Место было старым, а участки здесь были большими, широко разбросанными по темному вечнозеленому лесному массиву. Участок со старой дачей семьи Воронковых оказался большим даже по современным меркам. Свернув с Ленинградского шоссе куда-то в лес, машина, шедшая впереди всего кортежа, свернула и миновала «кирпич», отмечавший начало закрытого заповедника, так называемой природоохранной зоны. Аркадий отметил, как безлюдно на этой дороге. Любая машина проедет незамеченной. Это вам не современные охраняемые поселки, больше похожие на муравейники.

Ехали медленно и довольно долго, тьма была кромешная. Воронков был в первой машине, а кто сопровождал их в третьей и четвертой, вернее, в затонированном, черном микроавтобусе марки «Фольксваген», Аркадий не знал, но догадывался. Спецслужбисты приезжают мгновенно, если им позвонить по правильному телефону. Автомобили некоторое время тряслись по узкой лесной дороге, осторожно выбирая повороты в соответствии с маршрутом, финальная точка которого была неизвестна Аркадию и Максиму. Они остановились около кованых ворот, закрытых на цепь и тяжелый замок. И цепь, и замок были ржавыми.

В этом месте действительно уже много лет никто не появлялся.

Воронков никогда не любил эту дачу. Много пафоса, но мало удобств. Очень далеко от города, почти в Твери. Если уж и ехать куда-то далеко, то лучше во Францию, разве нет? К тому же дом старый, деревянный, и всего две ванные комнаты, и никакой цивилизации, ни магазина, ни толковой охраны. Чем заниматься? Читать Булгакова и купаться в Волге? Этой культурной программы ему хватало на два дня, а потом он находил повод и уезжал в Москву. Со временем они заняли положение, которому отдых на такой даче просто не соответствовал.

Жена Воронкова тоже предпочитала Лазурный берег этому илистому, с холодной темной водой, прогревавшейся до нормальных показателей лишь к середине июня. Где-то неподалеку били холодные ключи.

Отец жены был другим человеком. Он любил все эти простые привилегии советской номенклатуры – кабанью охоту, рыбалку в Карелии, купание по утрам в Волге.

Единственной настоящей ценностью тут была земля. Два или три гектара первосортного леса, высоченные сосны устремляли к небу вершины, дорожки из старой, потрескавшейся плитки блестели от недавно прошедшего дождя. Из темной глубины леса, высвеченный светом автомобильных фар, на первый план выступил дом. Воронков дал команду, и кортеж остановился на гравийной парковке.

Максим и Аркадий вышли из своей машины первыми. Воронков же продолжал сидеть в салоне, словно не мог заставить себя выйти и встретиться лицом к лицу со своей судьбой. Тень сомнения все еще оставалась. Воронков смотрел на мерцающий экран своего планшета, он изучал красивое, нежное, какое-то очень уязвимое лицо синеглазой девушки в коротком синем платье с открытой спиной.

Арина.

Совсем другая, не такая, как его Катя. Скромная и немного неловкая, взволнованная и будто чем-то расстроенная. Было видно, как ненавидит эта Арина журналистов, обступивших ее. Катя была совсем другой, она, напротив, обожала внимание. Когда она улыбалась, словно раздевалась, и так и хотелось сказать, чтобы она застегнула пуговицу на блузке. Она любила провоцировать и притягивать взгляды. Как же так могло случиться, что никто, ни одна живая душа не узнала, с кем и как она уехала сюда? Может ли все это оказаться чудовищной ложью, нагромождением мерзких россказней, цель которых пока что ускользала от Воронкова?

Что ж, скоро все будет ясно.

Александр Воронков отключил устройство, и изображение исчезло. Из микроавтобуса уже выходили криминалисты. Максим и Аркадий стояли в стороне, дезориентированные в темноте и незнакомом месте. Воронков сжал зубы и заставил себя не думать. За все эти годы он научился этому, просто отодвигаешь мысли и всю боль, которую они несли, далеко, в дальний ящик темного комода в комнате на чердаке в большом заброшенном доме.

– Где нам начать, Александр Борисович? – спросил пожилой мужчина с умным лицом. Он, этот мужчина, держал в руках два чемоданчика, обтянутых черной кожей, а также какое-то приспособление, отдаленно напоминающее видеокамеру.

