— Думаю, что ты должен был меня разбудить.

Свет автомобильных фар окрашивал серебром густой подлесок. Мы ехали по ухабистой проселочной дороге от фермы Диконов.

— Во всем виновата миссис Дикон. Она отнеслась к тебе с поистине материнской заботой. Миссис Дикон полагает, что ты измождена и выглядишь нездоровой из-за плохого питания и загазованного городского воздуха. Она настояла на том, что тебя не следует будить, а нужно дать выспаться. Я пытался объяснить, что ты все время хочешь спать… Надеюсь, ты не принимаешь наркотики? — спросил Гай с самым невинным видом.

— Я не высыпалась несколько ночей подряд… Что же мне делать? Неужели после пяти из Дорсета нет ни одного поезда в Лондон?

— Вы, городские жители, не имеете понятия, насколько примитивную жизнь ведут простолюдины, неотесанные деревенские парни вроде меня. Подъем на рассвете и отбой на закате…

— Но что я буду делать?

— Ты можешь пожить у нас. Отец будет счастлив. Он до сих пор сходит с ума по красивым женщинам.

— Спасибо. Но я буду чувствовать себя не в своей тарелке. Мы ведь едва знакомы…

— Что?! Мы провели вместе практически целый день, почти не расставались после завтрака. Ты оставалась со мной все время, пока не заснула. Кстати, когда ты спишь, то выглядишь прелестно. Длинные ресницы трепещут, как крылья крохотных бабочек, а рот слегка приоткрыт. К счастью, ты не храпишь.

— Вот поэтому я не могу у тебя остаться. Тебе не стоит потакать. Что местные девушки думают о твоем стиле ухаживания?

— Я никогда не хвастаю своими победами.

— Несколько самодовольно звучит. Неужели никогда?

— Почти никогда. Кроме того, меня не укачивает на море, — произнес нараспев Гай.

Кое-что в поведении Гая казалось мне странным, даже пугающим. Может, он сумасшедший? Нет, безусловно, нет. Но мог ли он быть опасен? Я не знала ответа. Вне всякого сомнения, Гай был привлекательным мужчиной, но его изюминкой была не выдающаяся внешность, как-то белоснежные зубы или высокие скулы, а оптимизм и способность видеть во всем забавное. Рядом с Гаем было невозможно впасть в уныние. Я попыталась представить Алекса в подобной ситуации: сломанная машина, грязь, дождь и уставшая, растрепанная, угрюмая женщина рядом… Алекс вряд ли нашел бы все это забавным. Я вспомнила искаженное страданием лицо Алекса, и настроение стремительно ухудшилось.

— Извини за то, что подпорчу твой безупречный список побед, — сказала я довольно холодно.

— Разве я предлагал тебе лечь со мной в постель? Еще не время. Это произойдет, но позднее…

— Ты уверен? Что за глупый разговор! Меня больше интересует, что делать дальше.

— Я был почти уверен, что ты откажешься от предложенного убежища — не захочешь оказаться под крышей моего дома. Пока Нед ремонтировал «лендровер», я позвонил Сисси, нашей горничной, попросил сходить в Заброшенный Коттедж и постелить на диван чистые простыни. На всякий случай, если у меня не получится убедить тебя…

Я посмотрела на Гая с удивлением. Я никак не ожидала от него такой предусмотрительности.

— Спасибо, спасибо большое. Это самое лучшее, что ты мог сделать. Я надеюсь, что…

— Что… — повторил Гай, когда я замолчала.

— Это глупо, я знаю. Но вчера ночью я просыпалась несколько раз и слышала, как кто-то свистит в саду, невидимый за деревьями. Не хочу сказать, что испугалась, испуг — слишком сильное слово, но я была, была… несколько встревожена.

— Это, вероятно, соловей. Соловьи иногда поют и за пределами Беркли-сквера. Разве ты не знала?

— Я поначалу так и подумала. Свист был очень похож на соловьиный.

