Его императорское величество Константин дель Самбер

Константин сидел, но не чувствовал под собой опоры, лишь ощущая, как все глубже проваливается в чадящую тьму бездны. Он дышал, но воздух словно обтекал его, минуя легкие, воздух был таким вязким… Сердце билось, билось так быстро, но кровь вековым льдом застыла в жилах. Щеки были сухи, но весь мир уже давно потонул в так и не упавших из глаз слезах.

Там, на широкой кровати, под алым покрывалом лежали двое. Двое людей, никогда не любивших друг друга, но души не чаявших в своих детях. Император и императрица. Бывший император и бывшая императрица. Они декаду мучились неизвестной болезнью, и все целители страны не могли зажечь их медленно угасающее пламя. И оно угасло, словно короткая вспышка огнива в холодной ночи. И никогда больше Константин не поскачет наперегонки с отцом, не сможет обнять мать.

— Мой император… — В самом темном углу вдруг появилось кресло, в котором сидел старик в военном мундире. — Что вам снилось, мой император?

— Я видел ворона, — шептал Константин, запустив ладони в волосы. — Он сорвался камнем с неба, закрывая собой луну. Он упал мне на грудь, пожрал пальцы на левой руке, а затем выдрал из грудины сердце и устремился ввысь.

— Вы знаете, что это значит? — Было непонятно, то ли старик спрашивает, то ли утверждает. Собственно, это всегда было непонятно.

— Да.

— Действуйте.

Некоторое время в покоях царила тишина. Та страшная, давящая к земле тишина, которая вечным покрывалом укутывает кладбища и склепы.

— Слушайте, старший советник Гийом. Мы, сто двадцать девятый император, нашей волей и разумением приказываем доставить во дворец Тима Ройса, живым.

— Будет исполнено. — В этот же миг старик исчез. Темный угол вновь пустовал.

Константин молчал, но слышал, как у подножия холма на улицах беснуется и празднует толпа. Он слышал, как стучались чарки о бочки выкаченных на брусчатку винных бочек. Слышал, как смеются дети, как играют и поют музыканты и как шелестят платья девушек, зашедшихся в танце. Слышал, как звенят монеты в трактирах и как бешено перещелкивают ими трактирщики, боясь даже представить свой прибыток.

— Император мертв! Долгих лет императору! — кричали они.

Он слышал, как на всех дорогах и трактах Вестники разносят эти слова, будто зимний ветер, гонящий осенние листья. Слышал, как в тавернах на перекрестках четырех дорог смеются лихие люди и так же бросают монеты в плошку. Слышал заговорщицкие шепотки в отдаленных замках и скрип натягиваемой паутины дворцовых интриг. Он слышал так много, но громче всего звучало:

— Император мертв! Долгих лет императору!

Словно набатный колокол, гремела эта фраза, оглушая Константина. И гром уносил с собой того наивного паренька, для которого главным были лишь топот копыт резвого коня и звон отменной стали.

— Император мертв! Долгих лет императору! — таков был приговор.

Тим Ройс

Знаете, чем отличается столичный город Мукнамас от того же Амхая? Правильно — ничем. Все те же маленькие белокаменные дома, проход в которые прикрывает не дверь, а какая-нибудь повешенная тряпка или циновка, а то увидишь и вовсе голую арку — проходи кто хочет. На улицах также не протолкнуться от торгашей и спешащих куда-то людей. И все так же приходится вертеть головой на триста шестьдесят, чтобы не попасть под копыта какому-нибудь ретивому извозчику. Единственное, что сразу бросается в глаза, — стена. Вот крепостная стена здесь действительно потрясает воображение. Высотой она чуть больше десяти метров, а шириной — почти семь. Наверное, даже троянцы могли позавидовать такому укреплению, у них укрепление вроде чуть потоньше было.

Как и в прошлый раз, я лишь следовал за Мией, которая уверенно вела нас какими-то закоулками к возвышающемуся вдалеке строению. Признаюсь, я ожидал увидеть что-нибудь наподобие Тадж-Махала, но вместо этого на возвышении находился немаленький дворцовый комплекс, правда, одноэтажный. Это действительно был дворец, но какой-то невзрачный, если сравнивать с тем, что я видел в Сантосе. Там дворцы были помпезными, воздушными и внушающими трепет перед гением архитекторов. Здесь же — лишь белые, до рези в глазах, стены, высокая колоннада и позолоченный купол, накрывший это чудное строение.

Мы остановились у низкой каменной стены, скорее имевшей декоративное назначение, чем реально защищавшей от потенциальных недоброжелателей. Хотя какие могут быть недоброжелатели у визиря? Если только государственные изменники. Остановили же нас двое стражей, они скрестили прямо перед носом у Лиамии широкие ятаганы, больше похожие на лезвия осадных алебард.

— Кто такие? — прорычал один. — Как посмели вы ступить своими нечестивыми пятами на земли святейшего визиря?

— Алик, ты ли это? — засмеялась Мия. — Что же не пускаешь меня домой?

Некто по имени Алик некоторое время всматривался в лицо смуглокожей красавицы, а потом бросил ятаган на землю и плюхнулся на колени, вытягивая руки вперед и прикладываясь лицом к горячему камню. Следом за ним рухнул и второй страж, копируя позу своего сослуживца.

— Тьма Фукхата ослепила меня, плоть от плоти светлейшего визиря! Пощади, прекрасная тори, не вели казнить.

— Поднимись, Алик, — довольно-таки строго произнесла Мия. — Я слишком устала с дороги, чтобы думать о казнях.

Стражи тот же час подхватили свои ятаганы и вытянулись в струнку. Тот, который Алик, очередной бородач с лицом, исчерченным шрамами, зыркнул на второго и провел рукой в сторону дворца.

— Прошу, прекрасная тори, я провожу вас к визирю. Светлейший заждался возвращения любимой дочери.

Мия кивнула и сделала шаг вперед. Я тоже пошел следом, но наткнулся на взгляд стальных глаз. Рука невольно опустилась на витую рукоять сабли.

— А это кто? — прорычал страж. — Что за презренный червь смеет ступать рядом с вами?

— Этой мой телохранитель, — как-то странно хихикнула Мия. — Шархан, одолевший повелителя небес.

Мне доставило истинное удовольствие наблюдать за тем, как меняется лицо стража. Сперва его глаза вдруг увлажнились, потом кожа побледнела, а челюсть начала дрожать.

— А он знает наш язык? — прошептал Алик.

— Твое счастье — нет.

Страж кивнул и улыбнулся мне, я улыбнулся в ответ, силясь не рассмеяться. Втроем мы пошли через ухоженный сад, до этого скрытый от глаз стеной. Здесь были высокие кусты с алыми бутонами, похожими на розы, но ими не являющиеся. Клумбы с цветами всевозможных оттенков, от черного до ультрамаринового. По узким дорожкам стояли лиственные скульптуры, изображающие зверей или застывшие в танце фигуры. Всюду слышалось журчание воды, и порой сквозь растительность я видел величественные фонтаны, покрытые золотом. Этот сад был прекрасней даже императорского, я будто ощущал, как вернулся назад во времени и вновь бреду среди цветного великолепия Цветущих холмов.

