ГЛАВА 13

Грибов на заветной опушке не росло — это было известно даже малым детям. Не было там ни ягод, ни орехов. А даже если что-то и вырастало, то в пищу оно не годилось. Считалось, что весь лес, граничащий с мертвой пустошью, отравлен и потому небезопасен. Действительно, деревья здесь были уродливы, кусты чахли, птиц почти не водилось, а зверье не показывалось. Тем не менее, Вик полагал, что не так уж и опасны эти места, как о них толкуют старики. Сами то они, случаются, заглядывают сюда и даже в пустошь вроде бы заходят. Только интересно, зачем? Там же нет ничего — на то она и пустошь.

А вот если ее перейти, если избежишь ловушек, не заблудишься и не отравишься, то окажешься в большом городе, чудесами наполненном и из чудес построенном. Говорят, что если в темную безлунную ночь, когда воздух спокоен и чист, залезть на самую высокую сосну из тех, что растут на краю леса, и посмотреть в сторону, где по небу, растворяя звезды, разливается мягкое зарево, то можно в нем разглядеть отдельные огоньки, выстраивающиеся в линии. Старики объясняют, что это светится Концерн — место, где есть все, но куда простым людям хода нет. Попасть туда можно только через особые лазейки, о которых, наверное, только Айван и знает. Ну, и проводники еще…

Вик вздохнул, спрыгнул с кряжистой ветки перекрученного дуба, поднял оставленную на земле корзину, в которой лежали четыре боровика да горсть опенков, и, решительно перекрестившись, зашагал к прогалу. Два дня тому назад Вику исполнилось пятнадцать лет, и сегодня он намеревался хотя бы одной ногой ступить на мертвую пустошь — это было делом чести каждого мальчишки, достигшего столь солидного возраста.

Его, конечно, немного смущало, что он не выполнил порученное дело. Утром его отправили за грибами, но он почти сразу сбежал в дальний лес, что уже было серьезным прегрешением, а потом и вовсе отправился на запретную опушку. Конечно, если об этом никто не узнает, то и наказания не последует. А коли спросят, почему грибов не набрал и пропадал так долго, то можно отовраться, что заплутал, встретил кого-то, похожего на космача, побежал со страху, растеряв все грибы…

Нет, про космачей лучше ничего не говорить. Пускай это будет медведь. А лучше волк. Или даже собака, которую он принял за волка.

Вик кивнул собственным мыслям.

Теперь уж отступать негоже. Весь день шел по лесу, сейчас до пустоши рукой подать — вон, проглядывает меж деревьев. Метров двести, наверное, осталось. Нужно всего-то: выйти из леса, ступить на мертвую землю и ножиком выкопать какой-нибудь приметный камешек, а лучше железку, чтоб было чем доказать другим мальчишкам свой поступок…

С замшелой еловой лапы сорвалась какая-то крупная птица — Вик не успел ее разглядеть. Он приостановился и даже немного присел от неожиданности. Пальцы крепко обхватили рукоятку ножа.

Птица серой тенью мелькнула за деревьями и потерялась в зарослях — то ли улетела, то ли спряталась.

— Ах, чтоб тебя! — с чувством сказал Вик и швырнул неказистое свое оружие в ближайший осиновый ствол. Острие на два пальца ушло в мягкую древесину, и ножик затрепетал. Паренек выдернул его, крутанул в пальцах и убрал в сплетенный из лыка чехол.

Но через несколько секунд он опять достал нож и насторожился. Ему послышался шум — будто кто-то тяжелый и неповоротливый ломился сквозь заросли. Вик замер.

Да, несомненно. Через лес кто-то шел. Кажется, не очень быстро. Но очень уж шумно. И двигался он сюда.

Космач? Вряд ли — космачи не станут так шуметь.

Какой-нибудь зверь? Непохоже. Да и не показывается зверье на запретной опушке, боится запахов пустоши — это даже малым детям известно.

Вик, привстав на цыпочки, быстро огляделся, скользнул в сторону, поднырнул под нависающие шалашиком еловые лапы и притих.

А через мгновение он услышал крик.

Крик был очень похож на человеческий, но от него мороз бежал по коже.

«Неужели все-таки космачи? — обмер Вик. — Зачем, ну зачем я так далеко ушел от дома?!»

Шум приближался.

Вик забрался глубже в свое укрытие, поближе к липкому, пахнущему смолой стволу. Зачерпнул рукой мягкую землю с колючей хвоей, растер ее по физиономии. Воткнул перед собой ножик — говорят, обработанное железо отводит глаза космачам. Глупость, конечно, охотничьи байки, но вдруг да поможет?

До чего же медленно он приближается! Неужто раненый?

Если так, то можно будет убежать.

А если он не один?..

Крик повторился. Теперь звучал он разборчивей. Можно было подумать даже, что кто-то выкрикивает имя Айвана.

Только откуда космачу знать это имя?

Или это все же кто-то из своих?

Свои, конечно, лучше, чем космачи. Много лучше. Но и своим бы не надо знать, что Вик был в запретном месте. Наказание будет такое, что мало не покажется: сперва отчитают перед всей деревней, остригут наголо, а потом или яму выгребную отправят чистить, или прошлогоднее зерно перебирать. Первая работа, конечно, вонюча и противна, но хоть мужская, а вторая — бабская, муторная.

— Айван, — снова разнесся по лесу крик.

Теперь сомнений не оставалось, кто-то звал Айвана. Голос был громкий и чистый — таким голосом песни хорошо распевать, но вот произношение было странное, непривычное.

Уж не люд ли?

Пришлых людей Вик побаивался. Не так как космачей, конечно — от тех ничего доброго ждать не приходится. А вот с людами можно и договориться, пусть даже они совсем не знакомы и говорят по-чужому, по-людски. Люды все же бежам родная кровь, так старики говорят. Да и мать у Вика тоже из людов, а значит он в прямых сродственных отношениях с ними.

Вот хорошо бы это люд был.

Непонятно лишь, зачем он так глотку дерет, Айвана вызывая. До деревни километров десять: тут хоть весь на крик изойди — все одно не докричишься.

Заблудился, небось…

Вик немного успокоился.

Покидать свое укрытие он и не думал. Он лежал на теплой мягкой земле, смотрел, как по сломанной травинке ползет жук-красноперник, и ждал появления таинственного крикуна.

Очередной вопль прозвучал совсем близко, и за двумя сросшимися березами что-то зашевелилось.

* * *

— Айван! — выкрикнул Херберт и подтянул сперва Ларса, потом Яра.

Передвигался сибер теперь совсем уж медленно. Его мозги перегревались, когда он пытался разобраться в путанице непривычных препятствий. То, что Ларс назвал лесом, оказалось чудовищным бескрайним лабиринтом. Он слегка походил на Аллею Стеклянного Парка, но здесь не было ни дорожек, ни скамеек, ни указателей; неопрятного вида деревья были натыканы как придется, и было их неисчислимое множество, самых разных. Земля тоже оказалась странная — ее покрывал неоднородный зеленый ворс, в котором попадались крохотные сиберы странного вида. Особенно поразили Херберта летающие, ярко окрашенные малютки. Он даже сделал несколько снимков, пожертвовав кое-какими старыми воспоминаниями.

Херберт с трудом ориентировался. Окружающий хаос сбивал его с толку. Он делал несколько шагов и останавливался, осматриваясь. Время от времени он пытался подключиться к удаленным серверам и к внешней системе навигации — конечно же, он не мог их найти, и это еще сильней путало его.

Вся надежда была на неведомого Айвана, который не даст пропасть.

— Айван! — выкрикивал Херберт в шуршащий, шевелящийся хаос, называемый лесом.

Он оттаскивал Ларса на несколько шагов вперед и возвращался к Яру.

Он чувствовал, что они живы. Но даже если бы они умерли, он ни за что бы их не оставил.

Все вокруг было непривычно, чуждо, незнакомо.

Все, кроме этих двух человек.

* * *

Даже появление космачей не напугало бы Вика так, как напугало его вышедшее из-за берез чудище.

— Айван, — крикнуло оно человечьим голосом. Постояло, прислушиваясь к лесному шуму, шагнуло назад и, наклонившись, выволокло из травы на открытое пространство сперва одного мертвеца, потом другого.

В том, что это мертвецы, Вик не сомневался. До покойников можно было доплюнуть, так близко они находились. Вик видел их страшные лица, видел грязную изодранную одежду, видел обрубок ноги и ссадины на руках.

Но чудище было еще страшней.

Оно долго стояло, медленно и жутко вращая головой. Вик старался не смотреть на него, опасаясь, что чудище почувствует его взгляд. Он едва дышал и зажимал руками бешено колотящееся сердце.

«Уходи, — просил он про себя. — Ну, уходи же скорей! Ну, пожалуйста!»

Наверное, нужно было перекреститься, но он пальцем то шевельнуть боялся.

А чудище, кажется, решило передохнуть. Оно опустилось на колени возле своих мертвецов, потрогало их лица. Спросило:

— Вы что делаете?

Изменив голос на женский, само себе и ответило:

— Ничего.

И первым голосом добавило:

— Когда закончите, свяжитесь со мной.

Чудище расхохоталось. Похлопало ладонью по земле, тряхнуло головой, спросило у мертвецов:

— Смешно. Правда? Я знаю много смешных историй. Очень много.

И вновь переменив голос, спросило:

— У этого фильма был счастливый конец?

Ответило:

— О да! Все были так счастливы, что он наконец-то закончился.

Чудище добродушно рассмеялось, а Вику в голову пришла одна мысль, и он, чтобы проверить свое подозрение, набрался смелости и подался вперед, пристально вглядываясь в жуткое лицо-маску.

Откуда бы этому страхолюду знать про фильмы?

И что это за штуковины у него за спиной и на груди? Не иначе, оружие. Точно! Вон тот ствол точно такой, как был когда-то у Айвана.

Так неужели?..

Вик приободрился.

Это же наверняка синтетический организм, про которых так часто вспоминают бежи! Сибер! Из города! Айван таких роботами иногда обзывает. А те двое, видимо, новые бежи. Пустошь отравила их, убила, а робот все равно тащит их с собой, потому что так велит ему программа.

Как бы только удостовериться в этом?..

Вик тихонько отполз назад, спрятался за толстым стволом на тот случай, если сибер вздумает стрелять. Оглянулся, убедился, что путь к бегству свободен. Чуть подвинув рукой мешающую ветку, снова уставился на пришельца.

Это ж надо! Настоящий живой сибер, да еще с грудой оружия! За такую находку ему любое прегрешение простят. Да что там — простят! Могут наградить даже! Вручат оружие охотника. А то и дадут взрослое имя, не дожидаясь его восемнадцатилетия. Если б еще эти двое живые были…

А вдруг они не совсем умерли?..

Вик отполз еще на полшага назад. Теперь сибера и бездыханных людей было едва видно сквозь лапник.

Он быстро перекрестился щепотью, набрал в грудь пахнущего пустошью воздуха и резко выкрикнул:

— Эй, ты кто?!

* * *

Непонятно откуда раздавшийся вопрос застал Херберта врасплох. Сибер закрутил головой, не зная, кому отвечать. Так никого не углядев, сказал в пустоту:

— Я Херберт. Я друг.

— Ты сибер? — крикнули из леса.

— Я сибер, — согласился он.

— Из города?

— Да.

— И эти двое тоже?

— Они тоже.

Херберт, кажется, определил, откуда шел голос. Он повернулся лицом к большому дереву, отдаленно похожему на рождественскую пирамиду, устанавливаемую на площадях, присел, попробовал заглянуть под нее.

— Не надо! — предупредил голос. — Стой, где стоял!

Херберт кивнул, но с колен не поднялся.

— Ты Айван? — спросил он с надеждой.

— Нет. Я Вик. Но я могу отвести тебя к Айвану.

— Айван не даст пропасть?

— Это точно.

— Моим друзьям нужна помощь.

— Они живы?

— Они живы.

— Непохоже.

— Я слышу их сердца. И чувствую их тепло. Он и живы.

— Тогда нам, наверное, нужно поторопиться.

— Я не могу торопиться. Здесь очень трудно идти.

— Я помогу, — сказал Вик. — А ты не станешь в меня стрелять?

— Ты человек? — спросил Херберт.

— Да.

— Сибер-друг никогда не стреляет в людей, — гордо ответил Херберт и, наклонившись, все же заглянул под дерево.

* * *

Бежи действительно оказались живы. Вик осмотрел их первым делом, убедился, что они дышат — хоть и слабо, но ровно, будто спящие. И только потом протянул руку Херберту.

— Здравствуй. Я Вик.

Сибер неуверенно взял его ладонь четырьмя пальцами, мягко пожал.

— Херберт. Друг.

Они внимательно и открыто разглядывали друг друга. Вику было страсть как любопытно: пожалуй, дай ему сейчас волю, он позабыл бы правила приличий и закон гостеприимства — ногтями поскреб бы искусственную кожу, поцарапал бы ножом гладкий пластик, заглянул бы в рот синтетического организма, надавил бы ему на глаз.

Чудо, настоящее чудо! Одно из множества, коими славится город.

— Нужно идти, — проговорил Херберт. Полупрозрачные губы его шевелились почти как настоящие. — Проводи нас к Айвану.

— Ну да, конечно, — спохватился Вик. — Это проще простого!

Он ошибся. Тащить двух беспомощных людей через лес было очень непросто. Сибер, конечно, здорово помогал, но двигаться быстро у него не получалось, как он ни старался. А ведь это была только опушка! Дальше лес становился чаще, и бурелома там было куда больше.

— Вот что, — сказал Вик, остановившись возле поваленной давним ураганом сосны. — Ты оставайся здесь, а я быстренько домчусь до своих. Расскажу им, что к чему, а уж они решат, как лучше поступить: то ли лошадьми вас вытянуть, то ли на руках вынести.

— Ты пойдешь к Айвану? — спросил Херберт.

— И к нему тоже.

— Передай ему, что здесь Ларс. Мне кажется, они друзья.

— Ларс? — удивился Вик. — Который из них? Этот, без ноги?

— Да.

— Что-то не похож, — с сомнением проговорил Вик, всматриваясь в грязное и опухшее лицо проводника. — Ну ладно, я передам. А второго как зовут?

— Яр.

— Ларс и Яр, — повторил Вик. — Я запомню.

Он легко перепрыгнул через поваленный ствол, обернулся:

— Если хочешь, можешь потихоньку идти за мной следом. Только с пути гляди, не сбейся. А часа через три я вернусь с подмогой. Ты умеешь время считать?

— Конечно, — кивнул Херберт.

— Ну, значит, жди, — сказал Вик и, плечом раздвинув куст орешника, бросился бежать.

 

ГЛАВА 14

Очнулся Яр с твердой уверенностью, что все невзгоды привиделись ему в кошмарном сне. Он отчетливо помнил невероятные приключения, случившиеся с ним, но это его не смущало: так часто бывает сразу после пробуждения, а стоит немного подождать — и кошмар выветривается, тает, и уже не только подробностей не вспомнить, но и суть пережитого во сне забываешь.

Не открывая глаз, он нежился в тепле. Он чувствовал, что лежит на кровати, укутанный одеялом. Он слышал негромкое бормотание какого-то электронного прибора, скорей всего медийника. Почему-то он полагал, что это не его дом — запахи, что ли, были здесь чужие, незнакомые, — но даже это его ничуть не беспокоило. Он мог проснуться в номере гостиницы. Он мог находиться в больничной палате после перенесенной операции. И тогда ясно, почему так ноет и чешется тело.

Чешется, будто на равнине Внешнего Кольца. Кошмар никак не забывался, напротив, вспоминалось больше и больше деталей. Смутное подозрение, что не все так хорошо, как представляется, взволновало Яра. Он разлепил тяжелые веки, увидел белый потолок и вновь успокоился.

Видимо, он действительно находится в больнице. Потолок был немного странный, неровный, будто из полос составленный. И светильник всего один, с тремя тусклыми пыльными лампами.

Что это за больница такая странная?

Яр глянул на одеяло. И увидел свои руки — чистые, но сильно ободранные, исцарапанные. Он дернулся. Попробовал перевернуться набок — но боль, пронзившая тело, не позволила ему это сделать. Он лишь повернул голову и успел заметить еще одну кровать рядом, лежащего на ней человека и небольшой экран портативного, прикрепленного к стене медийника. Потом перед глазами закрутились черные значки, а в ушах неприятно загудело.

— Очнулся? — сквозь гул донесся голос соседа по палате.

— Где я? — простонал Яр.

— На месте. Там, куда я обещал тебя доставить.

— Ларс?

— Ну?

— Это ты?.. Так значит… Это действительно ты?

— Ну а кто же еще?

— Значит… Все это правда? Не сон?

— Не вполне понимаю, о чем это ты, но лично я уже давно проснулся.

* * *

Комната была маленькая, но назвать ее тесной язык не поворачивался, поскольку была она практически пуста. Две кровати, тумбочка, светильник на потолке, небольшая, явно самодельная полочка и переносной медийник — вот и вся обстановка. Еще в комнате имелись два крохотных, закрытых занавесками оконца.

— Давно мы здесь? — спросил Яр.

— Говорят, уже три дня, — ответил Ларс.

— Кто говорит?

— Местные жители.

— Люди?

— Ну конечно…

Занавески оказались примечательные: маленькие, чуть больше окон, верхней частью они крепились не к потолку, а к стене: нижняя их часть не доставала до пола, а лишь немного прикрывала выступающий подоконник. Грубую ткань украшал замысловатый орнамент — как Яр ни присматривался к нему, он так и не сумел понять, каким способом исполнен этот рисунок.

— Один местный парнишка наткнулся на нас в лесу, понял, кто мы такие есть, и привел подмогу. Они-то нас сюда и приволокли.

— Я ничего не помню.

— Понятное дело. Мы с тобой были как два трупа. Нас тащил Херберт.

— А где он?

— Вышел куда-то. Скорей всего, отправился за водой или еды нам принесет. Он тут постоянно возле нас дежурит. Он к этому привычный.

На экране медийника шел старинный комедийный сериал с молодым Гилом Рональдсом в главной роли. Судя по иконке в верхнем правом углу, это была запись, а не трансляция.

— Что это за место? — спросил Яр. — Что за город?

— Это не город, я же тысячу раз тебе объяснял. Это поселение. Или, если угодно, деревня.

— Эти слова ничего не объясняют.

— А как я могу объяснить тебе то, чего ты никогда не видел? — Ларс пожал плечами. — А впрочем… Представь маленький город. Очень маленький. Из конца в конец можно за двадцать минут дойти. Домики в один этаж. Узенькие дорожки. Никаких магазинов и торговых центров. Никаких мобилей и сиберов. Асфальта, бетона, металла, стекла, пластика — почти нет. Людей — двести человек, все друг друга знают лично… Представил?

— Да.

— Так вот, твое представление не имеет ничего общего с действительностью, которую ты скоро увидишь.

Лампы в светильнике заморгали и погасли. В комнате стало темно, лишь чуть светились завешенные окна, да сиял яркими красками висящий на стене экран. Минут через пять лампы вновь загорелись — но теперь света они давали раза в два меньше прежнего. На улице что-то противно завыло. Яр поежился и натянул одеяло до подбородка.

— Здесь опасно? — спросил он.

— Здесь нет хурбов, — ответил Ларс. Со скрипом открылась единственная дверь. В комнату, пригнувшись, вошел Херберт. Левой рукой он держал поднос, на котором стояли глубокая, накрытая мятой салфеткой тарелка и большая неровная чашка.

— Друг Яр проснулся, — широко улыбнувшись, сказал Херберт и ловко поставил поднос на тумбочку.

— А вот и наш спаситель, — объявил Ларс.

— Сейчас принесу еще порцию еды, — сказал сибер и заправился к двери.

— Не надо, — остановил его Ларс. — Я не успел проголодаться, так что покорми Яра вместо меня…

Яр так и не понял, был это завтрак, обед или ужин. Он сосал горячий бульон с большой шершавой и очень неудобной ложки, которую Херберт подносил к его рту. Кушанье было густое и сытное, но несколько странное на вкус. Когда тарелка опустела, осоловевший Яр откинулся на подушки и почти сразу заснул.

— Как ваша головная боль? — спросил с экрана молодой Гил Рональде.

— Ушла играть в «Мейджик кард», — ответил его партнер.

Грянул закадровый хохот.

— Я знаю эту шутку, — сказал Херберт. — Она очень старая.

— Выключи звук, — поморщившись, попросил его Ларс. — И передай Айвану, что Яр очнулся. Пусть приходит.

* * *

Айван оказался глубоким стариком. Ему, наверное, было далеко за сто пятьдесят лет. Его дряблая морщинистая кожа висела некрасивыми складками. Сухие губы мелко дрожали. Тонкие пальцы рылись в неопрятной желтой бороде. Ему бы давно следовало готовиться к встрече с Создателем, но глаза его были ясны, а тело крепко.

«Старикам здесь не дают танатола», — понял Яр и ужаснулся.

Айвана сопровождали еще люди, не такие древние, как он, но в том возрасте, когда пора уже выбирать для себя дом отцветания. Они не проходили в комнату, а встали у белой стены, прижавшись к ней спинами.

— Здравствуйте, молодые гости, — проговорил Айван, устраиваясь на легком стуле, что принес один из его спутников. — Рад вас видеть поправившимися и отдохнувшими. Волноваться вам не о чем. Теперь вы в безопасности. Имущество ваше цело и лежит за дверью, мы ничего не трогали и вам старались не мешать. Но теперь пришло время первого разговора. Теперь я должен рассказать вам о нашей жизни и спросить, готовы ли вы присоединиться к нам…

Говорил он размеренно и ровно, будто заученно. Его правая ладонь, лежащая на остром колене, поднималась и опускалась, словно отстукивала некий неслышный ритм.

— Меня зовут Айван, я здесь старший и главный. За спиной моей стоят мои помощники, их восемь. Все мы когда-то покинули город, преследуемые хурбами. Все мы оказались здесь, потому что иначе бы погибли. Видимо, то же случилось и с вами. Я прав?

— Да, — кивнул серьезный Ларс.

— Да, — покосившись на проводника, подтвердил Яр.

— Мы называем себя бежами, — ободряюще им улыбнувшись, продолжил Айван. — Много лет мы живем вместе, большой общиной. Ее создал я. Мы научились добывать все необходимое для жизни. Мы построили себе жилье. Мы принимаем новых людей. Поселение наше находится вне города. Здесь нет многого, что было там. Поэтому жить здесь непросто. Но мы привыкли. Мы привыкаем… — Он кивнул, и спутники его, стоящие вдоль стены, склонили головы. Айван хрипло откашлялся, вытер ладонью рот и заговорил дальше: — Рядом с нами живут те, кого мы называем людами. Они похожи на нас, но они никогда не были в городах и потому не имеют представления о привычной нам жизни. Поколение за поколением они выживают в этих диких условиях, и нам есть чему у них поучиться. Мы торгуем с ними и перенимаем их опыт. Иногда мы принимаем их женщин в нашу общину, и они рожают от наших мужчин нормальных детей. Значит, они такие же люди, как и мы. Вы должны хорошо понимать это. У всех членов общины есть обязанности. Каждый человек обязан работать. Это вы также должны понимать… Теперь я спрашиваю у вас — что вы умеете делать? Сначала ответь ты.

Кривой узловатый палец указал на Ларса.

— Я умею охотиться, — ответил тот. — Умею обращаться с огнем. Умею строить. Умею готовить и немного умею лечить. И я всегда мечтал заняться изобретательством.

— Очень хорошо, — сказал Айван и направил палец на Яра. — А что можешь ты?

Яр смутился.

Он уже понял, что монолог старика является частью некоего ритуала, общего для всех новых «бежей», претендующих на вступление в общину. Яр догадывался, что от того, что он сейчас ответит, будет многое зависеть.

— Я? — переспросил он, чтоб выгадать чуточку времени.

— Что ты умеешь делать? — повторил вопрос Айван.

Десять пар глаз уставились на Яра.

— Ну… — Яр пожал плечами, попробовал улыбнуться, но уголок его рта задергался, и он торопливо прикрыл губы рукой. — Последнее время я обрабатывал данные… Статистику…

Айван покачал головой, и Яр понял, что говорит что-то не то.

— Я могу делать отчеты… Вести ведомости, каталоги… Модерировать… Сверять…

Айван лишь мотал головой.

Ларс жестами пытался что-то подсказать.

— Администрировать… — перечислял Яр, совсем потерявшись. — Настраивать…

— Спасибо, — остановил его Айван. — Мы все поняли.

Слова старика прозвучали ровно и невыразительно, но Яр все равно услышал в них разочарование и обидную снисходительность. Так с ним разговаривал загнанный хурбами Гнат, так к нему обращались более опытная Алета и вечно всем недовольный Ларс. Оскорбленный Яр вскинулся.

— Я могу видеть хурбов! — выкрикнул он, внезапно ожесточившись. Боль заставила его стиснуть зубы, напомнила ему, что он все еще зависит от этих людей, что им он обязан жизнью.

— Я могу видеть хурбов, — повторил он чуть спокойней.

Но Айван опять покачал головой:

— Это редкий дар, — проговорил он негромко, почти ласково, словно бы жалея собеседника. — Но здесь многие могут их видеть.

Яр исподлобья посмотрел на старика. Помолчал, играя желваками на скулах. И сказал угрюмо:

— А я могу их убивать.

В комнате сделалось тихо. Все замерли. Только на экране медийника давно умерший певец Зи Кли Ти лихо отплясывал, немо открывая рот. Почти попадая в такт его движениям, за занавешенным окном что-то приглушенно постукивало и трещало.

— Я убивал их ножом. — Яр сжал кулак, будто удерживая в пальцах рукоять ножа, и обвел взглядом стоящих у стены стариков. — И убивал их из карабина… Вот что я умею делать…

Айван выразительно переглянулся с Ларсом, помедлил немного и кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Но, думаю, это умение тебе больше не понадобится. Здесь нет хурбов.

Ларс нахмурился и поднял руку, требуя внимания.

— Хурбы зашли за Сортировку, — громко объявил он. — Они преследовали нас до самой границы и остановились лишь на краю обрыва. Ты должен знать об этом, Айван.

Лицо старика потемнело.

— Вот как? А знаешь ли ты, что это может означать?

— Пока не знаю. Но я еще кое о чем хотел сообщить. Мы видели новую разновидность хурбов. Эти твари стали выше и быстрей.

— И у них есть лица, — добавил Яр. — Серые лица, похожие на маски.

— Плохая новость, — еще больше помрачнев, проговорил Айван. — Пожалуй, нам пора прекратить официальную часть и поговорить, как положено старым друзьям. Но прежде одна маленькая формальность. Я должен спросить — желаете ли вы стать частью нашей общины?

— Да, — ответил Яр.

Ларс вздохнул, пошевелил искалеченной ногой и сказал:

— Не помню уже, сколько раз я отвечал тебе «нет», но сегодня я вынужден сказать «да».

* * *

Ларс рассказал все: и о банде проволочников, и о гонке на переоборудованном мусоровозе, и о смерти Хама. Он рассказал, как научил Херберта стрелять. Рассказал, как лишился ноги. Рассказал о безумном прорыве к провалу, о световой гранате, ослепившей преследующих хурбов, о выматывающем переходе через пустошь.

Айван слушал, закрыв глаза. Казалось, что старик спит. Когда Ларс закончил говорить, возникла долгая пауза. Яру захотелось слегка пихнуть сгорбленного старика, разбудить его. Но делать этого не пришлось. Айван выпрямился, открыл ясные глаза, в которых и намека на сонливость не было, и подвел итог:

— Значит, теперь ты один из нас.

— Случилось то, чего я всегда боялся, — криво усмехнулся Ларс. — Я их увидел.

— Худа без добра не бывает, — развел руками Айван. — Зато теперь тебе не нужно носить эти кошмарные маски. Да, в нашей общине такой человек, как ты, — ценное приобретение…

Они беседовали уже два часа. В комнате их осталось трое. Яр и Ларс не покидали своих кроватей, Айван не поддался со стула. Тумбочка была заставлена разной снедью, непривычной для Яра и на вид, и на вкус. В больших кружках золотился сладковатый отвар. Из носика необычного сосуда, названного чайником, но на чайник ничем не похожем, ароматно парило.

— Что ты хочешь делать со своим оружием? — спросил Айван.

— Это мой дар общине, — сказал Ларс.

— Богатый дар, мы очень тебе признательны. — Айван поцокал языком, качая головой, будто удивляясь щедрости проводника, но было заметно, что именно такого ответа он и ждал. — Оружие — это единственное, чего нам действительно не хватает. Его так сложно стало доставать… И не только в охоте дело. Люды уважают нас лишь за наши чудесам и оружие. Мы стараемся жить с ними в мире, но трудно угадать, как могут измениться наши отношения… Не стоит забывать и о космачах. Скоро зима, и они снова вернутся.

— Сильно беспокоят?

— Год на год не приходится. Прошлой зимой унесли мальчонку да разграбили основной охотничий лабаз, перебив охрану. А вот три года тому назад совсем плохо было. Две большие семьи поселились неподалеку. Несколько раз приходили, нападали на поселение. Еле-еле мы от них отбились тогда… Еле-еле… — Айван задумался о чем-то, закрыл глаза.

— Ну, теперь-то волноваться не о чем, — сказал Ларс. — Оружия хватит.

— Как знать, — пробормотал Айван. — Как знать…

Яр не очень понимал, о чем толкуют проводник со стариком. Потому и в разговор не лез, хотя кое-какие вопросы были и у него. Он потягивал горячий сладковатый напиток, грыз черствые лепешки и внимательно слушал.

— А что с сибером? — спросил Айван.

— Херберт не вещь, — ответил Ларс. — Я не могу им распоряжаться. Думаю, вы подберете работу и для него, но, прошу, не относитесь к нему как к предмету. Он друг. Сибер-друг.

— О, я еще помню сибер-друзей, — улыбнулся Айван. — Не волнуйся, мы найдем ему подходящее занятие.

— Херберт знал Димитра.

— Что?!

— Да. Я сам удивился, когда услышал об этом.

— Может, это был какой-нибудь другой Димитр?

— Нет. У Херберта есть видео. Димитр поет свою песню.

— «Малышку»?

— Ее самую.

— Невероятно!

— Город тесен.

— Так говорил Димитр.

Постучавшись, в комнату заглянул коротко остриженный человек лет сорока.

— Можно? — спросил он.

— Заходи, — разрешил Айван, повернув голову. — Все готово?

— Воды наносили. Печи топятся. Мясо принес.

— Давай его сюда.

Человек прошел к тумбочке, сдвинул тарелки и мисочки, поставил на угол вытянутую, похожую на лоток посудину и снял с нее крышку.

— О-о! — жмурясь, протянул Ларс. — Ты знаешь мою слабость.

— Помню, помню, — закивал Айван. — С дымком, на ольхе и березе, как ты любишь. Угощайся. И ты Яр, попробуй. Приучай желудок к нашей пище.

Яр попробовал. Волокнистые кусочки были вкусны и действительно напоминали мясо.

Остриженный человек, собрав пустую посуду, тихо ушел.

— Новых бежей приходит все меньше, — пожаловался Айван, с удовольствием наблюдая, как гости руками таскают горячее кушанье. — И проводники к нам редко заглядывают. Теперь вот и ты от дел отошел.

— А кто еще в деле?

— Этус, Дима и Зизи.

— Помню их. Зизи — мальчишка.

— Он уже троих переправил.

— А скольких потерял в дороге?

— Ну… Не говорит… Так ведь и ты не говорил.

— И не скажу. — Ларс отхлебнул из крышки. Поковырял длинным ногтем меж зубов. — Но, если честно, жалко мне лишь одного. Того, кто даже не добрался до меня. И кого я практически не знал.

— Кто же это?

— Его звали Гнат.

Айван поднял глаза к потолку, вспоминая — точно так же делал Херберт, копаясь в своей электронной памяти. Пошевелил тонкими губами, покачал головой:

— Нет, это имя мне ничего не говорит.

На экране медийника появилась заставка информационной службы «ЭсЭмСи». Яр дотянулся до пульта и прибавил громкости. Ведущий новостей, ссылаясь на блог видной персоны, объявил о помолвке Шорса Гамлина и Зои Фрайт…

— Они уже три года как развелись, — пробормотал Яр.

— Что? — не расслышал Айван.

Ларс вопросительно вскинул бровь.

— Старая новость, — кивнув на экран, пояснил Яр.

— Ну конечно, — ответил Айван. — Это же запись.

— Они крутят их, чтобы ты чувствовал себя в привычной обстановке, — с усмешкой проговорил Ларс. — Лично я считаю это глупостью. Но Айван думает иначе.

— Адаптацию нужно проводить постепенно, — кивнул старик.

— Ну да, постепенно, — Ларс хмыкнул. — А мясо — это тоже твое «постепенно»?

— Мясо? — не понял Яр. — А что мясо?

— Оно настоящее.

— И что?.. Я только не понимаю, как вы его достаете. Добываете в городе? Или это старые запасы?

— Как раз в городе мясо не настоящее, — сказал Ларс с каким-то хищным любопытством глядя на Яра, будто чего-то от него ожидая. — То мясо, что мы сейчас едим, росло не в автоклавах на ферме. Еще недавно оно бегало… Это мышцы животных. Мертвых животных. Их мускулы. — Он пальцем ткнул себя в бицепс.

Яр вспомнил учебный фильм, в котором стадо пралюдей загоняло в яму большого косматого зверя с длинным шлангом вместо носа. Само убийство не показывали. Но в фильме был эпизод, где собравшееся в кружок племя пожирало куски добычи. Яр хорошо помнил, как тошнило его во время просмотра. А после плотного ужина, когда соседи по комнате принялись обсуждать увиденное на учебном занятии, его вырвало прямо на постель.

— Мясо?!

Его вырвало на кровать — как и тогда.

— Адаптация, — весело сказал Ларс.

— Все мы прошли через это, — сказал Айван. Он приподнялся, потрепал содрогающегося Яра по плечу:

— К еде ты скоро привыкнешь. Но на кухню тебе пока лучше не заходить.

Яр только отмахнулся от него. Очередной спазм едва не вывернул его желудок наизнанку.

— Что еще ты принес? — спросил Айван, теряя к блюющему новичку всякий интерес и поворачиваясь к Ларсу.

— Немногое. — Ларс облизал пальцы, покосился на Яра. — Есть два терабайта разного мусора на носителе. Свежий каталог. Кое-какие лекарства…

— А письмо? Ты отправил его тогда?

— Сразу же, как представилась возможность.

— Спасибо тебе, Ларс Бродяга, — с чувством сказал старик.

— Это моя работа, — равнодушно отозвался проводник.

Айван разлил оставшийся отвар по кружкам, разломил последнюю лепешку на две части. Сказал, щурясь на пыльный светильник:

— Славный сегодня денек. — Он шумно хлебнул из кружки, со стуком поставил ее на тумбочку, встал, опершись на спинку стула. — С завтрашнего дня дверь этой комнаты не будет запираться. В пределах деревни ходите, куда угодно. Но помните: когда вы отойдете от крыльца на двадцать шагов, мы найдем вам работу.

Ларс многозначительно хмыкнул и похлопал себя по искалеченной ноге.

— Даже не думай притвориться инвалидом, — строго выговорил ему Айван. — Выгоним в лес волкам на съеденье.

— И на прошлые заслуги не посмотрим. У нас порядки строгие.

Кажется, старик шутил.

Яр вспомнил о разжеванной и проглоченной мертвечине и его замутило с новой силой.

* * *

Пять дней они не поднимались с кроватей, все еще страдая от безымянной болезни, что свалила их в походе через пустыню внешнего кольца. Время от времени на них нападал зуд, и тогда они расчесывали поджившую кожу до крови. Они еще были слабы. Несильная, но постоянная боль изводила их. Унять ее можно было лишь полным покоем. Но лежать без движения было скучно и тяжело. Потому они много спали — так время шло быстрей. Иногда играли в какую-нибудь игру из скудного набора, зашитого в память медийника, — джойстики были дешевые и старые, потертая пластмасса противно скрипела, а некоторые кнопки западали и тогда, чтобы вернуть манипулятор в рабочее состояние, приходилось стучать им по чему-нибудь твердому. Обычно же товарищи бездумно смотрели записи старых развлекательных передач и разговаривали о всяком. Беседы их были ленивыми и часто несвязными. У них было мало общего, а то немногое, что объединяло их, они уже успели обсудить, и не по одному разу.

— Как думаешь, хурбы пойдут дальше?

— За город? Вряд ли… С другой стороны, раньше они не забирались так далеко от центра.

— Айван, кажется, считает, что опасность есть.

— Он известный перестраховщик…

Третьим в их беседах часто становился Херберт. Сибер жил за дверью, там, где дожидались хозяев сложенные вещи. Он рассказывал, что местные жители организовали ему удобную лежанку для отдыха. Он с гордостью докладывал о своих делах и успехах: то он выпрямил шесть килограммов коротких железных проволок, называемых гвоздями, то выжал руками сорок литров воды из мокрого белья, то перебрал двести горстей «зерна», отделив черные от светло-коричневых, а вытянутые от округлых. Сиберу не хватало слов, он не знал, как называются многие вещи, и не мог их описать. Все, что он видел, было ему незнакомо, и Яр со смутной тревогой и неприятным душевным томлением понимал, что скоро и он окажется в положении Херберта. Яр пытался выспрашивать Ларса о здешних порядках, но проводник отвечал неохотно: то ли сам во многом путался, то ли полагал, что объяснять необъяснимое — пустая трата времени.

— А женщины у них, получается, сами рожают? — спрашивал Яр.

— Ну да.

— А детей кто воспитывает?

— Сами и воспитывают.

— Так это же сколько времени надо!

— А куда тебе время? По клубам ходить? В игрушки играть? Так нет тут ничего этого.

— А работа как же?

— Вот разве только работа… Ты дома сколько часов в день работал?

— Ну, два-три… Если деньги были нужны, то и по пять часов приходилось работать.

— Вот! А здесь работать надо круглосуточно.

— А спать когда?

— А как работу сделаешь, так и спи на здоровье.

Яру казалось, что Ларс над ним издевается. Иногда он обижался настолько, что прекращал разговор, отворачивался к стене и с головой укрывался одеялом. Ларс, кажется, чувствовал, что несколько перегнул палку, но не извинялся. Он просто начинал что-нибудь доверительно рассказывать. Яр волей-неволей прислушивался к его монологу, а потом выбирался из-под одеяла и вроде бы забывал обиду.

Однажды вечером Ларс рассказал и свою историю.

— Мою жену звали Эйлей. Девять лет мы жили вместе и не расставались больше чем на один день. Друзья втайне нас осуждали; считали, что мы мешаем друг другу наслаждаться жизнью. А нам не нужно было других удовольствий, кроме как быть рядом… Она увидела хурбов в больнице… А до этого был несчастный случай — ее ударило током, выжгло правый глаз и часть височной кости. Глаз ей клонировали, вернули, и с костью проблем не возникло. Но разряд, видимо, задел и мозг — так я сейчас думаю. Что-то в голове у нее закоротило — и она смогла видеть этих тварей… Я поначалу подозревал, что она сходит с ума. Надеялся, что стоит ей вернуться к нормальной жизни, и все придет в норму. Но когда ее выписали, все стало только хуже. Ей всюду чудились эти черные призраки. Она называла их троллями и боялась их до ужаса, до онемения, а потому старалась не замечать. Только со мной она делилась своими страхами. А я не понимал, в чем дело, я повел ее к специалисту по вправлению мозгов, и он действительно поставил какой-то диагноз: какой-то там синдром какого-то врача… Я облазил всю сеть, я завел кучу новых контактов, я вышел на каких-то странных людей, которые вроде бы обещали мне помочь… Я отправился на назначенную встречу, и там мне сказали, что единственный шанс спасти Эйлю — вывести ее из города. Это звучало невероятно. Вывести ее из города, отправить ее на Марс, переместить на сто лет назад или вперед — тогда для меня все перечисленное было в равной степени дико. Я искал лекарство для воспаленного мозга любимой женщины, а мне предлагали какую-то несусветную глупость. Конечно, я решил, что нас просто хотят обмануть, на нас хотят наживиться… Когда я вернулся с той встречи, Эйли уже не было. Я перерыл всю квартиру и нашел под кроватью маленькое пятнышко крови. Рядом лежал ее комми. На экране осталось сообщение, которое она не успела отправить. Прошло столько лет, а я помню его наизусть: «Лари, любимый! Тролли открыли дверь. Я спряталась. Они ищут. Если что — прощай. Не приходи дом…» Она не хотела, чтобы я шел домой. Она думала меня спасти. Меня до сих пор преследуют видения, как она лежит под нашей кроватью, лихорадочно жмет кнопки своими тонкими пальчиками и смотрит на собирающиеся вокруг тени… Я вернулся к человеку, который обещал мне помочь. Я не верил, что Эйли больше нет, и требовал от него помощи. Я словно обезумел тогда, ничего не хотел слышать. И Димитр увел меня из города. Он отобрал у меня все, что было, он сгреб меня своей ручищей и без жалости вытряхнул меня голого из привычной мне раковины. Он многое мне показал, ничего не объясняя. И когда я понял, что Эйлю не вернуть, когда увидел, что существуют вещи, о которых обычные люди не подозревают, когда я почувствовал себя раздавленным, жалким и никчемным, он спросил, желаю ли я помогать таким людям, как моя жена…

Ларс плакал, рассказывая свою историю. И потрясенный его слезами Яр дал себе слово никогда больше не обижаться на проводника.

Лишь через день решился он спросить, как давно Ларс потерял жену.

— Двадцать два года тому назад, — ответил тот. Потом помолчал немного и добавил: — Три месяца и двенадцать дней.

Яр попробовал сосчитать, сколько времени прошло со дня смерти Алеты, осознал, что не помнит, и отчего-то ужаснулся этому. Он сам себе стал неприятен в этот момент, он почувствовал себя предателем. И спросил — только лишь для того, чтобы заглушить голос проснувшейся совести:

— Если хурбов видит так много людей, то почему их существование до сих пор тайна?

— Много? — Ларс хмыкнул. — Куда больше людей вещают о визитах инопланетян, о магических файлах Древних, о контактах с демоническими силами и ангелами. Увидевшие хурбов просто не понимают, что с ними происходит. Твари добираются до них прежде, чем они что-то заподозрят и перейдут к активным действиям. А, кроме того… — Ларс посмотрел на Яра, будто пытался определить, готов ли тот услышать очередную тайну, стоит ли ему знать то, о чем не ведают обычные люди.

— Что «кроме того»? — спросил Яр.

— Не важно, — отмахнулся Ларс. Было видно, что он жалеет об этом разговоре. — Выкинь все из головы и живи спокойно. Здесь это будет непросто, но возможно.

— Ты не доверяешь мне?

— Конечно.

— А я думал…

— Ты ошибался.

Яр обиделся, несмотря на данное себе обещание. Он отвернулся к стене и с головой залез под одеяло. Ему было прохладно: климат-контроль в комнате отсутствовал, и температура в течение дня заметно прыгала — с утра, обычно, было зябко, к полудню теплело, а в обед становилось жарко. Яр не понимал, с чем это связано, а Ларс, как обычно, не собирался ничего объяснять.

Через час пришел Херберт с поздним завтраком. Похвастался, что таскал какие-то «бревна», чтобы ремонтировать какой-то «частокол». Яр даже расспрашивать его не стал, понимая бесполезность этого занятия. Они сели есть.

После того, как его накормили «настоящим мясом», Яр к каждому новому блюду относился с подозрением. Без опаски он ел только хлеб и каши — Ларс убедил его, что в продуктах этих нет ничего животного. О молоке, на котором были сварены крупы, проводник, конечно же, умолчал. Умолчал он и об удобрении почвы.

Закончился завтрак, как обычно — горстью разноцветных таблеток. Проглотив их, Ларс откинулся на подушки, потянулся и сказал:

— Все это мне изрядно надоело.

Он умолк и молчал целых три часа.

А потом, пыхтя, сполз с кровати и на четвереньках двинулся к двери.

Вернулся он только вечером. Толкнув дверь рукой, он переполз через порог и сказал, довольно чему-то улыбаясь:

— Двадцать шагов — это не так уж и много.

* * *

Где-то через неделю Айван посетил их еще раз. Старик пришел в сопровождении какого-то мальчишки, длинноволосого, со вздернутым конопатым носом и румяными щечками.

— Доброго вам, — пожелал Айван, и его спутник живо кивнул, присоединяясь к приветствию старика.

Ларс сидел на заправленной кровати, свесив ноги. Справа от него лежало несколько кусочков дерева. Яр уже знал, что называть их можно «плашками», «чурками» или «баклушами». Из этих самых баклуш Ларс коротким ножом выстругивал ложки.

— И вам не болеть, — сказал проводник, стряхивая с колен золотистые завитки и короткие неровные осколки, называемые щепой.

— По делу я, — сказал Айван, и мальчишка снова кивнул.

— Всегда рады помочь, — отозвался Ларс. — Что за дело?

— Оружие ваше нужно. Мы пока его не трогали, вас дожидаясь. Но теперь, кажется, пришла пора. Тянуть нечего — ведь людей еще надо научить с ним обращаться.

— Так я же не против, — сказал Ларс, поглаживая ладонями шероховатую заготовку ложки. — Сразу же говорил, что это наш подарок общине.

— Я помню, помню, — покивал Айван. — И все же без тебя мы трогать ничего не стали. Поможешь разобраться?

— Ну конечно.

— Вот и славно. Значит, завтра прямо с утра и начнем.

— А из-за чего такая спешка?

— Ну, как тебе сказать… Вроде бы охотники из людов видели неподалеку следы космача.

Ларс отложил обструганную баклушу, дотянулся до стоящего у стены костыля.

— Давай выйдем, — сказал он Айвану.

И они вышли.

Яр и курносый мальчишка остались вдвоем. Минуту они разглядывали друг друга, не зная, как нужно себя вести. Паренек заговорил первым; кажется, он чувствовал себя здесь хозяином.

— Чешешься? — спросил он, подойдя на шаг ближе.

— Да, — ответил Яр и поскреб запущенными ногтями красный расчес на руке.

— Я вот это… Крем принес… — Мальчишка залез в карман замызганных штанов и вытащил баночку с потертой, но узнаваемой этикеткой «Хло». — У отца осталось… Он говорит, что ему помогало…

— Спасибо.

— А еще он говорит, что вам в баньку надо.

— Куда?

— Ну, помыться.

— Я бы не против, — осторожно сказал Яр. — Только я болею сейчас.

— Это ерунда, — отмахнулся мальчишка. — Тебя ведь Яром зовут?

— Да.

— А я Вик. Это я вас в лесу нашел. Я давно Айвана просил, чтоб он разрешил мне к вам. Вот, сегодня он меня с собой взял.

Вик устроился на кровати Ларса, вытаращился на Яра, будто на какую-то диковину. Спросил:

— А правда, что в городе электричество всегда бывает и сколько угодно?

— Ну да, — ответил Яр, втайне желая, чтоб Ларс и Айван скорей вернулись и выдворили любопытного мальчишку из комнаты.

— А правда, что там одновременно сто передач идет и можно выбирать, какую смотреть?

— Гораздо больше ста.

— А дома там высокие, как тридцать сосен, друг на дружку поставленные?

— Наверное.

— А правда…

— Перестань! — Яр поморщился. — Лучше ты мне объясни, что это за космачи такие.

— А, это запросто, — ответил паренек и, поерзав на жесткой кровати, зачем-то глянув на завешенные окна, начал рассказывать.

Яр внимательно слушал нового знакомого и чувствовал, Как мерзкий, зародившийся в животе холод подбирается к сбивающемуся с ритма сердцу.

* * *

На следующий день Яр вышел на улицу. Там он увидел много такого, о чем раньше лишь читал. И еще больше такого, о чем прежде вообще не имел представления.

 

ГЛАВА 15

Первый снег вывалился рано — яблони даже не успели сбросить листву. Айван смотрел на согнувшиеся, а кое-где и поломанные ветки и думал, что нежданный снег этот может предвещать что-то недоброе. Последнее время смутные предчувствия постоянно одолевали Айвана. Он извелся, ожидая чего-то плохого. Возможно, думал он, это просто старость, ожидание скорой смерти — и хорошо, если так. Но несчастье могло свалиться на всю общину, на дело всей его жизни; свалиться неожиданно, как этот первый снег, искалечивший живые еще деревья. Вот что тревожило его куда больше собственной кончины.

Айван поднял глаза к серому небу, широко перекрестил грудь. Но не о Создателе он сейчас думал. Он думал о хурбах, которые отчего-то вышли к границе города. О неминуемом, как прилет снегирей, появлении космачей. О неурожае зерновых и гнили, поразившей собранные картофельные клубни. О людах, которые только и смотрят, как бы побольше урвать от поселившихся под боком городских изгнанников. О ранних заморозках и мелеющей речке. Об иссякающем потоке новых бежей… Все это сплеталось в один клубок, в рыхлый узел проблем — потяни за одну петельку, и неминуемо затянешь несколько других.

Айван вздохнул, присел на краешек запорошенной свежим снегом скамьи, сложил руки на коленях.

А может, все беды — кажущиеся? Может, на самом-то деле все обстоит не так уж и плохо? Ну, зачем бы хурбам выбираться из города? А космачи по весне уйдут, как всегда уходили. И запасов еды должно хватить до следующего урожая — ну, разве что самую малость придется поэкономить.

Надо просто жить. Как раньше жили. Работать, детей растить, принимать новых бежей.

А что дальше?

Дальше что?!.

Айван снова вздохнул, погладил ладонью бороду.

Наверное, все же это просто старость. Предчувствие скорой смерти.

Сколько еще ему осталось? Год? Пять лет? Десяток?

Вряд ли больше.

И что же будет потом?..

Разозлившись на себя и на свои мысли, он резко встал и смахнул со штанов налипший снег и поковылял к рубленой избушке, где сейчас проживали новые члены общины: Яр и Ларс.

* * *

От белой стены исходило тепло — это был бок печки, громоздкого отопительного устройства, работающего на кусках древесины. Впрочем, насколько Яр мог судить, печь, несмотря на примитивность, являлась устройством многофункциональным — на ней готовили, грели воду, сушили одежду, в ней хранили еду и обрабатывали какие-то поделки. Он слышал даже, что с ее помощью можно лечить боль в суставах и ломоту в мышцах. Работающая печь издавала едва слышное гудение, она потрескивала и насыщала воздух сухим запахом, от которого голова начинала слегка кружиться. Вместе с тем печь могла стать источником пожара, и от нее можно было «угореть» — отравиться газом. Потому за печью в их доме следил специальный человек — истопник Веня, тихий мужчина лет пятидесяти, вечно сутулящийся и припадающий на правую ногу. Печь он топил из комнатки Херберта; там на черном металлическом листе, прибитом к полу, лежали сухие дрова и растопка, там в специальной нише хранились камень и железяка для выбивания искр, а в грязном углу стояли уродливые, уродливо называющиеся инструменты: кочерга, топор, лопата. Яр много раз наблюдал, как Веня занимается порученным ему делом — разводит огонь, подгребает угли, двигает заслонки, и невольно проникался уважением и к молчаливому истопнику, и к громоздкой печи, занимающей, наверное, четверть дома.

— Снег выпал, — сказал Ларс, отодвинув занавеску на окне. — Подойди, посмотри.

Яру не хотелось отходить от дышащей теплом печки — комната не успела прогреться, а за ночь он здорово замерз.

Но голос у Ларса был такой, словно за окном появилось нечто чудесное, и Яр, пусть и с неохотой, но оторвался от беленой стены.

— Ну, что там?

Знакомый пейзаж переменился до неузнаваемости. Яр оперся на подоконник, да так и замер с приоткрытым ртом. Вчера серый и грязный мир сегодня вдруг сделался чистым и светлым. Низенькие домики укрылись белым и мягким, землю словно одеялом застелили, уродливые деревья превратились в ажурные произведения искусства.

— Уже тает, — с сожалением заметил Ларс.

— Будет зима, будет и новый снег, — сказали от двери. — Наглядитесь еще.

Яр обернулся, думая, что это истопник Веня наконец-то решился завести с ними разговор. Яр ошибся.

— Доброго утра и приятного дня, — пожелал им Айван, прикрывая дверь.

