Если не считать нескольких закулисных реплик много актов спустя, роль Джона Даффа Лоу в этой пьесе заканчивается, однако, как мы все знаем, на авансцену вышел Джордж Харрисон, и, надо сказать, надолго. Он был на класс младше Лоу и Пола в институте, но зато он был счастливым обладателем электрогитары и усилителя, кроме того, что был лучшим гитаристом в «The Quarry Men»: «Хотя это и ни о чем не говорит, — отметил Пол, — ведь мы сами были тогда зелеными новичками». И все же, еще до того как Маккартни привел в группу Харрисона, наверняка ему в голову приходила идея создать дуэт наподобие «Everly Brothers», и перед тем как присоединиться к Джону, композиторский дуэт Маккартни — Харрисон уже принес кое–какие плоды. Многочисленные предложения Джорджу от других команд послужили едва ли не главным фактором, ускорившим неизбежный распад «The Quarry Men», однако ввиду некоторых причин, которые сам Джордж вряд ли мог бы назвать, он стремился не столько играть в группе, сколько к некоему творческому единению, чьей основной аудиторией был магнитофон в гостиной на Фортлин–роуд, 20.

От ранних номеров группы остались лишь названия: «That's My Woman», «Just Fun», «Looking Glass», «Winston's Walk» и так далее. Кстати, «Cayenne», написанная Полом в тот период, была одной из многих инструментальных композиций, благодаря которым «The Shadows» стали популярными в начале шестидесятых годов. Хотя они аккомпанировали Клиффу Ричарду, более успешному британскому «Элвису», чем Томми Стил, «The Shadows» записали большое количество собственных хитов.

Возможно, теперь, когда они приобрели более профессиональный вид (и барабанщика), стать аккомпанирующей группой Клиффа Ричарда было бы для них хорошим шагом вперед. С Джоном, Полом и Джорджем теперь играл Стюарт Сатклифф — студент художественного колледжа, которого Леннон убедил приобрести бас–гитару (роскошную «Хофнер–Президент»), уж очень хорошо она выглядела.

Майкл Кокс, долговязый юноша, который вместе со Стюартом учился в прескотской средней школе, выступал со своими песнями, и сестры от его имени написали Джеку Гуду, продюсеру «Oh, Boy!» и последующих поп–шоу на Ай–ти–ви, «Boy Meets Girls» и «Wham!». Во время этих шоу большинство вокалистов сменяли друг друга с такой скоростью, что вопившая аудитория не успевала переводить дыхание. Благодаря частым выступлениям Кокса на этих передачах его сингл «Angela Jones» попал в Тор Теп.

Жаль, что Стюарт перестал общаться с Коксом, думали Пол и Джордж. Из–за его появления в группе Джорджу пришлось взять в руки бас. Это возымело тот же эффект, как если бы ему предложили поиграть на индийском ситаре. Джону даже не пришло в голову попробовать в качестве басиста Маккартни, Для которого «бас был не инструментом, а чем–то вроде бревна. Ни один из нас не смог бы назвать знаменитого бас–гитариста. Они всегда в тени, создают фон, и поэтому никто из нас не мог себе позволить потратить деньги на бас–гитару».

Пол был уверен, что Сатклифф — «временный игрок в нашей команде — ведь он должен был продолжать заниматься живописью». Стюарт был одаренным художником, писавшим в стиле «Angry Young Men» («Сердитые Молодые Люди»), который зародился в послевоенной Британии. Названия относившихся к этому движению книг, пьес и фильмов — «Billy Liar» («Билли–лжец», 1963), «Look Back in Anger» («Оглянись во гневе», 1958), «Room at the Top» («Комната наверху») и так далее — сейчас более известны, чем картины «The Toilet» («Туалет»), «Milk Bottles» («Молочные бутылки»), «Back Garden» («Задний дворик») Эдварда Миддлдитча, Дэвида Бомберга, Деррика Гривза и Джона Брэтби. Не утонченностью, а внутренней силой веяло от этих картин. Как и у Ван Гога, на них были видны грубые крупные мазки, словно застывшие кусками. В качестве фона для своих картин эти художники чаще всего выбирали грязные квартиры или трущобы в старых районах города.