Порой мы сталкивались со слугами, облаченными в свободные, легкие одежды. Все они, лишь приметив фигуру Лиамии, спешили пасть ниц, отбрасывая в сторону вещи, которые куда-то несли или с которыми что-то делали. Все явственней ощущалось, что путешествие подошло к концу, все четче виделась грань между жизнью простого наемника и аристократа.

Мы свернули у потрескавшейся колонны, обвитой плющом, и оказались перед дворцовыми ступенями. На их вершине уже стояли люди. Высокий мужчина с черными волосами и тяжелым взглядом, а рядом — прекрасная женщина. Ее отличали светлая кожа, зеленые глаза, стройный стан и доброе лицо. Нетрудно было догадаться, что это мать Мии. Женщина обнимала семилетнего ребенка, прижавшегося к ее ногам. Всего одного взгляда хватило, чтобы понять по этим демоническим зеленым глазам: парнишка — самый большой непоседа, которого можно найти по эту сторону Рассветного моря. Здесь были и другие. Молодой мужчина в военной форме Алиата, красивая девушка с заботливым взглядом целительницы, обнимающий ее парень с отсутствующим выражением лица, говорящим о том, что он принадлежит к творческой прослойке разумных. У этих троих, как и у отца, были черные глаза. Сколько я ни искал, но второй жены визиря не нашел. Что наводило на мысль…

Мия, тихо вскрикнув от радости, взлетела по ступеням и бросилась в объятия семьи. Я не слышал отсюда их голосов, но видел, как двигаются губы родителей, что-то шепча, видел, как улыбается маленький мальчик, вцепившись в сестру. Эта картина настолько не походила на то, что я привык видеть у аристократов, что на мгновение я даже забылся. Впрочем, вскоре взял себя в руки. Пожалуй, моя работа выполнена. Думаю, у ворот меня ждет чек на неплохую сумму. В конце концов, не будут же они тащить это золото мешками. Пришло время наемнику Тим Ройсу покинуть сцену.

Я сделал небольшой шажок назад, скрываясь в тени, и развернулся на сто восемьдесят. В левой части груди вдруг внезапно потяжелело от незнакомого и нового для меня чувства… Я на мгновение замер. Возможно, этот маленький, не заметный ни для кого нюанс решил слишком многое в этой истории. Никто никогда уже не узнает, надо ли было сделать еще один шаг вперед.

— Славный воин, — окликнули меня на хорошем имперском, правда, с восточным акцентом.

Я обернулся. На меня доброжелательно смотрели визирь и его жена, как и вся их семья. Вспоминая какие-то обрывочные знания об этикете, я поклонился, как это делал во дворце Сантоса. Раздались легкие смешки — прогадал.

— Разве ты не хочешь подняться сюда, славный воин? — продолжил визирь. — Разве не ждет нас рассказ о вашем путешествии сквозь материк?

— С этим справится и Ми… плоть от плоти твоей, светлейший визирь. Я же — простой наемник, а сделавший дело наемник всегда уходит дальше.

Почему-то Мия резко вздрогнула, что не укрылось ни от моего взгляда, ни от пристального взора ее матери, но другие этого не заметили.

— Тьма Фукхата поразила бы мое сердце, если бы я отпустил тебя к этим ворюгам, называющим себя трактирщиками. Закон гостеприимства и моя честь требуют, чтобы я пригласил тебя к себе в дом и встречал, как уважаемого гостя, коим ты и являешься. Ты спас мою дочь, привел ее назад, домой, целой и невредимой, и видит Ифара, ты заслуживаешь всяческих почестей.

Надо быть полным дураком или сумасшедшим, чтобы отказаться от приглашения визиря, тем самым обидев его. Насчет последнего не уверен, но дураком я, пожалуй, не был. Вновь поклонившись, я спокойно ответил:

— Как пожелает светлейший.

— Тогда поднимайся, славный воин.

Я сделал шаг вперед, но сей же час наткнулся на ятаган стража.

— Алас! — воскликнул визирь. — Наш гость имеет право носить оружие там, где он пожелает!

Сей же миг Алик, вернее, Алас рухнул на колени, вытягивая руки.

— Да простит меня светлейший! — молитвенно проговорил страж.

Я мысленно вздохнул. К этому восточному церемониалу непросто привыкнуть, почти невозможно. Я медленно поднимался по ступеням, оставляя на белом мраморе следы своих пыльных и даже грязных сапог. Мерно трещали заплечные походные мешки — совсем не той музыкой, которую привыкли слышать в этих стенах. Казалось, будто в мир, где прекрасное перемешано с красивым, вдруг забралась черная клякса с кровавыми отливами. Этой кляксой и был я. С каждой ступенькой, с каждым шагом я ощущал на себе давление места, которому не принадлежу да и не хочу принадлежать. Это было не мое и не для меня. Здесь я был чужим.

Встав перед визирем, я не сразу понял, что он протягивает мне руку. С небольшой задержкой я пожал ее, как было принято на Ангадоре, за предплечье.

— Я рад приветствовать тебя, славный воин, в моем доме. Будь же в нем гостем! — Визирь повел рукой, и толпа слуг-рабов ринулась открывать массивные створки, перекрывающие вход во дворец. Как я узнаю позже, в Алиате иметь двери могут лишь дома высочайших чинов и знати.

Аристократы, все еще обнимавшие свою дочь, прошли внутрь, за ними следом шел и я. Вот только той радости, которую буквально излучала воссоединившаяся семья, я не испытывал.

Один из местных рабов проводил меня в гостевые апартаменты. Не знаю, что за гости обычно посещают визиря, но они явно имеют отношение к гигантам из древних легенд. Покои, где мне предстояло провести несколько дней, поражали воображение. Фактически это была огромная свободная площадь, в которой четко прослеживалось деление на зоны. Вот низкий столик, окруженный подушками, — тут можно сидеть и курить кальян, вот высокий стол с креслом — рабочее место, далее огромнейшая кровать, на которой поместился бы целый десяток солдат с поклажей. А чтобы пройти от одной стены к другой, нужно сделать чуть ли не сорок шагов. Боюсь, если крикнуть в таком помещении, то эхо будет дрожать почти десять секунд.

Не успел я как следует привыкнуть к громадной комнате, как сюда вошли пять рабынь в ошейниках. Они притащили бадью с теплой водой и мыльные принадлежности, поставив все это дело в дальний угол, видимо специально отведенный под эти нужды. Сперва я ждал, что служанки покинут помещение, но они не спешили оправдывать мои ожидания. Рабыни, склонив головы, стояли вокруг бадьи. Нетрудно было догадаться, чего они ждут.

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, — произнес я на алиатском.

Мне казалось, что они не послушают, но рабыни лишь низко поклонились и поспешили выйти, оставив меня наедине с собой. Недолго думая я поплелся к своеобразной ванне, на ходу раздеваясь и разбрасывая одежду. Пусть мне и не нравятся дворцы, но никто не помешает Тиму Ройсу шикануть, раз уж представился случай. В итоге, когда я стоял перед бадьей в чем мать родила, за спиной виднелась целая дорожка из пыльной и грязной одежды.