– Я покажу, – ответил Воронков после долгой паузы.

Дверь поддалась не сразу. Воронков кивнул, и вперед прошли два бойца. Они держали оружие наготове, в боевой позиции. Нельзя было исключить, что Коршунов в доме. Хотя сумасшедшая идея Максима, что тело Екатерины все еще может быть здесь, и казалась Воронкову невозможной, наименее реалистичной. Уж как ни редко бывали они в этом доме, уж тело-то нашли бы. Хотя бы… по запаху.

Воронков сжал кулаки и заставил себя захлопнуть дверь в воображаемую комнату, треклятую комнату, где хранились все его страхи и подозрения.

Бойцы вернулись и кивнули. В доме все чисто. Никого нет.

– Что ж, приступим, – бросил Воронков Максиму. – Иди за мной.

– Да, конечно, – пробормотал Максим, но взгляд его был прикован к дому. Покосившиеся резные ставни, облупившаяся краска. Когда-то дом красили в желтый цвет. Он совершенно не помнил ни прогнившей лестницы на входе, ни скрипучей открытой террасы на втором этаже, и все же это место вызывало у него какой-то животный ужас.

– Все в порядке? – спросил Аркадий, обеспокоенно глядя на белое лицо Максима. – Ты как будто призрак увидел. Ты уверен, что справишься?

– Я справлюсь, – кивнул Максим и пошел за Воронковым и его людьми. Внутри, в самом доме, чувство паники только усилилось. В сумеречном свете тусклого светильника с единственной не перегоревшей лампочкой Максим вдруг утратил грань между реальностью и сном, он словно ступил в свой кошмар. Воронков стоял возле камина из красного кирпича и говорил о чем-то с пожилым криминалистом, сам же краем глаза следил за действиями Максима.

– Нам туда, – вдруг бросил тот и пошел налево. Воронков вздрогнул и жестом остановил бойцов, стоявших у прохода в левое крыло. Максим шел так, словно уже бывал здесь. Он именно так и чувствовал. Звуки тихого колокольчика раздавались в его памяти. Женский смех. Она назвала его шалуном. Нет, не первая дверь, и не вторая. Максим не знает, что за ними, но зато он хорошо представляет, что будет, когда он откроет третью дверь. Две двери, одна напротив другой.

– Там, – шепчет Максим и тихонько толкает деревянную дверь. Та со скрипом открывается, и потрясенному взору Максима открывается спальня с ландышами, спальня из его кошмара. Криминалисты проходят мимо него, осматривают комнату, но Максим не входит вслед за ними. Он поворачивается и видит другую дверь – напротив, слева по коридору. Его бьет мелкая дрожь. Он знает, что будет за дверью слева. Там будет белая эмалированная ванна, рядом с которой к деревянной стене будут прикреплены простая фаянсовая раковина и небольшое зеркало. Они забрызганы кровью. В ванной лежат части тела… колокольчик… нет, он не может войти туда. Он просто не может снова увидеть это.

Чудовище. Его отец оборачивается к приоткрытой маленьким Максимом двери. Его взгляд безумен. У него в руках топор, с которого стекают кровавые струи. Его руки в красном, его одежда в красном. Он тяжело дышит, а потом… Он бросается вперед, к ребенку, но тот кричит и бежит обратно, в свою комнату с ландышами на стенах. Он разглядывал их долго, очень долго, прежде чем решился выйти, смущенный и напуганный странными ритмичными звуками ударов. Максим бежит, он успевает запрыгнуть обратно на кровать, он накрывается одеялом – с головой. Ему страшно. Он боится чего-то, но чего – он не знает. Наверное, его отца захватило чудовище. Он боится чудовища.

Звуки шагов все ближе.

Одеяло срывается, и все, что Максим успевает увидеть, это занесенный над ним топор. Затем острая боль уносит от него и обезумевшее лицо отца, и все остальное, что будет преследовать его, сколько он себя помнит.

Странно, что Коршунов его тогда не убил. Наверное, это было за пределами даже для такого человека, как Коршунов. Убить своего сына.

– Здесь, – кивнул Максим, отвернувшись от навевающей ужас картины. Криминалисты со спокойными деловитыми лицами заполнили узкое пространство ванной комнаты.

– Разве может что-то остаться? – удивился Воронков. – Столько лет прошло.