Он прошел на середину комнату и встал, озираясь так, будто никогда прежде тут не был. Конечно, с прошлого его визита кое-что тут переменилось: Яр передвинул свою кровать ближе к печке, Ларс свою переместил к окошку; на стене у входа появилась вешалка с одеждой, на добытой Хербертом этажерке расположились кое-какие личные вещи жильцов.

— Обживаетесь, — сказал Айван, и непонятно было, вопрос это или констатация факта, осуждение или одобрение.

— Здравствуй, — сказал Ларс, отползая от окна и устраиваясь на продавленном матрасе.

Яр кивнул, приветствуя старика, и вернулся к печке.

— Я по делу, — объявил им Айван.

— А кто-то сомневался? — хмыкнул Ларс.

Яр косо усмехнулся.

Айван нахмурился, осуждающе на них посмотрел, покачал головой.

— Работа пустяковая, — предупредил он. — Но прогуляться придется изрядно.

— Значит, это не ко мне, — сразу же поскучнел Ларс и взялся за свои баклуши. Он, наверное, уже тысячу ложек настрогал за то время, как здесь находился. Яр долго не мог понять, куда их столько нужно, но одноногий проводник пояснил, что большая часть ложек идет на торговлю с людами, ну а те, что остаются в общине, долго не живут: ломаются, трескаются, сгрызаются — потому их постоянно нужно заменять.

— Наверное, не к тебе, — согласился Айван.

Яру сразу сделалось неуютно. Он, конечно, чувствовал себя гораздо лучше, чем прежде, и, наверное, был способен к настоящей работе, но пока ему поручали всякую безделицу: кухонные ножи наточить, шаркая ими о каменный брусок, порезать старую ткань на квадраты, перетолочь в пыль какие-то зерна. Он делал это здесь, в этой комнате, потому что в любом другом месте ему было очень неуютно. Улица все еще страшила его, хоть он и бывал там неоднократно. Он даже в окно смотрел с трепетом.

— Ты сможешь, Яр? — спросил Айван, глядя на потолок. — Или я пришел слишком рано?

— Наверное, смогу, — Яр сам удивился своему ответу. И поспешно поинтересовался: — А что нужно сделать?

— Сходить на вырубку и принести веток для метел и веников…

Яр смутно представлял, что такое вырубка, о вениках имел весьма приблизительное представление и совсем не знал, как выглядит метла. И все же кивнул.

— Я бы послал кого-нибудь другого, — сказал Айван, разводя руками, — но сейчас все заняты. Тинины два дня как на охоте все, Гулик яблони спасает, Шон навоз чистит… Все заняты, осень потому что… А Херберт ваш бестолков для такого дела. Впрочем, он тоже занят, печку в старой бане ломает… Ну а тебе, как я думаю, пора бы выбираться из своего логова и привыкать уже к лесу… — Старик сделал многозначительную паузу, прищурясь, глянул на Яра, и тот понял, что главная причина порученного ему дела только что была озвучена. — Верно я говорю? — Айван посмотрел на занятого Ларса.

Проводник пожал плечами, оторвался на миг от своего занятия, буркнул глухо, со смешком:

— Адаптация! — И, низко опустив голову, вновь принялся резать ложку.

— Вот-вот, — тряхнул бородой Айван. — Пойдете вдвоем, я к тебе парнишку толкового в провожатые пришлю. Он все знает, дорогу покажет, что брать, что не брать — все объяснит. Договорились?

— Договорились, — сказал Яр. В горле у него пересохло, и он потянулся к кружке с водой.

— Правильно! — Старик, кажется, обрадовался. — Попей, поешь, да и собирайся понемногу. Парнишка зайдет через полчаса. Хорошо бы ты уже одет был.

— Может, мне оружие захватить? — неуверенно спросил Яр.

— Тебе так спокойней будет? Ну, тогда возьми, — разрешил Айван. Он еще раз с интересом осмотрел комнату.

Взгляд его задержался на комми, принадлежащем Яру. Старик, кажется, хотел что-то спросить, но передумал.

— Ладно, не буду вам мешать, — сказал он и вышел за дверь.

— Адаптация! — подняв нож к потолку, возвестил Ларс и хрипло рассмеялся.

Яр недоуменно посмотрел в его сторону.

— Не обращай внимания, — сказал проводник. — Просто эту историю про веники я уже раз шесть слышал.

* * *

Быстро перекусив, Яр стал собираться. Первым делом он снял со стены нож Гната, убранный в чехол из толстого материала, который здесь называли войлоком. Из угла за кроватью достал разряженный карабин «Клинч».

— Ты как будто не за вениками, а на войну собрался, — хмыкнул Ларс.

— Картридж дай, — сказал ему Яр.

— Ну, зачем он тебе?

— Дай. Айван разрешил.

Ларс пожал плечами, перевернулся набок, достал из-под матраса желтого цвета магазин, нажал на чуть выступающую кнопку, глянул на засветившийся индикатор. Объявил:

— Восемьсот одиннадцать дробин. Хватит? — По голосу было ясно, что проводник издевается.

— Хватит, — сказал Яр серьезно.

— Ну, лови.

Яр двумя руками подхватил летящий ему в грудь картридж. Открыл раму карабина, сдвинул затвор, зажал его локтем и установил картридж на место. Сочно клацнули защелки, впиваясь в предназначенные для них пазы, тихонько подсвистнув, ожила электронная начинка карабина, открылись шторки прицела.

— Молодец, — похвалил Ларс. На этот раз, кажется, без издевки. — Впустую не стреляй. Как вернешься, проверю обойму, заставлю отчитываться за каждую дробину. Ясно?

— Ясно, — пробурчал Яр, осторожно укладывая карабин на кровать.

Пять дней назад Ларса назначили смотрителем арсенала. Все оружие, что они принесли с собой, а также то немногое, что имелось в общине прежде, в один момент стало хозяйством калеки-проводника. Он и сам не знал, как ему следует исполнять возложенные обязанности — но этого не знал никто, поскольку раньше такой должности не существовало. Пока же Ларс просто переписал имеющееся в наличии оружие, проверил его исправность и побеседовал с людьми, у которых это оружие было на руках. Ревизия разочаровала его: некоторые трофеи, когда-то принадлежащие Проволочнику Хаму, отказались работать — то ли Херберт при переноске обращался с ними недостаточно осторожно, то ли они с самого начала были неисправны. Оружие, что находилось в селении до прихода Ларса и Яра, также особой радости не вызвало: два старых пистолета с химическими патронами, коих насчиталось ровно две дюжины, ружье без боекомплекта, один шокер, примотанный к закаленной в огне палке, гордо именуемой древком, три игольчатых парализатора, возможно, давно уже разрядившихся. Еще во множестве имелись примитивные первобытные орудия: усаженные шипами дубины, большие ножи, длинные палки с металлическими остриями на концах. И луки — разнообразные: большие и малые, деревянные и из пластика, тугие для охотников и облегченные для подростков. Самым же распространенным оружием были петарды и ракеты фейерверков. Их носили с собой все — и дети, и взрослые, и старики. Их брал с собой каждый, кто отправлялся за пределы общины. Конечно, оружием эти шутихи можно было назвать с большой натяжкой. Но, тем не менее, хлопки разрывающихся петард и огненные брызги фейерверков отпугивали лесное зверье лучше всякого армейского карабина, да и на людов производили впечатление.

— А петард дашь? — спросил Яр.

— Незачем, — ответил Ларе. — У мальчонки, небось, полные карманы их будет.

— Давно спросить хочу, кстати. — Яр обулся, постучал каблуками тяжелых ботинок по некрашеным доскам пола. — Откуда здесь эти взрывающиеся игрушки? Их же тут полно!

— Прилично, — согласился Ларс. — Лет двенадцать назад петарды сюда ящиками несли. Я тоже в этом участвовал. Заказ такой был, от Айвана. Он хотел сам ручные гранаты делать. И вроде бы пушку. Представляешь, что такое пушки?

Яр кивнул.

— Вот, — сказал Ларс. — Не знаю, что там у него вышло, но я слышал, что здоровенный деревянный ствол с выжженной серединой и окованный железными полосами до сих пор валяется где-то у старика на дворе. Вот окрепну, схожу проверю, что там у него получилось. Интересно же. У меня у самого кое-какие идеи есть.

— А как же вы тащили ящики через пустырь? — удивился Яр. — На себе?

— Мы не тащили. Это не наша забота была. Мы пиротехнику доставляли на край города и спускали вниз, на пустошь. А забирали ее люди Айвана, бежи. На лошадях или еще как вывозили — этого я и сам не знаю. Вроде бы и сейчас они время от времени ходят на наш старый склад, затариваются — так много мы тогда этих хлопушек добыли, что по сей день хватает.

— Так, значит, они ходят в город?!

— Только не в город, — покачал головой Ларс. — У Айвана свои принципы, один из которых — в город никогда не возвращаться.

— Из-за хурбов?

— Не только… Это сложно объяснить. Поживи здесь подольше, понаблюдай — может быть, сам поймешь…

* * *

Мальчик был щупленький. Он хлюпал красным от холода носом и тыльной стороной ладони вытирал бегущие сопли. Одежда на нем была потертая, выцветшая, спутанные волосы выбивались из-под бесформенной шапчонки. И он сильно картавил.

— Здлавствуйте! — сказал мальчик так важно, что Яр и Ларс, переглянувшись, невольно улыбнулись.

— Привет, герой, — сказал бывший проводник.

— Идем уже? — спросил «герой» и размазал по верхней губе сопливый пузырь.

Яр с содроганием отвернулся.

Запущенность местных жителей вызывала у него гадливость Он, конечно, понимал, что виной всему образ жизни, который они здесь вели. Их труд был зачастую так же тяжел, как занятия на спортивных тренажерах, и потели они соответствующе. А возможности принять душ у них не было.

Баня, которую Яр по городской привычке именовал «спа», — топилась через день, но не всякий ходил мыться столь часто. Два раза в неделю — такое мытье считалось нормой. Стриглись сами — как получалось. За ногтями не ухаживали, кожу не чистили — ленились что ли… Гелей нет, кремов нет, ополаскивателей нет. Да что там говорить! Яр и сам то на себя перестал быть похож. На подбородке вылезла неопрятная щетина, в ушах и носу волосы отрасли, от модной прически одно воспоминание осталось; кожа будто и неживая: шершавая, неровная, жуткая — плакать хочется.

— Идем, — сказал Яр, отвернувшись от зеркала.

Он поправил, висевший на ремне нож, подхватил карабин и забросил его на спину.

— Дашь постлелять? — спросил мальчонка, жадно глядя на оружие.

— Нет, — отрезал Яр.

— А поделжать?

Яр помотал головой.

— Жадина, — сделал вывод мальчик и Ларс расхохотался так, что в окне задребезжало тонкое стекло.

Под этот хохот и дребезг они и вышли из комнаты.

* * *

На открытом воздухе Яра начинала бить дрожь. Все вокруг было настолько непривычным, что он терял чувство реальности. Нечто подобное он испытывал, просидев в какой-нибудь игре безвылазно пару дней подряд. Ларс говорил, что это нормально. Через месяц-другой, утверждал он, все войдет в норму. Только нужно чаще бывать на улице. Можно даже ничего не делать, просто сидеть под открытым небом и смотреть по сторонам.

Последние дни Яр именно так и поступал: садился на жесткую и неудобную скамью, врытую в мягкую землю перед домом, и наблюдал за удивительной жизнью вокруг. Особенно его восхищали птицы: синицы и воробьи — он уже научился их различать. Иногда их собиралось очень много, и они вели себя как мелкие суб-сиберы у силовой шины. Но что сиберы? — глупые мертвые механизмы, работающие в согласии с программой. Кто на них внимание обратит? Кому они интересны? А вот птицы…

На улице было холодно и непривычно бело. Деревянные дома, словно праздничные шапки надели; деревья тоже принарядились.

— Зима, — горестно и совсем по-взрослому вздохнул мальчик и спрыгнул с крыльца.

Яр прыгать не стал, а сошел по мокрым и скользким ступенькам. Тяжелый, набрякший снег тут же налип на его ботинки, густая жижа зачавкала под ногами. Ему захотелось назад, в натопленный дом. Он подумал, что, наверное, вряд ли кто станет возражать, если он решит отложить порученное дело на потом, на время, когда генераторы погоды справятся с ненастьем, а уборщики наведут…

Ах да! Какие тут генераторы? Да и уборщики…

А вот уборщики были. Снег разгребали люди. Орудовали большими совками на длинных ручках, вычищая дорожки. Яр уже подметил, что местные жители проводили на улице большую часть своего времени. А дети и вовсе являлись домой только для того, чтобы поесть и поспать. Вот и сейчас разновозрастная ребятня с криками и визгом перекидывалась комьями снега. Заметив вооруженного Яра, вышедшего на дорогу, они притихли и сгрудились, не решаясь пока приблизиться к несколько смущенному новичку, но явно собираясь это сделать — карабин тянул их к себе, как магнит железо. А вот картавого проводника такое внимание не смутило. Он приосанился, поправил шапку — и словно бы даже подрос.

— Дашь послелять? — шепотом спросил он.

— Не-а, — мотнул головой Яр.

— Он даст послелять, — громко объявил сопливец и для подтверждения своих слов хлопнул ладонью по прикладу карабина. Яр отстранился, подтянул оружие повыше, слегка толкнул мальчишку вперед:

— Давай, веди. Сам же торопил.

Идти пришлось почти через все селение. Одноэтажные дома, собранные из стволов деревьев, стояли тесно по обе стороны дороги. Густо дымила деревенская кухня — кажется, там опять что-то сгорело. У бани, охая и покрякивая, растирались грязным снегом двое мужчин: от их красной кожи шел пар. Еще один разгоряченный мужчина в безразмерных трусах сидел на высоком пороге и с видимым удовольствием дышал прохладным воздухом. Яр узнал его — это был Эриг, местный врач. Да и те двое, что прыгали в снегу, тоже, кажется, были Яру знакомы: одного вроде бы звали Густавом, а другой, волосатый телом, точно Василь — из работающих при деревне людов.

Яр помахал им рукой. Они заметили его, крикнули что-то издалека — он не расслышал, что именно. Скорей всего, они просто приветствовали его, спрашивали о делах, не рассчитывая на ответ, а только из чувства вежливости.

Он здоровался еще много раз. Каждый, кто попадался навстречу, протягивал руку и обязательно интересовался его делами и здоровьем. Кого-то он знал, кого-то смутно помнил, некоторых видел впервые. Яр пожимал грубые от примитивной работы ладони, криво и неискренне улыбался, отвечал, что все хорошо, что идет за вениками, что оружие взял на всякий случай. Его приободряли, говорили, что когда-то надо, что и они так же однажды отправлялись в лес, что не так уж все и страшно, что нужно поскорей привыкать к новой жизни. Он кивал, смущался, торопился уйти. Он уже много раз слышал эти разговоры, и они ему надоели.

Потом он переступил незримую границу, за которую еще не заходил. Жилые дома сменились складами и другими подсобными строениями со странными названиями: «погреба», «сараи», «амбары». До края деревни оставалось метров сто. Зубья большого забора, так называемого частокола, отчетливо вырисовывались на фоне заснеженных деревьев и серого неба. Здоровенная тяжелая дверь — «ворота», как вспомнил Яр, — была приоткрыта. На сторожевой вышке топтался дежурный: он был обязан следить за округой, но сейчас его больше всего интересовал горящий в железной бочке огонь.

— Дядь Паш! — крикнул мальчишка, задрав голову. — Мы на вылубку!

— Идите! — глянув вниз, разрешил дежурный. — Привет, Яр!

— Привет, — отозвался Яр, пытаясь вспомнить, знакомились ли они прежде с «дядь Пашей».

— За вениками? — спросил сверху дежурный.

— Ага, — весело ответил мальчишка, опередив Яра.

— Я первый раз за вениками восемь лет тому назад ходил… Страшновато было. А ты как?

— Нормально, — ответил Яр.

— Привыкнешь… Я же привык…

Охранник говорил что-то еще, но Яр его уже не слушал. Он смотрел за ворота, в щель между створками. То, что там было, пугало его и одновременно манило.

Он неосознанно поправил карабин, тронул рукоять ножа.

И, опередив мальчишку, первым шагнул за пределы крохотного селения бежей.

За ворота.

* * *

Айван не случайно решил строить свою деревню в лесу. Он полагал, что к лесу горожанин привыкнет скорей и проще, чем к любому открытому месту, над которым висит огромное, дикого вида небо, где глаз теряется в ничем не ограниченном просторе, а разум цепенеет.

Лес все же для горожанина привычней. Он даже похож на некоторые парки, в которых искусственные деревья выделяют из пор пьянящий газ. Здесь сомкнувшиеся кроны скрывают от человеческого взора большую часть неба, а подсознание нашептывает успокоительно, что за стволами наверняка таятся бетонные дома и дороги, трубопроводы и парковки, магазины, развлекательные центры, рекламные вывески — весь огромный шумный город.

Лес — это ширма, не позволяющая человеку разглядеть ужасную пустоту большого мира.

Ширма, которая не только прячет, но и за которой можно спрятаться.

Но не только из этих соображений исходил Айван, выбирая место для поселения. Предварительно он перекопал гигабайты данных и знал, что лес при правильном подходе даст ему и строительные материалы, и пищу, и энергию для обогрева. Айван внимательно изучал, как строились города древних, он по крохам собирал данные о том, как жили дикие люди. Он начертил план будущей деревни и рассчитал сроки ее строительства.

Семьдесят лет назад он и шестеро его друзей пересекли мертвую пустошь на спине шагающего сибера-строителя. Они полагали, что знают, что делают. Время показало, что во многом они ошиблись, многого не учли. И лишь об одном Айван не жалел никогда — о выбранном для поселения месте.

* * *

Снаружи частокол выглядел угрожающе — заостренные бревна разной толщины и высоты клонились вперед, напоминая Яру ряды зубов в пасти чудовища-босса из какой-то забытой игры. Вкопаны зубы-бревна были неровно — чудовище будто бы страдало болезнью десен. Узкие промежутки, в которые, наверное, мог бы протиснуться худенький ребенок, но не пролез бы и самый тщедушный взрослый, кое-где были заложены камнями, где-то заплетены ветками, завалены хворостом или перегорожены жердями. Дыр, тем не менее, хватало. Яр поначалу решил, что виной тому лень ли небрежность строителей, но потом пришел к мысли, что именно таким забор и задуман. Должны же обороняющиеся как-то отбиваться от осаждающих деревню. Дыры в частоколе, наверняка, для того и нужны, чтобы через них стрелять по врагу. Или жечь его огнем, или колоть длинными копьями. А что там про пушки Ларс говорил?

— Чего встал? — недовольно окликнул великовозрастного напарника мальчонка. — Холодно же!

— Сейчас, — отозвался Яр, продолжая осматриваться. Лес отступил от частокола метров на триста. Вырубленные здесь деревья пошли на строительство домов и ограды, а на освобожденной земле поселенцы стали выращивать кое-какие съедобные растения, в основном картофель, клубнями которого они разжились у людов. Но Яр об этом не знал — он имел смутное представление о земледелии, да и вообще мысль о том, что еда может расти на земле, представлялась ему странной. Яр был уверен, что чистый промежуток этот, сейчас укрытый снегом, служит исключительно для своевременного обнаружения приближающегося врага. Или любой другой опасности.

Лес был дальше — за полем. Засыпанный снегом, он выглядел как белая стена, неровная, вспухшая и потрескавшаяся, но монолитная. Грязная дорожная колея уходила в небольшой прогал и сразу терялась.

— По дологе пойдем или слежем? — спросил мальчишка, с сомнением обозревая снежную целину, из которой редкими пучками торчала рыжая трава.

— По дороге, — решил Яр. — Тебя как хоть зовут-то?

— Саня, — представился паренек и шмыгнул носом.

— А лет тебе сколько, Саня?

Вопрос мальчишке не понравился. Он с подозрением посмотрел на Яра, будто заподозрив, что тот над ним насмехается, и сказал:

— Я большой уже, не смотли, что тощий. Втолое имя сколо получать буду.

— «Скоро» — это когда? Когда букву «р» выговаривать научишься?

Мальчишка фыркнул и зашагал вперед так быстро, что Яру пришлось догонять его бегом.

— Ладно, пошутил я, — примирительно сказал он, поймав паренька за плечо. — Хочешь, карабин дам подержать.

— А постлелять дашь? — живо повернувшись, спросил Саня.

— Нет, не дам, — сказал Яр. — Мне Ларс запретил стрелять.

— Жалко, — сказал мальчишка.

— Ага, — искренне согласился Яр и понял вдруг, что не так уж и сильно отличается он от этого паренька.

Они вошли в лес, и голоса их сразу сделались глуше. Снега здесь было немного — кроны деревьев задержали его наверху, не позволили ему лечь на землю. Потемнело — словно вечер наступил.

Острый сучок зацепил Яра за бок, потянул к себе — и треснул, будто стрельнул. Холодная вода попала за ворот. По ноге хлопнула мокрая ветка.

— Я пацанам совлу, скажу, что ты постлелять мне дал, — заявил Саня. — Ты только не выдавай, что я совлал, ладно?

— Ладно, — кивнул Яр, чувствуя, как напряжение сковывает его тело, а голос отчего-то начинает дрожать. — Давай постоим здесь немного… Привыкнуть надо…

Мальчишка пожал плечами, отошел в сторонку и присел на опрокинутую давним ураганом осину. Он не понимал, к чему тут надо привыкать, и, разгадывая эту загадку, с интересом взялся следить за Яром.

Яр озирался.

Лес только притворялся тихим. На самом деле он производил множество необычных звуков. Где-то что-то потрескивало, шуршало, стонало, поскрипывало. Неведомые пичуги — не воробьи и не синицы — стрекотали и лихо подсвистывали. Со вздохом облегчения распрямлялись ветки, стряхивали отмокший снег, — он скатывался по листве и шлепался о землю.

Лес только притворялся неподвижным. Чуть заметно колыхались тяжелые кроны. В густых зарослях высохшей травы кто-то шумно возился. Делая крыльями «фрр!», с веток срывались не замеченные до этого птицы. В дыре одного из деревьев возилось что-то большое; в какой-то миг оно показало один свой глаз, сказало «ух!» и убралось в черную глубину ствола.

Лес притаился, спрятался за деревьями, за кустами — огромный, многоликий, живой.

«Я привыкну», — сказал себе Яр и снял карабин.

— Идем дальше? — спросил Саня.

— Пошли…

Дорога вилась, будто ее пьяный прокладывал. Трижды она раздваивалась, и каждый раз Саня сворачивал направо. Яр видел, что мальчишка в себе уверен, и это несколько его успокаивало — но совсем немного. Он старался не думать о том, что случится, если они собьются с пути, потеряют дорогу и заплутают в чудовищном хаосе бескрайнего леса. Он гнал от себя эти мысли, но они упрямо лезли в голову. Ларс утверждал, что люди Айвана способны ориентироваться в самой глухой чаще, и Яр верил в это до настоящего момента.

Но не сейчас.

В данный момент Яр был уверен, что ни один человек, сойди он с дороги на десять шагов, не сможет вернуться назад.

Кем бы он ни был. Где бы ни жил.

— Давай калабин, — потребовал Саня. — Ты обещал.

— Только не сейчас, — ответил ему озирающийся Яр. — Только не здесь.

Пожалуй, этот лес был страшнее хурбов. Их хотя бы можно было подстрелить.

* * *

Истерзанная, измятая вырубка была сплошь устелена поломанными ветками. Всего-то и требовалось собрать те, что были подлиннее да потоньше, сложить их вместе, притоптать поплотней и обвязать веревкой, которую вытащил из отвисшего кармана сопливый Саня.

Яр, не медля, принялся за дело — очень уж ему хотелось поскорей вернуться в деревню. Саня же домой не спешил, потому помогать не стал, а, отойдя в сторонку, забрался на сложенные в штабель бревна и принялся с благоговейной осторожностью изучать оставленный ему карабин. Оружие было разряжено; картридж с дробью болтался у Яра за пазухой, холодя живот и, время от времени, больно стукая по ребрам.

Работа, против ожидания, оказалась непростой: ветки были тяжелые и скользкие, они цеплялись друг за дружку, переплетались; многие были втоптаны в засыпанную мокрым снегом грязь. Ломались они плохо, и Яр порадовался, что прихватил с собой тесак. Впрочем, как выяснилось, рубить ветки тоже надо было умеючи — лезвие рассекало пружинистое дерево, лишь если удар был нанесен под правильным углом. Иначе тесак отпрыгивал, оставляя на древесине неглубокий след.

Работа отвлекала от страхов, но Яр все равно старался по сторонам зря не смотреть. Он перепачкался, пропотел и вымок, он до крови исцарапал пальцы и порвал штаны, но, видя, как растет куча веток, он испытывал приятное удовлетворение и даже не думал о том, чтобы хоть на минуту прерваться для отдыха.

Он остановился, лишь когда груда уложенных веток выросла ему по пояс.

— Эй! — окликнул он сидящего на бревнах паренька. — Помоги связать!

Саня повесил карабин на шею, лениво сполз на землю и вразвалочку направился к поджидающему его Яру.

— Неплавильно ты сделал, — сказал он, осматривая добытые Яром ветки. — Надо было велевку ласстелить, а уж на нее все и складывать.

— А раньше не мог сказать? — разозлился Яр.

— Не-а, — помотал головой мальчишка. Глаза его озорно сверкнули, он надул губы и, явно издеваясь, опять заканючил: — Дай постлелять… Один лазик… Ну, дай, что тебе, жалко?..

Яр тихонько ругнулся, разложил на земле веревку и стал охапками перекладывать на нее мокрые и грязные ветки.

Саня и не думал ему помогать.

Минут через пятнадцать все было готово. Яр, держась за поясницу, выпрямился, охнул, покачался из стороны в сторону.

— Устал? — хитро поинтересовался Саня. Яр проигнорировал его, сам перекинул веревку через пружинящую кучу, сам ее примял, сам начал вязать узел.

— Неплавильно ты делаешь, — сказал Саня и предусмотрительно отступил на пару шагов. — Надо было велевку пополам сложить, чтобы потом петля получилась. А ветки на нее свелху валить. А так ты не затянешь, лассыплется. Пока несешь, ластеляешь все.

Яр медленно выпрямился и посмотрел на мальчишку. Саня попятился.

Яр шагнул к нему, вытягивая руку.

Саня тихонько взвизгнул и выставил перед собой карабин:

— Стлелять буду! Не подходи! — Глаза его смеялись. Яр рванулся вперед, схватил карабин за ствол, сдернул его с парнишки — тот едва не упал.

— Все Айвану расскажу, — пообещал Яр.

Больше всего ему сейчас хотелось взять малолетнего изверга за шиворот и ткнуть его сопливой физиономией в грязь. Но он говорил себе, что это будет неправильно. И это будет опасно, ведь еще назад идти — через лес. Ну, как Саня решит отомстить, заведет куда, а сам исчезнет.

— Да ладно тебе, — надулся мальчишка. — Я пошутил же… Давай помогу, а? Только Айвану не говоли.

— Показывай, как надо, — милостиво разрешил Яр.

Дальше работал один Саня, а Яр только смотрел. Когда вязанка была готова, они, не сговариваясь, одновременно плюхнулись на нее, будто в кресло.

— Не говоли ничего Айвану, — опять попросил Саня.

Яр промолчал, только хмыкнул многозначительно.

— Ну не говоли… Не говоли, пожалуйста! — заныл мальчишка.

За деревьями что-то громко хрустнуло, но ни Яр, ни Саня не придали этому значения.

— Ладно, — проговорил Яр, пытаясь придумать, какую выгоду ему извлечь из сложившегося положения. — Не скажу, но только… Только…

Из поломанных кустов, тревожно вскрикнув, выпорхнула большая птица. Она исчезла, поднявшись над лесом, но причитания ее были слышны еще какое-то время.

— У меня пелекусить есть, — примирительно сказал Саня. — Хочешь? Поделюсь. Только Айвану не говоли. Я шутил же…

— А что там у тебя? — заинтересовался Яр.

— Мясо.

— Нет, не надо.

— И голбушка с солю.

— Хлеб?

— Ага.

— Ну, давай.

Яр потянулся за угощением, наклонился — и тяжелый картридж с дробью вывалился из-под рубахи. Яр хлопнул себя по животу, пытаясь поймать картридж, но не успел, и он шлепнулся прямо в грязь. Мгновением позже в грязь упал и кусок хлеба.

— Ах ты!

За деревьями на краю вырубки мелькнула какая-то тень. Ни Яр, ни Саня ее не заметили. Они смотрели под ноги.

— Плохая плимета, — озабоченно сказал мальчишка и перекрестился. — Нельзя хлеб лонять.

Яр поднял картридж, вытер его о штанину, осмотрел. Мокрая земля попала в пазы, и это, наверное, было плохо.

— Стлелять будет? — спросил мальчишка, заглядывая через плечо Яра.

— Не знаю.

— Помыть надо.

— Ну, уж нет! У тебя тряпочка есть какая-нибудь?

— Есть… Вот. Хлеб завелнут был.

— Сойдет.

Яр обернул тканью мизинец и принялся выковыривать грязь из пазов. Саня, прикусив кончик языка, напряженно следил за его действиями; он пыхтел и шевелил пальцами, будто помогая Яру в работе. И в то же время он медленно и осторожно отползал назад. Они не замечали, как на дальний край вырубки, пошатываясь, вышел высокий человек, лицо и разодранная одежда которого были густо перепачканы красным.

* * *

— Он интересный, — сообщил Ларс сидящему возле печи Айвану.

— Кто? — не понял старик.

— Яр. Он не такой, как другие. Есть в нем какой-то стержень.

— Мне так не показалось.

— Ты не видел, как он отстреливал хурбов. Сразу чувствуется, что у него с ними личные счеты. А еще он очень забавно сердится. Иногда я чувствую, что он готов дать мне в рожу. Много ли ты знаешь людей, которые способны за просто так дать в рожу другому человеку?

— Один из них сидит в этой комнате.

— Ты про себя?

— Вообще-то я тебя имел в виду.

— Нас тут двое таких.

Они посмеялись угрюмо, по-стариковски. С приязнью посмотрели друг на друга.

— Мне жаль, что ты стал калекой, — сказал Айван.

— Мне повезло. Я мог стать покойником. За окнами загремели ведра: кто-то отправился к колодцу за водой. Ларс приподнялся, отодвинул занавеску, выглянул на улицу.

— Что ты ему приготовил? — спросил он.

— Кому? — на этот раз старик понял, о чем его спрашивают, он просто не хотел отвечать. И Ларс это почувствовал.

— Ты знаешь.

— Как обычно, — помолчав, признался Айван. — Сбор веток — это только начало.

— Мальчишка бросит его посреди леса?

Айван едва заметно кивнул.

— Это будет единственный сюрприз? — спросил Ларс. — Или ты приготовил еще что-то?

Старик не ответил. Его опять мучили нехорошие смутные предчувствия.

* * *

Яр сильно — так, что голова закружилась, — дунул в узкую щель на тыльной стороне картриджа, протер рукавом маслянистый бок, длинным ногтем выковырнул последнюю песчинку из прямоугольного паза и удовлетворенно сказал: — Вроде бы все.

Саня не отозвался. Яр вдруг понял, что вот уже пару минут он не слышит за плечом натужного пыхтения мальчишки и резко повернулся.

Рядом никого не было.

— Эй! Ты где?!

Он вскочил, закрутился на месте.

— Эй! Саня! Ты куда делся?! Хватит шутить!

Вырубка вдруг сделалась тесной. Деревья в один миг сплотились, окружили его плотным кольцом. Лес — дикий бескрайний хаос, первобытная среда, полная неведомых опасностей, — ожил и взглянул на него тысячей пронзительных глаз. Отразившиеся эхо издевательски перековеркало его истеричные выкрики:

— Эй! Ня! Тить!

Яр наткнулся на вязанку, упал на нее, едва не выронив картридж.

— Айвану скажу! — выкрикнул он отчаянную угрозу. — Все расскажу!

Лес только посмеялся над ним.

— Хватит! Эй!

Он был один.

Он был в ужасе.

Он вмиг забыл обо всем: о своем задании, об оружии, об испытании.

Сейчас он хотел только лишь одного — увидеть других людей, хоть кого-нибудь.

И через несколько секунд желание его исполнилось.

Высокий человек, перемазанный красным, пошатываясь, вышел откуда-то сбоку. Яр увидел его и перестал кричать, потому что задохнулся от нового страха.

— Поможи, — хрипло сказал человек. — Поможи мне, чужик.

Он неожиданно резво бросился на Яра, вцепился в его руку и потянул куда-то, непонятно и чудно лепеча. От него сильно пахло, грязное лицо его было иссечено ранами, глаза сверкали безумием.

— Споро, споро, — невнятно приговаривал высокий человек, все сильней и сильней дергая Яра. — Ружо держи. Поможи, чужик. Христа за ради. Поможи…

Яр попытался вырваться, попытался устоять на месте, но лишь сильней разорвал рубаху и, кажется, разозлил человека. Тот надрывно хрипел, и закатывал красные глаза:

— Чо стал?! Христом богом! Споро давай! Споро!

Сила у него была неистовая, и Яр поддался, сделал один шаг, за ним второй, третий…

Он уже не сопротивлялся, потому что это все же был человек.

Пусть и незнакомый. Пусть и перемазанный кровью. Вдвоем они вошли в лес. А потом побежали.

 

ГЛАВА 16

«Адаптация».

Яр вспомнил, как произносил это слово старый Айван, вспомнил, с какой усмешкой повторял его Ларс, и даже приостановился от пришедшей в голову мысли. «Эту историю с ветками для веников я уже раз шесть слышал…»

Человек, измазанный красным, оглянулся на него, снова схватил за руку, дернул.

— За Христа ради!

Яр кивнул ему, улыбаясь криво, соображая лихорадочно, выстраивая цепочку логических заключений: его разыграли; заманили в лес работой, сопровождающий мальчишка сбежал, потому что так ему было велено, а потом появился этот грязный страхолюд, уволок за собой в чащу…

Адаптация! — вот оно, ключевое слово! Яр вспомнил всех знакомых и незнакомых людей, что встречались ему в деревне, когда он с провожатым Саней пел по улице. Как они на него смотрели — сочувственно и понимающе. Они все участвовали в заговоре. Они знали, что сегодня его подвергнут испытанию. Когда-то они сами через это проходили. О том и говорили ему, что, мол, когда-то надо, что не так уж все и страшно и нужно поскорей привыкать к новой жизни. Говорили, да он только сейчас понял, что означали из слова.

— Ну, чо ты?! — завопил мужичок, не такой уж и страшный теперь, когда все прояснилось. — Спешай!

— Иду-иду, — кивнул ему Яр и действительно прибавил шагу. Наконец-то он смог пристегнуть обойму к карабину — на бегу сделать это не получалось.

— Тама! — махал мужичок куда-то вперед. — Тама оне! — Он дрожал и вообще выглядел очень взволнован. Просто поразительно было, сколь убедительной выглядела его игра — любой профессиональный актер позавидовал бы, что уж говорить о синт-моделях.

Яр повесил карабин на шею. Принял решение идти туда, куда его тащат. Конечно, неприятно понимать, что тебя дурачат, но не оставаться же одному в диком и жутком лесу.

— Далеко еще? — спросил он, озираясь и невольно втягивая голову в плечи.

— Не, — яростно замотал головой мужичок. — Тута уж. Давай споро, чужик. Споро надо!

— Споро, так споро, — согласился с ним Яр, снова переходя на бег.

Лес шумел над их головами и тяжело шевелился, роняя вниз то комья мокрого снега, то воду, то бурые листья, то отмершие ветви. Вверх Яр старался не смотреть — вид перемешивающихся крон вызывал тошноту, покачивающие макушки деревьев вселяли ужас — казалось, что очередное дуновение крепнущего ветра переломит их, и они, цепляясь друг за друга, увлекая друг дружку, рухнут на землю, задавив пробирающихся меж стволов людей.

Яр подумал о том, что по своей воле он в эту чащу и ногой бы не ступил. И, значит, Айван рассчитал верно, придумав этого безумного вонючего люда, требующего идти за ним. Страх можно перебороть другим страхом. Это, наверное, и есть суть адаптации, ее метод.

Бежать было непросто. Приходилось уворачиваться от ветвей, отбрасывать их руками, перепрыгивать через поваленные стволы, подныривать под низкие сучья. Яр пыхтел и отдувался; от него шел пар. А мужичок все оглядывался и все торопил на своем труднопонятном наречии. Видно было, что он тоже устал. Но в него словно демон какой-то вселился — казалось, что люда гонит сквозь лес могучая сверхчеловеческая сила. И, глядя на него, Яр вдруг вспомнил, как он сам мчался через город на последний вызов Алеты.

Бежал, будто безумный.

И опоздал.

Потому что он должен был бежать быстрее.

* * *

Саня, распахнув дверь, ворвался в дом новеньких, без стука ввалился в комнату, где на кровати строгал свои ложки одноногий проводник, и закричал, задыхаясь:

— Айван! Айван!

Взгляд мальчишки метнулся из угла в угол. Старика тут не было.

— Где Айван?

— Ушел, — спокойно сказал Ларс, откладывая ложку. — Посидел и ушел. А что случилось?

— Ял… — Мальчонка рванулся назад к двери, остановился на миг, схватившись за косяк, обернулся. Огромные черные глаза растерянно глянули на Ларса. — Ял потелялся…

— Яр? Потерялся?

— Да!

— Стой! Погоди! Расскажи толком, что случилось.

— Некогда! Айван, Айван нужен! — Саня сорвался с места.

— Стой! — крикнул Ларс ему вслед.

Но мальчишка уже слетел с крыльца, сбив загрохотавшее ведро, пронесся мимо окон.

— Айван! — донесся с улицы его приглушенный крик.

Ларс раздраженно смахнул с колен стружку, перехватил нож за лезвие и, коротко замахнувшись, швырнул его в бревенчатую стену. Бросок был такой сильный, что лезвие ушло в дерево на добрую треть, а яблоневая, отполированная до блеска ручка с треском раскололась.

Помрачневший Ларс сполз с измятой кровати, подхватил костыль и на одной ноге запрыгал к выходу.

— Что тут было? — заглянув в комнату, поинтересовался Херберт. Сибер только что вернулся с работы, он даже не успел привести себя в порядок: кирпичная пыль покрывала его корпус неровным тонким слоем.

— Сам не знаю, — раздраженно ответил Ларс. — Но Яр, кажется, потерялся.

— Я могу вызвать службу спасения, — предложил Херберт.

— Лучше помолись, — сказал ему Ларс. — От этого, может, хоть какой-то толк будет.

* * *

Невысокий бревенчатый домик, чуть завалившийся на один бок, судя по всему, был жилищем люда. Вокруг домика стояли еще несколько уродливых строений с плоскими крышами; на крышах зеленела трава. Лес никуда не делся, просто деревья здесь росли реже, и были они другие — с корой, похожей на грубую шелушащуюся бумагу, с высоко поднятыми кронами и с длинными парными иголками вместо листьев. Этот лес был светлей и чище, и Яр еще больше воспрял духом. Он все гадал, когда же закончится его испытание. Он вел себя достойно — и гордился этим. Подозревал, что сейчас — вот-вот — выйдут из укрытия улыбающийся Айван и другие старики, одобрительно загудят, протянут ему руки… Ответит ли он им?

— За хату надоть! — опять забормотал грязный люд. Было видно, что ему здесь не по себе. Очень не по себе. — Тама оне были.

— Кто «оне»? — спросил Яр.

— Оне, — повторил люд, вращая глазами. Кажется, он боялся называть по имени тех, кто были «тама».

Хоть и понимал Яр, что все происходящее — это обычное представление, но чувство тревоги охватило и его. Чем ближе подходил он к дому, тем сильней ему хотелось убраться из этого места. Только вот куда?

— Тама оне, — прислушиваясь к чему-то, сказал люд свистящим шепотом. — Ружо сымай, чужик. За хатой, слышь?

Яр — не слышал ничего особенного. Вернее сказать, ему все шумы леса казались особенными. Распознать в общем гуле звуки, которые могли свидетельствовать о близкой опасности, он не был способен.

— Не слышу, — признался Яр, но карабин на всякий случай снял и выставил стволом перед собой. Все меньше и меньше ему нравился этот спектакль — очень уж натурально играл люд свою роль. Думалось — а вдруг да не по сценарию развиваются сейчас события. Вдруг в плане Айвана случилась какая-то накладка, произошла ошибка. И там, за домиком, на самом деле кто-то прячется.

«Оне».

Яр вспомнил хурбов и в тот же самый миг действительно услышал какой-то неприятный шум, доносящийся со стороны, куда напряженно всматривался люд. Хриплое пыхтение и треск.

Яр обернулся на люда.

— Тама оне, — подтвердил тот тихонько. — Курей, чаи, давят, ыроды.

Яру такое объяснение ничего не объяснило, но идти куда-то у него пропала всякая охота.

— Бубухи дай, — потребовал от него люд, протягивая грязную ладонь. — Бубухи! — Он тряхнул рукой.

— Чего? — не понял Яр.

— Бубухи, — повторил люд.

И, видя недоумение в глазах собеседника, короткими раздраженными жестами стал показывать, что именно ему требуется.

— Петарды, — сообразил Яр. — Бубухи — петарды. Хлопушки. Правильно?

— Бубухи, — закивал люд.

Быстро присев на корточки, он продвинулся на несколько метров по направлению к дому. Он явно боялся тех, что прятались за его жилищем. И в то же время, что-то его туда тянуло.

— Нету бубух, — ответил Яр, разведя руками, и тоже присел. — Нету.

Люд обернулся. Лицо его изобразило жесточайшее разочарование.

— Нету? Как же нету? Надо, чтоб были.

— У мальчишки все остались. А у меня только вот, — он тряхнул карабином, — только ружо.

— Ружо, — закивал люд. — Ружо хорошо. Вперед давай. Туды…

Яр помотал головой. Лезть вперед он не собирался, пусть даже и с «ружом».

Из-за дома донесся глухой рык. Оборвался. И опять что-то там запыхтело, затрещало — теперь уже отчетливей, громче. Люд сперва припал к земле, затаился. Потом приподнялся, посмотрел в сторону избы. Шепнул зло: «Ыроды» и пополз вперед. Между ним и домом было метров двести.

Яр поднял карабин к плечу и заглянул в прицел. Дальнозор показал, что в оценке расстояния он ошибся на самую малость — до бревенчатой стены было сто восемьдесят три метра. И какие-то сантиметры. Не отрываясь от прицела, Яр повел стволом влево. Увидел в примятой траве нечто темное и неподвижное, привстал, чтобы лучше это разглядеть.

Кто-то там прятался, распластавшись по земле. Прижимался к ней, раскинув руки.

Яр опустил карабин и посмотрел на люда — тот все полз вперед, медленно и осторожно. Прямо туда, где в траве затаился…

Кто?..

Снова Яр приник к прицелу, прижался щекой к прикладу.

Кто же это там?

Наблюдатель из деревни? Тот, кто потом расскажет всем, как вел себя новичок на испытании?

Но больно уж неудачное место он выбрал.

Значит, там кто-то чужой?

Или не человек это вовсе?

Лежит неподвижно. Лица не видать. Попробуй разбери, кто это. Или что.

За спиной, напомнив о себе, шумно завозился лес, и Яр нервно оглянулся.

«Адаптация» — мелькнуло в голове. Он усмехнулся.

Надо же, опять забыл, что находится в лесу. План Айвана действует. Страх вытесняет страх.

Яр еще раз оглянулся на деревья, на тени, что прятались там. Приподнялся. Пригнувшись, быстро перебежал вперед, почти догнав ползущего люда, и снова опустился на колено, вскинул к плечу карабин.

Теперь он и без прицела мог видеть того, кто прятался в траве возле дома.

Что и говорить, укрытие там бестолковое.

— Эй, — тихонько позвал люда Яр.

Тот не услышал, а потому Яру пришлось сделать еще одну быструю перебежку.

— Эй, погоди…

Люд, остановившись, обернулся. Глаза у него были дикие, больные. Никакому актеру не удался бы такой взгляд.

— Вон туда смотри. — Яр показал рукой на завалившийся угол домика. — Вроде бы есть кто-то. Прячется.

Люд приподнялся на руках, посмотрел, куда указывал Яр. Поднялся еще выше. Напрягся, вытянув шею. Встал. Всхлипнул. Задрожал.

— Эй, ты чего?

За домом что-то сипело и хрустело — видимо, как и говорил люд, курей давило, что бы это ни означало.

— Ну, чего ты? — спросил Яр шепотом.

— Ыроды, — прохрипел люд. Он шагнул к дому, уже не прячась, уже безо всякой опаски, и, вскинув руки над головой, завопил: — Ыроды!

За домом раздался рев, небольшое деревце, поднявшееся над крышей, встряхнулось, будто ожив, и накренилось. Громко затрещали кусты, а через пару секунд из-за угла избы пыхтя, рыча и подвывая, выкатился огромный косматый клубок. Обезумевший люд с криком кинулся на него. Клубок развалился. Люд, брызжа красным, отлетел в сторону и остался лежать на мокрой измятой земле.

А Яр вдруг понял, что придуманный ради него спектакль идет не по сценарию.

И он не знал, с какого именно момента.

* * *

Айван будто специально поджидал Ларса и Херберта, стоя у ворот своего дома. Он кивнул встревоженным гостям не дожидаясь вопросов, сразу перешел к делу:

— Это Чик. Он люд из заречной деревни, но большую часть года живет в лесу недалеко от нас. Он чудной, потому не сходится со своими. Перебирается в деревню только на зимовку, несколько раз просился пожить у нас. Иногда за помощью приходит или торговать. Видимо, что-то у него случилось на выселке, вот он и кинулся за подмогой. А наткнулся на Яра.

— А мальчишка твой куда смотрел? — спросил Ларс.

— Да он сам испугался. Говорю же, Чик — странный. Дурачок. Его и некоторые взрослые тут побаиваются.

— И что же делать?

— Уже делаем. Сейчас народ соберется, и двинемся. Тут недалеко. Должны успеть.

— Успеть? — переспросил Ларс. — Успеть к чему?

Старик промолчал.

Херберт непонимающе моргал круглыми глазами и большой грязной тряпкой стирал с себя красноватую пыль. Ларс подумал, что выглядит она как высохшая кровь.

* * *

Яр оцепенел. Он не мог сдвинуться с места, не мог и мизинцем шевельнуть. В голове было совершенно пусто, сознание выключилось, но мозг продолжал фиксировать проводящее: мохнатый клубок распался, две огромные косматые фигуры отпрыгнули друг от друга, поднялись на дыбы, хрипло и глухо рыча. Они пока что не замечали стоящего поблизости человека, не обращали на него внимания, они были заняты друг другом. И, наверное, в эти секунды Яр мог бы убежать в лес. Возможно даже, он смог бы проскользнуть мимо страшных существ и укрыться в доме.

Но он стоял столбом, будто сибер, электронные схемы которого сгорели от перегрузки.

Он даже страха сейчас не испытывал.

Страх вернулся позже…

Косматые существа сшиблись, сцепились, терзая друг друга пастями и конечностями, хрипя от ярости и напряжения, выдирая клочья шерсти и мяса. Они были примерно одного роста и веса, и силы их, кажется, были равны. Они то катались по земле, и тогда было не разобрать, где чье тело находится, то расцеплялись и, тяжело дыша, угрожающе ворча и скаля зубы, стояли друг напротив друга, набираясь сил для новой атаки. Кровь капала из их пастей, кровью пропиталась шерсть, кровь была на измятой траве. Недалеко от них, в позе, которую не способен принять ни один живой человек, распластался неподвижный люд. Вместо головы у него был окровавленный череп, а возле черепа смятой маской лежало и сейчас узнаваемое бородатое лицо.

Яр упал на колени и закричал. Он не слышал себя, не понимал, что вместо крика у него выходит жалкий сдавленный писк.

Звери вновь схватились: короткие мощные пальцы отвернули треугольную оскаленную морду; когтистая лапа сдернула с косматого плеча лоскут кожи; острый локоть уперся в челюсть; впустую хлопнула зубастая пасть. Звери приблизились настолько, что Яр ощущал их животный запах. Он видел их глаза, видел их раны — видел все и не мог сдвинуться с места.

Что-то громко хрустнуло, и одно из существ, взвизгнув, опрокинулось на землю. Его противник победно взревел, ударил лапами в поверженного врага, навалился сверху, не позволяя тому подняться, не давая возможности отползти. Подмятое существо еще сопротивлялось, пытаясь выбраться из-под туши соперника, отбивалось, огрызалось. Снова что-то хрустнуло — на этот раз чуть тише. Наседающий зверь исхитрился и впился зубами в шею ворочающегося на земле врага. Тот захрипел, отчаянным рывком сумел-таки высвободиться из мертвой хватки челюстей. Рванулся еще раз, и еще, и еще — но безрезультатно. Острые клыки щелкали перед его лицом — все ближе и ближе; загнутые когти терзали его бока; кровь толчками вытекала из страшной раны на шее. Оглушенный Яр, не смея отвести глаз, ждал развязки.

И вдруг…

«…попробуй представить, будто твой разум отделяется от тела…»

Это был голос Алеты. Он столь явственно прозвучал в пустой голове Яра, что тот вздрогнул, приходя в себя, и оглянулся, ожидая увидеть невесть как оказавшуюся здесь жену. Ее, конечно же, не было. Она была мертва. Но голос ее никуда не делся: «…И летит… Поднимается выше… Выше…» Алета учила его медитации. Яр зажмурился.

«Ты следующий», — прозвучал голос в голове. И сейчас этот голос принадлежал Алете лишь отчасти; наполовину это был его собственный голос, потому-то он и понял, что означали эти слова.

Когда зверь расправится с врагом, он займется человеком. Яром. Им.

«Ты — следующий!» Яр широко открыл глаза.

Побежденный зверь уже практически сдался. Отвернувшись от оскаленной пасти, он смотрел в сторону. Смотрел на Яра. И в глазах у него читались два вполне человеческих чувства: тоска и обреченность. И вот сейчас, глядя в эти глаза, Яр понял, что это за существо.

— Космач, — негромко сказал Яр и вспомнил о карабине.

Он глянул вниз и удивился, обнаружив, что все еще держит оружие в руках. Пальцы сами нашли знакомый рычажок, перевели его в положение стрельбы очередями. Это незаметное движение окончательно пробудило Яра — он прицелился в того зверя, что был сверху, и, затаив дыхание и сдерживая дрожь, мягко нажал на спусковой крючок. Оружие толкнуло его в плечо. Ствол повело вверх и влево, Яр тут же отпустил спусковой крючок, поправил прицел выпустил еще одну очередь. Он видел, как дробины бьют густую шерсть и впиваются в живое, вздрагивающее мясо, вышибая из него алые брызги. Но зверь на попадания не реагировал. Он давил слабеющего врага. Глаза опрокинутого на спину космача уже затуманились, из пасти с хрипом вырывались клочья красной пены.

«Ты следующий», — опять услышал Яр. И заподозрил, что это погибающий космач каким-то образом передает ему свои мысли.

Яр стиснул зубы, борясь с подступающей слепой паникой, крепче и крепче сжимая карабин — единственную надежду на спасение.

Одна из дробин пробила зверю щеку, другая срезала ухо, третья ударила в глаз — все остальные просвистели над головой чудища, ушли в сторону избы, завязли в ее земляной крыше. Зверь наконец-то почувствовал боль — он с оглушительным ревом повернулся к Яру, уставился на него уцелевшим глазом. И начал подниматься.

Несколько дробин ударили его в грудь — но чудище лишь отмахнулось от них лапой.

Яр наконец-то обрел власть над ногами и медленно попятился, не решаясь повернуться к зверю спиной. Запнулся обо что-то в траве, завалился на спину. В голове на мгновение помутилось — то ли от удара, то ли от страха.

Зверь встал на дыбы.

Яр заскреб пятками землю. Карабин дергался в его трясущихся руках и надрывно пищал, предупреждая, что энергия на исходе.

Зверь, опустившись на четыре лапы, прыгнул к Яру. Что ему были какие-то дробины — разве могли они остановить такую тушу?

Нет, конечно.

