В очередной раз оставив за спиной арену с ее песком, комнатушками, плацем и всем остальным, я вышел на улицу. В воздухе все так же витала какая-то легкая праздничность. Вспомнив свою карту, я направился на север. Учитывая, что мастерская находилась на юге, это, пожалуй, самое верное решение.

На улицах царило оживление, но при этом не было той неторопливости и радужности, как в прошлый раз. Все куда-то спешили, слышались крики, а порой раздавались брань и ругань. Народ готовился к празднику. Сегодня на Термуне то ли Новый год, то ли нечто подобное. И именно на следующий день все халаситы, достигшие определенного возраста, получат билет в относительно взрослую жизнь. В храме жрецы, как я их называю, определят, к чему тяготеет молодой человек, и приставят его к тому или иному маласу.

Так что на меня не особо обращали внимание, и я наконец мог позволить себе затеряться в толпе. В прошлый раз меня легко опознавали по своеобразной одежде, но в этот раз я, наученный опытом, оделся как подобает. На ноги – простецкие сандалии, состоящие из обитой кожей дощечки и двух ремешков на пальцах. На тело – цветастый халат столь безумной расцветки, что без рези в глазах не взглянешь. В волосы пришлось вплести какие-то то ли фенечки, то ли еще что-то. Но здесь так ходили, без преувеличения, все, пришлось соответствовать.

В этот раз мой путь пролегал через весьма странную переправу. Это был некий плавающий мост, суть которого заключалась в том, что он действительно медленно дрейфовал по спокойному течению городского канала. Утром он мог находиться на улице Цветов, а к вечеру – вполне удачно переместиться, скажем, к улице Художников. В общем, эдакий кочующий приз для тех, кому повезет. Мне повезло.

Осторожно переступив через нехитрый поребрик, я мысками нащупал гранитную поверхность. И даже не спрашивайте у меня, как гранит может плыть по воде, сам не представляю. Зажмурив глаза, уже приготовившись к погружению в холодную воду, я перенес вес на правую ногу и резко вскочил на мост. Но никакого погружения не произошло. Я твердо стоял на ногах на каменном плавающем мосту.

Утерев выступивший пот и поняв, что в более страшной ситуации мне еще не доводилось бывать, я на спринтерской скорости перебежал на противоположный берег. Ступив на действительно твердую и неподвижную поверхность, с облегчением выдохнул. Мост же продолжил свой дрейф, дабы, возможно, спасти какого-нибудь опаздывающего халасита от порции добротных розог. Насколько я понял, местные мастера успешно практикуют телесные наказания на своих подмастерьях и учениках. Видимо, если знание не входило в уши, то неплохо впитывалось через филейную часть тела. Оставалось только радоваться, что нас, гладиаторов, не пороли, как нерадивых мальчишек, за каждую неудачу.

– С праздником Полета! – радостно воскликнула идущая рядом девушка.

Шелестя полами странного, чуточку смешного, но все же миленького платья, она была по-своему очаровательна. Леди несла корзинку красных цветов, похожих одновременно на маки и на тюльпаны. Она, все так же улыбаясь, вытащила один из цветков и протянула мне.

– Сегодня каждый должен иметь при себе цветы Термуна, – пояснила она, видя мое недоумение.

Что ж, видимо, одежды недостаточно, чтобы мимикрировать под аборигенов.

– Хм, спасибо, – улыбнулся я, принимая цветок.

Девушка снова поздравила меня с праздником Полета, а потом упорхнула к другим прохожим, которые шли без цветов. Постояв, я хлопнул себя ладонью по лбу. Не выйдет из меня нормального шпиона. Не заметить, что практически все вокруг ходят с этими самыми цветами, было сложно, но все же я справился. Заткнув цветок за пояс, словно дагу, я пошел дальше.

Вокруг все суетились. Одни спешили что-то купить в лавках, другие о чем-то жарко спорили и договаривались, но больше всего меня смутили многочисленные повозки. Прикрытые тканевыми тентами, они скрипели на все лады. Лошади натужно пыхтели, таща их к центральной площади. Видимо, не пух везут, раз так взмылились. Что ж, возможно, это будет интересно.

Но как бы ни было оживленно и даже суматошно, каждый следил за тем, чтобы не пострадал его цветок. Многие женщины вдели украшение в волосы, придав прическе некую изысканность. Мужчины запихивали цветок куда только могли. У кого-то он торчал из кармана, другие несли его в руках, редкие безумцы поступили подобно мне, закрепив представителя флоры на поясе. В общем, каждый выкручивался по-своему.

Бредя по улицам, я порой вписывался в какую-то работу. Никто не стеснялся подойти и попросить о помощи. Так я успел помочь поставить какой-то шатер, больше похожий на торговую палатку. После не очень удачно выпрямлял рессоры у телеги. Не очень удачно – потому как вывалялся в грязи и пыли. Но извозчик, поблагодарив, взмахнул рукой, и грязь мигом отлетела от меня. Я лишь покачал головой и напомнил себе о том, что здесь каждый поголовно владеет стихией. Кроме, конечно, тех, которые еще не были этому обучены.

Я правил кровли, таскал тяжести, помогал в покраске непонятных мне деревянных фигур и деталей, нянчился с толпой детишек, пока их не забрала «экскурсовод», и делал еще сто и одно дело. Под конец, когда солнце стало клониться к закату, я взмок, как ломовой мул. Рукава закатаны по локоть, руки в мелких порезах и царапинах, к спине намертво прилип промокший от пота халат. Но все же я был доволен. Это оказалось как-то естественно – погрузиться вместе со всеми в кипучую деятельность.

– Хорошо поработали, – хлопнул меня по плечу парень лет двадцати.

Последние несколько часов он и двое его приятелей трудились вместе со мной. Встретились мы с ними в тот момент, когда на меня чуть не свалился мной же прилаженный козырек. Ребята выручили, а потом в восемь рук работа пошла намного быстрее. Да и куда веселее было перебрасываться шуточками и насмешками, чем угрюмо долбить молотком по гвоздям.

