В декабре женщины наконец набрались смелости, чтобы вернуться в ТФБП. В течение минувших недель подопытные кролики компании «Перрико» поддерживали друг с другом контакт. Глядя, как вес возвращается, несмотря на все их усилия контролировать свой рацион, они приходили во все большее отчаяние.

Марина первой указала на то, что было очевидно.

— Да неужели вам не ясно? Вот что мы делаем не так. Сколько раз Гейл объясняла нам? А ведь она была права. Как только вы попробуете контролировать свой рацион, он станет контролировать вас. А контролируют только плохие привычки.

Все вздохнули, прослушав в очередной раз эту резкую обличительную речь.

— Мы это уже слышали, Марина. Правильные слова, но что в них толку? — сказал кто-то от имени всех.

— Разве вы не помните, как все было? Когда вы были частью ТФБП, полностью разделяя ее философию, то ваш вес оставался стабильным. Разве это не справедливо по отношению к нам всем?

Все нехотя согласились.

Марина продолжала.

— Ладно, мы прибавили в весе, но мы, все мы, теперь гораздо худее, чем в то время, когда начался эксперимент с лекарством. Может, нам и не удастся похудеть до размера, о котором мы мечтаем, но мы можем остановить неизбежное сползание к тому, с чего начинали.

Всем было ясно, что это разумно. Если вернуться к философии ТФБП, то можно будет попытаться сохранить свой нынешний вес. Разумеется, это лучше, чем ничего.

И именно это предложение они намеревались донести до Гейл, когда тем вечером заходили в зал еп masse. Это был один из открытых вечеров ТФБП, поэтому они на него и пришли. Столы с едой не планировались, так что можно будет избежать потенциальной территории конфликта. Не было и нужды говорить Гейл заранее, что придут все. Не хотелось, чтобы у нее появилась возможность не пускать их.

Насчет проявления осторожности они были правы. Гейл с радостью выгнала бы их вон, но по этому случаю собралось много представителей СМИ. Результаты исследования оксиметабулина должны быть обнародованы шестого января, и группа ТФБП уже выступила с критическими замечаниями по поводу эффективности лекарства.

Как следствие, Гейл стала своего рода знаменитостью. Марина тщательно осмотрела ее лицо и тело, стараясь обнаружить, какое воздействие на нее произвело столь пристальное внимание, но ничего не заметила. Гейл выглядела такой же, как всегда. Казалось, она была счастлива, как обычно, толще она не стала, но сказать ей было что. Ее улыбка исчезла, едва она увидела толпу давших усадку женщин, которые нервно толпились возле дверей. Камеры следили за ее взглядом. Было очевидно, что приподнятое настроение, царившее среди собравшихся, как раз в эту минуту пошло на убыль.

Гейл бесшумно двинулась им навстречу, старательно сдерживая свой гнев. Она подошла как можно ближе к Марине, чтобы журналисты не услышали ее первых слов. Те едва поспевали за этой энергичной женщиной.

— Что вы здесь делаете? Вас здесь не ждут.

— Гейл, мы здесь, потому что так надо. Нам нужна твоя помощь. Теперь мы поняли, что ты была всегда права. Ну вот, я и сказала это. Ты была права, а мы нет. Если хочешь, скажи это твоим приятелям из СМИ.

Гейл искоса посмотрела на Марину.

— Я уже слышала все это, помнишь? Когда ты отдала себя на нашу милость после твоего так называемого кризиса в Нью-Йорке. «О, Гейл, это было так ужасно! Я не могу кутить, хотя мне это хочется! Только ты можешь сделать так, чтобы почва не уходила из-под ног, и помочь мне совладать с конфликтом!» Помнишь?

Марина помнила. Эта неумелая пародия заставила ее съежиться. Но Гейл еще не закончила.

— И мы все помогли тебе. Мы поговорили, выразили тебе сочувствие, поставили себя на твое место, выслушали тебя. К концу вечера ты обрела подобие спокойствия. Разве не так?

Так и было.

