Итак, с золотом ничего не получилось. В мешочках оказалась медная руда, но Белка утешалась тем, что медь, как сказал Туляков, даже нужнее золота. Она, чуть не подпрыгивая от радости, помчалась в НКВД.
Но тут у Белки начались неудачи. Начальник НКВД сначала хотел направить её к какому-то капитану Любомирову, но Белка настойчиво требовала, чтобы он выслушал её сам. Начальник выслушал, но не поверил ей и всё-таки Любомирову позвонил.
- Товарищ капитан, вот эта девочка рассказала мне совсем неизвестный эпизод из жизни Шерлока Холмса. Выслушайте её и своё решение доложите мне.
Белка повторила всё, что знала о старике, и капитану, но он тоже стал сомневаться и начал дознаваться, как она всё это узнала. Белка сначала пыталась скрыть нашу тайну, но потом увидела, что ничего из этого не получается, и принялась рассказывать всё, как есть.
- Молокоед, Дублёная Кожа и Фёдор Большое Ухо решили добывать золото и покупать на него танки для Красной Армии. Но им стал мешать один вредный старик, которого никто не видит, а он всех видит.
- А ты сама его видела?
- Да как же я могла его видеть, если его никто не видит! - всплеснула Белка руками.
- Позволь, позволь! - остановил её капитан. - Как же ты говоришь, никто не видит, когда сама только что утверждала, будто Молокоед его видел?
- А, так ведь это Молокоед! Он даже под землёй всё видит.
- Даже под землёй? Да этот твой Молокоед, кажется, действительно, самому Шерлоку Холмсу даст три очка вперёд.
- Конечно! Ведь старик-то живёт под землёй. А Молокоед его всё-таки нашёл.
Капитан понял, что от Белки ничего путного всё равно не услышишь, и так же, как Туляков, сказал, чтобы она прислала к нему самого Молокоеда.
- Да вы поймите, товарищ капитан, - взмолилась Белка, - не может Молокоед покинуть своего поста. Он же стережёт там этого старика и ждёт, когда вы поможете его изловить. А потом ещё он боится этого… вот забыла… Не то Белоглазова, не то Белоногова… Вы его должны срочно арестовать.
- Кого же арестовать Белоглазова или Белоногова? - засмеялся капитан.
- Нет, кажется, не Белоногова… Белоухова… Нет…
- Может быть, Белоносова? - усмехаясь, подсказал капитан.
- И не Белоносова…
- Беловекова? Белоскулова? Белопузова? - помогал Белке вспоминать капитан.
- Нет, всё не - то. Какого-то Бело, а какого - не помню.
- Наверно, Белопупова!
В общем, получилось совсем, как в рассказе Чехова: все лошадиные фамилии перебрали, а Горохова-то и забыли.
- Знаешь что, девочка, - вынужден был сказать в конце концов капитан, - так мы с тобой ни до чего не договоримся. Одного - увидеть нельзя, другой - Белоикс какой-то, вот и ищи-свищи! Без Молокоеда тут всё-таки не обойдёшься. Пусть он ко мне зайдёт. А ты пока иди по своим делам.
Из дел у Белки оставалось только одно: разведать про наших родителей. Но это для неё было самое трудное, она не знала, как к этому подступиться, чтобы не выдать нашей тайны. Она подумала-подумала и решила… торговать открытками.
Белка закупила на почте фотографии любимых артистов и явилась с ними прямо к нам домой.
Ей открыла дверь невысокая, очень симпатичная женщина с курчавыми чёрными волосами и милыми серыми глазами, которые любили смеяться и во всём видели повод для шуток и забав, а сейчас присмирели, погасли и опухли от слёз. Это была моя мама.
- Тебе кого, девочка? - спросила она тихо, словно внутри у неё всё болело, и она боялась даже громко сказанным словом растревожить эту боль.
- Мне надо Васю Молокоедова, - чуть не прошептала Белка. Ей стало нехорошо оттого, что у мамы в лице было такое горе, а она пришла корчить перед ней шута и разыгрывать комедию с этими открытками.
- Васи нет, - тихо сказала моя мама. - А что ты хотела? Да ты проходи…
Она провела Белку в комнату и усадила её на стул около стола. Ей сразу бросился в глаза беспорядок в комнате: всё было разворочено, сдвинуто, а в углу стояли чемоданы и тюки, увязанные дорожными ремнями.
