Утреннее солнце едва позолотило снег на вершинах гор к востоку от Нидароса, когда дозорный «Оседлавшего Бурю» разбудил Лейва с Ульвом, спавших на корме, завернувшись в домотканые одеяла. Они встали на якорь среди христианских кораблей. Торговые и военные суда были в непосредственной близости по обе стороны от них. Но они тут же забыли об опасности, увидев на берегу изумительное зрелище. На площади в западной части города заканчивались последние приготовления к празднику Урожая.

Высокие крыши королевской усадьбы короля Олава и церкви Святого Клемента возвышались над морем красно-белых полосатых шатров и великолепных торговых рядов, воздвигнутых ремесленниками и торговцами, которые съехались сюда изо всех стран Европы.

Ни Лейв, ни Ульв никогда не бывали на ярмарке и не видели такого большого города, поэтому они тотчас решили сойти на берег. Им хотелось поближе взглянуть на королевскую усадьбу и церковь, на мельницы и торговые склады, вытянувшиеся вдоль реки, и на длинные корабли, расположившиеся по берегам. Старый Хеллбор, предостерегая, показал им на островок по левому борту, который он назвал Нидархэйм.

– Вон там Олав вешает язычников и изгоев!– воскликнул он. – Берегитесь! Как бы не закончить свое путешествие на нем!

Лейв увидел, что и теперь на виселице раскачивалось несколько тел, словно в назидание тем, кто противился воле короля, но ощущение опасности только горячило ему кровь.

Утолив после ночного поста голод, сын Эрика оставил десять человек охранять корабль, наказав трубить в лур в случае нападения, а остальным разрешил отправиться на ярмарку вслед за ним с Ульвом группами по два-три человека. Им, правда, вменялось в обязанность постоянно держать их в поле зрения, и не вступать в разговоры о том, кто они и откуда. После этого побратимов с опущенными забралами доставили к берегу и высадили на королевский пирс.

Первым им встретился рыжебородый дозорный, который мерил шагами ширину прохода в высоком частоколе. Уже когда они подходили, дозорный извлек из лура шесть диких звуков, настолько громких, что разбудили бы и мертвых. То был сигнал утренней побудки города. И мгновенно там, где только что царили тишина и покой, началась суета, закипела жизнь. Из корабельных шатров выскакивали воины и мореходы и ныряли в воды фьорда. Над крышами домов появились первые завитки серо-голубого дыма, их становилось все больше, и, сливаясь, они образовали над городом легкую дымовую завесу. На набережной открылись двери складов, зашумели мельницы. Возле королевского подворья стражник отодвинул огромные засовы на массивных воротах и широко распахнул тяжелые створки.

Гренландцы приняли это за приглашение зайти на просторный внутренний двор. Теперь здесь все ожило: по усадьбе расхаживали молодые и старые воины, украшенные шрамами; заспанные служанки, поднятые с лежанок из соломы, спешили доить коров и несли пенящиеся ведра в поварню и сыроварню. Бодро миновав ворота, Лейв и Ульв увидели, что большая гридница короля, церковь, постоялый двор, поварня и кладовые, а также сыроварня, коровник и конюшни соединены крытыми галереями.

Их поразили размеры массивных бревен нижнего яруса. Прожив всю жизнь в Исландии и Гренландии, Лейв с Ульвом не представляли, что на свете растут такие деревья-великаны. А поскольку в стенах всех строений имелись бойницы для стрельбы из лука, друзьям стало очевидно, что каждое из них способно выдержать длительную осаду, даже если нападавшие преодолеют частокол. Испытывая некоторое благоговение, они подошли к гриднице, которая, как сказал Хеллбор, не имела себе равных по размерам и красоте даже в Англии. Это было воистину королевское жилище. Дом был такой длинный, что занимал всю западную сторону площади. Крыша его была крыта не дерном, а клиновидными деревянными дощечками. Перекрытия кровли покоились на двойных рядах столбов. Закрытые галереи, тянувшиеся по всей длине дома с двух сторон, делали его еще более величественным.

Головы драконов венчали конек крыши, а искусная резьба украшала столбы, расположенные в нескольких футах друг от друга под центральной галереей. Особенно поразила Лейва витиеватая резьба дверных панелей, на которых были изображены деяния молодого короля в других землях. Пока Лейв не увидел их, он считал себя опытным резчиком по дереву, но теперь понял, что даже переплетенные драконы на столбиках отцовского трона, не говоря уже о его собственных ранних работах, смотрелись бы на их фоне топорной поделкой. Каждая панель с четким рисунком была отполирована до блеска, и под каждым изображением витиевато вырезанными буквами давалось описание.