— И что ты после этого сделала? Взяла свои маленькие пилюли, подключилась к программе, посвятила всю себя тому, чтобы стать Королевой таблетки для похудения, и назад не вернулась. Мы с сочувствием отнеслись к твоей проблеме, заполнили огромную эмоциональную пустоту, которую лекарство не могло восполнить, и дали тебе возможность продолжить участие в миссии «Перрико», чтобы ты изменилась. И после этого ты вернулась? И ждешь, что мы поможем тебе прекратить делать то, что ты делаешь, и не расставаться с четырнадцатым размером? Ну уж нет!

И она пошла прочь, не заботясь о том, что ее снимают в невыгодных ракурсах. Марина пошла за ней. Она схватила Гейл за руку и заставила ее выслушать себя.

— Ты не дала мне закончить. Эксперименту конец. Мы использовали эту возможность, потому что нам хотелось, чтобы из этого что-то вышло. Лекарства ничего не решили. Правда в том, что все произошло так быстро. Все. Мы все похудели быстрее, чем смогли осознать, что у нас новые стройные тела. Но мозги-то у нас остались такие же толстые. Постойте-ка, вы, толстушки, кричали они, что это там происходит? Что это вы себе вообразили, прыгая по улицам в узких джинсах?

Гейл набросилась на Марину, невежество которой вывело ее из себя.

— Да разве может умная женщина быть такой дурой? Что-то ведь привело к тому, что у тебя был огромный размер? Не еда, даже если ты думаешь, что это так. Ты предпочитала быть толстой. Сама того не ведая. Ты должна была быть толстой. Начав принимать эти таблетки, ты уничтожила защитный слой, который существовал в силу очевидных причин. Но причины-то никуда не делись. До сих пор. Иначе ты не оказалась бы здесь.

Это все равно что принимать аспирин, когда вовсю истекаешь кровью. Все равно умрешь, может, правда, не будет так больно. Но если ты локализуешь источник кровотечения и остановишь его…

Она подняла руки. Больше ничего не нужно говорить.

Марина кивнула. Она все это знала. Она не знала, почему предпочитала быть толстой, но наконец была готова узнать, чтобы разобраться со всеми причинами.

— Гейл, мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, помоги мне. Знаю, ты, должно быть, ненавидишь меня за то, что я продалась так быстро, но, по-моему, ты единственный человек, который поможет мне сойти с этого зыбучего песка.

Гейл обдумала эти слова. И сдалась, как уже бывало раньше. Ибо, в отличие от Дэвида и фармацевтических компаний, стремившихся сделать состояние на несчастье толстушек, она не могла оставаться равнодушной.

— Мне выступать через несколько минут. Занимайте-ка лучше места, вы все, пока их не заняли. Сами видите, сегодня полно народу.

Когда она заговорила перед аудиторией, состоявшей почти из двухсот женщин, то говорила без бумажки, без пауз. После красноречивого изложения целей и задач ТФБП она перешла к более частным темам.

— Знаю, о чем вы все думаете. Я и сама об этом уже думала. Вы думаете, что приятно все это слушать, но ведь так и не настанет день, когда вы освободитесь от уз еды. Вы так и не сможете питаться без того, чтобы не отмечать калории на внутреннем калькуляторе, который пищит, когда их число измеряется четырьмя цифрами.

И я знаю, что вам нужно. Потому что и мне это было нужно. Вы хотите стать стройными.

По рядам прошелся недовольный ропот.

— Нет-нет, не спорьте. Это именно то, чего вы хотите. Или хотели. Но вы должны спросить у себя, почему вы хотите стать стройными. Для себя? Вы что, руку отдергиваете от отвращения всякий раз, когда прикасаетесь к своему телу? Не думаю. Вы хотите стать стройными, потому что вам сказали, что вы должны хотеть стать стройными.