- Так что ты хотела от Васи?
- Мне сказали, что он очень любит открытки… - начала врать Белка. - Так вот я принесла… Может быть, он купит? У меня тут, знаете, самые лучшие советские артисты…
Мама взяла у неё открытки, безучастно разложила веером на столе и, глядя куда-то совсем в сторону, сказала:
- Хорошие открыточки… Но я что-то не помню, чтобы Вася ими увлекался…
Вот, действительно, придумала! С какой бы это стати я стал увлекаться фотографиями артистов и артисток? Что они - герои! Снайперы, лётчики или разведчики? Они такие же люди, как и все, а может, ещё и хуже. Намажутся, нагримируются, девчонки и ахают: ах, красавец! ах, красавица!
Белка не знала, что врать дальше, и стала снова оглядывать комнату. На стене она увидела вставленную в рамку большую фотографию, на которой был изображён я. Это мама от тоски увеличила мою маленькую карточку и теперь, наверное, смотрела на мой портрет и заливалась слезами. На столе Белка заметила железнодорожный билет. «Архангельск», - прочитала она на билете и даже рассмотрела на нём дырочки, которыми железнодорожники отмечают день отхода поезда. Дырочками были изображены цифры: 17 IV. А в этот день было 15 апреля. «Значит, - подумала Белка, - кто-то послезавтра собирается уезжать в Архангельск».
- Скажите, - спросила она, - а кто это у вас едет в Архангельск?
- Я, - ответила мама. - Только не в Архангельск, а в Холмогоры. Это недалеко от Архангельска. А что?
- Просто так! Мне почему-то стало интересно, зачем люди ездят в Архангельск?
Мама грустно улыбнулась:
- Одни едут по делу, другие - от горя…
- А вы?
- Я - от горя… Да ты разве не знаешь?
И рассказала Белке о том, как я утонул, как меня искали в Выжиге, но нашли только плот и достали со дна колесницу, и как она боится сообщить об этом отцу на фронт.
Белка выслушала всё это, поплакала с мамой, потом распрощалась и побежала на почту. Там она купила бумаги и написала маме записку:
Простите меня за то, что я дурачила вам голову открытками. Дело совсем не в открытках.
Я приходила к вам от вашего сына Васи, который жив и здоров и не чает дождаться встречи со своей мамой. Он живёт не так далеко от вас и скоро вернётся домой. Больше ничего сообщить не могу, так как с меня взяли клятву, чтобы не болтала. А билет прошу продать и в Архангельск не ездить. На фронт тоже ничего не пишите, потому что всё в порядке. По просьбе Васи возвращаю 15 рублей, которые он у вас брал.
С глубоким уважением известная вам девочка X.
Она вернулась к нам, надеясь незаметно подсунуть записку и уйти. Но мама была уже не одна. У неё в комнате сидел высокий стройный человек с бледным худым лицом, на которого Белка, может быть, не обратила, бы внимания, если бы не разговор, который он вёл с мамой.
Этот человек мягко уговаривал мою маму не уезжать в Архангельск.
- Ещё раз говорю, Мария Ефимовна, - услышала Белка, как только вошла в комнату, - не делайте этого… Васю не нашли… Из этого вовсе не следует, что он утонул. Скорее наоборот…
Белка не выдержала и вмешалась:
- Конечно не утонул…
- Ну вот, видите… - слабо улыбнулся этот симпатичный человек. - И девочка того же мнения.
- Но ведь уже больше недели его нет, - с прежней тоской возразила мама. - У них уже и запасы еды давно бы кончились… Должны бы вернуться, если бы были живы.
- Вы не знаете Васю, - начал было он, но мама только грустно улыбнулась:
- Я не знаю, Васю?!
Она посмотрела на Белку, но таким взглядом, словно и не видела её перед собой. Потом словно опомнилась и спросила:
- А у вас как дела, Павел Васильевич?
Белке ничего не сказало это имя, которым мама назвала симпатичного человека с бледным лицом. А между тем Павел Васильевич - ведь это дядя Паша.
- Мои дела очень плохие, Мария Ефимовна, - ответил он. - Меня исключили сегодня из партии.
- Всё-таки исключили… - соболезнующе произнесла моя мама, и по её тону Белка почувствовала, что она уже часто говорила с дядей Пашей на эту тему. - Какая ошибка!
