Ратха обнюхала цепочку крошечных следов, бежавших с низины в камыши. Запах болотного ила ударил ей в ноздри, заглушив аромат дичи. У Ратхи задрожали задние лапы, и она села. Волна тошноты подступила к горлу и судорогой свела желудок, грозя исторгнуть из него озерную воду, которую Ратха пила ранним утром, пытаясь заглушить сосущий ее голод.

След вел глубже в болото. Ратха заставила себя подняться и идти вперед. Болотная бурозубка пробежала тут совсем недавно, ее следы четко отпечатались в черном иле.

Ратха умела читать следы. Такур научил ее не только искать отбившихся от стада трехрогих и пестроспинок по отпечаткам их копыт, но и понимать, по какому следу стоит идти.

Она остановилась и всмотрелась в землю. Так-так, здесь дичь побежала. Следы стали глубже и располагались дальше друг от друга. Мелкие крошки засохшей грязи, цветом чуть светлее ила, тянулись вдоль тропы, разбросанные торопливыми маленькими лапками.

С растущим возбуждением Ратха пошла по следу. Пасть ее наполнилась слюной. Очень скоро хрупкие косточки захрустят на ее зубах, и она жадно захлюпает свежей теплой кровью… И тогда грызущая боль в животе отступит…

Ратха остановилась. След оборвался. Вот он, последний отпечаток в черном иле, а дальше — ничего.

Взвыв от досады, Ратха стала обнюхивать след со всех сторон. Может быть, бурозубка перепрыгнула на какое-нибудь бревно или ветку? Она лихорадочно крутила головой. Вокруг не было ничего, кроме ила. Куда же подевалась дичь?

Ратха снова закружила на месте, пытаясь отыскать загадочно оборвавшийся след. Внезапно что-то узкое и гладкое укололо ее в лапу. Ратха убрала ногу и посмотрела. В оттиск ее подошвы впечаталось птичье перо — длинное гладкое маховое перо!

Пронзительный крик над головой заставил Ратху вскинуть голову. Несколько птиц кружили в небе над ней. Ратха узнала их по очертаниям крыльев — это были хищники. У Ратхи опустились усы. Наверное, ее дичь попала в когти этим птицам, и они порвали ее своими загнутыми клювами. Значит, охота закончена. Придется начинать все сначала.

Краем глаза Ратха заметила какое-то движение сбоку. Она вихрем обернулась. Тяжелый клюв прорезал воздух в том самом месте, где только что был ее загривок.

Не раздумывая, она припала к земле, глядя вверх на своего врага.

Огромная птица каркнула и задрала гребень, глядя на Ратху немигающими змеиными глазами. Кривые птичьи когти глубоко ушли в ил под тяжестью громоздкого тела. На здоровенных ногах, покрытых чешуйчатой мозолистой кожей, держалось нелепое тело — неуклюжая туша, длинная шея и крошечные крылышки, покрытые лохматыми перьями. Змеиную шею венчала огромная голова, раскачивающаяся под собственной тяжестью. Клюв снова раскрылся. Коготь взметнулся в воздух. Внутри клюв оказался желтым, с блестящим и узким розовым языком.

Целое мгновение парализованная страхом Ратха беспомощно смотрела, как сверху на нее опускаются огромная пасть и загнутый коготь. Потом она вспомнила о своих лапах.

Клюв воткнулся в черный ил.

Обезумев от ужаса, Ратха помчалась через камыши, подгоняемая сиплым карканьем разгневанной хищницы. Она мчалась, не разбирая дороги, бросаясь в разные стороны и путая следы, чтобы сбить преследовательницу со следа. Она бежала, пока лапы несли ее, а потом упала и сразу же уснула, но сон ее был краток — голодный живот вскоре разбудил кошку, напоминая о том, что он по-прежнему пуст.

Вечер вновь застал Ратху за охотой. На этот раз дичь была либо больной, либо раненой, об этом говорила вихляющая из стороны в сторону цепочка неровных следов. Порой отпечатки лап были смазаны, словно бы по ним прошелся волочившийся по земле хвост. Ратха снова шла по следу, но на этот раз никакой азарт охоты не мог заставить ее забыть о том, как легко из охотницы превратиться в добычу.

Постепенно след становился все более свежим, запах усиливался. Увидев впереди поваленное дерево, преградившее тропу, Ратха заранее напружинила мышцы. Она уже слышала тихий шорох, доносившийся из-за упавшего ствола, и хруст разгрызаемых семян. Дрожь прошла по ее телу, живот напрягся. Ратха бесшумно проползла вдоль гнилого ствола и заглянула через него. Вот она! Маленькая болотная бурозубка с тусклой полосатой шерсткой и такими же ввалившимися боками, как у Ратхи. Задняя лапа у нее была ранена, и бурозубка приволакивала ее. Вот тупоносая мордочка повернулась, маленькие усики задрожали. Ратха поспешно втянула голову. Дождавшись, пока зверек снова вернется к еде, она выглянула из-за крошащихся обломков поваленного дерева. Наконец-то она поймает хоть какую-то дичь!

Собравшись, Ратха напружинила мышцы и перелетела через дерево. Коснувшись лапами скользкой земли, она прыгнула еще раз и поймала бурозубку вытянутыми передними лапами.

Ратха бешено замахала хвостом, пытаясь удержать равновесие, не выпуская из лап бьющегося зверька. Зашатавшись, она высвободила одну переднюю лапу, чтобы устоять на лапах, и бурозубка не преминула воспользоваться ее замешательством, чтобы вырваться. Вне себя от бешенства, Ратха прыгнула и щелкнула зубами, но маленький зверек, несмотря на раненую лапу, был уже далеко и что было духу удирал в камыши.

