«Плюх!» Таким незамысловатым сигналом речка оповестила меня о том, что маневр снова не удался.

Встав и отряхнувшись, как собака, я вышел на берег. На небольшой полянке местами виднелись участки с вырванной травой, где-то зияли длинные борозды, а некоторые низенькие деревья начисто лишились веток. Вот такие последствия моих тренировок. Опустив клинки, я завалился в тени еле живого куста. Кажется, в него я уже падал разок или два, а может, и все двадцать. Уже целый сезон стоим лагерем под Борсом, а армия все подходит. Хорошо хоть Старший выбил нам одну деревеньку и солдаты сюда нос не кажут. Как-то попытались, но им все толково объяснили, а в качестве контрибуции потребовали несколько бочонков дерьмового вина (у солдатни другого нет) и пару гулящих девок, что уже было неслабым ударом.

Вообще меня поражали местные особы легкого поведения. За каждой тысячей следовал вместе с обозниками караван из нескольких десятков шлюх. Когда я в первый раз увидел этот «хвост», то долго стоял с отвисшей челюстью. Мне всегда казалось, что на войне зарабатывают только армия, торговцы и мародеры, но, оказывается, нет. К этим представительницам прекрасного пола меня потащил Младший. Я еле вырвался из их цепких лапок, и еще декаду меня мучили кошмары. Даже те леди, которые посещали опочивальню Ози, были по сравнению с местными ночными бабочками просто воплощениями Афродиты.

Самая красивая и дорогая, в прямом смысле этого слова, солдатская жена имела кривой длинный нос, пальцы, больше пригодные для мытья пробирок, короткие ноги, живот со складками… уф, дальше и перечислять сложно. Короче, можно смотаться на какой-нибудь пляжик Геленджика или Сочи, там таких вроде много. Ну это так, для тех, у кого психика устойчивая. Я же из лагеря больше не высовываюсь. Хотя и здесь тоже ловить нечего. Крестьянки хоть и поопрятней, но для человека с совсем другими идеалами тоже не очень подходят. Впрочем, может, кому и нравятся такие: крепко сбитые, с мозолистыми руками – настоящие бабищи. Я же каждый раз, когда собирается веселая компашка подвыпивших наемников, прячусь в палатке у Колдуньи. Уж лучше мокнуть на тренировках магического дара, чем… Да лучше про это и не думать.

Солнце, выглянув из-за тучи, отправило лучик прямо мне в глаз, удачно миновав защитную, но слегка ободранную листву куста. Пришлось менять дислокацию. В последнее время этот маленький пятачок земли стал мне роднее плаца Добряка. Сколько раз я пытался отработать технику «трех шагов», но все заканчивалось либо звонким «плюх», либо громким «тресь» (но в деревья я, конечно, старался не попадать), реже случался «вьюх» – это когда, запнувшись, я летел, раскинув руки, аки орел молодой.

Да-а… Техника «трех шагов». Это я ее так назвал, вроде видел подобное обзывательство в одном из многочисленных восточных боевиков. Суть одна, а учить длинное и пафосное наименование, откровенно говоря, в лом. Казалось бы, что сложного в том, чтобы использовать ускорение, а потом на миг остановить сердце, заставить замереть каждый мускул тела и, развернувшись на девяносто градусов, продолжить ускорение? Но нет, третья ступень «скрыта» оставила на моем теле парочку шрамов, мириады синяков, однако даваться не хотела. Когда сезон назад я осилил «серфер», мне показалось, все дороги открыты и я теперь великий, могучий и всесильный. Но фиг и ныне там. Шаги не шли ни в какую. То я не успевал остановить сердце, то останавливал его на слишком длительный период, рискуя распрощаться с жизнью, а чаще всего просто не получалось запустить ускорение. Ведь, остановив мышечный ритм, не так уж просто взвинтить его с нуля. Так что каждый вечер я возвращался в лагерь уставшим, злым и неадекватным. А если быть честным до конца – до лагеря я тупо полз. Поэтому, завалившись на импровизированный спальник, не горел желанием вести светские беседы. Сначала команда Младшего обижалась, но когда Колдунья отвесила каждому по звучному подзатыльнику, народ стал смотреть на мои выкрутасы косо, но молча, что, конечно, радовало.

Еще раз оглядев самопальный полигон, я закинул на плечо рубашку и отправился на обед. Тренировка тренировкой, а раз уж подписался кормить команду, то подводить товарищей западло. Для полноты картины стоит вернуться на три с половиной сезона назад. Вроде еще стоит упомянуть, что в те весьма бородатые времена трава была зеленее, погода – теплее, а девушки – честнее. Наверное, так оно и было. Хотя скорее всего зависит это не от эфемерного понятия «время», а от близости к столице. Здесь, в приграничье, нравы были лихие, если не сказать – дикие.

На следующее утро мы покинули столицу, и я впервые оказался среди такого скопления народа. Армия наемников насчитывала добрых четыре тысячи человек, и это не считая обозников, лошадей, мастеровых и прочей шушеры. Когда мы появились в лагере, в нос сразу ударил целый букет разнообразных ароматов. Среди прочих явно выделялись два – запах пота и навоза. Благо я человек не брезгливый и уже через минут десять попривык. Кстати, мне относительно повезло. Это я про то, что попал в команду к Младшему.