- Ошибки нет, Мария Ефимовна, - неожиданно принялся доказывать дядя Паша. - Потеря бдительности в военное время - такое же преступление, как измена.
- И вы так и не сказали, что передали документы Белотелову?
- Конечно, нет. Зачем я буду подводить товарища… Мне от этого легче не будет, а Пантелеймону Петровичу были бы неприятности.
Моя мама после этих слов вся так и вскипела. Она вскочила с места, швырнула на стол карандаш и сердито встала перед дядей Пашей.
- Так вот, знайте, Павел Васильевич, - и Белка так и замерла от удивления: голос мамы был совсем не робкий и не покорный. - Я окончательно убедилась, что вы кисель, тряпка, гнилой интеллигент! Я завтра же пойду в горком, чтобы сказать то, что вы сами обязаны были сказать. И почему вы так щадите своего Белотелова?
- Белотелов?! - вскрикнула от изумления Белка. - Не надо щадить Белотелова, ни за что не надо щадить…
Но мама даже не обратила на её слова внимания и продолжала:
- Вас исключили из партии… Но документы-то потеряли не вы, а он! И уж, если на то пошло, Павел Васильевич, так я не верю ему. Не верю в странную историю с портфелем, не верю в то, что Лёва Гомзин - вор, ни во что в этой белотеловской истории я не верю…
- Мария Ефимовна! - опять не удержалась Белка и вставила словечко. - А вы сходите в НКВД… Там есть капитан Любомиров… - но тут Белка опомнилась и прикусила язык.
- И в благородство Белотелова я не верю, - продолжала своё мама. - Он рассказывает вам теперь, что не хотел вас подвести. Потому и сказал в милиции, что в портфеле были не документы, а деньги. Предположим, вранье в милиции и было вызвано у него благими намерениями, хотя что хорошего в том, чтобы скрывать от милиции правду? Но почему он вам-то сразу не сказал, что документы похищены?
- Не хотел расстраивать, - неуверенно ответил дядя Паша. - Надеялся найти документы.
Как жаль, что не было при этом разговоре меня! Я бы открыл глаза дяде Паше! Он бы у меня сразу увидел, какую змею пригрел!
Так вот, оказывается, что за тип Белотелов! Он не только нас с Лёвкой оклеветал, а ещё и подвёл своего лучшего друга под исключение из партии. Ну, подожди же!
А Белка тем временем стояла на пороге и не знала, как ей ловчее подсунуть записку и уйти. Наконец, стоять непрошеным гостем в чужой квартире ей стало совсем неудобно, и она сказала первое, что пришло в голову:
- Мария Ефимовна! Я нечаянно оставила у вас фотографию Лемешева… Разрешите, я её поищу…
Мама разрешила. Белка для вида покопалась в книжках на столе, положила на самое видное место свою записку, сказала: «Ну, нашлась фотография!» и выскользнула за дверь.
Успокоительные записки у неё были заготовлены для всех, и она пошла их разносить. Лёвкиной мамы дома не застала, поэтому сунула записку Гомзиным под дверь. У Кожедубовых дома оказалась младшая сестрёнка Димки. Белка выспросила её обо всём, а потом, убедившись предварительно, что девчонка ещё не умеет читать, отдала ей записку, чтобы та передала её Димкиной маме.
Но всё-таки и теперь Белка уехать из города не могла, ей было жаль Лёвку: он будет спрашивать про маму, а она с ней даже не встретилась. Тут она вспомнила про моих верных людей и, отыскав недостроенный дом, полезла на чердак. Доски, которые я заблаговременно приготовил, сохранились, она выложила из них на окне сигнал и стала ждать.
Начинало уже темнеть, а на сигнал никто не являлся. Белке показалось страшно сидеть одной на чердаке, она спустилась и стала ждать в подъезде.
Вот тогда-то и произошло ещё одно приключение, может быть, не менее интересное, чем все наши похождения в Золотой долине.
Не успела Белка оглядеться в тёмном подъезде, как в двери показался человек. Только это был не Никита Сычев, а кто-то большой и толстый. Белка испугалась, как бы он не стал допрашивать её, зачем она сюда забралась, и юркнула за сложенный в подъезде штабель кирпича.