Толстушки ведь никому не нужны, правда? Ни СМИ, ни нетболу, ни тем парням, которые набирают команды регби. Нужны тонкие. И именно об этом вы думаете, когда смотритесь в зеркало. Только вы знаете, почему продолжаете вести тот образ жизни, что делает вас несчастными, но у меня есть теория, которая, быть может, покажется некоторым из вас знакомой.

Думаю, многие из вас исключают себя из людского сообщества, потому что оставаться там — чертовски трудно из-за конкуренции. Скольким из вас пришлось прекратить заниматься спортом после школы, потому что у вас мало что получалось?

Повсюду закивали.

— Разве вам не нравилось заниматься спортом? Конечно, нравилось! Все дети любят играть в игры, бегать под солнцем, ощущать свою принадлежность к команде. Так почему же вы все бросили? Потому что всегда проигрывали. Вы подводили и себя, и свою команду и в результате переживали. Никому не нравится проигравший. Никто не хочет быть проигравшим.

Вы рано успели почувствовать вкус поражения, и он вам не понравился. Поэтому вы застраховались на тот случай, чтобы быть уверенными — больше это не повторится. Вы написали себе письмо, в котором подробно изложено, почему вы не будете участвовать в житейских играх. Извините, сказали вы как-то раз своим товарищам по команде, не могу сегодня играть, слишком толстая. Не могу танцевать, слишком толстая. Не получу эту работу, слишком толстая. Жить не могу, толстая слишком.

Но ведь это, по-вашему, несправедливо, правда? Вы смотрите в окно, видите, как развлекаются другие дети, как они веселятся. И что вы делаете? Вы не решаетесь выйти и присоединиться к ним. Не хватает сил. Они могут посмеяться над вами. Обозвать как-нибудь. И у вас возникает желание. Вам хочется, чтобы изменился мир. Да, это самое лучшее. Я останусь такой же, а все остальное изменится в угоду моим интересам.

А потом вы услышали о ТФБП. Ага, говорите вы, это то, что надо! Вот и ответ. Они изменят все. Изменят меня, а если и не изменят, то могут изменить мир. В любом случае я не проиграю.

Но этого не будет. Я не собираюсь вас изменить. Только вы сами можете сделать это. Только вы можете разобраться со своими злыми духами, набраться смелости, чтобы отогнать их. К еде это не имеет никакого отношения. Это имеет отношение к тому, почему вы предпочитаете еду. И мы не собираемся менять мир. Конечно же, нет. А журналисты, все эти писаки… Да они все бросятся к своим издателям с политкорректными статьями о том, что толстым быть хорошо, а тонким — плохо. Организуют на своих страницах показ мод с участием женщин в рейтузах шестнадцатого размера, а потом все отретушируют, дабы пощадить чувства читателей. Но когда вы пойдете по улице, эти читатели все равно будут вас жалеть.

Нет, мы не можем изменить мир. Все, что мы можем сделать, это привлечь внимание мира к его жестокости. Помогите нам, помогите друг другу. Но битва всегда персонифицирована. Каждый толстый человек должен бороться со своими страхами, а каждый тонкий — со своими предрассудками.

У Марины дух перехватило от такой проницательности. Гейл будто прямо к ней обращалась. Но стоило Марине оглядеться, и она увидела по восхищенным лицам, что то же самое чувствовали и многие другие. Осознание того, что глубоко укоренившееся в ней несчастье не уникально и не так сложно, огорчило и одновременно утешило ее. Она почувствовала, что вела себя глупо, всю жизнь пытаясь развязать довольно незамысловатый узел, и вместе с тем находила утешение в том, что была не одинока в своей глупости.

Когда раздались аплодисменты, перед Мариной пролетела вся ее жизнь, со всеми унижениями и разочарованиями. У нее голова шла кругом от сознания того, сколь безыскусны были ее побуждения и поступки. Гейл спросила, есть ли вопросы. Ее незаурядная личность и громадный интеллект, по обыкновению, внушали страх аудитории, и никто не осмеливался заговорить. Но Марина нашла в себе силы поднять руку. Гейл внимательно посмотрела на нее.