– И не поспоришь, – вытер я пот.

– Эй, Герб, пойдем! – крикнул долговязый, умеющий завязывать любые узлы, какие только могут потребоваться. – Полеты начинаются.

– Конечно! – выкрикнул двадцатилетний малас.

Его стихией была земля, а специализация – древесина. Он бахвалился, что может из чурки сделать двуспальную кровать. Но я не верил. Потому как даже чисто теоретически из пня диаметром двадцать сантиметров такое не смастеришь.

Ребята, чуть не сшибив фонарщиков, побежали вниз по улице. Я же, вытирая руки о замызганное полотенце, висевшее на скамейке, думал, куда отправиться теперь. Было несколько вариантов, но все же мне хотелось добраться до пункта назначения, который находился в самой северной точке города. Именно там, найдя поток магии, я смогу вычислить центр, где сходятся два луча, и, следовательно, местонахождение водоворота волшебства.

– Землянин! – донесся до меня крик.

Я посмотрел вниз, под холм, и увидел плотника, держащего руки рупором у рта. Рядом с ним стояли его друзья и призывно мне махали.

– Пойдем с нами, землянин! – кричал этот парень.

Мысленно поздравив себя с тем, что во мне окончательно погиб так и не родившийся шпион, я с полсекунды постоял, а потом помчался вниз. Теперь уже я сам чуть не сбил ругающегося фонарщика, который вдогонку бросил не самое приятное высказывание, еще долго эхом гулявшее у меня в ушах, до того оно было крученым, мудреным и обидным. Во всяком случае еще никогда меня не сравнивали в ловкости с кастрированным ишаком. Не знаю, как влияет на ловкость ишака кастрация, но, видимо, она играет немаловажную роль.

– Куда бежим? – спросил я, когда поравнялся со знакомыми по молотку, гвоздю и рубанку.

– На полеты! – как о чем-то само собой разумеющемся ответил плотник. – Только сперва за леталками забежим.

Что такое «леталки», я так и не понял, но все же последовал за собратьями по работе. В конечном счете любопытство, юношеский авантюрный запал и просто праздничный настрой победили мое благоразумие, и вот я уже напрочь забыл свой изначальный план. Что, впрочем, не мешало мне отмечать то обстоятельство, что мы держим курс на север. А это, как можно понять, идеально встраивалось во все тот же изначальный план.

Мы свернули за дома, и я впервые попал в некое подобие местного спального района. Здесь, вдалеке от каналов и главных артерий города-острова, было тихо. Всюду виднелись озелененные участки, а слух ласкали шепот листвы на деревьях и игривые всплески небольших, но изящных фонтанов. На ухоженных дорожках, словно сошедших с буклетов со снимками пригородов Западной Европы, не было ни единой мусоринки или заплутавшего листочка. Словно ожившая картинка, объемная, со звуками и запахами.

– Что застыл? – прошипел четвертый, резвый парнишка лет семнадцати. – Шевели ногами, а то опоздаем!

Запоздало кивнув, я поспешил следом за невольными компаньонами в этом небольшом, но захватывающем и интригующем приключении. Хотя бы просто потому, что меня действительно заинтересовали эти таинственные «леталки» и не менее интригующие «полеты». Впрочем, не скрою, некоторые подозрения у меня все же имелись.

Мы, разве что не крадучись, пробрались к небольшому складу, больше похожему на гараж. Причем никакого замка на нем не наличествовало, что закономерно ввиду отсутствия дверей как таковых. Но вот подошел плотник, приложил руку, легонько толкнул плечом, словно сдвигая с места ящик. В воздух ударил столб пыли, и в практически монолитной стене материализовалась дверь.

– Сторожите, – сказал парень и юркнул внутрь.

Все тут же встали на шухер. Даже я, зарядившись от ребят детским задором, стал оглядываться вокруг, поджидая… да кого угодно. Хотя я еще никогда не видел, чтобы на Териале кого-нибудь «вязали». Казалось, гвардейцы тут вообще для виду, местный антураж, так сказать.

– Готово! – раздался чуть приглушенный, но все же радостный вопль.

Из дверного проема высунулась черноволосая макушка. Тот, что мастер по узлам, кивнул, и через мгновение показался плотник целиком. За спиной он держал плотный тканевый мешок с очертаниями непонятно чего. Юноша вновь приложил руку теперь уже к дверям, и те как по волшебству обернулись монолитной стеной. Наверное, подобные трансформации никогда не перестанут меня удивлять.

Когда все следы присутствия были убраны, мы поспешили покинуть этот райончик. Почти у главной улицы я все же решил спросить:

– А чей это был склад?

– Мой, – пожал плечами плотник, несущий на себе мешок.

Я споткнулся, но вовремя сместил центр тяжести и в итоге не имел счастья поздороваться носом с мостовой.

– К чему тогда эти игры? – удивился я.

Три друга переглянулись, а потом посмотрели на меня как на идиота.

– Так веселее! – хором ответили они и ускорили темп.

Я сперва чуть отстал, понимая: что-то мне это напоминает. Но времени на размышления не было, и пришлось убыстриться.

Мы миновали широкий проспект, оставили за спиной центральную площадь, работы на которой были приостановлены в самом их разгаре. Повсюду было удивительно тихо. Куда-то пропали все люди, не слышно криков и смеха, топота ног и ржания лошадей. Город словно уснул, укрывшись розовым одеялом подкравшегося заката. Воздух завис в легком напряжении и ожидании взрыва, но этого так и не последовало. Мы бежали по пустынным улицам, сворачивая на не менее пустынные улочки и в проулки.

Наконец мы свернули за угол невысокого дома, и у меня резко перехватило дыхание. Мы словно очутились на взлетной полосе авианосца, вот только вместо истребителей она была заполнена людьми. Здесь находились сотни, тысячи, десятки тысяч териальцев, чьи взоры были устремлены к алому небу и кровавым облакам у подножия острова. И там, в небе, над людьми, кружили огненные шары, будто освещая путь к закату.

