Я не знаю, как долго сидела у окна и смотрела на ночную долину. Нотки отчаяния в голосе Алекса не давали покоя. Но теперь сомнения, которые мучили меня, отступили. Я уже твердо знала, что поступила абсолютно правильно, порвав с Алексом. Если бы я уступила и вышла за него замуж, то наша совместная жизнь превратилась бы в ад. Вырваться из этого ада было бы неимоверно трудно.

Когда совсем стемнело и уже невозможно было ничего разглядеть, я разожгла огонь в камине и поднесла спичку к газовому фонарю. Комната немедленно наполнилась мягким светом. Даже если я вернусь в Лондон, то долго не смогу привыкнуть к холодному свету электрических ламп.

Я разложила остатки мяса в мисочки для животных. Хлоя умяла свою порцию в несколько глотков, но Макавити снова куда-то исчез. Помня о событиях вчерашнего дня, я не на шутку встревожилась. Открыв заднюю дверь, я громко позвала кота несколько раз. Ответа не последовало. Я позвала громче. На этот раз в ответ раздался кашель. Я напряженно уставилась в темноту.

— Это не кашель виновен в том, что она покинула дом. Ее положили в гроб и вынесли, — раздался из-за куста напротив высокий голос, а затем хихиканье.

Моей первой реакцией был испуг. Я не рассчитывала встретиться с Лемми в темноте. Чтобы осветить пространство перед домом, я распахнула дверь пошире. Прим сказала, что с Лемми следует разговаривать спокойно, не повышая голоса. Так как мне не каждый день встречались голые незнакомцы, я предпочла не опускать глаз.

— Пожалуйста, выходи. Не веди себя, как глупец. Я очень хочу с тобой познакомиться.

— Пажялюста, виходи, — передразнил он меня.

Меня начала утомлять его манера поведения.

— Не веди себя, как глупец! — произнесла я более настойчиво. — Если ты будешь продолжать прятаться, то я вернусь в дом. Мне холодно.

В ответ раздалось хихиканье. Я чувствовала, что начинаю злиться. Решительным шагом я направилась к кусту и резко раздвинула ветви. Три пары глаз смотрели на меня. В одних глазах читался нескрываемый страх. Их владелец открыл рот и заплакал.

— Хорошо, хорошо, — сказала я успокаивающе. — Пойдемте отсюда.

— Это наш сад, — сказал самый старший ребенок, выпячивая нижнюю губу.

— Но теперь сад принадлежит мне, — ответила я и тут же спохватилась, поймав себя на невольной лжи. — Идите за мной. И ради Бога, заставьте его замолчать.

— Это не он, — пояснил третий ребенок. — Это она.

— Очень хорошо. Как ты думаешь, она хочет печенья?

Плач прекратился как по команде. Все трое, ломая ветви, вылезли из кустов.

— У тебя только одно? — спросил старший.

Белки его глаз сверкнули на темном от грязи лице. У него был плоский, как у боксера, нос и большие, торчащие в стороны, уши.

— Одно печенье? Нет, у меня хватит на всех.

— Печенье! — всхлипнула девочка.

Она выглядела довольно странно. Детская шерстяная шапка, маленькая для нее, была завязана под подбородком. Козырек скрывал лоб. Видны были только нос и блестящие глаза. На девочке было мешковатое, не по размеру, джерси. Длинные рукава свободно болтались, потрепанная юбка свисала до колен.

— Печенье, — еще раз повторила она.

В ее голосе было столько отчаяния, что я немедленно спрятала улыбку.

— Сначала вы должны рассказать, что сделали с моим котом, — обратилась я к мальчику.

— Ничего. Мы не видели вашего кота.

— Разве это не вы посадили его в картонную коробку вчера вечером?

— Он был нашим пленником, — сказала вторая девочка. Она была такой же растрепанной, как и другие дети, но говорила спокойно. — Мы собирались отпустить его, через некоторое время…

— Вы поступили плохо. Животные не любят, когда их сажают в картонные ящики. А если бы вы забыли о коте? Он мог бы погибнуть от голода и жажды.

