За окном проскальзывали огни, сливающиеся в паутинку, оплетающую старые, но красивые дома. Редкие пешеходы, идущие по тротуару, мелькали так быстро, что оставляли за собой лишь серую дымку, напоминающую гриб. Шел дождь. Не тот летний, теплый, но освежающий, а осенний. Промозглый, с острыми каплями и резким ритмом. Чуть наклонив голову, я посмотрел на небо. Серое, неприветливое, будто спрятавшееся от пристальных любопытных взглядов. Мимо пролетел «мерин», резко просигналив нашей разбитой шхуне.

— Упырь, — проскрипел Ник, штурман покореженного «шевроле» бородатого года выпуска.

Из магнитолы доносились отзвуки живого выступления не самой популярной рок-группы. Я лишь сильнее кутался в пальто, пытаясь согреться. Впрочем, в салоне было достаточно тепло, и, видимо, озноб испытывал лишь я.

— О, Тим проснулся, — хмыкнул Том, сидевший на переднем сиденье.

Странно, я не помнил, как оказался на заднем сиденье в полулежачем положении, с сильной головной болью и в полной апатии.

— Ты в этом уверен? — спросил я старого друга.

— А черт его знает, — пожал плечами тот. — Возможно, я твой сон и ты сейчас пьяный валяешься в кровати с какой-нибудь красоткой. А может быть, я — явь, и красотка уже давно, презрительно фыркнув, упорхнула в свой золотой дворец.

— Тогда я предпочту, чтобы ты был сном.

— Вот какой нынче народ пошел, — подал голос рулевой, который в данный момент пытался вписаться в узкий поворот, ведущий, кажется, на Литейный. — Друзей на баб меняет.

— На красивых… — начал Том.

— …женщин, — закончил я.

Мы засмеялись сами не зная чему. Такое часто бывает: вот вроде скажешь какую-то чушь, а смешно. Дождь продолжал мерно тарабанить по стеклам. Никак к нему не привыкну. Глупо, наверное, звучит. Живешь в городе, где солнце светит пару недель в году, а к дождю привыкнуть не можешь.

— Куда мы едем? — задал я закономерный вопрос.

— Прямо, — зевнул Артем.

— А может, и вбок, — хрустнул шеей Никита.

— Кому какая разница.

— Главное, что музыка хорошая.

— Ты эту хорошую музыку, — скривился я, когда рок-группа сменилась на какой-то попсовый шлак, — сделай потише. И вообще, как я здесь оказался? Ничего не помню…

Мысли путались, нехотя добегали до сознания и снова скрывались где-то в темных глубинах. То и дело простреливали видения, сюрреалистичные, похожие на бред пьяного сумасшедшего.

— Да вроде ты здесь всегда был, — улыбнулся Том. — Без малого двадцать один год как ты здесь.

— Умник, — пробурчал я и на секунду задумался. — Мне кажется, я что-то упускаю.

— А вот это верно. — Ник вдруг повернулся и пристально вгляделся своими голубыми блюдцами мне в глаза. Меня почему-то не волновало, что он не смотрит на дорогу, в принципе я и сам эту дорогу не видел. Шел дождь… — Ты, как всегда, упустил главное. А ведь оно, главное, у тебя под носом.

— Главное? — Мне вдруг стало тяжело шевелить языком, веки налились свинцом, и в спине появилось такое чувство, что меня куда-то тянут. Спинка сиденья показалась вязкой, как болотная трясина. Меня затягивало.

— Именно что главное, — кивал Том, чье лицо уже размазалось и казалось далеким, словно я смотрел на него через призму. — Пораскинь мозгами, приятель.

— Я вас не понимаю.

Звуки доносились как из-за стены. Были слышны громкие гласные и резкие согласные, все остальное же пропадало, терялось по дороге и не хотело находиться.

— Тебе пора засыпать, дружище, — скрипел далекий, потусторонний баритон.

Здесь было хорошо, спокойно. Хотелось завернуться в это спокойствие, будто оно было теплым, толстым одеялом, высунуть наружу нос, свернуться калачиком и не обращать внимания ни на что. Погодите. Меня кто-то зовет? Ну нет, не буду вставать, не хочу. Так тепло… Да что там, я так могу еще пару лет проваляться или чуть больше. Скажем, вечность. Да, было бы неплохо. Целая вечность тепла и спокойствия. Кто из пребывающих в своем уме откажется?

— Ти…

Кому там неймется? Займитесь своими делами, мне и здесь хорошо. Здесь не может быть нехорошо.

— Ройс!

Ройс? Что еще за Ройс? Ах ну да, Ройс — это я. Что, действительно надо вставать?

— Жив… зел… вай… же…

Да, после такой пламенной речи продолжать валяться было бы верхом свинства. Ладно, черт с вами, уломали, демоны языкастые. Ощущение было такие, будто, скинув одеяло, я похлопал себя по щекам, пытаясь согнать остатки сна, нащупал на полу тапочки и, поднявшись, поплелся к двери. Когда же до нее оставалась пара шагов, я протянул ладонь, чтобы повернуть ручку.

В глаза ударил яркий, нестерпимо яркий свет. Я хотел поднять руку и закрыться, но меня тут же принялись душить. Душили достаточно сильно, в то же время к груди прижималось что-то теплое и мягкое. Знакомое ощущение…

— Убьете, — прохрипел я.

Тотчас от меня кто-то отлепился, что-то невнятно пробурчал, и вокруг засмеялись. Глаза потихоньку привыкали к свету, и я мог различить очертания людей. Народу столпилось немало. Парочку я даже узнал.

— Всех демонов и темных богов мне в правнуки! — раздался знакомый баритон, принадлежащий Щуплому. — Зануда, если ты когда-нибудь подохнешь, Темный Жнец от радости тебе в мешке королевские апартаменты предоставит.

— Нет, я думаю, он сперва его изнасилует со злости, — подключилось размытое пятно, напоминающее моего бывшего командира. — А потом уже в апартаменты.

И тут резко все пришло в норму. По ушам ударил гомон. Шум прибоя, свист ветра, шелест листьев, весьма странный шелест, кстати, и перешептывания в толпе, окружавшей меня. Впрочем, рядом стояли, вернее, сидели лишь четверо. Мия, с уставшими, но все же красивыми глазами, сейчас пристально разглядывала меня, видимо пытаясь найти место, куда можно потыкать иголкой и поплескать жгучего раствора. Младший, как всегда, с озорным блеском в глазах и залихватской ухмылочкой. Щуплый, который, казалось, без фляги с вином не чувствует себя человеком, и боцман Фернир, эльфийская задница, рассматривающая мои клинки.