Воя от досады, Ратха бросилась в погоню. Подстегиваемая голодом и злостью, она гналась за бурозубкой по жесткой траве, и вскоре всего несколько хвостов отделяли ее от дичи. Внезапно болотная трава расступилась, сменившись зарослями папоротников, но когда Ратха уже почти настигла свою добычу, какой-то рыже-бурый зверь вдруг выскочил невесть откуда, бросился на нее и отшвырнул прочь от бурозубки. Раздался тоненький визг, затем низкий рык, и все смолкло.

Ратха выкатилась из куста папоротников и с трудом поднялась на ноги. Молодой самец ее вида стоял неподалеку, нагло глядя на нее. Хромая бурозубка, теперь уже мертвая и безжизненная, болталась в его пасти. Самец бросил ее в папоротники и принялся катать туда-сюда лапой, искоса поглядывая на Ратху. Голод заставил кошку подойти ближе.

Самец взмахнул хвостом, зарычал, потом подобрал с земли маленькое тельце и отошел чуть подальше в папоротники. Там он швырнул бурозубку на землю, присел в нескольких шагах от Ратхи и начал вылизываться.

Распластавшись животом по траве, Ратха поползла через папоротники, застывая всякий раз, когда самец бросал на нее взгляд. Голод волнами прокатывался по всему ее телу, но где-то в промежутке между этими приступами она вдруг поняла, что запах наглого вора кажется ей до странности знакомым.

Ратха подняла голову и пошевелила усами. В этот момент самец обернулся, вызывающе зевнул и опустил голову в папоротники. Раздался сочный хруст костей, и Ратха поняла, что он пожирает «ее» добычу.

С диким визгом она бросилась на врага, но почти сразу же свалилась от усталости. Рывком поднявшись на подгибающиеся лапы, Ратха распушила хвост и плюнула. Самец, ни на миг не отрываясь от еды, пренебрежительно повел ухом. Ратха увидела, что от бурозубки осталась уже половина.

— Трупоед! — зашипела она. — Безымянный пожиратель помета! Блохастый костегрыз! Аррр, я знаю, что ты не понимаешь мою речь, зато очень хорошо поймешь мои зубы!

На этот раз самец посмотрел на нее, кусок мяса с приставшим к нему клочком шерсти свисал у него из пасти. В несколько быстрых укусов он заправил лакомый кус в рот и принялся пережевывать, показав острые зубы со сломанным нижним клыком.

Ратха уставилась на уши вора. На одном из них недоставало верхушки, а рваный край носил отчетливый отпечаток зубов. Ее зубов. Это был тот самый разбойник, который напал на пестроспинок Фессраны в ночь, когда Ратха впервые встретилась в бою с Безымянными.

— Те же слова, недотепа? — усмехнулся самец, глядя ей прямо в глаза. — Неужели тебя не научили другим?

Ратха вздыбила загривок и почувствовала, как шерсть распушается по всему ее телу от спины до хвоста. Ноздри ее раздулись. Она никак не могла решить, броситься ей на врага или уйти, поэтому не сделала ни того, ни другого. Она только смотрела на остатки еды, лежавшие между передними лапами самца, и беспомощно сглатывала голодную слюну.

Он оторвал кусок дичи. Запах теплого блестящего мяса заставил Ратху сделать шаг вперед. Слюна потекла у нее между зубов и закапала с губ на шерсть.

— Ты забралась далеко от своей земли, племенная кошка, — заметил самец, проглотив мясо. — И далеко от скота, который тебя кормит.

Ратха сделала еще один шаг вперед. Она видела, как подрагивают кончики его усов.

— Я выследила эту бурозубку, сломанный клык. Позволь мне забрать остатки ее мяса.

— Да, ты ее выследила, — легко согласился самец. Голос его звучал беспечно, но глаза оставались настороженными. — Но не ты поймала ее. Это сделал я.

— Я поймала ее! Мои лапы коснулись ее раньше твоих. Я пустила ей первую кровь!

— И что из этого? Это что, новый закон племени? Я думал, у вас и без того слишком много законов и вожаков, которым вы подставляете свои глотки! — Он усмехнулся, показав острый конец сломанного клыка.

— Отдай мне мою добычу! — взвыла Ратха, бросаясь на него. Но дрожащие лапы вновь подвели ее, и вместо смертельного прыжка она неуклюже плюхнулась на землю.

Самец подобрал остатки еды и неторопливо отошел подальше. Усевшись среди папоротников, он насмешливо посмотрел на Ратху.

— Ты плохая охотница, племенная кошка. Едят только хорошие охотники, — процедил он сквозь зубы, поднимая голову, чтобы остатки еды легко проскочили в его глотку.

— Вор! Костегрыз! Я сломаю тебе еще один клык и оторву второе ухо! Попробуй только еще раз приблизиться ко мне или украсть мою добычу, и я отгрызу тебе хвост и вобью его в твою вонючую глотку!

Вместо ответа он показал ей язык, а потом повернулся, высоко поднял хвост и неспешно пошел прочь.

Ратха подошла к тому месту, где только что лежали остатки бурозубки, надеясь найти хотя бы несколько кусочков. Но там был только мох, мокрый от крови и слюны.

Склонив голову, Ратха принялась лихорадочно вылизывать зеленый ковер, но почувствовала лишь едва уловимый вкус. Тогда она закрыла глаза, и судорога отчаяния свела ей живот.

«Едят только хорошие охотники», — тупо стучало у нее в голове.

Ратха подняла голову и оскалила клыки. Потом принялась рвать когтями мох.

Она потеряла свой мир и все, что в нем было. Пастушьи знания, верой и правдой служившие ей в клане, оказались бесполезны в дикой жизни. Она распрощалась со своим племенем. Но только теперь, когда изнуряющие муки голода сменились парализующим страхом, Ратха поняла еще кое-что — она распрощалась со всем, чему научило ее племя.

«Меня учили пастушеству! — вопила часть ее существа. — Теперь эта жизнь закончилась. Что же мне осталось?»

«Ничего, — отвечал тот же голос. — Выбрав уход из клана, ты выбрала смерть».

