— Бокал шампанского, дорогая? — Амброуз взмахнул тростью, указывая на поднос, который держала мисс Глим.

Служанка приоделась ради такого случая. На ней был черно-белый фартук и колпак. На ногах у нее были огромного размера ботинки с высокой шнуровкой. Я взяла с подноса бокал и поблагодарила ее. Мисс Глим опустила голову и что-то невнятно пробормотала в ответ. Амброуз расхохотался.

— Я счастлив, Фредди, что вы пришли. Гай последнее время говорит только о вас. Думаю, то, что он решил почтить всех нас своим присутствием, целиком ваша заслуга. — Лицо мисс Глим выражало глубокое страдание.

— С днем рождения, — я поцеловала Амброуза в щеку.

— Спасибо, но я не стану делать вид, что день рождения — главная причина сегодняшнего торжества. Вы знаете, по какому поводу мы на самом деле собрались?

Кажется, о подлинной причине праздника знала вся округа. К утру вторника новость о возвращении старшего сына Гилдероя распространилась по деревне. Кухонные фартуки были заброшены, маленькие дети оставлены одни в колясках, пироги сгорали в духовках, а деревенские кумушки мчались к соседкам поделиться сногсшибательной новостью. Счета за телефонные переговоры выросли до заоблачных высот; почта работала допоздна; народ толпился в магазине у прилавка. Каждому хотелось внести свою лепту в обсуждение чрезвычайной новости. Такого оживления Падвелл не знал с тех пор, как Марлен, дочь миссис Батт, обручилась с Миком Джаггером. Правда, потом выяснилось, что слухи об этой помолвке были сильно преувеличены — Марлен обручилась с сантехником, который недолго работал в доме у Джаггера.

— Вы, должно быть, счастливы вновь видеть сына?

Амброуз прикрыл ладонью глаз.

— А как вы думаете, Фредди? Я чувствую… у меня не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. Старший сын, которого все считали мертвым, вернулся, чтобы я спокойно провел свои последние дни. Как поэтично, вы не находите? Аналогии с библейским сюжетом напрашиваются сами собой. Сегодня столько говорили о заблудшей овце, которая возвращается в родное стойло. Что значат двенадцать лет разлуки, неизвестности и молчания, если он наконец дома, а мы можем радоваться счастливому исходу?

На мгновение глаза Амброуза гневно сверкнули, но он тут же овладел собой, улыбнулся и нежно погладил мою руку.

— Как вы замечательно выглядите. — Амброуз улыбался, но его глаза оставались холодными. Я вдруг увидела, каким станет Гай через сорок лет. — Вы, очевидно, желаете увидеть этого молодца. Сейчас он окружен возбужденной толпой, но вы сможете бросить на него взгляд поверх голов.

Мы вошли в гостиную. Так как мы передвигались очень медленно, я успела достаточно хорошо рассмотреть заблудшую овцу. Вер стоял посреди комнаты. Со всех сторон его окружали гости, но он был одинок. Никто не осмеливался подойти ближе, его приветствовали издалека. Я поступила так же.

Вер был крупным мужчиной, выше Гая и шире его в плечах. На нем был вечерний костюм, без сомнения, с чужого плеча: брюки и рукава были слегка коротковаты, а пиджак узок в плечах. Время от времени Вер вертел головой и поправлял воротник рубашки. У него были темные волосы. Вопреки моде, волосы были коротко подстрижены. Вид у него был довольно суровым, обычно с такими парнями никто не желает связываться.

Поражало сходство между братьями. Лицо Вера было коричневым от загара. На лбу и в уголках рта пролегли глубокие морщины. Пожалуй, Вер был старше Гая не больше чем на три года. У них были одинаковые фигуры и красиво изогнутые губы. Только глаза у братьев были разными. Я заметила это, когда подошла ближе. Глаза Гая были проницательными, оценивающими, дразнящими. Глаза у Вера были немного темней, взгляд казался отсутствующим. Мысли Вера витали где-то далеко. Он, безусловно, желал побыть один, подальше от шумных гостей.

— Мой сын Вер. Наша очаровательная новая соседка, мисс Фредди Сванн. Простите, я должен вас покинуть. Обязанности хозяина не оставляют времени на разговоры.

