Когда мне предложили написать послесловие к книге «Муки науки» я с радостью согласился. Я знаком с автором этой книги более 40 лет, читал многие его книги и публицистические статьи и всегда находил в них много интересного.

При чтении статей Льва Клейна поражает, с одной стороны, свобода мысли, оригинальность его идей, а с другой стороны тщательность, с которой он разрабатывает и обосновывает свои идеи. А при непосредственном общении с ним поражает быстрота его мышления. Один из солидных историков отметил следующее свойство лекций Льва Клейна: «Они учили думать».

«И, и», а не «или, или»?

То, что исследовательский подход Клейна в большей степени свойственен естественнонаучным, чем гуманитарным дисциплинам, проявляется и в широком применении им математических, – в первую очередь, статистических методов. Но самая главная его особенность состоит в опоре на факты. У меня создается впечатление, что во многих работах гуманитариев во главу угла ставится концепция, а затем ищутся факты, подтверждающие эту концепцию. Факты же, противоречащие принятой концепции, часто бессознательно игнорируются. В естественных науках, прежде всего, обращают внимание на факты, не укладывающиеся в уже известные представления. Именно открытие таких фактов двигает науку вперед. Известен принцип фальсифицируемости (принципиальной опровержимости) Карла Поппера, заключающийся в том, что научной может быть признана только гипотеза, для которой можно придумать эксперимент, при определенном его результате приводящий к ее опровержению. Для Клейна характерен именно такой подход. Он особенно тщательно анализирует факты, противоречащие проверяемой гипотезе. Если же говорить о теории, то в естественных науках гипотеза имеет право на существование, если она не только объясняет известные факты, но и предсказывает еще не установленные. Именно такой подход определил успех исследования Клейном текста Илиады.

Однако подход Клейна учитывает и особенности гуманитарных наук. Ньютон когда-то сказал: «Я видел дальше других только потому, что стоял на плечах гигантов». Но если в естественных дисциплинах главное значение имеют основные законы, открывать которые под силу только гигантам, то в гуманитарных дисциплинах важно учесть множество фактов, в собирании которых участвуют не только, а, может быть, не столько гиганты, сколько обычные исследователи. Не менее важно – рассмотреть множество возможных интерпретаций, выдвинутых различными учеными, также не обязательно гигантами. И Клейн всегда старался не упустить ничего из созданного своими предшественниками и создаваемого современниками, выискивая и находя интересные мысли даже в трудах своих непримиримых оппонентов.

Трудно быть Клейном

В качестве заголовка раздела, посвященного рассказу о жизненном и творческом пути Клейна, я выбрал название его собственной книги, снабженное подзаголовком «автобиография в монологах и диалогах». Издатель этой книги С.Э. Эрлих в течение десяти лет безуспешно уговаривал Клейна написать мемуары, приводя серьезный аргумент: «Мы хорошо издадим Вашу книгу мемуаров, а в спросе сомневаться не приходится. Ваша жизнь полна драматизма – как хороший роман, даже детектив».

Свои регулярные отказы Клейн мотивировал тем, что для работы над мемуарами нужно свободное время и обстановка спокойного раздумья.

Наконец, был найден компромисс – книга будет включать различные опубликованные и еще неопубликованные материалы, к которым Клейн напишет необходимые комментарии. Через пять лет книга вышла в свет.

В жизни человека существенное значение имеет то, в какой стране и в какой исторический период ему приходилось жить. Жизнь Клейна протекала в период, когда в Советском Союзе, пожалуй, чаще, чем в любой другой стране, происходили события, резко менявшие условия жизни ее граждан.

Родился Лев Клейн в 1927 году, и до начала Великой Отечественной войны главную роль в его жизни, как и у большинства детей, играла семья. Свое детство он характеризует как трудовое и очень благополучное. И тем не менее атмосфера сталинских репрессий не могла обойти стороной и его семью. «Неприятно поражала запуганность взрослых. Когда я заводил с кем-нибудь речь о политике, мой осанистый отец косился на стены и немедленно начинал петь что-нибудь бравурное, чтобы заглушить мой голос. Мама иронически комментировала: “Он уже поет”. Иногда он нервно пел и без всякого повода: видать, его пугали собственные мысли. Я ловил себя на том, что и сам приучаюсь напевать, когда мысли уходят в опасную сторону, и сердито обрывал мелодию: уж мыслить-то я хотел без ограничения».