Не менее красивым было и золотое кольцо на щеколде, и кованные стальные петли дверей, похожие на распустившийся ирис. Высоко над крышей развевалось знамя конунга из голубого шелка с изображением золотого римского креста в красном круге и с королевским девизом: «Единый народ с единой верой».

По городу бродило столько веселых иноземцев, что никто не обращал на них внимания, поэтому Лейв с Ульвом под присмотром гребцов свободно подошли к церкви Святого Клемента, которая была истинным произведением искусства резьбы по дереву.

– Клянусь молотом Тора, – сказал Лейв Ульву, – если бы не римский крест, было трудно отличить церковь Белого Христа от отцовского храма асов в Гренландии.

Ульв кивнул.

– Да, он мало отличается от храмов, воздвигнутых в честь Одина, Тора и Фрейра, которые Олав Трюгвассон сжигал. Убери с нее крест и любой поклонник Тора подумает, что это место для жертвоприношений.

Главный вход был открыт, и они, сняв шлемы, вошли внутрь. Здесь все было тоже знакомо: и дверные косяки, украшенные тонкой глубокой резьбой, перед которыми Лейв задержался в восхищении, и неф в обрамлении деревянных колонн. Правда, из центра исчез очаг с котлом на треножнике для приготовления жертвенного мяса, и верующим теперь приходилось зимней порой дрожать от холода. Священный огонь заменили подвешенные гроздьями горящие свечи. На алтаре возвышался вырезанный из дерева римский крест вместо золотого обруча и медной чаши для сбора жертвенной крови. Фигуры древних богов, стоявшие в освещенной апсиде, уступили место другим богам, тоже вырезанным из дерева. Они сразу догадались, что это «Спаситель, Богоматерь и святые», о которых рассказывал ярл Стагбранд в Братталиде.

– Зачем надменному Олаву понадобилось убивать тех, кто не хочет отречься от Одина и Тора, никак не пойму, – шепнул Лейв своему побратиму, и Ульв энергично кивнул головой.

Когда они повернули к выходу, снаружи раздался великий перезвон колоколов, и друзья осторожно выглянули из дверей. Тут им пришлось поволноваться. Через двор к церкви двигалась торжественная процессия, направляющаяся на утреннею мессу. Инстинктивно Ульв с Лейвом прижались к стене, откуда неф просматривался во всю длину, а их самих не было видно. В напряженном ожидании они обменялись взглядами. Часа не прошло, как они ступили на берег, а им уже предстоит лицезреть самого безжалостного короля Норвегии!

В сопровождении вереницы монотонно поющих монахов легкой походкой шел важный священник в каком-то странном одеянии и нес жезл с крюком на верхнем конце, напоминающим бараний рог.

– Это епископ Сигурд, – шепнул какой-то горожанин, который понял, что Лейв и Ульв здесь впервые, и принял их за христиан. – За ним телохранители конунга, двенадцать воинов с крестами на шлемах и щитах. Следом идут король и королева.

Желая не пропустить появление Олава Трюгвассона, Лейв и Ульв встали на цыпочки, и в этот момент в церковь вошла королевская чета.

Пока монарх с важным и печальным видом шествовал по центральному проходу к алтарю, они успели его разглядеть. Благородное лицо, величественные матеры, довольно молод. Глядя на высокую крепкую фигуру Олава, легко было поверить, что его прапрадед, могущественный Харальд Прекрасноволосый, первым из правителей объединил страну в единое королевство. Одет он был тоже по-королевски. Золотой обруч с драгоценными камнями охватывал высокий лоб и волнистые пышные волосы. Короткие усы и бородку, должно быть, тщательно расчесали перед зеркалом из полированной стали. Плащ зеленого бархата крепился на правом плече пряжкой, украшенной драгоценными камнями. На тунику голубого шелка надета куртка из кожи буйвола. Узкие бархатные штаны, заправленные в высокие мягкие сапоги из оленьей кожи со шнуровкой, обтягивали сильно развитые, как у атлета, мускулы ног. Меч в драгоценных ножнах свисал с перевязи, усыпанной самоцветами.