— Кот был нашим пленником, — снова сказала девочка. — Мы играли в ковбоев.

— Мы не видели никакого кота, — настаивал мальчик.

Он поднес большой палец ко рту, а затем быстро спрятал руку за спину.

— Отлично, — я постаралась изобразить на лице свирепость. — Никакого печенья, пока вы не скажете, где кот.

Младшая девочка стала рыдать так громко, что мне пришлось закрыть уши руками.

— Честное слово, мы не видели кота сегодня! — сказала девочка постарше и потянула меня за рукав. — Мы пришли позже, чтобы выпустить его, но все наши вещи уже вынесли из хижины, а кот исчез.

Я не знала, верить ей или нет, но малышка рыдала так отчаянно, что я сдалась. Я пригласила детей в дом и заставила всех вымыть руки. Чайник горячей воды и неоднократное намыливание понадобились, чтобы привести ладони детей в относительно чистое состояние. Мне пришлось держать малышку под мышкой и насильно намыливать ее красные, покрытые трещинами руки. Она отчаянно сопротивлялась и вопила изо всех сил, требуя печенье. Пот заливал мне глаза, я едва с ней справлялась.

— Пожалуйста, — я высыпала горсть шоколадного печенья на тарелку. Мальчик схватил сразу два, запихнул в рот и посмотрел на меня с вызовом.

— Это невежливо, Уилл. Ты ведь не грузчик, — сделала ему замечание старшая девочка. — Это тебе, Титч, — добавила она и подала кусочек печенья малышке. Малышка перестала визжать, поднесла печенье к губам и стала сосать его, посматривая на меня округлившимися глазами. Голые ноги ребенка от щиколоток до колен были покрыты толстым слоем грязи.

— Спасибо большое, мисс, — сказала старшая девочка и взяла печенье для себя.

Она проглотила его очень быстро и уставилась на тарелку.

— Хочешь еще? — спросила я.

Она посмотрела на меня с недоверием.

— Можно?

— Конечно, — меня тронули неприкрытое желание в ее глазах, а также нетерпеливое движение рукой над тарелкой, пока она ждала моего разрешения.

Мне не часто доводилось общаться с детьми, но даже мой скудный опыт подсказывал, что поведение этих детей не было типичным.

— Могу я погладить вашу собаку, мисс? Какая она милая! — девочка наклонилась и похлопала Хлою по спине.

Шоколадные пятна отпечатались на блестящей шерсти собаки. Хлоя сделала шаг по направлению к ребенку. Она не сводила глаз с печенья, но отчаянный вопль остановил собаку.

— Угощайся, Уилл, — сказала я мальчику.

Он взял одно печенье, проглотил его и стал молча смотреть на меня.

Малышка плюхнулась на пол и вытянула ноги. Она продолжала сосать печенье, пока оно не превратилось в коричневую массу. Девочка завопила вновь. Хлоя скрылась в гостиной. Испытывая чувство вины, я дала малышке еще одно печенье, хотя вместо печенья ей следовало бы предложить протертое яблоко или морковное пюре — все то, что едят малыши в этом возрасте.

— Надеюсь, что ваша мама не станет сердиться, когда узнает, что вы съели так много сладкого? — спросила я, протягивая тарелку очередной раз.

— Она не будет возражать, — сказала девочка. — Маме все равно, что мы едим, особенно, если нас угощают.

— У всех у вас одна мама?

— Да, — хором ответили дети, не отрывая взглядов от последнего печенья.

— Хотите тост?

Двое старших с готовностью кивнули. Малышка была погружена в собственные мысли. Она была измазана шоколадом с ног до головы, шоколад был даже у нее на бровях. Я отрезала кусок хлеба от буханки, которую купила сегодня в Торчестере, и насадила его на вилку.

— Вы обедали сегодня?

— Не-а. Мама снова больна. Она не выносит запаха еды, когда болеет. Она говорит, что чувствует, словно кто-то вставляет ей пальцы в глотку.