Интерес к политике, возникший у Льва Клейна еще в детстве, сохранился у него на всю жизнь. Настоятельная потребность мыслить без ограничения – одна из самых важных и неотъемлемых черт его личности, дающая ключ к пониманию как его поступков, так и особенностей стиля и метода его научной работы. Еще до войны у него появился и интерес к истории, благодаря которому он решительно воспротивился попыткам сделать из него музыкального вундеркинда.

Следующий период в жизни Льва Клейна наступил в эвакуации. Его интерес к истории не угас, и проявилась его главная черта как ученого – стремление открыть новое. «Сохранилось мое сочинение того времени… по русской литературе – “Игорь и Святослав”. Это образы из “Слова о полку Игореве”. Моим побуждением было открыть, кто является автором этого произведения. Вообще работа построена на сравнении образов “Слова” с образами тех же героев в Ипатьевской летописи. Сопоставляя “Слово” с летописью, я пришел к предположению, что автором мог быть Беловолод Просович, от которого Святослав Киевский, по Ипатьевской летописи, узнал о поражении Игоря. Имя у этого монаха или дипломата – западнорусского звучания, и это согласуется с заметным галицко-волынским вкладом в “Слово”».

Любопытно, что это исследование восьмиклассник предпринял еще до работ академика Б.А. Рыбакова на ту же тему и пришел к другим выводам. Детальное сопоставление различных источников осталось одним из основных методологических приемов Клейна, позволивших ему сделать открытия в различных областях науки.

Атмосфера подъема патриотизма, характерная для военного времени, не могла не сказаться на подростке, и в шестнадцать лет он ушел на фронт.

Учеба Клейна сначала в Рославльском вагоностроительном техникуме, затем на филологическом факультете Гродненского педагогического института и, наконец, на историческом и филологическом факультетах Ленинградского государственного университета (ЛГУ) пришлась на послевоенный «сталинский» период. Протекала она весьма успешно. Еще учась в Гродно, Клейн поступил на заочное отделение ЛГУ. Руководителем его стал знаменитый, но опальный профессор Владимир Яковлевич Пропп, основатель структурного изучения русской сказки и замечательный фольклорист, которого Клейн, говоря о своих учителях, всегда называет первым. Клейн написал курсовую работу объемом в 5 печатных листов «Медведь в народной сказке, языке и обряде сравнительно с материалами археологии». Пропп поставил этой работе оценку «отлично, с характеристикой работы как выдающейся» и рекомендовал ее к печати. Одновременно в сопроводительном письме к отзыву Пропп подробно разобрал недостатки работы и сделал ряд замечаний. Когда читаешь это письмо, трудно поверить, что в нем обсуждается не кандидатская диссертация, а курсовая работа первокурсника. Сам студент отнесся к своей работе еще суровее и не решился отдать ее в печать. А кандидатскую диссертацию он защитил только через 20 лет.

Учась на 4-м курсе, Клейн написал критическую работу о Марре и отдал ее на просмотр своему научному руководителю М.И. Артамонову, который нашел выводы студента настолько интересными, что предложил обсудить его работу на специальном заседании Ученого совета в Институте истории материальной культуры Академии наук СССР. Такое беспрецедентное обсуждение и состоялось 3 марта 1950 года, причем оппонентами студента выступили такие светила археологии как Б.Б. Пиотровский, А.П. Окладников, А.Н. Бернштам и декан исторического факультета ЛГУ В.В. Мавродин,

Но несмотря на блестящую учебу, красный диплом, высокую оценку его научных достижений М.И. Артамоновым, путь в аспирантуру в обстановке начавшегося в 1951 году разгула антисемитизма Клейну был закрыт. Надо заметить, что выдающиеся способности Клейна были признаны самыми пристрастными судьями – сокурсниками, которые дали ему прозвище «великий». И конечно дело было не только в игре слов (klein по-немецки значит маленький, и Клейн высоким ростом действительно похвастаться не мог), а в том, что он вел себя не как робкий студент, а как имеющий свою независимую точку зрения состоявшийся ученый, умеющий убедительно ее отстаивать.

