Глава первая

В изложении Ивана Александровича Пряхина все эти события выглядели проще и яснее. Он пересказывал то, что услышал в милиции, а там в излишние подробности вдаваться не любят. Но факты, изложенные даже самым скупым языком, есть факты.

То ли закончив, то ли прервав рассказ, Иван Александрович остановился. Этим воспользовался Костя, чтобы сказать:

– Да, хорош мальчик. Ловок, скотина!..

– Знаешь, и она хороша. Кассирша, – брезгливо прибавил Семён, словно вступаясь за кого-то…

Люда Раменкова расцепила сомкнутые пальцы.

– Не мог, – вырвалось у неё. – Не мог он с ней…

Костя снисходительно усмехнулся, а Иван Александрович как-то безучастно согласился с Людой:

– Не мог. Лезину нашли позавчера. Случайно.

– И где же? Далеко? – оживился Костя.

– Нет, рядом. Труп был обернут подклёновским плащом и забросан валежником. Зверский удар в висок чем-то металлическим. Рукояткой пистолета, возможно. Эксперты обнаружили в ране следы оружейного масла.

Наступило долгое растерянное молчание.

– Ну, гад-дина… – выдавил, наконец, Семён, скрипнув зубами.

– Хоть бы уж из пистолета убил, зверюга, – начал Костя и сразу умолк, взглянув на девушку.

Люда сидела, уронив голову в чашечку узеньких ладоней, жалкая, словно надломившаяся. Но вот она с явным усилием выпрямилась, попыталась встретиться с ускользающими взглядами остальных, и сказала:

– Всё-таки… я не верю…

Костя пожал плечами и отвернулся. Семён сделал вид, будто разглядывает заусеницу. Только Иван Александрович выдержал её взгляд.

– Факты, Люда…

Девушка снова уронила голову: фактов было больше чем достаточно.

– У него же был плащ. В поезде, – напомнил Костя.

– Раменкова, – сказал Пряхин.

– И компас – тоже отцов, наверное. Очень похож на тот, что он привёз с фронта.

Пряхин отмахнулся.

– Не имеет значения.

Но Люда не пожелала согласиться с этим:

– Я очень виновата, Иван Александрович…

Закончить ей не позволил Семён Гостинцев. Он вдруг испугался, что Люда, начав с компаса, вспомнит что-нибудь более значительное, такое, что ляжет на неё тенью. Испугался не только за девушку, но и за себя: не хотел знать о ней ничего теневого.

– Не нужно, Люда! – сказал он. – В чём вы можете быть виноваты? Сами подумайте, какая это чепуха. Обмануться в человеке и считать себя поэтому виноватой.

– Достоевщина какая-то, – присоединился к нему Пряхин.

– Нет, виновата. В том, что не могу заставить себя поверить. Всё ещё не могу. Не могу!..

– А что же в этом плохого? – искренне удивился Семён. – Это даже хорошо – не верить в плохих людей. Ведь таких, как этот Подклёнов, знаете сколько? Один на миллион, наверное. Исключение.

Девушка убежденно, хотя и печально покачала головой:

– Пусть. Но этот один – не он.

Тут уж не выдержал горный инспектор.

– Ну, знаешь… Обоих вас с батькой твоим… одним ремнем выпороть. Никак понять не хотите, что другой так ловко милым да хорошим умеет прикинуться – дальше некуда. Некоторые живут этим. Вроде профессии у них – прикидываться-то!

– Не прикидывался Василий… хорошим…

– Плохим, что ли, прикидывался?

– Никаким, – не обиделась на иронию девушка. – Вообще не прикидывался.

Пряхин скорбно махнул рукой.

– Верно говорят: переубеждать бабу – всё равно что воду решетом черпать. Давайте-ка лучше подумаем, как дальше. К Москве двигаться надо, а не на тары-бары время терять.

– Самолётом бы, – мечтательно сказал Костя. – Можно не только наверстать потерянное, а и выгадать ещё дня три – четыре.

– А ведь идея! Ведь идея, скубенты? – веселея, вспомнил свое словечко Иван Александрович. – Может, и правда, полетим? А?

Приятели смущённо запереглядывались, а Пряхин уже решил за себя и за девушку:

– Мы с Людой полетим, пожалуй. Советую и вам тоже.

– Заманчиво, но… ресурсов не хватит, – признался Семён.

Иван Александрович небрежно махнул рукой.

– Полбеды. У меня в долг перехватить можете. Когда-нибудь возвратите… Все мы теперь вроде как бы одной ниткой связаны.

Костя вопросительно посмотрел на Семёна.

– Что же, – наконец сказал он. – Если вы сделаете нам такое одолжение…

– Значит, решено. Надо узнать, где тут касса аэрофлота, и – за билетами.

– На «ТУ»? – спросил Костя.

– «ИЛ-14», наверное. До Иркутска. Предлагаю уполномочить вашего друга и Люду. Мы с вами должны всё-таки поесть как следует.

Помня о колких репликах девушки в свой адрес, Костя не стал возражав: пусть их идут с Сенькой. Не такое сейчас настроение у Люды, чтобы добиваться её общества. Вот в самолете он попытается сесть рядом с нею, и тогда…

Что будет тогда, Моргунов не знал. Неизвестно, что будет. Но, во всяком случае, он приложит все силы, чтобы девушка переменила мнение о нём.

Иван Александрович вручил Семену деньги, рассчитав их на всякий случай с запасом.

– Без билетов не возвращайтесь, смотрите! А мы перекусим и придём сюда же.

Люда охотно присоединилась к Гостинцеву. Успев присмотреться, не боялась, что спутник окажется не по времени говорлив. Пожалуй, в его присутствии даже легче было – никто не мешает думать о своём и в то же время рядом идёт человек, товарищ. В том, что Семён Гостинцев именно таков, Люда не сомневалась.

Проводив уходящих долгим внимательным взглядом, Иван Александрович изрек:

– Переживает девчонка.

И скорбно поджал губы.

– Вероятно, у неё есть особые основания… – голосом обиженного человека произнёс Костя.

Пряхин подарил его осуждающим взором и, демонстрируя нежелание развивать тему, сказал:

– Ладно, идёмте искать столовую или закусочную. Я, пожалуй, не откажусь от пивка.

– Берите курс на вокзальный ресторан, Иван Александрович. Ближе всего.

– Можно и туда. Только, пожалуйста, без лишних разговоров за столом. Ясно?

В ресторане наскоро расправились с борщом по-флотски; зразы Иван Александрович только поковырял вилкой. Раскурив трубку, он сунул спичку не в пепельницу, а на свою, не убранную ещё, тарелку и отхлебнул пива.

– Бывает же так, – сказал он назидательно, – живёт среди нас человек. Годы живёт. Можно сказать – под одной крышей. А мы не догадываемся, кто он. Чем дышит.

– У меня, Иван Александрович, какое-то особое чутьё на таких. Вроде шестого чувства. Помните – в поезде – с первого взгляда почти…

– Бросьте, – устало махнул трубкой Пряхин. – Раменков, Степан Раменков, раскусить не мог! Вот что удивительно!

– Поздно теперь вспоминать об этом.

– Поздно, – согласился со вздохом горный инспектор. – В милиций говорят: будем искать. Сказать легко. Теперь он – как иголка в стогу сена.