Зверя остановила рука космача. Толстые волосатые пальцы схватили чудище за заднюю лапу, когда она уже была в воздухе. Пойманный монстр тяжело шлепнулся на брюхо. Когти его глубоко пропахали дерн. Полузадушенный космач захрипел, будто засмеялся. Остановленное чудище взревело, начало переворачиваться. А Яр, понимая, что неминуемая смерть его чудом отодвинулась на секунду, что больше шансов на спасение у него не будет, откатился в сторону, вскочил, прыгнул вперед, приставил карабин к развороченной глазнице зверя, обеими руками вогнал в нее ствол и, вопя что-то дикое, изо всех сил надавил на спусковой крючок.

Голова зверя лопнула. В лицо Яра плеснуло липкое и горячее, потекло по шее и плечам. Он отшатнулся, выдернув карабин из треснувшего черепа, попятился. Спиной уперся в ствол дерева, прижался к нему, хрипло дыша, отплевываясь, пытаясь стереть с себя отвратительно пахнущую кровь. Зверь все еще дергался, когти его рвали землю. Придушенный космач хрипел и пытался приподняться.

— Стой… — шептал ему Яр. — Не подходи…

Попискивал разрядившийся карабин — сколько выстрелов он мог еще сделать? Десять? Три? Ни одного?

— Не тронь меня… — умоляюще бормотал Яр, целясь в космача, но не смея нажать на спусковой крючок. — Убирайся… Прочь! Прочь!..

Они долго разглядывали друг друга. А потом израненный космач медленно уполз в лес. Яр следил за ним сквозь прицел и чувствовал, как наливается тяжестью карабин, как слабеют дрожащие руки. Когда космач скрылся в кустах и стих треск ломающихся веток, Яр выронил оружие и медленно опустился на грязную мокрую траву.

Страшный мертвый зверь лежал перед ним. За зверем лежал убитый люд.

А возле неказистого дома лежал еще кто-то. Еще один труп.

Яр закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. «Адаптация, — звенело в его голове. — Адаптация». Мертвая Алета молчала.

* * *

Его нашли через три часа — и не узнали.

— Вон кто-то сидит! — крикнул издалека Ларс, прыгая на костыле.

Яр медленно поднял голову, повернулся на шум.

— Вы не видели… — обратился к нему Ларс и осекся. Глаза его округлились, рот открылся.

— Не видели нашего человека? — продолжил вместо него Айван. — Беж, чужик. Яром звать. — Запыхающийся старик добавил еще несколько непонятных слов, и Яр догадался, что его приняли за люда. Это было смешно и дико. Он помотал головой. Сказал, кашляя:

— Это же я… я…

— Это он, — сказал Ларс.

— Калабин, — сказал малолетний Саня, выныривая из-за спин взрослых и указывая на оружие.

— Ты? — удивился Айван. — Ты!

— Медведь, — подал голос кто-то из толпы.

— И здоровый какой! Я таких не видел никогда!

— Это ты его так? — спросил Ларс, подбирая оружие.

— Космач, — Яр помотал головой. — Космач.

— Это медведь, — поправил его Айван. — Зверь. Животное. Космачи — они другие. Они не совсем звери.

— Я видел. — Яр попробовал подняться. Сибер Херберт поддержал его, потянул вверх. — Я видел. Космача.

— Тут Чик! — крикнули впереди. — Мертвый!

Кого-то громко вырвало.

— Я думал, это все розыгрыш, — сказал Яр, поднимая глаза на окруживших его людей. — Я думал, это нарочно. Чтобы привык быстрей. Адаптация. Думал — адаптация.

— Это все Чик, — сказал хмурый Айван. — Не знаю, откуда он взялся.

— Бежал за помощью, — мрачно проговорил Ларс. — Хотел, чтобы мы отпугнули медведя. Ясно же.

— Просил петард у меня, — пробормотал Яр. — Бубухи.

— Ты-то сам как?

— Я?.. Не знаю… Кажется, живой… Кажется… Вам видней, наверное.

— Выглядишь плохо.

— Надеюсь, не хуже того люда? — попытавшись улыбнуться, Яр кивнул в сторону трупа со снятым с черепа лицом.

— Его звали Чик, — хмуро сказал Айван.

— Там еще кто-то есть, — сказал Яр. — В траве. Около дома.

— Где?

— Вон там. — Он поднял руку.

Сделать это было непросто.

Сразу несколько человек кинулись в сторону, куда указал Яр. Встали над телом, не решаясь к нему притронуться, так сильно оно было изуродовано. Кто-то из деревенских людов — их всегда можно было узнать по одежде и обильной растительности на лице и руках — перевернул труп и сказал что-то.

— Это его мать! — повторили негромкие слова люда сразу несколько голосов. — Мать Чика!

— Не расходиться! — прикрикнул на своих людей Айван. — Держитесь вместе. Следите за лесом! — он повернулся к Яру. — Значит, здесь был космач? Ты уверен?

Яр кивнул.

— И куда он делся? — спросил старик.

— Ушел… В лес… Уполз…

— Ты его ранил?

— Нет.

— Ты его напугал?

— Нет.

— Почему он тебя не тронул?

— Они тут дрались. Со зверем. Зверя я убил. А космача не смог.

— Карабин разряжен, — заметил Ларс. — Всю обойму расстрелял.

— Он пищал, — сказал Яр.

После этих его слов весь окружающий мир вдруг потемнел, а через мгновение и вовсе исчез.

* * *

Назад его несли на носилках. Он был словно мертвый — не шевелился, не дышал: только слабое биение на запястье подтверждало, что он жив. Страшно довольный картавый Саня бежал впереди — ему доверили тащить карабин. Ларс отставал, его не ждали, и потому он пришел в деревню, когда уже стало темнеть. Большая часть людей, возглавляемых Айваном, осталась в лесу возле домика погибшего Чика. Остался там и Херберт. Как ни рвался он помочь своим товарищам, бессознательному Яру и хромому Ларсу, но пришлось послушаться Айвана. Старик считал, что сибер будет полезней в лесу. Им всем предстояло много работы: они должны были осмотреть окрестности, похоронить тела, обследовать избу Чика и забрать из нее все, что могло хоть как-то пригодиться.

Все это измученному Яру рассказал Эриг, словоохотливый местный врач, покинувший город восемнадцать лет тому назад и потому уже похожий на люда.

Осматривая пациента, Эриг рассказал, что подстреленный Яром зверь оказался не медведем, а медведицей. Она пришла к дому слабоумного Чика с выводком медвежат — их следы отчетливо читались в грязи. Что разозлило ее — осталось загадкой. Эриг рассказал, что в избе нашли мертвой еще одну пожилую женщину. Ее загрызла медведица — это можно было понять по страшным ранам на теле погибшей. Видимо, зверь проник в дом в то время, пока Чик бегал за помощью. Расправившись с первой жертвой, зверь бросился догонять вторую женщину. Он сломал ей спину и отгрыз руку, а потом отправился на задний двор, где визжала перепуганная свинья и, кудахча, носились куры — к ним из леса подбирался космач. Там-то два лесных великана и сшиблись в драке…

Яр слушал Эрига, закрыв глаза. В какой-то момент он заснул, сам того не заметив, и ему привиделось, как огромная медведица врывается в тесный дом и набрасывается на перепуганных престарелых женщин, сидящих возле крохотного, затянутого мутной пленкой оконца.

Он вздрогнул и очнулся.

Эриг все еще был рядом. Он рассеянно что-то бормотал и переливал из одного пузырька в другой какую-то густую, розового оттенка жидкость. Яру она сразу не понравилась.

— Это что? — спросил он.

— Наше местное успокоительное, — откликнулся Эриг. — У тебя шок, мой друг. Будешь принимать это лекарство два раза в день. Оно слегка горчит, зато спать станешь крепко и без кошмаров. — Он зачерпнул розовую жидкость ложечкой и протянул Яру. — Начнем сегодня же.

Ничего более горького Яр в своей жизни не пробовал. Он сморщился и едва не выплюнул лекарство. Но Эриг быстро закрыл ему рот шершавой ладонью и строго приказал:

— Глотай!

Дар речи к Яру вернулся минут через пять.

— Больше не буду… — Он даже приподнялся на кровати, стремясь отодвинуться от наполненного розовой гадостью пузырька. — Хватит…

— Два раза в день, — повторил Эриг.

— Но я же здоров!

— У тебя шок.

— Нет! Нет у меня никакого шока!

— Не спорь с доктором, — холодно сказал Эриг. Он отступил на два шага, взял с полки небольшое овальное зеркало, поднес его к лицу Яра. Спросил: — Ну, так что? Вопрос снимается?

Яр посмотрел на свое отражение.

Да, грязный. Да, исцарапанный. Глаза немного дикие, как у того люда, у Чика. Но…

Зеркало дрогнуло, и Яр увидел свои волосы. Он сперва решил даже, что это парик, так сильно они были всклокочены.

И они были белые. Совсем седые, словно у древнего старика, доедающего последние в своей жизни дозы танатола.

— Два раза в день, — холодным голосом проговорил Эриг. — Под моим контролем.

Яр, почти не слыша доктора, смотрел на свое отражение. Дрожащая рука его рылась в растрепанных седых волосах.

 

ГЛАВА 17

Через два дня от густо выпавшего снега не осталось и следа. Лес вновь сделался темным и мрачным, а деревня утонула в грязи. Яр теперь часто подходил к мутному зеркалу, висящему на стене, втайне надеясь, что старческая белизна его волос сойдет так же, как растаявший снег. В городе он смог бы перекраситься в любой цвет. Но здесь, в маленьком полудиком мирке, отрезанном от цивилизации, никто и не помнил, кажется, о существовании такой элементарной вещи, как краска для волос. Впрочем, здесь не было много еще чего. Вспомни любую простейшую вещь, любой обыденный предмет — и можно с уверенностью утверждать, что его здесь нет. И, что хуже всего, его невозможно раздобыть.

Крем для лица, для рук, любой парфюм, тушь для ресниц — если хоть что-то из этого и завалялось у бежей в сундуках, то оно давно уже высохло, испортилось, пришло в негодность. Ароматизаторы, пищевые концентраты, карточки Расширенного сервиса, электронные ключи — этому нет здесь применения. Пылесосы, коммуникаторы, климат-центры, спортивные тренажеры — все это здесь одинаково ненужно. Узнать точное время — проблема, потому что часы имеются не у каждого, а те, что есть, показывают неизвестно что, поскольку синхронизировались в последний раз много лет тому назад. Да что говорить — нормальной столовой посуды не найти, туалетной бумаги, настоящего мыла нет!

Зато здесь полно других вещей, о которых в большом мире и не знают.

Коса, кочерга, топор, огниво — там это всего лишь забытые слова из древних словарей. Здесь — конкретные вещи, без которых не обойтись, с которыми нужно учиться обращаться.

Яр постоянно размышлял о непохожести прежней своей жизни и нынешнего существования. Удивлялся ежедневным открытиям и человеческой находчивости. Признавал, что один вне города он бы не выжил. И никто бы не выжил, даже Гнат, даже Ларс или Айван.

Он часто разговаривал об этом с одноногим соседом. Ларс, соглашаясь с его умозаключениями, рассказывал, какие сложности пришлось преодолевать поселившейся в лесу команде Айвана. Нет, вовсе не дикие звери и не болезни мешали им освоиться на новом месте. Основная проблема крылась в обустройстве быта. Добыть воды, приготовить еду, защититься от непогоды — в городе все это решалось нажатием нужных кнопок или голосовым приказом. Это казалось таким элементарным, это было таким привычным, что человек просто терялся, не зная с чего начать, когда нужной кнопки не оказывалось, а голосовые команды лишь распугивали лесных пичуг.

Вечером к их беседе обычно присоединялся Херберт. Днями сибер трудился, и Ларс не однажды шутил, что, мол, хоть кто-то из их тройки оказался действительно полезен общине. Заходили к ним и люди: Айван навещал, Эриг приходил с обязательным осмотром и прилагающимся к нему лекарством, забегал картавый Саня. Но чаще прочих появлялся Вик — парнишка, который наткнулся на них в лесу и фактически, спас от верной смерти. Он жадно слушал их воспоминания об удивительной городской жизни, круглыми глазами смотрел на движущиеся картинки, показываемые Хербертом, и высказывал осторожное желание когда-нибудь побывать в городе. Вик не сомневался, что некоторые жители деревни иногда уходят в запретные земли и вроде бы даже посещают большой мир.

— А как же хурбы? — спросил Яр.

Вик не знал. А Ларс, кажется, не захотел отвечать. Яр долго приставал к нему, вопрошая, правда ли, что поселившиеся здесь люди иногда возвращаются в город. Но однозначного ответа он так и не добился.

Кое-что прояснил позднее Айван. Прежде чем ответить на неудобный вопрос, старик поинтересовался, откуда у Яра такая информация. Тот помялся, догадываясь, что выдавать Вика будет не совсем правильно. И все же признался. К немалому его облегчению, Айван лишь добродушно посмеялся. Он рассказал, что действительно, некоторые его люди ходят в запретную пустыню к границам города — туда, где с помощью специальных антенн можно поймать сигналы сетей. А еще, добавил Айван, бывают люди, которые уходят в город, потому что не могут больше здесь жить.

— Обычно, мы такие не удерживаем, — сказал старик. — Даже можем помочь: снаряжаем в путь, даем воды и провизии.

— И что с ними случается? — спросил Яр.

— Их встречают хурбы, — помолчав, ответил Айван.

— Разве они не понимают, что идут на смерть?

— Сложно сказать… Когда человеком завладевает мысль о том, чтобы вернуться, он словно сходит с ума. Кто-то уверяет себя и всех окружающих, что никаких хурбов нет и никогда не было, что они всего лишь безобидные фантомы. Кто-то надеется отыскать в городе безопасное место, кто-то считает, что за прошедшее время его умение видеть хурбов прошло, а значит, они его не тронут.

— Это возможно?

— Да.

— Верю с трудом.

— Ты просто мало здесь пожил. Твоя адаптация еще не закончилась. Ты трудишься на легких работах, ты живешь в доме с искусственным освещением, где безостановочно работает медийник, где туалет с унитазом. Ты особо не задумываешься о том, что ешь, что пьешь, тебя пока ни в чем не ограничивают.

— И ты занимаешься постоянным самообманом. — Добавил со своей кровати Ларс. — Ты продолжаешь думать, что все это временно. Веришь, что рано или поздно твоя жизнь станет прежней.

— Именно так, — подтвердил старик.

— Ничего подобного я не думаю, — запротестовал Яр.

— Ну-ну, — Ларс хмыкнул. — Вот когда ты в полной мере осознаешь, что вся твоя оставшаяся жизнь пройдет здесь, в этом лесу, в этих домиках без удобств, когда ты поймешь, что это не просто временное убежище, когда заметишь, как ты изменился, одичал и опустился, когда всякая надежда на возвращение угаснет — вот тогда твоя душа сожмется от ужаса, и ты вспомнишь мои слова.

— Все правильно, — негромко согласился Айван. — Первый кризис наступает через год. Через три года он повторяется в еще более острой форме. Не все выдерживают… Не все…

Яр закусил губу, не зная, что ответить. А потом Ларс сменил тему.

* * *

Когда горькое лекарство, прописанное доктором, наконец-то закончилось, Яра стали мучить кошмары. Каждую ночь ему снились зловещие безликие фигуры, выходящие из тени и неотступно его преследующие. Он видел мертвую Алету, и Маю, и беременную Ольшу — тоже мертвую. Жены окружали его и манили к себе, и он видел страшные раны на их обнаженных телах. Каждую ночь его нездоровый разум переносился в сумрачный лес, где два огромных зверя рвали друг друга, а потом обращали к нему свои окровавленные морды, и он стрелял в них, стрелял, стрелял, но все впустую, все мимо…

Он, крича, просыпался в поту. Он будил Ларса и долго смотрел на мерцающий экран крохотного медийника, пытаясь понять, о чем это так тихо говорят забытые актеры.

Несколько дней он терпел, ждал, что кошмары отступятся от него. Так и не дождавшись, обратился к Эригу с просьбой дать еще хотя бы немного спасительной микстуры. Но доктор отказал, заметив строго, что привычка к подобным лекарствам сгубила немало хороших людей.

Яр на него разозлился. И доктор, кажется, почувствовал это.

— Тебе нужно на что-то переключить мозги, — сказал он. — Я скажу Айвану, чтоб он нашел для тебя подходящее занятие.

Так у Яра появилась постоянная работа — ему доверили кормить кур и собирать яйца на общественном птичнике.

Работа была несложная и Яр ее быстро освоил. Теперь ему приходилось часто бывать на улице, и он перезнакомился, кажется, со всеми деревенскими жителями. У него даже хватило смелости на то, чтобы завести ни к чему не обязывающий флирт с одинокой соседкой Лерой, женщиной неглупой, стройной и даже, пожалуй, красивой — несмотря на многолетнее отсутствие макияжа на ее лице.

То ли действительно работа помогла, то ли просто нужное время прошло, но странные сны теперь почти не беспокоили его. Он и засыпать стал легче, быстрее, и спал крепче, не просыпаясь, даже если знакомые кошмары вдруг к нему возвращались.

Через неделю он пошел в школу — так распорядился Айван. А вот Ларса учится не позвали, то ли из-за его инвалидности, то ли полагая, что он и так знает достаточно. Но проводник сам вызвался составить Яру компанию.

Школой называлась большая светлая комната в доме Айвана. Здесь же размещалась деревенская библиотека: несколько сот книг, бумажных справочников и сброшюрованных распечаток стояли на подписанных углем полках. Имелись здесь и компьютер, и мощный медийный центр, и даже мультифункциональный блок-процессор, подобный тому, что используют правохранители, — но доступ к этим электронным богатствам открывался лишь по особому разрешению старосты.

Пришедшие на занятия ученики садились на пол, некоторые приносили из своих домов табуретки или маленькие легкие скамейки и устраивались на них. Единственное плетеное кресло, что стояло возле печи, занимал учитель. Чаще всего в кресло садился седоволосый Петр — старый товарищ Айвана, один из основателей деревни. Иногда Петра подменял доктор Эриг или старший охотник Георг — человек немногословный, строгий и нелюдимый.

Яр стеснялся компании малолетних школяров и поначалу забивался куда-нибудь поглубже в угол, молчал, не решаясь задавать вопросы, но учителя слушал с большим интересом. Многое из услышанного было для Яра совершенно непонятно, и, чтобы разобраться, он оставался в классе после урока, когда все дети, даже любопытные, расходились. Случалось, что их беседы с учителем затягивались до позднего вечера.

— Общепринятое мнение, что города были спроектированы такими, какие они есть сейчас, весьма спорно. Мы считаем, что мегаполисы возникли на базе древних городов. Те просто развивались, росли, сливались. Известно, что в старом мире большинство жителей обитало вне крупных городов и занималось в основном сельским хозяйством. Но потом порядок начал меняться. Новые технологии облегчили труд на земле, производительность его выросла, и оставшиеся без работы крестьяне двинулись в города. Я упрощаю, конечно. Но результат ясен и нагляден: история человечества — это движение людских масс от периферии к центрам. Города всасывали население древних стран, и чем цивилизованней становился мир, тем быстрее шла урбанизация. Жители небогатых периферий стремились в богатые центры. Остающиеся вне городов люди были слабы и нежизнеспособны. Они вымерли, как прачеловеки.

— Вымерли? А как же люды? Кто они такие?

— Мы считаем, что люды — это бывшие жители города. Мегаполис теряет какое-то количество людей, высеивает их в окружающую среду — мы называем этот процесс эмиссией. Ты сам видел окраины, где живут опустившиеся горожане. И нам кажется логичным, что некоторые из них оказываются здесь, за городом. Видимо, процесс этот шел всегда, постоянно, с древних времен. Городские жители по тем или иным причинам покидали мегаполис и селились близ его границ. Конечно, современный горожанин не выжил бы в диких условиях. Но, как я уже сказал, процесс эмиссии идет очень давно, с той поры, когда простой человек еще умел брать от природы все необходимое для жизни. Эти остаточные, передающиеся от поколения к поколению знания и позволили людам выжить. А теперь вот мы учимся у них…

Каждый день ученики узнавали что-то новое. Даже Ларс признавал, что лекции идут ему на пользу. Они уже отличали съедобные грибы от ядовитых, знали пользу некоторых ягод и трав, могли развести огонь с помощью сухого мха и двух деревяшек, определяли птиц по издаваемым звукам, по оставленным следам угадывали зверей, разделяя их на безопасных и тех, от кого желательно держаться подальше.

Порой их внеурочные беседы заканчивались спором. И больше всех горячился Яр.

— То, что вы делаете со стариками, это неправильно! — убеждал он доктора Эрига. — Они видят свою старость, свое старение. Они умирают в полном разуме! — Яр ни за что бы не решился поднять эту волнующую его тему в присутствии Петра или Айвана. — Это страшно! Отвратительно!

— Ты про танатол?

— Да!

— Танатол — это наркотик, ввергающий человека в маразм.

— Это лекарство для легкого завершения жизни!

— Ты не первый, кого ужасают наши правила. И я даже знаю, почему это так. Ты представляешь себя на их месте. Ты не желаешь умирать в ясном разуме, ты хочешь тихо и незаметно для себя скончаться… Да, мы не даем старикам танатол. Это преступное расточительство — лишать разума самых опытных людей общины. Да они и сами не хотят. Не веришь? Спроси у них…

Эти споры в какой-то степени заменяли Яру сетевое общение, без которого ему было все трудней и трудней обходиться. Жизнь потихоньку приходила в норму, хоть и оставалась по-прежнему дикой и непривычной, и Яр все отчетливей ощущал, чего он лишился, покинув город. Страх почти уже не беспокоил его, страх уходил по мере того, как Яр постигал устройство нового мира. Теперь другое чувство мучило Яра — тоска. Он скучал по шуму города, по его ночной иллюминации, по гуляющим толпам людей. Скучал по настоящей жизни…

А потом их с Ларсом переселили на новые места. Яру досталась небольшая изолированная комната в доме, где жили две бездетные семьи. Ларс переехал к Айвану, в небольшой бревенчатый приделок с отдельным входом. Неожиданное одиночество еще более обострило страдания Яра. Он искал себе дополнительную работу, только бы не оставаться надолго в своей пустой комнатке, где даже электричество включали лишь на два часа в сутки. Шел первый месяц зимы, было темно и холодно. Вечерами в печной трубе подвывал ветер, за единственным окном шевелились мрачные тени деревьев, рассыхающийся потолок потрескивал, и казалось, что на него ступает кто-то тяжелый. Яр включал оставшийся у него комми и в тысячный раз пересматривал фото и видео — яркие кусочки прошлой жизни. Он часто звал к себе гостей и еще чаще ходил в гости к другим. Он начал посещать библиотеку. Он сделался завсегдатаем бани.

Он стал спать с Лерой, у которой, как он выяснил позже, было еще два любовника.

Он боялся остаться наедине с собой.

Слишком тихо было вокруг.

Слишком пусто было внутри.

* * *

— Когда вырасту, отправлюсь в город, — мечтательно сказал Вик, глядя на пляшущий в жерле печи огонь.

— Возьмешь меня с собой, — вяло пошутил Яр.

— И меня, — отозвался Ларс. — Пусть сделают мне новую ногу. Местная медицина на это не способна.

— Местная медицина готова сделать тебе липовую ногу, — сказал доктор Эриг, откидываясь на спинку скрипучего стула.

Сидя за небольшим круглым столиком, они играли в домино, вырезанными из яблони костяшками. На свободном табурете рядом стояли тарелка с жареным хлебом, две кружки и глиняный кувшин с вином.

— Зачем тебе в город? — спросил Эриг.

— А посмотреть хочу, — сказал Вик. — На дома в десять сосен. На сиберов. На огни.

— Ну, посмотришь, а дальше что?

— А не знаю пока. Может, останусь. А может, сюда вернусь. Привезу что-нибудь с собой. Сибера, например. Такого же, как Херберт. Или даже лучше.

— Ногу мне привези, — сказал Ларс.

Уже два часа они сидели в единственной комнате небольшого приземистого строения с плоской крышей и крохотными оконцами. Место это называлось клубом, здесь всю ночь горел электрический свет, и играла негромкая музыка. Зал был маленький, но, несмотря на это, он редко когда бывал заполнен хотя бы наполовину: жители маленькой общины слишком уставали за день, чтоб еще и ночь проводить в бодрствовании. Основные посиделки проходили здесь вечерами, собирались обычно люди бессемейные, свободные, группировались по интересам: кто-то играл в карты, шашки или домино, кто-то танцевал, кто-то пересматривал старые ситкомы на крохотном портативном медийнике.

— На фабрики интересно бы глянуть, — проговорил Вик, размешивая ладонями костяшки домино. — И девчонок тамошних бы поглядеть.

Ларс хмыкнул. Эриг неодобрительно покосился на мальчишку, покачал головой.

— На хурбов тоже хочешь посмотреть? — попытался подшутить Яр.

— Не, — посерьезнев, ответил Вик. — Хурбов не надо.

Они разобрали замес домино.

— А кто вообще назвал хурбов хурбами? — спросил Яр, выстраивая забор из своих костяшек. Он так и не научился держать их в ладонях. — И почему?

— Трудно сказать, — отозвался Эриг. — Я слышал несколько версий, но больше верю в собственную.

— О-о! — протянул Ларс. — Ну-ка, выкладывай. — Он пришлепнул к столу первую костяшку-дубль. Новая партия началась.

— Эволюция, — глубокомысленно изрек Эриг, устремляя палец в потолок. — Представляете, что это?

— Нет, — сказал Вик.

— Угу, — ответил Яр.

Ларс промолчал. Кажется, игра интересовала его куда больше, чем теория доктора.

— Развитие жизни на Земле шло от простых форм к сложным: простейшие стали многоклеточными, рыбы вышли на сушу, приматы превратились в людей. Принято считать, что на этом эволюция остановилась. Человек — последнее звено развития, высшая ступень — так якобы задумал Творец, созидая наш мир в доисторические времена. Но давайте предположим, что это не так. Представим, что эволюция продолжается, что она никогда не останавливалась. И что мы увидим? Человечество создало совершенно новую среду обитания: огромные города, мегаполисы. Возникли абсолютно уникальные условия, ведь современный город — это замкнутая система, не похожая ни на что ранее существующее. Что, если эволюция продолжалась внутри мегаполисов?..

— Рыба! — Ларс впечатал в столешницу деревянную костяшку. Все принялись считать очки.

— Рыбы, — напомнил Эриг, — превратились в пресмыкающихся, когда изменились условия их обитания. Они покинули воду и вышли на сушу. Новая среда, новые существа, новые возможности. В этом и заключается суть эволюции — приспособление через изменение…

По очкам получилось, что проиграл Яр. Он и стал замешивать полированные костяшки, с интересом слушая неспешные логические построения доктора.

— И вот человечество создало свои мегаполисы. Человечество переселилось в них. Но ведь это не наша среда! Вспомните — мы миллионы лет жили на природе, мы родились там, среди зверей. Вот она — наша среда, здесь! — Эриг широко развел руки. — Но вот мы, будто рыбы, очутились в совершенно новых условиях — в городе. Не изменит ли город нас подобно тому, как суша изменила рыб? Среди тех появились пресмыкающиеся, а среди нас зародились хурбы.

— Звучит гнусно, — сказал Ларс. — Они произошли от нас, но убивают нас.

— Если следовать моей логике, — продолжал доктор, — то хурбы должны быть приспособлены к жизни в мегаполисе куда лучше, чем мы. Мне сложно угадать, как именно они изменились, ведь рыбам сложно представить, что дышать можно и вне воды…

— Хурбы невидимы! — напомнил Яр.

— Да, мы их не замечаем.

— А ты уже придумал, как это им удается? — спросил Ларс.

— Скорей всего, это какой-то психический феномен. Что-то вроде гипноза. Или той самой телепатии, о которой так любят говорить разные шоумены. Кстати, вы знаете, как звучит «человек городской» на одном из древних языков? Впрочем, откуда вам знать… Хомо урбанус… Хомо. Урбанус… Хурб… Понимаете теперь?

— Ерунда какая-то, — неуверенно сказал Ларс.

— И вот еще один аргумент в пользу моей теории, — сказал доктор. — Появление космачей. Этих существ раньше не существовало. В старинных документах можно найти упоминания о неких прямоходящих волосатых великанах. Они считались существами почти сказочными, и называли их по-разному: снежный человек, йетти, алмасты. Возможно, от них и пошло племя космачей. Полагаю, они появились в то самое время, когда люди замкнулись в городах, освободив от своего присутствия большую часть планеты, Космачи заняли наше место. Их появление подтверждает, что эволюция продолжается. С нами или без нас — но она идет.

Стало тихо, даже музыка почему-то смолкла, лишь огонь трещал в печи.

— Я хочу посмотреть на хурбов, — сказал Яр.

Дальше они почти не разговаривали, переваривая услышанное. Игра сделалась рассеянной и неинтересной. Кое-как закончив три партии, они догрызли хлеб, распрощались и разошлись по домам.

А ночью Яру снились кошмары: хурбы, медведи и космачи, мертвые жены и живой Чик-дурачок, бегущий через жуткий лес.

Кошмар продолжился, и когда Яр проснулся.

Ранним утром.

Наяву.

* * *

Айвану не спалось. Он долго ворочался в постели, ругая хромоногого Веню, так жарко натопившего в доме. Когда лежать стало совсем невмоготу, Айван кряхтя, слез с кровати, оделся и вышел на свежий воздух.

На улице было тихо. Айван попытался вспомнить, как шумит город, и не смог. Он попробовал вообразить, что сейчас его окружают многоэтажные строения, — и не сумел.

Рядом тихонько стукнула дверь. Луч фонаря скользнул по бревенчатой стене, прыгнул на Айвана и тут же погас. Старик открыл глаза, повернул голову.

— Не спишь? — спросил Ларс, убирая фонарик в карман длинного теплого халата.

— Не спится, — сказал Айван.

— Мне тоже. Нога чешется. Там, где ее нет… Слышу, ступеньки скрипят. Дай, думаю, погляжу…

— Жарко дома, — сказал Айван. — Да и в голову лезет разное.

Они присели на скамейку и замолчали, дыша одним воздухом, чувствуя тепло друг друга, глядя в одном направлении.

— Хурбы вышли на границы, — сказал Айван в пустоту. — Они уничтожили две пограничные общины. Сегодня я получил весточку от наших людей в городе.

Ларс не отзывался — он давно уже ждал чего-то подобного.

Они долго молчали и глядели на спящие избы, на голое небо, предвещающее мороз, на огонек сторожевой башни у деревенских ворот, на черную дорогу с еще более черными пятнами луж. В ночи чувствовалось какое-то шевеление, но опасности от него не исходило: то вздрагивали от ночной влаги ветки деревьев, то слетали с чердаков крылатые животные, то ворочалась под навесами сонная домашняя скотина — это было привычное движение, повседневное и незаметное.

— Не засну сегодня, — вздохнул Айван. — Пойду, пожалуй, пройдусь. Проверю, не спит ли дежурный. Кто там у нас сегодня?

— Арслан, — сказал Ларс, припомнив, кому он сегодня выдавал карабин с боекомплектом.

— Арслан спать не должен. Но все равно проверю. Пойдешь со мной?

Ларс пожал плечами:

— Ходок я никудышный. Если вытерпишь такого — пойду.

— Стерплю…

* * *

Они не спеша, проследовали через всю деревню. Заглянули в тесную генераторную, где под половицами, урча системой охлаждения, работали три реактора, снятые со строительных сиберов. Посетили арсенал — сухую, недавно отрытую землянку, освещенную двумя тусклыми лампочками. Они обогнули кухню, прошли рядом с баней, из приоткрытой черной двери которой все еще тянуло влажным жаром, миновали загороженный деревянными щитами отстойник и завернули на пустые дровяные склады, заваленные мусором. Заготовленные дрова до поры до времени оставались в лесу. Вывезти их можно было только санями по снегу.

За сараями начинался частокол, и ворота были уже совсем рядом.

К сторожевой вышке выйти незамеченными не получилось. Дежурный издалека окликнул их, опознал по голосам, доложил, что в округе все спокойно, и пригласил подняться на чай. Ларсу лезть по вертикальной лестнице было затруднительно, но он справился — преодолел все ступени, забросил руки на платформу, выдохнул, подтянулся. Арслан подхватил его под локоть, помог.

Сторожевая вышка, сбитая из сосновых жердей, поднималась над частоколом метров на восемь. Смотровая площадка, отгороженая провисающими веревками, была чуть подсвечена неярким теплым светом — в дырявой, стоящей на камнях бочке тлели угли, согревая дежурного и гостей. Было тесно, но места хватала всем. Айван не обманул — чай у него действительно имелся, и был он горячий. Пах чай брусничным листом, можжевельником, мятой и малиной, на вкус слегка горчил, а бодрил не хуже настоящего энергетика. Нашлась и закуска — медовые сухарики, неприятно липкие, зато чертовски вкусные. Вообще наверху оказалось весьма уютно: навес из елового лапника защищал от непогоды, раскаленная бочка дышала приятным теплом, высота давала ощущение полной безопасности.

Остаток ночи провели наверху. Чай у Арслана не кончался, не кончались угли в бочке, не кончались и разговоры. А под самое утро, когда чуть посветлевшее небо затянули невесть откуда взявшиеся тучи, вдруг загудел прибитый к столу зуммер.

— Замыкание на периметре, — пояснил Арслан встревоженным гостям. — Может, кабан подошел. Или лось. Бывает… Сейчас поглядим…

Он встал и отключил сигнализацию. Перешагнув через ноги Ларса, подошел к пузатому прожектору, закрепленному на краю платформы. Щелкнул рубильником — на воротах появилось яркое овальное пятно. Арслан покрутил что-то — и пятно сделалось шире.

— Если это кабанчик или олень, то будет у нас сегодня жаркое из свежатины. А лося периметр не берет. Мощности разряда не хватает.

Он провел лучом по бревнам частокола. Вонзил его в лес. Перевел свет на поле. И, тихо выругавшись, переменившись вдруг в лице, скакнул к стальному листу, висящему на проволоке под еловой крышей.

Ларс приподнялся.

В луче прожектора двигались высокие фигуры. Не лоси, не олени, ни кабаны.

— Космачи, сказал Арслан, выругавшись еще раз и, размахнувшись, ударил железной кочергой по стальному листу.

Вязкий тревожный звон поплыл над деревней.

* * *

Яр проснулся от далекого шума и сразу же вспомнил город. На короткое мгновение ему даже показалось, что он каким-то чудом перенесся в свою квартиру, а разбудившие его звуки доносятся с людных улиц, щедро освещенных даровым электричеством.

Он открыл глаза, чтобы убедиться, что чуда не произошло.

Убедился…

В деревне творилось что-то необычное. За окнами еще не рассвело, а гомон стоял, будто в пьяный праздничный день. Отрывисто лязгало железо, стучали двери, перекликались многочисленные голоса.

Яр подошел к окну, отдернул куцую занавеску. Увидел, как бежит куда-то сосед с факелом в одной руке и с топором в другой. Заметил отблески большого огня в лужах и стеклах близких домов, вспомнил, как однажды Ларс пытался объяснить ему, что такое пожар.

Яр щелкнул выключателем — электричества не было. Одеваться пришлось в темноте. Собираясь, он лихорадочно пытался припомнить, что рассказывал Петр о пожарах и борьбе с ними. В голову лезло что-то про окапывание, и он решил, что прихватит с собой лопату.

И ведро!

Он выбежал на задний двор, где у стены под небольшим навесом стоял разный инструмент. Выбрал лопату поприхватистей и с черенком поглаже. Сдернул с гвоздя ведерко полегче. И побежал к дороге, к людям, к огню — на шум, в суету. Он увидел, что горят пучки хвороста, лежащие на безопасном расстоянии от домов. Увидел, что люди разбегаются в разные стороны, заметил, что у них в руках оружие, а не ведра с водой. И заподозрил, что никакого пожара нет. Он схватил кого-то, несущегося мимо:

— Что случилось?

— Космачи!

Яр пошатнулся, выронил лопату.

— Ты из какого отряда? — спросили у него.

— Я новенький, — растеряно сказал он.

— Беги к воротам, — посоветовали ему. — Там Айван. Он решит, куда тебе.

* * *

Космачи собирались у ворот. Они пока ничего не предпринимали, просто сходились в одно место и, кажется, о чем-то переговаривались. Их не пугали близкие хлопки петард, они не обращали внимания на луч прожектора, они словно не замечали близкого огня и летящих по ветру искр. Никогда космачи так себя не вели.

Несколько раз они приближались к запертым воротам и осторожно пробовали их на прочность. Кажется, они понимали, что это единственный вход в деревню.

Айван внимательно следил за действиями великанов. Ему казалось, что он угадывает владеющее ими чувство. И это был не страх. Это было любопытство. Никогда прежде людям не приходилось сталкиваться с таким большим отрядом космачей. Видимо, на этот раз к деревне подошло целое племя, ищущее приюта в местных лесах, более теплых и богатых дичью. Племя организованное и уверенное в своих силах.

Деревня спешно готовилась к обороне. Каждый знал, куда он должен встать и что он должен делать. Люди распределились вдоль частокола, заняли места в кронах деревьев, выстроили перед воротами баррикаду из специально заготовленных щитов. Малые дети прятались на чердаках, подростки разбирали заборы на колья и вытаскивали из сараев ловчие сети, женщины топили смолу и кипятили воду. Сибер-друг Херберт, держа перед собой пулемет «Гринго», стоял точно напротив ворот и спокойно ждал появления врага. Один только Яр не знал, что ему делать.

— Айван! — крикнул он, наконец-то выглядев старика платформе сторожевой вышки. — Эй, Айван!

Его крик услышал Ларс. Проводник перегнулся через веревочное ограждение и сердито спросил:

— Чего орешь?

Яр так обрадовался, увидев Ларса, что замахал руками и широко заулыбался. Наверное, со стороны это выглядело глупо и комично, но Яр ничего не мог с собой поделать.

— Оружие у тебя есть? — спросил Ларс.

— Только лопата, — ответил Яр, продолжая лыбиться.

— И ведро, — разглядел сверху Ларс. — Просто отлично: лопату бери наперевес, ведро надевай на голову. И вставай к воротам.

— А можно я тут постою?

— Стой, где хочешь.

На дороге у ворот собралось уже человек двадцать. Среди мужчин Яр заметил малолетнего Вика, вооруженного вилами. Яр вспомнил свирепую схватку космача с медведем, представил, что будет, если такой вот мальчишка с вилами выйдет против заросшего шерстью великана, и содрогнулся. Потом представил на месте мальчишки себя…

Пожалуй, только Херберт с тяжелым пулеметом наперевес мог противостоять космачам. Но если их несколько… Если их много…

Сколько же их там, раз поднялась такая шумиха? Пять? Семь? Ничего отсюда не видно!

К одному из костров подбежал подросток с охапкой еловых лап, кинул ее в огонь и тут же исчез в тени. Пламя на миг потухло, потом прорвалось сквозь трескучую хвою, жадно ее пожирая, и ввинтилось в воздух горячим рыжим смерчем.

— Шестьдесят три, — тихонько сказал Айван. — Это не считая детенышей.

— Я насчитал шестьдесят шесть, — откликнулся Ларс. — А сколько нас?

— Двести семьдесят пять человек вместе с женщинами, детьми и с теми, кто не способен на убийство, — ответил старик. — И еще один сибер.

— Их уже семьдесят, — сказал Ларс. — Из леса идет еще одна группа…

Напряжение нарастало.

Космачи переместились ближе к воротам. Племя будто бы осваивалось на новом месте: отдельные особи отходили от основной группы, ненадолго терялись в темноте, затем возвращались. Складывалось ощущение, что звери исследуют местность. Самки с детенышами по-прежнему держались на удалении, но поведение их изменилось. Малыши пытались играть, шумели, а их матери, расслабившись, отдыхали.

Наблюдающие за диким племенем люди притихли, боясь лишний раз обнаружить себя, хоть и понимали, конечно, что космачи чуют их близкое присутствие. Яру очень хотелось посмотреть на космачей, оценить опасность. Любопытство одержало верх над осторожностью — он украдкой глянул, не следит ли за ним с вышки Ларс, тихонько положил лопату, сделал первый осторожный шаг к частоколу, второй, третий… На цыпочках подбежал к холодным мокрым бревнам, осторожно заглянул в щель — и, сильно побледнев, отпрянул.

Огромный космач смотрел точно на него. Зверь был метрах в пяти, не дальше. Яр разглядел его морду — она вся была изодрана. Он заметил глянцевую полосу свежего шрама на шее великана.

Яр много раз видел эту жуткую морду в своих кошмарах. И мог поклясться, что они с этим космачом уже встречались однажды.

На поляне перед домом полоумного Чика. Где — так уж получилось — они спасли друг другу жизни…

Космач моргнул и равнодушно отвернулся. Потрясенный Яр, пятясь, вернулся на свое место под вышкой и сел на перевернутое ведро. Он весь дрожал. Он так и не увидел дикое племя, стоящее на дороге по ту сторону частокола. Жуткая изуродованная морда заслонила все прочее.

* * *

К полудню стало ясно, что космачи просто так не уйдут. Они исследовали бревна частокола и ворота, толкали их, пробовали раскачивать, скребли когтями, даже грызли. Они подолгу стояли под деревьями, изучая подрубленные кроны, где в плетеных гнездах таились вооруженные пиками люди. Прыгали тяжело и неуклюже, пытаясь достать до верхней кромки стены. Они тщились протиснуться в узкие промежутки между бревнами, совали в них конечности, скребли пальцами по земле, сдирали дерн, выворачивали камни, выдергивали пучки травы и колючие кусты шиповника, тащили добычу к носу, обнюхивали, пробовали на язык. Космачи не могли не заметить жителей деревни, стоящих на страже, но, кажется, близкое присутствие людей ничуть их не смущало.

— Надо что-то делать, — в сотый уже раз высказался Ларс.

Они с Айваном так и дежурили на платформе сторожевой вышки. Айван был смурнее туч, что закрыли небо. От него ждали каких-то действия, а он лишь повторял свой приказ ни в коем случае не стрелять по космачам и не пытаться их отпугнуть — Айван боялся спровоцировать космачей на немедленную яростную атаку. Он не был уверен, что ворота выдержат напор разъярившихся великанов.

В полдень пошел снег. Мокрые хлопья обильно валились из набрякших туч. Космачи, задрав головы, смотрели в небо и, кажется, радовались.

Яр спрятался от непогоды под вышкой. Вскоре по соседству расположились несколько охотников. Ежась и поругиваясь, они развели небольшой костер и, тесно его окружив, завели тихий разговор.

Несколько раз у ворот появлялись женщины, приносили стоящим на постах мужчинам теплую одежду и горячую пищу. Откуда-то появилась еда и у собравшейся возле костра компании. Яр с завистью поглядывал на охотников, а когда они позвали его к себе, отказываться не стал. Присев перед огнем на корточки, он бережливо ел кусок лепешки, макая ее в маленькую миску с парящим бульоном. Он по-прежнему не мог есть мяса — настоящего натур-мяса, как выражался Ларс. А вот к прозрачному куриному бульону с укропом и луком привык.

— А ты что думаешь, молодой? — обратился к Яру один из охотников.

— Насчет чего?

— Насчет всего этого. Я слышал, будто бы ты неплохо стрелял по хурбам. Да и медведя такого завалил, что нам всем завидно… Как нам одолеть людоедов, а?

Яр доел лепешку, допил остатки бульона, в котором плавали размякшие крошки. Поставил миску на землю, поднялся на затекшие ноги.

Охотники смотрели на него, ожидая ответа.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Яр. — Мы, когда бежали из города, угнали переделанный мусоросборщик. У него еще огнемет наверху был.

Охотники переглянулись.

— Вот бы сейчас эту машину сюда, — сказал Яр.

— А лучше две или три таких. Сделать кабины покрепче — и на космачей.

— А хорошо придумал, молодой, — задумчиво проговорил один из охотников. — Молодец.

— Не выйдет, — покачал головой другой охотник, — Фрэнк слишком стар.

— Откуда нам знать? — сказал третий. — Может, Фрэнк еще сумеет передвинуть свою тяжелую задницу? Айван, вон, тоже не мальчик, а смотри же, куда залез.

Охотники хмыкнули и задрали головы, глядя на дощатую платформу, защищающую их сейчас от снега.

— А кто такой Фрэнк? — спросил Яр.

Ему не ответили. Но охотник, похваливший Яра за придумку, встал, быстро отряхнул колени и громко сказал:

— Пожалуй, надо посоветоваться со стариком.

Возражать никто не стал, и охотник, накинув на голову капюшон, вышел из-под вышки, встал возле лестницы и прокричал, заглатывая ртом падающие снежные хлопья:

— Эй, Айван! Разговор интересный есть! Примешь ли сегодня без записи?!

Староста откликнулся секунды через три.

— Это кто там шумит? — громко спросил он. — Ты, что ли, Томуш?

— Угадал, как обычно. Ну, так что, можно мне подняться?

Опять пауза секунды на три. И ответ:

— Давай, забирайся.

Охотник поймал нижнюю перекладину приспущенной лестницы, придержал, опустил ее плавно, поставил на нее ногу.

— Кто такой Фрэнк? — повторил свой вопрос Яр, обращаясь ко всем сразу, но ни к кому конкретно.

— Самый главный основатель, — усмехнувшись, отозвался кто-то.

— Я думал, это Айван — основатель.

— Айван просто человек, — рассеянно ответили ему. — Фрэнк совсем другое дело…

* * *

К вечеру снег пошел реже, а тучи сделались светлей и поднялись выше. Лес в отдалении еще стоял темный и мрачный, а вот открытые пространства сияли свежей, приятной глазу белизной. На снежной целине в полусотне метров от Пассивных деревенских ворот безмятежно отдыхало племя космачей.

Айван, уверившись, что великаны угомонились и не пытаются больше ворваться в деревню, распорядился снять часть постов. Людям тоже нужно было передохнуть и приготовиться к ночным дежурствам. Да и укреплением периметра следовало заняться как можно скорей.

В то, что космачей получится отпугнуть, Айван уже не верил.

 

ГЛАВА 18

Ночью Яр не мог заснуть. Отчаявшись победить бессонницу, он оделся и вышел на улицу, надеясь встретить Ларса и хорошенько его попытать. Побродив меж домов, Яр обратил внимание на свет в окнах библиотечного класса и решил заглянуть на огонек. В библиотеку он вошел тихонько, думая, что там идет какое-нибудь совещание. Но ожидания не оправдались. В комнате был один только сгорбленный Петр. Он, натянув на седую голову сеточку А-интерфейса, пялился в светящуюся пластину компьютерного монитора да время от времени щелкал клавишами. Яр хотел, было развернуться, но Петр, почуяв, видимо, сквозняк от приоткрытой двери, обернулся и, прищурившись, вгляделся в гостя. Узнал, махнул рукой, приглашая к себе.

— Заходи. Поможешь.

Яр колебался несколько секунд. Подумал, что Петру, наверное, известно больше, чем Ларсу. Да и светящийся монитор интриговал — Яр первый раз видел, чтоб за этим компьютером кто-то работал.

Решившись, он прошел в глубину комнаты и встал у Петра за спиной. Заглянул в монитор, испытывая странное чувство, похожее одновременно и на радость, и на опаску — будто встретил в сети близкого приятеля, с которым уже лет десять не виделись, не общались, от которого неизвестно чего ожидать. Помолчал, наблюдая за работой старика, за его корявыми сухими пальцами, лежащими на клавиатуре, за скачущими на экране страницами с какой-то технической галиматьей… Поинтересовался:

— Что это?

Старик, не оборачиваясь, спросил:

— Знаешь, что такое эф-эр-эн-ка?

— Нет.

— Серийный строительный сибер-экзоскелет.

— Чего?

— Сибер, внутрь которого может забраться человек, — пояснил Петр. — Сегодня какой-то охотник предложил Айвану использовать его, чтоб отпугнуть космачей.

— Эф-эр-эн-ка? — повторил, нахмурясь, Яр. — То есть… Фрэнк?..

— Он самый. Я еще был молод, когда мы так его прозвали.

— Он где-то здесь, в деревне?

— Ну, можно сказать и так. Мы разобрали его. Половина всего электричества производится снятым с него реактором. Из кабины вышла неплохая зимняя теплица. Камеры следят за периметром. Из правой ноги получился отличный пресс для ягод и фруктов.

— Он что, сломался?

— Нет, не успел.

— Зачем же тогда было разбирать?

— Мы брали его с таким расчетом. Фрэнк здорово помог нам на первых порах, а потом мы его разобрали, потому что в разобранном виде от него было больше проку. Сам подумай, как бы мы его ремонтировали, если бы он сломался? Он и так едва держался, старый был, старее вашего Херберта. Год-два, и он начал бы разваливаться.

— А теперь вы хотите собрать его заново?

— Скажем так: пока что я рассматриваю такую возможность, пытаюсь разобраться, насколько это реально.

— Что-нибудь получается?

— Пока не знаю, — ответил Петр, возвращаясь к своим схемам. Загудело печатающее устройство, выплюнуло бумажный лист — большую здесь редкость и ценность.

— Подай, пожалуйста, — попросил старик.

Яр дотянулся до распечатки, передал ее Петру. Тот, не глядя, положил лист в неровную стопку рядом с собой.

— А он большой? — спросил Яр. — Насколько он больше Херберта?

— Фрэнк? Ну, даже не знаю… Высоту частокола представляешь? Фрэнк без труда через него перешагивает.

У Яра округлились глаза. Такой огромный?

— На самом деле он очень маленький для своего класса. Это же строительный сибер… Смени, пожалуйста, карту в ридере. Поставь желтую… Да-да, ее самую…

— Я думал, вы сейчас в сети — сказал Яр, выполнив просьбу старика. — Удивился даже.

— Нет, конечно. Сеть нам недоступна. Мы пользуемся копиями некоторых крупных серверов и информацией, кэшированной поисковыми машинами. Если же нам требуется что-то, чего у нас нет, то мы отправляемся в пустошь на место, где возможно поймать сигналы сетей, либо же просим проводников раздобыть нужное. Проводники — шлюз между нами и большим миром. Не очень оперативный, признаю, и не очень надежный. Но выбора у нас нет.

Печатное устройство выплюнуло еще несколько листов. Яр передал их Петру, тот бегло просмотрел и разложил листы так, что получилась одна схема.

— Вряд ли мы сможем оживить старину Фрэнка, — пробормотал Петр, водя пальцем по чертежу и посматривая на монитор. — Но поднять его труп на ноги мы, пожалуй, сумеем. А большего нам и не нужно… Я видел Фрэнка в деле, молодой человек… Если уж Фрэнк не напугает космачей, то я просто не знаю, что еще их сможет напугать.

* * *

Под утро космачи попробовали прорваться в деревню. Для нападения они выбрали юго-западную окраину деревни. Жилых домов там не стояло, поскольку место это было низменное и заболоченное. Но там протекал небольшой ручей, не пересыхающий даже в самые засушливые годы. В ручье водились раки и мелкая рыба, в его чистой проточной воде полоскали белье и вымачивали лозу. Болотистая земля плохо держала вкопанные столбы, и подгнивший, зацветший скользкой плесенью частокол выглядел здесь особенно неровно и уродливо.

Космачи пришли по ручью.

Русло перегораживали три столба, надежно подпирающие друг друга, но космачи сумели выворотить их из мягкого, нанесенного ручьем песка. Отодвинув преграду почти на метр, они уже лезли в образовавшийся проход, когда подоспел отряд охотников, поднятый по тревоге примитивной сигнализацией. Вспыхнул яркий электрический свет, ослепив подобравшихся к стене космачей. Дружно ухнули фейерверки, подпалив непрошеным гостям шерсть. С гулом занялись прикрытые лапником кучи соломы, за считанные секунды огонь перекинулся на сложенные штабелями пучки хвороста. Громко затрещали петарды, запрыгали, заскакали по земле, будто здоровенные огненные блохи. За взрывами, хлопками и треском совсем не слышны были выстрелы. Но космачи почувствовали болезненные уколы, почуяли запах крови — и попятились, оглушенные, ослепленные, растерявшиеся. Охотники тут же прыгнули в ручей, не давая великанам опомниться, выставили перед собой крепкие рогатины, обмотанные горящими, пропитанными смолой тряпками, перекрыли брешь в ограде. Через несколько минут подоспела подмога. Люди облепили сдвинутые бревна, с руганью, с уханьем вернули их на место. Бешено застучали молотки, вгоняя кованую крепь в крошащееся дерево.