Почти шесть лет Клейн посвятил работе школьным учителем, сначала в Ленинграде, а затем в Гродно. Однако годы преподавания в школе не были вычеркнутыми из его жизни. Клейн, верный своему принципу (и завидному умению) даже жизненные поражения обращать себе на пользу, совершенствовал свое педагогическое и преподавательское мастерство – серьезно изучал методику преподавания, проверял ее на практике, тренировался в том, чтобы говорить о сложных вещах просто, доходчиво, занимательно, живо, афористично, владеть аудиторией. Уж если кто с детьми и трудными подростками сладил, то студенческую аудиторию «держать» сможет наверняка. Впоследствии это весьма пригодилось. Многие доктора наук ныне признают, что некоторые лекции Клейна помнят до сих пор и могут повторить их слово в слово.

После доклада Хрущева на XX съезде КПСС начался новый период в жизни страны. Клейн почувствовал оттепель с некоторым запозданием. Весной 1957 года в Гродно пришло письмо, в котором сообщалось, что М.И. Артамонов предлагает ему поступать в аспирантуру при кафедре археологии. Начался период активной научной и преподавательской деятельности Клейна на кафедре археологии ЛГУ, сначала в качестве аспиранта, затем после полутора лет пребывания в статусе безработного, в качестве ассистента, а после защиты кандидатской диссертации – доцента.

Казалось бы, при выдающемся таланте и высокой работоспособности написать и защитить кандидатскую диссертацию для Клейна не составит труда и займет, всего несколько лет. Однако между моментом поступления в аспирантуру и защитой прошло 11 лет. Причина состоит в том, что Клейну было неинтересно пойти по пути развития своего диплома в кандидатскую диссертацию, как это делает большинство аспирантов. Поэтому он взялся за разработку темы, которая больше подошла бы для докторской диссертации, – «Происхождение скифов-царских», а потом сменил ее на новую тему – «Происхождение Донецкой катакомбной культуры». Одновременно он писал книгу «Спор о варягах». В срок диссертация не была защищена: и не столько потому что, по признанию Клейна, «проблема оказалась достаточно трудоемкой (я взял на себя слишком много)», а потому, что по своему характеру он не мог ограничиться разработкой одной идеи. Ему были свойственны, по его собственному выражению, метания – в результате возникали новые оригинальные идеи, требовавшие немедленной разработки.

С 1962 года начинается двадцатилетнее преподавание Клейна на кафедре археологии Ленинградского университета. Он вел там разные курсы – как обязательные: основы археологии (введение в археологию), методика полевых исследований, методика кабинетных (историко-археологических) исследований, методика камеральной обработки, археология бронзового века, история археологических знаний, так и факультативные: археологическая разработка норманнского вопроса, археология катакомбной культуры, археология культур боевого топора и шнуровой керамики, археологическая типология, теоретическая археология и другие.

В 1980 году после ввода советских войск в Афганистан и срыва политики разрядки напряженности начался самый трудный и драматический период в жизни Клейна – он был арестован. Тогда официально считалось, что в Советском Союзе нет политических заключенных. Поэтому всем арестованным по политическим мотивам предъявлялись чисто уголовные обвинения. Клейн был обвинен в гомосексуальных связях.

Что может быть страшнее для 54-летнего ученого, чем попасть в советскую тюрьму, в общество уголовников с обвинением в гомосексуализме? Это испытание Клейн воспринял как вызов, проявил необычайное мужество и вышел из этого испытания с честью. Своей вины он не признал. После двух недель жесткого обсуждения в тюремной камере его «оправдал» импровизированный суд опытных уголовников, вынесший вердикт: «Дело шьют». А обвинительный приговор районного суда, вынесенный при явном участии в деле КГБ, оказался настолько несостоятельным, что был отменен городским судом. Новый приговор был значительно мягче, так что отсидеть Клейну оставалось всего пять месяцев. Подсудимому даже обещали, что если он подпишет признание, то его отпустят из зала суда. Но он предпочел быть отправленным в лагерь. Когда Клейн вышел на свободу, его лишили ученой степени и звания, а по приговору он еще и не имел права преподавать. Его вообще никуда не брали на работу, но зато принесли домой и вручили под расписку вызов в Израиль, которого он не заказывал и который не могли получить тогда многие жаждущие покинуть Советский союз. Клейн уезжать отказался.