– У них, Иван Александрович, определенные методы, в уголовном розыске.

– Методы! Фотокарточки мне показали. Пятилетней давности. Одна посвежее, – видимо, с паспорта, так и на той сам на себя не похож.

– Без этого обойдутся. Словесный портрет. А потом – старые связи, знакомства…

– За три года, что он у Раменкова работал, все его связи, знаете, куда упрятали?

– И он попадётся. Говорят, сколько веревочке ни виться…

Расплатившись, Иван Александрович заторопил Костю:

– Пора двигаться.

Их уже ожидали.

– Приказание выполнено, – доложил Семён, отдавая Пряхину сдачу.

Иван Александрович удовлетворённо кивнул.

– Слава богу. Послезавтра будем в Москве. Посадка на Внуковском или в Шереметьево, не уточняли?

Все аэродромы похожи, как братья. Разве что один понаряднее другого. Но на всех – стандартные взлётные дорожки из тяжёлых бетонных плит, одинаковые посадочные трапы и деловитые девушки-контролеры, тоже чем-то похожие одна на другую.

Усевшись в кресло, Пряхин блаженно сощурился и сказал:

– Уфф! Повезло, знаете, с билетами. Иной раз такое бывает!..

Костя считал, что ему не повезло, – Люда заняла место возле Ивана Александровича. С Костей её разделял проход между креслами. Всякие объяснения приходилось исключить.

Заглядывая вперёд, он решил хотя бы подготовить Семёна, чтобы после пересадки в Иркутске тот не вздумал мешать ему поговорить с девушкой.

– Понимаешь, обидно даже: чего она дуется на меня? Кажется, ничем не обидел. Думал, что в самолете поговорим, и я выясню, в чём дело. Так Иван Александрович рядом плюхнулся…

– Во-первых, – невольно улыбнулся Семён, – если уж говорить правду, так это Люда плюхнулась возле Ивана Александровича. Да и не дуется она вовсе. Мне кажется, просто не любит, когда перед ней рассыпаются.

– Ты это насчёт чего?

– Насчёт твоих цезаревских замашек: пришел, увидел, победил.

– Глупости порешь! – обиделся Костя. – Не такая девушка; я и не думал даже. А ты, я вижу, не в меру горячо за неё вступаешься. Спроста ли?

– Как тебе сказать…

Костя нахмурился, поджал губы.

– Всё ясно. Можешь не объяснять дальше. Только, по-моему, Семён, это не по-товарищески.

– Что?

– Сам знаешь.

Конечно, Семён знал – что. Не знал только, почему не по-товарищески. И он – вполголоса, чтобы не привлекать внимания соседей – спросил приятеля:

– Значит, если тебе и мне понравилась одна девушка, я должен промолчать о своем чувстве? Отказаться от него, да? Это было бы по-товарищески, по-твоему? Но почему именно я, Костя? А?

Моргунов на мгновение смешался, сказал не совсем уверенно:

– Пойми, что она нравится мне серьёзно.

– Не понимаю, как человек может нравиться несерьёзно.

Костя отвернулся и замолчал. Пожалуй, долголетняя дружба начала давать трещину, – решил Семён Гостинцев. Он тоже примолк, впервые задумавшись о том, что дружбу, как и металл, следует иногда проверять на разрыв. Грош ей цена, дружбе, если она легко рвётся.

Но молчание длилось недолго. Словно ненароком, Костя несколько раз искоса поглядывал на Семёна, вертелся, будто удобнее устраиваясь в кресле. Семёну даже захотелось спросить, как спрашивала когда-то мать в таких случаях: не сидит ли тот, часом, на шиле? Но заговорил не он, а Костя:

– По-твоему выходит, что если два друга любят одну девушку, надо разыграть чувство на спичках? Как тогда – помнишь? – кому с кем идти? Тебе не смешно?

– Смешно, что тебе могла прийти в голову подобная глупость. И обидно, что ты хочешь свалить её на меня: «по-твоему!»… Это не по-моему, Костя!

– А ты что предложишь? Американскую дуэль, что ли?

– Предложу вспомнить, где и когда мы живём. Это во-первых. А во-вторых, – не забывай, что наши идиотские разговоры ничего не решают. Догадываешься, кто может решать? А?

Моргунов достал папиросу, постучал мундштуком в подлокотник. Но Семен показал на табличку «Курить воспрещается».

– Видишь?

Вздохнув и обиженно посмотрев на Семёна, словно тот был повинен в запрещении, Костя запихал папиросу в пепельницу. Он сознавал правоту друга, не мог не согласиться с ним и в то же время не хотел соглашаться. Семену хорошо играть в благородство – за столько дней успел, конечно, пустить девушке пыль в глаза. На него время поработало. Небось, не так рассуждал бы, доведись не ему, а Косте получить тогда в спутницы Люду. Если уж говорить о настоящей дружбе, следует уравнять шансы в этой игре, а не так вот – чтобы Косте Моргунову брать старт, когда за спиной Семёна Гостинцева добрая половина дистанции. Игра должна быть честной, чёрт побери…

Он посмотрел туда, где сидели Люда и горный инспектор. За высокими спинками кресел их не было видно. Но Костя легко воскресил в памяти лицо девушки, горестно сдвинутые брови и синие, широко расставленные глаза.

– Конечно, все это не игра, Семён, – осуждающе сказал он, поворачиваясь к Гостинцеву и отвечая на собственные мысли. – Мы с тобой не стометровку бежим, чтобы стараться первому оборвать ленточку, я же понимаю. Но не получается у меня философского спокойствия, и все тут!

– Не получается, – охотно согласился Семён, а Костя догадался, что друг говорит и о себе тоже. Значит, и он не очень-то уверен кое в чём? От этой мысли Костя подобрел как-то, доверительно положил ладонь на колено товарища.

– Эх, Сеня!..

Тот притворился, будто увлечён разглядыванием окрестностей под крылом машины. Летели над Ангарой, каким-то чудом сумевшей не вылиться из берегов, когда на вираже земля стала вставать дыбом, – словно перелистывали гигантский атлас… Река ослепительно вспыхнула, потом отодвинулась за пределы круглого иллюминатора. Самолёт мягко стукнулся колёсами о бетон дорожки и побежал по ней, теряя скорость, к аэровокзалу.

До вылета «ТУ-104» на Москву оставалось более четырёх часов. Пряхин поморщился – называется, самый скорый способ передвижения! – но потом смирился.

– Ладно, нет худа без добра. У меня тут фронтовой друг на улице Карла Маркса живёт, автобус почти у дома останавливается…

При встречах старых друзей, да ещё фронтовых, лишние всегда не желательны. Это ставило Люду перед выбором между одиночеством в незнакомом городе и обществом студентов. Поколебавшись, девушка выбрала последнее.

– Посмотрите город, на катере до ГЭС прокатитесь, – посоветовал Иван Александрович.

Люда забеспокоилась.

– А самолет не может вылететь раньше?

– Только позже, – едко усмехнулся Иван Александрович.

Пока ожидали автобус, солнечный свет померк, хмурые тучи надвинулись на небо. Начал накрапывать дождь. Но четыре часа утомительного ожидания в аэропорту? Право, дождь менее страшен!