– Простите, извините, ой, это ваша нога, – направо и налево раскланивался юноша из нашей компании, пробивая дорогу к самому краю платформы.

Мы втроем следовали за ним, непрерывно улыбаясь недовольным личностям, пострадавшим от варварских действий плотника. Миновав несколько грозных оскалов, мы таки добрались до самого края. И тут мое сердце сделало несколько сальто и убралось подальше, аккурат в зону стоп.

За краем платформы не было ничего, кроме моря из облаков. Только изредка в их просветах виднелась чернеющая земля. От одного взгляда в эту пропасть, уходящую на многие мили вниз, начинала кружиться голова и холодели кончики пальцев. Никогда не подозревал, что боюсь высоты, но, похоже, такой высоты просто невозможно не бояться.

– Отлично! У нас лучшие места! – С этим возгласом плотник открыл свой мешок.

Тут же мне стало совсем плохо, ибо мои подозрения нашли подтверждение. Внутри лежали те самые чудные летательные аппараты, которые я имел счастье видеть на своей самой первой прогулке по летающему острову.

– Мои! – сообщил юноша, показывая на четыре прибора. – Улучшенный крутящий момент, стабилизатор – высший сорт.

– А балансировку ты поправил? – с подозрением спросил самый младший. – В прошлый раз меня на пару километров снесло.

– Обижаешь, – протянул плотник, светясь гордостью за собственную модификацию. – Все будет отлично.

– В прошлый раз ты говорил то же самое, – пробубнил мастер по узлам.

– Да брось ты, – отмахнулся плотник и нагнулся за аппаратом. – Облачаемся.

Он поднял прибор, что-то нажал, где-то дернул, и конструкция вдруг развернулась. У нее появились два крыла и длинный хвост. Словно дельтаплан от Леонардо, что не внушало мне ни капли доверия.

Впрочем, это не беспокоило тысячи людей вокруг. Они все как один стали надевать на себя эти крылья Дедала. Крылья «леталок», как и одежда териальцев, были самой разной расцветки. Так что вскоре платформа стала напоминать море пролитой, взболтанной, но не перемешанной краски. А может, это были ожившие Цветущие холмы.

Дрожащими руками я нацепил на себя очень хлипкое с виду оборудование. Основная рейка крепилась к поясу при помощи ремешка. Ноги закидывались на подставки у хвоста, а руки вдевались в петли на крыльях.

И тут все замерло. Люди, повернувшись к священной крепости, чего-то ждали. Мир онемел, и лишь плывущие облака напоминали мне о том, что никакой темный бог не остановил время, дабы подшутить над смертными.

Через пару минут шпиль, на котором развевался флаг Термуна, засветился оранжевым сиянием под лучами заходящего солнца.

– Понеслась! – С этими словами плотник упал спиной вниз прямо в зияющую пропасть.

Прошла секунда, две. Я уже готовился услышать панический вопль, полный отчаяния и обреченности, но вместо этого… Вместо этого раздался восторженный крик и донесся смех, а юноша, сверкая крыльями, взмыл над толпой. После началось то, чего я не забуду никогда в жизни.

Многочисленная толпа, словно единый разноцветный поток, устремилась к обрыву. Люди прыгали вниз, а чуть позже, будто рой бабочек, взмывали в вышину, освещенную кровавым закатом и кружащими шарами пламени.

– Чего стоим? – толкнул меня в плечо семнадцатилетний парнишка.

– Я не умею летать.

– Все умеют, – пожал плечами юнец и сиганул в пропасть.

Я остался стоять на платформе в гордом одиночестве, а надо мной кружили люди, словно танцуя в потоках воздуха. Будь я благоразумнее, сложил бы крылья и поспешил подальше от этого шоу «Кто хочет стать самоубийцей». Но я не был ни благоразумен, ни, как иногда мне кажется, даже попросту разумен.

– Соберись, – прошептал я самому себе. – Даже дети могут, а ты что, совсем никакой?

Крепко зажмурившись, с гортанным криком «а-а-а!» я бросился вниз. Задержав дыхание, тотчас закинул ноги на подставки, а потом расправил руки, выпрямляя крылья. В тот же миг меня словно за шкирку вздернуло кверху.

Не знаю, сколько времени прошло, но когда я открыл глаза, то увидел, что парю среди тысяч таких же «птиц», как и я сам. Опустив взгляд ниже, я увидел проносящиеся облака и мелькающую землю, а там, впереди, сверкало солнце, прячась за линию приближающегося горизонта. И в это мгновение, когда я фактически плыл на оседланном потоке воздуха, не было ничего столь для меня привычного. Ни земли под ногами, ни деревянного борта или даже пенного гребня воды, только огромная пропасть, манящая своим затягивающим провалом.

Что меня удерживало от падения? После я пойму, что это были законы физики, аэродинамики, добрая толика волшебства и удачи, но в те минуты я наивно полагал, что не удерживало ничего. Невероятного вида летательный аппарат на спине не в счет, я вообще забыл о его наличии.

Но все же в потоке смеющихся людей, полностью отдающихся парению среди облаков, я ощущал себя по-настоящему свободным. Не задумываясь о пропасти, я наслаждался непередаваемым безумием бешено стучащего сердца, разгоняющего по крови разве что не литры адреналина. Сложно было вздохнуть, картинка перед глазами плясала пьяную джигу, дрожали натянутые нервы… Но все же это было четкое ощущение свободы, именно такой, какой ее описывают. Ни проблем, ни желаний, ни тягот, ни забот – только бесконечно короткое мгновение.

Однако чуть позже страх и беспокойство перекрыли это невероятное чувство, и реальность стальным колом ужалила прямо в грудь. Наверное, после этого полета я бы понял любого безумца, вновь и вновь сующего голову под лезвие косы Темного Жнеца. Ведь даже миг настоящей, подлинной свободы дороже нескольких часов, когда замираешь от слепого ужаса.

