— Хорошо провела Рождество?

Энди просунул голову в Маринину дверь, успев разглядеть, что происходит в стане врага и на экране его монитора. Он был вознагражден видом бюрократического Везувия, от которого Марина пыталась избавиться.

Марина посмотрела на него и отвернулась.

— Иди и умри где-нибудь.

— Я по делу, ничего личного.

Энди Клайн пожал плечами и пошел прочь, даже не позаботившись о том, чтобы спрятать ложь за своей фирменной кривой усмешкой. Интересно, подумала Марина, отчего это тощие кажутся совсем маленькими, когда их унизишь, тогда как толстый человек в таких случаях становится еще больше.

Она вытащила какие-то бумаги, придавленные тяжелым предметом, и выскочила за дверь. В кабинет Рика Гиффорда она ворвалась, не постучав.

— А что, стучаться больше никто не собирается? — коротко бросил он, не поднимая головы.

Марина фыркнула.

— Прошу прощения. Я на минуту вообразила себя Энди Клайном. Хотите, я выйду и снова войду, как будто это снова я?

— Неужели нам нужно начинать все это сразу после Рождества? Чувствую по твоему тону, что ты намерена лишить меня последних остатков рождественского благорасположения.

Марина вывалила на стол Рика груду бумаг.

— Полагаю, вы знали обо всем этом, раз уж Энди был вашей дрессированной обезьяной?

— Возможно, Марина, это действительно нечто важное, но происходит это в стенах моего агентства.

Предупреждение было очевидное, хотя и не до конца высказанное. Он не требовал, чтобы в будущем она называла его «сэром», но вполне мог бы это сделать.

Марина постаралась не покраснеть, но у нее ничего не вышло. Она почувствовала, как кровь волнами разлилась от подбородка до самой груди.

— Ладно, Рик, может, мне и не стоило этого говорить, но есть ли у вас какие-то соображения насчет того, с чем он меня оставил?

— Да, и могу вас заверить, что решение принять его предложение далось нелегко. Однако Пол Джером дал свое согласие, и я вынужден был признать, что это придаст кампании размах, какого еще не было.

— Ну уж.

Марину передернуло оттого, что ее первоначальная стратегия подверглась нападкам.

— Я не говорю, что ваши идеи оказались несостоятельны, просто Энди удалось предложить что-то такое, что дополнило их. СМИ уже начали проявлять интерес к девушкам-мойщицам окон. И к мальчикам, разумеется. Для «Спарклиз» это хороший пиар. Пол весьма доволен.

Ему вдруг стало жаль Марину, которая явно пала духом.

— Вы можете справиться с этим? То есть с тем, что в осадке?

Марина подумала о своем столе, который сгибался под тяжестью «осадков».

— Дайте подумать. Мне нужно обзвонить сто семь различных изданий, рекламных компаний, радио- и телестанций, сказать им, что мы вынуждены забрать у них восемнадцать процентов наших заказов даже несмотря на то, что мы не нарушили установленные сроки, но можем сохранить первоначальные цены. «Когда мы будем делать заказы для следующей кампании, вы сохраните с нами добрые отношения и по-прежнему будете нам доверять?» — вот вопрос. Могу ли я справиться с этим? Да. Но мне бы не хотелось. И вы это знаете, вы, мошенник и авантюрист.

Тереза так и застыла с полуоткрытым ртом.

— Ты прямо так и сказала?

— Ну конечно, нет. Подумала, но не сказала. Да меня натуральным образом тошнит, когда я вижу, как весь мой тяжкий труд разрушает какой-то хитрый мелкий чиновник, который занимает ту же должность, что и я, только лишь потому, что имеет какое-то тайное влияние на заместителя директора по административной части. Я ничего не сказала. Но вся кипела. И я сделала то, что сделал бы любой другой квалифицированный сотрудник после того, как подверглась сомнению его профессиональная пригодность.