С превеликим наслаждением я забрался в бадью. Увы, вытянуть ноги не получилось, но, прикрыв глаза, я примерно полчаса лежал, отмокая в теплой воде. Потом последовал длительный процесс омовения. Иногда приходилось буквально сдирать засохшую грязь, смешанную с потом. В этом мне сильно помогал местный аналог мочалки. Поминая недобрым словом имперский аналог сей незаменимой вещи, я начал проникаться уважением к алиатцам. Во всяком случае, здесь мне не приходилось терпеть резь от содранной кожи, да и вода становилась не алой от крови, а почти черной от грязи.

Сложнее всего было промыть волосы, которые уже начали каменеть от все того же пота, морской соли и песка пустыни. Иногда сквозь боль я буквально раздирал лохмы на отдельные пряди. Даже гребешок сломал — благо был второй и даже третий. Да уж, не самое лестное впечатление я произвел на хозяев, раз они мне столько мыла, зубного порошка, щеток и прочего принесли.

Если вы думаете, что нормально отмыться, после того как почти четыре сезона не принимал ванну, — дело максимум часа, то вы глубоко ошибаетесь. Я проторчал в бадье до позднего вечера и закончил, когда на небосклоне уже зажглись равнодушные звезды. В конечном счете, вылезая из бадьи, я оставил за собой смоляную воду, в которой виднелись плавающие куски грязи.

Оглядевшись, я не увидел своей одежды. Мешки и оружие были сложены у шкафа, стоявшего невдалеке от кровати, а на самой кровати лежали шелковые одежды. Видимо, я так увлекся, что не заметил очередного посещения слуг. Что ж, дело того стоило. Из зеркала на меня теперь смотрел не нищий бродяга, а вполне приличный военный человек с кучей шрамов на теле. Да и весить я стал, по ощущениям, чуть ли не на кило меньше. Отросшие волосы я мигом обкорнал ножом, взлохмачивая привычный наемнический ежик.

Когда было покончено и с этим, пришлось помучиться с нарядом. В итоге я облачился в какую-то причудливую помесь из шелковой рубахи, шаровар, халата и накидки. Все было таким легким и невесомым, что мне чудилось, будто я заворачиваю тело в весенний ветер или в морской бриз. Пожалуй, лишь одна рубашка с тесемками на груди стоила больше, чем месяц разгульной жизни в трактире средней руки.

Не успел я нормально подвязать широкий пояс, как дверь открылась. На пороге показался старец в черном одеянии:

— Светлейший визирь ждет вас на ужин в честь возвращения прекрасной тори.

Я был не удивлен. Покосившись на ножны, все же решил воспользоваться предоставленными мне привилегиями. Нацепив на пояс сабли, я пошел следом за местным дворецким, ну или как его здесь величают.

Мы шли через вереницу коридоров, на стенах которых красовались цветные мозаики с самыми разнообразными сюжетами. Мы топтали ковры, в ворсе которых ноги буквально утопали, оставляли за спиной мебель из драгоценных пород дерева стоимостью немногим ниже, чем у золота.

Я видел на стенах оружие, которое некогда барды воспевали в легендах о рыцарях из страны песка, и видел утварь, за которую на западе коллекционеры готовы перегрызть друг другу глотки. Я видел картины, которые считаются утерянными, и видел гобелены, которые плели волшебницы, оставившие свой след в мифах и преданиях. Всего лишь сто семьдесят три шага от моих покоев до трапезного зала. Сто семьдесят три шага, такое короткое расстояние, но столь многое разделяющее. Даже всего одной вазы эпохи королей прошлого хватило бы мне, Старшему, Пило и Русту, чтобы стать ведущими мореторговцами в Нимии. Всего один меч Урганир, которым рыцарь Брэвхеарт одолел вождя орков, — и можно было бы заложить дюжину кораблей. Всего сто семьдесят три шага отделяли один мир от другого.

В просторном зале за длинным столом западного стиля собралась вся семья. Наряды аристократов поражали воображение, и будь у меня в запасе целый день, все равно не хватило бы слов, чтобы их описать. Уж не знаю, принято ли в Алиате так наряжаться по каждому случаю или народ просто решил выставить перед неотесанным варваром все свое богатство. Поскольку последнее маловероятно, то спешу предположить, что демонстрация роскоши здесь является своеобразной традицией.

Вокруг стола рядом с каждым стулом стояло по несколько рабов. Одни держали полотенца, другие — широкие веера, а две девушки — кувшины с вином и водой соответственно. Во главе сидел, понятное дело, сам визирь, а по правую руку от него — жена. Отпрыски находились с восточной стороны, мне же накрыли где-то с западной, так чтобы не очень далеко от высокородных, но все же на расстоянии. Зуб даю — это что-то значит в местном церемониале, но для меня все эти заморочки с этикетом и прочим — как китайская грамота.

Когда я уселся на стул, который для меня почтительно отодвинул раб, то сей же час уже другая рабыня на вытянутых руках с поклоном подала миску с водой, в которой плавали лепестки. Клянусь всеми богами, если бы не лепестки, я бы осушил эту емкость, ну а так все же догадался, что в ней надо омыть клешни. Не успел я начать искать глазами полотенце, как уже третья служанка самостоятельно вытерла мне руки. Аппетит начал медленно сходить на нет, меня уже подташнивало от этих безвольных людей со стеклянными глазами.

Визирь хлопнул в ладоши. Скрипнула потайная дверь, и целая вереница рабов, держа на руках серебряные блюда со всевозможными яствами, потянулась к столу. Аппетит тут же проснулся и напомнил, что в последнее время желудок не имел возможности переварить что-нибудь действительно стоящее. Про аперитив здесь ничего не знали, поэтому сперва, как это и положено, подали закуски. По традиции я начал с рыбных, потом перешел на какие-то острые, затем — на салатные и даже мясные. Правда, прием пищи омрачал тот факт, что за столом висела полная тишина (во время первого захода нельзя говорить), да и эти рабы тоже смущали. Не успевал я куда-то посмотреть и что-то пожелать, как очередной невольник уже менял мне тарелки или порывался вытереть губы салфеткой, а обмахивание веером раздражало боковое зрение и мешало сфокусироваться.

Когда с закусками было покончено, по странным бокалам, похожим на чарки для хранения масла, стали разливать красное вино, один глоток которого заставил меня пожалеть, что я не пил такого раньше. Все мифы о спиртном Алиата подтвердились сей же миг.

— Тим Ройс из Империи, — протянул визирь.

Я поднял голову. Все за столом, исключая непривычно бледную Мию с чуть покрасневшими глазами, смотрели на меня. Испытав легкой укол неловкости, я легонько кивнул головой:

— Великая честь сидеть с вами за одним столом.

— Для меня честь принимать такого мужа. Дочь за тот краткий час, данный нам на беседу, успела многое поведать, славный воин Тим Ройс из Империи.