А потом кто-то страшно — так, что все обмерли, — закричал.

Огромный космач, прыгнув из темноты, схватил замешкавшегося истопника Веню за руку и потянул к себе — никто и понять ничего не успел. Людоед протащил бы человека через узкую щель. Если бы рука не оторвалась…

Огонь прогорел, космачи отступили в ночь, прореху заделали, а истопник Веня умер. Он, измятый и страшный, лежал на грязном мокром снегу, и над ним размеренно качался на длинном проводе сорванный со столба электрический фонарь.

Руку истопника Вени космачи унесли с собой. Это была их добыча.

* * *

На рассвете по растревоженной неспящей деревне пошел слух, будто племя космачей возводит укрепления и, кажется, готовится к долгой осаде. Люди, узнав недобрую новость, спешили к воротам, чтобы увидеть это собственными глазами. Действительно, космачи что-то строили на краю леса: двуногие звери гнули к земле молодые деревца, ломали сучья, рушили сухостой, сволакивали хворост в груды. По всему лесу можно было увидеть движение: вздрагивали макушки деревьев, скользили по еловым лапам снежные кучи, расступались кусты; треск и хруст несся из леса. В открытом поле оставался лишь небольшой отряд людоедов. Семь косматых великанов рядком сидели на истоптанном снегу и, не отрываясь, смотрели на ворота. От их пристального внимания людям делалось не по себе. Сомнений не было — космачи сторожили деревню.

Ларс и Яр встретились возле дома старосты, в котором вот уже второй час шел большой совет.

— Они все растеряны, — шепотом поделился Ларс, вышедший на минутку подышать свежим воздухом. — Они всегда думали, что космачи живут небольшими семьями. Никто не предполагал, что существуют такие вот племена в десятки особей. Даже для Айвана это стало сюрпризом. Никто не знает, что теперь делать. Если космачи будут рваться к нам так же, как сегодня ночью, то вскоре у нас даже петард не останется. Но это не самая большая беда. Голод и холод — вот главная опасность. У нас дров — недели на две. И еду, наверное, придется экономить. Есть вероятность, что мы безвылазно просидим за изгородью до самой весны, пока космачи не уйдут.

— А если они решат не уходить? — спросил Яр.

Ларс внимательно на него посмотрел и ничего не ответил.

* * *

Истопника Веню похоронили на пустыре за лесопилкой, поскольку кладбище находилось в лесу по ту сторону частокола и попасть туда сейчас было невозможно.

Проводить покойника вышла почти вся деревня: шесть мужчин несли на плечах гроб, женщины тихо плакали, мальчишки были необыкновенно смирными. На краю могилы никто не произносил речей. Люди просто подходили к открытому гробу, смотрели на белое лицо Вени, кончиками пальцев касались одежды покойного и тихо уступали место другим.

То, что мертвеца закопают в землю, Яр понял, лишь когда четыре охотника, заведя веревки под ящик, стали опускать его в яму. Гроб сильно качался, комья глины катились из-под грязных сапог охотников и плюхались в воду, скопившуюся на дне могилы.

Яра пробрала дрожь.

Закапывать мертвого человека было варварством, дикостью. Но еще больше потрясала обстановка, в которой проходили похороны: угрюмое молчание, мертвец на всеобщем обозрении, скользкая грязь под ногами и на ногах, жуткая тесная яма, отвалы тяжелой глины и ледяная вода, в которую предстояло лечь покойнику.

Яру сделалась плохо. Он начал задыхаться, у него закружилась голова. Он попятился, натыкаясь на людей, расталкивая их.

На него не смотрели.

Все здесь были словно мертвецы. Толпа медлительных, ничего не соображающих зомби.

Потом Яр услышал, как глухо и страшно застучали по деревянной крышке комья глины. Он вспомнил тихого Веню, вспомнил, как тот возился у печи: лицо его подсвечивалось теплым румянцем, в глазах отражался огонь, а на руках полосами чернела сажа. Веня всегда улыбался, когда растапливал печь…

Яр всхлипнул, повернулся и бросился прочь. Был день, но сейчас ему казалось, что вокруг стоит глухая ночь. Он разрыдался — слезы жгли кожу, а в горле клокотала горечь, которую невозможно было ни сплюнуть, ни проглотить. Ноги сами принесли его на птичник. Куры узнали человека, налетели со всех сторон, гомоня, колотя его крыльями. Яр повалился на земляной, засыпанный старой соломой, испачканный пометом пол. Он хватал верещащих кур, прижимал их к себе, обнимался с ними, рыдая. Успокоился он только через час, но потом еще долго сидел на холодном полу, глядя на снующих вокруг птиц и пытаясь разобраться, почему он так бурно отреагировал на смерть не самого близкого человека. Почему он не переживал так о погибшей Алете?

Неужели все дело в могиле с водой на дне, и в грязи под ногами, и в угрюмом молчании окружающих? Неужели только это так на него повлияло? Или есть еще что-то? Но что? Что изменилось?

Яр никак не мог понять, что это он изменился.

* * *

Три дня космачи не беспокоили деревню, но возня на опушке продолжалась — племя великанов достраивало свое стойбище. Из сучьев и хвороста плели они шалаши, по форме похожие на перевернутые птичьи гнезда. Укрывали готовые каркасы мхом, лапником и травой, подпирали корягами. Даже издалека было видно, что шалаши выходят не слишком теплые, продуваемые ветрами, но к концу третьего дня случился сильный снегопад, и людям стал ясен замысел космачей: снег ровно ложился на куполообразные уродливые сооружения, постепенно превращая их в тихие уютные берлоги.

Ночью случилась тревога — космачи порвали токопровод периметра и попробовали подрыть частокол. Их отпугнули, метая через стену горшки с углями и тыча в близкие морды факелами на длинных ручках. Огня было так много, что едва не случился пожар.

На следующую ночь нападение повторилось, но уже в другом месте. Снова был порван токопровод, и снова космачи пытались сделать подкоп.

Убедившись, что от высоковольтного периметра толку немного, Айван велел снять с него напряжение и распределить освободившуюся энергию на другие объекты — прежде всего на площадку, где двенадцать человек под руководством Петра начали восстанавливать Фрэнка. Работа продвигалась медленно — еще не все части строительного сибера были найдены, а то, что отыскалось в запасниках, требовало чистки и переборки.

Не особо рассчитывая на возрождение легендарного Фрэнка, Ларс с одобрения Айвана взялся за собственный проект. Он решил вооружить каждого жителя деревни. Ему уже удалось отремонтировать три неисправных карабина, ранее принадлежавших Хаму Проволочнику, он придумал, как усовершенствовать так распространенные среди местных жителей луки, и смастерил образец арбалета, металлические стрелы которого с легкостью пробивали тесаные сосновые доски в три пальца толщиной. Еще Ларс экспериментировал со взрывчаткой, добытой из петард, ладил рогатину, бьющую противника электричеством, и строил модель катапульты, с помощью которой он планировал бомбардировать поселение космачей. В помощниках у Ларса были подростки, возня с оружием доставляла им огромное удовольствие, и к калеке проводнику они относились с большим уважением.

В делах и хлопотах незаметно прошла первая неделя блокады. Набеги космачей повторялись, будто по графику — один раз в светлое время суток и два раза ночью. Люди уже привыкли к частым тревогам, соседство космачей не пугало их так, как прежде, постоянная и близкая опасность притупила их осторожность. Даже настроение у людей несколько улучшилось. Многие уже верили, что космачи так никогда не решатся атаковать деревню всей своей силой, а по весне, едва только снег начнет проседать, уйдут ни чем — как всегда уходили.

Но на десятый день блокады ударили трескучие морозы, и оптимисты поутихли, обнаружив, что невеликий запас дров вот-вот иссякнет, а чем после этого топить печи — совершенно неясно.

Пищи пока хватало, хотя об изобилии говорить не приходилось. Кое-какая провизия хранилась вне деревни, в охотничьих лобазах, но основные запасы все же располагались на отгороженной частоколом территории, в амбарах и глубоких ледниках. Свежее мясо, добываемое охотниками, теперь на кухне по понятным причинам не появлялось, но это мало кого расстраивало. Многие горожане, прожив в диких условиях не один десяток лет, так и не привыкли есть мертвечину. Молоко — и то пил не каждый, предпочитая употреблять его в составе каш. Основную же часть рациона бежей составляла пища растительная: картошка, капуста, репа, горох, кукуруза. Пшеницы и ржи выращивали совсем немного, предпочитая выменивать готовую муку у живущих по соседству людов — так что хлеб в деревне закончился в первую же неделю блокады. Быстро закончился и овес, которым кормились лошади.

Вот за лошадей Айван переживал больше всего. Он был готов смириться с потерей куриц, коз и даже коров — но только не лошадей. Слишком многое зависело от этих животных. Порой Айван даже ругал себя за то, что позволил так тесно увязать жизнь общины с лошадьми. Как горожане зависели от сиберов, так бежи зависели от лошадей. Но менять что-то в установившемся порядке уже было поздно — да и возможно ли?

Пять кобыл, три жеребца и один жеребенок заботили Айвана больше, чем вся остальная живность.

* * *

Прошло еще несколько дней.

Стесняясь своей несложной работы по уходу за курами, Яр напросился к Ларсу в помощники. Бывший проводник сразу нашел занятие для нового работника — поручил потрошить петарды и фейерверки. Дело было простое и скучное, но хоть неодинокое. В сарае, переоборудованном под мастерскую, всегда было людно. И разговоры там не смолкали ни на минуту.

— Настоящие ружья нам делать не по силам, — делился планами Ларс. — Зато мы в считанные дни можем смастерить сотню самострелов.

Он держал в руках только что изготовленный образец, похожий на длинное полено с ручкой. Собственно, это и было полено, обрубок яблоневого сучка, обмотанный проволокой. В высверленное отверстие с дульной части закладывали электрический капсюль, следом засыпали добытый из петард порох. Взрывчатку осторожно утрамбовывали, добавляя новые и новые порции, потом загоняли в ствол войлочный пыж и каменную или металлическую пулю, вымазанную смолой. Эксперименты показали, что попасть из такого оружия в цель, отстоящую больше, чем на пятнадцать метров, практически невозможно. Тем не менее, выстрел получался мощный, громкий, пуля насквозь прошибала ведро с водой и на несколько сантиметров уходила в мешок с песком. В будущем Ларс планировал заряжать самострелы короткими железными стрелами, предполагая, что это улучшит точность и убойную силу неказистого однозарядного оружия.

Первую партию самострелов — дюжину штук — недавно испытали на деле. Патрульные заметили, что космачи несколько дней подряд появляются возле козьего выгона, там, где с обеих сторон частокола густо рос кустарник. Что именно влекло людоедов на это место, так и осталось загадкой. Тем не менее, космачей необходимо было отпугнуть, и Айван решил устроить засаду. Ларс, прослышав об этом, сразу же предложил пустить в ход его самострелы.

Эксперимент удался.

Грохот выстрелов слышала вся деревня. Перепуганные космачи удирали по-звериному на четвереньках, не оглядываясь. Один сильно хромал, у другого в кровь была разбита морда. Ларс признался потом, что в эти самострелы он лично заложил в полтора раза больше пороха, чем обычно. И пусть у двух лопнули стволы, а один дал осечку, но в пользе нового оружия теперь никто не сомневался.

Без работы было трудно: одинокими и холодными ночами Яр жался к чуть теплому боку печи и дрожал, пытаясь уснуть. Он давно уже не раздевался перед сном.

Дрова в деревне кончились давно. В печах жгли разную гниль и мусор, в огонь летело все: мебель, разобранные перегородки, корзины. Почти каждый день в деревне рушили какой-нибудь сарай, делили доски по домам, стараясь никого не обидеть. Но и этих дров было слишком мало. И обиженные всегда находились.

Чтобы как-то сберегать тепло, бежи обваливали снегом свои избы до самых окон. Завешивали окна и двери плотными одеялами. И старались пораньше закрыть заслонки скудно натопленных печей, несмотря на опасность угореть.

Яр уже ко многому привык: и к туалету с дыркой в полу, и к редкому мытью, и к тяжелой постоянной работе. К постоянному холоду привыкнуть не получалось.

Согреться можно было работой — и для Яра это стало открытием. Было еще темно, когда он брал в руки лопату и шел на улицу чистить снег. Обычно там уже были соседи, и от них Яр узнавал все новости.

Иногда появлялась Лера, стояла у забора, глядела на Яра, улыбалась. Он вспоминал своих городских жен, и ему делалось немного совестно. Но если Лера приглашала его в гости, он не отказывался. У нее дома всегда было чуточку теплей, чем у него. Они пили горячий чай, а затем, потея, делали любовь на жесткой койке под тяжелыми давящими одеялами — это было приятно и отвратительно. Потому отвратительно, что они оба уже несколько дней подряд не мылись.

День был полон дел, но проходил быстро. Ночью делать было нечего, но она казалась нескончаемой. Все было однообразно, и Яр иногда путался, что происходило вчера, а что три дня назад. Он чувствовал, что тупеет, но в то же время в его мозгу постоянно свербели какие-то мысли.

Новая жизнь была полна странностей.

К этому тоже надо было привыкать.

* * *

Очередной рабочий день уже закончился, когда Ларс подозвал к себе Яра и попросил отыскать Георга, старшего охотника.

— Что случилось? — спросил Яр.

— Вот и мне интересно знать. До меня дошел слух, что он якобы недавно выдавал своим охотникам кое-какое оружие из арсенала. Без моего ведома!..

В маленькой мастерской было довольно тепло, несмотря на тонкие стены. В железной печке, обложенной булыжниками, с гулом трепыхался огонь. В мятой жестянке булькал кипяток, в большом котелке грелся принесенный с улицы бульон. Пятеро оголодавших мальчишек обметали верстак, готовясь к ужину. Остальные уже разбежались по домам, сославшись на воскресный день.

Яр залез ногами в войлочные сапоги, поправил меховую шапку и, предусмотрительно загородившись локтем от ветра, шагнул за порог. Вьюга будто специально поджидала человека: толкнула его, хлестнула колючим снегом, закружилась, подвывая. Яр зажмурился, отвернул лицо от ветра.

Он не знал, где искать Георга, и первым делом отправился к землянке арсенала, но на ее двери висел обмерзший замок. Не было Георга и дома. Соседи рассказали, что не видели охотника три дня уже как. И наметенные у крыльца сугробы подтверждали их слова.

Не зная, что и думать, Яр отправился на площадку, где собирали Фрэнка. Там всегда было много народу, возможно, кто-то и видел Георга или мог подсказать, где его искать.

Площадка была залита светом — это было единственное место в деревне, куда электричество подавалось бесперебойно. Работа здесь практически не прекращалась — одна бригада сменяла другую.

Окруженный строительными лесами Фрэнк походил на гигантское полураздавленное насекомое. Под его брюхом сверкала дуговая сварка. Кто-то невидимый редко и сильно колотил по железу кувалдой. Тихонько скрипя и позванивая, раскачивались сделанные из банок фонари. В двадцати метрах от лап Фрэнка светилась изнутри дырявая, сбитая на скорую руку будка, в которой отогревались рабочие. Из короткой трубы летели искры, и было слышно, как за тонкой стенкой басят голоса.

Туда Яр и направился.

Он и порог не успел переступить, а ему уже кричали:

— Дверь закрывай!

В будке было тесно, пахло немытыми телами и дымом. Вокруг раскаленной печки, похожей на ту, что стояла в мастерской Ларса, жались семь человек. Семь пар рукавиц висели на веревке над печкой, от них валил пар. Семь пар сапог, накрытых мокрыми портянками, выстроились у обитой железом стенки. Сесть тут было негде, но Яр и не собирался садиться.

— Георга не видели? — спросил он.

Над ним только посмеялись, объяснив, что охотники к этой площадке и близко не ходят. Кто-то посоветовал заглянуть в клуб, вспомнив, что не так давно видел там Георга с приятелями. Вроде как совещание у них там было.

Яр поблагодарил, погрелся чуть и тихонько ушел.

— Дверь закрывай! — крикнули ему вслед.

Надеясь, что кто-нибудь все же подскажет, где найти Георга, Яр обошел всю площадку, заговаривая с рабочими. Никто ничего толкового не сказал, зато Яр в подробностях рассмотрел Фрэнка. У строительного сибера было восемь конечностей, плоское тело и две маленькие бугристые головы. С коротких ребер свисали подготовленные к монтажу синтетические мышцы, трепыхались под ветром промаркированные бирки, прикрепленные к пучкам разноцветных проводов, из-под листов пластиковой обшивки выглядывали гроздья трубок. По шатким обледенелым лесам карабкались люди, передавали друг другу какие-то детали, перебрасывали веревки, тянули кабели…

По пути к клубу Яр завернул к дому Карима, одного из тех немногих охотников, что с неподдельным уважением относились ко всем членам общины без исключения. Было уже поздно, и ему пришлось долго стучать в окна и двери, вызывая хозяев. Наконец внутри затеплился свет, а через пару минут на крыльцо вышла Фая, жена Карима. Она была из людов, потому сильно коверкала слова и, кажется, не очень понимала, чего от нее добивается поздний гость. Яру удалось лишь выяснить, что два дня тому назад Карим ушел вместе с Георгом по каким-то своим делам. Начиная подозревать неладное, Яр перебежал через улицу к дому охотника Вослава. Здесь ему тоже открыли не сразу: на долгий стук вышла женщина-людка, объяснила, что хозяин отсутствует вот уже два дня. Говорила она неохотно и путано, будто боясь сболтнуть лишнего. Это еще больше насторожило Яра. И он, поколебавшись, все же решил побеспокоить человека, который обязан был знать обо всем происходящем в деревне.

Яр бегом направился к дому Айвана.

* * *

Старик чувствовал, что заболевает, и сердился на себя. Холод загнал его в самую маленькую комнатку просторной избы. Здесь была своя печка, совсем крохотная, но ее хватало, чтоб поддерживать температуру на приемлемом уровне, — большего комфорта старик себе позволить не мог. Он сидел в плетеном кресле с высокой спинкой, закутавшись в поеденное молью вязаное одеяло, держал одной рукой кружку с горячей микстурой доктора Эрига и, стараясь не уснуть, слушал своего старого друга.

— Еще две недели, и мы его поднимем. Максимум — три. Да, немного выбились из графика, но ты знаешь, с чем это было связано. Скоро наверстаем.

— А люди что?

— Держатся. Трудно, конечно, приходится, в три смены работаем. Но держимся.

— Холодно, — сказал Айван.

— Холодно, — согласился Петр.

В дверь постучали.

— Входите, — крикнул Айван и закашлялся.

Горячая микстура плеснула на одеяло, но старик этого не заметил. Он напряженно смотрел на медленно открывающуюся дверь. Ждал неприятных известий.

— Можно? — уточнил на всякий случай гость, заглядывая в комнату.

— Яр? — удивился старик. — Что случилось? Не стой там, заходи быстрей. И закрывай, закрывай дверь-то! Сквозит!

Петр тихонько отодвинулся в тень.

— Я просто узнать, — Яр смутился, догадываясь, что помешал серьезному разговору. — Меня Ларс послал… Я уже все вроде обыскал… И к вам вот зайти решил… Уже не знаю, куда еще…

Старики хмуро смотрели на него, а он все оправдывался, мямлил что-то и чувствовал, как краснеет.

— Ничего не понял, — тряхнув головой, перебил его Айван. — Зачем тебя Ларс послал? Чего искал? Сюда зачем пришел?

— Георг мне нужен, — выпалил Яр, стягивая с головы шапку и вытирая ей мокрое лицо. — А нет его нигде. — И он вкратце рассказал о своих блужданиях.

Старики внимательно его выслушали, переглянулись.

— Да, это немного странно, — признал Айван. — Но не вижу повода для беспокойства.

— Но мне Георг нужен, — растерялся Яр. — Ларс хочет с него отчет об оружии получить. Меня послал, сам ждет, а я с ног сбился.

— Где сейчас Георг, я не знаю, — спокойно ответил Айван. — Больше его не ищи. Вернись к Ларсу и передай, что я хочу его видеть. Чем быстрее, тем лучше. Все ясно?

— Ясно.

— Исполняй!..

Когда дверь хлопнула, старики повернулись друг к другу.

— Думаешь, они ушли? — помолчав, спросил Петр.

— Уверен. Георг еще на прошлой неделе просил у меня разрешения. Я отказал.

— И что будем делать?

— Ничего.

Старики помолчали, глядя, как за отверстиями печной дверцы бьется огонь, слушая, как гудит в трубе ночной ветер.

— Как думаешь, они вернутся?

— Не знаю… Будем надеяться…

 

ГЛАВА 19

Фил Саган по прозвищу Тихий замерз в короткую оттепель. Он был одним из тех стариков, что вместе с Айваном основали лесную деревню. Похоронили его у частокола, рядом с истопником Веней. И в тот же вечер старый дом Фила был разобран на дрова.

Вскоре с этих самых дров угорела семья Жеки Татлова. Сберегая печное тепло, они поспешили закрыть заслонку. Легли спать и уже не проснулись. Три новые могилы появились у частокола.

У Марка Калфира простудился и умер пятилетний ребенок.

Случайно застрелил себя молодой охотник Сиг Дайтуш. Едва не скончалась от истощения многодетная Хлоя, всю свою еду отдающая малолетним сыновьям.

Беды следовали одна за одной, а до весны было ох как далеко.

В дружной прежде общине вдруг обнаружились давно тлеющие конфликты. Всплыли старые обиды, вспомнились забытые прегрешения. Злость и недовольство копились в людях. Тяжелая до изнеможения работа, неустроенность быта и постоянный подспудный страх незаметно обращали их в скотов. Айван понимал это, как никто другой.

Людям нужен был отдых.

Но отдыхать было нельзя. Осмелевшие космачи все чаще и чаще напоминали о себе. Они целыми семьями как на экскурсию ходили к воротам, припадали к щелям, смотрели на людей, тянули широкими ноздрями деревенский воздух, били тяжелыми кулаками в толстые доски, скребли их когтями, грызли — порой отрывали. Отчаянные мальчишки дразнили космачей, тыча в них длинными прутами, стараясь попасть по глазам, и рассказывали друг другу, что охотник Георг вот так же развлекался с людоедами, пока они его не поймали и не вытянули наружу, где и разодрали на маленькие кусочки.

Мальчишки всегда все знали.

* * *

Про заступлении в патруль Яру было известно еще с прошлой недели, но вспомнил он об этом лишь за полтора часа до переклички, да и то потому, что попался ему на улице Арат Нихутдин, старший их ночной тройки.

— Собрался? — спросил Арат.

— Куда? — удивился Яр, спешащий в мастерскую Ларса.

И тут же вспомнил — куда. Расстроился, конечно.

Память подводила его не в первый раз. Айван утверждал, что это известная проблема всех бежей, особенно новоприбывших, слишком уж привыкли они полагаться на всякие органайзеры и напоминалки.

Ларс, узнав о дежурстве Яра, обрадовался. Выкатил из-под верстака металлическую трубу толщиной в руку и длиной в полтора метра. Поднял ее торчком, хлопнул по залитому каким-то варом концу:

— Огнемет Хама помнишь? Вот! А это мой огнеплюй. Он однозарядный и не такой дальнобойный — бьет примерно на двадцать пять шагов, но в остальном ничуть не хуже. Ты прихвати его сегодня с собой, может, в деле испытаешь.

— А что там внутри? — с опаской принимая орудие, поинтересовался Яр.

— Жир, смола, скипидар, сажа… Там много чего есть, но ты не переживай, само по себе оно не пальнет, только если запал сработает. Но аккуратней смотри! Не задень кого…

В мастерской Яр задерживаться не стал, сказал, что надо ему собираться на дежурство, и ушел, не дожидаясь конца рабочего дня. Заскочил домой, переоделся в шубу, рассовал по карманам сухари и сахар, подвязал к поясу войлочные ножны с тесаком, переобулся в сухое. Подхватив неудобный огнеплюй, поплелся к воротам, где скоро должен был начаться развод.

Смена уже собралась: на вытоптанной площадке за будкой вечного дежурного Херберта уже топтались одиннадцать хмурых человек с оружием. Инструктажа, можно сказать, не было. После короткой переклички на свежем воздухе старший разбил отряд на небольшие группы по три человека и каждой назначил маршрут и периодичность обхода. Яр не в первый уже раз заступал в ночное дежурство и примерно представлял, как оно будет проходить. Обычно два человека из тройки стояли — а точней сказать, сидели — на организованном посту, в то время как третий отсыпался в душной дежурке. Раз в час дежурная пара расходилась в стороны, чтоб проверить вверенный им участок периметра.

Участок, на котором им предстояло нести дежурство, был хорошо знаком Яру. Частокол на всем протяжении был крепкий и высокий, надежный; пространства в основном, были открытые, лес стоял далеко, а вот жилые избы, напротив, находились близко. И сам пост был размещен удачно — на изгибе частокола, под развесистым дубом, в кроне которого прятался прочный дощатый настил, куда можно было в считанные секунды взобраться по приставной лестнице. Раньше под деревом стоял небольшой навес, и было обустроено неплохое место для отдыха: две лавочки со спинками, подобие стола, выложенный камнями очаг; на дубовой ветви висел фонарь. Но лавочки, стол и навес давно уже разобрали на дрова, очаг занесло снегом, а от фонаря остался лишь обрывок провода.

Заняв пост, Яр воткнул в снег огнеплюй и подумал, что, возможно, под конец дежурства порадует своих товарищей огоньком.

Мороз крепчал. Необычайно яркие звезды, кажется, слегка дрожали, вокруг каждой мерцало мутное, едва приметное кольцо. Луна не показывалась, но и без нее было довольно светло.

Разговаривать не хотелось.

Где-то глубоко в лесу завыл волк. Из темноты прилетела большая черная птица, села на мертвый сук и застыла, ожидая, видимо, от людей поживы. Стояла такая тишина, что слышно было, как внутри дуба потрескивают древесные волокна и как под собственной тяжестью хрустит прихваченный морозом снег…

Первый ознакомительный обход не выявил ничего подозрительного. Яр, испытывая себя, несколько раз сходил с натоптанной тропы, приближался к самому частоколу и, припадая лицом к стылым бревнам, вглядывался в темную даль. Сердце начинало биться чаще, в животе делалось холодно, и чувствовалось, как на руках дыбом поднимаются отросшие без привычной эпиляции волосы.

Яр уже знал, что у людов не принято обносить свои деревни стенами. Петр однажды объяснял ему, что люды селятся на открытых местах, и это в какой-то мере защищает их и от дикого зверья, и от космачей — ведь людоеды стараются не уходить далеко от леса. Но, даже зная это, Яр воображал сейчас, что стоит на краю такого вот голого, ничем не защищенного поселения — и ужасался до слабости в коленках.

Когда он вернулся на пост, Арат, старший их тройки, уже собирался уходить: ему первому выпало спать в дежурке. Карабин он передал напарнику Яра Доминику — высокому блондинистому красавчику, который каким-то образом ухитрялся и в диких условиях содержать себя в относительном порядке, чем вызывал раздражение у многих обитателей деревни. Яру такое решение старшего показалось немного странным. Яр был уверен, что в их тройке только он и мог более-менее пристойно обращаться с карабином, но спорить с Аратом не стал, а просто выдернул из сугроба трубу огнеплюя и демонстративно положил его себе на плечо — вооружился.

— Меняемся через два часа, — уходя, напомнил Арат. И не вздумайте спать! Если старший увидит, будете потом год туалеты чистить. Да и замерзнуть можно.

Ссутулившийся Доминик уже угнездился в сугробе, с ногами завернувшись в свои огромный тулуп, и дыша сквозь плотный заиндевевший шарф. У Яра одежда была похуже, и сидя он замерзал. Потому он бродил под дубом, хлопал варежками по бедрам, стучал ногой об ногу, прыгал и приседал. Время будто загустело от мороза и едва тянулось. Яр несколько раз доставал комми из относительно теплых глубин своего одеяния и удивлялся показаниям часов. Аккумулятор садился, и Яр не мог ни посмотреть видео, ни послушать музыку, чтобы хоть как-то скрасить скучное дежурство. Он глядел на экранчик своего стильного «сэя» и гадал, сколько еще тот продержится.

Второй обход не принес ничего нового. Разве только Доминик разглядел на поблескивающем фиолетовом снегу цепочку непонятных следов, да Яру почудились вдалеке три фигуры, которые вполне могли оказаться обычными корягами, торчащими из сугроба. Об этом они и доложили вернувшемуся на пост Арату. Тот покачал головой, заявил, что такое подозрительное затишье ему шибко не нравится, и, угостив товарищей чаем из термоса, начал рассказывать, как хорошо сейчас в дежурке: клопов недавно выморозили, печка жарит так, что лицо горит, и компания там подобралась удачная — никто не храпит и сильно не воняет.

— Вы решили, кто следующий пойдет отдыхать? — спросил Арат.

— Да нам вроде бы все равно, — пожал плечами Доминик. Он лукавил; он хорошо знал, что чем ближе к рассвету, тем тяжелей будет дежурство. — Пускай вон Яр идет. А я уж за ним.

— Не возражаю, — сказал Арат.

Яр кивнул, угостил товарищей сахаром и, переложив огнеплюй на другое плечо, покинул пост.

— Добрых снов, — пожелал ему вслед Арат.

— Не проспи, — сказал Доминик.

Они не предполагали, что в эту ночь никому из них спать больше не придется.

* * *

Яр мог бы пойти прямой дорогой через деревню, но он почему-то выбрал длинный путь вдоль частокола. Возможно, он хотел опять себя испытать, или же это чувство ответственности нашептало ему, что неплохо бы лишний раз проверить вверенный им участок периметра.

Было холодно. Поблескивал кажущийся фиолетовым снег, хрумкал под ногами, будто чипсы. Небо было полно звезд, но светлей оно от этого не делалось — черная бездна висела над крохотным мирком, и Яр вдруг осознал, что именно там — в этой бездне — и живет всемогущий и всевидящий Бог. Он остановился, запрокинув голову. Вспомнил уроки Петра, нашел Полярную звезду, вычислил направление на город, повернулся в ту сторону лицом. Небо там было чуть мутней и заметно светлей. Вик рассказывал, что в подобные ночи с макушки высокого дерева можно разглядеть повисшее у горизонта зарево и даже отдельные яркие огни.

Вик часто говорил, что рано или поздно он отправится в город, чтобы хоть одним глазком, хоть совсем недолго, но посмотреть на его волшебные чудеса.

Яр попытался вообразить, какое впечатление произведет мегаполис на выросшего в лесу мальчишку, и пришел к выводу, что тот будет поражен не менее оказавшегося в диком лесу горожанина. Яр усмехнулся и, перекрестившись на звезды, потопал дальше. Впереди уже смутно вырисовывалась сторожевая вышка и ясно был виден ровный, словно бревно, столб дыма — в заваленной снегом дежурке дожигали последние дрова.

Решив в последний раз глянуть за частокол, Яр шагнул с тропки и сразу же провалился в снег по колено. Выдирая ноги из сугроба, он кое-как дополз до стены, заглянул в промежуток меж бревен — будто в оконце иного мира посмотрел. За время дежурства глаза успели привыкнуть к темноте, и Яр различал во тьме и лес, и отдельные купы кустов, и пучки высокой травы, торчащие из снега… Но что это?!

За деревьями будто огонек мелькнул.

И вот опять!

Он вспомнил, что у волков ночью горят глаза. Неужели — вот так?

И — вон! — еще раз! Желтое свечение, будто от огня, от факела или фонаря. Мелькнуло — и пропало в чаще. Совсем на глаза не похоже.

Наверное, надо предупредить дежурных у ворот. Они-то должны знать, что это такое может быть. Они скажут, они объяснят…

Яр боком двинулся к тропе. И в этот самый момент в лесу что-то полыхнуло. А секундой позже раздался мощный удар, будто кто-то от души вмазал молотком по дну пустой бочки.

На сторожевой вышке тотчас вспыхнул прожектор. Затявкали встревоженные псы. Глухо и тревожно забубнили, перекликаясь, далекие голоса — стоящие у ворот охранники выясняли, что за звук они слышали.

Яр замер, так и не выбравшись на тропу, глядя в лес. Вот опять за деревьями показался свет — теперь гораздо ярче, заметней. Замелькал чаще, приближаясь. И вот огонь вырвался из леса на открытое пространство — несколько ярких пятен, острые длинные тени, черные фигуры, идущие странной скользящей походкой. Хурбы?!

В голове помутилось от страха.

Но вот еще несколько фигур вывалились из леса на снежную целину. Эти были крупней и тяжелее, но двигались они почти так же быстро, как и те, что несли свет. Космачи! — понял Яр. Космачи гонят хурбов! Он обрадовался, возликовал. Но вот один из хурбов приостановился, повернулся к преследователям, быстро поднял необычайно длинную и прямую руку — полыхнуло пламя, грянул гром. Луч прожектора лег на бегущих, и Яр снова обмер. Он разглядел, что это не хурбы вовсе, а люди. С факелами и электрическими фонарями, с деревянными самострелами и арбалетами. Они бежали по снегу на коротких лыжах, потому их движения и казались странными, нечеловеческими. И только благодаря лыжам люди опережали космачей.

— Охотники! — разобрал Яр далекий крик.

Вышедшие из леса люди бежали к воротам.

Ворота были заперты.

На сторожевой вышке ударили в набат. Яр выполз на тропу и побежал к воротам так быстро, словно это за ним гналась толпа косматых людоедов.

* * *

Открыть ворота было непросто, прежде нужно было их распечатать: отодрать набитые доски, оттащить бревна-подпорки, выбить вмерзшие клинья упоров, вытянуть из пазов запирающие слеги и железные засовы. Но никто не спешил приступать к работе. Все ждали команды.

— Это охотники! — в пятый уже раз прокричал дежурный на вышке, колотя железом о железо. — Наши охотники!

Из ближайших домов к воротам неслись проснувшиеся бежи, запахиваясь, застегиваясь на ходу, теряя рукавицы и шапки. Каким-то образом все уже знали — к деревне бегут преследуемые космачами охотники. И все понимали неоднозначность ситуации: если открыть ворота, то за охотниками в деревню могут ворваться космачи; если ворота не открывать, то у охотников не будет ни малейшего шанса спастись. Что сделать, как поступить — не мог решить никто, а времени для раздумий оставалось совсем немного. Три-четыре минуты, и охотники будут перед воротами. Пять-шесть минут — и у ворот окажутся космачи.

— К стене! — надрывался старший дежурной смены, расталкивая прибывающих людей и направляя их к выбранному им месту. — Все, кто с оружием, — в строй! Быстрее, быстрее, вам говорю!

Справа от ворот, там, где частокол был крепче, а к вздыбившимся бревнам лепились широкие леса, собирался отряд прикрытия. Старший смены не решался отдать приказ на открытие ворот, но он мог попробовать защитить охотников, отбить их от людоедов, а потом поднять на стену.

— Веревки ищите! Все безоружные — ищите оружие и веревки!

Сибер Херберт покинул свою будку и забрался на леса. Он огляделся, сунул ствол пулемета меж бревен, широко расставил ноги и словно укоренился; люди налетали на него, пихали, толкали, а он лишь голову к ним чуть поворачивал, улыбался и предлагал рассказать смешную историю.

Все ждали Айвана. Он один мог приказать открыть ворота. Или запретить это делать. Уже несколько посыльных были отправлены к старику, но ни один из них не вернулся.

Слишком мало прошло времени.

А еще меньше времени осталось.

— Открывайте! — донесся из-за стены хриплый рык. — Открывайте!

Охотники были совсем рядом — луч прожектора, сопровождающий их, засвечивал острые макушки частокола.

— Я могу стрелять! — прокричали с вышки. То ли вопрос это был, то ли утверждение.

— Сюда! — вразнобой заорали вставшие у стены стрелки. — Сюда давайте!

— Открывайте! — Охотники бежали к воротам. — Открывайте!

— Айвана! Найдите мне Айвана! — надрывался старший смены. — И веревки! Скорей!

— Я стреляю! — прокричали с вышки. — Я их вижу, я стреляю!

Космачи косолапо бежали по снегу, оставляя за собой глубокие борозды. Порой некоторые из них падали на четвереньки и делали несколько длинных могучих скачков, вздымая тучи снежной пыли. Двигались людоеды широким фронтом и вроде бы не особо спешили, словно не сомневаюсь, что добыча от них не уйдет.

На вышке щелкнул затвор карабина. Один из космачей приостановился, хлопнул себя по шее ладонью — будто комара прибил, и закосолапил дальше, взрывая снег.

— Сюда! Сюда! — в тридцать глоток скандировал отряд прикрытия.

— Открывайте! — неистово рычал вырвавшийся вперед охотник, в котором теперь многие признали пропавшего Георга. — Открывайте!

Отрывисто и редко лязгал набат. Выли собаки. По скользкой, накатанной, никуда не ведущей дороге бежали одетые в черное люди, размахивали факелами, тащили веревки.

— Открывайте! — донеслось издалека.

Этот надтреснутый стариковский голос невозможно было спутать ни с каким другим, эти властные интонации здесь знал каждый. Многие обернулись, высматривая на дороге знакомую фигуру. Старший смены обрадовано встрепенулся, наконец-то получив ясный приказ, вскинулся, яростно замахал руками:

— Открывайте! Открывайте ворота! Быстрей!

Затрещали доски, загремели засовы.

— Стреляйте же! Чего ждете?! Не подпускайте их! Не давайте подойти!

Охотники уже колотили в ворота, бились в них с разбега, Орали: «Открывайте!» Им перекидывали заряженные самострелы, им в руки совали горящие факелы, успокаивали:

«Сейчас! Сейчас!»

На стене раскатисто взревывал пулемет — Херберт вел огонь короткими очередями, как учил его Ларс. Часто клацали карабины. Гремели выстрелы ружей. Лопались щедро разбрасываемые петарды — последние из запасов.

— Огня! Огня им дайте!

Полетели через стену глиняные сосуды с огненной смесью — еще одна придумка оружейника Ларса. Прямо по снегу растеклись горящие лужи, растопили наст, ушли к промерзшей земле. Изо всех щелей ударили залпом примитивные самострелы — два дали осечку, один разорвался, лишив хозяина мизинца, зато остальные сработали как надо — пики пламени рванулись метра на два вперед, снег сплошь покрылся дымящими оспинами, гром ударил в стену леса, отразился эхом.

Космачи остановились — те, что устояли на ногах.

Дрогнули тяжелые ворота, заскрежетали петлями. Застопорились, лишь на чуть приоткрывшись — намерзший понизу лед мешал. И тут же зазвенели, застучали топоры, во все стороны полетело мерзлое острое крошево.

Людей прибывало.

Но ворота больше не открывались.

Из леса выходили новые космачи.

Деваться охотникам было некуда.

* * *

Георг еще раз толкнул плечом застрявшие створки ворот, заглянул в узкую щель, но толком ничего там не разглядел. Шума по ту сторону было много — людей набежало изрядно. Да только выйдет ли от них толк? Залп из самострелов, конечно, удался на славу — добрая половина людоедов ранена, двое, кажется, уже не поднимутся, остальные ошеломлены. Но что дальше? Космачи уже приходят в себя и отступать, кажется, не собираются. А из леса… Черт побери! Сколько же там этих тварей?..

Георг смотрел на поднимающихся из снега космачей, высчитывал, сколько секунд жизни остается его людям и ему самому. Он уже не надеялся, что ворота откроются — отворить сейчас единственный вход в укрепленную деревню было бы великой глупостью, слишком уж близко подобрались космачи, и слишком много их бежит сюда из леса. Айван далеко не дурак, как бы ни относились к нему другие охотники. Айван не станет рисковать деревней из-за нескольких человек, не самых послушных, надо заметить. Непонятно, правда, почему ворота еще остаются приоткрытыми. Очевидно, створки застопорило так, что ни в одну, ни в другую сторону сдвинуть их невозможно.

Георг держал в руках заряженный самострел. Охотник знал, как использует его. Он встанет у ворот, крепко прижимаясь спиной к выщербленным доскам, спокойно дождется своего людоеда, сунет начиненную порохом деревяшку в раззявленную, полную клыков пасть и нажмет скрученный из проволоки крючок.

Хорошо, если не будет осечки. Хорошо, если будет не очень больно… С вышки стреляли — и, как заметил Георг, довольно точно. Стреляли и со стены — но не столь результативно, хотя народу там, судя по всему, собралось изрядно. Разве только пулемет был удивительно меток, наверняка им управлял этот чокнутый сибер-друг Херберт. Он уже подстрелил как минимум трех космачей. Но что проку, если этих тварей тут не меньше двух десятков, а из леса спешит еще больше…

Космачи поднялись. Действовали они на удивление слаженно, синхронно: так по осени летают сбившиеся в стаи птицы — будто по неслышной команде вдруг разворачиваются в одном направлении, закладывают виражи и притом еще как-то ухитряются не сшибать друг друга.

— Тычьте им факелами в морду, — спокойно сказал Георг собравшимся рядом товарищам. — Стреляйте только в упор, наверняка.

Они стояли тесно: Вослав, Карим, Модест, Фрай и Хилый Рен. Надежные оказались ребята, крепкие — даже напросившийся в компанию Хилый. Они все пошли за Георгом, потому что хотели помочь остальным бежам. Они были охотники, они могли и умели убивать, а значит, несли большую ответственность за жизни других.

Космачи прыгнули вперед. Еще два таких прыжка — и людоеды просто сомнут охотников. Пора!

Георг прижался спиной к доскам. И вдруг почувствовал, они поддаются, проваливаются назад. Он не ожидал этого и даже решил поначалу, что ворота просто рушатся, Падают. Но скрип петель подтвердил невозможное: ворота открывались. Медленно, с натугой, рывками — но открывались.

Георг увидел своего космача: огромный самец с кровоточащей раной в плече и лысой из-за лишая мордой не сводил с него глаз — пер, глядя охотнику в лицо, выбрав его одного среди прочих. Георг быстро кивнул противнику, будто принимая вызов, вскинул самострел и онемевшим бесчувственным пальцем нажал на проволочный крючок. Щелкнул капсюль, послышалось тихое шипение отсыревшего пороха. «Осечка», — понял Георг, ничуть не испугавшись. И в этот миг заряд рванул. Огненное шило вонзилось в раззявленную пасть космача. Тот хрюкнул, качнулся назад и стал медленно оседать в снег. На лохматую грудь его обильно полилась дымящаяся кровь — сейчас она казалось черной.

Из деревни стреляли беспрерывно, тратя драгоценные боеприпасы. Вокруг космачей вздымались снежные фонтанчики, свистели в воздухе короткие арбалетные стрелы, навесом летели тяжелые, разбрасывающие искры шары, при падении превращающиеся в огненные лужи. Один такой снаряд разбился о голову космача, и тот вмиг запылал, будто сухой кусок бересты, повалился в снег, закрутился, вереща по-сорочьи.

— Огонь! — рявкнул Георг.

Последний залп охотников был точным и выверенным. Даже Хилый Рен не промазал — разворотил ближайшему зверю всю морду. Шесть людоедов упали в почерневший снег. Седьмой людоед длинной своей лапищей дотянулся до Модеста и свернул ему шею. У Фрая в левой руке был еще один самострел, и он разрядил его в то самое мгновение, когда хрустнули позвонки стоящего рядом товарища. В горле людоеда образовалась дыра. Фрай ослеп — плеснувшая кровь залила ему лицо. Космач стал заваливаться набок, не выпуская дергающегося еще, но уже мертвого Модеста.

— Внутрь! — завопили сзади сразу несколько голосов.

Георг осознал, что не чувствует за спиной препятствия, и попятился.

Ворота были открыты. Нешироко — как раз настолько, чтобы в них мог пройти один человек.

— Хилый! — заорал Георг, не смея верить в возможное спасение. — Быстро внутрь! Вослав! Карим! Фрай! По порядку! Быстро! Хлеб держите!..

Кто-то из деревенских кинул ему новый самострел. Георг подобрал оружие, на ощупь ничем не отличимое от обычного полена. С благодарностью вспомнил Ларса, подумал, что зря недооценивал увлечение проводника-калеки, пожалел, что так несерьезно относился к его опытам, посмеивался даже над ним.

Здоровенный космач будто вынырнул из-под снега, прыгнул на Георга. Охотник упал, пытаясь увернуться. Перекатился на бок, ткнулся носом в вонючую шерсть ворочающегося рядом людоеда, почувствовал, как на лицо со шкуры зверя переползают жирные вши. Выхватил из-за войлочного голенища нож, ткнул в косматый бок, по реву определил, где у великана голова, подтянулся, нащупал жесткое ухо, приложил к нему стреляющее полено, большим пальцем зацепил крючок, дернул его.

Наверху замолотил пулемет. Георг быстро глянул на зубчатую стену. Ему показалось, что меж бревен он видит гладкое, как обмылок, лицо сибера — тот, кажется, смеялся. Горячий ствол пулемета светился, будто лесная гнилушка, плевки пламени выглядели маленькими яркими бутонами, блестящие гильзы, крутясь и подпрыгивая, катились по бревнам частокола. Пожалуй, при других обстоятельствах этим зрелищем можно было залюбоваться.

— Шеф!

Только Фрай называл его шефом.

— Шеф! Быстрее!

Он чуть приподнялся, опираясь на тушу застреленного в ухо людоеда. Что-то мешало ему двигаться. Он повернулся. Осмотрелся, морщась.

Что-то словно держало его, но ни тело его, ни конечности не были зажаты.

Космачи бежали к нему, огибая туши поверженных сородичей. Десятки космачей — кажется, все их племя мчалось сейчас к открытым воротам.

«Они уже знают, что вход открыт, — понял Георг, равнодушно глядя на несущееся к нему стадо. — Они долго этого ждали, и вот теперь…»

Пулемет вдруг заткнулся — то ли заклинило его, то ли патроны кончились. Сразу стали слышны крики. Его звали. Но что-то мешало ему двигаться. Что-то… Боль!

— Закрывайте! — прокричал он, с досадой ощущая, что боль мешает и крику.

Кажется, ноги сломаны.

— Я не смогу! Закрывайте!

Почему они тянут? Чего ждут?! Что за нелепость — подвергать опасности деревню из-за одного-единственного человека — из-за него!

— Закрывайте! — Он захрипел, окончательно сорвав голос, чувствуя в горле саднящую боль. — Закрывайте!

Чьи-то пальцы схватили его за плечи, за волосы, за руки. Он приподнялся, тяжело ворочаясь, извиваясь, будто раздавленный червяк, оттолкнулся от снега сломанными ногами, застонал. В ушах загудело, перед глазами заколыхалась красная пелена, в голове помутилось. Но он заставил себя прийти в чувство и прозреть.

Космачи, ускоряясь, все бежали на него.

Он медленно от них уползал.

Ворота наконец-то начали закрываться.

* * *

Георга втянули, едва не прищемив створками ворот. И тут обнаружилось страшное: закрыть ворота полностью было невозможно, а значит, их нельзя было и запереть. Снег чистили только с одной стороны; снаружи намело большой сугроб, который осыпался, едва ворота открылись. Покатый снежный язык, по которому так легко втащили Георга, теперь не позволял запереть вход. Как ни бились люди, как ни старались, свести створки ближе, чем на двадцать сантиметров у них не получалось. Не сходились и скобы засовов.

Простоволосый Айван стоял перед воротами; на ногах у него были домашние тапки, под распахнутым осенним пальто белела мятая ночная рубашка. В будке сибера, охраняемой вернувшимися охотниками, ворочался, хрипя и постанывая, спасенный, но недовольный своим спасением Георг. С вышки прицельно били по космачам, худо-бедно сдерживали их наступление. На стене уже почти никого не осталось — расстреляв боекомплект, стрелки прыгали вниз, бежали к воротам. Несколько человек, стоя на четвереньках, голыми руками расшвыривали колючий, до крови ранящий кожу снег. Сейчас все зависело от того, удастся ли закрыть ворота. Запереть их.

От мастерской Ларса несся мальчишка, тащил плетеные санки с наваленными на них самострелами. Оружие разбирали на ходу, но иллюзий не было ни у кого: всех космачей перебить не получится, так что от стрельбы толку будет мало.

Ворота вздрогнули, сдвинулись чуть под дружный радостный вопль. Скрипели петли, скрежетал снег. Потихоньку, понемногу, но створки поддавались. Несколько человек перебежали к засовам, готовые задвинуть их на места, едва это будет возможно.

Но тут в зазор между створками сунулась огромная, покрытая шерстью рука. Люди шарахнулись в стороны, лишь один не растерялся, нырнул под ворочающуюся лапу и разрядил сразу два самострела в место, где должен был находиться живот обладателя конечности. Истошный рев подтвердил, что выстрелы достигли цели. Рука убралась, а несколько человек сразу стали ладить клинья под створки ворот, чтоб их нельзя было отжать назад. И вовремя — мощные удары обрушились на содрогающиеся ворота.

Айван угрюмо взирал на происходящее, не пытаясь даже что-то предпринять. Кажется, он решил встретить смерть в числе первых, если деревне суждено будет погибнуть.

Створки начали медленно расходиться, но несколько выстрелов в живую темноту ослабили напор космачей — впрочем, ненадолго. Людоедов за воротами собиралось все больше, теперь они понимали, как можно попасть внутрь, чувствовали, что прежде прочная преграда поддается, видели результат своих усилий. Физической мощью они намного превосходили людей, и никакие подпорки и клинья не могли это исправить.

Ворота медленно открывались. Помешать этому было уже невозможно.

* * *

— Посторонись! — крикнул Ларс какому-то старикашке, вставшему на дороге. Тот медленно обернулся — это был Айван. — В сторону! В сторону! — замахал Ларс руками.

Сани, на которых он сидел, хоть и двигались небыстро, но мгновенно не остановились бы, слишком велика была инерция, слишком тяжел был груз. Двенадцать крепких подростков едва их сдвинули. Теперь эти же самые подростки пытались их затормозить.

— Поворачивай! — кричал Ларс, хватая полной грудью морозный воздух. — Правым бортом к воротам!

Мальчишки, скользя и срываясь, рискуя угодить под полозья, что было сил, тянули неудобные оглобли в сторону. Сани разворачивались по широкой дуге. Кое-кто из взрослых, кажется, понял замысел одноногого оружейника и спешил на помощь. Ларс уже указывал на место, где, по его разумению, должны были остановиться сани — там, где сейчас стоял Айван, в двух шагах от будки Херберта, точно напротив ворот.

Ларс привез пушки. Пять штук. По сути, это были те же самострелы, но увеличенные в разы и установленные на крепкие лафеты. Ларс давно сделал эти орудия, но так и не испытал их, жалея взрывчатку.

Сани встали в шаге от растерянного Айвана. Пять деревянных стволов уставились глубокими черными зрачками на облепленные людьми ворота. Космачи уже лезли в ширящийся проем, совали лапы, морды, пытались ухватить противостоящих им людей, ломали пики, выбивали из рук факелы. Гремели редкие выстрелы — после каждого обычно слышался рев.

— Нам нужно ударить всем вместе, — сказал Ларс собравшимся вокруг саней мальчишкам и немногочисленным взрослым. Он подался вперед и прокричал: — Приготовьтесь стрелять! Все, кто сможет, — стреляйте из всего, что есть, как только они полезут сюда!

Его услышали. Его слова повторили. Люди оборачивались, люди видели сани с установленными на них пушками, и собравшийся у саней отряд, и стоящего во главе отряда Айвана.

Первый космач протиснулся за ворота, но и шагу не ступил: его застрелили тут же, сразу, истыкали пиками, иссекли топорами, опалили факелами. А в воротах уже ворочался, пролезая боком, еще один великан — настоящий гигант. Он повел длинной рукой — люди так и прыснули в стороны. Треснул один из клиньев, подпирающих ворота, и створки рывком разошлись еще сантиметров на десять. Космач рванулся, оставляя клочья бурой шерсти на исщербленных досках, и, освобожденный, упал на четвереньки точно перед нацеленными в его сторону пушками. Люди шарахнулись от страшного великана, побежали без оглядки.