Тереза понимающе кивнула:

— Купила большую коробку бельгийских шоколадных конфет и все их съела…

— Кроме начинки… — перебила ее Марина.

— Кроме начинки, разумеется, — уступила Тереза. — И съела их в туалете, чтобы никто не видел…

— А коробку и обертки спустила в самом шумном унитазе, чтобы скрыть следы…

— А потом почистила зубы зубной щеткой размером с хозяйственную сумку, достав зубную пасту из хозяйственной сумки, которая всегда при тебе…

Прежде чем продолжать, Марина проглотила профитроль.

— И прополоскала рот… отбеливателем…

— И вернулась на работу и сосчитала, сколько калорий только что переварила…

— Примерно три тысячи пятьсот, а это означает прибавку…

— …почти ровно в один фунт, — мгновенно вычислила Тереза.

— И подумала, что мне придется заниматься часов десять аэробикой, чтобы сбросить его…

— А об этом, конечно, и речи быть не может, потому что только физически подготовленные и худые могут заниматься аэробикой десять часов…

— Без риска получить инфаркт, — согласилась Марина.

— А ты похожа на синтетическую морскую свинью…

— …которых уже не делают 156 размера…

— И тогда тебя охватила паника…

— …которой я обрадовалась, потому что учащенное сердцебиение точно сжигает калории…

— А потом ты поняла, что гнев твой наконец утих, но лишь затем, чтобы на смену ему пришла жуткая, глубокая депрессия, которую излечить можно только лишь…

— …очередной порцией шоколадных конфет! — пропела Марина в унисон Терезе.

Они рассмеялись, хотя это была самая что ни на есть горькая правда.

Вместе им было хорошо. Они ладили, хорошо знали друг друга и все понимали без лишних слов.

Пудинг не доела ни та, ни другая.

Марина одобрила безупречный макияж своей новой подруги. Но даже самое дорогое маскирующее средство от «Шанель» не смогло скрыть морщинки, которых не было до Рождества.

— А ты как провела Рождество, Тереза?

Тереза взяла ложку и принялась яростно кромсать оставшиеся профитроли.

— Отлично.

Она зачерпнула побольше шоколадного соуса и без удовольствия отправила все это в рот. Марина посмотрела на нее и увидела себя. Их зарождающаяся дружба уже достаточно окрепла для междоусобицы, решила она.

— Судя по твоему голосу, это не так.

Тереза бросила ложку и откинулась на стуле.

— Потому что это не так. У меня самый замечательный на свете муж. Он купил мне браслет с бриллиантами и телепрограмму для детей. Мы замечательно поужинали, а готовили вместе. Мы пили дивное шампанское и слушали старые пластинки.

Марина подняла брови.

— То, что ты говоришь, ужасно. Я тебя ненавижу, потому что завидую.

— Самое ужасное началось, когда я открыла свой большой рот, эту часть тела, которая никогда не становится меньше, сколько бы я ни сидела на диете.

— Что ты сказала?

— Я спросила, нравлюсь ли я ему.

Марина охнула.

— Только не это!

Тереза стыдливо кивнула.

— Я всегда так делаю. Когда все так хорошо, что лучше и быть не может, я спрашиваю у себя, как же все это хорошее может происходить со мной, такой непривлекательной и толстой.

Марина не стала ей возражать. Она знала по собственному опыту, что это ни к чему. Хуже не придумаешь, чем ненавидеть саму себя, да и подшучивать над собой — все равно что наклеивать пластырь на разбитое сердце.

— И что сделал Род?

— То, что он делает всякий раз, когда я взваливаю это на него. Я знаю, как он будет реагировать, знаю, что он скажет, и тем не менее всякий раз спрашиваю. Он закрылся, ушел в себя, и остаток праздника мы провели за просмотром рождественских ситкомов и поглощением полуфабрикатов, рассчитанных на одну порцию.