— У меня вопрос, Гейл. Ты, очевидно, понимаешь, что заставляет многих женщин толстеть. Полагаю, ты и себя включаешь в эту группу.

Гейл жестом дала понять, что именно так обстоит дело. Марина продолжала.

— И как же так получается, что ты не изменилась, хотя и понимаешь это? Очевидно, ты больше не боишься жизни. Никто не станет обвинять тебя в том, что ты простой наблюдатель. Так почему же ты не сбросила лишний вес?

Гейл вздохнула, тряся головой.

— Я так разочарована в тебе, Марина. После твоего путешествия, твоего бесполезного путешествия, предпринятого с целью обойти эмоциональный стержень конфликта с миром и убрать только жир, который безропотно повиновался твоим подсознательным указаниям, ты по-прежнему думаешь, будто все делается для того, чтобы похудеть.

Марина ощетинилась.

— Нет, я так не думаю. Мой вопрос гораздо проще. Вот о чем я спрашиваю. Если тебе больше не нужно быть толстой, то почему ты толстая?

Вопрос был задан прямой, но оттого он показался более спорным, чем был на самом деле. Вопрос совершенно правомерный, и все с нетерпением ждали ответа. Гейл окинула взглядом лица собравшихся, ища хоть одного человека, кто без лишних слов понимает ее позицию. Такого человека она не увидела, и тем самым подтвердилось ее растущее в последнее время подозрение, что годы работы в ТФБП прошли даром.

— Удивительно, что мне приходится объясняться, особенно перед вами, посещавшими собрания ТФБП какое-то время. Еще более удивительно, что вы, женщины, посвятившие годы причудам диеты, так и не разобрались в физиологической арифметике снижения веса.

Я остаюсь толстой, потому что не хочу садиться на диету. Нет, я больше никого на свете не боюсь. Я открыла нужные двери и стала членом всех клубов, всех команд. Когда они говорили, что я им не нужна, я силой вошла внутрь и заставила их принять меня, даже если они этого не хотели. Я сама себя приняла. И сама себя принимаю. Зачем терпеть все эти мучения, если в конце концов мне придется себя переделывать? Я могла с таким же успехом сесть на диету в самом начале и стать членом клуба, следуя правилам членства.

У Марины был озадаченный вид. Гейл прочитала ее мысли.

— Да, Марина, я хочу сказать, что меня устраивает мой вес. Я толстая, потому что таково мое предпочтение. Предпочтение. Я не против того, что я толстая. Я каждый день смотрюсь в зеркало и искренне, откровенно и неподдельно подтверждаю мое решение оставаться таким же человеком. Судя по выражению твоего лица, ты мне не веришь.

— Просто мне трудно поверить, что можно жить с твоим весом, если ты не переедаешь.

— Что за глупости! Конечно, переедаю! Я ем все, что только захочу. Потому что неважно, что я ем. Важно лишь, имеет ли какое-то значение вес. А мой вес не имеет для меня никакого значения. Если бы я хотела похудеть, то стала бы следить за тем, что ем. Именно так и худеют. Тебе ведь это известно, не так ли?

Марина покраснела, услышав это саркастическое замечание. Она вспомнила теорию Эммы насчет того, почему Гейл боится худеть, но больше в нее не верила. Неожиданно она испытала зависть к Гейл, притом такую сильную, что это ее напугало и одновременно воодушевило. Вот такой ей хочется быть. Не бояться жизни. Не бояться есть. Не бояться своего тела. Ей захотелось подпрыгнуть со вскинутыми руками, точно ее коснулся Святой Дух на собрании евангелистов. Ей захотелось поцеловать Гейл, встать рядом с ней…

В тот самый момент, когда она обдумывала для себя эту возможность, в конце зала открылась дверь. Она оглянулась, чтобы узнать, кто это там явился перед самым окончанием собрания. Это была еще одна толстая женщина, которая шла ссутулившись, чтобы не привлекать к себе внимания. И только когда эта женщина подошла ближе, разыскивая свободное место, Марина узнала ее.