Ратха оцепенела от отчаяния. Ей хотелось провалиться сквозь мох и остаться там навсегда. Превратиться в кучку сухих костей, которые раскатятся под лапой того, кто пройдет этой тропой. Белых, крошащихся костей, изъеденных насекомыми…

Но тут впервые заговорила другая часть ее существа.

Ратха заглушила голос ужаса и прислушалась. Эта часть ее говорила не словами, а чувствами и образами. Она напомнила Ратхе о запахах, стоящих над озаренными звездами тропами, о том, как красться и прятаться в темноте, о треске веток под лапами и внезапном восторге, охватывающем охотника при запахе близкой добычи. Она говорила о жизни, которая была намного старше племени и при этом намного глубже и, как ни странно, намного мудрее. Эта древняя часть ее существа не сомневалась, что и в Ратхе живет отголосок этой мудрости.

Выслушав все это, Ратха очнулась словно ото сна и задрожала, ибо это знание было намного сильнее премудрости племени.

Ратха знала, что обычаи племени существуют очень давно — много-много жизней, много-много смен времен года. Она знала имена вожаков племени, от самых первых до Байра и Меорана. Обычаи скотоводов были стары, но этот, другой обычай, оказался гораздо древнее и уходил в недоступную памяти племени даль. Он существовал до начала времен. И назывался обычаем охотников.

Из норки высунулись усики. Следом показался боязливый нос. Земля и мелкие камешки градом полетели из отверстия, а затем и сам жилец показался наружу и огляделся.

Ратха, прятавшаяся в зарослях высокой травы, напряглась всем телом. Она видела черные полосы на щеках зверька и его тупоносую морду. Вот нежные пятипалые лапы пришли на помощь усам и начали исследовать землю перед норой.

Ратха чувствовала, что эта охота будет совсем другой. Она знала, что голод отнял у нее проворство и ловкость, необходимые каждому охотнику. Однако у нее еще осталось нечто, что могло пригодиться, если правильно им воспользоваться: ум. Если она могла перехитрить трехрогих и Безымянных разбойников, то неужели она не справится с какой-то глупой бурозубкой?

Болотная землеройка посмотрела прямо на потайное укрытие Ратхи, а потом подняла голову и показала длинные острые зубы, словно догадалась о том, что охотница спряталась там.

Передние лапки зверька были уже снаружи норы, а вскоре за ними последовали и задние. Полосатая землеройка засеменила в сторону, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы поднять голову и принюхаться.

Чем дальше она отходила от своей норы, тем сильнее волновалась Ратха. Вся дрожа, она стояла на месте, бесшумно перебирая передними лапами, выжидая, когда землеройка отойдет еще дальше. Время от времени она резко дергала головой, подавляя желание броситься на дичь. Нет, торопиться было нельзя. Сначала нужно кое-что сделать.

Она не трогалась с места до тех пор, пока землеройка не добралась до кустика болотной травы и не принялась грызть клубневые корни. Тогда, бросив последний взгляд на свою добычу, Ратха вышла из своего укрытия и тихо поползла, но не к землеройке, а к опустевшей норе. Возле входа виднелась небольшая кучка сухой земли, выброшенной землеройкой при рытье жилища.

Одним махом Ратха смела землю в нору и добавила сверху еще две пригоршни свежей почвы. Затем хорошенько похлопала лапой, утрамбовывая завал, и только после этого, оглянувшись в последний раз, бесшумно скользнула в свое укрытие.

Усевшись, она негромко замурлыкала, довольная своей сообразительностью. Эта охота оказалась не таким уж сложным делом, особенно для того, у кого есть голова на плечах и кто умеет ею пользоваться.

Сложнее всего было сидеть неподвижно до тех пор, пока землеройка не закончит лакомиться корешками, тем более, что даже выбравшись из болотной осоки, зверушка не торопилась возвращаться в свою норку.

Ратха со смешанным чувством нетерпения и завистливого восхищения следила за тем, как ее добыча, ненадолго превратившись в охотника, ловила и поедала жуков и мух. На ее глазах землеройка прыгнула на стрекозу, монотонно жужжавшую над самой землей, а потом снова шлепнулась на землю, сжимая в зубах сломанное изумрудное тельце.

От чуткого слуха Ратхи не укрылся ни приглушенный хруст, с которым землеройка откусывала насекомому ножки, ни жадное чавканье, смолкшее только после того, как от хрупкой стрекозы остались только кружевные крылышки, небрежно брошенные в грязь рядом со все еще судорожно сокращающимися лапками.

Деловито обнюхав останки насекомого, землеройка подняла голову и посмотрела в небо, желая убедиться, нет ли там для нее еще какого-нибудь угощения, а потом, видимо, насытившись, потрусила к своей норке.

Прятавшаяся в траве Ратха задрожала от возбуждения, стараясь утихомирить поднявшуюся в голове суматоху. Близость еды пробудила ее желудок, и он нетерпеливо зарычал на свою хозяйку. Прыгай сейчас. Вот сейчас. СЕЙЧАС ЖЕ!

Задние лапы Ратхи сами собой оттолкнулись от земли, гоня ее прочь из камышей. Она распласталась, прижимаясь животом к земле.

Землеройка подбежала к своей норке, прыгнула в отверстие — и отлетела назад, ударившись об утрамбованную землю. Она заметалась вокруг исчезнувшего отверстия, петляя туда-сюда и лихорадочно шлепая лапками. Ратха погнала дичь прочь от норы по покрытому илом участку земли между камышами, вокруг гнилого бревна и снова к норе. Камыши хлестали ее по морде, но она упрямо неслась через заросли, не сводя глаз с землеройки.

Зверек снова бросился к своей норке. Вскочив на груду земли, преграждавшей вход, землеройка принялась бешено раскидывать ее лапами. Когда подоспела запыхавшаяся Ратха, ее дичь уже до половины скрылась в норе. Ратха остановилась и выцарапала землеройку из груды земли. Та больно впилась ей зубами в лапу, так что Ратха, взвыв от боли, выпустила ее.