— Мистер Фернир, — прохрипел я, — вам не говорили, что чужое оружие брать без спросу некрасиво?

Эльф некоторое время меня разглядывал с острым прищуром, а потом нацепил маску дурачка и взвыл:

— Джентльмены, оно живое!

Пираты загоготали. Выругавшись, игнорируя сморщенное личико тори, я подтянул ноги и тут же закашлялся.

— Воды, — прохрипел я.

Тут же началось какое-то нездоровое шевеление, но быстрее всех среагировал Руст. Он протянул мне вожделенную флягу. Выхватив жестянку у него из рук, я одним движением свинтил пробку и жадно припал к живительной фляге.

— Кха! — закашлялся я и выронил емкость. На белый песок полилась ярко-янтарная жидкость.

— Ты что ж делаешь?! — чуть ли не взвизгнул Щуплый. — Это ж десятилетний демосский коньяк!

— Запить, — еще тише прохрипел я, чувствуя, как горло разгрызают те самые демоны, которые теперь обязаны угодить в правнуки этому любителю спиртного. Что удивительно, пьяным я его видел только на общих попойках. Мутант, полюби его темные боги!

Вокруг раздавались нервные смешки, перерастающие в общий гогот. Наконец флягу мне протянула единственная присутствующая здесь девушка, которой я был за это несказанно благодарен. В очередной раз свинтив крышку, я вылакал не меньше половины. Утерев губы, вздохнул и в кои-то веки почувствовал себя человеком. Что примечательно — живым. Однако, попытавшись встать, тут же осознал, насколько ошибочно было это решение. По голове как пыльным мешком ударили. Все вокруг закружилось в безумном вихре калейдоскопа. И я бы упал, если бы не твердое плечо друга, вовремя оказавшееся рядом.

— Кажется, вы не совсем правы, мистер Фернир, — зубоскалил Младший, придерживая меня. — Не совсем оно живое.

— Скорее полумертвое, — добил кто-то из толпы, и народ снова засмеялся.

— Так! — гаркнул боцман, и все тут же притихли. — А что это мы стоим задницами к небу? Живо на шесть часов и в лес по древесину. Мистер Эджком — за главного в лесу! Мистер Хотч — за главного по лагерю! Мистер Кубас и мистер Фогет — быстренько метнулись на корабль и доложили, что сэр боевой маг жив и подает надежду на скорое выздоровление. За дело, хурдовы дети! Тоже мне, спустили паруса и легли в дрейф. А ну быстро, пока я не скормил ваши тощие тельца первой попавшейся акуле!

Сей же момент пираты зашевелились и с полной самоотдачей принялись за работу. Кто-то, подхватив короткие, но массивные топоры, отправился в лес, вернее, в какие-то тропические заросли, до боли напоминающие джунгли. Другие, нагруженные тюками, засеменили к скале, нависающей над бухтой: видимо, там и будет разбит временный лагерь. Самая малочисленная группа побежала к лодкам. Их вытаскивали на берег и накрывали чем-то вроде тента. А одну, самую маленькую, двое спихнули в воду, запрыгнули в нее и, лихорадочно схватившись за весла, направились к одинокому чернопарусному гиганту, стоящему у самого горизонта. От которого, насколько мне было видно, отделилось еще несколько лодок, шедших в нашем направлении.

— Что случилось? — спросил я, смутно припоминая только что приснившийся сон. Что-то в нем было важное, что-то главное…

— Это ты меня спрашиваешь? — переспросил Младший.

Наша небольшая группка, состоявшая все из тех же лиц — боцмана, двух моих друзей и тори — шла к поваленному недавней бурей дереву. Когда мы дошли, меня усадили на это шершавее, но сухое бревно, сам же народ уселся на песке. И только Мия приземлилась рядом, все еще отыскивая на мне места, на которых можно попрактиковаться в лекарском искусстве.

А вообще я представлял собой жалкое зрелище. Порванные, даже драные штаны, к которым прилип разве что не весь пляж, босые ноги, голый торс, весь в царапинах и небольших синяках. Руки дрожали, и я был даже благодарен боцману за то, что он сперва нес мои сабли, а сейчас воткнул их в песок прямо передо мной. Ножны, скорее всего, навсегда останутся лежать на дне морском. Как там же не оказался я с клинками, понятия не имею. Кстати, кулон Сильвии Сильверстоун, бывшего командира диверсионного отряда «Слепые кошки», также остался висеть на шее. Железная лилия, оплетенная маленькой ниточкой металла.

— Нет, — передразнил я. — К оракулу взываю, но за неимением оного можешь и ты просветить болезного.

— Тогда просвещаю, — нисколько не обиделся Младший. — После того как ты героически замагичил пару молний и сверзился в море, начался настоящий ад. Нас бросало и вертело, крутило и кидало. Нескольким не повезло — порвались страховочные тросы. Так или иначе, всю ночь мы только и делали, что боролись со стихией. Скажу тебе, братец, как вернусь в Нимию — ноги моей больше на палубе не будет.

— И моей, — поддакнул Руст.

— Сухопутные скилсы, — скривился боцман.

— Сёма, — вздохнул я и потер виски, — шо ты мелешь, швыдче к делу.

Мия и боцман переглянулись и опасливо посмотрели в мою сторону.

— Не обращайте внимания, — вздохнул Младший. — У него после боевого стресса всегда проскальзывает что-нибудь эдакое. Короче. После той ночи у нас были полные трюмы воды, так что еще полдня латали обшивку и ведрами море выносили в море. — Он нервно хихикнул, а потом прокашлялся. Не у одного меня после стресса лезет из глотки всякий бред. — К вечеру все устаканилось, народ стал пить, кто-то — реветь… Ну и этим утром на горизонте показался остров. А у нас мачта разбита, обшивка поклевана, паруса некоторые порвало. Ванты и марселя пострадали, шклепки повыбивало, канаты потрескались. Короче, ремонт требуется, иначе первый служивый патруль нас и потопит. Вот капитан и отдал приказ — шлюпки на воду, встать на якорь в бухте и отремонтироваться.

Шестеренки в голове затрещали, заскрипели, скинули ржавчину и резво закрутились.

— Ты хочешь сказать, что я плавал в море два дня?

— Не просто хочу, я именно это и говорю.

— Невозможно, — выдохнул я. — Бред какой-то.

— Ничуть не бредовее, — заметила Мия, — чем человек, отбивающий молнии. Я даже не понимаю, зачем ты туда полез.

