Лишь услышав, куда она собирается, все ей отказывали. Некоторые таксисты извинялись, другие откровенно хамили, а кое-кто использовал более грубые жесты и еще более грубые слова.

Если бы самолет прибыл вовремя, когда еще работали официальные службы такси, ей могло бы повезти больше, но задержка вылета и жуткая погода в пути привели к тому, что самолет приземлился далеко за полночь, и к диспетчерским службам теперь уже не обратиться.

Один водитель напрямую спросил, зачем Коди туда едет, и она, надеясь, что сумеет переубедить его, ответила:

– Собеседование по работе.

– Где ж это? – спросил он. – Там уж давно никто не нанимает.

– В больнице, – ответила она.

– Черт, дамочка, вам стоит прожить жизнь в лучшем месте, а не спускать ее в этой дыре, уж вы мне поверьте.

– Абсолютно верно. – В разговор вступил его приятель, чей акцент был таким странным, что она едва разобрала его слова. – Приличной леди нечего там делать, – продолжил водитель, при этом активно жестикулируя. Он отпил кофе, продолжая говорить, затянулся своими «Мальборо», ни на секунду не сбивая темпа речи. – Черт, людям там вообще делать нечего. Если только… – Его окутало сомнение, и он осторожно взглянул на нее. – Может, вы одна из них.

То, как он задавал вопросы, его напускная легкомысленность, попытка скрыть внезапный приступ страха и легко улавливаемая враждебность – все это привлекло внимание Коди, и она наклонила голову, чтобы получше разглядеть его своим единственным глазом.

– Одна из кого? – спросила она, искренне недоумевая.

– Из них, – как будто это был очень понятный намек. – Из джокеров, тузов, всей этой чертовой толпы.

– Я врач.

– У копов теперь есть название для их территории – «Форт Фрик». Чертовски подходящее, ну вы понимаете. Разве мало среди нас больных и нуждающихся людей, о которых вам стоит заботиться? Простите меня за мои слова, леди, но вы не похожи на Мать Терезу, понимаете?

– Абсолютно верно, – снова вступил его приятель.

– Послушайте… – Она вздохнула, но усталость после перелета не помешала ей добавить в голос холодных ноток, от которых таксист слегка напрягся и интуитивно сделал полшага назад. – Мне лишь нужно добраться до города. Если никто из вас не согласится довезти меня, то хотя бы подскажите, как еще туда можно добраться.

– Конечно, – отозвался другой таксист, тоже решив проявить свое чувство юмора, – пешком.

Никто не засмеялся, и когда Коди посмотрела на него своим глазом, тем взглядом, которому она научилась в течение сорока восьми часов после высадки во Вьетнаме и который она довела до совершенства в течение двадцати лет работы хирургом, он сразу же пожалел, что вообще решил пошутить.

– Ну, жизнь – настоящая сука. Единственный другой вариант – это междугородный автобус Q до авеню Рузвельта и Джексон Хайтс, а оттуда по линии F и прямо до Джокертауна.

– Что за F? – спросила она.

– Это значит «иди ты»… – пробормотал шутник, но она не обратила на это внимания.

– Это метро, – ответил первый водитель. – Линия Шестой авеню, вот что обозначает эта буква, поезжайте по направлению в центр.

– Спасибо, – поблагодарила она, поднимая сумку и чемодан и направляясь по тротуару к указанной автобусной остановке.

– Смотрите под ноги, Док, – крикнул он вслед, – они там просто звери, вы даже не представляете. («А ты представляешь», – подумала она.) Увидят красотку вроде вас, эти сукины дети вас просто сожрут!

Его друг вовремя невозмутимо подметил:

– Абсолютно верно!

Коди не стала спорить. Откуда ей знать, может, он и был прав.

На станции она села в предпоследний вагон, который, к ее удивлению, был переполнен. «Откуда едут все эти люди?» – удивлялась она. Водитель автобуса сказал, что эта станция – одна из основных, и вряд ли там будет больше пяти-шести пассажиров. Она пожала плечами. «Это не мой город, вдруг это вообще единственный поезд здесь в такое позднее время?» Дело в том, что, когда он прогрохотал мимо нее, остальные вагоны не показались такими забитыми.

В вагоне можно было лишь стоять – но не двигаться; пассажиры были настолько огромными и дикими, насколько можно себе представить, ночные жители, которые любили хвастаться всему миру, что этот город никогда не спит; все были заперты в своих маленьких несчастных мирках, ничуть не беспокоясь о том, что происходит снаружи, и молясь всем сердцем, чтобы их оставили в покое. Никто не смотрел в ее сторону. Никто не знал, что она существует, или никому не было до этого дела. Отлично. Сейчас анонимность была самым ценным другом.

Она немного повертелась, чтобы встать поудобнее, и увидела часть своего отражения в стекле двери, которое превратилось в темноту, как только они въехали в мрачный туннель. Высокая, слишком высокая для женщины; ее рост и сила ее стройного тела совсем не подходили к ее одежде, единственной вещи в ее гардеробе, которую можно было принять за приличный костюм. Она надела нечто подобное впервые за несколько лет. Господи, подумала она, окунаясь в воспоминания, неужели это было, когда умер Бен, неужели так давно? У себя она привыкла к рабочей одежде и футболкам, привыкла одеваться удобно, а не модно – ведь если одежду не портил пот, то точно пачкала кровь, – и в жителях Вайоминга ей как раз, помимо прочего, нравилась их простота.

Они забрали ее внезапно – по крайней мере, думала она теперь с неожиданной грустью, она даже не успела привести себя в порядок. И вот она здесь, меняет свою жизнь на обитание там, где упаковка намного важнее того, что внутри. Что за черт, пожала она плечами, а уголок ее губ растянулся в легкой улыбке, когда она подумала, как легко сдалась в беседе с таксистом. «Может, перемена пойдет мне на пользу». Ну, наверное, кроме этих мерзких каблуков. Она слишком долго носила ботинки и кроссовки; к туфлям еще предстояло привыкнуть. Она высвободила стопу, чтобы помассировать ее о другую ногу.

Невольно она продолжила размышлять о своем внешнем виде, надеясь, что спешное посещение дамской комнаты в аэропорту помогло хоть немного поправить ситуацию после, казалось, бесконечного перелета. Ее волосы были черными, если не считать серебристого локона, выбившегося над ее правым глазом, несмотря на все ее усилия и применение расчески и лака для волос. Годы почти сгладили ее шрамы, но они по-прежнему сильно выделялись на ее загорелой коже; один из них проходил через правую скулу и скрывался под глазной повязкой, откуда разделялся уже на три рубца, идущих вверх до самой линии волос. Снаряд мог оторвать ей голову, но, сама не зная почему, она уклонилась от него за долю секунды до взрыва. Перестрелка была хаотичной, патроны и шрапнель разрывали ночь на куски во всех направлениях, происходившее казалось настолько безумным, что она не знала, куда деться. Так что она потеряла не жизнь, а всего лишь один глаз. Повезло, сказали ей в Дананге и потом в большой Тихоокеанской больнице в Перл, чертовски повезло. Тогда она так не думала, сейчас тоже в это не верила.

С той стороны в голове пульсировала жуткая боль – это всегда случалось, когда она нервничала, независимо от причины, видимо, что-то психосоматическое – массирование не помогало, но все же было лучше, чем ничего. Она сжала пальцы почти в кулак и осторожно прижала руку к повязке и пустой глазнице. Она никогда не была красива и из-за этой раны никогда не получит шанс стать такой.

Поезд слишком резко затормозил на Куинс Плаза – кто-то закричал от боли, кто-то ругался, потому что на него наступили, – она слышала множество извинений, видела еще больше печальных лиц: людей не удивляло страдание, сопутствующее поездке. Затем двери широко раскрылись, и Коди постаралась отойти от прохода, чтобы выпустить пассажиров. Краем глаза она заметила, что люди, ждавшие у последнего вагона, вдруг бросились к передним. Те, кто успел зайти, тут же вышли, их лица искривились от смущения и отвращения. Когда волна пассажиров хлынула внутрь, прорываясь вперед, Коди извернулась и наконец пробралась к дверце в соседний вагон. К ее изумлению, этот вагон был пустым, если не считать серую бесформенную массу, расположившуюся на сиденье справа. Сначала она подумала, что это какой-то изгой.

Когда поезд тронулся со станции, оно дернулось при повороте, закачалось из стороны в сторону, и потом из-под лохмотьев показалось щупальце.

Не раздумывая, Коди распахнула дверь и ступила на крохотную платформу в последний вагон. Запах стоял стеной, перекрывая ей дорогу. Она вспомнила, как в то последнее утро в Шайло она ждала вертолеты в самом эпицентре сражений, воздух был полон крови и гниения, бензина и обгоревшей плоти. В компании одного из раненых и двенадцатого калибра она обыскала весь лагерь в надежде найти кого-то из выживших. С ней все было в порядке, пока они не добрались до штаба дивизиона. Целый месяц она провела в склепе, но только добравшись до столовой и почувствовав запах свежей еды, она наконец поняла, как невыразимо ужасно все это было. Два шага, полный вдох, и она сложилась пополам, ее рвало кровью.

Сейчас было хуже.