С пронзительным писком зверек поднялся на задние лапки и оскалил зубы. Растерявшаяся Ратха забегала вокруг дичи, которая отчаянно пищала и подпрыгивала на месте.

Замахнувшись, Ратха с силой обрушила лапу на землю, рассчитывая впечатать дерзкую дичь в ил. Но землеройка высоко подпрыгнула в воздух и отскочила в другую сторону.

Ратха развернулась — и увидела в глинистом берегу между корнями болотного мятлика еще один вход в нору! Землеройка неслась прямо к нему.

Взвыв от бешенства, Ратха бросилась вдогонку за удирающей дичью. Отчаяние подстегивало ее, но она не сумела вовремя остановить свои дрожащие лапы. Землеройка добралась до второго отнорка раньше своей преследовательницы.

Ратха щелкнула зубами, пытаясь схватить мелькнувшие в отверстии задние лапы дичи, но промахнулась и проехалась головой по берегу.

Зубы ее заскрежетали по гальке, мокрая глина залепила нос и пасть.

Ратха отскочила, попятилась и полоснула когтями по воздуху. Вонючая грязь забилась ей в рот и ноздри, поэтому Ратха рухнула на землю и захрипела, отрыгивая и бешено работая языком, чтобы поскорее избавиться от зловонной жижи. Ее несчастный желудок содрогнулся в мучительном спазме, исторгнув из себя все свое жалкое содержимое. Ратха широко разинула пасть, и горькая желчь, прокатившись по ее языку, превратила вонючий ил в едкую пену, обильно закапавшую у нее с губ. Ее желудок был пуст, но спазмы не прекращались, ей казалось, будто живот у нее вот-вот вывернется наизнанку, а потом задние лапы ее вдруг ослабели и с дрожью подогнулись.

Но в тот момент, когда она была уже готова извергнуть все свои внутренности в болотную жижу, тошнота вдруг отступила, оставив ее беспомощно лежать на сырой земле, превратившись в задыхающуюся груду шерсти, истекающую липкой бурой слюной.

Ей захотелось умереть, и пусть племя узнает, как она встретила свой конец. Пусть Меоран воет от смеха, пока газы не пойдут, услышав о том, как гордая пастушка Красного Языка захлебнулась болотной грязью, безуспешно пытаясь поймать какую-то жалкую землеройку!

Ратха зажмурила глаза и почувствовала, как влага брызнула из них, смешиваясь с жидкостью, льющейся у нее из носа и пасти. Красный Язык? Почему она вспомнила о нем сейчас? Он умер. Лишь один раз ей повезло найти огонь. Больше она никогда его не увидит. Отныне ее жизнь будет только такой — если, конечно, у нее еще осталась жизнь.

Ратха медленно перекатилась с бока на живот, а потом с трудом поплелась через камыши к противоположному берегу. Живот болел, нос и глотка горели огнем. Губы и язык саднило. Даже зубы, всегда такие гладкие и скользкие под ее языком, покрылись каким-то налетом, став шершавыми на ощупь.

Перед берегом колыхался густой слой водорослей, цеплявшихся за полузатопленные камыши. Радужная пленка, покрывавшая поверхность воды, переливалась всеми цветами.

Ратха закрыла глаза и высунула язык, чтобы напиться.

Чья-то лапа поднырнула ей под шею, заставив отвернуть голову от воды. Ратха сдавленно пискнула и забилась, пытаясь освободиться от сильной передней лапы, крепко державшей ее под нижнюю челюсть.

Она открыла глаза. Увидев в воде отражение нападавшего, Ратха снова завизжала и повернула голову, умирая от ненависти к желчному привкусу, поселившемуся у нее в пасти, и к тому, кто не давал ей напиться. Она сделала еще одну попытку — но он снова запрокинул ей голову. Обессиленная, она повалилась на землю, уткнувшись подбородком в грязь. Он подошел к ней, шевеля рваным ухом.

— Племенная кошка, ты потеряла чутье? Разве твой нос не говорит тебе, что эту воду нельзя пить?

— Я умираю от жажды. У меня горит во рту. Дай мне напиться, — жалобно проскулила Ратха.

— Я знаю. Я видел, как тебя тошнило. Но тебя будет рвать еще сильнее, если ты будешь пить здесь. Выше по течению есть ручей. Ты сможешь его найти.

— Иди своей дорогой, костегрыз! Я сама решаю, где мне пить! — Она гневно посмотрела на него, вложив в этот взгляд всю свою ненависть. Потом прищурила глаза так, что они превратились в узкие щелки. — Какое тебе дело до того, будет меня тошнить или нет? Ты забрал мою еду, ты хотел, чтобы я умерла с голоду! Убирайся!

Отвернувшись от него, Ратха легла на бок и свернулась клубком. Она слышала шаги костегрыза, чавкающие по болотистой земле. Затем они вдруг смолкли.

Ратха приподняла одно веко, надеясь, что тишина означает его уход. Нет. Он все еще был здесь, сидел в сторонке и рассматривал ее своими желтыми глазищами. Желтые глаза на плоской морде, казавшейся ей странно знакомой, словно отражение кого-то другого…

Ратха со стоном уронила голову между лап и подняла глаза на костегрыза.

— Почему ты остался?

— Я сыт. Делать мне больше нечего. А ты занятная. Я еще никогда в жизни не видел более отвратительной охотницы.

— Оставь меня в покое! — слабо прорычала Ратха. — Как я могу охотиться, если ты отнимаешь все, что я ловлю?

— Ты льстишь себе, племенная кошка. Насколько я знаю, ты пока еще ничего не поймала.

Ратха вскинула голову и смерила его испепеляющим взглядом, жалея о том, что у нее нет сил порвать его в мелкие клочья. В голове у нее гудело от злобы и усталости.

— Я поймала тебя, вор! Пусть рваное ухо и сломанный клык вечно напоминают тебе об этом!

