Я стояла на кухне, рассматривая с опаской тушки двух куриц, которые мы купили сегодня утром в Литтл Уиддоне. Часы показывали семь часов вечера. Зазвонил телефон, я подпрыгнула от неожиданности. После долгих поисков мне удалось найти аппарат на подоконнике за шторой. Телефон продолжал звонить, я взяла трубку.

— Говорит Мэйбл Фордайс, — раздался отрывистый голос. — Можно мне поговорить с Джайлсом?

— К сожалению, его еще нет дома. Он поехал кататься на лошади. Вы, должно быть, его мама. А я Виола. Отуэй.

— Очень приятно! Джайлс много рассказывал о вас. Он звонил сегодня утром, но меня не было дома, я ходила по магазинам. Скажите, чтобы дал мне знать, каковы его планы на выходные. Я собираюсь устроить вечеринку и игру в бридж для своих друзей. Если Джайлс приедет, то будет слоняться вокруг с унылым видом, наводить тоску на моих гостей и отвлекать их от игры.

Ее искренняя, задушевная манера разговора и дружелюбный, немного хриплый голос заядлого курильщика вселили в меня мужество. Набравшись смелости, я спросила:

— Вы случайно не знаете, как готовить цыплят? Понимаю, мой вопрос звучит несколько странно, но кухарка уволилась, частично по моей вине, в доме никого больше нет, кроме леди Инскип и ее служанки, которая не совсем здорова… Простите, я имею в виду не служанку, а миледи. Короче говоря, восемь голодных людей соберутся на ужин через час, и нам будет совершенно нечего есть.

Миссис Фордайс издала короткий смешок.

— Ты оказалась в непростой ситуации, дорогуша, я должна тебе помочь. Попробуй найти какой-нибудь жир!

— Одну минуту. — Я внимательно обследовала холодильник и нашла маргарин, покрытый, как мехом, серой шелковистой плесенью. Я выбросила его в мусорное ведро вместе с кастрюлей, в которой он находился. Подбежав к телефону, я прошептала: — Подождите, не вешайте трубку, я все еще ищу! — Продолжив поиски в кладовой, я нашла бутылку. На этикетке было написано «Кукурузное масло». — Как вы считаете, оно подойдет? Масло не очень хорошо пахнет, но я больше ничего не смогла найти.

— Это лучше, чем ничего. Положи цыплят в сковороду, проверь, чтобы внутри не было потрохов! Налей сверху две столовые ложки масла, посоли, поперчи и поставь в горячую духовку на один час с четвертью!

— Это все? Кажется, не очень сложно! — вздохнула я с облегчением. — Даже я смогу справиться с этим… Подождите, а что такое потроха?

— О Господи! Ты еще слишком неопытна, чтобы оставаться одна на кухне. Потроха — это то, что находится внутри, — сердце, печень, желудок. В наши дни потроха продаются отдельно, завернутыми в пластиковые пакеты. Положи их в сковороду, добавь немного вина, воды, лука и моркови, доведи до кипения, и у тебя получится превосходный соус.

— В самом деле? — Мой голос звучал в высшей степени удивленно.

— Будешь мне благодарна всю оставшуюся жизнь. Не волнуйся, дорогуша, любой дурак сумеет научиться готовить… Прости, я не тебя имела в виду, — добавила миссис Фордайс мягко. — Я оставлю свой номер телефона, ты можешь позвонить, если возникнут трудности.

— Огромное, огромное спасибо! — воскликнула я с искренней почтительностью ученицы.

В течение сорока пяти минут мне пришлось позвонить ей дважды. Цыплята шипели в духовке, постепенно покрываясь золотистой корочкой. Варился картофель. Рядом на печи, в кастрюле с зеленой брюссельской капустой, кипела вода. Я искала лейкопластырь — пытаясь натереть хлеб для хлебного соуса, я больно поранила палец. Дверь отворилась, в кухню вошла Сюзан.

— Я пришла посмотреть, чем я могу тебе помочь. О Господи, сколько крови! — Сюзан нашла моток пластыря и аккуратно заклеила рану на моей руке. — Давай-ка лучше я сама доведу все до ума!

Сюзан смела запачканные кровью крошки в мусор, взяла хлеб и за считанные секунды натерла целую гору. Ее движения были уверенными и быстрыми, было видно, что она занимается приготовлением пищи не в первый раз.