Это была Эмма.

_____

Час спустя Гейл, Марина и Эмма оказались в пабе. Потребовалось немало усилий, чтобы уговорить Гейл присоединиться к ним. Марине показалось, что сделать это было бы еще труднее, если бы Эмма похудела так же сильно, как потолстела.

Эмма была радостной и оживленной. Чрезмерно. Но не убедительно.

— Ты отлично выглядишь, Марина. На сколько ты похудела?

Марина чувствовала, как ремень на юбке врезался ей в тело. Она вздохнула полной грудью, чтобы возобновилась циркуляция крови.

— Ну, не знаю. После последнего посещения «Перрико» я и не взвешивалась. Я прилично поправилась с тех пор, как перестала принимать таблетки. Наверное, я вешу стоунов одиннадцать. Что-то около того.

— Да, я тоже прибавила немного после программы.

Гейл и Марина обменялись взглядами. Обе знали, что она не была в «Перрико» после того, как отказалась от программы несколько месяцев назад. Обеих тревожили изменения в ее облике и поведении. Марина предоставила Гейл право начать разговор. Та знала ее лучше, и было меньше вероятности, что она скажет что-то такое, что может травмировать Эмму.

Гейл повела себя осторожно и тактично.

— Где ты была все это время, Эм? Мы беспокоились. Я беспокоилась. Думала, не попала ли ты в беду.

Эмма так громко рассмеялась, что они обе подпрыгнули.

— Что за глупости! Не о чем беспокоиться. У меня была реакция на эти таблетки, вот и все. Я слишком сильно похудела, что сказалось на здоровье.

Гейл озадаченно смотрела на нее.

— И что ты сделала?

— Отправилась домой.

— Что значит «домой»?

Эмма снова рассмеялась. Ее смех внушал тревогу, ибо в нем не было ничего смешного.

— Непонятно, что ли! Домой — значит домой. Домой. К маме, папе и всем прочим. Они были очень рады видеть меня!

Она пила очень быстро, но трудно было сказать, как это на нее действует, поскольку она и так находилась в возбужденном состоянии. Марине не хотелось подрывать уверенность Эммы заявлением, что она знает о ее трудной жизни дома, поэтому сделала вид, что ничего не знает.

— Это хорошо. У вас близкие отношения?

Гейл сверкнула глазами, недовольная тем, что Марина подняла эту провокационную тему, но та не обратила на нее внимания. Что-то с Эммой было не так, и ей хотелось узнать, что именно. Это была их обязанность — заставить ее раскрыться, предложить себя в качестве звуковых отражателей, лишь бы она высказала все, что тревожит ее. Эмма, похоже, была не против ответить на этот вопрос.

— О да, очень! Они так гордятся мною. Они, правда, не совсем понимают, что я делаю, но я посылаю им копии всех моих статей. Всякий раз, когда у меня появляется возможность, я навещаю их. Я уже давно не была дома, поэтому решила нанести короткий визит, чтобы мама за мной поухаживала, как тогда, когда я была маленькой девочкой.

Марине захотелось расплакаться, обнять эту бедную девочку и попросить ее больше не притворяться. Но она не могла этого сделать.

— Это хорошо. И она за тобой ухаживала? — спросила она, надеясь, что ужасных родителей Эммы так тронул бы вид их похудевшей, вызывающей жалость дочери, что они принялись ухаживать за ней с любовью, которой ей так не хватает.

Эмма еще раз рассмеялась тем же смехом. Он становился все громче и пронзительнее и внушал все больший страх.

Она подняла руки, чтобы было видно ее располневшее тело.

— А ты как думаешь? Конечно, ухаживала! Кормила всем домашним, а больше мне ничего и не надо. Я уже и забыла, как мне не хватает маминой еды. Мы все сидели за одним столом. Как в старые добрые времена! Все, конечно, переженились. Кстати, знаете что? Я теперь тетушка. Мне и сказать об этом забыли, наверное, потому, что слишком заняты!