— Иначе мы все бы погорели, — пожал я плечами. — И вообще здесь нет ничего удивительного. Просто немного искусства. Вышибал, так сказать, клин клином. Любой выпускник боевого факультета такое сможет.

— Но ты-то — недоучка!

— Спасибо, Щуплый, сыпанул мне соль на раны, — скривился я. — Правда, забыл ты, братец, одну важную деталь.

— Какую?

— Я — гений.

Народ горестно вздохнул, а я самоуверенно хмыкнул.

— В принципе есть одна старая легенда, — вдруг протянул Фернир. Он вытащил из-за голенища витую трубку, забил в нее табак и чиркнул маленьким огнивом. — Бывалые морские волки часто треплются о ней в портовых кабаках, чтобы повеселить девок. В ней рассказывается об одном лихом капитане. Звали того Фердинанд или Фериданд, а может, и Фродо… не важно. Суть же легенды в том, что в битве с кораблями служивых «Ласточка» — так звали шхуну тех удалых джентльменов — потопла. И ждали бы капитана объятия Костлявого Весельчака и небесная гавань, но понравился кэп одной русалке. Та его поцеловала, и с тех пор живет кэп с любимой в морской пучине.

— И ты думаешь, меня спас этот легендарный пират?

— А на кой ляд ты ему сдался? — удивился боцман, выпуская колечки дыма. — Нет, просто думается мне, что если и есть какой-то ответ на вопрос о твоей живучести, то он кроется в самой сути.

— Не помню, чтобы меня целовала полурыба-получеловек, — помотал я головой, отгоняя какие-то смутные воспоминания.

— Да уж, ты бы такое точно не забыл, — каким-то странным тоном произнесла Мия.

Я хотел было напомнить ей, что мы вроде как опять на ножах, но потом плюнул на это дело.

— Есть один простой способ это проверить.

Ничего не объясняя, боцман сорвал с пояса флягу и плеснул на меня водой. Мокрый и злой, я даже не нашелся что ему сказать.

— Полюби меня темные боги! — хором вскрикнули Младший с Рустом.

— Медузу мне в задницу! — поперхнулся дымом эльф. — Не врали, задуши меня кальмар, не врали…

— Красиво… — Как можно догадаться, это была Мия.

Оглядев себя, я приметил, как на левой грудной мышце, в том месте, где под ребрами находится сердце, расползается узор из изумрудных… чешуек. Да-да, самых настоящих чешуек. Проведя по ним пальцем, я ощутил знакомые тонкие пластинки. Чешуйки искрились на солнце, отливая всеми оттенками зеленого. Узор был не очень крупный, и бывалый чертильщик вкупе с бывшим филологом тут же опознали в нем руну неизвестного мне алфавита. Можно и даже нужно будет с ней поэкспериментировать.

— Ну, джентльмены, — хлопнул себя по коленям Фернир, — теперь нам всем есть что рассказать в кабачке. — Наткнувшись на четыре пары глаз, блестящих сомнением по данному вопросу, боцман прокашлялся. — Вернее, мне есть что рассказать в кабачке. Я, конечно, много слышал про боевых магов, но чтобы молнии в море отбивать, а потом с русалками плавать и лобзаться — это уже на цельную историю тянет.

— Ты, главное, имя мое не исковеркай. А то будут потомки гадать, как же звали такого видного героя.

— Не боись, представлю в лучшем виде.

— Надеюсь, — улыбнулся я и растянулся на бревне. Над головой светит солнце, иногда скрываясь за белыми облаками, под ногами песок, шумит прибой, а рядом джунгли. Можно представить, будто это маленький отпуск где-то на краю света. — И сколько времени мы будем ремонтироваться?

— Декады две, может, и цельный сезон, — пожал плечами Фернир.

— Что ж… — Прикрыв глаза, я подложил руки под голову. — Тогда я, как герой минувших событий, собираюсь вздремнуть, а потом провести этот сезон за отдыхом и праздным ничегонеделанием…

Договорить я не успел и уже спустя мгновение заснул.

Валяясь на песке, я вдыхал полной грудью свежий морской воздух, подставляя лицо морскому бризу. Рядом примостились друзья, активно резавшиеся в кости с боцманом. Леди офицеры, как всегда, скрылись в неизвестном направлении, шушукаясь, совсем как обычные девчонки. Издалека слышался гомон, доносящийся из разбитого лагеря. Особенно было слышно, как старпом гоняет пиратов, заставляя тех сохранять некое подобие деятельности. С капитаном мне так пока и не довелось поговорить, так как мистер Рурх находился на корабле, а я туда и носа не покажу, пока не будет дана команда «по шлюпкам».

Прошло уже двадцать дней, как мы на острове, и я наслаждался каждым свободным часом в полной мере. В первые дни активно исследовал такой феномен, как «поцелуй русалки», так я решил назвать ту руну, появляющуюся у меня на груди, если попасть на это место водой. Как выяснилось, ничего особенного сей поцелуй собой не представляет. Ну как «ничего особенного»… Если забыть тот факт, что в последний раз я смог продержаться под водой почти четыре часа, то ничего. А так в принципе никаких иных преференций не наблюдалось.

Полностью исследовав местный риф и наигравшись в Жака Кусто, я перебрался на сушу и три дня посветил солнечным ваннам. Сперва меня постоянно прерывали пираты, требуя рассказать о буре или о прекрасных прелестях рыболюдей, но, после того как я разбил лицо самому докучливому, джентльмены отвалили, довольствуясь вольными пересказами. Правда, вскоре стали донимать друзья и леди. Им всем было любопытно, за каким демоном я разделся до подштанников и валяюсь на солнце. До меня не сразу дошло, что на Ангадоре я, возможно, первый загорающий разумный. После моего объяснения народ окончательно уверился в том, что я сошел сума. По их словам, загар — это признак либо крестьянина, либо раба. Я же им быстренько сочинил какую-то историю о дальней земле, где загар ценится и считается красивым. Народ пожал плечами и отчалил.

В конце концов, отдохнув, набравшись сил и немного покоричневев, я принялся за исследования. Предварительно ураганом прошелся по лагерю, реквизируя чуть ли не все пергаментные листы, едва не расцеловал Мию за то, что она захватила с собой мой мешок. В нем я нашел сменную одежду, но что самое важное — дневник и чернила. Еще несколько дней, сидя на теплом камне, свесив ноги в воду, я занимался мозговым штурмом «насмешки ветра». Даже учитывая новую теорию магии, мне все равно не удалось далеко продвинуться, а первая же тренировка чуть не привела к весьма печальным последствиям. Во всяком случае, Мия приметила мое состояние, когда я вернулся из джунглей, и все порывалась меня допросить. Я спасся в компании друзей, которые все же смогли уболтать старпома привезти сюда пару бочонков рома. Попойка была знатная, но я в ней почти не принимал участия.

