Старик, приложив ладонь к двери подвала, вновь отворил путь во тьму. Осторожно ступая по древней лестнице, вырубленной в камне, я еле сдерживал себя, чтобы не перейти на бег. Малас же, степенно шедший впереди, порой чуть оборачивался, демонстрируя то ли усмешку, то ли оскал. Несложно было догадаться, что тренер знал о моем нетерпении. Порой мне даже казалось, что он специально замедляет шаг.

Вскоре мы оказались перед дверью, от которой до сих пор веяло неподдельным ужасом, пробирающим до костей. Поежившись и задержав руку на саблях, я поспешил убраться подальше от этого места.

Еще через несколько пролетов я заметил и вторую дверь. Эта, словно противореча своей предшественнице, вызвала лишь вспышку азарта. Не было сомнений в том, что, доведись мне оказаться за ней, полосу препятствий я прошел бы так же легко, как путь от канала Грибоедова до Эрмитажа. Пожалуй, это можно было бы сделать даже с закрытыми глазами. Хотя в нынешнем моем положении, когда глаза не очень-то и важны, это звучит несколько лукаво.

Но в этот раз мы не останавливались. Наш путь продолжался, уходя все ниже и ниже, где не помогал даже взгляд глазами ветра, настолько здесь было темно. Хотя скорее не темно, а мрачно. Словно свет, испугавшись, решил навсегда покинуть это место, оставив его на откуп первозданному мраку, не терпящему ни искры, ни блика.

– Ступай осторожно, Тим Ройс, – зловеще прошептал проводник. – Никогда не знаешь, что притаилось во тьме.

– Во тьме подвала? – поспешил уточнить я. – Разве что крыса или землеройка.

Малас хмыкнул, хотя это больше походило на вороний кашель:

– Ты стал отважнее, чем был.

– Сочту за комплимент, – пожал я плечами.

Я собирался отпустить очередную шуточку, но тут сердце дрогнуло.

– Мы пришли, – твердо произнес старец.

– Да, – тихо пролепетал я, ежась, словно от промозглого холода. – Я знаю.

И действительно, не заметить того, что маленькое путешествие закончилось, было попросту невозможно. Стоило на мгновение замереть, остановиться, как ясно ощущалось отсутствие магии. Вернее, ощущался ее непрерывной отток. Магия, будто песок из разбитых песочных часов, утекала, ни на миг не задерживаясь. И путь ее, столь краткий и незаметный обычному смертному, заканчивался за тяжелыми, массивными воротами. Хотя, будь я несколько более патетичен, назвал бы их Вратами. Настолько они огромны и монументальны.

Чем ближе я подходил, тем отчетливее понимал, что магия не просто поглощается гигантскими створками: она словно уходит за них, рассеиваясь в неизвестности. Фактически ее впитывали не Врата, а то, что находилось за ними.

– Ты точно хочешь войти?

– Да, – твердо ответил я, ни секунды не сомневаясь в своем решении.

– Как знаешь, землянин. – Малас поднял свою странную трость, больше похожую на не менее странный посох, и с силой ударил ею по шву створок. – Порой не стоит находить то, что ищешь.

Посох на миг превратился в черное, рассеивающееся во мраке нечто, похожее на копье без наконечника, а спустя удар сердца двери стали с гулом отворяться. Лишь только они задрожали, скидывая с себя вековую неподвижность, как я невольно зажмурился, спасаясь от света, бьющего из увеличивающегося проема.

Мрак, задрожав, скрылся, отступая перед мерным сине-голубым светом, изливающимся из зала, находящегося за дверьми. Уже с первого взгляда я понял, что вижу перед собой. То же самое я видел чуть меньше полугода назад, когда «Морской сокол» пристал к острову в океане, где я нашел зиккурат. Там, в пещере, росли точно такие же кристаллы, только они были в десятки раз меньше. И точно такие же кристаллы были в той пропасти, в которую я сам себя загнал, когда отрабатывал «насмешку ветра» в Алиате.

– Иди, землянин.

Чуть заторможенно кивнув, я переступил порог и подошел к первому кристаллу. Он был просто огромен. Толщиной в два обхвата, а высотой – метра два с половиной, может, даже немного больше. Сперва я этого не заметил, но стоило приглядеться – и оказалось, что кристалл мерцает. Его сияние дрожало, то чуть затухая, то разгораясь с новой силой.

Мне не понадобилось больших усилий, чтобы почувствовать, как он впитывает не просто магию, а саму ее суть – энергию. Эта энергия стекалась отовсюду, закручиваясь в настоящий водоворот.

– Пойдем, землянин, ты увидел достаточно.

Так и не получив ответ на тревожащий меня вопрос, я уже собирался было последовать за маласом, как что-то привлекло мое внимание. А именно – небольшое затемнение, но не на поверхности, а внутри кристалла.

– Секунду, – попросил я старца и подошел практически вплотную.

Дождавшись очередного мерцания, я присмотрелся, заглянув вглубь… и отшатнулся. Сердце забилось быстрее, на лбу выступила испарина, а нервы сковал ледяной ужас. Там, внутри, словно муха в янтаре, навеки застыл человек. Он был одет так же, как и любой иной виденный мной гладиатор, а лицо его олицетворяло покой. Этот человек будто спал, спал вечным сном, закованный в мерное голубое сияние.

Но что ужаснуло более всего – далеко-далеко вниз, где терялся взгляд и не было слышно отзвуков упавшего в бездну камня, уходили сотни, тысячи… нет, сотни тысяч таких же кристаллов.

– Что это? – хрипло спросил я, поворачиваясь к маласу.

Тот стоял у самого входа, так и не решившись войти внутрь. Лицо его было мрачным и необыкновенно старым, покрывшимся десятком морщин, проявившихся в этот момент. Старик сжимал свою трость, держа ее так, как любой другой боец держит оружие.

– Воинство Термуна, – громом прозвучали его слова, больше похожие на приговор.

Я вновь отшатнулся, теперь уже от маласа, и опять посмотрел на спящего человека, узнавая в нем гладиатора. Значит, вот какая судьба уготована тому, кто победит на песке арены.

– Они не мертвы, – тихо прошептал тренер. – Просто спят. Время их движется иначе, и кто знает – может, они уже пробудились в своих великих битвах. Может, их клинки звенят, а уши оглушает бой барабанов.

– Я не понимаю…

– Воинство Термуна сражается лишь в великих битвах, до него оно спит, ожидая своего часа.