Гейл осторожно взяла Эмму за руку. Эмма тотчас отдернула руку, сделав вид, будто ей понадобилось снять с блузки несуществующую ниточку.

— Я очень рада за тебя, Эмма, правда. Выглядишь ты хорошо. А как с журналистикой? В последнее время я что-то не вижу твоих статей. Во всяком случае, в знакомых журналах.

— А я занимаюсь историей с оксиметабулином. Ни на что другое времени нет. Устроила себе продолжительный отдых. Ко мне даже с Би-би-си обращались. Хотят сделать документальный фильм. Прямо в восторг пришли, когда узнали, что я была одним из подопытных кроликов!

Марина с тревогой посмотрела на нее.

— А они знают, что ты вышла из программы?

Эмма посмотрела на часы и стала собираться.

— Прости, что ты сказала? Ах, да. Уверена, что-то насчет этого им сказала. Да это и не важно. Им от меня нужно было только одно. Не Бог весть что. Смешно, право. Но совершенно понятно. Я их отлично поняла.

Гейл почувствовала, как у нее заныло где-то внизу живота.

— И что же это?

Эмма весело рассмеялась.

— Просто они мне сказали, что хотят, чтобы я немного похудела.

Эта фраза так и повисла в воздухе, и понимай ее как хочешь, а Эмма между тем принялась рыться в сумочке, чтобы занять свои трясущиеся руки.

— Ах, Эмма, — грустно произнесла Гейл.

— Да ведь это не проблема. То есть спроси у Марины. Она тебе расскажет, как быстро я сбросила вес, когда участвовала в программе. И я уверена, что принимала мнимое лекарство, потому что мне казалось, что оно не настоящее. Да мне и понадобится всего несколько недель. А посмотрите на все это с их точки зрения. История вышла бы гораздо более интересной, если бы я похудела. Они уже попросили у меня фотографии, где у меня самый большой вес. Всем нравится рассматривать фотографии «до и после».

— Но, Эмма, если ты принимала мнимое лекарство, тогда было бы правильнее показать, что ты не похудела. Это ведь и было главной задачей исследования.

Марина пыталась говорить так, чтобы Эмма посмотрела на вещи здраво. Но та была далека от этого.

— Но ведь я похудела. Ты видела. Я была худой, так ведь? Дэвид сказал, что я похудела быстрее всех остальных, — с гордостью прибавила она. — И потом, я решилась. Хватит вкусных маминых соусов.

У Марины в голове нарисовалась картина: зловредная женщина кладет ложку сала в и без того неаппетитное варево, дабы наказать свою дочь за оригинальность.

— Теперь я питаюсь разумно и делаю упражнения. Спущу вес до восьми стоунов, и все будет в порядке. Никаких чрезвычайных мер. Не волнуйтесь, глупостей я не наделаю.

— И чей же он? — спросила Марина у Сюзи.

Сюзи была изумлена до крайности. Они с Мариной и не разговаривали о том уикенде в Афинах.

— Кена, разумеется. В Афинах ничего не было. Выяснилось, что я уже была беременной, когда туда поехала! Смешно, правда? Наверное, поэтому я и вела себя так безумно!

Марина прикусила губу. Теперь ей требовалось только разъяснить подноготную всех других безумных дней в жизни Сюзи, и тогда все встанет на место. Она подавила в себе сарказм и обняла Сюзи, пустившись в поздравления. Она была рада снова видеть свою подругу счастливой. И почувствовала облегчение.

Кен тоже был рад беременности, главным образом потому, что Сюзи была рада. Ее ужасное настроение он приписал предродовому неврозу, охватившему ее из-за того, что она не могла обрадоваться ребенку так быстро, как ей того хотелось. Он согласился с тем, что в семье будет еще один ребенок. Все лучше, чем жить с кричащей старой ведьмой, в которую превратилась Сюзи.

Сюзи принялась рыться в хозяйственных сумках, горой лежавших вокруг нее на полу.

— Посмотри-ка, Му!