Семён высвобождал из ремней плащ-палатку. Костя свою не стал распаковывать. Но, как только автобус тронулся, по стёклам забарабанило как следует, и он, посмотрев на Люду, спросил всех:

– Может, вернёмся?

– Не растаем! – заверил оптимист Семён, а Иван Александрович презрительно махнул рукой, – подумаешь!

На счастье, ливня хватило ненадолго. Снова заморосил мелкий и, как выразился Семён, «довольно сухой» дождичек. Выйдя из автобуса, влез в накидку и Костя. Ему очень хотелось накрыть её широкой полой девушку, но разве угадаешь, как отнесутся к этому? Впрочем, китайский плащ защищал Люду довольно надёжно.

Руководствуясь указаниями Пряхина, от моста через Ангару они двинулись по набережной, разыскивая пристань. Берег одевали в нарядный бетон, но пока что эго только затрудняло ходьбу. С работами явно не торопились, кучи гравия и облепленных бетоном досок валялись где попало и как попало. Приходилось лавировать между ними, выбирая дорогу. Тусклая, в мелкой сыпи дождевых капель, Ангара казалась бессильной и покорной. Рыжие голые острова были похожи на отвалы, оставленные драгой. На стрежне течением мотало несколько заякоренных лодок с удильщиками хариусов. Им явно не везло, беднягам.

Костя отпустил какую-то шутку в адрес рыбаков, но разговор не клеился. Без особого удовольствия прокатившись до плотины и обратно, посетовав, что нет времени для поездки к Байкалу на крылатом теплоходе «ракета», решили трогаться в обратный путь.

Сразу за прибрежным парком начинались тихие, обсаженные деревьями улицы. Отлакированные дождём листья стучались в стекла неприветливых, закрытых окон. Редкие автомашины проносились по асфальту, разбрызгивая воду из незаметных до этого луж. Торопливо, подбирая полы плащей, пробегали ещё более редкие прохожие. Как назло, дождь стал усиливаться.

– Повезло с погодкой, – пробурчал Костя, последним из троих поднимая капюшон.

В обрезанный капюшонами кругозор попадала только убегающая вперёд перспектива неширокой улицы без неба над нею, как на экране кино. Автомобили, влетев в кадр, стремительно исчезали в глубине или за боковым обрезом экрана. Люди не торопились исчезать. Встречные норовили вылезти в «крупный план», прежде чем кануть в тьму. Наверное, все они про себя удивлялись троим, выбравшим такую отвратительную погоду для неторопливой прогулки.

Немногим, впрочем, приходилось этому удивляться, Прохожих почти не попадалось. Вот на перекрестке перебежали улицу мальчишки, с удовольствием шлёпая по лужам. Вот промелькнула девушка в плаще из прозрачного полиэтилена. Сыпанув мелкими брызгами и подмигивая красным огоньком, отвернула влево зелёная «Волга». Потом в кадр втиснулась широкая спина мужчины, заслонив половину улицы. Прохожий шагал размашисто, видимо торопясь куда-то. Он легко оставил позади себя синюю, отливающую металлом, спину Люды, даже не взглянув на девушку. Зато Люда вдруг замедлила и без того неторопливые шаги.

Теперь она шла, как ходят слепые, потерявшие поводыря.

Даже вытянула в стороны руки, словно ища опору или боясь, что спутники бросят её, уйдут вперёд.

Костя уже разомкнул губы, чтобы спросить – что с нею? – и вдруг всё понял сам.

И Семён тоже понял.

 

Глава вторая

Твёрдо печатая шаги подошвами кирзовых сапог, шёл Василий Подклёнов. И нельзя было откинуть капюшон, чтобы мир стал светлей и шире, чтобы преступник вдруг не исчез за кадром, как это бывает в кино. Костя рванулся вперёд, но Семен остановил его движением плеча.

– Пистолет, – напомнил он шепотом.

Костя беспомощно заоглядывался. Рука потянулась отбросить капюшон накидки.

И снова Семен остановил:

– Нельзя. Может узнать.

Теперь все трое шли тесной, сомкнувшейся шеренгой. Люда ловила приглушенные отрывочные слова спутников, но сама молчала.

– Надо взять. Нас двое.

– Город. Поднимет стрельбу – и… Люда, окна!

– Надо без выстрела.

– Как?

Молчание. Мерное пошаркивание подошв. Шагах в пятидесяти впереди – широкая, покачивающая плечами спина. Мокрые призрачные деревья и призрачные дома пустой улицы.

– Пойдём следом. До постового.

– Пока объясняем, – уйдёт.

– Просто – сбить с ног, когда постовой рядом…

Опять молчание. А что предпринять иначе? Конечно, присутствие милиционера вряд ли упростит дело, но другого выхода нет.

Подклёнов подошёл к парадной двухэтажного каменного дома, к фасаду которого с одной стороны примыкал высокий, глухой забор. Только на мгновение приостановился, чтобы взглянуть на номерной знак дома. Толкнул тяжёлую дверь и, войдя, даже не позаботился притворить её за собой.

Трое остановились, не сговариваясь.

– Люда, бегите звонить в милицию. Пусть едут скорее. Запомните дом и улицу. Мы останемся тут.

Девушка неохотно оторвалась от них и молча пошла вперёд. Было видно, как она приостановилась на углу, раздумывая, куда идти, и, перебежав улицу, исчезла из глаз.

Выпростав руку через прорезь накидки, Костя коснулся плеча товарища.

– А если парадная проходная? Видишь – забор! Значит, есть выход в сад?

– С первого этажа можно и через окно…

Костя, кивнув, спросил:

– Что делать?

– Я загляну в парадную, а ты проверь следующий дом. Может, через него в сад?…

Шелестя мокрой накидкой, Семён протиснулся в непритворенную дверь парадной. Костя помедлил немного, а затем шагом гуляющего человека двинулся вдоль забора. На фасаде бревенчатого одноэтажного дома дверей не было. Зато имелись деревянные ворота и калитка между этим домом и другим, опять двухэтажным. Заглянув в калитку, Костя увидел проход, стиснутый стенами двух домов. Проход заворачивал направо. За углом оказался вход в дом, а дальше застроенный сарайчиками двор и сад, забор которого видели они с Семёном. В этот сад смотрели и окна того дома, куда скрылся Подклёнов. Значит, этим путем он мог уйти! Закурив папиросу, Костя встал под железный навес крыльца так, чтобы видеть окна, одно из которых могло внезапно распахнуться и… При мысли об этом мышцы начинали напрягаться, а челюсти стискивались сами собою.

Он курил, радуясь, что дождь усилился ещё больше – его примут за прохожего, пережидающего ливень. Уличный фасад контролирует Семён. Значит, все пути бегства Подклёнову отрезаны. Только поскорее бы приехали из милиции!

Мысленно Костя рассчитывал: вот Люда добралась до телефонной будки. Вот её соединили с дежурным. Разговор. Теперь дежурный идёт докладывать начальнику. Докладывает. Начальник отдает распоряжение. Люди садятся в машину. Он в это время закурит ещё разок. Едут… Едут… Проклятие, почему они так долго едут? Он прикурил от догоревшей папиросы следующую и щелчком отшвырнул окурок. Сколько можно ехать, где же знаменитая оперативность?