– За эти сезоны я не видел никого, кто носил бы оружие, кроме гвардейцев и гладиаторов. Какой глупец…

– Ты рад? – как-то хищно хмыкнул старец. – А я предупреждал – не все, что ищешь, стоит находить.

Наверное, тренер удивился бы, узнай он, какие мысли крутились у меня в голове. И, уверяю вас, я отнюдь не горевал по поводу своей возможной судьбы и не лил слезы из-за обмана. О нет. Я со всей решимостью и сосредоточенностью размышлял над главным вопросом. Несмотря на то что отдельные части начали потихоньку складываться в единое полотно, у меня еще не было ключа к целостной картине.

Вновь повернувшись к кристаллу, я внимательно разглядывал его, стараясь припомнить, из-за чего же возникло это смущение в мыслях. Что-то не давало мне покоя, теребя край сознания почти родившейся догадкой. Наконец я умудрился схватить ее за хвост, вновь припомнив тот остров и барельеф, изображенный в пещере.

– Скажите мне, старший малас, можно ли в этот кристалл заключить кого-либо, помимо человека? – обратился я к тренеру, немного опешившему от такого заявления.

Старик прищурился и зачем-то убрал трость за спину.

– Да, – сказал он.

– Даже демона?

– Даже демона.

И это был ответ на большинство моих вопросов. «Даже демона» – вот он ключ к разгадке. Такой незатейливый, такой простой – казалось бы, и ранее лежавший на поверхности. Но мне пришлось пересечь весь мир, добраться до края горизонта и найти мифическую долину, чтобы обнаружить его. Да уж, пожалуй, ни один мир в бескрайней вселенной еще не знал человека глупее вашего покорного слуги.

– Что ж, – вздохнул я, бросая последний взгляд на вереницу кристаллов, теряющуюся где-то в бесконечности. – Думаю, на этом наша экскурсия подходит к концу.

С этими словами я четким, спокойным шагом отправился к Вратам, дабы покинуть этот провал, в который безудержно утекает магия. Старик непонимающе смотрел на меня, я а лишь жестом попросил его закрыть створки.

Малас, посверлив меня взглядом, взмахнул тростью, коснувшись ею дверей, и те вновь загрохотали, погружая коридор во тьму. Мрак с великой жадностью обрушился на нас, восстанавливая справедливость и возвращаясь из углов и трещин. Все же это его вотчина.

– Что ты задумал, Тим Ройс? – спросил тренер, когда мы поднимались по лестнице.

– Ничего существенного, – отмахнулся я, словно меня спрашивали о какой-то безделице. – Просто мне срочно нужно покинуть этот остров.

Старик сбился с шага и обернулся. Его невидящие глаза уставились на меня, и на миг в них промелькнул хоть какой-то проблеск эмоций.

– Это невозможно, – сказал он.

– По вашим словам, один мой земляк все же справился с этой задачей.

– Он спрыгнул с края! – воскликнул малас. – Он сбежал в мешке Темного Жнеца!

– Ну… – протянул я, щелкая себя пальцем по подбородку. – Никто не знает этого наверняка. Так что я все же рискну.

– Рискнешь? – сощурился собеседник. – И при этом рассказываешь свой план мне? Главному на арене?!

– Я не мог вам его не рассказать, – развел я руками. – В конце концов именно вы мне и поможете.

– С какой это стати? – Сказать, что малас был шокирован, – не сказать ничего. Возможно, он даже решил, что я сошел сума.

– А с такой, что вы тоже хотите отсюда сбежать. И не надо так на меня смотреть. Здесь кругом один обман. Остров свободных людей – ха! Огромная клетка, в которой все слепо следуют дурацким законам, выдуманным лишь для того, чтобы сохранить жалкий местный уклад и отделиться от всего мира. Териал – иллюзия. Причем весьма убогая – в сверкающей обертке и дерьмом под ней.

– Я должен был бы убить тебя за такие слова, – опасно прорычал старик.

– Но не убили же. А значит, согласны со мной.

Повисло тягостное молчание. Я буквально ощущал, как ступаю по льду, столь тонкому, что женский волос по сравнению с ним – недавно поваленное бревно. А вместо воды под ним – сотни наточенных копий, готовых растерзать меня на части.

– Ради чего ты хочешь сбежать? – вдруг спросил старик. – Разве ты не желаешь прожить жизнь воина? Сон промелькнет, и ты погрузишься в самые эпические битвы с самыми невероятными противниками. Разве это не заманчиво?

– Знаете, – почесал я макушку, как-то глупо улыбаясь. – Однажды я услышал фразу, что лучший бой – это тот, которого не было. Довольно простое изречение, но я никак не мог его понять. Не то чтобы я сейчас его понимаю, но во всяком случае точно знаю: в жизни есть вещи поважнее, чем любая схватка.

– Возможно, я неправильно выразился. Ради кого ты хочешь сбежать? Ради той, которая всех прекрасней и милее?

Я оступился и шокированно взглянул на спутника.

– У стен есть уши, – чуть приподнял уголки губ малас.

– Отчасти да, – кивнул я, спокойно выдыхая. – К тому же что-то мне подсказывает, что один мой друг хочет сделать огромную глупость. И мой дружеский долг – надавать ему по морде, дабы он образумился.

Его императорское величество

Константин дель Самбер

В большом, даже огромном зале, залитом светом, играющим в разноцветных живописных витражах, бликами танцующим по белому мрамору и древним полотнам, на вычурном золотом троне сидел человек. Он был высок, а на лицо красив, даже слишком красив, чем привлекал не один десяток горящих дамских взглядов. В плечах человек был широк, впрочем, как и любой другой мужчина его профессии. И пусть вас не смущает, что это Константин, а его профессия – править. О нет, сейчас он думал об ином. Император думал о том, что любой иной воин, к коим он себя причислял, имел такой же широкий размах плеч. Впрочем, это тоже не совсем то, о чем думал молодой повелитель.

Он вспоминал своего отца. Давно, когда Константин был еще настолько юн, что по традиции проводил большую часть времени с матерью и служанками в женском крыле, отец все же частенько брал его в тронный зал. Тогда мальчику казалось, что император – это великан, восседающий на золотом троне.

В те далекие времена для принца, тогда еще ребенка, трон был предметом самых дерзких фантазий, а также одной из самых желанных игрушек. И, что закономерно, плечи отца тогда казались самыми широкими и могучими, внушающими какой-то особый страх. Совсем не тот, который порождают хищный оскал голодного зверя или близость смертельной схватки. Нет, это был какой-то восхищенный страх, желание подражать и стремление добиться одобрения.