Но я даже не ожидал, что именно в этот момент откроется страшная тайна: для чего нужны красные цветы. Ветер, на котором я плыл, словно на спокойных волнах уставшего океана, подхватил эти широкие лепестки и стал их нещадно рвать. Тысячи цветов, десятки тысяч лепестков – все это великолепие будто дождем пролилось на землю. Под летевшими териальцами вдруг образовался красный ливень, отсвечивающий все теми же оттенками заката.

И буду ли я когда-нибудь сожалеть о том, что не выбрал вино, еду и женщину – или что там предлагал старший малас? Пожалуй, ответ на этот вопрос настолько же ясен, как и то, что это маленькое приключение подошло к концу.

Заложив вираж, тысячи летунов стали планировать обратно к платформе. За ними, будто ведомый единым инстинктом, последовал и я. Лишь у самой земли я вдруг вспомнил, что если для полета хитрости особой не надо, то приземление – совсем другой вопрос.

С криком:

– Поберегись! – я стал стремительно падать.

Слава всем светлым богам, нашлись глуховатые люди, которые все же не побереглись и выступили в роли подушек безопасности. Сбив кого-то, а кому-то врезав по голове, я проехался животом по площадке, а потом с облегчением вздохнул.

Пожалуй, с восхвалением того секундного чувства я слегка поторопился. Обцеловав землю и попытавшись обнять ее руками, я поклялся себе, что больше никогда не надену этот дурацкий аппарат и не покину возлюбленную твердь. И меня нисколько не волновало, что эта «твердь» парит в облаках.

– Ну ты дал, землянин! – вновь хлопнули меня по плечу.

– Отличная посадочка! – похвалил меня парень, который ранее уверял, что летать умеют все.

Кряхтя и стеная, я поднялся на ноги. Стянув со спины поломанный агрегат, протянул его плотнику.

– Звиняй, – усмехнулся я. – Помял немного.

– Да плевать, – отмахнулся парень. – Это был экспериментальный образец, у меня таких штук двадцать.

Медленно к нему повернулись двое приятелей, которых минут десять назад уверяли, что образцы – высший сорт.

– Эй-эй! – замахал руками плотник. – Только без рукоприкладства!

– Он мой! – хором грохнули мы и бросились в погоню за удирающим экспериментатором.

– Ты опоздал, – сурово произнес старший малас.

– Вы чертовски наблюдательны, – кивнул я, чуть покачнувшись.

– И ты пьян.

– Дайте этому типу автомобиль, он выиграл в угадайку, – как-то нелепо хихикнул я.

Старик устало вздохнул, потер ладони, как всегда делал, когда его что-то нервировало, а потом всего одним плавным движением руки отправил меня в глубокий нокдаун. Мощный дед, тут не поспоришь.

Я валялся на холодном песке и смотрел на далекие звезды, понимая, что как бы ты близко к ним ни подобрался, а они все равно останутся где-то там. Слишком высоко, чтобы дотянуться. Впрочем, я был не настолько пьян, чтобы попытаться это сделать.

– Будешь отжиматься, пока кровь из пяток не пойдет.

– Но она и не пойдет, – возмутился я.

– Ты понял намек, землянин по имени Тим Ройс. Принять упор лежа!

Я мигом выполнил указание, так как даже под градусом понимал, что этого старого перечника лишний раз лучше не злить. Розог у него, конечно, не имеется, но вот эта трость уж больно подозрительно наставлена на мою спину.

– Ты в армии на… – Договорить строчку из исковерканной песни я не успел, так как неведомая сила придавила меня к земле.

Поняв прозрачный намек, я продолжил уже самостоятельно. Когда заныли руки, я начал сожалеть о том, что присоединился к всеобщему празднику. Там, на главной площади, жгли огромное чучело. Оно было настолько большим, что подойти к костру ближе, чем на четыре метра, попросту не представлялось возможным. Но все же народ танцевал и пел в его отсветах.

Когда горькими слезами заплакали плечи, я начал сожалеть о том, что был неуемен в желании попробовать все напитки, выставленные в многочисленных палатках. От вина и до браги; от напитка, до боли напоминающего виски, до почти пива, от вкуса которого сердце начинало радостно трепетать.

Когда затрещали брюшные мышцы и грудные, я зарекся есть в таких количествах то, не знаю что. Во все тех же палатках я, кажется, перепробовал абсолютно все. Начиная разве что не от жареного страуса и кончая вареной игуаной, или что это там вообще было.

Но когда уже почти отнялись ноги, я не жалел, что позволил себе такое небольшое приключение. Хотя бы просто потому, что теперь я знал, где находится водоворот, поглощающий магию. И что самое смешное, отжимаясь, уткнувшись лицом в песок, я смотрел прямо на него. Вернее, смотрел бы, если бы не километры камня и породы, потому как точка, где сходились лучи, находилась в центре острова, прямо под ареной.

– Все вы научились видеть то, что скрыто от взглядов других. – Старший малас, стоя на помосте, задвигал очередную лекцию.

Мы, гладиаторы, вытянувшись по струнке, ожидали очередной порции тренировок, схожих с самыми изощренными пытками Третьей управы. Порой мне даже казалось, что дознаватели все же схватили меня, а происходящее вокруг – лишь бред, порожденный каким-нибудь зельем или иным препаратом. О чем думали мои «сослуживцы», я не знал, так как их лица в последнее время приняли выражения каменных изваяний. Ни один мускул не дрожал; казалось, бойцы и вовсе застыли. Странные люди.

– Сегодня начнется новый этап тренировок, – сообщил старик.

Резко пригнувшись, я выхватил сабли и стал искать потенциального «стучателя по голове», но так его и не обнаружил. Зато увидел насмешливый взгляд старика и недоуменные – гладиаторов.

– Землянин? – протянул дедок, покачивая тростью.

У меня невольно заныла спина. Две ночи назад, когда я заявился немного нетрезвым и немного не вовремя, он заставил меня отжиматься, пока кровь не пойдет из пяток. Она, понятное дело, так и не пошла, зато руки через пару часов превратились в безвольные веревки. Но старик истинно уверовал в то, что я – подлый симулянт, и поэтому решительно огрел меня палкой по спине. Одного раза ему показалось мало, и поэтому к рассвету я представлял собой добротную отбивную. И я еще смел говорить, что это не армия… Боги, верните меня в «Пробитый золотой»!