Закончив с мозговым штурмом и тренировками, я посвятил себя экспериментам. Увы, уже после двух взрывов мне пришлось их отложить до лучших времен. Нет, простой народ однозначно ненормально воспринимает наше искусство. Видите ли, им боязно. Даже заверение в том, что в результате моих научных изысканий еще ни один разумный, кроме меня, не пострадал, их нисколько не успокоило.

Как вы можете догадаться, такой деятельный и увлекающийся человек, как я, не мог просто сидеть сиднем или бесцельно прохлаждаться дольше чем… неделю. Так что буквально пару-тройку дней назад я нашел себе новое увлечение — исследование джунглей. Вы были когда-нибудь в джунглях? Не в тех, которые описал, к примеру, Альфред Шклярский, а в не совсем обычных джунглях — магических. Нет? Тогда не советую вам отправляться в эти места без гида или без вашего покорного слуги.

Идя, по, казалось бы, тихому и спокойному травянистому покрову, доходящему вам до груди, вы всегда можете натолкнуться на нечто. Нечто может быть разных видов, от ползающих до летающих, от кусающих до высасывающих, от удушающих до сжирающих одним махом. Деревья бывали размером с кота или величиной с Эмпайр-стейт-билдинг. Прозрачная родниковая вода заставила бы вас выплевывать свои внутренности, а мутная зеленая жижа прекрасно освежала и бодрила. Огромный москит с оранжевыми крыльями, присосавшись к вам, мог отравить наркотическим веществом. А комар поменьше, с ноготь на мизинце, мог высосать крови в десять раз больше своего тельца. И заметите вы сей факт, лишь когда его брюшко раздуется до невообразимых размеров.

Здесь змеи охотились на птиц, а лягушки размером с пса, выстреливая языком, могли сломать ствол крупного дерева. В магических джунглях не было никаких законов и порядков джунглей обычных, за исключением одного, самого простого — выживает сильнейший. И когда в туманной ночи под искрами звезд вас сотрясет низкий рев, знайте — проснулся сильнейший. О да, силх, величайший из зверей, вышел на тропу охоты. Виденный мной на Турнире в форме сотканного из молний заклинания двухметровый саблезубый кот и во плоти был страшнее любой твари из Диких Земель. Так что мой вам совет: если вы не отчаянный сорвиголова, если не боевой маг и не самоубийца, не ходите в магические джунгли.

— И все же ты жульничаешь, — с апломбом заявил Пило, в очередной раз слив две серебрухи.

— Вот тебе звезда! — осенил себя святым знаком Фернир, убирая кости в стакан. — Вы мне хоть глаза завяжите, а я все равно обыграю.

— Да демоны с тобой, — вздохнул Руст. — Вчера уже завязывали.

Я лишь тихонько посмеивался. Это же каким надо быть неучем, чтобы с эльфом в кости резаться. Они бы еще в стометровке с орком поспорили.

— Что ржешь, Зануда?

— Да вот, думаю, если я вам расскажу, в чем дело, продырявит ли меня мистер боцман своими сабельками или мы на мировой сойдемся?

Фернир прищурился, а потом махнул рукой:

— Рассказывай, а то и меня от твоей всезнающей морды уже воротить начало.

— Спасибо, Фернир. — Я, кряхтя, принял полусидячее положение и прокашлялся. — Господа, как вы, возможно, знаете, матушка-природа наделила все расы своими особыми отличиями. У нашего человеческого брата плодовитость — как у кроликов. А вот у эльфов не так просто уши размером с кленовый лист. Чтобы обыграть сего пирата, вам придется не глаза ему завязывать, а уши затыкать. Желательно воском. А для надежности — сверху тряпкой повязать.

Боцман ухмылялся, а друзья выглядели как выкинутые на берег рыбы. Они выкатили глаза и беззвучно открывали и закрывали рты. Вот что серость с людьми делает. Незнание прописных истин может привести к куда большим проблемам, чем предполагает необразованный простофиля.

— Что, правда, что ли? — выдал Щуплый, поворачиваясь к эльфу.

Тот же улыбнулся и развел руками, мол, не серчай.

— Шаг'хаг мугдан, — прорычал Пило. Не от злости на соперника, а от злости на собственную недальновидность. Ведь все наши знали, что Ушастый может за милю коня вражеского услышать, а о таком простом применении феноменального слуха не догадался.

— Эка ты, брат, завернул, — сморщился я и рывком поднялся на ноги. — Даже у меня уши в трубочку завернулись.

Народ продолжил причитать и практиковаться в знании нецензурщины на разных языках, я же, смахнув со стоп прилипшие песчинки, стал аккуратно наматывать портянки. Крепко стянув их под икрой, напялил сапог, который предварительно пришлось расхаживать, так как был он чуточку мал. Свои растоптанные ботфорты я отдал морю, а эти, новенькие, хоть и были качеством получше да и подошвой покрепче, а все же в носке жали. Накинув льняную рубашку с тесемками на груди и нахлобучив шляпу, на которой было больше заплат, чем самой шляпы, я закатал рукава и повесил ножны, опять же — совсем не мои. Мои-то, старые, были особые, с хитрым походным креплением — пока не дернешь, не вытащишь. А эти — так, две полоски кожи, скрепленные шнуровкой. Приходится вокруг гарды специальный ремешочек продевать, и многих усилий мне стоило наловчиться отсоединять его одним движением пальца.

— Опять в лес собрался? — спросил Пило, когда приметил, как я прыгаю, проверяя снаряжение. На бедре, как всегда, висела сумочка с дневником.

Эх, вот сколько я их учил, что это не лес, а джунгли, так все без толку.

— Ага. Какой интерес на пляже целый день валяться?

— А как насчет отдыха?

— В могиле отдохну, — отмахнулся я. — Ладненько. Кто со мной?

Повисла тишина, каждый делал вид, что очень сильно занят. Я понимаю, катание по песку бутылки, в которой заперт краб, — весьма интересное времяпрепровождение.

— Дураков нет, — развел руками боцман, набивая трубку.

— Ну и демон с вами.

С этими словами я развернулся, вытащил старшую саблю, заменившую мне мачете, и двинулся на север. В своих прошлых походах я не слишком углублялся в самые заросли. Но сегодня планировал продвинуться как можно дальше. В конце концов, ремонт уже почти закончили, и все чаще слышались в лагере предвкушающие кривотолки. Пираты все же — не сидячий народ, все равно что кочевники, только морские. Вот и спешили джентльмены сняться с якоря и отправиться в путь, предварительно заглянув в «лихой порт». Там они сплавят драгоценности, прикупят провианта и двинутся дальше — разбойничать. Вот уж кто-кто, а пират точно живет по принципу «награбил, выпил, переспал, на виселицу».