И сейчас Константин думал, так ли велики его плечи, так ли мужественен его вид, источающий силу, как было у покойного отца. Он думал об этом, но не мог найти ответа, ведь не было рядом маленького человечка, который забирался бы на колени и нагло отбирал скипетр, символизирующий императорскую власть. В женском крыле царило молчание, как и во всем дворце. Ни смеха, ни женских шутливых вскриков, только тишина, возгласы камердинеров и проклятый скрип перьев о пергамент.

– Малый и большой совет прибыли! – выкрикнул камердинер.

– Впусти их, – скучающе произнес Константин.

Слуга чинно кивнул и выскочил за двери. Вскоре в помещение стали заходить самые разномастные личности. Здесь были высокие и низкие, мужественные и жеманные, старики и молодняк, но всех их, так или иначе, объединяло одно – они являлись дворянами. Аристократия считала ниже своего достоинства кому-либо прислуживать, пусть даже императору. Хотя когда-то для них было честью – служить. Сейчас же границу между пошлым и оскорбительным «прислуживать» и гордым «служить» не мог ощутить даже архивариус. Народ обмельчал.

Каждый из вошедших пребывал в нетерпении. Дворяне знали о гибели старшего советника и полагали, что правитель созвал их, дабы выбрать нового «второго после правителя». Все они, стоя в зале, смотрели на мощную фигуру. На человека, сидевшего на троне. Своим видом он внушал им неподдельный страх и желание поскорее убраться с глаз долой, но все же жадность оказалась сильнее. Аристократы ежились под пристальным, оценивающим взглядом, но не двигались с места. Все шестьдесят пять человек из двух советов.

Император сидел, словно предавшись какой-то тяжкой думе. Его голова лежала на левой руке, локтем стоявшей на подлокотнике. Правая рука сжимала исполинский клинок, будто выкованный из мрака. Свет, заливающий комнату, словно обтекал и меч, и самого правителя, оставляя его в тени. А мерно вздымающаяся грудь создавала впечатление, что император спит. Но и это не внушало спокойствия, да и как может внушать спокойствие образ великана из древних легенд?

– Это все? – спросил Константин, не меняя позы.

– Да, мой господин, – ответил камердинер.

– Свободен, – только и произнес император.

Слуга, склонившись в легком поклоне, поспешил удалиться, плотно закрывая за собой двери. В зале вновь повисла тишина. Император все так же неподвижно восседал на троне, окутанном темной дымкой, которая, как пелена, отражала свет, а может, и поглощала его.

Текли минуты, многие старцы начали раздражаться. Пусть это и правитель, но, по их мнению, Константин оставался не просто юнцом, но наемником, опозорившим весь императорский род. Их недовольство было почти откровенным, что не могло ускользнуть от взгляда человека на троне, но, казалось, это нисколько его не заботило.

– Ваше величество, – вышел вперед самый смелый. Что закономерно, он был еще и самым молодым. – Мы в вашем полном распоряжении.

Император поднял голову и оценивающе посмотрел на юношу. Тот вздрогнул и невольно сделал шаг назад. Настоящий ужас сковал его душу, едва он бросил взгляд на исполинский меч.

– Как зовут? – скучающим тоном поинтересовался Константин.

– Мигель Гарсиа, ваше величество, – поклонился молодой мужчина. – Граф д’Морро.

– Хорошо, граф д’Морро, передайте двору сообщение.

Юноша немного ошалел, а потом, рискнув, непонимающе спросил:

– Какое сообщение, мой господин?

– Вот это.

Константин, не поднимаясь с трона, одной рукой схватил огромный клинок и широко взмахнул им. Гарсиа обдало холодом, будто его коснулось дыхание Темного Жнеца. Сперва он не понял, что произошло, но потом ощутил какой-то странный стальной привкус на губах, а в воздухе почуял неподдельную вонь.

Граф уже собирался отпрыгнуть или, может, отбежать в сторону, но, поскользнувшись, с трудом удержал равновесие. Уже разогнувшись, он все же взглянул на то, что чуть не привело к конфузу на глазах императора. Темные боги, лучше бы он никогда этого не делал! Лучше бы он и вовсе никогда не вступал в совет. Картина, представшая взору графа, будет преследовать его не только всю жизнь, но, он был уверен, и после смерти тоже.

Весь пол был залит вязкой, алой жидкостью, которую ни с чем нельзя спутать. Тронный зал залила кровь. Гарсиа, побледнев, обернулся к дверям и не сумел сдержать рвотного позыва. Шестьдесят четыре человека превратились в бесформенную кучу костей, рассеченных конечностей, вывороченных наружу внутренностей и моря крови. Без сомнения, все они были мертвы. Мигель против воли все же искал хотя бы одно целое лицо, но не находил даже этого. Складывалось такое впечатление, будто каждого члена совета пропустили через огромную мясорубку.

– Передай двору, что в этой стране лишь один правитель, – все так же скучающе произнес Константин. – Любого, кто думает иначе, я заставлю ответить за измену.

Из зала выбегал человек, с ног до головы забрызганный кровью. Он сверкал абсолютной седой, даже белой шевелюрой. Камердинер, проводив его взглядом, позвал уборщиков и закрыл двери. Там, в сгущающейся тьме, неподвижно сидел император, сжимая рукой клинок, сотканный из мрака.

Тим Ройс

Немного непривычно было стоять на плацу в полном одиночестве. Не было слышно тяжелых вздохов, таких, которые раздаются, когда мышцы уже давно отказали, но ты все равно выполняешь подход. Почти ничего не чувствуя, ничего не видя за какой-то гранью боли, все же выполняешь. Не было слышно и стука падающего тела, который обязательно следует за этим вздохом.

Удивительно неправдоподобно было наблюдать за безжизненной площадкой, где единственный звук – лишь перезвон клинков, висевших на стенде, а из компании – лишь птицы, подобные чайкам, усевшиеся на стене и неотрывно глядящие на меня своими черными бусинами-глазами.

– Кыш! – взмахнул я руками.

Птицы, будь я проклят, посмотрели на меня как на идиота, потом переглянулись и взмыли в воздух. Теперь я определенно остался в полном и бесповоротном одиночестве. Но на всякий случай все же огляделся. Наверное, так делает каждый, кто еще недавно был окружен людьми, а теперь остался один в ранее оживленном месте.

– Эх, жизнь моя жестянка, – прокряхтел я, взлетая на стену.