Амброуз направился к выходу, оставив нас вдвоем. Вер бросил на меня равнодушный взгляд. Неожиданно в его глазах зажглась искра интереса. Я протянула руку, он протянул свою.

— Мы знакомы, хотя и не были представлены друг другу. Вы были настолько добры, что обещали мне свежие овощи, как только соберете урожай, — Вер улыбнулся и стал выглядеть гораздо моложе.

Как только я услышала голос, фрагменты сложились в голове в целостную картину. Я узнала его.

— Но борода, одежда, волосы!

Я была поражена. Мне никак не удавалось вспомнить, что я говорила ему при встрече. Я дала ему carte blanche — он мог посещать сад в любое время. А эти идиотские рассуждения об овощах! Я не смогла сдержать стон.

— Вы, очевидно, подумали, что имеете дело с сумасшедшей?

— О нет! Я сразу понял, что вы приняли меня за кого-то другого.

— Я думала, что вы Лемми.

Вер нахмурился.

— Лемми? Он… вспоминаю: бродяга и отшельник. Гм, никто не сможет сказать, что вы неискренний человек или льстец.

— Вы должны меня извинить, но вы выглядели… довольно дико. А я ожидала встретить Лемми.

— Дико — слишком мягкое слово, учитывая обстоятельства. Когда я пытался убедить мисс Глим, что имею право войти в дом, она пригрозила, что вызовет полицию. Даже отец не узнал меня поначалу. Я сошел на берег с ледокола утром в субботу после двенадцати недель плавания в открытом море. На борту не было достаточно воды, чтобы можно было бриться, а климат там настолько суров, что и в голову не пришло стричь волосы. Я сразу же сел на автобус и доехал до Саутхемптона. Пассажиры старались держаться от меня подальше, на случай, если я пьян. За годы скитаний я забыл, какая чистота в Англии.

— Вы прокладывали путь во льдах. Это ваша профессия?

— Нет, я просто хотел увидеть Арктику. Думаю, что и в метафорическом смысле мне плохо удается разбивать лед. — Вер обвел взглядом гостиную. Гости толпились поодаль, поглядывали на нас и перешептывались. — Не знаю, почему я ожидал чего-то другого.

— Люди скрытны и чаще всего неуверенны в себе. Они не знают, что сказать человеку, который отсутствовал так долго. Разговор о пустяках не соответствует важности момента, а серьезные вопросы никто не решится задавать, не желая попасть в неловкое положение.

— Да, конечно.

Вер нахмурился и уставился на свои коричневые растоптанные туфли. Вряд ли это были туфли Гая, они должны быть ему малы. Вер поднял голову. Его взгляд снова стал отсутствующим. Мы помолчали. Манера вести разговор Вера и Гая разительно отличалась. Вер был очень вежлив, холоден и слегка зажат.

— Если вы поняли, что я приняла вас за другого, то почему сразу не поправили меня?

— Я не спал сорок восемь часов и впал в состояние легкого шока, когда увидел родные края. Не ожидал никого встретить по пути. Я собирался пройти короткой дорогой, вдоль реки. И… — Вер улыбнулся и замолчал.

— Вижу, что вам не скучно вдвоем, — сказал Гай, подойдя к нам. — Здравствуй, Фредди, свет моих очей, — он поцеловал меня в щеку и обнял за талию. Краем глаза я заметила, как оживились гости. — Ты ведь не станешь с ней флиртовать, Вер? Ты ведь не станешь разрушать вновь обретенную братскую любовь? — Гай приветливо улыбался, но его глаза смотрели на брата скорее изучающе, чем нежно.

Я знала, что Гай очень редко показывает свои истинные чувства. Когда он сообщил, что Вер наконец вернулся, было похоже, что он искренне рад этому. Однако внезапное появление брата могло разрушить планы Гая — ведь он надеялся получить наследство. Мисс Глим подошла к нам с подносом, на котором стояли тарелки с канапе. Я взяла одно, только чтобы сделать ей приятное. На самом деле я не была голодна.

— Спасибо, Сисси. — Гай выбрал бутерброд, который был украшен лепестками, сделанными из редиса. — У тебя невероятное количество талантов.