— Для девушки, которая не может отличить корову от быка, ты неплохо разбираешься в соловьином пении. Не уверен, что тебе доводилось видеть соловья за пределами магазина шляпок.

— Согласна, я не орнитолог, но в детстве я часто слушала соловьиное пение на пластинке. Это был дуэт соловья и женщины-виолончелистки. Может, помнишь, подобные записи часто звучали на третьем канале?

— Слишком сложно для меня. У нас в семье не слушают серьезную музыку. Правда, отец любит Вагнера. Вагнер был любимым композитором фюрера. Отец предан идеям Третьего рейха в части того, что касается расовой чистоты и тому подобного… Когда мы были детьми, отец заставлял нас заниматься физическими упражнениями с утра до вечера, до изнеможения. Он любил повторять, что здоровое тело — обиталище здорового духа. «Майн Кампф» была нашей настольной книгой.

— Ты говоришь правду? Ты неисправимый фантазер. Очевидно, невроз превратил тебя в патологического лжеца. Как грустно!

— А ты маленькая пьянчужка. Девушка, которая не спит ночами и засыпает на ходу. Не ест за столом и поедает пищу только в экстремальных условиях. Девушка, которая подозревает безобидного соловья в злостных намерениях, заявляет мне о неврозе. Ты сама находишься на грани нервного срыва.

Я вздохнула.

— Ты прав. Я вела себя ужасно, но в одном я уверена: вчера в саду свистел не соловей.

— Откуда такая уверенность?

— Насколько мне известно, соловьи не поют отрывки из «Cosi Fan Tutte».

— Ты смеешься?

— Нет, совсем нет. Я отчетливо слышала несколько тактов.

— Ну, тогда это пел жаворонок.

— Сейчас ты пытаешься пошутить. Говорю тебе: кто-то стоял за деревьями в саду в час ночи и насвистывал мелодию из оперы Моцарта.

— Если это тебе не приснилось, значит, в саду свистел лунатик, но безобидный лунатик.

— Ты меня не успокоил.

— Не возражаешь, если я переночую сегодня на твоем диване?

— Возражаю. Боюсь, что если ты останешься, я не смогу заснуть ни на секунду. Вдруг ты захочешь превратиться из защитника в соблазнителя?…

— Вы на самом деле считаете себя неотразимой, мисс Эльфрида Сванн?

— Даже если и не так, то ты дал мне повод так считать.

— Ты права, дорогая! — Гай схватил мою руку и прижал к губам.

Дорога в этом месте круто изгибалась. Автомобиль занесло, он выскочил на обочину. Мы чуть было не съехали на крутой откос.

— Еще немного, и мы бы свалились в реку. Прости. — Гай резко вывернул руль. — Шампанское миссис Дикон ударило в голову. Я почти не вижу дороги.

— Это еще один повод обвинять тебя. Ты ведь утверждал, что шампанское абсолютно безвредно. Да и миссис Дикон клялась, что даже грудные младенцы пьют ее пойло.

— Может быть, они его и пьют, но тогда это дети очень плохих матерей.

— Разве твоя мама не учила тебя, что врать нехорошо?

— Нет, она сбежала из дома с владельцем соседнего поместья, когда я был еще слишком мал, чтобы воспринимать такие абстрактные понятия, как правда и ложь.

— О, бедняжка! Мне очень жаль.

— Я не помню даже, чтобы мне пели «Спи малютка, засыпай» или другую колыбельную.

— Ты снова смеешься надо мной?

— Клянусь, это истинная правда! Мама сбежала с полковником Ле Местром, когда меня еще заворачивали в пеленки. Они поселились на острове Капри и провели вместе несколько счастливых месяцев. Потом ветреный полковник увлекся прелестной дочерью погонщика мулов, а мама в отчаянии бросилась с обрыва.

— Я уверена: ты только что все выдумал.

— Можешь перерезать мне глотку, если я говорю неправду, — Гай протестующе поднял руки, и автомобиль сделал очередной зигзаг. — Клянусь, все это правда. Отец долгие годы, изо дня в день, рассказывал о мамином побеге всем желающим. Слава Господу, ему в конце концов это наскучило. Я ничего не слышал о матери уже несколько лет.

