1. Поп-наука

Недавно я выступал с серией докладов о происхождении индоевропейцев на заседаниях Института лингвистических исследований РАН. В последнем из этих докладов я подробно критиковал бездоказательную концепцию украинского археолога Ю.А. Шилова, утверждающую точное соответствие украинского бронзового века мифам Ригведы. Приводил в пример и другие подобные теории. В ходе обсуждения многие мои коллеги высказали мнение, что не стоило их критиковать столь подробно, поскольку это понижает уровень дискуссии. Мне же кажется, что занимать отстраненную позицию в этом случае нельзя. Это очень серьезно.

Для начала несколько констатаций. Наука и обучение – однокорневые слова. Обучение придает науке существование во времени. Обучение организованное и целенаправленное – это школа. Но школа ограничена программой и сроками. Дополняющее ее и совершенно необходимое распространение научных знаний внешкольными средствами – это популяризация науки. Для публики популяризация науки – это возможность обновить и пополнить свои школьные знания. Для ученых популяризация их отрасли – снискание общественного одобрения, внимания и поддержки. Этот круговорот добываемых знаний образует цикл полезного обмена информацией. Вокруг всякого полезного круговорота возникает много шумов. Вот о них и речь.

В советское время смелым идеям было трудно пробиться сквозь рогатки цензуры. Но при этом существовал контроль не только над политически опасными идеями, но и над профессиональным уровнем научной и научно-популярной продукции. Была некая планка, ниже которой книги и статьи не проходили в печать. Отмена цензуры, благотворная для науки и искусства, повлекла за собой появление на книжных прилавках массы ярко раскрашенных подделок под науку и литературу. В науке с этим справиться нетрудно: ученые в своей среде быстро разберутся – макулатура здесь не имеет шансов на успех. А вот в научно-популярной литературе ситуация иная. Массовый читатель не имеет противоядия в виде системы научных критериев. Он безоружен перед этой мутной волной. Псевдонаука засоряет массовое сознание псевдонаучными измышлениями, дикими суевериями, низкопробными идеями о расовой и национальной исключительности, злостными историческими мифами. Она, как правило, не рассеивает массовые заблуждения, а потакает наиболее низким чувствам и в этом весьма реалистично видит почву для успеха.

Надо признать, такие подделки под качественную литературу изредка появлялись и раньше, вспомним, например, книгу фон Деникена «Колесницы богов» (по ней снят фильм «Воспоминания о будущем»), но ныне книги фон Деникена хлынули потоком: «Золото богов: инопланетяне среди нас», «По следам всемогущих» и многие другие. Это еще не худшие подделки: они находятся на грани научной фантастики. Много хуже бесчисленные тома, энциклопедии и справочники по славянской языческой религии, в которых она сконструирована из обрывков индийских вед, германских мифов и горячечных видений новоявленных пророков («Века Трояновы» В.И. Щербакова, вышедшие сначала в сборнике «Молодой гвардии», а потом отдельной книгой в издательстве «Просвещение»!). Анекдотический вымысел представляют собой дикие бредни ура-патриотических «историков», в которых русский народ оказывается древнее всех других народов, а русская история простирается на двенадцать тысяч лет (стало быть, на одиннадцать тысяч лет вглубь от Киевской Руси) – такова, скажем, книга «Дорогами богов» Юрия Петухова (издательство «Мысль»). Не удивительно, что эта лестная картина находит своих поклонников. Других привлекают книги об «арийской Руси» («Удар русских богов» В.А. Истархова, «Арийская империя» В.В. Данилова и другие). Книг о «семитской Руси», кажется, нет, хотя правдоподобность у этих идей равная.

Истархов уверяет своего читателя, что древняя столица еврейского (он имеет в виду хазарского) каганата Итиль находилась на месте Сталинграда, а «Гитлер поставил себе задачу повторить подвиг Святослава и раздавить старинное жидовское гнездо Итиль – Сталинград». Он же пишет: «Русские православные купола – это архитектурная форма выражения мужского фаллоса». Как будто есть женский фаллос. Таков уровень этой литературы. В двухтомнике В.В. Данилова, объявляющего евреями всех лидеров современного мира – от Гитлера и Геринга до Лужкова и Путина, – «восстанавливается» ведическая Русь с ее особой религией. «Твоя любимая, – пишет Данилов, «возрождая» русскую Камасутру, – несколько раз с восторгом произносит три первые буквы этого древнерусского прозвища Всевышнего Ху-й, Ху-й, Ху-й» (с. 160). Это, как говорится, на полном серьезе!

В своей книге сей автор аттестован как заведующий кафедрой духовного естествознания Отдела теоретических исследований Российской академии наук академик В.В. Данилов, а предисловие к ней написал директор государственного учреждения «Отдел теоретических исследований РАН» (есть такой?) академик доктор физико-математических наук Э.И. Андрианкин.

Все это поп-наука, с позволения сказать. Она имеет нечто общее с другими разновидностями поп-культуры, но, пожалуй, гораздо больше заслуживает критики и противодействия. Точнее, разоблачения. Поп-культура – это массовая культура потребительского общества. Поп-музыка – это ее разновидность, легкая ритмичная музыка, удовлетворяющая вкусам масс. Поп-арт – это изобразительное искусство, тема и материал которого – предметы массового производства и потребления. Все они эксплуатируют потребность в развлечении и находят наибольшее воплощение в шоу-бизнесе, где есть место своеобразной эстетике. Поп-наука – это подделка под научную литературу, создаваемая в угоду низшим вкусам, на потребу политическим и финансовым махинаторам, с большим привкусом мошенничества.

Запретить ее невозможно, да это было бы и контрпродуктивно. За исключением прямых фальсификаций и разжигания расовой и национальной ненависти, конечно. Но в остальном – как с ней справиться? Очевидно, только двумя путями: 1) выдвижением мощной литературы по тем же проблемам, литературы, создающей реальную картину с убедительными для всех доказательствами, и 2) публикацией в популярных журналах авторитетных рецензий на наиболее популярные произведения поп-науки. Причем эти книги и рецензии должны быть ярче, доходчивее и убедительнее поп-науки. Возможно, в массовых изданиях стоило бы создать раздел: «Наука против поп-науки».

Особое внимание нужно обратить на часто встречающийся в современной литературе феномен: переход цеховых ученых в сонм поп-ученых. Этот феномен особенно зловреден, потому что подкрепляет позиции поп-науки. Есть два варианта такого перехода.

Первый – это когда ученый высокого ранга и авторитета, поверив в свою непогрешимость, берется решать проблемы другой отрасли, не усвоив ее методов, принципов и эмпирии (по наивности считая их менее строгими, чем в своей отрасли). Такова книга инженера-ядерщика Феличе Винчи о том, что Гомерова Троя находится в Финляндии. Такова и «новая хронология» академика А.Т. Фоменко применительно к истории. Такой новатор строит псевдонауку и производит сумятицу в умах широкой публики (включая артистов и шахматных чемпионов). Это не столь большая беда, вполне поправимая. А возможность таких эскапад следует приветствовать: они удерживают традиционные отрасли от застоя, заставляют проверять заново собственные устои. А иногда и в самом деле могут привести к открытиям.

Другой вариант такого обращения представляют ученые, не умеющие преодолевать собственную субъективность и позволяющие своим эмоциям управлять рассудком. Такой вариант представлял академик Рыбаков, возглавлявший советскую археологию и историю. Он и в своей-то отрасли знаний талантливо строил очень сложные и тонкие гипотезы, удачно удовлетворявшие патриотическим благопожеланиям тогдашнего политбюро – об удревнении возраста Киева на несколько веков по сравнению с культурным слоем города (и политбюро перенесло юбилей города!), о родословной славян на Украине, насчитывающей несколько тысячелетий (от Киевской Руси через черняховскую культуру и скифов прямиком к трипольской культуре – в то время как язык скифов принадлежал к иранской группе, а в культуре черняховцев основную роль играли готы-германцы). Мог ли он знать, что Украина вскоре окажется не «нашей»?

А уж когда он обращался к лингвистике и начинал строить этимологии русских слов, совершенно не зная основ лингвистики, – хоть святых выноси. Скажем, имя богини Макошь он делит на две части: «ма-» толкует как «мать», а «кошь» – как корзину. Получается «Мать хорошего урожая». Но, не говоря уже о замене корня «матер-» усеченным «ма-», в русском языке основное существительное ставится в конец, то есть было бы не «Макошь», а «кошма». Но кошму никто в связи с урожаем не подозревает. Да и богиня эта никак с урожаем не связана, а больше с женскими работами, с прядением. Наконец, написание «Макошь» не стандартно – есть и Мокошь, Макешь и Мокуша. Слово «комедия» академик производит от греческого «комос» – медведь. Элементарное незнание греческого. По-гречески медведь – «арктос», а «комос» – веселое шествие, толпа гуляк. Таковы же были и другие лингвистические изыски Рыбакова.

В итоге многие его выводы (нет, не все) отвергнуты наукой, но он стал иконой для нынешних ура-патриотов и неоязычников. Для них он непогрешим, со своим богом Родом, якобы возглавлявшим русский пантеон, хотя в летописных перечнях богов тот отсутствует, а появился в результате неправильного прочтения переводов с греческого.

Академик Узбекистана Ахмадали Аскаров, сделавший в поле ряд важных археологических открытий, в советское время был автором вполне грамотных статей и книг. У многих зарубежных археологов к его работам были претензии со стороны методики, но никто не свободен от ошибок и промахов. Однако, освободившись от наследия СССР, академик выступил с идеей тюркского происхождения всех древностей на территории Узбекистана, объявив тюрков истинными арийцами (как русские ультрапатриоты – русских). Излагается эта теория на ломаном русском языке. Так академик заявил, что его советские учителя в угоду «европацентризму» якобы положили в основу своих изысканий неверный образ арийца с золотой колесницей «и насильственно убитыми коньями», что они стремились обосновать ложную теорию о происхождении арийцев «и определить их первоначальной родины, то есть они начали искать топонимов, подтверждающие о том, что степы Северного Причерноморья были первоначальной родины индоиранских племен…» И вдруг стало понятно, что таким языком академик писал и говорил всегда, только раньше у него были русские редакторы, а теперь их нет. Хуже другое: раньше у него были ответственные учителя, контролировавшие академический уровень его публикаций, а теперь их нет. Объективности ради нужно добавить, что далеко не все в узбекской науке разделяют его воззрения. Однако рядовой читатель может поверить его научному титулу и печатному слову.

В научных изданиях появился ряд статей об исторических преувеличениях и фантазиях, распространенных не без помощи авторов открытия приуральского поселения бронзового века Аркаим. Это интересный, круглый в плане, поселок с несомненными признаками культуры ариев, то есть индоиранцев, находящий соответствия в Авесте. Пошли слухи о том, что это и есть – центр древнеарийской цивилизации, «страны городов», что арии – это наши предки, то есть предки славян, хотя если арии и есть чьи-то предки, то прежде всего – персов, таджиков, отдаленные предки скифов и осетин, но никак не славян. В Аркаим потянулись со всей России вереницы паломников приобщиться к святой силе, к животворному духу арийских предков. Но статьи и стенограммы авторитетных научных собраний были опубликованы в малотиражной научной печати, а популярные книги об Аркаиме как центре «страны городов» расходятся массовым тиражом.

Шиловская «Прародина ариев» издана «Молодой гвардией» тиражом в 100 тысяч экземпляров, его статьи публиковали вполне авторитетные «Природа» и «Знание – сила». Между тем его монография объемом в 46,5 авторских листа (есть и другие его книги) – сплошная мистификация публики, размывание границ между мистикой и наукой. Шилов отвергает источниковедческий метод и статистику. Он опирается на интуицию: читает священные тексты Ригведы и Авесты и мигом находит их «воплощение» в украинских курганах. Своими вдохновителями он называет Рериха, Блаватскую и Рыбакова. В курганах Украины действительно можно найти соответствия некоторым сведениям, находящимся в Ригведе, потому что в Индию и Иран индоиранские племена действительно переселились из степной полосы. Но для установления этих соответствий требуется кропотливая работа, нужны точные факты и строгая методика. А эзотерическая археология Ю.А. Шилова только дискредитирует выводы науки. Громоздя свои прозрения одно на другом (Трипольская культура – славянская страна Аратта) и безудержно рекламируя их, Шилов примазывался к разным политическим течениям: был то демократом и либералом, то русским ура-патриотом, то украинским националистом, то борцом с сионизмом. В конце концов, киевские коллеги после четверти века увещеваний изгнали его из Института археологии Украинской академии наук. Ныне Шилов стал писателем, популяризатором науки.

Плохую поп-науку можно побеждать только массовыми же тиражами, пропагандирующими настоящие знания, телефильмами, лекциями по радио, статьями в газетах. Я не случайно написал «побеждать», а не «победить». Потому что псевдонаука – как многоголовая гидра, все время возрождается и будет возрождаться. Спрос на нее есть и будет, не исчезнут и факторы, ее порождающие. Поэтому противодействие ей должно быть постоянным. Ее невозможно победить, можно только побеждать.

2. Доклад для домработницы

Всю научно-популярную литературу можно разделить на две категории – ту, что пишется литераторами, сделавшими популяризацию науки своим делом, и ту, что создается самими учеными. Первая обычно удается вполне, когда литератор входит в контакт с ученым, проникаясь его идеями, – таковы, например, отличные книги А.П. Никонова «Апгрейд обезьяны», «История отмороженных», «Судьба цивилизатора» и другие. Не без недостатков, но книги мастерские. Такой же результат достигается, когда литератор специализируется в той или иной дисциплине, серьезно изучает ее методы и материал, а не только актуальные проблемы переднего края – таковы книги Курта Марека (Керама) или Зенона Косидовского. Вторая категория встречается реже, потому что требует от ученого литературных способностей, а ими обладают немногие (пример – книги А.Е. Ферсмана, А.Л. Монгайта, Г.М. Бонгард-Левина и Э.А. Грантовского). Однако многие ученые осуждены на создание серых, неудобочитаемых, хотя и высокоценных трудов, или на тесное общение с журналистом (с риском наткнуться на халтурного борзописца). А собственно, почему?

Наверное, потому что в вузах у нас нет специальной подготовки по литературной обработке научных трудов (которая важна не только для популяризации), а школа дает слабые навыки владения литературной речью (все более слабые).

Так уж получилось, что за свою долгую жизнь в науке я не раз занимался популяризацией тех отраслей, в которых работал. Поскольку в молодости я был учителем в средней школе, а затем преподавателем в университете, у меня сложились навыки говорить о сложных проблемах простым, общедоступным языком, сформировались свои рецепты занимательности – разъяснять общие истины на конкретных примерах, увлекать тайной, ставить проблему как загадку и вести постепенно к разгадке. А уж пластичность и образность речи даются человеку как дар: есть – значит есть, нет – так нет. Что ж, если нет, то лучше и не браться за популяризацию.

Я писал для разных аудиторий – был автором детских журналов (что самое трудное), одна моя статья появилась в «Юности» (многие потом шли в приемную комиссию истфака с этой статьей в руках), много писал для журнала «Знание – сила», написал и несколько научно-популярных книг. Их издатель говорил мне: «Вы думаете, что ваши книги такие уж популярные? Они расходятся хорошо, но читать их могут немногие». Пожалуй, он был прав. Наверное, потому что, готовя свои книги к публикации, я вижу перед собой интеллигентного читателя. Пусть даже не шибко образованного (термины я разъясню), но вдумчивого, интересующегося и здравомыслящего, с широким кругом интересов. Много читающего. Издатель, продвигающий мои научно-популярные книги, и сам такой, любит такого читателя и осваивает эту нишу на книжном рынке.

Уже давно я заметил, что мои научные монографии нередко носят характер, приближающий их к научно-популярной литературе, а мои научно-популярные книги имеют много черт научных монографий. Конечно, в сугубо научных текстах незачем разъяснять прописные истины – у них достаточно компетентный адресат, а популярные произведения адресованы широкому кругу читателей, там нужно разговаривать иначе. Но полярность этих категорий часто преувеличена.

Научные монографии я стараюсь писать как можно более простым и живым языком, языком живого общения. Я терпеть не могу гелертерский язык, от которого сводит скулы, – испещренного канцеляризмами и причастиями, оснащенного запутанными придаточными оборотами, с латинско-греческой лексикой и немецким синтаксисом. Какого черта автор величается мы: «мы полагаем»? Это, конечно, наследие немецких академиков XVIII века. Я все время спорил с редакторами – они упорно меняли мое «я» на «мы» (такая вот борьба с нескромным яканьем). Кто это «мы»? Автор ли, или его научный коллектив, или его научная школа, или вся наука, от имени которой он выступает? Пиши «мы» там, где подразумевается коллектив, и «я» – там, где ты выступаешь как личность, как исследователь, и нечего этого стесняться.

Я уж не говорю о «вышеуказанном». «Как указано выше…» Где это выше? На данной странице? Но часто имеются в виду как раз предшествующие страницы. Особенно смешно выглядят «вышеуказанные» в речи выступающих по радио или с экрана телевизора. Выше этажом? Или указано свыше? Дело даже не только в отсутствии реального смысла, но и в том канцелярском привкусе, который остается от этих и подобных речений.

Ни живая речь, ни юмор, ни ирония, ни эмоции, ни даже образы (если они не подменяют научные формулировки) не противопоказаны научной литературе.

Вообще я считаю, что ясность понимания достигнута тогда, когда сложную научную проблему можно изложить просто. Нередко профессиональная подготовка требуется, но требования обычно завышены на несколько порядков за счет косноязычия исследователя. Так что в этом смысле понимание непрофессиональной аудитории есть критерий ясности понимания самого автора-ученого. Неверна преподавательская шутка: объяснял, объяснял, сам все понял, а они все еще не понимают! Если сам все понял, то они наверняка поймут.

С другой стороны, в научно-популярные издания я смело ввожу ссылки на литературу (стараясь избрать наиболее экономную систему их подачи), излагаю доказательства, историю вопроса (часто это самое интересное), прилагаю указатели, карты, таблицы. Я исхожу из того, что читатель хочет подумать, проверить аргументацию, сообразить, что надежно доказано, а что гипотетично. Поэтому я помещаю в научно-популярные труды свои новые идеи, мои еще не опубликованные открытия. Откровенно говоря, сам я не очень жестко отличаю свои научно-популярные произведения от своих научных трудов. Дело только в адресате – в широте круга потенциальных читателей, а это весьма расплывчатый круг.

Начиная преподавание на кафедре археологии, я организовал при кафедре кружок для школьников, из которого впоследствии вышли многие известные археологи, и не только археологи. У нас привилась традиция – в конце года выпускать лучшего школьника с кратким докладом на заседание кафедры (затем он получал рекомендацию к поступлению в Университет). Когда я предварительно познакомился с докладом очередного школьника, написанным по узкой проблеме (критское линейное письмо А), я обнаружил, что доклад сделан на сугубо специальном языке, совершенно недоступном непрофессионалам. «Понимаешь, Миша, – сказал я школьнику, – наши профессора – специалисты в других отраслях науки. Они же ничего не поймут в твоем докладе. Переделай, пожалуйста, так, чтобы это было общепонятно и интересно всем». Толстый розовощекий мальчик из интеллигентной семьи принес мне доклад через несколько дней и сказал: «Я читал его нашей домработнице – деревенской женщине и правил, пока она не поняла. Теперь и профессора поймут, наверное». Поняли, и мальчик получил рекомендацию (сейчас это известный востоковед и одновременно – автор научно-популярных книг).