Мисс Глим бросила на него взгляд, полный любви и отчаяния.

— Благодарю, мисс Глим. — Вер взял фаршированную сливу.

Мисс Глим в ответ растянула рот в улыбке так, что тот стал квадратным, и удалилась.

— Боюсь, что в сердце мисс Глим есть место только одному мужчине, — сказала я.

— Меня совершенно не принимают в расчет! — весело произнес Вер.

— Ты сегодня особенно хороша, Фредди, — Гай провел рукой по моему бедру, словно я была лошадью, а он проверял у меня тонус мышц. — Прекрасное платье. Давай убежим в Заброшенный Коттедж, как только закончится ужин! Я так хочу стащить с тебя это платье!

Две женщины, которые стояли рядом, высоко подняли брови и обменялись многозначительными взглядами. Я покачала головой. Вер, казалось, ничего не слышал. Он отвернулся и смотрел в окно напротив. В ладони Вер сжимал фаршированную сливу.

— Так вот ты где, Вер! — театрально-взволнованный возглас леди Фриск и ее вид говорили о том, что она провела последние двенадцать лет в безуспешных поисках Вера. Приблизившись, леди Фриск ткнула пальцем в живот Вера. — Противный мальчишка! Чем же ты занимался все это время? — Вер открыл было рот для ответа, но леди Фриск не дала ему заговорить. — Думаю, что так долго не давать знать о себе родному отцу абсолютно безответственно. Вся нынешняя молодежь такая. Вас волнует лишь собственное удовольствие. Если бы я всегда поступала, как хочется, то страна пришла бы в упадок. Мои обязанности председателя Консервативной ассоциации, Женского института и школьного попечителя не оставляют времени для развлечений. Кроме того, я занимаюсь благотворительностью. Смею тебя уверить: мои обязанности требуют столько сил, что пришлось взять на работу секретаря. В этот поздний час она все еще работает — составляет письмо местному мэру. Но и я не щажу себя.

Голос леди Фриск звучал так громко, что перекрывал шум в комнате. Гости, которые до этого шушукались по углам, теперь жадно прислушивались к разговору. Вер опустил голову и молча смотрел на леди Фриск. Он время от времени открывал рот, очевидно рассчитывая на то, что она позволит ему ответить.

— Моя Шарлотта была в шоке, когда узнала, что ты не умер, как все полагали. Я с трудом смогла ей объяснить, что иногда молодые люди ведут себя не по правилам и думают не о других, а только о себе. Но, боюсь, тебе придется изрядно попотеть, чтобы восстановить свое доброе имя в глазах Шарлотты.

Вер вертел ножку бокала между большим и указательным пальцами. Я была уверена, что он не слушает. Баронесса фон Вюнзидел подошла сзади и похлопала меня по плечу.

— Здравствуйте, баронесса! Как ваше здоровье?

Баронесса была в великолепном платье из серого шелка и соболином палантине. Она слегка кивнула, давая понять, что ценит мою заботу о своем здоровье, но не соизволила поинтересоваться моим.

— Мы так рады снова видеть вас, мисс Сванн. Мы не ожидали, что это произойдет скоро. Вы ведь собирались вернуться в Лондон.

— Я передумала, — у меня не было желания оправдываться.

Баронесса приподняла тяжелые веки, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Вернер здесь. Он также будет очень рад вас увидеть. Его помолвка с принцессой Пренцлау состоялась.

— Надеюсь, что они будут счастливы.

— Несомненно. Я ведь желаю счастья своему сыну. Из них получится прекрасная пара. Ее здравый смысл уравновесит его юношеские порывы.

— Надеюсь, что между ними много общего. — Меня раздражали навязчивые страхи баронессы. Она полагала, что я мечтаю запрыгнуть в постель к ее сыну.

Баронесса нечеловеческим усилием раскрыла глаза полностью, метнула в меня враждебный взгляд и выпалила:

— Принцесса скромна и добродетельна. Ей незачем кокетничать. Главное — благородная кровь…

— Мне всегда казалось, что добрый нрав важнее…

— Безусловно, мисс Сванн. Было бы странно, если бы вы думали иначе.