Наемники имели четкую структуру – десяток, сотня, полк (пять с половиной сотен), тысяча и, собственно, все. Почему же повезло? Ну, если вы помните отцовские рассказы про армию тех времен, когда в ходу были деды, черпаки, духи и прочее, то поймете и без дополнительных описаний. Для тех же, кто не в курсе, поясню: здесь царствовала дедовщина, причем достигшая своего апогея. Оно и понятно – служили-то не государевы люди, а в большинстве своем нанималось беглое отребье: кого жизнь заставила, кто просто по сути своей лихой, а кому деньги нужны. И в десятках, где главными стояли сержанты, отношения были таковы: сержант сказал, дед рассказал, черпак (в данном случае наемник, прошедший хотя бы одну битву) посоветовал, дух выполнил. Прямо как по учебнику. Но, несмотря на такие отношения, дисциплина была железной, а за малейшую провинность – никакого расшаркивания в виде трех предупреждений или чего-то еще. Сразу в зубы, обычно даже не снимая латную перчатку.

А я угодил в десяток, который был чем-то вроде вневедомственного подразделения, где главным оказался Младший. Подчинялись мы исключительно ему, а он – только Старшему. В отряде было пять разумных, с которыми я познакомился на первом же привале. Первым представился Молчун. Кстати, имена здесь не в ходу, каждый имел кличку. Обусловлено это тем, что многих из наемников разыскивали здешние госслужбы. Молчун оказался представителем северных варваров. Он обладал физиономией, схожей с кирпичом, ростом под два двадцать, руками, больше похожими на трубы, и непомерным животом, который можно смело использовать вместо тарана. Вопреки ожиданиям Молчун был на редкость добродушным малым, часто улыбался и говорил исключительно в те моменты, когда на какой-нибудь горе свистел очередной не совсем нормальный рак. Этот парень отвечал за стряпню. Сражался он огромной палицей и орудовал ею столь быстро, что в жару его можно было использовать вместо вентилятора.

Вторым представился Щуплый – как можно догадаться, не очень высокий худощавый проныра, способный метнуть зараз восемь кинжалов, по четыре с каждой руки, и в этом искусстве с ним не поспорил бы даже Добряк. В принципе Щуплый был веселым малым, эдаким балагуром-затейником, без него не проходило ни одно мероприятие: будь то пьянка, поход по бабам или очередная армейская шутка, заканчивающаяся чьими-то выбитыми зубами или сломанной челюстью.

Самой колоритной личностью оказался Ушастик. Вечно тормозящий эльф. Стрелял он отменно, но вот скорость его мысли иногда поражала. Мне казалось, он нарочно придуривается и строит из себя туповатого малого. Правда, стоило ему выпить (а пьянел он буквально с одного глотка даже самого слабого вина), как ушастого тянуло пофилософствовать. И вот тут его маска спадала. Такими загибами не выражаются даже преподаватели в университетах. В первые два раза мне было интересно его слушать, потом стало скучно. Сейчас же, когда эльф прикладывается к бурдюку, я вместе со всеми натужно вздыхаю, пытаясь отвлечься от бесконечного трепа.

Спасение я нашел в занятиях с Колдуньей. Как в целом симпатичная женщина оказалась в обществе часто немытых, грубых и пошлых вояк? Во-первых, она весьма неслабый малефик, а во-вторых, я бы не советовал к ней прикасаться. Я не силен в психологии, но по обмолвкам и неловким ситуациям понятно, что когда-то магиню постигла та же учесть, что и сестру Ройса. Вот только Колдунья не сломалась. А о том, что стало с ее обидчиками, даже думать вредно. Как-то раз девушка, или все же женщина, продемонстрировала мне свое умение. Здоровый дуб за пару минут превратился в трухлявую развалину, а еще через час был развеян по ветру мелкой крошкой. И обучать меня она взялась лишь благодаря стряпне варвара.

Он у нас был кем-то вроде штатного повара, но после трех подгорелых каш, одного загубленного супа и нескольких неудавшихся шашлыков я сам взялся за это нелегкое дело. Пять лет жизни в лесу и несколько затрещин от Добряка научили меня всем премудростям обращения с пищей. Отправив Пило (он же Младший, имена были раскрыты через сезон, когда мне стали доверять) в деревню за приправами и корешками, я решительно отобрал котелок и поварешку из рук Тиста Молчуна. В итоге через полчаса мы наслаждались прекрасной мясной кашей, а по лагерю распространялся прекрасный аромат. Сбежавшиеся на запах наемники получили по мордасам и были вынуждены отступить. На радостях Нейла Колдунья заявила, что всю жизнь готова есть исключительно пищу, приготовленную Занудой, то есть мной. Отряд поддержал и выдвинул меня на почетную должность повара. Но я был бы не я, если бы ничего с этого не поимел. Согласившись на роль кашевара, я выдвинул ультиматум, согласно которому магиня должна была взяться за мое обучение. Она некоторое время отпиралась, мол, сложно это, опасно и вообще шуруй в Академию, но я был непреклонен. В конце концов она сдалась. И вот уже два сезона по часу в день я провожу в ее палатке, учась обращаться к своему дару. О, это оказалось совсем непросто. Скотина под названием «дар» махала передо мной хвостом, но в руки не давалась. И каждый раз во время медитаций я натыкался на плотную стену, пробиться сквозь которую пока не удавалось.