– Сухие пятна могут продержаться много лет, – сообщил пожилой криминалист, включая странную лампу, осветившую помещение флуоресцентным синим светом. Максим обернулся и посмотрел, против воли, против желания. Зеркало было чистым. Пол и ванна – тоже. Заброшенное помещение оставалось темным, не проявляя реакцию на лампу. – Нет, ничего.

– Продолжайте, – хмуро приказал Воронков.

– Она лежала в ванне.

– Пол чистый, – крикнул другой криминалист.

– Это – то самое место, – прошептал Максим. – Она была убита здесь.

– Стены чистые, – проговорил пожилой, нанося реактивы на деревянную поверхность.

– Если бы на них была кровь, мы бы что-нибудь нашли, верно? – спросил Воронков, пристально глядя Максиму в глаза.

– Вероятнее всего. Даже если следы пытаются замыть, что-то остается. Вы сказали, тут все было в крови. Я этого не вижу.

– Это было двадцать три года назад. Он мог очень хорошо все вымыть.

– Мог, – согласился пожилой криминалист. – Я не спорю, это возможно. И все же…

– У меня что-то есть, нужно проверить, – раздался напряженный голос второго эксперта. Максим повернулся и увидел, что тот обрабатывает специальным раствором верхний сливной клапан ванны с внутренней стороны. Этот клапан нужен только в тех случаях, когда вода в ванне может перелиться за край. Эксперт аккуратно просунул длинную, обмотанную специальной гигроскопической тканью палочку и собрал материал с внутренней поверхности клапана.

– Что там? – с нетерпением спросил Воронков.

– Какие-то остатки. Возможно, ничего, – пробормотал эксперт. – Сейчас капнем «Воскобойниковым». Да, это кровь. Давайте, ребята, осторожно скрутим клапан. Нужно посмотреть, что под ним.

Криминалисты продолжали работать, а Воронков и Максим продолжали пристально смотреть в глаза друг другу, только теперь это был взгляд совершенно другого толка. В глазах старого политика, облеченного властью и возможностями, которых Максим не мог даже представить, застыл ужас. Он не был готов к этому. Не был готов к правде.

– Она была убита здесь, – прошептал Максим. – Я знаю это. Даже если мы не найдем тело…

– Александр Борисович, может быть, вы пройдете в зал, к камину? Не стоит вам тут оставаться, – окликнул их вдруг пожилой криминалист.

– Что? Что ты нашел? – побелел Воронков.

– Волосы. Мы не можем сказать, чьи они, нужна генетическая экспертиза. Это займет до трех часов, я не могу сделать это тут, в полевых условиях. Но вот тут есть фрагменты, пригодные к идентификации. Возможно, кто-то зацепился за спусковой клапан ванны волосами. Это, конечно, не означает, что этот кто-то был убит. Но волосы в крови, реактив Воскобойникова это показал.

Воронков наклонился ниже, туда, где на стерильной прозрачной пленке он увидел то, отчего тут же почувствовал тошноту и панику. Несколько длинных белых волос.

Дальше – больше. Эксперты продолжали работать, они стали искать там, где следы могли остаться после того, как весьма старательный убийца очистил все, что только мог. Следы крови нашли и под ванной, на ножках и в щели на кафельном бордюре. Пробы люминола показали, что кровь распределена почти по всей ванной комнате – в щелях, в стыках под раковиной. Мельчайшие капельки, оставшиеся несмытыми, укрывшиеся за недоступными рукам изгибами.

– Где он мог спрятать тело? – глухим голосом спросил Воронков у криминалиста.

– Если доверять тому, что мы получили, и тем рисункам, что вы показали, тело было разрублено на несколько частей. Скорее всего, чтобы увезти отсюда, не так ли? Увезти в машине, скорее всего.

– Нет! Я так не думаю, – вмешался Аркадий, молчавший все это время.

– Почему?

– Я не знаю, что и как было напутано в следствии. Ваша дочь была здесь с Коршуновым в ночь с одиннадцатого на двенадцатое апреля.

– Ее видели живой тринадцатого.