Сегодня было прекрасное утро. На востоке просыпалось солнце. Оно нежно ласкало небо, словно вгоняя его в краску и заставляя отступать ночную черноту и утренний сумрак. Ветер был свеж и приносил с собой столь долгожданную бодрящую прохладу, действующую ничуть не хуже ледяного душа. Хотя, если честно, здесь и нет никакого другого душа, кроме ледяного. Именно поэтому я, словно новобранец-призывник, щеголял бритой головой. Кому понравится из-за такого душа обзавестись непрошеными жителями в голове? А я после лазания по пещерам Харпудова гребня не собирался больше позволять использовать свое тело в качестве транспорта и кормушки для всяких паразитов и букашек.

Прикрыв глаза, я прислушался. Ветер откликнулся сразу. Он вновь рассказывал мне истории. Порой они были чудесными и волшебными, порой – столь обыденными, что от этого становилось грустно. Иногда я просил ветер рассказать мне о друзьях, и тогда он приносил вести о Нейле и Молчуне, которые с головой ушли в заботы о новорожденном ребенке.

Иногда он нашептывал шутливые истории про Руста и Младшего, которые что ни день, то цапаются с женами, но к вечеру у них всегда идиллия и уют в доме. Рассказывал об их детях, которые настолько непоседливы, что вскоре у моих товарищей может добавиться седых волос в шевелюре.

Шептал он и о Старшем, жена которого недолго ждала и тоже обзавелась животиком. Мои друзья даже шутили, что скоро «Пробитый золотой» соберется вновь. Но на этот раз он будет ходить под парусами, грозя торговцам наточенным клинком. И вместо имен Старшего, Младшего, Щуплого, Молчуна, Колдуньи, Ушастого, Принца и Зануды будут звучать имена Гектор, Артур, Мария и Дайлин. И сложат барды песни о лихой команде пиратов, перед которой не устоял ни один королевский фрегат.

Частенько я просил ветер рассказать мне о Рыжем и компании, но тот всегда возвращался с «пустыми руками». Наверное, ушлые аристократы озаботились какой-нибудь мудреной магической защитой и мой собеседник и товарищ не мог их отыскать. Что ж, думаю, и у них все хорошо. Пожалуй, уже вернулись в столицу и Константин устраивает им знатный разнос на тему «почему не доставили изменника Тима эл Гериота».

О Константине я тоже спрашивал, но ветер даже не летел к нему – он боялся. Глупо, кажется, но императора почему-то боялась сама стихия. Я не хотел думать над ответом, так как все еще был глубоко наивен и отказывался поверить в то, во что необходимо верить.

Так протекали дни, неспешно сменяя один другой. Ничем не отличаясь, ничего не предвещая, они текли степенно и спокойно, отмеряя неведомое мне расстояние. Каждое утро начиналось с побудки, завтрака в огромной, но пустой столовой. Потом недлинный путь по извилистым коридорам, где мне изредка чудились призраки. А там – стена и разговоры с ветром. Порой я даже засыпал на ней, свешиваясь половиной тела над бездонной пропастью. Меня это не пугало. Нет-нет, это совсем не бахвальство и не пустое хвастовство, просто я действительно не испытывал страха. Иногда мне даже казалось, что я и вовсе утратил чувство страха, но потом я вовремя вспоминал выученный урок и принимал реальность такой, какова она есть.

В какой-то определенный момент происходящее стало мне нравиться. Оно чем-то напоминало утреннею негу, когда ты уже проснулся, но все еще лежишь, укутавшись одеялом, пребывая на грани мира грез. Так же и завис, не желая делать следующий шаг. Но это состояние длилось недолго, лишь одно утро, потому как на площадку заявился старший малас.

– Тим Ройс, – обратился он ко мне.

Я сидел на стене, вглядываясь в бесконечность. Она притягивала меня, маня своими далями, но все же я нашел в себе силы повернуться к старику:

– Пришло время?

– Нет. Бой будет послезавтра.

– Тогда зачем вы здесь?

Малас помолчал, а потом со вздохом произнес:

– Я пришел предложить тебе сбежать сейчас.

Наверное, это предложение должно было шокировать меня или удивить, но я был спокоен. Теперь я часто бывал спокоен.

– Почему?

– Она нашла способ отомстить, – немного понуро сообщил тренер, поминая нашу общую знакомую. – Тебе предстоит сразиться с демоном.

– Пусть будет так, – пожал я плечами, отворачиваясь к долине из облаков.

– Ты не понял – тебе нужно не просто сразиться с ним, а убить его.

– Именно так я и понял.

Быть может, малас покачал головой от досады, но я этого так и не увидел.

– Они бессмертны.

Ветер играл с пушинками облаков, гоняя их туда-сюда, порой складывая фигуры и дразня меня знакомыми образами. Это неизменно вызывало улыбку на лице бывшего наемника.

– Что ж, значит, мы будет сражаться вечно, так как умирать я не собираюсь.

Старик помолчал, а потом махнул рукой и сплюнул на горячий песок плаца.

– Дело твое. – С этими словами он ушел.

Я же вернулся к своему занятию, нисколько не беспокоясь о неумолимо надвигающемся будущем, вовсе не окрашенном в розовые тона. Скорее, оно было измалевано алой кровавой краской.

Ворон

Черная птица, приземлившись на испещренную трещинами стену, сложила крылья и широко распахнула красные рубиновые глаза. Клюв ее чуть приоткрылся, но замогильное карканье так и не вырвалось из хищной глотки. Ворон, по размаху крыльев больше похожий на орла, стал пристально наблюдать за мужчиной, сидевшем на горячем песке плаца.

Уже с первого взгляда было понятно, что боец, одетый в простые холщовые штаны и худую рубашку, был северянином. Об этом говорили не только густая черная щетина, мощные брови и крутые челюсти, на это указывала также испарина, выступившая на лбу. Вряд ли кто-то из южан страдал бы от солнца, еще даже не вошедшего в зенит. Скорее бы они, наоборот, жаловались на прохладу и ни в коем случае не стремились к тени.

Ворон, склонив голову набок, не моргая, следил за человеком. Тот же, странно сложив ноги, скрестив их перед собой, просто дышал. Высоко вздымалась его могучая грудь и мерно опускалась, создавая иллюзию спящей горы. Ворону даже казалось, что еще немного – и он услышит скрип сухих мышц, похожих на огромные валуны, скатившиеся с древнего горного склона.