Мальчик рано получил урок приведения проблемы к ясному изложению, а мне был дан наглядный образ одной из основ популяризации. Избавление от избытка научности – конечно, лишь одна из основ популяризации. Требуется еще и занимательность, но ведь вся наука чертовски занимательна! Если вы не умеете показать занимательность вашей проблематики, то я уж и не знаю…

3. Интерпретация популяризации

1. Предмет для дискуссии. Очень интересные вопросы подняла в своей статье «Популяризация интерпретации» Ольга Закутняя, филолог и журналист. Точнее, целую серию вопросов. Это вопросы о том, как популяризировать гуманитарные науки и можно ли создать для них специальный научно-популярный журнал. Статья производит приятное впечатление: умный и тонкий анализ, хорошие примеры, интеллигентная речь – ненавязчивая, готовая принять и другие взгляды. Но когда прочел до конца, то понял, что меня здесь что-то не совсем устраивает. Попытаюсь понять, что именно. Мне кажется, это хороший предмет для дискуссии.

Общей основой для всякой популяризации автор статьи считает увлекательный рассказ о чудесах природы и науки – да такой, чтобы он сообщал новое об окружающем мире и помогал глубже понять его. По ее мнению, ценность популярной статьи не в том, чтобы доставить развлечение, а в том, чтобы это событие стало поводом для разговора о методах и смысле науки как способе познания. Могут ли предложить это гуманитарные науки?

Сложности популяризации гуманитарного знания состоят, по Ольге Закутней, в том, что:

1) гуманитарные научные достижения не поддаются верификации и, строго говоря, не являются открытиями;

2) гуманитарные науки кажутся бесполезными, особенно те, что ближе к интерпретации – философия, литературоведение (в отличие от таких, как лингвистика, история, экономика и социология, где в основе эмпирическое исследование); единственное спасение – понять нечто общее – как вообще устроены художественное произведение, язык;

3) популяризация запрограммирована на упрощение, а научные результаты гуманитарных наук состоят в усложнении понимания, в нюансах – в них вся соль, вся гениальность.

Вот коль скоро жанр самой этой статьи – явно гуманитарный, с деталей и начинаются для меня поводы для некоторых сомнений.

2. Гуманитарность. Прежде всего, что относить к гуманитарным наукам. Закутняя явно относит к гуманитарному знанию историю, экономику и социологию, не говоря уж о лингвистике. Мне представляется, что исследовательница, как и многие, путает два принципа распределения наук: разделение по предмету – на естественные и социальные и разделение по методу – на точные и гуманитарные. Вся беда в том, что сам термин «гуманитарные» по своему буквальному смыслу почти совпадает с термином «социальные» (в немецком еще принят и термин Geisteswissenschaften – «науки о духе»). Но на практике термин «гуманитарные» давно утратил этот буквальный смысл и означает науки, в которых законы, точные методы и строгая логика занимают меньше места, а интуиция, единичные факты, отдельные ценности – больше. К сожалению, другого слова для обозначения этой группы наук нет.

Так вот социология, экономика, а частично и лингвистика и психология по предмету науки социальные, науки о человеке, но если группировать их по методу, то принадлежат они не к гуманитарным наукам, а к точным – как физика и химия, и мало чем отличаются от них. Там действуют те же принципы. Иное дело – литературоведение и искусствоведение. Философию (в ее современном объеме) придется разделить. Логика и методология науки принадлежат той же группе наук, что и математика (безусловно точным), а остальная, чистая философия – даже сомнительно, является ли вообще наукой или это иной тип знания вообще. Если она и является наукой (что для меня крайне сомнительно), то безусловно гуманитарной.

Вообще делений науки гораздо больше, чем эти два. Скажем, я бы выделил историю и географию в особую категорию. Это науки, изучающие не столько законы, сколько факты в их причинной и пространственной связи. Они ориентируют нас в том мире, в котором мы живем. Отдельные аспекты такого подхода есть и в астрономии, геологии и биологии. Все эти науки очень трудно подвести под шапку гуманитарных, несмотря на всю традицию нашего науковедения. В этих науках эмпирическая основа гораздо яснее выступает, факты учитываются гораздо объективнее и строже. Но отнести их к точным тоже нелегко: в них много значит выбор объекта, интерпретация, ценности.

Я по своей основной специализации археолог. Археологию большинство считает гуманитарной наукой, что, на мой взгляд, далеко от истины. По предмету она имеет связь с филологией, искусствоведением и, разумеется, историей, но лишь по предмету. По методам она совершенно иная. По своим методам археология ближе всего к криминалистике, к деятельности детектива. Она, на мой взгляд, вообще не фундаментальная наука, а скорее прикладная, подобно криминалистике, медицине и кулинарии. С ней это качество разделяют и другие источниковедческие дисциплины – нумизматика, геральдика, текстология, этнография.

Для археологии вроде бы и нет трудностей в популяризации: заговорил о раскопках и древностях – уже все готовы слушать, уже романтика, уже загадка. Но почитайте подавляющее большинство археологических трудов – с первых же страниц скулы сведет от скуки.

У каждой группы наук свои трудности популяризации, свои особенности. Но есть и общие проблемы, характерные для всех наук, и, мне кажется, они преобладают.

3. Трудности популяризации гуманитарных наук. Теперь рассмотрим те сложности или «слабости» гуманитарных наук, которые Ольга Закутняя выделяет в качестве специфики популяризации гуманитарного знания.

1. Отсутствие верификации и открытий. Как популяризировать то, что невозможно доказать, и зачем популяризировать то, что не является и не являлось открытием? Естественно, это препятствия для популяризации. Точнее, эти качества были бы препятствиями, если бы были реальными. Первое справедливым можно признать, только если называть верификацией способ доказательства, принятый в точных или естественных науках: выведение ожиданий из гипотезы и сверка их с фактами, полученными экспериментальным или математическим путем. Но тогда отсутствие верификации – не препятствие для доверия к достижениям науки, потому что есть другие способы доказательств («фальсификация» по Попперу, вписывание в «широкие исследовательские программы» по Лакатосу, согласование с другими теориями).

Что же до отсутствия открытий, то опять же, что называть открытием? Только то, на что можно взять патент? Патент берется на изобретение и на открытие физических свойств, которые можно использовать для изобретения. Но если изловчиться, то патент можно взять и на то, что твоим открытием не является, а в то же время нельзя было взять патент даже на Великие географические открытия. Все неизвестное ранее определенному кругу лиц является для него открытием. Вопрос лишь в том, сколь широкому кругу лиц и сколь значительно это новое для человечества. Люди могут открывать для себя новое в произведениях искусства и литературы с помощью искусствоведа и литературоведа.

Используя свое второе образование (и специальность), филологию (как-никак выпустил две филологические книги и ряд статей), я выступал в 1980-е в журнале «Знание – сила» с популяризацией своих гомеровских штудий. Я излагал доказательства того, что текст «Илиады» сделан не одним автором, что поэма составлена из шести разных песен, что Троянской войны не было, а Шлиман нашел не Трою. Можно со мной не соглашаться, но если я прав (а такой авторитет, как И.М. Дьяконов, считал, что я прав), то это – открытие (он так и считал – и высказал свое мнение в печати). Это филология? Полагаю, что в этом точно сомнений нет.

2. Кажущаяся бесполезность. Это свойство подмечено верно. Но образует ли оно препятствие для популяризации? Публика вовсе не считает пользу единственным достоинством, привлекающим в научных достижениях, да и не только в научных. Кого волнует, что нет прямой пользы зрителям от футбола? А какая польза от водки (весьма популярной)? Даже если «пользу» подыщут (для сугреву, для настроения, «поправить здоровье» и т. п.), вреда явно больше. Большей частью публика и не ждет от гуманитарного знания прямой бытовой пользы. Она вполне удовлетворяется другими качествами такого знания – романтикой, эстетикой, эрудицией, возвышением над бытовым уровнем, ароматом высокой культуры (если, хотите, престижностью). Если же подобные сомнения в целесообразности возникнут, то дело (и искусство) популяризатора показать, в чем глубинный смысл подобных занятий и, в конечном счете, польза от них. Показать, что польза от культурности – даже практическая и экономическая. Что не может построить передовую экономику человек, который не читал Булгакова, хлещет водку, мочится мимо унитаза и бьет жену.

3. Запрограммированность на упрощение. Это качество не только популяризации. Всякая теория упрощает исследовательскую практику, всякое понятие упрощает фактический материал. Опять же сложность характеризует не только гуманитарное знание. Популяризация потому и запрограммирована на упрощение, что естественные науки (физика, химия, биология, астрономия), да и математика весьма сложны для понимания. В старших классах школ в гуманитарных предметах успевают все, кто хорошо владеет языком, в математике, физике, химии – лишь особая часть учеников. Гуманитарное знание для большинства проще (по крайней мере, на первый взгляд), потому что ближе к повседневной практике, к бытовому общению.

Способность мыслить не примитивными ходами, улавливать диалектику противоречий, входить в нюансы, понимать и использовать различие синонимов вообще характеризует интеллигентного человека. Это ведь видно уже с детства: один ребенок отвечает «да» и «нет», другой в той же ситуации употребляет слова «безусловно», «разумеется», «очевидно», «пожалуй», «очень может быть», «это как посмотреть» и так далее.

Я не склонен считать, что эта особенность мышления характерна только для гуманитарного знания и что она противоречит установке популяризатора на упрощение. Сложные для понимания вещи нужно делать доступными, то есть упрощать – как в гуманитарном предмете, так и в сáмом точно-научном. В то же время не стоит упрощать так, чтобы терялась сложность аргумента, чтобы за упрощением исчезал смысл интерпретации, исчезали нюансы. Такое упрощение называется вульгаризацией. Она бывает как у популяризаторов гуманитарного знания, так и у популяризаторов точных наук, естественных или социальных. Уж так растолкуют физику и биологию, что наука исчезает.

4. Общие задачи популяризации. В чем же задачи популяризации вообще? Как мне представляется, не столько развлечение (хотя и это тоже непременный компонент), сколько просвещение – показать публике значение того, что делает наука. Это позволит привлечь молодежь к работе в науке, а пожилым – показать, что ассигнования на науку тратятся не зря. Я напомню, что такой гений, как Лев Толстой, публично издевался над клеточной теорией и говорил, что ученые зря проедают народные деньги. О судьбе генетики в нашей стране можно и не напоминать. Вот хорошая популяризация и должна предотвратить подобные выпады. И, разумеется, она должна предохранить общество от повального увлечения лженауками и всякими формами эзотерического знания, порою принимающими просто опасный характер.

Я не вижу особого отличия религии от суеверий и мистики, но учитывая, что для значительных масс (хотя и меньших, чем обычно считают) религия обладает сакральной аурой, я не стану здесь противопоставлять религию науке, хотя мое личное убеждение – что они несовместимы. Я признаю некоторую роль религии как опоры народной морали, хотя мне представляется, что мораль может иметь и разумные основания. Во всяком случае, это те вопросы, которые также нельзя обходить в популярном изложении научных основ.

Все это имеет значение как для естествознания, так и для точных социальных наук, равно как и для наук гуманитарных.

Все науки отгородились от общества сухим экономичным языком (частью из-за косноязычия), дремучей терминологией (по необходимости), огромными объемами фактического материала, который нужно знать для чтения научных журналов и монографий. Создателям популярной литературы все это нужно преодолеть, не вульгаризируя. Чтобы сделать знание доступным и увлекательным для масс, приходится чем-то жертвовать – лаконичностью языка прежде всего. Язык популяризатора должен быть живым, ясным и образным. Приходится жертвовать также массами деталей, выделять главное, находить яркие и конкретные примеры.

Чтобы изложение было увлекательным, есть один старый и испытанный способ – вести от загадки к разгадкам, от сложного и запутанного – к разъяснению, от задачи к открытию. Раскрывать суть метода. Вести читателя сквозь истории исследований и историю исследования. Демонстрировать споры и столкновения, ошибки и подвиги, заставить сопереживать.

Все это действует одинаково, знакомим ли мы с естествознанием, социальными науками или гуманитарным знанием.

5. Особые трудности. А есть ли некие особые трудности у популяризации гуманитарного знания? Права ли в этом Ольга Закутняя? В чем специфика этого дела? Очевидно, если знание специфично, то и в его популяризации может быть специфика, и хорошо, что Закутняя обратила на это внимание. Но суть этих затруднений мне представляется в другом.

1. Преодоление искушений. С одной стороны, гуманитарные науки кажутся проще, доступнее. Поэтому в них втягивается уйма дилетантов, люди без специального образования и навыков, без школы и даже без знаний берутся с ходу решать сложнейшие вопросы, не видя подводных камней и ловушек, не зная давно уже пройденных наукой ходов. Нужно показать, что не все так просто. Хорошая популярная литература поможет людям преодолеть искушение решать все без методики, знаний и школы.

2. Понимание доказательств. Обычный человек вынес из школы привычку к одному способу доказательства. У гуманитарных наук более сложные способы доказательства, но они есть, и проблема объективности знания не становится тут менее важной. Дело популярной литературы найти у обычного человека опору для понимания этих других систем доказательства. А у него такие опоры есть, в обыденной жизни он и сам не ограничивается верификацией по Локку. Нужно свести другие доказательства к тем опорам, которыми он пользуется в обыденной жизни, чтобы гуманитарные доказательства были и для него реальными доказательствами.

3. Избавление от предрассудков. У людей есть свои предрассудки. Многие убеждены, что знают основные истины по гуманитарным проблемам, и сдвинуть их с этой позиции тем труднее, чем меньше у них знаний. Нужно избегать разговора на языке, заведомо им чуждом, поскольку их предрассудки при этом им ближе и роднее, чем принципы и истины науки. В этом случае они отбросят популярную книжку, не читая. Одновременно нужно избежать потакания этим предрассудкам, потому что тогда они лишь укрепятся в своем мнении. Задача состоит в том, чтобы исходя из наличия этих предрассудков и из уважения к убеждениям многих, изменить их мышление, показать необоснованность предрассудков, сравнить их с достижениями науки и добиться признания научных данных.

Популяризатор науки сродни учителю – с той только разницей, что программы обучения нет и ничто не удерживает учеников в классе. Удержать их может только увлекательность и полезность. А в том, чтобы контакт состоялся и продолжался, заинтересованы больше учителя, чем ученики. Больше мы, чем они. Потому что от них зависит наше существование и развитие науки, от их понимания и выбора жизненных перспектив.

4. Археология: разговор с народом

Гордон Чайлд мучительно и постоянно продумывал, в чем польза от археологии, стремясь оправдать для себя свое моральное право ею заниматься. В 1934 году он написал статью «Is prehistory practical?». Своего учителя Михаила Илларионовича Артамонова я помню на Волго-Доне, на раскопках Саркела, помню, как он, начальник экспедиции, бродил в 1950-м среди сотен зэков, орудовавших лопатами, и бормотал: «И кому все это нужно?» Сам я в своей «Истории археологической мысли» обратил внимание на то, что древние греки могли бы иметь археологию (технически это было им вполне доступно), но не завели ее, потому что не нуждались в ней. И я размышлял о том, не могут ли и ныне сложиться ситуации, в которых археология будет попросту не нужна.

Всякая наука имеет многочисленные связи с обществом: медицина должна обеспечить всеобщую осведомленность о своих достижениях (ибо они могут понадобиться каждому), социология и экономическая наука – общественное понимание своих описаний, физика – приток кадров и так далее. Это заметная часть их заинтересованности в общественных связях. Но археология не просто заинтересована в них, она целиком зависит от того, насколько общество осведомлено о ней и ее задачах, потому что самопроизвольно ее польза мало кому понятна. Если она все же имеет ассигнования, то благодаря простому любопытству и весьма туманным представлениям о ее причастности к чувству патриотизма. Да и отношение к археологическим памятникам в нашей стране оставляет желать лучшего. Поэтому для археологии ее связь с обществом – это не только насущная задача, но условие ее существования.

А связь с обществом – это прежде всего развитие научно-популярной литературы по археологии и других средств популяризации археологических знаний (музеи, фильмы, археологический туризм). Вот о популяризации знаний посредством научно-популярной литературы мне и хочется высказаться, точнее – о возможностях улучшения этого дела.

Для археологии книжная популяризация знаний имеет два варианта: собственными усилиями археологов и с помощью журналистов.

Каждый из этих способов обладает своими достоинствами и, скажем, если не дефектами, то рисками. Сами археологи лучше всех знают свой материал, не ошибутся в терминологии и деталях, но их работы часто оказываются стилистически вымученными, тусклыми, скучноватыми. Язык серый, запутанный, в лучшем случае термины разъяснены, но увлекательности нет и в помине. Журналисты обладают обычно легким красочным языком, они умеют выгодно подать материал, но глубины в их изложении часто не найти. Они поверхностно овладели темой, кое-что переврали, что-то напутали, увлеклись совершенно абсурдными идеями, и у археологов, открывших им свои знания, остается чувство досады.

Нет, конечно, не все так безрадостно. Есть несколько известных журналистов, специально сосредоточенных на популяризации археологии и успешно подвизающихся (или подвизавшихся) на этом поприще, – Джофри Бибби, К.В. Керам (Курт Марек), Зенон Косидовский, у нас – А.С. Варшавский. Есть и некоторые археологи, прославившиеся своими научно-популярными произведениями, – Георгий Борисович Федоров («Дневная поверхность»), Валентин Дмитриевич Берестов, Виталий Епифанович Ларичев, академик Валентин Лаврентьевич Янин («Я послал тебе бересту»), многие книги Александра Александровича Формозова близки к этому.

Для журналистов, специализирующихся на популяризации археологии, серьезная подготовка к этому равносильна тому, чтобы почти стать археологом: нужно ездить в экспедиции, общаться с археологами, много читать, много продумывать. Для археологов, желающих лично погрузиться в стихию популяризации, задача много сложнее: нужно стать почти журналистом, а это одной лишь подготовкой не дается, нужно еще и талантом обладать.

Между тем именно этот вариант популяризации археологии желательнее всего: меньше риск дилетантизма, увлеченности сумасбродными концепциями, меньше вероятность элементарных ошибок. Кроме того, тут нет проблемы нарушения авторских прав – археолог рассказывает о своих открытиях, показывает свои материалы.

В 1947 году мой учитель В.Я. Пропп в письме ко мне по поводу моей курсовой работы сообщил, что его учитель академик И.И. Толстой советовал ему никогда не показывать читателю своей исследовательской кухни. Этот совет В.Я. передал мне. Многие десятилетия, прошедшие со времен Толстого и Проппа, изменили читательскую аудиторию. В предисловии к книге М.Х. Алешковского «Повесть временных лет» В.Л. Янин отмечал, что ныне от научно-популярной литературы требуется не только изложение результатов научного исследования, но и ознакомление с ее методами. «То, что раньше называли кухней науки, теперь получило привычное название творческой лаборатории». Современный читатель – скептик, он хочет в нее заглянуть. Продолжая свою мысль, Янин пишет:

«Научно-популярная литература, создаваемая самими учеными и излагающая не только вывод, но и его подробную аргументацию, приобрела качество достоверности. Поэтому она впервые сомкнулась с собственно научной литературой, разрушив тот барьер, который существовал издавна. И все чаще и чаще в популярных книгах в первый раз излагаются такие открытия, которые пока нигде еще не публиковались. И все чаще и чаще не только авторами, но и читателями популярных книг становятся сами ученые. И думается, что само развитие популярной литературы способно видоизменить жанр литературы чисто научной, сделав неприемлемым ее трудный для понимания и в общем искусственный жаргон. Научно-популярная литература нужна поэтому не только любознательному читателю, но и самой науке».

Поэтому, с моей точки зрения, встает вопрос о необходимости включения подготовки к популярному изложению в профессиональное образование, в том числе археологическое. Конечно, если нет таланта к этому делу – литературного дара, богатого и пластичного языка, – то никакая подготовка не поможет. Но если такие данные есть, то соответствующая подготовка их упорядочит, усовершенствует и отшлифует.

Это тем более важно, что такая подготовка одновременно является подготовкой к чтению лекций, то есть к воспроизводству профессионального археологического образования, а это способно пригодиться очень многим археологам. Многим археологам приходится работать временно или постоянно и в этой сфере.

