Нельзя сказать, что после той злополучной ночи, наши отношения резко наладились и дела пошли в гору. Увы, все было не так. Вечером, после того как я проспал в общей сложности шестнадцать часов, мне пришлось в срочном порядке дорабатывать печать. На словах то это просто. Оставалось то — дорешать уравнения, определить местоположение слов и все, вперед. Но нет. Дорешать-то я, дорешал, и даже вычислил местоположения знаков, но вот с рисунками все обстояло сложней. Для начала — у меня под боком сидела бесконечно ворчащая девушка. Видимо, после того как наше общение хоть как-то сгладилось, она решила что пора открыть шлюзы красноречия и затопить меня патокой речей своих. И как вы понимаете, кроме того как давить мне на нервы, у неё мало что получалось. Девушка то просила у меня что-нибудь рассказать, то ей было скучно и она прост хотела поболтать, но чаще она жаловалась на то, что рядом нет служанок, чтобы омыть её уставшие ноги, что нет портных дабы пошили платье, нет поваров чтобы приготовить хоть что-нибудь, кроме рвотной каши из кореньев и каши, что как же ей хочется выпить соку стоягодника (это что-то вроде граната) вместо росы с привкусом травы. И ладно она бы чередовала свои речи, с, ну, не знаю, пяти часовым молчанием в эфире, так нет. Тишиной я мог довольствоваться лишь в исключительное время — то бишь ночью, когда избалованная леди, притомившись от дел ратных, заворачивалась в мой плащ, и засыпала у костра. Ах да, как же я мог забыть, она еще и сетовала на то что "костер дурно пахнет, я им вся пропахла, сделай что-нибудь с этим!". И что я мог? Найти вторую волчью стаю, оглушить барышню и самому взобраться на дерево? Каюсь, над этим планом я думал в течении трех часов, пока мы форсировали овраг. Этой… понадобилось полчаса, чтобы цепляясь всеми конечностями за ветки, перебраться по бревну, через овраг на дне которого притаилась всего одна змейка. Если честно, я не знаю, чем так провинился перед богами, что они решили так наказать меня. Уж лучше бы просто прибили чужими руками. Но вернемся к нашей печати.

Сейчас, когда Ламия (что за имя такое?) наконец ровно задышала, и до ушей доносились лишь трели ночных птиц, да стрекот цикад, я, наконец, смог взяться за дело. Из сумки я достал немного помятое гусиное перо и слегка потрескавшуюся чернильницу. Осмотрев вещичку, я сорвал что-то вроде лопуха и плотно обмотал этой травой баночку с черной смесью. Поставив подлатанный инструмент на землю, я открыл крышечку. О светлые боги, этот, чуть пряно-горьковатый запах чернил, отрезвлял и бодрил не хуже передержанного рассола при похмелье. Осторожно обмакнув в баночку самодельный циркуль, я принялся чертить на чистой закладке, благ у меня их был запас, свою печать. Сперва был нарисован несущий круг, стандартный каркас статичной печати. Потом я вписал несколько других кружкой по окружности, они будут отвечать за свойства и изменения. Ну а следом, достав прямой нож, и использовав его вместо линейки, принялся чертить. Треугольники сменялись квадратами, следом появлялись трапеции и ромбы, и прочее многоугольные фигуры. Прикусив язык от усердия, я старательно выводил каждую черточку, а вмиг неуверенности убирал перо, дабы немного его почистить. Любая клякса, любая неточность, могли привести к серьезным последствиям, а у меня итак инструментарий пещерного человека, не хотелось лишний раз рисковать.

Через полтора часа кропотливого труда, все линии замкнулись и можно было приступать к заполнению печати. Всего я использовал сорок шесть слов, на восьми разных языках. Комбинируя их во всевозможных последовательностях, я пытался не оставлять никакого двузначения, дабы печать вышла четко сконструированной, без всяких лазеек, которыми может воспользоваться вражеский маг. Хотя, что-то мне подсказывает, что в этой глухомани, не то что мага, а деревенского ведуна не встретишь. Но мало ли когда мне пригодится эта конструкция. А если и нет, то при случае продам её караванщикам. Печать то любой чародей запитать может, вот их маги и воспользуются. Деньга малая, не больше четверти медного за одну закладку-трафарет, но на миску с дешевой похлебкой, где воды больше чем самой похлебки, хватит.

Когда же было законченно и со словами, я с легкой ноткой умиления, взглянул на дело рук своих. Это не те, безобразные, уродливые деревянные фигурки, здесь было настоящее искусство. Достав еще девять пустых закладок, я разложил их на земле в ряд. С левого конца положил недавно изготовленную печать. Закрыв глаза и потянувшись к дару (можно было и не закрывать, но такому слабаку в магии как мне, так было проще) я положил руку на трафарет. А потом, когда почувствовал как энергия откликнулась и потянулась к ладони, провел рукой над всеми листочками. Открыв глаза, и ощутив небольшой отток сил, я увидел десять одинаковых печатей. Вообще, это для меня копировка закладок, не самое тривиальное занятие, а для среднего мага, это как щелчок пальцами, трафареты могли гонять только так.

Теперь можно и помагичить. Убрав ненужные в данный момент закладки в дневник, вложив их в нужный раздел, я зажал между указательными и безымянными пальцами правой руки, оставшийся листочек. Вскоре он напитался энергией и засветился ровным, серебристым светом. Разжав пальцы, я метнул листок в костер. Тот, лишь коснувшись оранжевых лепестков весело трещавшего пламени, мгновенно сгорел. И с этого момента, изредка, если присмотреться, в костерке можно было заметить редкие серебряные нити, они будто седые пряди на рыжей шевелюре, то появлялись, но лишь за тем чтобы спустя удар сердца, мгновенно исчезнуть.

"Ну вот и все" — подумал я и потянулся.

Отток магических сил был невелик. Я специально сделал такую печать, чтобы не я её питал, а энергия пламени. Теперь, самое главное, не дать ему потухнуть. На с этим я справлюсь, пребывая в волчьем сне, когда каждые четверть часа ты просыпаешься, но вскоре снова засыпаешь могильным сном. Полезное умение, тщательно вкочерыженное мне в голову "заботливым" Добряком, наставником из далекого прошлого. Вот и сейчас, подкинув пару полешек в костер, я заснул сидя, лицо к чаще, спиной к барышне, которая сейчас, вероятно видела себя на приеме во дворце Алиата, где все её желания исполнялись быстрее, чем она успевала их озвучить. Мне же, для счастья, хватало эфемерных дворцов повелителя снов, где ни один смертные не смел меня беспокоить…

Утром, когда солнце лениво и нехотя, касалось верхушек деревьев, пробуждая в их кронах птиц, я, с наслаждением потянувшись, поднялся на ноги. Одновременно со мной поднимался и лес. Легкий, немного суховатый, юго-восточный ветер, играл листьями и травой, и их шорох, сплетаясь в бесконечном потоке еле слышных звуков, будто порождал затяжной зевок тысячелетнего леса. Все чаще и все громче, кричали перепелки, шуршали кусты — звери спешили на водопой. А по самым тайным тропам, шли в свои темные уголки ночные звери, утомившись на охоте, они собирались провести денек дремля и отдыхая. И лес, будто чувствуя что опасность миновала, широко раскинул свои зеленые объятия.

Под лучами солнца, россыпью бриллиантов сверкала утренняя роса, её я собрал в маленькие кружечки, выдолбленные из полена. Наслаждаясь пьянящей свежестью я чуть углубился в чащу, здесь я собрал коренья и ягоды. Это не очень-то и сложно если знаешь где и что искать. Вот например куст с синими, немного вытянутыми ягодками, будто маленькие груши. Их есть нельзя, если вам не охота пару дней мучиться от боли в желудке, зато корни этого куста весьма питательны. Вытянув нож, я наклонился и собирался уже их подрезать, как в стороне раздался еле слышный шорох и более отчетливо — чавканье.

Осторожно, дабы не спугнуть неизвестного, я медленно приподнял голову над кустом. С другой стороны куста, так же медленно, поднимал голову рыжий… олененок! Его маленькие черные рожки, мощные, вытянутее челюсти, перемалывающие листья, и темные маслянистые глаза. Не знаю что у меня во взгляде прочитал этот гордый представитель лесной фауны, но уже мгновение спустя он умчался куда-то в глубь. Я же, очнувшись, утер с подбородка слюну…

Не знаю, преодолел ли я звуковой барьер пока мчался на поляну. Там, у почти погасшего костра уже сидела проснувшаяся Принцесска. На самом деле она вставала почти засветло, и в то время пока я занимался собирательством, она проводила утренний моцион. Ну, у девушек с этим сложнее, поэтому не стану зацикливать на данном моменте внимание.

— Собирайся! — крикнул я ей. — Мы идем на охоту!

— Охоту? — переспросила леди.

— О темные боги! — вскрикнул я. — Да, на охоту. И если ты не будешь медлить, может чего и поймаем.

— Но… но…

Зарычав, я быстро затоптал костер, завалил его приготовленными заранее ветками, и, схватив дворцовую девчонку за руку, потащил её в лес. Она упиралась, пыталась вырваться, привычно посыпала мою голову всякими нелестными эпитетами, но стоило мне упомянуть, что возможно на обед, или ужин у нас будет мясо, как она тут же успокоилась. В её глазах загорелся нездоровый блеск, и вскоре она позволила мне ввести её в курс дела. Мы как раз стояли в тени раскидистого туба, а ветер поменял свое направление и если по курсу кто-то есть, то нас не учуют.

— Значит так, — начал я свою лекцию. — Твоя задача проста. Идешь след в след за мной, склоняешься так низко, чтобы быть ниже первых веток на вот этих деревьях. Крутишь головой на полный оборот и стараешься не задевать ничего, что можно задеть. Стараешься не наступить на все, на что можно наступить.

Девушка сделала глаза по серебрянику, и возмущенно прошипела.

— И как я должна это сделать?!

— Не мои проблемы, — в тон ей прошипел я. — Но если из-за тебя мы упустим добычу…

— То что? — вдруг усмехнулась она. — Что же ты мне сделаешь?

— Ооо, — довольно противненько улыбнулся я. — Ты непременно об этом узнаешь. Но, надеюсь, твоего здравомыслия хватит на то чтобы просто послушаться меня.

Леди еще некоторое время стояла, скрестив руки на груди и размышляя над ситуацией. В конце концов она спросила.

— И чем же ты собираешься охотиться? — а ехидство так и прет.

И правда — чем? Я взлохматил волосы и оглянулся.

— Хе! — обрадовано воскликнул я и поднял с земли толстую палку почти метр длинной. Она была кривая и вся в сучьях. — Вот этим.

Ламия презрительно воззрилась на мое орудие и фыркнула.

— Кажется, на ужин снова трава, — пробубнила она.

Я лишь загадочно улыбнулся и велел следовать за мной. Оставив леди за спиной и положившись на её благоразумие, я согнулся в три погибели. Открыв сумку, я достал нужную закладку и обмотал её палку, так, если что, будет быстрее. А теперь началась охота.

Если серьезно, то человеческая охота, мало чем отличается от животной. Я, заходя к предположительной цели, старался что бы ветер дул мне в лицо, а солнце находилось за левым плечом Все это даст мне возможность внезапно атаковать, и именно так поступают животные. Ну, оно и неудивительно. Ведь когда-то, когда люди ходили обмотавшись в шкуры, и не различали оружия от орудия, их учителями и были звери. Они, люди, подражали их повадкам и движениям, и даже олицетворяли с себя со своими четвероногими или крылатыми соседями. Конечно, прошло много лет, но суть осталась неизменна.

Пригнувшись, я аккуратно затрусил меж кустов. Следы олененка были четкими, как рисунок на белоснежном холсте. Вот, в еще сырой, вязкой земле, четкий след его копыт. А в полуметре впереди, еще один, чуть более глубокий. Неопытный и незнающий разумный, увидев это, не сделает ровно никаких выводов. Но я же, за пять лет в лесу, научился читать её как послушник в монастыре умеет читать Священное Писание. У леса не было от меня тайн и секретов, и видя эти четыре отпечатка, я уже знал что олененок пробежал здесь минут пять назад. Он был явно напуган и в бег вкладывал все свои силы, а значит он наверняка направился к своему стаду или к пасующееся неподалеку матери. Что ж, над идти дальше.

Измерив пальцами глубину последних отпечатков, я поспешил к следующим. Иногда след терялся на слишком сухое земле или на камнях. Тогда я возвращался назад и прикидывал траекторию бега, после чего безошибочно выбирал верное направление. Иногда приходилось подолгу замирать на одном месте и ждать когда ветер сменит направление. Чаще, лишь раздаться рядом шорох листвы или дятел решит достать назойливого жучка, или просто дерево скрипнет, я вновь замирал, опасаясь издать неровный звук, который для коренных обитателей леса, звучит резче и громче чем для горожан треск пожарной сирены.

Обогнув громадный валун, я притаился в листве. Я не оборачивался, и не искал взглядом свою подопечную. В конце концов, она не разбойница и не олень, её по следам я вмиг найду, как бы далеко она не ушла. А вот животное это достойный соперник в хитрой игре. Олень не примнет травы, там где это не нужно, он не надломит ветви, не испугает птицу и не нарушит покой кроличьей норы. Рогатый, словно ветер, вроде и рядом, а вроде и не поймаешь. Но умелый охотник, так или иначе, выгадает шанс для удачного выстрела или броска. Вот и я, наткнувшись на следы, лишь еле заметно вдавленные в землю, поднял левую руку и сжал её в кулак. Надеюсь, что у леди хватит смекалки распознать это знак.

Вы когда-нибудь задумывались о том как же сложно отодвинуть ветку куста? А ведь это не так просто. Одой рукой сжимая орудие, другой вы должны найти такое место на ветке, где сходятся лучи коры, обхватив это место двумя пальцами, нужно дождаться особо сильного порыва ветра и сильно надавить. Но если вы промедлите, зверь услышит треск и тут же сорвется с места, если опоздаете, все будет идти по тому же сценарию. Так что отодвигаю ветку куста, я действовал осторожно и внимательно, как нейрохирург на сложнейшей операции. И вот, за листвой и терновыми колючками, показалась полянка. Там мирно паслось два оленя, крупная мамаша олениха, и маленький негодник. Будь я героем какой сказки или детского мультфильма, умилился бы этой идиллии и ушел прочь. Увы, я уже пол сезона как только травой питаюсь, пора бы и подкрепиться.

Перехватив палку, я напитал печать энергией, и метнул копье. Да, печать, на пару минут превратила обычную палку, бывшую когда-то веткой, в смертоносное копье. Что печально, на такое волшебство я потратил почти все свои силы. Иногда, я жалею что не обладаю хотя бы десятой частью от резерва Санты, да переродится он в день мира. Копье же, игнорируя мои метания и размышления, оставляя за собой еле заметный металлический росчерк, вонзилось в шею олененка и пригвоздило его к земле. Олениха же, к этому моменту уже скрылась в чаще.

Сминая кусты, я подошел к зверю. Из раны текла кровь, густая рыжая шерсть, стала похожей на ковер алого закатного неба. В темных глазах, ужас смерти перемешивался с желанием жить, добыча била копытами по земле, надрывно дышала, шумно вдыхая и выталкивая воздух. Но прошла пара секунд и молодой олень затих, в последний раз дернув всеми конечностями.

Выдернув копье, уже обратившееся обратно палкой, я наклонился и одним взмахом клинка отрубил зверю голову. Это не так и сложно. Тут все как и у человека, главное меж позвонков ударить, ну и предварительно оружие наточить как следует.

— Ты… ты… ты маг?! — прозвучал удивленно-испуганный возглас за спиной.

Я обернулся и увидел Принцесску. Она тяжело дышала, по вискам катились крупные градины пота, и вся она была измазана в грязи, а ноги изрезаны кустами. Ах, ну да. Эти милые суеверия. Я ж и забыл что это в Сантосе, где стоит Академия, магов хоть на каждом суку вешать, а вот в большом мире встретить сведущего в тайных искусствах, большая редкость. И мало кто упустит возможность сложить о нас какой страшный рассказ. Мол мы детей воруем, девственниц на завтрак, обед и ужин кушаем, проклинаем всех на право и на лево, и вообще народ не самый добрый.