— Многое преувеличено. — Я буквально заставил себя улыбнуться, когда рабыня поставила на стол блюдо с жареным мясом неизвестного мне животного. Но пахло, как от хорошей баранины. — Я всего лишь простой наемник, взявший на себя роль телохранителя.

— Скромность значит многое. — То, что это сказала жена визиря, несколько поразило меня. Я думал, здесь царит какой-нибудь суровый патриархат, где говорить могут только мужчины. Видимо, ошибался. — Но сейчас оставим ее. Чего ты хочешь, Тим Ройс из Империи?

— Ничего, кроме того, что мне положено по контракту.

— Сладкие речи изрекают уста твои, воин. — Визирь взмахом руки отправил в сторону рабыню и отпил вина. Никто за столом не притрагивался к горячему, не смел и я. — Но подвиг столь славный достоин награды большей, нежели жалкая сотня золотых монет.

Вы не подумайте, что я презренный альтруист, но бесплатный сыр — только в мышеловках. У меня на руках есть контракт, и все, что мне причитается, записано в этом договоре. Все, что кроме, приносит лишь проблемы. Да и сотня золотых вовсе не «жалкая» кучка металла, а сумма, на которую можно достойно жить на окраине тех же баронств. И я, возможно, сказал бы эти слова визирю, будь я бессмертным богом, но смертным порой приходится заботиться о собственной шее.

— Подвиги совершают герои из баллад, наемники выполняют работу. Я возьму сотню золотых монет, а все остальное вы можете принести в жертву Харте. Я ей уже многовато задолжал.

Моя речь пришлась по душе визирю и его жене, но остальные посмотрели на меня с явным неодобрением. Тот воинственный с виду мужчина, видимо, старший сын, и вовсе скривился, сверкая хищным оскалом. Но говорить пока не смел.

— Я слышал кое-что о наемниках с запада, — покачивая бокал с вином в руке, произнес визирь. — Слышал о том, что они, как грязные шакалы, грызутся за кость, брошенную в центр их своры. Слышал, что их используют как мясо, отправляя в самое пекло, где отродья Фукхата медленно их пожирают. Слышал, что наемники хуже последнего разбойника, готового отобрать худое зерно в засушливый год. И ты с такой честью величаешь себя этим словом?

— Вы достаточно слышали о нас. — Разговор мне не нравился, не нравились рабы, не нравился дворец, не нравился визирь, но уж больно хорошее было вино. А светлейший забыл упомянуть, что наемник жизни без браги и вина себе не представляет… — И многое — сущее правда. Но все же — сотня золотых монет, такова цена договора, такова и сумма, которую я возьму.

— Немногие позволяют себе отказывать визирю, названому брату великого султана, — с легкой насмешливой угрозой в голосе произнес хозяин дворца.

— Немногие приводят домой дочь визиря, названого брата великого султана, — с почтением, но не опуская глаз, кивнул я.

И вновь тишина, а потом взрыв громогласного хохота. Второй после правителя смеялся в голос, стуча рукой по столу, отчего подпрыгивали посуда и кувшины. Рабы замерли в страхе, а самые смелые ринулись вытирать пятна пролившегося вина.

— Теперь я вижу, — утирая слезы, сквозь смех произнес визирь, — как ты одолел повелителя небес. Вероятно, дракон задохнулся в праведном возмущении от твоей наглости.

— С ним я разговаривал менее почтительно. — Я позволил себя ухмыльнуться.

— Позволь же мне узнать — почему? Разве дракон не страшнее визиря? Разве не остры его когти, не жарко дыхание и не сравнима пасть с долиной тьмы Фукхата?

— Все истинно так, светлейший. И все же дракон не умеет пытать и не знает, что такое рабство.

Во время нашего разговора отпрыски семьи уже начали есть, но сейчас все как один поперхнулись и посмотрели на меня, как на самоубийцу, даже Мия.

— Теперь я вижу, что у тебя не только острые сабли и язык, но и ум, — вздохнул хозяин. И очередным взмахом успокоил подобравшуюся было стражу. — Я уже слышал от дочери о том, как тебе сложно находиться среди невольников. Моим наставником в детстве был посол из Нимии, и он придерживался той же точки зрения. Но все же скажи мне, отважный шархан, имя которого уже воспевают тенесы, называя Безумным Серебряным Ветром, отчего же тебе так противно рабство?

— Каждый человек рождается свободным, живет свободным и умирает свободным. Никто не вправе лишать его этого.

— Но разве люди не отбирают друг у друга еду, золото, земли, да и все прочее, что существует под небесами? Разве люди не сражаются мечом и огнем за то, что считают своим? Так почему же один не может отнять свободу другого?

— Если бы существовал ответ на этот вопрос, то никогда бы ни в одной земле ни один разумный не носил бы железного ошейника, — чуть грустно сказал я, на мгновение опустив глаза. — Но я лишь простой бродяга, мои имя и честь выдуманы мною же. Все, что у меня есть, — добрые сабли, добытые в славном грабеже павшей крепости. Не мне судить о том, что должен делать человек, а что нет. Но я твердо уверен в одном — покуда мое сердце бьется, никто не станет решать за меня. Ни люди, ни боги.

— Громкое заявление для, как ты сам выразился, простого наемника, — хмыкнула жена визиря.

— Прекраснейшая тори, — склонил я голову, — от грома этих слов скончался дракон, а сам Гефен, бог молний, спрятался в своих чертогах, как трусливый шакал.

— Пару минут назад ты утверждал, что повелитель неба пал от наглости.

— Смею заметить, это сказал ваш муж — светлейший визирь. Я лишь позволил себе не возражать.

И вновь хохот хозяина дворца заставил меня слегка вздрогнуть, а жена второго после правителя все сверлила меня своими нестерпимо зелеными глазами.

— Если все наемники запада умеют так разговаривать, то впору звать их преподавать риторику, — высказался названый брат султана.

На эту фразу не имело смысла отвечать, поэтому я молча потягивал вино. Слишком божественное вино, чтобы оставить его стоять на столе. Будь я безрассуден, то попросил бы упаковать с собой десяток кувшинов этого напитка.

— Если же ты не хочешь ни злата, ни драгоценностей, ни драгоценных вещей, да и, как я понял, даже самая прекрасная из невольниц не соблазнит тебя, то чего же ты тогда хочешь? Скажи, я ни в чем не откажу.

В голове пронеслись сотни мыслей, одна безумнее другой. Я мыслил о допуске в библиотеку султана, прославившуюся своими древнейшими свитками, которых порой не сыщешь и в Академии. Я грезил об аудиенции у советника правителя и величайших восточных мудрецов. Мечтал о разрешении посетить первобытные подземные храмы, охраняемые строже сокровищницы. Думал я и об экскурсии в саму сокровищницу, но в какой-то момент наткнулся на прекрасные глаза моей теперь уже бывшей спутницы. Наткнулся и спокойно сказал:

— Сто золотых монет и печать на контракте.

— Верен себе до самого конца? — хмыкнул визирь.

