобы соответствовать воображаемому идеалу, выделяться из серой массы. Может быть, так было и в древности? На Олимпийских играх в древней Греции женщин поначалу вообще не пускали на стадионы. И соревнующиеся и зрители - все были только мужики.

А. То есть раз они выходят показаться на подиум, значит, не только для себя, но и для других мужчин?

К. Думаю, что искренними поклонниками и знатоками мужской телесной красоты являются именно мужчины. В их среде возник и гимнософизм - античное учение о поклонении красоте тела.

А. Но если "качаются" в основном для себя и для других мужчин, то не заключены ли в этом элементы нарциссизма и гомосексуальности, только без сексуальной нацеленности? Так сказать, не гомосексуальность, а гомоэстетичность что ли...

К. Нарциссизм? Ну, я часто стою в плавках перед зеркалом, проверяю себя...

А. ... любуюсь собой...

К. Любуюсь? Я бы не сказал так. Работа перед зеркалом - неотъемлемая часть тренировки. Взгляд здесь прежде всего критический. Любуются собой дилетанты, хотя не скрою, приятно, когда выходишь на пиковую форму, это впечатляет... Но уж во всяком случае не нарциссизм. Я много часов провел перед зеркалом, но никогда меня не возбуждала собственная нагота, не возбуждала сексуально - какой же это нарциссизм! Это эгоизм или эгоцентризм, который в умеренной форме присущ любому нормальному человеку.

Л. А я и говорю: нарциссизм без сексуальности. Может быть, только элементы нарциссизма. Это не просто эгоизм или эгоцентризм, те ведь не предполагают самолюбования, любования своей телесной красотой. А каким бы критическим ни был твой подход, отмечая впечатляющую, как ты говоришь, форму, ну конечно, смотришься в зеркало с некоторым любованием. Тебе приятно. От этого не уйти и стесняться этого нечего. А как насчет гомосексуальности или, лучше сказать, гомоэстетичности?

К. Гомики мне что-то среди культуристов не попадались, хотя есть, наверное, тот же Боб Пэрис. Но в моей среде не встречал. Может, их тут мало или я их не умею распознавать. Все любуются отлично разработанным мужским телом, поклоняются образцовым телам, но признаков эротического возбуждения - никогда. И в душевой ни у кого не замечал эрекции. Там бы гомик с ума сошел. Это же всё равно как нормальному мужику среди голых баб тренироваться. Шутки, конечно, бывают этого плана, но так, беззлобные. Никаких приставаний.

А. Я бы даже сказал, что культуристы в каком-то отношении антиподы гомосексуалов. Вероятно, и в отношении сексуальности. Вот взгляни на эти две стопки - культуристских журналов и гомоэротических журналов. Многое схоже - глянцевые цветные фото, красивые парни, на гомоэротических, может, не столь накачанные, но тоже не без этого. А вот что в них разного, даже если отвлечься от способа изображения, взять только сами тела - это их гениталии. На гомоэротических фото, даже если парни в плавках, видно, что у них весьма крупные члены. Отбирали, конечно. А теперь взгляни на культуристов. Эти огромные мужики просто поражают своими микроскопическими размерами гениталий. Меньше, чем у греческих статуй. Ну тоже как специально отобраны. Такой контраст: гора мышц и такая малюсенькая игрушка. У всех до единого!

К. Ну уж до единого... Хотя согласен, гипертрофированный пенис у чемпиона большая редкость, как впрочем и вообще. В порнозвезды отбирают, видимо, исключительно по этому критерию. Сравнивать впрямую здесь было бы некорректно...

А. Возможно. Но только ли отбор виноват? То ли тут какой-то общий закон обратной зависимости - вот Гэри Гриффин (1995: 18) тоже пишет о "знаменитой аксиоме": "чем больше мускулы, тем меньше естество". То ли в самом деле сам собой получается отбор, селекция: там, в гомоэротике, отбирают по сексуальным признакам, и тут выходит как бы отбор: в культуристы идут как раз те, у кого слабы внешние признаки сексуальности (хотя на деле размер члена вовсе не говорит о степени сексуальности, но это беспокоит парней и они ищут возможности компенсировать это). То ли тренировки и анаболики приводят к некой атрофии гениталий. То ли просто культуристов обычно снимают в моменты сильных физических напряжений, когда гениталии ужимаются. Но факт налицо.

К. Обидный. Если факт. Возможно, просто у культуристов гениталии остаются нормального размера, но рядом с раздавшимися мускулами выглядят мизерными...