– Просто у меня клаустрофобия развилась после недавней тренировки, – пожал я плечами, убирая сабли в ножны.

– Что у тебя развилось? – переспросил старик.

– Говорю – не вернусь я в ваш цугундер.

Малас еще немного посверлил меня взглядом, а потом обреченно покачал головой. В такие моменты мне в голову всегда закрадывалась мысль, что он держит меня за сумасшедшего. Впрочем, он не так далеко ушел от истины в своих предположениях насчет моего рассудка.

Старик ударил тростью о помост, и в тот же миг из жилого помещения два гвардейца вынесли здоровенный чугунный чан. Привстав на цыпочки, чем вызвал недовольство остальных гладиаторов, я заглянул вовнутрь. Там, что весьма подозрительно, плескалась кипящая смола. Черная пузырящаяся жижа, похожая на только-только поспевший кофе. Но не советую вам пить эту смесь, если, конечно, не хотите погибнуть в адских мучениях.

Предполагая худшее, я сделал шаг назад, так как плавать в этой штуке не собирался. Видимо, остальные бойцы разделяли мою позицию, потому как шаг мы сделали синхронно. Старик в очередной раз обреченно вздохнул и потер руки:

– Подойдите и обмакните свое оружие в раствор.

Как он легко сгладил углы – кипящая смола у него теперь раствором называется. Но остальных это не смущало. Первым вперед вышел обладатель очень живописного копья, которое с легкостью сможет сделать из вас не менее живописное канапе.

Гладиатор встал вплотную к чану и уже потянулся руками к тесемкам чехла, как вдруг его остановил малас.

– Не снимая ножен, – сказал он.

Гладиатор кивнул и недрогнувшей рукой опустил копье в смолу. В воздух повалили клубы пара, а уши защекотало отчаянное шипение. Я уже был готов увидеть загубленное оружие, которое придется чистить около недели, дабы вернуть ему боеспособность, но этого не произошло. Боец вытащил свое копье. Вот только вместо чехла на наконечнике красовался будто слепок из обсидиана. Черный, словно поглощающий лучи солнца, он намекал на что-то, что мне определенно не нравилось.

Следом за копейщиком последовал вечно мрачный обладатель ятагана. Его клинок постигла та же участь. Ножны обернулись черной породой, надежно удерживающей внутри холодную сталь. Третьим вышел держатель некоего подобия булавы. Последним к чану подошел ваш покорный слуга Тим Ройс.

Я извиняющимся взглядом посмотрел на Лунные Перья, а потом резко опустил их в то, что сперва принял за смолу. Чан забурлил, зашипел, а через мгновение я почувствовал, как потяжелели сабли, обретая не присущий им вес.

Вытащив сабли на свет, я немного покрутил их, позволяя солнцу обласкать обсидиан. И когда удачно легли лучи светила, я увидел внутри, среди сеточки тонких прожилок, сталь оружия. Это несколько успокоило меня, но все же было страшновато.

– Теперь, когда приготовления завершены, попрошу за мной.

Старик легко спрыгнул, будто спланировал с помоста, а потом твердым шагом пошел к входу в подземелья. Именно там, как я предполагал, нас держали в течение почти двадцати дней, пока мы не «прозрели». Гладиаторы, словно загипнотизированные мартышки, последовали за питоном, в роли которого выступал древний тренер. Я замыкал шествие, бережно держа в руках сабли.

Мы ступили на древнюю лестницу, ступени которой давно пошли сантиметровыми трещинами. Пауки сплели здесь не одну сеть паутин. Воздух был затхлый, вязкий и пах камнем. Это такой особый запах, который встречается в рукотворных гротах и пещерах. Запах, не предвещающий ничего хорошего.

Когда-то, заглянув сюда, я подивился, почему на шершавых, обваливающихся стенах нет факелов или хотя бы держателей для них, но теперь все встало на свои места. Тем, кто по своей воле входил в эти подземелья, свет не нужен. Всего мгновение мне понадобилось на то, чтобы начать смотреть глазами ветра. Именно так этот прием, или что это такое, обзывал старший малас. Он любил повторять: «Смотри глазами стихии, действуй руками стихии, дыши ею, будь ее сердцем». Что означал этот возвышенно-пафосный бред, не знал, казалось, даже сам старец.

На шестьдесят пятой ступени лестница уперлась в обитую железом дверь. И от этой двери тянуло таким животным страхом и ужасом, что все мы, бойцы священной крепости, мигом опустили ладони на оружие. По усмешке старца я понял: именно за этой дверью находится то, что я уже которую ночь стараюсь забыть, как навеянный ночной кошмар.

Дверь уже давно осталась за спиной, но никто так и не отпустил эфеса или рукояти. Спиной я ощущал струящийся холодный пот, а сердце билось, подобно испуганной певчей птичке, запертой в проржавевшей клетке. Этот страх невозможно спутать с чем-то еще или подделать. Лестница извивалась, уходя все глубже.

Наконец мы остановились перед второй дверью, но, как можно догадаться, не последней. Я с подозрением глянул вниз, где так и не обнаружил конца спуска. Что-то мне подсказывало, даже нашептывало, что именно там находятся все или почти все ответы. Невольно я сделал шаг вперед, но мигом наткнулся на трость старца. Тот лишь мотнул головой, давая понять, что не следует делать второго шага. И я не сделал.

Малас приложил ладонь к двери и легонько толкнул ее. Это движение что-то смутно мне напомнило, но я не обратил на это особого внимания, так как мои худшие опасения подтвердились. В коридоре оказалось еще несколько дверей. Я посчитал – всего шесть. Они были простыми, то бишь деревянными и с ручками.

– Здесь будут проходить ваши тренировки, – пояснил глава гладиаторов.