Дыхание джокера напоминало булькающее шипение, и когда во сне оно перевернулось, она увидела, что голое существо было мужского пола. Ноги скорее походили на культи, заросшие жуткими рубцами, и она поняла, что на самом деле это были ласты, стершиеся за годы ходьбы по бетону и асфальту. Кожа была жирной, пятнистой, серого и темно-синего цвета, а к каждому плечу крепилось по два щупальца. Первое было плотным, как человеческая рука, но не таким длинным. Щупальце расширялось и заканчивалось плоским листом, чья внутренняя поверхность была покрыта присосавшимися к плоти моллюсками. В каждой подмышке гнездилось еще по набору конечностей, по шесть с каждой стороны, более коротких и тонких, чем главное щупальце. Эти мелкие конечности все время дергались, переплетались между собой, цеплялись за все, что было рядом, словно ими управлял отдельный разум. Его голова была больше похожа на опухоль, растущую прямо из туловища, но вид острых зубов, которые показались, когда оно захрапело, убедил ее, что хуже уже было некуда. Его глаза были закрыты, и это ее радовало. Будто нарочно, вирус Тахиона, изуродовавший все его тело, не задел гениталии: у джокера был человеческий пенис.

Сама того не осознавая, Коди споткнулась на своих каблуках и упала, став невероятно маленькой и незначительной, почувствовав, непонятно почему, страх, когда разум подсказывал ей, что к этому существу она должна испытывать жалость. Среди грохота поезда она слышала грубые голоса – пассажиры в следующем вагоне смотрели на нее в окно, смеясь и требуя зрелищ.

Когда поезд въехал в туннель под Ист-Ривер, джокер зашевелился. Может, подумала Коди, он чувствует близость воды? Что он вообще делает на суше – или же, о боже, ему досталось тело для жизни в воде, но без жабр, которые необходимы для подводного дыхания! Она знала, что это не самая жуткая история, приключившаяся с джокером, но все же в ней это вызывало тихую ярость. Черт, даже если он и правда амфибия – если он был уже взрослым, когда вирус добрался до него, кто может обвинить его в том, что он не смог бросить свой мир, друзей, семью, работу, все, что ему знакомо, что является целью и смыслом его существования, ради нового мира. Мира, который так же неизвестен и чужд, как другая планета, мира, где он будет совсем один. «Смогла бы я это сделать, будь я на его месте?»

И ее мысли вернулись к доктору Тахиону, человеку – это заставило ее засмеяться, легко и горько, потому что во всех смыслах Тахион был менее человечен, чем она, – ответственному за дикую карту. Его люди прислали карту на Землю и перевернули человечество с ног на голову. Она задумалась, стоит ли ненавидеть этого чокнутого за то, что он сделал? Все же он уже более сорока лет пытается загладить свою вину, борясь за здоровье и благополучие «людей», заразившихся его вирусом. Наверное, ей могла выпасть и худшая судьба, чем работать вместе с ним. Конечно, выручала мысль о том, что ей действительно нужна работа.

Оно открыло глаза. Черные глаза, как у акулы, никаких эмоций, никакой глубины, лишь плоские темные круги, такие яркие, будто их отполировали, но на самом деле они поглощали все, на что падал их взгляд. Он падал на Коди. Она шагнула назад, стараясь подняться и проскользнуть в другой вагон, относительно безопасный, тем же путем, что пришла сюда. Она двинулась, и он двинулся тоже. Лишь слегка, чтобы дать ей понять, что он в курсе ее намерений. Черт. У нее был пистолет – может пригодиться. Она носила с собой сорок пятый калибр со времен Вьетнама, но он лежал в футляре на самом дне ее чемодана. Никакого толку. Ее лопатки сжались, словно по позвоночнику прошел зуд, и она скрестила руки под грудью, слегка нажимая на нее. Слабое мерцание привлекло ее внимание, и она опустила взгляд вниз. Увидев, что ее кожа сияет, как и у джокера, она затаила дыхание. Всего на мгновение ей показалось, что кости и плоть слились воедино, а вместо руки извивается и скручивается щупальце. Когда она снова взглянула на джокера, он оскалился.

– Прекрати! – прошипела она. – Оставь меня в покое!

Что-то стало извиваться под ее блузкой, в подмышках появилось ощущение зуда, щекотки, от чего она отчаянно начала искать по всему вагону хоть какое-то оружие.

– Черт тебя подери, – раздраженно проговорила она, – оставь меня в покое!

Резкий толчок и скрип обозначили их прибытие на Лексингтон-авеню, первую остановку на Манхэттене; от внезапного торможения, как и на Куинс, Коди упала на четвереньки и, не удержавшись, вытянулась на полу во весь рост. Джокер придерживал свое тело одним щупальцем, а другими тянулся к ней. Оскалившись, она ощупала свою ногу – туфля все еще была на месте, и теперь наличие каблуков ее радовало. Она изо всех сил двинула ногой в сторону лица этого существа. Все равно что ударить губку: плоть просто прогибалась под воздействием. Но джокер завыл от удивления, боли и ярости, дернувшись в сторону от нее и обвив свое лицо одним из наборов щупалец, пока остальными снова тянулся к ней, пытаясь схватить ее, хотя Коди машинально прижалась к дверям, которые, к ее удивлению – на долю секунды позже, чем надо? – открылись. Она услышала крик ярости и тревоги, скорее почувствовала, а не увидела, как через нее в вагон ступила пара темно-синих брюк; услышала резкий удар – это полицейская дубинка опустилась на руку существа. В этот раз оно уже не крикнуло, но отпустило ее. На сиденье под ним растеклась черная масляная жидкость, наполнившая вагон невообразимым запахом.

Она знала, что один только вдох убьет и ее, и ее спасителя. Чьи-то руки помогли ей встать – она увидела женские черты, и в ее голове родилась нелепая мысль: такая юная, почти ребенок. Она также, слава богу, увидела форму Транспортной полиции и пару цепочек на ее шее – на одной висел крестик, а на другой – медаль Святого Христофора, прицепленная к миниатюрному полицейскому значку. Электронный сигнал объявил о том, что двери закрываются, и женщина вытолкала Коди на платформу вместе с ее сумками.

– Вы в порядке? – спросила она после небольшой паузы. – Вид у вас обеспокоенный, я вызову подмогу по рации. Просто ждите здесь или, если сможете, поднимитесь наверх к киоску с жетонами.

Она подставила ногу так, чтобы дверь не могла полностью закрыться.

– Как, – запнулась Коди, – вы?

– Я единственный коп во всем поезде, – сухо ответила женщина.

И снова зашла в вагон.

– Нет! – крикнула Коди, бросаясь к двери, хотя поезд уже тронулся. – Нет! – Она кричала, спотыкаясь, бежала вдоль платформы, пыталась нагнать поезд, набирающий скорость; но у нее не было шансов, не было сил, она поскользнулась и упала на платформу, издав последний крик, когда хвостовые фонари скрылись в темноте. Это был, скорее, всхлип: – Нет!

Вверх от платформы вел грязный лестничный пролет. Она упала, не дойдя и до середины, привалилась спиной к перилам; ее зубы стучали, а единственный здоровый глаз смотрел прямо на большую пустую станцию, будто там были джунгли, и в любой момент она ожидала прибытия Ветеринарной службы армии, ожидала увидеть этот классический «тысячеметровый» взгляд парамедиков – тоже ветеринаров, – которые в конце концов придут сюда на вызов женщины-полицейского. Он спросил, все ли с ней в порядке, и она кивнула, не совсем его расслышав и вообще не думая о том, что он сказал, не обращая внимания на происходящее вокруг. Она засунула руки в подмышки, желая убедиться, что ее плоть по-прежнему была человеческой, а не каким-нибудь жутким кошмаром; она сидела, раскачиваясь взад-вперед, взад-вперед, думая лишь о тех ужасных кукольных глазах и что они с ней чуть было не сделали. Не джокер, поняла она, а туз. Монстр. И, кем бы он ни был, чем бы он ни был, он по-прежнему был на свободе и по-прежнему охотился. И следующей женщине, которую он поймает, может и не повезти так, как ей. И она подумала о женщине-полицейском, о ее низком и резком стоне, превратившемся в крик жестокой ярости, который наполнил станцию и заставил людей повернуть головы и разумно отступить от нее в сторону. Безумие, подумала она, даже не почувствовав, как врач вколол ей в руку успокоительное, безумие!

Я превратилась в Данте, была ее последняя мысль до того, как она провалилась в темноту…

…и мой мир, мой дом – это Злые Щели.

Даже не открывая глаз, она поняла, где находится, – в больницах стоит особый запах, а уж в отделении «Скорой помощи» тем более. Проблема была в том, что, открыв свой глаз, она не поверила увиденному.

Над ней склонились двое мужчин.

– Вы в порядке, мисс? – спросил тот, который стоял слева.

– Это у вас любимый вопрос, – сумела прохрипеть она, радуясь, что горло саднило, и это скрывало то невероятное удивление, которое она в тот момент ощущала.

Он был кентавром, прекрасным скакуном с белой гривой, будто только что вышедшим с экрана диснеевского мультфильма «Фантазия». Золотистый окрас переходил и на его человеческую кожу, отчего казалось, что это потрясающий загар, который дополняли его пепельного цвета волосы и хвост. В его лице и поведении проглядывало невероятное ребячество, которое лишь слегка оттенялось серьезным взглядом и врачебным халатом. На его левом нагрудном кармане был вышит знак Мемориальной клиники «Блэйз ван Ренссэйлер», а прямо над ним крепился бэдж с именем.

– Доктор Финн, – выговорила она, прочитав имя.

– А ваше имя? – ответил ей он.

– Коди Хаверо.

– Вы знаете, какой сегодня день?

– Зависит от того, как долго я была без сознания, так ведь? Был четверг – нет. – Она потерла ноющий лоб. – Это ведь не так? Самолет приземлился после полуночи, так что сегодня, видимо, пятница.

– Все верно, – радостно отозвался Финн, делая пометки в ее карточке. – Никаких заметных нарушений когнитивных функций.

– А они должны быть? С чего вдруг? – пробормотала она, в ее тоне слышался оттенок резкости. – Ведь у меня шок, в конце концов, а не сотрясение.