— Если все, что ты говоришь, правда, то это ужасно. Мне так жаль твою маму! Какая страшная смерть.

— О, она не умерла. Обрыв, с которого она бросилась, был совсем не высоким. Ее вытащил из воды молодой рыбак и принес в дом своих родителей. Как только мама обсохла, они поженились. А затем заперлись от людей, как два ореха в скорлупе, и прожили в убогой рыбацкой хижине почти год.

— Я верю тебе, только, пожалуйста, следи за дорогой. Осторожней, не сверни в канаву. Кстати, в скорлупе не может быть двух орехов, только один.

— Ты забыла об арахисе, мой дорогой специалист по растениям.

— Да, забыла, — улыбнулась я и снова вернулась к разговору о несчастной матери Гая. — Что произошло дальше?

— В конце концов маме надоели морские пейзажи. Рыбак, хотя и был красавцем, не отличался образованностью и утонченностью чувств. Все его разговоры сводились к погоде, клеву и починке порванных сетей. Мама позволила похитить себя одному отвратительному принцу. Принц принадлежал к древнему роду и был сказочно богат, но имел одну неприятную привычку. Каждую ночь он спускался в семейный склеп и занимался любовью с почившими членами своей семьи.

— Ты думаешь, что я поверю этой болтовне?

— Это истинная правда, спроси у отца. Отец нанял частного детектива, чтобы выяснить, что случилось с мамой. Мама оставила принца, потому что, по ее словам, от него воняло мертвечиной.

— Больше ни слова! Мне жаль, что я начала этот разговор.

— Хорошо, хорошо, больше никаких подробностей. Чувствуя глубокое отвращение к мужчинам, мама отправилась в Неаполь и открыла приют для старых беззубых кошек.

— А сейчас?

— Умерла от столбняка пять лет назад.

— О Боже! — Я некоторое время молчала, размышляя над словами Гая. — Все это очень грустно, но ты почему-то пытаешься сделать рассказ веселым. Твоя мама, очевидно, не была счастлива, и это оставило глубокий след в твоей душе.

— Почему же?

— Ты даже не знал свою мать.

— Если ты имеешь в виду, что я испытываю жалость к матери, то могу заверить: ничего подобного. Думаю, что мама веселилась не меньше, чем другие. — Впереди показался знакомый горбатый мост. Я поняла, что мы находимся на окраине Падвелла. — По крайней мере, мама делала то, что хотела, и ей не было скучно. Я никого не жалею, включая себя. Если бы мама осталась с нами, мы бы возненавидели друг друга. А если бы я любил ее, то, возможно, страдал бы — ты же знаешь об эдиповом комплексе. Отец сделал все от него зависящее, чтобы восполнить отсутствие материнской заботы.

Уловив необычную горечь в голосе Гая, я поняла, насколько его ранило бегство матери.

— Вот мы и chez nous, — Гай затормозил возле отверстия в заборе.

— Ты, кажется, хотел сказать chez vous.

Хлоя выпрыгнула из машины и исчезла в темноте. Я испугалась, решив, что собака убежала далеко. Над нашими головами громко ухал филин. Таинственные шорохи раздавались со всех сторон. Мне вдруг захотелось почувствовать под ногами привычный городской асфальт, увидеть свет ночных фонарей.

— Спокойной ночи. Большое спасибо за все…

— Я иду с тобой.

Я не стала возражать, так как хорошо помнила крутой спуск. Луны еще не было видно в вечернем небе. К тому же я вчера потеряла фонарь. Сегодня утром я смогла вскарабкаться наверх, только держась за руку Гая.

— Я пойду вперед. — Гай исчез вслед за собакой. Мокрые ветки больно хлестнули по лицу. — Что ты там лепечешь? Немного сырости только на пользу организму. Вижу, тебе просто необходима небольшая встряска. Пробежка по холмам завтра утром улучшит твое настроение.