Он подошел к первой двери и открыл ее. И тут я действительно понял, как круто попал. За деревянной, хлипко сбитой створкой находилась полоса препятствий. Она отдаленно напоминала ту, которую смастерил для меня Добряк. Но только отдаленно. Хотя бы просто потому, что вместо секир у Добряка были пыльные мешки, вместо топоров – обтесанные дубины, вместо длинных игл-спиц – вымоченные в соли розги, вместо железных мечей – деревянные. Здесь же все оказалось взаправду.

От одного только взгляда на это великолепие гения матерого палача подкашивались ноги и подрагивало в животе. Но и это еще не все. Если то, что строил Добряк, предназначалось для прохождения «без царапинки», то предназначение данной конструкции от меня было сокрыто. В ней не наблюдалось логики и смысла, потому как проход был сделан именно для того, чтобы не обходить препятствия, плавно обтекая их, а натыкаться на них, подобно «Титанику», напоровшемуся на айсберг.

– Это твоя новая комната, землянин Тим Ройс. Жди инструкций.

С этими словами старец закрыл за мной дверь. По звукам удаляющихся шагов и визгу несмазанных петель дверей я понял, что расселили и остальных гладиаторов.

Усевшись на пол и прислонившись спиной к стене, я стал внимательно изучать каждый миллиметр полосы. Мой в меру пытливый разум все пытался увидеть хоть проблеск, хоть маленькую ниточку, которая вела бы к финалу, но я различал лишь бездушные механизмы. Даже сам Добряк, да упокоится его душа, не смог бы миновать ни одно из выставленных здесь препятствий.

Устало выдохнув, я потер виски. Вскоре начнется карусель, полная боли и крови, и выход из нее только один – разгадать очередную загадку старца. Вот нет чтобы по-простому – так и так, мол, сделай, Тим Ройс, то-то и то-то. Так нет, надо обязательно все усложнить какими-то неясными намеками и прочей ерундой. Но, как говорится, помяни черта…

Скрипнула дверь, и в комнату вошел старший малас. Сперва он шарил глазами, ища меня, но, обнаружив своего подопечного сидящим у стены, сделал то, чего никак нельзя было от него ожидать. Он присел рядом, покопался в складках своего халата и достал оттуда маленький сверток.

– Вот, – сказал он, протягивая мне его. – Один мой старый друг любит летать на землю. Приносит иногда…

Приняв подарок, я развернул тряпочку и шумно сглотнул. Внутри лежала небольшая булочка. Не поймите меня неправильно, на празднике я наелся до отвала и перепробовал все, что можно, но имелось одно исключение. На острове не было и не могло быть муки. Потому как островитянам попросту негде выращивать злаковые.

Разломив маленькую булочку на две части, я закинул в рот одну, а вторую протянул маласу. Тот с благодарностью принял и тоже, не кусая, закинул в глотку. Так мы и сидели, прикрыв глаза, наслаждаясь сладкой сдобой – деликатесом, по меркам Териала.

– Видел тебя на празднике Полета, – нарушил молчание тренер.

– Вы там были? – удивился я.

– Конечно, – прокряхтел старик. – Не мог же я пропустить главное мероприятие года.

Недоверчиво покосившись на насмешливого деда, я легонько ударился макушкой о стену. Как же он меня провел! Сам веселился, а мне потом велел отжиматься. Да здесь порядки куда более суровые, чем в армии!

– Не думал, что прыгнешь.

– А я такой, – пожал я плечами. – Прыгнуть, отжаться, в темноте посидеть – как два пальца об асфальт.

– Обо что?

– Да так, – отмахнулся я и продолжил смотреть на полосу испытаний.

В комнате, должно быть, темно, хоть глаз выколи, но для меня здесь все словно в легком тумане, который вполне позволяет видеть очертания предметов. А если приглядеться и напрячься, то проступят и мелкие детали. Смешнее всего смотреть на то, как при шевелении рукой, да и любой другой конечностью, от тела идет легкая волна. Она немного взбудораживает туман, а примерно через полметра рассеивается. Еще в первый раз, приметив это, я догадался, что так ведет себя невидимый воздух.

– Боишься? – спросил старший малас.

– Конечно, – кивнул я, не скрывая сей не самый радостный факт. – У меня шкура не железная.

– Это хорошо, что боишься. Все боятся, а кто говорит, что не боится, либо лжец, либо глупец.

– Но главное – это перебороть страх, так?

Старик повернул ко мне голову и некоторое время так сидел. Сейчас, после почти сезона темноты, я стал подозревать, что наш тренер уже давно был слеп и видел лишь глазами стихии.

– Нет, – наконец ответил он. – Страх – это часть тебя, а бороться с самим собой нельзя. Ибо если будешь бороться с собой, то кто будет бороться с твоими врагами? Нет, страх нельзя перебороть.

Я не мог не признать, что в словах наставника есть некий смысл. Тем не менее этот самый смысл шел вразрез со всем, чему я был обучен и чему обучился сам.

– А что же тогда с ним делать? – задал я закономерный вопрос.

– Ничего, – вновь прокряхтел старец, что в его исполнении, видимо, считалось смехом. – Страх – лишь ножны, а что можно делать с ножнами? Только следить за тем, чтобы они не стали полезнее меча, хранящегося в них.

– Значит, по-вашему, страх – это ножны?

– Не «по-моему», – поправил меня малас, – а так оно и есть. Раскрой себя страху, позволь ему окутать тебя, оплести своими ядовитыми побегами. И когда тебе будет казаться, что тебя уже накрыло с головой, то нырни еще глубже. И там, на самом дне, будет лежать меч. Самый крепкий меч. Крепче любой стали, любого сплава, крепче мечей героев баллад и былин. Крепче мечей богов и косы Темного Жнеца. Меч, который нельзя отобрать, пока бьется твое сердце. Меч, против которого не спасет ни один щит.

– Должно быть, это какой-то метафорический меч.

И вновь в ответ кряхтение, но мгновением позже старец взмахнул рукой. Он выставил ее, словно копье, и сделал лишь одно рассекающее движение. Однако этого взмаха хватило, чтобы туман сгустился, принял коричневые очертания некоего предмета, а секундой позже земляной серп врезался в стену, вырезав там десятисантиметровую борозду.