Хотя Лейв ненавидел этого человека с тех пор, как Олав прислал Стагбранда Ярла и четырех священников, чтобы сбить с пути истинного поселенцев Гренландии, он поймал себя на том, что восхищался полными величия манерами короля. Вот он вместе с королевой встал на колени перед алтарем и склонил голову в молитве. Поскольку весь люд в церкви, включая горделивых придворных, последовал его примеру, Лейв и Ульв тоже преклонили одно колено и склонили головы. И пока епископ служил обычную мессу, они не шелохнулись и не проронили ни звука. Служба показалась им торжественной и возвышенной, но молитва, которой король предложил завершить мессу, подняла в душе Лейва волну горечи.

Косой луч солнечного света, попавший внутрь церкви через отдушину в крыше, отбрасывал на пол четкую тень алтарного креста, и получалось, что коленопреклонный король находится в центре пересечения перекладин. Как будто специально, чтобы образовать своим телом второй крест, Олав широко раскинул руки и запрокинул голову. Конунг обратил свой взор к изображению Спасителя и стал молить единственного истинного Бога поддержать его в «искоренении язычества» на всем Севере. Под конец, сжав огромные кулаки и подняв руки, он попросил Белого Христа в очередной раз быть свидетелем его обета.

– Я даю эту клятву Богу, создавшему меня, в чьей власти все сущее! Когда-то Харальд Прекрасноволосый дал обет не стричь волосы, пока не сплотит Норвегию в единое государство, так и я клянусь не есть мяса, пока все народы, населяющие Норвегию, Исландию и Гренландию, не обратятся в единую истинную веру… или умрут!

Рука Лейва сжала рукоятку меча.

– Одержимый! – пробурчал он себе под нос.

Когда монахи снова затянули песнопения, выстраиваясь в процессию, и люди освободили проход в ожидании, когда выйдет знать, сын Эрика испытал сильное желание броситься на короля-смутьяна и убить его, когда он будет проходить мимо, но справился с собой, не успев обнажить меч. Толпа, хлынувшая за королевской семьей из церкви, вынесла их с Ульвом на улицу. Они снова пересекли подворье и оказались у входа в палаты конунга. Олав скрылся за дверью, и люди устремились на ярмарку. Туда же направились, хоть и в подавленном настроении, Лейв с Ульвом; гребцы не терявшие их из вида, следовали за ними.

Даже в этот ранний час площадь была запружена горожанами из Нидароса, бондами из Тренделага и жителями с побережья. Вожди и воины из Исландии, Шотландии и Ирландии перемешались с торговым людом и мореходами из Дании, Швеции и далекой Руси. То там, то здесь раздавались взрывы смеха, это веселилась молодежь, группами обступившая шутов и ручных медведей. Птицеловы ходили вдоль рядов, предлагая гагачий пух и украшенные перьями капюшоны, ручных соколов продавали охотникам, а воронов – мореплавателям.

Благодаря всеобщему веселью и обилию новых впечатлений, Лейв и Ульв быстро забыли о положении изгоев и, когда две цветущие девушки, торговавшие фруктами, медом и молоком, улыбнулись друзьям, охотно задержались возле них перекусить. В палатке с изделиями из бронзы, Лейва так прельстили кубки из рога с основанием в виде ящерицы, что он чуть не оставил там все деньги, но звон стали увлек его к оружейникам. Сами мастера и торговцы выставили великолепные мечи, копья, топоры и щиты из дальних стран. Одни имели устрашающие названия, например, «Проклятие Великана», «Стальной Змей» или «Скорбь Воинов». Другие носили имена героев, которые когда-то были их владельцами. Перепробовав несколько клинков на прочность и остроту, Лейву захотелось купить их все.

В палатке Кетила Богатея, купца-шкипера с острова Готланд, гренландцам предложили на выбор «двенадцать привлекательных девушек за половину их настоящей цены!»

Впустив заинтригованных братьев внутрь, торговец откинул тканый ковер и заставил свой живой товар – несчастных пленниц – подняться. При виде двух красивых покупателей все девушки заулыбались и вышли вперед. Опьяненный любовью к Норне, Лейв не проявил к ним интереса, но Ульву полушутя сказал:

– Смотри, у тебя двенадцать шансов из двенадцати приобрести любящую супругу… или служанку.