Толстый человек стал где-то совсем рядом и тяжело дышал. Потом она услышала, как в подъезд вошёл ещё кто-то.
- Наконец-то! - сказал толстый. - Где был? Я к тебе два раза днём заходил. Опасно, а пришлось оставить записку.
- Ходил в свои владения, - ответил тот, который вошёл позже.
- Принёс?
- Принести-то принёс, - начал мямлить второй, - но за такую цену я не согласен.
- Триста тысяч рублей мало? - удивился толстый.
- А что твои рубли? Немцы всё равно придут. Рублями завтра сундуки оклеивать будут.
Белка вся так и затрепетала от негодования. Что же, думает, это за человек, для которого и советские рубли уже не рубли?
А толстяк продолжал:
- Не хочешь на рубли, получай долларами.
- Сколько?
- Пятьдесят тысяч…
- Нет, брат, ищи дураков в другом месте. Меньше, чем за сто тысяч, не уступлю.
- Послушай, Белотелов, - вышел из терпения толстый, - что ты торгуешься, как баба на толчке? Это же доллар!
- Но ты не забывай, что ты покупаешь, - возразил Белотелов. - Золотая долина - это, брат, почище вашей Аризоны…
Белотелов! Золотая долина! Белка так и замерла вся, боясь пропустить хоть одно слово из этого мерзкого торга, в котором один бессовестно продавал, а другой без зазрения совести покупал нашу советскую землю.
- А ну-ка, покажи свои бумаги!
«Бумаги? - ещё больше насторожилась Белка. - Уж не те ли, о которых говорила сейчас Мария Ефимовна и Павел Васильевич?»
Чиркнула зажигалка, зашуршала бумага, и Белка выглянув из-за кирпичей, увидела, как два человека склонились над белыми листами.
И, наверное, такая ненависть к предателям горела в глазах девочки, что Белотелов почувствовал её взгляд и повернул к ней свою чурку с большим носом.
Как он вздрогнул, когда увидел её лицо! Хочет что-то указать тому, другому, а не может, - губы от страха прыгают.
Толстый заметил по его виду неладное, обернулся и шагнул к Белке.
«Ну, - подумала она, - сейчас они убьют меня, как Павлика Морозова…»
Она уже хотела кричать, чтобы позвать на помощь, но толстый вдруг оглянулся назад, оба кинулись вон из подъезда и исчезли, а в двери сразу показались два мальчика. Они пошептались о чём-то, полезли по лесам на чердак, но тут же спустились.
- Это кто-нибудь нечаянно так доски положил, - говорил один, - а ты и подумал, что Васька тебя вызывает.
- Не может быть, - спорил другой. - Молокоед где-нибудь здесь: его сигнал.
Тогда Белка, наконец, поняла, что это и есть, должно быть, верные друзья, и шепнула:
- Ребята, вы кто?
Они со страха чуть не убежали, но в дверях задержались.
- А ты кто?
- Вы не бойтесь! - Я от Молокоеда.
- Ура! - обрадовались они, закричав во всё горло.
- Только вы не кричите, - предупредила Белка. - Я здесь с секретным поручением, а вы орёте.
Это были Никитка Сычев и Мишка Фриденсон. Сыч сразу заметил сигнал в чердачном окне, но сначала сбегал за Мишкой, так как после прилёта голубя они стали главными хранителями нашей тайны.
- Ну, рассказывай! - сразу стали они просить Белку. - Нашли что-нибудь?
- Конечно, нашли! Молокоед, да не найдёт!
- А он тебя уже за нами прислал, да? - загорячился Мишка. - Так мы можем хоть сегодня собраться. Только ты нас подожди.
- Нет, - успокоила его Белка, - Молокоед просил передать, что ещё не время играть Большой Сбор. Но он призывает вас быть начеку, чтобы по первому его сигналу двинуться в поход.
- Всем классом?
- На этот счёт Молокоед даст указания, - сдержанно ответила хитрая девчонка. - А пока, кроме вас двоих, никто ничего не должен знать.
- Только ты передай Молокоеду, - попросил Мишка, - чтобы он долго не тянул. У нас уже всё готово.
И они рассказали Белке о том, что творится в школе. Когда Мишка получил от меня голубеграмму, в наших классах началось столпотворение. Ребята обрадовались так, словно мы впервые достигли Северного полюса.