Возникла пауза.

— Что с вашей мамой? Ее навещает доктор?

— Мама не любит докторов. Она говорит, что доктора приходят лишь для того, чтобы все вынюхивать. Точно так же, как и эта странная леди…

— Ты имеешь в виду социального работника?

— Мама говорит, что мы не должны пускать ее в дом. Она хочет разогнать лучших маминых друзей.

— Я не пущу ее в дом, — заявил Уилл. Он широко расставил ноги, поднял кулак и скривил лицо в устрашающую гримасу. Я дала ему намазанный маслом тост. Уилл откусил порядочный кусок со свирепым рычанием. — У тебя нет джема? — спросил он и вытер лоснящиеся губы и щеки тыльной стороной кисти.

— Нет, а ты не делай так. Постарайся откусывать меньше хлеба, тогда масло не будет размазываться по всему лицу.

Я попыталась вытереть его лицо влажной салфеткой, но Уилл увернулся, сделал несколько шагов назад и доел тост на безопасном расстоянии.

— Кто лучший друг вашей мамы? — спросила я у девочки.

— Вод Ка. Мама должна пить водку для здоровья. Только она осталась верным другом…

— Как тебя зовут?

— Френки. Это сокращенное имя от Франсез. Мама была влюблена в парня по имени… — девочка запнулась на минуту, пытаясь освежить в памяти имя, — …Френки Уорн. Она хотела назвать Уилла в его честь, но отец запретил. Ему нравилось имя Уильям. Тогда мама назвала меня в честь Френки, потому что отец ушел к этому времени из дому. Спасибо большое, — она взяла тост, который я предложила.

Я чувствовала себя немного виноватой, расспрашивая девочку. Она слишком охотно выдавала семейные тайны. Девочка съела тост, аккуратно откусывая крохотные кусочки и облизывая губы, затем посмотрела на меня, словно рассчитывая увидеть в моих глазах одобрение. У нее были длинные грязные волосы, острый нос, выступающий вперед подбородок и глубоко посаженные глаза. Оторвав взгляд от меня, девочка с любопытством осмотрела кухню. Она фиксировала взгляд на каждой мелочи, словно собиралась все тщательно запомнить. Выражение тревоги в ее глазах придавало привлекательности маленькой лисьей физиономии. Я улыбнулась.

— Как вас зовут, мисс?

— Фредди.

Уилл захохотал.

— Не обманывайте. Фредди мужское имя.

— Ты грубиян, Уилл, — осадила его Френки. — Ну и что? У меня тоже мужское имя. Как звучит ваше полное имя, мисс?

— Эльфрида.

— Эль-фри-да, — произнесла Френки нараспев. — Это имя для леди. А разве этот дом годится для леди? — Она озадаченно обвела взглядом кухню.

— Не думаю. Это обычный коттедж. Как ты думаешь, какой должна быть настоящая леди?

— Мама однажды видела настоящую леди. Она ехала в автомобиле. На ее голове была шляпа, а на руках белые перчатки. Мама была вынуждена слезть с велосипеда и прижаться к обочине, чтобы большая черная машина могла проехать. Леди приветственно помахала ей рукой. Мама сказала потом, что если б она была рождена в перчатках и шляпе, то ей не понадобился бы лучший друг.

Уилл снова захохотал.

— Большая машина! Ты, глупая девчонка! Машина называлась «роллс-ройс». — Уилл скрестил руки на груди и скорчился от смеха. — Большая машина! Ха-ха-ха…

— Заткнись, ты! — закричала Френки. Ее лицо потемнело от гнева. — Ты ужасный мальчишка, ты ничего не знаешь. Ты думаешь, что самый умный. — Она открыла рот и показала Уиллу язык, затем взглянула на меня и прикусила губу.

— Давайте не будем ссориться, — сказала я, автоматически копируя тон старой школьной учительницы. — Кто желает еще тост? О Господи! Что происходит с малышкой?

Малышка слегка наклонилась вперед и устрашающе покраснела. Уилл сказал:

— Фу, она воняет, — и открыл входную дверь.