Вторую папиросу он курил с нарочитой неторопливостью. Во двор вошли двое мужчин, видимо здешние жители. На крыльце приостановились; один спросил:

– Вам кого, молодой человек?

– Пережидаю дождь, – сказал Костя.

Тот, что задержался на нижних ступеньках, тоже разминая папиросу, опустил руку в карман плаща, но спички доставать не стал. Чуть щурясь, попросил:

– Можно посмотреть ваши документы?

Тогда второй вынул ярко-красную книжечку, а Костя прочел тисненое золотом слово «Удостоверение» и облегчённо вздохнул:

– Наконец-то! – и, доставая документы, объяснил: – Вот в том доме. Вход с улицы…

Он сделал движение, намереваясь спуститься с крыльца, но ему сказали, возвращая паспорт:

– Не спешите. Там наши сотрудники. Вы – один из товарищей, о которых говорила девушка? А где второй?

– На улице… или в парадной, я думаю. Понимаете, так получилось… – начал он, но его вежливо остановили:

– Вы потом всё объясните.

Слово «потом» заставило вспомнить о времени.

– Знаете, у нас билеты на самолёт…

– Это уладят, – успокоили его.

Чувствуя себя несправедливо обиженным холодностью этих людей, Костя снова полез за папиросами. Минут десять все трое молча курили. Потом из-за угла дома показался ещё человек. Один из разговаривавших с Костей пошёл навстречу ему, вполголоса обменялся несколькими словами и кивнул стоявшему на крыльце.

– Пошли, товарищ! – предложил тот Косте.

Поодаль стояла дымчатая «победа». Костин провожатый услужливо распахнул дверцу:

– Прошу.

Начиная нервничать, Костя нагнулся и увидел в машине Люду.

– А Сенька? – спросил он.

– Я ничего не знаю, – сказала девушка. – Что-нибудь произошло?

Косясь на спутника, занимающего место рядом с шофёром, студент передернул плечами:

– Видите, делают из всего тайну.

К автомобилю подошёл ещё человек, через стекло внимательно оглядел Костю. Отворив дверцу, спросил:

– Как одет ваш товарищ?

– Как и я, – сказал Костя и презрительно шмыгнул носом. – В черной флотской накидке. Китель, фуражка.

– Благодарю вас, – сказал человек, закрывая дверцу «Победа» сорвалась с места, заставив Костю и Люду откинуться на мягкую спинку сидения.

– Смешно, – сказал студент девушке. – Создается впечатление, что они ищут Семёна, а не этого…

– Я попрошу вас не разговаривать, – обернулся сосед шофёра.

Костя опять раздраженно фыркнул и хотел возмутиться, но мысль остановилась на им же произнесенном слове: «ищут!» Ищут Семёна? Значит, Семёна нет? Да что за чертовщина такая?…

Машина остановилась у подъезда милиции.

В коридоре, по которому пришлось проходить, Семёна не было. Не было и в том, где их попросили присесть и подождать – опять-таки в присутствии неразговорчивого человека в штатском. Минуты ожидания казались часами. Росло беспокойство за судьбу товарища, и чего только не приходило в голову!

Например, зачем спрашивали, как одет Семён? Какая им разница? Если только… если только не требовалось установить, кто Гостинцев, а кто – Подклёнов? А это нужно, когда… когда люди ничего не могут сказать о себе. Только так! Неужели Семён погиб? Нет, конечно! В крайнем случае – тяжело ранен, без памяти. Но ведь выстрелов не было? И, потом, у Семёна с собой документы. Из них же ясно, кто он такой!

– Пройдите, гражданка!

Это Люду пригласили в кабинет. Одёрнув плащ, она поднялась и, даже не посмотрев на Костю, скрылась за дверью.

– Можно курить? – спросил Костя опекуна.

– Закурите.

Жадно затягиваясь, он представил Семёна, входящего в дом. Удар рукояткой пистолета из-за угла – неожиданный, зверский. Преступнику нужны документы, он обшаривает неподвижное тело. И – спокойно выходит на улицу, пока растяпа Костя Моргунов, открыв рот, разглядывает сад. Пока Люда ищет телефонную будку. Пока милиция раскачивается, собираясь ехать…

Наконец, дверь снова открылась.

– Пройдите, гражданин!

Не почувствовав ожога, пальцами потушил папиросу. Ноги слушались неохотно. Непомерно широким плечом накидки задел за косяк.

– А вы плащ-то снимите, чтобы не мешал, – посоветовали ему.

Костя покорно стянул накидку, повесил рядом с чьим-то серым, военного образца, плащом.

Покорно прошёл к глубокому креслу возле массивного письменного стола и, только опускаясь в него, увидал, что напротив, в точно таком кресле, сидит Люда. Отделенный от них столешницей, капитан милиции барабанил пальцами по папиросной коробке.

– Скажите, где мой товарищ, Гостинцев? – спросил Костя.

– К сожалению, мы тоже не знаем, – ответил капитан. – Я попрошу вас рассказать, что произошло, когда Раменкова отправилась нам звонить. Можете?

– Пожалуйста. – И студент, стараясь сохранять предельную точность, рассказал о том немногом, чему был свидетелем.

– Вам или Гостинцеву пришла в голову мысль, что парадная может быть проходной?

– Не помню, знаете…

– Вы в дом не входили?

– Даже не заглядывал.

– Так… – Капитан снова начал барабанить пальцами. – Странно. Очень странно…

– Ничего странного нет, – прервал его Костя. – Мы же разделились. Я наблюдал во дворе…

– Странно, – жёстко сказал капитан, – что мы не обнаружили в доме Гостинцева. И Подклёнова – тоже.

– Не может быть! – не удержался от наивного выкрика студент.

Капитан чуть заметно усмехнулся, потом спросил:

– Вы уверены, что вошедший в дом номер семнадцать человек был Подклёновым?

Костя растерянно посмотрел на него, потом на Люду. Даже развел руками.

– Конечно…

В тоне его капитан не услышал уверенности. Не услышал её и сам Костя. Больше того, он вдруг перестал верить в то, что человек в мокром пыльнике был Подклёнов. Они с Семёном видели только спину. Люда тоже видела одну спину. И у человека не было полевой сумки, наконец!..

– Это Подклёнов, – твёрдо сказала Люда, точно угадав сомнения Кости.

– Видите ли, – капитан пододвинул к себе пачку, достал «беломорину», но не прикурил её, – парадная не проходная. Четыре коммунальных квартиры. Не только мужчины, похожие на Подклёнова, но и вообще мужчины, которых можно было бы заподозрить в связи с такими, как он, в доме не проживают. В момент осмотра мужчин в комнатах оказалось трое: два пенсионера и шофёр «Скорой помощи», спавший после ночного дежурства. Вот так! – Он поднял глаза на Костю, перевёл на Люду и, вычиркнув спичку, стал с нарочитым усердием раскуривать папиросу.

Костя понимал, что пауза выполняет какую-то служебную нагрузку. Он ждал, что скажут дальше. А капитан не торопился, затягивая молчание. Наконец, выдохнув дым, сказал:

– Но мы знаем, что посторонние мужчины в доме были.

Неслышно открылась дверь, некто в штатском спросил:

– Разрешите?…

– Готово? – вопросом ответил капитан.