— Ты умеешь готовить! — промолвила я с восхищением.

— Я должна была научиться. Отец считает, что все на свете, кроме Инскипов, конечно (они живут на другой планете, отличной от нашей), должны уметь готовить. Мы все можем быть поварами.

— Как я тебе завидую! — воскликнула я со вздохом. В словах Сюзан слышался скрытый вызов, а я не желала вступать в перепалку. — Я покрошу лук, если ты не возражаешь?

— Я все сделаю сама. Ты снова поранишься.

Я знала, что лучший способ смягчить гнев человека, который чувствует себя ущемленным, — это продемонстрировать полную покорность. Я подала Сюзан бутылку молока, принесла из кладовки гвоздику и мускатный орех.

— Картошка варится слишком долго, — заметила Сюзан злорадно. — Из нее лучше сделать пюре. Ты можешь найти сливочное масло?

Я побежала в кладовую искать масло с готовностью добровольного раба. Когда я вернулась, Сюзан взбивала пюре. Казалось, что весь ее гнев обратился на картошку, а затем постепенно сошел на нет.

— Мы должны поставить тарелки на нижнюю полку в духовку, чтобы подогреть, — голос Сюзан звучал почти сердечно. — Хаддл не будет нам помогать. Он считает, что работа на кухне — исключительно женское дело. Не понимаю, как дядя терпит его. Конечно, очень трудно найти человека, который согласился бы оставаться в таком месте. Кроме того, во время войны Хаддл служил с дядей Джеймсом в одном полку. Я видела их вдвоем на фотографии. Ты не поверишь, какими молодыми и красивыми они были.

— Что ж, думаю, сэр Джеймс был гораздо стройнее и не такой рыжий. А Хаддл… У него приятное лицо. Он чем-то похож на полярного медведя. А может, на… не знаю, наверное, на свете нет такого животного.

— Не смей называть дядю Джеймса толстяком! — былая резкость вернулась в голос Сюзан.

— Я не называла его толстяком. Просто… по сравнению с Джереми, который такой стройный и высокий…

— Ты права. Но дядя Джеймс был тем, кем Джереми никогда не стать. Он был очень сильным, энергичным — настоящим мужчиной. Ты поймешь, каким он был, когда увидишь его лицо на старых фотографиях. Во время войны он был полковником. Затем стал работать в министерстве иностранных дел. Он был уже в довольно зрелом возрасте, когда женился на тете Милли.

Судя по голосу, Сюзан не одобряла дядин выбор.

— Мне бы хотелось приготовить пудинг. Кажется, вчера он понравился сэру Джеймсу.

Мои соображения подействовали на Сюзан, как волшебство. Она порылась в сумках с покупками и нашла пучок бананов. Нарезав их вдоль и сбрызнув лимонным соком, ромом и коричневым сахаром, она поставила бананы в духовку.

— Лалла предложила в качестве закуски салат из помидоров, — отважилась сказать я.

— В самом деле? — Сюзан презрительно фыркнула. — Естественно, ее высочество боится замарать руки, она всегда уступает работу другим.

— Расскажи мне как, и я с радостью нарежу салат сама! Ты и так уже сделала достаточно. Я никогда бы не справилась без твоей помощи.

— Не понимаю, почему вы позволяете Лалле вести себя подобным образом? Почему ей все сходит с рук? — Сюзан нашла сетку с помидорами, высыпала помидоры в дуршлаг, поставила в раковину и с силой рванула кран с холодной водой, обдав нас обеих брызгами. — «Каждому воздастся по делам его», — процитировала Сюзан. — Справедливое высказывание, когда оно касается кого-то другого, но абсолютно несправедливое, когда оно касается меня.

Ее щеки покраснели. Она посмотрела на меня. Ее маленькие серые глазки буравили мое лицо. Возникла пауза. Затем Сюзан выпалила с неприкрытой тоской:

— Тебе нравится Лалла?

Я помолчала минуту. Сегодня утром Лалла позвала меня в свою комнату, открыла шкаф и сказала, что я могу взять все, что хочу. Ее комната была неожиданно яркой, окрашенной в розовые и белые тона, с кисейными оборками и атласными подушками на кровати.