Вот, пожалуй, и все, что произошло с нами за три сезона. Иногда Старший отправлял отряд на разведку, но возвращались мы ни с чем. Нимийцы тоже стояли лагерем на своей территории десятью километрами южнее Борса и носа не казали. Чего они ждали, неясно, как, впрочем, непонятно, чего ждали наши. Армии все подтягивали и подтягивали, крепость уже окружили добрых сто двадцать тысяч солдат, из которых примерно двадцать тысяч были наемниками. Отдельным лагерем стояли пятьдесят боевых магов. Однажды я обратился к Нейле с вопросом, почему она не отправится служить вместе с остальными волшебниками, но она лишь улыбнулась и открыла мне великую тайну. Оказалось, прозвище Колдунья она получила не просто так, а за дальнее родство с шестым, проклятым родом. Я удивленно поинтересовался, какая тут взаимосвязь. Руст Щуплый, удивившись не меньше, спросил, не пугали ли меня в детстве страшными историями про темных колдунов. Пришлось ответить, что пугать было некому. Тогда магиня поведала о том, что в давние времена колдунами называли себя все представители шестого рода, вкладывая в это слово какой-то особый смысл. Покрутив пальцем у виска, я тогда отправился на свою полянку, не придав значения подобным предубеждениям. А зря.

Декады три назад мы возвращались с очередного похода по окрестным деревенькам. По пути лошадь Нейлы сломала ногу, и животинку пришлось прибить. По странному стечению обстоятельств магиня забралась на моего скакуна и, чтобы не свалиться, была вынуждена обвить меня руками, а я молился всем богам, чтобы она не сорвалась, так как слышал скрежет зубов, а чувство опасности не переставало давить на голову ледяным обручем. И надо же было судьбе так посмеяться – прямо на нас выехал десяток легионеров в сопровождении двух магов. Последние знали о нашей леди. Понятное дело, посыпались насмешки и обзывательства. Мы были вынуждены молча сносить все эти оскорбления: поднять руку на государевых людей – значит подставить всех, кто приписан к «Пробитому золотому». Все испортил какой-то солдатик. Слухи разносятся быстрее ветра, и многие (наверное, почти все), кто стоял в окрестностях, знали о том, что я часто бываю в палатке у Нейлы. Вот и служивый в запале выкрикнул что-то вроде «приписная шлюха». Колдунья сорвалась. Меньше чем за мгновение двоих магов постигла участь дуба, а легионеров пришлось резать нам. Тогда я впервые чуть не обломал зубы, благо Молчун оказался рядом и припечатал латника своей палочкой. Пило долго меня распекал, а я только стоял и смотрел на свою грудь, которую чуть не пронзил вражеский клинок. Не привык я сражаться с противником, тело которого покрыто железом. Пришлось повиниться и взять пару уроков у Младшего – к счастью, тот не отказал.

Тела схоронили, Нейла подчистила какие-то там «остаточные фоны», и в лагерь мы вернулись смурные и недружелюбные, что и проверили на собственной шкуре несколько особо наглых наемников, рискнувших спереть у нас крупу. На следующее утро нас вызвал Старший и отправил в трехдневный дозор. Цель задания оказалась проста – найти следы вражеских диверсантов, укокошивших нескольких магов и солдат. Понятное дело, что эти три дня мы провели с пользой – вдоволь накупались, позагорали и вообще отдохнули душой и телом. Угрызения совести меня не мучили, а если бы я знал будущее, то скорее всего больше никогда и не вспоминал бы это слово. Не знаю, как на Земле, там я был замкнут в своем, бережно охраняемом мирке, но на Ангадоре обращение к морали, совести или прочим атрибутам цивилизованного человека означает скорое пьянство, смерть или сумасшествие…

Солнце все так же нещадно палило, и в лагере царил настоящий ад. Все что-то делали, куда-то бежали, звучала брань, гремели приказы. То тут, то там мелькали белые купола шатров. Ржали лошади, и по ушам долбил лязг металла. Проходя через лабиринт лагерей, я то и дело слышал обрывки чужих разговоров:

– …когда же мы ударим по нимийцам?..

– …а сиськи у ней во-о-от такие, а жопа…

– …вот ты ж, опять подгорела!..

– …где мой сапог? Сапог куда подевали?! Демоны, одно ворье!..

– …кидай кости, ставлю пять медяков!..

– …да держи ты ее! Держи, отродье скилса! Ты что, лошади испугался?..

Иногда я становился свидетелем довольно типичных сцен.

– Лэр сержант, приказ выполнен.

– Да? А почему дуга скрипит?

– Не имею знать, лэр сержант!

– Ах не имеешь знать? Н-на!

Бедняге не повезло. Десятник, то есть сержант, как обычно, не снял бронь с руки. В итоге дух, пролетев с полметра, обильно оросил кровью стоявший напротив шатер. Кажись, парнишке совсем не фартит. За такое ему влетит еще больше, да и палатку чужую придется выстирать, снося все смешки и ругательства.

Оставив за спиной суетный гул, я миновал маленькою рощицу и оказался на нашей вырубке, которую мы делили со штабом. Старший, чтоб его подняло и гепнуло, после того как мы в поте лица срубили деревья и обустроили лагерь, привел сюда своих генералов – четыре штуки и полковников – восемь штук. Со словами «вырубка большая, все поместимся», он нас потеснил и раскинул свой огроменный шатер. Рядышком обустроились старшие офицеры. Так что теперь на вырубке стояла дюжина здоровенных палаток и пятерка тентов поменьше. Никто на это внимания не обращал, нашу команду вообще держали за особое подразделение, поэтому я и говорю, что мне неслабо повезло оказаться в группе Пило.