— Демон кроется в мелочах. — Впервые я позволил себе пожать плечами. — Предав себя в малом, предашь и в большем, а там и бездна совсем близко, поджидает тебя с гогочущими тварями.

Некоторое время мы молчали, и тишину нарушали лишь шелест опахал и плеск подливаемого вина. Я с легким сожалением смотрел на жареное мясо, которого, кажется, мне уже не придется отведать.

— Я вижу, ты достойный муж, каким и представлялся со слов моей дочери. Раз уж я не могу отблагодарить тебя чем-то материальным, то, быть может, деловое предложение устроит тебя, славный воин. Мой начальник стражи уже стар и заслуживает дом с виноградником в приморской провинции. Его место вскоре освободится, и я бы с почтением отнесся к твоему присутствию в качестве главы охраны дворца.

Великих сил мне стоило не рассмеяться в голос.

— Светлейший визирь, когда-то очень давно один старый граф-маг предлагал мне место в охране своего замка. Я отказался, и этот отказ породил настоящую череду приключений, новых знакомств и открытий. Быть может, я прослыву сумасшедшим, отказав и вам, но мое сердце греет мысль о том, что, отказав в этом самому визирю, я увижу и испытаю еще больше, чем раньше.

И вновь эта тишина, а потом смешок несдержавшегося старшего сына:

— Возможно, стены темницы усладят твой не в меру привередливый взор.

— Сын! — властно гаркнул визирь. — Имей уважение к гостю! — После хозяин дворца повернулся ко мне: — Это твое последнее слово, Тим Ройс из Империи?

— Да.

— Тогда чек на сто золотых монет будет ждать тебя в твоих покоях. Обналичить его можно в любом банке Ангадора. И все же у меня осталась еще одна просьба. Через два дня моя младшая дочь Лиамия выходит замуж за уважаемого шархана Эзема, сына уважаемого шархана султаната — Асиала. И я прошу тебя присутствовать на этой свадьбе, ведь лишь благодаря тебе она может состояться.

С громким хрустом часть мозаики нашла себя на общей картине, а в левой части груди на мгновение резко потяжелело и что-то скрутило, но тут же отпустило. Видимо, слишком много вина я выпил за этот вечер.

— Почту за честь, светлейший визирь.

— Что ж, — кивнул второй человек страны, — сегодняшний день был щедр на события и утомил нас. Пожалуй, хороший сон облегчит головы, полные дум.

Визирь с женой поднялись, следом встали их дети, ну и я тоже. Мы все друг другу раскланялись и разошлись кто куда; вернее, меня встретил все тот же старик и повел по коридорам в сторону гостевых покоев. Войдя в эти хоромы, я всего парой движений скинул одежду и забрался под тончайшее покрывало. Голова была тяжела, и совсем скоро я уже спал крепким сном, позволяя себе в кое-то веки полностью расслабиться.

Положив ладони на рукояти, я на резком выдохе обнажил сабли и на вдохе тут же их убрал. Мгновение спустя воздух вновь прочертили две серебряные нити, чтобы в который раз исчезнуть в простеньких ножнах. И так раз за разом, не прерываясь, просто обнажая и убирая оружие, пока плечи не нальются свинцом, пока на спине не почувствуется вес Харпудова гребня, а предплечья не обернутся вязкой смолой. Я видел, как иные воины отрабатывают поутру целые связки, видел, как они бегают, приседают и делают еще сотни иных упражнений, но все это блажь. Малая часовая тренировка в таком стиле, как у меня, превосходно нагружает абсолютно все мышцы, которые человек задействует в бою. Да, быть может, это не столь изощренная и красивая с виду тренировка, но она весьма действенна, а значит, ни к чему изгаляться и усложнять.

— Ты скучно тренируешься, — за спиной, будто в подтверждение моей теории, прозвучал мальчишеский голосок.

Я обернулся и увидел самого маленького аристократа этого дворца. Младший сын визиря, непоседливый демоненыш, пришел на открытую поляну в саду с деревянным ятаганом наперевес.

— Я не очень тебя понял, малой, — улыбнулся я.

— А я знаю, что понял! — Этот самый аристократ вдруг показал мне язык. Сущее дитя. — Я знаю, что ты знаешь наш язык.

— Поймал меня, — произнес я на алиатском, разведя руки в стороны. — Но пусть это будет нашим маленьким секретом, ладно? Ты же умеешь хранить секреты?

— Конечно! — Мальчишка гордо выпятил грудь и даже чуть выпятил нижнюю губу. — Мама тоже рассказала Ахефи несколько секретов, и Ахефи нем, как старик Туриан!

Кто такой старик Туриан, я не знал, но, скорее всего, это наставник мальчика.

— Ты пришел сюда заниматься? — Я решил сменить тему.

— Ага! — В зеленых глазах вновь промелькнул сонм демонов. — Ахефи тренируется каждое утро, чтобы однажды стать великим вином!

— Воином, — поправил я.

— Ну да — воином. Раньше я хотел стать, как старший брат Гектор. — Я поперхнулся. Второе совпадение, и какое звучное. — Но теперь я буду, как Тим Ройс из Империи!

— Пожалуй, мне стоит гордиться, — усмехнулся я.

— Однажды, — мальчик будто не замечал меня, устремившись в прекрасные долины своих мечтаний, продолжал свою речь, — я одолею трех драконов, повергну солнце и отправлюсь в неизведанные земли. И тогда тенесы будут петь об Ахефи, величайшем из великих, победителе тысяч, мастере всех мечей, покорителе океанов и… и… и…

— Об очень хвастливом ребенке, — подмигнул я.

— Об очень хва… — Мальчик запнулся и коварно усмехнулся. Выглядело это несколько комично. — Тим Ройс из Империи смеется над Ахефи, но я покажу, что Ахефи кое-что умеет.

Мальчик встал в правильную стойку, вытянув ятаган перед собой, а потом на мгновение размазался серой тенью, сверкая коричневым лучом. Взлетевший лист упал, рассеченный на две половинки. Я был поражен: ни один взрослый человек (за исключением вашего покорного слуги и еще нескольких разумных) не может двигаться с такой скоростью. А тут ребенок! С очередным звучным хлопком еще один кусочек мозаики встал на место, явив мне цельную картину, которая идеально вписалась в теорию, которую я муссировал несколько сезонов. Вот только основное зерно от меня все ускользало.

— Ты очень быстр, Ахефи. — Я взъерошил волосы паренька, светящегося, как новенький золотой. — Ты долго тренировал этот прием?

— Уже третий год, каждое утро и вечер по три часа.

Заявление внушало уважение. Я по-новому взглянул на парнишку. Может, однажды и сложат барды балладу, в которой будет фигурировать принц с востока по имени Ахефи.

— А как же скорость? Ее ты тоже тренируешь?

Парнишка стушевался и спрятал глаза.

— Мама рассказала Ахефи секрет, Ахефи не должен его никому рассказывать.

— Ну и правильно! — резко вскрикнул я, заставив мальчика вздрогнуть. — А хочешь, я покажу тебе интересный прием?

— Ага! — счастливо улыбнулся мальчик.