– Разве это была метафора?

Я лишь шумно сглотнул. Сделать такое при помощи сабель теперь мог и я, но чтобы без оружия, голыми руками… Нет, я пытался, конечно, потому как эта идея пришла мне в голову буквально на следующий день после первого успеха на арене Териала, но результат был нулевой.

– Меч, – произнес старец. Он поднялся, а потом нагнулся и приложил свою морщинистую ладонь к моей груди: – Ищи его здесь.

С этими словами тренер решительно направился на выход, но у двери остановился и бросил через плечо:

– Снаружи будет дежурить человек. Когда тебе станет совсем плохо, то кричи громче, чем будешь кричать в попытках выбраться из собственных ножен.

– Спасибо, – пробурчал я в ответ. Но дверь уже закрылась.

Так я остался в комнате один на один с семнадцатью машинами, несущими смерть. На коленях лежали Лунные Перья, заточенные в обсидиан. Намек был слишком прозрачен, чтобы его не понять, так что уже через пару секунд клинки перекочевали к стене. Оставив их там, я вскочил на ноги.

Легкую разминку, которую я тогда провел, растягиваясь и приседая, можно назвать предосторожностью и разогревом, но, по сути, я просто тянул время. Страх лающей собакой стоял совсем близко, буквально облизывая кожу, оставляя на ней холодную испарину.

– Будет больно, – сказал я себе, бросаясь грудью на заработавшие манекены, рубящие, колющие, режущие, дробящие и стреляющие.

Было действительно больно…

Если прошлая тренировка оказалась ужасающе деморализующей, то эта стала полной ей противоположностью. Уже после первой неудачи, когда меч прошелся мне по спине, я зажегся неподдельным азартом. Для меня свет клином сошелся на финишной черте, ровным синим светом сверкающей в конце полосы. И каждый новый проход был словно очередная партия в полюбившуюся игру.

Правда, были и неприятные моменты. Например, когда агрегат, прозванный мной «серп и молот», выпустил мне кишки и раздробил левое колено. Боль была такая, что мой крик скорее всего было слышно даже в Нимии, а может, и дальше. Неудивительно, что в тот момент механизмы вдруг замерли (я так понял, снаружи есть кнопка выключения) и ко мне подбежал гвардеец. Всего одна порция жижи, несколько часов сна – и вот я снова в строю.

Боль, надо заметить, стала отличным стимулом для проявления осторожности, но оказалась весьма фиговым помощником. Каждый раз, вставая на старт, приходилось бороться не только со страхом перед новой порцией неприятных ощущений, но и с воспоминаниями о прошлых неудачах. Что, кстати, не позволяло, как и говорил старец, окунуться в этот самый страх. Потому как, сделав это раз, я целых два дня просидел у двери, размышляя о бренности жизни в целом и проклятости летающего острова в частности.

Вот и сейчас, расположившись у стены, я все думал, как же раскрутить внезапно возникшую идею. А возникла она из того наблюдения, про которое я вам уже рассказал. Как-то раз волна воздуха, прокатившаяся от очередного безумного вопля, привычно вырвавшегося из моей глотки, заставила слететь кусочек стружки с одной из лап манекена. В тот самый момент меня словно осенило: вот же он, секрет этого «меча». Оставалось только решить задачку. Но как бы я не изгалялся, а еще две попытки привели к закономерному итогу – крик, жижа, сон.

Зато теперь я не бросался с головой в этот кровавый омут, а смирно сидел, предаваясь мозговому штурму. Конечно, я уже пробовал повторять движения старца, использовать свои собственные, даже пытался призвать «насмешку ветра», разработанную мной технику, но все было бесполезно. Без сабель в руках это схоже с кривляньями умалишенного, а никак не с разумными действиями бывалого наемника. Конечно, можно смело заявить, что мои действия никогда не являлись разумными, но ситуацию это не исправит.

В общем, если быть откровенным, я оказался в полном и беспросветном тупике. Вертя саблю, закованную в обсидиан, я, подперев рукой подбородок, все пытался найти ключик к решению. Каждый раз, в каждой тренировке был свой ответ на небольшой вопрос. В первом случае следовало почувствовать ветер и понять его суть, во втором – опустошить себя до состояния своей стихии, а потом наполниться ею, буквально слившись воедино. Но, похоже, сейчас все было не так просто. Я смотрел на черный обсидиан, жилками оплетший мою саблю, и ничего не понимал. Это какой-то мудреный, хитро закрученный секрет.

В конце концов я надумал попытаться сжульничать и пройти испытание с такими саблями. Хоть Лунные Перья и закованы в темную прозрачную породу, но они все еще оставались моим верным оружием. Что ж, задумано – сделано.

Поднявшись на ноги, я поднял потяжелевшие клинки и уже сделал шаг вперед, как вдруг остановился, словно громом пораженный. Да что там, в тот момент мне почудилось, будто гром действительно поразил меня!

Ответ оказался таким простым и таким сложным одновременно. Да и подсказка, как всегда, лежала у меня прямо перед глазами. То, что хотел сказать старец, заключалось в сабле, окованной обсидианом. А именно: я и есть эта сабля.

Ведь какая бы помеха не стояла перед моим Пером, оно всегда оставалось оружием. Так же и я. Я сам и был оружием, только оружием, закованным в собственный обсидиан. Как можно догадаться, в его роли выступал страх.

Все, что мне оставалось после осознания этой истины, – дотянуться до дна и увидеть нового себя, которому больше не нужно держать в руках меч, чтобы сражаться на равных с вооруженным до зубов врагом. Однако легко сказать, но на практике это представляло собой десятки литров крови, многие дни среди опостылевших агрегатов и уйму порций питательной жижи. И все же с моего лица не сходила бешеная улыбка, присущая каждому члену специального отряда лучшей наемной армии, не знавшей ни единого поражения. Другими словами, я ощущал себя самым крепким и острым мечом, выкованным из сердец семи тысяч наемников.