Ворота уже никто не держал, только клинья со скрипом ползли по снегу, да одна за одной падали непрочные подпорки. Люди спасались: кто-то карабкался на стену, кто-то несся к открытым дверям дежурки, кто-то истерично кричал на вышку, чтоб спустили лестницу.

— В стороны! — проорал Ларс, поднимая небольшую коробку, от которой тянулась к пушкам лапша цветных проводов. — Отойди, — негромко сказал он Айвану, так и стоящему на линии выстрела.

Староста молча подчинился.

Ворота распахнулись. Космачи ввалились тесной кучей — не разобрать было, где там чьи ноги, руки, головы.

Ларс замкнул контакты.

Сани тряхнуло, один лафет вздыбился и завалился набок, другой просто рассыпался, два ствола треснули по всей длине. Рубленое железо, которое Ларс называл картечью, превратило живую кучу в груду шерсти, мяса и костей.

— Из всего, что есть! — проорал Ларс, не слыша себя. — Огонь! Все! Стреляйте!

Не глядя, ощупью, он искал в соломе под ногами карабин…

* * *

Яр находился в шести шагах от ворот, когда космачи ворвались в деревню. Он решил, что сейчас умрет, и закрыл глаза. Но тут сбоку грянул гром, обжигающий воздух хлестнул по щеке, в бедро и по ребрам ударило что-то тяжелое, и Яр, удивившись, понял, что убили его не космачи, а пушки, в изготовлении которых и он сам принимал участие. Он упал в грязный истоптанный снег, думая лишь о том, как это, оказывается просто и почти не страшно — умирать. В ушах стоял плотный тяжелый гул, бок жгло, щека саднила. Он все ждал, когда же, наконец, случится смерть: то ли светлый луч спустится с небес к нему, то ли поющие ангелы тихо накроют его крыльями и, подхватив под руки, унесут к звездам, то ли костлявая старуха возьмет за горло ледяными пальцами, сожмет их, и тогда все исчезнет: ощущения, мысли, боль…

Боль становилась все сильней. Жгло всю правую сторону, и Яр, не выдержав, открыл глаза. Ни светящихся труб, ни ангелов, ни костлявой старухи рядом не было. Он приподнялся на локте и увидел, что горит. Воняя и нещадно дымя на нем, тлела одежда. Яр закричал и, перевернувшись, стал закидывать себя снегом. Сквозь ровный гул, застрявший в ушах, прорвались отдельные звуки — хлопки, выкрики. Чьи-то ноги протопали рядом — одна в валенке, другая босая. Справа на расстоянии вытянутой руки ворочалась в дымящейся красной луже здоровенная туша.

Яр, удивляясь, что до сих пор жив, сел.

Вокруг что-то происходило, а он никак не мог взять в толк, что именно.

* * *

Люди палили во тьму, пронзали ее стрелами, закидывали факелами, горшками с зажигательной смесью, петардами и даже просто комьями снега. Все вопили, срывая голосовые связки. Убежавшие, устыдившись, вернулись и присоединились к обороняющимся. Каждый искал себе оружие: не вилы, так топор, не топор, так оглоблю.

Пушечный залп сделал основное — остановил ворвавшихся в деревню космачей, напугал остальных.

Теперь следовало довершить начатое — не дать людоедам опомниться, отогнать их как можно дальше и запереть ворота.

Много позже, анализируя события этой ночи, доктор Эриг предположил, что космачи обладают телепатическими способностями. Одновременная мгновенная смерть нескольких великанов оглушила все племя. Это и позволило людям спастись.

Ларс не соглашался с доктором.

«Такой огонь и такой грохот и без всякой телепатии напугают, кого угодно, — утверждал гордый собой оружейник. — Что у зверей, что у людей, все едино: уж если напугался один, то напугаются и остальные…»

* * *

Посеченные картечью ворота закрывались — Яр видел это совершенно ясно и не мог в это поверить. Несколько человек, среди которых, кажется, были вернувшиеся охотники, не боясь космачей и не обращая внимания на беспорядочную, не самую меткую стрельбу, сдвигали тяжелые створки. Людям помогал Херберт: сибер сначала освободил пространство перед воротами, оттащив несколько тел в сторону и убрав мешающие клинья и подпорки, а потом, опустившись на четвереньки, с удивительной проворностью стал расчищать снег. Космачи были совсем рядом, но почему-то не трогали его, считая, видимо, сибера не существом, а предметом — как оно, собственно, и было.

Створки почти уже сошлись, и сибер, встав на колени, навалился на них. Заскрипел сминаемый снег, затрещало дерево. Десятки людей бросились к воротам, дожимая их на место. Загремели, заскрежетали засовы.

— Есть! — раздался ликующий крик.

— Крепи! — донеслось с вышки. — Они опять лезут!

Ворота вздрогнули, качнулись. Люди навалились на них, сдерживая удары опомнившихся космачей. Еще два засова со скрипом встали на место. Застучали топоры, вколачивая в сухое дерево расшатавшиеся скобы.

— Крепи! — истошно кричали сверху.

Но всем уже было ясно — сражение выиграно. Выиграно, когда в победу уже никто не верил. Люди озирались удивленно, будто не понимая, как это у них получилось. Лица их постепенно светлели, плечи опускались, губы кривились в неуверенных улыбках. И вот кто-то расхохотался, полез обниматься. Одуряющая радость захлестнула толпу, люди словно враз обезумели, зарыдали, захохотали, побросали оружие…

Яр поднялся на ноги. Его со всех сторон толкали, его хлопали по плечам, ему кричали что-то в лицо. Он улыбался, рассеянно отряхивал мокрые от снега колени и крутил головой. Ему вдруг захотелось убраться из этой сутолоки, его затошнило, ноги сделались ватными, а в сердце будто десяток ржавых игл вонзился. Он приподнялся на цыпочках, высматривая, в какую лучше сторону двинуться. И увидел…

Он не сразу понял, что это такое. Его мозг не был готов принять увиденное, ведь уже все кончилось, они победили…

Что-то черное и большое ворочалось возле столба, в густой тени, отбрасываемой вышкой. Словно какой-то перепивший гуляка, одетый в несоразмерную шубу и запутавшийся в ней, пытался там встать. И встает.

Огромный, будто космач.

И поднимает с земли своего товарища, такого же пьяного одетого в такую же шубу, грязную и тяжелую. И вот они держатся друг за друга, и медленно выпрямляются, и вскидывают головы.

Их лиц не разобрать, но кажется, что у них лиц нет вовсе.

Они стремительно трезвеют. Они уже не качаются. Они смотрят на толпу людей. А их никто не замечает. Один только Яр. Но он никак не может взять в толк, что это не пьяницы. Это не люди вовсе.

Это космачи.

— Космачи! — сипит Яр, но голос его тонет в общем радостном гомоне. — Космачи!

Его слышат, но на него не обращают внимания. Да, космачи. Конечно, космачи. Там — за стеной, за воротами. Космачи побиты. Космачи теперь не опасны.

Яр вспоминает про огнеплюй, находит его рядом, вытаскивает из-под чьих-то ног.

Космачи идут к нему.

И он делает первый шаг им навстречу. Он пробирается сквозь толпу, сипло повторяя: «Космачи… Космачи…»

Его хлопают по плечам, его толкают и норовят обнять, ему смеются в лицо и кричат что-то.

Люди ослеплены радостью.

И даже Ларс ничего не замечает…

* * *

Ларс и Айван вместе подошли к будке Херберта, в которой раздавался сухой отрывистый кашель. Старик был напряжен — он даже дрожать почти перестал.

— Я сожалею, что так получилось, — сказали из будки. — Я виноват. Но и ты не должен был открывать ворота.

Айван съежился.

— Зачем вы вернулись, если видели, что это опасно? — спросил Ларс.

— Мы думали пройти незамеченными, как и в первый раз. Даже ворота, возможно, не пришлось бы открывать — я планировал перебраться через стену. Но веревки с крюками были у Лойда и Виталя, а с ними космачи расправились еще в лесу.

— Это с самого начала была безумная идея, — сказал Ларс, глядя в сторону.

— Но мы принесли муку.

— Мы могли прожить и без хлеба, — сказал Айван.

— Мы провели разведку.

— Зачем?

— Я лично убил трех космачей.

— И что это дает нам всем?

В толпе что-то вдруг переменилось, и Ларс вскинул голову. Он не видел опасности, но чувствовал ее. Мгновением позже кто-то крикнул истошно:

— Космачи!

Раздался знакомый рев, над толпой взмыло, кувыркаясь, человеческое тело, кажется, безголовое, ударилось о верхний брус ворот, зацепилось, повисло на нем, а потом медленно и страшно через него перевалилось. Перепуганные люди прыснули в стороны — и Ларс увидел, как из густой, будто чернильная клякса, тени выступают две огромные долгорукие фигуры.

Ларс схватился за карабин, но тот, почуяв руку хозяина, негромко пискнул.

Стрелять было нечем.

* * *

Бедный Глеб, видимо, даже не понял, что его убило. Он только начал поворачиваться на близкий шум, как один из космачей свернул ему голову, а потом и вовсе ее оторвал. Безголовый труп пролетел над толпой, будто страшный снаряд, врезался в ворота, оставив на них черную, стекающую вниз отметину, а потом мешком перевалился на ту сторону — к ждущим там людоедам.

Яр сунул огнеплюй под мышку, крепко прижал его рукой. Не гнущимся от холода пальцем перевел рычажок предохранителя в боевое положение.

Люди, наконец-то заметив опасность, шарахнулись в стороны.

Космачи снова взревели. Один наступил на оторванную голову Глеба и раздавил ее.

Яр удивлялся своему спокойствию.

«Бьет примерно на двадцать пять шагов», — вспомнил он слова Ларса.

Между ним и космачами сейчас было метров пять. Он указательным пальцем коснулся спускового крючка, прикрытого скобой. Холодный металл сразу же прилип к коже — чувство было не из приятных. Яр не знал, насколько сильна будет отдача и будет ли она вообще, не знал, что вылетит из ствола — то ли струя воспламенившейся жидкости, то ли некий заряд, который вспыхнет, ударившись о цель.

Он нажал спусковой крючок и услышал, как во внутренностях трубы сработал запал. Огнеплюй мелко задрожал, внутри у него словно закипело что-то, но выстрела не произошло. Яр поборол сильное искушение заглянуть в закупоренный ствол.

Четыре метра.

Космачи шли, будто прогуливались. Они были изранены, но ни одна рана, кажется, не была серьезной. Пушечный залп оглушил их, и Херберт, посчитав великанов мертвыми, оттащил безжизненные тела подальше от ворот, где они никому не могли помешать.

Огнеплюй сделался горячим — Яр даже через одежду это почувствовал. Запахло паленым тряпьем.

«Сосчитаю до трех — и побегу», — решил про себя Яр, осознавая вместе с тем, что до трех он сосчитать не успеет — космачи доберутся до него раньше.

«Раз…»

Он чуть подался назад.

Из ствола капнуло что-то густое. В трубе хрипело и урчало.

«Два…»

Яр попятился. В этих космачах было, наверное, около трех метров росту. Один был пошире, другой повыше. А мордами они были сущие близнецы.

«Три…»

Космачи нависли над ним. Он знал, что сейчас будет — кто-то из этой парочки отвернет ему голову. Скорей всего этот, высокий.

Он прыгнул назад.

Огнеплюй вздохнул, и воздух перед лицом Яра вдруг превратился в нечто рыжее и горячее. Яр зажмурился, чувствуя, как обгорают ресницы и брови, как запекаются щеки, как плавятся выбившиеся из-под шапки волосы. Подумал, что на этот раз он точно сгорит.

Но пламя уже опало. Точнее, ушло вперед.

Липкая адская смесь Ларса выплеснулась на космачей. Те на миг замерли, не понимая, что случилось, потом взвыли и, упав на четвереньки, бросились бежать.

* * *

Два огромных живых факела врезались в толпу и пронеслись сквозь нее, разбросав людей, будто кегли. Объятые пламенем космачи, слепые, обезумевшие от боли и страха, неслись в деревню. Дорожка огненных пятен отмечала их путь.

Айван первым понял, что может произойти.

— Остановите их! — прокричал он.

Но никто даже не выстрелил в сторону горящих заживо великанов.

Космачи пробежали триста метров. Один — тот, что был повыше, — убежал чуть дальше; он ударился о бревенчатую стену бани и уже не поднялся. Второй влетел в сарай, пристроенный к кухонному домику, и метался внутри минут пять. Потом он затих, а сквозь крышу сарая пробились острые огненные лезвия, и полетели в предрассветное небо крутящиеся вихри искр. Пожар почти сразу перекинулся на кухню.

Баня занялась чуть позже.

Оторопевшие люди стояли, не веря своим глазам, раздавленные случившейся несправедливостью. Они только что вроде бы справились с одной бедой, как пришла беда новая — не менее страшная.

Спасти строения было уже невозможно — в считанные секунды гудящее пламя охватило крыши, а через несколько минут огонь с ревом выплеснулся из окон. Жар был такой, что задымился и вспыхнул куст полыни, торчащий из снега в пятнадцати шагах от охваченной пожаром бани. Громко трещали разрываемые огнем бревна. Горячий воздух, устремляющийся ввысь, подхватывал мириады горячих искр и широко их высеивал: на снег, на дорогу, на крыши домов и сараев, многие из которых были крыты соломой или дранкой. Огонь вот-вот мог перекинуться на соседние строения.

— Воду! — надрывался Айван, досадуя на медлительность послушных ему людей. — Несите воду! Лезьте на крыши!

Побитые картечью ворота ходили ходуном от ударов космачей. Их нужно было укрепить.

Над кухней взвилось облако искр — крыша с ревом и грохотом обрушилась внутрь охваченного огнем сруба. Горящие головешки раскатились по заледенелой земле, далеко разлетелись угли. Пламя, радостно ухнув, выбросило в светлеющее небо длинные горячие языки.

Звезды тихо растворялись в светлеющем небе.

В сорока метрах от основного пожара густо задымила кровля маленького сарайчика.

— Валите его! — прохрипел Айван. Подобрав в снегу кем-то брошенный топор, он первым бросился к дощатой постройке. И упал, удивляясь странному онемению в ногах и ощущая приятную легкость в голове — будто крепкого вина хлебнул от души. — Тушите, — едва слышно простонал Айван, думая, что кричит.

Близился рассвет. Восток наливался багровым — будто пролитая за ночь кровь и пламя разгорающегося пожара отразились в далеком небе, как в огромном уродующем зеркале.

* * *

Пожар унялся только к вечеру, и нельзя сказать, что в этом была заслуга людей. Огонь сожрал все, до чего мог дотянуться, люди лишь слегка замедлили его продвижение, но не сумели остановить. Помимо бани и кухни с пристройками, дотла сгорели две жилые избы, шесть сараев, навесы пустого дровяного склада, два амбара и птичник вместе со всеми курами. На счастье, пожар не пошел в глубь деревни, туда, где избы стояли плотно, а на запертых дворах бесилась чующая беду скотина. Обошлось вроде бы без жертв, но люди умучились настолько, что едва держались на ногах. Ворвись сейчас в деревню один полудохлый космач — и никто ничего не смог бы сделать. Даже Херберт почти разрядил свои батареи и уковылял в чудом уцелевшую генераторную восстанавливать силы. Разбрелись по домам и бежи: залечивать раны и ожоги, отлеживаться, отсыпаться. Сбился строгий график дежурств, остановилась вся работа, даже на площадке, где собирали Фрэнка, сейчас было тихо и пусто. И никто не пытался восстановить порядок, никто не загонял людей на места, не требовал от них невозможного — некому было: доктор Эриг возился с ранеными, старого Петра заперла дома его собственная жена, у охотника Георга были сломаны ноги. Все, кто обладал хоть какой-то властью, не могли или не хотели этой властью воспользоваться. И даже староста Айван, единственный, кто, наверное, смог бы заставить людей выйти на улицу, лежал сейчас в своей постели под тремя тяжелыми одеялами и бредил. Бледный и горячий, он, кажется, продолжал бороться с пожаром и космачами.

Даже подсчитать потери было некому… Ночью под воротами выли волки, пожирая залитый кровью снег. Оставшиеся в живых космачи унесли своих мертвецов, и этот факт, как потом доказывал доктор Эриг, подтверждал их разумность.

Наступили действительно трудные времена. Но это стало понятно позже. Пока же деревня спала мертвым сном. И только тихие стайки сбежавших из дома мальчишек бродили в ночи по заледеневшим тропам дежурных, а, намерзнувшись, бежали греться на еще горячее пожарище и издалека, скрывая страх и подначивая друг друга, разглядывали трупы людей и людоедов, валяющиеся возле никем не охраняемых ворот…

 

ГЛАВА 20

В главном зале главного деревенского дома было не протолкнуться — никогда прежде на совет не собиралось столько народу. Простых людей на заседания обычно не пускали, да они туда не шибко и рвались. Но не в этот раз. В просторной комнате набилось, наверное, под сотню человек. И каждый из них хотел высказаться.

— У меня мать больная, — нудно талдычил Гари Каатс, обращаясь к соседям, дергая их за одежду, заглядывая им в глаза. — Мать совсем плохая у меня. Того и гляди помрет.

— Я же три дня подряд работал в две смены! — возмущался бородатый Атанас, потрясая крепкими ободранными руками и выпучивая глаза. — Три дня! И где обещанный паек?

— Кони мрут! — смешно коверкая слова, сокрушался люд Валик. — Сомрут вовсе, как тогда без конев пахать-сеять будиш? На себе соху поташим, чо ли?..

Изможденный, измученный болезнью Айван хмуро взирал на собравшихся у его постели людей. Высунувшаяся из-под одеяла тонкая старческая рука подрагивала, и зажатый в ладони колокольчик отрывисто и глухо взвякивал. Сам Айван молчал.

— Тихо вы! — устало прикрикивал Петр. — Уймитесь, наконец! А то всех выгоню!

Угрозы эти никого не пугали. Старики из совета уже несколько раз пытались выставить посторонних за дверь, но без особого успеха. Если кто-то и уходил, то на освободившееся место тут же влезал кто-то другой, еще более горластый и настырный.

— Жрать нечего! — голосила в задних рядах какая-то баба. — Уж кости грызем! Виданное ли дело?! Кости!

— Тихо вы! — чуть не плакал Петр. — Тихо же!..

Айван медленно поднял дрожащую руку. Люди, как зачарованные, уставились на блестящий вздрагивающий колокольчик. Выкрики зазвучали реже, голоса сделались тише — люди будто испугались чего. Иссохшая рука старосты остановилась. Колокольчик звякнул.

— Поглядите на себя… — чуть слышно просипел Айван. — Обернитесь, посмотрите на других… На кого вы все похожи?.. Жалкие… — Он закашлялся, в груди у него заклокотало, захрипело, и страшный звук этот заставил всех замолчать.

Колокольчик вывалился из пальцев, упал на одеяло, скатился на пол. Никто не решился его поднять.

— Я разочарован, — прохрипел Айван, уронив слабую руку. — Очень сильно.

— Три дня… — неуверенно сказал Атанас. — В две смены…

— Я знаю, — кивнул ему старик. — Я все знаю. И вы тоже все знаете. Зачем же пришли сюда?

— Мать умирает, — сказал Гари.

— Кости грызем, — прошептали в задних рядах.

— Уходите… — Айван закрыл глаза. — Уходите…

Громко стукнула входная дверь, и все обернулись. На пороге стоял сибер-друг Херберт с охотником Георгом на руках. Из-за плеча сибера выглядывала лыбящаяся физиономия оружейника Ларса.

— Безногие пришли, — весело объявил Ларс, обозревая забитую людьми комнату. — Хм… А сесть-то безногим, кажется, некуда.

— Совет закончился, — сказал Петр. — Айван устал.

— Я не устал, — Айван открыл глаза. — Я просто не вижу смысла… — Кашель не дал ему закончить фразу.

Ларс сразу все понял и перестал улыбаться.

— А ну-ка все быстро отсюда! — Он ткнул костылем в чью-то сутулую спину, запрыгал на здоровой ноге. — Надышали, не продохнуть! А человек больной! Ну, чего расселись? Звали вас, что ли? Жрать, говорите, нечего? А, между прочим, на первом складе сейчас горелых кур раздают. И голубиный бульон разливают!

Несколько человек неохотно, будто великое одолжение делая, поднялись, и Ларс посторонился, выпуская их. Следом потянулись и остальные, переговариваясь меж собой, обсуждая вяло, что, мол, про кур оружейник, скорей всего, наврал, а вот бульон, возможно, и раздают, время-то как раз обеденное.

Самые упрямые, впрочем, остались сидеть, но Ларс быстро с ними управился, пригрозив, что велит сейчас сиберу повытаскивать посторонних за ноги, да повтыкать их на улице головами в сугроб. Угроза подействовала. Сердито ворча, люди покинули комнату. В помещении остались только члены совета — двенадцать человек.

— Это правда? — спросил Айван, принимая подобранный Ларсом колокольчик.

— Что? — не понял Ларс.

— Что горелых кур раздают.

— Раздали уже давно. Много ли их там было?

— А бульон?

— Про бульон не соврал. Наварили. Разливают. И по лепешке хлеба дают в придачу.

— Моего? — живо поинтересовался Георг.

— Хлеб из муки, принесенной охотниками, — кивнул Ларс.

— Сколько осталось? — полюбопытствовал Георг.

— Тридцать шесть килограммов. Бережем, стараемся сильно не тратить.

— Работающим в две смены пусть выдадут дополнительный паек, — распорядился Айван.

— Выдаем… — встал с места Клар Кларсон, в прошлой городской жизни бывший неплохим профессиональным геймером. — Но у нас в две смены работают почти все здоровые. Вот и получается, что мы обделяем слабых и больных.

Айван размышлял недолго:

— Больным тоже выдавать двойную порцию, но саму порцию уменьшить для всех. Ревизию закончили?

— Почти… — Со стула поднялся Клойд Барди, бывший актер. Ему недавно исполнилось восемьдесят пять лет, но у него было удивительно гладкое кукольное лицо — так много он перенес пластических операций. — Отчет принесу завтра. Пока же могу сказать, что все гораздо хуже, чем нам представлялось вначале.

— Хуже? — удивился Айван…

Совет начал обычную свою работу.

* * *

Случившийся после боя с космачами пожар уничтожил основную часть продовольственных запасов. Уцелело лишь то немногое, что хранилось в глубоких ледниках: по большей части это было мороженое мясо, питаться которым мог не всякий житель деревни. Бывшие горожане употреблять в пищу животную мертвечину отказывались. И всеядный Ларс, ехидно посмеиваясь, повторял, что настоящего лютого голода в деревне пока еще не знают, раз жители ее так упрямо держатся за свои глупые принципы.

Наверное, он был прав.

Мука, принесенная прорвавшимися сквозь окружение охотниками, оказалась теперь весьма кстати. Но ее, конечно, было недостаточно — дай людям волю, они за день управились бы со всем запасом. Муку приходилось прятать и охранять, ее берегли, выдавали понемногу. В тесто замешивали толченую кору, от которой лепешки делались горькими. Но даже такой хлеб был в радость.

Все трудней становилось с дровами. Осажденная деревня сжигала сама себя: чтоб отапливать одни дома, приходилось разбирать дома другие. Срубы старались не трогать — разбирали крыши, снимали полы, ломали дощатые пристройки. Во всей деревне не осталось ни одного забора — все сгорели в огне. Во многих избах уже обходились без мебели: столы, стулья, лавки — все исчезло в печах.

Большие работы почти остановились. Теперь деревня занималась поисками дров и пропитания. Мальчишки ловили в ручье рыбу, охотники ставили силки на птиц, женщины добывали из-под снега прошлогоднюю траву для скотины, мужики копались на мерзлых грядках, ковыряли ломами крепкую, как камень, землю, выискивая недобранную картошку, репу и морковь.

Только на застроенной лесами площадке, где собирали Фрэнка, все шло, как обычно. Огромный строительный сибер, когда-то помогавший людям создавать эту деревню, потихоньку обрастал мышцами и наращивал панцирь. Люди здесь трудились круглосуточно, из последних сил выбивались, но торопились поскорей завершить великое дело. Петр, валящийся от усталости с ног, спящий по три часа в сутки, уже провел тестирование некоторых систем и утверждал, что большая часть запланированных работ выполнена. Он не сомневался, что сибер скоро поднимется и клялся, что восстановленный Фрэнк пойдет туда, куда направит его сидящий в кабине оператор.

Но поможет ли могучий сибер одолеть космачей-людоедов, этого не знал и Петр.

* * *

В доме Леры можно было снять верхнюю одежду, так там было тепло. Хозяйка давно уже перебралась в самую маленькую комнату своей избы, отапливаемую отдельной, похожей на столб печкой. Остальные комнаты стояли пустые и холодные. Лера даже двери туда заколотила и завесила проемы старым тряпьем, сберегая ценное тепло. Утеплила она и окна: законопатила щели, проклеила их холщевыми полосками. И все равно веяло от окон холодом, на рамах намерзала ледяная короста, а ночной мороз оставлял на стеклах узорные разводы.

В доме Леры всегда было чем перекусить: кусочек вчерашней лепешки лежал под тарелкой, на высокой полке пряталась банка с вареньем, в мерзлой прихожей остывал присыпанный чесноком бульон.

В доме Леры было уютно, и сама она была уютная. Шел уже шестой день, как Яр перебрался к ней жить, и пока не было ни единой минуты, в которую он пожалел бы о своем решении. Даже то, что знали только они, не портило ему настроения. Но он старался не думать об этом. Насколько это было возможно.

— Космачи как взбесились, — рассказывал он, черпая ложкой превратившийся в желе бульон и бережливо, двумя пальцами отламывая крохотные кусочки от горькой, плохо пропеченной лепешки. — Лезут и лезут на ворота, сломать пытаются. Глаз не сомкнуть. Поняли, значит, где тут у нас вход, почувствовали слабину и теперь пробиться пытаются. Ну, так даже проще. Не обязательно весь периметр обходить и осматривать. Крепи да крепи ворота.

— Ларс вчера был, искал тебя, просил зайти насчет работы.

— Не, сегодня не пойду. Мне после ночи отсып положен. Как взбесились космачи. Лезут и лезут!

— А может, сходишь? Хлеба получил бы.

— Хлеба?! — Яр фыркнул, высунул язык, сморщился. — Эх, сейчас бы настоящего хлебца! — Он мечтательно закатил глаза, сглотнул слюну.

— Говорят, на днях Петр строителя поднимет. Может, тогда все и наладится?

Яр только хмыкнул.

Расправившись с лепешкой и бульоном, вылизав тарелку и подобрав крошки, он еще долго сидел за чаем, щурясь на крохотную пыльную лампочку и наслаждаясь бездумным покоем. Лера присела напротив, положила руки на стол. У нее были очень красивые пальцы, но их портили каемки грязи под ногтями.

Яр посмотрел на свои ладони — они были просто ужасны.

— Иногда я ненавижу это место, — пробормотал он, пряча руки.

Она вздрогнула, подумав, что он говорит о ее доме.

— Почему?

— Потому что помню, как было там.

— Там?

— В городе, — пояснил он. — Неплохая квартира, работа, еда, три жены.

— Одна беременная, — напомнила Лера.

Яр невольно посмотрел на ее живот. Кивнул:

— Да. Она сама хочет выносить ребенка. Родить его и воспитать.

— Здесь все так делают.

Яр помолчал. Вздохнул тяжело и повторил:

— Ненавижу это место.

Он знал, что сегодня ему придется идти в мастерскую Ларса. Оружейнику требовалась помощь, а им был нужен хлеб — пусть даже такой: непропеченный и горький.

— Когда все наладится, ты уйдешь? — спросила Лера, глядя в сторону.

— Наладится? — усмехнулся Яр. — Здесь? Все?

Она серьезно на него посмотрела.

— Ты же понял, о чем я говорю.

Он кивнул, тоже посерьезнев.

— Хочешь, чтобы мы поженились?

— Не обязательно. Думаю, нам просто надо быть рядом.

— Из-за него? — Он встал, подошел к ней, осторожно положил свою ужасную ладонь на ее теплый и мягкий живот.

— Из-за него тоже, — сказала она. — Но, прежде всего из-за нас.

Он обнял ее, прижался к ней. Шепнул на ухо:

— Я не уйду.

— Точно?

— Мне плохо одному, — сказал он и тут же себя возненавидел.

Он всегда был эгоистом. Таковым он и остался….

* * *

В середине недели вдруг потеплело, и в деревне заговорили о скорой весне. Со стороны пустоши непрестанно дул теплый ветер, который здесь называли «дыханием города». Напитавшийся влагой снег просел, крыши обросли сосульками, небо затянулось низкой серой пеленой, в разрывах которой изредка проглядывала глубокая и чистая синь. «Зиме конец», — судачили люди. С надеждой поглядывали на лагерь космачей, чуть вытаявший из снега и потому хорошо различимый. Но великаны уходить не спешили, они по нескольку раз на дню ломились в запертые, намертво заколоченные ворота да бродили по округе, оставляя на заснеженных равнинах приметные цепочки следов. Отпугивать их было нечем, да и смысла теперь в этом никто не видел. За время долгой осады все слабые места периметра были выявлены и укреплены. Тем не менее, упрямство людоедов нервировало жителей деревни. Космачей ненавидели истово, дружно, и строитель Фрэнк, который, согласно первоначальному плану, должен был стать пугалом, в сознании людей превратился в оружие возмездия. Люди уже не просто хотели согнать космачей с места, теперь они жаждали отомстить им за все свои страдания. В оттепель начал дохнуть скот. Погибли почти все лошади, пали коровы, и даже неприхотливые козы подхватили неведомую болезнь, от которой у них крошились рога и копыта и выпадала шерсть.

Закончилась мука. Айван был вынужден пустить на питание часть так долго сберегаемой семенной картошки, хоть его и отговаривал от этого шага почти весь совет.

Старик заметно сдал в последние дни. Он сильно простудился в ночь, когда случилась схватка у ворот, и никак не мог оправиться. Иногда ему делалось чуть лучше — он тут же брался за дела, и работа вновь укладывала его в постель. Но он ничего не хотел слышать ни про отдых, ни про лечение, ни про диету. Доктор Эриг лишь ругался, не зная, как повлиять на упрямого пациента. Кажется, Айван винил себя за то, что позволил открыть вход в деревню, и воспринимал свою болезнь как заслуженное наказание.

Георг, его сын, был рядом. Он еще не поднялся на ноги, но доктор говорил, что поломанные космачом кости срастаются нормально и проблем, скорей всего, не возникнет.

Если со стариком что-то случится, рассуждали селяне, то вся власть перейдет к Георгу. Это мало кому нравилось — охотников здесь не любили. Именно их, а не Айвана, бессменного старосту, привычного лидера, винили за все случившееся в последнее время. Охотники чувствовали настроение людей и держались тихо, особняком…

Через две недели, когда все уже готовились встретить настоящую весну, опять грянул мороз.

* * *

За день до аврала Петр лично обошел всю деревню, побывал в каждом доме, поговорил со всеми мужчинами. Особой надобности в этом не было, все и так знали, когда и для чего нужно будет собраться, но Петр, таким образом, подчеркивал важность предстоящего дела и оказывал уважение всем, кто соглашался в нем участвовать.

Яр и знать не знал, что это за «аврал» такой, думал, что предстоит обычная работа. А когда все началось, когда сто с лишним человек собрались возле генераторной, когда бригадиры разделили ропщущих людей на команды, когда под возбужденный гомон голосов в толпе родилось вдруг чувство единения, общего дела и каждый ощутил себя частичкой чего-то большого и могучего — только тогда Яр понял, что работа у них сегодня будет особенная.

В день аврала во всей деревне погас свет.

С генераторной сняли крышу, вскрыли пол, разобрали часть стены. Под один из реакторов сунули рычаги, подвели толстые — в руку взрослого человека — канаты. Закрепили их, увязали, перебросили через системы блоков, установленные на стенах. Приготовили полозья, скрепили их грубо, но крепко. Выровняли дорогу.

Сто с лишним человек работали дружно, будто команда вышколенных, подчиненных единому центру сиберов. Потели, сипели, рвали мышцы, сдирали кожу в кровь — потому что иначе нельзя, потому что аврал. Короткими рывками поднимался тяжеленный реактор из ямы. Повис на стонущих веревках, на скрипящих блоках. Медленно пополз в сторону, опасно покачиваясь. Тихо лег на хрустнувшие полозья.

Люди очнулись от работы, осмотрелись, удивились, что уже стемнело, что уже вечер. Перекусили быстро горячим, торопясь закончить начатое, гордясь проделанной работой.

Дальше — проще. Две захиревшие, выбивающиеся из сил кобылы помогли хозяевам доставить на место подобие саней с установленным грузом. Но большим помощником оказалась погода: вернувшиеся морозы сковали образовавшуюся во время долгой оттепели слякоть — под свежим снегом был скользкий лед.

На площадку реактор доставили уже ночью. Часть лесов была снята с боков Фрэнка. Он лежал, похожий на огромное, прижавшееся брюхом к земле насекомое. Шесть лап его были подогнуты, две лапы вытянуты вперед, в таком положении он не выглядел очень уж высоким — на его приплюснутое тело можно было забраться по обычной приставной лестнице. В боку Фрэнка зияла неровная сквозная дыра — место под реактор. Перетащить туда энергетическую махину было непросто, разместить ее в тесном пространстве точно на установочной платформе, не повредив оголенные потроха, и вовсе представлялось делом безнадежным. Но Петр больше не рассчитывал на помощь людей. Они сделали все, что было ему нужно. Остальное зависело от него, от его команды и от самого Фрэнка.

Много лет назад сибер сам вытащил из своего брюха энергетическую установку.

Почему бы теперь ему самому не сунуть ее на место?

* * *

Яр вернулся домой под утро. Он еле волочил ноги, но осунувшееся лицо его выражало совершенное счастье.

— Я видел! — объявил он с порога, стряхивая с рук истерзанные рукавицы. — Эта штука работает! Петр все же его сделал!

Лера уже встала. Она плохо спала в эту ночь, вслушиваясь в шум, доносящийся с улицы, и теперь у нее болела голова, ее одолевали слабость и тошнота — но сегодня ей нужно было идти на утреннюю дойку.

— Я ждала тебя, — сказала она, снимая с угла печи подсохшую дубленку и разминая ее руками. В голосе Леры явственно слышались обида и укор, но Яр этого не заметил.

— Он ожил! И приподнялся! Я совсем рядом был, почти под ним! Я его видел, вот как сейчас тебя!..

Яр сбивчиво рассказывал о том, как люди Петра подключили к реактору длинные кабели, а сам Петр забрался в одну из кабин и возился там, наверное, целый час, прежде чем в утробе Фрэнка что-то заурчало. И вдруг гигантский сибер пошевелил одной лапой, потом другой. И чуть приподнялся, и вроде бы даже потянулся, как потягивается человек после долгого сна. И две его лапы простерлись к реактору и раскрылись, как раскрывается человеческий кулак, только на кулак это совсем было не похоже. И он взял реактор — нежно взял. И поднял его — легко и плавно поднял. И понес к себе, в себя, а одна лапа уже была внутри, на ней горели два ярких фонаря, а люди шли рядом, подтягивали, поддерживали кабели, что-то поспешно убирали внутри…

Лера слушала его, хмурясь, но уже не сердясь и не обижаясь, мяла в руках облезлую заячью шапку.

— Отдохни, — сказала она, когда Яр замолчал, подбирая еще какие-то слова, понимая, что многое упустил, что не все рассказал. — Тебе надо поспать, ты почти двое суток уже не спишь.

— Да? — Он удивился. — Да, действительно.

— Ты ложись, а я скоро вернусь.

— И, правда. — Он разом обмяк, сгорбился, будто сдулся. — Надо отдохнуть. И поесть бы чего.

— Там у кровати уже все готово.

— Приходи поскорей. Я буду ждать твоего возращения.

— Ты лучше спи. Я тебя обязательно разбужу, когда вернусь…

Они обманули друг друга: Яр не смог ее ждать, а сразу отключился, едва голова его коснулась грязной холодной подушки; она же не стала его будить, когда возвратилась домой, а просто присела рядом, положила руку на его седые волосы и долго — очень долго — сидела так, уютная, тихая и печальная. Ей казалось, что она слышит, как внутри ее быстро-быстро колотится крохотное сердечко их малыша. И она не шевелилась, боясь спугнуть это волшебное чувство.

Почему-то она знала, что это мальчик.

Она назвала его Олегом.

* * *

Первое испытание Фрэнка прошло почти незамеченным. Глубокой ночью Петр с молодым напарником подняли строителя и провели его в низину к ручью. Вести восьминогую махину было не так уж и сложно: электроника сама решала, сколько ног нужно задействовать и как их лучше переставлять, оператор же лишь указывал направление и задавал скорость. А вот управляться с рабочими конечностями было намного сложней.

За три часа тренировок Петр и его молодой напарник превратили схваченную морозом низинку в топкое болото. Но даже здесь Фрэнку особо не было где развернуться. Основное его испытание случилось через день — когда на площадку, где лежал Фрэнк, приковылял иссушенный болезнью Айван в сопровождении пяти членов совета. Петр воспринял этот визит как инспекцию и решил показать Фрэнка во всей красе. Он подозвал напарника и о чем-то быстро с ним переговорил. Потом они разошлись по кабинам, закрепились на местах и, не тратя время на тестирование систем, тут же подняли Фрэнка. Прогулявшись по площадке, выдернув из земли ненужный столб и разметав пару сугробов, строительный сибер подошел к частоколу и просто через него перешагнул. Этого не ожидал никто. Огромными скачками Фрэнк пересек голое заснеженное поле и врубился в лес.

Из всего многообразия сменного инструмента Петр оставил на Фрэнке лишь то, что, как ему казалось, можно было использовать в качестве оружия. Дисковая пила, шарошечное долото, плазменный резак, обсаженный коронками ковш — любое из этих орудий Фрэнк мог взять в могучие лапы. И он их взял. Он показал, что умеет, что может. Перебежавшие к частоколу люди с открытыми ртами смотрели, как поднявшаяся на высоту пятого этажа машина сносит макушки деревьев и подрывает им корни. Продемонстрировав свою мощь, Фрэнк боком втиснулся в лес. Какое-то время его еще можно было рассмотреть за голыми деревьями. Потом он исчез из вида, и только редкое вздрагивание острых еловых вершин обозначало его передвижение. Фрэнк уходил прочь от деревни.

Через час возле частокола собралась большая толпа. Люди изучали следы, оставленные Фрэнком, дивились на изуродованную лесную окраину, гадали, куда Петр увел огромную машину. Те, кто видел Фрэнка в действии, восторженно об этом рассказывали.

Вернувшегося Фрэнка люди приветствовали восторженным воплем — так фанаты приветствуют появившегося на сцене звездного кумира. Сибер вымахнул из-за деревьев в ста метрах от того места, где он вошел в лес. Сейчас он двигался на четырех лапах, остальные его конечности были закинуты на плоскую спину. Он за десять секунд пересек открытое пространство, завис над частоколом, осматриваясь, и осторожно, держась от людей подальше, перешагнул через стену. Люди бросились к нему, но Фрэнк не позволил им приблизиться, двинувшись в сторону сборочной площадки. Оказавшись на месте, он остановился и плавно опустился на землю. Кабины раскрылись, осыпав снег опилками и хвоей, и Петр встал на ступеньку выдвинувшейся лестницы. Он был более чем доволен. Его просто распирала радость.

Галдящие люди окружили машину. Они хлопали ее и ощупывали, они пялились на Петра, стоящего на лестнице, махали ему и звали его к себе. Они были готовы качать его на руках. Они и Фрэнка бы стали качать, если бы смогли.

Хмурый Айван, опираясь на руки товарищей, подошел к лестнице, глянул наверх.

— Ты рисковал. Зачем?

Петр широко ему улыбнулся:

— Я достал еду. Я дошел до охотничьего лабаза и снял его с дерева. Он там, наверху. На спине Фрэнка. Тот самый, о котором рассказывал твой сын.

— Почему не спросил меня? Почему самовольничал?

— Просто не успел. Как-то само собой получилось. Сначала решил попробовать шагнуть через стену, потом решил дойти до леса… Внутри машины это все таким пустяком кажется.

— Ты подаешь плохой пример. У нас и так хватает проблем.

— Я стараюсь решить проблемы.

— Хочешь сказать, у тебя это получается лучше, чем у меня?

— Я просто говорю, что привез немного еды, — теперь уже и Петр хмурился…

Охотничьи склады, которые сами охотники почему-то называли «лабазами», встречались в лесу довольно часто. Выглядеть они могли по-всякому: обычно это были большие, обитые железом ящики, спрятанные в кронах высоких деревьев, но порой лабазами являлись глубокие дупла или небольшие землянки, а то и просто укрытые дерном ямы-тайники. Некоторые лабазы были столь велики, что в них можно было заночевать или переждать ненастье. Помимо запаса провизии в любом лабазе всегда можно было найти нацарапанную на бересте карту, набор для высекания огня и несколько петард. А в больших лабазах хранилось кое-какое оружие.

Тот лабаз, что притащил на себе Фрэнк, можно было смело называть избушкой. Большой, крепко сбитый из досок параллелепипед был обшит кровельным железом и кусками пластика, у него был запираемый лаз и закрытое ставнем окошко…

— Разделите еду поровну между всеми, — распорядился Айван. — Сам лабаз разберите на дрова… И вот еще что: завтра я собираю большой совет. Утром жду всех у себя.

Старик повернулся, стараясь не слишком опираться на поддерживающих его соратников, и на нетвердых ногах поковылял прочь от Фрэнка. Притихшие люди расступались, пропуская сгорбленного старосту, а он, кажется, никого сейчас не замечал.

* * *

На совет Ларс пришел одним из первых. Сразу же занял местечко получше — возле печки. Сел на вязаный коврик, скрестив ноги, привалился спиной к приятно теплой кладке, ничуть не боясь испачкаться побелкой, просто не думая о такой мелочи. Устроил карабин на коленях, положил костыль перед собой, обозначив так границу временно оккупированного им пространства. Ларс не любил тесноту, особенно после того, как лишился ступни.

Было скучно: все молчали. Ларс попытался разговорить Георга, сидящего возле постели отца в плетеном кресле, накрытом одеялом. Потом общался с подошедшим Эригом, интересуясь, много ли у того лекарств и нет ли среди них чего-нибудь этакого, из чего можно схимичить какую-нибудь взрывчатку или еще что полезное.

Пришел Петр с помощником. Мальчишке было лет восемнадцать — по городским меркам ребенок еще совсем. Звали его, кажется, Батыем; это было его взрослое имя, а значит, он считался полноценным членом общины. Постучавшись, тихонько вошли электрик Томус, конюх Валик и заведующий лесопилкой Хадитс, бочком скользнули в самый темный, самый дальний уголок, устроились там, зашептались стесненно. Ларс удивился — этих людей на совет звали очень редко и никогда вместе. Потом появились старейшины.

— Кого нет? — спросил Айван.

Старики переглянулись.

— Вроде бы все здесь.

— Хорошо, — сказал Айван. Он приподнялся на подушках, обвел взглядом собравшихся в его доме людей, выдержал паузу, дожидаясь, пока установится полная тишина. Ждать пришлось недолго. — О сегодняшнем собрании меня просил Петр, — сказал староста. — Я не видел причин отказать ему, тем более что и сам думал о совете. Но поскольку инициатива исходила именно от Петра, первое слово мы предоставим ему.

Петр тут же поднялся, поблагодарил Айвана за возможность высказаться, выступил на середину комнаты, чтобы его могли видеть все.

— Вопрос у меня всего лишь один, — сказал он. — Собственно, вы и без меня знаете, что именно я предлагаю судить. Фрэнк готов, мы с Батыем испытали его. Думаю, пришла пора решить проблему с космачами.

Он умолк. Никто не пошевелился, не издал ни звука. Все ждали, что скажет Айван. Но утонувший в подушках старик, кажется, задремал.

Петр откашлялся, повторил громче:

— Фрэнк готов. Мы готовы тоже. Вчера вы могли в этом убедиться. Уверен, у нас не возникнет никаких сложностей.

Айван не двигался.

Мика Гранин, огромный старик с крупными чертами лица и непропорционально длинными руками, медленно поднялся с места — будто вырос под самый потолок. Он глянул на Айвана, ожидая от того позволения говорит, пожевал вялую губу, тронул небритые щеки и нерешительно спросил:

— Как ты планируешь действовать?

Петр пожал плечами:

— Точного плана у меня нет, — признался он. — Я надеялся, что мы его выработаем здесь сегодня. Но я, конечно, размышлял о возможной операции, прикидывал, как лучше ее провести.

— А чего там думать? — подал голос Ларс, которому уже наскучили дипломатические речи стариков. — Разнести у космачей все, спалить, что уцелеет, — вот и весь план.

— Да, я примерно это и планировал, — кивнул Петр. — Фрэнк справится, не сомневаюсь.

— С трудом представляю, как эта машина будет гоняться по лесу за космачами, — пожав плечами, осторожно высказался преподобный Гурий Хоб. — Если бы людоеды вышли на бой, на единоборство, тогда, согласен, все было бы просто. Но они же разбегутся в разные стороны, рассеются по лесу. Что это нам даст?

— Можно будет подождать, пока они соберутся, и напасть еще раз, — ответил Петр. — Через день, например.

— А потом еще, еще и еще… — продолжил Гурий. — А потом наступит весна, и проблема решится сама собой.

— А если весна не сгонит их? Если космачи решат надолго здесь задержаться? — возразил Петр. — Никогда прежде они не приходили целым племенем. Возможно, людоеды искали место для постоянного поселения. Возможно, они его нашли.

— Ветер с пустоши прогонит их.

— Ты можешь это гарантировать, преподобный?

— Нет, но…

— Я считаю, нападать надо как можно скорее, — начиная сердиться, сказал Петр. — Чего мы добьемся промедлением? Что выиграем?

— Поддерживаю, — сказал с места Ларс. — Нападать нужно немедленно, пока есть такая возможность. А вдруг Фрэнк через пару дней сломается? А если космачи придумают, как перебраться через стену? Или ворота завтра не выдержат? Мы уже привыкли таиться, мы торчим тут, надеясь на частокол и ворота, думая, что скорая весна спасет нас. Трусы! Пора хоть что-то сделать! Лучшая защита — нападение. Это не я придумал.

Члены совета заерзали, зашумели сердито.

— Хотите план? — обратился к ним Ларс. — Пожалуйста! Мы с трех сторон пустим на космачей огонь. Подожжем лес так, чтоб эти звери бежали в поле. А уж там Фрэнк с ними разберется. На стены можно будет поставить метких стрелков, несколько карабинов у меня стоят наготове, а стрелков хоть сейчас назову поименно.

— Безумие какое-то, — сказал гладколицый Клойд Барди. — Опять огонь, пожар. Мало нам было от него бед… Нельзя ли без него обойтись?

Но кое-кому план Ларса понравился.

— Далеко огонь не пойдет, — уверенно заявил начальник лесорубов. — Сейчас не лето. А вот поджечь как, а?

— Есть у меня кое-какие зажигалки, — прищурясь, сказал Ларс. — Подожжем, не сомневайтесь. А чтоб дружней занялось, попросим Фрэнка навалить в нужных местах хворосту да лапника. Дрова-то всю зиму нас в лесу дожидаются, вот мы их и возьмем.

— А в деревню огонь не пойдет?

— Вряд ли. До леса далеко. Но все равно к пожару надо быть готовыми.

— Выведем людей на улицы, на крышах пускай огонь сторожат. И воды надо будет натаскать побольше, про запас.

— Я насос починил, — поднял руку Томус.

— Конев бы покормить от пуза, они б воды с лихвой навозили, — стеснительно сказал люд Валик.

— Два-три дня на подготовку, — резюмировал Ларс. — И о космачах можно будет забыть.

— Поддерживаю! — сказал Петр.

Собрание загудело; все вдруг поняли, что решение почти уже принято — и заторопились высказаться. Особенно шумели те, кто на совете бывал нечасто.

— Можно ловушек в поле наделать, — предлагал раскрасневшийся в тепле Хадитс. — Волчьих ям с кольями на дне. Сможет Фрэнк?

— Фрэнк сможет!

— На ближнем покосе два больших стога остались. Сено можно прямо к космачам затащить, то-то оно полыхнет посреди ихней деревни!

— А Фрэнку пожар не повредит?

— А зачем бы ему в пожар лезть? Он только огонь пустит, а космачей бить станет на поле, туда огонь точно не пойдет, там гореть нечему.

— Больно уж гладко на словах получается. Не верится даже…

Старики хмурились, молчали. Не привыкли они к такому гомону. В совете всегда старались поддерживать порядок: говорящий вставал, высказывался, его не перебивали. А тут галдеж, будто стая ворон налетела.

— Подробности обсудим позже! — выкрикнул Ларс. — Пока надо принять принципиальное решение: нужно ли выходить против космачей. Голосуем?

Кто-то уже тянул руки вверх.

— Кто «за»? — спросил Петр.

Поднятых рук стало в два раза больше.

— Кто «против»? Пятеро.

— Воздержавшиеся?

Тут все вспомнили об Айване, посмотрели на него, притихли — он, как-никак, был тут главный, его решение даже результат голосования могло отменить. А ему и высказаться пока не позволили.

Старик стеклянными глазами смотрел в потолок. Его лицо казалось вырезанным из дерева, открытый рот выглядел как глубокая трещина.

— Умер, — испуганно шепнул кто-то.

Но вот, кажется, грудь старика чуть приподнялась — дышит?!

— Айван? — тихо позвал преподобный Гурий Хоб.

— Что? — трещина рта разошлась, бледное лицо ожило.

Старик глухо кашлянул, повернул голову, посмотрел на встреченных, даже, пожалуй, испуганных людей. Ухмыльнулся.

— Совет принял предложение Петра, — сказал Гурий. — Большинством голосов.

— И правильно, — отозвался Айван. — Для того мы Фрэнка и восстанавливали, чтоб напустить его на космачей.

— То есть ты одобряешь?

— Не все ли равно? — буркнул старик, хмурясь. — Я о другом хотел с вами поговорить… — Он перевернулся, спустил ноги на пол. Оперевшись на спинку кровати, с трудом поднялся, выпрямился. Теперь всем стало видно, насколько же сильно иссушила его болезнь. Большинство собравшихся опустили глаза, стесняясь немощи старика. — Сегодня я снимаю с себя все полномочия, — объявил Айван будничным голосом. — С этой самой минуты я отказываюсь говорить о делах. Учитесь обходиться без меня. Кажется, у вас это уже неплохо получается.

Айван, вздохнув, сел на угол кровати, положил ладони на колени, ссутулился. Руки у него сильно дрожали.

Люди потрясенно молчали.

— Отец… — Охотник Георг дотянулся до плеча старосты. — Ты просто болен. Тебе надо отдохнуть и поправиться. И все станет как раньше.

— Не нужно меня уговаривать! — вскинулся старик. — Я, не опоенный танатолом маразматик, я пока еще понимаю, что говорю и что делаю.

В комнате минут на десять установилась полная тишина. Ничего не происходило; люди, кажется, даже дышать боялись. Обманутый тишиной, у печки под потолком заверещал сверчок.

— Кто будет вместо тебя, Айван? — тихо, так что даже сверчок не услышал, спросил преподобный Гурий.

Ответа не было.

Ларс, выждав немного, поднял костыль, постучал им но полу, привлекая внимание. Сказал громко, невольно копируя прежние интонации Айвана:

— Думаю, нам нужно разобраться с главной нашей проблемой — с космачами. Остальное решим после: кто будет главным, и нужен ли он нам вообще.

— Верно, — сказал Георг.

— Предлагаю создать ответственную группу, которая и будет заниматься этим вопросом, — продолжил Ларс, делая вид, что не замечает явно выказываемое недовольство стариков. — В группу предлагаю включить меня, Петра, Георга и доктора. В любой момент к группе может присоединиться Айван. Собрание проведем здесь, сейчас же. Еще кандидатуры есть?

Возмущенные старики загалдели. Им не понравилось, как ведет себя этот одноногий выскочка, проживший в деревне считанные месяцы, а уже указывающий, что и как нужно делать. Мика Гранин даже угрожать взялся. Но тут в разгорающуюся ссору вмешался тот, от кого уже ничего не ждали.

