Я включила свет в подвале и затворила за собой дверь. По ступенькам я спускалась медленно и осторожно, отчасти опасаясь того, что могу там найти. Старая комната отдыха выглядела заброшенной. Мы никогда не собирались в ней всей семьей, зато проводили там пижамные вечеринки, и долгое время она была моей игровой. Ремонт в ней еще не закончен. Бетонные стены покрыты краской, на полу громадный, но изодранный ковер, а на нем стоит диван в шотландскую клетку, который мама с папой купили на гаражной распродаже после свадьбы. Запах у него такой же старый, как и внешний вид. Здесь почти ничего нет, и я прохожу через просторную комнату в еще более недоделанную часть подвала.

Когда мои родители купили этот дом, они представляли себе, как отремонтируют подвал, сделают красивые стены, потолки и тому подобное, но сначала им не хватало денег, а потом оказалось, что подвал всегда протекает во время дождя. Даже сейчас меня чуть не стошнило от неприятного запаха плесени и гнили. Именно поэтому все вещи хранятся либо на полках, либо в пластиковых контейнерах. Все, что окажется на полу, будет безнадежно испорчено. Когда родителям сообщили, во сколько им обойдется защита от протекания, они забросили ремонт.

Я понятия не имела, с чего мне начать. Было бы здорово, будь на контейнерах этикетки. Мама частенько говорила, что обязательно их наклеит, но эта задача то и дело отходила на второй план. По большей части я даже не догадывалась, что там хранится. В некоторых наверняка лежат старая детская одежда и плюшевые игрушки. Вот, например, пять крупных пластиковых контейнеров одинакового размера и формы. Я приоткрыла крышку – там лежали желтые детские одеяла. Сложенные кое-как и мятые.

Я внимательно осмотрела все ряды полок. В красных и зеленых контейнерах, скорее всего, хранятся рождественские украшения. Они стоят на самом верху, так что в них мне не заглянуть. Я решила начать с нижних полок. И открыла крышку за крышкой, в основном находя плюшевых зверей, диски с играми и другую ерунду. Один контейнер был набит детскими рисунками и записками Пейдж.

Все это лежит тут целую вечность. Наверное, я трачу время зря.

Я бросила свое занятие и снова подняла взгляд на верхние полки. Вдруг кое-что бросилось мне глаза – надпись на одной из картонных коробок. Я разглядела всего две последние буквы – НА, – но от них у меня задрожали руки. Маму звали Диана, а почерк явно принадлежал отцу – крупный и небрежный.

Я отошла от стеллажа и принялась искать небольшую приставную лестницу, хранившуюся в подвале. Она нашлась за дверью. Я вытащила ее и поднесла к той самой полке с картонной коробкой. Но даже с лестницы мне было до нее не дотянуться – пальцы царапали только самое дно. Я подтянула коробку ближе к краю. Она оказалась довольно тяжелой, это было и так уже понятно, так что я рисковала уронить ее вместе со всем содержимым на бетонный пол. В худшем случае что-нибудь в ней разобьется, на шум прибежит сестра, и меня раскроют.

Все-таки мне удалось снять коробку с полки. Кряхтя, я опустила ее на верхнюю ступеньку так, чтобы она не упала. А потом перевела дыхание и решила: это все равно что сдирать пластырь. Больно, но потерпеть можно. Так что я обхватила коробку обеими руками и потащила вниз. Колени у меня дрожали от тяжелой ноши. То ли коробка правда так много весила, то ли я слабенькая, но на пол коробка опустилась с легким ударом, потому что я больше не могла ее держать. На сгибах локтей появились красные полосы от того, что коробка врезалась мне в кожу.

Я провела ладонью по крышке. Стук сердца отдавался даже у меня в мизинце. Теперь надпись была видна целиком – выведенное сбоку имя. Я пробежалась пальцем по буквам. Самое подходящее время ощутить электромагнитные импульсы. Именно сейчас я бы не отказалась от призрачного послания: дрожащего света лампы, внезапно включившегося кондиционера… Да чего угодно.

Ничего из ряда вон выходящего не произошло, и я приоткрыла коробку. Меня будто ударило током, но дело тут было не в эктоплазме или в чем-нибудь подобном. А во мне. Я словно зажглась.

В коробке было полно всего. Первыми в глаза бросались несколько вещей. Во-первых, старый шарф, связанный мамиными руками. Она увлекалась вязанием, но давалось оно ей плохо. Каждый год мама обещала себе стать лучше. Покупала выкройки и нитки, объявляла, что день воскресенья будет проводить «наедине с собой». В углу комнаты отдыха в подвале освобождалось небольшое место для вязального столика. Обычно этот период занимал две-три недели. Их вполне хватало на то, чтобы связать нечто простое, вроде салфетки на стол или шарфа, решить, что этим искусством ей никогда не овладеть, запихнуть вязальную машинку обратно в коробку и спрятать на полку. Я подняла взгляд и увидела голубой контейнер – он был ровно там, куда мама его поставила в прошлом январе. Всего через несколько дней она окончательно потеряла возможность освоить вязание.

Помню, как мама с топотом поднялась по лестнице, вскинула руки к небу и объявила:

– Готово!

Вокруг шеи у нее был намотан уродливый фиолетово-зеленый шарф. Цвета вызывали отвращение, а в самом узоре угадывалась не одна ошибка. К тому же один конец шарфа был заметно уже другого.

Мы с Пейдж переглянулись, гадая, можно ли нам смеяться.

– Это мой шедевр! Что скажете? – спросила мама и закружилась.

Я захихикала, а Пейдж разразилась смехом.

– Да-да, знаю, вам тоже такой хочется, – добавила мама. – Извините, но вам не повезло. С вязанием я покончила. Теперь навсегда.