Пока я раздумывала, что сказать баронессе в ответ, всех пригласили к столу.

— Почему ты хмуришься? — Гай взял меня за руку, и мы вместе вошли в столовую. — Тебя что-то смущает? Разве ты не наслаждаешься общением с такими важными особами?

— Конечно, наслаждаюсь. Но наслаждалась бы гораздо больше, если бы смогла врезать баронессе от всей души.

— Мне всегда было жаль барона. Думаю, что бедняга скончался от обморожения репродуктивных органов.

— Ты когда-нибудь думаешь о чем-нибудь, кроме секса?

— Мужчины обязаны думать только о сексе. Для секса мы и появляемся на свет.

— Интересно, о чем думает Вер? Уверена, что о другом.

Вер стоял во главе стола. Более двадцати гостей расположились вокруг. Вер оперся о спинку стула и разглядывал сервировку: дорогую посуду, букеты бледно-желтых тюльпанов и снежнобелых нарциссов, которые стояли между тарелками. Прекрасный аромат волнами плыл по столовой. Алекс, который относился к таким мероприятиям очень серьезно, не одобрил бы сервировку. Я была рада, что наконец могу думать об Алексе без привычного чувства вины и гнева.

— Я все устроил, — прошептал Гай. — Ты будешь сидеть рядом со мной. Я смогу гладить твои бедра в перерывах между блюдами.

Вернер фон Вюнзидел оказался по другую сторону от меня. Вне всякого сомнения, Гай намеривался подразнить баронессу.

— Какая приятный сюрприз, мисс Фредди! — Вернер схватил мою руку и крепко прижался к ней губами. — Должен признаться, что воспоминания о вашем прекрасном облике не оставлять меня ни на минуту. Даже дома, в Берлине, я вспоминать о вас. — Голубые глаза Вернера мечтательно закатились.

Я была рада тому, что он сбрил козлиную бородку.

— Спасибо. Как вы нашли Берлин?

Вернер в недоумении захлопал ресницами.

— Я долетел на самолете. Ах, нет, вы имели в виду, насколько мне понравилось. Очень скучно. Постоянно длинные обеды. Очень сковано… Английский язык также может быть довольно формальным, но в вашем языке всегда найдется место шутке. А английские девушки намного красивее. — Вернер окинул меня взглядом и фыркнул.

Я поняла, что он уже пьян.

— Как поживает принцесса?

С лица Вернера исчезла улыбка.

— Она здорова, очень здорова. Спасибо. Она ест только овощи и совершенно не употребляет алкоголь. В шесть утра принцесса уже на ногах. Сначала она долго молится, а затем обязательно делает зарядку. Когда никто не приходит в гости, принцесса ложится спать в восемь. Перед сном она всегда выпивает чашку травяного чая.

— О Господи, принцесса, должно быть, весь день скачет от переизбытка энергии.

— Принцесса не скачет, никогда не скачет. Она не терпит фривольностей, особенно шуток. — Вернер выпятил нижнюю губу и задумался.

Меня отвлекла мадам дю Вивьер, которая сидела чуть поодаль, ближе к другому концу стола. Она энергично махала мне рукой, которую обтягивала шнурованная перчатка. Длинный, каштанового цвета локон упал ей на глаза. Я помахала рукой в ответ.

Вспомнив, что Вернер интересуется политикой, я решила продолжить разговор:

— Как ужасна эта Берлинская стена.

— A, ja! Коммунисты заперлись в клетке, как крысы. Они не умеют ничего, кроме пропаганды. — Вернер стал читать мне длинную лекцию.

Две среднего возраста женщины, сидевшие по обе стороны от Вера, разговаривали между собой поверх его головы. Вер сидел, потупившись, и лепил фигурки из хлебного мякиша.

— Разделение сделало Германию слабой, — Вернер никак не мог остановиться. — Открою вам секрет… — Льняные локоны Вернера задели мой висок. Вернер наклонился и зашептал мне на ухо: — Новое движение набирает силу. Кто-то скажет: не такое уж новое. Так Феникс когда-то восстал из пепла… Вы понимаете, о чем я?

— На самом деле? Новое движение? — я не имела ни малейшего представления, о чем он говорит. — Суп превосходен, не правда ли? Кажется, огурец…

Вернер залпом осушил бокал белого вина.