Ворон

На песке стоял все тот же боец, виденный мной ранее. Вот только теперь взор его стальных серых глаз не застилала черная повязка. Но если присмотреться, станет понятно, что «все тот же» – не самое подходящее определение. Если вглядеться чуть пристальнее, чуть внимательнее, то станет очевидно: что-то изменилось в этом широкоплечем мужчине с обветренной загорелой кожей.

Он будто зримо стал выше, ощутимо сильнее, да и выглядел несколько по-иному. Его поза – прямая спина, скрещенные на груди руки, показательно убранные подальше от сабель, подвязанных в ножнах тесемками, вскинутый подбородок и мерно вздымающаяся грудь – напоминала лишь одно. Меч. Меч, который только и ждет, когда его вынут из ножен и погрузят в отчаянную рубку с безумным, сильнейшим врагом.

Тяжело и призывно запел горн, а из клеток, стоявших тут и там, начали выбегать монстры. Их были десятки, даже сотни. Мелкие, в половину роста северянина, уродливые, напялившие застывшие маски демонических оскалов, сотворенные из глины големы, вот кем они были. В руках, подобных лапам, големы держали острые, сверкающие на полуденном солнце кривые кинжалы. С трибун эти твари выглядели, словно штормовое море, кольцом обступившее одинокую скалу, гордо и отважно смотрящую в пасть самой бездны.

С замиранием сердца я следил за происходящим, дожидаясь, когда вылетят сабли из ножен и гладиатор окунется в битву с сотней врагов. Но тот не шевельнул и пальцем, лишь спокойно стоял, пока големы, наперебой визжа и крича, оглушенные жаждой крови, вложенной в них творцом, бежали, дабы вырвать размеренно бьющееся сердце.

О да, это совсем не тот человек, которого я видел раньше. Он спокоен в своем ожидании неминуемого конца, но любой, кто смотрел на песок, мог почувствовать, как сгущается ветер. Он, словно спеша, мчался на помощь своему давнему другу.

Задрожали песчинки у ног гладиатора, затрепыхались кожаные ремешки на его бедрах. Мужчина развел руки в стороны. Прямые ладони, являющиеся продолжением напряженного предплечья, напоминали дротик, пущенный в короткий полет. Мужчина принял боевую стойку, заведя левую руку за спину, а правую выставив вперед. Боги, он безумен! Ведь ладони его пусты – сабли все так же покоятся в ножнах.

Тут из толпы големов вдруг выпрыгнул самый ретивый. Изогнулся дугой, занося над головой кинжал. На миг его маленькое, ущербное, мерзкое тельце закрыло солнце, отбрасывая тень на трибуны. Столкновение было неизбежным, и каждый уже слышал страшное чавканье, издаваемое сталью, пожравшей податливую человеческую плоть. Но этого не произошло.

Гладиатор выбросил из-за спины левую руку, словно та была мечом. Жест до того комичный и нелепый, что вызвал лишь жалость к сошедшему с ума бойцу. Но то, что произошло мгновением позже, вызвало страх. Неподдельный, непреодолимый животный страх.

По лицу северянина расползлась жуткая улыбка существа, всецело наслаждающегося моментом. Голем завис в воздухе. Он в агонии дергал ножками, а руки уже давно выронили кривой кинжал. Он висел, словно нанизанный на длинное копье. Мигнуло солнце, поднялась пыль, и я, могу поклясться всем, чем вам будет угодно, увидел прозрачный меч, являющийся продолжением ладони гладиатора. О да, руки бойца пусты, но им и не требовалось что-то держать, ведь они сами были мечами. И, как выяснилось позже, сам гладиатор был этим мечом.

Он ринулся в самую гущу, и любое его плавное, но стремительное движение несло смерть. Големы сминались, разрезались и целыми десятками взлетали к небу. Их зеленая кровь превращала песок арены в болото, на котором порхал меч, облаченный в человеческую форму.

Ни один кинжал не мог коснуться неуловимого ветра, бушующего в пляске смерти. Ни один голем не мог уйти от его мечей. И то были не только ладони, но каждое движение. Даже самое неприметное, будь то полушаг или поворот корпуса, все они несли неминуемую смерть. И весь ужас заключался в том, что сабли так и не покинули ножен, а тесемки так и не были спущены.

Через десять минут все закончилось. Стены, песок, сам гладиатор – все окрасилось зеленым. Воздух был затхлым и вонючим от вскипевшей крови и раскаленного камня големов. Пыль мешала нормально дышать, но толпа бушевала. Она неистовствовала в гомоне и бурных аплодисментах. А северянин впервые не сразу покинул поле битвы.

Он раскинул руки в стороны и, прикрыв глаза, погрузился в пучину эмоций, льющихся от зрителей. А на губах его сияла все та же улыбка, которую всегда можно увидеть на лице Тима Ройса, когда тот поднимает свои сабли. Та самая улыбка, которую впервые увидели на Териале.

Тим Ройс

– У тебя есть время до заката, – сказал старец, врываясь ко мне в комнату. – Опоздаешь – готовься не только к отжиманиям.

Я поднялся со своей простецкой кровати, которая отличалась от той, что стоит в дешевейшей таверне, лишь тем, что в постельном белье не наличествовало клопов. Встав перед маласом, я отрицательно покачал головой:

– В этот раз у меня другая просьба.

– Говори, – поторопил меня тренер.

Я вспомнил тот день, когда вернулся после сражения с големами. Вспомнил, что нас осталось лишь трое. Вспомнил и сказал:

– Отведите меня к центру острова.

Старик распахнул, как я теперь знал, незрячие глаза и даже сделал шаг назад.

– Отведите меня туда, где кончается лестница подземелий. Это моя просьба.

– Зачем тебе? – выдохнул наставник.

– Я хочу знать правду. Центр острова – вот мой приз.

И вновь эта тишина, разбиваемая лишь криками птиц, летающих над островом.

– Хорошо, – обреченно произнес старший малас. – Я отведу… отведу, если выживешь в следующем испытании. А пока к тебе гости.

Старик отодвинулся в сторону, и в комнату вошла прекраснейшая из женщин, которую только видело солнце Ангадора.