1. Многим кажется, что писать популярно – значит просто писать доступно: заменить сложные термины описательными выражениями, разбить длинную фразу на несколько коротких, убрать ненужные подробности. Вместо «фрагмент керамики» можно сказать «черепок», вместо «сосуд» – «горшок», вместо «профиль» – «разрез». Запутанные придаточные предложения от превращения в самостоятельные только выиграют. Да все эти приемы и в научном тексте работают недурно (по крайней мере, частично), но популярной вашу работу не сделают.

2. Некоторые добавляют к этому то, что они понимают под художественностью языка: разбрасывают по тексту красочные эпитеты, кто может, добавляет сравнения и даже метафоры. Горшки «хранят аромат веков», а плинфы – «отдают седой древностью». Обычно это мало помогает: ну стал язык цветистым или напыщенным, а увлекательным не стал. Гораздо труднее сделать язык богатым и пластичным, когда у автора есть выбор из десятков выражений для решения одной задачи.

3. Но и это ведь не все. Нужно еще подыскать колоритные цитаты, ввести прямую речь, да так, чтобы она звучала естественно, ввести подходящие эпизоды из практики, из своего личного опыта, шутки и комические детали – все то, чем опытные и талантливые лекторы оживляют свою речь. Одни лишь студенческие записи в полевых дневниках способны изгнать скуку из самых нудных описаний: «Скелет лежал в позе изнасилованной женщины» (не буду указывать авторство ныне известного археолога) или «Костяк лежал головой на восток, а ногами на север». Тут уместны и просторечные выражения, если они употребляются в меру (иначе речь станет вульгарной).

4. Однако и со всеми этими стилистическими уловками нужного эффекта еще не возникает. Ведь популярное – значит прежде всего увлекательное. Многим – и не только археологам – кажется, что писать увлекательно об археологии очень просто. Ведь экспедиции – это так романтично! Раскопки древностей – тем более! Да, романтика странствий, полевой жизни и открытий неведомого, перспектива тысячелетий сами по себе очень увлекательны, но это вовсе не значит, что столь же увлекателен всякий рассказ о них. «Мы готовились, паковались, поехали, поставили палатки, устроили кухню, в первый день заложили раскоп, на второй день… на третий… на пятый день зафиксировали три фрагмента керамики… на шестидесятый день…»

Чтобы изложение было захватывающим, нужна особая структура всего текста. Скажем, такой прием, как построение рассказа в виде постепенно раскрывающейся тайны, разгадываемой загадки, трудно решаемой проблемы – обычный прием интригующего изложения, но это же и прием построения хорошей лекции. Да и научный доклад не грех строить в том же ключе.

Или другой прием – прослеживание истории вопроса, который в сущности сводится к тому же: вначале ничего не известно, затем проявляются какие-то фрагменты, потом возникают неожиданные открытия, причем выявляются их скрытые причины и, наконец, вырисовывается полная и изящная система. Именно так построено замечательное введение в первобытную археологию Ганса-Юргена Эггерса.

5. Наконец, есть некие законы жанра, обычные приемы литературного оформления работы. Очень помогает восприятию, когда работа четко разбита на смысловые разделы, каждый из которых озаглавлен, основные мысли сформулированы афористично и выделены шрифтом, добавлены эффектные иллюстрации.

В своей собственной практике я неоднократно замечал, что удачны у меня были те лекции, которые были построены как литературное произведение – с зачином, основной частью (а в ней все вело к кульминации) и концовкой. С другой стороны, моим научно-популярным, да и не только популярным работам сильно помогало то, что я имел большую учительскую, а затем лекторскую практику и не только привык пользоваться живым разговорным языком в популярных произведениях, но и обильно вносил живую речь в чисто научные тексты. Право, она не нарушает научность, а лишь делает ее доступнее.

Всему этому можно и нужно учить молодого археолога. В курс литературного образования, рассчитанный на такую подготовку, должны входить основы если не педагогики, то пропедевтики, а также риторика и искусство полемики, литературная стилистика и т. п. Возможно, этот курс должны вести филологи, а может быть, найдутся и археологи, способные его преподавать.

Без этой подготовки археологи в массе остаются безъязыкими и не могут толково объяснить согражданам, чем археология обогащает их жизнь.

5. Ровесники, пишите мемуары!

Читаю две книги, изданные в прошлом и позапрошлом году, но прибывшие ко мне недавно: изданы они далеко, а сейчас книжные связи между разными городами нашей страны сильно ослабели, что и говорить о разных уголках постсоветского пространства. Оба автора – знаменитые археологи, и оба были изгнаны из центральных научных учреждений.

Я тоже был вышвырнут из науки почти тридцать лет назад, угодил в тюрьму и лагерь (не без помощи КГБ), но через десять лет сумел вернуться в науку, и почти все мои книги изданы уже после этого. Перипетии своей борьбы за жизнь и место в науке я изложил в своих мемуарах. Может быть, поэтому мне очень близки переживания и воспоминания моих коллег, и во всем этом я вижу проблему.

Елена Ефимовна Кузьмина (2008) прославилась тем, что, изучая андроновскую культурную общность и памятники Синташты, с непреложностью установила, что арии происходят не из оседло-земледельческих культур Средней Азии, а из культур степного круга, каковой является и адроновская культурная общность. Кузьмина стала в нашей стране наиболее эрудированным специалистом по арийскому (индоиранскому) этногенезу, равно как и по истории коневодства. Она была избрана членом престижного в археологии Немецкого археологического института (нечто вроде академии), книги и статьи ее переводятся на основные европейские языки. Кузьмина – это громкое имя в археологии.

Тридцать шесть лет тому назад ее выгнали из Института археологии АН СССР, и слава богу, что друзья помогли ей пристроиться в Институте музееведения. Пожилая женщина освоила и новое дело, в этой области также выходят ее работы, хотя главные ее труды все же продолжают выходить по прежним проблемам. В одной из своих монографий об андроновской культуре II тысячелетия до н. э., изданной в Казахстане и недосягаемой для ее гонителей, восьмидесятилетняя дама поместила мемуарную главу, слабо связанную с основной частью книги. Основная часть – о классификации горшков, а эта – о классификации людей, ее коллег. Она хочет понять, как получилось, что все ее коллеги пошли на поводу у парторга Т.М. Потемкиной и нескольких партийных интриганов, а ее непосредственный начальник Н.Я. Мерперт закрыл лицо рукой (буквально) и говорил то, что было нужно партийному руководству, директор же института академик Б.Н. Рыбаков, до того поддерживавший ее, одобрил изгнание.

Яков Абрамович Шер был известен всем археологам СССР как соавтор первого в нашей стране учебника по формализованному анализу археологических источников (им пользуются до сих пор), как энтузиаст математических методов в археологии. Он также соавтор единственного учебника по методике археологии, охватывающего ее всю – от полевых работ до кабинетной обработки материалов (он писал самую сложную часть – о кабинетных методах, методах интерпретации). В Ленинградском Институте истории материальной культуры Академии наук (тогда отделении московского института) он работал заведующим лабораторией естественно-научных методов, заняв эту должность после знаменитого С.И. Руденко. Тогда шла кампания по очистке учреждений Академии наук от космополитов и прочих засорявших ее кадров. Вскоре после смерти Руденко, сорок с лишним лет назад, Шера с треском выгнали из Института. Академик Б.Б. Пиотровский взял его на службу в Эрмитаж – налаживать работу по созданию компьютерной базы данных произведений искусства. Но и там Шер удержался недолго – решил уйти сам.

Шер уехал в Кемерово, где стал профессором местного университета и создал в Кемерове компьютерную базу данных по первобытному искусству, известную в стране и за рубежом. Кроме того, он написал ряд книг, в которых выдвинул концепцию, объясняющую психофизиологическими факторами эволюции мозга труднейший вопрос – о потрясающем совершенстве первобытного искусства. Сейчас Шер (ему тоже около восьмидесяти) – виднейший теоретик этой отрасли, временами выезжающий из Кемерова читать курсы в Сорбонне. Жаль, что Петербург его потерял.

Шер тоже выпустил мемуары, но замаскированные под «научно-популярные очерки». Там много ностальгических воспоминаний об учителях и товарищах Шера – М.П. Грязнове, С.И. Руденко, А.П. Окладникове. Меньше о коллегах и почти ничего о себе, о своих мытарствах. То ли так проявляется личная скромность, то ли тяжело вспоминать о неприятных эпизодах своей жизни. А между тем это опыт уходящего поколения, чрезвычайно важный для поколений, приходящих на смену. Конфликты, трудности, преодоления, успехи – из этого состояла наша жизнь.

К сожалению, нашему обществу присуще наплевательское отношение к человеческому капиталу, к умам и талантам. «Бабы еще нарожают». А бабы рожают все меньше, и таланты разбазариваются все больше. Утекают мозги за границу, погибают от безразличия и беспредела здесь. Далеко не всем удается найти свое Кемерово и свою отдушину в институте музейного дела.

У меня был друг на историческом факультете ЛГУ, профессор Юрий Давидович Марголис, историк. Белокурый, но с большим элегантно изогнутым носом (мама у него была русская, папа историк). Обаятельный человек, душа компании, кумир студентов, руководитель студенческой самодеятельности. Очень был осторожный, на рожон не лез. Его тоже исключали из науки – совершенно без вины, просто за порядочность. Аспирант другой кафедры Н.И. дал ему почитать то ли Солженицына, то ли Джиласа. А потом оказалось, что этот аспирант состоял в подпольной организации, его взяли, он раскололся и назвал всех, кому давал почитать самиздат. Вызвали на допрос Юру, он, естественно, все отрицал, чтобы не выдать Н.И. Ему предъявили показания, а за недонесение исключили из партии и сослали в Сыктывкар. Еще мягко обошлись. В Сыктывкаре он проработал много лет в университете, заслужил прощение, после чего его восстановили в Ленинградском университете. Опять читал блестящие лекции и руководил самодеятельностью.

Юра был очень общительным человеком и отличался тем, что знал на факультете все и обо всех. Как-то он умел непринужденно сунуть свой изогнутый нос во все тайные закоулки факультета. Вся современная история факультета была в его белокурой голове, все связи и подковерная борьба, все подноготные, причины всех факультетских и университетских событий (он был и автором официальных историй Ленинградского университета). Я говорил ему: «Пиши мемуары, кто же еще опишет нашу жизнь с таким исчерпывающим знанием!» Но Юра отвечал: «Так надо же писать правду!» А это он считал невозможным ни тогда, ни в далеком будущем. Умер же неожиданно и сравнительно молодым от сердечного приступа. И вся подлинная история факультета ушла вместе с ним.

Ровесники, пишите мемуары! И Кузьмина, и Шер как-то стыдливо подают читателям свои мемуары – одна как предисловие к монографии о классификации, другой – как интермедии в научно-популярных очерках, посвященных тому, что такое археология, да еще обходя острые углы собственной биографии. Опасались ли они, что издатели не примут прямой рассказ о событиях из жизни автора? Боялись ли, что читателям не будет интересно? Напрасные опасения, если писать правду, обжигающую правду нашей жизни.

И еще одно соображение. Мы многое усваиваем от своих отцов и старших братьев по науке – азы дисциплины, принципы исследования, этические нормы. Но ныне образовался гигантский разрыв между поколениями. Долгое время в науку почти никто из по-настоящему талантливых людей не приходил. Нет смены ведущим ученым, вымирают целые школы. Если придет в опустевшую науку свежее поколение, учить его некому, кроме тех дедов, которые еще живы. Место среднего поколения зияет пустотой либо занято проходимцами и пустомелями с деловой хваткой. Чему они научат? Вот вытеснять и выгонять таланты они умеют. Ровесники, пишите мемуары!

6. Загадка Льва Гумилева

При всем обилии мемуарной и биографической литературы фигура Льва Гумилева остается загадочной. В частности, загадочным остается его теперь уже несомненный антисемитизм. Это был болезненный факт для многих его друзей. Загадочным остается полное пренебрежение научными методами и принципами в большинстве его работ, в некоторых они начисто отсутствуют. Поэтому научное сообщество России его не признает, хотя он бешено популярен вне науки.

Анна Ахматова винила во всем советскую власть и лагерь. Возлюбленная ее сына Эмма Герштейн вспоминает:

«Мы видели на протяжении многих лет человека, носящего имя Лев Николаевич Гумилев, но хотя мы продолжали называть его Лева, это был не тот Лева, которого мы знали до ареста 1938 года. Как страдала Анна Андреевна от этого рокового изменения его личности! Незадолго до своей смерти, во всяком случае в последний период своей жизни, она однажды глубоко задумалась, перебирая в уме все этапы жизни сына с самого дня рождения, и наконец твердо заявила: „Нет! Он таким не был. Это мне его таким сделали“». И в другом месте: «Ее поражал появившийся у него крайний эгоцентризм. „Он провалился в себя“, – замечала она, или: „Ничего, ничего не осталось, одна передоновщина“». Передонов – герой повести Сологуба «Мелкий бес», тупой провинциальный учитель, соблазняемый бесами. Гумилев не только предостерегал православную Русь от еврейской опасности, но и много говорил о бесах (о чем вспоминает священник отец Василий).

Воздействие лагеря на образ мышления Л.Н. я выделил в своей критической статье, предположив, что он был лагерной Шехеразадой, «толкая рóманы» уголовникам, и привычка подстраиваться под интересы своей лагерной публики повлияла на форму и содержание его сочинений, придав направленность его учению. Эта догадка вызвала возмущение у многих ярых приверженцев Гумилева. Он не мог быть Шехеразадой! Он был пророком и учителем, вождем!

Судить об этом трудно. Гумилев оставил очень мало сведений о своей лагерной жизни. И это само по себе тоже загадочно. «Почти четверть века посчастливилось мне дружить со Львом Николаевичем и учиться у него, – писал Савва Ямщиков. – Беседы наши были доверительными и открытыми. И только двух страниц своей труднейшей жизни ученый никогда не касался: страданий узника ГУЛАГа и отношений с матерью». Отношения с матерью – понятно, не для чужих. Открывались только близким. Конечно, лагерь – тяжелая тема для воспоминаний, но многие пишущие считают своим долгом и облегчением души поведать людям эту страшную быль. А Гумилев – признанный мастер слова, красочно описывающий прошлые века и дальние страны, другие народы и всякую экзотику. Он побывал в этом экзотическом мире лично, все видел, испытал, способен рассказать всем… И молчит. Шаламов, Солженицын, Губерман, Разгон, Гинзбург, Мирек и бездна других выживших узников – все пишут, рассказывают, негодуют, обличают. А Гумилев молчит. Молчит не только в печати. Многие мемуаристы отмечают, что он и устно почти никогда не рассказывал о своем лагерном житье-бытье. Никому.

Обычно не желают вспоминать этот отрезок своей жизни те, кто был категорически недоволен собой в этом жестоком мире, для кого унижения лагерного быта не остались внешними факторами, а обернулись утратой достоинства, недостатком уважения лагерной среды. В лагере, где основная масса – уголовники, все сообщество четко делится на касты. В верхнюю касту попадают отпетые уголовники и «авторитеты». В среднюю, в «мужики», – вся серая масса. В нижнюю касту, касту «чушков», беспросветная жизнь которых полна унижений, избиений и бедствий, попадают слабые, жалкие, смешные, интеллигенты, больные, неопрятные, психически неустойчивые, нарушившие какие-то законы блатного мира. Они ходят в отребье, едят объедки, ждут тычков и пинков отовсюду, жмутся по углам. Спят воры на «шконках» первого яруса, мужики – повыше и на полу, чушки – под шконками или под нарами. Там есть известное удобство (изоляция, укрытность), но само место считается унизительным, а в мире зэков престиж, семиотичность очень много значит.

Я не стану подробно описывать эту систему – я сделал это в книге «Перевернутый мир».

Не сомневаюсь, что в конце своего много раз умножавшегося срока Гумилев пользовался привилегиями старого сидельца и обладал авторитетом, а если исполнял функции Шехеразады, то и уникальным положением. Но по моим представлениям, по крайней мере в начале своего прибытия в лагерь молодому Гумилеву пришлось неимоверно плохо. Он должен был по своим данным угодить в низшую касту. Сугубый интеллигент, в детстве преследуемый мальчишками, с недостатками речи, картавый, – сам иронизировал, что не выговаривает 33 буквы русского алфавита. Характер вспыльчивый, задиристый, тяжелый, неуживчивый, «любил препираться в трамвае» – именно такие попадали в чушки. Его солагерник по последнему сроку А.Ф. Савченко вспоминает, что физические данные у Гумилева были очень невыгодные для лагеря: «Комплекция отнюдь не атлетическая. Пальцы – длинные, тонкие. Нос с горбинкой. Ходит ссутулившись. И в дополнение к этим не очень убедительным данным Гумилев страдал дефектом речи: картавил, не произносил буквы „р“. <…> Кто картавит? Из какой социальной среды происходят картавые?» Савченко отвечает: дворяне и евреи. Обе прослойки чужды уголовной среде.

Савченко подчеркивает, что в этот срок «несмотря на такой, казалось бы, внушительный перечень неблагоприятных свойств, Гумилев пользовался среди лагерного населения огромным авторитетом. Во всех бараках у него были хорошие знакомые, встречавшие его с подчеркнутым гостеприимством». Он рассказывает, как вокруг Льва Николаевича собирались многолюдные кружки слушать его истории. Но все это благодаря тому, что как раз перед последним лагерным сроком политических отделили от уголовников, «благодаря чему жизнь в лагере стала сравнительно сносной». А до того? «То был кошмар». Но когда уголовники все же оказывались в одном лагере с политическими, возникали эпизоды, подобные описанному тем же Савченко: «Рябой с ребятами бьет там „жидов“», и этим «жидом» оказывается Л.Н. Гумилев.

Есть и прямые свидетельства о деталях быта, которые вписываются в эту реконструкцию. О своем открытии пассионарности Гумилев рассказывал так:

«Однажды из-под нар на четвереньках выскочил наружу молодой с взлохмаченными вихрами парень. В каком-то радостном и дурацком затмении он вопил: „Эврика“. Это был не кто иной, как я. Сидевшие выше этажом мои сокамерники, их было человек восемь, мрачно поглядели на меня, решив, что я сошел с ума…» И другим он рассказывал, что «теорию пассионарности придумал, лежа в „Крестах“ под лавкой»). Проговорился Л.Н., определил положенное ему место в камере – под нарами, под шконкой.

О раннем сроке Гумилев сам вспоминает, что к 1939 году совсем «дошел», стал «доходягой». В Норильлаге зимой 1939/40 года с ним сидел Д. Быстролетов, который поместил свои воспоминания в «Заполярной правде» (23 июня 1992). Быстролетову нужно было подыскать себе помощника, чтобы вытащить из барака тело умершего. Один зэк растолкал доской спящего под нарами доходягу, им оказался Гумилев. У Быстролетова сложилось впечатление, что Гумилев имел «унизительный статус чумы», шестерки. Он, видимо, регулярно подвергался обычным унижениям этого люда. Быстролетов описывает его как предельно ослабевшего, беззубого, с отекшим лицом, этот доходяга еле двигался и с трудом произносил слова, был одет в грязную одежду. Никаких вещей у него не было.

Воспоминания Быстролетова некоторые подвергают сомнению, поскольку тот сам был до ареста чекистом (разведчиком), но воспоминания эти очень реалистичны и согласуются со всем остальным, что мы знаем об этом периоде жизни Гумилева. Для Гумилева это было особенно тяжело, потому что дворянская честь, уважение среды и сознание своей высокой миссии были частью его природы. Контраст самосознания со своей неспособностью противостоять гнусной реальности был для него особенно катастрофичен.

Этот период неизбежно должен был наложить отпечаток и на последующие, когда положение Гумилева улучшилось, когда он освоил статус Шехеразады и добился внимания и уважения солагерников, да и солагерники стали другими. Зэк низшей касты никогда полностью не переходит в верхнюю, ни в глазах окружающих, ни в собственном самоощущении. Сбросить это наваждение он может только со всем антуражем лагеря, откинув лагерь как кошмарный сон. Поэтому люди этого плана стараются не вспоминать лагерную жизнь, гонят от себя эти кошмары, очищают память, чтобы выздороветь от лагеря.