— Отвратительно, не правда ли? — спросила она, увидев изумление в моих глазах. — Мама отделала комнату таким образом, когда я была совсем маленькой. В дальнейшем у нас никогда не хватало денег, чтобы поменять обстановку. Когда я нахожусь в спальне, мне хочется надеть кружевные штанишки, взять на руки куклу или покататься на трехколесном велосипеде.

Она засунула палец в рот и покачала бедрами, пародируя миловидную маленькую девочку. Я засмеялась, удивляясь тому, что леди Инскип когда-то была настолько энергичной, что сумела превратить комнату в настоящий праздник экстравагантности.

— Тогда мама была здорова, — сказала Лалла, словно прочитав мои мысли. — Она не всегда была сумасшедшей старухой, какой ты видишь ее сейчас. У нее случился нервный срыв, когда родился Ники. Кажется, это называется родовая горячка. Мне тогда было девять лет, я не очень хорошо помню, какой мама была до этого. Помню только, что она обожала вечеринки и была очень жизнерадостной… И очень красивой… Бедная, бедная мама.

— Она выглядит довольно несчастной, — осторожно промолвила я, — очень мягкой и беззащитной. Думаю, ей нужна поддержка. Она не виновата в том, что не может самостоятельно противостоять ударам жестокой судьбы. Кроме того, она беззаветно любит тебя.

— Что ты имеешь в виду? — Лалла напряглась.

— Мне кажется, если кто-то любит тебя, то ты имеешь перед ним определенные обязательства…

— Я никого не просила любить меня.

— Никто не просит об обязательствах, все просят об удовольствиях. Обязательства же необходимо исполнять, нравится тебе это или нет.

— Ты считаешь, что я должна быть поласковей с мамой? Ты это имеешь в виду?

Я промолчала. Лалла поймала мой взгляд.

— Ты права, я все понимаю. Я прекрасно знаю, что не должна вести себя так. Думаешь, мне легко видеть маму в таком состоянии? Но иногда она бывает слишком назойливой… Знаешь, я не верю эмоциям, особенно своим собственным! — вдруг добавила Лалла с горькой иронией, заставив меня подумать, что леди Инскип — не единственное существо в доме, которое нуждается в поддержке и защите. — Это случилось в самое неподходящее время. Когда мама заболела, я только-только перешла в новую школу. Мне так нужно было знать, что дома все хорошо… Извини, я не пытаюсь вызвать сочувствие, но моя жизнь превратилась в ад. Отец не выдержал этого и замкнулся в себе. Он просто перестал разговаривать. Думаю, он винил Ники во всем, что произошло. Конечно, Ники может быть невыносимым, но глупо обвинять несчастного ребенка в том, что он родился на свет. — Лалла замолчала. — Примерь этот свитер. Он немного маловат на меня, возможно, придется тебе впору.

Я разделась. Вид моих трусиков заставил Лаллу кататься по кровати в приступе смеха. Я перестала испытывать симпатию к грустным клоунам с их резвыми прыжками на арене, веселыми пантомимами и неимоверной усталостью за кулисами. Единственное, что нужно артисту, — это пара забавных трусов, и успех обеспечен.

— Трусы выглядят просто великолепно, — сказала Лалла, пока я примеряла свитер и джинсы. Она зажгла сигарету. — Я так рада, что у вас с Джереми все хорошо. Я очень беспокоюсь о нем. Обещай, что ты заставишь его заняться чем-то полезным. Он теряет время, слоняясь по дому или делая то, чем не желает заниматься отец.

— Хорошо, но, думаю, ты преувеличиваешь мои возможности. Мы с Джереми просто друзья.

— Чепуха! Совершенно очевидно, что он без ума от тебя. Ты первая женщина на моей памяти, которая ему нравится. Пообещай мне, что ты используешь свое влияние.

Я пообещала.

— Я ненавижу сюсюкаться, — сказала Лалла. Она лежала животом на кровати и вытягивала нитки из стеганого одеяла. — Я не люблю фальшь. Терпеть не могу, когда некоторые изображают глубокие чувства, выставляя напоказ, какими замечательными и стоящими людьми они являются. Но я… я на самом деле люблю Джереми больше всех на свете…

— Да, — ответила я Сюзан, когда в моей голове снова промелькнул этот разговор. — Мне нравится Лалла.

Ужин удался на славу. Френсис ел с огромным аппетитом и несколько раз просил добавки.