— Большое спасибо. Должна сказать, что если жизнь в деревне невозможна без грязи, холодных брызг и колкостей, то я вернусь в Лондон завтра утром, испытывая огромное облегчение.

— Боюсь, что у тебя ничего не получится: поезда в Лондон не ходят по воскресеньям.

— Что? О нет! Боже милостивый! Я словно попала в средневековье. Удивительно, откуда у тебя здесь взялся автомобиль с двигателем внутреннего сгорания. О Боже! — вскрикнула я, так как мы добрались до крутого спуска.

— Развернись и спиной вперед, не спеша, спустись, словно по лестнице. Если понадобится, я тебя поддержу.

Сегодня спускаться было гораздо легче, но все равно я чуть не упала, когда моя рука выскользнула из ладони Гая.

— Ненавижу высоту, — сказала я сердито, почувствовав землю под ногами.

Гай засмеялся.

— Здесь всего лишь восемь футов. Легко можно спрыгнуть, не опасаясь ушибиться.

— Я спрыгнула вчера по неосторожности. И ушиблась, ушиблась ощутимо. По крайней мере, мне было больно.

— Ты ушиблась, бедняжка? — Глаза Гая сверкнули в темноте, он ласково похлопал меня по руке. — Я пригляжу за тобой. Скоро будет мост. Осторожно, держись за мою руку!

Вероятно, я ухватилась за нее слишком сильно. Доска бешено закачалась, как только я на нее ступила.

— Неплохо, могло быть и хуже, не правда ли? — спросил Гай, когда мы оказались на другом конце мостика.

— Что может быть хуже? Только переход по скользким камням через Ниагарский водопад.

Мне хотелось сказать еще много чего, но слова моментально вылетели из головы: Заброшенный Коттедж стоял перед нами во всей красе. В доме горел свет. Четыре окна мягко светились в темноте, как глазницы, вырезанные в тыкве на Хеллоуин. Гай толкнул дверь, мы вошли в дом.

— Сисси, мы вернулись! — Гай окинул взглядом гостиную. — Я назвал бы это трансформацией.

Комнату освещали несколько газовых рожков, накрытых стеклянными плафонами, листья были сметены с пола, стол покрыт белой скатертью. На столе стояли свечи и букет цветов. Возле камина высилась охапка сухих дров. В камине жарко пылал огонь. Отсветы пламени отражались от металлической решетки. Диванные подушки были взбиты, коврики вычищены.

Высокая женщина с прямыми плечами вышла из кухни. Ее лицо казалось воплощением мечты художника-кубиста: квадратный лоб, абсолютно прямые брови и широкая переносица. Глубоко посаженные глаза, широкий рот и выпирающая нижняя челюсть дополняли картину. Ей было не больше тридцати. Гай представил нас:

— Мисс Глим, мисс Сванн.

— Как поживаете? Комната просто преобразилась! — Я протянула руку. Сисси с неохотой пожала ее. — Как вам удалось навести порядок так быстро?

— Вряд ли у кого-нибудь, в том числе и у вас, получится убрать три комнаты за пять часов, — раздалось в ответ. Голос был холодный и хриплый.

Решив не обращать внимания на грубость, я попыталась завоевать расположение Сисси. Подойдя к столу, я воскликнула:

— Какие красивые цветы! — и добавила: — Это анемоны? — Пальцем я прикоснулась к нежному лепестку. — А эти, небольшие, с крохотными волосками, похожи на анютины глазки.

— Так и есть, это анютины глазки. Цветы одичали, растут как бурьян. Я сорвала несколько в саду.

— Как мило, как предусмотрительно…

— Я только выполняла распоряжения мастера Гая.

Я сделала еще одну попытку:

— Замечательный запах из кухни. Чем это пахнет?

— Пирогом с цыпленком, который остался от ленча. А также супом с сельдереем и тортом с патокой. А еще я принесла кое-что для Хлои.