– Никто не видел ее живой! – рявкнул Аркадий. – Потому что двенадцатого я уже увозил из дома Коршунова Максима, с раной на груди, которую, как мне сказал его отец, тот получил в результате падения из окна. И я могу вас заверить, рана была совсем свежая. Так что, скорее всего, все было так: одиннадцатого вечером они втроем, с Максимом, приезжают сюда. То, что Коршунов взял с собой сына, говорит о том, что в его планы никакого убийства не входило, верно?

– Да, – кивнул Воронков. – Это логично.

– В таком случае это означает, что произошло нечто, скажем, событие Х, в результате которого Екатерина умирает. Коршунов оказывается в затруднительном положении, ему нужно избавиться от тела так, чтобы никто не узнал. Если верить рисункам Максима, он разрубает тело здесь. Если верить вашим экспертам, он старательно и методично избавляется ото всех следов. Как бы рано ночью они ни приехали, все это он закончил бы к рассвету. Ехать по дороге среди бела дня с окровавленным ребенком и трупом в машине – это немыслимый риск. К тому же ненужный, ведь он за городом, на огромном участке земли, где можно найти место, чтобы спрятать тело.

– Закопать, – вставляет криминалист.

– А потом вернуться и перепрятать, уничтожить, – продолжил Аркадий. – Но что-то удерживает его от второй части. Если верить тому, что нам сообщила Арина, тело все еще где-то здесь.

– Возможно, мой отец просто испугался возвращаться сюда. Возможно… он нашел кого-то, чтобы тот сказал, что видел Екатерину живой, чтобы составить алиби, – предположил Максим.

– Или просто один из ее друзей-наркоманов решил, что видел ее тринадцатого, в то время как на самом деле видел ее одиннадцатого. Или вообще не видел. Ее друзья – я ненавидел их всех. Я говорил ей, такой образ жизни кончится плохо. Где же нам ее искать? Тут три гектара. Да и рядом леса.

– Вряд ли он решился бы выйти за участок, – покачал головой криминалист. – Это было бы слишком рискованно.

Максим на секунду прикрыл глаза и попытался вспомнить что-то, что ускользало от него, как он ни пытался за это зацепиться. Он отошел от ванной комнаты и вернулся в зал, раскрыл дверь и вышел на веранду. Холодный влажный воздух показался ему даже приятным, он отрезвлял и прочищал голову.

Спальня. Он так хорошо ее помнит. Два окна, кровать посередине, между ними. Рядом с ним на постели лежит светло-коричневый плюшевый мишка, он с ним играет. Он проснулся и довольно долго слушал, как что-то грохочет. Он не хотел выходить из комнаты. Он смотрел в окно.

Это было так трудно – пробивать невидимую стену из стольких лет и стольких увиденных им кошмаров, чтобы отделить одно-единственное настоящее воспоминание, застывшее перед его распахнутыми детскими глазами.

Он стоит и смотрит в окно. Скоро будет рассвет, и серое небо светлеет, уже видны проталины и черные участки земли. Видна тропинка из серой гальки, деревянный настил и что-то еще… Что-то еще было, но он не помнит. Может быть, если посмотреть в окно сейчас?

Там будет только тьма.

Максим снова вошел в спальню и провел пальцем по ландышам на стене. Это было странно – мучительно и освобождающе. Ему показалось, что время повернуло вспять и он снова там, скоро проснется и услышит звук – страшный звук. Тук, тук, тук. Все это в прошлом, это больше не должно охотиться за ним. Он сильнее, чем эти тусклые стены, чем воспоминания, пропитанные серой мглой.

– Что ты тут делаешь? – спросил Воронков, обеспокоенно глядя на Максима. – Что-то случилось?

– Нет-нет, я просто думаю, – ответил Максим сбивчиво, – я просто пытаюсь вспомнить.

Все чувства Максима были обострены, он ощущал себя странно. Даже в куртке он никак не мог согреться, словно сырость с реки проникла к нему в душу. Было что-то необъяснимое в том, как бесконечно длинна была эта ночь. Как будто всех их намеренно погрузили во тьму и холод, словно бы утро могло вообще не наступить. Максим посмотрел на часы, они показали двадцать минут пятого. В октябре светает поздно, сказал он себе. Просто еще не время.