— Делайте, как велит Ларс, — глухо сказал Айван.

Больше он не произнес ни слова. Ни в этот день, ни в следующий.

Кажется, это вообще было последнее распоряжение Айвана. Впоследствии он никогда ничего не требовал, только иногда просил, — до самой своей смерти.

* * *

Ларс словно развлекался, готовясь к сражению с космачами. Комнату Айвана он называл штабом, себя именовал полководцем, а товарищей по только что созданной группе он произвел в генералы. На печном боку Ларс углем чертил схему предстоящей операции, включая в нее все больше и больше деталей. Тут очень пригодился рассказ Георга о лагере космачей — побывавшие в лесу охотники видели многое, чего нельзя было разглядеть из деревни. Неприятный спор случился, когда решался вопрос о том, каких стрелков ставить на стену и вышку. Георг считал, что все оружие необходимо отдать охотникам. Ларс же упрямился, доказывая, что в первую очередь нужно вооружить карабинами Герберта и Яра. Георг, в конце концов, уступил, но выглядел он при этом страшно недовольным и разочарованным.

Выполнять план решили немедленно. В полдень Петр с помощником забрались в холодные тесные кабины и поднял могучего Фрэнка на ноги. Перед ними стояла простая, но невозможная и для бригады лесорубов задача: они должны были окружить лагерь космачей полукольцом труднопроходимых, но легко воспламеняемых завалов.

Отправив Фрэнка в лес, Ларс попытался организовать работу пожарных команд. Оказалось вдруг, что воды в деревне не так много, как представлялось раньше. Ручей обмелел настолько, что лед просел, колодцы почти сразу вычерпались до дна, и только родник не иссякал, но очень уж тонкой была бегущая с деревянного желоба струйка.

По ходу дела обнаруживались и другие проблемы. Ларс даже было, решил, что провести все запланированные мероприятия в срок не получится, но вскоре в работу включился Херберт, потом подтянулись организованные Георгом охотники — и дело вроде бы двинулось.

* * *

Яр спокойно принял новость, что ему придется стоять на вышке и отстреливать мечущихся по полю великанов. Он, наверное, единственный из всей деревни не видел ничего странного в том, что Ларс решил поставить на вышку его и Херберта. Они уже стреляли из этих карабинов; стреляли довольно метко и много. У охотников, конечно, убийств на счету гораздо больше, да и глаз, наверное, точней, и рука крепче. Но им привычней свое оружие, дикарское. Вот и пускай они закидывают космачей стрелами с широкими наконечниками, применяемыми при охоте на крупных животных. Толку от такой стрельбы будет немного, но основную-то работу проделает Фрэнк.

Ну и огонь, наверное, поможет. Не зря же Ларс вывозит из ям горшки со своим огнеопасным варевом. Когда только успел столько наделать?

Ларс действительно возлагал на огонь большие надежды. Он видел, насколько удачным оказался произведенный Яром выстрел из самодельного огнеплюя. Огненных труб, к сожалению, у него было всего пять штук. А вот горючих смесей после многочисленных опытов накопилось изрядно. Ларс, понимая, насколько они могут быть опасны, складировал их в ямах на берегу ручья. Теперь пришло время воспользоваться запасом. Смеси были очень разные — он долго экспериментировал, подбирая компоненты и их соотношения; не все опытные образцы вышли удачные, некоторые годились разве только на растопку печей, но даже они сейчас пришлись к делу.

И все же основной расчет был не на огонь, а на Фрэнка. На огромную машину надеялся каждый, о Фрэнке говорила вся деревня, словно он был сошедшим с небес божеством. Сибер-друг Херберт жаловался, что это неправильно, и всячески пытался опорочить своего собрата великана, напоминая людям, что у того и мозгов-то нет, что без сидящих в кабинах водителей он и шага не сделает. Известие о том, что в скором времени ему предстоит стрелять по космачам, Херберт воспринял, как шанс поправить авторитет и поквитаться с безмозглым выскочкой Фрэнком. Он только расстроился немного, узнав, что к любимому пулемету патронов практически не осталось и пользоваться придется карабином «Клинч» — не самым мощным оружием, похожим на игрушку.

* * *

Фрэнк вернулся в деревню ночью. Восьмилапая махина, пронзая тьму лучами пяти пар, перешагнула через стену и села на площадке перед воротами. Измученный Петр выбрался наружу. Он вдохнул свежий воздух, и его тут же вырвало. Покачавшись на нетвердых ногах, старик присел на торчащую из снега головешку. Идти куда бы то ни было у него не осталось сил. Батый, его молодой напарник, выглядел немногим лучше.

— Живы? — крикнули с вышки.

— Живы, — откликнулся мальчишка, присаживаясь возле ног старика. — Укачало только.

Через несколько минут из дежурки вынесли чашку горячего бульона и картофельную лепешку. Петр чуть хлебнул жидкого кушанья и помотал головой — хватит пока. Батый съел все.

— Ну, как там? — спросил дежурный Арслан, забирая пустую чашку и откладывыя ее в сторону.

— Почти все сделали, — сказал Батый. — Немного уже осталось.

— А космачи? — полюбопытствовал Арслан.

— Раздавили двух. Больше они не лезли.

— Двух? Раздавили? — Арслан выпрямился, повернулся в сторону вышки. — Эй, Арат! Они двух космачей раздавили! Слышишь?

— Слышу! — донеслось сверху.

— Просто вот взяли — и раздавили? — спросил Арслан.

— Ну да, — сказал Батый. Он поднял руку и медленно сжал пальцы в кулак, показывая, как это было.

— Вот молодцы! — Арслан окинул восхищенным взглядом успокоившуюся перед воротами машину. — А мы тут слушали, как вы там работаете. Шум, треск — на весь лес…

Изнемогших Петра и Батыя подобрал Херберт. Он притащил небольшую одноосную тележку, помог пилотам в ней устроиться и резво доставил их к дому Айвана.

В «штабе» было тепло. Безучастный ко всему Айван спал на своем обычном месте, храпел тихонько. Ларс клевал носом, сидя за столом. Возле исчерканной углем печки на грязном половике ворочался, пытаясь уснуть, доктор Эриг. Больше в комнате никого не было.

— Заждались вас, — сказал Ларс, увидев вошедших. Он встал, похлопал себя по щекам, потер кулаками глаза. — Ну что?

Петр кратко рассказал о выполненной работе.

— Отлично, — сказал Ларс, глядя на печной бок и что-то прикидывая. — Ко времени управимся?

— Должны, — сказал Петр.

— Значит, завтра еще день, — сказал Ларс. — Хорошо бы тебе закончить работу до обеда, чтоб и у космачей было время успокоиться, и нам чтобы успеть отдохнуть. А войну начнем послезавтра. Утром, как и планировали. Сразу как рассветет…

 

ГЛАВА 21

Было темно, когда Яр, Херберт и Ларс забрались на вышку. Убедившись, что прожектор работает нормально, они отпустили дежурного и стали обустраиваться. На углах платформы Яр и Ларс укрепили заранее сколоченные упоры, оборудовали сидячие места, аккуратно разложили набитые самодельными пулями картриджи. Херберту ни упоры, ни сиденья не требовались, и он по мере своих возможностей помогал товарищам.

— Стреляем одиночными, целимся в голову и шею, — напомнил Ларс.

Он определил ориентиры, высветив их прожектором, назначил каждому сектор для стрельбы. Подняв над головой обслюнявленный палец, узнал направление ветра, лично отстроил прицелы всех карабинов.

Над лесом растекалось алое зарево. День обещал быть ясным.

— Если будет сильное задымление, попробуйте другие режимы прицела. Но ветер от нас, так что думаю, дым снесет в сторону.

Внизу появились охотники, двенадцать человек, все в полной экипировке, будто в поход собрались. Закутанный в одеяло Георг восседал на носилках.

— Петр пошел к Фрэнку, — крикнул он, помахав Ларсу рукой.

— Хорошо, — отозвался тот.

Охотники заняли места на прилепившихся к частоколу лесах. Пристрелялись, пустив в поле несколько стрел. Луки у них были мощные; тяжелые длинные стрелы гудели, буравя воздух. Херберт ревниво следил за действиями охотников — он уже месяц пытался научиться стрелять из лука, но умение это ему пока не давалось.

В деревне загремело железо, и Ларс, перейдя на другую сторону платформы, заглянул в прицел карабина.

Доктор Эриг, колотя железным прутом по опрокинутой бочке, собирал народ. Люди выходить к нему не торопились, но время еще было.

Над крышами домов поднялся Фрэнк, похожий на гигантскую длинноногую водомерку, зашагал на восток. В прицел хорошо было видно, как болтаются под его брюхом гроздья наполненных горючей смесью бурдюков.

— Началось, — негромко сказал Ларс.

Но прошло почти полтора часа, прежде чем действительно что-то начало происходить. К тому времени солнце уже выбралось на небо, а деревенские жители, понукаемые доктором, залезли на крыши.

Сперва просто легкая сизая дымка окутала макушки деревьев — Яр, наверное, и внимание бы на нее не обратил, если бы не знал о планируемом пожаре. Задымление понемногу ширилось, но выглядело оно вполне безобидно, и Яр даже начал подозревать, что в расчеты Ларса вкралась ошибка. Но вот с лесного дна выплеснулся первый рыжий вихрь, хорошо различимый на фоне темных елей. И дым сразу сделался там гуще и черней.

— Готовимся, — спокойно сказал Ларс.

Яр приложился к бархатистому наглазнику прицела, затаил дыхание.

Пока все было тихо, только меж деревьев плавали дымные космы.

Он навел оптику на лагерь людоедов, но и там не заметил ничего интересного. Великаны, кажется, затаились в своих снежных норах.

— Фрэнк, — сказал Ларс.

— Где? — Яр оторвался от прицела.

— Правей смотри.

— А… Вижу!..

Высокая береза вздрогнула, отряхнувшись от снега, и завалилась, повиснув на соседке сосне. Бок огромной машины мелькнул промеж стволов и тут же исчез. Фрэнк крался к лагерю космачей. Позади него разгорался лесной пожар.

— Чего-то медлят, — сказал Яр.

— Ждут, пока огонь разойдется, — пояснил Ларс. — Правильно делают.

Дым заметили и в деревне. Люди на крышах заволновались, полезли выше, на самые коньки, надеясь хоть что-нибудь оттуда рассмотреть. У ворот возникла стайка мальчишек, но охотники и команда дежурных быстро их отогнали.

— Вижу одного, — сказал Ларс. — Ориентир номер два, сто метров вправо.

— Вижу, — откликнулся Яр. — Стрелять?

— Зачем? Жди!..

Огня было немного, лишь изредка рыжие языки прорывались сквозь пелену дыма и поднимались вровень с макушками елей. Воздух заметно горчил.

— Вот он! — воскликнул Ларс, когда на облюбованную космачами поляну наконец-то выступил Фрэнк. Появление его выглядело эффектно: огромная, обвитая дымом машина выгнала из леса десяток великанов, сломала несколько деревьев, расчищая себе путь, широким взмахом передних лап смела неказистые людоедские постройки, заваленные снегом.

А дальше началось такое, что Яр на какое-то время забыл обо всем.

Фрэнк кружился и топтался на опушке леса. Из рушащихся логовищ выпрыгивали космачи и бежали без оглядки. Он не гнался за ними. Он размахивал тремя лапами: в одной был ковш, в другой бур, в третьей молот. Снежные кучи разлетались, будто были сложены из пуха; молодые деревца с треском ломались; смерзшаяся земля выплескивалась, словно жидкая грязь. Яр видел, как ковш разорвал пополам угодившего под удар космача, и как бур размолол другому космачу голову. Он видел, как мерно качающийся молот расшвыривает спасающихся бегством великанов. Видел, как, кувыркаясь, подлетают на высоту третьего этажа смятые, переломанные тела, выхваченные из-под снега. Яр оторвался от прицела, перевел дух. Ожидание закончилось. Теперь ситуация стремительно менялась. Набравший силу огонь с гулом и треском пожирал лес. Густой дым закрыл низкое солнце. Перетрусившие космачи бежали в поле, как и предсказывал Ларс. В руках Херберта щелкнул карабин. Через пару секунд щелкнул карабин Ларса. Яр вспомнил, для чего он здесь сидит, потер глаз, приложился к прицелу и выбрал первую жертву. Ему пришлось нажать на спусковой крючок восемь раз, прежде чем бегущий космач рухнул в снег.

— Один есть, — сказал он.

— У меня два, — отозвался Ларс.

— У меня шесть, — сказал Херберт.

Скорей всего, сибер врал. Наверное, он был единственный в мире сибер, умеющий врать.

— Три, — сказал Ларс.

— Восемь, — откликнулся Херберт.

Фрэнк разрушил в лагере космачей все, что можно было разрушить, и вышел на поле. Перемещался он стремительно, снег ничуть ему не мешал, так что у великанов шансов на спасение практически не было. За считанные секунды Фрэнк уничтожил дюжину космачей: они ни убежать от него не могли, ни спрятаться. Огромный людоед, возможно вожак племени, почувствовав приближение тяжелой машины, повернулся и, оскалившись, бросился на неведомого врага. Он был единственный, кто решился на такой отчаянный поступок. Фрэнк раздавил его.

Это нельзя было назвать сражением. Это была зачистка. Фрэнк преследовал группы космачей и уничтожал их, не стремился догнать каждого — далеко ушедшими одиночками занимались стрелки.

— Четыре, — сказал Ларс.

— Двадцать, — соврал Херберт.

Из затянутых дымом кустов на открытое место вывались небольшая тесная группа людоедов. Яр заметил их, подумал, что теперь у него есть возможность опередить Ларса, просто пересчитал цели.

Космачей было пятеро. Они медленно уходили на запад, держась границы леса. Фрэнк вроде бы их не замечал.

Самого крупного и самого приметного космача Яр подстрелил первым. Ему повезло — третья пуля попала в какое-то чувствительное место, и великан закрутился на месте, а потом повалился в снег, пачкая его обильно льющейся кровью. Другие космачи тут же окружили раненого. Они выглядели растерянными и, кажется, больше не помышляли убегать. Яр спокойно расстрелял одного, другого, третьего. Эти космачи были другой породы; более мелкие, щуплые и не такие волосатые, они погибали от второго или от третьего выстрела.

— Шесть, — сказал довольный собой Яр.

Раненый космач нашел в себе силы приподняться. Он повернулся боком, и Яр увидел, что это самка. Он старательно прицелился в ее измазанное кровью лицо, надеясь попасть в глаз. Затаил дыхание. И вдруг заметил, что великанша плачет.

Плакала она совсем как человек — даже морда ее приобрела некоторое сходство с человеческим, искаженным страданием лицом.

А потом она дотянулась до мертвого космача, что лежал рядом, взяла его на руки, поднесла к груди, склонила к нему голову. Безжизненное тельце казалось совсем крохотным на ее огромных лапах. И Яр понял, что эти малыши — вовсе не другая порода космачей, как он решил сначала. Это малыши и есть. Детеныши. Целый выводок.

Дважды щелкнул карабин Ларса, и последний маленький космач, вскинув руки, свалился рядом с матерью. Она подобрала и его, накрыла своим телом и, скорчившись, затихла.

— Дети идут за половину взрослого, — сказал Ларс. — У меня пять с половиной.

Яра больно кольнуло это слово — «дети». Не детеныши, не зверята — именно дети. Он постарался не фиксироваться на этом слове, он велел себе забыть случившееся, не думать о нем, но взгляд его то и дело срывался туда, где на краю леса сидела мертвая мать, не сумевшая спасти своих детей.

Яр безнадежно отстал от товарищей. И уже не стремился их догонять.

* * *

Расправа завершилась в считанные часы, причем большую часть времени Фрэнк бродил по истоптанному полю, добивая подающих признаки жизни великанов. Тела он стаскивал на край леса, складывал их в большую кучу. Потом Петр не мог точно вспомнить, сколько именно трупов они собрали на поле и в прилегающих кустах. Он полагал, что чуть более сотни. Какая-то часть космачей должна была погибнуть в лесном пожаре: задохнувшись или сгорев. Возможно, были и выжившие, но их возвращения не ждал никто. Спасшиеся людоеды наверняка бежали сейчас в неведомые края, откуда они пришли и куда они всегда по весне возвращались.

Тем не менее, ворота решили пока не открывать.

Лес продолжал гореть. Распространяя нестерпимую вонь, долго тлела сложенная на опушке груда тел. Пожарные команды не уходили с крыш, хотя пожара уже никто не боялся.

Следующим утром Фрэнк отправился на разведку. Огромная машина обошла по кругу всю деревню, нигде не обнаружив ничего опасного. Даже волки, кажется, покинули это место, то ли огнем и дымом испуганные, то ли случившимся шумом.

Лес горел еще два дня. Потом с юга подул теплый ветер, нагнал тяжелых, набрякших влагой туч. Обильный мокрый снег падал слипшимися хлопьями — словно каша валилась с неба. Ночью его прихватило морозцем, ветер успокоился, и весь мир заледенел, покрылся шишковатой ледяной коростой.

В эту ночь, как и в предыдущую, Яру снились маленькие космачи — чужие мертвые дети.

* * *

Завтрак не удался: Яр только сел за стол, как прибежал посыльный и велел срочно быть у дома Айвана. Пришлось спешно одеваться, забыв о еде.

Перед избой старосты толпились люди — в основном охотники. С ними негромко разговаривал Ларс. Заметив Яра, он явно обрадовался, заковылял навстречу:

— Явился. Молодец! И оделся, как надо. Сейчас пойдешь со всеми, возьмешь карабин и лыжи. Ворота уже вскрывают, а Петр вот-вот поднимет своего Фрэнка.

— Случилось что-то?

— Надеюсь, нет. Проведем сегодня небольшую вылазку, осмотрим лес, выставим капканы. Пора нам потихоньку возвращаться к нормальной жизни.

— А я тут при чем? — удивился Яр. — Что, без меня обойтись нельзя?

— А вот нельзя, — понизил голос Ларс, глянув на переминающихся в стороне охотников. — Не очень-то я им доверяю. И оружие давать не хочу. Вот тебе ключ от арсенала. Возьмешь карабины для себя и для Херберта — он пойдет с отрядом. Третий карабин отдашь Вославу, он у вас за главного будет. Под железным листом лежат огнеплюй. Раздашь охотникам, покажешь, что там нажимать надо и как целиться…

— Да не хочу я никуда идти! — заартачился Яр. — Тем более в лес!

— Сходишь и потом целый месяц можешь у печи лежать, бездельничать, — негромко пообещал Ларс. — Лично отслежу, чтобы тебя никто не беспокоил. А леса не бойся. Зимой там не так страшно. Да и заблудиться сложней — иди по своим следам и вернешься, откуда пришел. И даже не спорь! — Он нахмурился.

— Ну, чего там? — крикнул один из охотников.

Воротник его короткой шубы был поднят, шапка опущена на самые брови, но Яр его узнал — это был Вослав. Их старший.

— Месяц! — поспешно напомнил Яру Ларс. — Всего лишь прогуляйся. Фрэнк будет рядом. И охотники. И Херберт. Чего бояться?

— Ну, не знаю, — засомневался Яр.

— Трусит он, что ли? — крикнул Вослав.

— Да идет он! — сердито отозвался Ларс.

— Иду, — подтвердил Яр и покрутил над головой веревку с ключом…

В отряде было двенадцать человек: три люда, смутно знакомая Яру женщина и охотники — все остальные. Около ворот, как объяснил Вослав, к отряду присоединятся еще два человека и Херберт. Фрэнк догонит их уже в поле — пока же Петр со своими людьми ладит на спину сибера большой кузов, на скорую руку изготовленный из старых саней. Восьминогая машина будет прикрывать обследующих лес людей, а потом заберет трех охотников и двух людов и отправится в ближайшее людское село проведать, как там обстоят дела…

В землянку арсенала Яр спустился один. Обвешавшись оружием, поднялся к охотниками, отдал карабин Вославу, тут же подключил батареи к запальным устройствам огнеплюев, а заодно рассказал охотникам, как с ними обращаться. После его объяснений желающих заполучить в свои руки новое оружие стало в два раза меньше.

У ворот их встречал Херберт. Сибер поздоровался с каждым, каждому заглянул в лицо, каждому пожал руку. Яр вручил ему карабин, отказался выслушать смешную историю и, чувствуя в ногах неприятную дрожь и слабость, отошел в сторонку, где и присел на низенький пенек.

С ворот сбивали последние скрепы. Трещали доски, визжали выдираемые гвозди, скрежетали увязшие в дереве скобы, сыпался вниз лед. На вышке топтался дежурный, пытался командовать людьми, но его никто не слушал.

Два человека подошли к Вославу, заговорили с ним. Яр невольно прислушался. Из разговора выходило, что именно эта пара присоединится к отряду, но обыскивать лес вместе со всеми они не станут, а сразу направятся к мертвой пустоши. Что у них там за дело, Яр так и не понял, но заподозрил, что эти двое каким-то образом попытаются связаться с городом. У них и оборудование какое-то при себе имелось — в плетеных коробах, оттягивающих плечи широкими лямками. Вослав кивал, обещал, кажется, отдать двух охотников в сопровождение.

Загремели засовы, и Яр отвлекся.

Освобожденные створки ворот вздрогнули и, скрежеща низом по исколотому, присыпанному сажей льду, начали открываться. Люди приветствовали их движение дружным радостным криком, хотя, чувствовалось, что им всем сейчас немного не по себе.

— Обуваемся, — прокричал Вослав.

Что он имел в виду, Яр понял только тогда, когда охотники, переместившись ближе к вышке, принялись выдергивать из осевшего сугроба ровные доски и бросать их себе под ноги. Это были лыжи, тяжеленные, обмазанные жиром доски с загнутыми носами. Яр уже имел с ними дело, — не так давно Лера, обещая веселое развлечение, выманила его кататься на этих неудобных приспособлениях. Да, было и веселье, и развлечение — но лишь для нее. Яр же остался в недоумении — ну как можно с такой обузой на ногах так быстро бегать?

Пока Яр прилаживал хитрые крепления лыж к валенкам, Вослав чертил на снегу простенькую схему и объяснял, кто где должен находиться и куда смотреть:

— Передвигаемся одной группой. Держим каре, следуем строго за мной, но контролируем сектора…

У ворот собиралась толпа. Ждали Фрэнка, но и на снаряженных охотников посматривали с интересом. Вслух — громче, чем хотелось бы Яру, — обсуждали, справится ли команда с двумя-тремя матерыми космачами, если они все же остались в лесу. Мальчишки так и рвались за ворота, мечтая оставить на снегу первый след. Взрослые хватали их за шкирки, не пускали, разворачивали, хотя и сами не могли объяснить почему — опасности ведь не было. Случись что подозрительное, дежурный на вышке тут же поднял бы тревогу. Даже если бы лиса в кустах пробежала — он и об этом бы прокричал. Сейчас все, что происходило по ту сторону стены, казалось необыкновенно важным. Много недель не выходили люди за частокол и вот дождались. Теперь наконец-то можно было считать, что голодная и холодная блокада завершилась.

— Выходим, — скомандовал Вослав. — За периметром выстраиваемся. Дистанция два метра.

Охотники гуськом потянулись к приоткрытым воротам. Яр шел предпоследним. За ним вышагивал на снегоступах Херберт. К лыжам сибер приспособиться не сумел.

Поднимаясь боком на образовавшуюся за воротами горку, Яр поскользнулся и неловко упал. Позади кто-то хихикнул, кто-то засмеялся в голос, кто-то сказал что-то издевательское. Яр поправил шапку, исподлобья глянул на зевак. И те враз утихли и вроде бы даже попятились чуть — карабина, что ли, испугались. Он упал еще два раза, взбираясь на крутой сугроб, наметенный к воротам, но больше над ним никто не смеялся.

Охотники выстроились ромбом, окружив женщину и парочку с заплечными ящиками. Яр занял свое место в строю, подсказал Херберту, куда встать ему. Вослав, обернувшись, осмотрел готовую к походу команду, поднял над головой сжатую в кулак руку, махнул вперед:

— Пошли!

Двинулись дружно, но уже через несколько метров Яр сбился, сломав строй.

— Медленней! — отреагировал сосед справа.

Охотники, подстраиваясь под слабого новичка, чуть умерили шаг.

Яр аж язык прикусил от старания. Он смотрел под ноги, поглядывал на соседей, пытаясь копировать их движения, он полностью сосредоточился на ходьбе и даже думать забыл о лесе. Ненадолго, впрочем. Непонятный громкий шум позади напугал его, напомнил о стоящей перед ними задаче, о дикой чаще, о жуткой пустоте вокруг, о космачах.

Яр резко повернулся. Лыжи его скрестились, и он чудом не упал.

Стремительная махина, вырывая из снега тонкие лапы, шла по их следам.

— Держать строй! — рявкнул Вослав.

Фрэнк прошел в пяти метрах от отряда, обдав людей тучей острой снежной пыли. Спину его уродовали снятые с полозьев сани с наращенными бортами. Завязанные узлами веревки, болтаясь, бились об исцарапанные бока машины.

Охотники проводили гигантскую машину радостными криками — она за минуту добралась до сожженного леса и замерла на границе гари, дожидаясь спешащую к ней команду.

— Да он же безмозглый, — проворчал Херберт. — Его мозги остались на складе, я их сам видел. Большие такие мозги, но бестолковые.

— Это точно, — подтвердил Яр. — В его мозгах нет ни одной шутки.

Херберт иронии, конечно, не понял, закивал обрадовано, надеясь на продолжение разговора.

— Хватит болтать! — окрикнул их Вослав. — Строй держите!

Где-то на середине белого поля на Яра вдруг накатил знакомый страх. Точно такое чувство он испытал, когда впервые оказался за городом, на краю огромного пустыря.

— Подождите! — сдавленно крикнул он и остановился, часто дыша и боясь оторвать взгляд от земли.

Охотники встали, обернулись.

— Ну что еще? — недовольно спросил Вослав.

— Мне нехорошо… — признался Яр. — Сейчас… Отдохну немножко…

— Перестраиваемся, — решил Вослав.

Чувствовалось, что он сильно рассержен, раздражен.

— Херберт, Яр и Кит — вы пойдете отдельно. Старайтесь не сильно от нас отставать, мы вас ждать не станем.

— А я-то тут при чем? — возмутился Кит, коренастый смуглый охотник с трубой огнеплюя на плече.

— Будешь у них старшим, — сказал ему Вослав. — Выполняй!

Охотники, царапая лыжами крепкий наст, ушли вперед.

— Вы все слышали, — вздохнув, сказал Кит. — Нам велено не отставать.

Яр посмотрел на лес. Задрав голову, глянул в небо.

Страха не было.

Была злость.

— Попробуем, — сказал Яр и первым двинулся по следам охотников.

* * *

Обыскивать гарь не имело смысла — чтоб понять это, достаточно было беглого взгляда на уничтоженный пожаром лес. Никакое существо не выжило бы в бушевавшем здесь пламени. И ни один зверь не решился бы вернуться на это мертвое место после того, как огонь потух. Воздух здесь казался горьким. Обгорелые останки деревьев кое-где образовывали совершенно непроходимые завалы. Обугленные пни цеплялись за черную землю обожженными щупальцами корней.

Охотники быстро обследовали место, где прежде располагались логовища космачей, но не нашли ничего примечательного. Единственное, что привлекло их внимание, была смерзшаяся груда обугленных тел. Охотники стояли перед ней, наверное, минут десять, с каким-то нездоровым интересом выглядывая в спекшейся массе оскаленные пасти, исклеванные птицами черепа, погрызенные лесными хищниками конечности. Яр от мертвой кучи держался подальше, старался даже не смотреть в ее сторону — очень уж отвратительное было зрелище, тошнотворное. Что-то подобное Яр видел однажды — на какой-то старинной картине.

Пока охотники обозревали округу и любовались трупами, Фрэнк ушел вперед метров, наверное, на четыреста и замер на опушке не тронутого огнем перелеска, призывно моргая красным фонарем…

Как ни странно, но в лесу оказалось куда уютней, чем на открытом пространстве. Яр хорошо помнил, как выглядела лесная чаща в тот раз, когда Айван послал его за вениками. Зимний лес был совсем другой: он был светлей и чище, он хорошо просматривался. Осенняя чаща выглядела живой и опасной, она казалась огромным шумным существом, в любой момент готовым напасть на зазевавшегося человека. А здесь, кроме голых деревьев и прутьев кустарника, ничего не было.

Яр приободрился.

Через лес двигались довольно быстро. Фрэнк с треском ломился сквозь заросли: благодаря многочисленным сенсорам он неплохо лавировал среди деревьев, но уклониться ото всех сучьев, обойти все коряги, он не мог. Что-то он рушил передними конечностями, что-то просто ломал крепким корпусом. Слышно его было, наверное, за километр, да и следы он оставлял приметные. Так что заблудится, как и предсказывал Ларс, казалось делом почти невозможным.

Гораздо реальнее была опасность встретить какого-нибудь зверя. Опытный Кит, мало что объясняя, часто жестами обращал внимание спутников то на кучку чьих-то замерших фекалий, то на задранную древесную кору, то на разрытый до земли снег. И каждый раз в животе у Яра делалось холодно, и он сильней стискивал висящий на груди карабин, понимая, однако, что если зверь нападет неожиданно, то от этого оружия проку будет немного. Чтобы выстрелить из карабина, необходимо как минимум скинуть толстые варежки. В этом смысле короткое охотничье копье представлялось более практичным — им можно было воспользоваться незамедлительно. Так что Яр старался держаться поближе к Киту и надеялся, что Фрэнк и идущие впереди охотники распугают все окрестное зверье.

Примерно через три часа Вослав надумал дать людям передышку. А может это идея Петра. Место для привала выбрали открытое — ту самую вырубку, где Яр однажды и встретил безумного люда Чика. Где-то рядом проходила дорога, по которой собирались уйти к пустоши люди с плетеными коробами на спинах.

Охотники времени зря не теряли: быстро освободились от лыж, набрали хворосту, развели огонь. Два человека встали на страже, остальные скучились у костра, вытряхнули на снег немногочисленные свои припасы. Из мясного порошка, сухих кореньев, горсти сбереженной крупы взялись варить быструю похлебку.

— Устал? — спросил Вослав у подошедшего погреться Яра.

Тот пожал плечами.

— Мы сейчас передохнем немного, — объявил ему Вослав, — а потом разойдемся, чтоб капканы и петли поставить. Вы с сибером за нами не ходите, подождите тут. Думаю, за час мы управимся и вернемся.

— А я? — спросил Кит.

— Ты с нами, — сказал Вослав. — Выберешь себе напарника и сбегаешь к оленьему лабазу. Проверишь, не осталось ли там какой провизии.

— Ларс вроде бы не велел разделяться, — засомневался Кит.

— Ларс там, а я тут, — Вослав поморщился. — Мне видней.

Фрэнк, поскрипывая и похрустывая, опустился на брюхо в ста метрах от костра. Из раскрывшихся кабин на морозный воздух выбрались Петр и Батый, оба взмокшие, красные — будто из бани вылезшие.

Вослав, привстав, замахал рукой:

— Эй! Давайте быстрей сюда, простынете!

Петр и Батый переговорили о чем-то и разошлись: паренек, увязая в снегу, побрел к костру, а старик занялся осмотром Фрэнка. Где-то на полпути мальчишка провалился по пояс в заваленную снегом кучу хвороста, больше похожую на специально устроенную ловушку, и, кажется, за что-то там зацепился.

— Помогли бы, — недовольно пробурчал Вослав и тут же отмахнулся: — Ладно, сидите, я сам.

Он встал на лыжи и, не затягивая креплений, двинулся встречать гостя…

Судя по запаху, похлебка почти уже изготовилась. Молодой охотник Рен, болезненно худой, лицом удивительно похожий на звезду реалити Густа Элдона, мешал жидкое варево обструганной щепкой и время от времени облизывал ее, вкусно причмокивая обветренными губами.

Через несколько минут возле костра раздавалось лишь чавканье. Сосредоточенные охотники передавали закопченные котелки по кругу, черпая жидкое кушанье деревянными ложками. Присоединились к пиршеству и подошедшие Батый и Вослав. Ложек не оказалось лишь у Херберта и Яра — но они в общей трапезе не участвовали. Херберту от человеческой еды никакой пользы не было, хоть он и умел ее глотать, а Яр просто не сумел бы запихать в себя эту мясную, пахнущую дымом бурду, пусть даже она и пошла бы ему на пользу.

Во внутреннем кармане у него была припрятана свежая лепешка, испеченная Лерой. Лепешка была завернута в чистую тряпицу и, кажется, не успела еще остыть. Яр чувствовал ее тепло и предвкушал ее вкус. Он, глотая слюну, с нетерпением ждал того момента, когда охотники наконец-то разбредутся по своим охотничьим делам, и он сможет развернуть белую, пахнущую печевом тряпицу.

Яр был готов разделить угощение с Батыем, если тот останется у костра.

И с Петром, если тот решит ненадолго оставить своего Фрэнка.

Но делиться хлебом со всей бандой мясоедов он не собирался.

* * *

Через полчаса охотники стали собираться. Пустые котелки они бросили в снег, велев Яру их почистить. Кинули на рдеющие угли несколько тонких обледенелых палок, наказав Яру не позволять огню гаснуть. Попросили к их возвращению нагреть воды. И, конечно, напомнили о том, что по сторонам тоже надо посматривать — мало ли какие звери тут объявятся.

— Ты только нас за зверей не прими, — с усмешкой предупредил Вослав. — Мы, как будем подходить, обязательно из-за кустов свистнем… Слышите меня, ребята?! Когда будете возвращаться на место, свистите громче, если не хотите получить дробину в лоб.

Охотники посмеялись, но как-то не шибко весело. Обиженный и смущенный Яр заверил их, что наугад, не разглядывая цели, стрелять он не будет. Попросил оставить огнеплюй.

— Трубы оставим все, — сказал Вослав, затягивая крепления лыж. — Это я давно решил. Очень уж они тяжелые и несподручные, а нам сейчас по кустам лазать.

Выпрямившись, он поправил висящий поперек груди карабин. Посмотрел на Яра, будто собираясь добавить что-то острое, едкое, но промолчал — кажется, нужных слов подобрать не сумел. Отвернулся, направился к своему строящемуся отряду, на ходу раздавая указания.

Через двадцать минут на вырубке остались лишь Яр и Херберт. Последним в лес ушел Фрэнк, прикрывая тремя поднятыми конечностями укрывшихся на спине людей. Затрещали ломаемые им сучья деревьев, захрустел валежник — все дальше и дальше, все глуше. Кто-то из охотников крикнул уже глубоко в лесу, ему ответили. Фыркнув крыльями, порхнула из-под снега какая-то большая белая птица. Тихонько вздохнув, просел наст над кучей хвороста, в которой не так давно барахтался застрявший Батый.

И стало совсем тихо.

Яр, повернувшись спиной к затерявшимся в лесу охотникам, расстегнул неудобные деревянные пуговицы и вытащил из глубокого кармана теплый, вкусно пахнущий сверток.

Лепешка была не такая уж и большая, и, сказать честно, Яр был очень рад, что на вырубке остались только он и сибер.

Но ему было страшно.

* * *

Огонь на дне снежной ямы погас, и Херберт, оттирающий котелки от сажи, сообщил об этом напарнику. Яр, убрав остаток лепешки за пазуху, подошел к Херберту. Костер действительно прогорел, лишь угли и несколько головешек дотлевали на черной земле. Нужно было спешить, пока и они не потухли. Теоретически Яр представлял, что нужно сделать, — не зря же он прослушал столько читаемых для местных детей лекций. Для получения огня при данных обстоятельствах лучше всего подошла бы березовая кора. Еще можно было использовать тонкие еловые веточки, липкие от смолы. Жара углей хватило бы, чтобы воспламенить их.

Наверное…

Но ни березовой коры, ни еловых веток поблизости не было, а идти до леса не хотелось.

Зато неподалеку была большая, засыпанная снегом груда разного древесного мусора, в которой недавно так забавно барахтался застрявший Батый. В ней, скорей всего, можно было отыскать потребное, и Яр, проверив, на месте ли его тесак, отправился за растопкой. Он решил обойтись без лыж, ведь Батый и встречающий его Вослав уже проторили дорогу, но, как выяснилось, шагать по глубоким ямам оставленных следов было немногим проще, чем пробиваться через снежную целину. Яр быстро вспотел, сдвинул шапку на затылок, забросил карабин за спину.

Он спешил.

Предположения его оправдались: под коркой наста скрывались залежи подходящей растопки: березовые сучья с завитками задранной бересты, пахнущий смолой лапник и хрупкие, красноватые на сломе, ольховые, кажется, ветки. Яр набил берестой оба кармана, выдрал из-под снега одну еловую лапу, другую. Взялся за третью, потянул, что было сил, чувствуя упругое сопротивление.

Огромная груда, словно поддавшись его усилиям, шевельнулась. Яр испугался, что его сейчас засыплет снегом, и отпустил колючую еловую лапу. Но было уже поздно.

Куча хвороста начала разваливаться. Покрывающий ее ствол просел, обвалился внутрь. Вскинулись тонкие гибкие пруты освобожденных от гнета ветвей, вздрогнули поломанные еловые лапы, захрустели сухие сучья. И что-то большое, темное и живое заворочалось в обнаружившейся под снегом пустоте, выбираясь наружу, глухо ворча и выдыхая клубы горячего пара.

«Медведь!» — решил обмерший Яр.

Но это был космач.

Людоед, стряхивая с себя древесный мусор, выпрямился во весь свой великанский рост, переступил с ноги на ногу замер, подавшись вперед. Его маленькие глазки вперились человека.

У Яра перехватило дыхание.

Он узнал этого космача — они уже встречались с ним на выселке сумасшедшего люда Чика. Яр тогда, сам того не желая, спас великана от смерти, застрелив его соперника — разъяренную огромную медведицу. Это она оставила на морде и шее людоеда такие приметные шрамы.

— Уходи, — шепнул Яр.

Это было единственное, что он мог сейчас сделать. Любое движение, любой громкий звук мог спровоцировать людоеда на атаку. Яр не знал, чем в данную секунду занимается Херберт, но надеялся, что сибер ничего не замечает и возится с котелками. Если же он выстрелит…

Если он уже целится…

— Уходи, — жалобно повторил Яр.

Убить космача с одного выстрела невозможно. И даже если дробина перебьет какую-нибудь важную артерию, если великан окажется смертельно ранен, он все равно успеет размозжить стоящего перед ним человека.

— Уходи, — простонал Яр.

Космач внимательно на него смотрел и не шевелился. Только ноздри его раздувались.

Яр почувствовал, как болезненная судорога сводит перенапряженную спину, как немеет шея и отказывают ноги. Он понял, что долго так не простоит.

— Уходи…

— Угр, — сказал вдруг людоед.

Не рыкнул, не рявкнул — именно сказал. И Яр каким-то образом понял — по глазам, что ли, прочитал — что космач так же узнал его, потому и не убил сразу.

— Тогда уйду я, — тихо сказал Яр, медленно поднимая руки. — Я не собираюсь тебе вредить. Просто уйду.

— Угр, — повторил космач.

Яр попытался шагнуть назад и не смог — он слишком глубоко увяз в снегу.

— Я повернусь, — сказал Яр дрожащим голосом. — И пойду. А ты оставайся.

Он на миг закрыл глаза и истово взмолился: только бы хватило сил! только бы не появились охотники! только бы бестолковый Херберт не начал стрелять!

Он осторожно вытащил из снега правую ногу и стал медленно поворачиваться. Он увидел свои следы. Увидел истоптанный снег вокруг кострища. Составленные пирамидой огнеплюй. Воткнутые в снег лыжи. Валяющиеся котелки. И Херберта.

Сибер стоял, широко расставив ноги и направив ствол карабина в их сторону. Он все видел. Он уже целился.

— Угр, — сказал космач.

Голос его звучал не так, как прежде. Кажется, великану что-то не нравилось.

— Не стреляй, — сказал Яр Херберту, хотя сибер вряд ли мог услышать его на таком расстоянии. — Только не стреляй сейчас… — Кричать Яр не решался.

Херберт чего-то ждал. Возможно, он не был уверен в собственной меткости и боялся задеть друга. А может, он своими электронными мозгами высчитал то, что Яру было ясно с самого начала: выстрел убьет человека, а не космача, вне зависимости от того, куда попадет разогнанный магнитным импульсом металлический шарик.

Яр перенес вперед правую ногу, провалился в свой же след, покачнулся, потеряв равновесие, завалился набок. Замер, не дыша, ожидая удара, рева, выстрела — боли и смерти. Сердце стукнуло двенадцать раз — он, боясь обернуться, приподнялся на локтях, привстали, наклонившись, вытащил из снега левую ногу…

Он сделал три шага, а потом услышал за спиной треск ломающихся веток и хруст снега. Космач двинулся за ним. Набравшись смелости, Яр медленно обернулся. Космач был рядом — до него можно было дотянуться рукой. Он не двигался и смотрел Яру в лицо. Смотрел внимательно — словно пытался разгадать планы человека, будто пытался угадать его настроение, его мысли.

— Угр, — снова сказал он и, склонив голову набок, хлопнул себя ладонью в грудь. — Угр!

— Угр, — повторил Яр. — Ну, чего тебе надо?

— Гурхум! Харм! Гарум! — вдруг высказался великан. И, приложив ладонь к груди, повторил: — Угр!

Стараясь не делать резких движений, Яр боком, не сводя глаз с людоеда, преодолел еще несколько метров. Космач не отставал, ступал след в след, выдерживая короткую дистанцию. Он будто понимал, что расстояние сделает его уязвимым для человеческого оружия; он словно догадывался, что спровоцирует стрельбу, если позволит человеку удалиться.

— Не стреляй, — сказал Яр, остановившись и повернувшись лицом к ожидающему в отдалении Херберту. — Только не стреляй.

На этот раз сибер его услышал, а может, разгадал смысл сказанного по движению губ. Какие-то доли секунды он еще сомневался, высчитывая, видимо, что-то своей электронной головой. Но потом кивнул и медленно опустил карабин.

— Умница, — шепнул Яр и сделал еще четыре шага к погасшему костру.

Космач шел за ним.

Яр, рискуя упасть, опять обернулся. Великан чуть подался вперед, слегка наклонился — их лица оказались совсем рядом. Яр подумал, что он мог бы поцеловать чудовище — и это была настолько странная, нелепая мысль, что губы его сами собой скривились в подобии улыбки. Яр понял, что нервное напряжение сейчас убьет его — он сорвется, захохочет, захрюкает, забьется в истерике, напугав людоеда. И тот просто его прихлопнет. Яр до скрипа, до хруста стиснул зубы. Но похожий на всхлип смешок все равно прорвался наружу.

Космач склонил голову, разглядывая дрожащего человека. И… осклабился.

Оскал у него был ужасающий, но сомнений у Яра не возникло — великан ему улыбнулся.

— Ты… — Яр сел на снег. — Ты что, смеешься?

— Угр.

— Чего ты хочешь? Уходи!

— Угр.

— Тебя же убью сейчас. Вернутся охотники и убьют.

— Угр.

Теперь Яр как следует рассмотрел своего преследователя. По зубам, по шерсти, по общему сложению угадал, что тот еще молод. Вспомнились вдруг беспомощные малыши-космачи, льнущие к телу подстреленной Яром самки. Представилось, как этот космач бродил по лесу, убежав от пожара, спасшись от страшной восьминогой машины. Наверное, плакал, как плакала та раненая самка, что прижимала к себе мертвого ребенка. Скулил, звал товарищей, рыскал по задымленной чаще, натыкаясь на трупы, а потом, измученный, забрался в груду хвороста и заснул там…

— Ты ведь помнишь, что я однажды спас тебе жизнь? — спросил Яр у великана. Помолчав, добавил негромко: — Ты меня тоже спас тогда.

Откуда-то пришла уверенность, что если он не будет предпринимать никаких враждебных действий, то людоед не тронет его. Осмелев, Яр направился к костру. Космач, как привязанный, двинулся за ним.

— Что мне делать, друг Яр?! — испуганно крикнул Херберт, круглыми глазами глядя на приближающееся чудовище.

— Собирайся. Вставай на снегоступы, — распорядился Яр. — Мы уходим… Ты сумеешь найти путь в деревню?

Херберт кивнул:

— Да, я могу рассчитать направление. Но как же друзья охотники?

— Надеюсь, они вернутся не скоро, — ответил Яр, не обращая внимания на составленные пирамидой огнеплюи и направляясь к воткнутым в снег лыжам.

* * *

Четкого плана действий у Яра не было. Было только ясное понимание, что оставаться на месте им никак нельзя.

Поначалу он рассчитывал оторваться от преследующего великана, предполагая, что он и Херберт по снегу смогут идти быстрее, чем тяжелый, кажущийся неповоротливым людоед. Но все вышло иначе: космач держался рядом с неумелым лыжником и, кажется, был недоволен его медлительностью. Он тихо ворчал, скалил зубы, иногда обгонял человека и почти столь же медлительного сибера, будто показывая им обоим, как можно двигаться быстрее. Останавливался впереди, дожидался отставших.

— Хочешь, я сейчас его убью? — тихо спросил Херберт, когда людоед в очередной раз забежал вперед.

— Он слишком близко, — шепнул Яр, покачав головой…

В лесу Яр стал подумывать о том, чтобы залезть на дерево. Устроившись на безопасной высоте, он, наверное, сумел бы расстрелять космача. Яр даже примерился к нескольким деревьям, постоял возле них, держась за низкие сучья. И отказался от этой мысли, поскольку не был уверен, что сумеет забраться на необходимую высоту в тяжелом зимнем облачении. Кроме того, он не знал, как отреагирует космач на его попытку забраться на дерево: то ли позволит ему подняться, то ли сам полезет следом, то ли просто сгребет его могучей лапищей и сдернет с сучка…

Пока еще Яр надеялся, что вскоре космачу надоест их компания, и он просто уйдет. И если уж великан не отстанет от них в лесу, то на деревенское поле, где восьминогий Фрэнк совсем недавно убивал других людоедов, где снег до сих пор пахнет горелым мясом и шерстью, космач точно не сунется.

Вскоре они вышли на узкую, заваленную снегом просеку и двинулись по ней. Они прошли, наверное, километр, прежде чем Яр догадался, что эта прямая полоса, вырубленная в лесу, не что иное, как дорога. Скорей всего, та самая, по который он, сопровождаемый сопливым Саней, несколько месяцев тому назад шагал на заготовку никому особо не нужных веников.

Здесь людоед стал проявлять беспокойство. Он больше и громче ворчал, крутил головой и шумно тянул ноздрями воздух. Яр, было, решил, что косматый спутник вот-вот их покинет. Но в очередной раз ошибся: космач, напротив, стал льнуть к человеку, едва не наступая на лыжи. Великан явно чего-то боялся и словно искал у Яра защиты. Вскоре стало понятно, что именно встревожило могучего людоеда.

Снег сделался грязным. Лес впереди почернел. Запахло гарью.

Дорога повернула, огибая густо разросшиеся на берегу ручья кусты, и странная компания, состоящая из трех существ — человека, сибера и людоеда, — оказалась на краю мертвого пожарища.

— Черт меня раздери, — выдохнул Яр местное ругательство.

Идти дальше на лыжах не имело смысла — снега здесь не было. Из черной земли кое-где торчали обточенные огнем пни. Меж них валялись здоровенные лоснящиеся головни, похожие на огромных жирных червей, которые выбрались тут на белый свет, вытянулись, агонизируя, да и сдохли.

— Пойдем прямо, — решил Яр, расстегивая крепления лыж. Он был уверен, что на этот выгоревший пустырь космач не сунется. Яр видел, что великан сильно напуган. Он был словно маленький, боящийся темноты ребенок, стоящий на пороге заполненной густым мраком комнаты. — Ты уходи, — сказал Яр космачу. — Беги в свои края и не оглядывайся. — Он достал из-за пазухи оставшийся кусок лепешки и показал его людоеду. — На, подкрепись.

Он хотел бросить хлеб на снег, как подачку собаке или любому другому зверю. Но великан протянул безволосую мозолистую ладонь, и Яр, слегка растерявшись, вложил хлеб в нее.

— Угр, — сказал великан, осторожно принимая людское угощение. — Угр грум.

Их руки соединились на секунду. И это легкое касание потрясло Яра. Он ослеп и оглох на миг, отшатнулся, спасаясь. Ему показалось, что разум его разделился. Смутные, чужие, не вполне человеческие ощущения нахлынули на него, слабея, растворяясь, истаивая. Он не сразу понял, что это космач каким-то образом передал ему свои чувства, свои эмоции: растерянность, страх, отчаяние, симпатию, признание, мольбу, покаяние.

Несколько секунд потребовалось Яру, чтобы окончательно прийти в себя. Он испуганно глянул на космача. Повернулся к Херберту и, махнув рукой, сипло гаркнул:

— Пошли скорей!

Выдрав ноги из снега, он первым ступил на обожженную черную землю.

Косматый великан с разумом ребенка заметался на оплывшем снежном гребне, не сводя глаз с удаляющихся фигур. Он заскулил, захныкал — все громче и громче. Выкрикнул отчаянно, призывно:

— Угр! Угр!

Его спутники, его товарищи — те, чье старшинство и чью силу он безоговорочно признал, у кого просил покровительства, — уходили, не оборачиваясь.

— Угр, — простонал великан.

Он зажмурился и, опустившись на зад, медленно сполз с подтаявшего сугроба на страшную, убитую огнем землю.

* * *

Они и двести метров пройти не успели, когда Угр их нагнал.

— Вот ведь зверина! — Яр раздосадовано выругался и сплюнул на землю. — И что теперь делать?

Он почти уже не боялся людоеда. Опасался, осторожничал — но такого страха, как прежде, не испытывал. Куда сильней было чувство смущения: Яру непривычно и неуютно было оттого, что кто-то — пусть даже полузверь — признает его за старшего, за более мудрого и опытного. За вожака.

Странно было чувствовать себя ответственным за чью-то жизнь.

И было стыдно от ясного понимания, что жизнь эта так или иначе, но скоро прервется…

Идти по выжженному лесу оказалось непросто. На пути возникали завалы, ноги проваливались в какие-то ямы. Яр был весь вымазан сажей; он грязными кулаками тер слезящиеся глаза и отплевывался — даже слюна у него была серая.

Тем не менее, пешком они двигались быстрей, чем на лыжах. Местами даже бежали, к восторгу начинающего осваиваться космача.

— Угр — это твое имя? — спросил Яр, перелезая через очередной обугленный ствол. — У вас вообще есть имена? Вы должны как-то различать друг друга. Вот меня, например, зовут Яр. — Он похлопал себя по груди, повторил несколько раз: — Яр. Яр.

— Йарр, — прорычал космач, склонив набок огромную башку. — Угр. Йарр…

— А это Херберт, — показал Яр на сибера.

— Хрр, брр, — попытался повторить космач.

— А ты? Ты — Угр?

— Угр, угр, — затряс головой космач. — Йарр. Хрр-брр.

Херберт удивленно покосился на людоеда. Спросил:

— Ты что, тоже друг?

— Рруг. Угр. Рруг.

— Такой же болтливый, как и ты, — хмыкнул Яр.

Они шли и шли, иногда осторожно бежали, а гарь все не кончалась. Она не была однородной. Кое-где лес выгорел полностью, до узловатых корней, выпирающих из-под растрескавшейся земли, будто пересохшие мертвые вены. На некоторых участках огонь шел поверху, сжирая древесные кроны, но оставляя почти нетронутыми стволы. Где-то упавшие деревья образовывали непроходимые баррикады, а где-то они лежали в строгом порядке, будто это не пожар повалил их, а опытный лесоруб выложил особенным образом, обрубив сучья и приготовив к скорому вывозу.

Яр все думал, как бы ему спастись без особого риска. Осенило его в тот момент, когда они выбежали из сожженного леса на край белого поля и увидели деревенский частокол, сторожевую вышку и приоткрытые ворота, возле которых копались в снегу несколько темных человеческих фигурок.

План был прост и логичен. Или казался таковым.

— Беги вперед, — надевая лыжи, велел Яр Херберту. — Скажи людям, пусть прячутся за ворота, готовятся их закрыть и ждут меня. Они должны оставить маленькую щель, чтобы в нее мог пролезть человек, но не сумел бы протиснуться космач. Сразу, как я прыгну внутрь, пусть запирают ворота. Ты все понял, сибер-друг?