— Если не хочешь отвечать, скажи, чтобы я не совала свой нос в чужие дела, но сколько ты весила, когда познакомилась с Родом?

Тереза рассмеялась.

— Знаю, о чем ты думаешь, и вот тут-то ты и ошибаешься. Ты думаешь, будто это классическая история мужчины, который женится на стройной девушке, а ту разносит, и ее начинают терзать сомнения по поводу того, что ее муж предпочел бы прежнюю стройную жену.

Марина прокляла себя за то, что смотрела слишком много программ Опры Уинфри, вместо того чтобы заниматься своей собственной жизнью. Она и правда держалась того убеждения, что люди делятся на условные категории, которые так любят в американских ток-шоу: «Когда-то моя жена была пампушкой, а теперь она толстушка!» (Восклицательный знак обязателен. Он подразумевает драму, хотя обычно ничего драматического не происходит.) Марина улыбнулась, признавая свою ошибку.

Тереза махнула рукой.

— Не беспокойся. Я и сама когда-то верила в этот миф. Нет, когда Род познакомился со мной, я была еще больше, чем сейчас. Все нормально, и не пытайся скрыть свое изумление, даже я изумилась, когда с годами стала немного тоньше.

Марина выглядела озадаченной.

— Тогда не понимаю, в чем проблема. Ты, наверное, самая счастливая женщина на Западе. Ты нашла фантастического мужчину, который за фигурой женщины видит человека. Я читала о таких мужчинах в статьях приличных с виду журналистов сомнительной сексуальной ориентации, но вообще-то никогда не верила, что они существуют.

Тереза оживилась.

— Вот именно! И я никогда не верила, что они существуют. И до сих пор не верю.

Марина покачала головой.

— Теперь ты меня совсем запутала. Он женат на тебе… уже сколько?

— Почти двадцать лет.

— Двадцать лет! Боже мой! Да ведь ты замужем за Полом Ньюмэном! И он двадцать лет любит тебя, сохраняет тебе верность и не обращает внимания на твой лишний вес…

— Говорит, что не обращает на это внимания, — поправила Тереза Марину.

— По-моему, двадцать лет — достаточное доказательство преданности. Что еще он должен сделать?

Тереза обдумала вопрос, показавшийся ей разумным.

— Думаю, мне бы хотелось, чтобы он оборвал все связи со всеми другими женщинами и каждую секунду своей жизни, когда не спит, говорил мне, что я красивая. Да, и когда мы занимаемся любовью, чтобы не прикасался к моим бедрам и животу. Да, и чтобы никогда не говорил, что Мег Райан красивая, а потом не брал свои слова назад из страха, что я почувствую себя униженной. Ну и всякое такое.

Будто очнувшись, Тереза взглянула на Марину и увидела, что та смотрит мимо нее на другой столик. Она обернулась, чтобы узнать, что же стало объектом Марининого внимания. Ей все казались одинаковыми. Все профессионалы с блестящими лицами. Только женщины предпочитают красное, а историю жизни мужчин можно узнать по тому, какой галстук они выбирают.

Стол, на котором Марина остановила свой взор, был завален остатками пищи, как будто за ним только что пообедал холостяк. Тарелки с объедками были сложены друг на друга, но в бокалах не оставалось ни капли вина. Откусанные булочки лежали рядом с корзинкой для хлеба. Меню лежало нераскрытым, как библия Гедеонского общества.

Но Марина смотрела не на еду. Она видела перед собой отобедавших.

_____

— Будьте здоровы, Пол! — Энди Клайн аккуратно чокнулся своим бокалом для бренди с тяжелым хрустальным стаканом для виски, который держал в руке Пол Джером.

— И вы тоже, Энди. Отличный обед. Большое спасибо.

Энди удовлетворенно откинулся на стуле, довольный отношениями с Полом, которые еще более укрепились во время этого дружеского обеда. Он поставил перед собой задачу завязать дружбу с этим клиентом за три недели, несмотря на то что для этого пришлось прихватить кое-что от отпуска, и, по его мнению, ему это удалось, причем без особых трудностей.