— Неа, — пожал я плечами. — Так, пару фокусов знаю и все. И, на будущее, называй меня "волшебником".

— Волшебником?

— Ну да. "Маг" звучит пошло и совсем неинтересно.

Лиамия (язык сломаешь пока выговоришь) потихоньку успокаивалась, но от выброшенной мною палки отошла на весьма почтительное расстояние.

— А волшебник как звучит? — вот уже и прорезались привычные нотки ехидства.

— А волшебник звучит таинственно, сказочно и отдает легкой сумасшедшинкой, — я подмигнул леди, и взвалил тушу на плечи. С расчетом на то, что при ходьбе кровь будет стекать с левой стороны и не забрызгает одежды. — Ну, пойдем?

— Куда?

— К ручью конечно же, — усмехнулся я, видя как на красивом лице моей спутницы возникает отражение восторга и предвкушения. — Видно сегодня боги милостивы к нам.

Ручей действительно оказался неподалеку от поляны. Его журчание я услышал еще на подходе к пасущимся животным, но это и не удивительно. Лени, если отбиваются от стада, всегда идут к воде, надеясь встретить там своих сородичей. Вот так, зная некоторые характерные повадки животных и разбираясь в травах, вы никогда не пропадете в лесу. У вас может быть только охотничий нож, моток веревки, да стоптанные сапоги, и все же вы не погибнете. Если, конечно, проявите должное уважение и осмотрительность.

Около широко ручья, метра два в рукаве, я сбросил тушу и тут же удалился обратно в чащу. В конце концов, я могу и потерпеть, а вот стеснять леди присутствием неотесанной деревенщины не хотелось. Сбор хвороста, вот самая несложная из лесных наук. Знай себе, броди под старыми деревьями, да и выискивай ветки посуше. Хотя и здесь разумные умудряются допустить целых ворох ошибок. Они то возьмут слишком толстые ветки, надеясь что они будут дольше гореть, а фишка в том, что положи такую в костер, и когда она перегорит и надломиться, то костер попросту разлетится, и хорошо если никого не опалит. Или берут слишком свежие ветви, от которых дыму будет больше чем пламени. Такой вот костерок все равно что сигнальная ракета для всех, кому не чужды заповеди Харты. Или самая большая ошибка, вместо поиска, ленивый разумный подходит к дерев, у которого ветви пониже, и срубает их начисто. Глупо упоминать о огромном вреде дереву, так еще и сам костер не займется. Пока из ветвей соку вытечет, пока они подсохнут… в общем, беда еще та. Вы спросите откуда я знаю обо всех этих ошибках? Ну так и я какое-то время носился по лесу, как по главной городской площади, но Добряк наскоро отучил меня от пагубных привычек, и привил понимание. За что ему и спасибо.

Собрав целую охапку подсохших веток, не самых толстых, но и не таких что бы за четверть часа угорели, я сорвал древесной коры для розжига и травки пожелтее. И, перехватив поклажу поудобнее, побрел к ручью. Там, на бережку, уже сидела алиатка, она, непонятно откуда, достав гребень, расчесывала волосы, и даже со спины было заметно как она лучится счастьем. Да, немного надо цивилизованному человеку, чтобы почувствовать себя заново родившимся.

Свалив хворост в кучу, я обнажил саблю, и воткнул её в землю. Солнце уже клонилось к закату, охота заняла немало времени, а темнее здесь быстро. Ночь вступит в свои права уже через пару-тройку часов, и нужно сделать предварительный замер. Опять же, многие думают что путники ориентируются исключительно по звездам. Да, так действительно можно делать, если у вас есть нужные приспособления и немало терпения. Если же такого в наличии не имеется, вам поможет солнце. Посмотрев куда падает луч, я сделал зарубку на земле, и встав туда, по хитром сложил пальцы и возвел их к небу так, что бы лучи солнца попадали на ладонь. Получалось, что от курса мы отклонились не так уж и сильно, надо будет взять на северо-восток, и, возможно, к следующему закату мы уже доберемся до деревни, а там и тракт не далеко, и до города пара дней пешего перехода.

Надо отдать должное Принцесске, несмотря на все её заскоки, она уже недурно управлялась с костром. Вот и сейчас, пока я занимался навигацией, алиатка довольно резво сложила кострище и даже воткнула две палки под стойки для будущего вертела. Убрав саблю в ножны, я подошел к конструкции и внимательно её осмотрел. Где-то поправил кори и траву, так что бы огонь шел с ветреной стороны и пламя лучше занялось. Где-то заменил слишком толстые сучья на потоньше, где-то наоборот. Но в целом оказался доволен, от того и одобрительно кивнул. Лиамия лишь презрительно фыркнула, мол для неё это как два пальца, и мое одобрение никого не волнует. Я лишь пожал плечами и стал раздеваться. Жуть как хотелось ополоснуться и напиться нормальной воды, а не росы.

— Постой, — сказала черноволосая смуглянка, когда я уже стянул штаны, оставшись лишь в шортах-трусах. — Дай стяжки осмотрю.

Я даже не сразу понял чего от меня хотят и что она, собственно, собирается осматривать. Девушка же, наткнувшись на мой удивленный взгляд, возвела очи горе к небу, и хлопнула ладонью по земле.

— Садись, буду раны смотреть.

— А чего на них смотреть-то? — недоумевал я.

— Как чего? — так же удивилась леди. — Ты вон в воду собрался. А зашила я тебя только вчера, мало ли что. Вода здесь не родниковая, грязь какая забьется, гной пойдет. И что мне потом? Руку тебе резать?

Когда я "въехал" в ситуацию, то засмеялся в голос и смог остановится лишь когда спутница пошла красными пятнами от еле сдерживаемого гнева.

— Для начала — в лесу все стерильно, — вспомнил я старую, как мир, присказку. — Да и к тому же, на мне все как на собаке.

— В последнее — верю. И все равно садись.

Я вздохнул и пожал плечами.

— Ну если высокородной леди так хочется меня пощупать…

Подойдя поближе, я сел. Рядом уже весело трещало пламя, а воздух дрожал от поступающей вечерней прохлады. Скоро на небе засияют звезды, и затрещат по кустам цикады. Вот она какая охота. Не то что в книгах пишут — раз, и ты уже с добычей в дом идешь. Нет, настоящая хота она долгая. И мне еще повезло, за день управился. А кто не так ловок, и пару дней может цель выслеживать.

Девушка же цепкими пальчиками, стянула повязки и стала ощупывать раны. Я подивился силе её с виду нежных пальцев. Хотя, прикосновение холодных от недавнего купания рук, немного приободряло. Сперва леди осмотрела пострадавшую руку, где на плече и предплечье были видны следы о укусов. Потом переместилась на грудь, но там были лишь царапины и ничего серьезного. Хотя сама Принцесска, смотря на эти глубокие борозды, была другого мнения. Закончился осмотр на ногах, они пострадали сильнее всего. Оно и понятно. Демоновы волки догадались что прыгать мне на горло это самоубийственная затея, вот и грызли что пониже.

Получив одобрительный хлопок по плечу, заметьте — больному (ей в стервозности даже Норманн проигрывает), я встал и потянулся. Повязки Лиамия сняла, чтобы в воде не намокли. Но я уже знал что не дам ей обратно их нацепить и запеленать меня как дитятко неразумное. Я раны, обычно, держу на свежем воздухе. Ветер их быстрее заживит, чем любая тряпка. Когда же я повернулся к леди филейной частью тела, и закатное солнце упало на спину, то я расслышал позади изумленный выдох.

— Знаешь, таким остолопам как ты, просто противопоказано заниматься самолечением.

Я тут же догадался о чем идет речь. Там, в пещерах Харпуда, мне пришлось буквально сжечь спину, чтобы не допустить заражения крови. Благо, вовремя подобравшие меня "Слепые

Кошки" подлатали найденыша, и теперь вместо страшного ожога, по всей спине идет сеточка шрамов, похожая на кривое шахматное поле.

— Не нравиться? — не оборачиваясь, усмехнулся я.

— Как такое вообще кому-то может понравится!

Я пожал плечами, и, разбежавшись, сиганул в воду. Погрузившись в воду с головой, я прижал колени к груди, обхватил их руками и стал медленно погружаться на дно. А с ручейком я хватанул. За маленькую речку сойдет, берег крутой, а до дна метра полтора. Когда же я достиг этого самого дна, то раскинул руки и ноги в сторону, аки морская звезда, и вцепившись пальцами в какую-то растительность, открыл глаза.

Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь водное покрывало, достигали песчаной поверхности какими-то обрывистыми пучками. Они мерцали в такт легкой ряби, гонимой ветром от истока к берегам. Здесь было на удивительно спокойно и даже холод не заминал мня больше, чем бесконечная тишина. Нет, здесь, конечно, были какие-то свои звуки. Но они были так новы для человеческого уха, так тонки и прозрачны, что я их не замечал, продолжая глядеть на небо. Жаль, я не мог позволить себе вдоволь наплаваться, нужно было заниматься мясом, пока мошкара не налетела. Оттолкнувшись от дна, я всплыл, взъерошил волосы и потопал к берегу.

Не стану описывать вам весь долгий, нудный, кровавый и весьма утомительный процесс сдирания кожи, отделения жил от мышц, вынимание хрящей, нарезку и нанизывания особо сочных частей мяса на толстые прутики. Да и сам процесс лишь затянулся, потому что Принцесска все время морщила нос, возмущенно дышала, и даже заявила что я варвар. Но все же, когда мясо начало подрумяниваться, а те травы, которыми я его посыпал, выпарились и придали ужину особый аромат, леди успокоилась и лишь жадно глядела на вертел. Первую порцию я отдал её целиком, и та, не обращая внимания на то что есть без всяких серебряных вилочек, ножей, шелковых салфеток, кучи служанок под боком, быстро его умяла. Я даже опомниться не успел, как она утирала лицо большим листом, сорванным с куста, и блаженно улыбалась. Такой скорости мог позавидовать и мой бывший сослуживец — Щуплый. Уж он то на что знатный едок, а так быстро бы схомячил. Вторую порцию мы уже разделили на две половины, в третьей мне достались три четверти, ну и от четвертой девушка отказалась. Каюсь, я слопал ещё и пятую, и поглядывал на окорок, лежавший на земле, в раздумьях над шестой, но все же я был уже сыт.

Оглядев поляну, я скорбно вздохнул. Столько добра пропадает. Шкура, жилы, кости, недоеденное мясо, сердце… разве что мышцы никому продать нельзя, а все остальное очень даже неплохим спросом пользуется. Стоит дешево, но путь предстоит долгий, мало ли когда монета понадобиться. Так что, из дневника я достал уже две закладки, а из костра вытащил самое толстое полено, которое пылало что твой факел. На его же место я кинул еще хвороста — чтобы костер не загнулся раньше времени. Кинув в пламя закладку с печатью, я убедился в её работоспособности, и взялся за дело. Все это время за мной неотрывно следила Принцесска. Ха, оказывается под личиной надменной вельможи, скрывается обычная любопытная девушка, которая всюду свой нос сунет.

Ну да ладно. Двумя взмахами сабли, я заострил полено, и воткнул его в землю так, чтобы пламя стояло вертикально. Затем я распорол по боковому шву свою рубашку, за один день курткой кожу не сотру, да и вряд ли эту задубевшую кожу вообще можно чем либо стереть. Положив рубашку справа от факела, я ходил к роще и содрал с деревьев как можно коры, вернувшись, положил кору на рубашку. И последний штрих — я сел между факелом и кучей барахла.

— Лиамия, — обратился я к леди. Это был первый раз когда я назвал её по имени. — Чтобы сейчас не произошло, ты должна сидеть тихо. Не спрашивай меня ни о чем, не говори, и постарайся даже не дышать. Договорились?

Девушка кивнула.

— Тогда приступим…

Лиамия Насалим Гуфар

Девушка сидела тихо, и боялась даже вздохнуть. Она поджала ноги к груди, и обняв их руками, попыталась вжаться в комочек. В дворце её отца, тоже жили маги, или как их называли в Алиате — Шархан. Но женщинам не дозволялась с ними общаться. Старухи-воспитательницы говорили что у всех шарханов на уме лишь недоброе. Говорили что они изменчивы, как весеннее небо, глянешь раз — увидишь одно, глянешь два — совсем другое, а если будешь слишком долго вглядываться, то шархан утянет твою душу в вечную тьму.

Даже живя в Алистском посольстве в Сантосе, она не могла пообщаться с Имперскими "Магами". Её старший брат строго настрого запретил ей это. На балах за ней всегда следили доверенные люди, а на прогулках рядом были служанки. Да и сейчас Лиамия понимала что правы воспитательницы, все зло от шарханов. После весеннего бала, девушка поссорилась с братом, ей очень хотелось хоть одним глазком взглянуть на Академию, но брат стоял на своем, а под конец так рассвирепел, что оправил с вестниками "слово" отцу. Тот поддержал сына, и приказал дочери воротиться домой. И если бы эти два человека так не кипели от гнева и негодования, то ей бы выделили целый отряд гвардейцев — личных воинов визиря, первого после Султана, а так просто подыскали самых надежных телохранителей. Конечно, никто и подумать не мог, что они повстречают целый отряд разбойников, да и не лесных, а настоящих наемников, спустившихся с тракта. От них, понятное дело, и гвардейцы бы не спасли, но все же с настоящими воинами леди чувствовала бы себя спокойнее. Теперь же ей придется пройти по мира вот с эти. Ни манер, ни уважения, ни почтения, ведет себя как неотесанный деревенщина. Не знает ничего о этикете и правилах хорошего тона. А потом, вдруг, выясняется что он шархан, хоть и говорит что знает только "фокусы". Но в сказках старух, самый темный и нечестивый шархан, всегда притворяется неумелым, чтобы потом, когда от него никто этого не ждет, сотворить ужасное зло. Вот и сейчас, этот юноша, хотя будет вернее сказать, молодой мужчина, попросил её не шевелится. Но девушка, так напуганная потусторонним светом в его глазах, итак не могла пошевелится, и сколько же ей понадобилось сил, чтобы сохранить лицо и просто кивнуть. И все же, как бы не было страшно дочери визиря, она не могла оторвать от человека сидевшего напротив. И в этот момент, когда он был так близок, что обойди костер и можно коснуться, Лиамия ощутила как он с каждым ударом сердца все удаляется, будто его куда-то затягивает.

И вдруг, сильный порыв ветра придавил пламя костра и девушка могла поклясться великими предками, что увидела в оранжевом огне, серебряные нити. А потом всё её внимание приковал к себе телохранитель. Он глубоко и ровно дышал, и вроде бы ничего не происходило, но девушка буквально кожей ощущала как вокруг человека собирается нечто, что невозможно описать ни одним языком, на которых общаются смертные. Спустя мгновение, Тим Ройс (какое странное имя) поднял руку в которой был зажат длинный, прямоугольный листок с какими-то рисунками. При свете костра, и только взошедшей луна, Лиамия заметила как черный рисунок постепенно наливается серебряным светом. И в тот же момент пламя факела неестественно вытянулось примерно на двадцать сантиметров вверх. А трава, вокруг воткнутой головешки, задрожала, хотя ветер уже стих. Вдруг, недавно зеленая, свежая, молодая травка, начала вянуть, желтеть и покрываться черными, как глаза бездны, пятнами.

Бумажка в руках Тима завертелась, как веретено у опытной швеи. И девушка лишь подивилась тому как точно подобрала сравнение. От вытянутого пламени стали отделяться тонкие нити, они тянулись к бумажке, и оборачивались вокруг неё. Вскоре, в круге диаметром полметра, была лишь пожухлая трава и полностью сгоревшее полено. Оно выгорело как сердце влюбленного юноши, всего за пару минут огненной страсти. В руках же шархана теперь находился настоящий клубок из оранжевых нитей.