— Кажется, в доме появился настоящий повар! — произнес он, жадно причмокивая лоснившимися от хлебного соуса губами.

— Мне помогала Сюзан. Ее вклад невозможно переоценить.

— Ах, Сюзан! Да, у нее есть некоторые таланты. — Френсис улыбнулся, давая понять, что ни во что не ставит способности Сюзан.

— Мы проскакали галопом десятки миль, — мечтательно произнесла Лалла. — Я так устала. Мне кажется, если я сейчас лягу в постель, то буду спать вечно.

— Я счастлив услышать, что хоть кто-то провел время с удовольствием, — сказал Джереми. — Мне же сегодня досталось. Старый Берден заставил меня обследовать каждый чертов дюйм на берегу. Боже! Я ненавижу жить в деревне. Почему бы нам не продать все и не переселиться куда-нибудь в Челси?

— Кто захочет купить эти развалины? — набросилась на него Лалла. — Может, только какой-то лунатик, который слоняется по округе и которому некуда девать деньги.

Я вдруг услышала, как кто-то мяукает. Поначалу мне показалось, что это Флаффи пробралась в столовую, но потом я поняла: мяукала леди Инскип.

— Сегодня мы споем что-нибудь из «Пиратов Пензаса» , — сказал Френсис. Он бросил злобный взгляд на Лаллу. Если бы он посмотрел подобным образом на меня, то я бы разразилась слезами.

— Я буду безмерно благодарен, если вы наконец запомните: это мой дом! Вы говорите о нем, словно дом для вас тяжкое бремя. Я же когда-то был здесь счастлив. — Налитые кровью глаза сэра Джеймса яростно смотрели поверх куриной ноги, в которую он вцепился зубами. В этот момент он напомнил мне Вольдемара, собака грызла кости с таким же упоением. — Если кому-то на все наплевать, то он может покинуть нас. Я не собираюсь никого задерживать.

Воцарилось неловкое молчание. Я заметила, что в моей тарелке из-под брюссельской капусты выглядывает нечто похожее на червяка. «Что же это может быть?» — подумала я. Повинуясь инструкциям Сюзан, перед тем как подавать соус на стол, я процедила его несколько раз и извлекла все лишнее. Стараясь не привлекать внимания, я приподняла капусту кончиком вилки и, к своему облегчению, обнаружила небольшой кусок резиновой ленты, которой были перевязаны ноги цыплят. Миссис Фордайс говорила, что нужно снять ленты с куриных ног. Я помнила отчетливо, что сняла резинку с ног одной курицы, но, очевидно, забыла о другой. Резинка оказалась с курицей в духовке и намертво пристала к мясу. «У кого же в тарелке оказалась остальная часть ленты? Может ли человек умереть, если он съест это?» — спрашивала я себя. Мне было стыдно. Я молчала, опустив глаза.

Френсис положил на стол нож и вилку. Он, как священник, должен был иметь богатый опыт в преодолении неловкого молчания — его к этому обязывала профессия. Он ежедневно вещал пастве с амвона, отвращал заблудших овец от козней дьявола, распространял билеты благотворительной лотереи, умасливал епископа и напутствовал умирающих. Мне было сложно представить, как Френсис вдохновляет кого-либо на благородный поступок, скорее наоборот. Душа несчастного, который, умирая, обнаружил бы Френсиса у своей постели, немедленно унеслась бы в ад.

Моя голова постоянно была занята подобными ненужными мыслями. Поэтому мне никогда не удавались попытки подбросить дров в затухающий разговор.

— Доктор Джонсон… — Френсис сделал паузу, чтобы удостовериться, что он привлек всеобщее внимание. — Доктор Джонсон сказал, что человек редко размышляет о чем-то с большей серьезностью, чем о своем обеде. Как жаль, что за многие тысячелетия мы ненамного продвинулись вперед по сравнению с нашими дикими предками. Как жаль, что мы продолжаем оставаться такими же примитивными.

— Ты прав, кому, как не тебе, знать об этом! — съязвила Лалла.

Френсис и Лалла были похожи на двух тигров в клетке. Видеть, как они рычат, бешено бьют хвостом и скалят зубы друг на друга, было страшно. Их ярость, казалось, могла пролиться на любого из нас. Френсис перестал улыбаться и часто задышал, набирая воздух полной грудью.