Однако необратимые изменения психики почти неизбежны и остаются после лагеря. У тех, кто выдержал испытания и завоевал уважение среды, не оказался внизу, воздействие лагерного прошлого может быть укрепляющим: он выходит из лагеря если не добрее, то сильнее, чем прежде. Те, кто был сломлен, кто не выдержал ужасных тягостей, не сумел отстоять свое достоинство во враждебной среде, навсегда ушиблены лагерем, у них изменилось общее отношение к людям; оно стало отчужденным и недоверчивым, самооценка стала нуждаться в постоянном подтверждении, самолюбие стало болезненным. Эти люди постоянно ищут, на чем бы показать свое превосходство над другими – в ход идет все: опыт, вера, национальность, пол…

Большой поклонник Гумилева и Ахматовой, М.М. Кралин вспоминает, как впервые увидел Гумилева на заседании Географического общества 22 января 1971 года, где Гумилев председательствовал, а доклад делала Нина Ивановна Гаген-Торн. Она – «такая же старая, матерая лагерница, как и он, сидя на сцене, прихлебывала маленькими глоточками кофе из маленькой чашки и невозмутимо отвечала на яростные филиппики возражавшего ей по всем пунктам Льва Николаевича… В кулуарах Нина Ивановна говорила, что лагерь по-разному действует на человеческую психику, что у Льва Николаевича, в этом смысле, хребет перебит на всю оставшуюся жизнь. Но, кажется, он и сам этого тогда не отрицал».

Я думаю, что все то, что распространяется по России под названием гумилевского учения об этногенезе, не имеет ничего общего с наукой. Это мифы, сотворенные в больном сознании чрезвычайно одаренного человека под воздействием чудовищных обстоятельств его трагической жизни. Ненаучность этих талантливых произведений, абсолютно ясную всем профессионалам, он не видел и не понимал.

Между тем в некоторых своих работах он был действительно замечательным ученым, сделавшим великолепные открытия – это работы о циклических изменениях путей циклонов и влиянии этих изменений на жизнь и историю населения Евразии. Если бы он сосредоточился на этих явлениях, возможно, он был бы гораздо менее известен, но значительно более авторитетен в научном мире.

7. Трезво о Льве Гумилеве: ответ критикам

Когда я направлял в редакцию «ТрВ» заметку о Льве Гумилеве, и я, и редакция понимали, что она вызовет, кроме поддержки, шквал возмущенных откликов. Так и произошло – за две недели накопилось более 60 откликов с комментариями в блоге «ТрВ» и других сетевых ресурсах. Некоторые просто бранят мою статью: она мерзкая, тон ее недопустимый и т. п. Образ великомученика Льва Гумилева слишком давно и прочно вошел в сознание целого слоя любителей околонаучной литературы как образ великого ученого. Я полон сочувствия и личного уважения к своему покойному коллеге и не сказал ни единого худого слова в его адрес. Но оценка его как ученого и общественного деятеля – совсем другое дело.

В своей газетной заметке я совершенно не задавался целью опровергнуть его учение. Ненаучность его учения для подавляющего большинства специалистов – общее место. Я писал об этом подробнее в своей статье 1994 года. Очень детально и доказательно рассматривает этот вопрос Л.А. Мосионжник в большой работе «Исторический миф Л.Н. Гумилева: технология создания». Моя цель была другая – исходя из очевидности этого положения для специалистов (и не только для специалистов), попытаться высказать некоторые догадки о причинах специфической направленности его учения, и я рад, что многие читатели правильно уловили мою задачу. Не поняли те, кто и не хотел понять.

Некоторые комментаторы останавливаются на том, что в числе неприемлемых для друзей и родных Л.Н. Гумилева особенностей его характера, причины которых я попытался выявить, я назвал антисемитизм. Для меня антисемитизм некоторых известных деятелей русской культуры есть данность, с которой приходится считаться, и в моем представлении она, умаляя их общую привлекательность, не отменяет ни их таланта, ни их величины. Для историка, однако, она особенно вредна, так как делает его необъективным. Раньше я считал, что у Л.Н. Гумилева антисемитские идеи были чисто теоретическими – так и писал об этом в своей статье 1994 года. Но, прочтя сборник воспоминаний о нем 2006 года издания, выпущенный его почитателями, я понял, что, по крайней мере в последние десятилетия своей жизни, он был и бытовым антисемитом. Там на сей счет достаточно много фактов. Моего отношения к учению Гумилева это, впрочем, не изменило.

Что касается моих догадок о причинах деформации характера этого талантливого мыслителя – о функциях Шехеразады, а перед тем о его травмирующем пребывании в низшей касте лагерного сообщества, – то все эти догадки построены не на пустом месте. Они основаны на фактах, параллельно и многократно сообщавшихся как самим Л.Н. Гумилевым, так и его почитателями. Пусть мои пышущие гневом критики сообщат мне, какие из этих фактов неверны или не допускают предъявленную интерпретацию.

Остается еще ответить на наиболее пространный комментарий, который построен на убеждении, что специалисты по конкретному предмету (скажем, этносу) не могут судить о фундаментальных проблемах (скажем, этногенезе), что здесь вправе развертывать свои блестящие идеи мыслитель, свободный от обременительных знаний и правил. И в этом, мол, величие таких ученых, как Л.Н. Гумилев. Увы, блестящие идеи таких мыслителей строят не науку, а мифы.

8. Письмо с того света

Рыская по Интернету (для лучшего понимания нынешнего политического спектра), я наткнулся на портал «Правая библиотека», а в ней нашел свою книгу «Воскрешение Перуна». По поводу этого казуса на сайте прочел комментарий одного, видимо, молодого завсегдатая, пишущего под ником Authari и живущего в Симферополе (Аутари – имя лангобардского конунга VI века). Письмо меня заинтересовало сочетанием похвалы и отвержения. Вот оно:

«Лев Самойлович Клейн – безусловно выдающийся археолог и мыслитель. Его монографии просто блестящи. Однако он был также известным глашатаем гомосексуализма (следует ссылка на рецензию, посвященную другой моей книге) и весьма изрядным антифашистом (см. его критику учения Г. Коссины). Эта работа на данном сайте представляется неуместной. Лично зная Л.С. Клейна (ныне покойного), могу сказать, что он не порадовался бы включению своей работы в эту библиотеку. <…> Имя Клейна вещь знаковая, и если вы не сионисты, педики либо специалисты по теории археологии (где Клейн выше Бога), то убирайте его работу отсюда».

Коль скоро Authari так высоко оценивает мои работы, хотелось бы исправить некоторые неточности в его обращении.

Во-первых, мой молодой читатель поторопился и в покойники меня записал преждевременно, разве что я пишу с того света.

Во-вторых, я не «глашатай гомосексуализма», как и не глашатай всего, что я исследовал. Но опровергать это определение не стану хотя бы потому, что принадлежать к категории людей, в которую входили Сократ, Юлий Цезарь, Леонардо да Винчи и Чайковский, не считаю ни ужасным, ни зазорным. Напротив, издеваться над такими людьми и ненавидеть их только за то, что они такие, – позорно и глупо.

В-третьих, я действительно еврей по происхождению, но идеями сионизма (то есть соединения всех евреев в месте их давнего исхода) никогда не увлекался. В концепции этой нет ничего дурного, но она – не для меня. По национальности считаю себя русским (происхождение многих русских – самое разнообразное). Authari, судя по его сайту, ненавидит и презирает евреев, как и негров, турок и многих других. Девиз его сайта – «Бей жыдов, спасай…» Ну, Россию он не мог поставить: ведь живет в самостийном украинском государстве. Ради стеба поставил: «…мацу». Маца, синагога и прочие иудейские атрибуты меня мало касаются: я атеист и потомок атеистов. А в том, что у меня еврейские гены, – в этом не вижу ничего плохого. Authari придерживается противоположного мнения, но как-то ему надо справиться с такой трудностью: эти негодные в расовом отношении евреи, составляя одну тысячную населения Земли, дали более трети всех нобелевских лауреатов. Как-то не вяжется это с расовой неполноценностью.

В-четвертых, я действительно неприязненно отношусь к нацизму, хотя моя работа об учении Косинны касалась скорее истоков нацизма (Косинна умер до прихода Гитлера к власти). Authari же и его друзья увлекаются германской военной и нацистской романтикой, культивируют немецких воздушных ассов, восхищенно перечисляют, сколько те сбили советских самолетов…

Я общался с немцами гораздо больше Authari, но мое отношение к общему прошлому иное. Эти ассы меня бомбили при переправе через Березину. Эти ассы убивали моих друзей – русских солдат. Когда я впервые посетил Берлин после войны (это было в 1970 году), я гостил у археолога Ганса Квитты. Мы с ним выяснили, что в 1944-м были на одном и том же участке фронта, но по разные его стороны. А теперь мы вместе осматривали развалины гитлеровского бункера. Позже я контактировал с известным немецким профессором археологии Гербертом Янкуном, который во время войны был штурмбанфюрером СС, организовывал отправку археологических сокровищ с Украины и Норвегии в Рейх, но отбыл положенный срок в лагере и вернулся в науку – представьте, ему тоже очень нравились мои работы, и в частности статья о Косинне! Но мне бы не пришло в голову примерять СС-овский мундир. Впрочем, ему тоже. Потом я не раз преподавал археологию в Германии и Австрии. Профессором, который пригласил меня тогда в Берлин, был Бернгард Хэнзель, родственник Штауфенберга – казненного организатора заговора против Гитлера. Разная романтика вдохновляла наши воспоминания о войне – мои и Authari.

В-пятых, Authari ошибается, полагая, что меня бы не порадовало, что мои труды читают посетители «Правой библиотеки». Напротив, меня радуют всякие читатели: я ведь надеюсь, что благодаря моим книгам они поумнеют. Меня радует и то, что мои книги читают и ценят даже такие отпетые антисемиты и гомофобы, как Authari. Хочется надеяться, что вся их расистская фразеология – это всего лишь юношеский, прямо скажем, не очень умный эпатаж.

На эту статью Authari откликнулся, и у меня завязалась с ним переписка на сайте «ТрВ». Он оказался крымским археологом, не таким уж молодым. Как он уверяет, вовсе не антисемитом и не гомофобом. Евреев не третирует как низшую расу, а наоборот, считает конкурентами немцев. Просто он полагает, что евреи заняли слишком много видных мест в России и мире, а гомосексуалы наносят вред народу. При этом лично дружит с теми и другими. Очень почитает немцев-арийцев. Из моих последующих писем:

Из Вашего совета «правым» убрать с сайта мою книгу, потому что я, несмотря на свои достоинства, такой-сякой, я пропускаю мимо ушей Вашу практическую ненависть к моим деяниям и облику. А отмечаю Ваше, прямо скажем, преклонение перед моими достижениями в нашем общем деле – археологии. Значит, есть основа для пересмотра Ваших взглядов на меня как человека. А может быть, и на те явления, которые Вы мне вменяете как чернящие меня.

Прежде всего это два качества: я, по-Вашему, глашатай гомосексуализма – а это гибельно для страны, и я еврей, и хотя у вас полно евреев-знакомых, но евреи повинны в коммунизме, который Вы ненавидите, и в идее национального превосходства, которую Вы не одобряете. Я правильно изложил Ваши инвективы?

Рассмотрим первое обвинение. Поскольку дело мое по обвинению в гомосексуальности было инспирировано КГБ (а у них были свои счеты со мной), то я получил и отбыл срок полностью, поскольку не признал своей вины. В выпускных бумагах лагеря это и было указано, а также очень странная для таких зэков констатация: «Пользовался уважением среди заключенных». Понимаете ли Вы весь смысл такой констатации? После моего освобождения мой следователь опубликовал открытое письмо, в котором выражал сожаление, что участвовал в этом деле, – и его уволили из прокуратуры.

Я ни в своих книгах, ни в выступлениях никогда не признавал себя гомосексуалом и не отвергал этого. Именно потому, что доказывать или опровергать такие вещи недостойно. Это вообще не ваше дело, говорю я.

Но естественно, что эта проблема меня задела и я занялся ее исследованием. Выпустил две книги, готова третья. В книгах я не «пропагандировал гомосексуализм», а исследовал его. Книгами моими недовольны как гомофобы, так и гей-активисты – именно потому, что я объективно исследовал проблему.

В моих книгах содержится фундированная критика гей-культуры (ряд глав посвящен именно этому). Гомосексуальность с точки зрения биологии, конечно, патология, здесь Вы абсолютно правы. Но в культуре приживаются многие биологически неоправданные вещи (посмотрите на наше питание и питье), а главное – гомосексуальность не заразна. В популяциях всегда примерно один и тот же процент гомосексуалов, меняется только открытость их проявления. В нашем обществе их столько же, сколько в Америке и сколько было в античной Греции. Сказываются и наследственный фактор, и стрессы (игра гормонов) при беременности, и воздействие среды. По наследству она передается с хромосомой Х, то есть по материнской линии. Так что, если уничтожить всех гомосексуалов, их популяция вновь восстановится в тех же размерах. Как появляются левши, альбиносы и т. п. Это нормальный разброс генов.

Сравнивать гомосексуалов с раковыми клетками и метастазами, не обижайтесь, несколько глуповато. Вы не задумывались над тем, как это страны с наибольшим развитием однополой любви (на Востоке) характеризуются очень высокой рождаемостью? А как археологу Вам придется примириться с тем, что отец археологии и искусствоведения Винкельман был завзятым гомосексуалом, как и крупнейший британский археолог Артур Эванс, открывший минойскую цивилизацию.

В только что вышедшем номере журнала «Собака. ру» помещена моя статья «9 голубых мифов» – почитайте. В следующем номере должно быть продолжение.

Теперь перейдем к еврейском вопросу. Прежде всего хочу предупредить Вас, что я еврей по происхождению, но по национальности считаю себя русским. Русский язык – мой родной, я говорю на нескольких языках (среди них нет еврейского), но мыслю я на русском. Живал я подолгу за границей, но всегда возвращался на родину, даже в худшие времена. Я не принадлежу к еврейской религии (от синагоги был отлучен еще мой дед задолго до моего рождения). Библейские байки об избранном народе Божием отвергаю так же, как и Вы. Полагаю, что православная вера могла позаимствовать из еврейской книжности что-либо получше, но она заимствовала именно идею миссионерства. Но эта же идея есть и у мусульман.

Я считаю, что российские евреи в большинстве уже стали русскими (почитайте об этом мою статью «Четырнадцать евреев» в «Троицком варианте»). Где вы слышали еврейский акцент? Только у антисемитов. Теперь евреи – нечто вроде касты внутри русского народа. Подобно казакам или поморам. А что они вошли в элиту, а не в городские низы, так это не из коварства и не благодаря некой мифической еврейской солидарности, а по естественным причинам. Грамотность и любовь к знаниям у евреев имеют тысячелетнюю историю, кроме того, социально низшие слои еврейства были уничтожены нацистами.

Вы ошибаетесь, если евреев отождествляете с коммунистами. Скорее уж можно их связывать с зарождением христианства и марксизма (в котором есть не только коммунистическое крыло).

Мой отец был в гражданскую войну деникинским офицером. Один дед был фабрикантом, другой – купцом первой гильдии. Да, большевики первое время после революции очень доверяли нацменам (латышам, грузинам и другим), в том числе и евреям, поскольку неумная национальная политика царизма швырнула многих из них в революцию. Но большинство их шло с другими партиями: меньшевиками, эсерами и кадетами. Я уж не говорю о том, что великодержавный шовинизм очень скоро восстановился. Ни отец, ни я никогда в партии не состояли.

Вы ошибаетесь, если думаете, что национальные симпатии и антипатии – устойчивая вещь. На нашей памяти образ еврея в русском народном сознании очень изменился (и только у кучки маргиналов пережиточно остался прежним). Он все больше вытесняется как главный «недруг» «лицом кавказской национальности».

А что до Вашей приверженности к красивым эсэсовским мундирам, то и во время войны были у нас их симпатизанты. Прежде всего всякие квислинги. В России чего-то в этом роде не получилось. Евреев-то арийцы уничтожали начисто, а русским и украинцам был откровенно уготован удел низшей расы. Кто-то шел к власовцам и бандеровцам, надеясь, что это будет третья сила, которая выживет, когда силы обоих противников иссякнут. Хотя ясно было, что ни Гитлер, ни Сталин этой третьей силе не дадут ни малейшей самостоятельности. Сообразите, что было бы с Вами, если бы эти немецкие ассы в красивых мундирах победили. Копали бы Вы сейчас памятники в Крыму или сараи на немецких фермах?

Еще одна неточность. Германия не подорвала силы СССР, предотвратив завоевание Европы. Наоборот, именно в результате войны Сталин захватил пол-Европы и не Германия не дала ему пройти дальше. А пал СССР, совершенно очевидно, не выдюжив в гонке вооружений с НАТО. В результате неконкурентоспособности своей хозяйственной и политической системы.

Я уделил так много времени этим вопросам не потому, что надеюсь переубедить лично Вас (хотя и это было бы неплохо), а потому, что Вы типичный представитель некоторой категории молодых людей националистического толка (в чем опять же не вижу ничего скверного). Но у них, как мне кажется, очень путаные представления о коренных вещах, важных для национального будущего, а наши нации связаны историей и судьбой.

И еще несколько аргументов:

1. О гомосексуальности (я не пишу «о гомосексуализме», поскольку это нонсенс: нет такого учения или направления). С самого начала уберем подстановку: я признаю, что это патология не «на уровне индивида» или «на уровне популяции». Я писал: на уровне биологии. Все страхи, которые расписывает Authari (и которые в Питере двигают депутатом Милоновым), не подтверждаются никакими исследованиями. Расширения гомосексуальности не существует, есть лишь расширения откровенности ее проявления. Миф о вербовке гомосексуалов – всего лишь миф. Никакая популяризация или пропаганда не может изменить сексуальную ориентацию индивида. Лучший пример – сами гомосексуалы. В стране действует мощнейшая пропаганда гетеросексуальности – фильмы, литература, реклама, церковь, выступления политиков. Ну и сколько гомосексуалов ей поддалось? То же и с «натуралами» (как на геевском жаргоне зовут гетеросексуальных мужчин).

Насчет престижности и модности быть геем – это Вы слегка преувеличили. А Вы не пробовали? Вот попробуете, тогда и скажете, насколько это престижно.

2. Теперь о еврействе. Люди, одержимые националистическими идеями, склонны все события рассматривать как борьбу наций и рас. Это они представляют себе евреев как сплоченную популяцию, связанную солидарностью, взаимовыручкой, сговором, взаимопомощью и т. п. На деле такая взаимосвязь появляется только в условиях общей смертельной угрозы, и то не всегда. В остальных случаях евреи столь же разобщены, склочны, индивидуалистичны и завистливы, как и прочие народы. Конкуренция, подсиживание и борьба за лучшее место под солнцем столь же распространены среди них, как среди русских, поляков, французов и других народов.

Мой приемный сын – татарин, его жена – азербайджанка, их пятилетний сын – даже не знаю кто. Наверное, русский, потому что домашний язык – русский, культура тоже. Все говорят без акцента, ни в мечети, ни в церкви, ни в синагоги не ходят. Друзья и ученики мои – в основном русские и украинцы. Так сложилось.

Как мне представляется, я работаю в русской науке и культуре и, надеюсь, чем-то способствую ее развитию и международному признанию. Стремление моих учеников сохранить таких, как я, в русской «элите» Вы называете «сионизмом», который Вам не нравится. Помилуйте, ну должна же быть какая-то логика в идеях и терминах! Сионизм – это как раз идея выселить всех евреев «в Сион»! В русскую культуру внесли свой вклад и многие обрусевшие немцы, и норманны, и татары, и грузины, и евреи, и поляки, и так далее. Будем «очищать» историю?