Лиамия нервно вздрогнула, но вспомнила наказ и не позволила себе испуганно вздохнуть. Телохранитель поднес этот пылающий комок к лицу так близко, что мог бы спалить кожу. Но этого не произошло. Он лишь глубоко вдохнул, и клубок стал разматываться, а оранжевые нити, подлетая к лицу шархана, оборачивались серебряными. Через минуту клубок пропал. Тогда Тим протянул руку к рубашке и коре, на его ладони засияли странные символы и куча барахла вспыхнуло ярко-серебряным пламенем. Когда же оно опало, то перед шарханом лежал большой походный мешок. Девушка с облегчением выдохнула, пологая что волшебник закончил с таинством. Но, духи предков, как же она ошибалась.

Тим направил руку на Лиамию, и дочь визиря застыла от ужаса. Вот он момент истины, сейчас он заберет её душу и заточит в беспросветной бездне. Воздух вокруг леди задрожал и её объял яркий серебряный всполох.

— Ай! — леди вскрикнула, не сумев сдержать ужас рвущийся из глубин легких.

Она ждала нестерпимого жара, пожирающего плоть, ждала как душу будут вырывать их тела, и так она долго этого ждала, что не заметила как пламя опало.

— А я ведь просил тебя не кричать, — прозвучал усталый, но по прежнему почти лилейный голос.

Лиамия открыла глаза и посмотрела на волшебника. Он тяжело дышал, его плечи дрожали от прилагаемых к этому усилий. По лбу катились крупные градины пота, а губы до того сильно были сжаты, что превратились в длинную белую полоску, еле различимую на столь же бледном лице.

Приступ паники прошел, и девушка оглядела себя. Теперь она не смогла сдержать вздох удивления. Прежде порванное платьице теперь казалось как новеньким. Разве что походило теперь на длинный сарафан с чуть пышной полой. Да и было странно зеленого цвета. Леди стала о чем-то догадываться, она оглядела поляну и заметила что сидит в круге желтой, мертвой травы. Она снова посмотрела на платье и пробежалась по нему пальцами. Возникло такое ощущение, что она дотрагивается до весеннего луга.

— Что это? — с придыханием спросила смуглянка.

— Фокус, — с показным безразличьем, ответил шархан. — Давай спать, завтра рано вставать.

И, будто показывая, что больше не ответит ни на один вопрос, Тим кинул в костер пару веток и улегся на бок, прикрыв глаза.

Тим Ройс

Что, Сонмар, наставничек ты мой безумный, съел да? Думал что ученик твой бездарность полная, так еще и с резервом малым. Ну, может де-факто он и был прав, не очень-то я спор на магию, а энергии столь мало, что на фоне остальных магов я как зажигалка, на фоне газовой плиты. Хотя нет, это явное преувеличение, скорее газовая плита это Санта, а остальные, так… Но все же — умный в гору не пойдет, умный попутку поймает. Вот и я, выражаясь на профессиональном сленге "поймал попутку". И как и на Земле, в большинстве стран автостоп является незаконным, так и на Ангадоре. Будь рядом следящий маг, он в миг скрутил бы меня и отправил к господам дознавателям, а у тех просто в крови ненависть ко всем, кто даром обладает. И вот в чем вся ирония, некромантом, значит, для ритуалов можно животинку мучить и все такое, а вот тем кто не имеет медальона их братии, строго воспрещено заниматься подобным. И никого не будет волновать, что я вовсе не животных или людей загубил, а пламя и немного травы. Хотя, я уверен, кроме меня, да пары других Чертильщиков, никто и не способен забрать энергию у пламени и "переварить" её. Я и сам бы, без прозрачных намеков наставника, никогда не дошел бы до такого безумства.

Я конечно могу ударится в философию, и напомнить вам его рассуждения на тему бесконечного водоворота огня, воды, воздуха и земли, что суть есть магия, но вряд ли это кому-то интересно. Так что примите на веру — я сожрал огонь и сделал его своей силой. А потому как этого оказалось слишком мало, я еще и жизненную силу земли забрал. Что я для этого использовал? Ну, не так уж и сложно догадаться, что руны некромантии вписанные в особую печать, моей разработки.

Сейчас же вы, наверно, недоумеваете почему я не заберу всю энергию леса и не пойду вершить великие дела. Что ж, объясню. Я и так сейчас чуть не помер — захотелось впечатление произвести, темных богинь мне на любовное ложе. Опять же, воспользуемся кулинарными сравнениями. В кастрюлю супа не нальешь больше, чем объем самой кастрюли. Суп просто через край вытечет и "убежит". Вот здесь то же самое. Мой резерв имеет свой предельный объем. Обычно он заполнен где-то на три четвертых, а вот одна четвертая свободна. И вот в неё то и можно подкачать силы. Отсюда и пользование всяких амулетов силы, кристаллов-накопителей и прочего заоблачно дорого барахла. Для меня барахла, так как один такой кристалл содержит три-четыре моих резерва, и для меня попросту бесполезен. А вот такие вот ритуальные фокуса, которыми пользовались неучи прошлых веков, в самый раз. Вот только надо меру знать. Я же попер на пролом. Пламени и земли, хватило на то чтобы преобразовать распоротую рубаху и кору в походный мешок. Но мне захотелось впечатлить и пугануть назойливую Принцесску. Вот я и потянулся к новой порции силы, и преобразовал заодно и её изорванное платье. И чуть коньки не отбросил, когда энергий бурным потоком протекала сквозь меня и была готова разорвать стенки сосуда-кастрюли. И все это ради какого-то ребячества, — трансформация все равно день продержится, а потом распадется на составляющие. Вот будь я артефактом, тогда да, они пользуются схожими методами, и такого сваять могут… Но куда мне до них.

Когда я уже почти заснул, до меня дотянулась тонкая мелодия. Сперва я не понял что это и откуда, но вскоре, когда остатки так и не подступившегося сна опали, я узнал Лиамию. Я лежал к неё спиной и не мог видеть лица, но предполагал что оно не самое веселое. Голос её был мягок и спокоен, как раз для такой песни. В неё рассказывалось о древней, как сам Ангадор истории. О том как лежал на дороге камушек. Когда-то он был огромным валуном, которой не свернул бы и великан, но время источило его, и к моменту началу истории он стал не больше детского кулачка. Камушек каждый день видел как по дороге проносятся люди, торговцы, крестьяне, военные отряды, одинокие спутники, все они куда-то спешили, что-то видели, о чем-то мечтали. А камень все лежал, и все что он мог увидеть это лишь небольшой отрезок дороги. Но так было лишь до тех пор, пока мимо не проехала карета. Из неё выпрыгнула девочка лет шести, и подобрала камень. Ей он показался удивительно похожим на маленького человечка, и это действительно было так, время сыграло над валуном дурную шутку.

Девочка оказалась принцессой и вскоре камушек ликовал. Он больше не валялся на дороге, где каждый считал своим долгом наступить или пнут его. Теперь он стоял на подоконнике в покоях принцессы. Он мог видеть так много. Утром он наслаждался видом ухоженного сада, наблюдая за тем как медленно распускаются бутоны цветов, а на их лепестках, будто россыпью бриллиантов сверкает утренняя роса. Вечером же он сперва смотрел как загораются огни города, расположенного под холмом. А позже, когда солнце пряталось где-то на западе, камушек вел беседу с звездами. Теперь-то они могли услышать его, и звезды рассказывали маленькому камню о далеких землях, морях, ветрах и людях. Звезды видели столь многое и могли рассказать еще больше, и камень загорелся идеей самому все это увидеть. И годы проходили за вечерними беседами со звездами. А днем, или после обеда, с ним играла принцесса, у неё не было кукол, король батюшка этого не одобрял, и девочка играла с камушком-человечком. Она рассказывала ему о своих переживаниях, спрашивала молчаливого совета. А камушек лишь наблюдал как она растет и как с каждым днем её красота затмевает свет звезд. Так прошло одиннадцать лет.

Но как это часто бывает с юными девушкам, они вырастают из кукол. Их мысли теперь занимают сверкающие балы и столь же юные кавалеры. Про камушек же забыли, он теперь, как и когда-то, пылился на подоконнике и все что мог, это терзаться рассказами звезд и смотреть на далекую, недоступную ему жизнь. А плюс ко всему, у нег начало болеть где-то с левой стороны. И болело с каждым днем все сильней, а единственное лекарство — присутствие принцессы, которая уже давно о нем забыла. Все было просто — камушек влюбился в девушку, но не мог никому об этом рассказать. Звездам было все равно, а люди его не понимали. Порою он неделями кричал, вопил и стонал, но все так же не обращали на него внимание. Счастье обернулось кошмаром. И все что оставалось — продолжать кричать.

Но в один прекрасный день, дверь в комнату отварилась и на пороге показался волшебник. Он спросил у камня чего ради так орать. Камень подивился человеку, который понимал его язык, а человек подивился камню, который не знает с кем из людей можно разговаривать. И тогда камушек, узнав что человек перед ним сведущ в магии, попросил превратить его в человека. Волшебник отказался и не объяснил почему. Но камень молил его, он рассказывал о том как сильно он любит принцессу, о том как долго он мечтал о том чтобы суметь это ей рассказать. И так он сильно молил волшебника что тот сжалился над камнем и выполнил его желание. В тот же миг на подоконнике очутился юноша. Он был также красив как и скульптора только-только вышедшая из под резца умелого скульптора. Камушек не мог поверить, он был человеком. Он мог говорить, дышать, чувствовать.

Секундой же спустя в комнату вошла принцесса. Волшебник тут же скрылся в тенях, и молодые люди остались наедине. Камушек был открыл рот чтобы признаться в любви, но не мог вымолвить не слово. Он отвернулся от принцессы и посмотрел на далекую линию горизонта, которую закат окрасил в алые тона. И с каждым уходящем лучом дневного светила, что-то покидало тело человека. И когда на город опустилась ночь, юноша услышал звезды, они вновь рассказывали ему о далеких странах. И не прошло и секунды как распахнулось окно и человек спрыгнув в сад, умчался к горизонту. Он больше не мог слышать эти рассказы, он все хотел увидеть сам.

В то же мгновение принцесса упала на кровать и забилась в рыданиях. Она влюбилась в красивого юношу с первого взгляда, но не смогла промолвить ни слова и тот исчез, подобно наваждения. Волшебник, скрывавшийся в тенях явился девушке и все ей объяснил. Он рассказал о том кем был тот юноша и девушка зарыдала пуще прежнего. И тогда волшебник рассказал почему не хотел выполнять желание камешка. Он рассказал ей о том как камешек с человеческим сердцем влюбился в принцессу с каменным сердцем и о том как принцесса с ожившим сердцем влюбилась в юношу с окаменевшем сердцем. На том песня кончалась.

Глупее я ничего в своей жизни не слышал, даже те портовые куплеты что слагают пьяные матросы и то обладают большим смыслом.

— Молодец, — недовольно буркнул я. Хоть голос у неё и был текуч как патока и сладок как свежий мед, но могла бы и сменить репертуар. — Приманила все зверье из лесу… И, если что, волшебники камни в людей не обращают, только если наоборот.

Усмехнувшись вспомнившейся излюбленной Академической байке, я глубоко вздохнул и мгновением спустя заснул.

— Как ты можешь утверждать, что скинка останавливает кровь? — продолжала причитать Принцесска. Я же в это время лишь скорбно молился богам, о ниспослании мне огненного дождя, потопа, серафима с пламенным мечом. На худой конец могли бы меня в соляной столб превратить! — Да у в Алиате скинка запрещена для ввоза, помнится Султан сперва пошлины повышал, а потом и вовсе запретил. Её же в каждой курильне можно было найти, и народ, покурив, сходил с ума! А ты хочешь её для врачевания употребить!

Постойте, на перелистывайте страницу. Я понимаю, её треп достал даже вас, но я сейчас поясню…

Началось все с сегодняшним рассветом. И надо признаться, утро было прекрасным настолько, насколько может быть в принципе прекрасно утро. Пели птицы, журчала маленькая речка, из-под углей тянулся аромат запеченного мяса. Да и завтрак внушал уважение, никакой каши и росы, лишь оленина и свежая, холодная до зубной дрожи, водица из реки. И, казалось, ничто не сможет омрачить сей день. Но видимо я исчерпал расположение богов и они вспомнили о наемника Тиме Ройсе, которому стало слишком хорошо житься.

Утром я предоставил смуглянке время и та вдоволь наплескалась в ручье, я же на скорую руку умылся, сменил воду во фляге и спрятал кострище. Привычки… Потом же мы продолжили путь. До деревни оставалось часов девять, может десять ходу, и я решил что будет куда как лучше, если мы сбавим шаг но обойдемся без привалов. Но в своем плане я не учитывал одну переменную — Мию, так я решил называть Лиамию, когда понял что это имя мне без смешка не выговорить. О, дочка визиря, решила напомнить что она вроде как вельможа, и ей вроде как не положено бродить по лесу на босу ногу. Когда же я сообщил ей о том что предложенные сапоги, некая черноволосая красавица выбросила в овраг, она лишь хмыкнула и попросила сотворить ей сапожки. Великих сил мне стоило не разругаться в пух и прах, так что я просто сообщил ей что не могу сделать этого. На вопрос почему, сочинил какую-то страшную сказку, чем добавил в копилку мифов о шарханах еще немного жути. Девушка успокоилась. На время.

Потом же все по новой. Она ныла и ныла, ныла и ныла, и все продолжала ныть. Потом она и вовсе расселась на пне — яркой примете что мы близко к людям, и заявила что ни с места не сдвинется пока не отдохнет. И вот чтобы вы сделали на моем месте? Наверно превратили её в камень, что было бы весьма забавно и убрались в Рагос. Увы, я был скреплен с этим существом своим же словом, так что пришлось идти на крайние меры. Я просто достал веревку, под крики и попытки кусаться, а так же еще пинаться и бодаться, затянул узелком своеобразный поводок у неё на запястье, а второй конец обмотал вокруг своего. Этот яркий пример хамства и полного пренебрежения приличия, принес мне сперва десяток минут отборной брани, в которой я разве что с темными богинями не был сравнен. Потом же наступила блаженная тишина.

О, я не смею описать то наслаждение, которое испытывал когда звуки, доносившиеся до моего слуха, ограничивались лишь игрой ветра в листве, призрачными шорохами в глубине леса, пением птиц и прочей лесной симфонии. Это было сравнимо с тем, когда вы долгое время сидите в попутке и слушаете что-нибудь похожее на "радио шансон" или "хиты Бутырки", а потом машина останавливается, вы выходите на улицу и… Вот примерно тоже самое испытывал и я.

Опять же, все не было бы так печально, если бы у меня на "привязи" шла обычная крестьянка или девушка с окраина города, а может и подруга служивого, но ведь это была "тори", что по нашему — аристократка. Так что уже через четверть часа, Мия буквально взорвалась и стала причитать что веревка жутко трет, и вообще она возмущена до глубины души. Пришлось мне останавливаться и собирать особую травку. Найти её было так же просто, как гриб после дождя, и уже вскоре, разжевав горьковатую травинку, я смазал этой кашицей слегка покрасневшее запястье подопечной. И это она называет "натерла". Вот когда Нейла умудрилась целую декаду носить сапоги на босу ногу, не рассказывая об этом никому, то было "натерла". А потом еще было представление — недовольный Молчун. Выполнив священную миссию по спасению чьей-то изнеженной кожи, я уж было вновь погрузился в манящую тишину переливающуюся таинственным, потусторонним лесным шепотом, как вдруг выяснилось что Принцесска хочет поболтать.

Признаюсь, разговаривать на тему лекарственных трав мне понравилось. Леди была весьма осведомлена в этом вопросе, а я уже как года три не общался ни с кем, кто знает о лечебных свойствах флоры больше, чем обычная деревенская хлопотушка, которая на любую хворь подорожник приложит. Так и потянулось. За беседой время пролетало незаметно и я даже воспрял духом, но зря, никогда не стоит забывать с кем ведешь беседу. В какой-то момент мы перешли на забавные истории, и я тут же припомнил как запирал кровь Константину, когда тому расквасили нос. Тут же выяснилось что на востоке Забой трава обзывается скинкой, и ни кому в голове не придет лечить ей кого-то. Тут же я был обвинен в варварстве и Мия предприняла попытку научить меня как правильно жить. И вот это цепочка событий, виноватым в которой я вижу только себя, и свой порыв попутешествовать и получить за это какие-то барыши.