– Точно так. – Вошедший положил на стол зелёный форменный бланк, густо исписанный от руки.

– Мужчины были. У гражданки… – капитан покосился на принесённый бланк и зажёг настольную лампу, так как дневной свет начинал меркнуть. – У гражданки Карпенко Галины Сергеевны с утра находился её знакомый. Есть основания считать, что действительно с утра. Во всяком случае, продолжительное время, не час и не два, – дольше. Он никуда не выходил. Некто Букетов; личность его выясняется. Минут за пятнадцать до прихода наших работников к нему явились два товарища. Карпенко в это время якобы переодевалась, укрывшись за открытой дверцей шкафа. Пришедших она не видела. Но слышала, как один из них отрекомендовал второго «своим корешком». Вам известно, что это означает?

– Приятель, – кивнул Костя.

– Вот именно. Когда все трое после короткого разговора в дверях уходили, Карпенко уже переоделась и выглянула из-за шкафа. Она утверждает, что по крайней мере один из незнакомцев был в черной плащ-накидке, – капитан снова заглянул в бланк и, очевидно, прочёл:– «в такой, как у офицеров-моряков». То же показали и дети соседей.

– Ерунда какая-то! – вырвалось у Кости.

– По заявлению Карпенко, те двое настаивали, чтобы её приятель пошёл с ними куда-то. Разговаривали якобы вполголоса, так что она не поняла, – куда и зачем. Может быть, – капитан опять сделал паузу и пристально посмотрел на Костю, – может быть, вы это знаете?

– Да вы что? – вскипел тот и даже привстал. – Вы понимаете, что говорите?

– А вы не волнуйтесь, Моргунов. Я хочу понять, что произошло, и надеюсь на вашу помощь. Всего-навсего.

– Ну, знаете, методы у вас! – опускаясь в кресло, гневно бросил ему Костя. – Разговариваете, словно я преступник, а не человек, ввязавшийся в эту грязную историю именно для того, чтобы вам помочь.

Капитан встал и, небрежно засунув руки в карманы, прошелся по кабинету. Остановившись перед креслом студента, сказал:

– Во-первых, о методах разрешите судить нам. Ясно? А во-вторых, вы говорили сотрудникам о билетах на самолёт. Можно взглянуть?

– Почему нет? – усмехнулся Костя и, уже потянувшись к карману, вспомнил, что билеты у Семёна. – Вы понимаете, билеты-то взял Гостинцев…

– Так… До вылета, как я понимаю, остаются считанные минуты, а билетов нет. Билеты у Гостинцева. Где вы должны встретиться с ним?

Костя развёл руками и хлопнул себя по коленям: что он мог ответить на этот вопрос?

– Как фамилия гражданина, что поехал к знакомому?

– Пряхин Иван Александрович, – ответила на вопрос Люда.

– Точно?

– Конечно. Я же его много лет знаю.

– Попробуем проверить, – сказал капитан. – Вам придётся подождать в коридоре, граждане. Насчет разговоров вас предупреждали.

– Помилуйте, а как же с отлётом? – вконец растерялся студент.

– А как с билетами? И с вашим товарищем?

Вздохнув, Костя направился к дверям, забыв даже пропустить вперёд Люду.

И опять медленно-медленно потекло время. В коридоре под тусклыми абажурами ламп плавал табачный дым. Почему-то пахло вокзалом, но это не удивляло. Костя вообще потерял способность удивляться. Всё встало с ног на голову, всё было реальным и – невероятным. Был или не был Подклёнов, например? А исчезновение Семёна? Да чего там ходить далеко, – они с Людой на положении подозреваемых. Им даже не позволяют между собой разговаривать, только что не сажают за решетку. Но может быть, посадят ещё? Бывают же всякие судебные ошибки…

Страшные мысли Кости Моргунова прервало появление в конце узкого коридора Ивана Александровича Пряхина. Явно обрадовавшись знакомым, он заспешил к ним, объясняя:

– Понимаете, вызвали по радио: «Пассажира Пряхина просят зайти в диспетчерскую», а оттуда…

– Прекратите разговоры, гражданин! – каменным голосом оборвал его следовавший позади человек.

Иван Александрович приостановился, открыв рот, и робко оглянулся через плечо, а каменный голос продолжил:

– В первую дверь направо, пожалуйста.

Плечи горного инспектора обвисли. Переступая на цыпочках, он проследовал в кабинет капитана, как неумеющий плавать входит в неведомой глубины воду.

Теперь их было здесь трое. Не хватало только Гостинцева.

 

Глава третья

Семёна Гостинцева даже разочаровало, пожалуй, что никаких неожиданностей в парадной дома номер семнадцать не обнаружилось. Короткий – в несколько ступеней – марш к площадке первого этажа. Двери справа и слева. И еще одна, неплотно закрытая, – против главного входа. Как на всех лестницах, пахло кошками и отсыревшей штукатуркой.

На верхний этаж вели два марша, лепившиеся к стенам – архитектор любил симметрию. Подниматься можно было по любому из них, но Семен не стал этого делать. Он толкнул среднюю дверь, уверенный, что за ней откроется сад, и удивился своей ошибке. Перед ним была туалетная: два длинных, рыжих от ржавчины умывальника и три продувные двери из фанеры. За любой из них мог находиться Подкленов, А как проверить?

– Не занято? – громко спросил Семён.

Ответа не последовало. Тогда он ещё плотнее нахлобучил капюшон и по очереди заглянул за каждую дверь. Правой рукой брался за ручку, а локтем левой прикрывал челюсть. Но предосторожности оказались излишними.

Две другие двери вели, очевидно, в квартиры. Их косяки украшали целые наборы звонков. Обе были заперты. Пугаясь шороха собственной накидки, казавшегося грохотом, Семён взбежал по левому маршу.

Конечно, тоже три двери. Правда, ни на одной не имелось звонка и все три не запирались. Он прислушался. В туалетной и здесь расточительно бежала вода. За правой дверью что-то бубнил репродуктор. Семён уже хотел повернуть назад, когда из-за неплотно притворенной двери послышался разговор. Насторожившись, он приложил ухо к щели. Щель была настолько широкой, что он решил заглянуть. Взгляд уперся в угол кухонного стола с привёрнутой к нему мясорубкой. Пытаясь увидеть больше, Семен не рассчитал нажима на дверь, и она, тихонечко скрипнув, вдруг начала плавно и медленно отворяться.

Он инстинктивно сжался, притаил дыхание. Но ничего страшного не произошло. Подождав с полминуты, Семён откачнулся от стены и увидел заставленный кухонными столами коридор. Столы выстроились вдоль стены, за двумя окнами которой был виден сад. В противоположной стене Семен насчитал пять дверей в комнаты. И опять он хотел повернуться, уйти, но его остановил звук удара, сопровождаемый жалобным звоном посуды и громким возгласом:

– Припорю! тварь!

Испуганно, коротко взвизгнула женщина, потом кто-то сказал несколько спокойных неразборчивых слов. Движимый любопытством, Семен сделал по коридору шаг, затем другой. Внезапно ближняя из дверей распахнулась и с криком:

– Рви когти, падлюка! Рви! – в коридор вывалился рыжий парень в рубахе с расстегнутым воротником. Одной рукой он сжимал финский нож, а другой показывал в направлении входной двери и Семёна. Но смотрел он в глубину комнаты. Туда, откуда глядел на Семена, не то равнодушно, не то нахально прищурив глаза, Подклёнов.

