Выходит он из дому с миною пресной, Ведет меня за руку к службе воскресной. И вот перед нами знакомый квартал, Где нам уже виден знакомый портал. Но дедушка Дик — он, представьте, католик — Заходит в пивную, садится за столик. И тотчас ему на подносе несут В сползающей пене высокий сосуд. Усы окуная в пушистую пену, Он молвит: — Ореховый пай джентльмену!.. — Нетрудно понять, джентльмен — это я, А деда уже окружили друзья. То были приказчик, букмекер и докер. Сперва, как всегда, перекинувшись в покер, Склонив многодумные лбы над столом, В политику лезли они напролом. Все жарче в пивной становились дебаты По поводу верхней и нижней палаты. Все чаще мелькали слова «профсоюз», «Страхкасса», «квартирная плата», «лорд Хьюз» [1] . Пустели, — поскольку был спор непреклонным, — За пинтою пинта, галлон за галлоном, И вот почему, возвращаясь домой, Мой дедушка шел не всегда по прямой… И снова, бывало, он с миною пресной Ведет меня за руку к службе воскресной, Но, сделав от дома четыре шага, Свернув, мы спешим на собачьи бега. У дедушки Дика в петлице гвоздика, И девушки смотрят на дедушку Дика, И девушкам нравится дедушка Дик — Лукавый, плечистый, веселый старик… Куда он ушел, балагур и повеса, Что к жизни вовек не терял интереса, А нынче с портрета глядит на меня И больше не просит для трубки огня?..