Как парадоксально это ни звучит, как ученый Клейн в результате произошедшего, по его собственному признанию, возможно, больше приобрел, чем потерял. Приведу его высказывание: «…Я действительно благодарен не только партии и правительству, но и их главной опоре – КГБ, потому что они ставили мне такие препятствия, которые сформировали меня как личность и преодоление которых дало мне возможность проверить себя и поверить в себя. Прибавило уверенности в своих силах».

Не имея места работы и зарабатывая на жизнь переводами, которые при его умении необычайно быстро работать, не отнимали много времени, он смог практически полностью отдаться научным исследованиям и литературному творчеству, причем область исследований он мог выбирать теперь абсолютно независимо, так что ему открылись новые сферы исследовательской деятельности. То, что долгое время ему приходилось писать «в стол», не сказывалось на интенсивности его работы.

Именно в эти годы он освоил новую для себя специальность – гомероведение. Проведенный им комбинаторный и статистический анализ текста «Илиады» позволил установить, что это произведение составлено из пяти разных песен, различающихся своими героями и языком. Клейн доказал, что Троянской войны со взятием Трои ахейцами не было, а Илион и Троя – разные города, причем Троя все еще не найдена. Такой строгий и авторитетный историк древнего мира как И.М. Дьяконов, считал, что с исследований Клейна должна начаться новая эпоха в гомероведении.

Свое пребывание в тюрьме и лагере Клейн воспринял как научную экспедицию в неизведанный мир, и, вернувшись, написал ряд очерков, в которых выявил 14 признаков сходства криминальной среды с первобытным обществом. За один из очерков Клейн получил от журнала «Нева» медаль «Публикация года», очерки его выходили полумиллионными тиражами, а книга «Перевернутый мир» выдержала несколько изданий и переведена на иностранные языки.

Новый период в жизни страны наступил с приходом к власти М. Горбачева и началом перестройки. Перед Клейном открылись совершенно новые возможности, которыми он сумел блестяще воспользоваться.

Его начали печатать – сначала под псевдонимом в популярных и публицистических, а затем под своим именем и в научных журналах. Открылись государственные границы. Клейна и раньше приглашали зарубежные университеты, но он был «невыездным». Начались поездки Клейна по иностранным университетам, где он выступал с лекционными курсами и докладами. Первым был Западный Берлин, потом последовали Копенгаген, Вена, Стокгольм, Осло, Париж, Мадрид. Полгода он преподавал в 11 университетах Англии, в основном в Даремском, читал лекции и доклады в Лондоне, Оксфорде и Кембридже. Год читал лекционные курсы в университете Вашингтона (Сиэтл, США). Были еще Любляна (где его основные книги перевели на словенский), Турку, Тромсё.

Изменилось отношение к Клейну и в его родной стране. Ему предложили защитить по одной из его книг («Археологическая типология») докторскую диссертацию – сразу, без защиты кандидатской. Защитил ее он в Институте истории материальной культуры Академии наук в 1994 году. Голосование было единогласным, и Высшая аттестационная комиссия (та самая, которая лишала его кандидатской степени) моментально утвердила защиту. Санкт-Петербургский университет, не вспоминая о том, что десяток лет тому назад лишил его степени кандидата и звания доцента, быстро вручил ему звание профессора, и ВАК тотчас это утвердила. Когда меняется время, меняется и поведение людей.

Клейна пригласили преподавать на философском факультете ЛГУ культурную антропологию. В начале 1990-х годов он принял активное участие в создании Европейского Университета и после его открытия в 1994 году преподавал там на этнологическом факультете.

В 1998-м в возрасте 70 лет Клейн ушел на пенсию из обоих университетов, занялся написанием книг и новыми поездками за рубеж с курсами лекций. Что привело не к снижению, а, пожалуй, даже к усилению его научной, а в последние годы и публицистической активности.