Замахнувшись, я срезал длинный стебель, закрывающий дорогу, и тем самым ознаменовал свое, возможно, последнее погружение в джунгли. Сегодня был не самый лучший день для похода, но выбирать не приходилось. На небе слишком облачно, и от влажности сложно дышать. Приходилось наматывать на лицо платок и следить, чтобы ничто не поранило шею. Доложу я вам, если вы поранили шею, а от жары вспотели, то следующие часы вам покажутся адом, а к концу дня вся шея будет кроваво-красной и на ней будут видны явные следы от ногтей. Чесаться будет — аж жуть. Да и на землю тоже ступать надо с опаской: вот провалитесь в какой-нибудь овраг, покрытый травой, а потом либо перелом, либо вывих. Если же вы спросите, за каким демоном я тогда здесь шляюсь в поисках неизвестно чего, то ответить я не смогу. Тянет меня сюда, сильно тянет, сам не знаю почему.

Срезав очередную ветку и выругавшись, потому что она оказалась змеей и забрызгала меня коричневой кровью, я миновал заросли немного странной травы. Она была не слишком высокой, по местным меркам, всего по колено или чуть выше. Но вот цветом явно удалась. Ярко-кислотная, с виду похожая на искусственный газон. Но странность заключалась вовсе не в этом. Когда дул легкий южный ветер, трава, как ей и положено, колыхалась из стороны в сторону, заходясь в причудливом танце. И танец этот так завораживал, так манил и притягивал, что я сам не заметил, как оказался в центре зеленой поляны. Не заметил, как травинки вдруг замерли и потянулись ко мне, как они стали резать руки, словно скальпель хирурга, как струйки крови, падая на землю, впитывались корнями, словно дождевая влага. Спас меня только случай: я поскользнулся на собственной крови и упал навзничь, скатываясь с поляны. В лагерь тогда возвращался окольными путями, а потом играл в кости на штаны. Выиграл, между прочим, две пары — увлекся маленько. Почему так? Просто мне не хотелось выслушивать подколки друзей на тему поиска приключений. А уж эти бесконечные взгляды Мии, в которых плескалась жажда воткнуть в меня острый колющий предмет… Вот и сейчас я за десяток метров обошел очередную такую полянку, в которой, словно соляной столб, стояла пародия на косулю. Из ее тушки кровь текла ручьями, а она и не замечала. Все качалась в такт траве, со стеклянными, уже почти мертвыми глазами. Плотоядный газон, кому расскажешь — не поверят.

Поправив повязку на лице, я очутился перед новой проблемой. Чистый, до кристальной прозрачности, ручеек. Ха, вот наступишь в такой — даже кавалерийский сапог не спасет. А почему? Потому что в таком ручейке плавают тонкие, словно конский волос, черви. Но стоит этому червю почувствовать тепло, как он вопьется в материю и начнет ее точить с такой скоростью, которой кролик «Энерджайзера» позавидует. Вопьется вам в сапог, прошьет его, как спица пряжу, потом так же минует портянки, а добравшись до кожи, сквозь поры доберется до ваших вен. Что будет после этого, не стоит представлять. В лучшем случае обойдетесь отпиленной ногой. Так что, схватившись за лиану, предварительно проверив ее, ну а вдруг змея, я оттолкнулся от земли и перелетел через ручей. Но на самом краю, уже приземлившись, на мгновение потерял равновесие. Замахав руками, аки вентилятор, я смог удержаться и не плюхнулся в смертельную водицу.

Но я был бы не я, если бы не угодил в какую-нибудь беду. Как только равновесие было восстановлено, я смахнул пот со лба и сделал шаг вперед, абсолютно не подозревая, что впереди меня, за зарослями какого-то куста, нет земли, один лишь обрыв. Вы помните то самое ощущение, когда, шагнув, не ощутили под ногой ступеньки? Так вот у меня было то же самое, но раз в сто сильнее.

Сперва я полетел, проклиная всех и вся, потом больно ударился о землю и покатился под откос. Корни били по ребрам, словно кулаки заправского вышибалы. Лицо хлестала трава, будто палач проходился по мне смоченными в соляном растворе розгами. Редкие камни отзывались тяжелыми ударами булавы. Когда же падение было остановлено ударом о растущее дерево, я прохрипел и открыл глаза. Все вокруг медленно крутилось, приходя в норму. А секунду спустя раздался свист, и в то самое дерево всего в миллиметре над моим носом воткнулась старшая сабля. Она задрожала, а потом замерла. Сквозь прорези гарды я увидел голубое небо. Боги, в этот момент я как никогда остро почувствовал всю радость жизни.

Кряхтя и стеная, кое-как поднялся на ноги, держась за ноющую спину, с усилием вытянул клинок из разбухшего от дождей дерева и огляделся. Я находился в какой-то крупной низине, а склон, на котором отчетливо прослеживалась примятая дорожка, уходил на десятки метров вверх. И если бы не густая трава и те самые корни, быть бы мне переломанным. А так на разорванной рубахе (горит на мне одежка в последнее время) виднеются кровавые разводы, хорошо хоть штаны чудом уцелели. Подобрав приземлившуюся рядом шляпу, я нацепил ее, провел двумя пальцами по полям и подмигнул своему отражению в сабле.

Уже собравшись подняться по склону и возвращаться в лагерь, я вдруг услышал шепот. Не очень явственный, а несколько таинственный и далекий. В общем, нехороший такой шепот. Но природное любопытство пересилило беспокойство, и я обернулся. После чего замер на пару секунд. И как я сразу не заметил это строение? Как вообще кто-то мог не заметить зиккурат высотой с семиэтажный дом? А это был именно зиккурат.

Такое впечатление, что на этом острове высадились члены племени майя, построили башенку и упорхнули обратно. Те же ярко выраженные ступени по четырем сторонам, та же уровневая, будто наслоенная, архитектура. Самый обычный храм на вершине, больше смахивающий на сарай, разве что каменный и со странной статуей у входа. Вся моя внутренняя суть молила о возвращении обратно, она буквально жаждала свалить из этого места подальше. Но, отмахнувшись от нее, как от назойливой мухи, я сделал решительный шаг вперед, а за ним еще один и еще. Сам того не осознавая, я ступил на первую ступень. Под ногами сквозь плотную подошву ощущались трещины шириной с желудь. Такие могли появиться только после тысяч лет проливных дождей и бесконечных оползней.