— Светлые боги, — вздохнул я возведя очи горе. — Да какая тебе разница! Ну использовал я эту твоя скинку чтобы вылечить кого-то. Тебе то что? Чего ты извелась? Нет я понимаю если бы я простуду каленым железом врачевал или перелом кувалдой правил, но тут мелочь…

— Все так говорят — мелочь, — никак не успокаивалась смуглянка. — А в итоге от такого неквалифицированного лечения один вред. Ты вообще спину свою видел?

— А она то тут при чем?

— А все при том!

— При чем "при том"?

— Вот только не прикидывайся дурачком. Ты конечно варвар, но такие вещи должен понимать.

— Я тебя сейчас вообще не понимаю.

— Пфф, значит действительно дурак. И все равно скинку так применять нельзя.

— Можно не перепрыгивать с темы на тему?

— А если бы у него от этой твоей "Забой травы", осложнения пошли? Но ты ведь об этом не подумал, куда тебе, лишь бы саблями своими помахать. Мужлан!

— Хорошо, ладно, — я опять вздохнул и потер переносицу. — Так, предположим между спиной и скинкой есть хотя какая-то связь, но сабли то зачем приплела?

— Ничего я не приплетала! — надулась Мия и, вздернув носик, отвернулась.

Боги! Вы слышите меня? Какую жертву вам надо принести, чтобы вы заставили меня забыть Имперский и Алиатский языки? Я, продолжив тяжко вздыхать, вел за собой девушку, надеясь что её обида продлится дольше чем полчаса, потому как потом она снова начнет меня учить. А еще говорят что все высокородные воспитаны, то как она себя ведет и близко к воспитанию не лежала. Боги, как же я ненавижу скулеж и нытье.

Солнце потихоньку клонилось к западу, стремясь поскорее спрятаться в волнах закатного моря. И редкие лучи спешащего на покой светила, падали на землю, проникая сквозь густой потолок листвы. Они походили на золотые столбы, щедро разливающие гордый метал по зеленому ковру. И можно было наблюдать как мистично шелестит ветер, будто танцуя со светом. Он играется, дразнит его, то стремительно вороша кроны, создавая в лесу целое светопреставление, то затихает, скрывается где-то в небесной выси, давая солнцу возможность согреть живых существ. Но вскоре, собрав свои немалые силы, он вновь устремляется к одному лишь ему известной цели, руководствуясь лишь ему известными причинами. Чем-то мне это напоминает Принцесску, избалованная девица, считающая что раз уж она что-то знает, то это истинна в последней инстанции и сомнению не подлежит. Чувствуется, что когда, через пол года, даже представить себе сложно этот срок — пол года, я от неё избавлюсь, то принесу немалые жертвы Харте, как минимум золотой для неё отыщу.

— Я устала, — не прошло и часа, как это чудо снова завела свою шарманку. — Давай отдохнем.

— Нет, — буркнул я. — Нам осталось совсем немного. Скоро уже деревня, там отдохнешь.

Девушка дернула меня за рукав, и я повернулся к ней. О темные боги, вот только мокрых глаз мне не хватало.

— Ты час назад говорил тоже самое, и два часа и три тоже!

— Если бы ты чуть быстрее шевелила ногами, уже бы давно пришли, — откровенно соврал и я дернул веревку, возобновляя ход.

— У меня болят ноги, я больше не могу идти, — жалобно проговорила алиатка.

— Скажи это моим выброшенным сапогам.

— Ну давай остановимся. А потом продолжим путь, сам же говоришь что деревня уже близко. Час другой ничего не изменят.

— Нам нужно попасть туда до темноты. Иначе закроют ворота и никуда не пустят, а если будем настаивать то собак спустят или камнями закидают.

— Как собак? Почему не пустят? — искренне удивилась Мия.

— А с какой стати тебя должны пускать в деревню ночью? Что, народу делать больше нечего, как мужиков из постелей тягать, чтобы засов поднимали на воротах?

— Ну… ну… ну…

— "Ну-ну", — передразнил я её. — Шевелись уже, если не хочешь опять на земле спать.

Девушка задохнулась от возмущения, а потом выпалила:

— Ты бесчувственный босой мужлан!

Тут уж я не вытерпел. Я резко обернулся и девушка натолкнулась на меня, я же только дернул веревку и вперился в её кошачьи гляделки своими глазами.

— А ты избалованная смазливая девчонка! Только и слышу — "ох как мне плохо, ох как здесь скучно, ох где же мои слуги, ох как хорошо во дворце, ох сделай то, сделай сё". Оглянись, ты в лесу, и единственная твоя надежда на возвращение домой, это презренная "босота", осмелившаяся так себя неуважительно себя вести. Вот только ты сейчас беднее меня, и выжить одна не сможешь, а значит могла бы проявить хоть чуточку уважения, и если ты не заметила, то и сама сейчас боса, — я понимал что наговорю сейчас много обидных вещей, но меня уже понесло и забрало опустилось. — Бесконечное бла-бла-бла! И вот только попробуй сейчас зареветь, я, клянусь богами старой и новой религии, закопаю тебя в яму по голову и оставлю на суд лесной! А если до завтрашнего дня хоть слово обронишь, превращу в камень и закину в самый глубокий, темный, кишащий змеями и разными тварями провал!

Губы девушки уже дрожали, а на глаза навернулась предательская влага.

— Я тебя ненавижу! — выкрикнула она.

— Прекрасно! — гаркнул я. — Ненавидь себе в удовольствие, только заткнись и не мешай мне заниматься вопросами нашего выживания. Темные боги, ну почему я сразу в Рагос не свернул?

Скрипнув зубами от злости, я развернулся и дернул веревку. Настроение стремительно портилось. Но своего я добился, исключая рваные, редкие сдерживаемые всхлипы где-то позади, больше ничего не раздражало слуха. Возможно многие из вас сейчас бросились бы утешать леди, в конце-конце она не виновата что выросла такой, да и если сравнить её со многими аристократками, то она еще держится молодцом. Другие бы уже ревели навзрыд и рвали на себе волосы, одновременно с этим кусая волосы, а она уже почти целый сезон держится. И все же, даже учитывая что я был слишком резок и от части не прав, здравый смысл мне отшибло начисто и извиняться я бы не стал ни при каких обстоятельствах.

Через пару часов мы дошли до деревушки. Она стояла на широкой вырубке и дальше виднелось поле, за которым, скорее всего, лежала дорога, достаточно широкая чтобы по ней проехала повозка, но не подходящая для караванов, крупных торговцев и уж тем более военных отрядов. То что нужно, здесь можно будет пару дней передохнуть и купить самое важное. Вокруг поселения тянулся длинный, местами покрывшийся мхом и поросший ветвями, частокол. Не такой высокий как на маленьких огнищах и уж тем более не напоминающий фортовую стену крупных поселков. При желании, эти некогда массивные, заточенные бревна, можно был пробить чуркой побольше. Но старосту деревушки под названием "Хлебка" это нисколько не волновало, в конце концов ни один барон не захочет чтобы дорога лишилась столь удобного перевалочного пункта. Да и частый путник оставит в трактире звонкую монетку, а крестьянин знай себе, сеет, пашет, да барщину соблюдает. Вот он, нехитрый закон тихой жизни на краю Баронств.

Оглянувшись на девушку, которая тут же отвела свой взгляд, я действительно пожалел о несправедливых и резких словах. Ведь как она держалась когда целую ночь провела штопая мою шкурку. Не каждый парень на такое способен, а тут домашняя, вернее, дворцовая девчушка… Вот только непонятно чего она капризничает то тогда? Или в игры какие со мной играет, но куда уж мне, наемникам тайны дворцовых стихий и женского ума неподвластны. И если она хочет чтобы я к ней нормально относился и не срывался почем зря, пусть ведет себя… проще что ли.

Тяжко вздохнув я побрел вперед, к импровизированным воротам, представляющим из себя две высокие створки по метра три каждая, сама же стены была в четыре, а то и в четыре с половиной метра. Ну так вот, створки эти уже пропахали глубокие борозды в земле, на ночь же их запирали на массивный засов, с которым и пятеро кузнецов еле сдюжат. А простого люду с полей приходилось нагонять аж под дюжину. Поэтому то я и торопил миледи, ведь запоют цикады, и засов опустят, а на пришлых посыплются оскорбления и камни. И даже проезжай здесь Император, никто створки не распахнет. Хотя и Его Императорское Величество не имеет в Баронствах никакой формальной власти, разве что экономическое влияние. Когда же мы уже почти дошли до маленькой сторожки, я резко остановился, будто меня Молчун огрел по голове и вбил по пояс в твердь. От неожиданности девушка налетела на меня, но я вовремя подхватил её и не дал упасть.

— Прошу прощения, — на автомате выговорил я и отмер.

Не знаю, что она там ответила, или не ответила вовсе, но я лишь сейчас заметил, что впервые за восемь лет (трудно в это поверить, да?) сорвался! И не просто сорвался, ну то есть не разбил кому-то лицо, или не вызвал на дуэль, хотя на дуэлях никогда и не сходился, а вот так — взял и наорал. Да, темные боги в мой дом, я вообще никогда в жизни ни на кого не орал. И стоило мне потянуть за эту ниточку, как я тут же осознал, что никогда в жизни не решился бы сойтись в битве со сворой "санитаров леса", предпочтя их обществу, толстый сук на котором можно укрыться. Так же я бы никогда в жизни, не сказал девушке, при первой встрече, то, что сказал Мии, когда она очнулась. Нет, ну это ж надо, расписаться леди все "ужасы" "лихой вольницы". И уж тем более, прыжку в водопад, нормальный Я, предпочел бы спрятаться в кусты, и, поверьте мне, я бы сумел скрыться от горячей погоне, даже с выводком мартовских котов на руках, а не с этой, тогда полуобморочной, несчастной. И, конечно же, бывалый "Пробитый", никогда бы не заснул на берегу озера, и, что удивительно, не почуял сквозь дрему запах паленого мяса и горящих повозок.

— Кем будете? — спросил плотный мужичок в сторожке. В руках он держал звонкий колокольчик на деревянной палке, а в темных глазах светилось подозрение смешанное с легким страхом. Часто люди ожидают увидеть в таких будках какого-нить старичка, но кто в с своем уме посадит на такую должность уважаемого человека в преклонных летах. А уж в деревнях любой, кто уже давно природный цвет волос, сменил на седину, пользуется уважением и относятся к нему с почтением. Ну… в большинстве случаев.

— Здрав будь, добрый человек, — я положил правую руку на ременную бляху и поклонился сторожу. Потом я положил левую руку туда же, развернулся к деревне и сделал поклон в пояс. — И пусть дом твой будет в здравии.

— И ты здрав будь, добрый путник, — из глаз крестьянина пропала настороженность, а на смену страху пришло любопытство. — Таверну найдешь в конце Главной улицы. Ну а где дом брата твоего, не буду говорить. Коль ты есть, кем хочешь казаться, сам найдешь. А коли нет, то не обессудь.

— Спасибо и на этом, — кивнул я. — Тихой ночи тебе добрый человек.

— И тебе, путник, — тут мужичок хмыкнул и окинул цепким взглядом ладную девичью фигурку. — Тихой ночи.

От чего-то этой незатейливой шутке улыбнулся и я, в результате чего чуть было не оказался прожжен чьими-то зелеными глазами.

И мы вошли в деревню. Главной улицей, селяне именовали свою единственную улицу, самую широкую, ту, которая шла от ворот до площади, а потом упиралась в дом старосты. Самого уважаемого человека, ну, после хозяина-барона конечно. Ну и кроме волхва, или как их еще называют — ведун, чародей, чароплет и двуязык. В общем, как только нашего брата здесь не величают. А вообще маги и волшебники, которые живут на таких вот хуторах, весьма опасные личности. У них здесь, так сказать, все родное. Вот идешь ты по деревне, а с соседнего дерева на тебя ворон смотрит, вот что может быть в этом особого? Но, быть может, что глазами этой птицы на тебя смотрит сам ведун. И вот он уже знает, кто ты, откуда ты, зачем явился и что недоброе можешь сделать на этой земле. Про доброе эти недоучки обычно не думают. Они как параноики, постоянно ищут подвох. Но пусть они и недоучки (как и ваш покорный слуга), но та самая родная земля, каждая травинка сдобренная разными смесями, каждое дерево, которому нашептали заклинания, и каждый подкормленный зверь будут на стороне ведуна. Так что когда идут войны, в деревни первым делом отправляют боевых магов, а потом уже солдат и легионеров.

— Кар-кар, — прокричал ворон и унесся в северном направлении.

О как, значит я был прав, действительно птица волхва. Они обычно живут на отшибе, и зачастую, за "забором", тем самым придавая себе солидности, мистичности и весу у местных. Да и делами своими заниматься куда как проще, когда тебе в окно не заглядывают любопытные детишки, а народ не прячет девок "от греха подальше". Ведунов хоть и уважают, но и опасаются, даже посильнее заезжих настоящих магов. Вот такие вот нравы у простого люда.

Шли мы по песчаной дороге, на которой могли бы разъехаться бортами две груженных повозки, по каждой стороне стояли дома. Избами их не назовешь, ну а срубами и подавно. У каждого было и крыльцо, и стойло и банька. Виднелись огорода, и даже беседки. На окнах резные ставни, а из труб валит густой дым. Деревни Баронства мало чем напоминают хутора Империи, здесь каждый крестьянин "зажиточен", потому их так не любят земледелы Империи, и просто обожают торговцы. А все почему? А просто бароны, хоть свиньи еще те, но за свои стадом (простите этот нелепый каламбур) следят внимательно. Ведь с паршивой овцы, как известно, шерсти всего клок, а вот с упитанной, ухоженной, взращенной овечки, прибыли куда как больше. Барщина здесь конечно строгая, но не отягощена прочими налогами, сборами и данью. Вот и жиреет народ. Почему же Имперские крестьяне не бегут сюда? Бегут конечно, еще как бегут, вот только кто их здесь ждет. Как прибегут, так их обратно и отошлют, дабы Император вдруг не решил что ему не нужны под боком Баронства и не заслал сюда регулярную армию вместе с боевыми магами. Которые стройным маршем пройдутся по "Свободным землям" и оставят за собой пустыню.

Когда же мы свернули в переулки, так называется здесь пространство между двумя заборами, я стал искать нужные знаки. Пространство же это столь узкое, что пройти могут лишь два человека, третьему уже места нет. По началу Мия шла сзади, но постоянно спотыкалась о кочки, или в подступающей мгле неправильно ставила ногу, от чего пыталась завалиться на чужой забор. Так что, в скором времени, я решительно схватил её за ладонь и повел рядом как неразумное дите. Впрочем, вне дворцовых залов, большинство аристократок таковыми и становятся.

Дорожки петляли и уходили куда-то в глубь. Деревни строятся просто — от центра и на окраину, и здесь не соблюдается никакой системы, четких переходов и прямых линий. Все навалено в кучу и перемешано в хитрой паутине дорожек. Кстати, именно поэтому Москву и называют "Большой деревней", а вовсе не потому что там царит хамство и полное неуважение к ближнему твоему, может и поэтому. Но вы не подумайте, я к жителям столицы отношусь нормально, непредвзято. Просто, видимо так сложилось, что из всех людей, которые живут в этом городе, я общался с самыми, как бы это сказать — "москвичами" что ли. Хотя и было пара нормальных, даже приятельские отношения установились. Но на полсотни их оказалось всего трое. Хотя, я где-то слышал что Москвичи о Петербуржцах примерно того же мнения. В общем, две столицы в одной стране это "не есть гуд".