Внезапно его тонкие губы изогнулись в усмешке, а парень с ножом оглянулся назад и выкрикнул с придыханием:

– В чем… дело?…

Краем глаза Семен заметил, что он пьян и старается спрятать нож. И ещё – две детские головенки, выглянувшие в коридор из соседней двери и тотчас пропавшие. Только краем глаза, потому что нужно было следить за Подклёновым.

Какое-то мгновение длилось молчание, потом Подклёнов вынул руки из карманов, сложил их на груди и сказал:

– Это мой корешок, Паша! – и, глядя прямо в глаза Семёну, добавил: – И мы понимаем, Паша, что ты не отдашь гроши, даже если тебя заметет угрозыск. Пойдёшь к стенке, а не отдашь. Твой характер я знаю, Паша. Но нам долю ты выделишь, тебе не отвертеться. Решай, нас двое…

Рыжий сбычился, меряя недобрым взглядом сначала Семёна, потом Подклёнова. Буркнул, кивком головы показывая на стол:

– Ладно… Давайте выпьем.

И опять Подклёнов сказал с усмешкой:

– Нам некогда, Паша. Давай деньги.

– А если не дам?

– Ты меня знаешь.

Рыжий думал, борясь в то же время с хмельным угаром. Помолчав, спросил:

– Прижали, гады? На готовое пришли? – И, нервно заталкивая финку в ножны, объяснил: – Грошей здесь нету.

– Понимаю, – кивнул Подкленов. – Значит, пойдем за ними. Одевайся.

Рыжий, скрипнув зубами, потянул со стула кожаную, в блескучих молниях куртку. Пока надевал её, плохо попадая в рукава, Семён и Подклёнов не сводили друг с друга глаз. Семён старался разгадать странную игру Василия Подклёнова и не мог. Бандит требовал у другого бандита какие-то деньги. Очевидно, добытые ценой ещё одного преступления. Это-то было ясно. Но почему вдруг Подклёнов выдал его, Семёна Гостинцева, за своего «кореша»? Зачем впутал, как осмелился впутать? Что позволило ему надеяться на согласие или хотя бы на такое вот молчание? Почему всё-таки он думает, что игру поддержат?

И вдруг Семён понял: деньги.

Убийца Подклёнов покупал его. «Нам долю ты выделишь», – сказал он рыжему, не зря подчеркнув это «нам»! Меряет на свой аршин, думает, что ради денег можно пойти на всё. Он в этом уверен, мерзавец! Надеется купить обещанием разделить деньги, а после… После-де – выстрел из пистолета в спину где-нибудь на безлюдной улице. Ну что же! Семён Гостинцев согласен на такую игру!

Он заставил себя одобрительно моргнуть Подклёнову: ладно, будем играть! Тот понял, даже усмехнулся, кажется.

– Быстрей шевелись, Букет! – скомандовал он рыжему. – У нас тоже… свидания назначены.

Тогда Семён обратил внимание, что на диване сидит сильно накрашенная девица. Выходя, рыжий бросил косой взгляд в её сторону:

– Не видела и не слышала. Ясно?

Та кивнула.

На улице всё ещё хлестал дождь, и только поэтому Семён вспомнил, что провёл в доме какие-то считанные минуты. Поискал взглядом Костю. Улица была совершенно пустынной. Рыжий поднял воротник куртки и быстро, чуть покачиваясь иногда, зашагал в ту сторону, откуда недавно пришёл Подкленов, и сам Семён, и такие далекие теперь Люда и Костя.

– Куда? – спросил рыжего Подклёнов.

– Увидишь, – не оборачиваясь, огрызнулся тот.

Семён напрягал слух, страстно желая услышать за спиной шорох шин и окрик: «Руки вверх!» Но они отвернули в переулок, прошли через пустой сквер и оказались на набережной. Здесь ожидать помощи не приходилось. Следовало рассчитывать только на себя. И Семён почти примирился с этим. Может быть, это к лучшему даже!

Во-первых, представляется возможность узнать, где находится логово Букета. Если повезёт, – даже тайник, куда Букет прячет ворованное. Потом он останется с глазу на глаз с Подклёновым; конечно, тот постарается избавиться от своего невольного сообщника. Но ведь не будет же Подклёнов стрелять где попало! Значит, есть надежда опередить его. Внезапный нокаутирующий удар, скажем, и – отнять оружие. Если преступник добровольно не пойдёт в милицию, попытается бежать – что же, придётся стрелять. Целиться надо в ногу. Конечно, если повезёт ему, а не Подклёнову.

Они шли рядом, плечо к плечу – Семён Гостинцев и скрывающийся преступник, убийца Василий Подклёнов. А чуть впереди, собственно говоря, – под конвоем у них, шагал рыжий Пашка Букет. Весело!

Пройдя по набережной, обогнули какую-то строительную площадку. Потом над головой навис мост, а за его устоями открылись заросшие травой задворки. Миновав их, снова очутились у Ангары.

Семён подумал, что Букет завернёт к ресторану-поплавку, но они прошли дальше – к пристани речного трамвая.

– В Кузьмиху, что ли? – спросил Подклёнов.

Букет только мотнул головой.

Из его глаз постепенно уходила муть, движения становились более собранными. Несмотря на непогоду, он остался на верхней палубе и, стащив кепку, подставил дождю голову. Рыжие вихры потемнели, слиплись.

– Г-гады! – сказал он вдруг и скрежетнул зубами.

Подклёнов усмехнулся с откровенной издевкой:

– Точно, Паша. Но у тебя нет выбора. Лучше поделиться с нами, чем встать к стенке.

Помолчали. Букет закурил сигаретку.

– Гроши мы поделили с Чернушником, – сказал он погодя. – Половину будешь получать с него.

– Вы потом сами договоритесь, Паша, – всё так же усмехнулся Подклёнов. – И, потом, ты лепишь горбатого. Не пройдёт.

– Внатуре, – бросил Букет.

– Николе ты не доверяешь, Паша. Я же знаю, – пока не утихнет шумок, ты придержишь денежки. Не разменяешь ни одного червонца. Ты же умный – а вдруг засекут, вдруг известны номера купюр. Точно?

Букет хотел выплюнуть сигарету, но она крепко приклеилась к губе. Оторвав её и обкусав бумагу, он спросил почти равнодушно:

– А откуда я знаю, что вы меня не припорете, когда приведу к грошам? А? Вас двое…

– Я же не мокрушник, Паша. Ты же знаешь, что я не люблю крови.

Катер подвалил к пристани. Немногочисленные пассажиры заспешили к сходням. И уже на берегу, показывая на свободное такси возле пристани, Букет сказал:

– Поедем за Чернушником. Пусть двое на двое. И чтобы Никола не думал, что я откачиваю гроши.

Подклёнов посмотрел на Семёна, словно спрашивал его совета, но решил сам:

– Ладно. Дело твоё.

«Положение осложняется, – забеспокоился Семён. Но Пашку Букета и его товарища можно было не бояться, – всё-таки у Подклёнова пистолет, это стоит пяти ножей. Конечно, и Подклёнов рассчитывает на это. Будь что будет».