Брэтби, в частности, был кумиром Сатклиффа и Маккартни, который в тот момент собирался сдавать экзамен по искусству уровня «А». Его единственным письменным упоминанием о Брэтби были несколько строчек на задней обложке биографии художника. В 1967 году Брэтби написал портрет Пола в окружении других знаменитостей — этот эгоцентричный талант стоял у истоков художественной формы, передававшей настроение «культурного радикализма», пик популярности которого пришелся на Свингующие Шестидесятые.

Брэтби оставил в стороне поп–арт, которому был предсказан недолгий век. Британскими пионерами этого направления, были Питер Блэйк, Ричард Хэмилтон и Эдуарде Паолоцци из Эдинбурга. Предвосхитив Уорхола, своей целью они поставили сделать живопись актуальной и остроумной, привнеся очарование в повседневность; они и свое вдохновение черпали из рекламных щитов, журналов вроде True Confessions, Tit–Bits и Everybody's Weekly и эскапистских фильмов ужасов о пришельцах из космоса. Как и артефакты эры кока–колы, они были признаны глупыми и вульгарными за горчично–желтые и томатно–красные тона. Исключительно в исследовательских целях британские поп–артисты с упоением слушали радио Тор 40, где, помимо шлягеров–однодневок и танцевальной музыки, постоянно крутили новомодных американских звезд: Бобби Ви, Бобби Райделла, Бобби Винтона и прочих многочисленных Бобби.

Другой — и не менее влиятельной — силой в художественных кругах Мерсисайда были битники. Их больше интересовали книги в бумажной обложке, чем пластинки. Хотя Пол никогда не считал себя битником, он тоже одно время был подвержен влиянию нового течения и даже прочитал несколько книжек, которые ему приносили приятели.

Ему с трудом давались творения Сёрена Кьеркегора, датского мистика, и его последователей–экзистенциалистов, особенно Жан–Поля Сартра. Из–за более доступной формы изложения диалога Пол гораздо больше любил Керуака и Берроуза, главных идеологов поколения битников, как, собственно, и бардов вроде Корсо, Гинсберга и Фелингетти. Телевизионный сценарист Джонни Бирн, один из самых первых битников Мерсисайда, вспоминает:

«Я попал в группу людей, которые, как и я, увлекались литературой битников. Мы стали сами выпускать небольшие журналы. Мы слушали джаз, читали стихи, и вокруг нас росли будущие звезды британской сцены».

Хотя она должна была стать истинно ливерпульским явлением, культура битников, как и поп–чарты, зародилась в Северной Америке. Чаще всего те, кто называл себя битниками, шли не дальше разглагольствований, исповедуя свободную любовь, анархию и пацифизм. Через каждое слово они вставляли «man» («чувак») и бросались модными словечками вроде «warmonger» («милитарист»), «Zen» («Дзен»), «Monk» («Монах») и именами: «Stockhausen» («Штокгаузен»), «Greco» («Греко»), «Leadbelly» («Лидбелли») и «Brubeck» («Брубек»).

Следующим шагом должно было быть понимание традиционного или современного джаза, однако единственное, к чему пришли Маккартни, Леннон, Сатклифф и Харрисон, был черный слепой Рэй Чарльз, «сидевший» на героине. Его «дрожащий голос побитой собаки» вдохновлял Керуака и Гинсберга своими «Hallelujah I Love Her So», «Don't Let the Sun Catch You Crying» и прочими «хэй» и «йе», которыми он перебрасывался со своим вокальным трио «The Raelettes» во время «What'd I Say» 1959 года. Джерри Ли Льюис и Литтл Ричард были исполнителями того же толка, с той лишь разницей, что последние не перемежали свои «вокальные» альбомы с инструментальными и не сотрудничали с такими музыкантами, как Каунт Бейси и Милт Джексон из «The Modern Jazz Quartet».