Дома, ближе к краю становились все беднее, пропали беседки, заборы обветшали, и виднелись даже огороды поросшие сорняками, а это признак крайнего упадка. И все же я не мог найти нужного мне здания. И когда я уже почти отчаялся и был готовь месить грязь по направлению к таверне, мне попался на глаза дверной косяк одного из обветшалых домиков. Это было единственное крыльцо в округе, которое даже в предсумеречный час освещалось факелом.

Дом был хороший, крупный, с массивными бревнами у снования, ухоженным огородам, маленькой банькой и даже некрупным амбаром. Что же он делал в "бедном районе"? Просто, когда сюда заезжали нынешние хозяева, он действительно был бедным, но наш брат труда не боится… И единственное что разбивало образ аккуратного жилища, это изрезанный царапинами косяк входной двери, причем факел водрузили таким образом, будто специально хотели подсветить эту паутинку.

Я, нисколько не боясь и не стесняясь, перегнулся через калитку и отодвинул задвижку. Эти задвижки вообще скорее для антуража, чем для какой-то реальной защиты. Подойдя к дому, все так же держа в левой руке уже потеплевшую ладошку дочери визиря, я провел пальцами правой по косяку. Царапины не были старыми, создавалось такое ощущение будто их подновляют чуть ил не каждый день. Я прикрыл глаза и глубоко вздохнув, постучал в дверь. Спустя пару минут раздались шаги.

— Кто такие? — дверь открыла пожилая женщина. Она была высокого роста, крепко сбита, седые волосы были стянуты в тугую косу, а в мозолистых руках лежала крупные скалка, которая в это мгновение казалась пострашнее наточенного бастарда. Из одежды на крестьянке был простой, но приятный сарафан, а на ногах ладные сапожки, которые и не у каждой горожанки найдутся.

Засунув руку за пояс, я вытащил из потайного кармашка одну из последних золотых монет. Их у меня осталось всего четыре.

— Не пустите ли вы переночевать на сеновале? — спросил я протягивая монетку. Вы наверно уже пальцем у виска крутите, предлагать крестьянину целый золотой за постой разве что не в хлеву.

— У нас на сеновале крыша протекает, и кот шальной ходит, — покачала головой женщина. На старуху она ну ни как не тянула.

Я убрал золотой, и из другого кармашка достал последнюю серебруху.

— Не пустите ли вы переночевать на чердаке?

Хозяйка покачала головой во второй раз.

— Чердак весь в пыли и мусоре.

Тогда я в третий раз сменил деньгу, достав медную монетку.

— Не пустите ли вы нас переночевать в свободной комнате? — спросил я.

— Старый! — раздался крик. — К тебе тут пришли! А вы проходите, нечего на ночь глядя на пороге толкаться.

Я улыбнулся и спрятал монету, а наткнувшись на полные недоумения зеленые глаза, поддался какому-то наитию и подмигнул. Внутри все было так же как и в нашем с Добряком срубе. Ну, почти все так же. А если честно, то это все равно что сравнивать номер люкс, и наркоманский хостел. У нас были земляные полы, из которых частенько вылезали черви. Здесь же пол был деревянный, залитый смолой, потом посыпанный песком, и сверху укрытый досками. Потолок был из колотых пополам бревен, уложенных на поперечную балку, и вся эта конструкция оказалась обмазана глиной. Стены же были обвешаны липовыми досками, и внизу стояли резные лавочки. Выше виднелись аккуратные полочки с разным добром. На окнах же висели занавески, а это уже в принципе нонсенс, в поселке еще ладно, но в деревушке, фактически хуторке, это признак зажиточности. Наверно странно говорить про зажиточность, когда в доме живут двое людей в возрасте, когда ни в мастерской, ни в поле не поработаешь. Но все объясняется одним простым фактом.

— И кого там принесло на ночь глядя, — из-за угла вышел крепкий старичок с повязкой на левом глазу и целой плеядой шрамов на руках. — Кому по ночам не спится?

— Хорошего ветра, — кивнул я хозяину дома.

Тот лишь отмахнулся и протянул мне руку.

— Прямых дорог. Но какой в этой тюрьме ветер и дороги?

Я пожал ему руку как это было принято на Ангадоре, то есть сжимаешь не ладонь, а предплечье.

— А тебе, труп ходячий, значит дроги и ветер подавай да? — раздался голос хозяюшки откуда-то с кухни.

— Молчи, карга древняя! Лучше стол накрывай.

— Пень трухлявый, ишь как перед гостями нахохлился.

Странно, но все это вызывало у меня лишь улыбку. Женщина продолжала распаляться, но старик прикрыл дверь, ведущую судя по всему в обедню.

— Вот ведь достала, — выдохнул он. — Знаешь, молодой, не женись. Что хочешь по жизни делай, но не женись.

Я сперва не понял к чему-то он, но Мия, поспешно вырвавшая свою ладошку из моей руки, сама дала ответ.

— Мы не вместе! — взвизгнула она.

— Вот о чем я и говорю, — опят вздохнул мужик и опустился на лавочку, я дождался пока сядет леди и уже потом присел сам. Хоть чему-то Лейла и Норманн меня обучили. — Вы даже не вместе, а она уже вперед мужского слова лезет. А как браслет на запястье появится, так такое впечатление что не беседу ведешь, а от служивого пытаешься отбрехаться. Натурально за глотку держат.

— Спасибо тебе за совет, — хмыкнул я. — Видимо и ты не нашел под пнем книгу в золотом тиснении, где было бы написано как ужиться с женой и другой женщиной?

— Многое я под пнем видел, многое в мешок спрятал, много на торг оставил, но такой книги не видывал. А если бы и видывал, тебе, зеленому, ни в жизнь бы не отдал.

— Так мне и не надо во владение. Так, полистать бы, посмотреть одним глазком. Глядишь, и жизнь бы наладилась сразу.

— А что, без знаний нужных совсем все плохо? — прищурился дед. Мия же лишь смотрела на нас с легкой опаской, как смотрят на сумасшедших, ведь её "наш" язык, вроде и Имперский, был совсем не ясен.

— Не поверишь. По глупости делаю глупые вещи, по неразумению говорю неразумные слова. Даже не знаю что такое.

Вопреки моим ожиданиям, дед лишь улыбнулся и хрустнул костяшками некогда пудовых, а сейчас сморщенных, кулаков.

— Привыкнешь. На дорогах змеи ползают редко, учиться с ними общаться некогда. Так что учись сейчас.

— Попытаюсь, но больно ветер сильно в спину дует.

— Расскажешь?

— Накормишь?

Дед снова хмыкнул и крикнул.

— Презренная женщина, как там наш ужин?!

— Готово уже все! — раздался второй крик.

— Ну, пойдемте.

Поднявшись, я предложил руку Мии, но та лишь фыркнула и поднялась сама, попутно окинув меня столь унизительным взглядом, будто пред неё какой-то полуразложившийся труп червя. Нет, вот как они (женщины) это делают. Вот вроде я с какой-то стороны и был прав, но вот прошло все с час, а меня уже одолевают смутные сомнения. Может развеять волшебство и пусть её обновленное платье осыплется травой. Кстати о волшебстве, надо бы содержимое мешок толкнуть, а то скоро совсем без денег останемся. Я подозревал что дочка визиря отправилась в путешествие имея на счету в банке определенную сумму "на расходы", но здесь сыграли свою роль два фактора — упертость и дутые принципы, из-за которых я бы с такой просьбой ни за что не обратился к надменной девчушке. Уж лучше потом в статью расходов включу, и её папеньку передам. И будьте уверены, визирю повезет если я на бумаге увеличу потраченную сумму всего в два-три раза.

Миновав коридор, мы очутились в обедне. На широком столе, крытым скатертью, стояло четыре миски со вкусно пахнущим луковым супом. В центре стояли горшочки с тушеным мясом, а на большое деревянной доске (или как это называется) лежали разные овощи. Так же был горшочек с соленьями, и на домовой печи пыхтел местный аналог чайника. Эдакий уменьшенный самовар без ножек. У меня заурчало в животе, и хозяйка одарила меня доброй улыбкой.

— Садитесь, — сказала она и мы расселись.

В руки мне сама собой легла деревянная ложка, и я тут же взмолился всем богам, чтобы леди не обидела хозяев и не показала свое "фи" простому, для неё, столу и простым, для неё, приборам. Но девушке не показала виду, они чинно уплетала суп за обе щеки. Разве что треска не было слышно. Голод, он ровняет всех. А суп оказался просто божественным на вкус, я сам не заметил, как ложка уже стукнула дно миски. Тогда хозяйка забрала опустевшую посуду, и подвинула к нам горшочки. Лишь я поднял керамическую крышечку, как в ноздри ударил аромат мяса, овощей и картошки. В общем, не удивительно что и эту порцию я слопал с невероятной скоростью, впрочем девушка оказалась быстрее. Вопреки всем ожиданиям, седая женщина была только рада, и смотрела на нас практически с материнским умилением. Вскоре мы уже потягивали ароматный чай и заедали его сушками.

— По нраву ли пришлась трапеза? — спросил хозяин, обмакивая сушку в кружку.

— Уже давно мы не ели ничего вкуснее этого, — кивнул я. — Благодарю вас за это.

— Надеюсь я так же смогу тебя поблагодарить за столь же вкусный рассказ?

— Я так же надеюсь на это, — вновь кивнул я и начал рассказывать историю, которую из присутствующих поймут лишь трое. — Путь свой я начал из второго дома. Дорога шла кривая, и ветер странно себя вел, он то дул с запада, то с востока, а иногда приносил северные холода. И никто не решался меня подвезти. В итоге, я оказался в гроте с отравленной водой, но вовремя успел это распознать. Пришлось бежать по извилистому тракту. В итоге в мои руки попал алый цветок с шипами.

Дед крякнул, а женщина лишь покачала головой.

— Я понес этот цветок на запад, где он и рос, — продолжил я свой рассказ, напрочь игнорируя смятение высокородной. — Через три сезона, мне случилось биться за него и опавшие листья поцарапали мне руки. Тогда я некоторое время стоял на месте, но вскоре чужой ветер понес меня на север. Там я шел сперва над холмами, но мне случилось спуститься под них, где я провел четверть перехода по Имперскому тракту. Но цветок отказывался оставлять меня в покое, лишь выбрался я на божий свет, как повстречал три ласточки. Одна из них села мне на плечо, и указал путь к телеге. В ней я обнаружил, кроме старых, нового попутчика, оказавшегося лицом высоким с глубокими корнями. Так мы двинулись дальше, все дальше уходя в бурелом. Ветки его били нам по ногам, а острые колючки изрезали лицо. В итоге мы вышли к саду, куда и был посажен цветок. Вот только пока я сажал его, то шипы стебля так сильно впились мне в руки, что чуть ли не познакомили с Седым Садовником.

Женщина снова охнула, а хозяин так сильно увлекся рассказом, что перестал пить.

— Там же я разминулись наши пути, кто-то из попутчиков отправился еще дальше, а один нашел свой последний порог. Тогда, собрав плоды, я отправился к Холму Царей. Здесь я обменял семена на чернила и пергамент. Год я провел на месте, в метаниях не столь праведных, сколько справедливых. Мне довелось выплатить черный долг, и показать три последних порога трем высоким людям. Последний из которых, на короткое время стал для меня попутчиком, но я так и не понял, кем же он остался на тот момент, когда ветер перестал его беспокоить. После этого я пришел в дом начал, и стал попутчиком для хранителей золотой шкатулки с розовым бриллиантом. И отвезти её должно в место где яркий глаз пробуждается от мокрого сна. Наша дорога началось ровно, без ухабов, без проливных дождей и без красных ходоков. Так мне казалось, но красные следили за нами и вели к себе. В итоге весь караван встретил последний порог, а у меня на руках оказался шкатулка. Красный попытался её открыть, но я вовремя подоспел и отвел его последнему порогу. Потом была погоня. Я долгое время бежал по изначальному дому, но наткнулся на семью серых ходоков. Мы дрались и я выжил, а они нет. Здесь мой рассказ подходит к концу, так как после я постучал в вашу дверь.

Мия, уже минут пять назад, прекратила попытки расшифровать мой рассказ, и теперь просто наслаждалась ароматным напитком. Хозяйка же нервно теребила в руках скатерть, а мужик лишь хмурился.

— По кривой дороге ты идешь. Я слышал про цветение алого бутона, слышал и о саде, в которой его посадили. Половина его тогда сгорела, ложное это дело — жечь спокойные цветы. Тебя же не виню, те кто идут за семенами, подневольны, тут мне нечего тебе сказать. За черный долг зауважал, и то что ты рессоры высоким обломил тоже, но не разобравшись в себе, сложно идти дальше. Про случай в изначальном доме, мне уже рассказал чароплет, его ворон летал рядом, и старый попросил меня подготовить комнату для брата. Признаюсь, я тогда удивился, последний брат приходил сто лун назад.

— Есть ли рассказ брата, который я мог бы услышать?

Дед лишь покачал головой.

— Тот рассказ был платой, не могу я плату одного, отдать другому. Прости, но нет, его рассказ останется лишь здесь, — старик указал себе на висок. — Должно мне дознаться. Будет ли твой рассказ платой?

Я недолго думал над этим вопросом.

— У меня неплохо выходит колоть дрова.

Хозяин улыбнулся, как и женщина.

— Правильный ответ. Рассказ слишком хорош для платы, но многие братья это уже забыли. Как и забыли они о Медной Истории. За прошедшие сто лун, ко мне приходило еще четверо, но они не знал ни Истории ни нашего языка. Я прогнал их, а чароплет наслал на них воробьиную стаю. Те ушли еще до первой звезды. Тебя же я приму как родственника, как и положено с первого завета. В доме есть гостевая комната, но покуда ты за этим порогом, она будет твоей так же, как и весь дом мой.

— Благодарю тебя. Но комнату больше подходит для моей спутницы, я же предпочту крышу.

— Дело твое, — хмыкнул дед и хлопнул ладонями об стол, давая мне понять, что один разговор закончен и пришло время начинать другой. — Дорогая, покажи этой красавице комнату, а нам с парнем надо бы поговорить о железных делах.

Я уже ожидал очередную волну неудовольствия от Мии, но ту столь сильно разморил сытный ужин, что она уже давно сопела у меня на плече. А я и не заметил. Все же язык путников дается мне тяжело, Добряк сколь не пытался в меня его вколотить, сколь бы не была прекрасно моя память, а он все не давался ну ни в какую. И этот маленький диалог стоил мне больших интеллектуальных затрат, да таких, что даже голова разболелась. Хозяюшка нежно подхватила леди и повела её, полусонную, куда-то в глубь дома. Старик же, хотя так его называть просто нельзя, отодвинул чашку и достал простецкую трубку. Забив её табаком, он щелкнул древним, потертым огнивом и затянулся.

— Пока она не видит, — оповестил он меня выдыхая колечки дыма. — А ты чем страдаешь?

— Да вот, — пожал я плечами. — Пытаюсь вырезать фигурки, но пока не очень получается.

Мужчина пожал плечами.

— Со временем придет умение. Ну ладно, покажи чего в мешке.

Ради просмотра содержимого мы отошли в кладовую. Здесь, в маленькой каморке, было развешено вяленное мясо, сушеные листья и травы, и еще стояли банки и горшочки с разной всячиной. Я развязал тесемки с тал выкладывать на прилавок все, что осталось от молодого оленя. Торговались мы долго, да так лихо, что седая женщина два раза приносила нам чай. В итоге сошлись на одной серебряной и двух медяках за все. Причем эти деньги тут же ушли на две пары обуви, хоть и поношенной, но добротной, у нашего брата другой нет. Так же я прикупил одну серую матерчатую рубашку и большую часть денег с продажи ушла на сарафан. В старом сундучке, где лежали эти вещи, находилось еще кое-какое барахлишко, но я отказался брать, так как неизвестно что там впереди, и когда пригодится крупная монета.