Из писем Authari мне показались существенными следующие слова:

«Лев Самойлович, спасибо Вам за Ваши ответы. Общение с Вами по-прежнему почитаю для себя за большую честь. Насколько я „типичный представитель националистической идеологии“ не могу сказать, но то, что я не антисемит, не фашист и не „гомофоб“ это уж точно. Надеюсь, Вы с этим согласитесь. Приношу свои извинения, если мои слова в моем комментарии Вас задели, формулировки были в самом деле не верны».

9. Трипольское зеркало

С большим сочувствием прочитал я открытое письмо антрополога Марии Медниковой руководству канала «Культура» в 10-м номере «ТрВ». В нем известный антрополог сетует на пристрастие ряда телеканалов к дутым сенсациям и их готовность эксплуатировать глупейшие суеверия и невежество части зрителей. Что приводит к поощрению и разрастанию этих проявлений готики. Беда эта касается не только антропологов, и не только в нашей стране, но на всем постсоветском пространстве. И не только суеверия эксплуатируются, но и другие не лучшие идеи, предрассудки и претензии – ксенофобия, националистическая спесь, шовинизм, мракобесие, идолопоклонство и тому подобное.

Приведу случай такой тяги телевизионщиков с Украины – на чужом примере легче проявить трезвость и увидеть, насколько эти потуги смешны и некрасивы при взгляде со стороны. На Украине (я не пишу «в Украине» просто потому, что это противоречит нормам русского языка) в годы после обретения самостоятельности чрезвычайно популярны стали попытки доказать особую древность украинской культуры (дескать, от нее пошли не только все славянские, но и все европейские культуры!), поместить на Украину центр происхождения ариев, особой древней цивилизации Аратта (то бишь, трипольской культуры), утвердить существование неких укров, от которых и произошли украинцы (а вовсе не от слова «край»). Тщетно разумные украинские специалисты опровергают эту чушь, ее неустанно пропагандируют ультранационалистические журналисты и полуписатели-полуархеологи (вроде Ю. Шилова), поддерживают некоторые политики (депутаты, чиновники) и осторожно, но настойчиво раздувают некоторые СМИ.

Заметное место в этих концепциях занимает трипольская культура, о которой ниже будет сказано несколько подробнее.

В августе 2011 года ко мне обратилась по телефону из Киева очень милая корреспондентка I канала украинского телевидения Ирина С. с просьбой немедленно дать интервью, посвященное трипольской культуре. Передача должна была пойти в эфир на следующий же день. Я попросил прислать мне сначала вопросы, потом посмотреть мои ответы, а уж тогда решать, что давать зрителям. Вопросы были присланы тотчас. Характер их кое-что говорил о представлениях и целях редакции. Я в тот же вечер послал свой ответ. Вот он:

1. Оцените явление трипольской культуры. Насколько она давняя и насколько важная.

1а. Вопрос несколько странный. Древность культуры не предмет вкусовых или экспертных оценок. Есть достаточно способов датировки, а) радиоуглеродных и б) на базе сравнительной археологии, способов, опирающихся на связи с районами ранней письменности. Это известно каждому студенту. Трипольская культура датируется ныне V–IV тысячелетиями до н. э., но V тысячелетие без первой четверти. Это на территории Украины. А на территории Румынии, где она сформировалась и где ее называют культурой кукутень, она начинается раньше – с конца VI тысячелетия до н. э. Значит, ее памятникам почти 7 тысяч лет – ранним и 5 тысяч лет – поздним.

1б. Теперь о ее важности. Тоже вопрос не очень корректный. Каждая культура для науки по-своему важна. Лучше говорить о том, чем эта культура интересна. Прежде всего тем, что это первая земледельческая культура на территории Украины. В Нижнем Подунавье и в Греции такие культуры возникли значительно раньше, на Ближнем Востоке еще раньше, но на Украине – это самая ранняя земледельческая культура. А с земледелием появились и многие другие компоненты культуры, делающие ее богатой и яркой, – керамика, декоративное искусство.

2. Какая связь трипольской культуры с развитием цивилизации?

Если Вы имеете в виду, не является ли трипольская культура цивилизацией, то нет, не является. Несколько лет тому назад на Украине вышла двухтомная энциклопедия по трипольской культуре, очень добротная, но с названием «Енциклопедiя трипiльскоï цивилiзацiï». Название, конечно, сбивающее с толку.

Под цивилизацией обычно понимают общество с письменностью и городами, с классовым расслоением. Ничего этого в трипольской культуре нет. Те огромные поселения, которые появились на одном из ее этапов, не имеют основных признаков города, основных его функций. Они отличались от прочих только размером. Это были большие села. Города развились значительно позже и не из этих поселений. Так что трипольская культура – никакая не цивилизация. А что земледелие – путь к цивилизации, это несомненно, но это касается всех земледельческих культур.

3. Насколько возможным является то, что все европейцы произошли от трипольцев?

Настолько же, насколько возможно, что все азиаты произошли от какой-нибудь культуры Кореи. Или Вьетнама. Или Азербайджана. О том, что трипольцы или их потомки заселили Европу, нет абсолютно никаких данных. Более того, это невозможно. Начать хотя бы с того, что сама трипольская часть этой культуры произошла от румынской части – Кукутень. Значит, культура Кукутень уже никак не могла произойти от трипольской. Не могли произойти от нее и культуры Греции и Балкан, более ранние. Есть и в остальной Европе много более ранних и одновременных ей культур – почему бы европейцам не произойти от них? Например, обширная культура линейно-ленточной керамики, неолитическая и земледельческая.

Затем нет решительно никаких данных о том, что трипольцы говорили на индоевропейских языках. Судя по палеогенетическим исследованиям, вся южная часть Европы была заселена в неолите выходцами с Ближнего Востока, к ним в конечном счете принадлежали и трипольцы. Очень велика вероятность, что они принесли свою речь с собой. Тогда это была речь, родственная нынешней кавказской. Но и это все пока гадания. Вероятно, какая-то часть трипольского населения вошла в новые общности, приняла новые языки и какая-то часть их генов вошла в генофонд украинцев, молдаван и румын, а может и каких-то других европейцев.

А вам нужно, чтобы все европейцы происходили от трипольцев? Это чем-то тешит Ваше самолюбие? Не стоит ли лучше добиваться, чтобы «все европейцы» позавидовали успехам нынешней украинской промышленности, демократии, науки?

Ответ пришел незамедлительно. Вот он:

«Лев Самуилович, здравствуйте!

Прошу прощения, но у нас поменялась концепция материала:(

Спасибо, что отозвались!»

Я откликнулся так:

«Насколько я понял, Вам моя концепция не подходит. Я оставляю за собой право опубликовать мое интервью в печати. ЛСК».

Что и делаю. А теперь сообразите, многим ли отличаются от этой тяги украинских телепросветителей наши отечественные старания доказать особую древность того или иного древнерусского или древнетатарского города, особую связь русских, или тюрок-степняков, или осетинов или еще кого-то с ариями, происхождение всех европейских народов от русского корня, отыскать древнерусскую письменность в палеолите, в Америке, доказать принадлежность варягов непременно к славянам (пусть и западным), а никак не к скандинавам, превосходство языческих русских богов над еврейским Христом, превосходство православия (или мусульманства, или иудаизма) над всеми другими религиями или над атеизмом?

Глядя на украинские причуды, мы смотримся в зеркало.

10. Варяги, антинорманизм и час истины

Должен покаяться: запись декабрьской передачи «Час истины» на тему «Русь изначальная: происхождение варягов, норманизм и антинорманизм» только недавно попалась мне на глаза. Двое историков – липецкий профессор Пединститута, то бишь Педуниверситета, Вячеслав Васильевич Фомин и московский доктор исторических наук Андрей Николаевич Сахаров, членкор Академии наук, «убедительно» (как указано в первых словах записи) обосновывают антинорманизм. Они доказывают, что варяги, о пришествии которых повествует русская летопись, никакие не норманны, а свои же славяне, только западные. В других сочинениях эти историки уточняют – вагры. Утверждение же, что варяги – скандинавы, есть норманизм. Создали его интервенты-шведы, подхватили немцы из российской Академии наук, а нынешние русские историки, которые повторяют это, – сплошь русофобы, подкупленные Западом.

Почему-то воспевая дуэтом нашествие западных славян, Фомин и Сахаров считают это патриотической позицией (а не избавление ли от западных славян, поляков, является национальным праздником России?). Признание же скандинавского нашествия (такого же, как на Англию и Францию) они считают антипатриотической пропагандой. Занимая такую вот патриотическую позицию, Фомин и Сахаров «наступили на мозоль людям, которые ангажированы, которые фальсифицируют историю, всю жизнь на это положили. Все эти люди – члены Шведской и Норвежской академий. Они работают на них» (В.В. Фомин; все цитаты его и Сахарова, кроме оговоренных, взяты из указанной телепередачи).

Так как я один из этих людей, то должен добавить, что вдобавок эти зловредные Шведская и Норвежская академии осуществили свой выбор тайком, потому что сами избранные (кроме Е.Н. Мельниковой) об этом не извещены и только профессор Фомин в Липецке об этом проведал (не иначе, как состоя в тайной связи с означенными академиями… или с кем-то еще?).

Из двух авторов этого устного трактата о норманизме специалистом является как раз липецкий профессор Фомин, он давно изучает эту проблему, хотя и с очень отсталой методикой, мало отличной от методики Ломоносова (выводы также схожи). Как известно, Ломоносов, будучи крупнейшим авторитетом в естествознании, возомнил себя также и историком. Но к истории он не был приуготовлен, древнерусских летописей не прорабатывал, а основывал свои выводы на польских путанных пересказах XVII века и на своем желании угодить императрице («нас рабство под твоей державой украшает»).

Сахаров же специалистом-профессионалом в этой области не является. В наши дни история очень специализирована. Много лет Сахаров специализировался на изучении древнерусской дипломатии и деревни XVII века. Собственных крупных исследований по восточнославянскому этногенезу, куда входит и варяжская проблема, у него нет. Конечно, его специальность ближе к тем проблемам, которые он взялся решать, чем специальность академика Фоменко – к исторической хронологии, но в основном здесь тот же конфликт – академического звания и неподготовленности к конкретному предмету занятий. Очень трудно избежать впечатления, что перед нами выступают не Фомин и Сахаров, а Фомин и Фоменко.

Маргинальная позиция двух историков не заслуживала бы большого внимания (все их доводы давно опровергнуты), если бы Сахаров не был директором Института истории РАН и не только не выдавливал оттуда отдельных несогласных с его научной позицией, но и не изгонял целые отделы. Если бы он не был одним из нескольких историков в большой президентской комиссии по противодействию «фальсификациям истории». Если бы он не был автором стандартных учебников для средней школы: «Я автор учебников истории для 6, 7 и 10 класса, где те же вопросы рассмотрены на более глубоком уровне… Излагаю две точки зрения, и высказываю свою точку зрения, говоря, что мои аргументы как ученого вот такие-то и такие-то» (Сахаров). Вот почему аргументы этой небольшой группы приходится разбирать всерьез.

Какие же аргументы выдвигают эти историки, сами себя именующие антинорманистами?

1. По их представлению, летопись ни слова не говорит о норманнском происхождении варягов. Есть в ней утверждение: «И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы». Но здесь варяги стоят рядом со шведами, значит, они не шведы (Фомин). – Это вроде бы верно. Но посмотрим на тот ряд, в который поставлены варяги: шведы, норманны (урмане – то есть норвежцы), англы, готландцы. Ни одного славянского племени – сплошь скандинавы и близкие к ним по языку и обычаям англы (германцы). В таком выражении варяги могут быть частью шведов (не состоявшей под властью шведского конунга), датчанами, фризами, но никак не славянами.

И за каким это морем располагаются западные славяне? За Варяжским – Балтийским, в этом все согласны. Но антинорманисты полагают, что, так как к приморским славянам ходили морем, то и они «за морем». Резонно. Однако, надо полагать, и в летописное время различали тех, кто живет за соседними ляхами и к кому ходят каботажным плаваньем, от тех, к кому добираются только через открытое море.

Само название «варяги» является лингвистически точной передачей скандинавского слова «варинг» (кириллический юс малый, замещенный потом «я», передавал германские фонетические сочетания – ен-, ин-), а слово это у скандинавов образовано от корня «вар» (клятва, присяга) с германским суффиксом «-инг», оно проникло и к византийцам, означая воинов-наемников с севера. Похожее слово – «викинг» → витязь.

С ваграми у варягов такая же связь, как у «вагранки» с «варежкой».

2. Летопись указывает, что славянский язык и русский – одно есть. Что еще спорить? (Сахаров). – Когда славяне по вокняжившимся варягам стали называться Русью («от них же и ны прозвашася»), разумеется, славянский язык и русский стали одним. Тут уж, действительно, что спорить.

3. Норманисты игнорируют славянские миграции. Академики Янин и Седов доказали три миграционных потока из западнославянского мира – из Южной Балтики, из Польши и с Карпат (Сахаров), в 8-м веке, в середине 9-го и в середине 10-го (Фомин). – Доказательство миграций считается у археологов очень трудным делом, для этого требуются серьезные факты. Археологи Янин с Алешковским в своей гипотезе опирались исключительно на лингвистические наблюдения, археологических же данных не приводили. Седов опирался на литературные данные и археологический материал не прорабатывал. Аргументы его другими археологами не приняты. Да и говорил он о середине I тысячелетии н. э. Никакой привязки к варягам у этого движения нет. Тогда как движение населения из Скандинавии засвидетельствовано сотнями археологических артефактов именно для IX–X веков.

4. Оба – и Фомин и Сахаров – обращаются к археологии с целью опровергнуть археологическую картину норманнского проникновения. Из 150 тысяч артефактов, добытых Новгородской экспедицией, лишь 10–15 штук скандинавские (Фомин). – Сколько раз хватать фальсификаторов за руку?! При подсчетах нужно же брать не все века (истории города), а только те, в которых действовали варяги, и не все вещи, а только этнически определенные, и не все места, а только те, где варяги жили по историческим сведениям. Мы проделали такие подсчеты давно и получили точные цифры, они опубликованы. Норманнов в стратегически важных пунктах Северной Руси в IX веке больше, чем славян. Учитывались при этом не только артефакты, но и обряд погребения.

5. Скандинавский мир был ориентирован на освоение других стран – западных, не наших (Сахаров). – Тогда почему абсолютно одинаковым выглядит распространение скандинавских археологических памятников в Англии и Франции, с одной стороны, и в России – с другой?

6. Какие города создали варяги? – спрашивает Фомин и отвечает: Новгород, Белоозеро, Изборск. Это славянские имена. Не назвали ни – штадтом, ни – бургом, ни – хольмом. – Простите, назвали. Древний город на Волхове в сагах называется Хольмгард, по-видимому, это было Рюриково городище, а вот возникавший неподалеку «новый город» получил славянское название. Город Изборск по сомнительному преданию (из Иоакимовской летописи) назван от имени Избора (имя неславянское), а по предположению этимологов (А.И. Попов, Г. Шрамм) – по реке Иза или Иса (финноязычное «Великая»), и назван он Исуборг, что в славянской переделке дало Изборск (не от «избы» же он назван). Белоозеро же рассматривается как калька с вепсского Вауктар. То есть всякий народ переводил это название на свой язык. Я уж не говорю о Кэнугарде (Киеве), Гардарики, «росских» названиях днепровских порогов.

7. Обилие неславянских имен в летописи, среди которых много скандинавских, Фомин отбрасывает ломоносовским аргументом: имена же легко заимствуются, у нас много еврейских имен (Иван, Мария, Михаил, Гавриил и так далее), но мы же не евреи. – Да, но еврейские имена взяты из Библии, а она пришла с христианством. А с чем (или с кем) пришли скандинавские имена, если не с варягами?

8. Скандинавские саги не знают ничего из восточнославянского мира до Владимира, до рубежа X–XI веков – ни хазар, ни половцев, ни имен князей, даже Рюрика не знают. «Здесь нечего больше сказать» (Фомин). – Все не так категорично, как кажется Фомину. Саги знают только то, что приносили вернувшиеся из Гардарики воины. Значит, до рубежа веков в основном не возвращались, оседали там.

9. Нестор не знает западнославянского мира – руян, ободритов, лютичей, брежан и многих других. То есть он знал их – но под именем варягов. Уберите равенство варягов западным славянам – и образуется огромная темная дыра в Европе (Сахаров)! – А с чего вы взяли, что Нестор обязан был их знать и упоминать? А если (по-вашему) упоминал, то почему никогда не называл их по их племенным названиям, а всех – только общим именем «варяги», заимствованным у скандинавов?

10. Владимир поставил в Киеве Перуна и других богов, среди которых скандинавских нет. Не поставил ни Тора, ни Одина (Сахаров). – Это верно. Но Владимир – это уже славянизированный норманн, третье поколение в славянской среде. – Фомин: Главные боги – это боги победителей. – А это уже неверно. Римляне возмущались по поводу христианства: «побежденные дали религию победителям».

11. Как получается, что шведский язык у нас исчез – никаких следов? (Сахаров). Неверно, следы есть. Скандинавских слов мало, но ими названы важные государственные понятия: гридь (воин), витязь (герой), стяг, вервь (община), вира (штраф), кнут, стул (седалище для знатного человека), тиун (приказчик), ябетьник (чиновник), также понятия мореплавания (шнека, якорь) и торговли (ларь, ящик, скот). А вот почему норманны быстро ославянились, тому может быть много причин (например, численное соотношение мужчин и женщин в обоих этносах в Гардарике), и есть параллель: так же быстро офранцузились норманны в Нормандии. Вильгельм Завоеватель прибыл в Англию уже французом. Да и в Англии ее север, захваченный данами, быстро забыл датскую речь.

12. Есть договор, заключенный Олегом с варягами, когда он захватил с помощью варягов Киев и хотел обеспечить Новгород от нападения варягов. С каким же государством заключил Олег договор, когда Швеция была еще в догосударственном состоянии? А с западными славянами (Сахаров)! – Как будто норманны признавали классификацию Сахарова, какое образование считать государственным! Как будто нельзя было заключить договор с любой значительной военной силой!

13. Остальные аргументы, приведенные обоими историками, даже не заслуживают опровержения. В том числе и все восклицания по поводу невозможности объяснять слово «русь» из сканд. «руотси» (гребцы). Очень по-разному образовывались этнонимы. Важно не то, как он образовался, а как употреблялся. А вот антинорманистов попросим объяснить: почему до сих пор финны и эстонцы, жившие между славянами и шведами, называют словом «руосси» не восточных славян, а шведов?

Аргументы почтенного членкора и его липецкого соратника, которого он перевел в московский институт, возможно, и звучат убедительно для шестиклассников, но сомневаюсь, чтобы и десятый класс из возможных версий объяснения выбрал «антинорманнскую». Есть много источников информации, есть голова на плечах. Дети нынче растут быстро.

11. Любители в роли экспертов

Порою споры, отгремевшие в науке, отражаются в околонаучных обсуждениях, в студенческой аудитории или в обществах любителей. Отражаются обычно в упрощенном и заостренном виде, выдавая главные линии дискуссий профессионалов. При этом дилетанты становятся воинствующими дилетантами, беря на себя функции экспертов и судей. Это резко проявляется в спорах по истории, притягивающих на себя и отражающих острые общественные разногласия, в частности в споре о варягах.

Беседа с Диким

При обсуждении ряда моих статей в Интернете выступает некий господин Дикий (не знаю, это фамилия или «ник»). На какую бы тему я ни писал, он тут как тут со своими комментариями, в которых он укоряет меня, что я не отвечаю на его возражения против моих выводов о варягах-норманнах. Он верит антинорманистам, а я считаю антинорманизм не научной теорией, а чисто идеологической платформой, построенной для превращения страны в империю, в военный лагерь. Он клеймит меня как норманиста, а я считаю норманизм жупелом, выдуманным антинорманистами для оправдания своей отчаянной борьбы и придания ей смысла.

