Раз мы с Бекки больше не разговариваем, на школьную вечеринку я решила не идти ни в коем случае, что на самом-то деле обидно: там должно быть очень весело. А меня ждет очередной вечер пятницы дома, в одиночестве. Теперь я знаю, где хранятся видеозаписи, под кроватью лежат мамины дневники, так что жаловаться мне особенно не на что. В конце концов, последние два дня я ложилась под утро, читая и перечитывая один и тот же блокнот. На меня так давила усталость, что на уроках приходилось буквально сражаться со сном, а дома я отказалась от каких либо посланий. Наверное, это не вяжется с моей «делайте хоть что-нибудь» речью, которую я вчера произнесла на групповом занятии, но переменам нужно время, разве не так?

Однако несколько происшествий изменили мои планы. Мне уже начинает казаться, что я живу в снежном шаре. Только все вокруг уляжется, как мой мир снова встряхивают и на меня начинает падать тяжелый снег.

В четверг я вернулась домой позже обычного, потому что мы с Исайей зашли в библиотеку после уроков, чтобы поработать над проектом по естествознанию. О моей семье и об эксперименте не заходило и речи. Научную работу уже скоро надо сдавать, и, хотите – верьте, хотите – нет, мы были сосредоточены на том, чтобы ее доделать.

Подходя к дому, я заметила, что дверь гаража открыта, и мне пришлось быстро отпрыгнуть в траву, потому что по дорожке багажником вперед на полной скорости пронеслась машина с Пейдж за рулем; сестра резко развернулась и покатила по асфальту, даже не подумав мне помахать.

– Пап? – позвала я, заходя в дом.

Он ответил еле слышно:

– Я здесь. – Папа сидел на диване, на мамином любимом месте. Глаза у него были красные, но он мне улыбнулся. – Привет, конфетка. Как прошел день?

– Хорошо. У тебя все в порядке?

Папа глубоко вздохнул, и на лице у него отразилось по меньшей мере три эмоции, но разобрать, о чем он думает, было невозможно.

Папа похлопал по дивану, и я села рядом:

– Пейдж рассержена.

– Почему? – И папа вскинул бровь.

Я хмыкнула:

– Я имею в виду, что ее именно сегодня разозлило?

– Ну, во-первых, я. Она еще не готова поговорить со мной по душам, и я ее понимаю. Поверь мне, прекрасно понимаю. Я вел себя отвратительно, и твоя сестра мне не доверяет…

Папа впервые признал свою вину. Я не знала, что ему ответить.

– Я не жду от вас, что вы начнете мне доверять. Я и сам себе не доверяю. Но мне тяжело сладить с девочками-подростками. Хотел бы я, чтобы мне это лучше удавалось.

– Знаешь, мама тоже не особенно ладила с Пейдж…

Папа сощурился и поджал губы.

– Я имею в виду, что дело тут не в мамином влиянии, а скорее в нашем возрасте.

Папа медленно вдохнул и резко выдохнул.

– Тебе иногда не кажется, что мама пытается с тобой поговорить? – тихо спросил он.

Я приподняла бровь.

– Долгое время я не хотел сюда возвращаться, потому что не ощущал ее присутствия, понимаешь?

Я понимала. И с готовностью кивнула.

– Но в последнее время все иначе. Не проще, а иначе.

– Мне нравится ее запах. Даже когда я понимаю, что мамы нет рядом, у меня такое чувство, будто она меня обнимает. Надеюсь, я никогда не забуду, каково это.

– Я тоже, конфетка. Я тоже.

Около минуты папа отрешенно смотрел сквозь меня, а затем взглянул мне в глаза и спросил:

– Как Пейдж справляется со своим горем? Ты не знаешь? У тебя есть какие-то психологические занятия в школе, а про нее я ничего не слышал.

– Мне кажется, она ничего и не делает.

– Этого я и боялся.

– Но Пейдж сказала, что сегодня пойдет бегать. Я думала, это хороший знак.

Папа кивнул, взяв меня за руку:

– Я все думал, говорить тебе об этом или нет, но… Мм… Твоя мать вела дневники. Пейдж они не заинтересовали, но, может, ты захочешь их почитать…

Я разинула рот, и сердце у меня екнуло. Вот из-за чего они поругались!

Я пробормотала что-то вроде «спасибо» и «наверное, чуть позже». «По крайней мере не раньше, чем я верну их на место», – добавила я про себя. Надеюсь, папа не подумал, что со мной творится что-то странное, когда я попятилась к лестнице, сославшись на то, что страшно устала.

Надо как можно скорее положить блокноты обратно в коробку. Зря я забрала все сразу. Надо было таскать потихоньку, по одному за раз.

Странно, что Пейдж отказалась их читать. Не понимаю. Почему нет? Она хотя бы просмотрела дневник, который я ей оставила? Прочитала хоть одну запись?

Перед сном я поставила будильник на три часа ночи и еще до рассвета проскользнула в подвал, чтобы вернуть на место дневники. Сердце у меня билось как сумасшедшее, а руки дрожали. К счастью, никто меня не застукал.

Когда я проснулась во второй раз и постучала к папе и Пейдж, чтобы их разбудить, стало ясно, что переживать было не о чем. Я опять всю ночь оставалась дома одна.