– Ну коне-е-е-ечно-о, – протянула Пейдж.

В ту самую минуту папа зашел на кухню что-нибудь перекусить. Он резко остановился и уставился на шарф:

– Это что такое?

Мама возмущенно хмыкнула и в шутку хлопнула его по руке:

– Это шарф!

Папа сжал губы и молча кивнул.

– Мама сказала, что больше никогда вязать не будет, – объявила Пейдж.

– Вот как? – усмехнулся папа.

– Да, и не пытайтесь меня отговорить, – отмахнулась мама.

– Но у тебя такой талант! – даже не улыбнувшись заметил папа.

За этим последовала пауза. Мама задрожала всем телом, и я уже испугалась, что она сейчас заплачет, но вместо этого раздался смех. Не успела я оглянуться, а мы уже все хохотали.

– Ой-ой! – пискнула мама. – Я сейчас описаюсь со смеху!

И выбежала из комнаты, хохоча на ходу.

После этого случая я спросила маму, почему она так долго и упорно старалась научиться вязать. «Я всегда задаю себе вопрос, о чем сильнее буду сожалеть: что потратила время зря или что даже не попыталась? В конце концов, ответ у меня всегда одинаковый. Попытаться стоит», – ответила мама.

Я взяла шарф и прижала его к груди. По крайней мере, об этом ей сожалеть не придется. Жалко, что мамин «шедевр» не положили к ней в гроб. Я рада, что кольца забрали, но вот этот шарф прекрасно отражал ее характер.

Мой взгляд снова упал на коробку. Я чувствовала себя пиратом, захватившим добычу. Сундук ломился от сокровищ, и мне уже хотелось никогда не уходить из подвала. Я даже перестала замечать вонь. Точнее, ее заменил аромат из коробки. Вот только от чего именно он исходил? Его не было в первых пяти пунктах моего списка, но меня обволакивал мамин дух. Я обнюхала шарф, но он оказался здесь ни при чем.

В «сундуке» скрывалась масса самых разных вещей. Уложены они были в полнейшем беспорядке, но кое-что оказалось упрятано в коробочки или мешки. Следующим я вытащила пластиковый пакет. В него было что-то спрятано, и я осторожно его открыла. Там нашлись поздравительные открытки. Я выудила розовую открытку. Крупные фиолетовые буквы гласили: «С Днем матери!»

Я совсем не помню эту открытку. В ней милое послание от Пейдж и какие-то каракули от меня. Еще в пакете нашлись открытки на Рождество, дни рождения, благодарственные, пасхальные. На самом дне лежала пачка писем, обвязанных красивой желтой лентой. Я мягко потянула за один конец, придерживая письма другой рукой, чтобы они не упали на холодный, влажный пол. Судя по тому, как аккуратно они обвязаны, в них скрывается нечто особенное.

Все они от моего отца. История их с мамой отношений. Любовные письма. Открытки на годовщину свадьбы. Фотографии со свиданий. Один снимок, оставшийся с медового месяца. А вот мой любимый кадр, папа его сделал во время нашего летнего похода. Мама сидит на берегу озера. Видимо, в тот момент она только что повернулась к папе – выражение лица у нее вопросительное. Лучи солнца падают на светлые волосы мамы, и здесь ее почти не отличишь от ангела.

Я перевернула фотографию. Своим фирменным корявым почерком папа написал: «Вот в чем причина».

«Причина чего?» – подумала я. Родители словно беседовали о чем-то. Видимо, папа дал замечательный ответ на важный вопрос, иначе зачем мама положила сюда этот снимок?

Сначала меня удивило, что папа спрятал все эти сокровища в подвале. Неужели ему не хочется держать их поближе к себе? Смотреть на них иногда? Вспоминать?

Тут у меня в памяти возникла генеральная уборка в ванной комнате, и я задумалась над значением всех этих открыток и писем. Папа очень сильно маму любил. Наверное, сильнее, чем я думала. Может, даже сильнее, чем она его. Кто бы мог подумать, что он такой романтик? В голове сразу встал папин образ – таким, каким он был раньше. Возможно, он потерял нечто большее, чем мы с сестрой. Говорят, нет ничего хуже смерти родителей, и с этим я согласна, но ему должно быть еще тяжелее. То есть не то чтобы тяжелее. Просто он лишился чего-то иного.

Я задумалась о том, каких событий моей жизни мама никогда не увидит. Старшая школа, первая любовь, выпускной бал и окончание университета, свадьба, дети… Но в этом-то и вся соль. Моя жизнь не закончилась, я стремлюсь к тому, что уже было у моего отца. Свадьба, дети. Для него жизнь не то чтобы потеряла краски – она подошла к концу.

Под весом этих мрачных мыслей я уронила голову на колени. Стоит ли дальше копаться в этой коробке? Папа не просто так убрал подальше все эти памятные вещи. Может, в чем-то он был прав: это словно озеро. Поверхность гладкая и блестящая, как стекло, но под ней скрываются мутные, темные воды.

Я уже собиралась закрыть коробку, как вдруг мне на глаза попалась ярко-розовая нитка. Пришлось раскопать все содержимое, чтобы отыскать тряпичную сумку, от которой шла эта нить. В ту же минуту я поняла, от чего исходил приятный мамин аромат – вместе с сумкой я вытащила салфетку-антистатик. Неудивительно. Честное слово, мама всюду их распихивала. Ей нравился запах, и они служили нам освежителями воздуха.

В тряпичной сумке я заметила корешки записных книжечек. Сумка была довольно увесистой, и мне пришлось поднимать ее обеими руками. Открывая сумку, я все еще не догадывалась, какие ценности там хранятся.