Решив, что красивая рабыня поможет забыть о безнадежной любви к Норне, Ульв неуверенно выбрал самую хорошенькую и стройную из всех – темноволосую девушку с озорными синими глазами, ровными зубками и веселой улыбкой. Повернувшись к Кетилу, он спросил:

– Сколько ты возьмешь за эту девушку, если я захочу ее купить?

– Эй, я вижу у вас благородный вкус. Эфна – дочь ирландского короля. За нее придется уплатить шесть марок.

– Но она рабыня, а общепринятая цена на них две марки, – возмутился Лейв.

– Конечно, и вы можете выбрать кого-нибудь из остальных за три марки. Но эта девушка стоит в два раза дороже – она немая.

Лейв улыбнулся, а Ульв расстроился.

– Мне было бы тоскливо с женой, которая не может говорить.

Уже без всякого интереса он прошелся мимо остальных. Но как только торговец отлучился, девушка дернула Ульва за рукав.

– Я притворялась немой, чтобы меня не купил какой-нибудь злой человек, – шепнула она. – А ты был бы мне добрым господином.

Ульв обрадовался. Развязав мешочек с серебром, которым с ним расплатились за добытые во время шетлендского набега трофеи, он удивил хозяина, крикнув:

– Иди, доставай свои весы, посмотрим, сколько весит это богатство.

До шести марок немного не хватило. Пока Ульв шарил в своем мешочке в поисках кусочка серебра, чтобы уровнять чашечки весов, Лейв со смехом бросил один из своих кружочков на весы, и чашечка со стуком опустилась до упора. Благодарная девушка порывисто обняла его.

В тот момент в шатер Кетила заглянула Норна. Под присмотром Вульфрика она прогуливалась по главному ряду и ненадолго заходила почти во все палатки. Заслышав знакомый смех Лейва, она нетерпеливой рукой отодвинула парусину и, потрясенная увиденной сценой, отпрянула. Как осмелился Лейв показаться в таком людном месте? Зачем он покупает хорошенькую рабыню? Значит его признания в любви всего лишь притворство? Отхваченная сомнением, Норна потащила Вульфрика в соседнюю палатку к торговцу тканями. Она попросила показать ей бархат для мужского наряда, но целью ее было понаблюдать за Лейвом.

Ульв вывел свою покупку из палатки на открытое место, чтобы хорошенько разглядеть ее. Девушка стояла, гордо выпрямившись, чтобы показать себя во всем блеске, и это ей удалось. Оба брата остались довольны. И не успел Ульв сообразить, жениться ему или нет, как Лейв решил первым сделать невесте свадебный подарок. Они подошли к палатке, где продавали одежду для женщин, и Лейв велел купцу выложить все, что у него есть в сундуках. Он быстро выбрал самое дорогое платье из всех—темно-синего бархата с золотой вышивкой, – и попросил девушку приложить его к себе, чтобы посмотреть, идет ли оно ей. Едва Эфна выполнила его просьбу, как Норна выглянула из своего укрытия и увидела, что Лейв отсчитал три монеты и отдал их купцу за платье. Потом Норна услышала, как сын Эрика велел девушке немедленно переодеться в новое платье. Окончательно убедившись, что Лейв нашел себе другую возлюбленную, Норна покачнулась, как будто ее ударили. Сохранив надменное выражение лица, но с тяжелым сердцем, Норна удивила Вульфрика, взяв его за руку, и направилась к дому.

В новом роскошном платье Эфна выглядела столь очаровательно, что Ульв пришел в восторг.

– Я начинаю думать, что ты настоящая принцесса, – сказал он.

– А я и есть принцесса, – ответила она. – Мой отец, король Бриан, долго правил в Ирландии. Но когда мне было пятнадцать, викинги прошлись по нашей земле… меня схватили и увезли.

Счастливый, что Ульву так повезло с покупкой, Лейв воскликнул:

– Подходящая подружка для моей принцессы на время нашего путешествия в Новый свет.

В это время в центре площади появился королевский посланник и дунул в лур.

– Слушайте все! Слушайте все! Горожане и гости иноземные! Большие состязания в ловкости и отваге состоятся сейчас на Поле для Игр. Иноземные гости могут принять участие в состязаниях, назвав свое имя Распорядителю Игр. Все остальные приглашаются в качестве зрителей!