— Итак, Пол, чем вы занимались в Рождество? Снова те же смертельно скучные обязательные визиты к матушке и батюшке или же пятидневное заточение с женщиной вашего выбора, а может, и мечты?

Пол Джером не поддался на то, чтобы по-мальчишески изощряться в остроумии, как того хотелось бы Энди.

— Я действительно ездил домой, но это совсем не было «смертельно скучным обязательным визитом». Только в Рождество все мои братья и сестры собираются вместе. Мы все праздники занимались тем, что провожали старый год, смотрели на видео старые черно-белые фильмы и пели песни из мюзиклов. По правде, так я себе представляю рай.

Благодаря несомненному актерскому мастерству, Энди придал своему лицу выражение, ни намеком не обнаружившее ужас, который он ощутил. Если рай и в самом деле такой, каким его описал этот странный человек, тогда он ускорит приближение к грешной жизни, чтобы можно было гарантировать себе место в вечности, где НИКТО не поет песни из «Скрипача на крыше».

— Здорово! — с энтузиазмом отозвался Энди, и на его лице мелькнула маниакальная улыбка.

Пол почувствовал интерес к предмету разговора.

— А вы? Чем вы занимались в Рождество? Ездили к своим?

Энди подумал о «своих»: об отце, представление которого о преданности семье состояло в том, чтобы оставлять дома обручальное кольцо, перед тем как отправиться к любовнице; о матери, которая всю жизнь каждый день ходила в церковь, заранее вымаливая прощение за ненависть к мужу, которая заполняет ее мысли, не занятые в течение дня ничем другим; о сестре Перпетуе, которая спала со всеми друзьями своих родителей, наказывая их за то, что те наградили ее нелепым именем и детством без любви.

Он подумал о Рождестве: обязательное присутствие на полуночной литургии, когда все молились с закрытыми глазами на тот случай, если будут смотреть соседи; церемония вручения подарков, когда безделушки от Эспри и Тиффани обменивались на любезные охи и ахи; непристойно обильный обед, который приходится терпеть под рождественские гимны, звучавшие достаточно громко для того, чтобы разговор вести было невозможно.

— Рождество? — он задумался. — Да такое же, как и у вас. Собралась вся семья, и занимались тем, чем обычно.

Он глотком допил свой бренди, прежде чем направить разговор в более безопасное русло.

— Ну и как члены правления восприняли мою новую идею?

Пол задумчиво провел пальцем по бокалу.

— Все находятся под впечатлением документов, которые вы прислали каждому из них. Несомненно, щедрый подарок в виде бутылки виски, который вы приложили вместе с документами, помог склонить их на вашу сторону. Вообще-то вам не стоило подкупать их, предложение и без того достойно внимания.

Энди рассмеялся.

— Это не взятка, а рождественский подарок. Трудно ожидать от директоров, которые отяжелели от рождественских обедов, продолжавшихся несколько недель, что они станут копаться в скучной поднадоевшей статистике, если не предложить им глоток спиртного…

Энди умолк, догадавшись, что клиент не слушает его. Он обернулся, чтобы подозвать официанта, и неожиданно увидел Марину.

— Вы видели, кто там?

Энди вытянул шею и увидел объект внимания Пола. Ему не потребовалось много времени на это, потому что он точно знал, где сидит Марина. Он это знал, потому что секретарша Марины сделала заказ несколько дней назад, после чего последовало приглашение «экспромтом» Пола на обед и тщательный выбор столика после тайных переговоров со старшим официантом.

Его удивление прозвучало убедительно и искренне.

— Господи помилуй, да это же Марина! Вот уж не думал, что и она здесь бывает. Вот так совпадение!

— На кого это ты уставилась?

Тереза повернулась в ту сторону, куда смотрела Марина.