— Неплох. Вы ведь одна из нас, мисс Фредди? Вы думаете о будущем Германии, как и наш благородный хозяин?

— Вы имеете в виду Общий Рынок? Я не очень хорошо в этом разбираюсь.

— Вы слишком, слишком скромны. Это все английские манеры. А ваше сердце, — Вернер постучал кулаком по груди, — не болит о судьбе Германии?

— Ну конечно, мы все надеемся на лучшее будущее, на понимание между нашими странами и на мир в Европе.

Вер снова раскатал хлебный мякиш, а затем принялся лепить из него кубик. Где он скитался все эти годы? Что случилось с женщиной, с которой он убежал?

— Таким образом, дорогая мисс Сванн… — Вернер поставил бокал и взял мою руку двумя своими. Краем глаза я заметила, что этот жест Вернера привлек внимание Вера. — Давайте будем поньять друг друга, милая Фредди! Мне так хочется поньять вас хоть немного, — Вернер провел языком по тонким мальчишеским губам. — Вы не будете слишком удивлены, если я скажу, что Феникс вновь возрождается? — Вернер, кажется, был намного пьяней, чем я предполагала.

Его взгляд сфокусировался на кончике моего носа. Я отрицательно покачала головой и улыбнулась. Я так и не поняла, о чем он ведет речь. Вернер всунул свой длинный нос мне в ухо, как птица всовывает клюв в клювики птенцов, и зашипел: — Третий рейх, как Феникс, возрождается из пепла.

Я подпрыгнула на месте от ужаса.

— Мистер фон Вюнзидел…

— Вернер, Вернер.

— Хорошо, Вернер. Думаю, что мы должны сменить тему. — Я с опаской посмотрела по сторонам.

За столом сидели в основном представители поколения, которое еще помнило «Фрицев» и «Джапов», которые ничего не простили, ничего не забыли. Вероятно, общение с лишенной чувства юмора фанатичкой здорового образа жизни повлияло на психику Вернера.

— Нет, не вольноваться! Мы окружены друзьями. Мне хотелось поделиться с вами радостью.

Я убрала руку. Ладонь, накрытая ладонью Вернера, стала влажной. Мне с трудом удалось не показать, что я шокирована неприятным открытием. Вернер дал понять, что Амброуз… Я не могла в это поверить. Однажды Гай что-то такое рассказывал, но я решила, что это обычная болтовня. Амброуз внимательно слушал рассказ женщины с лицом пекинеса, которая сидела справа от него. Он почувствовал мой взгляд, посмотрел на меня и вопросительно поднял брови. Я отвела взгляд. Вернер провел пальцами по моей руке, чтобы привлечь мое внимание.

— Вы когда-нибудь слышали о Бабельсберге?

— Кажется, это замок в Германии, из которого Гитлер собирался сделать нечто наподобие Камелота?

— Ja, ja, вы правы. Но историю о Камелоте христиане украли у моего народа. Священный Грааль — это арийский рыцарский орден. История Грааля гораздо древней, чем история короля Артура и рыцарей Круглого стола. Я сейчас все объясню.

Вернер энергично взмахнул рукой и опрокинул бокал с красным вином, который только что для него наполнили. Алое пятно растеклось по белоснежной скатерти. Поднялась суматоха, кто-то стал сыпать на пятно соль, кто-то лил белое вино. В результате на скатерти образовался ужасный беспорядок. Повинуясь всеобщему порыву, я чуть было не высыпала на пятно крутоны, которые подали к супу.

— О чем это вы говорили с Вернером? — спросил Гай, обернувшись ко мне. Суп убрали, гостям подали рыбу, запеченную с помидорами. — Маленький философ, не правда ли? — Гай придвинул голову к моей и прошептал: — Sieg heil!

— Ты все знаешь? Я поражена! — Вернер переключился на соседку справа. Добросердечная женщина пыталась оттереть винное пятно с его брюк. — Этот человек неонацист, — сказала я, понизив голос.

— Я знаю, что он неонацист. О, рыба просто тает во рту!

— Ты не находишь это шокирующим?