В художественном колледже часто можно было услышать Джона и Стюарта, занимавшихся откровенным насилием над вещами Рэя Чарльза и прочих прославленных поп–звезд. Еще одним местом, где они могли репетировать, была квартира недалеко от колледжа, которую снимал Сатклифф. Огромное окно без занавесок, темное от сажи, выходило на маленький балкончик, с которого открывался вид на англиканский собор. Голые, как шестидесятиваттная лампочка под потолком, полы были заляпаны разноцветными пятнами масляной краски из многочисленных полупустых тюбиков на каминной полке. Как ферма, провонявшая навозом, спальня Сатклиффа была насквозь пропитана запахом ацетона, которым он отмывал кисточки и мастихины (стальная или роговая пластинка в виде лопатки или ножа, применяется для удаления красок, нанесения грунта, чистки палитры. — Прим. пер.). Вдоль стен стояли холсты с приколотыми на них эскизами, вырезками из журналов и разной другой мелочью.

Джон некоторое время жил у Сатклиффа, прежде чем вернуться в Вултон.

«Само собой разумеется, что мастерская была в любое время в распоряжении группы Джона, — рассказывает Род Джонс, — эти ребята всегда поднимали неимоверный шум, к отчаянию двух пожилых леди, которые жили этажом ниже».

Этот шум достиг ушей Джонни Бирна, одного из организаторов поэтических чтений в Seate's, в которых принимали участие и местные джазовые музыканты. Подобные джазово–поэтические вечера проходили и в Crane Theatre. Одно из таких представлений проводилось по инициативе Майкла Горовица, который в 1959 году учредил New Departures, контркультурный поэтический журнал:

«На банкете, состоявшемся после представления, Адриан Хенри, который был ведущим, сказал: «Классная поэзия, надо бы мне самому этим заняться». Роджер Макгоу читал с нами в Эдинбурге — и Брайан Пэттен, сидевший в первом ряду в Crane и пытавшийся спрятать свою школьную фуражку; этот чудесный мальчик читал потрясающие романтические стихи».

Хотя они и не имели никакого отношения к джазу, Леннон, Сатклифф и два их приятеля из института «озвучивали» белые стихи брайтонского поэта Ройстона Эллиса в Jacaranda. После этого он показал им и еще нескольким заинтересованным лицам хороший и простой способ словить кайф при помощи ингалятора. Нужно было изолировать ту его часть, которая содержала стимулятор бензедрин. Вот это, собственно, и нужно было потреблять.

Стараясь казаться старше своего возраста, Пол и Джордж во всем подражали старшим студентам колледжа. Помимо того, что они оба интересовались живописью, Маккартни и Сатклифф «не имели почти ничего общего, и в группе каждый боролся за право быть другом Джона. Он был личностью, к которой ты чувствовал неодолимое влечение. Типа, как будто ты получил бы «Оскар», если бы стал его другом».

Узы дружбы соединяли Леннона с его приятелем из колледжа гораздо прочнее, чем с Маккартни:

«Джон и Стюарт были уже взрослыми, а мы с Джорджем — всего лишь школьниками. Мы были много моложе — я думаю, что возраст имел для нас тогда немалое значение. Они интересовались девушками из колледжа и постоянно о них говорили. Я лишь предполагаю, но мне кажется, Джон проводил свою собственную политику; он мог посчитать, что, приняв нас в свой круг, он сделает нам слишком много чести. Тот факт, что Стю учился вместе с Джоном, ставил его в несколько обособленное положение относительно нас с Джорджем».

Пол и Джордж настолько боготворили Джона, что прогуливали уроки не только из–за репетиций, но и чтобы просто посидеть с ним за одним столиком в Jacaranda. Наслаждаясь свободой, они курили одну за другой дешевые сигареты, которые, скорее всего, брали из отцовских шкафов. Эта парочка присоединилась и тогда, когда владелец кафе Аллан Уильямс, последний из многочисленных голландских дядюшек Стю, попросил покрасить стены в подвале.