В и тоге, хлопнув по рукам, хозяин деланно покряхтел, наигранно схватился за поясницу и предложил отправляться на боковую. Я согласился. Взяв свой плащ, я поднялся по приставной лестнице на крышу, и там улегся у печной трубы, которая послужила мне грелкой. На небе уже сияли звезды, а по главной улице, которая лежала в паре кварталов отсюда, ходили дозорные с факелами. Они вроде как охраняли покой и сон сельчан. Ну и в двух вышках, в двух сторонах, так же сидели смотрящие. Правда что-то мне подсказывает, что вряд ли они смогут выдержать дозор когда наступит час сурка, час, в который даже самый бывалый служивый, нет-нет, а кемарнет на минутку другую. Так же и я, сколько не предавался самокопания, сколько не искал ответ на вопрос, чего это я так себя веду, но когда выглянула луна из-за облака, и окинула меня своим светом будто укрывая теплым одеялом, и я отправился в долину Морфея.

— Крынк, — топор разрубил древесину и ударился в пень. Наверное у этого пня есть какое-то особое название, но я его не знал. Выгнув спину, я утер пот со лба. Дрова колоть я действительно умел и даже любил. Это было с одной стороны не так то просто — нарубить дров, но с другой это было легко на каком-то другом уровне. Так просто, взять полено, положить на пень, занести топор и работая одновременно прессом, поясницей и руками, опустить его вниз. И так раз за разом, час за часом. Легкий перерыв чтобы промокнуть пот, посмотреть как высоко солнце и смочить горло холодной водой.

— Крынк-крынк, — кричит топор и колет дерево.

Простые движения, простая цель. Ни каких мыслей или эмоций, лишь незамутненное сознание, для которого свет клином сошелся на очередном полене. Топор лежал в руке удобно, а мозолистые ладони были привычны к такому, так что для меня колка дров была сродни зарядке или бегу по утру. Когда же рядом с домом выросла поленница не самых больших, но внушительных размеров, я в последний раз умыл лицо и всадил топор в пень. Надо бы как-нибудь узнать его "профессиональное" название.

Выдохнув, я перехватил флягу в другую руку и уселся на траву. Ветер приятно обдувал кожу, а от полуденного солнца спасала подаренная мне шляпа с широкими полями. Хозяин по имени Луний, оценив мое усердие, расщедрился и вручил эту старушку. Лет шляпе было побольше чем мне, но выглядела она лишь слегка потрепанной. Вот что значит — умение носить вещи. Когда же я поднимался, то заметил как в окне, выходящем на кухню, что-то мелькнуло. Пожав плечами я вернулся в дом. Ночь прошла хорошо, и я отлично выспался. А на завтрак была вкусная каша, не чета той что я готовил в лесу. В общем, этот день обещал стать настоящим выходным.

Мию еще с утра увели на кухню, обучать какой-то там "женской премудрости". Как обычно я помолился всем богам, чтобы леди проявила уважение и почтение к простым людям, но видимо как капризная девчонка она вела себя исключительно в моем присутствии. Так как хозяюшка Нания, не могла не нарадоваться на такую помощницу. Собственно от этих дифирамбов я и свалил во двор, где оплатил постой колкой дров. Все же хозяин хоть и выглядит крепким, но с этим явно не справится. Может, конечно, нанять мужиков, но в деревнях итак не очень любят бывших путешественников. Ведь они, вернее мы, оседаем лишь в старости. И получается так — в поле не работаем, ничем не торгуем, ремеслом не занимаемся, а живем порой богаче самых работящих. Вт сельчане и негодуют на дармоедов. А объясняется сей факт весьма просто — за годы странствий кое-какой капитал, если ты удачлив и не мот, накапливается, что и позволяет стареть в свое удовольствие. Хотя какое может быть удовольствие в старении.

С этими мыслями я вошел в залу, где за книгой сидел хозяин. Здесь было на удивление просторно и светло. По стенам висели разные поделки из дерева, какие-то рисунки на пергаментных листах, а стол был завален книгами и свитками. Пожалуй, если продать эту литературу, можно выручить неплохую деньгу.

— Справился? — спросил Луний, отрываясь от чтения.

— Ага, — кивнул я и сел напротив в кресло-качалку.

Мы некоторое время помолчали, а потом бывший путешественник спросил.

— Уверен что доведешь её до Алиата? Путь неблизкий, опасный, не каждому под силу. А тут еще и обуза. Не проще ли зайти в ближайшее отделение Вестников, и отправить слово её отцу? Он то небось тут же вышлет отряд и её заберут, а тебе и монета кое-какая перепадет.

— Можно и так конечно. Вот только вас нисколько не насторожил тот факт, как нас ловко привели в свое логово разбойники? Ведь и караван был неприметный, и на Сулийской никогда разбойников не было. А тут такой размах, все четко, быстро. Налетели, ограбили, причем заметьте, добычу складывали в свои мешки, а сундуки, в которые могли были быть вделаны следящие амулеты, оставили. Да и то что служанку ту убили не тронув, тоже не походит на простую ватагу лихих людей. Тут видимо по заказу работали.

— Но её, по твоим словам, пытались, — тут мужчина неопределенно помахал рукой в воздухе.

— Это лишь то что увидел я, — пожал я плечами. — В Алиате в ходу татуировки, и возможно одна такая есть и у Ми… Лиамии, а атаман просто хотел проверить ту ли схватил.

— Но зачем кому-то дочь визиря? Ну спросят они выкуп, возможно даже получат, вот только потом за ними разве что сам Султан не погонится, за столь грязное оскорбление своей правой руки и названного брата.

— Я тоже над этим думал, — кивнул я. — И пришел к выводу что мы с вами, простые люди, нам важна деньга и жизнь. А вот все эти аристократы, всегда ведут какую-то игру. И лишь я про этому подумал, как понял что незамужняя дочь у визиря то одна. А как известно, в Алиате не дочь уходит в чужую семью, а приводит в неё мужчину. Вот и выходит, что если кто женится на ней, то станет сыном визирю. И дальше…

— Дальше, если он окажется старше её братьев, то станет первым наследником, — закончил за меня старик.

— Не совсем так. Пришедший из другой семьи не может наследовать, только если он не…

— Не стоит на одну ступеньку выше, но тут это отпадает, выше визиря только Султан и его род.

— Есть еще одно "но".

— Дети шарханов, — помрачнел Луний.

— Да. Видимо кто-то из придворных магов, хочет продвинуть сынка повыше и получить влияние на визиря. Тем самым он сможет влиять и на Султана и на всю политику Алата, занимающего добрую четверть нашего материка.

— И ты хочешь поставить палки в колеса такой шишке? Или ты хочешь спасти девчушку от участи "почетной наложницы"? Жить надоело что ли.

Я не мог найти ответа сразу. И потому молчал, размышляя над непростыми вопросами. Размышлял долго, за то время в кухне уже закончилась возня и женщины переместились в горницу.

— Не знаю, — вздохнул я. — Может мне просто нравится ощущать, что в данный момент я могу решить, куда потечет река под названием "политика Алиата". Может во мне рыцарь проснулся и я даму хочу спасти. А может просто надеюсь, что из меня хоть герой нормальный получится, вот много чего из меня не получилось, а герой вдруг получится.

— А может ты в своей Академии просто сошел с ума, — печально улыбнулся хозяин.

— Может и так.

Мы еще некоторое время посидели. Не знаю о чем думал Луний, я же не думал ни о чем, в какой-то момент я просто устал думать и решил что теперь буду делать. Неважно что, неважно как, главное это действие, даже несмотря на то что у некого действия будут определенные последствия. Все это мне теперь казалось незначительным. Будто сама идея размышления о возможном будущем, чьих то ответных реакция, стала для меня какой-то глупой, практически ребяческой.

— У тебя есть какие-то планы на вечер? — спросил вдруг хозяин.

Я хотел было пошутить, но вовремя вспомнил что такой юмор на Ангадоре не поймут.

— Собирался поспать, — пожал я плечами.

— А в таверну сходить не хочешь?

— Восьмой вечер что ли?

Собеседник кивнул, и я не раздумывая ни секунды ответил.

— С удовольствием! Давно уже душу хочу отвести.

— Вот это правильно! — поддержал меня еще не потерявший запалу бывалый дорожный топтала. — Пока же уморим-ка время игрой в кости.

— А ставки какие?

— Ну как обычно, — Луний достал мешочек и стал вытряхивать на столик игровые кубики. — Медяк на круг.

— Ох, чувствую разорите вы меня до вечера то.

— Ну-ну. Ну-ну.

Играть хитрый старик умел. За первых два часа он ограбил меня на дюжину монет, и лишь тогда я раскусил его тактику. На мелких цифрах он повышал ставку, заставляя меня изменить тактику и ждать нужной комбинации, это было нужно чтобы не потерять инициативу в поднимании ставки. Но это я так думал. Пока я ждал вожделенное сочетание кружков на кубиках, старик добирал любые другие комбинации, и в момент когда я добивал или повышал ставку, на его стороне было неплохое временное преимущество, то бишь та сама инициатива. Порой он заканчивал круг на четыре, а то и пять комбинаций раньше и соответственно забирал весь банк. Мне же оставалось лишь дивиться подобной "удачливости". Разгадав хитрый трюк, я тут же применил тактику Добряка. В определенный момент я просто сбрасывал бак на руку Лунию, тот получал скромную монетку, не больше двушки, я же приобретал темп и сам мог диктовать условия игры. Сделать с таким финтом ничего нельзя, разве что начать бешено вливать деньги в банк. Хозяин был к этому пока не готов, поэтому покорно принимал от меня медные подачки, а потом разом, в конце круга, отдавал мне их, да еще и с процентами. За час я полностью отыгрался и даже вышел в плюс на три монетки.

Но Луний снова меня удивил. Теперь он повышал ставки только на "быстрые" комбинации, те которые выпадают довольно часто. Мне приходилось "сливать" банк, или я быстро бы ушел в минус. Получив же какую-то "сильную" кость, я мог отыграться, но хозяин так ловко манипулировал банком, что все равно оставался в незначительном плюсе. Так я спустил целых пять монеток. Правда и я знал не только одну хитрость. За пять лет жизни в лесу, когда из людской компании у тебя лишь маньяк-наставник, по совместительству заядлый игрок и выпивоха, учишься разным мирским премудростям. Вот я и продемонстрировал знание азартных увеселений, выиграв за четыре круга семь монет и теперь уже я сам оказался в плюсе на две.

Так мы, собственно, и гоняли капитал по кругу. То хозяин выйдет в плюс, то я. Игра же сопровождалась смехом, необидными, но колкими подначками и разными байками. Вот вы когда-нибудь могли себе представить что мужик, возвращающийся с попойки, перепутает супружескую постель с загоном для овец, ну а соответственно жену с… В общем, не в приличном обществе будет помянуто. А вообще я много нового узнал о простой крестьянской жизни и даже проникся к ней относительной теплотой. Которая сохранилась ровно до тех пор, пока из горницы не вышла Нания, вооруженная здоровенной скалкой, больше похожей на стенобитный таран. С криком "Опять за кости взялся!" она кинулась к мужу, который показал не свойственную для его возраста реакцию и проворность. И что самое поразительное, даже сюрреалистичное, эта парочка стала бегать вокруг стола аки заигрывающие дети. Я сперва сидел с глазами каждый в золотой размером, а потом зашелся истерическим хохотом. На этот звук в залу вышла Лиамия, и я, как это не странно, подавился смехом.

Девушка была одета в простенькое платье состоящее из серой блузки оголяющей точеные плечики и широкой черной юбкой со складками на подоле, которая еле дотягивала до икр. На ногах у неё были коричневые сапожки с бахромой. А черные, как безлунная ночь, волнистые волосы были подвязаны розовой лентой. На левом запястье красовался серебряный браслет с тонким, еле различимым орнаментом. Сам того не осознавая я припомнил знаменитую книгу.

— Je vends âme au diable pour une nuit avec vous, — вырвалось у меня.

Мия лишь презрительно фыркнула и тут же скрылась в горнице. Она хоть и не поняла что я сказал, но поняла что я это сказал ей, а поскольку я возведен в ранг "недостойный", то и обращать на меня внимания не стоит. О женщины, как же с вами непросто. Вон и Луний со мной согласен. Правда они уже угомонились, и дело обошлась даже безе деревоприкладства. Хозяйка, забрав кости, ушла сперва за своей помощницей, а потом они вместе скрылись на кухне.

— Сколько языков слыхивал, а этого нет, — протянул мой новый компаньон.

Мы уже успели выйти во двор. На небе неспешно, несколько лениво и нехотя загорались ночные огоньки. В шуршащей листве засыпали птицы, а в еще пока стоячей траве просыпались сверчки и цикады. Ветер, задувая с юга, обещал собой жару, которая бывает лишь в середине лета. А вместе с присущей этим местам духотой, наступит невыносимая пора. Воздух в полдень будет дрожать, будто пустынный, и даже ведра воды не хватит чтобы утолить иссушающую жажду. Ночью же придет живительная прохлада, будто заботливая сестра, она укроет от зноя, и принесенный ею ветер будет нашептывать и обещать лучшие времена.

— Значит слышали не все, — пожал я плечами.

Луний закрыл за нами калитку, и мы двинулись к таверне. Еще до первых цикад мы добрались до Главной улице. По этому, с позволения сказать, проспекту, сейчас разбегались по домам беззаботные дети. А суровые деды кричали своих ветреных внучек. Слышны были скрипы засовов на загонах и хлевах, это женщины запирал на ночь скот. Редко кудахтали засыпающие куры, и мурлыканье котов разбавлялось приглушенным лаем собак. Деревня готовилась ко сну, и лишь одно здание напоминало собой маяк в открыт море.

Через его окна пробивался свет, а на легком ветру поскрипывала древняя, как сам мир, вывеска. Лак уже давно облупился, выжженные буквы покрылись серой пленкой, а трещины были столь велики что в них можно было прятать деньги. И все же таверна жила. В этот вечер, да и в любой другой восьмой вечер декады, каждая таверна становилась особым местом. Тут собирались самые удалые, смелые и дюжие парни. К коим, возможно, отношусь и я, раз уж согласился зайти на огонек.

Мы подошли к порогу, где нас остановил рослый мужик с необъятными кулачищами. Он указал на миску, в которой уже лежало немало медяков.

— За двоих, — сказал мой спутник, кидая в емкость шесть медяков.

"Охранник" кивнул и пустил нас внутрь. И тут же по ушам ударил гул, от слившихся во едино голосов. Здесь было человек сорок и все как на подбор плечистые, с квадратными челюстями и широкими скулами. Сидели мужики за дубовыми столами, и даже с первого взгляда было понятно что эти самые столы накрепко прибиты к полу. Между народом носилась пухленькая служанка, но в отличии от города, здесь никто не пытался ущипнуть или как-то иначе задеть девчушку. Видимо сказывалась её удивительная схожесть с грозного вида трактирщиком, стоявшим за барной стойкой. Ростом тот был метра два, и казалось что он может простым щелбаном продавить гвардейский щит.

— Луний! — крикнул один из посетителей и помахал нам рукой.

— Дорин! — так же прокричал мой компаньон и схватив меня за плечо потянул к столику где сидело трое массивных, жилистых парней.

М-да, на таких посмотришь, и даже как-то неуютно становится. А потом высокородные удивляются как это крестьянские бунты столько крови у армии выпивают. Да они вон в такой форме, что впору солдат на поля отправлять, чтобы тренировались. Хотя такие, конечно, не все.

— Киго эть ты с собый превил? — спросил рыжебородый коренастый мужичок с бегающими глазками.

— Да вот постоялец у меня, через день уходит дальше. Ну я и решил показать ему как здесь наши развлекаются.

— Эть правильныть, — кивнул другой мужик, впрочем тоже бородатый, разве что ростом повыше и взгляд у него тяжелый, давящий.

Тут же к нам подлетела та самая служанка, видимо дочь владельца заведения и поставила две большие кружки. В каждой плескалась пинта темного пенистого пива. Я, конечно, давал зарок, но видят боги, предстоящее веселье на трезвую голов вообще не идет. Я достал из-за пояса две медяшки и положил на стол, туда же добавил бывший бродяга. Служанка быстренько смела кругляши в фартук и упорхнула. Народ же поднял кружки и мы чокнулись, да так сильно что пена слетела на стол и пол.