— Я все записал, — важно кивнул Херберт. — Можешь сказать что-нибудь еще, у меня пока есть память.

— Объясни людям, что космач считает меня другом. Но он может напасть на меня, если кто-нибудь в него выстрелит или просто напугает. Я прыгну в ворота, а он, наверное, полезет следом за мной. Поэтому ворота надо будет запереть сразу, как я окажусь внутри…

Яр полагал, что проделать подобный трюк будет несложно; он был уверен, что успеет проскочить в оставленную для него лазейку. Но он не думал, что его план может представлять опасность для деревенских жителей.

— Беги, — приказал сиберу Яр. — Я подожду, пока ты все объяснишь людям, и только тогда направлюсь к деревне.

Он обернулся, вслушиваясь в мертвую тишину позади. Где-то там, в сердце гари, наверное, шли за ними вооруженные огнеплюями охотники. То ли спешили, то ли, напротив, осторожничали, опасаясь встречи с людоедом и стараясь не потерять след. Возможно, и громадина Фрэнк был с ними. Шагал позади людей, с высоты обозревая опустошенное пожаром пространство, ломая своими ножищами обугленные бревна, сшибая горелые пни, поднимая облако горькой черной пыли.

В горелом лесу что-то треснуло, и Яр вздрогнул.

— Что-нибудь чуешь? — спросил он у затаившегося рядом космача.

Тот мурлыкнул, будто кот. Если он что-то и чувствовал, сказать об этом все равно не мог.

— Если что заметишь, рычи, — наказал ему Яр и через оптику карабина посмотрел в сторону окруженной частоколом деревни.

Херберт преодолел добрую половину пути. Он смешно переваливался на ногах, размахивал руками и что-то, кажется, кричал. Заметившие сибера люди бросили работу и собрались кучкой. Херберта в деревне знали все, поэтому особого беспокойства люди не выказывали. Разве только лопаты держали так, словно это было оружие. Яр начал надевать лыжи.

— Будет лучше, если ты уйдешь, — сказал он, удивляясь обнаружившейся привычке разговаривать с людоедом. — Понимаю, почему ты за мной увязался. Неужели из-за того, что я убил того медведя? Забудь об этом. Я не тебя спасал, а себя.

— Угр.

Треск повторился, на этот раз отчетливей и ближе. Яр осекся, напрягся. Внимательно осмотрел гарь, надеясь заметить хоть какое-то движение. Подумал, что сейчас он может попытаться убить доверчивого космача одним выстрелом. Если сунуть ствол карабина в ухо… Или будто бы невзначай приставить к затылку… И выпустить очередь…

Нет, слишком близко, слишком опасно.

И ненужно. Совершенно ненужно.

Главное — добежать до ворот.

Опять в лесу затрещало, и в черной его глубине Яр заметил какое-то неясное шевеление.

Яр посмотрел в сторону деревни.

Херберт стоял у частокола и разговаривал с людьми.

— Пора, — выдохнул Яр.

Он застегнул последний ремень креплений и, цепляясь голыми руками за режущую корку наста, неуклюже и тяжело пополз на крутой снежный склон, ничуть не беспокоясь о том, что будет делать космач.

Главное теперь — добежать до ворот.

* * *

Охотники показались из леса, когда Яр и увязавшийся за ним космач были на середине заснеженного поля. А через несколько минут появился и Фрэнк — Яр понял это не оглядываясь, только лишь по тому, как переменился обернувшийся Угр. Шерсть на загривке людоеда встала дыбом, зубы обнажились, глаза потемнели. Яр почувствовал тяжелый ужас людоеда, ощутил его вязкое отчаянье. А потом Яра будто под дых ударили — Угр взмолился о защите.

Лыжи скрестились, что-то треснуло, и Яр кубарем полетел в снег.

Гонимый ужасом Угр пролетел вперед. Остановился, заметив исчезновение человека. Обернулся.

Огромное восьминогое чудище, появившееся из леса, стремительно приближалось.

Человек пытался встать.

— Угр, — растерянно сказал космач, невразумительно жестикулируя. — Йарр.

— Беги! — прокричал Яр, выплевывая окрашенный кровью снег. — Оставь ты меня, наконец!

Космач, опустившись на четвереньки, бросился к человеку, подхватил его, поставил на ноги.

— Убирайся ты! — Яр снова упал, попробовав шагнуть вперед, попытавшись оттолкнуть людоеда.

— Гррумм, — сказал космач. — Гррумм Йарр. — Он подхватил человека, взвалил его на плечо, придавив тяжелой рукой. И бросился бежать.

— Отпусти, — дергаясь, хрипел Яр. — Отпусти ты меня! Поставь!

Он потерял с правой ноги войлочный сапог вместе с обломком лыжи, выронил карабин, порвал одежду. Ему было больно и обидно, он кусал вонючее косматое плечо, давился, задыхался, кричал.

Синяя тень догнала их и накрыла. Со всех сторон — справа, слева, спереди, сзади — замелькали суставчатые лапы. Космач зарычал, низко пригнулся, метнулся вбок, едва не угодив под удар механической конечности. Вырваться не получилось, и тогда он, резко повернувшись, бросился назад. Этот трюк сработал — они выскочили из тени Фрэнка.

Теперь космач бежал в сторону. Не в лес и не в поле — он бежал к деревне, но не тем путем, что выбрал Яр. Космач по кратчайшему пути спешил к частоколу. Возможно, людоед принял его за массив искалеченных пожаром деревьев и надеялся спрятаться среди стволов от преследующего восьминогого убийцы.

Фрэнк нагнал их секунд через сорок, навис над ними. Яр извернулся, выгнулся, замахал свободной рукой, глядя в темные стекла округлой кабины, видя в них искаженное отражение мира и себя — жалкого, крохотного. Закричал, едва не теряя сознание от дикого напряжения:

— Я живой! Эй, слышите?! Я жив! Не трогайте нас! Не трогайте!

Их не трогали. Их, кажется, и не собирались трогать. Фрэнк бежал ровно, преследуя космача и человека, не отставая от них и ничего не предпринимая. Смертельно опасные инструменты оставались в карманах ниш: бур, пила, молот. Впрочем, сибер и без инструмента одной только лапой был способен расправиться с беглецами.

Космач оглядывался на неотступного преследователя, Пытался бежать быстрей, пробовал петлять. Все без толку.

Яр уже утвердился в мысли, что, пока он живой висит на плече людоеда, Фрэнк их не тронет. Но спокойней ему не стало.

Частокол был уже близок.

И Яр чувствовал, что там, возле бревенчатой стены, опоясывающей деревню, их бег прервется.

Деваться им было некуда.

* * *

Петр дернул головой, пытаясь этим движением вернуть на место сползающие наушники с потрескавшимися от старости и потому колючими амбушюрами.

— Следи за ними, — сказал он в микрофон гарнитуры. — Зверь может опять выкинуть какой-нибудь фокус.

В кабине пахло плесенью — избавиться от этого запаха никак не получалось, а после того как сломалась вентиляция, вонь сделалась совсем невыносимой. Петр морщился и жалел, что не стал восстанавливать систему кондиционирования. Раньше она казалась ему ненужной роскошью, но сейчас пришлась бы кстати.

— Я могу схватить космача за ногу и вздернуть, — прозвучал в наушниках ясный голос Батыя.

— Рискованно: космач может не выпустить Яра. Тогда получится, что мы его убьем.

Раскрасневшееся лицо Батыя заняло весь экран — паренек наклонился к передающей камере.

— Но что нам делать?

— Будем ждать. У него сдадут нервы. Или он выбьется из сил. Так или иначе, но он выронит Яра. А дальше действуем, как договаривались: я загораживаю Яра, ты убиваешь космача.

— Я его раздавлю, — пробормотал паренек. — Просто раздавлю.

— Хорошо, — устало кивнул Петр.

Жара и вонь донимали его все сильней. Да и тряска удовольствия не доставляла. Он мечтал о том, чтобы выбраться из кабины: выпасть из нее прямо в снег, умыться колючим холодом, вдохнуть его свежий запах.

Петру очень хотелось, чтобы все поскорей закончилось.

* * *

Яр несколько раз прикусил язык, так сильно его трясло на плече космача. Перед глазами у него плавали радужные круги, в ушах гудело, а во рту чувствовался вкус крови. Каждый прыжок космача отдавался тупой болью во всем теле. Когда прыжок получался особенно болезненным, Яр охал и безвольно обвисал. Но через пару секунд он собирался с силами, вскидывал руку и дергал ногой. Больше всего Яр боялся, что преследователи сочтут его мертвым и тут же расправятся с космачом. А он не хотел пострадать вместе с людоедом.

Космач, кажется, понял, что бежит в ловушку, когда до частокола оставалось метров двадцать. Он так запрыгал, так заметался из стороны в сторону, что Яр на какое-то время лишился сознания.

«Вверх!» — послышалось ему. Кажется, это мертвая Алета звала его.

«Вверх! Вверх!»

Он очнулся. Над ним качались острые макушки бревен. Голос, только что звучавший в голове, пропал. Но осталась странная уверенность, что спасение ждет его где-то наверху.

Космач прижался спиной к частоколу — бежать ему было некуда. Яр чувствовал, как дрожит великан.

Фрэнк стоял перед ними, согнув суставчатые ноги, и потому не такой высокий, как прежде, но ничуть не менее грозный. Три его лапы, распустив соцветия стальных пальцев, зависли над беглецами. В бронированных стеклах кабин, закрытых забралом фигурных решеток, сверкало клонящееся к западу солнце. Сейчас и Яр воспринимал Фрэнка не как машину, управляемую двумя его знакомыми, а как монстра, как одержимое убийством чудовище.

— Отпусти меня… — прохрипел Яр. Говорить дальше он не смог, у него ни сил не хватило, ни дыхания.

— Угр, — ответил великан. — Гурх. Храб.

Распростертые механические лапы дернулись, громко щелкнув пальцами. «Вверх» — это слово всплыло в голове Яра и вытеснило из его сознания все прочее. Слово пришло извне, это было чужое слово, слово чужого языка.

— Вверх, — шепнул Яр, бледнея. — Храб.

Ему стало ясно, зачем бежал к частоколу космач. Он понял, что за план был у великана.

— Не нужно, — прошептал Яр.

Космач, понимая, что не сумеет спастись сам, хотел спасти человека.

«Вверх!»

Космач стащил человека с плеча, крепко взял в лапищи, не обращая внимания на слабое трепыхание. Напружинился, присев. Замер.

«Вверх!»

Огромная машина, будто перед прыжком опустившаяся на четвереньки, осторожно и словно бы испуганно отодвинулась метров на пять, но ее длинные лапы с распущенными пальцами все так же висели над космачом. Яр видел их сейчас очень хорошо. Он смотрел вверх: на эти страшные, но для него не опасные пальцы, на заостренные верхушки бревен, на очистившееся небо. Он ждал момента, когда все это окажется ближе к нему. Готовился к полету и боялся его — не за себя боялся, поскольку был почти уверен, что падение сильно ему не повредит.

Он знал, что железные лапы рухнут на космача, едва тот подбросит его вверх.

— Они тебя убьют, — прошептал Яр. — Не нужно.

Угр хотел спасти его, перекинув через частокол. Людоед собирался с силами, намереваясь швырнуть человека как можно дальше и как можно выше.

— Нет, — сказал Яр.

Космач шумно выдохнул, ноги его выпрямились, тело вытянулось. Синхронно взметнулись огромные руки, но бросок получился неловкий — людоед не кинул живой снаряд, а толкнул его. Яр, дважды перекувыркнувшись в воздухе и потеряв второй войлочный сапог, взлетел на стену и повис на ней, застряв меж двух бревен на пятиметровой высоте.

— Нет! Не надо! — закричал он, хватаясь руками за скользкие обледенелые бревна, пытаясь перевернуться, чтобы увидеть происходящее внизу. — Оставьте его! Не троньте!

* * *

— Вот и все, — сказал, ухмыльнувшись, Батый.

— Стой! — крикнул Петр, пораженный поступком космача.

Сталь проскрежетала по стали, брызнули на снег холодные искры: две лапы Фрэнка сшиблись — одна поймала другую, не позволив раздавить приготовившуюся к смерти жертву.

— Что еще?! — возмущенно крикнул Батый.

— Происходит что-то странное, — сказал Петр. — Посмотри на Яра.

* * *

Яр дергался и сползал с бревен. Одежда трещала и рвалась, но ему на это было плевать. И на пятиметровую пустоту под ногами ему тоже сейчас было плевать. И на Фрэнка, и на охотников, и на бегущих к частоколу деревенских жителей.

Он свалился кулем в снег. Приподнялся, оглушенный падением, смутно соображающий, мало что видящий, замахал руками, замотал головой:

— Не трогайте его!

Съежившийся Угр был рядом. Яр наткнулся на космача, крепко схватился за его шерсть, полез ему на плечи. Обмякший великан не шевелился, кажется, он уже считал себя мертвым.

— Он спасал меня! — хрипел Яр. — Вы же видели, он меня спас!

Фрэнк сидел перед ними, придерживая одну свою лапу двумя другими. Конечности подрагивали, скребли друг друга стальными пальцами, и казалось, что огромная машина борется сама с собой. Яр сполз с космача и, раскинув руки, двинулся на Фрэнка. Теперь он говорил спокойней, хотя голос его звучал столь же хрипло:

— Он не опасен. Он готов со мной подружиться. Зачем его убивать? Не лучше ли попробовать его приручить? Он может быть полезен. Кажется, он многое способен понять…

Одна из кабин словно треснула. Яр остановился и опустил руки. Он не знал, что еще сказать, хотя какие-то смутные картинки возможного будущего рисовались в его воображении: космач мог помогать в нелегкой деревенской работе, космач мог охотиться, мог защищать селение…

— Почему он не убил тебя? — раздался глухой голос из приоткрытой, источающей тяжелый пар кабины, похожей на расколовшееся куриное яйцо.

За частоколом собирались взволнованные, мало что понимающие люди. Они осторожно, боясь потревожить людоеда, окликали Яра, но тот не отзывался. Он напряженно следил, как вооруженные до зубов охотники, развернувшись цепью, все ближе и ближе подступают к притихшему, скорчившемуся возле неприступной стены космачу.

— Почему он тебя не тронул? — снова спросил Петр, не показываясь из своего убежища.

Яр посмотрел на затемненное стекло кабины, пожал плечами.

— Я спас его, когда застрелил медведя, а он спас меня, когда медведь ко мне бросился.

Яр понимал, что это только лишь часть правды, но что еще он мог сейчас сказать?

Люди за частоколом вдруг загудели, а обвешенные оружием охотники встали в нерешительности. Сзади тихо хрустнул наст, заскрипел, проседая, снег, и Яр обернулся.

Угр ожил. Распластавшись так, что его можно было принять за огромную, брошенную на снег шубу, он медленно полз к Яру. Глаза его были закрыты, и он был похож на сомнамбулу, ощупью пробирающегося к неведомой другим цели. Он и дышал, будто спящий, — ровно и глубоко.

Яр застыл, не зная, чего ждать от великана. Он уже не был уверен в том, что космач не причинит ему вреда.

Угр, зарываясь лицом в снег, подполз к напряженному человеку, растянулся перед ним, осторожно накрыл лапой его ступню, одетую в шерстяной обмерзший носок. Сжал пальцы. И, осторожно приподняв ногу Яра, подсунул под нее свою косматую, изрезанную шрамами башку.

— Угр, — сказал он жалобно. — Угр.

Космач открыл глаза и посмотрел на Фрэнка.

 

ГЛАВА 22

Весну ждали все, а она все равно подкралась незаметно: вечером еще морозец стоял, но глухой ночью на деревню вдруг налетел теплый ветер — почти ураган, — и к утру крыши изб потемнели, отяжелели, напитавшись талой влагой, по перевернутым бочкам и ржавым тазам застучала капель, зажурчали невидимые пока ручьи, буравя в сугробах тоннели, подтачивая ледяную коросту, сковавшую мерзлую почву. Поднявшееся рыжее солнце вдруг пригрело так, что из навозных куч пошел пар, делая их похожими на крохотные вулканы, а вылезшие на теплый свет собаки нестерпимо завоняли псиной. С карнизов рушились сверкающие лавины, ручей вспух, подняв потемневший местами лед, нахоженные тропы сделались лоснящимися и скользкими, будто рыбьи бока.

Яру долгожданная весна не понравилась: она оказалась грязной и зловонной. Но не только это портило ему настроение. Яр был обижен едва ли не на всю деревню — все чаще и чаще приходилось ему выслушивать недобрые слова в свой адрес. Несправедливость обвинений возмущала его: поначалу он спорил, доказывая, что решение оставить космача в живых принимал не он. Он только просил не убивать великана. А решение принимал Петр. С ним согласились и доктор Эриг, и Ларс, и преподобный Гурий Хоб, и даже глава всех охотников Георг. У каждого были свои резоны: помешанный на науке Петр собирался исследовать космача; Ларс, убедившись, что пленник умеет разговаривать на непонятном пока диком языке, предлагал использовать космача для переговоров с сородичами — если те вновь объявятся в этих краях. А охромевший Георг надеялся выдрессированного молодого людоеда, чтобы впоследствии использовать при охоте на крупного зверя.

У каждого из них были свои планы. Но пока космачом занимался один только Яр — на него-то все шишки и валились.

Два раза в день Яр покидал селение и по расчищенной Фрэнком дорожке брел к огромному покосившемуся бараку, с которого — как знал здесь каждый — началась история деревни. Именно это уродливое строение возвели первые бежи, возглавляемые Айваном. Здесь они ютились несколько месяцев, выстраивая рядом то, что впоследствии превратилось в большое, окруженное стеной селение. И когда пионеры перебрались в куда более уютные избы, в неказистом бревенчатом сарае был устроен склад. Потом здесь обитала приобретенная у людов скотина. Потом строение переоборудовали под амбар. Потом начали стаскивать сюда ненужный деревне мусор… А теперь насквозь продуваемый, но еще крепкий барак, изгоем стоящий в сотне метров от защищенного частоколом селения, превратился в тюрьму для единственного пленника.

Яр приносил арестанту еду, доливал в поилку воду, неумело заделывал стенные щели. Ухода космач требовал почти такого же, как куры, за которыми Яр присматривал раньше, так что дело было привычное.

Ларс сдержал свое слово — Яру теперь не поручили никакой работы. Но так вышло, что Яр работой обеспечил себя сам. Он мог бы лежать у печи, грея бока, и никто ему, наверное, и слова против не сказал бы. Но не получалось — стоило чуть поддаться лени, стоило немного задержаться дома, как тут же просыпалась совесть, а в голову лезли докучливые мыслишки: а как там Угр? Проголодался, наверное. Соскучился. Ждет.

Бездельничать дальше было невозможно. Яр собирался и шел к арестанту.

Тот действительно ждал; действительно был голоден и скучал.

Места в гниющей, но крепкой тюрьме было предостаточно, несмотря даже на объемные груды мусора. Дощатые полы были сняты давным-давно, и космач спал на голой земле. Яр, впрочем, успел наносить в барак немного соломы, а среди мусора попадалось кое-какое тряпье. Но космачу, кажется, было чуждо стремление хоть к какому-то уюту. Солому он растаскал по всему помещению, а найденные тряпки использовал исключительно в качестве игрушек. И не только тряпки. Ржавые железки, глиняные черепки, деревянные плашки — все, что можно было раскопать в кучах мусора, годилось космачу для непритязательных игр. Он гнул железо, выкладывал на земляном полу примитивные узоры из керамических осколков, строил башенки из обрезков дерева. Но он все бросал, когда приходил Яр.

Они здоровались каждый на свой манер.

— Привет, косматый, — говорил Яр, поднявшись на пружинистый непрочный настил, где в незапамятные времена хранили сено.

— Угр, — отзывался великан, глядя вверх и радостно скалясь.

Яр кидал ему мясные обрезки, хрящи и кости. Тонкой струйкой лил воду в пятиведерную лохань-поилку. А, закончив дела, садился на жерди настила и, свесив ноги, начинал разговаривать с космачом.

— Дурак ты, — напоминал он ему каждый раз. — Поперся со мной, и вот тебе результат: сидишь в грязи в четырех стенах. А убежал бы тогда в лес, как я тебе предлагал, и жил бы себе вольно, как раньше.

Космач ворчал. Слов у него в запасе было негусто, и Яр даже вроде бы понял, что означают некоторые из них: «храб» — «вверх», «бросать», «ррар» — «пища», «есть», «гарб» — «человек», «существо». Яр все ждал, когда космач воспользуется своими телепатическими способностями. Но тот, будто подросток-идиот, с открытым ртом смотрел на сидящего наверху человека-кормильца и ронял капли слюны себе на грудь.

Впрочем, иногда Яру думалось, что космач понимает куда больше, чем это может показаться.

— Ты бы хоть подмигнул мне, что ли, если понимаешь, о чем я тут с тобой судачу, — говорил Яр, невольно перемежая свою речь людскими словечками. — Или головой качнул бы… Не хочешь? Ну и ладно.

Они не так много времени провели вместе — всего-то восемь дней прошло с момента пленения космача, и Яр не сомневался, что рано или поздно они научатся гораздо лучше понимать друг друга. Иногда он даже собирался спуститься вниз, чтобы коснуться великана, установить с ним более тесный контакт, без которого, вероятно, была невозможна передача мыслей. Но каждый раз останавливался. Он был уверен, что космач не сделает ему ничего плохого. И все же не решался спрыгнуть на земляной пол. Не то что-бы боялся… Но…

Яр пересказывал космачу новости, жаловался на жизнь и вспоминал о городе. Возвращаться в деревню он не спешил — Леры дома все равно не было, электричество в их избу подавалось лишь к вечеру, а подзаряжаемой батареи крохотного медийного центра, висящего в деревянной рамочке на стене, хватало только на пять минут работы. Так что дома было скучно и тоскливо.

Яр смотрел на космача и воображал, как однажды они вместе выйдут из этого грязного сарая и прогуляются вдоль частокола, держа направление к воротам. Он представлял, какими глазами будут смотреть на них жители деревни, собравшиеся за бревенчатой стеной, и невольно улыбался. Да, такой приятель есть не у каждого…

Космача в деревне боялись. Им уже пугали непослушных детей, и Яр не раз слышал, как собравшиеся в кружок люди, посматривая в его сторону, громко решают, а не подпалить ли им какой-нибудь ночью старый барак. Яр надеялся, что дальше разговоров дело не пойдет, но пылающий сарай и мечущийся в огне Угр снились ему едва ли не каждую ночь. Он просыпался с колотящимся сердцем, сползал с кровати и, накинув на плечи теплую шубу Леры, выходил на крыльцо поглядеть, не видно ли над крышами изб рыжего зарева.

Пожалуй, только Айван мог изменить настроения селян. Но старику давно стало на все наплевать. Он вел растительную жизнь: мало ел, много спал, тихо сидел у окна. Редко от него можно было услышать хоть какое слово. Всю власть разделили меж собой его старые друзья, а также охромевший охотник Георг и искалеченный проводник Ларс.

Ларсу теперь до всего было дело. Вечерами он часто заходил в гости к Яру и Лере. Пил горячий чай с брусничным листом и сухой малиной, обильно потел и устало ругался. От него Яр узнал о возвращении посланных в пустошь связных. Новости те принесли невеселые: почти все убежища, устроенные в черте города, разорены хурбами, погибли сотни людей, в том числе несколько проводников. Немногочисленные выжившие рассеялись в пограничной зоне. Военные пытаются отыскать их, но даже военные не знают, что делать дальше.

А вот в деревне жизнь потихоньку налаживалась. Охотники опустошили свои лабазы, настреляли свежей дичи, Фрэнк из далекого людского села принес муки и зерна, выменянного на мясо, — изобилия, конечно, не случилось, но голод людей больше не мучил.

— Мясоедов после голода стало больше, — рассказывал Яр космачу. — Я и сам пробовал, но только птицу. И рыбу еще ел. Копченую.

Когда рассказывать было нечего, Яр просто сидел на краю настила, свесив ноги, и, вынимая из большого таза мясные обрезки, бросал их космачу. Тот пастью ловил лакомство, тихонько ворчал и довольно щурился. Такая игра ему нравилась.

А потом Яр отправлялся домой. И снова слушал неприятный шепот за спиной и ловил обрывки разговоров о том, что неплохо бы спалить старый барак вместе с мусором и космачом, и устало объяснял встречным знакомым, что решение не убивать людоеда было принято совместно, а не им одним…

Дома было тепло и тихо. Дома можно было запереться и залезть в угол за горячей печкой. Можно было включить медийник и целых пять минут слушать музыку или смотреть видео. Можно было взять пачку старых рекламных буклетов, выцветших и засаленных, и полистать их, завидуя недоступному теперь изобилию. На полке стояли книги и журналы, несколько самодельных головоломок, коробка с костяшками домино и аж пять штук никому не нужных полумертвых коми. Яр иногда включал их, хотя давно уже выучил наизусть скудное содержимое их памяти: снимки незнакомых людей, простенькие мелодии, закрытые паролем заметки, примитивные игры с заполненными до самого верха таблицами рекордов.

Свой «сэй двенадцать» Яр доставал редко. У него слезы наворачивались на глаза, когда он смотрел на родной стильный коммуникатор, так уютно лежащий в руке. В этом маленьком приборе заключалась вся его прошлая жизнь: интересные видео и фото, служебные отметки, ключи, логи, трэки, закладки, записи — все, что так долго собиралось и что сейчас не имело никакого смысла. Коми доживал последние дни — он не каждый раз включался, а если и начинал работать, то работал недолго: или экран, поморгав, потухал, или система подвисала, или ошибки сыпались одна за одной. Яр еще надеялся вытащить из памяти прибора хотя бы семейные снимки и, опасаясь какого-нибудь глобального сбоя, стараясь лишний раз не включать «сэй».

Когда возвращалась Лера, тоска отступала. Можно было отложить коми, убрать журналы, поставить на место так и не собранную головомойку и выбраться из запечного угла.

— Как сегодня твой людоед? — спрашивала она.

— Сегодня скормил ему троих, — отшучивался он.

— Сказал тебе что-нибудь?

— Ничего нового.

Они вместе занимались нудными домашними делами, обязательными до бесконечности. Яр привычно стонал, что такую работу должны выполнять сиберы. Потом они ели, разговаривали и ждали вечера — с приходом сумерек в их доме появлялось электричество.

Дни были неотличимы один от другого.

И это было так же ужасно, как незастроенная пустота огромного мира вокруг их крохотной деревеньки.

* * *

Шестого апреля Яру исполнилось тридцать девять лет.

Он проснулся утром, помня о личном празднике, потянулся, надеясь найти рядом Леру, улыбнулся.

Но ее не было. Она уже убежала, оставив на столе накрытый полотенцем завтрак и записку с тремя написанными от руки словами: «поздравляю, люблю, целую». Он, глядя на эту записку, быстро перекусил. Потом сгреб остатки хлеба в тряпицу, обулся, оделся и вышел на улицу. Ведро с мослами и мясными обрезками, как обычно, стояло под крыльцом. Яр цыкнул на двух псов, кружащих неподалеку, помахал рукой выглянувшему из-за угла соседу и, подперев дверь палочкой, двинулся по ставшему привычным маршруту.

* * *

На скрип уличной двери Угр отозвался нетерпеливым потявкиванием.

— Сейчас, сейчас, — крикнул Яр, боком заходя в темную прихожую, которую бежи и люды почему-то называли клетью.

Поставив ведра на пол, он ногой прикрыл дверь и покачал прислоненную к перегородке лестницу, проверяя ее крепость и устойчивость. Каждый раз он лез на сеновал, преодолевая страх. Сбитая из жердей лестница пружинила под ногами и потрескивала. С трудом Яр заползал на редкий настил сеновала и еще более осторожно продвигался вперед. Труха сыпалась вниз, жерди скрипели, густая паутина с высохшими трупиками насекомых липла на лицо. Только добравшись до края настила, Яр переводил дух.

Так было и в этот раз.

— Привет, людоед!

Угр, задрав голову, смотрел на него.

Яр уселся на обычном месте, поставил ведро справа от себя и, преодолевая отвращение, вытащил из месива отходов самую большую, скользкую и липкую кость. Он бросил ее космачу и торопливо вытер пальцы о штаны.

— Дурак ты, — сказал он вниз. — Поперся тогда со мной, потому и сидишь теперь в грязи в четырех стенах.

— Угр, — согласился поймавший угощение космач.

Кость захрустела у него на зубах, розовый сок потек по шее на грудь. Яр отвел взгляд.

В бараке было довольно светло: через дырявую крышу пробивались пики солнечных лучей, сквозь высоко расположенные узкие оконца, затянутые мутной пленкой, в просторное помещение вливался похожий на болотную жижу свет, светились и многочисленные стенные щели, которые Яр вот уже какой день тщился заделать.

Он бросил космачу вторую кость и, подождав немного, вытряхнул вниз из ведра все его содержимое. Космач благодарственно рыгнул и, скрестив кривые по человеческим меркам ноги, сел перед кучей мясных отходов. Отбирая лакомые куски, он поглядывал на болтающего ногами Яра и тихонько урчал.

Когда великан расправился с мясом, Яр скормил ему принесенный из дома хлеб и рассказал о своем празднике. Других новостей вроде бы не было, и Яр, привычно пожаловавшись на скучный образ жизни бежей, решил возвращаться в деревню. Он бросил за спину пустое ведро и убрал за пазуху тряпицу, в которой принес хлеб.

— Ну, — сказал он, наклоняясь вперед. — Пока!

Слово «пока» космач знал и понимал.

Прощаясь, он обычно поднимал левую руку и пару раз неловко ей взмахивал — этому жесту его научил Яр. Но сейчас великан странно отреагировал на привычное слово. Он резко выпрямился, раздул ноздри и склонил голову набок, глядя не то на запертую дверь, не то на расположенное рядом с ней крохотное окошко-отдушку.

Яр заподозрил неладное. Ему сразу вспомнились угрозы охотников и людов, недовольных соседством с космачом. Яру показалось даже, что он слышит звук шагов и треск огня. Он на четвереньках бросился к светящейся щели у строил, не обращая внимания на густую паутину, забыв о непрочности настила. Но разглядеть что-то сквозь узкую дыру в крыше было невозможно: он видел лишь небо и макушки деревьев.

Громко скрипнула входная дверь, и Яр вздрогнул. Кто-то вошел в клеть и остановился. Яру ясно представить, как незнакомец стоит перед запертой на два прочных засова дверью и решает: отпереть ее и войти к космачу или подняться на сеновал.

— Эй! — тихонько крикнул Яр. — Кто там?

Ответа не было. А через секунду Яр услышал, как скрипнули ступеньки приставной лестницы.

— Эй, там! — крикнул он громче и сам удивился своему сдавленному, но звенящему голосу. — Назовись!

Гость назваться не пожелал.

Освещение чуть изменилось — чья-то тень закрыла прямоугольный лаз, заслонила часть пробившихся под крышу лучей.

Яр пожалел, что не взял тесак, что поленился сегодня и не прихватил топорик, с помощью которого обычно конопатил стены барака. Он заглянул вниз — только туда он и мог теперь отступить. Высоковато для прыжка, но если сперва повиснуть на краю настила, уцепившись за выступающие жерди, а потом разжать пальцы, то, наверное, можно будет свалиться, ничего себе не сломав и не вывихнув. И вряд ли злоумышленник рискнет последовать за ним. В деревне все знают, как загнанный космач защищал Яра и пытался его спасти.

Тень выпрямилась, насколько позволяли балки. Очевидно, это был человек. Люд или беж — не понять. Неясно даже, мужчина это или женщина.

— Что вам надо? — спросил Яр, не сомневаясь уже, что намерения пришельца добрыми назвать нельзя.

— Угр, — сказал вдруг космач внизу.

Зловещая тень двинулась вперед.

Яр ухватился за жерди, готовясь спрыгнуть вниз, свесил одну ногу.

— Не подходи! — прокричал он срывающимся от напряжения голосом.

Тень встала.

— Не подходи, — повторил Яр. — Не двигайся.

— Сюрприз, — прозвучал неуверенный женский голос. — А ты что, напугался?

Фигура сместилась влево, встала под широкий луч света. Яр заморгал, не веря своим глазам.

— Лера?

— Не узнал! — Она засмеялась.

— Зачем ты здесь? — Ему пришлось сделать над собой усилие, чтоб не обругать ее. — Я мог тебя ударить. Я же не видел, что это ты. Почему молчала?

— Хотела сделать сюрприз.

— У тебя получилось. — Он разозлился. — Что за странная идея с сюрпризом?

— У тебя же день рождения. Я принесла пирог. И горячий чай. Теперь-то мне можно подойти? Не сердишься больше?

Лера шагнула к нему. Яр вдруг вспомнил, что там, куда она сейчас наступит, есть слабое место, которое он всегда обходил стороной. Он крикнул «стой!» и подался вперед, но было уже поздно. Гнилые жерди треснули, настил вздыбился, и Лера, взвизгнув, полетела вниз. Яр обмер.

Под его ногами взревел Угр, и только тогда Яр осознал, что само падение не так уж и опасно. Куда страшней было го, что поджидало Леру внизу.

— Не тронь ее! — завопил он, бросившись назад.

Космача на месте не было. Поилка была, изгрызенные кости были — а сам великан исчез. Яр упал на колени, перевесился через край настила, точно зная, где он увидит людоеда.

Угр стоял под проломом и огромными своими лапами сжимал беззащитную девушку.

— Не трогай ее! — прорычал Яр. — Отпусти!

Он ухватился за жерди, повис на краю сеновала и, разжав пальцы, рухнул точно в груду костей. Острый осколок распорол ему ладонь, но Яр, не обращая внимания на боль, вскочил на ноги и кинулся к людоеду.

— Отпусти! Поставь ее сейчас же!

Космач медленно к нему поворачивался. Уродливая морда его вся была в крови.

* * *

Лера страшно испугалась, когда под ее ногами разверзлась глубокая пустота. Не за себя испугалась — за нерожденного ребенка. Она раскинула руки, пуще всего боясь напороться на что-нибудь острое животом.

Затрещала одежда. Длинная, похожая на лезвие ножа щепка царапнула по скуле, едва не задев глаз, левая рука больно обо что-то стукнулась и сразу онемела.

Ребенок внутри сжался — Лера почувствовала это. «Не сберегла», — успела подумать она, готовясь принять удар. Сеновал был слишком высок. Удара не последовало. Большие сильные руки подхватили ее. Горячее, дурно пахнущее дыхание ожгло ей шею. Что-то липкое и теплое капнуло на лицо.

Она поняла, кто спас ее ребенка. И испугалась еще больше, осознавая, что могучий спаситель в любой миг может обернуться безжалостным убийцей.

Людоед взревел так, что у нее заложило уши. Мгновением спустя, она услышала истошный вопль Яра — тот требовал не трогать ее, велел ее отпустить.

Бесполезный призыв, поняла она, начиная задыхаться. Космач так сильно сдавил ее бока, что она не могла сделать вдох.

«Отпусти», — взмолилась она мысленно.

И хватка неожиданно ослабла.

— Угр, — тихонько сказал людоед.

И она каким-то образом поняла, что этим коротким словом великан выразил свое к ней расположение.

— Отпусти, — попросила она еле слышно.

Того же самого требовал криком Яр.

— Угр арраг гар, — прорычал ей на ухо людоед.

И Лере стало ясно, что он не причинит ей вреда, что он знает, кто она такая, и чувствует, как внутри у нее теплится маленькая жизнь. Лера почувствовала странное умиротворение, пришедшее извне, — будто она от души хлебнула пьянящего напитка.

Невесть откуда напрыгнувший Яр заскакал вокруг них, вопя во весь голос, колотя космача кулаками, пиная его и дергая вылезающую клоками шерсть. Великан ворчал и крутился на месте, и Лера понимала, чувствовала, что случившаяся суета его забавляет, что он воспринимает происходящее как веселую игру.

— Прекрати! — крикнула она, невольно и совсем вроде бы не к месту заражаясь игривым настроением космача. — Перестань, Ярик! Он меня не тронет! Он меня поймал, спас! И, кажется, он пробует со мной разговаривать! Представляешь?!

* * *

Яр слышал, что Лера кричит, он видел ее открывающийся рот, но не понимал ни слова. Он был словно оглушен и мало что соображал. Он во всю глотку орал какую-то яростную бессмыслицу, лез на космача с кулаками, напрыгивал на него и пытался дотянуться до Леры.

А потом в какую-то секунду на него будто просветление нашло: великан сгреб его одной лапой, прижал к себе крепко, не давая возможности не то что двигаться, но и дышать, сказал что-то на своем рычащем языке — и у Яра в голове всплыло красное и горячее слово «Стоп!».

Вот тогда он услышал голос Леры.

— Да он же играет! — кричала она. — Прекрати! Он спас меня и разговаривает со мной!

Объятия ослабли, и Яр, все еще цепляясь за скользкую от грязи шерсть, медленно сполз на земляной пол.

— Играет? — вслух удивился он.

— Угр! — сказал космач, отступая на шаг и осторожно спуская Леру из огромных лап.

— Он знает, что я беременна, — сказала Лера. — Представляешь?

— Представляю, — сухо ответил Яр.

Угр стоял за спиной Леры, щерился так, что любой человек испугался бы до икоты. Но только не Яр — он уже привык к улыбке космача.

— Дверь заперта, — пробормотал Яр.

Задрав голову, он посмотрел на дыру, в которую провалилась Лера. Отступил назад, внимательно оглядывая высокий настил сеновала, медленно поворачиваясь и осматривая стены с вырубленными на двухметровой высоте оконцами. Он постепенно приходил в себя и, кажется, уже был способен логически рассуждать.

— Мы не выберемся отсюда, — объявил он бесцветным голосом. — Мы заперты, как и Угр. В этом вонючем гнилом сарае. И неизвестно, сколько еще тут проторчим. — Он хихикнул и осекся, прикрыв неуместную улыбку ладонью. — A у меня сегодня день рождения.

— Поздравляю, — Лера сняла холщовую сумку, перекинула через плечо и достала из нее серебристые ножны, отданные кожей. — Это к твоему тесаку. Мне кажется, он много для тебя значит.

— Но сегодня он остался дома, — сказал Яр и опять нервно хихикнул.

— Ничего страшного, — сказала она. — Вечером вернемся.

* * *

Вечер они провели в темном и грязном бараке, продуваемом сквозняками и наполненном отвратительными миазмами. Они ели раздавленный пирог и пили горячий чай из маленького термоса. Яр все повторял, что этот день рождения он запомнит навсегда. Лера смеялась, прижимаясь к нему. Они смотрели, как в крохотных окнах меркнет свет, вслух гадали, когда же, наконец, за ними придут, решив уже про себя, что ночь им придется провести здесь, втроем.

Угр расположился в четырех шагах от них — это они попросили его немного отодвинуться, не признаваясь в том, что их смущает его запах. За считанные часы совместного заточения между Яром и космачом установилось некоторое взаимопонимание, которого они не могли добиться за все прошедшие дни. Но с еще большей легкостью и удовольствием космач общался с Лерой. Понять великана порой было непросто, зато он, казалось, понимал все. Поглядев, как люди подбирают солому, Угр притащил им огромный набитый сеном тюфяк, лишь с одного угла запятнанный влажной плесенью. Он вытащил из гор мусора несколько досок и помог соорудить настил. Он собрал охапку дров, выбирая те, что посуше и покрепче, и свалил их перед Лерой. А когда его спросили, не желает ли он корочку пирога, людоед кивнул, облизнулся и протянул руку. Яр попросил его присесть — и Угр присел. Лера велела ему покрутиться на месте — великан исполнил и это. Но настоятельные просьбы подсадить Яра на сеновал Угр проигнорировал. Видимо, он понимал, что гости его сбегут, едва только им представится такая возможность.

Угр лишаться компании не хотел.

Когда стало совсем темно и холодно, Лера высекла огонь и развела небольшой костерок на ржавом железном листе, установленном на трех кирпичах. Угр, испуганно глядя на трепыхающийся жгучий цветок, отодвинулся в тень. Но вскоре вернулся, убедившись, что его приятели-люди умеют контролировать огонь, и потому преисполнившись к ним еще большего уважения.

— Неужели ты никому не сказала, что собираешься ко мне? — уныло спросил Яр, проволочным прутом собирая в кучу тлеющие головешки.

— Нет. — Она помотала головой. — Я только у Ларса термос попросила. Но он ничего не стал спрашивать, так что я ему ничего не сказала…

Ночью они почти не спали. Ворочались на тюфяке, мерзли, бережливо подкладывали в огонь обломки трухлявых досок, посматривали на мирно сопящего космача — тот дремал сидя, сложив длинные руки на груди и скрестив короткие ноги.

Время от времени великан просыпался, открывал глаза и смотрел на жмущуюся возле огня парочку. Они притихали, заметив его внимание. Он закрывал глаза и вновь задремывал, довольный, что эту ночь проводит не в одиночестве. Даже сквозь сон Угр слышал их голоса, но — что еще важней — он на расстоянии улавливал их странные сложные мысли и чувствовал их вполне внятные примитивные эмоции.

Ближе к утру, великан решил, что теперь он может считать себя частью нового, пусть и такого маленького, не идущего ни в какое сравнение с его прошлой семьей, племени.

Костер погас на рассвете, когда золотистый плотный луч, серебрящийся пылинками, протиснулся сквозь окошко и дотянулся до земляного пола…

Они просидели в заточении еще четыре дня. Есть уже было нечего, вода в лохани стала малопригодна для питья, сквозняки выдували то скудное тепло, что давали пробившиеся сквозь щели солнечные лучи и окруженный камнями костерок.

Чтоб занять себя, чтобы хоть как-то отвлечься, они стали больше общаться с космачом. Сперва это было просто игрой — Угр угадывал команды людей и выполнял их: садился, прыгал, поднимал руки, закрывал глаза, крутился на месте. Яр и Лера придумывали для космача новые испытания, пробовали учить его человеческой речи и сами пытались разобраться в людоедском языке. То ли учителя из них получились хорошие, то ли Угр был завидным учеником, но успехи они делали поразительные. К вечеру третьего дня космач называл своих товарищей по именам, знал два десятка глаголов, столько же имен существительных и мог строить простые фразы. Речь его, конечно, на человеческую похожа мало, космач проглатывал большую часть гласных звуков и практически не умел произносить глухие согласные, но Яр и Лера к чудовищному акценту космача привыкли быстро и почти всегда угадывали, что именно он хотел им сообщить. Космач же, кажется, понимал людей и вовсе без затруднений. Наверное, этому способствовала загадочная телепатия, в существовании которой Яр и Лера уже не сомневались. Угр часто демонстрировал им свои способности: он пальцем касался своего лба и осторожно трогал головы людей. Яр и Лера чувствовали странное жжение в черепах и неприятный зуд. Отстранялись, слыша что-то чуждое, пугаясь странного резонанса в костях, переглядывались.

— Телепатия, — понимающе говорил Яр.

— Высшая Речь, — поправляла более чуткая Лера.

* * *

Исчезновение Яра и Леры в деревне замечено не было. Никто не обратил внимания, что окна их избы по вечерам не засвечиваются тусклым электрическим светом, никто не приметил, что входная дверь их дома постоянно приперта палочкой, а от печной трубы вот уже четвертый день не поднимается дымок. Возможно, шныряющие повсюду мальчишки что-то и подозревали, но кто же станет слушать мальчишек — у них постоянно какие-то тайны да заговоры на уме.

Люди были заняты делами. Нужно было восстанавливать привычный быт, порушенный трудной зимой. В окрестных лесах стучали, звенели топоры, с треском рвалась древесина. На лесопилке визжала дисковая пила, когда-то бывшая орудием Фрэнка. Деревня отстраивалась: хозяева мастерили заборчики, заново ставили межкомнатные перегородки, латали соломенные крыши, заказывали у плотников новую мебель или сбивали ее сами. Поздними вечерами бежи работали на дому, готовили разную мелочь для торговли с соседними поселениями людов: проблемы с провизией еще оставались, и еду нужно было на что-то выменивать. Два дня назад груженый Фрэнк двинулся к дальним людским селам налаживать торговые и прочие отношения. Скоро его не ждали. Вместе с Петром в чужие неизведанные края отправились главный охотник Георг и преподобный Гурий Хоб. Их отсутствие ослабило коалицию Ларса, и калека-проводник счел за благо до поры до времени отступить в тень, отдав всю власть говорливым, но бездеятельным старикам. Ларс не подозревал, что в их крохотном социуме не так давно организовалась третья сила: десять молодых охотников пришли к выводу, что в трудное время управлять деревней должны сильные люди, а не увечные и выживающие из ума деды. Как заполучить власть, они пока не решили и верили, что однажды все получится само собой. Возглавлял эту группу Вослав, с недавних пор прозванный Слепцом. Кличка досталась ему за невнимательность и самоуверенность: вся деревня знала, как возглавляемая Вославом группа охотников расположилась на отдых возле логова космача. Даже самые бестолковые бежи, хохоча, показывали в лицах, как космач выбирался из сугроба, пока Вослав и его люди расставляли по окрестным кустам ловушки, и спокойно уходил в лес, не заметив ни капканов, ни охотников.

О последовавшей погоне уже складывали анекдотичные небылицы. Вослав бесился, слушая некоторые из них. Но еще сильней его бесило прицепившееся позорное прозвище.

Слепец Вослав собирался поквитаться с главным виновником его позора.

И он надеялся извлечь максимум пользы из своей мести. Слепец Вослав видел, что большинству селян вынужденное соседство с людоедом не нравится. Мало кто поддерживал дедов и калек-умников, решивших оставить космача в живых. Люди боялись, что однажды зверь выберется из барака и начнет убивать. Кто-то — а Слепец Вослав знал, кто именно, — распускал слух, что темными ночами космача выпускают погулять и он вольно бродит по округе, ищет слабину в частоколе, а потом подходит к воротам и подолгу стоит возле них, глядя на светящиеся окна избы. Вослав хотел исполнить желания народа, он собирался избавить людей от страшного соседства и предотвратить возможные убийства. Вослав планировал сжечь космача. Он надеялся, что этим поступком завоюет доверие людей и получит их расположение и поддержку. А уж дальше…

Петра в деревне нет, охотника Георга и преподобного Урия тоже. Калека Ларс притих, вернувшись в свою мастерскую, — испугался, что ли, чего? Айвана вообще не видно — жив ли? Его старики переругались, их никто уже не воспринимает всерьез.

Удачней момента не найти. Главное начать, все получится само собой.

* * *

Еще один день закончился, а спасители так и не пришли. Яр пробовал орать, слабо веря, что кто-нибудь, прогуливаясь с той стороны частокола, услышит его крики, но лишь надорвал и без того саднящее застуженное горло. Его уже мутило от голода и жажды, глаза слезились, ныли ободранные ладони, а в животе будто моторчик работал — после того, как они все же решились напиться вонючей воды, у них двоих начались неприятности с кишечником.

Лишь Угру было все нипочем, хотя последние кости он сожрал утром, и сейчас, наверное, был зверски голоден.

— Помрем мы тут, — прохрипел Яр. — Угр сожрет наши тела, а потом тоже помрет.

Великан зафыркал, смеясь.

— Выбей дверь, — скрипучим шепотом велел ему Яр. — Там всего два бруса в скобах.

Угр помотал головой, протянул:

— Не-е. — Он не желал опять оставаться в одиночестве.

— Скотина ты неблагодарная, — вздохнул Яр, понимая, что не в его силах повлиять на космача.

— Аг-га, — кивнул, ухмыляясь, Угр.

Костер едва теплился. Дрова приходилось экономить — все, что хоть как-то могло гореть, уже было выбрано из мусорных куч.

Стемнело. Сгустившийся мрак забрался под крышу, одну за другой поглотил бревенчатые стены, растекся по полу, вплотную подступив к трепещущему огню. В маслянистой черноте смутно бледнели какие-то вкрапления. Взгляд невольно цеплялся за них, стремился к ним, но они тут же отступали в черную глубину, прятались там, а через пару секунд возникали в стороне рядом. Непрестанное тягучее движение чудилось во мраке, и явственно слышались шорохи под потолком, негромкие скрипы и стуки. Хотелось встать и обойти погруженный во тьму барак, чтоб убедиться в его полной безопасности.

Но было страшно.

Рассудок говорил, что это все блажь, проделки уставшего разума, шутки нездорового восприятия, но какое-то древнее и только что пробудившееся чувство подсказывало, что не так все просто.

Даже Угр вел себя странно. Он чуял что-то недоброе и вертел головой, пытаясь разобраться, что именно его тревожит. Необычно плотная тишина? Шум? Запах?

Нет, что-то более тонкое.

Что-то близкое.

Приближающееся…

— Надо спать, — сказала Лера. — Ночь сегодня какая-то странная, не находите?

— Гарб, — негромко заметил Угр.

— Заснешь тут, — пробурчал Яр. — Желудок пустой, а в кишках будто петарды хлопают.

— Гарб, — повторил Угр.

— Сам ты гарб, — сказал Яр только лишь для того, чтобы что-то сказать.

Они горстями сгребли скопившуюся мелкую щепу, побросали ее в костер. Повеселевший огонь чуть приподнялся, ожег нависшую тьму, отогнал ее на шаг.

Сон не шел. Даже глаза закрывать не хотелось — чудилось, что стоит сомкнуть веки, как тут же на освещенный пятачок из глубокого мрака выступит страшное Нечто.

— Гарб, — сказал Угр и завозился.

— Вот заладил, — досадливо прохрипел Яр.

Космач приподнялся и замер, таращась в пространство. Яр посмотрел на него и вспомнил, что точно так несколько дней тому назад великан смотрел на поднимающуюся по лестнице Леру — хотя и не мог видеть ее сквозь крепкую перегородку.

— Ну что там? — спросил Яр, невольно тая дыхания. — Почуял что-то?

— Гонь, — сказал Угр, медленно переводя на него взгляд. Глаза у него были необычайно большие и совсем черные — дыры, а не глаза.

— Огонь? — переспросил Яр.

— Гарб гонь, — сказал великан. — Гонь гарб.

— Ты понимаешь, о чем он?

— Существа и огонь, — перевела Лера. — Огонь и существа.

— Спасибо за пояснения, — съехидничал Яр.

Что-то стукнуло, и они умолкли. Источник звука явно находился снаружи.

— Кабан, — чуть слышно предположила Лера.

«Или медведь, — подумал Яр. — Или лось. Или деревенская собачка. А то и вовсе большая крыса».

Он вообразил себе эту крысу, представил, как они выглядят сейчас со стороны. Их напряжение и страх вдруг показались ему настолько глупыми, что он едва не рассмеялся в голос. Но тут по стене словно шлепнули чем-то. Звук был гулкий и отчетливый — крыса могла произвести такой, только разбившись о бревна — всмятку, вдрызг.

— Гарб, — зловеще произнес Угр.

Приятно запахло чем-то сладким, но несъедобным. Яру этот слабый, непонятно откуда взявшийся аромат смутно что-то напоминал… Что-то важное… И, наверное, опасное…

— Гонь, — опять сказал Угр.

Во тьме вдруг словно узкие красные щели открылись. Яр ужаснулся, решив, что это чьи-то светящиеся глаза уставились на них из темноты. Но секундой позже понял, чем тут запахло, вспомнил, что именно так — приятно и сладко, будто мужские духи «Гэйз» — благоухали некоторые огненные смеси Ларса, и, все вмиг сопоставив, завопил:

— Нас подожгли!

Крик вышел жалкий, на вопль молодого петуха похожий.

Яр вскочил, заметался, не зная, что делать, куда бежать. Увидел лохань, бросился к ней, попытался поднять, подтащить к занимающейся стене, но лишь расплескал половину воды и себя вымочил.

— Оставь ее! — крикнула Лера, понимая уже, что пожар им не потушить.

Она не запаниковала, чему сама немного удивилась. Смерть в огне, конечно, представлялась ей страшной, но Лера была уверена, что никто из них заживо не сгорит — они раньше задохнутся, так что огню достанутся их бесчувственные, ко всему равнодушные тела. Дым уже распускал по земле свои призрачные щупальца, подбираясь к пленникам. Еще немного — и эти щупальца возьмут их за горло.