А. Ну, стесняться этого тоже нечего. У древних греков, родоначальников атлетики, все атлеты, свободные эллины, как ты должен знать, изображались всегда обнаженными и с крошечными, поистине детскими членами - такими заостренными, поскольку закрыты крайней плотью. И это не какая-то древняя цензура нравов - чтобы, мол, не бросались в глаза. Это древний идеал! Аристотель писал, что маленькие члены плодороднее, чем большие, так как сперма проходит по нему меньшее расстояние и не успевает остыть. Чепуха, конечно, но показательно. По Аристофану, у развратного юноши член большой, но мягкий, а у настоящего мужчины - маленький, но твердый.

Большие стоящие члены изображались только, так сказать, по профессиональной необходимости - у особых богов и сверхъестественных существ, связанных с культами плодородия: Приапа, Гермеса, сатиров. Из людей с огромными вяло висящими членами изображались только рабы. Помнишь картинку "раб в шахте"? В школьных учебниках истории у раба обычно отрезан большущий член. Но ты, конечно, видел и научные публикации. У древних индоариев та же картина. В "Камасутре" перечисляются четыре типа мужчин по размеру их стоячего члена, взгляни-ка в эту книгу - шуша ("заяц", 5-7,5 см), мрига ("самец-лань", 10-15 см), врисхубна ("вол", 18-20 см) и ушва ("жеребец", больше 29 см). Так вот идеалом считаются заяц и лань!

К. До 15 см!

А. Да. А так как греки и арии лучше других сохранили древнюю индоевропейскую мифологию и систему ценностей, то появляется подозрение, что у индоевропейцев вообще исконным идеалом (так сказать, идеологической ценностью) был маленький член.

К. Ха-ха, это интересно. Но ведь размером члена не определяется сексуальность.

А. Разумеется. А всё-таки как бы ты определил интенсивность сексуальных запросов культуристов? Степень сексуальности, что ли...

К. Вообще-то, культуристы - народ серьезный, откровенных эротоманов я как-то не встречал, других забот хватает. Степень сексуальности? Определять общую сексуальность, по-моему, то же самое, что мерить среднюю температуру по больничной палате. Дело это сугубо индивидуальное, хотя согласен, женатых среди культуристов небольшой процент. Не всякая женщина может ужиться с культуристом. В основном это холостяцкая среда. Женский же культуризм есть, конечно, но он в целом не идет ни в какое сравнение с мужским и вообще как-то не удался...

А. Может быть, парни идут в тренировочные залы, чтобы найти какую-то замену сексуальности?

К. Что-то в этом есть. Хорошо тому, кто нашел реализацию в сексе. А кто нет? Это очень хорошая разрядка для организма, если нет женщины. Характерно, что бабники в тренировочные залы не идут. На Западе в тюрьмах очень распространен бодибилдинг - нет женщин, бодибилдинг спасает. Шварценеггер как-то сказал, что хорошая тренировка подобна оргазму: всё тело вибрирует, мышцы наливаются кровью, горячая пульсация проходит по нервам. Пожалуй, этого не заменит даже женщина.

А. Но если это в самом деле какая-то замена сексуальности, то гомоэстетический характер культуризма, весь этот эстетический культ мужского тела, осуществляемый мужчинами и для мужчин, позволяет, вероятно, говорить о культуризме как замене именно гомосексуальности. Как о каком-то эквиваленте. О сублимации гомосексуальности, что ли... Но и о приближении к ней.

К. Это интересный и неожиданный для меня ракурс. Я не знаю, кем бы я был, если бы не бодибилдинг. Во всяком случае я не жалею, что отдал ему столько времени и сил. По крайней мере, это избавило меня от всяких комплексов и многих проблем".

На этом интервью окончилось. Каргапольцев принадлежал к элите петербургского бодибилдинга (сейчас он не выступает). Элита этого спорта, видимо, действительно в большой мере асексуальна, и воинственные призывы ее вождей отражают эту асексуальность. Но вокруг элиты существует огромная масса рядовых "качков". Те ведь тоже идут в тренировочные залы, чтобы компенсировать предполагаемый внешний недостаток мужества, обзавестись прекрасным телом, которым будут любоваться другие мужчины, и чтобы заместить тренингом неясные гомоэротические переживания, которые их подсознательно тревожат. Не все войдут в асексуальную элиту. Но даже в ней появляются Боб Пэрис и тот же Шварценеггер. А среди тех, кто не войдет, замена, вероятно, далеко не всем удастся. Гомоэстетическая почва, конечно, удобна для гомоэротических всходов.