Она снова уронила голову на лапы. Зашуршала трава, и она услышала приближающиеся шаги. Ратха напряглась.

— Чего тебе надо, вор? Хочешь убить и съесть меня?

Над головой у нее раздалось ворчание, звучавшее скорее насмешливо, чем угрожающе:

— Нет. Какой прок убивать такую тощую кошку, в которой и мяса-то почти нет? — Он склонил голову и посмотрел на Ратху. Его лоснящаяся шерсть кое-где поблескивала огненным золотом в тусклом вечернем солнце. — Несмотря на все сказки, которые тебе рассказывали про Безымянных, мы не едим своих сородичей.

Ратха из последних сил отодвинулась, но так недалеко, что костегрыз задел ее хвостом по ребрам, когда садился.

— Ты мне не сородич, костегрыз, — проворчала Ратха.

— Да, между нами есть различия, — легко согласился он. — Я далеко не так глуп, как ты, племенная кошка. Но теперь, когда мы познакомились, хочешь, я покажу тебе ручей с чистой водой?

Ратха буркнула и отвернулась. Жажда ее ослабла, как и все остальное. Теперь ей хотелось только спать. Но в голове у нее царапалась какая-то мысль, и Ратха знала, что та все равно не даст ей покоя.

«Я дралась с этим вором на лугу, но его морда и запах знакомы мне совсем не поэтому. Мне кажется, будто я его знаю, хотя это не так. Почему?»

Приоткрыв один глаз, Ратха посмотрела на костегрыза сквозь шерсть своего хвоста. Веки у нее отяжелели. Ратха опустила их, и костегрыза не стало.

Потом его запах усилился, зубы впились ей в загривок.

Ратха испуганно распахнула глаза, когда он рывком поднял ее с мокрой земли и одним движением расправил ее передние лапы, поставив их на землю. Но стоило ему отпустить ее, как лапы Ратхи подогнулись, и она шлепнулась на землю.

Костегрыз отошел и бросил на нее озадаченный взгляд, в котором на этот раз сквозила едва уловимая печаль.

— Неужели вы, племенные, настолько слабы, что ложитесь и умираете, стоит вам столкнуться с трудностями? Когда ты трепала меня на лугу, я думал, что у тебя сил побольше!

— И это говорит тот, кто отнял у меня мою дичь! — с горечью прошипела Ратха. — Если бы я тогда поела, то сейчас смогла бы пойти за тобой.

Он обошел ее кругом, подрагивая усами.

— Слишком поздно, костегрыз, — сипло прошептала Ратха.

— Ну что ж, так тому и быть. Лежи тут, усами в грязи, племенная кошка, — насмешливо процедил он, распушив шерсть.

Ратха закрыла глаза и уткнулась носом в передние лапы. Когда она снова подняла веки, костегрыза уже не было. Некоторое время она лежала, прислушиваясь к шелесту ветра в камышах и пению птиц над головой.

«Кто же он такой?» — снова подумала она, но потом начала проваливаться в тяжелый сон и решила, что это не имеет никакого значения.

Ее разбудил запах. Густой, мускусный, упоительный аромат защекотал ноздри Ратхи, затопляя все ее голодное существо. Этот запах выманивал ее из глубокого сна, который постепенно, шажок за шажком, приближал ее к смерти. Ратха впилась клыками в мохнатую тушку, валявшуюся перед ней.

Она была словно в бреду, и только когда почувствовала теплое мясо на зубах, поняла, что проснулась. Тогда Ратха еще глубже вонзила в еду зубы, но она была настолько слаба, что не смогла даже оторвать кусок. Она беспомощно сжимала мясо в челюстях, выжимая из него соленый сок. Ее желудок изумленно содрогнулся, а потом жадно заурчал.

Она не знала, откуда взялась убоина, и ей это было безразлично. Главное, она была здесь, она была ее, и для обостренных голодом чувств Ратхи это было лучше и вкуснее всего, что она когда-либо пробовала.

Собравшись с силами, чтобы приняться за еду всерьез, Ратха начала с головы и успела уписать половину тушки, когда уже знакомый запах и узнаваемая поступь заставили ее оцепенеть.

В следующее мгновение она склонилась над дичью и принялась жадно поглощать ее, зажав тушку передними лапами и торопливо заглатывая огромные куски прямо вместе со шкурой. Он сел и стал наблюдать за ней.

Ратха продолжала есть, искоса поглядывая на него.

— Ешь медленнее, племенная кошка, а то мясо не пойдет тебе на пользу.

Ратха прижала было уши, но они сами собой встали торчком, когда ее вдруг осенило.

«Дичь… Я же ее не ловила! Неужели это он?»

Ратха оторвалась от еды, перевернула лапой остатки еды и внимательно осмотрела ее, ища следы, оставленные сломанным клыком.

— Можешь не утруждаться, племенная кошка. Да, это я ее поймал, — сказал костегрыз.

Ратха вздернула голову и уставилась на него.

— Почему?

— Потому же, почему я оттащил тебя от гнилой воды.

Она опустила голову и медленно закончила есть.

— Безымянные никому не помогают без причины. Чего ты от меня хочешь, вор?

— Безымянные много чего не делают, если верить великой мудрости твоего племени. Например, они не разговаривают, — усмехнулся костегрыз, но в его желтых глазах мелькнуло что-то, похожее на горечь.

Ратха приподнялась на передних лапах и потянулась, чувствуя приятную сытость в желудке и вернувшуюся в лапы силу. Теперь ее беспокоила неприятная стянутость шерсти на морде, заляпанной засохшей глиной, илом, слюной и рвотой.

Ратха с тихим отвращением поняла, что она вся, от носа до хвоста, покрыта грязью. Лизнув подушечку на лапе, она начала было тереть морду, но вскоре прекратила это занятие, не удовлетворенная результатом.