— В тебе замечательно уживаются серьезность и детская наивность. Почему я должен быть шокирован?

— Но Вернер намекнул, что и твой отец принадлежит к числу сторонников неонацистов.

— Слишком мягко сказано. Если бы у него появился шанс, отец очистил бы Англию от евреев, цыган, славян, коммунистов и душевнобольных к завтрашнему утру. Одно время он считал и инвалидов нежелательными особами, но по известным причинам переменил точку зрения.

— Неужели твой отец полагает, что Гитлер был прав?

— Дорогая Фредди, сотни тысяч людей полагали, что Гитлер прав. Неужели ты думаешь, что после поражения Германии в войне они расстались со своими убеждениями? Почему вдруг? Война продемонстрировала преимущества одной военной силы над другой. Это не имело ничего общего с триумфом идеологии. Нацизм должен был уйти в подполье на некоторое время, но всегда найдутся те, кому близки положения евгеники, кто выступает за чистоту расы. Этому существуют весьма разумные объяснения.

— Неужели и ты… — я не осмеливалась произнести эти слова вслух.

— Не будь глупышкой. Конечно же нет. Я не нацист. Единственное, во что я верю, — так это в свое собственное благополучие. Обычно фанатикам, ущербным или просто слабым людям необходима какая-либо идея, чтобы они могли поверить в себя. Тебя же смущают рассказы священников о небесах и аде, о хождении по водам или воскрешении. Все это такие же фантазии, как и те, в которые верят нацисты.

— Но христиане не требуют уничтожения инакомыслящих. — Гай скептически улыбнулся. — Ну, хорошо, — сказала я, осознав зыбкость этого аргумента. — По крайней мере не сейчас.

— Ты забыла о Северной Ирландии. Никто не сможет точно сказать, сколько крови пролили во имя Христа.

— Но Христос не понукал своих последователей проливать кровь.

— Придумывая утопию, немецкие романтики даже вообразить не могли концентрационные лагеря и газовые камеры. Люди забывают о благих намерениях, поддавшись искушению раз и навсегда расправиться с врагами.

— Но твоему отцу близки идеалы нацизма?

— Так же, как и трем четвертям присутствующих здесь гостей. Тебе не близки? И мне, и Веру тоже, если его взгляды не изменились за последнее время. Думаю, что лорду Дирингу дорого только ясное морозное утро, которое идеально подходит для охоты. В этот список смело можно включить и леди Фриск. Единственное, во что она верит, — это в превосходство английского правящего класса над другими. Представь, в какой ужас она придет, если узнает, что обедает вместе с членами ФОА.

— ФОА?

— Фашистское общество Англии. Я придумал это название ради смеха, но отец считает, что оно вполне годится.

— Не понимаю, как ты можешь так легко к этому относиться!

— Посмотри на них. Большинство из новоявленных фашистов, кроме Вернера, на полпути к могиле. Все они настолько своенравны и капризны, что не могут прийти к единому мнению даже в мелочах. Они опасны не более, чем слепые котята. Отец стал фашистом под влиянием баронессы. Он никак не мог прийти в себя после бегства мамы. Фашизм дает отцу иллюзию могущества и силы.

Я взглянула на Вернера. Он вилкой катал по тарелке печеный помидор. Вернер казался совсем мальчишкой. Возможно, ему было года двадцать два — двадцать три, не больше. Когда я училась в школе искусств, мы, студенты, обожали говорить об анархизме, нигилизме, революции и других интересных материях, которые приближали нас к заманчивому миру взрослых. Я окинула взглядом остальных гостей. Их увлечение фашистской идеологией нельзя было оправдать юностью и отсутствием опыта. Все, кроме баронессы, казались бодрыми и веселыми. Кудри мадам дю Вивьер касались скатерти.

— Ты слишком далека от реальности, — продолжил Гай. — Большую часть жизни ты провела в Лондоне, общаясь с либерально мыслящими художниками и поэтами. Все знают, что представляют собой такие люди. Быть модным и современным для них важнее всего. Они не верят в отжившие идеалы и смело ниспровергают кумиров былых эпох. Бьюсь об заклад, твои друзья — противники цензуры, смертной казни и апартеида. — Я вынуждена была признать, что Гай прав. — Некоторые из них зашли так далеко, что объявили себя марксистами. Упоминание о любой религии вызывает у них презрительную ухмылку, они считают, что лишь католицизм с его строгими ритуалами достоин уважения. Разве не так?