Загремели литавры, и толпа хлынула к Полю для Игр, унося, словно отливное течение, Лейва, Ульва и Эфну. Они очутились с той стороны поля, где находился королевский шатер, и услышали крик толпы:

– Королева Тюра! Королева Тюра!

Они успели вытянуть шеи и увидели, как прекрасная дама в атласном наряде ярко-красного цвета с золотым убором на голове идет к королевскому трону в сопровождении двух красивых молодых женщин, про которых принцесса Эфна сказала, что это сестры короля – Астрид, жена Эрлинга Ярла, и незамужняя Ингеборг.

Рядом с королевой уселась группа придворных в роскошных нарядах. Эфна перечислила их по именам: Эрлинг Ярл, муж Астрид, Хьяртан Олавссон, епископ Сигурд и Холлфред Готландский, скальд. В последнем Лейв, невольно улыбнувшись, признал того самого юного поэта, которого он запрятал в сундук Норны.

В следующее мгновение четыре лура возвестили о приближении короля Норвегии, великого Олава Трюгвассона. Пока народ бурно выражал восторг, Лейв и Ульв смотрели, как их величавый враг в хорошем настроении садится на резной трон рядом с королевой.

Наблюдая за королем, Лейв силился понять, как такой веселый великан мог быть жестоким монархом, причинившем столько зла своему народу и угрожающим смертью жителям далекой Исландии и Гренландии, если они не отрекутся от древних богов. Воистину, в нем должны уживаться два разных человека под одной личиной! Но Лейв тут же забыл о короле – он увидел Норну в плаще и платье зеленого цвета, отделанных золотой каймой в сопровождении Стагбранда и Вульфрика. Они заняли места по левую руку от королевы. Как она ослепительно красива! Дочь ярла затмила королеву и сестер короля подобно луне, затмевающей звезды. Он жаждал поймать ее взгляд и получить улыбку в знак привета. Он отдал бы все, чтобы оказаться на месте мрачной скотины Вульфрика, который прославился тем, что мастерски разбивает человеческие головы! Впрочем здоровяку недолго владеть ею. Этой ночью Лейв похитит девушку и доставит на свой корабль. А завтра к этому часу они уже будут держать путь на запад.

Громкие звуки рога прервали размышления Лейва – они возвестили о начале атлетических состязаний. Поле быстро заполнили команды легконогих бегунов, прыгунов в длину и высоту, единоборствующими парами; каждый стремился заслужить одобрение короля. Лейв видел, с каким восторгом Норна приветствовала победителей. Если бы он только мог участвовать в играх! Он заткнул бы всех за пояс и сам заслужил ее рукоплескания. Видно, и Ульву не терпится вступить в поединок, чтобы иметь возможность показать своей принцессе, какой он сильный.

Старик Хеллбор провел все утро возле входа в палатку атлетов, вызывая каждого выходящего оттуда участника на смертный бой. Но воины только насмехались над ним и уходили один за другим на поле. В конце концов огорченный Хеллбор прихромал к палатке, где торговали пивом, и обрел в нем забвение.

Следующими состязались воины. Вновь прибывшие могли принять участие, назвав свои имена главному распорядителю игр.

– Победитель каждого состязания, – выкрикивал он, – будет иметь честь защищать свое звание в поединке с самим королем, Олавом Трюгвассоном, самым могучим воином всего Севера!

– Клянусь Тором, – сказал Лейв, – ногу бы отдал, лишь бы встретиться с конунгом Олавом в поединке. Может, я и не одолел бы его, но смог бы показать хороший бой.

Ульв покачал головой.

– Конечно, ты ничего не потеряешь, если не считать возлюбленной, дружины и собственной жизни, когда назовешь себя.

Лейв из последних сил сдерживал себя, но когда до него донеслись хвастливые речи Вульфрика, адресованные Норне, дескать, сейчас она убедится, кто лучше всех, страстное желание поставить этого парня на колени заставило забыть доводы рассудка. Уж он покажет этому петуху-задире, кто здесь лучший!

– Ульв, будь, что будет, но я должен поставить на место этого чурбана!

Теперь и Ульв разгорячился.

– Ладно! Я буду участвовать в играх вместе с тобой. А вместо собственных имен назовем имена наших мечей.

Побратим в очередной раз поступил мужественно, подумал Лейв. Ульв попросил Эфну ждать и никуда не уходить с того места; опустив забрала, оба направились к Главному Распорядителю Игр.