Обычно в это время Максим всегда покидал Россию, если уж ему случалось оказаться осенью в этой стране. Он был рожден здесь – от матери, интересовавшейся только деньгами и тем, сколько раз ее упомянули в светской хронике Лондона, и от отца, попытавшегося зарубить его топором. Эта страна никогда не была для Максима родиной. Осень и зима никогда не были его временами года, и он, как перелетная птица, улетал в дальние края, туда, где дни не становились короче, а ночи не становились длиннее. Темные, долгие ночи – это значит, больше времени наедине с собой, в спальнях, которые Максим ненавидел. Кошмары длились дольше, когда за окном было темно.

Но только не тогда, когда рядом была Арина. Когда она лежала рядом, Максим мечтал, чтобы ночь не кончалась.

Максим подошел к окну и вгляделся в темную даль. Прямо перед домом чернела вода. Волга, заповедные воды, тихая, изумительная гладь. Кажется, дождь кончился. И вдруг…

Максиму на секунду показалось, что он видит что-то в темной глубине за окном. Что-то белое. Он вскрикнул и попросил выключить в комнате свет. Возможно, ему показалось. Но нет, большое белое пятно отчетливо проступало сквозь черноту ночи.

– Что это? – воскликнул Воронков.

– Похоже на яхту, – растерянно уронил Аркадий, подошедший к Максиму.

– Я не слышу звука мотора. Она движется? – спросил Воронков. – Ты слышал что-нибудь, Максим?

– Нет, но я думаю, это он.

Александр Воронков и Аркадий переглянулись. Он здесь.

– Зайдем с двух сторон. Неподалеку есть яхт-клуб, могу задействовать их охрану, – сказал Воронков, но Аркадий покачал головой.

– Он может быть вооружен. И может быть не один. Нужно действовать быстро. И еще – нужны профессионалы. Чтобы без вариантов, без осложнений. Молниеносно.

– Мы не можем ждать. Здесь была лодка, я вспомнил! Она была привязана к причалу! – закричал Максим. Воронков обернулся и посмотрел на Максима так, словно забыл о нем. – Нужно взять лодку.

– Яхта идет без огней, движется странно, очень медленно. Кто знает, сможем ли мы к ней подобраться. Он может начать стрелять, – предположил Аркадий. Идея, что Максим приблизится к своему отцу, ему не нравилась. Он, Аркадий, всю жизнь защищал Максима. А родной отец чуть не убил его.

Но мальчик вырос. Мальчика больше нет. Сильный мужчина бежит к причалу. Лодки там нет, ее давным-давно убрали из воды в сарай, но достать ее – минутное дело.

Далеко ли на ней можно дойти?

Лодка была старой, скрипела, рассыпалась по швам. Плохо. Максиму наплевать, он уже спускает ее на воду.

– Он явно что-то высматривает, ждет, – пробормотал Воронков. – Он увидит нас.

– Мне все равно, – бросил Максим, вставляя весла в уключины. – Я могу пойти один. Я могу пойти вплавь, если уж на то пошло.

– Прекрати, Максим. Не сходи с ума.

– Да? Я и не собираюсь. Я никогда в жизни не мыслил так нормально. Аркадий, останься на берегу. Вызови подмогу с воздуха. Вызовите силовиков.

Максим запрыгнул в лодку и уже собрался оттолкнуться от берега, когда в лодку забрался Аркадий. Он ответил Максиму только пристальным взглядом и наклонился, чтобы проверить крепление весел. Следом за ним в лодку ступил Александр Воронков.

– Нет, – покачал головой Максим.

– Это моя дочь. И это – моя лодка, – повел плечами Александр, прошел на нос, уселся на старой перекладине, достал из кармана пистолет и принялся проверять заряд. Максим пожал плечами и оттолкнул лодку от берега.

Течение подхватило их и понесло вниз по реке. Течение здесь было сильным, мощным. Оно играло им на руку, и расстояние до странно неживой белоснежной яхты сокращалось с каждым взмахом весел. Все молчали. Были слышны только всплески воды.

Он может увидеть их и выстрелить еще до того, как им удастся приблизиться к корпусу яхты, но это никого не волновало. Трое мужчин сидели в лодке и молчали. Каждого из них на эту лодку привела своя история, и, возможно, каждый из них сейчас вспоминал о том, что для него самое важное.

Для Максима все сократилось до одного короткого слова. Он всматривался во тьму, пытаясь перепрыгнуть через высокий, непреодолимый барьер времени и увидеть, что происходит на яхте.

Арина.