Подобные услуги оказывались Уильямсу неспроста — тот выступал в роли своего рода менеджера для тех, кто, по словам Колина Мэнли, гитариста «The Remo Four», «никогда не собирался искать нормальную работу. Они хотели играть музыку». Хотя «The Remo Four» считались лучшей инструментальной группой в Ливерпуле, Мэнли был не готов бросить свой пост в National Assistance Board (Управление по оказанию государственного вспомоществования, ведало вопросами финансовой помощи безработным, нетрудоспособным, пенсионерам по старости; существовало с 1948 по 1966 г. — Прим. пер.) ради того, чтобы посвятить все свое время шоу–бизнесу. Большинство других местных музыкантов придерживались той же политики.

Те, кто теперь называл себя «The Silver Beatles», были гораздо свободнее «The Remo Four» и им подобным в выборе предлагаемых ангажементов — от домашних вечеринок Берилл Бэйнбридж до сомнительных сборищ на Аппер–Парламент–стрит.

За то, чтобы увеличить количество выступлений, ратовали Пол и Стюарт; последний, возможно, желал восполнить недостаток исполнительской практики. Используя все свое красноречие, на которое только были способны, ребята в самых ярких красках расписывали достоинства своей группы владельцам пабов или личным секретарям. Синхронизируя Движения на сцене (этим же приемом пользовались и «The Shadows»), «The Silver Beatles» олицетворяли древнюю сентенцию NME, касавшуюся «визуального эффекта»: «Большую роль может сыграть наличие у группы своего рода униформы, — гласила она, — хотя для этой цели вполне подходит и повседневная одежда — все равно все носят одно и то же».

На сцену они надевали одинаковые темно–синие джинсы, черные рубашки и двуцветные парусиновые туфли; все, что им теперь было нужно, — это барабанщик, которого у них не было со времен расформирования «The Quarry Men». Они нашли некоего Томми Мура, водителя автопогрузчика в Garston Bottle Works. Его частые ночные смены и девушка, не отходившая от него ни на шаг, с самого начала не давали ему возможности всерьез заняться музыкой. На репетициях в квартире Стю на Гамбьер–террас «он приходил и занимался какими–то своими делами в задней комнате, — вспоминает Род Меррэй, другой жилец, — и, слава богу, он сваливал довольно рано — от его барабанов тряслись полы». Что интересно, приход Томми в группу совпал с началом принятия законных мер по ликвидации из квартир богемных элементов.

Томми — невозможно старый в свои двадцать шесть — подходил им до тех пор, пока не появился кто–нибудь более подходящий для этих юных кадров «с претензиями», «The Silver Beatles», которые растягивали слова и в разговоре кидались именами типа Модильяни и Кьеркегор; правда, через какое–то время любая «интеллектуальная» беседа скатывалась на обычный студенческий сленг. Не очень–то дружелюбный, Мур предпочитал серьезную компанию «Cass and the Cassanovas» или «Jerry and the Pacemakers» и прочих полупрофессионалов из рабочего класса, которые презрительно называли «The Silver Beatles» — «позерами».

До известной степени Джон, Стюарт и, наиболее ощутимо, Пол играли на свой имидж. Название «Cayenne», например, было взято из сюрреалистической картины Рене Магритта «Daybreak in Cayenne» («Рассвет в Кайенне»). Признавая, что Сатклифф «привнес интеллектуальную атмосферу, которую мы с радостью поддержали», Маккартни был центральной фигурой в инциденте, произошедшем в гримерной, когда кто–то из другой группы грубо вмешался в «самодовольное» чтение русской поэзии: «Мы вели себя как настоящие битники. Я сейчас точно не помню ни одной строчки; кажется, это звучало примерно так: «Что день грядущий мне готовит, его мой взор напрасно…» — я делал это на полном серьезе. Остальная часть группы застыла в позе роденовского «Мыслителя». Они только и говорили, что «Хм–м, хм–м, нда, хм–м», а этот саксофонист начал распаковывать свой инструмент и прошептал: «Извините, что я вас перебиваю…» Да, мы частенько так прикалывались над людьми». Претензии Маккартни и Леннона на сочинительство также подвергались критике — в ту эпоху гораздо проще было сделать себе репутацию, выдавая рок–н–ролльные стандарты и самые свежие хиты. Одним из летних шлягеров шестидесятого года был «Three Steps to Heaven» Эдди Кокрейна, звезды американского «классического» рока, который, приехав в долгожданное турне по Британии, получил «в довесок» когорту местных разогревающих команд — в основном это была клиентура Ларри Парнса, одного из самых колоритных поп–менеджеров Туманного Альбиона.