— Тогда смотри внимательно, — прошептал я. — Дважды показывать не стану.

Обнажив старшую саблю, я встал в позицию. Пришлось подождать, пока ветер подует в лицо, а потом я сделал вид, будто отразил чей-то удар, развернулся на каблуках и из-за груди, так чтобы не видел противник, в стремительном рывке выбросил вперед правую руку, устремляя кончик сабли в глотку воображаемому врагу.

— Ух ты! — выдохнул непоседа. — Тим Ройс из Империи — самый быстрый человек, которого я видел.

— А то, — подмигнул я. — Прием называется «алый рассвет». Применяй его в качестве контратаки. Используй для движения инерцию отбитого удара, вес собственного тела и вес клинка. Все запомнил?

Мальчик немного постоял, а потом вдруг резко сорвался и выполнил кривенький, косой, убогий «рассвет». Но все же выполнил. Это был безусловный талант, потому как у меня даже на такое жалкое подобие ушла не одна неделя. Я опустился на корточки перед пареньком, так чтобы наши глаза были на одном уровне, и протянул мальчику свой старый нож, который пережил огниво, но, как видимо, ненадолго.

— Однажды ты станешь величайшим из воинов, Ахефи.

Парнишка забрал простецкое оружие, словно это была драгоценнейшая из драгоценностей.

Я поднялся на ноги и пошел к дворцу. Меня ждал последний диалог, после которого… не знаю, что будет после него, но явно ничего, что бы мне понравилось.

— Тим Ройс из Империи! — окликнули меня. Пришлось обернуться. Демоненыш стоял, опершись на свой ятаган, и улыбался пиратской улыбочкой. — Подожди немного, я вырасту и обязательно одолею тебя!

— Я буду ждать, — серьезно ответил я, скрываясь в тенях.

— Прекраснейшая тори Мериган готова вас принять, — поклонился старенький дворецкий.

Я втянул в грудь побольше воздуха и открыл дверь. Аудиенции у жены визиря пришлось ждать до позднего вечера, и все это время я провел в приемной среди десятка самых разномастных чиновников, смотрящих на меня с легким интересом и без всякого превосходства. Это было, признаюсь, приятно, во всяком случае, куда более приятно, нежели когда на тебя смотрят, как на грязь, приставшую к подошве.

В кабинете Мериган (как я уже выяснил, вовсе не алиатки) было просторно. На ворсистом ковре стоял большой стол, вокруг которого расположилось несколько кресел, а вдоль стены находилось множество шкафов, под завязку забитых различными книгами. Все было выполнено в западном стиле, до боли напоминающем рагосский.

— Ты все же пришел, — тяжко вздохнула красивая женщина и мгновением позже перешла на алиатский. — На этом языке мне будет проще. Привыкла.

— Как вам будет угодно. — Мой западный акцент заставил тори на мгновение скривиться, но лишь на мгновение.

Усевшись в кресло, я положил рядом свой уже подготовленный к отбытию походный мешок. За поясом торчал контракт с печатью и прикрепленный к нему волшебный чек — гениальное творение чертильщика, почившего лет десять назад, но оставившего после себя многие изобретения, изменившие мир. Да уж, наверное, древние маги, обладавшие колоссальными запасами сил, все локти себе изгрызли. За их века не произошло ни единого открытия, а сейчас эти самые открытия сыплются, словно из рога изобилия.

— Говори, — чуть повелительно произнесла жена визиря.

— Это было сложно?

— Вначале да. Потом проще.

— А первую жену вы…

— Нет, — резко обрубила Мериган. — Когда визирь заметил меня, то его первая любовь уже год как была мертва. Мой муж не любит этого признавать, но воспитание западным послом оставило свой след.

— Любопытно, — протянул я. — И все же, как Океания смогла попасть из одной части света в другую?

Аристократка вздрогнула и ощутимо побледнела, ее губы чуть задрожали.

— Значит, все-таки догадался, — шепотом протянула она, непроизвольно комкая в руках пергаментный лист. — И что теперь? Шантаж? Угрозы? Еще что-нибудь?

— Для начала просто ответьте на мой вопрос.

— Тогда скажи мне, что ты знаешь о нас?

— Только то, что прочитал в одной из крупнейших библиотек мира, — пожал я плечами. — Океании — истинные русалки. Те, которые могут ходить по земле и жить под водой. Какое-то время считались мифическими существами, байками моряков, потом ученые пришли к выводу, что они действительно жили в давние времена, но вымерли. Ареал обитания — где-то на краю мира.

— Пожалуй, это больше, чем все, — горько усмехнулась тори. — Наш народ действительно вымер. Во всяком случае, никто из нас уже не живет в воде, предпочитая ходить по суше. А то, как я сюда попала, не имеет никакого отношения к тому вопросу, который беспокоит тебя.

— Чтение мыслей?

— Жизненный опыт.

— Оу, — поник я. — Тогда все карты на стол?

— Я бы от этого не отказалась.

— Что ж, — вздохнул я. — Тогда, если позволите, я начну.

— Начинай.

Кивнув, я вновь набрал побольше воздуха и прикрыл глаза, на некоторое время погружаясь в собственные мысли.

— Первое, что меня смутило в этой истории, — срочное отбытие Лиамии из Империи. Даже не столько само отбытие, сколько отсутствие охранных амулетов, средств связи, малое количество охраны, а в качестве прислуги — две служанки. Далее, если абстрагироваться от ситуации, то нападение разбойников выглядит как божественная кара за наглость, но не стоит ни от чего абстрагироваться. Итак, нападение разбойников. Слишком все гладко и правильно сделано, даже мы с командирами не смогли бы такое организовать за предположительно краткий срок. Потом, пропуская несколько инцидентов, которые действительно произошли по воле случая, — нападение «Морского сокола» на корабль, идущий заброшенным торговым путем. Поразительное совпадение. Едем дальше — попытка задержать нас в Нала-Су, ну а напоследок — господа студиозусы из Академии с устным приказом. Все это составило цельную картину.

— Позволь узнать, какую же?

— Весьма простую. Если посмотреть с определенной точки, то покажется, что Лиамия была канатом, который тянули в разные стороны. Это-то и смутило меня, я все никак не мог взять в толк, почему тянут не в одну, а в две диаметрально противоположных стороны. Но потом, стоило мне об этом задуматься, я понял, что тянут-то не в две, а в три. Вернее, третья пытается удержать девушку на месте, не позволяя сдвинуться в сторону.

— Ты, кажется, что-то говорил о том, чтобы выложить все карты, а ходишь кругами.

— Позвольте! — возмутился я. — Несмотря на нашу договоренность, вы молчите, а говорю только я. Так что не стоит от меня требовать отказа от маленького наслаждения в выпячивании своих дедуктивных способностей.

— Каких способностей? — переспросила Мериган, чуть прищуривая прекрасные глаза.