Пожалуй, в этой картине нет ничего особенного или хоть сколько-нибудь занимательного, если бы не следующее. С каждым вздохом вокруг северянина поднималось облако песчинок. А с каждым выдохом оно медленно опускалось, будто подхваченное в нежные, но крепкие объятия ветра.

Вдруг гладиатор поднялся на ноги. Хотя вернее будет сказать – взлетел на ноги. Его ступни так и не коснулись земли, когда он единым рывком принял вертикальное положение. Легко ступив на песок, он, все еще держа глаза закрытыми, вытянул руки вперед. Ворон, внимательно, с неотрывностью голодного зверя следя за каждым мановением, за каждым дрожанием, так и не мог сказать, оставляли ли сандалии северянина след на поверхности плаца. Впрочем, вскоре это уже его не волновало.

Держа правую руку вытянутой перед собой, северянин плавно повел ею в сторону. Могло создаться впечатление, что он аккуратно ласкает чью-то нежную, шелковую кожу или задумчиво проводит дланью по спокойной речной глади. И как если бы тогда за ним следовали водяные круги, так же и сейчас за рукой неотрывно спешил маленький хоровод песчинок. Гладиатор поднял другую руку, и вот уже второй хоровод поспешил за плавной, ускользающей линией.

Северянин степенно, медленно водил ладонями, а вокруг него вслед за движениями спешил ветер. Порой он поднимал облака песка или кружил его спиралями, взвивая лентами, но зачастую просто расходился кругами по земле, напоминая встревоженное кинутым камнем озеро. Иногда мужчина делал легкий, текучий шаг. Быть может, это была всего лишь иллюзия или игра ветра, но за ним не оставалось ни следов, ни каких-либо иных отметин на песке.

И тут он резко замер. Все стихло, но ветер все так же продолжал держать перед северянином облако из песка. А тот подогнул ноги, сгибая их в коленях и ставя ступни в одну линию. На миг гладиатор стал походить на канатоходца, который еле удерживает равновесие на стальной проволоке, подвешенной над пропастью с наточенными пиками.

Ворон затих, ожидая чего-то невероятного. Сверкнуло солнце, превращая мириады песчинок в «слезы богов» – алмазы, будто прилипшие к невидимой паутине, сотканной исполинским пауком. Дрогнуло сердце птицы, и лишь за один этот удар все переменилось. Песок взорвался целым вихрем, опасно скалящим свое оружие. И это была чистая правда.

Боец раскрыл ладони, и монолитная туча разделилась на десятки мечей. Это выглядело настолько невозможно, мистично и завораживающе, что не было и шанса, что черная птица хотя бы моргнет. Мечи, сотканные из ветра и явившие себя мерцанием играющего на солнце песка, оказались столь же остры, как и сабли, нашедшие свой покой в простеньких ножнах. Они то порхали в воздухе, то вслед за вытянутыми ладонями пускались в смертельную пляску. И, зритель был уверен, не нашлось бы такой брони, которая остановила бы их.

Клинки оставляли на стене все новые и новые порезы, расходящиеся трещинами по всему периметру древнего строения. Будь ворон поэтом, он сказал бы, что это походило на трепыхающуюся в клетке вольную птицу, страстно выбивающую себе путь на волю. Но он не был ни поэтом, ни бардом, ни слагателем былин. Все, что видела черная птица, – это тело могучего северянина, каждое движение которого было одновременно и прекрасно, и столь же убийственно.

Но вот опять тишина. Клинки, истаяв, как утренний туман в лучах зенитного светила, вновь обернулись бесформенной тучей. Гладиатор, выпрямившись, открыл глаза. Ворон невольно каркнул и взмыл в воздух, зависнув там, паря на восходящих потоках. Даже спустя сотни лет он будет вспоминать этот свой шаг, благодаря богов за посланное ими благоразумие.

Северянин стремительным, неуловимым движением обнажил сабли. Скрестил их перед собой и резко выдохнул. Воздух задрожал, перья ворона встопорщились, и ему пришлось взмахнуть крыльями. Потоки воздуха преображались, олицетворяя собой настоящий хаос. Будь на горизонте туча, черная птица поклялась бы, что надвигается буря. Но небо было чистым, словно слеза младенца.

Песчинки сорвались с места, и вот туча стала походить на рассерженный рой пчел или стаю танцующих скворцов. Гладиатор вытянул сабли вперед, а потом разрубил ими невидимого врага. Песок, вопреки ожиданиям, вовсе не повторил этот жест, расходясь убийственными серпами или лентами. Наоборот, он сжался, а потом устремился к стене. На миг, лишь на краткий миг ворон увидел в этой туче оскаленную пасть силха, погнавшегося за жертвой. И, быть может, то, что услышала черная птица, было лишь иллюзией, созданной игрой ветра, но уши четко различили рык царя зверей.

Ветряной силх, нашедший олицетворение в песке, врезался в южный угол стены, и та взорвалась каменной крошкой. Гладиатор, убрав сабли, смотрел на бескрайнюю долину облаков, вид которой теперь не загораживало такое недоразумение, как стена толщиной почти в метр.

– Демон, говоришь? – хищно улыбнулся северянин. – Да хоть сам дьявол!

Ворон, оглашая окрестности страшным клекотом, взмыл под купол голубого неба, исчезая черной точкой в вышине. Он увидел достаточно, но подозревал, что это лишь малая часть того, что он увидит после. И пусть на горизонте нет туч, но древняя птица отчетливо ощущала, как надвигается что-то неопределимое, как девятиметровый водяной вал; гигантское, как гребень горы Шао, нависшей над страной, где рождается солнце, по легенде, лежащее за океаном, на который величаво смотрит Алиат. И кроваво-мрачное, как врата бездны, которые вот-вот распахнутся.

Ворон исчез в небе, оставляя гладиатора в полном одиночестве.

Тим Ройс

Натерев руки белым порошком, похожим одновременно на тальк и на магнезию, я уселся на скамейку. Стены, увешанные броней, словно смотрели на меня насмешливо, с молчаливым вызовом. Они будто говорили: «Мы видели многих, и ты лишь один из них, завтра тебя здесь уже не будет». Немые, древние стены, видевшие тысячи гладиаторов.

Прислонившись спиной к стойке с разнообразным оружием, я прикрыл глаза. Вот уже почти сезон я жил в полном одиночестве. Гвардейцы уже давно испарились, уйдя на свои бутафорные городские посты, а со старушкой-служанкой я не общался, да и она не горела желанием поболтать со мной «о девичьем». Тишина, повисшая в корпусе гладиаторов, меня почти не напрягала, скорее даже дарила покой, но здесь все было совсем по-другому.