Еще шаг — и треск сдвигаемой плиты. Казалось, что строение было древнее, чем дворец Сантоса, старейшее из зданий по эту сторону от Закатного архипелага. Воздух показался мне чуть тяжелее, солнце светило все ярче. И шаг за шагом я двигался к входу в древний храм. Может быть, здесь я найду какие-нибудь старые барельефы, сохранившие информацию о древней религии. Что-то мне подсказывало, что именно в религии я найду ответы как минимум на половину своих вопросов. Что же до другой… Что ж, бывает и такое, что на вопрос попросту нет ответа. Бывают такие вопросы, которые рождаются лишь затем, чтобы человек о них не забывал. Единственное, о чем я молю несуществующих богов, чтобы мне не попадались такие.

Храм оказался даже меньше, чем я предполагал изначально. С земли он казался размером с сарай, может, чуть больше, но сейчас… Если я смогу открыть двери, мне придется пригибаться, чтобы свободно в нем ходить. Впрочем, стоявшая рядом каменная фигура, некогда изображающая нечто, сейчас напоминала фигурный столб. И лишь в самом низу, у постамента, были видны отчетливые складки камня — видимо, роба — и пальцы скульптуры, на которых прочерчивались ремешки сандалий. Быть может, в древности здесь стоял каменный жрец, но века не пощадили его.

Я подошел к дверям поближе. Первое, что бросалось в глаза, — их матово-черный цвет. Сперва мне показалось, что это металл, но стоило мне коснуться их рукой, заходя под каменный навес, как я понял, что ошибался. Впрочем, у меня так и не осталось времени, чтобы разобраться в этом получше. Едва ладонь коснулась шершавой поверхности, как двери задрожали и на их поверхности стали проступать, выдавливаемые неизвестной силой, черточки и точки. Слишком, до ужаса, знакомые черточки и точки. Такие я видел почти полгода назад, копаясь в дневнике, оставленном мне Сонмаром.

И, как и тогда, во мраке библиотеки, стоило мне сконцентрировать на них внимание, как в голове стали всплывать образы и символы. Я не знал этого языка, но прекрасно его понимал.

— Прочти, — произнес я на каком-то странном, певучем языке, которого никогда доселе не слышал. — И проходи.

Тяжелые двери из неизвестного материала распахнулись, выпуская облако пыли. От немедленного удушья меня спасла повязка, которая чудом не слетела с лица. Но еще большее удивление было вызвано тем, что внутри храма вдруг зажглись факелы. Да-да, самые настоящие факелы. Я мигом узнал палку, обмотанную смоченной в смоле тряпкой. Но вот что примечательно: в этом квадратном небольшом помещении не было абсолютно ничего. Лишь четыре горелки по углам, еле-еле разгонявшие плотный мрак. Интуиция по-прежнему умоляла меня о скорейшем возвращении, но я все равно сделал шаг вперед.

В ту же секунду меня закружил ворох золотых и зеленых огней. Я будто оказался в центре торнадо из красок, а когда все спало, то была лишь тьма и удушье затхлого воздуха. Легкие сперло, и я зашелся в приступе режущего, скребущего гортань кашля. Но все прошло. Мгновение — и я стою, а вокруг лишь мерное сияние, какое бывает, если зайти в пещеру с проточной водой, освещенную светом водной глади. Мерное, плавное синеватое свечение шло от кристаллов, росших в этой пещере. Эти кристаллы уходили под верхний свод сего зиккурата. Я сделал пару шагов, и каждый отзывался гулким эхом, отражающимся от кристаллов и заставляющим их светить ярче. А по ногам в такт шагам вздымались облачка пыли, по самое колено. И лишь вдалеке маячила свободная от синевы стена. К ней я и двигался, полагаясь на свое чутье. Происходящее было настолько сюрреалистично, что мозг отказывался осознавать что-либо, творившееся вокруг. И чем ближе я подходил, тем быстрее билось сердце. Там, на стене, была фреска. Краски уже поблекли, но все же нарисованное еще можно было разобрать. И я разобрал.

В нижней части был изображен какой-то мужчина, на его глазах виднелась повязка, в одной руке он держал посох, а в другой — книгу. Посохом он рисовал в воздухе странный символ, а над книгой парил тот самый кристалл, который я имею счастье лицезреть в неограниченном количестве. Перед магом — а в том, что это маг, сомнений не возникало — находилось нечто. Краска слишком сильно выцвела в этом месте, так что я различил лишь черное пятно извращенно-гуманоидной формы. От этого пятна, казалось, тянулись синие нити, но было слишком сложно различить что-либо, и я решил, что это просто вековая истертость.

Я двинулся дальше, фреска все тянулась, мелькали смутные, размытые изображения все того же волшебника, которого я отличал по повязке на глазах. Почему-то мне чудилось, что я о нем уже что-то слышал не так давно. Но в один прекрасный миг все мысли улетучились со скоростью испаряющегося эфира. Дыхание сперло, сердце заметалось так быстро, что невозможно было отличить один удар от другого, отчего казалось, что оно замерло.

Там, в вышине, я видел, как с острова, парящего среди облаков, камнем вниз упал маг, но, обернувшись вороном, он взлетел ввысь и заслонил собой солнце. Это было таинственно и красиво, но мой взор был прикован исключительно к скале, плывущей в облаках. Это была она — земля Летающих Островов, долина Радуги, и, быть может, у нее были еще тысячи имен. Но теперь я знал — раньше лишь верил в нее, но теперь знал, — что она существует. Что это не прикол Добряка, не плод моего воображения. Я знал, что где-то там, у самого горизонта, где красный рукав солнца обнимает землю, существует земля, в которой хранятся все ответы. Где живут последние свободные люди. Земля, к которой я однажды приду.

Не в силах противиться секундному порыву, я приложил руку к фреске, мечтая убедиться, что это реальность, а не дурманящий сознание сон. И в тот же миг сияние кристаллов стало нестерпимо ярким. Я зажмурился и прикрыл предплечьем глаза.

— Кто ты? — прозвучало эхо.

Звук, этот певучий язык, на котором я говорил и которого я не знал, шел отовсюду. Он плыл по воздуху, отражался от стен, тек по каменному полу и кружился среди кристаллов. Он был везде, заполняя собой эту полную тайн пещеру.

— Я вижу тебя, я слышу тебя, но я не знаю, кто ты. Кто ты?