— Ты хочешь сказать, что вопросы этики волнуют деревенских жителей?

— Конечно же нет. Я говорю о другом. Ты полагаешь, что люди, чьи взгляды расходятся с твоими, не могут быть нравственными. Нет, они моральны, но в соответствии со своими нормами. Кроме того, в городах хватает правых радикалов и расистов. В деревне не приветствуется индивидуализм. В городе люди собираются в группы по интересам. В деревне, в силу обстоятельств, все общаются со всеми. Не думаю, что здесь найдется еще хоть одна либерально мыслящая, артистичная особа, кроме тебя.

— А Прим? Возможно, она не слишком артистична, но, безусловно, не расистка и не фанатичка. Она истинная христианка, таким образом, я не могу включить ее в список. А еще Бар Уоткинс. — Здесь я немного слукавила. Я надеялась, что Гай не знает об увлечении Бар магией и колдовством.

Гай хохотнул.

— Бар верит в ерунду с упорством, доходящим до мании. Думаю, что мы должны исключить из списка ведьм.

— Она не так проста, — промямлила я. У меня не оставалось аргументов, чтобы выиграть спор. Я решила сменить тему. — А какая у нее прекрасная кожа! Я хотела бы нарисовать Бар. Меня восхищает отсутствие в ней комплексов.

— Меня тоже, — согласился Гай.

Я вспомнила, что Гай имел с Бар короткую интрижку. Оставалась ли хоть одна женщина в округе, которую Гай не одарил своим вниманием? Мисс Глим поставила передо мной тарелку с noisettes. Запах жареной баранины смешался со сладким запахом нарциссов. Я почувствовала легкую тошноту.

— А вот и я, мисс Фредди, — Вернер наклонился ко мне. — Замечательно! Какой прекрасный особняк! Чудесная страна! Вы не желаете прогуляться со мной завтра утром? Мы пройдемся к реке и отпразднуем наступление весны. У птичек брачный сезон, а цветы пахнут так сладко… — Вернер закрыл глаза и восторженно вздохнул.

Рядом с нами появилась мисс Глим с кувшином мятного соуса. Вернер наморщил нос, открыл глаза и отшатнулся.

— Мне очень жаль, но я должна работать. Я занята практически целый день.

— Что за работа, которая так бездушно разлучает нас?

— Я работаю помощником на мельнице.

— Что? Вы шутите?

— Нет, я действительно работаю на мельнице. Наполняю мешки мукой.

— Grosser Gott! — Вернер схватил мою руку и крепко ее сжал. Я хотела высвободиться, но хватка у него была железной. — Как могут эти нежные пальчики заниматься столь грубой работой?

— Надеюсь, что не буду долго этим заниматься, — пробормотала я.

Вер поглядывал на нас. В уголках его рта затаилась улыбка. Вернер выбросил руку в нацистском приветствии. Разговор за столом немедленно стих. Несколько человек привстали с кресел и неуверенно повторили этот жест.

— Да! — указательный палец Вернера вонзился в воздух. — Луна восходит! — Сквозь неплотно задернутые шторы пробивался серебристый свет. — Это не первая Луна, как полагают невежественные астрономы. Нет, эта Луна четвертая по счету. Три первых Луны упали на землю. После падения третьей и перед восхождением четвертой ушел в пучину населенный могучими воинами материк Атлантида…

Вернер увлекся и забыл обо мне. Его разглагольствования представляли собой компиляцию старинных мифов и псевдонаучные построения. Я предпочитала не вникать в суть сказанного. Мои мысли свободно блуждали. Noisettes на столе сменил crème caramel.

— Как ты себя чувствуешь, детка? — Гай опустил руку мне на колено.

— Уже не голодна, но буквально валюсь с ног. Тяжелый рабочий день, забота о приемных детишках и, наконец, беседа с этим господином, — движением глаз я указала на Вернера, — почти прикончили меня.

— А я ведь сам хотел нанести coup de grâce.