— Она наполнила пеленку до краев, — Френки посмотрела на меня, удивленная моим невежеством. — Мы не взяли запасной. Не думаю, что у вас есть пеленки.

— Нет, — растерянно протянула я. — Что мы будем делать?

— Нам нужно снять с нее грязную пеленку. Малышке придется возвращаться домой с голой задницей. У вас есть пластиковое ведро?

Я нашла ведро и вручила его Френки. Та стала возиться с малышкой, которая снова начала визжать и брыкаться. Уилл вышел на улицу. Я хотела было последовать за ним, но подумала, что нечестно оставлять Френки одну в такой ужасной ситуации. В конце концов нам удалось стащить с малышки пеленку и обмыть ее красную попку в раковине под струей теплой воды. Когда мы закончили, я чувствовала себя постаревшей и вымотанной до предела.

— Почему бы тебе не выбросить эту жуткую пеленку? — Я указала на пеленку, всю испачканную испражнениями.

— Рут убьет меня за это. У нас и так не хватает пеленок.

— Кто такая Рут?

— Моя старшая сестра. Она не выходит играть с нами, а ухаживает за мамой. Маму преследуют страхи. Только Рут может: ее успокоить.

Бедный ребенок! Ухаживать за мамой, которая страдает белой горячкой, — что может быть ужасней?

— Сколько лет Рут?

— Двенадцать. Уиллу десять, мне восемь, а Хелен исполнилось восемнадцать месяцев. Мы называем ее Титч.

— Элен… Какое красивое имя.

— Не Элен, Хелен. Имя начинается на букву «х».

— Понятно, Хелен. Давай подумаем, как вам добраться домой.

Губы Френки задрожали.

— Я не хочу уходить, мисс. Мне нравится здесь. Даже если у вас нет холодильника, тостера. Думаю, что и маме очень бы у вас понравилось.

— Хорошо, когда твоей маме станет лучше, она сможет прийти ко мне и увидеть, как я живу. — Я ненавидела себя за то, что выдавила приглашение с такой неохотой.

— О, мама никуда не выходит. — Я почувствовала укол совести, так как девочка пыталась меня успокоить. — Она не встает с кровати уже несколько дней.

— Кто же заботится о вас тогда?

— Рут.

— А ваш отец?

— Мама выставила его навсегда. Последний раз, когда он приходил, мама забеременела Титч. Она сказала, что отец не годится ни на что, кроме как осеменять женщин.

Мы завернули Титч в старое махровое полотенце, которое я нашла в кладовой. Я попыталась отчистить девочку от шоколада и поправила шапку на ее голове.

— Не знаю, как нам удастся пронести малышку по мостику и взобраться на крутую насыпь.

— Мы никогда так не ходим. Есть проход между деревьями.

— Ты хочешь сказать, что вы молчали каждый раз, когда я рисковала сломать шею, взбираясь и опускаясь по склону и на цыпочках передвигаясь по узкой доске? Почему вы не подсказали мне, что существует другая дорога?

Я поняла почему спустя несколько минут, когда луч фонарика осветил тоннель между деревьями. Дно тоннеля представляло собой зловонное русло ручья, покрытое липкой грязью.

— Мы сами прорубили тоннель, — сказала Френки не без гордости. — Уилл срезал ветки. Теперь, чтобы пройти, нужно лишь немного наклониться. Летом здесь сухо и прохладно.

Мне пришлось наклониться довольно низко. Колючки царапали лоб. Короткие ветки норовили хлестнуть по глазам. К счастью, глубина ручья не превышала нескольких дюймов. Я прижала Титч к себе и балансировала с ней на зыбкой поверхности. Хорошо, что Титч не предпринимала попыток вырваться и вела себя довольно спокойно. Расстояние было в три раза длинней привычного пути. Я вспоминала о препятствиях, к которым уже привыкла, почти мечтательно.