Добравшись до своего «угла», я скинул пропахшую потом одежду и стал шуровать в палатке, ища сменную.

– Долго будешь голой задницей сверкать? – спросили рядом.

– Не нравится?

– Не-а. Она у тебя тощая какая-то.

Обернувшись, я увидел улыбающуюся Нейлу. Когда она не колдует, то выглядит просто сногсшибательно. Рубашка с глубоким вырезом и обтягивающие штаны подчеркивают все изгибы тела, и образ не портят даже коротко стриженные волосы. Не спеша одеваясь, я отметил на себе пристальный взгляд магини, вот только грезить о чем-либо мне не суждено. Осматривала она меня исключительно с «научной» точки зрения. Совсем недавно мне на плече выбили татуировку отряда, и теперь я обладал черным золотым, в центре которого красовалась ухмыляющаяся рожица. И если первое – отличительный знак армии, то второе – это уже выдумка Младшего. Эти метки делали с той целью, чтобы, когда после битвы останутся трупы, было проще определить, кто есть кто. Поэтому магиня сейчас осматривала меня, ища признаки воспаления или еще каких-нибудь ненужных возможных последствий.

– Ну извиняй, – развел я руками, отчего портки полетели вниз. Как-то я похудел на казенных харчах. Напялив штаны и подпоясавшись, продолжил: – Иди вон к Молчуну, он-то уж точно всем твоим запросам отвечает.

Появившийся рядом варвар отвесил мне подзатыльник – в голове словно колокол прозвенел. Дождавшись, пока земля и небо придут в равновесие, я возмутился:

– За что?!

Но Молчун был, как всегда, немногословен. Продемонстрировав кулак, больше похожий на отколовшуюся скальную глыбу, он отправился в сторону шатра Старшего.

– Видимо, он не согласен, – сказала Колдунья.

Некоторые утверждают, что мужчины в этом вопросе непроницательны. Боги, как же они ошибаются! В большинстве своем непроницательны женщины, особенно такие, как Нейла.

– Пойдем уже. Только тебя и дожидаемся. – Магиня помогла мне подняться, и мы потопали за северянином.

– Это ты меня так засмущать хочешь?

– Ну да, тебя смутишь.

Вот так беззаботно пререкаясь и перебрасываясь колкостями, мы и оказались в шатре главного. Здесь уже собрались все. В их числе оказался и мой непосредственный начальник, который сейчас получал очередной нагоняй от своего братца. Вроде как вчера они с Щуплым решили пощипать обозников и тиснули у них пару окороков. Ни о чем не спрашивая, я приготовил знатный ужин, к которому, если мне не изменяет память, присоединились и сами лэры командующие. А вот теперь обжора, умявший почти три здоровенных порции, распекает нашего благодетеля. Армия, что тут еще можно сказать.

– Что за ребячество? – Старший расхаживал вдоль простенького стола, где сейчас лежали карты, схемы, несколько приборов, назначения которых я не знал. На крепко сбитых стульях сидели офицеры, каждый занимался своим делом: кто досыпал, кто-то пил пиво и перешептывался с соседом, самые бесстрашные пялились на магиню, единицы слушали оратора. – Посреди ночи прокрасться в тыл и провести самую настоящую диверсию. Ты хоть понимаешь, что своими действиями нанес ощутимый ущерб нашему продовольственному запасу?

Пило стоял понурившись, но уголки губ были слегка приподняты. А Ушастый, который прикрывал отход команды, сейчас забрался с ногами на табуретку и о чем-то спорил с полковником. Вообще эльф занятный, только странный.

– И что мне с тобой делать? – вздохнул, рухнув на стул, Старший.

«Понять и простить», – хотел вставить я, но поостерегся.

– Урезать жалованье? – предложил Пило.

Я чуть не рассмеялся. Уж не знаю, какой придурок пойдет на войну ради жалованья. По сути, все мы здесь собрались, чтобы грабить и мародерничать. А что делать? Жизнь такая.

– И это тоже. – Старший принял серьезный вид и сложил пальцы домиком. В шатре тут же повисла тишина, и взоры обратились на начальника. – Вчера я присутствовал на главном совете. Судя по всему, скоро будет рубка, и наемные армии, как обычно, должны провести рекогносцировку. Пило, задача твоей команды… – Командующий взял в руки карту и карандаш. – Осмотришь подходы к деревне Колючие Ежи, прошмонаешь окрестности. По словам их превосходительств, там просто обязаны сидеть орды некромагов, демонопоклонников, а то и сами темные боги. Короче, прошвырнешься по окрестностям, чтобы служивые крик не поднимали. Если встретите кого, в драку не ввязывайтесь, даже если поймете, что преимущество на вашей стороне. В этот раз задача тихая, только осмотр, и все. Да и мне, если честно, не хочется, чтобы во время сечи какие-нибудь молодцы зарядили нам в тыл. Уж лучше перестрахуемся. Вернуться до первой звезды. Принял?

– Так точно! – Вытянувшийся по струнке Младший стукнул себя кулаком в грудь и покинул шатер. Мы вышли следом.