Сделав два больших глотка, я чуть не закашлялся. До этого я считал что крепленная наемническая брага, которая почти ничем не отличается от нефильтрованного спирта, адский напиток. Но теперь я точно знаю что никогда в жизни путнику не стоит пить дешевое деревенское пойло. Это даже не пиво, не эль, не брага, не медовуха, а что-то непонятное, но с ароматными травами. Крякнув, я глубоко вдохнул и резко выдохнул. Все вокруг вдруг как-то потеряло резкость, а звуки притихли.

— Ты хить прэвила кумекаешь? — обратился ко мне немного худощавый паренек по имени Дорин.

Я повернулся к Лунию, которому тоже было уже хорошо. Хозяин быстренько смекнул что для меня местный говор не много не понятен и взял ситуации в свою руки.

— Правила он знает, да и вообще я за него ручаюсь. Малый — нормальный мужик.

— Ны сча и пронерим, — пробасил рыжебородый и резко поднявшись из-за стола, схватил меня за грудки, и швырнул куда-то в сторону.

Полет, разбавленный немалой толикой удивления, продлился недолго и приземлился, вернее "пристолился", я в какой-то незнакомой компании. В общем, как началась массовая драка, именуемая весельем, я не понял, так как в следующий момент скатился на пол, да бы не получить деревянной кружкой по морде. В таверне тут же гомон сменили крики, улюлюканья и многочисленный треск и гам. Я же пытался собраться с мыслями, стоя на четвереньках под столом. Вокруг мелькали чьи-то ноги, слышалась нецензурная брань и треск ломающегося дерева. Теперь понятны эти традиционные сборы, в восьмой вечер чтобы зайти в таверну надо заплатить, а посуда всегда оловянная. Просидев в укрытии еще секунды три, я понял что не собираюсь пропускать всю веселуху и собирался резко встать, но в итоге лишь познакомил свой затылок с прибитым к полу столом. Грязно выругавшись я вылез из-за стола и встал во весь рост. В зале творилось нечто невообразимое, будто бы здесь бурлило целое море.

— Ну, кто на нове…

Договорить мне не дали, так как некто пошел на таран и обхватив меня с боку огромными ручищами, понесся, вместе со мной, прямо на стену. От столкновения было не спастись, и уже спустя мгновение я судорожно хватал ртом воздух. Но все же успел заметить чужой занесенный кулак. Но парень не успел припечатать меня окончательно, так кто-то огрел его стулом. Я упал на землю и тут же, не смотря, ударил доброхота прямо в глаз. Тот покачнулся но устоял. Взревев как раненный бык, он вскинул свою деревяшку, но я ужом скользнул под удар и выхватив импровизированное оружие, ударил несчастного по затылку. И тот унесся на туманные поля. А драка лишь набирала обороты. Увернувшись от очередной кружки, я запрыгнул на ближайший стол, а с него ласточкой нырнул в самую гущу. Кто-то пребольно ударил мне по ребрам, а я огрел своей дубинкой его по зубам. Но уже спустя мгновение остался без оружие, так как его выбили. Но я не отчаивался. Тот самый рыжебородый, что выступил заводилой, хотел опять меня схватить, но я вовремя перехватил его руки и использовав его собственный вес, кинул куда-то вперед. Впрочем, тут же сам огреб пинка под зад от которого отлетел к барной стойке. Здесь я снова попал в чей-то захват, и на своей шкуре опробовал классическое Техасское Скольжение, благо на стойке не было ничего стеклянного и моя голова не сильно пострадала.

Упав на другом конце, я пустил весьма вероломно. Один из мужиков самозабвенно мутузил другого, я же подлетев к нему со спины, с силой хлопнул тому по ушам, а потом добавил кулаком в печень. Первый упал, и второй хотел было кивнуть, но я лбом поприветствовал его нос. Тут же я вскрикнул от боли и посмотрел вниз. Какой-то ушлый паренек, вооружившись той самой ножкой от стула, или может не той, так как всякого хвороста здесь уже валялось немерено, ползал по полу и лупил народ по пальцам. Схватив его за шкирку, я рывком вздернул того и от души влепил ему по виноватой улыбке. Красиво пролетев паренек врезался кому-то в спину и тут же полетел в другую сторону, еще примерно пара человек использовала его вместо мячика, пока ушлый не прикорнул у стены.

— Ха, а мне нра…

И опять кто-то весьма внезапно ударил меня по затылку. Дабы не упасть, я схватился за первое что попалось под руку, это оказалась чья-то борода, и как-то само собой так вышло, что на моем лбу появился отпечаток второго носа. А уже мгновением спустя у меня потемнело в левом глазу. А еще мгновением позже, я уже удивлялся как это пол может стоять стеной? Потом и я посетил туманные поля.

— А ну, давай-ка, — прозвучал над ухом голос Луния

Я очнулся рывком, и едва не застонал от боли. Болело все, но сильнее всего — левый глаз и ребра на правом глазу. Кстати драка уже почти закончилась. Многие, да почти все, лежали в отключке на столах, лестнице, стойке и конечно же полу. И редкие стояки все еще мутузили друг друга. Самые же умные сваливали по тихому. А старик бывалый топтала относился к категории умных и еще немного благородных. Закинув мое руку себе на плечи, он рывком поднял меня на ноги и мы поплелись к выходу. Там на нас скептически посмотрел "Охранник", но все же выпустил. Почему же ему так важно чтобы как можно больше бессознательного народа оказалось внутри? Ну так те кто не ушел на своих двоих, будут монету платить, за разрушения так сказать. Вы спросите на что же тогда плата за вход. Ну так то был так сказать общий сбор, а здесь индивидуальный.

В общем, выбрались мы на улицу, где уже властвовала темная царица и её вечный серебряный спутник. Луний буквально на своем горбу потащил меня, а я пытался совладать с заплетающимися ногами.

— Ну как тебе? — прохрипел он.

— Отлично, — выдохнул я и тут же схватился свободной рукой за челюсть. — Фолько немнохо фольно.

— В первый раз всегда больно, — отпустил сальную шуточку Луний.

Я улыбнулся и снова схватился за скулу, видимо меня весьма удачно приложили. А вообще весьма неплохой результат. Вырубил около четырех молодчиков и продержался неслабо, почти пять минут. Да и на душе стало легко, после такой взбучки все проблемы стали казаться незначительными, глупыми и неважными. А тот случай, когда я наорал на Мию, заставил меня скривится. Все же нельзя на шокированного человека так сходу все вываливать. Надо было объяснить что да как, а я лишь претензии предъявлял. Думал раз аристократки и дворянки с боевого факультета могут себя вести адекватно, то и остальные тоже. Некрасиво одним словом, по-ребячески, даже по-мальчишески, апломбу сколько, гонору, а простого человеческого понимания нет. От досады я скрипнул зубами и охнул от боли.

— Что, прочистило мозги? — усмехнулся компаньон.

— Не то слово, — скривился я. — Так прочистило, что теперь извиняться придется.

— Перед кем? Хотя, глупый вопрос.

— Угумс.

Мы помолчали, а потом присели на лавочку. Дом, хоть и был недалеко, но сейчас путь что мне, что Лунию, казался длиннее Имперского тракта. Зажмурившись я откинулся назад, подставляя лицо свежему ветру. И все же, как прекрасно поют здешние цикады, ни где такой свирели ты не услышишь. Разве что у нас, в России, но где она, а где я.

— Знаешь, если даже ты прав, то все равно перед женщиной извинится надо.

Я аж поперхнулся.

— Чего это?

— А того, — бывший путешественник говорил в своей привычной манере, с легкой иронией и тоской. — Это мы, мужики, прямые как алебарда гвардейца, а женщины нет. Мы одно думаем, и одно говорим и одно делаем, не ну считая политиков и прочую нечисть конечно. А женщина думает одно, хочет второе, мечтает о третьем, говорит четвертое, и в принципе делает пятое или вообще ничего не делает.

— И причем здесь извинения? — недоумевал я.

Седой посмотрел на меня с легкой укоризной, не стоило его перебивать.

— А при том, мой юный друг, что при такой жизненной позиции, настоящей, несгибаемой силы у женщин мало. Хотя вру, у женщин как раз таки она есть и побольше чем у прочих мужчин, которых и мужчинами то не назовешь. А вот у девушек нет. Молодая девушка, особенно если она красива, и особенно если она еще умна, и особенно если обделена мудрость. Кстати умная, но не мудрая женщина, это я тебе скажу, просто ходячее бедствие, но вернемся к нашим демонам. Так вот. Молодая деваха, она как тонкий стебель. Когда дует ветер, она колышется из стороны в сторону, когда льет дождь, по ней стекает тонны воды, а если ударит град, то самой ей уже и не подняться. Для вас то, для молодых парней с огнем в жилах, все что не есть, все очередное приключение, а для них целая трагедия. И не важно, что тебе что-то будет казаться сущей мелочью, для неё это будет нечто архиважное. И все что нужно — проявить терпение и уважение к простой человеческой слабости.

— Ого, а не были ли вы, уважаемый Луний, в молодости еще тем ходоком? — прищурился я. — Откуда такие познания тонкой женской натуры? Или вы действительно нашли ту самую книгу, где боги записали, как понять прекрасный пол?

Собеседник улыбнулся и хлопнул себя по голове.

— Вот отсюда знания.

— Из головы?

— Из седины. Ладно, пойдем-ка, женщины они конечно "слабые" существа, но вот скалкой больно уж лихо орудуют.

До дома мы дошли минут через десять, и за это время мне стало не многим лучше. Кое как отварив калитку, мы, вернее Луний со мной не плече, вошел в горницу, где скинул сапоги и прошел внутрь. Тут, в зале, сидела Нания и о чем-то увлеченно переговаривалась с Мией, параллельно они обе перебирали крупу. Ужасно муторное занятие, сам бы я на такое никогда не подписался. А уж когда из освещения лишь свет лучины, да тусклое серебренное сияние луны… Все же есть в словах хозяина какой-то смысл, и сводится он к простому — каждому свое. Ну или как то так.

— Да что же это такое! — гаркнула хозяюшка когда заметила нас. — Как восьмой вечер, так он весь в синяках припрется. Что, молодость в одном месте взыграла? Так ведь мало тебе одному, ты еще и парнишку за собой потащил! Ух я тебе… А ну-ка живо в кровать, а мальчонку здесь поставь, о нем вон тоже есть кому позаботиться. А с тобой, девочка, мы утром закончим.

Что удивительно, на протяжении всего монолога старик лишь виновато улыбался и чесал затылок. Потом он кивнул, аккуратно переместил меня на лавочку и уплелся в комнату. Я же вздохнул и, приметив на столе явно в заранее заготовленную миску со свежим мясом, потянулся к ней. Но чуть не упал от пронзившей бок боли. Мия посверлила меня своими кошачьими гляделками, а потом встала и взяв какие-то тряпки и миску, подошла ко мне. У меня аж зубы свело от досады, опять на жалость давлю, как-то это низко, просто и вообще не комильфо. Не дело слабаком себя перед леди выставлять. Чего мне эти синяки, я и сам могу о себе позаботиться. И вообще — вот хоть сейчас на осаду замка!

— Сиди уж, — вздохнула девушка, и приложила к заплывшему глазу кусок мяса.

— Я и сам могу, — раздосадовано буркнул я.

— Ага конечно, — кивнула она. — Рубаху сам задерешь?

Я попытался, но был резко остановлен.

— Понятно. Значит нет.

И уже спустя пару минут меня крепко перетянули бинтами. Было жутко неловко. Особенно из-за того что она меня снова лечит, пора бы уже завязывать с этим.

— Спасибо.

— М?

— Спасибо говорю, — вздохнул я и перевернул мясо холодной стороной. — И еще это — ты извини меня.

Слово "прости" было выговорить так же непросто, как и поднять Харпудов гребень, так что я обошелся облегченным "извини".

— Это за что же такое мне тебя прощать? — изогнула бровь леди, при этом сделав ударение на последнем слове.

Вот ведь…

— За то что утром накричал, — проскрипел я.

— Ох, так значит ты признаешь что был неправ?

Я чуть не задохнулся от возмущения.

— Ну уж нет. Я был неправ лишь только в том что накричал.

— То есть так себя вести для тебя в пределах нормы?

— Да как "так"?!

— Руки девушкам вязать, грубить и все прочее.

— Да если бы ты себя "нормально вела", ничего это бы не было!

— Ах значит теперь я виновата?

— Арррх! С тобой просто невозможно! Все, баста! Я иду спать, а ты что хочешь делай!

Я, скрипя зубами, поднялся и держась за стенку побрел к выходу на лестницу, где меня дожидалось новое испытание в виде приставной лестницы. Ну а как иначе мне пасть на крышу? Через чердак нельзя, не та планировка. И я уж было покинул помещение, в котором концентрация стерв на квадратный метр превышены в разы, как за спиной раздался заливистый смех. Обернувшись, я увидел смеющуюся Мию, и отчего-то это мне показалось знакомым. Скорбно вздохнув, я двинулся дальше.

— Постой, — сказала она.

Ага, сейчас. Начисто проигнорировав миледи, я продолжил свое паломничество к выходу. Но, увы, меня схватили за руку, конечно можно было вырваться, но мне казалось, что любое лишнее движение, отзовется нестерпимой болью в боку.

— Ну чего тебе еще от меня надо? — вздохнул я и повернулся.

И на меня смотрели такие большие зеленые глаза, а чуть надутые щеки лишь добавляли этой мордашки особого шарма.

— Вот только без этого пожалуйста, — чуть ли не прошипел я.

— Без чего, без этого? — переспросила смуглянка.

— Вот без этого, — я надул щеки и выпучил глаза, девушка улыбнулась. — Я на такое не ведусь. Все, мне пора на крышу, где я буду закалять свои нервы, дабы пережить завтрашний день.

— Прости.

Немая сцена и брови, медленно ползущие к затылку. Логика? Где логика? Какая логика? Нет, здесь без седины точно не разобраться.

— За что прости?

— Ну, я действительно себя неподобающе вела. Просто тут так все завертелось, и я случайно стала тебя воспринимать как слугу и относится так же. А ты все же не слуга.

— М-да, и кто же я?

— Компаньон, — решительно ответила Мия. — А с компаньонами так себя не ведут. Так что прости, хотя и ты был неправ.

Я только вздохнул. Вот без последнего уточнения она конечно не может обойтись, но и это уже хлеб. Глядишь и без нервного срыва обойдусь.

— А сейчас тогда что было?

Леди потупила взгляд и разве что ножкой не шаркнула.

— Ну? — поторопил я.

— Просто ты так комично выглядишь когда заводишься, вот я и не удержалась.

У меня было лишь одно желание, сперва тщательно утрамбовать стену своим лбом, а потом придушить её.

— Ты же понимаешь, что от немедленной смерти тебя спасает лишь моя выдержка и сила воли.

— А разве не многочисленные ушибы? — и снова это ехидство.

— Ни в коем разе! Они-то как раз придают мотивации.

Леди снова улыбнулась и я сам не смог сдержать улыбку.

— Ладно, раз уж мы все выяснили, повинились тут как дети малые, то может я уже спать пойду?

— И ты, конечно же, хочешь, чтобы я тащила тебя на крышу.

— Сам дойду, — отвернулся я и побрел дальше, но споткнулся на пороге и чуть не познакомился уже со здешним полом.

— Я так и поняла…

— Это была секундная слабость, — отмахнулся я.

— Ох уж эти мужчины, — вздохнула дочь визиря. — Пойдем.

И девушка повела меня по коридору в свою спальню. Мы миновали поворот, а так же другую комнату из которой доносились звуки тихого разговора. Наверно тяжко там Лунию приходится, но ничего, он уже бывалый, небось защиту удержит. Кстати в гостевой комнате было просторно — широкая кровать, тяжелый стол, шкаф, несколько полок и окно выходящее во двор. Вот только эта самая широкая кровать, была недостаточно широка что бы два человека могли в неё лежать не в притирку друг к дружке.