– А теперь, мисс… – начал он.

– Доктор, – поправила Коди.

– Да, – ответил Финн, думая, что она обращается к нему.

– Нет, – терпеливо продолжила она. – В смысле, я – доктор.

– Привет, майор, – поздоровался второй мужчина, который был вне поля ее зрения. Она повернула голову в его сторону, чтобы рассмотреть парня получше. На первый взгляд этот джокер выглядел нормальным. На удивление, многие люди не сразу замечали, каков его недостаток, – хотя в самом прямом смысле это было очевидно. У него не было глаз. Не просто пустые глазницы, нет, глазниц не было вообще, просто изгиб кости от лба до носовой полости. Но этот недостаток компенсировался носом, которым мог бы гордиться сам Джимми Дюранте; чувствительности этого носа позавидовала бы любая ищейка.

– Сто лет, сто зим, сержант, – узнала его Коди, пытаясь приподняться, когда он нагнулся к ней и обнял.

– Чертовски давно, и этот факт.

– Вы знаете друг друга, Сент?

– Уже лет двадцать, Док, – ответил слепой джокер. – Единственная женщина – военный хирург за всю историю США.

– Вы были во Вьетнаме? – спросил у нее Финн.

– В команде Джокера, – добавил Сент с отвращением. – Вы должны понять, Док, – обратился Сент к юному кентавру, – раньше их волновало только продвижение. Всем было на нас наплевать. Если нас убьют, что ж, еще одним уродцем станет меньше – вот какое было к нам отношение. Обычно, если джокера доставляли на пункт первой помощи, то уже на следующий день появлялась какая-нибудь тыловая крыса из Сайгона и забирала его. Стандартным объяснением было: его нужно увезти в специальное лечебное учреждение для джокеров. Это было логично – по крайней мере, народ велся на это, ведь мы-то жили в зоне карантина. Проблема в том, что до этого «учреждения», как оказалось, приходилось час лететь на самолете через Южно-Китайское море. Ни забот, ни хлопот: прыжок с трехсот метров в море, и телеграмма родителям бойца. Но только вот Коди, она на это не купилась. У ее порога появился человек, а она послала его куда подальше. Тот привел подмогу, ребят в хаки из Сайгона… – Финн выглядел озадаченным.

– Штабных офицеров высшего эшелона из Командования военной помощи, – добавила Коди.

– …А к ней уже приехали съемочные бригады брать интервью. Она убедилась, что у них есть его фото, что у них есть списки жертв. Все эти аферы, теперь уже ничего нельзя было замолчать. Он отступил, испугался. После этого на порог к Коди мог попасть только раненый джокер, и то, если прилагал все усилия. А она будто была волшебницей – на ее операционном столе никто не умирал.

«Боюсь, Сент, все это без толку – как и многие другие вещи», – подумала она.

– Не хочу показаться неблагодарной, но почему я здесь? Может, я плохо ориентируюсь в Нью-Йорке, но если я правильно помню схему метро, то до клиники «Блэйз» очень и очень далеко от той станции, где меня нашли. Разве здесь нет больниц поближе?

Ей ответил Финн:

– В Службе спасения лишь сказали, что в районе Лексингтон и Третьей авеню зарегистрировано действие дикой карты. И, боюсь, твоя реакция на врачей их слегка напугала. Они поняли, что имеют дело с проявлением. А в таком случае в дело вступает «Блэйз».

– Вы ведь все равно сюда направлялись? – спросил Сент.

– Вот уж повезло, – согласилась Коди, от ее слов веяло легким холодом. Сент решил не реагировать на ее намек.

– Все верно, майор. Вы выбрали единственное правильное решение. Я считаю это удачей.

– Поезд, Финн. – Он с недоумением посмотрел на нее. – Там был транспортный полицейский, – объяснила она, – женщина, которая помогла мне…

– В отчетах ничего не было, да и вряд ли должно быть. Но я могу проверить.

– Проверьте, пожалуйста. В поезде было… существо. Похожее на джокера, но… – Она запнулась и вздрогнула, вспомнив об этом. – Не знаю, я все думаю об этом странном ощущении…

Ее голос затих, и на мгновение показалось, будто она запуталась в своих мыслях и воспоминаниях, которые никак не складывались в единую картинку в ее голове – она лишь чувствовала желание сбежать, настолько сильное, что оно почти граничило с паникой.

– Мне можно уйти отсюда? – спросил она. – И могу ли я где-нибудь привести себя в порядок перед встречей с доктором Тахионом?

– Для приезжих врачей у нас есть место ночлега наверху, – ответил Сент, не давая Финну раскрыть рот, – там они могут иногда вздремнуть, когда выдается долгая смена. Я отведу вас.

– Не стоило беспокоиться, Сент, – сказала она ему в лифте, когда они поднимались на два этажа вверх.

– Ну и срань господня – осторожнее, – вдруг предостерег ее он, но Коди уже успела ловко переступить через тело, напоминающее разваренные спагетти – оно вытекло со стула и растеклось по холлу. – Быстрая реакция.

– Хотя бы это еще при мне.

– Будь вы парнем, футбольная лига оторвала бы вас с руками и ногами.

Кондиционер не работал – не выдержал убийственной летней жары, как поведал ей Сент, а в бюджете клиники совсем не было денег на ремонт – так что обстановка была жуткая. На небе появлялись лишь первые намеки на рассвет, но когда солнце полностью взойдет – боже упаси. Она знала, что в Нью-Йорке сложно пережить летнюю жару, а этот август, казалось, был самым худшим за все время.

– Сент, в городе что-то есть.

– В городе до хрена всякого дерьма, Коди. И все оно начинает вылезать наружу.

– Шайло.

– Все верно, вы были там. Ага, – он вздохнул. – Шайло. Или еще хуже. А вот и ваше жилище. Тут беспорядок, но, кажется, вам, врачам, так больше по душе…

– Было по душе – когда мы в молодости отрабатывали смены по девяносто шесть часов подряд.

– Прямо сердце кровью обливается. В общем, если проголодаетесь, я знаю хорошее кафе в паре кварталов отсюда, там подают самые вкусные завтраки.

– Я скажу тебе, если что.

– Берегите себя, майор.

– Спасибо, сержант. Это вы меня сберегли.

Удивительно, но офис доктора Тахиона был вполне обычным бюрократическим закутком с видом на реку и набережную Бруклина. Одну стену занимали полки с медицинскими книгами, у другой на столе, заваленном дисками, расположилась пара компьютерных терминалов. Тахион сидел так, что мог смотреть в окно, при этом не поворачиваясь спиной к своему посетителю. Стол был антикварным; она не знала, к какому именно периоду или стилю его отнести, но он был так же прекрасен, как и небольшой буфет в углу комнаты. Широко распахнутое окно было прикрыто сеткой, а на подоконнике хаотично навалена куча разных документов. Небо было темным, и ветер шуршал бумагами – признак надвигающегося урагана, очень сильного. Она инстинктивно подбежала к окну, переложила документы на пол и прикрыла окно. В комнате стало намного теплее, и хотя поток свежего воздуха почти прекратился, теперь все это не намокнет. Она надеялась, что дождь покончит с этой жарой, но сомневалась в этом. Почти вся страна пострадала от засухи этим летом, температура подбиралась к 40 градусам: по всему Среднему Западу уже говорили, что возвращаются пыльные бури времен Депрессии, а уж она знала не понаслышке, что эта погода сделала с ее любимыми горами. По радио в утренней передаче сказали о пожарах в парке Йеллоустон, и ей вспомнился едкий запах горящих сосен.

– Надеюсь, доктор Хаверо, это собеседование вам понравится не меньше, чем мой офис.

Она подпрыгнула от удивления, осознав, что устроилась на стуле за его столом – машинально почувствовав себя как дома, – и проклиная тот факт, что дверь была справа, как раз с ее слепой стороны. Она подумала пробормотать извинения, тут же отмела эту мысль, а вместо этого попробовала отделаться лишь улыбкой и пожатием плеч.

В его голосе слышалась естественная утонченность классического благородного вампира, от чего она неловко улыбнулась, а сам мужчина был полной противоположностью своего кабинета, совершенно ни на кого не похожим. Она осознала, что опустила взгляд, когда они пытались разойтись, меняясь местами. Он был на голову ее ниже. Она протянула левую руку в качестве приветствия: ее разум среагировал на то, что уже заметило подсознание – правая рука Тахиона заканчивалась запястьем без ладони.

Он мягко пожал ей руку своей левой рукой, его едва уловимая улыбка свидетельствовала о том, что он понял и оценил ее учтивость.

– Эту встречу я жду давно, уже долгое время. Сент – не знаю, в курсе ли вы, но он у нас заведует Программой помощи ветеранам Вьетнама – все эти годы пел вам дифирамбы. – Жестом он указал ей на стул. Она видела его на фотографиях, в основном, конечно, в газетах или по телевизору, его необычные наряды оставались всего лишь нарядами, а его появление на экране уже стало таким же банальным, как улыбка персонажа из надоевшего сериала. – Но смею предположить, – продолжил он, – что предвкушение не совсем взаимное.

– Неужели это так заметно? – ответила она, думая намеренно отчетливо: или вы прочитали мои мысли, чтобы это узнать?

При личной встрече его внешность оказалась не менее странной, но зато более эффектной. Живое олицетворение аристократа восемнадцатого века. Брюки темно-фиолетового цвета заправлены в ботинки из серой замши, зеленая рубашка под оранжевым двубортным жилетом – и все это создавало еще больший контраст с его белым больничным халатом, который временно заменял бордовый сюртук, висевший на вешалке в углу комнаты.

Он кивнул на бумаги, которые она передвинула.