Среди прочих на афише стояло имя Тони Шеридана, девятнадцатилетнего поющего гитариста из Норвича. Отыграв последний концерт в Бристоле 17 апреля 1960 года, Шеридан остался в гримерной один, когда все остальные уже ушли: «В первый и последний раз в моей жизни я купил себе бутылку виски и попытался залить алкоголем тяжкие думы — я считал себя самым низкосортным музыкантом в Британии. В конце концов я разбил бутылку об стену, однако на следующий день я был все еще жив и находился в прекрасном расположении духа».

Кокрейну, однако, повезло гораздо меньше — он погиб ранним утром в одном из вилтширских городков, врезавшись на такси в фонарный столб. Его смерть сразу же отразилась на продажах синглов: «Three Steps to Heaven» занял первую позицию в чартах. То же самое произошло и с «It Doesn't Matter Any More» Бадди Холли, когда тот погиб в авиакатастрофе годом ранее. Как и Холли, Кокрейн был более популярным в Европе, чем у себя на родине. То же самое касалось и еще одного коллеги Эдди, принимавшего участие в этом судьбоносном турне, Джина Винсента. Последний отдал дань памяти Кокрейну, сыграв печальную «Over the Rainbow» 3 мая на трехчасовом шоу перед шестью тысячами зрителей на спортивной арене Ливерпуля; на разогреве выступало энное количество бездарей Парнса и несколько ливерпульских групп первого дивизиона, предоставленных Алланом Уильямсом.

После окончания шоу мистер Парне — «денежный мешок» — поручил Уильямсу найти подходящую команду, которая бы смогла аккомпанировать одному из его певцов в турне по Шотландии. Среди тех, кто успешно прошел собеседование на той неделе, были и «The Silver Beatles», которые, по мнению Парнса, за последнее время сделали большие успехи. Сам он там не присутствовал, но ему сообщили, что ребята подняли на дыбы клуб «Casbah», в котором в тот момент находилось более трехсот человек; это подвальное заведение располагалось на зеленой Хэйманс–грин, и управляла им Мона Бест, мать барабанщика их домашнего ансамбля, «The Blackjacks».

Таким образом, во время турне Джина Винсента по Британии «The Silver Beatles» были к северу от границы и в течение восьми дней были в распоряжении певца под псевдонимом Джонни Джентл. Джим Маккартни испытывал, мягко говоря, смешанные чувства, когда старший сынуля заявил ему, что во время сдачи экзаменов поедет на гастроли с Джоном Ленноном, его бандой и этим забавным Джентлменом. И — о, Господи! — Пол тоже вознамерился придумать себе сценическое имя — Пол Рамон. Единственное, на что надеялся Джим, — что шотландская эпопея вышибет из него всю эту музыкальную дурь.

В дешевых отелях, где «The Silver Beatles» останавливались каждую ночь, Пол, как и все остальные, «хотел быть в одной комнате с Джоном». По случайному совпадению, в ту же неделю Стю Сатклифф по какой–то причине временно попал в немилость непостоянного Леннона. Воспользовавшись случаем, Пол стал открыто выражать свою неприязнь к Сатклиффу. Почти безобидные подтрунивания превратились в открытое издевательство, которое продолжалось и после турне.

Подавая свой сарказм в самой вежливой форме, на которую он только был способен, Пол «…запомнил один случай. Это была первая наша ссора — до этого мы обычно вели мирное сосуществование, хотя иногда бывали моменты, когда у нас со Стю происходили столкновения. Как–то утром мы спустились на завтрак, ели кукурузные хлопья и пытались проснуться. Стю хотел закурить сигарету, и, мне кажется, мы заставили его пересесть за другой столик: «Черт возьми, Стю, ну хорош! Ты что, не видишь, мы едим кукурузные хлопья. Сделай милость!» Вся штука была в том, что его знаком Зодиака был Рак. Это произошло однажды утром, между нами возникла ссора, но вскоре мы помирились. Больше ничего особенно серьезного не происходило, и мы отлично ладили друг с другом».