Пило, отдав команду «сборы!», отправился переносить маршрут на свою карту. Остальные разбрелись по своим палаткам. Мне же идти далеко не нужно. Будучи человеком, всегда готовым ко всему (вернее, к появлению Плаща или людей, подобных ему), постоянно держал под рукой походный мешок с необходимым минимумом. Там всегда хранились ножи, стрелки, несколько склянок, сухари, солонина и девять серебрушек. Вот и сейчас, схватив мешок и накинув куртку, ставшую мне буквально второй кожей, настолько к ней привык, я подошел к Шуре. Шурой был назван спокойный мустанг, за это время он успел стать мне хорошим другом. Животинка ткнулась мне в плечо, выпрашивая яблоко или сухофрукты. Немного помучив коня, я протянул ему угощение и запрыгнул в седло. Через пять минут рядом появились и другие участники старшей и единственной разведывательно-диверсионной команды. Ушастый как-то раз обозвал нас рейнджерами, за что схлопотал по своим эхолокаторам. Не за само обзывательство, просто к этому моменту, будучи пьяным в нулину, он уже успел толкнуть длинную слащавую речь. В общем, изрядно всех за… заболтал.

Через четверть часа мы гнали лошадей к Ежам. Уж не знаю, что происходит с фантазией местных, но, кажется, они не слишком задумываются о наименованиях улиц, таверн, деревень, а порой и городов. Вот и сейчас мы уже миновали поселок Черный Барсук, прямо зверинец какой-то. Авангард нашего отряда, Ушастый, вскинул руку, и мы перешли на галоп. Двигались мы так – эльф в авангарде, потом Молчун, я с Нейлой по центру, за нами Пило, и в арьергарде Щуплый. Раньше, когда у Младшего было всего четверо подчиненных, они путешествовали цепочкой, но, поскольку мое умение наездника оставляло желать лучшего, новенького предали на поруки Колдунье, что, впрочем, было весьма кстати.

– Ней, – обратился я к магине. – Нам еще два часа ехать…

– И что? – изогнула бровь девушка, всем своим видом показывая, что не понимает, о чем речь.

У всех наемников был один бзик – если нужно толкнуть речь длиннее, чем из трех предложений, а под рукой нет ничего горячительного, то лучше помолчать. Так что информацию мне приходилось добывать, сознательно губя печень.

– Не прикидывайся. Кто с утра двойную порцию каши схомячил?

– Жадина, – буркнула Колдунья, но должок признала. – Чего надо?

– Понесла-а-ась… – И позади раздался характерный «шлеп». Видимо, ладонь Пило поздоровалась с его лицом.

А что я? Я любознательный, а кому неинтересно – может заткнуть уши.

– Ты мне уже давно обещала рассказать про магов и магию.

Малефик смерила меня взглядом, а потом начала краткий ликбез:

– Во-первых, само определение «магия» не очень верно. Магия – это не объект действия магов, магия – это скорее процесс, а объект – это сила, энергия или дух мира, как говорят некоторые шаманы. Этот факт очень важен для понимания всей системы. Начнем с простого. Когда поступишь в Академию… – Магиня прищурилась, поправила шлем и продолжила: – Если поступишь в Академию, то встретишься с серьезной проблемой – факультеты. Всего этих факультетов три: Заклинательный, Стихийный и Аурный. И различаются они в зависимости от способа, которым маг может творить магию или, по-научному выражаясь, оказывать необходимое влияние на энергию. Аурный – название говорит само за себя, адепты этого направления управляют силой непосредственно своей аурой. Факультет делится на два пути – светлый и темный, пути делятся на кафедры. Светлые – друиды, целители и менталисты, у темных – некроманты, малефики, к коим отношусь и я, черные алхимики и совсем малая прослойка занимается демонами. Раньше у любителей заглянуть за грань была своя кафедра, но после истребления шестого рода их количество сократилось на несколько порядков. Можно сказать, это в принципе вымирающая ветвь магии. Итак, аурные маги воздействуют на реальность, абсорбируя сырую силу, затем они ее трансформируют непосредственно в себе и потом уже используют.

Следующими идут стихийники. Здесь нет путей, только кафедры земли, огня, воздуха, воды. Ну, тут объяснять, я думаю, ничего не нужно, и так все понятно. Впрочем, деление это весьма условное. Стихийник может управлять любой стихией, но одна будет даваться ему лучше остальных, именно по ней и определяется направление. Используют они такую вещь, как плетения. Абсорбируя силу, как аурники, они не могут ее использовать так же, а вместо этого ткут собственные токи энергии, создавая довольно занятные конструкции.

Последние у нас – заклинатели. Эти ребята, можно сказать, универсальны. У них нет ограничений, они используют вообще любую ветвь искусства, так как воздействие оказывают своей собственной силой. В чем-то они являются частью Духа Мира. Кафедр у них нет, но есть три пути. Вербальщики используют заклинания. В общем, увидишь – поймешь. Эти господа будут читать длинные непонятные конструкции, после которых будет происходить всякая хрень. А почему хрень? Потому что студиозус-заклинатель – это самая опасная категория учащихся, у них одна ошибка влечет к необратимым последствиям. Потом идут ритуалисты. Не стоит обманываться, жертвоприношений они не делают и прочих подобных атрибутов не имеют, но зато любят помахать руками, покривить пальцами и так далее. И третий путь – чертильщики. Вот здесь все понятно: они рисуют магические круги, используя не столько линии, сколько рунные слова. Я не особо разбираюсь в чертильном деле, но могу сказать одно: видишь парня с пентаграммой на медальоне – беги, беги как можно дальше, потому как большинство из этих личностей не только неуравновешенны, но обладают весьма странным чувством юмора и просто прущим из всех щелей энтузиазмом.