— Звучит прекрасно. Спасибо, спасибо большое! — улыбнулась я.

— Это всего лишь остатки от обеда. — Сисси абсолютно не трогали мои слова. Она повернулась к Гаю. — Это все, мастер Гай?

— Да, спасибо. Сисси, незачем говорить отцу, где я нахожусь.

Мисс Глим застегнула габардиновый макинтош, ее лицо исказила ухмылка.

— Насколько я знаю, ни у кого из членов семьи еще не было повода поставить под сомнение мою надежность.

Гай хохотнул.

— Перестань, Сисси. — Он подошел к ней и положил руку на плечо. — Не сердись. Ты хорошая девушка, и я безмерно благодарен тебе за все. — Гай понизил голос, но я, тем не менее, все слышала. — Я обязательно тебя отблагодарю, обещаю.

Мисс Глим взглянула на него с упреком, а может, и со злостью. Но это могла быть и затаенная любовь.

— Я ухожу. — Она резко дернула плечом, сбрасывая руку Гая. — Спокойной ночи, мастер Гай. — Сисси окинула меня взглядом, полным холодного презрения. — Мисс…

Затем она развернулась, вытащила из кармана плаща фонарь и скрылась за дверью.

— Тебе следовало подвезти ее домой. Ей предстоит нелегкая дорога в темноте. А эта предательская доска! К тому же снова пошел дождь…

— Дождь хорошо влияет на цвет лица. Кроме того, Сисси — деревенская девушка. Это расстояние для нее ничто. Пойдем, поедим супа.

Кухня была прибрана: паутина в углах обметена, раковина вычищена до блеска. Тлеющие угли мерцали в очаге. Бутылка вина, два бокала и штопор находились на столе. Кастрюля с супом стояла на очищенной от копоти печи.

— Как ей удалось включить газ?

— Думаю, что она нашла кран где-то снаружи. Не так много домов в наших местах остались без электричества. Такие дома освещаются газовыми фонарями. Давай выпьем за нас! — Гай поднял бокал.

— Давай, за тебя и за меня.

— Это незначительное уточнение ничего не меняет, не правда ли?

— Мне не понравилось то, что мисс Глим решила, будто ты собираешься провести ночь у меня.

— Не стоит переживать из-за нее. Она не любит женщин, вот и все.

— Ты имеешь в виду: ей не нравятся женщины, которые нравятся тебе?

Гай загадочно улыбнулся.

— И почему это пришло тебе в голову?

Мы перенесли еду в гостиную и сели за стол. Хлоя, лежа на коврике у камина, довольно урчала. Бледно-зеленый суп выглядел аппетитно. Я поднесла ложку ко рту:

— Она влюблена в тебя?

— Откуда мне знать.

— Перестань, не валяй дурака. Каждый человек прекрасно знает, когда кто-то в него влюблен.

— Совсем не обязательно. Люди могут божиться, что влюблены, пока их языки не покроются волдырями. Но это абсолютно ничего не значит. Они могут обманывать себя или врать окружающим. Что означает, когда кто-то влюблен в тебя? Обычно он или она не хочет, чтобы партнер трахался с кем-то еще. Я не могу назвать это чувство любовью. Обычный эгоизм.

— Как деликатно ты все разложил по полочкам. Предположим, кто-то жертвует чем-то дорогим для себя, чем-то очень важным. Или погибает ради тебя. Тогда ты поверишь в любовь?

— Конечно нет. Тот, кто жертвует собой ради тебя, надеется, что ты будешь чувствовать себя виноватым всю оставшуюся жизнь. Можно ли назвать это любовью?

— Ты не веришь, что люди способны любить другого человека если не больше, то хотя бы не меньше себя?

— Полагаю, что любовью мы называем собственнический инстинкт. Человек, которым ты обладаешь, не должен принадлежать никому другому. Ты всегда должен быть уверен, что получишь от него все, что захочешь. — В эту минуту я подумала об Алексе. Он так часто говорил, что никогда никого не любил так, как любит меня. Мне же хотелось вырваться, избавиться от тяжкого бремени. — Каждый богатей, — Гай ткнул в мою сторону ложкой, — должен понимать, что жена терпит его ночные потуги только из-за любви к наличным. Мне также не мешает помнить об этом.