— Ты помнишь того узурпатора-мошенника, который пытается увести у меня клиента? Это он. С моим клиентом.

— Вау! Прямо закадычные друзья. Теперь понимаю, почему ты так переживаешь.

— Лучше бы мне этого не делать. Дело в том, что денежными счетами я не распоряжаюсь. Мы с Энди должны разделить доход от сделки.

Тереза понимающе кивнула.

— А он разве из тех, кто делится?

Марина с жаром набросилась на пудинг.

— Именно.

Тереза как бы нечаянно уронила салфетку и тайком бросила в их сторону еще один взгляд.

— Извини, не сочти меня предательницей, но, по-моему, он вполне симпатичный.

Марина улыбнулась.

— Это ты о Поле Джероме? Да, это так. Но, судя по твоим рассказам о муже, тебя тянет к высоким мужчинам.

Тереза громко рассмеялась.

— Вовсе нет! Не в росте дело. То есть он и ростом хорош, но Род испортил мне представление о высоких мужчинах — их и рядом с ним не поставишь. Нет, я о другом — об узурпаторе-мошеннике. На вид такой же жуликоватый, как Джек Николсон.

Аппетит у Марины пропал так же быстро, как и появился.

— Браво. Он лучший друг зама, беспринципен и на вид такой же жуликоватый, как Джек Николсон. Так можно ли тут по-справедливому вести борьбу?

Марина взяла ее руку и заговорщицки погладила ее.

— По-справедливому ведут борьбу только в фильмах Эррола Флинна. В жизни дерутся голыми руками.

У Пола был озадаченный вид.

— Кажется, они взялись за руки. А Марина не… ну вы понимаете…

Энди импровизировал, довольный тем, какая перед ним развернулась сцена.

— Я всегда что-то подозревал, но никогда ничего не говорил, потому что я из тех, кто считает — «живи и дай жить другим». Вы же знаете этих толстушек. У меня есть теория, я думаю, некоторые из них сознательно портят себе внешность, чтобы мужчины не подумали чего-то лишнего, если вы понимаете, о чем я.

Пол пришел в ужас от столь бесцеремонного заявления, но не знал, что этому противопоставить, не желая признать, что он и сам, в общем, находит Марину не такой уж непривлекательной. Это признание удивило его, потому что она была далеко не его «типом». Он даже, к стыду своему, ощутил неловкость оттого, что его привлекает, пусть и слабо, толстая женщина. Он был уверен, что от этого кажется чудаком, посмешищем для мужчин с приемлемыми с общественной точки зрения вкусами. Он ничего не сказал. В голове у него все перепуталось.

Энди заметил, что Пол чувствует себя неловко, и решил использовать это. Он поднял руку и стал махать Марине.

— Попрошу их присоединиться к нам и выпить за компанию, хорошо?

Пол схватил его за руку и потянул ее вниз, крепко прижав к столу. Ему нужно было какое-то время, чтобы обдумать эти новые возможности, и он хотел отложить встречу с Мариной, пока не придет в более спокойное расположение духа.

— Нет! То есть не сейчас. То есть мне пора. У меня встреча, — пробормотал он.

Пол увидел, что Марина смотрит на него, и неловко помахал ей.

У Терезы был озадаченный вид.

— Кажется, они взялись за руки. А они не… ну ты меня понимаешь…

Марина задумалась.

— Энди Клайн переспал со всеми женщинами в агентстве, которые весят меньше девяти стоунов.

Тереза фыркнула.

— Это ничего не доказывает! И ты говорила, что у вашего зама что-то не так. Теперь мне многое становится понятным.

Марина была безразлична к предпочтениям Энди. Внутренне она испытывала разочарование от того, что узнала насчет Пола. Хотя Марина и догадывалась, что он никак не может интересоваться такой кляксой, как она, мысль о том, что и такое возможно, утешала ее.

Она помахала Полу в ответ. И задумчиво пробормотала про себя:

— Это совершенно меняет дело.