Нейла замолчала, переводя дыхание, а я стал переваривать полученные данные. Ничего особо нового я не узнал, но все же оставались еще пробелы.

– А ты что-то говорила про шаманов. Да и я слышал, что существуют адепты школы хаоса, магии крови, прорицатели и еще добрый десяток всяких направлений.

– И что тут непонятного? – удивилась собеседница. – В самом начале же сказала, что маг определяется по способу воздействия на силу, и способов этих – как звезд на небе. Просто в Академии преподают самые распространенные. А все шаманы, хаосники и прочие – это скорее единичные случаи, и появляются они только у тех рас, которые имеют предрасположенность к тому или иному искусству. Например, шаманов и кровников можно встретить только у орков, а хаос благоволит темным эльфам. Кстати, именно эти три ветви недоступны даже заклинателям. Чем это обусловлено – не знаю, будет интересно – спросишь у преподавателей. А прорицатели… Ну это считается даром богов и встречается крайне редко.

М-да, все с ними ясно. Впрочем, ничего удивительного, а если пораскинуть мозгами, то все так и должно быть. И деления тоже понятны. Воспринимать магию как объект довольно глупо, а вот как искусство… Да, такое я могу принять.

– Хорошо. – Пришло время самого важного вопроса. – А насчет боя – что можешь по этому поводу сказать?

Магиня снова взглянула на меня, потом ухмыльнулась и ответила:

– А я все думала, когда ты уже задашь этот вопрос. Сперва я забыла сказать, что каждый факультет изучает общую магию – это такой раздел, доступный всем магам. А про бой… Ну смотри, со второго семестра первого курса начнется специализация. Здесь можно будет выбрать, кем становиться. Можно стать боевиком, тут все ясно. Также есть указующие – это те, кто хочет посвятить свою жизнь исследованиям. В принципе таких единицы. Есть и общее направление, где сосредотачиваются восемьдесят процентов всех учащихся (кстати, не путай специальность с разделом искусства). Этих студиозусов будут учить всему понемногу, и получится средний маг, который может все, но уступает всем спецам. И последние – путники. Они развиваются исключительно в рамках своего пути или стихии. И вот здесь вся загвоздка. Если сойдутся, скажем, боевик огневик и путник огневик, то у боевика не будет ни единого шанса. Путник задавит его скоростью создания плетений и насыщенностью. Но если боевик окажется более сведущим, то, наоборот, проиграет путник, так как его арсенал приемов на порядок ниже, чем у оппонента. Так что здесь все зависит от личных способностей. Но самое страшное – это путники-чертильщики, их вообще на сотню ноль. Учиться по такому направлению дико сложно, и многие из тех, кто выбирает такой путь, не выдерживают нагрузки и меняют специальность.

– И почему так?

– Был у меня один знакомый. Представь, что тебе придется заниматься по двадцать пять часов в сутки, учить наизусть огромные талмуды, а помимо всего прочего – находить время на нескончаемые практики. Да даже боевиков не так сильно напрягают.

– Тогда непонятно, почему вообще оставили подобную специальность.

– Здесь все просто, – отмахнулась магиня и похлопала по шее своего Счастливчика. – У заклинателей самые широкие перспективы. Нанимают их не только военные, но и гражданские. Да они мастера на все руки, но вот путник-чертильщик – это апогей универсала. Ходят слухи, что фанаты из этой школы могут даже единичные ветки использовать, тот же шаманизм, к примеру. Да и что им – рисунок начертил, буковок наставил, помолился о том, чтобы не рвануло из-за ошибки, – и смотри радуйся. Но в бою все зависит скорее от сражающихся, чем от кафедры, пути или специальности. И указующий сможет завалить боевика, если последний шалопай и дурак.

Уф. С одной стороны, конечно, много всего и с первого раза все это кажется диким нагромождением, но с другой – а чего я хотел, не в сказку ведь попал. Здесь мне не там.

– Удовлетворен? – спросила Нейла.

Эх, не будь рядом Молчуна, я бы шутканул, но второго такого подзатыльника боюсь не пережить.

– Ага, спасибо.

– Ну наконец-то! – Пило, судя по звукам, от радости чуть с коня не свалился.

Эльф опять махнул рукой, и с галопа мы перешли на шаг. Видимо, деревня совсем близко. Оно и неудивительно, лекция слегка затянулась. Не особо рассматривая окружающий пейзаж, я разок просканировал местность на наличие живых, вернее разумных, пылающих жаждой убийства или хоть как-то воздействующих на реальность. Никого не обнаружил. Я, конечно, не Добряк, который был способен окинуть «взором» до километра, но и не простофиля. Площадь диаметром триста метров – тоже неслабое достижение.

Итак, что мы имеем в сухом остатке. Три факультета, несколько кафедр и путей. Не особо понятно, чем отличается второе от последнего, но от магини я ответа не добьюсь. Если сразу не объяснила, значит, сама не знает или ей лень рассказывать. Самому ломать над этим голову – увольте, есть занятия и поважнее. Например, следует обмозговать, кем же я хочу быть. В принципе магия должна быть подчинена моим целям, а они до банальности просты – желаю увидеть все, о чем поведал учитель. Больше в этом мире заниматься нечем. Власть меня не интересует – больше мороки, чем профита. Деньги и достаток? Маги живут долго, под старость лет, может, и подамся в гильдию или еще куда. Война? Ну ее на фиг. Я вообще в наемники пошел только ради одномоментной прибыли и чтобы скрыться от глаз Плаща и Шрама.