Тишина этой комнаты, служившей входом на песок арены, внушала чувство неловкости и беспокойство. Все было неправильно. Не слышно лязганья точильного камня, резво бегущего по лезвию клинка или секиры. Смолкли хлопки побеленных порошком рук, обрабатывающих уязвимые участки тела. Не раздавалось редких шуточек, которые так любят те, кто идет по краю бритвенно-острой косы Темного Жнеца.

Да, здесь все иначе. Не как раньше. И это «не как раньше» страшнее самого опасного и кровавого демона, которого только могли выпустить на арену. Хотя бы потому, что демон – это просто новый противник, даже враг. Его можно ударить, наслаждаясь глухим отзвуком, можно пронзить, пьянея от бьющей из порванной артерии крови. Его, наверное, даже можно убить.

Но как ударить тишину? Как ее пронзить? Ее можно только убить. Но вот в чем беда – в этом убийстве никак не обойтись без подельника. Да, спокойствие, ледяное, могильное спокойствие этой древней комнаты пугало меня куда больше даже самого опасного врага.

Тут, как далекое горное эхо, до слуха дотянулся приглушенный возглас горна. Все ближе и ближе, сильнее и резче стали раздаваться тугие скрипы рычагов, поднимающих тяжелые цепи. Пыхтел щербленый ворот, натягивая массивные металлические звенья. Медленно поднималась стена, заливая комнату светом.

Сперва желтая полоска, оживляющая краски, коснулась пола, потом лизнула ступни и стала подниматься выше, согревая меня теплом зенитного солнца. Но я продолжал сидеть. Даже когда своеобразная дверь приняла горизонтальное положение, а все вокруг потонуло в гуле толпы, я продолжал сидеть. Я не мог себе позволить не насладиться этим моментом. Тем самым моментом, когда бессмертное существо – тишина – повержено и растоптано тысячами кричащих и галдящих людей. И если уж одно бессмертное создание нашло свою погибель, то, может, и другое – то, с которым я должен сегодня сразиться, – тоже встретит не менее недвусмысленный конец.

Скрипнув кожаной броней, я вышел на песок. Подняв правую руку, в которой была зажата сабля, я приветствовал толпу, отвечавшую мне аплодисментами, лепестками разнообразных цветов, упавшими звездами осевшими на песок, и звонкими возгласами, терзающими внезапно проснувшееся эго. Это людское море захватывало в свои теплые объятия, оно пьянило терпким вином и вызывало привыкание не хуже самого сильного наркотика. Я больше не бегал от арены, но с нетерпением ждал каждой новой битвы.

Встав в центре, я повернулся лицом к ложе. Там, среди лиц умудренных мужей, виднелось лицо прекрасной леди. Правда, сейчас оно было обезображено некоей хищностью и мстительностью. А может, таковым оно было всегда, ведь кто знает, что прячется под пламенем свечи.

Лидер свободного острова Териал взмахнул рукой и произнес какую-то длинную, пафосную речь. Но я не слушал, лишь неотрывно смотрел на платформу. Это была самая обычная, простенько, но добротно сбитая деревянная платформа. На ней стоял кристалл, скрытый под серой плащаницей. Это я понял уже по одному тянущему чувству в груди. Магия, те ее ниточки, что зависли в воздухе, устремилась к кристаллу, безвозвратно поглощаемая им.

Наконец толпа вновь взорвалась криками и топотом, что означало лишь одно – время пришло. Наместник повернулся ко мне. На миг мы встретились с ним глазами, и взгляд этот было невозможно не узнать. Все равно как если бы я был узником, который удостоился чести взглянуть на своего палача. Но толкователь законов Термуна не испытывал тех же эмоций.

Я не успел заметить, что он сделал, но вдруг под трибунами засияли голубые кристаллы. Они были небольшими, похожими на прожекторы, но их назначение было весьма прозаичным и понятным. Никто не хочет, чтобы обезумевший демон стал терзать мирных жителей. Эти кристаллы – как ловушка, они не позволят твари выбраться. Что ж, вполне логичное решение. В следующий миг кристалл, стоявший на платформе, взорвался тысячами осколков. Себя явил демон.

– Ха-а-а! – выдохнул он, запрокидывая голову назад.

Инстинктивно я сделал шаг назад и скрестил сабли. От моего противника веяло неподдельной мощью, одно ощущение которой заставило мои руки задрожать. Кожаная броня прилипла к взмокшей спине. Демон действительно заслуживал это название.

Его рост был чуть выше двух с половиной метров. Руки бугрились мышцами, настолько тугими, резными и мощными, что не возникало сомнений в том, что они не человеческие. В качестве брони демон носил нечто, светящееся кровавым светом. В этом своеобразном доспехе узнавался былинный металл, закаленный в крови пресловутых девственниц. Морда, похожая на шакалью, выдыхала облачка черного пара, а по желтым клыкам стекала вязкая серая слюна. Грозные черные глаза шарили вокруг, пока не остановились на мне. Я сделал еще один шаг назад. Ноги демона напоминали волчьи, разве что со стопой и ярко выраженной пяткой. Вот только стоял демон на мыске, врезаясь в песок когтями. От этого создавалось впечатление, что ноги его имеют два сустава.

– Чу-у-ую, – прорычал он, потрясая своими рогами. – Чу-у-ую плоть.

– Чу-у-ую, – сморщился я. – Чу-у-ую запах.

Демон замер, а потом рассмеялся своим шакальим смехом. Его толстая, бычья шея пошла буграми. Руки дрожали, сжимая исполинский клинок, который длиной был почти в мой рост, а шириной – с талию первой красотки Империи. Меч сверкал теми же красками, что и броня, но испуганный взгляд видел бы вечно кровоточащий меч, с которого и по сей день стекают рубиновые капли.

– Ты-ы-ы! – прорычал демон. Почему-то я был уверен в том, что его слова понятны лишь мне. – Твой зна-а-ак, я чу-у-ую его. Гер-р-риот!

Демон распахнул пасть и рыкнул с такой мощью, что песок пошел волной в мою сторону, засыпав сандалии и исцарапав кожу.