— И что? — я скептически посмотрел на леди. — Или ты предлагаешь…

— Еще чего, — фыркнула Мия и быстренько достала из комода подушку и две простыни.

Уже через секунду рядом с кроватью на полу появилась удобная лежанка, разве что без матраса, но мне не привыкать.

— Ну ладно, — кивнул я и стал раздеваться.

Абсолютно не стесняясь, так как эта, еще не определился с метафорой, уже неоднократно видела меня в одних портках, я разделся и улегся, предварительно закинув мясо в пустую миску, непонятно зачем, стоявшую на подоконнике.

— Будешь подглядывать…

Что миледи собирается сделать с "раненным" наемником я так и не узнал, так как Морфей оказался быстрее и утащил меня в свою страну. И, что удивительно, все девушки в той стране отличаются поразительной сговорчивостью. Может у них закон особый, или ещё чего.

Оставив телегу, обошедшуюся мне в полторы золотых, и кобылку за восемь серебряных а так же бесплатный придаток в лице Мии на улице, я зашел в продовольственную лавку. Вот за что люблю Баронства, так это за их современность. В других странах и королевствах все по старинке. Хочешь мяса, вперед в лавку мясника, нужны соленья — к торговцу соленьями, хлеб и булка — так то в пекарню, сухари, мука и прочие "сухие" яства — ищите бакалейщика. А в том же Атуре, городе в котором я решил потратить все свои деньги, но купить необходимое, все можно найти буквально в нескольких местах. В этом небольшом, тысяч на двадцать, городке, с чистыми улицами, мощеными тротуарами, невысокой крепостной стеной и улыбчивыми горожанами все под рукой. И даже флаг у них — телега с мечом, что говорит о том что здесь ждут путников, купцов и стоячих наемников. Да я скажу больше, примерно десятая часть всех наемников родились и выросли в Атуре, как и большинство бродячих торговцев. Да и цены здесь не кусачие, например два пледа, два комплекта простецкой одежды (один женской, один мужской) и два плаща обошлись мне в две серебрухи. В Империи я бы потратил на это дело не меньше пяти монет, а в столице и полновесный золотой. Так что неудивительно, что Баронства процветают за счет перекупщиков и спекулянтов. Но и такой простой люд как я, тоже имеет свои преференции с такой политики.

Скрипнула подсохшими на жаре петлями дверь и я вошел внутрь. Народу было немного, но мне все же пришлось встать в очередь, так как лавочник считал своим долгом потрепать языком с каждым покупателем. Разглядывать полки со съестным и всякие прилавки было лень. Так что я решился предаться воспоминаниям.

На следующий день после трактирной драки, я проснулся на удивлением свежим и бодрым. И единственное что напоминало о ночном веселье это блеклый синяк на левом глазу. Понятное дело я решил раскрутить свой выходной на полную катушку. Утром я отправился на речку где вдоволь наплескался, правда одного я не учел. По утру, девки, что помоложе, выходили стирать белье. Я же об этом забыл, и мне лишь оставалось удивляться тому факту, почему я плескался в гордом одиночестве. Потом же мне пришлось прикрывая причинные места и краснея от заливистого смеха и подначек, нестись до куста где я развесил свою одежду. Правда и девкам перепало, уходя, я кинул листочек в воду, а спустя пару мгновений барышни приняли холодный душ. Теперь уже пришла моя очередь смеяться и быстро делать ноги. Не хватало еще с местным ведуном сцепиться, он небось магию то почуял.

Вернувшись, я провел несколько часов за игрой в кости, и обыграл Луния на три монетки. Тот, раздосадованный, убрел по своим делам, оставив меня в обществе дам. И от тех дам я бежал еще быстрее чем от мнимого ведуна за спиной. Нания сговорилась со смуглянкой и вдвоем они решили припахать меня к перебору крупы. На такие подвиги я был не готов, так что выпрыгнув в окно (да-да, плохая привычка), я сорвал травинку и буквально взлетел на крышу. Там, улегшись, я с наслаждением жевал горьковатую добычу и дремал. Нет для солдата лучшего отдыха чем здоровый дневной сон, когда никакой сержант или капитан не рявкнет тебе на ухо о долге, чести и вообще о том что пора чистить командирские сапоги. У наемников такого конечно не было, но привычка спать в любую свободную минутку, прочно въелась в подкорку.

Так я провел весь день, половину вечера — другую половину я ел и травил байки вместе с хозяином, и всю следующую ночь. На утро же надо было собираться. Правда сборы несколько затянулись, и вовсе не из-за Мии, хотя косвенно конечно из-за неё. Видите ли, бывшему члену особого отряда наемной армии "Пробитый золотой" не в первой ходить по вражеской территории, и о методах как стать на ней "своим" он знает не так уж и мало. Пораскинув мозгами, которые в последнее время подводят меня все чаще, я все же нашел, как мне казалось, весьма аккуратное и даже изящное решение проблемы.

Я подошел к Лунию и мы с ним переговорили, потом тот пошел за свой женкой и та, рассмеявшись, притащила нам ларчик. В нем было несколько парных серебряно-железных браслетов с разными рунами и прочей декоративной атрибутикой. Вы, возможно, уже догадались зачем они мне были нужны. Взяв два браслеты, я отправился за Мией и одев тот что побольше, попросил одеть её что поменьше. Изначально, по задумке, девушка вообще не должна была ничего знать о этих украшениях и просто выполнить просьбу. Но, увы, видимо в Империи она услышала весьма много. Сколько было крику и визгу, что мол не наденет она обручальные браслеты, и вообще я скотина и все такое, типа захотел обманом на дочери визиря жениться. Пришлось увещевать барышню в течении целого часа, попутно уворачиваясь от различной утвари летящей мне в голову и в другие части казенного тела. Но все же мне случилось её уломать и та со скорбным выражением лица, нацепила таки браслет. Теперь, для любого встречного, мы были женатой, ну или обвенчанной парой. А такая парочка вызывает вопросов куда как меньше, чем непонятный тип в сопровождении восточной смуглянки. Оставалось лишь добавить маленький штрих. А именно — прикупить телегу, дабы выдавать себя и вовсе за чету молодых бродячих торговцев. Обойдя всю деревню, я нашел таки плотника, но тот оказался жаден до невозможности. Как, собственно и конюх. Так что пришлось прощаться с приютившей нас семье, выслушивать наставления, кланяться в пол и закладывать немалый крюк до Атура.

Добрались мы туда к полудню второго дня. И за это время Мия все же смогла потрепать мне нервы. Однако, вспомнив наставления Луния, я все же решил относится к её бесконечному щебету, как к неизбежной слабости, или как там он это называл. Сперва помогало, но потом у меня стало все хуже пропускать мимо ушей этот бурный поток сознания и в нужных местах вставлять собственные реплики. Так что я поступил весьма хитро, попросил девушку помолчать под предлогом что мне нужно сосредоточиться на волшебстве. Лишь я напомнил что я вроде как шархан, леди сразу притихла и больше не докучала мне своими расспросами и рассказами.

В городе, кстати вошли мы без пошлины, я сразу направился к конюшням. В процессе серьезного торга, я все же выкупил пегую кобылку, а за счет заведения мне её подковали. Затем я отправился к плотникам, где разжился плохенькой телегой, которую собирался использовать и как укрытие, и как схрон, и как место ночлега. Ну и следом мы уже можно сказать — зарулили к портным и лудильщикам. У первых скупили по дешевке одежку и разные тряпки, а у последних разжились небьющейся посудой. Теперь же, оставив леди "стеречь" наш хабар, я зашел в продовольственную лавку, где собирался потратить последний золотой. Можно было конечно наведаться в банк, но пока я не хочу светиться, пусть Тим Ройс на некоторое время пропадет из поле зрения всех заинтересованных в нем разумных. А вот, кстати, подошла моя очередь.

— Чего желаете господин хороший? — обратился ко мне низковатый и полноватый лавочник.

Я достал свой дневник и стал зачитывать.

— Девять фунтов баранины или свинины, двенадцать фунтов солонины, двадцать фунтов пшеничного хлеба, фунт обычных специй, пол фунта сахара, так же мне нужно четыре бурдюка по двадцать литров, один заполнить пресной водой. (вот еще одно отличие, бурдюки и пищевые мешки так же продавались в продовольственной лавке). Семь с половиной фунтов сухарей, четыре и треть фунта зерновых лепешек и пожалуйста вот эту сдобную булочку.

Все это время лавочник резво перебирал счеты, а его подручный — рыжий мальчишка, лишь я закончил речь, понесся на склад.

— С вас три золотых и три медяшки, — оповестил меня лавочник, закончив подсчеты.

Я лишь горестно вздохнул, я, в принципе предполагал что заказ будет стоить больше чем один золотой, но не предполагал что настолько. Будь он даже полторы золотых, я бы смог сторговаться, но в три раза. Я открыл свою сумку, пристегнутую к бедру и достал оттуда чернильницу с гербом Имперской Академии. Глаза у лавочника сразу загорелись. Конечно, кому не хочется получить в свои руки чернила волшебников. Ими вещевые журналы и амбарные книги только в путь заполнять, не пачкаются, не истираются, веками могут лежать, и вся бухгалтерия как на ладони.

— Может договоримся? — улыбнулся я.

— Банчку и золотой, — кивнул купец.

— По рукам, — сказал я, доставая из кармашка последнюю деньгу.

Хозяин лавки моментально сгреб оплату и крикнул куда-то во тьму коридора.

— Остап тащи поклажу в телегу господина хорошего, да барышне не забудь поклониться, бестолочь необразованная! — я лишь хмыкнул. Глаз наметанный, он небось приценивался ко мне уже тогда, когда я лошадь привязывал и с Мией разговаривал. Тут окно как раз на улицу выходит. — Дальний путь держите?

А теперь вот интересуется, хочу ли я что-то перепродать. Если хочу, то он тут же какое-нибудь деловое предложение оформит, мол довезти то-то, сторговаться с тем то, мне процент, ему прибыль.

— Да нет, идем мы в королевство Курдмар, а оттуда к Цветущим Холмам. Там у моей жинки семья живет, она там и маленького срастить хочет.

Купец хмыкнул.

— Ладная у тебя жинка. Да вот только в Курдмаре сейчас опасно. У них там голод случился, засуха ударила, даже наши окрестные с ними города пострадали от сухих ветров. Посевы погибли, урожай минимальный, а правитель все жмется склады открывать, на союзников и их кредиты надеется. Но пока они сговорятся, уже и время пройдет, а люд как с цепи сорвался. Дороги хоть и патрулируются, а все одно, лезет, с голодухи, крестьянский брат с рогатинами, да дрекольем на честного путника.

Я задумался. Новость удручающая, при таких обстоятельствах путь до холмов становиться слишком опасным и долгим. А мне до одиннадцатого месяца надо добраться в порт Нудад, где нас должен принять на свой борт корабль и отвезти в Алиатской приграничье. Если опоздаем — ждать не будет, а потом еще и слово отцу Мии пошлют, и там такое завертеться, что у меня здоровье окончательно испортиться.

— Как все паршиво получается, — проворчал я. — Не через Рагос же мне петлю закладывать. Придется через Долину Древних Королей идти…

Купец лишь изумленно выдохнул, и так бы сделал любой другой разумный, да вот только после меня посетителей не заходило.

— Совсем из ума выжил? С женой, и по проклятым местам, — хозяин лавки сплюнул. — Да там если не бродячая тварь, провороненной Охотниками, из Диких Земель выползет, то сами Охотники нагонят. А они даже хуже наемников, те еще Хартовские выкормыши. Лучше уж тихонько по Курдмару идти, а если хочешь, я тебе дело предложу и с человечком познакомлю, он с вами пойдет втроем то спокойнее.

В это время я смотрел в окно, где мальчонка закидывал здоровенные тюки в телегу. И быть может я бы поболтал с торговцем еще чуть-чуть, но жизнь меня научила, что куда страшнее неразумного зверя, иной разумный.

— Нет, спасибо, — я кивнул лавочнику и быстрым шагом вышел на улицу.

Здесь, рядом с телегой, где на козлах сидела Мия, столпилось четверо. Все разного возраста, в пределах от пятнадцати до восемнадцати. Что по младше были похудее, а по старше по толстее. Все как один в дорогой одежде из бархата и парчи, на ногах кожаные сапоги, на поясах нынче модные у "золотой молодежи" рапиры, а в сальных глазах полное презрение к окружающим. Самый мерзкий из них, хотя, возможно, мне так показалось, тучный лысоватый нахал, пытался схватить за ногу смуглянку. Та же, пыталась игнорировать баронских деток, но получалось это у неё весьма плохо.

— Да не ерпенься ты, съездим, отдохнем, мы тебе вон даже заплатим, — говорил этот весьма стереотипный сынок.

Я лишь устало вздохнул, пора отвыкать от лоска и нравов столицы, здесь вам не там, тут все как в бульварном романе. И разбойники по кустам прячутся и такие вот "божки" мостовые топчут.

— Я мужа жду, — сквозь зубы проскрипела Мия.

— Так мы мигом обернемся, он даже и пропажи не заметит.

— Уже заметил, — протянул я.

Ко мне тут же обернулись четыре сопляка, простите мне мой эльфийский, ну а как их еще называть.

— Шел бы ты отсюда смерд, — процедил толстый. Ну почему мне по жизни попадается именно так — если наглый, хамоватый и вообще быдло, опять же простите мой эльфийский, то обязательно толстяк. Да мне уже перед иными полными людьми стыдно за то, что я, при первой встрече, к ним весьма настороженно отношусь.

— Нет проблем, — развел я руками. — Сейчас малой догрузит поклажу и мы уедем.

Четверка лишь загоготала, а одному все же удалось схватить Лиамия за ногу, но та, вопреки своему боевому нраву, просто замерла, и лишь сейчас я понял что к чему, и от чего у неё такое поведение.

— Ты бы валил отсюда, пес, а шлюху свою оставишь, у нас к ней дело есть.

Я опять вздохнул и потер переносицу.

— Уважаемый сын неизвестного мне уважаемого человека, отпусти нас с миром и сам с миром уйдешь.

Четверка, переварив мой оборот, снова рассмеялась, а потом все как один обнажила оружие. Ну прям четыре мушкетера.

— И что же ты нам сделаешь?

— Да вот что, — я достал из кармана заготовленную закладку и там мигом вспыхнула.

На руке у меня лежала горсть пепла, громко проговорив "Летите", я дунул на руку и с неё сорвалось черное облако, которое вскоре обернулось стаей крупных воронов. Те с громким карканьем бросились на четверку.

— Колдун! — тоненько так завопили юноши, и побросав оружие, активно размахивая над головой руками понеслись в неизвестную сторону. М-да, а у страха глаза велики, вороны то эти ничего сделать им не смогут, даже поклевать. Полетают над головами с десяток минут и исчезнут. На большее я не способен. Но зато у людского страха глаза уж больно велики. Подойдя ближе я собрал четыре шпаги и кинул их в телегу. Потом заверну в тряпье, сейчас надо ноги делать, пока местные маги не спохватились. Кинув мальчонке последнюю медяху (теперь я уж точно на мели), я кивнул вышедшему на шум лавочнику, тот кивнул в ответ. Отвязав лошадь, я запрыгнул на козлы и схватив поводья крикнул:

— Пошла!

Кобылка сорвалась с места и мы весьма резво покатились к городским воротам. Погони не было, поэтому я сосредоточил все свое внимание на девушке. Ты была несколько бела, а руки слегка дрожали. Ну, актриса! Ведь и разбойников провела, и меня, да даже волки, небось, в её храбрость поверили…

— Мия, пока я рядом, можешь ничего не бояться.

Я ожидал очередного укола или другой шуточки, но девушка лишь заторможено кивнула и продолжила крутить платок в руках. Вот тебе и смелая дворцовая почти принцесса, как на публику играть её научили, а на деле она обычная девчушка, с гонором, но обычная.