— Ты похожа на падаль, племенная кошка. — Молодой самец встал и выгнул спину, сверкнув блестящей медно-рыжей шерстью. — Я покажу тебе ручей. Языком тебе никогда не отмыть всю эту грязь!

Взмахнув хвостом, он потрусил в сторону. Ратха, раздраженно ворча, заставила себя подняться.

Незнакомец вел ее по узкой тропе, изрытой отпечатками копыт оленей и пестроспинок. По обеим сторонам тропинки росли грибы и мох. Вскоре болотистая почва сменилась твердой землей, и коты вышли к ручью, бьющему из расщелины в поросшем травой склоне.

Подбежав к источнику, Ратха вошла в глубокую воду. Она оказалась холодной и чистой, и Ратха, погрузив в нее голову, пила до тех пор, пока у нее не заломило зубы. Утолив жажду, она пошире открыла пасть, чтобы вода болтала ее язык из стороны в сторону, остужая и полоская горло, начисто отмывая ее от привкуса недавней тошноты.

Затем Ратха спустилась чуть ниже по течению и уселась на мелководье, чтобы бегущая вода хорошенько растрепала ее шкуру против шерсти. Клацая зубами от холода, она выскочила из ручья, повалилась на траву и каталась, пока не высохла, слегка припорошив своего спутника песком.

Костегрыз чихнул и отбежал наверх, подальше от нее. Затем он сел над ручьем и замер, глядя на Ратху с каким-то странным выражением глаз.

Она повернулась к нему спиной и пошла прочь.

— Куда ты идешь, племенная кошка? — донесся до нее голос костегрыза.

Она остановилась, опустила хвост и обернулась к нему. Закат пламенел, и косые алые лучи разожгли костер на рыжей шерсти кота, глядевшего через плечо на садящееся солнце.

Ратха вдруг подумала, что он очень красивый, но тут же спохватилась и задушила эту мысль.

— Охотиться, вор. Теперь я сыта и полна сил.

— Что ты знаешь об охоте? — насмешливо спросил костегрыз. — Ты никогда не охотилась ни на кого, кроме кузнечиков, да отбившихся от стада жвачных.

— Я умею выслеживать и прыгать! Я знаю, что нужно дождаться, пока дичь выберется из норы, а затем забросать вход в нору землей. Сегодня я едва не поймала землеройку!

— Ты обманываешь себя. Как бы хорошо ты ни умела выслеживать и прыгать, и как бы умна ни была, ты бы никогда не поймала эту землеройку. И никого другого тебе тоже не поймать, — хмыкнул он.

Ратха впилась когтями в землю. Костегрыз невозмутимо ждал, ухмыляясь своей наглой щербатой ухмылкой, приводившей Ратху в исступление. Ей страшно хотелось содрать эту улыбку когтями с его морды. Но она пересилила себя.

— Ладно, вор, — сказала она, сделав глубокий вдох. — Объясни мне, почему я никого не могу поймать.

— Потому, что ты не знаешь дичь, на которую охотишься. Взять хоть ту полосатую землеройку. Что ты о ней знаешь?

— Я знаю, как она пахнет. Знаю, как выглядят ее следы. Знаю, где она прячется и что ест. Разве этого не достаточно?

— Нет. Ты не знаешь самого главного, поэтому сегодня пообедала болотным илом, а не землеройкой. У землеройки не одна, а несколько нор, и все они соединяются между собой.

Ратха подозрительно посмотрела на него.

— Зачем одной землеройке несколько нор? Она же не может одновременно спать во всех сразу? У меня же только одно логово. У нас дома у всех так. Причем, некоторым приходится делить свое логово с другими!

Молодой самец вздохнул.

— Ты рассуждаешь, как пастушка. Но чтобы поймать землеройку, ты должна думать, как землеройка.

Ратха сморщила нос.

— Постой, но землеройки не умеют думать! Они же не такие, как мы!

— Нет, моя дорогая, они умеют. И очень скоро ты узнаешь, насколько они умны.

— Но ведь у них нет имен… и племен тоже нет, — растерялась Ратха.

— Разве все умные обязаны иметь имена и жить в племени? — спросил костегрыз, пристально глядя на нее.

Ратха смутилась под его взглядом.

— Нет, — выдавила она, наконец. — У тебя нет ни имени, ни племени, но ты очень умный. И та землеройка тоже была умная.

— Не все животные роют туннели, — продолжил костегрыз. — Многие прячутся по-другому. Теперь, когда я открыл тебе секрет болотных землероек, ты сможешь охотиться на них, но очень скоро тебя начнет мутить от их мяса. — Он замолчал, и Ратха раздраженно взмахнула хвостом. — Тебе нужно еще многому научиться, — вздохнул костегрыз и тихо добавил, словно разговаривая сам с собой: — Мне кажется, я мог бы тебя обучить.

— Ты?! — Ратха отшатнулась, распушив хвост. — Да я скорее вернусь в племя, чем соглашусь учиться у тебя!

Он пристально посмотрел на нее. Их глаза встретились.

Костегрыз подошел к Ратхе и вплотную приблизил свою морду к ее носу. Она хотела отвести глаза, но не смогла, поэтому нервно плюхнулась на хвост.

— Ты не можешь вернуться обратно, племенная кошка, — тихо проговорил костегрыз.

Глядя на свое отражение в желтой глубине его глаз, Ратха вдруг поняла, что он знает о ней гораздо больше, чем можно ожидать от Безымянного.

— Ты не можешь вернуться, — снова мягко повторил он. — И не можешь выжить здесь без моей помощи. А кроме меня никто из Безымянных не станет тебе помогать.

Он отодвинул свою морду, и тогда Ратха вытащила из-под себя хвост, вскочила и с вызовом уставилась на него.

— Тогда я разыщу какое-нибудь другое племя. И они меня примут!

— Здесь больше нет племен наших сородичей.