Сердце билось ровно, как отлаженный механизм часов ручной работы. Дыхание струилось плавно, не царапая глотку и не терзая легкие. Руки спокойно держали клинки, готовясь сорваться в стремительном выпаде. Внешне я был спокоен. Но только внешне. Внутри все вскипело горным гейзером, задрожало проснувшимся вулканом. Настоящий пожар разлился по венам, почти затапливая сознание. Передо мной вновь стоял враг. Возможно, самый сильный враг из всех, что я встречал. И нетерпение слилось с желанием поскорее окунуться в кровавый омут пылающего сражения.

Заведя саблю за спину, я сделал небольшой взмах, и в тот же миг в сторону демона сорвался ветряной серп. Он окутался песком, постепенно вытягиваясь и превращаясь в копию моей сабли. Метровую копию, оскалившуюся змеиным жалом. «Перо ветра», как я назвал этот прием, было устремлено прямо к сердцу демона. Лишь мгновение осталось до столкновения, но отродье бездны вскинуло свободную руку. Ею оно схватило клинок. Оскаленная морда зашлась жутким гоготом. Вздулись бугры мышц на предплечье, скрипнули узловатые пальцы, увенчанные когтями, и в тот же миг песок осыпался. Клинок был уничтожен и развеян.

– Я выр-р-рву твое сер-р-рдце, – рыча, смеялся демон. – Я сожр-р-ру твою душу. Я разор-р-рву тебя, Гер-р-рио-о-от!

Но сейчас я смотрел лишь на то, как на песок падают капли черной крови из рассеченной лапы твари.

Ворон

Бой начался. Демон, занеся свой клинок, одним невозможным прыжком преодолел расстояние в пять метров и приземлился рядом с гладиатором. Тот бесстрашно сжимал свои сабли, в этот миг больше походившие на зубочистки на фоне исполинского алого клинка.

Шакалоподобная тварь занесла меч и с оглушающим рыком опустила его прямо на северянина. Страшным был тот удар, поднявший в воздух облако песка и породивший маленький вихрь. Тем не менее никто не услышал ни вскрика, ни лязга металла. Меч пронзил пустоту.

Демон бешено вращал черными звериными глазами, но никак не мог найти северянина. Наконец боец явил себя. Он, словно перо, сброшенное птицей, плавно опустился на клинок зверя. И стоял на нем спокойно, даже немного вальяжно, немного разведя сабли в стороны. Несомненно, обоюдоострое лезвие меча даже не поцарапало простенькие подметки из сыромятной кожи.

Отродье бездны заревело, скаля десятисантиметровые клыки. Вздулись мышцы на его спине и плечах, заставляя трещать красную броню, закаленную в крови невинно убиенных. Но как бы демон ни напрягался, а меч все так же покоился в песке и северянин все так же спокойно стоял на нем.

Тварь вновь распахнула пасть, заставляя древние стены дрожать от громоподобного рыка. Зрители съежились, дети зарыдали в голос, запах пота душил и мутил сознание, но гладиатор лишь улыбался. Спокойно и уверенно, как если бы улыбался ветер, который попытались поймать сачком.

Демон, отчаявшись вернуть меч, попытался достать гладиатора когтистой лапой, но его вновь постигло разочарование. Северянин взмыл в воздух ласточкой, казалось, что он даже немного проплыл по воздуху на спине, а потом пушинкой приземлился на песок. Сражавшихся вновь разделяло несколько метров.

Холод сковал сердца зрителей, когда они увидели налитые кровью глаза демона, готового терзать своего врага, и спокойное лицо бойца. Возможно, они разглядели в этом спокойствии предопределенность, какая бывает на лице того, кому на шею со свистом опускается топор. Но им следовало смотреть в глаза. О, это были вовсе не глаза смертника. Этот пожар… нет, настоящая буря, отразившаяся в серых глазах бойца, являлась вовсе не тем, что испытывает смертник.

Отродье бездны, обезумев от жажды крови, схватилось за рукоять громадного меча обеими руками и взмахнуло им, рассекая пустоту. В тот же миг в воздухе замерцала черная полоса. Минул удар сердца, и вот в сторону гладиатора полетели десятки, сотни черных клинков цвета безлунной, проклятой ночи. Не было шанса отразить эту атаку, и северянин не отразил.

Вместо этого он сделал всего несколько шагов. Несколько плавных, текучих шагов, за которые преодолел немыслимое расстояние. Сражавшиеся вновь стояли почти вплотную, а черные клинки лишь испещрили стену за спиной гладиатора.

Демон, оскалившись, втянул животными ноздрями воздух, а потом радостно завыл. По правому бедру и плечу бойца бежали ручейки крови. Даже олицетворенный ветер, резво бегущий по песку, не сумел уклониться от всех клинков, несущих за собой дыхание Темного Жнеца.

Но вой вдруг смолк. Только некоторые смогли различить две вспышки, две серебряные молнии, прочертившие пространство. Демон пошатнулся. На его груди чернели две длинные полосы. Черная кровь, падая на песок, смешивалась с красной. В следующий миг битва закипела.

Это было похоже на сражение гиганта с комаром. Демон обрушивал на гладиатора страшные, ужасающие и потрясающие воображение удары, но тот плавно уходил от них, чтобы мгновением позже с яростью штормовой бури прочертить саблей новую полосу.

Тварь стонала и рычала, но не могла достать северянина, больше похожего на перо, парящее на ветру. Но если перо парило не по своей воле, подчиняясь законам потока, то боец сам был этим потоком. Он разил и разил, сверкали вспышками его клинки, а песок стал черным от пролитой крови.

Но сколько бы раз его сабли не находили свою добычу, с жадностью вгрызаясь в горячую, пылающую плоть, демон не слабел. Все так же сильны и стремительны были его удары, взрывом отзывающиеся при соприкосновении с поверхностью. Все так же яростно сверкали звезды бездны, неведомым образом уместившиеся в глазницах, заменяя сами глаза. Никакой удар не мог сломить тварь и оборвать биение ее сердца. Но человек – не демон, у него есть свои пределы.

В какую-то секунду плавное движение северянина обернулось сбивчиво-резким, и демон не упустил свой шанс. Он с диким свистом ударил бойца когтистой ногой. В пространстве вокруг бутонами расцвели кровавые брызги, а смертный пролетел по воздуху, врезавшись в стену. Судорожный хрип вырвался из его растерзанной, проломленной груди. Обвисли руки, затуманился прежде ясный взгляд.

Демон, запрокинув голову, загоготал и облизнул желтые клыки. Он вновь взмахнул мечом, и на этот раз в сторону северянина полетела черная сфера диаметром почти полметра. Боец, отлепившись от стены и упав на песок, крутанул запястьями, и тотчас вокруг него взвилось торнадо. Оно растрепало сферу и лентами рассеяло ее по воздуху. Этот удар был отражен.