Садясь в машину, Букет назвал шофёру адрес, но какой именно, – Семён не расслышал. Машина закачалась на колдобинах. Рядом попыхивал папироской Подклёнов; студент дважды ловил его испытующие взгляды. Удивлённый молчаливостью пассажиров, шофер напрасно пытался заговаривать с соседом, – Букет не поддерживал разговора. Он сопел, одну от другой зажигая сигареты. «Нервничает», – подумал Семён. Подклёнов тоже достал папиросы. Протягивая пачку, не пряча улыбки, предложил:

– Закуривай, корешок. Один чёрт нехорошо.

Семён криво усмехнулся в ответ, но взял папиросу.

«Выдержка же у этого бандюги!» – почти с восхищением подумал он. Подклёнов тем временем зажёг спичку. Жёлтый язычок огня заколебался в его ладонях, составленных лодочкой. Подклёнов поднёс лодочку к папиросе Семёна и бесцветным голосом произнёс:

– Люди с головой всегда и обо всём могут договориться.

Конечно, фраза адресовалась Семёну, но Пашка Букет с полным основанием мог принять её в свой адрес. «Ловок, чертяка!» – снова, без неприязни почти, подумал студент. Ох, и дорого дал бы Семён Гостинцев, чтобы прочитать потаенные мысли этого парня!

А по ветровому стеклу машины, словно маятники очень ленивых часов, вычерчивали свои дороги неутомимые «дворники». Вспыхивали и гасли неяркие в светлых сумерках огоньки светофоров. Уклоняясь от брызг, сторонились к домам редкие прохожие Вот милиционер плавно взмахнул руками, закрывая дорогу…

Крикнуть шофёру «стой!» и навалиться на Подклёнова?

А второй?

А деньги, которых Букет «не отдаст, даже если пойдёт к стенке»?

Откидываясь на сиденье, Семён встретился с внимательным взглядом соседа. Подумал: не стоит горячиться. Букет и Подкленов перед лицом опасности станут действовать заодно, в этом нечего сомневаться. Стреляные воробьи. Пока Семён возится с Подклёновым, рыжий под угрозой ножа заставит шофера ехать – и ищи опять ветра в поле. С двоими не справиться, конечно. Пистолет и нож против голых рук. Нет, это не тот случай, которым следует воспользоваться!

– Никогда не надо горячиться, – точно угадывая его мысли, сказал Подклёнов. – А Паша всегда был рассудительным человеком. Паша дело знает.

– Приехали! – сказал Пашка Букет шоферу и полез из машины.

– Кто будет платить? – спросил шофер, растерянно оглядывая пустую, по-деревенски грязную улицу, застроенную деревянными домиками.

Кожаная спина Букета уже уплывала от машины. Подклёнов рванулся за ней, опуская руку в карман. И тут Семёна осеняло.

– Я заплачу! – громко, чтобы слышали уходящие, сказал он. Доставая деньги, приглушив голос почти до шепота, обратился к шоферу:

– Поезжай и позвони в угрозыск. Спешно! Скажи: Подклёнов, пахнет убийством. И этот адрес. Номер твой я запомню.

Сунув шофёру какие-то деньги, разбрызгивая грязь, побежал за ушедшими вперёд. Они уже свернули в калитку ветхого палисадника. Открывая её, Семен услышал, что шофер включает стартер.

«Позвонит, – подумал он про шофера. – Не может не позвонить. А в угрозыске должны знать. Костя и Люда наверное уже давно бьют тревогу. Всё должно быть в порядке. Должно…»

За палисадником в чахлой картофельной ботве Семён увидел согнувшуюся женскую фигуру. При появлении гостей она с трудом выпрямилась. На её иссеченном морщинами лице читались страх и злоба одновременно.

– Николай дома? – не здороваясь, спросил Букет.

– Оставили бы вы его… – начала было женщина, но Букет оборвал резким окриком:

– Ладно! Дома Никола?

– Спит он.

– Пьяный?

Не ожидая ответа, Букет шагнул на крыльцо. Подклёнов и Семён последовали за ним через заставленные кадушками тёмные сени. Пашка толкнул дверь в комнату, где было даже темнее, чем в сенях. Ничем не завешенное окно белело уже нечетким, расплывающимся пятном на бревенчатой стене. Семён вспомнил, что наступил вечер, что ему пора быть на аэродроме.

– Зажги свет, Никола! – приказал Букет.

Кто-то заскрипел рассохшейся койкой, спросил хриплым, сбивающимся голосом:

– Кто там? Чего надо?

– А ну, зажигай свет! – повелительно повторил рыжий.

– Мать! – раздалось из угла. – Включи свет. Пашка пришёл… Есть там чего-нибудь опохмелиться?

– Всё выжрал, – сказали за спиной у Семёна; и, почти неслышно прошмыгнув в комнату, давешняя женщина щёлкнула выключателем. Под низким, почерневшим от времени потолком, до которого можно было дотянуться рукой, вспыхнула засиженная мухами лампочка. В комнате стало светлее, но зато окно сразу же превратилось в отливающий металлическим блеском четырёхугольник.

Семён осмотрелся. На столе стояли порожние водочные бутылки; из тарелки с недоеденным холодцом торчали изжёванные хвосты окурков. С измятой постели, щурясь и прикрываясь ладонью от света, поднимался небритый, с опухшими глазами парень. Стена над постелью была облеплена вырезанными из заграничных журналов мод красавицами; ближе к углу висела гитара.

Парень сел, ладонью протирая глаза. Видимо, его испугала плащ-накидка Семёна. Он вдруг спросил заикаясь:

– В чём дело, Пашка?

И пальцы его беспокойно забегали по лоскутному одеялу, словно искали чего-то.

– Окно бы завесила, Петровна, – хмуро сказал Букет. Дождавшись, когда женщина повесила на вбитые над окном гвозди рыжее байковое одеяло, кривя рот, объяснил:

– Гостей привёл. Не узнаешь… «друга»?

Тот скользнул все еще сонным взглядом по капюшону Семёна, перевел взгляд на Подклёнова.

– Чистодел? Т-ты?

Видимо, визит Подклёнова был довольно неприятной неожиданностью для этого Николы-Чернушника. Букет опять усмехнулся, потом повернулся к матери хозяина.

– Держи красненькую, Петровна. Принеси пару банок. Можешь не торопиться, – нам потолковать надо.

Женщина безропотно взяла деньги. Скрипнула затворяемая ею дверь, потом брякнула щеколда калитки.

– Будем разговаривать? – прищурив глаза, спросил Подклёнов.

Вопрос явно относился к Букету. Но тот молчал. Кусая губы, сверлил Подклёнова ненавидящим взглядом исподлобья. Семёну показалось, что в присутствии ещё не совсем протрезвившегося приятеля Букет стал чувствовать себя увереннее. Но на Подклёнова это не производило впечатления. В его тоне сквозило откровенное издевательство:

– Чего уши прижал, Паша? Может, прыгнуть хочешь? Попробуй!

Тот сплюнул, ногой подтащил табуретку, сел. Теперь он смотрел на Чернушника тоже в упор, не мигая.

– Пришли спрашивать долю, Никола. Может, ты помнишь, что они ходили с нами на дело? Или мы работали по их наколке? Или мы им должны?