– Весьма благодарен, – сказал он, не обращая внимания на ее внешнюю и внутреннюю реакцию. – В здешней суматохе легко забыть о чем-то таком. Как вы можете понять, я далек от организованности. А хороших секретарей, особенно в Джокертауне, найти чертовски трудно.

Его лицо состояло из частей, которые вместе не соответствовали классическому понятию красоты, но по отдельности были, несомненно, привлекательны. Таким же образом зачастую описывали и саму Коди. Хотя в его случае, заметила она, конечный результат оказался более изящным. Его правая рука покоилась на перевязи, культю недавно заново обмотали бинтами – рана совсем свежая. В письме, в котором он приглашал ее в Нью-Йорк, об этом не было ни слова. «Интересно, что же я пропустила, борясь с пожарами в джунглях?» – подумала она. Это могло бы объяснить изящность его манер, она и сама видела подобное в отделении «Скорой помощи». Она вспомнила собственную реакцию, когда очнулась и обнаружила, что у нее больше нет правого глаза.

– Так вот зачем я вам понадобилась?

– Это вряд ли, учитывая ваш послужной список. – Он вопросительно посмотрел на нее. – Вы всегда так прямолинейны?

– Да, – бесхитростно ответила она.

Вдруг внутреннюю часть его глаз скрыла тень, и она поняла, что каким-то образом прорвалась через его барьеры, добралась до воспоминания настолько же болезненного, как и ее собственное. Она покраснела от гнева и негодования и даже не стала скрывать своего ликования в честь этой маленькой, банальной победы. «Да кем ты себя возомнил, придурок? – едва слышно прорычала она, надеясь, что он ее слушает. – Какое право ты, какое право кто-либо имеет на то, чтобы копаться в чужих мозгах, черт побери, – или у нас совсем не осталось ничего личного?»

– Честно говоря, – продолжил он, будто перед этим ничего не произошло, и Коди осознала, что восхищается этой чертовски чуждой уравновешенностью не меньше, чем проклинает ее. – В свете последних событий я совсем позабыл о своем письме. Не ожидал, что вы откликнетесь.

– Отчаяние превозмогает даже самые жуткие страхи.

– Как умно. Я успел посмотреть только один выпуск новостей. Что именно произошло?

Она пожала плечами.

– Я закрыла рот, а меня в ответ подстрелили.

– Неприятно.

– Надо познакомить вас с моим сыном, его мнение об этом точно такое же.

– Буду рад с ним встретиться. У меня самого есть внук.

– Поздравляю.

– Спасибо. Настоящее благословение. – Его манера речи, его тон едва заметно изменились, и она подумала, настолько ли это правдиво, насколько должно казаться.

– Я рада за вас.

– А меня по-прежнему терзает любопытство.

– Ну, – вздохнула она, – после рождения Криса я завязала с жизнью в городе и отправилась в далекую глушь. Родители оставили мне свое ранчо – не особо просторное, совсем не такое большое, чтобы оно могло себя окупать, но местечко просто райское. Так что я перебралась туда и занялась частной практикой. Врач-терапевт в небольшом городке, в придачу занимающийся хирургией. Думала, что так оно и пойдет. Пока не начались пожары.

– Они все еще горят. Прошлой весной едва ли кто-то понимал, чего нам ожидать. Служба охраны лесов действовала согласно установленным нормам, не обращая внимания на возгорания от ударов молнии. Но погода стала зверской – ни капли дождя, солнце высушивает деревья, ветер раздувает искорки до огненных бурь. Тревога дошла до каждого пожарного наряда в стране. Индейцы справились с большей частью пожаров, они в этом лучшие.

– Док, вы когда-нибудь задумывались, что будет, если ваш вирус атакует неживую материю самой Земли? А некоторые из этих индейцев задумываются. Вы бережете свою шкуру, но стараетесь не замечать ни апачей, ни шайенов. Они считают наш мир живым существом, как и само человечество. Они видят, что с людьми делает дикая карта, они переживают, что она может то же самое сделать с планетой – и даже убить ее.

– Это абсурд. – Он был искренне потрясен. Она едва ли это заметила. Она находилась в самом центре просторного горного луга посреди толпы – настолько изможденной, что некоторые просто не могли стоять, не то что бежать, – и в ужасе смотрела на пламя, стеной возвышающееся в двухстах метрах от нее, где пять минут назад еще высился великолепный лес.

– Возможно. Пожары кажутся нам живыми. Они проворны и умны, коварны, словно медвежья ловушка. Служба охраны леса привезла несколько команд джокеров, чтобы те справились с монотонной уборкой в самых малоопасных частях леса. С ними все должно было быть в порядке. В любом другом пожаре, любым другим летом так бы и было. Думаю, об остальном вы можете догадаться.

– Насколько серьезно все было?

Она встретилась взглядом с Тахионом.

– Встречный пожар перебросился на команду джокеров и серьезно их потрепал. Я тогда возглавляла пункт первой помощи в Йеллоустоне. Семеро из них добрались до меня живыми. В критическом состоянии, с серьезными ожогами, но у них был шанс. Мы погрузили их в «Хьюи» и отправили в нашу главную больницу. Но там от них отказались. Сказали, что не хватает коек. Брехня, конечно, мы перевели половину их пациентов специально для того, чтобы у них были места для наших пострадавших. Но они были непреклонны и не принимали их. В нашем списке было еще три больницы, от них получили тот же ответ. Пилоту пришлось вернуть их назад. Я же была главной в пункте первой помощи – и нашей основной задачей было доставить раненых по воздуху в подходящее лечебное учреждение как можно быстрее. У меня не хватало работников, не хватало оборудования, чтобы справиться с чем-то серьезным самой. Через два дня они скончались. Одному из них под конец лекарства уже не помогали. Он кричал, как ребенок, таким тонким и высоким криком. Он перекрикивал даже шум выстрелов, и однажды я поняла, что ищу топор или лопату, проклиная себя за то, что под рукой не оказалось пистолета. Я хотела разбить голову этого несчастного существа, только чтобы оно заткнулось. Я не сдержалась, к тому моменту я и сама уже немного съезжала с катушек. Я нашла съемочную группу и дала им интервью в прямом эфире для утренней передачи.

– Я видел эти съемки. Ваши слова звучали пылко.

– И принесли мне сплошную пользу. Больницы с легкостью прикрыли свою задницу. Отозвались на мои слова волной праведного гнева. А когда закончили жаловаться, то обставили все так, что моя вина выглядела правдоподобной. В общем, это было не лучшее время для того, чтобы вступиться за права джокеров. Я ведь там выросла. – В ее голосе послышались мягкие нотки, странные отзвуки того, что чуть раньше она услышала в тоне Тахиона, будто они оба до сих пор не могли поверить в то, что с ними случилось.

– Это место стало моим домом, там я вырастила своего сына, а пять минут в программе «Сегодня» все это уничтожили, как огонь Норт-Форк уничтожил леса Галлатин Рэндж. Служба охраны леса, – она закатила глаза, – отправила меня следующим же вертолетом. Я добралась домой, обнаружила, что больше не числюсь постоянным сотрудником в местных больницах. Через неделю я стала терять пациентов. А через месяц… Разослала отклики на вакансии, но пошли слухи, что я попала в черный список. Меня сочли смутьянкой, никто не хотел иметь со мной дела.

– Никто вас не поддержал?

– Вы не представляете, насколько люди напуганы… – «вашим проклятым вирусом», – мысленно закончила она.

В его взгляде что-то промелькнуло, на губах проскользнула легкая грустная улыбка, скрывшая внезапный укол боли, по которому Коди поняла, что он знал намного больше, чем мог рассказать.

– Итак, – наконец спокойно сказал он, – вы здесь. – Она добавила: потому что у тебя нет выбора.

– Я врач, а это больница. И мне нужна работа.

– У меня много врачей, Коди, мне не нужен еще один врач. Мне нужна моя правая рука. – Он легонько пошевелил ею и не скрыл, что это движение далось ему с болью. В его голосе теперь зазвучала неуверенность и нечто такое, что Коди посчитала ничем другим, как стыдом.

– Мы, такисианцы, очень гордые существа. Мы поощряем идеал в мыслях, поступках и в самих себе. Уродство недопустимо. И все, как вы видите, я теперь уродлив. Настолько физически недостоин собственного имени и звания, насколько добился их своими поступками. Видимо, это мое последнее наказание за то, что я принес дикую карту на Землю.

Она промолчала.

– Мне нужен кто-то, кому я смогу доверить совместное управление клиникой.

– Почему я? – спросила она.

– В основном… – на мгновение он замолчал, а она задумалась, чьи мысли он пытается собрать – ее или свои собственные. Именно это так чертовски бесило ее: не знать, копается он сейчас в ее голове или нет. И потом она подумала о том, что он может там увидеть – если ей было трудно бороться с самыми темными уголками и закоулками своей души, то каково было ему? Она-то беспокоилась только о себе; он был посвящен в секреты каждого. А это может оказаться слишком даже для самого извращенного вуайериста. Затем она снова сконцентрировалась, чтобы понять, что говорит Тахион.

– Это Сент поведал мне о вас, – сказал он. – Я гордый человек, Коди, но даже я не могу больше отрицать, что мне нужна помощь. И им тоже. – Она вздохнула, пытаясь отвлечься на вид в окне. Небо теперь стало скорее черным, а не синим; скоро начнется ураган.

– Не знаю, – наконец ответила Коди.

– Тогда зачем вы пришли?

– Я подумала…

«Что?» – спросила она саму себя. Внезапный порыв ветра влетел в комнату, неся с собой затхлый запах соленого моря, и даже до конца не осознав, она вскочила на ноги, сделала два шага к двери, инстинктивно потянувшись за сорок пятым калибром, лежавшим на дне ее сумки.