Сумки были забиты вещами для беременных. Ни для Кена, ни для детей там ничего не оказалось. Марина была рада, что Сюзи тратит время и деньги на себя, однако не была уверена, что это самое здоровое проявление самосознания.

Сюзи быстро поменяла не украшающие ее рейтузы и мешковатые блузки, которые носила, чтобы скрыть свою слоновью талию, на дизайнерскую одежду для беременных. Лучшее в беременности то, что с молчаливого согласия окружающих можно было толстой. Она неуклюже передвигалась, с гордостью выставив живот, хотя и была только на втором месяце. Ей хотелось, чтобы люди останавливали ее на улице. «Сюзи, Бог ты мой, — хотелось ей от них услышать, — да ты не потолстела ли?» На это она бы рассмеялась. «Ну да, — сказала бы она, — потолстела, потому что я беременна!» И они станут извиняться за свою ужасную ошибку и примутся охать и ахать по поводу ее положения. Да, предстоящие месяцы обещают быть хорошими.

А в конце их — кормление грудью!

— Ну, а ты как, Му? Мне это кажется, или у тебя тоже есть для меня новости?

Марина смутилась, но потом поняла, что Сюзи имеет в виду. Она покраснела от отчаяния и злости.

— Нет, я не беременна, если ты об этом подумала.

И она обхватила руками свой живот, как бы защищая его. Он был больше, чем пару месяцев назад, но отнюдь не огромный.

— Я прибавила несколько фунтов после окончания эксперимента, да и все остальные тоже.

Сюзи устыдилась своей оплошности.

— О Господи, прости меня! Мне не хотелось… Ты, наверное, разочарована! Столько пережить и вернуться к тому, с чего начала. Что это за чудесное лекарство такое? К чему все это было?

— Ну, теперь-то они знают, как долго нужно давать это лекарство и на что оно способно. Это все часть эксперимента. И я не жалею, что приняла в нем участие. Да я и сейчас на тонну худее, чем раньше. И я многое узнала. О себе. Я была и толстой, и тонкой. И впервые могу принимать осознанное решение, когда речь заходит о том, какой я хочу стать физически, о том, какой мне нужно стать. Я узнала много и о других людях.

— Ты про Энди говоришь? Есть один побочный эффект, который никто не предусмотрел! Если ты не похудела, то не стоило и проходить через все испытания с этим занудой.

Марина подняла брови. Это заключение показалось ей забавным.

— Не все было плохо, Сюзи. Я провела с Энди несколько самых счастливых дней. Просто он немного… запутался, вот и все. Как и все мы. И потом, он был не единственным занудой.

— Что ты хочешь сказать? Почему, Корова Му, ты что-то утаиваешь от меня? Так кто же второй зануда?

— Дэвид Сэндхерст, — доверительно сообщила она с удовольствием, в котором послышалось нечто порочное.

Марина никак не могла ожидать, какую это вызовет реакцию. Сюзи побледнела и стала тяжело дышать.

— С тобой все в порядке, Сюзи? Да что это с тобой? Ребенок?

— Ты спала с Дэвидом? — слабым голосом спросила Сюзи. — Когда это случилось?

Марина пожала плечами.

— Да я и не помню. Это и было-то всего один раз.

— Когда? — тихо спросила Сюзи.

Она принялась отрывать от бумажного пакета маленькие кусочки и нервно стучать ногами.

Марина вздрогнула. Наверное, это гормоны вынуждают ее вести себя так странно.

— Дай-ка подумать. В постели я с ним была в тот раз, когда ты позвонила мне на рассвете, помнишь?

Сюзи это помнила. Она провела ту бесконечную ночь, глядя, как медленно тикают часы, мучимая своими растущими объемами, не дававшими ей покоя, пока она сидела, терзаемая мыслью о том, что Дэвид бросил ее ради той, кто стройнее и красивее. Но даже в этой пытке самобичевания она и предположить не могла, что более стройной и более красивой соперницей окажется ее лучшая подруга. Лучшая подруга, та самая унылая, точно в воду опущенная лучшая подруга, рядом с которой любая другая симпатичная подружка покажется еще более худой и симпатичной. У Сюзи и Марины всегда так было. Сюзи никогда не соглашалась с этим, но правда всегда витала в воздухе, придавая их отношениям скрытый смысл.