– Какую… долю? – хмуро спросил Чернушник, и снова его ладони заползали по одеялу.

– Спрашивай у них, – движением головы показал на Подклёнова Букет.

– Какую долю?

– Сам знаешь, – коротко бросил Подклёнов.

Чернушник переглянулся с приятелем, задергал углом рта.

– Тебя звали тогда. Говорили, что есть наколка. – Он вдруг подался вперед, бегающие пальцы закостенели, цепляясь за одеяло. – Пасть порву, гад!

Букет демонстративно закинул ногу за ногу, сказал в сторону:

– Он собирается заложить нас, Никола, если мы не поделимся. Меня интересует…

Закуривавший Подклёнов тряхнул спичечным коробком. Не вынимая изо рта папиросы, оборвал:

– Меня интересуют гроши. Где они? – и вычиркнул спичку.

В то же мгновение рука Чернушника скользнула под подушку и, прежде чем Подклёнов успел прикурить, а Семен понять, что происходит, щелкнул предохранитель пистолета. С грохотом уронив табуретку, вскочил Пашка Букет, вырывая из ножен финку.

Никто не сказал ни слова, но сжатые в кулаки руки Подклёнова, не выпуская раздавленного коробка и горящей спички, медленно поползли вверх. То же сделал и Семён, чувствуя, как сопротивляется этому, виснет на сгибах локтей плащ-накидка.

– Ну? – торжествующе звонко спросил Чернушник. Он медлил, наслаждаясь своим могуществом.

Семен, как загипнотизированный, смотрел на пистолет в его волосатом кулаке. Маузер калибра 7,65, как у Фёдора Фёдоровича, директора зверосовхоза.

Сейчас палец придавит спусковой крючок, позволяя спрятаться выступающему шпеньку бойка, и… и… Но ведь курок еще не нажат, а затыльный обрез пистолета совершенно гладок! Шпенёк не выступает!.. Не выступает… Не выступает…

Ещё не осознав, какая сила толкает его, Семён выбросил вперёд руки, прыгая на Чернушника, прямо на пистолет, уже на прыжке рассчитывая движения. Мелькнуло чёрное отверстие ствола, нажимающий на спуск палец и – он накрыл пистолет ладонью. И, только заламывая державшую оружие руку простейшим из приемов самбо, вспомнил слова Фёдора Фёдоровича: «В данном состоянии это обыкновенная железяка»…

Чернушник рявкнул от боли, выпуская пистолет. Семен ударил противника локтем в челюсть и выпрямился. Оборачиваясь на грохот за спиной и одновременно засылая патрон в ствол, увидел падающего навзничь Пашку Букета – это Подклёнов отшвырнул его ударом ноги.

– Прыгнул, Паша? – спросил он и, покосившись на пистолет Семена, небрежно опустил в карман руку: – Чисто сработано, корешок!

Видимо, он собирался продолжать игру, Подклёнов! Теперь они стояли друг против друг»; словно ожидая чего-то. Потом Подкленов нагнулся, нарочно поворачиваясь к Семену спиной, чтобы продемонстрировать уверенность в безопасности, и поднял за лезвие финку Букета. Её хозяин привстал, опираясь на локти.

– Поднимайся, Паша! – разрешил Подклёнов.

Тот встал и подрагивающими пальцами достал сигарету. Укачивая вывихнутую кисть, сидел на кровати Чернушник.

– Так где гроши, мужики?

Хозяин дома показал глазами на Букета:

– У него.

– Ты же их все заберешь, гад…

– Во всяком случае, я хоть тебя не шлепну. – Вынув из кармана руку, Подклёнов подкинул на ладони «зауэр». – Я, лично! И, по-моему, легче потерять деньги, чем получить пулю.

Букет думал. Наверное, он думал о том, что, заполучив деньги, Васька-Чистодел уедет из Иркутска. Конечно, в этом случае он не донесёт на них с Чернушником – зачем Чистоделу рисковать ни за что полученными деньгами? А вот если не отдать ему денег, отказаться, тогда…

«Как быть тогда? – думал о том же Семён. – С одним Подклёновым можно будет справиться, теперь их силы равны. Нет, он, Семён, много сильнее – может достать оружие в любом людном месте; люди только помогут. Но как поступить, если Букет не отдаст денег, а Подклёнов решится на его убийство и на убийство Чернушника?»

Букет закурил сигарету. Отшвырнув спичку, сказал:

– Твой козырь старше. Гроши спрятаны у меня на хате. Закопаны под крыльцом. Но ты поимей совесть, – закончил он почти умоляюще.

– Я имею совесть, Букет! – жестко, без наигрыша произнес Подклёнов. – Пошли. Сам откопаешь. – Мгновение подумав, он повернулся к глядевшему в пол Чернушнику: – Ты можешь остаться дома, Никола. Ну! – энергичным кивком Подклёнов показал на двери. И, словно подчиняясь ему, предупреждая его желание, двери – как это бывает в сказках – отворились сами.

– Пойдут оба. Выходить по одному! – скомандовали в темноте за дверьми.

Семёну вдруг показалось, что сорокасвечовую лампочку на потолку заменили полуватткой. Ему захотелось почему-то сесть, вытянуть ноги, расслабить мышцы. Значит, шофер позвонил в уголовный розыск!

Букет приостановился, втянув голову в плечи, трусливо забегал глазами по комнате, по занавешенному окну. Чернушник хотел встать, но только дёрнулся. Подклёнов выпустил из руки пистолет, скользнувший в карман промокшего пыльника, и улыбнулся Букету.

– Я говорил, Паша, что лично я тебя не шлёпну. Но я всегда думал, что от стенки тебе не уйти. Ни тебе, ни Кольке.

– Ну, побыстрей!

Это приказывал стоявший у дверей человек в штатском пальто и хромовых сапогах, начищенных до такого невероятного блеска, что даже тусклая лампочка отражалась в них, как в зеркале. Посторонясь, он пропустил мимо себя Букета, потом Чернушника. Глядя на Подклёнова, спросил, как показалось Семену, добродушно.

– Кажется, Чистодел?

– Был, начальник, – последовал тоже незлобный ответ, а Семён удивился хладнокровию парня: действительно, был! Был – да весь вышел! Неужели ещё верит в спасение?

– Значит, вы – Гостинцев?

– Я самый, – ответил Семён и, не сводя глаз с Подклёнова, сказал – У нас обоих оружие.

– Знаю, – кивнул человек в пальто. – Можете положить на стол.

Семён посмотрел на Подкленова; взгляды скрестились. Потом рука преступника тихонько опустилась в карман, так же тихонько извлекла оттуда оружие и покорно положила на край стола. Дождавшись этого, Семён почти с сожалением разжал пальцы, уже привыкнувшие к шероховатой рукояти. Рядом с чёрным «зауэром» лег отливающий синевой маузер калибра 7,65. На его затыльнике выдавался шпенёк поставленного Семёном на боевой взвод бойка. Заметив это, человек в пальто укоризненно покачал головой и, вытянув наполовину обойму, щёлкнул кареткой; патрон с округлой никелированной головкой покатился по столу.

– Вам придётся поехать с нами, ребята! – сказал человек в пальто, и Семён понял, что Подклёнова удалось всё-таки взять без выстрела.