— Не думаю, что это справедливое высказывание, — присоединился к разговору Джайлс, невидимый в полумраке, — голос, лишенный телесной оболочки. — Хорошо известно, что великие люди, вовлеченные в великие деяния, свободны от обычных человеческих слабостей. Вазари в своих «Жизнеописаниях живописцев» писал: Пьеро ди Козимо не ел ничего, кроме вареных яиц. Он варил несколько сотен яиц за раз и держал в сумке возле мольберта.

— Представляю, какой вред он нанес своему пищеварению, — сказал Джереми удивленно.

— А сколько возни чистить эти яйца, — добавила Лалла. — Почему не яблоки или помидоры? По крайней мере их не надо чистить или варить.

Меня восхищала эрудиция Джайлса — как много он всего знал, как много книг перечитал. В который раз я пожелала, чтобы Джайлс относился ко мне более снисходительно. Общение с ним давало мне больше, чем любая школа, я узнавала огромное количество неизвестных мне ранее фактов о философии, истории, искусстве — тех областях знаний, которые наиболее интересовали меня.

— Очевидно, уважаемый доктор имел в виду ординарных людей, таких как мы с вами, — по тону Френсиса было ясно, что он включил себя в список ординарных личностей только из скромности, — живущих заурядной жизнью, выполняющих повседневные обязанности — обычных смертных, а не гениев.

— А как бы вы описали гения? — спросила я.

Мой вопрос Дэниел назвал бы бессодержательным, но всегда, когда я задавала его, я получала превосходный результат. Большинство людей втайне, а может и открыто, считают, что если бы у них появилось свободное время, то они смогли бы написать книгу, сочинить симфонию или представить миру экономическую теорию, которая вознесла бы их на Олимп и искупала в волнах славы. У каждого есть свой персональный интерес в определении гениальности.

Френсис, задумавшись, наморщил лоб.

— Талант легко может сделать то, что другие делают с трудом. Гений же может сотворить невозможное.

— Да, я обожаю это определение, — сказал Джайлс. — Фредерик Амиель , не правда ли?

Последовала короткая пауза.

— Вы правы, — ответил Френсис. — Не ожидал, что кто-то узнает цитату.

После ужина все перешли в гостиную. Леди Инскип, Френсис и Сюзан расположились возле рояля.

— Какой ужас! — сказала Лалла, когда Сюзан ударила пальцами по клавишам, а к неуверенному сопрано леди Инскип присоединился мягкий баритон ее брата. — Это напоминает мне тягостные благотворительные концерты, на которые нас заставляли ходить в детстве. Папа отправлял нас одних, потому что терпеть не мог подобные мероприятия.

— О нет! — Лалла закрыла пальцами уши. Леди Инскип пыталась взять высокую ноту и немного не дотянула. — Сейчас подобные концерты в нашем доме происходят каждый вечер. Это возмездие для тебя, папочка!

Джайлс и Лалла сидели рядом на диване, но мне было прекрасно слышно, о чем они говорят.

Джереми заваривал себе кофе. Сэр Джеймс застыл в кресле, прикрывшись газетой. Он делал вид, что читает «Сельскую жизнь». Лалла смеялась и выглядела чарующе. Я не удивилась, когда Джайлс взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.

— Телефон, мадам! — сказал Хаддл, зловеще нависнув над Лаллой. — Инспектор полиции ее величества.

— О Господи! — сказала я. — Почти как в пьесе Пристли. Какая еще страшная тайна будет раскрыта?

Сэр Джеймс опустил газету и посмотрел на меня с любопытством, словно сомневаясь в моей нормальности.

Уже спустя несколько минут я жалела, что не смогла сдержаться и не промолчала. Лалла вернулась обратно в заметно подавленном состоянии. Она подошла к камину и мрачно уставилась на тлеющие угли. В комнате воцарилась тишина, все были заинтригованы.

— Звонил Хамиш. Он вернулся из Вашингтона. Завтра он будет здесь.

Я заметила, как Джереми бросил быстрый взгляд на Джайлса, а затем замер с чашкой кофе в руках.

— Это хорошо или плохо? — спросила я. — Кто такой Хамиш?

— Он крупная фигура в международных финансах, очень умен и довольно богат. — Лалла издала короткий смешок, более похожий на плач. — Я обручена с ним.