— Долго объяснять. Если уж кратко — император и его советник хотели оставить Лиамию в стране и выдать ее за среднего принца, который отрекся от престола. Но императорский род старше, чем род Гуфар, и по закону Алиата принц становится вашим наследником. С другой стороны — визирь, который хочет приблизить своего ставленника-шархана, соединив два рода. Не удивлюсь, если между ними есть договор, по которому муж Лиамии не станет претендовать на слишком большой кусок пирога. Эти две стороны и тянули одеяло на себя. Император — разбойники, «Морской сокол» и студенты. Визирь — неизвестная мне подковерная интрига, которая точно была, но которой я так и не заметил. Все же я лишь простой наемник и ни демона не понимаю в политике.

— А третья? Ты же сказал, что есть три участника спора.

— А третья — это вы. Я не знаю как, но именно вы убедили мужа отправить дочь с минимумом охраны, именно вы составляли маршрут, именно вы пытались всеми силами выпроводить дочь из Империи, но и не пустить ее в Алиат. Вы и есть третья сила, пытавшаяся удержать нас на месте.

— И зачем же мне это делать?

— Без понятия, — пожал я плечами. — Теперь ваша очередь выкладывать карты на стол.

Мериган пристально на меня посмотрела, а потом стала вертеть в руках нож для резки бумаги. Какое-то время она держала в руках маленькое орудие, а я сжимал левой ладонью свое оружие, а в правой — держал закладку. Наконец жена визиря отложила нож и сложила руки в замок.

— Потому что я — мать. Я мать девушки, живущей с кровью океаний и людей. Океания никогда не будет счастлива в неволе. Муж хочет отдать ее против воли за человека пусть и достойного, но все же неизвестного и нелюбимого. А имперцы хотели ее попросту выкрасть, использовав в своих целях. Как сказали бы наши мудрецы — в этой ситуации лучшим действием было бездействие. И в качестве бездействия Лиамия должна была остаться на середине пути и жить свободно.

— Служанки, — одними губами прошептал я.

— Да.

— Они были в курсе вашего плана. Именно им была уготована роль красноречивых демонов, которые убедили бы девушку сойти с дистанции. Уверен, при них было ваше письмо или послание. Но оно сгорело… Ха, так и в богов поверить несложно. Столько случайностей, приведших к закономерному итогу…

— И главная случайность, — вновь все так же горько улыбнулась Мериган, — это ты. Могла ли я подумать, что на свете живет человек, которому под силу пройти путь, не возможный ни для единого представителя более сильных, мудрых и выносливых рас? Простой человек, разрушивший планы трех человек, наделенных великой властью на этом материке.

Теперь уже настал мой черед смеяться. Смеяться в голос, но с легким сожалением.

— Ваш нечеловеческий брат всегда недооценивал нашего — человеческого брата. Но не могу не заметить, ваша дочь мне сильно помогла…

— Когда ты догадался?

— Я бы не стал говорить столь громкие слова, — покачал я головой. — Скорее стал подозревать. Первое, что выбивало из колеи, — наши вечные споры. Сперва я решил, что девушка в шоке, в смятении или просто привыкла управлять, но все это было мимо. Узнав Лиамию получше, я понял, что у нее совсем не тот характер. Она простая, доверчивая, смешливая девчонка, но почему же так рьяно пыталась меня закабалить? Сейчас я понимаю — пение сирен. Это то, из-за чего моряки так боятся океаний. Пение сирен — возможность затуманивать сознание людей и управлять ими. Именно так вы и заставили мужа пойти на все те уступки, на которые он пошел.

— В свою защиту скажу — я сделала это в первый и в последний раз. И все же как ты смог выдержать пение? Да, моя дочь не чистокровная Океания, но и ее бы сил хватило, чтобы сломить волю человека.

— Случайности, — развел я руками. — В ту пору, когда я обучался в Академии, меня подвергли двум мощнейшим ментальным атакам, после которых, похвастаюсь, я выработал некий иммунитет к попыткам воздействия на разум.

— Особенность организма?

— Скорее душевной организации, но не важно. Перейдем к нашему вопросу. Итак — второй нюанс. В долине произошел некоторый инцидент, в ходе которого ваша дочь слишком быстро, ненормально быстро для обычного человека, оправилась от хитрого снадобья. Третье — тогда, во время бури, я упал в воду, но выжил. Моряки объяснили это поцелуем русалок. И я было принял столь ладную теорию, поверил в нее. Но! Чтобы понимать язык морских обитателей — русалов, нужно быть поцелованным. А насколько я помню, еще до лобзания я смог различить речь спасшей меня чешуйчатой. Как я понимаю сейчас, меня поцеловала Лиамия, еще до того как я вышел на верхнюю палубу.

— Глупая, добрая девочка, — грустно вздохнула несчастная мать.

— Да, добрая, — кивнул я, почувствовав странный укол с левой стороны груди. — Итак, последний штрих, довершивший картину, — смерть силха. Тут даже и говорить ничего не надо. Простой человек на такое неспособен. А вот Океании — существа, которые быстрее, сильнее и ловчее людей, способны на такой финт. Впрочем, даже они без должных тренировок не смогут загнать саблю в глаз такому зверю.

Мы молчали, а Мериган все продолжала комкать бумаги.

— Вернемся к нашему первому вопросу? — спросила она.

— Нет, — покачал я головой. — Я не стану вам угрожать, шантажировать или еще как-то использовать свои знания. Как я уже сказал за вчерашним ужином, мне ничего не надо.

— Тогда ты либо глуп, либо наивен, либо безмерно благороден, что тоже по-своему великая глупость.

— Знаете, — протянул я, с глупой улыбкой смотря в потолок, — лягушка, живущая в колодце, никогда не поймет лягушку, свободно плавающую в океане. Это такая присказка, только не помню, кто изрек.

— И что же это значит в данной ситуации? А, погоди, я поняла. Ты считаешь себя настолько свободным, что можешь поступать так, как хочешь, невзирая на общественное мнение и принятые нормы. Если бы ты вчера потребовал награду — стал бы таким, как все, если бы сейчас воспользовался своим знанием — стал бы таким, как все. И таких «стал бы таким, как все» на твоем пути было бесчисленное множество.

— Будь я лжецом, сказал бы, что вы угадали. Но вы и близко к центру мишени не попали, но все же это было ближе, чем у многих. Как я уже говорил вашей дочери — я лишь пытаюсь понять, что живу.

— А есть повод подозревать обратное? Считаешь, что спишь и видишь сон?

— Может, и так, — хмыкнул я. — Сон — наиболее приятный, но самый маловероятный вариант. И причина так думать у меня более весомая, чем у любого иного, ходящего по земле Ангадора.

— Ты сумасшедший.

— Вполне возможно, — кивнул я и поднялся с кресла. Я некоторое время стоял бездвижно, а потом низко поклонился. — Спасибо за разговор и за честность. В этой стране у меня осталось последнее дело.

Развернувшись, я стремительно зашагал к выходу, а когда протянул руку к двери, то услышал тихий, усталый шепот:

— То, что ты собираешься сделать, причинит боль вам обоим.

Я вышел в коридор, закрыл за собой дверь и побрел дальше, где меня ждала, как я тогда думал, финишная черта моего путешествия.