Гладиатор с трудом поднялся на ноги. Его глаза широко распахнулись. Он не мог этого видеть, но в тот же миг, когда в свой скоротечный полет устремилась сфера мрака, за ней вдогонку ринулся демон.

Исполинский, кровавый меч нашел свою жертву. Он насквозь пронзил гладиатора, прибив того к стене. Демон нагнулся и что-то зашипел на ухо человеку. Без сомнений, тот держался лишь на последнем ударе сердца. С такой раной не выжить никому. Это была безоговорочная победа. Так подумал и сам демон, если верить его победному рыку, буквально разрывающему барабанные перепонки в ушах зрителей. Но рык прервался.

Демон стоял, держа свой меч воткнутым в стену, а перед ним туманом истаивала призрачная фигура гладиатора. Тварь опустила взгляд ниже и заметила, что у него из сердца торчат два черных клыка, коими были кончики сабель, пронзивших грудь отрыжки бездны.

Обернувшись, шакал увидел лишь спокойное, но бледное лицо человека, в чьих глазах буйствовала безумная буря. Окровавленный, изломанный северянин сумел обмануть бессмертного, закаленного в веках сражений.

Ворон взмыл в небо.

Тим Ройс

– Ты-ы-ы, – прохрипел демон. – Я пр-р-ронзил тебя!

– Ты пронзил ветер, – прошептал я.

Сил говорить не было. У меня оказались сломаны почти все ребра, вывихнута нога, растерзана грудина, а в теле, наверное, почти не оставалось крови. Это был мой проигрыш. Пронзенное сердце лишь замедлит моего врага, но никак не убьет. Я так и не смог найти способ, чтобы повергнуть бессмертного.

– Это не конец, Гер-р-риот, – хрипел демон, и я понимал, что он прав. Я даже стоял лишь из чувства гордости, держась лишь на одной воле. – Скор-р-ро, уже скор-р-ро мои братья и сестр-р-ры освободятся, и мы затопим ваш мир-р-р кр-р-ровью. Слышишь? Мы пожр-р-рем ваших жен и детей, мы окр-р-расим океаны в кр-р-расный цвет! Мы погасим ваше солнце, мы пр-р-ридем!

Демон засмеялся, а я приготовился к смерти. Но последний удар все никак не приходил. И тогда я почувствовал, как что-то вырывает сабли из моих рук. Приглядевшись, я различил сквозь мутную пелену, накрывшую меня совсем недавно, контуры шакала, заваливающегося на песок и утягивающего за собой Лунные Перья. Без сомнений, он был мертв.

Все, на что меня хватило, это глупо, но в то же время иронично выругаться:

– Демон!

После пришла тьма.

И вновь Темный Жнец ушел ни с чем. Пожалуй, странно уже то, что я не погиб на арене и что вместо меня помер демон. Но не менее странным выглядело то, что я выжил после. Хотя здесь есть одно резонное объяснение – жижа. Все демоны бездны… Больше никогда не буду так ругаться. Кхм. Все темные боги, дайте мне хотя бы одну баночку с этой дрянью, отпустите на землю, и через декаду, может, через две, я стану самым богатым жителем Ангадора.

Впрочем, сидевший напротив меня старший малас явно так не думал. Во всяком случае он трижды отклонял мой план по экстренному обогащению. Что самое обидное – даже ни разу не дослушав.

– Черный мифрил, – наконец произнес он, глядя на мои клинки.

– То есть эту кровищу не отмыть? – уныло спросил я.

После того боя мои сабли, мои любимые верные сабли из серебряных превратились в антрацитовые, а волшебный алфавит на них, придуманный мной самим, наоборот, из черного превратился в… Нет-нет, вовсе не в серебряный, что было бы вполне логично, а в ярко-золотой.

– Это не кровь, – покачал головой старик, возвращая сабли в ножны. – Это металл.

– Я знаю, что не камень, – пробурчал я.

– Нет, ты не знаешь, – усмехнулся малас. – Совсем ничего не знаешь. А я уже слишком стар, чтобы отмечать такие мелочи. Твои клинки были из белого мифрила.

– Это, конечно, все объясняет.

– Если не будешь перебивать, хотя ты уже заработал себе несколько часов отжиманий, то я поясню. Некогда в мире было отковано тринадцать клинков из белого мифрила. Случилось это так давно, что уже и не вспомнить когда. Но согласно легенде, передаваемой от отца к сыну, имелось еще и четырнадцатое оружие – парное. По слухам, те маленькие мечи сделали из металлической стружки, остававшейся от ковки. Проще говоря – клинки из мусора. Так, собственно, их и назвали – грязные клинки. Никто не хотел ими владеть, а королю, заказавшему мифриловое оружие, было стыдно показывать подобное, поэтому кузнецы спрятали их.

– Вы хотите сказать, в моих руках были те самые клинки?

– Да – Грязные Мечи, так их зовут.

– Лунные Перья, – поправил я.

– Что? – переспросил тренер.

– Лунные Перья, – повторил я. – Так их зовут и никак иначе.

Малас немного подумал, а потом пожал плечами:

– Что ж, пусть будут Перьями.

– Это все равно не объясняет, как белый мифрил, по вашим же словам, стал черным.

Старик призадумался, а потом медленно протянул:

– Давай я расскажу тебе одну историю, а потом мы подумаем, могло это произойти или нет.

– Давайте так. Выбора-то нет.

– Тогда пообещай мне, что эту историю ты расскажешь лишь одному человеку.

– Обещаю, – легко произнес я, даже не задумываясь над только что услышанной фразой.

– Что ж. Чтобы белый мифрил стал черным, нужно омыть его в крови тридцати трех врагов. Затем окрасить кровью семи голодных волков и пронзить сердце их вожака. Затем белый мифрил должен отведать яда химеры и запить ее кровью проклятых – тех, кто не ходит под солнцем. Когда будет исполнено и это, белый мифрил надо закалить в пламени небесного кузнеца и ошпарить кровью повелителя неба. Затем – остудить белый мифрил в крови демона. И лишь после того, как все будет законченно, белое станет черным. И нет для бездны погибели страшнее, чем клинок из черного мифрила.

С каждым словом этой истории я все больше терял связь с реальностью. Это было чем-то невозможным, чем-то, выходящим за любые рамки и границы.

– Ну, что скажешь? – нарушил тишину старик.

– Только одно – мне срочно нужно на землю.