Она не могла двигаться. Застыла в потрясении, будто статуя, а Тахион встал из-за стола – во взгляде его сиреневых глаз мелькнуло удивление и беспокойство – и медленно забрал «кольт» из ее руки и снял сумку с ее плеча. Положил их на стол. Все еще застыв, она смотрела, как он наливает крепкий коньяк в хрустальный бокал. Затем он снял мысленный затвор.

Она не упала, хотя очень хотелось, но и его тоже не ударила.

Она осторожно отпила коньяк, прекрасный вкус которого обжег ее изнутри.

– Встреча этим утром, должно быть, произвела на вас серьезное впечатление, – спокойно произнес он.

– Видимо, да, – согласилась она, пытаясь унять дрожь в руках. – Я предоставила доктору Финну самое полное описание.

– Я знаю. Джокера, которого вы повстречали, нет в наших файлах, но это и неудивительно.

«Это же не джокер, – мысленно закричала она, – разве вы не понимаете?»

А вместо этого, поставив бокал на стол, сказала:

– Это была ошибка, доктор, думаю, мы оба это знаем. Не стоило мне сюда приходить. Мне жаль.

– Вообще-то, как мне кажется, вы правы. Они и джокеры, и одновременно прокаженные тузы, хотя слишком многие считают, что их силы помогают им стать неуязвимыми. Им все больше кажется, что все восстали против них. Знакомые вдруг становятся незнакомцами, люди, которым вы доверяете, предают вас – или, что еще хуже, считают, что вы предали их. Мы здесь работаем как с разумом, так и с телом, мы не можем допустить такой двойственности – и скрытой враждебности – даже среди постоянных сотрудников, а уж тем более моему второму «я».

Она хотела сказать: «Уверена, вы кого-нибудь найдете», но слова застряли у нее в горле, потому что они оба знали, что это неправда.

Она почти прошла через главный холл клиники, болезненно осознавая, что, не считая некоторых работников, здесь она была единственной с более-менее нормальной внешностью, и из-за этого ей вслед шептали проклятия и насмешки – иногда и более громким шепотом. В холле ее догнал Сент.

– Жаль, что вы didi mau, майор, – сказал он.

– Ничего не поделаешь, Сент. Пора нам к этому привыкнуть.

– Этим летом, после этого долбаного съезда, мне кажется, что мы уже перешли все чертовы границы. Наверное, вы правильно делаете – смываетесь, пока есть возможность.

– Ага.

– Ладно, слушайте, я тут не за этим. Тот джокер, на которого вы наткнулись – не могу сказать точно, ведь я не могу в этом зрительно убедиться, – но, кажется, его только что привезли. Доставлен мертвым.

– Где он?

– В морге.

– Покажешь мне?

В морге не было никого, кроме дежурного патологоанатома – натурала, который больше всего желал дать волю своей ярости: он ненавидел всех бюрократов, сославших его в эту тюрьму. Он слышал про Коди и понял, что они родственные души – оба попытались побороть систему и оба здорово облажались. Он показался ей болваном, но она не подавала виду, пока он был готов ей помочь.

Труп лежал на столе, и Коди с удивлением обнаружила, что мертвым он оказался не менее жутким, чем живым.

– Чертовски противно, – согласился патологоанатом.

Сначала она не ответила, продолжив осмотр и мысленно сравнивая тело с тем образом, который ей запомнился.

– Когда-нибудь видели подобное? – наконец спросила она.

– Смеетесь? Боже, нет. К тому же я думал, что каждое проявление вируса уникально.

– Такова теория, – согласилась она. – Есть шансы на верную идентификацию?

– Ни одной чертовой идеи, простите мой французский. Кроме того, что существо женского пола.

– Женского? – резко спросила она.

– Ага. – Он пожал плечами. – Взгляните. Конечно, ничего похожего на сиськи, но есть что-то вроде гениталий. Думаю, в течение своей смены я смогу проверить мочеполовую систему.

– Проверьте. – Она говорила таким машинальным, грубоватым голосом, что он в ответ просто записал ее приказ в своем рабочем журнале, подумав, что она старше его по должности.

– Получится установить личность?

– Рук нет, а значит, никаких отпечатков. Скан сетчатки по таким глазам мы тоже не получим, а стоматологические записи?.. – он показал на слегка приоткрытый рот, полный клыков. – Это полная физическая метаморфоза, ну, не считая того, что в теле джокера ничто не работает так, как должно. Так что мы имеем водоприспособленное существо, которое не может жить в воде. С плавниками, но без жабр.

Коди посмотрела на плотные, массивные, практически гигантские плавники, которые служили существу «ногами».

– Можешь мне что-нибудь рассказать о них? – спросила она.

– В каком смысле? – Он подавил зевок. – Помимо того, что я уже рассказал?

– Они быстро изнашиваются?

– Сами посмотрите. Такая же фигня будет и с вашими ногами, если повсюду ходить босиком. Особенно по этому городу.

– Значит, она долго этого не делала?

– Сомневаюсь. Через какое-то время у них на ногах образуются грубые, жесткие мозоли – рубцы от постоянного трения и ссадин. А может, еще и из-за давления костей ног – как видите, это не совсем ноги в том смысле, как мы это себе представляем, они не созданы для ходьбы. Да, Док, скажу вам честно: эта малышка просто исключительна.

– И кто-то точно был чертовски недоволен встречей с ней.

Он стянул простыню, закрывавшую тело джокера, открывая ее взору несколько жутких ран.

– Когда-нибудь видели след челюсти? – спросил он, и Коди кивнула. – Когда я учился в медицинском, к нам поступил какой-то сукин сын – набаловался с тигровой акулой. Примерно такой же укус. Забавно. – Он отошел от стола, внимательно посмотрел на труп, а Коди пересмотрела свое мнение о нем: несмотря на всю свою надоедливость, работник он был отличный. – Не знай я их анатомию, то сказал бы, что она сама это сделала – похожий радиус укуса, даже немного шире, похожая структура зубов. Но она никак не могла дотянуться сюда и нанести себе эти раны.

– Может, близнецы?

– Вы серьезно? Господи, надеюсь, что нет.

Она посмотрела на плечо существа. От укуса раздробились кости и повредились сосуды, ведущие к сердцу.

– Причина смерти?

– Остановка сердца из-за потери крови в результате серьезной травмы, нанесенной насильственным путем.

– Кто ее нашел?

– Кажется, рабочая команда. С транспорта. Слыхал, она напугала их до смерти. Черт возьми. Я не понимаю, как можно кого-то заставить работать в такой дыре.

– Где? – спросила Коди, когда он замолчал, чтобы перевести дыхание.

– Сейчас до этого дойдем. – Он посмотрел на свои записи. – Полного списка у нас пока нет – наверное, найдем в администрации или по пути, мне лишь известно, кто это был, потому что команда экстренной помощи жаловалась, что им пришлось ехать сюда, пока другим «Скорым» пришлось отвозить выживших в Беллвью. А значит, это все случилось примерно в районе Манхэттена. Что у вас там, Док, что-то нашли?

– Не уверена. Подайте пинцет.

– Держите. Что-то блестящее. Осколок цепочки, что ли, зацепившийся за рану. Вот черт! – воскликнул он, когда Коди вытащила и цепочку, и медаль, которая на ней висела. От миниатюрного щита почти ничего не осталось, но сама медаль Святого Христофора была практически нетронутой. Жаль, она не защитила своего владельца.

– Док, с вами все в порядке? Вы жутко побледнели, хотите воды?

Она отмахнулась от него, упершись сжатой в кулак рукой в стол и держа пинцет в другой. Бедная женщина, подумала она, прошла через всю трансформацию, которая лишь едва коснулась меня. Это с ней сделал не просто туз: этот сукин сын настоящий хищник.

– Возьмите образец крови. Проверьте на наличие дикой карты.

– Зачем терять время? Откройте глаза пошире и посмотрите. Она же джокер, это очень заметно.

– Не откажите мне. – Ее взгляд добавил ему воодушевления. – Как можно быстрее, пожалуйста, – сказала она, – и потом отправьте результаты Тахиону.

Она сидела за столом Тахиона, пытаясь облечь свои мысли в слова на бумаге, но в основном просто смотрела на пустой блокнот и вертела в руках авторучку, найденную в кабинете. Заостренный кончик, изящные линии – выполняла свою работу, но по желанию ее приукрашивала. Как и Тахион. Она надеялась, что Тахион левша или хотя бы одинаково владеет обеими руками: переучиваться, чтобы использовать слабую руку, адски сложно, а его почерк никогда не станет таким же плавным, и каждое слово будет напоминать о – как он там сказал? – его «уродстве».

Она подумала о своей собственной потере и задумалась, почему же ее это не сделало инвалидом. Собственно говоря, ее карьера хирурга должна была закончиться: с одним глазом было невозможно все четко рассмотреть, определить расстояние между органами, и все же проблем у нее совсем не возникало. Казалось, она всегда знает, что делать, всегда на долю секунды опережает остальных и каким-то образом чувствует, что они собираются делать, где они вскоре окажутся. Все считали это удачей – и она тоже, в определенных пределах, в тех редких случаях, когда она вообще об этом задумывалась.