Интерлюдия

В саду на резной лавочке, выполненной в виде лежавшего на траве тигра, сидела красивая девушка. Ее черные волосы, словно черная вода, растекались на ветру, играя в свете полной луны. Но если присмотреться, девушка не выглядела счастливой, скорее наоборот. Ее зеленые глаза померкли, обычно смуглые щеки — побледнели, а руки машинально дергали из бутона лепестки, усыпая ими землю вокруг ног. Если бы мимо проходил художник, он бы мигом схватился за холст и, возможно, создал бы шедевр, изображавший великую грусть прекрасной принцессы. Но здесь не было ни художника, ни принцессы, только грусть.

Вдруг раздался короткий, резкий хруст. Девушка подняла голову и увидела мужчину. Он был ростом выше среднего — так бы сказали на севере Империи и в Нимии, но для этих земель молодой мужчина был настоящим великаном. В плечах он был широк, как и любой человек военной профессии, но налицо неказист. То есть не сказать что урод, но мало женщин нашли бы его более чем просто симпатичным, да и эта лестная характеристика перепадала не всегда.

Одет мужчина был точно так же, как и помнила девушка. В конце концов, это она выбирала ему наряд в Амхае. Вот только на плечах человека теперь лежал старый походный плащ, на котором заплаток было больше, чем самого плаща. Левой рукой мужчина придерживал веревку, которая служила тесемками походному мешку, перекинутому через плечо. Правая сжимала что-то, что скрывала тень куста с цветами цвета моря, которые распускались исключительно ночью. Да, собственно, все цветы в этой части сада распускались только ночью, будто желая спрятать свою красоту от взгляда большинства смертных.

На миг глаза девушки засветились надеждой, смешанной с радостью.

— Тим, — прошептала она, но было видно, что, будь у леди возможность, она бы прокричала эти три буквы во всю мощь своих легких. — Тим, ты уже знаешь, да? Конечно, знаешь, отец сам тебе… Тим, я… я… не хочу выходить за него. Хотя и это ты, наверное, тоже знаешь. Тим, помнишь, ты рассказывал о разных странах? Я бы хотела их увидеть. Наверное, ты будешь смеяться, но… Тим, давай вместе сбеж…

Не успела девушка договорить, как походный мешок рухнул на землю. Перед ногами леди друг оказался вонзенный в землю тонкий длинный меч с прямым лезвием и строгой гардой. Этот меч девушка тут же узнала, не могла не узнать — это был ее меч. В руках мужчины засверкали две сабли. Они, как и местные цветы, становились красивы лишь в свете луны, а днем казались простыми полосками стали. Лунные Перья — так их называл молодой воин. Слишком вычурно, слишком пафосно, слишком громко, но никакое другое название не могло прийти в голову тому, кто лишь раз увидел этих красавиц, сверкающих отраженным блеском ночного светила.

— Возьми, — спокойно произнес высокий наемник.

Девушка посмотрела на оружие, а потом на мужчину.

— Я…

— Возьми, — снова произнес он.

Девушка поднялась и легко вытащила из земли клинок. Она встала напротив человека, с которым путешествовала больше полугода. Мужчина смотрел на нее. Без осуждения, без обвинения, без каких-либо эмоций.

Наемник, впервые за долгое время, вдруг убрал сабли в ножны, но не снял ладоней с рукоятей. Он присел, чуть подогнув ноги, выставляя опорную вперед, а ту, что осталась позади, максимально напряг. Имперец повернул корпус, чуть пригибая к земле левое плечо. Сердце его билось быстро, будучи ускоренным лишь одной волей смертного. Никаких мыслей, никаких желаний и эмоций. Лишь вражеский клинок и собственная сталь. Так же, как и всегда. Точно так же, как и всегда.

Двое смертных стояли друг напротив друга, и никто и никогда не узнает, что за мысли крутились в их голове. Многие будут догадываться, но точно не узнает никто. Вдруг между ними взмыл в воздух бутон цвета утреннего океана, поглаживаемого лучами рассветного солнца. Бутон плыл по воздуху, поднимаясь все выше и выше, но вскоре стал опускаться вниз. Он по спирали плыл, опускаясь все ниже к земле. Когда же до нее дотронулся, то двое разумных исчезли. Лишь две вспышки, два свиста, два стука, будто кто-то попытался выбить из ковра пыль, но ни одного смертного. Мгновением позже они появились друг перед другом так близко, что могли расслышать дыхание недавнего противника. Так близко, что еще чуть-чуть, один шаг, и они бы услышали и мысли. А между ними на земле все так же лежал бутон, на который капали алые капли из порезанной шеи наемника. Никто, ни один из людей и нелюдей, ходящих по Ангадору, не смог бы различить этот стремительный выпад. Лишь один маленький мальчик-полукровка, стоявший в тени своей комнаты, глядя в окно, смог различить две призрачные тени.

Меч девушки оставил на шее наемника длинную царапину, из которой резво бежали алые градины. Девушка вдруг ощутила боль и в своей шее. Она увидела вытянутую руку имперца, и на мгновение ей показалось, что в ней лежит сабля, сверкающая в свете луны и искрящаяся от крови. Но сабли не было, рука была пуста. Оружие даже не покидало ножен наемника. Девушка резко убрала свой меч, а потом вскинула руку, прикладывая ее к шее. Там оказалось сухо. Крови не было.

Наемник сделал шаг назад и подобрал свой мешок, единым движением закидывая его на плечо.

— Ты не спросишь почему? — нарушила тишину еще более погрустневшая девушка. Порой понимание чего-то не приносит радости. — Даже этого не спросишь?

— Я не задаю вопросов, на которые знаю ответы, — не оборачиваясь, стоя спиной, спокойно сказал мужчина. — Ты не могла доверять мне и поэтому ничего не рассказала. Я не мог доверять тебе и поэтому ничего не рассказал. И это не плохо — это правильно.

— Нет! Неправда!

— Может быть. Все сказки, так или иначе, — неправда. И эта сказка тоже была ею. Хорошая, красивая сказка. Но как бы то ни было, ты — почти принцесса, я — почти пастух. Но мы не в сказке, и поэтому остается довольствоваться лишь правдой.

Даже не смахивая все еще бегущую по шее кровь, мужчина сделал шаг вперед, почти скрываясь в тенях. Девушка знала, что если он окончательно в них скроется, то даже сами боги его там не найдут. Нельзя было отыскать Тима Ройса, когда тот заворачивался в ночной плащ, и Темный Жнец бы с этим не поспорил. В конце концов, именно эта сущность с мешком душ за плечом так часто пытается догнать высокого имперца.

— Тим, — прошептала девушка, сжимая окровавленный клинок.

Мужчина замер. Он стоял так некоторое время, а потом исчез. Он знал, что стоит ему повернуться, и он найдет тысячу причин, чтобы остаться. Но порой невыдуманных причин просто не существует, только те, которые человек придумывает себе сам. Порой бездействие — это не лучший выбор. И именно поэтому наемник шагнул в объятия своей вечной подруги, темной, чуть пугающей, но способной спасти от любой напасти.