Ратха уже приготовилась огрызнуться, но смолчала. Глубоко внутри она понимала, что он прав. Сколько бы она ни скиталась, ей никогда не найти общество пастухов и скотоводов, похожее на то, которое она оставила. Она и сказала-то об этом не всерьез, а теперь призрачная надежда умерла, не успев родиться.

— Но почему? Почему ты хочешь мне помочь? — резко спросила она, понимая, что у нее нет другого выхода, кроме как принять его помощь, если он еще раз ее предложит.

— Наверное, потому что я тот, кто я есть.

— Ты? — в Ратхе вновь вскипел дух сопротивления. — Я знаю, кто ты есть! Вор и костегрыз!

Он наклонил голову и невесело улыбнулся.

— Да, я таков, племенная кошка. Но, возможно, скоро ты узнаешь меня с другой стороны.

— Ха! Если ты единственный из Безымянных, который хочет мне помочь, то почему же я встретила именно тебя и никого другого?

— Ты меня не встретила, — зевнул он. — Это я тебя нашел.

— Нашел меня? — Ратха разинула пасть. — Ты меня искал? Но зачем Безымянному костегрызу искать какую-то пастушку?

— Возможно, затем, чтобы научить тебя приличиям, малявка, — рявкнул он, и в раздражении отвесил ей оплеуху.

Ратха отскочила, мотая гудящей головой. Потом прищурила глаза.

— Я не верю, что ты Безымянный! Ты слишком умен. Ты очень похож на кого-то из нашего племени, только я никак не могу вспомнить, на кого. — Она встопорщила шерсть на загривке. — Это Меоран послал тебя найти и убить меня?

— Будь это так, болотные птицы уже давно клевали бы твою грязную шкуру. Нет, племенная кошка. У меня нет имени, и я никому не подчиняюсь. — Он снова ухмыльнулся. — Кроме своего желудка, разумеется.

— Вот в это я верю! — кисло пробормотала Ратха, разглаживая вздыбленную шерсть.

«Наверное, он говорит правду, — подумала она. — Меоран ни за что не потерпел бы в своем племени такого дерзкого кота!»

— Пора охотиться, племенная кошка, — сказал костегрыз, поворачиваясь к ней. — Начнем с болотных землероек. Ты готова?

— Да… — выдавила Ратха, а потом неуверенно замолчала.

— Ммм? — Он вопросительно изогнул хвост.

— Как мне тебя называть?

— Никак. У меня нет имени.

— Но я же должна как-то к тебе обращаться, раз уж мне придется с тобой разговаривать. Ты называешь меня «племенная кошка». Значит, мне тоже нужно что-то придумать.

Он повел ушами.

— Придумай.

Ратха задумалась.

— Скажи, как бы ты хотел, чтобы я тебя называла?

— Это тебе нужно имя. Ты и придумывай.

— Аррр, это не совсем имя! — с сомнением пробормотала Ратха. — Только племя может дать коту настоящее имя, такое, как у меня.

Ей показалось, что ее слова разозлили самца.

— Для меня это не более чем глупое название, дарованное вам каким-то разжиревшим самцом, которому вы все безропотно подставляете свои глотки! Не вижу никакой разумной причины обзаводиться этой глупостью, — насмешливо добавил он.

Ратха стала перебирать все возможные варианты. Ни одно из племенных имен не подходило этому самцу. Единственное, что звучало более-менее сносно, было имя, которое она сама придумала.

Чем больше Ратха размышляла об этом, тем больше ей нравилась эта мысль. К тому же, в этом не было ничего плохого. Это же не настоящее имя!

Она поймала на себе его пристальный взгляд и поняла, что от самца не укрылся блеск ее глаз.

— Придумала, — объявила Ратха.

Он оттянул назад усы.

— Кто бы сомневался! Я весь внимание, племенная кошка. Как же я буду называться?

— Костегрыз!

— Аррр, — проворчал он. — Пожалуй, это имя мне подходит. Так, а теперь займемся делом. Идем на болото, посмотрим, получится ли у меня сделать из тебя охотницу.

Ратха потрусила за ним, наслаждаясь своей маленькой местью. Костегрыз! В самом деле, звучало совсем неплохо!

Этим вечером они поймали еще несколько полосатых землероек, причем одну из них Ратха сумела загнать и убить самостоятельно. К ночи ее стало клонить в сон от сытости и усталости. Ей не хватало только логова, в котором можно было как следует поспать.

Но Костегрыз привел ее на освещенную луной прогалину под склоном того самого холма, откуда бил ключ, и велел спрятаться в папоротниках.

— Мы не будем охотиться, — сказал он, когда Ратха начала было ворчать, что уже не сможет впихнуть в себя ни кусочка дичи. — Просто тихо посиди рядом со мной и смотри в оба.

Они уселись рядышком и стали смотреть, как поляна постепенно оживает.

Ратхе не раз приходилось пасти скот и идти по следу ночью, однако ей и в голову не приходило останавливаться и обращать внимание на то, сколько мелких зверьков выбираются из своих нор с наступлением темноты.

Ратха вся затряслась от возбуждения, забыв о переполнявшей ее сытости, и Костегрыз положил лапу ей на спину, удержав от порыва выскочить на поляну и учинить расправу над ночными обитателями луга.

Крохотные лапки топотали под кустами туда-сюда, шурша прошлогодними сухими листьями.

Костегрыз внимательно прислушивался и тихо рассказывал Ратхе, какое животное издает какие звуки. Некоторые зверьки были ей известны по ночным пастушеским бдениям. Но большую часть она вообще не знала и не могла на слух отличить друг от друга. Ее слух был приучен различать лишь клики отбившихся стадных животных или шорох воров, притаившихся в засаде в кустах.

Ратха, словно зачарованная, смотрела, как маленькая черная змейка выползла из норы прямо у нее под передними лапами и заскользила прочь, блестя посеребренными луной чешуйками. Ратха видела, как змея проползла по траве и шмыгнула на камень, все еще хранящий дневное тепло. Не успела змея с тихим шорохом свернуться кольцом, как к подножию камня подбежал какой-то зверек с тусклой серой шерсткой, острым носом и длинным голым хвостом. Черная змея приподняла голову, стремительно выстрелила раздвоенным языком, и устремила немигающий взор на голохвостого. Затем медленно распустила кольца и бесшумно заструилась вниз.