Победа над временем

Я считаю, что Клейна можно с полным правом назвать человеком, сумевшим победить время. Попытаемся понять, как ему удалось этого достичь и в чем таится секрет его высокой научной производительности и творческого долголетия

Вот как Клейн объяснил издателю свой отказ от написания мемуаров: «Для работы над мемуарами нужно свободное время и обстановка спокойного раздумья. Обычно пишут мемуары те, кто вышел из активной научной деятельности. А я не вышел. У меня именно сейчас – самый творческий период. По одной-две монографии выходит у меня в год. Это не считая довольно больших статей – по полдюжины-дюжине в год. Так получилось, что в советское время издавать книги мне было почти невозможно, и я писал “в стол”. Кроме того, многое я рассеивал по небольшим статьям – теперь это надо собрать в книги, потому что к ним совсем другое отношение. А многие идеи просто не ложились на бумагу, но в голове роились, и материал по ним накапливался. Вот теперь и старые рукописи нужно издавать, но при этом, конечно, перерабатывать, осовременивать, и новые книги создавать – разрабатывать созревшие идеи. Жизнь, к сожалению, подходит к концу, а так много еще остается невыполненных задумок! Так много заготовок! Мою биографию напишут и без меня, возможно, даже более объективно, а вот из моих исследовательских планов есть немало таких, которые, я это понимаю, не сможет сделать никто, кроме меня – по крайней мере, в обозримом будущем».

Клейн всегда стремился с максимальной пользой использовать отпущенное время. Обращенное к сыну стихотворение Редьярда Киплинга заканчивается следующими словами:

Клейну удавалось и продолжает удаваться наполнять смыслом каждое мгновенье, в какие бы жизненные ситуации он ни попадал, каким бы испытаниям ни подвергался. Ему приходилось много времени тратить на занятия, которые не требовали его квалификации, но то время, которым он мог распоряжаться сам, он использовал с поразительной эффективностью. Работая в ЛГУ, он остро нуждался в помощи секретаря, который взял бы на себя часть рутинной работы. Но этого не могли себе позволить даже профессора. Поэтому Клейн приглашал жить в своей квартире студентов, нуждающихся в жилье. По крайней мере, они становились помощниками по дому, одновременно проходя великолепную школу научной работы. Именно это обстоятельство, по-видимому, навело кагэбэшников на мысль обвинить Клейн в гомосексуализме. Других оснований у них не было. Впоследствии все эти молодые люди благополучно женились и имели детей. Когда появились персональные компьютеры, Клейн сразу понял, как они могут помочь экономить время. Уже в 1990 году одним из первых среди ученых Петербурга он обзавелся персональным компьютером (привез его из Германии). Результат не заставил себя ждать.

Одним из секретов творческого долголетия Клейн является то, что он сохраняет поистине юношеское отношение к жизни. Вот что он написал о себе в 2010 году. «Знаете, есть молодящиеся старики, есть моложавые старцы, ну а я, наверное, молодой старикан. Молодость иногда сохраняется и после 30. Но у одних как болезнь, у других – как характер, у третьих – как профессия. Для меня молодость – это моя природа. Я с грустью наблюдаю, как мимо меня проходят и стареют поколение за поколением. Вот остепенились и отяжелели мои сверстники и однокашники. Вот мои первые ученики поседели и обзавелись собственными учениками. Вот уже и их ученики приходят ко мне со своими диссертациями и проблемами, а потом и они становятся солидными, сосредоточиваются на чем-то одном – и скучнеют. А я жду следующего поколения, достаточно молодого и открытого, чтобы зажигаться вместе со мной».

Но годы конечно сказываются, и Клейн добавляет: «Разумеется, силы уже все-таки не те. Раньше я не уставал и мог работать сутки напролет. Более того, я делал себе собственные сутки, в которых было 36 часов – 24 на работу, 10 на сон, 2 на все остальное».

А за 30 лет до этого еще не достигший своего сорокалетия Лев Клейн написал стихотворение, посвященное уходу на пенсию директора Библиотеки ИИМК Нины Анатольевны Винберг. В нем есть такие строки:

Китайская пословица гласит: «Надо умереть молодым, но постараться сделать это как можно позже». Лев Самуилович Клейн неуклонно следует этому совету. И он имеет полное право сказать: «Когда бы я ни умер, я умру преждевременно».