Когда мы достигли вершины холма, мои мышцы были напряжены и болели. Я передала Титч Френки. Уилл куда-то исчез. Хлоя игнорировала уговоры Френки и держалась рядом со мной. Ночь была темной — клубящиеся тучи закрывали луну. Фонарик осветил лужу, которая покрылась рябью под порывами ветра. Мы ускорили шаг. Вскоре Френки стала задыхаться, и мне снова пришлось взять ребенка. Нежные маленькие ручки обвились вокруг шеи. Время от времени я чувствовала ее влажные губы на своем лице. Малышка пыталась сосать мою щеку. Френки шла рядом, освещала фонарем дорогу и болтала без умолку.

— Уилл говорит, что на этом холме живут крокодилы, но я ему не верю. — Тем не менее Френки придвинулась ко мне ближе, когда от порыва ветра зашумели деревья. — Можно я приду к вам еще раз? Я не возьму с собой Уилла, но мне придется прихватить с собой Титч. Рут не справится с мамой и Титч одновременно.

— Думаешь, Уилл захочет прийти?

— Не знаю. Наверное, если будет что пожрать. Я думала, что ты не любишь мальчишек.

— Я не имею ничего против них.

— Можно нам прийти завтра?

— Завтра я ухожу на работу. У меня новая работа. — Затем, вспомнив, что дети голодны, добавила: — Хорошо. Завтра в пять часов. Я куплю что-нибудь к чаю.

— Здорово, — и через паузу: — Мы ничего не делали с твоим котом, честно. Я больше не позволю Уиллу трогать его. Мне так жаль, что мы засунули его в коробку!

— Ничего страшного. Замечательно, что ты поняла: так поступать нехорошо…

— Мы здесь живем, — прервала меня Френки. Я не увидела ни огней, ни других признаков обитания человека.

— Проводить тебя до двери?

— Нет, мама услышит твои шаги. Мама приходит в ярость, когда кто-то слоняется поблизости. Ей кажется, что люди приходят, чтобы разнюхивать. Отдай мне Титч.

Я передала спящую малышку на руки Френки:

— Тогда до свидания.

Френки не ответила. Она молча скрылась со своей ношей в темноте. Я поплелась домой, обдумывая на ходу услышанное от девочки. Ее жизнь казалась невыносимой: мать, которую преследуют кошмары, и старшая сестра, щедро раздающая тумаки, стоит только выбросить грязную пеленку. Брат Уилл агрессивный мальчик и занят только собой. Его не беспокоило, как сестра доберется домой с тяжелой ношей. Слишком много проблем для восьмилетней девочки. Я пыталась вспомнить, какой была в этом возрасте. Единственное, что пришло в голову, — это что я вряд ли смогла бы так заботиться о себе и о других, не считая мою несчастную маму.

Мне необходимо немедленно сообщить обо всем социальным службам. Вероятно, детей заберут и поместят в приют. В газетах я читала жуткие истории о сиротских приютах: родственников разделяли; немногочисленный персонал не справлялся с воспитанниками; дети подвергались физическому и сексуальному насилию… Но, с другой стороны, в приюте достаточно еды и всегда чистая постель. Что более важно? Инстинкт подсказывал, что для детей нет никого лучше матери, если только их не избивают по поводу и без. Я решила, что не стану ничего предпринимать, пока не посоветуюсь с Прим.

После ужина я снова вспомнила о Макавити. Судьба кота теперь меня тревожила меньше, чем судьба детей. Я почти поверила Френки. Но в таком случае куда запропастился кот? Радостное мяуканье приветствовало меня, когда я стала подниматься по лестнице. Предо мной предстала такая картина: лоснящееся тельце кота свернулось клубком на кровати, голова покоилась на подушке. Когда я наклонилась, кот заурчал и лениво вытянул лапу. Его глаза оставались закрытыми. Он просто не был голоден. Характер животного изменился. Из вечно голодного худого проныры кот превратился в избалованного домашнего любимца. Его животик округлился, пушистая шерстка блестела. Я решила: ни за что не отдам его в суровые руки Берил. В крайнем случае заберу кота с собой в Лондон.