Взгляните на его комментарий в блоге «Троицкого варианта» от 13 июня 2012 года к моей статье на совершенно иную тему – «Прелестное письмо „Руснауки“» (перепечатываю с орфографией Дикого):

«Вот Вы все боретесь со лженаукой, лжеконференциями, лжеакадемиями. А так ли сильно Вы от них отличаетесь? А вот мне кажется что очень не сильно. Вы и авторы „Велесовой книги“ и прочих „Святоарийских вед“ просто две стороны одной медали. Как они удлиняют русскую историю до времен триллобитов, так и Вы русофобствую низводите русских народ до уровня дикарей, которых добрые цивилизаторы за хвосты с деревьев стащили. Заодно Вы поливаете грязью настоящих русских историков Ломоносова, Рыбакова, Кузьмина и Фомина. Потому что они в отличии от добросовестные историки. Вы даже на мою критику (недипломированного любителя истории) неспособны нормально ответить. На пресс-конференцию, встречу читателями или семинар Вы меня не зовете. Но ничего я узнаю сам когда Вы будете проводить и приду и возьму журналистов. Пусть все знают какие у нас доктора исторических наук».

Вопреки своему обычаю не отвечать на такие письма, отвечу, потому что письмо типично и мой ответ может помочь другим столь же бесшабашным критиканам воздержаться от глуповатых и смешных нападок.

Господин Дикий.

Спорить с Вами я действительно не собираюсь. По двум причинам: во-первых, на этом уровне мне спорить не интересно и некогда, а во-вторых, Вы ведь и спор ведете не для выяснения истины, а из азарта – показать «этим ученым», что вот мы совсем не ученые, а разбираемся лучше них. При этом Вы изначально поверили в те лестные байки о прошлом, которыми Вас кормили записные антинорманисты, и исходите из них как из святой истины. Вы заведомо относитесь к своим оппонентам как к врагам и лжецам, которых надо разоблачить. Они покушаются на то, с чем вы сжились.

При этом Вы не стесняетесь разбрасываться обвинениями. Вы заявляете, что я обливаю грязью «настоящих русских ученых Ломоносова, Рыбакова, Кузьмина и Фомина». Где это я их обливал грязью? Цитату, пожалуйста. И с каких пор критика называется обливанием грязью? Прямо скажем, ученые это разномасштабные. Ломоносов великий естествоиспытатель, но весьма слабый историк. Рыбаков был очень талантливым историком, но не мог совладать со своим воображением, многие его построения разрушены (кстати, именно мне принадлежит самая подробная биография академика Рыбакова, написанная с максимальным сочувствием к нему). Кузьмин был человек знающий, но односторонний, его ученик Фомин усерден и фанатичен. Это мое мнение (и не только мое), но это не «обливание грязью».

В моих произведениях, как у всякого, можно найти огрехи (Фомин находил), но такие, которые исправь – и ничего по сути не меняется. Возможно, я ошибаюсь по-крупному – ну, докажите.

Вы заявляете, что я русофобствую и низвожу русский народ до уровня дикарей. Позвольте Вас спросить, где Вы это у меня нашли? Цитату, пожалуйста. Но я Вам помогу. В том, что предки всех народов – и русских, и немцев, и евреев и так далее – были дикарями, в этом у меня нет сомнения. У Вас есть? Что земли, позднее известные как восточнославянские, в бронзовом веке отставали от более западных – это факт, Вам не известный, но тем не менее не перестающий от этого быть фактом. Центральная и Западная Европа завалены бронзовыми мечами бронзового века, их многие сотни в археологических музеях. На нынешней русской территории в то же самое время только мелкие украшения из меди, а на юге, в степях (заселенных индоиранскими народностями) – бронзовые ножи и шилья, севернее же – ножи из кремня. Я думаю, что если бы многие у нас не старались это скрыть, замазать и перерисовать, то мы не отставали бы по многим показателям сейчас. Прошу не путать меня с господином Гундяевым, который уверял в интервью телеканалу «Россия» 21 сентября 2010 года, что славяне уже после рождества Христова были не только варварами, но «людьми второго сорта» и «почти зверями». Отставали – да. Но вот же и Япония отставала, но японцы этого не скрывали, а сейчас они в числе передовых.

Вы грозитесь прийти с журналистами на мои «встречи с читателями, пресс-конференции или семинары» – очевидно, чтобы устроить скандал и публично изобличить меня. Я не политик, не писатель, не телезвезда. Пресс-конференций у меня никогда не было, встречи с читателями бывали крайне редко, и всякий раз по очень разным темам – книги-то разные. Какой Вам толк выступать, скажем, на обсуждении книги о музыке? Вообще, к сожалению, Вы опоздали лет на 20. Мне уже 85, я давно не выступаю публично, разве что с докладами на научных заседаниях. А это очень узкая аудитория, и вряд ли она будет Вам симпатизировать.

Мне предвидится два сценария Вашего появления. Первый – если на заседании по иному вопросу: Вам просто не дадут слова даже в прениях, ведь прения идут только по теме заседания. Если Вы начнете скандалить, Вас выведут из зала. Второй сценарий – если наша встреча все-таки произошла на заседании по соответствующей теме. Слово в прениях Вы сможете получить для очень короткого выступления: публика не захочет слушать неспециалиста. Вы сможете задать несколько вопросов или предъявить несколько возражений. Вам ответят (вероятно, и я). Ответят очень кратко, потому что всем присутствующим сумма фактов известна, для всех этот эпизод будет исчерпан. Но не для Вас. У Вас, конечно, будет уйма недоумений и возражений по каждому пункту. Вас вежливо попросят заняться объяснениями в индивидуальном порядке. Со мною? Да и мне недосуг.

Но я пишу статьи и книги, их печатают и переводят, и это единственное поле, на котором Вы можете себя показать во всем блеске. Не Интернет и газеты, где можно печатать что угодно (или почти что угодно), а научная литература. Напишите годную к печати книгу. Может быть, если Вы попробуете, то поймете, что выкриками и нахальством мало чего достигнете, что тут требуются знания, много работы, много требовательности к себе и, простите, талант. Может быть, тогда Вашей самонадеянности поубавится, и Ваша фамилия перестанет быть такой говорящей (или «ник» столь удачно выбранным).

Кто финансирует «норманистов»?

В Интернете я наткнулся на большую подборку материалов по древней истории Руси и норманнскому вопросу. Создана эта подборка киевским любителем Александром Олейниченко. Дело, безусловно, похвальное. Однако всех авторов, которых он читал и результаты работы которых включает в свою коллекцию, он с ходу делит на две категории: на тех, которые находили в истории Руси только лестные и приятные факты, и тех, которые искали истину и выявляли любые факты – понравятся ли они читателям вроде Олейниченко или нет. Первые – союзники, вторые – враги. Я попал во вторую категорию.

Поэтому для меня в заметке 77 («Спор о варягах») Олейниченко не жалеет хлестких осудительных слов (цитирую с орфографией автора).

«Типичным насаждением идей норманизма и извращением древнерусской истории является работа Клейна, Спор о Варягах. Это не научная работа, а скорее популяризация варяжской темы в стиле Суворова-Резуна. Никаких новых аргументов, по сравнению с теми, которые еще на заре норманистических споров были выдвинуты норманистами он не приводит, поэтому останавливаться на них не имеет смысла». По Олейниченко, в этой книге, «якобы написанной в 1960 г.», я только и занимаюсь тем, что себя «пиарю». И следует решительный вывод: «Уже одно это показывает, кто финансирует такие издания и для кого так старается Клейн».

Ну разумеется, нужно всячески умалить мой научный авторитет. «Когда я увидел эту книгу, меня удивило, что о Клейне я ничего не слышал до выхода этой книги. Хотя в предисловии написано, что это известный археолог. Но так как статьи этого „великого“ археолога я не мог вспомнить, и какой такой великий вклад он внес в археологию СССР, я попытался найти в Интернете информацию об этом светиле исторической науки. Уже само сочетание Лев Самуилович и лопата археолога трудно представимо». Ну, уже сама несопоставимость этих понятий кое-что говорит о внутреннем мире моего критика. Но послушаем его дальше. Он обнаружил, что Клейн занимался теоретической археологией. И критик предъявляет коронный аргумент: «Вы можете себе представить, что такое теоритическая археология, или теоритическая медицина? Другими словами, Лев Самуилович был болтуном».

«Но вот грянула перестройка и наш теоретик быстро сообразил как зарабатывать и на чем, за что запад будет платить». Далее Олейниченко сокрушается по поводу издания «огромными тиражами» моей книги «Спор о варягах». «И если вы откроете и посмотрите, кто издает эту профанацию, то увидите все тот же фонд Евразия, который издал и горе-профессора из Сорбонны Режи Буайе» (этот профессор Сорбонны тоже не угодил суровому киевлянину, и он уже расправился с ним в предшествующих очерках). Ругает критик и Европейский университет, в котором я преподавал (видимо, уже одно слово «Европейский» его пугает).

Госп. Олейниченко возмущается тем, что Википедия поместила огромную статью о Клейне, «который не стесняется в своей книге обливать грязью наших историков и обвинять их в некомпетентности, оплевывает историю России» (нельзя ли примеры?), а об истинных крупных ученых, «книги которых на слуху», таких статей нет. Мою адресную и персональную критику некоторых ученых (ведь «антинорманистов» ныне очень мало) он перелагает так: «Другими словами все (sic! – Л.К.) отечественные историки и ученые только тем и занимались, что извращали и перекручивали историю происхождения древнерусского государства. Ну а конечно, на западе никто этим не занимался, там сплошная объективность и беспристрастность».

И вывод: раскрутка Клейна и его работы, которая сплошная «белеберда», показывает, что «норманизм для Запада – это часть идеологической борьбы против России. И как один из элементов этой идеологической войны он целенаправленно финансируется и продвигается».

Можно было бы пройти мимо этих нападок, списав все на необразованность и дурные влияния. Но, во-первых, Олейниченко много читает, думает, пытается вычитать из источников то, что его бы устроило. Во-вторых, его настрой типичен для многих читателей, сбитых с толку длительной советской и постсоветской пропагандой. Поэтому мне хочется обратиться к киевскому любителю с серьезным и доброжелательным письмом.

Уважаемый госп. Олейниченко.

Мне было очень неловко читать Ваши филиппики. Неловко за Вас. Нельзя давать «гневу и пристрастию» так застилать глаза. Я не ограничусь исправлением Ваших элементарных ошибок, но постараюсь помочь Вам осознать и нечто большее.

1. Слово «теорИтическая» (так у Вас трижды) вообще-то пишется через е, «белЕберда» – через и.

2. «Спор о варягах» был издан не «огромными тиражами» (у страха глаза велики), а тиражом в 1000 экземпляров, правда, полностью раскуплен.

3. Мне незачем отстаивать свой авторитет и указывать на свой вклад в науку. Разве что для точности: если считать с переизданиями и переводами, это моя 22-я монография (с тех пор вышло еще полдюжины), а статей у меня вышло более 500. Если они плохие (что, конечно, возможно), то почему многие – в основных археологических изданиях? В том числе и в киевских. Почему они не попались Вам на глаза, не знаю. Допускаю, что они бы Вам не понравились. Совершенно не могу допустить, что Вы не читали этих изданий. Наверное, огрехи памяти.

4. Что касается теоретической археологии, то теоретическая отрасль существует в каждой науке, достойной этого имени, и для правильной интерпретации фактов желательно было бы это понять. Впрочем, я занимался не только теорией, но и конкретными культурами (например, бронзовым веком Северного Причерноморья).

5. «Евразия» – не «фонд», а небольшое питерское издательство, созданное двумя литераторами, ни малейших связей с иностранными фондами не имевшее и не имеющее.

6. В Европейском университете в Санкт-Петербурге я преподавал три года (по совместительству), а основным местом работы был Ленинградский/Петербургский университет (там десятки лет). Там выполнены мои работы о скандинавских древностях, там работал и мой семинар.

7. Во многих зарубежных университетах я преподавал по приглашению, нигде в них не читал лекций о «норманнском вопросе», так как вопрос этот их совершенно не интересует. Критиковать там советских ученых не приходилось (хотя и было за что), поскольку читал я там лекции по другим предметам. А вот западных ученых как раз критиковал и много с ними спорил (почитайте мои работы). После 2001 года никуда не ездил ввиду болезни. Вот книги мои и статьи, в том числе и с критикой, переводят.

8. В 1960 году, когда написан был мой «Спор о варягах» (не «якобы» написан, а реально написан), даже подумать о каких-то связях с иностранными фондами было немыслимо. Я подавал его в издательство с рекомендацией декана исторического факультета профессора В.В. Мавродина (кстати, антинорманиста), и издательство тогда не решилось его напечатать, но большое количество археологов рукопись тогда же читало.

Кто же финансировал мои исследования скандинавских древностей на землях древней Руси? Прежде всего, я сам – из своей аспирантской тогда стипендии. Затем Ленинградский университет, плативший мне зарплату. А потом кое-что компенсировали мне Вы, госп. Олейниченко: ведь Вы же купили мою книгу, вот часть Ваших денег (правда, очень небольшая) и пошла на гонорар мне от издательства.

9. Я догадываюсь, откуда у Вас эта идеологема о делении населения на «наших» и «ненаших», о финансировании «ненаших» из-за рубежа и т. п. У нас немало людей считает США коварным врагом, только и думающим, как захватить наши богатства. А в Штатах только 2 % населения назвало врагом Россию и 1 % – самих себя. А опасаются они непредсказуемого Ирана (который к нам гораздо ближе!) и в меньшей степени – Китая.

10. Если Вы почитаете мои работы спокойнее, без предвзятости, то, возможно, найдете в них немало полезного – многие находят. Очень Вам советую – отбросьте воинственный тон, подозрительность и националистический азарт. Достоинство нации не в селекции лестных фактов о прошлом, а в беспристрастном изучении опыта истории и в умной организации настоящего и будущего. А норманизма никакого нет. Это пугало, придуманное для оправдания антинорманизма.

Всех благ!

Л. Клейн

12. Воинствующий дилетантизм на экране

Под самый конец 2012 года я получил от сайта archaeology.ru (основатель – археолог В. Еременко) письмо одного из читателей – сибирского аспиранта:

«Если Лев Самойлович посчитает это интересным для критики и найдет свободное время для просмотра и написания отзыва, то хотелось бы, чтобы он с точки зрения археолога охарактеризовал степень обоснованности версии о происхождении варягов из балтийских славян, высказал свое мнение о степени достоверности «Мекленбургских генеалогий», а также охарактеризовал выводы антинорманистов „новой волны“ (Лидии Грот, в частности), которые снимались в фильме „Михаил Задорнов: Рюрик. Потерянная быль“.

С уважением, Соколов В.М., выпускник Института истории и политических наук Тюменского ГУ».

Придется потратить время и на это.

Прежде всего, надо остановиться на жанре фильма. Фильм явно пробивается в категорию научно-популярных. Между тем автор его – известный юморист М.Н. Задорнов, который в последние годы увлекся научными изысканиями о древности – по примеру Г. Шлимана. Но Шлиман, вопреки легенде, не был самоучкой, он перед тем, как заняться собственными изысканиями, освоил ряд языков и поступил в один из лучших тогда университетов мира, Сорбонну, сел на старости лет на студенческую скамью и прошел полный курс обучения по истории и археологии. И то этого курса оказалось недостаточно. Задорнов же не позаботился приобрести необходимое образование, методикой исследований совершенно не владеет, его языковедческие экскурсы давно служат притчей во языцех: не знаешь, воспринимать ли это как очередные юморески или… Остров Рюген – это Руян, а Руян – это все равно что Буян… Но автор вроде высказывает их «на полном серьезе». Все, что написано в том или ином списке летописей, и даже то, что передано в поздно и где угодно записанной легенде, считает фактами, даже не подозревая о существовании источниковедения с его методами внутренней и внешней критики источников. И он имеет… скажем, смелость утверждать, что его единомышленники образованы, а противники – «недообразованы»!

Научных консультантов у фильма нет. Вместо того автор привлек для интервьюирования двух историков, отстаивающих отвергнутую большинством гипотезу «антинорманизма» – отождествления варягов с ободритами, ваграми и другими западными славянами. Это уже знакомые нам липецкий историк В.В. Фомин и московский членкор РАН А.Н. Сахаров (бывший директор Института отечественной истории РАН), который специализировался на истории международных отношений. Остальные авторитеты, на выступления которых опирается Задорнов, – это артист С. Безруков, художник Илья Глазунов, писатели В. Сундаков и С. Алексеев, вологодский этнолог С.В. Жарникова, филолог-источниковед из Российской национальной библиотеки Е.В. Крушельницкая (привлечена по частному вопросу), археолог-любитель А. Лукошков, историк Лидия Грот и, наконец, крупный биохимик А.А. Клесов, который, осев в Гарварде, считает себя также специалистом по ДНК-генеалогии, но по этой линии его мировое сообщество палеогенетиков авторитетом не признает, а на его работы не ссылается. Задорнов рассуждает о «переписывании истории» в угоду власти, в то время как именно привлеченные им историки имели явное покровительство с ее стороны, а отвергшее их большинство шло наперекор этим пожеланиям сверху.

О научном уровне Грот свидетельствует ее участие в конференциях В.А. Чудинова, находящего русскую письменность чуть ли не в палеолите. Опровергать аргумент «Росслаген» и подобные ему – чем и занимается Грот – это бороться с тенями XIX века. Кто сейчас апеллирует к Росслагену? А Задорнов преподносит ее «разоблачение» как коронный аргумент. Задорнов то и дело выступает против якобы пропагандируемой современными норманистами идеи, «что у славян не было никакой культуры до Х века», «если верить норманистам, мы тогда жили в землянках, ходили в оленьих шкурах». Очень хотелось бы ссылки, цитаты. Я знаю только одну подходящую цитату – из интервью госп. Гундяева. Из работ археологов, шельмуемых как норманистов, таких цитат нет. Это в лучшем случае художественное преувеличение, чтобы не сказать клевета.

Задоров прямо говорит, что больше верит легендам, чем летописям, а его единомышленник Сундаков утверждает, что история – это мифология. Если так понимать историю, если признавать, что задача фильма – мифотворчество, то все в порядке. Какие могут быть претензии к мифу? Но тогда зачем сниматься на фоне библиотек, зачем в белых перчатках шевелить листы рукописных книг, читая по складам славянские буквы? Зачем показывать фибулы и раскопки?

Ни раскопки Ладоги, детально проанализированные А.Н. Кирпичниковым, ни раскопки Рюрикова городища в Новгороде (там руководит Е.Н. Носов) в фильме не показаны (от Ладоги есть только маленький фрагмент с директором музея А.А. Селиным). Оставлено без рассмотрения новейшее исследование Е.В. Пчелова «Рюрик». Это все мешает мифу.

Основная идея, которая представляется Задорнову патриотической, состоит в том, что «норманнскую теорию» придумали немцы в XVIII веке, чтобы обосновать право германского народа шведов на господство над восточными славянами, а на деле, де, варяги были родными западными славянами, сидевшими на Юге Балтики, в их призвании ничего унизительного нет. А русские историки по глупости или предательству эту чуждую теорию (Задорнов прямо называет ее «предательской») подхватили. Странно. Национальным праздником Российского государства считается освобождение как раз от западных славян – поляков (ополчением Минина и Пожарского). Правда, Задорнов еще добавляет и родословную, по которой западный князь оказывается не просто западным славянином, а еще и потомком новгородского славянского князя, ну уж это совсем завиральная добавка! А шведы в ту пору, когда так называемая «норманнская теория», по утверждению антинорманистов, была сформирована, еще не считались германским народом: индоевропейское языкознание, великолепное достижение лингвистов, над которым так издевается в фильме воинствующий невежда Задорнов, сложилось позже.

На деле никакой «норманнской теории» не существует. Спор идет не о теоретических положениях, а о фактах. Каково было участие скандинавов в сложении государственности у восточных славян? Было ли призвание варягов или это только легенда? Каково участие фрисландского князя Рёрика (он реально фигурирует в хрониках и никакого отношения к славянам не имеет) в событиях вокруг Ладоги? Какова доля скандинавских артефактов в материальной культуре на землях Древней Руси? Чем это можно объяснить? И так далее. Решаются эти вопросы не патриотическими или антипатриотическими соображениями, а наличными фактами и проверенной методикой. Которую надо знать.