Мур, однако, был сыт по горло этими «The Silver Beatles». Его уход из группы сразу же после гастролей сыграл на руку следующей команде, отправлявшейся в Шотландию, которая работала с Дикки Прайдом, миниатюрным лондонцем, за свои «фирменные» конвульсии на сцене получившим титул «The Sheik of Shake» («Шейх шейка»).

Вернувшись из Шотландии, «The Silver Beatles» продолжали, как обычно, «окучивать» местные танцплощадки, только место ударника теперь занял… Пол Маккартни — это произошло после того, как из группы ушел Норман Чепмен, поиграв в ней ровно три недели. Хотя до этого он почти не сидел за установкой, Пол оказался весьма искусным барабанщиком. Во время концертов он также бренчал на пианино, звук которого усиливался примитивным способом — сквозь дыру в заднике просовывался микрофон.

Кроме того, Пол был неплохим ритм–гитаристом; его тенор и баритон Джона на любом концерте звучали громче, чем голоса остальных музыкантов. Пол был искренне удивлен, когда обнаружил, что во время исполнения баллад самые глупые из девиц — если таковые были в наличии — пытались привлечь его внимание способом, совсем не подходящим для добропорядочных леди.

Он вовсе не противился их юным чарам, отнюдь, однако отдавал себе отчет в том, насколько непостоянным может быть это обожание. Первым симптомом новой чумы, охватившей почтенную публику, было появление телесериала под названием «Trad Tavern» — раньше в то же самое время показывали шоу «Boy Meet Girls».

Верный знак застоя в поп–музыке — когда взрослые слушают ту же музыку, что и подростки. «Trad Tavern» нравился тем и другим, и, хотя они не покупали пластинок, бабушки таяли от Ронни Кэрролла, Марка Уинтера, Крэйга Дугласа и прочих из безликой массы «сердцеедов» начала шестидесятых годов, вовсю копировавших американских коллег. Кто–то из них попадал в Тор Теп, но в основном все они болтались где–то между двадцатым и сороковым местами в хит–параде.

Посреди всей этой слащавой белиберды находились и заслуживавшие внимания баллады, которые предшествовали появлению «Rock Around the Clock». Даже Элвис в шестидесятом году не стал исключением, записав «It's Now Or Never», англоязычный вариант «О Sole Mio», сентиментальной итальянской песенки начала века; к тому моменту это был его величайший хит.

В 1960 году Тор Теп успешно атаковали дебютанты Рой Орбисон («Only the Lonely»), ливерпульский комик Кен Додд («Love Is Like a Violin») и Мэтт Монро, чей сингл «Portrait of My Love» был записан под бдительным надзором Джорджа Мартина, менеджера Parlophone, филиала EMI, который занимался больше комедийным материалом и варьете, чем поп–группами.

«Я был убежден, что это самый некоммерческий номер, который я когда–либо слышал, — вспоминал Монро, — но за какие–то пару недель он попал в «десятку» и оставался там несколько месяцев».

После того как сингл упал с третьего места, по результатам голосования среди читателей Melody Maker его назвали «записью года».

Монро, Кен Додд и Рой Орбисон были скорее исключением из правила — ведь среди взрослых слушателей бытовало предубеждение, что обычные поп–певцы «не умеют петь». Именно по этой причине они невзлюбили еще одного новичка в чартах, Адама Фэйта, самого выдающегося музыканта эпохи пост–скиффл. И все же, во многом благодаря его необычной манере исполнения, в чарты попали «What Do You Want» и даже «Lonely Pup In a Christmas Shop», которую Фэйт назвал «глупой, смешной вещицей» в автобиографии 1996 года.

Таковым было положение дел в поп–музыке, когда вскоре после гастролей с Джонни Джентлом «The Silver Beatles» выкинули из своего названия прилагательное и задумались, что же им делать дальше.