Я убрал руку от лица, на миг приоткрыл глаза, но, кроме яркого света, здесь больше не было ничего. Тогда я вновь зажмурился, стирая слезы с едва не сожженных глаз.

— Хотел бы я знать! — крикнул я, будто силясь перекричать несуществующий шторм. Из уст моих вырывался все тот же певучий язык.

— И ты узнаешь.

В это же мгновение все померкло, а потом вспыхнули вновь зеленые и золотые огни, закружившиеся вокруг в неистовом торнадо. Мгновение. Безумно короткое, наполненное абсолютным ничем. И вот я стою посреди поляны. Поляны, которую видел вчера, но решил ее обойти, сам не зная почему. А ведь эта поляна была совсем близко к склону, откуда я имел счастье сверзиться примерно час назад. Устало выдохнув, я уселся на мягкую, чуть влажную почву и прислонился к дереву. Дул северный ветер, принося с собой живительную прохладу, остужая залитые соленым потом порезы. Думать не хотелось, но, как говорится, надо.

На повестке дня — что это было? Приз в студию любому, кто даст мне достойный ответ. Ладно голос — такое нехитрое заклинание опознавания и я сварганю за часок работы. Но все эти огни, фрески, кристаллы… Нет, я явно нащупал лишь верхушку айсберга. Впрочем, мне уже не привыкать хвататься за самый кончик веревочки, которая извивается, словно аспид, а закончиться все не может.

Я задышал ровнее, успокаиваясь после небольшого приключения. Иногда простые сельские ребята мечтают о магии, о замках и волшебных тварях. А вот что имеется в итоге — сводящая с ума, не поддающаяся логике и анализу проклятущая магия. Честно, отдал бы все богатства мира, чтобы у меня ее наконец забрали. Добра от этого самого волшебства я пока еще не видел, а вот проблем предостаточно.

И тут ледяной обруч опасности сдавил голову. Я открыл глаза и вскочил на ноги, вытягивая сабли. Тут уж сердце натурально замерло, затряслись коленки. Прямо передо мной на другом конце поляны стоял, пригнув морду к земле, двухметровый в холке кот. Его рыжая с черными пятнами шерсть покрывала вздувшиеся, могучие мышцы. Зеленые глаза, словно изумруды, смотрели на меня без страха, без интереса, лишь со звериной яростью. Его мощные лапы были толщиной с кувалду молотобойца. А длинные клыки-сабли, торчащие из пасти, могли разрушить стенобитный таран. Царь зверей, машина смерти, созданная самой природой, — силх. Зверь открыл пасть, полную острых, как лучшие гномьи клинки, зубов, и издал рык, от которого я мигом покрылся потом, а в ушах зазвенело.

С отвагой самоубийцы я приготовился к неравной битве. Привычный поток мыслей и оценки противника был прерван древним инстинктом первых людей, сталкивающихся с самыми опасными тварями и вынужденных бороться за свою жизнь. Величайший из котов сделал шаг назад, готовясь к стремительному прыжку. Я поднял сабли, целя в глаза, — единственное, что было не прикрыто толстой шкурой и тугими мышцами. И в ту же секунду, когда я был готов сразиться за жизнь, голову прошила адская боль. Сдерживая крик, закусив губу, я рухнул.

Все вокруг расплылось и завертелось. Будто тысячи раскаленных игл вонзились мне в мозг и провернулись там разом. Будто кто-то огромный схватил серое вещество в руку и стал мять его, как снежный ком. А может, орда гномов, взяв свои кирки, решила устроить в моей черепной коробке раскопки драгоценного металла.

Ужасная, невыносимая боль заволокла сознание. Такое впечатление, будто плавились кости, выжигались мышцы, кипела кровь и ревело сердце. Я ощущал, что меня разрывают на две части, а эти самые части вцепились друг в друга, как страстные любовники, и не желают расстаться ни на миг.

Меня выворачивало, как обычный пакет, летящий на ветру, меня скручивало в тугой корабельный канат и забивало гвоздем в дубовую доску. Я видел, как звезды, осыпаясь с неба, прожигали мглу, и мглой было мое тело, а звездами — нестерпимые отсветы боли. Я слышал визг баньши, от которого вытекают глаза и рвутся барабанные перепонки, и криком моим был хрип, исторгаемый агонизирующими легкими. Я видел две тени, слившиеся воедино и разделившиеся в один момент, и это было единственное, что отвлекало меня от ужаса смерти.

И все же в миг пика, когда тело изгибалось дугой, я, стиснув зубы, держался за жизнь, как утопающий держится за спасательный круг. В миг, когда мир вокруг меня, да и я сам, горел, я не желал смерти. Я отгонял ухмыляющегося Темного Жнеца, предлагающего мне покой своего мешка душ, как назойливого кота. Я беззвучно орал на него, незримо резал и неощутимо бил, и тот не смел приблизиться. Он кружил вокруг, поигрывая лезвием, щекоча струны моей души, но не смел сделать последний шаг. И вмиг все закончилось, ушло, пропало, оставив нереальный след, словно от первого мимолетного поцелуя.

Я открыл глаза, не ощущая ничего, даже отзвука былого кошмара, и все, что увидел, — это два изумруда перед собой. Сперва мне показалось, что это силх решил поиграть со мной, перед тем как сожрать. Но время шло, и ничего не происходило, я лишь тонул в бездонных колодцах. Потом я осознал, что в принципе лежу на чем-то мягком. Острая догадка долетела до все еще ноющего разума. Я рывком поднялся.

— Ты что здесь делаешь? — спросил я у сидевшей на земле Мии, на чьих коленях я имел удовольствие прикорнуть.

— А какие будут догадки? — делано храбро улыбнулась она, но я видел, как бледна ее смуглая кожа, как трясутся руки.

— Где силх? — прохрипел я, дивясь диалогу, состоявшему из одних вопросов.

Она лишь кивнула мне за спину. Я обернулся и обомлел. За моей спиной в луже крови валялся гордый зверь. Его лапы замерли, пасть была открыта в беззвучном рыке, а из левого глаза торчала гарда моей сабли. Сам же клинок полностью вошел в черепушку. Я точно знал, я был уверен, что, когда случился «приход», я не мог и пальцем пошевелить по собственной воле, не то что шашкой размахивать.

— Ты? — выдавил я из себя.

Лиамия кивнула.

— Как?

— Я отправилась за цветком, вчера такой же Лиза принесла и в сарафан себе вшила. — Лиза — это, если кто не знает, рулевая на корабле. — Ну я и пошла, а тут ты, а там он. Ты на земле корчился, а он уже весь подобрался. — Судя по всему, леди пребывала в шоке. Я, если честно, пребывал в шоке высшей степени — такой, что употреблять название неприлично. — Я сама не поняла, что произошло, просто схватила саблю, а он прыгнул. Ну и все.