Слово «варяги», разумеется, совершенно не связано с варкой соли и производить его от глагола «варить» – это может фигурировать только как очередная юмореска Задорнова. «Верингами» (славянское «варяг» писалось не через я, а через носовой юс малый) назывались в Византии скандинавские наемники, оттуда это слово пришло к восточным славянам (происходит оно от норманнского «вер» – клятва, «верингр» – принесшие клятву).

Ни варягами, ни Русью западные славяне себя не называли. Всякие созвучия в топонимах и именах притянуты за уши – нужны же закономерные звуковые соответствия, убедительные для лингвистов, а не для художников, артистов и писателей. Западнославянских артефактов, сопоставимых по количеству со скандинавскими, на наших территориях нет. Есть более поздние, чем «призвание варягов», сходства в керамике, но притянуть это к рассматриваемому сюжету невозможно.

«Мекленбургские генеалогии» записаны в новое время, когда было широко распространено знакомство со сведениями русских летописей и когда генеалогии мастерились по соображениям династических перспектив. Никаких доказательств существования их раннего источника не существует.

Вот и все. Остальное – патетические речения с перестановкой прилагательных на позицию после существительных (соколы смелые), постоянный фон из ряженых, которые ничего не совершают, и над всем этим – привычная понимающая усмешка Задорнова. Так и вспоминается его постоянная присказка об американцах: «они – тупые». Это он о нации, выбившейся на первые места в мире по многим основным жизненным показателям. Это долго воспринималось как ехидная усмешка сатирика. И вдруг стало доходить: он же всерьез!

Фильм – из той же оперы. Автор всерьез полагает, что русские – самый древний народ Европы, что истина о происхождении Руси прописана в «Мекленбургских генеалогиях», что Лидия Грот – великий ученый, а Рюрик – славянин из Западной Германии и что это все же лучше, чем из вражеской Швеции. Всегда ли стоит аплодировать юмористу?

Эта статья вызвала очень оживленную дискуссию на сайте «ТрВ» (к апрелю 2013 года до 12 тысяч просмотров, две с половиной сотни комментов). Из моих ответов на некоторые комментарии:

Александру

Ваше желание защитить шведско-русскую воительницу за антинорманизм Лидию Грот понятно. Ее открещивание от Чудинова тоже. Уровень конференции по славяно-русским древностям в «Ленинградском государственном областном университете им. А.С. Пушкина», созданном в г. Пушкине в 1992 году (не путать с Санкт-Петербургским университетом!), у меня и моих коллег доверия не вызывает, каюсь. Что касается работ г-жи Грот, я не собираюсь их огульно отвергать, как не отвергаю и работ г-на Фомина. Хотя я скептически отношусь к антинорманизму, я не вождь и не воин норманизма. Считаю, что его вообще нет. Я просто исследователь и стараюсь быть объективным. У так называемых антинорманистов, я всегда это утверждал, могут встретиться интересные наблюдения. От признания и принятия их суть дела не меняется. Был Пирейский лев, не было Пирейского льва, был остров Росслаген, не было такого острова – количество и характер норманнских древностей в Восточной Европе от этого никуда не деваются. Нужно же видеть систему аргументов. И это не норманизм, не какая-то теория, а анализ фактов.

Что какие-то отдельные исследователи пишут верно или ошибочно – это все мелкие стычки по частным вопросам. Нужно смотреть, какая система аргументов за этим кроется. Для этого я и писал свою книгу полвека назад. Оказывается, она не устарела.

Об ответе А.А. Клесова

В науке принято называть ариями только говорящих на индо-иранских языках. Это терминология лингвистическая и только. Биологические значения ей придавали только сторонники «арийской расы», расширяя ее на немцев и т. п. У рас наименования другие. А. Клесов считает, что он может называть ариями тех, кого ему, по его соображениям, угодно так назвать, и все должны с этим считаться. Не найти авторитетное научное собрание, которое бы приняло терминологию Клесова. В науке она остается его личной терминологией.

Нет общеславянской расы, что бы ни говорили искатели гаплогрупп (R1a1 – не у всех славян). Нет вообще ничего, объединяющего всех славян, кроме языковой общности. Ни единой расы, ни единой культуры, ни единой религии, ни единой политики. Славяне – это языковая общность.

Если биологически у славян (но не у всех славян) общие предки с индийцами (и не только с индийцами), то из этого совершенно не вытекает логическое право называть ариев праславянами. Да, арии имеют общих предков со славянами, германцами, греками, армянами, кельтами – это по языку. Арии – не праславяне: просто праславяне и праарии вместе с другими предками европейских народов восходят к одному праиндоевропейскому населению, говорившему на неславянском и неарийском языках, но из их праязыка произошли все индоевропейские языки. Я уж не говорю о том, что были и вообще неиндоевропейские предки у всех индоевропейцев, ставшие по языку субстратом для индоевропейцев, но биологически и они дали нам свою кровь.

Биологически тем более нет оснований именовать кого-то из всех этих предков ариями, а ариев праславянами. Это путаница. Мне жаль, что замечательный естествоиспытатель А.А. Клесов отказывается понимать эти простые вещи. С естествоиспытателями, вторгшимися в социокультурные науки, это бывает. А гаплогруппы (не только Y-хромосомные, но и митохондриальные), конечно, помогут проследить передвижения древнего населения и его генетические связи, но надо быть очень осторожным в перенесении современных лингвистических и этнических классификаций на глубокую древность.

В аргументацию Клесова, переданную через Александра, я действительно «не врубаюсь». Разделяю этот грех со всем научным сообществом.

Когда лингвистическим терминам придаются биологические значения, и возникает путаница. Открыли новые явления – дайте им новые названия. Но вы хотите называться ариями и славянами, а иметь в виду не языки, а род – общность биологическую (будете ли Вы признавать ее расой или нет). Это путаница, путаница намеренная, и вносит ее А.А. Клесов. Язык не имеет жесткой связи ни с биологическими общностями, ни с культурой. Это есть факт, из которого придется исходить и ныне и в будущем.

На коммент «Олега» о том, что Фасмер в отличие от Халдонова был серьезным ученым, последовала реплика «Лехи»:

«О! Вот этого я и ждал! Вот он – главный критерий истины по-норманофильски: СЕРЬЕЗНЫЙ ученый. Правильно про таких „ученых“ народ говорит, что кое-где моченый. Любой здравый человек с хорошим лексическим запасом, ознакомившись с работами Фасмера относительно этимологии русских слов, поймет, что это не научная деятельность, а, напротив, УМЫШЛЕННАЯ квазинаучная дезинформация. И прекратите уже, наконец, использовать в полемике намеки на „неправильную“ специализацию. Помните?: „специалист подобен флюсу – полнота его односторонняя“ (К. Прутков)».

Оппоненту Олега, называющему себя «Леха»

Серьезный ученый – не критерий истины ни «по-норманофильски», ни по-каковски, а оценка всей трудовой деятельности ученого научным сообществом и фактор доверия ученому. Прибаутки вроде ученый-моченый (есть еще и рифма печеный) складываются из зависти со стороны тех, кто никогда ничему не смог толком выучиться. Для обвинения ученых класса Фасмера в умышленной дезинформации нужны доказательства (и не легковесные), иначе – это ложь и клевета, направлены ли они против Фасмера, Шахматова или Ключевского или кого угодно другого. Что многие специалисты односторонни – в этом Прутков прав. Но Вам, уважаемый Леха, до этой односторонности добираться – как до Луны. Потому что и одну сторону развить очень трудно. Пребывать в гармоничном и всестороннем невежестве – куда как легче. Можно утешаться прибаутками и развязным хлопаньем по плечу гораздо более вдумчивых и потрудившихся оппонентов.

На вопросы Олега о полном молчании источников, близких к западным славянам, насчет варягов как вагров, об их идентичности с Русью антинорманисты, начитанные в Фомине, не могут ответить ничего. Выдвинутое Олегом сравнение антинорманизма с религией представляется мне очень метким. Антинорманизм действительно больше смахивает на религию, чем даже на идеологию, не говоря уж о научной концепции. Причем ныне уже это скорее не церковь, а секта. Нынешние антинорманисты – это типичные сектанты.

Они свято веруют в несколько догм, к которым истово подтягивают те мелкие детали (созвучия, туманные речения, многозначительные факты), которые удается выискать и встроить в нужную картину мироздания.

В самом деле, как бы Вы расценили тех фанатиков, которые свято веруют, что народ, к которому они принадлежат, – самый древний в Европе и самый успешный, что он никогда не был отстающим, а всегда обгонял другие народы, если же ныне есть отставание, то оно кажущееся, выдуманное, а все другие народы ему завидуют, злобствуют и стараются всячески нагадить.

Вторая догма состоит в веровании, что всякие факты, говорящие о противоположном (об огромных заимствованиях у других народов, о лучшем производстве и быте у других народов, о важной роли иностранцев и инородцев в истории данного народа), вымышлены злобствующими клеветниками и не могут быть ничем иным, как злостным учением.

Третья догма касается именно тех древних пришельцев, которые прописаны в собственной летописи данного народа. Догма состоит в том, что они либо не сыграли никакой роли (были всего лишь наемниками, слугами), либо сами были по происхождению из этого же народа, лишь случайно оказавшись вдали от родины, либо вообще не существовали – выдуманы летописцем или переписчиками.

Я нарочно максимально очистил идеи антинорманистов от конкретики, чтобы нагляднее выступила сектантская природа этого фанатизма. У них есть свое истинное писание – «Изгнание норманнов», есть святые (в них записаны Ломоносов, Гедеонов и Козлов), есть свои святомученики – Сахаров-второй и Фомин, есть свои еретики – например, Мавродин, который проповедовал антинорманизм не чистой пробы, есть отступники от веры – так, Авдусин всю жизнь возглавлял археологов-антинорманистов, а в конце жизни признал, что в Гнездове полно норманнов. И журналистка Васильева упрекала покойного в предательстве. Есть, конечно, и враги веры, которых они в своем воображении организуют в целое воинство с боевыми отрядами, колдовскими и воровскими практиками, дисциплиной, военными планами и главнокомандующим, ведущим в бой под знаменем норманизма. Но если очнуться и сбросить наваждение – то ничего же этого нет! И норманизма нет!

Вот этого потрясения антинорманисты страшатся пуще ада. Поэтому они готовы спорить бесконечно и никогда не признают правоты оппонентов ни в чем.

13. О норманнах, славянах и ариях.

Еще раз о фильме Задорнова и не только

Проглядев на сайте «ТрВ» последние комментарии к моей рецензии на фильм Задорнова, считаю необходимым особо остановиться на тезисе Клесова, с энтузиазмом вброшенном в дискуссию одним из тех, кто наиболее активно отстаивает антинорманистские убеждения. Обратимся к самому сайту Клесова.

Анатолий Алексеевич Клесов крупный биохимик, работал в Москве, был профессором, отмечен премией Ленинского комсомола (1978) и Государственной премией (1984), потом устроился в Гарварде и Бостоне в промышленной (фармацевтической) лаборатории, работает над лекарствами от рака, а попутно завел журнал о ДНК-генеалогии, как он это называет, – у профессионалов это называется популяционной генетикой (сюда входит и палеогенетика). Сводит этносы к гаплогруппам, то есть к биологии. Он, подобно Фоменко, вторгается в историю, хотя в отличие от Фоменко, сознает свою некомпетентность в этих вопросах и ищет контакта с гуманитариями. Но контакт ему нужен на его, Клесова, условиях относительно конечных выводов – это должны быть клесовские выводы, а гуманитарии должны только расцветить их и уточнить, на что серьезные гуманитарии не идут. А вот Задорнов и его компания пришлись Клесову по нраву.

Прежде всего нужно заметить, что Клесов утвердился как решительный критик «предательского» (по Задорнову) течения норманизма. В него зачисляются те исследователи, которые констатируют заметный в истории IX–XI веков факт успешного нашествия норманнов (скандинавов) на восточнославянские земли, как и на земли Англии, Франции и других стран. Объединившись против признания этого факта, некоторые русские ученые (считая это своим патриотическим долгом) стали собирать все возможные возражения против такого признания и назвали себя антинорманистами. Антинорманизм – почти исключительно российское явление, в Англии и Франции его проявления близки к нулю. Как у нас почти никто не отрицает татарское иго.

13. О норманнах, славянах и ариях…

Клесов пишет «про норманофилов»: «Для начала – что такое „норманизм“? Это – не наука. Это – идеология. Это – определенное „строение мозга“. Это – антиславянство, часто на уровне подкорки». В пример он приводит выступление томского музейного работника В. Волкова в программе П. Лобкова. Волков «объявил, что славян до относительно недавнего времени не было» (для Клесова это ужасно – он-то учит, что славяне ведут свой род от палеолита, потому что славян считает именно «родом», биологической общностью). На что Лобков «провокационно-хитренько… бросил»: «так, значит, идея славянского патриотизма распадается как утренний туман?». И «этот Волков обрадовано подтвердил – „Да“». Клесов резюмирует: «Вот это уже негодяйство. Откровенное. И – на всю страну».

Между тем здесь совершенно очевидная подстановка. Не стоит путать славянский патриотизм с русским. Славянский патриотизм действительно не существует. Всех славян ничего не объединяет, кроме языка – ни раса, ни культура, ни религия, ни политика, ни даже гаплогруппа (у южных славян господствует не та, что у восточных и западных).

А Клесов продолжает: «Вот что такое норманизм. Это – идеология. Антирусскость, антиславянство». Вторая подстановка. С рассуждений об общеславянском/общерусском патриотизме происходит перескок на спор о варягах.

Клесов: «Так вот, заслуга фильма М.Н. Задорнова в том, что он бросил камень в это норманнское болото… Уже то, что фильм прославянский, патриотический, напрочь портит норманофилам и аппетит, и желание фильм смотреть. Именно это бросает археолога Л.С. Клейна, ведущего норманиста страны, к письменному столу для написания статьи про фильм М. Задорнова».

Тут прозвучал явный попрек в антипатриотизме, направленный в мой адрес. Между тем я всю жизнь работаю на благо русской науки, отстаивая ее силу, честь и достоинство. Мой университет – Ленинградский/Санкт-Петербургский. Я не раз по приглашению работал в университетах в разных странах и всякий раз возвращался на родину, в Россию, несмотря на то что здесь сидел одно время в тюрьме и лагере. Здесь я печатаю свои книги, на русском языке, и лишь потом их переводят на иностранные языки. «На Васильевский остров я приду умирать», – мечтал один эмигрант. А я здесь, на Васильевском острове, в конце жизни по-прежнему обитаю.

Анатолий Алексеевич Клесов, талантливый ученый из «русского рода» эмигрировал в Америку, служит американскому производству и мыслит о русском патриотизме, живя в Америке. Мне не в чем его упрекать, я готов скорее винить власти, прежние и нынешние, в том, что они не создали условий для работы таких ученых здесь.

Но Ваши, Анатолий Алексеевич, попреки в мой адрес в сложившейся ситуации звучат по меньшей мере двусмысленно.

А теперь к сути того тезиса, который сделал А.А. Клесова изгоем среди ученых, профессионально занимающихся гаплогруппами (популяционной генетикой). Это тезис о славянах и ариях. Для точности обратимся к тексту самого Клесова.

«Нигде и никогда я не писал о „славянах-ариях“. Как не писал и о „русах-ариях“. Праславян с ариями связывал, и давал этому обоснование. Самое простое обоснование – что и те и другие (говоря о восточных славянах) имеют одну и ту же гаплогруппу, R1a, у них был общий предок. Жили арии и в Восточной Европе, и на Русской равнине, где и сейчас среди славян (и не только среди них) живут прямые потомки ариев по мужской линии. И почему же тогда те арии, которые были предками нынешних славян, не праславяне?»

А потому, что арии – это по общему признанию науки название языковой семьи – это говорящие на иранских и индоарийских языках, и только. Хинди, урду, бенгали, фарси (персы), пуштуны, таджики, осетины, в древности скифы, мидийцы, сарматы. Язык часто заимствуется, передается не в связи с биологической популяцией. Поэтому предки биологические не могут получать название языковых потомков. Если вы находите среди славянских предков ариев, то почему не объявляете праславянами африканцев, предков нынешних негров? Они ведь тоже в конечном счете биологические предки славян.

Праславяне – это те, кто говорил на праславянском языке, ставшем основой для всех славянских. Они (праславяне) существовали с того времени, как этот язык выделился из северовосточной ветви индоевропейского праязыка. До того не только славян, но и праславян не было. А были их биологические предки, говорившие на других, предковых языках. Арии – это другая ветвь индоевропейского языкового сообщества, юго-восточная. Ближайшие родственники ариев по языку в индоевропейском сообществе – греки и армяне. Праарии и праславяне – это разные ветви. Миграции, конечно, заносили людей одной ветви на земли другой, смешивали их, переплетали. Гаплогруппы, выявляемые по индивидуальной биологической наследственности, помогают распутывать эти миграционные движения, но для истории народов и языков это вспомогательная дисциплина. Гаплогруппы – это не народы и не языки, и давать им этнические клички – опасная и недостойная игра. Какими бы патриотическими намерениями и восклицаниями она ни прикрывалась.

Рискованное «негодяйство», если выражаться словами Клесова. Хотя и не откровенное, а замаскированное под патриотизм.

14. Фингал под левым глазом

Путешествие в девятый век

В конце 2012 года, как раз в пору обсуждения в «ТрВ» моей статьи о фильме Задорнова и норманнской проблеме, на электронном портале «Самиздат» появились стихи Михаила Домова о моей персоне. Каюсь, я наткнулся на них случайно только что, и с задорным любопытством прочитал. Я нашел адрес автора, попросил его разрешить мне воспроизвести их и вот привожу:

Сон Л.С. Клейна

Поскольку здесь те же споры представлены наглядно и назидательно, с трогательной простотой, я решил, что надо отозваться. Я тоже писал стихи, и даже печатал (в мемуарах). Но здесь поэтическому воображению лучше противопоставить бытовую прозу.

Начать с того, что в IX веке не было деревянных мостовых в Великом Новгороде, и самого Новгорода не было. Не было такого названия. Византийский император упоминает «Немогард» только в середине Х века. С этого времени ведет происхождение Новгорода академик М.Н. Тихомиров (а по его данным отмечаются и юбилеи города). Это подтверждает археология – именно тогда была возведена крепость, с которой связывают название Новгород. На всей территории новгородского кремля не зафиксировано культурных отложений даже первой половины Х века. Но поселок ильменских славян на месте будущего города был. Арабы называли его во второй половине IX века Слава, Салау, что соответствует названию одной из древнейших частей город – Славно (Славенский конец).

А в двух километрах к югу от Новгорода находилась крепость, называемая историками «Рюриково городище». Она раскопана членкором РАН Е.Н. Носовым. Вот там и был «город» IX – Х веков, откуда затем центр переместился к северу, получив название Нового города. Как же назывался этот старый город (впоследствии там была резиденция новгородских князей)? В скандинавских сагах к ильменскому центру применялось название Холмгард, Холмгарор, что означает «островной город» и никак не подходит к самому Новгороду (это по исследованиям Б. Клейбера и Е.А. Мельниковой). Возможно, что тут отразилось славянское название Холм-город (это предположение Т.Н. Джаксон). Это название вполне подходит к Рюрикову городищу – оно находится на возвышенности, на холме. В немецких источниках тот же город называется Острогард. Существенно, что в IX веке здесь Носов отмечает наличие скандинавов среди жителей. А еще раньше, в VIII веке, они появились на Ладоге и в низовьях Волхова.