Она нахмурилась и издала яростный звук: будь это действительно удача, она оказалась бы в лучшем положении, чем сейчас. Она начала что-то записывать. Брэд Финн сказал, что Тахиона вызвали в местное отделение Форт Фрик. Коди задумалась, было ли это связано с женщиной-полицейским, и еще попробовала представить, какова будет его реакция на ее новости. Туз-хищник – уже само по себе плохо, но если он превращает натуралов в джокеров, то становится худшим кошмаром окружающих, напоминая о всеобщем отчаянии прошлой весны, когда по городу бродил Тифозный Кройд, а на Манхэттене было временно введено военное положение. Она подумывала рассказать все Финну – кентавр ей понравился, – но она знала его недостаточно хорошо, чтобы доверять ему. Воспоминания о том, что случилось в Вайоминге, были еще слишком свежи; ее друзья лгали ей, а те, кому она доверяла, отвернулись от нее. Она не желала снова стать настолько уязвимой. Сент, которому она бы доверила собственную жизнь, уже давно был дома.

Она подумала, не остаться ли в больнице до возвращения Тахиона, но поняла, что не усидит на месте. За окном лил дождь – плохой знак, ведь, судя по долгим паузам между молнией и раскатами грома, ураган еще не достиг своего предела. Но ненастная погода ничуть не развеяла тяжелую атмосферу. Совсем наоборот. Она ходила туда-сюда по кабинету, сама не понимая, почему так нервничает, почему так настороженна – такого она не ощущала со времен Вьетнама. Легко перепутать, ведь ливневый дождь и духота скорее привычны для дельты Меконга, а не для Манхэттена. Именно так она чувствовала себя в Шайло, в вечерних сумерках, когда все знали, что чарли где-то в джунглях, за ограждением, ожидает наступления полной темноты, чтобы навестить их.

Она запечатала отчет и улики в конверт из манильской бумаги, оставила его на столе Тахиона, решив, что на сегодня хватит, и она все равно уже узнала больше остальных.

Иллюзия продлилась не дальше главного входа в клинику, где ее вопрос о возможности поймать такси вызвал смех и искреннее удивление. Охранник разрешил ей воспользоваться своим телефоном, чтобы попробовать дозвониться в радиотакси. Большинство номеров оказались заняты, а в тех немногих компаниях, куда она все же дозвонилась, бесконечно дожидаясь ответа оператора, вешали трубку, как только она называла адрес. У клиники остановилось местное цыганское такси, которое подвозило джокера. И сам водитель был таковым. Но когда Коди подбежала к обочине, и тот увидел, что она натурал, он показал ей средний палец, похожий на птичий коготь, и быстро уехал, обрызгав ее из самой большой лужи, чтобы дополнить свое оскорбление.

– К черту это все, – устало пробормотала она, разъяренная растущей предвзятостью джокеров не меньше, чем самой собой. Может, ей лучше вернуться в китайский квартал или Маленькую Италию. Там она по крайней мере сможет поесть: она не ела с тех самых пор, как в самолете подавали жалкую пародию на ужин.

Улицы были пустынны, и все здравомыслящие жители города прятались от дождя, пока ураган не стихнет. Это был настоящий муссон: вода стеной лилась с неба, сливные стоки уже не справлялись, и некоторые улочки превратились в озерца глубиной по щиколотку. Эти улицы прокладывали еще в девятнадцатом веке; к этому же времени относились и здания, и тротуары, теперь покрытые асфальтом. Но этим летом ремонт не проводился, а значит, во многих местах асфальт протерся до первоначального покрытия – булыжника, ходить по которому было небезопасно. Она думала, что идет в верном направлении, следуя указаниям охранника из клиники, но улицы по-прежнему казались незнакомыми.

Большая часть Манхэттена представляла собой единую систему: улицы тянулись с востока на запад и с севера на юг. Чтобы там потеряться, надо было сильно постараться. Но здесь все было не так. Некоторые улицы скорее походили на переулки, бездумно ответвлявшиеся от главных проспектов, которые тянулись вдоль естественного изгиба острова. Старые здания такими и выглядели; в основном они были построены во второй половине прошлого века и представляли собой многоквартирные дома без лифта, которые не видали лучших дней и вряд ли теперь увидят. Она улыбнулась сама себе – но в этой шутке была лишь доля шутки – и представила, как вирус дикой карты превращает эти старые дома в живых существ, которые играют друг с другом в «музыкальные стулья» и сбивают с толку своих посетителей. Были ли их окна глазами, которые наблюдают за каждым ее движением, а входные двери – их ртами? Если она зайдет в один из них, чтобы укрыться от дождя, не поглотит ли он ее? Она ухмыльнулась, но все равно решила идти ближе к середине улицы, объясняя это тем, что так будет легче поймать такси. Сукин сын сможет проехать вперед, только сбив ее. Если, конечно, он вообще появится. Она зашла уже далеко и должна была добраться до окрестностей Джокертауна, но не увидела ни одного китайского магазинчика.

Затем на углу она заметила ярко-зеленый шар на грязной зеленой ограде и вспомнила, что так обозначаются станции метро. Какого черта, подумала она и спустилась вниз по ступенькам, отряхиваясь, как едва не потонувший щенок, чтобы немного обсохнуть, прежде чем полезть в сумку, которую она, к счастью, додумалась надеть под плащ. Доллар за жетон. Когда она спросила у служащего дорогу, то оказалось, что она вышла не на ту платформу. Отсюда поезда шли в центр, и она бы отправилась в Бруклин через тоннель под Ист-Ривер.

– Здесь есть подземный переход? – спросила она, ужасно не желая возвращаться на улицу, в шторм, пусть только для того, чтобы перейти улицу.

– Даже если бы и был, толку нет, – ответил служащий, к удивлению Коди, еще один джокер, отправляя медный жетон в узенькую щель. – Платформа закрыта, ремонтируют рельсы.

– Отлично.

– Они должны были уже закончить, поэтому и работают по ночам, чтобы линии и станции открывались днем, особенно в час пик, но из-за шторма, наверное, работа застопорилась. Нехилый дождик, – с сочувствием добавил он.

– Еще какой, – согласилась она. – Так вы можете хотя бы подсказать мне, что это за линия, снаружи я не видела никаких обозначений.

– Это линия F, мэм. Индепендент Шестая авеню. – Коди не совсем расслышала его последние слова; она медленно и осторожно оборачивалась в сторону станции, осматривая платформу так же внимательно, как в свое время пожароопасную границу лесов. Она в ярости покачала головой, ругая себя за такое ребяческое поведение. Джокертаун для нее – чуждый город, но и она не робкого десятка, она знает, как себя контролировать.

– Тогда как мне уехать в сторону окраины? – спросила она, довольная, что может спокойно поглазеть – снаружи кабинки никого не было.

– По линии F до Джей-стрит Боро Холл, затем поднимитесь по лестнице к платформе в сторону окраины. Там можете выбрать, мисс, между линиями F и А. По F доберетесь сразу до середины острова, но на А пересаживаться удобнее. Дать вам карту?

Последнее она не расслышала.

– Спасибо, – с улыбкой поблагодарила она.

– Мы здесь как раз, чтобы помогать. У вас сыпь или что-то такое? – Она озадаченно посмотрела на него, не понимая, что он имеет в виду. – Вы так сильно чешете руку, наверно, сильно зудит.

Она взглянула на свою руку, потому что сама не осознавала, что расчесывает ее – неужели кожа онемела? – и она похолодела, снаружи и изнутри. Тыльная сторона ее ладони невероятно блестела легким серебристым оттенком в свете флуоресцентных ламп.

Она посмотрела в сторону лестницы. Вода заливалась вниз огромным каскадом, словно била из фонтана, и проплывала потоком мимо нее в сторону станции, через терминалы и к рельсам. Она слышала, как вода плещет уже внутри – из вентиляционных шахт и решеток на платформу.

В прошлый раз ее спасли. И женщина-полицейский за это поплатилась. «Разве это моя вина, – спрашивала она сама себя. – Откуда я могла знать? Но какая тут связь?» Она поняла и сощурила глаз. Может, в этом и суть – именно она спаслась. Туз с внешностью джокера и способностью превращать людей в себе подобных. Нет, поняла она, и эта идея ее вдохновила, не всех людей – женщин! Колода дикой карты действует только на один класс, и каждой жертве приходится стать не похожим ни на кого существом и прожить свою жизнь в одиночестве. И у кого-то настолько ужасного, как тот туз, не будет даже надежды на обретение друга. Но если его сила и заключается в том, чтобы создавать себе спутников?.. Звучит логично, и леди-полицейский тому подтверждение. Коди не нужно было представлять, как себя чувствовали жертвы туза: какой-то жуткий инстинкт подсказывал ей, что ни она, ни женщина-коп не были первыми. Но если это так, подумала она, почему никто этого не заметил, а если есть другие, то что с ними случилось?

Размышляя об этом, она пошла дальше, слегка покачивая головой взад-вперед, чтобы хорошо рассмотреть все единственным глазом. Турникет, через который она прошла, издал на удивление громкий звук – все звучало громко, ее чувства не были так обострены со времен войны. Судя по всему, платформа была пуста.

«Продолжай соединять кусочки мозаики, – говорила она себе, – и посмотри, что выйдет». Ладно, туз трансформирует женщин – вполне понятно, он одинок и ему нужен друг – только они этого не любят. Вспомнив следы укусов на погибшей женщине-полицейском, она оперлась о плиточную стену и откинула голову. Вот как объяснить, что их никто не видел – он их убивает. Она подняла руку, пытаясь убедить себя, что серебристый блеск вовсе не стал ярче. Она была незаконченным делом. Наверное, как Моби Дик для Ахава.

Тахион разобрал ее пистолет, когда забирал его; она проверила обойму, вставила ее в свой, 45-го калибра. Зарядила патроны, щелкнула предохранителем и засунула тяжелое оружие за ремень на спине. Не самый удобный вариант импровизированной кобуры, особенно учитывая вес пистолета, но она хотела, чтобы он был рядом и в случае чего ей не пришлось бы копаться в сумке. Сумка – это уже другая проблема, лишняя вещь, без которой она вполне могла обойтись.