— У тебя есть деньги? — Я не смогла сдержать улыбку, услышав чистосердечное признание Гая.

— У меня превышение кредита в банке. Но пусть это тебя не смущает. Попробуй лучше пирог…

— А что влечет женщин к небогатым мужчинам? Что, если не любовь?

— Похоть, неудовлетворенное тщеславие, погоня за развлечениями, желание стабильности, дети… Конечно, все это касается и мужчин. Я не собираюсь утверждать, что мужчины в большей степени альтруисты.

— Я тоже так не думаю. — Я размышляла над рассуждениями Гая об алчном эгоистичном мире, как вдруг раздался раскат грома. — Слышишь? Кажется, будет буря.

Угли в камине зашипели — дождь попал на них сквозь отверстие в трубе.

— Я люблю бурю, — сказал Гай. — А ты?

— Не очень. Возможно, это глупо.

— Буря прогонит вчерашнего свистуна прочь. Съешь еще немного пирога. Не знал, что ты можешь есть, как обычная смертная. Мне казалось, что ты обитаешь на небесах.

Я задумчиво уставилась на свою пустую тарелку.

— Да, я надеюсь, что свистун не захочет мокнуть под дождем.

— Разреши мне остаться, — Гай положил вилку и взял меня за руку. У него была горячая рука.

Но мне не был нужен любовник. В этот момент мне меньше всего хотелось брать на себя ответственность за чужое счастье. Гай увидел отказ в моих глазах, но вместо того чтобы отступить, продолжил беседу:

— Что случилось, тебе не понравилась еда?

— Я ужасно устала. У меня нервы на пределе. Я даже ни о чем не могу думать. Это невроз, такое может случиться с каждым.

— Для меня лучшее лекарство, когда я взволнован, — это секс, — произнес Гай торжественно.

— Не очень удобно заниматься сексом во время ужина.

— А почему бы не попробовать в лечебных целях… — Гай замолчал на полуслове — кто-то изо всех сил тарабанил в дверь.

Сильный раскат грома раздался прямо над головой. Хлоя покинула место у камина и прижалась к моей ноге. Гай поднялся, чтобы открыть дверь, но в комнату уже ворвалась мисс Глим, одетая в клеенчатый плащ и высокие сапоги. У нее в руке болтался фонарь.

— В семерых волов на нижнем пастбище ударила молния, — задыхаясь, прошептала она. — Дасти прибежал сообщить мне.

— О черт! Они мертвы?

— Четверо погибли. Дасти сказал, что остальные в тяжелом состоянии.

— Вы послали за ветеринаром?

— Телефон не работает. Дасти говорит, что можно позвонить с почты.

— Может Дасти привезти ветеринара?

— Проехать такое расстояние на велосипеде, в такую погоду! Ты хочешь, чтобы старик погиб, пока ты будешь тут забавляться?

Сисси взглянула на меня с плохо скрываемым злорадством. Капли воды стекали с клеенчатого капюшона на нос и повисали на кончике, словно бриллиантовые подвески.

— Черт побери! Хорошо, забирайся в «ленд ровер»!

— Вам стоит поторопиться. — Мисс Глим упрямо стояла в центре комнаты, высоко подняв фонарь, как аллегорическое воплощение добродетели.

— Конечно, поторопись! — воскликнула я. Судьба несчастных животных очень обеспокоила меня.

— Закрывайте крепче дверь, мисс, когда мы уйдем, — сказала Сисси. — Кто знает, что может случиться в такую темень…

— Не говори глупостей, Сисси! Только лунатику придет в голову бродить ночью под этим потопом.

Мисс Глим упрямо тряхнула головой. Капля воды с ее носа упала на пол. Вне всякого сомнения, она знала, о чем говорила.