Хотя ей и стыдно было признаться, что именно таковы ее чувства, она убедила себя в том, что дружба большинства знакомых ей женщин в основе своей столь же несправедлива и не выдерживает пристального внимания. В каждой паре один всегда лучше другого.

Ее чувства к Марине не стали от этого менее теплыми. Уж не сознательно ли она выбрала подругу, которая не столь симпатична, как она? Или сознательно? Но ведь именно так получается. Однако даже если и сознательно, это не умаляет стольких лет дружбы, которые каждая из женщин посвятила другой. Чтобы эта дружба сохранилась все эти годы, равновесие все-таки должно быть?

Однако в эту минуту Сюзи ощущала себя обиженной стороной. Марина сидела с озабоченным видом.

— Сюзи, да скажи же что-нибудь! В чем дело?

— Я скажу тебе, в чем дело. Дэвид был моим любовником.

Эту информацию она выдала спокойным голосом. Не было нужды для остроты ощущений добавлять барабанную дробь. Факт и без того драматический. Марина обработала эту новую для нее информацию в своем заново налаженном мозговом компьютере. Она настроила его на переработку все возрастающего количества неожиданных открытий, поступавших к ней едва ли не ежедневно.

Но она не могла ничего с собой поделать. Широкая побеждающая улыбка расплылась по ее лицу, так что даже глаза закрылись от радости. Улыбка переросла в смех, тот грязный смех, который еще год назад не входил в ее репертуар общения.

— Не вижу ничего смешного! — горько воскликнула Сюзи. — Он разбил мое сердце. А я тебя с ним познакомила!

Марина не могла объяснить Сюзи, что тут смешного. Она так и не научилась быть жестокой, хотя Сюзи, вероятно, и заслужила легкую эмоциональную пощечину. Намеренно или нет, но за годы их дружбы она доставила Марине немало неприятностей. Марину охватил трепет при мысли о том, какая справедливость была восстановлена за одну ночь сексуального удовольствия (не такого уж и сомнительного) с бывшим любовником Сюзи.

Неравноправие в дружбе между Сюзи и Мариной возникло в то время, когда им было по десять лет, и с тех пор мало что изменилось. Быть может, Сюзи и завидовала Марининым профессиональным успехам, но опять же, это был не тот успех, к которому стремилась она. Марина с изумлением узнала, что Сюзи завидовала всему, что происходило в ее профессиональной жизни, но не более того. Во всех других областях, в личной жизни, Сюзи преуспела больше.

И сколько бы Сюзи ни волновалась о муже, детях и разного рода проблемах, для Марины она оставалась воплощением того, как женщина должна жить.

В глазах общества Сюзи выиграла марафон, тогда как Марина — всего лишь забег на короткую дистанцию.

Но теперь Марина столкнула Сюзи с качелей раз и навсегда. У них общий любовник. Мало того, этот самый любовник, когда пришло время выбирать, Марину демонстративно предпочел Сюзи. Тем самым у женщин появилось нечто общее, что не так-то просто разорвать. Вместе с проблемой лишнего веса, которую Марина передала Сюзи как олимпийский огонь, отныне их отношения следовало пересмотреть с точки зрения равенства. Не будь Сюзи беременна, у Марины могли бы возникнуть сомнения, смогут ли они пережить этот переходный период.

Сюзи была-таки беременной, но будущее исковеркано.

— Я прощаю тебя, Му. Хоть ты и вела себя отвратительно.

Марину рассмешил гнев ее подруги.

— Спасибо, Сюз! — сказала она, надеясь, что в ее ответе прозвучала благодарность.

Так легко быть великодушной. Это любовь делает человека таким.