Из туннеля вырвался поток воздуха, вдали показались два пятна света, медленно приближающиеся к ней – казалось, целую вечность, – прежде чем высвободиться из темноты и обнажить блестящий металл поезда метрополитена. Пока поезд замедлялся, она заглядывала в каждое окно, надеясь увидеть туза, но во всех вагонах были только люди. Она бросилась к следующему и проскользнула внутрь, как раз когда машинист, не желая оставаться на этой остановке дольше необходимого, закрыл двери.

Некоторые пассажиры посмотрели на нее, вероятно, задаваясь вопросами – как и таксист сегодня утром, который показался Коди будто существом из другого времени, из другого мира, – кто она такая, была ли она одной из них. Она ловила их взгляды, как это было и после возвращения из Вьетнама, и продвигалась вдоль вагона, машинально проверяя каждое сиденье. Она дернула дверь между вагонами, но в отличие от поезда, на котором она ехала утром, здесь они были закрыты. Черт, мысленно заворчала она, такие сложности ей не нужны. Но сквозь мутное окошко она хотя бы видела, что в соседнем вагоне тоже люди, так что она могла обойти его и отправиться в следующий.

Сделать это получилось на Йорк-стрит, на пересечении с Бруклин Хайтс: она выскочила, как только открылись двери, и бросилась бежать как можно быстрее в сторону нужного ей вагона. Здесь был обычный поток пассажиров, и она за ними успела. Проблема была в том, что ее туфли, идеально подходящие для собеседования на работу, вовсе не предназначались для таких забегов. Почти не держат ногу, совсем неустойчивы. Ничего не поделаешь, пришлось обходиться тем, что есть, это ей не впервой.

В этом вагоне все было в порядке, и в следующем тоже, и в вагоне после него. Поезд катился через Джей-стрит и Берген. Она начинала чувствовать себя более чем глупой: мечется, будто сумасшедшая, вооружена до зубов и охотится за созданием, которое может быть в любой точке метрополитена, тянущегося на сотни километров. У нее не было шансов догнать его – с чего она взяла, что он в этом поезде? – и даже если так, криво усмехнулась Коди, станет ли это удачей или несчастьем? И все же именно здесь он совершил свое последнее нападение, и лучшей зацепки у нее не было. Хотя почему она? Это не ее работа, не в ее характере: она ведь не коп и не герой. Просто упрямая.

Ее предплечье начало неметь. «Это приближение, – спросила она себя, – значит ли, что мы близко друг от друга?» На стене было написано «КЭРРОЛЛ-СТРИТ». Она снова выбежала из вагона, как только распахнулись двери, но поскользнулась на мокрой от дождя платформе и из-за сумок не смогла восстановить равновесие. Она с силой упала на одно колено, на мгновение все ее внимание устремилось в эпицентр боли. Услышав звук закрывающейся двери, она попыталась подняться, хриплым криком обращаясь к машинисту, чтобы тот подождал, но он не мог отклоняться от расписания, и двери закрылись прямо у нее перед носом.

– Черт, – бормотала она снова и снова, пока поезд грохотал все дальше от станции, – черт, черт, черт, черт, черт, черт!

Она знала, что не остается ничего, кроме как подождать следующий. Коленка была в крови; осторожно попытавшись наступить на раненую ногу, она почувствовала огненную вспышку боли – и увидела жуткую дыру в и так уже порванных колготках, – но, распрямившись, она поняла, что сможет идти, ничего страшного. Спасибо небесам за небольшую услугу, подумала она. И затем вдохнула запах морского отлива на болотистом побережье.

Вот дерьмо, подумала она, реагируя немедленно, быстрее, чем она могла представить: она бросилась вниз, чтобы немного оторваться и суметь достать пистолет. Этого движения было как раз достаточно, чтобы спастись, – выстрел должен был задеть ее голову, сбить ее с ног и замутнить ее взгляд – но ее приземление было отнюдь не изящным. Она неуклюже упала на живот, растянувшись на скользком бетоне. Она отчаянно перекатилась на бок, пытаясь достать пистолет и выстрелить, но ее пули бездумно отскочили от потолка, а затем гигантское щупальце выбило пистолет у нее из рук, от отдачи выстрела она откатилась к платформе и упала на рельсы. Поднявшись, она услышала резкий грохот – это ее пистолет провалился на рельсы нижнего уровня, где проходила еще одна параллельная линия.

Она угодила в грязь, ее рот был полон мусора из океана – и жуткого зловония туза, такого густого, что она давилась каждым своим вдохом; она знала, что он охотится за ней, и понимала, что будет дальше. Даже если она выживет, ее будущее станет таким жутким, что не стоит об этом думать. Поэтому она побежала.

Ей показалось, что после станции рельсы уходят вверх и недалеко отсюда что-то светится – возможно, выход на открытое пространство. Действительно, туннель выходил на поверхность. Дождь не сбавлял оборотов, и ее будто окатило холодным душем: капли падали с такой силой, что причиняли боль. Ветер тоже не ослабел, он дул со стороны залива, не давая ей выбраться наружу. Едва держась на ногах, она добралась до стены, ограждающей рельсы сбоку, попыталась перелезть через нее, но не смогла крепко зацепиться и завизжала, когда рукой коснулась колючей проволоки, натянутой поверху.

Грохот – вполне ощутимый, а не только слышимый – раздался в Манхэттенском туннеле, на линии F встречных рельсов. В голове у нее был сплошной туман, словно ее чем-то накачали; она не осознавала существования поезда, пока не стало слишком поздно, чтобы попытаться привлечь внимание машиниста. И хотя она махала, кричала, казалось, никто из пассажиров ее не замечал. Она шла вдоль рельсов, изгибающихся по линии виадука, и увидела тусклый свет станции посередине моста – следующая остановка на этой линии. «Не так уж далеко, – подумала она, – у меня получится, это легко». Она сняла оставшуюся туфлю и выбросила ее, стараясь не обращать внимания на боль от камней и других острых предметов, колющих ее ноги.

Сначала все было нормально, не хуже, чем утренняя пробежка вверх по горной тропе; она не тратила времени на то, чтобы обернуться – туз либо был там, либо его не было, так что лучше довериться тому мнению, что подтверждает другое. Дождь оказался на удивление сладким на вкус, несмотря на все свое первобытное неистовство, но именно это ощущение он в ней и зародил. Она не чувствовала, как он ранит ее кожу, словно ее обернули какой-то непроницаемой мембраной, а разум вдруг отделился от тела.

Дикий крик – яростный и напрасно протестующий, зверь внутри ее, попавшийся в нерушимую западню, – вырвался из нее одновременно с этой жуткой дрожью, заплясавшей под кожей; она не забыла это ощущение. Кожа теперь не была загорелой: серебристый оттенок сделался серым и маслянистым, руки («Это иллюзия, – молчаливо убеждала себя она, – Господи, пусть это будет всего лишь мое воображение») уже не были такими плотными, как раньше, – казалось, теперь они изгибались с отвратительным бескостным изяществом. Зубы едва умещались во рту, а каждая часть ее тела, казалось, вот-вот взорвется, кожа натянется, лопнет – слишком туго ею обернуты кости, которые превратились в острые лезвия. Каждый шаг давался с трудом. С ее ногами ничего не случилось, они лишь приобрели тот самый переливчатый оттенок, как и ее руки, но ей казалось, что они онемели. Суставы не сгибались, ни в коленях, ни в бедрах, и ей приходилось изворачиваться всем телом, чтобы сдвинуться с места. Она была почти на середине виадука, на высоте шестиэтажного дома, где вокруг ни одного здания, чтобы попробовать спрыгнуть на крышу – если она вообще могла бы на такое пойти. Ее единственной надеждой было добраться до станции.

Он поймал ее.

С небрежной грубостью существа, полностью уверенного в своих силах, он обвил своим щупальцем ее шею и, дернув, сбил ее с ног; от удара она едва могла дышать, едва могла пошевелиться. Всей своей тяжестью он повалился на нее, придавливая обе руки своими основными щупальцами, пока мелкие отростки зацепились за ее блузку, срывая пуговицы, разрывая ткань и стаскивая бюстгальтер. Между рельсами было широкое бетонное полотно, именно на него они и упали – их сразу же увидели бы со станции, но только не в такую бурю. Его пенис коснулся ее живота, когда он пытался поменять положение, высвободив одну руку, чтобы задрать ей юбку и стянуть трусики. Она ударила его изо всех сил, но лишь почувствовала боль в руке. Она попыталась дотянуться пальцами до его глаз, но туз уже был начеку – схватил ее руку и прижал к земле.

Среди резких яростных криков чей-то голос послышался в ее голове, он звал ее по имени.

– Тахион! – выкрикнула она, не зная, кричала ли она мысленно или вслух, а может, и то, и другое.

Где вы? Это были действительно его слова или игра ее воображения, протягивающая ей последнюю воображаемую тростинку, за которую можно зацепиться?

Уже поздно, был ее ответ. Она закипала изнутри, все ее тело бурлило, пузырилось, разъединялось. Он поймал ее, и трансформация уже приближалась к критической массе; она понимала, что всего через несколько минут все будет кончено.

Тогда помоги мне, сказал ей Тахион. Открой свой разум, Коди, скажи – я могу все, я должен увидеть его!

Войди, подумала она. Но ничего не произошло. Никакого ощущения проникновения или чужого присутствия.

Никаких образов, о которых она читала в тысячах книг и комиксов.

Но взгляд туза остекленел, а его тело замерло.

Я остановил его, Коди, сказал Тахион, но я не знаю, как долго смогу удерживать его.