Но не только время, данное человеку, оказывает воздействие на него, но и человек, правда далеко не каждый, старается оказать влияние на время, пытается изменить его. Льву Клейну это стремление было присуще с юных лет. В школе он организовал политическую организацию, членам которой только чудом удалось избежать сурового наказания. Уход на фронт был продиктован стремлением внести свой вклад в борьбу с врагом, приблизить час победы. Учась в Гродно и будучи комсомольским активистом, Клейн выступил с критикой начальства, и только отъезд в Ленинград помог ему избежать наказания. Первая газетная публикация Клейна, появившаяся в 1956 году в газете «Ленинградский университет» называлась «Нужна коренная перестройка». С 2008 года публицистическая активность Льва Клейна связана с газетой «Троицкий вариант», в которой увидели свет более 100 коротких заметок и статей, посвященных не только науке, но и политике. Более 40 000 человек познакомились с его статьей «Приглашение к застою», посвященной верноподданническому манифесту Никиты Михалкова и размещенной на сайте Grani.ru.

Мемуарная часть книги «Трудно быть Клейном» завершается своеобразной исповедью автора: «Трудно ли мне было жить? И да, и нет. С одной стороны, мне было легко и радостно жить – прежде всего потому, что природа одарила меня не только некоторым умом и талантами, но и оптимистическим характером. Затем, существенно, что я родился не уродом и долго обладал хорошим здоровьем. Я получил не только замечательные гены, но и неплохое воспитание и образование, главное – приучен трудиться. Я вырос в атмосфере, пропитанной интеллигентскими традициями (русской и европейской), любовью к учебе и литературе, русской и иностранной. Вообще, в атмосфере терпимости и взаимоуважения. Наконец, мне просто везло в жизни. Везло на интересных людей, на талантливых учеников, на ситуации, в которых можно было проявить себя.

С другой стороны, в бытовом отношении жизнь мою легкой не назовешь. Да и не только в бытовом. Жизнь все время требовала от меня огромных усилий, упорного труда, порою смелости и всегда мужества. Препятствия возникали на каждом шагу, часто непреодолимые. Их приходилось пробивать или обходить. Я, как кошка, падал всегда на четыре лапки. Умел обращать бедствие в добро, извлекать уроки и выгоду из поражений.

Почему было так трудно, труднее, чем многим другим? Потому, что я еврей? Евреев много вокруг, и есть весьма успешные, несмотря на препоны. Потому ли, что интеллигент и стремился им оставаться? Интеллигентов еще больше, а время, когда это слово было у нас ругательством, прошло. Потому ли, что меня воспринимали гомосексуалом? Таких миллионы, и многие – в верхах общества. Потому ли, что обладал талантами и стремился их реализовать? Говорил же Пушкин: “…черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом”. Кондаков в старости говорил, что хотел был прожить еще одну жизнь и готов был бы родиться вторично, однако прибавлял: “Но с одним условием: не в России”. Так может быть, все потому, что я родился в России? Но я вряд ли мог бы реализовать свои способности в другом месте так, как я это сделал в России. Вероятно, все это сказывалось понемножку, в сочетании, и превращало мою жизнь в бег с препятствиями. Но главное – это то, что я все время стремился их преодолевать. Препятствия того или иного рода есть везде и у всех, они громоздятся со всех сторон, но далеко не каждый стремится их преодолеть, даже если имеет силы для этого. Нужен еще и вкус к преодолению. Так что трудно было главным образом потому, что я – это я, это Клейн. Трудно быть Клейном».

На этом можно было бы поставить точку. Но в Приложении к книге «Трудно быть Клейном» приведен очерк Клейна «Диагноз». В этом очерке Клейн дает глубокий и в значительной мере пророческий анализ положения, в котором находится современная Россия. Он хотел бы думать, что страна находится на подъеме, но понимает, что Россия глубоко больна и не понимает всей глубины своей болезни, не принимает никаких мер, и поэтому болезнь стала смертельно опасной. Заканчиваются же этот очерк и вся книга словами, которые никого не могут оставить равнодушным: «Мне предстоит умереть. Но я хотел бы умереть в сознании, что страна будет жить счастливо и достойно».