- В поход, в поход! - кричали они на переменах. - Проверьте порох в пороховницах!
Но как только показывался кто-нибудь из взрослых, все набирали в рот воды. Наших товарищей по нескольку раз вызывали в учительскую, где их допрашивал следователь, но никто не проболтался о том, куда мы исчезли. Даже моей маме они ничего не сказали.
Пионервожатая провела специальные сборы в четвёртом «В» и пятом «А». Она всячески доказывала, что мы плохие и недисциплинированные, а все, кто знал о нашем бегстве и молчал, тоже поступали не по-пионерски.
Тогда взял слово Мишка Фриденсон и начал очень резко критиковать вожатую. Он сказал, что главный виновник всей нашей истории - сама Аннушка. Вожатая даже опешила и вытаращила на него глаза.
- А что ты удивляешься? - резал своё Мишка. - Я правильно говорю.
Все стали кричать: «Правильно! Говори, Мишка!»
- Ты разве вожатая? - продолжал Фриденсон. - Тебе бы только отметки. Все помешались на одних отметках: и учителя, и директор, и родители, и ты - туда же. А ведь у нас есть душа, - сказал под конец речи Мишка, - и эта душа хочет романтики. Об этом даже в «Комсомольской правде» напечатано.
Аннушка на это сказала, что вся романтика как раз и заключается в хороших отметках, но тут поднялся шум и гам, и вожатая уже не рада была своим словам.
- Ты нас в госпиталь не пустила!:- кричали девочки.
- А кто военную игру запретил? - опять вмешался Мишка. - Ты запретила. Побоялась, наверно, что уроков не выучим.
- Она испугалась, как бы мы друг друга из палок не перестреляли! - крикнул Горшок.
Все принялись хохотать, и из сбора так ничего и не получилось.
- Ты понимаешь, - рассказывал Белке Фриденсон. - После этого нас замучили лекциями «О дружбе и товариществе». И все ссылались на Павла Корчагина. А, по-моему, будь Павка сейчас в нашей школе, он первый бы встал на Тропу и пошёл с Молокоедом.
- Факт, пошёл бы, - подтвердил Никитка. - Не такой Павка Корчагин парень, чтобы сидеть сложа ручки, когда идёт война с фашистами.
Может быть, этот разговор кончился бы тихо-мирно, если бы Белка не попросила ребят помочь разыскать Лёвкину маму. От этой просьбы ребята сначала смутились, потом сообщили ей такую тяжёлую весть, от которой Белка только охнула и села на порог. Оказалось, что Галина Петровна, когда узнала о гибели своего Лёвки заболела от горя и слегла. А ещё через день ей принесли похоронную, в которой сообщалось о том, что её муж, Григорий Александрович Гомзин, пал смертью храбрых при защите Советской Родины, У Галины Петровны после этих страшных потрясений случилось что-то с сердцем, она лежит уже неделю в больнице, и врачи боятся за её жизнь.
Белка заплакала от жалости к Лёвке, а ребята стали её успокаивать. Но она набросилась на них, как взбесившаяся тигрица:
- И вы называете себя хорошими товарищами? По-вашему, это называется товариществом? У Лёвки умирает от горя мама, а вы молчите о том, что Лёвка жив и невредим. Вы думаете, зачем вам посылал голубя Молокоед? Он хотел, чтобы вы успокоили матерей.
Вот интересно, ничего об этом я не говорил Белке, а она догадалась. Пойми после этого девчонок: то - глупы и болтливы, как сороки, то - гений ума и премудрая бездна!
- «Павка бы тоже встал на Тропу»! - передразнила она Мишку. - Эх ты, тропарь! Да Павка в ваши годы понимал в тысячу раз больше, он умел отличать игру от настоящего дела. Туда же, к Павке примазываетесь! Я бы на месте вашей Аннушки взяла, да и поисключала вас всех из пионеров. Вот подождите, доберусь до Молокоеда: он у меня узнает, как утопленником прикидываться!
Белка распалилась до того, что даже не попрощалась с ребятами и убежала. Сыч и Фриденсон с минуту стояли почти без сознания. Вдруг Мишка схватился за голову:
- А голубь-то!..
Они сбегали к нему домой за голубем и выскочили к заставе, где все прохожие ждали обычно попутную машину. Белки на заставе не было. Они сели и стали её ждать.