Я некоторое время просто сидел и бездумно пялился в небо.

— Так, — выдохнул я и потер переносицу. — Значит, ты вышла одна в джунгли, полные неведомых тварей, чтобы принести себе цветок?

— Да.

— После чего ты заметила, как твой телохранитель корчится на земле, напротив него стоит хищный силх и явно желает перекусить, все верно?

— Кажется, да.

— После чего ты не нашла ничего лучше, кроме как схватить сабельку и засандалить зверьку в зыркало?

— Когда ты так говоришь, — насупилась девушка, — это звучит как упрек.

— Упрек? — удивился я. — Упасите боги. Я просто пытаюсь выбраться из ямы когнитивного диссонанса. Знаешь, когда я увидел, как парень на пару лет старше меня щелчком пальцев создает огромного огненного дракона, то думал, что меня уже ничем не удивить. Но сегодня… сегодня творилось какое-то безумие. А его венец — твоя героическая победа. Нет, вы только подумайте! Лиамия Насалим Гуфар, девушка, которая суслика испугалась, завалила силха. О демоны бездны, я уже сейчас слышу ваш хохот.

— Я за тебя испугалась, — прошептала девушка. Такое впечатление, будто она пыталась извиниться.

— Н-да, — процедил я. — Ну спасибо тебе, жизнь мне все-таки спасла. Конечно, немного перепутали мы с тобой наши обязанности, это я вроде как по долгу службы должен за тебя бояться и жизнь тебе спасать. А выходит, ты меня уже в третий раз выручаешь.

— А что с тобой было? — как-то невзначай спросила тори, сверкая зелеными глазами из-под длинных ресниц.

— На солнышке перегрелся, — отмахнулся я.

— Понятно.

— Ага.

Со скепсисом посмотрев на свою руку, я все же решил кое-что проверить.

— Что ты делаешь? — с опаской в голосе поинтересовалась Мия, когда увидела, как я активно щипаю себя за предплечье.

— Мечтаю проснуться. — Но когда рука стала уже красной и ощутимо ныла, я бросил это нелепое занятие. — Пока не получается.

— Что будем делать?

Тяжко вздохнув, я поднялся на ноги, с трудом вытянул саблю, подивившись тому, как плотно она засела в черепе зверя. Потом срезал несколько лиан, сплел что-то вроде тягла, куда продел задние лапы покойничка. Проверив крепость нехитрой связки, закрепил концы у себя на плечах. Ну натурально бурлак.

— Пойдем, амазонка. В лагерь надо возвращаться.

Девушка вспорхнула, словно бабочка, и тут же оказалась рядом со мной. Она беззаботно улыбалась, будто и не было опасности не только для моей, но и для ее жизни.

— Ты же ведь не дашь мне об этом забыть, да?

Тори, светясь от счастья, отрицательно покачала головой, продолжая улыбаться.

— Убейте меня, — прошипел я и потащил зверя к пляжу.

Всю дорогу до лагеря Мия восполняла пробелы в нашем общении. Короче, она затянула длинный монолог на тему свершенных дел за эти декады. Рассказала, как они с подругами (ей теперь пиратки — подруги…) сплели ожерелья из ракушек. Рассказала, как ее научили плясать чардаш, очередной головокружительный танец. Как они пели песни, содержание которых лучше не упоминать при детях моложе шестидесяти лет от роду. Обливаясь потом, дыша через раз, волоча на себе почти четверть тонны мяса и костей, прорубая заросли, я слушал, как она сочинила новую песню. Как скучает по младшему братику, который наверняка ждет от нее подарка. Как они плавали наперегонки с дельфинами и даже видели русалку. Самую настоящую, красивую такую, она сидела, как и полагается русалке, на камне и расчесывала волосы, а когда увидела девушек, показала язык и уплыла, видимо, маленькая еще. Слушал о том, что на меня успели четыре раза обидеться и, что радует, пять раз меня простили. За что обижались, я так и не понял. Что удивительно, обиды и прощения проходили не только без моего участия, но еще и без моего ведома. Кто там говорил, что пирамиды — всемирная тайна? Женщины — вот главная загадка. А может, их тоже инопланетяне к нам подселили? Чтобы, так сказать, жизнь медом не казалась.

Но что еще удивительней — слушая этот щебет, я натуральным образом отдыхал душой. А главное — от меня не требовалось вставлять ни слова, а когда мы уже почти дошли до пляжа, Мия вдруг заявила, что и не подозревала, что я такой хороший собеседник. К этому моменту мне уже было так «хорошо», что я чуть не засмеялся в голос.

Нашу скромную делегацию встретила делегация чуть поддатых друзей и боцмана с заплывшим глазом. Знай наших!

— Опа, Зануда явился! — обрадованно крикнул Пило, подбегая к нам. Вместе с ним подбежал Щуплый и подковылял Фернир.

— Ну ты даешь, Зануда, — присвистнул Руст, заглядывая мне за спину. — Я в свое время в лес по ягоды да по грибочки ходил, но уж точно не за клыкастыми монстрами.

— В джунгли, и не мой это трофей.

Господа лихие люди изволили рассмеяться, отчего я скривился, будто проглотил недозрелый лайм.

— А чей же еще? — хлопнул меня по плечу Младший. — Уж не…

В этот момент он наткнулся на мой тяжелый, я надеюсь, взгляд, на счастливо улыбающуюся Мию и резко побледнел:

— Брешешь.

Я отрицательно и одновременно с этим сокрушенно помотал головой.

— Полюби меня темные богини! — чуть не сел на месте Младший.

— Задери меня енот! — икнул не совсем трезвый Руст.

— Откуси мне голову пингвин! — закончил боцман.

— Всё, позубоскалили? — процедил я и пошел к лодкам, в которые уже загружался отбывающий народ.

Ребята на мгновение отстали, уже по-другому осматривая фигуру идущей рядом со мной девушки.

— Да ладно тебе, Тим! — Меня догнал Пило. — Что ты такой кислый-то? Радоваться надо!

— Радоваться, — передразнил я. — Ага. Щаз! А теперь представь, что точно такой же разговор мне предстоит провести с доброй сотней пиратов!

На мгновение ребята выпали в осадок, а потом дружно рассмеялись. Я же, процедив сквозь зубы самое грязное и отборное ругательство, какое только знал, побрел дальше. И путь этот был немногим короче, чем «Зеленая миля», но радости висельника я не испытывал. Лишь обреченность самоубийцы.