Ратха сморщила нос, почуяв мерзкий запах голохвостого, и мысленно согласилась со змеей в том, что можно найти дичь и поаппетитнее. Следом за первым голохвостым показался второй, бежавший, изогнув хвост над спиной. Несколько серых комочков болтались на нем вниз головой, обвив свои хвостики вокруг хвоста старшего зверька.

Костегрыз шепотом пояснил ей, что голохвостые вонючки всегда так носят свой молодняк.

Только на рассвете Костегрыз отвел Ратху в свое логово, где она без задних лап проспала до полудня. Днем они снова охотились на землероек, а когда насытились, Костегрыз повел Ратху в другое место, где можно было спрятаться и наблюдать.

Несколько ночей подряд они провели в таких укрытиях. И каждую ночь Костегрыз показывал ей все новых и новых зверьков, составлявших мир и добычу охотников. Он рассказывал Ратхе об их жизни и привычках, заставляя повторять его слова до тех пор, пока она не запомнила их назубок.

Только после того, как она научилась распознавать каждую примету, каждую уловку и каждую особенность поведения дичи, он разрешил ей охотиться.

Поначалу Ратха злилась и громко причитала, поскольку инстинкт велел ей, не раздумывая, кидаться на добычу. Но чем больше она узнавала, тем меньше жаловалась, потому что начала понимать мудрость своего наставника. Со временем она стала так серьезно относиться к каждому новому заданию, что полностью отдавалась наблюдению, забывая о необходимости наполнить пустой живот.

Тогда Костегрыз для разнообразия стал показывать ей других охотников, промышлявших на его территории. Одной из его соседок оказалась та самая нелетающая птица, которая напала на Ратху в день ее первой охоты.

Ратха издалека наблюдала, как птица бредет по заболоченному лугу, и чья-то безжизненная пушистая тушка болтается в ее огромном изогнутом клюве.

«Эта мертвая шкура могла бы быть моей!» — с дрожью подумала Ратха.

Когда огромная голова приподнялась, устремив взгляд немигающих змеиных глаз в то место, где пряталась Ратха, она не выдержала, выскочила из своего укрытия и бросилась наутек, положив конец уроку.

А в другой раз Костегрыз увел ее с болота, и они, пройдя вдоль берега озера, забрались в глубь суши, пока не очутились на плоской возвышенности, поросшей цветами и невысокими деревцами.

Здесь они увидели исполинского зверя, похожего на чудовищно огромного пестроспинку. Передние лапы его были длиннее задних, а спина горбом ниспадала от плеч к загривку. Косматая рыжая шерсть покрывала спину и живот этого странного животного. У него были не копыта, а лапы, которые заканчивались кривыми когтями, из-за чего передвигался он неловкой шаркающей походкой.

Спрятавшись в цветах, Ратха смотрела, как шарколап, встав на задние лапы, обрывает нежные листочки с веток или разрывает когтями землю в поисках съедобных корешков.

День за днем и вечер за вечером Ратха ходила за Костегрызом на охоту и разведку, и постепенно ей стало казаться, что она видела всех существующих на свете зверей.

Какой ограниченной казалась ей жизнь пастухов племени теперь, когда она научилась разбираться в разнообразии форм и богатстве запахов дикой жизни!

Костегрыз научил ее ловить рыбу в озере, и Ратха с изумлением обнаружила, что причудливые водяные обитатели столь же разнообразны, как жители суши, а в чем-то даже еще причудливее.

Новый наставник показал ей рыбу с четырьмя глазами, два из которых располагались над, а еще два — под поверхностью воды. Он сказал, что вкус у этой рыбы отвратительный, зато тихим летним вечерком бывает очень любопытно наблюдать, как четырехглазка, выпустив струю воды, сбивает в воздухе стрекоз, а потом жадно заглатывает упавших в реку насекомых.

И только одно животное ни разу не встретилось им за все это время — их сородичи.

Если не считать Ратху, то Костегрыз охотился на своей территории совсем один, и никакие другие Безымянные охотники сюда не заглядывали. Для Ратхи, привыкшей есть и работать вместе с другими, это уединение казалось странным и неприятным.

Однажды, когда они выслеживали луговую мышь на склоне под источником, Ратха спросила Костегрыза, почему он никогда не видится с другими Безымянными.

— Они сюда не заходят, — ответил тот, прикончив свою добычу.

— Почему?

— А зачем? У них свои территории, у меня своя. Они охотятся у себя, я у себя. Мне это по нраву.

— Но если тебе так нравится охотиться одному, — спросила озадаченная Ратха, — зачем же ты взял к себе меня?

Костегрыз улыбнулся, и она улыбнулась ему в ответ, глядя на мышиный хвостик, болтавшийся в его пасти. Он сглотнул, и хвостик исчез.

— Ты другая, — ответил Костегрыз.

— Я — Имеющая Имя, если ты об этом, — надменно ответила Ратха, не понимая, к чему он клонит.

— Пта! Опять ты об этом глупом обычае? Для меня он ничего не значит.

— Но если не имя делает меня особенной, то что же тогда? — спросила Ратха.

— Скоро узнаешь, кошка из племени, — он резко отвернулся и указал лапой в сторону. — Вон там прячется жирная мышь.

Проследив за взглядом Когтегрыза, Ратха увидела, что в одном месте чуть колышется трава. Узнать ответ на своей вопрос ей хотелось гораздо больше, чем поймать очередную мышку, но Ратха чувствовала, что сейчас все равно ничего не добьется. По крайней мере, от Костегрыза. Поэтому она подавила раздражение и поползла к дичи, продолжая ломать голову над тем, что же имел в виду этот загадочный кот.