Домов убежден, что норманнов (скандинавов) на Руси в это раннее время не было и просто не могло быть. Но в отличие от него я в IX веке побывал не во сне, а наяву и не один, а вместе с большой дружиной археологов. Именно археология предоставила нам такую возможность. Жаль, что с нами не было Михаила Ивановича Домова. Но зато с нами был ярый воитель за антинорманизм, можно сказать, полководец антинорманизма, начальник Гнездовской археологической экспедиции профессор Даниил Антонович Авдусин, наследственный антинорманист (его учитель А.В. Арциховский тоже был проповедником антинорманизма). Всю жизнь Даниил Антонович воевал с открытым забралом против «норманистов», каковыми он считал многих москвичей и нас – меня с моими учениками в Ленинграде. А к концу жизни (в 1988 году), по результатам своих раскопок в Гнездовском могильнике (под Смоленском), сокрушенно признал: да, скандинавы в Гнездове были с самого начала, и было их «во много раз больше», чем предполагалось. Ангажированная журналистка Н.И. Васильева, рьяно пропагандировавшая антинорманизм, заявила во всеуслышание о предательстве пожилого профессора из Московского университета: «он переметнулся». Но Авдусин был не ангажированный журналист, он был ученым и не мог не верить своим глазам. И московские ученики его ныне никак не антинорманисты, а в одном строю с нами.

Со своими учениками я проверял по могильникам древнее население. Разумеется, мы не могли попросить их поговорить по-шведски или по-славянски. Но мы видели их вещи, мы могли выделить те вещи, которые не идут в торговлю (например, подвески в виде молоточков Тора), еще важнее – мы классифицировали обряд погребения. Он все-таки разный у разных этносов и разных вер. Скажем, взять Ярославское Поволжье. Когда мы там выделили для IX–X веков те погребения, которые опознаваемы, и подсчитали, то получили такие цифры: славян 13 %, скандинавов 14 %, остальные – финно-угорские народности. Кто там нас спросит «Пошто»?

Домов и Рюрика считает славянином (ну, по Кузьмину – западным). Что же имя это значит по-славянски? Для сторонников Кузьмина – рарог, то есть у западных славян «сокол». Но, во-первых, имя «Сокол» у славян неслыханное, во-вторых, каким образом «рарог» превратилось в Рюрик? Как у жеманной дамочки Анны Павловны Шарамыкиной в водевиле «Юбилей» у Чехова «Петербург» от сложения губ сердечком превращался в «Пютюрбюрг»? А вот скандинавское Хререк, Рурикр, современное Рурик (родственное Хредерик, Родриго), переводящееся как «знатный славой», фонетически закономерно переходит в славянское Рюрик.

Впрочем, даже попросить людей IX–X веков, встреченных на «пути из варяг в греки», поговорить по-шведски можно. Тот же Константин Багрянородный сообщает два ряда названий Днепровских порогов. Один ряд славянский – император неплохо передает греческими буквами славянские звучания: «островунипрах» – островной порог, «неясыть» – современный Ненасытец, «вулнипрах» – волновой порог и так далее. Все можно понять. А вот ряд его «русских» названий понять с ходу нельзя: Улворси, Аифор, Варуфорос, Струкун, Леандри – со славянских языков они совершенно не читаются, зато расшифровываются со старошведского: «островной», «свирепый», «волновой», «падающий» и так далее. Кто же это сообщил императору шведские названия Днепровских порогов? Да еще назвался при этом «русскими»? А вспомним, что финны и эстонцы до сих пор называют «руосси» не славян, а скандинавов, шведов. А русская летопись сообщает о приходе из-за моря варягов, зовомых «Русь», «от них же и ны прозвашася» («от них же и мы прозвались»).

Коль скоро Вы, Михаил Иванович Домов, нарисовали себе совершенно другую картину IX века, милую Вашему сердцу, то я хорошо понимаю вашу горячую жажду поставить мне «лилово-красный большой фингал под левым глазом» руками западнославянских варягов: «тут перед носом мелькнул кулак, и Самуилыч, упав, обмяк». Так ведь не получается. Конечно, во сне все возможно, но сон-то не мой!

Еще две вещи мне хочется уточнить. Первая – я совершенно непьющий. Поэтому начало Вашего стихотворения о том, что «заботы тонут в вине игристом», не по адресу. Я понимаю, «игристом» понадобилось для рифмы к «норманистам», но не так уж трудно найти другие рифмы – «монистом», «чистом», «гористом» и так далее. Вторая вещь – Вы считаете меня норманистом, приверженцем теории норманизма: «славян разбили и покорили». Да нет такой теории. Это жупел, созданный антинорманистами для оправдания собственной «борьбы». А мы, большинство историков и археологов, занимающихся древностями Руси, просто стараемся непредвзято анализировать факты и честно сообщать результаты. Чтобы народ мог трезвыми глазами взглянуть на яркие, но скороспелые картины, лестные и фантастические, рисуемые любителями. Историю надо видеть такой, какой она была, а не такой, какой ее хотели бы написать Вы. Вы над нею не властны, хоть Вы и Михаил Иванович.

15. Археологи против черных

Наше время возвращения частной собственности на землю характеризуется чрезвычайным размахом «черной археологии», представленной самодеятельными копателями, разрушающими памятники и расхищающими древности. Подпольная торговля древностями приносит колоссальные доходы. Только в 1988 году американские коллекционеры израсходовали на покупку древностей 5 млрд долларов, из них 2 млрд на контрабандные, краденые и подделанные артефакты. А с тех пор цены возросли в несколько раз. «Черные археологи» организованы, хорошо экипированы, снабжены металлоискателями. Они готовы защищать свои источники доходов с оружием в руках. И идеологически обосновывать свое право на этот бизнес.

Конечно, для втирания очков властям и любителям истории они изображают из себя невинных коллекционеров, хранителей древностей и краеведов (такие, конечно, тоже есть).

18 февраля 2013 года в Госдуму поступило открытое письмо депутатам Государственной думы от поискового сообщества – «любителей приборного поиска» с просьбой не принимать закона, ради сохранения культурного наследия запрещающего такой самовольный поиск. В письме этом, составленном неким Д.С. Скрипкой и собравшем более 12 тысяч подписей, приводится аргументация в пользу безвредности такого поиска и такого способа извлечения древностей. Автору письма известны понятия находки, памятника, культурного слоя. Он понимает, что трогать памятник нельзя – повредишь культурный слой, перемешаешь прослойки, исказишь состав древностей. Для археологов такой памятник уже не будет представлять прежней ценности.

А вот если памятник уже ранее поврежден, распахан, боронован, слои уже перемешаны или памятник наполовину съеден рекой – никакой информации для археологов в нем, по мнению автора письма, уже нет. «В силу этого, – рассуждает он, – данное место никакого интереса для археологов уже не представляет – археологи туда никогда не приедут. Это аксиома, которую подтвердит любой археолог».

Простите, я археолог, но эту «аксиому» не подтверждаю. Я археолог с большим стажем преподавания археологии в университете, с опытом собственных раскопок, я преподавал и изучал методику раскопок и – нет, не подтверждаю. Конечно, разрушение – это катастрофа, важная часть информации уже погибла. Уже не восстановить стратиграфию, распался «замкнутый комплекс», вещи теперь разрознены, не связаны друг с другом доказательно – одной структурой. Но даже разрушенный памятник содержит массу информации для археолога – по крайней мере, все найденные здесь вещи можно изучить сами по себе, их технологию и типологию, занести их на карту. Уже само географическое место их обнаружения может оказаться очень важным. Есть и методика изучения нестратифицированных вещей, то есть вещей, не принадлежащих конкретному культурному слою. Любители металлодетекторов извлекают из земли и часто из самого памятника металлические предметы. Это резко сокращает информативные возможности памятников: в них остаются только неметаллические находки – предметы из камня, глины, рога и кости, фрагменты посуды, кости животных и так далее. Культура прошлого искажается и обедняется.

Курган Хохлач был раскопан в середине XIX века случайными людьми, поэтому он называется не курганом, а Новочеркасским кладом, но по его изучении написана большая монография. При этом он представлял собой остатки царского погребения I века н. э. Теперь такие неполностью разграбленные курганы – большая редкость. Каждый из них важен для науки. Если же они раскапываются современными грабителями, наука теряет колоссальную информацию о прошлом. Найденные там вещи уходят в частные коллекции. На инаугурации прежнего президента Украины жена его была в наряде, украшенном античными украшениями из коллекции миллионера-благотворителя Платонова. Античные украшения на шее жены президента – это пустующие витрины музея и пробелы в монографиях ученых. Но это все речь о сокровищах. Тут все наглядно.

«Подавляющая часть наших находок, – развивает свою мысль автор-поисковик, – не имеет практически никакой ценности для археологии – они неинтересны в силу их заурядности». В голове автора маячит старый образ археолога как охотника за сокровищами (привет от Индианы Джонса!). Но современная археология не такова. Для изучения материальной культуры народов прошлого мы давно уже пользуемся статистикой именно массового рядового материала. Есть методика «случайных репрезентативных выборок», есть связанные с массовым материалом демографические подсчеты,

Любитель приборного поиска ссылается на медные крестики и другие мелкие металлические вещицы, на которые археолог не обратит внимания. Да нет, должен обратить. Скажем, карта находимых на юге скифских наконечников стрел позволяет проследить расселение и походы скифов. Картирование монет позволяет проследить торговые пути разных времен. Сейчас быстро развивается так называемая промышленная археология, изучающая материальную культуру близких к нам веков. Ну а медные крестики – это не только датирующий источник. Они уточняют распространение православия в разные века, а также дают характеристику ювелирного производства в разных землях и княжествах (а в Новое время – в разных губерниях).

Да мало ли! Сейчас трудно предсказать, какие новые виды информации мы сможем извлекать из археологических объектов всего через несколько десятилетий. Мы сейчас уже по ирридированному стеклышку можем определить, сколько лет тому назад оно попало в землю, по нагару на черепке – какую пищу в нем варили и так далее. Еще недавно мы этого не умели.

Важно только не упустить объекты культурного наследия, не дать им уйти в руки вандалов и барыг.

Конечно, коллекционерство – милая забава, куда лучше, чем пьянки и драки. Но что коллекционировать, какое коллекционерство поощрять – тут есть над чем подумать. Частные коллекции и школьные музеи – доброе дело. Они могут содействовать науке, приобщать молодежь к культурным интересам. Но когда коллекции составляются из вещей, которым место в государственных музеях, это уже вредная конкуренция. А школьные музеи, как правило, живут не дольше того учителя-энтузиаста, который их организует. Уходит энтузиаст – и музей тает, расхищается, вещи пропадают неизвестно куда. Из частных коллекций немногие вырастают в музеи или приобретаются музеями. Большинство рассеивается, а информация, с ними связанная, гибнет. Нет учета, нет документации, не с кого спросить – нет ответственности. Нет ответственности – нет и хранения, а есть лишь демонстрация местного патриотизма.

Поиск захоронений солдат, погибших в войну, – благородное дело. Но опять же не стоит его пускать на самотек – это приведет лишь к засорению рядов бескорыстных искателей корыстными охотниками за оружием. Их тоже немало.

Словом, на всякий поиск древностей, приборный или бесприборный, нужен Открытый лист – разрешение, без которого ни один археолог не выходит в поле. Они бывают разных степеней – на полные раскопки и на разведки различного охвата. Наличие Открытого листа обеспечивает возможность контроля за проведением работ и предполагает Отчет по их окончании. Так что археологи против черных, против самостийных копателей-непрофессионалов, за строгий закон и неусыпный контроль.

Любопытная подробность. Как сообщает Координационный совет Движения в защиту археологического наследия АМАТОР, на сайте Демократор. ру против Обращения поискового сообщества проголосовало более семи тысяч человек, в том числе цвет российской археологической и исторической науки – академики Деревянко, Молодин и Макаров, члены-корреспонденты РАН Носов, Седов, Гайдуков, Бужилова и Иванчик, более тысячи докторов и кандидатов наук, руководителей археологических экспедиций. Однако была организована так называемая «фэйк-атака» – голосование «Против» с заведомо ложных аккаунтов, затем последовала подача жалоб на поданные с этих аккаунтов голоса. Аналогичная технология использовалась при голосовании на том же ресурсе по «антисиротскому закону». В результате этих и других махинаций больше половины голосов «Против» было аннулировано, в том числе подпись академика Деревянко и члена-корреспондента Седова.

Эта статья в газете «ТрВ» побила все рекорды по обсуждаемости: на нее было около двух тысяч комментов, а по числу просмотров (38,5 тысячи) она вошла в общую топ-двадцатку всех статей, опубликованных в газете. Я также участвовал в дискуссии, и вот несколько моих комментариев.

Дискуссия со стаей

Я привык к дискуссиям по моим заметкам в «ТрВ». Но это обсуждение резко отличается от других. Обычно ход дискуссии таков: появляется чье-то возражение по поводу затронутых вопросов, ему кто-то отвечает, кто-то третий вмешивается в спор, ну и пошло-поехало. По боковым темам образуются ветви, иногда и мне приходится выступать с объяснениями. Здесь все не так.

1. Первые три дня откликов не было. Зато с 1 марта, как по команде, отклики повалили кучей, и почти все – негодующие, возмущенные, ругательные. А каждый отклик сопровождается массовой поддержкой якобы читателей, причем она появляется не постепенно, а сразу же вслед за появлением отклика. Отклики этого рода легко узнать: каждый поддержан 20–40 «лайками» и сразу автоматически выделяется желтым цветом. Эта внезапность и массовость говорят о хорошей организованности. Мы имеем дело с некой массовой организацией поисковиков с металлоискателями.

2. Все эти негодующие отклики написаны людьми большей частью малограмотными (их русский язык сильно хромает), то и дело прибегающими к брани (кажется, на сайте «ТрВ» никогда не было столько брани), употребляющими один и тот же специфический сленг, на котором археологи называются «архами», копатели «копачами» и так далее. Этот сленг также говорит об определенной среде, устоявшейся и четко выделимой.

3. Хотя моя заметка строилась как ответная на письмо копателей-поисковиков в Думу и на опровержении их аргументов (аргументов в защиту свободного поиска с приборами-металлоискателями), мои контраргументы почти не вызывают у них интереса и не подвергаются анализу. Взамен этого сплошные эмоции, негодование, возмущение и клокочущая ненависть. Сила этой ненависти говорит о том, что за ней стоят не благородный романтизм и простодушная любовь к коллекциям оброненных крестиков и советских монеток, а очень материальные, корыстные интересы, стоят большие деньги и алчная страсть к наживе. Перед глазами «коллекционеров» маячат золото и уникумы, продаваемые за границу. ОАВ: «Найденные мною исторически ценные находки, а их не один десяток, радуют глаз народа в музеях Германии, некоторые находки лежат в моей коллекции с разрешения государства, причем они имеют всегда к этому доступ…» Их маскировка под коллекционеров-романтиков никого не обманет. Их вредная страсть должна быть жестко пресечена, и для этого нужно сделать все, что возможно.

4. Они стараются создать впечатление, что представляют собой народные массы, а им противостоят только оторванные от народа жалкие «архи», которые сами воруют напропалую и наживаются, а им не дают наслаждаться прикосновением к древности. На деле археологи в массе своей энтузиасты науки, сохраняют для народа его историю, а если черные «копачи» имеют наглость утверждать, что археологи наживаются за счет находок, то пусть мне укажут, кто из археологов живет роскошно, не по средствам. Стыд и срам клеветникам!

5. Свою страсть к наживе и воровству народного достояния «черные копачи» прикрывают, как обычно, патриотическими рассуждениями. Тот же Иван Климов: «Археологи 70 лет вы грабили, а сейчас вашу кормушку отняли! Вот в ответ визжите как свиньи! У Русского вы никогда ни чего не отнимете! Архи копайте у себя как вы воровали». Археологи ничего не «отнимают у русского». У русского народа отнимают его прошлое именно «черные копачи». И борьба с ними должна быть всенародной.

6. Думаю, что эти «гости» избрали не ту площадку для своих откровений. «Троицкий вариант» – газета ученых и научных журналистов. Как бы «копачи» ни старались имитировать всеобщую поддержку, поддержки у них тут нет. Ученые понимают проблему и сложившуюся ситуацию.

На стороне «копачей» выступил один историк-археолог, А.К. Станюкович. Из моей переписки с ним на сайте газеты.

Снова об археологии под золотой маской

В ответ на выступления А.К. Станюковича, академика РАЕН, канд. физ. мат. наук, д-ра ист. наук, отв. редактора журнала «Родная старина»

Многоуважаемый Андрей Кириллович,

Вы припомнили мне мою статью «Археология под золотой маской» 1967 года в журнале «Юность», которая отвратила лично Вас от археологии (как оказалось, зря). Я действительно писал в ней, что романтически настроенным юношам и девушкам надо представлять себе истинное лицо археологии. Речь шла не об элитарности археологии, а о том, что на деле археологу надо будет переносить тяготы и муторный труд с очень редкими сенсационными находками. Чтобы стать археологом, надо обладать талантом рисовальщика, легко усваивать языки, иметь исследовательский склад ума и многое другое. Вы пишете, что я не ведал, как мое слово отзовется. Действительно, я думал, что предупредил многих идеалистов от последующего разочарования (лучше пусть оно наступит до поступления на соответствующую специальность, чем в ходе учебы или, еще хуже, работы). Каково же было мое удивление, когда в приемную комиссию косяком повалили абитуриенты с номером «Юности» в руках! Да, Вас среди них не было. Что ж, Вы не сумели преодолеть родительские опасения. А я в свое время сумел (хотя мать моя еще долго говорила, что у нее два сына, один удачный, другой – археолог).

Теперь о конфликте по поводу «черных копателей». Вы удивляетесь, что Ваше согласие лишь с одним абзацем моей нынешней статьи побудило их «минусовать» Ваше выступление. Это еще Вы хорошо отделались!

К Вашей ограниченной поддержке движения поисковиков я отношусь с пониманием. Ведь Вы редактор «Родной старины», Вам хочется поддержать увлечение людей стариной, но, вероятно, стоит обдумать границы этой поддержки. Идея о сотрудничестве с искателями и копателями покоится на том доводе, что иначе раскопанные ими древности пропадут для науки. Это тот же довод, что в борьбе с террористами: нужно идти на уступки, ибо иначе погибнут захваченные ими люди. Но государственные службы в этих случаях руководствуются другим мотивом: принимая все меры для спасения конкретных людей, попавших к ним в плен, уступок террористам не делать. Ибо когда мы идем на уступки, мы должны понимать, что тем самым провоцируем террористов на расширение террористической деятельности – и в результате может погибнуть еще больше людей.

То же и здесь. Принимая от них с благодарностью их находки, мы что-то спасаем для науки, но в итоге поддерживаем их деятельность, легализуем ее – от чего страдает масса других памятников.

Вы ведь знаете наверняка, что еще полвека назад за научное определение грабительского клада из Дорака (под Троей) в обмен на право опубликовать фото находок и ввести их в науку крупнейший английский археолог Джеймс Меллаарт был навсегда лишен права вести раскопки в Турции – а ведь он открыл там ценнейшие неолитические памятники Чатал-хёюк и другие. Это был урок всем археологам мира – они все увидели, как смотрит мировое сообщество ученых на сотрудничество с грабителями, какими бы лучшими побуждениями оно ни было вызвано.

А что после принятия закона копательство «не только продолжится, но и приобретет еще большие масштабы» (Ваши слова), то это признание бессилия закона и власти в нашей стране побуждает других почитателей родной старины не опускать руки, а бороться за укрепление законности. Если власти этого не могут обеспечить, пусть уйдут и уступят место тем, кто сумеет установить в стране законность – без всяких поблажек и уступок распоясавшимся «искателям медных монеток». Те из них, кто действительно влюблен в родную старину, найдут путь в археологические экспедиции и музеи – там всегда нужны волонтеры, везде есть кружки для любителей. А тем, кто на деле ищет наживы, нужно дать по рукам. И от Вашего журнала археологи ожидают понимания и помощи в решении этой проблемы.

Искренне Ваш

Л. Клейн, проф., д-р ист. наук