Она высвободила руки из щупалец туза, подобрала ноги, отказываясь реагировать на протесты своего тела, заставляя его двигаться, и направила все силы на то, чтобы подняться. Он сдвинулся, слегка зашевелился – теперь ей не нужен был неистовый мысленный крик Тахиона, чтобы понять, что это значит, – он заревел, как тяжелоатлет перед последним выпадом: вытянул руки вперед, перенес весь свой вес на ноги и начал переступать с одной на другую. Он покачивался из стороны в сторону, будто Шалтай-Болтай, пытаясь восстановить равновесие своего тяжелого тела, пока наконец не остановился.

Ее ослепила вспышка света – от станции отъехал поезд, его головные фонари осветили рельсы, а затем последовала вспышка еще ярче, с искрами и пламенем и криком агонии, когда его конечность попала на контактный рельс. Туз подскочил и заревел, когда его тело дернулось в конвульсиях – через него прошел разряд электричества. Коди испугалась, что он может вырваться и каким-то образом сбежать. Но она не приняла в расчет поезд. Машинист затормозил, как только увидел их, но наклон был крутой, и поезд катился по инерции, рельсы стали скользкими от дождя, и даже остановившись под визг тормозов, головной вагон все равно превратил существо в кровавое месиво.

Поездная бригада бросилась ей на помощь, и она услышала вой полицейских сирен, стекающихся со всех сторон к мосту. Вскоре виадук был полон людей в голубых дождевиках, платформа вдалеке освещалась мини-камерами приехавших с телевидения операторов. Она не сдвинулась с места, у нее не было на это сил, она просто лежала на боку, слегка вытянувшись, и глядела на дымящиеся останки, не обращая внимания на возмущенные, шокированные и зачарованные взгляды пассажиров.

Теперь она чувствовала его присутствие в разуме: мысли Тахиона смешивались с ее собственными, пока он тяжело ступал вверх по лестнице от Смит-стрит, вдалеке отсюда. Он нарисовал мысленную картину из тех мест, которые она больше всего любила, и был так учтив, что не выказал свою реакцию, когда этим местом оказалась военная база Шайло в горах центрального Вьетнама. Ее внешность была такой же, как в объективной реальности – никакой идеализации своего мысленного образа, – но в ней чувствовались уверенные силы, от чего она ощущала себя скалой, к которой любой может прийти и обрести защиту. Тахион позволил себе раствориться в этом ментальном пейзаже, с явным недовольством бормоча об отсутствии какого-либо вкуса во внешнем облике военных (комбинация цветов на форме была отвратительной), и затем медленно, спокойно начал возвращаться из мысленных образов Коди назад к реальному миру. Так что к тому времени, когда он незаметно покинул ее, она уже пережила весь шок ситуации, сконцентрировавшийся в разуме, а не в теле, которое, оказавшись далеко за границами своих возможностей, тут же ослабло.

Она проснулась в комнате на верхнем этаже «Блэйз» – судя по виду из окна – и первым делом насладилась той простой мыслью, что она – человек. Она вытянула пальцы, наблюдая, как утренние лучи освещают ее руки, и порадовалась, что кожа блестела лишь от настоящего, человеческого пота.

– Как спалось? – спросил Тахион, сидевший на стуле возле стены и с легким стоном потянувшийся, чтобы размять спину.

В ответ она улыбнулась и удивилась, как легко ей это удалось. Она не думала, что в ней что-то такое осталось, и была поражена тому, какой глубокий след оставило в ней напряжение последних месяцев. Как прекрасно было от него освободиться.

Она начала обдумывать вопрос, но он ответил прежде, чем ее мысли сформировались в целое.

– Да, я пробыл здесь всю ночь.

Она задумалась, стоит ли ей злиться, ведь мысленная связь тоже оставила свой след – двойственность существования, которая может испортить жизнь им обоим, но она решила, что это бессмысленно.

Что было, то прошло; важно было справиться с этим и двигаться дальше.

– Интересный подход, – согласился Тахион, засмеявшись, когда она удивленно вздохнула. – Вообще-то все не так плохо, как вы думаете. Я наблюдал за вами, пока вы спали.

Она не могла не усмехнуться, представив его в роли караульного, марширующего взад-вперед у ворот ее сознания. Она вообразила это достаточно ярко, чтобы и с его губ сорвался легкий смешок.

– Я хотел убедиться, – продолжил он, – что встреча со Сладжем не принесла вам вреда.

– Как вы узнали его имя?

– Любой мысленный контакт подразумевает определенную связь. Я обязательно что-то узнаю. В случае Сладжа, – он пожал плечами, выражая отвращение и презрение, – мысли были довольно простыми, связанными с его желанием. Как ни крути, умным бы я его не назвал. Скорее, хитрым. Имя «Сладж» он выбрал себе сам.

– Он был тузом?

– Вскрытие подтвердило данные анализа крови: тело в морге принадлежало натуралу. Насколько мы можем судить, он бродил по метро и другим туннелям под городом уже долгое время, в основном охотясь на бродяг и беглецов – в общем, на деклассированных элементов, которых никто не стал бы искать. И никто из нас не подозревал…

– Сколько их?

– Жертв? – Выглянув в окно, он засопел, но она знала, что он копается в памяти туза. – Невозможно определить. Когнитивные способности Сладжа были ограничены. Но, подозреваю, жертв было немало.

– Он всех их убил.

– Он съел их.

Долгое время они оба молчали. Вдалеке Коди услышала, как передают сообщение по системе больничной громкой связи. Стиснув зубы в ожидании боли или слабости, она поднялась на ноги. Из ее левой руки торчала трубочка капельницы; она отсоединила ее и вытащила иглу, а затем осторожно, за пять-шесть шагов, дошла до Тахиона. Он показался ей таким маленьким, хотя она по-прежнему представляла его сильным и неунывающим. Она оперлась на него, обхватив рукой его за плечи и сопротивляясь желанию упереться подбородком в его макушку. Своей здоровой рукой он взял ее за запястье и опустил подбородок ей на руку. Ей не нужно было видеть его глаза, чтобы ощутить их серьезный, обеспокоенный взгляд. Таким часто бывал и ее взгляд, когда она теряла пациента, которого надеялась спасти.

– Новый смысл, – сказал он, позволив своим словам легкую горечь, – старого выражения «любовь убивает».

– Не говоря уже о том, – не могла не ответить Коди, – что ты – то, что ты ешь.

Он засмеялся непринужденным хохотом, который удивил их обоих, а потом снова стал серьезным.

– Почему вы так быстро сбежали?

– Импульсивная баба, это про меня. Я так понимаю, вы получили мое сообщение.

– Брэд Финн сам пришел в администрацию. Видимо, мне просто вас не хватало. Капитан Эллис отправил патрульные машины по всему Джокертауну, чтобы найти вас. Мы узнали, что на Кэрролл-стрит слышали стрельбу…

– …и потом я поняла, что вы меня зовете.

– Спасибо, что услышали. – Он повернулся к ней лицом. – Вы не понимаете. В городе такого размера телепату приходится поддерживать серьезные барьеры, просто чтобы не сойти с ума от всего мысленного «шума». Мне нужно подготовиться, чтобы «услышать» человека, такое почти невозможно после единственной, случайной встречи.

– Может, она не была такой уж случайной.

– Видимо, нет.

– Тахион, какова бы ни была причина этого, я вам благодарна.

– Со временем – достаточно скоро, я думаю, – мы перестанем резонировать на схожих частотах. Я все еще буду очень восприимчив, но прочитать ваши мысли без серьезных усилий уже не получится.

– На каком расстоянии?

– Если честно, не имею представления. Подобного раньше у меня ни с кем не случалось. Простите.

– Простить? За то, что спасли мне жизнь?

– Я создал этого монстра. Все эти несчастные женщины, которых убил Сладж, – их смерть на моей совести.

– Добро пожаловать в наш клуб.

– Вы не понимаете.

– Я хирург. Я три года была военным врачом. Я понимаю. Так что?

– Это моя ответственность.

– Хорошо. – Она специально взяла его за изувеченную правую руку. – Будьте ответственны. Вы не можете изменить прошлое, так же как я не могу вернуть потерянных пациентов – или тех людей, которых я на самом деле убила. Да, – она кивнула, – мои руки тоже в крови, это была война, мы защищали свои земли. И если существует загробная жизнь, я еще за это поплачусь. Какая разница? Все кончено. Но я хотя бы с этим смирилась. Вытащила этот скелет из своего шкафа, хотя раньше вообще не признавала его существования, а теперь я достала его вместе с остальными кошмарами, и я могу рассмотреть их, увидеть их такими, как есть, – и себя такую, какая я есть. Это не значит, что я не чувствую боли: она еще долго не уйдет. Но все это здесь. Я могу с этим справиться. Попробуйте сами, это вас удивит.

– Ты нужна другим, Коди, – бесхитростно сказал он.

– Я врач, Тахион, а не костыль.

Он слегка приподнял свою изуродованную руку на перевязи, потом опустил, его плечи ссутулились.

– Значит, вы уходите, – сказал он.

– Придется найти кого-то, чтобы присматривать за ранчо. Я знаю пару ребят в Колорадо, ветеринаров, они мне помогут. Я им позвоню, прежде чем вывалю все новости Крису, соберу вещи и найду здесь неплохое местечко. – Он изумленно смотрел на нее, не совсем уверенный, что правильно все расслышал. – Если, конечно, – нарочитую серьезность в ее голосе исказила кривоватая улыбка, – мы сможем договориться о зарплате.

Тахион вежливо кашлянул.

– Ну, что ж, уверен, мы что-нибудь придумаем, – рискнул он.

– Не будем требовать слишком многого, договорились? – сказала она, расплываясь в улыбке.

Она протянула ему руку.

И Тахион, с такой же широкой улыбкой, потянулся к ее ладони.