Через полчаса легкого аллюра мы приблизились к холму. Что-то незаметно изменилось. Вроде все тот же чистый воздух, но теперь он как будто отталкивал, говоря: «Уходи, уходи». Трава, зеленая и молодая, теперь пугала: непонятно из-за чего, но при взгляде на нее я ощущал мерзкое чувство подступающего страха.

Ушастый обернулся, и с секунду они с Пило общались посредством взглядов. Все еще не понимая, что происходит, я окинул местность «взором», но и он не прояснил картину.

– Спешиваемся. Лошадей стреножить, – начал раздавать указания Младший, попутно доставая из мешка куски потертой материи. – Нейла, возвращайся в лагерь. Передай Старшему – сворачиваемся на рассвете.

Лицо Колдуньи на миг омрачилось. Она как-то странно взглянула на холм, стиснула до белых костяшек поводья и, развернувшись, сорвалась с места.

– Возьми. – Командир протянул мне тряпку. – Лицо обмотай и постарайся не дышать, а еще лучше – не думать.

Выполнив приказ, я двинулся следом за товарищами. Сейчас от их былой веселости и беззаботности не осталось и следа. Друзья будто бы постарели каждый лет на десять. Особенно пугал Молчун. Один взгляд на него внушал какой-то природный ужас. Так, наверное, слабый щенок смотрит на матерого волчару, готового порвать любого и в любой момент. Путь на холм не занял долгое время, а потом… Потом мне показалось, что мы попали в другой мир. Здесь не светило солнце, не пели птицы, здесь ветер, что всегда приятно обдувал лицо, отпугивал и заставлял плотнее заворачиваться в плащ. На этом маленьком участке земли жаркое имперское лето сменилось зимой или чем-то пострашнее.

Спустившись вниз и зашагав по утоптанной дорожке, я оглядывался в поисках хоть чего-нибудь, что могло унять возрастающее беспокойство, но натыкался взглядом лишь на наемников. Они точно знали, что происходит, но хранили молчание. И только в их движениях была видна некая обреченность. Я снова использовал «взор». На этот раз на лбу выступила испарина – расширение радиуса до трехсот пятидесяти метров было пределом. Но даже это не дало никакой информации. Хотя что-то все же было, но это «что-то» пока ускользало от моего понимания. Так, в тишине, мы прошли еще с полкилометра, а затем я увидел странную рощу. Сначала мне показалось, что это ивы, волокущие свои ветви по самой земле. Подул ветер, но вопреки законам физики ветви не стали развеваться, подобно волосам молодой девушки. Они лишь слегка покачивались, оставаясь неестественно прямыми.

– Снимаем. Сжигаем. Потом идем дальше, – распорядился Младший.

Наемники пошли вперед, я начал о чем-то смутно догадываться. Судя по всему, для них эта ситуация была не в новинку.

– Если сможешь – помоги, – обратился ко мне Пило. – А если дурно станет, то лучше за Нейлой отправляйся.

Командир развернулся и отправился к роще. Я же, постояв, двинул следом. А когда приблизился на достаточное расстояние, все встало на свои места. «Взор» не давал мне успокоиться потому, что в округе вообще не было живых, а это неестественно. Рощица же оказалась вовсе не ивовой. Это была аллея вдоль дороги – обычные деревья с толстыми ветками, на которых висели не самые обычные украшения. Стараясь почти не дышать, я достал короткий нож и встал рядом с Щуплым.

– Я держу, ты режешь, – сказал он.

Кивнув, я одним движением обрубил веревку. В руках у кинжальщика оказалось тело молодой крестьянки. Лет семнадцать, наверное, хотя из-за синяков, порезов и кровоподтеков сложно разобрать. Щуплый понес тело в общую кучу, вернее на место будущего погребения, а я стоял и смотрел на десятки тел. Нимийцы повесили женщин и девушек. Изодранные платья, синие лица, полные синяков, кровавые подтеки на ногах, сломанные пальцы и разорванные рты. Ветер снова подул, и рядом колыхнулось тело девочки. Ей было не больше двенадцати, но, видимо, не всем хватило… Хрустнули сжатые пальцы, а рукоятка ножа больно врезалась в кожу. По лезвию заструилась кровь.

– Не стой как вкопанный. – Руст подхватил следующее тело. – Тут работы – сотня демонов не управится, а времени в обрез.

Я молча подошел и снова обрубил веревку. А потом начался конвейер. В какой-то момент мне уже стало все равно, я просто хотел поскорее убраться отсюда. В конце концов груда тел, взваленная на принесенные Тистом бревна, стала выше его же роста. Младший принес два бурдюка и облил тела желтоватой жидкостью. Чиркнуло огниво, и воздух наполнился запахами горящих мертвецов, тряпка уже не спасала.

– Пойдем, – безжизненно сказал эльф. – Надо дойти до деревни.

Постояв еще пару минут, мы двинулись дальше. И тогда я понял еще одно. Беглый взгляд под ноги – и стало понятно, почему так неудобно ставить ногу. Вся тропинка была красного цвета. Кровь была повсюду, а некоторые деревья обзавелись дурно пахнущими гирляндами. Не знаю, каким чудом я еще сохранял рассудок. Шаг за шагом мы продвигались в глубь этого ада, и с каждым движением я понимал, что в любой момент могу сломаться. Путь до деревни оказался одним из тех испытаний, после которых человек уже не может оставаться прежним. После такого что-то в тебе меняется, что-то, что делало тебя таким, каков ты был.

Нас встретил частокол, точнее, то, что от него осталось. Подломленные колья, местами сожженные, были выворочены и беспорядочно валялись вокруг. С некоторых еще капала кровь. Я не глядел наверх, на те, что еще стояли, прекрасно зная, что там увижу. Я лишь старался, чтобы падающие капли крови не попали мне на голову. В Ежах, как и в любом другом поселке, всего одна главная улица, – она вела к площади, на которой раньше справляли свадьбы, устраивали гуляния или суды. Мы двигались по этой самой улочке, но не было слышно лая собак, детского визга и женского смеха. На земле валялись выбитые ставни, выломанные двери и разная утварь. А то, что оказалось на площади, развеяло все сомнения и надежды.

Здесь валялись истерзанные тела мужиков, стариков, старух и совсем маленьких детей. Так же молча мы стали складывать их в одно место. Неся на руках избитое тельце пацана, который был ровесником Ройса на момент, когда у того померли родители, я ощутил, что мой внутренний стержень подвергся, пожалуй, самому сильному испытанию. У парнишки была отсечена рука, нога оказалась вывернута под неестественным углом, почти не осталось зубов. А когда шедший рядом Тист выронил одну из седых голов, Руста вывернуло. Подошедший Пило что-то ему сказал, но Щуплый грязно выругался и продолжил идти.

К вечеру, когда солнце окрасило небо золотом, был сложен огромный погребальный костер. Снова чиркнуло огниво, и в небо взвился столб черного дыма. Через мгновение вдалеке зазвучали трубы и загремели походные барабаны.

– Выродки, – прошептал Молчун. Но даже когда он шептал, еле выговаривая буквы, мне казалось, что его голос может перекрыть ревущий фьорд.

Больше за этот вечер наемники не проронили ни слова.

В лагерь мы вернулись, как и было приказано, до первой звезды. Нейла сидела около костра и что-то напевала, держа в руках бурдюк. Подошедший Пило отобрал у нее выпивку (ну а что еще это могло быть) и, сделав несколько больших глотков, протянул емкость Щуплому. Тот последовал примеру капитана. Мне пить не хотелось, да и вредно это. Каждое утро я принимаю несколько укрепляющих настоев собственного приготовления. Если смешать их с алкоголем, боюсь, потом придется провести весь день в кустах. Поэтому, потрепав Шурку и угостив его яблоком, я рухнул на лежанку и попытался заснуть.

Это было не так просто. И причина вовсе не в деревне и даже не в аллее, где нашли свое последнее пристанище десятки женщин. Я даже не могу их жалеть. Помня о том, что случилось с сестрой Ройса, думаю, в повешении они нашли избавление. Я просто не смог отключить логику. Мы стояли здесь, как на якоре, уже три сезона. И за минувшее время не было выслано ни одного патруля. И в итоге это обернулось кошмаром наяву для целой деревни. Хотите сказать – недосмотрели, не подумали? Чушь все это. Армиями командуют неглупые люди. Еще умнее те, кто сидят на золоченых тронах, гениальны те, кто стоят позади них, и мудры те, кто, изображая шутов, правят судьбами мира. И они не доглядели? Глупости. При сражении важен боевой дух солдат, а как его добиться? Пафосными речами и заборными ритмами, рекой за спиной или призывным кличем. А еще можно внушить жажду мести или желание совершить акт справедливости. Для этого нужны две вещи – слухи и повод. Слухи принесли мы, а поводом стали крестьяне. Империя пожертвовала деревней, хотя нет – деревней она купила боевой дух солдат. И самое обидное, что нимийцы поступили бы точно так же. Я на все сто уверен, что и у них есть свои Ежи, а у нас есть подобные, как выразился Молчун, выродки. Неудивительно, что Добряк не вспоминал о войне. Он был идейным убийцей, как бы глупо это ни звучало. У него была черта, за которую он не переходил. И плевать, что эта черта сама по себе многим кажется мерзостью и подлостью, – для него, как и для меня, она была, есть и будет тем внутренним стержнем, благодаря которому ты держишься на плаву и не тонешь в этом дерьме.

Посмотрев на просвечивающий верх палатки, я подумал о завтрашней битве. На рассвете мы свернем лагерь, а к полудню выступим на поле. Сто двадцать тысяч солдат, чуть больше сотни магов, и это только с нашей стороны. Интересно, сколько из них реально верят во всю ту чушь, которую народу усердно втолковывает император, его генералы и иже с ними. Что-то там про честь, доблесть, защиту ближнего своего, священный долг… Стоила ли та девочка с поломанными руками всего этого напыщенного дерьма, изливаемого из уст пропагандистов?

Засыпая, я вновь увидел долину, где в небе парили огромные острова, именно так я себе ее представлял. Надеюсь, Добряк не очень приукрашивал в своих рассказах это место и я не разочаруюсь, когда отправлюсь путешествовать.