Лера злилась. Да что там! — она была взбешена. Конечно, ей не раз доводилось слышать деревенские толки, что, мол, космача нужно спалить, пока он не натворил делов. Но все эти разговоры она не воспринимала всерьез. А оказалось, что нашлись-таки люди! Сподличали! Кто? Ох, узнать бы! Уж она бы их!..

Угр, жалобно поскуливая, топтался, крутился на месте. От него вполне осязаемо тянуло страхом и растерянностью. Лера схватила великана за тяжелую безвольную лапищу, затрясла, пытаясь привлечь к себе его внимание.

Огонь стремительно растекался по стенам, пробиваясь сквозь многочисленные щели, взбираясь все выше и выше. Снаружи пламя разбушевалось не на шутку — его гул глушил все прочие звуки. Высокая крыша пока не занялась, значит, у них еще было немного времени. Вот если запылает кровля — тогда пиши пропало.

— Угр! Угр! — Лера, что было сил, дергала космача за похрустывающие пальцы. — Подсади меня наверх! На сеновал! Забрось! Храб! Меня, Леру, храб!

В горле саднило, из глаз текли слезы. В прямоугольных проемах высоких окон с гулом трепетали завеси из пламени. Пожираемое огнем дерево трещало и лопалось, брызжа искрами. Уже и мусорные кучи затлели, распространяя нестерпимый смрад.

Яр подхватил дырявое пластмассовое ведро, кинулся к поилке, зачерпнул воды. Закрыв ладонью дыру, побежал к охваченной огнем стене. Заметил, что шерсть на спине космача дымит и плавится от жара, выплеснул воду на него и тут же метнулся назад.

Угр вздрогнул, будто холодная вода ошпарила его. Он увидел Леру, услышал ее.

— Наверх! — кричала она, кашляя и давясь едким дымом. — Подсади, подкинь! Как тогда Яра забросил! Храб! Храб! — Она тыкала пальцем вверх, подпрыгивала, не зная, как еще показать великану, что от него требуется.

Угр опустил ладонь ей на голову.

Она сразу поняла, зачем он это сделал, и сосредоточилась, пытаясь передать ему воображаемую картинку. Заметила краем глаза, что Яр тащит мимо них ведро, крикнула ему:

— Облей его! Еще раз!

Яр глянул на пылающую стену, только сейчас, кажется, понял, что пожар ему не залить, даже если воды у него будет в разы больше. Он растерянно посмотрел на Леру. А она яростными жестами показывала ему: давай! давай! плесни! быстрей!

Угр смотрел на сеновал. Оценивал.

«Вверх, — уловил Яр его мысль. — Храб».

Они еще могли спастись. Могли выбраться. Яр все понял. Воодушевившись, он вылил воду на космача, отшвырнул ненужное ведро, и закричал, захрипел, глотая горький воздух:

— Давай быстрей, образина! Чего думаешь?! Бросай меня наверх! Бросай скорее!

— Меня! — крикнула Лера, пытаясь оттолкнуть Яра. — Я меньше и легче!

— Ты беременна! — Яр не уступал.

— Вот именно!

Тяжело рухнула какая-то балка, разбросав горящие головешки едва ли не по всему бараку. Ярко занялся северный угол кровли.

— Нашла время спорить!

— А сам-то!

Угр попятился, увлекая за собой людей. Остановился возле лохани, легко поднял ее, опрокинул на себя, щерясь от короткого удовольствия, и отбросил в сторону. Еще раз глянул наверх.

Он уже решил, кого будет спасать.

Того, кто не струсит, не сбежит, не бросит в огне товарищей и отопрет выход.

Угр отодвинул Яра и подхватил Леру. Он держал ее за бедра, стараясь сжимать не слишком сильно. Он слушал ее мысли и понимал, что сделал правильный выбор, — она могла бы бросить его, космача, но она ни за что не оставит в огне своего самца, отца нерожденного ребенка.

Ему даже не пришлось ее закидывать — он просто поднял руки, позволил ей уцепиться за край настила, а потом, поддержав одной ладонью, помог забраться на сеновал.

— Спасибо! — крикнула она перед тем, как исчезнуть.

Огонь добрался до крыши, пополз по стропилам, перекинулся на кровлю. Обжигающим дождем посыпалась вниз горящая труха. На сухих жердях сеновала от близкого жара завилась и полыхнула береста. Пробившееся к ночному небу пламя взвыло и закрутилось вихрем, подхватывая и вынося наружу скопившийся внутри дым, жадно заглатывая свежий воздух.

Яр, закрыв голову руками, дыша через мокрый рукав, бросился к запертой двери. Угр на четвереньках кинулся следом. Ослепленные дымом и пламенем, они почти ничего не видели. Они не знали, успела ли перебежать через сеновал Лера до того, как туда ворвался огонь. Она могла удариться о низкие стропила, могла провалиться ногой в какую-нибудь щель, могла просто не найти спуск с лестницей и потерять сознание, наглотавшись дыма.

Яр налетел на стену, ушиб выставленный локоть так, что вся рука онемела. Дверь была где-то рядом, но он никак не мог отыскать ее.

«Правее», — услышал он подсказку Угра.

Позади что-то ухнуло. Они не оборачивались, боясь увидеть свою смерть в лицо.

Им уже не хватало воздуха.

— Дверь! — обрадовано прохрипел Яр, наконец-то нащупав неровный проем.

Он глотнул изрядное количество дыма и зашелся в приступе кашля, рвущем легкие. Сознание его поплыло, ноги ослабели, перед глазами растеклась серая пелена. Он медленно опустился на колени, царапая сбитую из дубовых брусьев дверь. В ушах стоял плотный звон. Пустой желудок судорожно сжимался, наполняя рот отвратительной кислятиной.

Дверь дрогнула, но Яру показалось, что это весь мир пошатнулся.

У земли было хорошо, прохладно.

Он встал на четвереньки, потом лег.

Свежий воздух холодил его ошпаренное лицо.

И ничего уже не было нужно — все кончилось. Яр закрыл слепые глаза. Мир вокруг него пьяно качался. И что-то больно колотило по спине.

* * *

Угр за ноги выволок Яра из охваченного огнем барака. Лера, убедившись, что теперь все в относительном порядке, оставила товарищей приходить в чувство, а сама побежала вокруг полыхающего строения, высматривая поджигателей. Но злоумышленники то ли попрятались, то ли успели вернуться в деревню. Лера надеялась отыскать хоть какие-то следы, по которым впоследствии можно будет изобличить преступников, но так ничего и не нашла. Пока она рыскала по освещенным пожаром окрестностям, Яр очнулся и сел, растирая грязными кулаками отекшие глаза.

— Жарко, — хрипло сказал он, щурясь на бушующее пламя и, кажется, не вполне понимая, что происходит.

Барак разваливался, рушился сам в себя, выстреливая в темное небо снопы искр. Зарево было видно издалека. На вышке лениво и глухо бряцал набат, предупреждая жителей деревни о возможной опасности. Возле ворот толкались живые огоньки — собравшиеся с факелами и, наверное, с оружием люди думали отправиться на место пожара, но почему-то медлили.

— Где Лера? — спросил Яр у похныкивающего рядом космача.

Угр вытянул руку в направлении пожара, выставил указательный палец, как его учили люди.

Яр похолодел.

— Там? В огне?

Угр помотал головой, постучал ладонью себя по макушке, показал на Яра — «ты глупый».

— Где она, объясни толком!

Угр пальцами изобразил — «ходит». Нарисовал на размякшей земле неровное кольцо — «вокруг». И выразительно глянул в сторону барака — «там».

— Зачем? — удивился Яр.

«Ищет», — беззвучно объяснил космач.

— Чего?

Угр задумался. Пожал плечами — еще один перенятый у людей жест.

— Выбрались… — только сейчас дошло до Яра. — Надо же… Все выбрались…

Его затрясло.

Лера вернулась через десять минут, будто на скамью, села на ногу космача, выдохнула:

— Ничего. Никаких следов. Кто там был — непонятно.

— Половина деревни, — сказал, нехорошо улыбаясь, Яр.

Сцепил руки, чтоб их дрожь не была сильно заметна.

— Вряд ли. Один или два человека. Возможно, три, но не больше. Толпа наследила бы сильно.

— Сейчас наследят, — буркнул Яр, взглядом указывая на двинувшиеся в их сторону огоньки. — Как думаешь, зачем они сюда идут? Пожар тушить? Или проверить, не нужно ли добить кого?

Лера, обернувшись, посмотрела в сторону выступившей от ворот толпы, поежилась. Взяла Яра за трясущуюся руку, прижалась к дрожащему космачу и сказала им обоим:

— Пошли-ка домой. Припозднились мы что-то…

* * *

Никто не осмелился их задержать. Даже Вослав, ведущий к пожару толпу с факелами, побледнел, сошел с тропы и спрятался за спинами людей. Расслабившийся дежурный на вышке не поверил своим глазам, когда в приоткрытые ворота боком протиснулся косматый зверь. Решив, что его разыгрывают, дежурный весело крикнул вниз:

— Где шкуру взяли? — и онемел, увидав глаза зверя.

— Угр, — сказал космач, задрав голову и с интересом разглядывая столь высоко забравшегося человека.

— Не стреляй! — крикнул Яр дежурному, уводя великана за строения, прикрывая его собой. — Мы по делу идем!

Вооруженные патрульные, выглянув на шум из дежурки, тут же спрятались назад. Этого космача трогать было не велено — они и не собирались. Ему, конечно, не место тут, он должен был сидеть в заточении, но мало ли какое распоряжение поступило? Наверное, кто-то из начальства решил встретиться с людоедом. Возможно, и пожар случился по команде. Много сейчас начальников стало, не разберешь, кто из них самый главный, не поймешь, кому подчиняться. И ведь у каждого какие-то соображения на уме! Послушаешь одного — правильно говорит. Другого послушаешь — все вроде наоборот, все не так, как у первого, а тоже правильно…

Закрывшись в дежурке, опасливо поглядывая в оконца, патрульные долго обсуждали царящий в деревне разлад, находя появление космача следствием общей нездоровой обстановки. В очередной обход дружно решили не идти, оправдываясь тем, что на улице и без того полно народу.

Яр и не думал скрываться, ведя космача по деревенской улице к дому Леры. Он много раз представлял, как однажды пройдет здесь рука об руку с людоедом, ловя уважительные боязливые взгляды встречных. Вышло немного не так, как рисовалось в воображении: уважения оказалось не столь много, как хотелось бы, а боязни больше, чем было нужно.

Дом стоял темный и тихий, дверь все так же была подперта палочкой-рогаткой. Внутри пахло нежилым, будто хозяева отсутствовали, по крайней мере, месяц. Лера, только переступив порог, щелкнула выключателем — электричество было. Угр, щурясь, поглядел на матовую колбу засветившейся лампы, удивился, чихнул.

— Давай, не загораживай проход, — толкнул его Яр.

Первым делом они напились, ковшом вычерпав ведро досуха. От такого количества выпитой воды Яру стало дурно, и он сел на пол, борясь с тошнотой и корчась от острой рези в животе. Угр наклонился к нему, поводил рукой над сутулой спиной — вроде бы немного полегчало.

Лера уже хозяйничала, вынимая из холодной печи лущеный горох и сухари, гремела посудой, рылась в шкафу, большим ножом щепала растопку. Яр смотрел на нее и не понимал, зачем он тут, для чего он ей вообще нужен.

Через десять минут в печке с гудением разгорался огонь, в закопченном чугунке грелась вода, а на поцарапанной сковороде растекалось масло.

— Яичницу все будут? — спросила разрумянившаяся Лера.

— Все, — ответил Яр, снова почувствовав болезненные спазмы в животе.

Угр тем временем исследовал новое жилье. Потолок для него был низковат, да и стены стояли слишком близко. К тому же тесное помещение было заставлено разными непонятными предметами, так что порой повернуться, чего-нибудь не задев, оказывалось почти невозможным делом. Угр смущенно пыхтел и с тревогой посматривал на хозяев — не выгонят ли они его, если он тут нечаянно что-либо порушит.

— Я дверь запру, — сказал Яр, направившись к выходу. — Не явились бы гости.

— Да ты что! Теперь разве кто решится к нам сунуться?

— Действительно, — слабо усмехнувшись, согласился Яр.

Но, поразмыслив немного, из комнаты все же вышел, пересек полутемный коридор, запер на два крючка входную дверь и еще долго стоял возле нее, напряженно вслушиваясь в уличный шум. В мутном стекле маленького окошка трепыхались огненные отблески, навевая воспоминания о городских рекламных панно.

— Не спят, — доложил Яр, вернувшись в комнату.

— Садись, поедим, — повернулась к нему Лера.

Она уже накрывала на стол.

— Ты волшебница, — сказал Яр.

Она улыбнулась.

Еды было немного: вымоченный в кипятке горох, яичница во всю сковородку, распаренные в печи сухари, слегка подпекшиеся сладковатые луковицы. Угру эти кушанья были в новинку, и он не столько ел, сколько пробовал. Зато Яр и Лера времени даром не теряли — уплетали так, что за ушами трещало, а на глаза слезы наворачивались.

Первым со своей порцией разобрался Яр. Отодвинув тяжелую глиняную тарелку, он утянул пару сухарей из блюда Угра, вылакал из кружки оставшуюся воду и лениво оглядел стол. Он не насытился, но еда все равно опьянила его. С необоримой силой потянуло в сон, мысли сделались вялыми, а мир вокруг будто дымкой подернулся. Яр зевнул, отодвинулся от стола и вытянул ноги.

— Сегодня поспим как люди, — сказал он, предвкушая скорый отдых в тепле и уюте на чистых простынях. — А завтра в баню. И Угра отмоем.

Космач недовольно хрюкнул: воды он боялся почти так же, как огня.

— Привыкнешь, — сказал ему Яр, неожиданно легко уловив мысль великана.

— А что дальше? — спросила Лера, собирая ненужную больше посуду. — Ты думал, что будет дальше?

Яр непонимающе на нее посмотрел.

— Дальше? — переспросил он.

И в эту секунду произошло нечто такое, от чего с Яра вмиг слетела вся его пьяная сонливость. В темном углу за печкой, где обычно сушилась уличная одежда, раздался резкий мелодичный звон. Яр задохнулся, побелев лицом. Там, в темном углу, трезвонил его комми. Яр вспомнил, что пять дней тому назад, укладываясь спать, он поставил «сэй» подзаряжаться, подключив его к единственному на тот момент свободному разъему в доме. Яр собирался в свой день рождения перечитать прошлогодние поздравления, пересмотреть оставшиеся в памяти записи, немного над ними поплакать, погрустить — если, конечно, «сэй» не станет, как обычно, урямиться и нормально включится… Пять дней провисел в темном углу забытый «сэй», подпитываясь от самодельной розетки. А когда хозяин вернулся домой, включился сам по себе и подал сигнал.

— Ты чего так испугался? — шепотом спросила Лера, со страхом и недоумением заглядывая в темный угол, откуда звучала, повторяясь, отрывистая музыкальная трель.

Яр круглыми чумными глазами посмотрел на нее. У него отнялся язык, и он при всем желании не смог бы сейчас объяснить Лере, что именно эту мелодию из стандартного набора «сэйев» много лет тому назад он лично выбрал для обозначения входящих вызовов от Алеты.

Яр был уверен, что на его полумертвый комми звонит мертвая старшая жена.

* * *

Это был не звонок.

— Это напоминание сработало! — крикнула Лера из темного запечного угла, показывая Яру светящийся экран комми. — С пометкой двойной важности! Со вчерашнего дня висит!

— Я никогда не ставлю двойную важность, — прохрипел Яр, все еще уверенный, что без мистики случившееся не объяснить.

— Ты, наверное, просто забыл. Тут про больницу что-то.

— Про что? Я никогда…

— Написано, что надо зайти в клинику. Сменить какого-то сибера.

— Сменить? Сибера? — В голове словно щелкнуло что-то, сместилось, и Яр вспомнил.

«Вам осталось жить три недели», — бесстрастный холодный голос, будто это не человек разговаривает, а механизм.

«Мы запустили в ваше тело крохотного мед-сибера… Могут иметь место небольшие проблемы с восприятием… Первый этап лечения… Должны будем сменить мед-сибера… Не прощаюсь. Через год мы вас ждем…»

Он растерянно посмотрел на сидящего на полу космача, на стоящую в тени Леру с «сэйем» на ладони, на бревенчатые стены и беленый печной бок. Ему показалось, что все это ненастоящее, что оно колышется, тает, медленно исчезает. Другой мир, большой, яркий и единственно реальный, мир его прошлого высунулся из-за черной, незаметной прежде ширмы, будто злой размалеванный клоун, и поманил пальцем: думаешь, сбежал от меня? думаешь, не достану?

«Не откладывайте… Вернется в еще более острой форме… Ничего не смогу гарантировать…»

— Мне надо идти, — Яра залихорадило, затрясло.

Он шагнул к Лере, налетел на табурет, опрокинул его, сам едва не упал. Угр, чуя недоброе, заворчал, поднялся, упершись затылком в потолок.

— Я должен идти… Я совсем забыл… Ну, как же так… Почему…

С покачнувшегося стола слетел кувшин, разбился вдребезги.

— Домой… В город… В больницу…

Лера шагнула к покачивающемуся Яру, поймала его за руки, придержала, заглянула в глаза.

— Что случилось? Ты можешь нормально объяснить?

— Я умру… — По его глазам, по его голосу можно было решить, что он уже умирает. — Я был болен… Я сейчас болен…

— Перестань! — Лера встряхнула его, несильно шлепнула по щеке. — Что ты несешь?

Угр, раздавив табурет, надвинулся, завис над людьми, задышал тяжело и часто, слушая их мысли, пытаясь разобраться в их чувствах. Он быстрей Леры понял, что происходит с Яром. Внутри человека Угр разглядел крохотную тварь, которая, как показалось великану, была очень похожа на ненавистное многолапое чудовище, уничтожившее все его племя.

— Я прохожу курс лечения, — сказал Яр, невыразительными, будто выцветшими глазами глядя куда-то Лере за спину. — Мне сделали операцию незадолго до того, как я начал видеть хурбов. Сказали, что я должен вернуться через год, чтобы закончить лечение. Если опоздаю — умру.

— Но там же хурбы!

— И врачи… — Он прислонился к стене. — Что мне делать? Что?!

Прямо под окном взвыла собака, но на ее вой никто не обратил внимания.

Лера смотрела на Яра. Яр смотрел на Леру. Космач Угр смотрел на них обоих.

Два раза моргнув, погас светильник — что-то опять случилось с электричеством. Никто не двинулся, не издал ни звука. Тьма вмиг затопила комнату, лишь печное жерло отсвечивало красным, делая установившуюся тишину вдвойне зловещей.

Свет появился через десять минут. Лера, испуганная молчанием Яра, быстро на него глянула и заметила, что его глаза изменились. И лицо его стало немного другим. Да и сам он теперь выглядел как-то иначе — взрослее, что ли, сильнее. Она поняла, что Яр принял решение. И угадала, какое именно.

— Я знаю, как убивать хурбов, — угрюмо проговорил Яр, глядя себе под ноги. — Но не знаю, как убить болезнь. Я отправляюсь в город.

 

ГЛАВА 23

— Ты чокнулся, — сказал Ларс, и Яр понял, что проводник действительно так думает.

— У меня нет другого выбора.

— Ты хотя бы говорил с доктором?

— Когда бы я успел? Да и смысл? Ты лучше меня знаешь, как тут лечат.

— Доктор подтвердит, что ты чокнулся…

Зашедший в гости Ларс сидел на своем обычном месте возле печи, придвинув к ней небольшую крепкую скамейку. Ему было очень неуютно, хоть он и пытался этого не показывать. Стыдиться, впрочем, было нечего — любой даже самый отчаянный храбрец почувствовал бы себя не в своей тарелке, находись он на месте Ларса — в трех шагах от гигантского людоеда, с хрустом грызущего овечью, кажется, кость.

С кухни пришла Лера, принесла вареное, тонко порезанное мясо для Ларса и гренки с чесноком и сыром для Яра. Поставив угощение на стол, тихо отступила в сторону и забралась с ногами на подоконник.

— Сколько у тебя времени? — спросил Ларс.

— Не знаю. Срок выйдет на следующей неделе. Думаю, месяц я еще могу протянуть. А потом начнется ухудшение.

Ларс пожевал губу, с интересом разглядывая сидящего на полу космача.

— Что-то конкретное уже надумал?

Яр пожал плечами:

— Пока нет. Я же не знаю, как тут обычно заведено.

— А никак… — хмыкнул Ларс. — Силком здесь никого не держат, но и помогать уходящим не станут… Твой случай, впрочем, особый. Ты, насколько я понимаю, хочешь потом вернуться?

— Там же хурбы, — сказал Яр. — Мне там не выжить.

Космач оторвался от кости, отложил ее, покосился на расшумевшихся собеседников, мурлыкнул что-то и вроде начал подниматься.

— Сиди! — махнул ему рукой раздраженный Яр.

— Что он говорит? — поинтересовался Ларс.

— В туалет хочет. Просится.

Лера легко соскочила с подоконника, подхватила космача под руку, повернулась к мужчинам.

— Я Угра на двор отведу, а вы тут пока беседуйте.

Великан взрыкнул и вырос под потолок, совсем загородив Леру. Он прошел мимо печи, едва не задев сжавшегося Ларса, чуть не наступив на его костыль. Половицы стонали под тяжестью космача, пол заметно прогибался. Согнувшись, повернувшись, людоед с трудом протиснулся в дверной проем.

— Невероятно, — пробормотал Ларс.

Яр самодовольно ухмыльнулся; озвучил то, что давно вертелось на языке:

— Думаю, такой здоровяк с тремя хурбами в одиночку правится.

— Ты что, решил взять его в город? — удивился Ларс. — С собой?

Яр кивнул.

— Ты чокнутый, я тебе это все утро твержу, — сердито сказал Ларс.

— Вы вчера едва не сожгли его. Кто даст гарантию, что такие попытки больше не повторятся? Он будет в большей безопасности, если пойдет со мной.

— Чушь! Ты не сумеешь добраться до клиники. А если каким-то чудом и дойдешь, то не вернешься, не сможешь выйти из города. И никакой зверь тут не поможет.

— На зверя я и не рассчитываю, — признался Яр. — Я надеюсь на кое-что другое. Во-первых, мне потребуется карабин.

— И ты думаешь, что я тебе его вот так вот запросто отдам?! — восхищаясь наглостью собеседника, воскликнул Ларс.

— Мне кажется, это будет справедливо, — спокойно заметил Яр. — Мы были вместе, когда нашли оружие. Значит, оно в той же степени принадлежит мне, как и тебе.

— Оружие принадлежит общине.

— Община много лет как-то без него обходилась, — отмахнулся Яр. — Обойдется и теперь. А еще я прихватил бы парочку твоих огнеплюев.

— Даже с оружием у тебя не будет шансов, — покачал головой Ларе. — Увидевшие хурбов не живут дольше недели.

— Я не собираюсь там жить. Управлюсь за пару дней. И вернусь.

— Не выйдет. Нет таких людей, кто был бы на это способен. Не бывает их.

— А Гнат, например?

Ларс засопел.

— Кстати, тебе от моего похода тоже будет немалая польза, — сменил тактику Яр. — Тебе, кажется, надоело ковылять с костылем? Любая захудалая клиника за пару дней вырастит тебе отличный протез! Всего два дня — и у тебя опять две ноги!

Они помолчали, думая об одном и том же.

— Ты твердо решил идти? — спросил Ларс.

— У меня нет выбора, — Яр развел руками.

— А ты помнишь место, где мы оставили мусоросборщик Хама? Заброшенный парк. Ржавые аттракционы. Эстакада.

— Да… Там еще огромное колесо было. Его издалека должно быть видно.

— Именно, — кивнул Ларс. — Думаю, машина стоит там до сих пор, и ее системы успели насосать достаточно энергии. Если бы я был на твоем месте, я обязательно отыскал бы тот мусоровоз и попробовал бы запустить двигатель. Ключ я спрятал в обшивке сиденья, с правой стороны. Там маленький такой разрез…

— Там же есть огнемет! — вспомнил Яр.

— Схватываешь на лету. Я всегда считал, что ты способный малый. Хоть и чокнутый.

— Спасибо, Ларс.

— И вот еще что… Если будешь разговаривать с врачами, узнай, возможно ли заказать протез удаленно, и что для этого необходимо сделать.

— Обязательно.

— Не обещай, — поморщился Ларс. — Просто запомни мою просьбу.

— Я запомнил, — сказал Яр.

Через минуту в комнату вернулась Лера и, переобуваясь, рассказала, как устроила космача в давно пустующем коровьем хлеву. Она не спрашивала, что порешили мужчины, и они ей ничего и не сказали. Ларс сидел с ними еще пару часов, потягивал свежий чай, грыз сухари. Он интересовался, так ли уж умен Угр, и способны ли другие люди научиться его языку. С недоброй усмешкой вспоминал о пожаре, обещал вывести поджигателя на чистую воду. Рассказывал о паровых машинах, хвастался своими новыми экспериментами.

Он ушел, отказавшись от обеда. Уже в дверях обернулся и, многозначительно глядя на Яра, похлопал себя по искалеченной ноге. Яр понимающе кивнул. Дверь закрылась.

Лера постояла минуту, подперев бока руками, слушая как стучит по половицам твердый наконечник костыля. Повернулась к Яру. Сказала, вздохнув:

— Значит, уходишь.

Он кивнул.

— Пойду соберу что-нибудь в дорогу, — пробормотала Лера и, отвернувшись, тихонько заплакала.

* * *

Два дня Яр отсыпался и отъедался, лечил горло медом, а рану на руке травяными компрессами и старался не загружать себя никакими трудами. Даже космач теперь не слишком обременял Яра. Угр мирно жил в коровьем хлеву, созерцая суетливую деревенскую жизнь через крохотное, вырубленное в стене оконце и почти не требуя ухода.

Поздним утром третьего дня, только проснувшись, Яр решил, что безделье пора прекращать. Он уселся за стол и решительно придвинув к себе два листа серой бумаги, криво и неумело выписал главный вопрос: «как найти дорогу?»

Он долго разглядывал эти три слова, грызя тонкий синий маркер явно городского происхождения. На себя он не очень-то надеялся. К границам города он, скорее всего, выйдет — это дело нехитрое, город большой, промахнуться сложно. А вот куда дальше?

Хорошо бы иметь хотя бы приблизительный план маршрута. Попросить Ларса нарисовать карту? Но вспомнит ли он все, не ошибется ли где?.. Эх, шел бы с ними еще кто-нибудь, глядишь, совместно и восстановили бы весь путь подробно… Стоп! А ведь был третий! С хорошей вроде бы памятью!

Яр даже подскочил от пришедшей в голову мысли. Жирно выписал на бумажном листе: «Херберт». Поставил три восклицательных знака. Обвел имя сибера неровным овалом и потом долго рассеянно думал, рисуя на бумаге крестики. Ничего толкового в его голову больше не пришло, и он решил перейти ко второму вопросу.

«Оружие?»

Ясности в этом вопросе не было. Ларс так и не сказал, даст ли карабин и огнеплюй. Да и есть ли у него право так распорядиться оружием? А вот идею с мусоросборщиком он подал хорошую.

«Огнемет», — написал Яр.

Поставил точку. Потом переделал ее в запятую и приписал: «мобиль, нож, Угр».

Тяжелый крепкий мусоросборщик сам по себе был неплохим оружием, небольшой мобильной крепостью. Нож — это для близкого боя, на крайний случай. А вот с Угром могут возникнуть сложности. Пока неизвестно, увидит ли он хурбов. Неясно, стоит ли рассчитывать на его защиту?

Рядом с именем космача Яр поставил большой знак вопроса. И вспомнил о том, кто умел видеть хурбов. И кто уже с ними дрался.

«Херберт», — второй раз написал Яр.

Сибер неплохо стрелял. И с копьем умел обращаться — у охотников местных научился. А уж топором как размахивал! Последнее время и лук худо-бедно освоил: пущенные им стрелы в мишень попадали нечасто, но, во всяком случае, летели в нужном направлении. И еще как летели! Мощь у сибера была нечеловеческая, и он, набаловавшись с охотничьими луками, выклянчил для себя лук особенный — тугой и крепкий, никому, кроме него, не поддающийся. Утяжеленные стрелы, пущенные из такого орудия, разбивали дубовую бадью, стянутую коваными обручами.

Яр почесал затылок, хмыкнул и двумя линиями подчеркнул имя сибера. Перечитав написанное и сделав еще несколько пометок, он перешел к следующему пункту.

«Припасы».

Это, прежде всего еда. Много еды.

Яр прикинул, сколько провизии ему потребуется для трехнедельного перехода. Он надеялся добраться до цивилизованных мест несколько быстрей, но охотник Георг учил, что еды и прочих припасов всегда нужно брать в двойном размере — мало ли что случится в пути. А ведь помимо еды нужно будет прихватить посуду, одеяло, сменную одежду, еще что-то — обязательно надо будет уточнить полный список у знакомых охотников или у Ларса. В любом случае, вес собирается приличный. Вот тут-то Угр и пригодится. Боец с хурбами из него, может, и не получится, зато носильщик выйдет отличный.

Но хорошо бы иметь еще одного носильщика, запасного. И было бы просто отлично, если б он сам мог себя прокормить. Или вовсе не требовал пищи.

— Херберт, — вслух произнес Яр. И в третий раз написал на бумаге имя сибера.

Вот теперь ему стало ясно, с чего нужно начинать подготовку к путешествию.

Он аккуратно сложил исчерканные листы, спрятал их под подушкой и принялся одеваться.

* * *

Херберта Яр отыскал у Айвана дома.

Сибер-друг занимался делом, для которого был создан: он ухаживал за немощным стариком. В тот момент, когда Яр, постучавшись, вошел в хорошо протопленную и оттого душную комнату, сибер заканчивал поить старика из маленького костяного ковшика. На придвинутом к кровати стуле стояли две деревянные тарелки с утопленными в них ложками, городского производства бутылочка и накрытая влажной тряпицей миска. Сильно пахло чем-то горьким — наверное, каким-нибудь местным лекарством.

— Кто там? — зашевелился старик, неловко стараясь убрать от лица ковшик и приподняться.

Вода полилась ему на грудь, Херберт дернулся, косо и, как показалось Яру, сердито глянул на вошедшего.

— Это друг Яр пришел, — сообщил сибер, отставляя ковшик и аккуратно промокая полотенцем мокрое одеяло.

— А-а… — протянул Айван, узнав прошедшего на середину комнаты гостя. — Теперь вижу… Ты зачем ко мне? Чего хотел? Я устал, я давно уже ничего не решаю — разве ты не слышал?

— Вообще-то я с Хербертом хотел поговорить, — сказал, поражаясь, насколько быстро поплохел старик.

— А, с нашим другом… Говори, говори, конечно. Отчего бы не поговорить, друзей теперь немного, друзья теперь всем нужны, каждому… — Айван откинулся на подушки и притих, закрыв глаза.

Яр, привстав на цыпочки, заглянул в серое стариковское лицо, совсем не похожее на лицо живого человека:

— Спит?

Херберт не ответил.

— А ведь я к тебе пришел, — сообщил ему Яр, тут же забыв про старика и подвигаясь к сиберу ближе. — За помощью. Мне в город нужно вернуться, вот, хотел спросить, не хочешь ли ты пойти со мной.

— Нет, — коротко ответил сибер, поправляя одеяло и подвигая мешающий стул с посудой.

Яр удивился.

— Почему?

— Не хочу, — ответил сибер. — Хочу остаться здесь.

Яр несколько растерялся. Он, конечно, не был уверен, что сибер с готовностью примет его предложение, но такой лаконичной безаппеляционности от Херберта он не ожидал. Впрочем, кое-какие аргументы у Яра уже были заготовлены.

— Помнишь Димитра?

— Эй-хей, моя малышка, — кивнул Херберт, только сейчас, кажется, заинтересовавшись разговором.

— А помнишь, как он велел помогать тебе людям, а не старикам?

— Херберт хорошо помнит Димитра, — гордо сообщил сибер. — Димитр сказал: если хочешь помочь людям, а не выживающим из ума старикам, то уходи из дома.

— Вот-вот! Ты хотел защищать людей, помогать им. А чем сейчас занимаешься? Ухаживаешь за стариком, как будто опять вернулся в дом отцветания.

— Айван старый, — сказал Херберт, задумчиво глядя на Яра.

— Вот и я о том же. А ведь мне твоя помощь нужна больше, чем ему. Я без тебя, возможно, погибну. Разве ты хочешь, чтобы я умер?

— Нет, друг Яр, не хочу. Ты мне нравишься.

— Да и зачем тебе тут оставаться? — продолжал давить Яр. — Здесь все любят безмозглого Фрэнка, а про тебя совсем забыли. А если ты уйдешь, они сразу увидят, как им без тебя плохо и трудно. Разве может Фрэнк рассказывать смешные истории? Разве умеет он дружить так, как ты? Нет, конечно. Так что, когда мы вернемся, все уже будет иначе. Мы принесем из города много полезных вещей, и они все поймут, что ты гораздо лучше Фрэнка.

— Я лучше Фрэнка, — кивнул Херберт, внимательно слушая Яра.

— Так что, ты пойдешь со мной? Мы просто повторим путь, которым шли сюда, а потом сразу вернемся. Ты помнишь дорогу? Сможешь меня провести?

— Я помню, — сибер согнутым пальцем постучал себя по виску. — Двенадцать миллионов семьдесят восемь тысяч триста пять точек. Год еще не прошел, и я хорошо их помню.

— Так мы решили? Ты проводишь меня?

— Я… я… — Херберт оглянулся на спящего Айвана. — Я не знаю. Наверное, я пойду с тобой, друг Яр. Но мне надо подумать.

— Ну, думай, — сказал Яр, не скрывая своего недовольства. — Если что, ты знаешь, где меня найти.

— Я знаю.

Яр уже поворачивался, собираясь покинуть душную комнату, как вдруг ему показалось, что Айван лежит с открытыми глазами и смотрит прямо на него. Яр быстро глянул на старика, вспомнив с досадой и легким испугом, что тот и прежде не раз притворялся спящим, подслушивая чужие разговоры.

Но нет — глаза Айвана были закрыты.

* * *

Впервые за много дней Яр пообедал не дома. Он заглянул в мастерскую Ларса, чтобы решить кое-какие вопросы, и застрял там надолго, выслушивая непрошенные лекции об устройстве паровых машин и против своего желания участвуя в наглядных демонстрациях. Тем не менее, польза от этого визита была, и немалая. Неожиданно подобревший Ларс, показывая гостю свои потихоньку расширяющиеся владения, между делом пообещал все же выделить Яру один карабин с боекомплектом и две плюющиеся горючей смесью трубы новой конструкции. Более того, он настоятельно рекомендовал прихватить в путешествие пулемет «Гринго», от которого деревне все равно никакой пользы не было ввиду отсутствия патронов. Но патроны, — доверительно сообщил Ларс, — оставались в брошенном мусоросборщике — то ли два, то ли целых три ящика. Тащить «Гринго», конечно, будет непросто, но ведь у Яра есть косматый помощник — вот пускай он и несет тяжесть. А там, глядишь, пулемет можно будет установить на крышу грузовичка или просто высунуть в окно, смастерив из подручных материалов простенький станок.

Яр отнекиваться от щедрого предложения не стал, подумав, что пулемет гораздо лучше будет смотреться в руках Херберта, нежели в неуклюжих лапах Угра. Но это соображение Яр оставил при себе — пока он не собирался делиться с Ларсом своими планами, касающимися сибера.

Не отказал Ларс и в другой просьбе: согласился нарисовать карту, отметив на ней основные ориентиры, вычертив маршрут и обозначив некоторые полезные закладки, которые он теперь на охотничий манер именовал лабазами.

Не успел Яр порадоваться этой новости, как Ларс обрадовал его еще больше. Дня через три, сообщил он, в деревню должен вернуться Фрэнк со всей своей командой. И если у них не обнаружится каких-либо крупных проблем, то Ларс будет настаивать, чтоб они незамедлительно двинулись к старому складу пиротехники, расположенному у самой границы города.

— Так что, — сообщил Ларс, улыбаясь, — есть шанс, что пустошь ты преодолеешь быстро и без особых затруднений. А если сумеешь уговорить Петра, то и в город не на своих двоих войдешь, а въедешь верхом на Фрэнке. Далеко он, конечно, не сунется, но километров на пять, думаю, дорогу тебе сократит. Он, возможно, и до самой Сортировки сумел бы дотопать. Но хурбы теперь там не останавливаются, и Петру это известно. Вряд ли он захочет рисковать.

— А Петр разве знает дорогу?

— Он знает направление. И этого достаточно, когда ты управляешь такой машиной, как Фрэнк…

Они сели трапезничать здесь же, в мастерской. И пища у них была особенная: приготовленная над тиглем яичница, жаренный в горне хлеб, сваренные на пару картофель и свекла, копченая в круглой железной коробке рыба.

В этот день они разговаривали так много и доверительно, как никогда прежде. Яр впервые почувствовал, что Ларс относится к нему, как к равному. Ну, или почти. Это было очень приятно. Но даже сейчас Яр не поддался соблазну и умолчал о своей беседе с Хербертом.

Он был уверен, что сибера Ларс просто так ему не отдаст.

Он предполагал, что за сибера им еще придется побороться.

* * *

Домой Яр вернулся затемно. Лера уже всерьез волновалась и собиралась идти его искать. На столе, накрытом белой скатертью, остывал ужин. Негромко играла смутно знакомая медленная музыка, свет был притушен, шторки на окнах задернуты, а в проволочном подсвечнике догорали три восковые свечи, обросшие некрасивыми наплывами. Яру стало немного стыдно.

— Сегодня какой-то праздник? — спросил он осторожно.

— Шесть месяцев нашему знакомству, — ответила она, ничуть не обижаясь.

— Да? — Он искренне удивился. — Уже полгода?

Она кивнула.

— А я забыл, — признался он.

Он не стал говорить, что совсем не голоден. Он съел все, что она приготовила, и даже попросил добавки. Они бедовали о разных пустяках, стараясь не вспоминать о скором расставании. Это было непросто.

— У тебя там жены, — сказала она.

— Две, — кивнул он.

— Увидишь их?

— Не знаю. Времени слишком мало, да и нужен ли я им теперь?

— А если бы я была там, на их месте, ты захотел бы меня увидеть?

— Да. — Он кивнул и понял, что обманывает ее. — Я обязательно бы пришел к тебе.

Она долго на него смотрела, будто почуяв ложь. А он смотрел на пустые тарелки, на темные углы, на мерцающий в такт музыке экран медийника и неприглядные свечные огарки — куда угодно, только не на нее.

— Я буду ждать тебя здесь. Всегда, — сказала она. — И он тоже.

Она положила руки себе на живот.

— Я вернусь, — пообещал Яр и опять почувствовал себя обманщиком. — Я постараюсь вернуться, — поправился он. — Я не хочу умирать.

Какое-то странное, ни на что не похожее чувство вдруг отвлекло его внимание. Яр напрягся, не понимая, что именно его встревожило. Посмотрел на окно, на закрытую дверь — ему почему-то захотелось выйти из комнаты, сделать какое-то дело… Но какое?.. Он заметил, что и Лера будто прислушивается к чему-то, взгляд у нее стал отсутствующий.

— Что это? — тихо спросил Яр.

Лера сразу поняла, о чем он ее спрашивает. Подняв указательный палец и сделав строгое лицо — «тихо!» — она еще несколько секунд вслушивалась в беззвучный призыв и только потом ответила:

— Угр жалуется на скуку. Напоминает, что ты хотел о чем-то с ним поговорить.

— И он голоден, — не то вспомнил, не то почувствовал Яр.

Было поздно, но они не стали откладывать разговор на другой день. Быстро собрав объедки со стола, одевшись в теплое и погасив везде свет, они покинули комнату. Им не пришлось выходить на улицу — скотный двор был пристроен к избе.

Они выпустили космача из коровьей стойки, где ему было тесно, вывалили в затянутое паутиной корыто объедки с праздничного стола и мясные отходы. Подождали, пока космач немного утолит голод.

— Угр, мальчик, послушай, что мы хотим тебе сказать, — Лера дернула космача за шерсть, поймала его руку за мизинец, притянула к себе. — Это важно.

Великан, перестав чавкать, повернул голову. Яр представил это чудище в каком-нибудь приличном ресторане и едва не расхохотался в голос. Идея взять космача с собой в город показалась ему нелепой и глупой. Что подумают рядовые граждане, увидев на улице такое страшилище? Как отреагируют правохранительные службы? И как поведет себя космач, очутившись в совершенно ему непривычной обстановке?

— Яр собирается пойти в место, где он жил раньше, — мягко сказала Лера. — Он хочет, чтобы ты пошел с ним. Но там нет деревьев. Там нет леса. Ты испугаешься?

— Угр, — сказал космач, подвигаясь к Лере ближе и протягивая ей свободную руку ладонью вверх.

Они устроились друг напротив друга и сцепили пальцы. Яр, потоптавшись вокруг, нашел местечко почище и поудобней и тоже присел, надеясь, что и ему удастся поучаствовать в уже начавшейся беседе. Он даже смог уловить один из вопросов, интересующих космача, и сам на него ответил:

— Нет, не навсегда. Вернемся, конечно. Надеюсь, что дней через десять. Десять — это сколько пальцев на обеих твоих руках. Один палец — один день…

Он привирал немного, хоть и знал, что любую ложь Угр распознает мгновенно. Они могли бы обернуться за десять дней при условии, что Фрэнк не только доставит их к границам Концерна, но и, дождавшись, заберет назад.

Разговор получился очень странный — почти бессловесный, но бойкий, насыщенный, полный смутных образов. Яр и Лера пытались объяснить космачу, что такое город, пробовали поделиться с ним картинками из памяти. А Угр никак не мог поверить, что подобное может существовать в реальности. Ему было и страшно, и любопытно, он задавал все больше и больше вопросов, но не понимал и малой части того, что ему отвечали собеседники.

И все же они сумели договориться. Космач, признавая старшинство Яра, обещал последовать за ним, куда бы тот ни отправился. Его, конечно, нервировали открытые пространства, а смутные видения города и вовсе пугали, но он надеялся привыкнуть к незнакомым местам, как привык к человеческим жилищам и еде.

— А ты заметил, что мы с каждым днем все легче и легче с ним общаемся? — попрощавшись с космачом и заперев его в коровьей клетушке, спросила Лера.

— Мы? — Яр покачал головой. — Ты! Он чувствовал себя донельзя уставшим и опустошенным, ему хотелось горячего чаю и долгого бездумного сидения в тепле. Странно болела голова — она гудела и словно бы вибрировала, в висках что-то пощелкивало, а к темени будто свинцовая нашлепка изнутри присосалась.

Они встали в дверном проеме, тесно прижавшись друг к другу, и оглядели двор, проверяя, все ли тут в порядке: тяжелые ворота, лопаты, аккуратная двухрядная поленница, массивный чурбан с впившимся в него топором, ряд глиняной посуды на низкой полке, развешенные на длинной жерди мешки. Одновременно потянулись к выключателю, вместе погасили свет и закрыли за собой дверь.

— Я пойду на улицу, — сказала Лера. — Постою, воздухом подышу.

— Я с тобой, — сказал Яр, не имея никакого желания выходить под холодное ночное небо.

— Ты же не хочешь, — сказала она.

— С чего ты взяла?

— Чувствую.

И все же из дома они вышли вместе. Присели на маленькую скамейку, разглядывая просвечивающие сквозь редкие облака звезды. Было зябко.

— Ты почувствовала, — негромко сказал Яр.

— О чем ты? — спросила Лера, удивленно на него посмотрев.

— Подумалось просто… Возможно, мы не хуже Угра можем слышать чужие мысли. Только не умеем, не знаем как… Но иногда это умение все же проявляет себя, и тогда мы начинаем что-то чувствовать, предугадывать…

— И тогда мы видим хурбов, — задумчиво проговорила Лера.

Эта мысль Яру в голову не приходила.

— А хурбы замечают нас, — добавила Лера, глядя на покачивающиеся черные кроны деревьев.

— Страшно, — сказал Яр.

Слово это относилось не только к ее предположению, но и вообще ко всему: и к ночи вокруг, и к скорому путешествию, и к затаившейся пока болезни, от которой он должен был избавиться.

— Страшно, — повторил Яр, ежась. — Пошли в дом.

— Пошли, — сказала она, но не двинулась с места, и он поднялся первым; встал, выжидающе на нее глядя.

Ему хотелось тепла и горячего чая. Он собирался зажечь дома весь свет, включить медийник, несмотря на позднее время, и выбрать запись чего-нибудь чрезвычайно глупого и веселого, обязательно чтобы с музыкой и танцами.

Дома было тепло.

Дома был свет…

Свет!

В большой луже перед избой неровным зыбким пятном отражалось окно их комнаты — светящееся окно! Яр посмотрел на Леру — та, кажется, ничего не замечала. Чтоб убедиться в своих подозрениях, Яр отошел от скамейки, шлепая по грязи и не обращая на это внимания.

Да, несомненно, — занавешенное окно светилось, хотя Яр точно помнил, как перед уходом выключал в комнате свет.

— У нас в доме кто-то есть, — сказал он.

— Ты уверен? — вздрогнула Лера.

— Да… — Он увидел, как легко шевельнулась занавеска, заметил тень, на миг заслонившую электрический свет. — Там кто-то ходит.

— Я никого не жду.

— Я тоже…

В дом они входили крадучись, на цыпочках. По темному коридору, называемому здесь мостом, пробирались тихо, сдерживая дыхание. Пол поскрипывал, заставляя тянуть шаг. Где-то совсем близко таились звонкие ведра и кастрюли, готовые при малейшем неверном движении сорваться со своих мест.

— Ну что за глупость, — сердито шепнула Лера.

— Тс-с! — Яр поймал ее за руку, сжал крепко. В другой руке он держал увесистый ломик.

Дверь в комнату была чуть приоткрыта. Яр осторожно заглянул в светящуюся узкую щелку, увидел висящее на стене зеркало и уголок комода.

— Тихо? — одними губами спросила Лера.

Свет из-за двери ложился на ее лицо неровной полосой, похожей на огромный уродливый шрам.

Яр кивнул.

— Идем?

Они распахнули дверь и ввалились в комнату, готовые сразиться с неведомой опасностью, но, понимая, что опасности, скорей всего, никакой нет, а есть либо припозднившийся безобидный гость, либо бессонный сосед, забежавший с пустяковой просьбой.

В комнате никого не было.

Яр встал у порога, опираясь на ломик, будто на костыль, недоуменно осмотрелся. Пробормотал:

— Я выключал свет. Я помню.

— Верю, — тихо сказала Лера, указывая на грязные пятна на полу и сбитую дорожку.

В темном углу за печкой, где обычно сушилась уличная одежда, кто-то завозился.

Яр тут же повернулся на шум лицом, занес ломик над головой. Лера тихонько попятилась, рассчитывая добраться до висящего на стене тесака.

— Добрый вечер, — сказал прячущийся за печью гость. Кажется, он был немного смущен. — Я подумал, что раз уж вас нет, то я смогу воспользоваться вашим электричеством. Вы не против, друг Яр, друг Лера?

— Херберт! — выдохнули хозяева одновременно.

— Выбирайся оттуда немедленно, железяка! — рявкнул Яр, вонзив ломик в пол.

— Ты же нас напугал! — прикрикнула Лера, топнув ногой.

— Я не хотел никого пугать, — удивился сибер. — Я не умею пугать. Я просто нашел здесь электричество. И хотел немного отдохнуть.

— Ты болван!

— Я друг, — запротестовал Херберт, наконец-то высунув на свет лупоглазое лицо-маску. — Я сибер-друг. Хотите, я расскажу вам смешную историю?

— Нет! — ответили Яр и Лера одновременно.

— Ах да! — Херберт хлопнул себя ладонью по лбу. — Я же не за этим к тебе пришел! Я согласен! — Он несколько раз энергично — так, что в его голове что-то брякнуло, кивнул. — Я согласен. Согласен.

— Кажется, он окончательно рехнулся, — буркнул Яр, поглядев на Леру. — Неудивительно, столько-то лет без профилактики.

— Я не рехнулся, — обиженно сказал Херберт, выбираясь из-за печки. — Я хороший, исправный сибер. Друг Яр, ты же сам звал меня в город. Теперь я говорю, что согласен. А ты говоришь, что я рехнулся.

Яр сразу посерьезнел.

— Так вот ты о чем.

— Когда мы пойдем? Я спешил к тебе!

— Зря спешил, у нас будет еще несколько дней на подготовку.

— Я помогу тебе готовиться. Я спешил не зря. Айван велел хорошо тебе помогать.

— Что? — Яр подумал, что ослышался. — Что ты только что сказал?

— Айван велел тебе помогать. Хорошо помогать. Слушаться тебя.

— Вот это новость. — Яр даже присвистнул от удивления.

Лера промолчала, но было видно, что слова сибера впечатлили и ее.

— Что еще сказал тебе Айван? — поинтересовался Яр, на всякий случай, заглядывая в темное запечное пространство и ощупывая висящие там потертые полушубки — не прячется ли за ними еще кто-то.

— Больше ничего, — подумав секунду, ответил Херберт.

— Видимо, просветление его было недолгим, — хмыкнув, предположил Яр.

Он заглянул в шкаф и под кровать, потом прошел на кухню. Лера тем временем мягким веником-голиком сметала в кучку принесенную Хербертом грязь. Она сильно устала за день, а завтра ей нужно было рано вставать, и она знала, что выспаться за остаток ночи у нее не получится.

— Сделаешь мне чаю? — спросил Яр из-за перегородки.

— Конечно, — откликнулась Лера.

До постели она добралась только минут через сорок. Разделась, ничуть не стесняясь вытаращившегося на нее Херберта, нырнула под одеяло и сразу же отвернулась к стене. Яр сидел на лавке у печи, тянул чай из огромной кружки и, щурясь на крохотный экран, смотрел какое-то комедийное шоу — с музыкой и танцами. Херберт, цокая голыми пятками, подошел к нему, сел рядом. Сказал что-то про шутки. Грянул закадровый смех… Это было последнее, что в тот день запомнила Лера.

Примерно через час отправился спать и Яр. Но прежде он прошелся по дому. Железной клюкой разворошил в печи пепел, убедившись, что под ним не осталось тлеющих углей, задвинул заслонку. Задернул все шторы. Запер уличную дверь на крючок и щеколду, убедился, что и на двор выход закрыт. Вернувшись в комнату, Яр погасил свет, быстро скинул верхнюю одежду и забрался в кровать. Он прижался теплой и уютной Лере, приобнял ее бок левой рукой, закинул на ее бедро свою ногу, и так ему сделалось хорошо, что он даже хихикнул и зажмурился.

Заснул он быстро, уверенный, что сюрпризов больше не случится. По крайней мере, в ближайшем времени. Он ошибся.

* * *

«Вставай…»

Кажется, это слово прозвучало тысячу раз, прежде чем Яр его услышал.

«Вставай…»

Он попытался открыть глаза, но его веки словно склеились. Он попробовал шевельнуться, но не сумел и пальцем двинуть. Кто-то держал его за руку и неприятным скрипучим шепотом повторял монотонно: «Вставай». Яр понял, что видит сон, очень похожий на кошмар. Но почему-то Яру совсем не было страшно.

Ему стало неприятно, когда нечто холодное забралось под одеяло, заставив поежиться. Он сумел разлепить глаза, но ничего не увидел — он был погружен в абсолютную темноту, она обернула его сотней непроницаемых слоев, она поглотила его, переварила и сделала своей частью.

— Вставай… — Голос был осязаем. Это он — шершавый — держал Яра за руку. Это он — холодный — забрался под одеяло. — Проснулся?.. — Голос был знакомый. — Ну, наконец-то.

Яр обрел власть над своими руками. Он поднес их к лицу, ощупал нос, подбородок, скулы. Коснулся глаз — они были открыты.

— Почему так темно?

— Еще ночь, — ответил голос. — Не буди Леру. Вставай.

Яр смог шевельнуть ногой. Высунул ее из-под одеяла.

Снаружи было холодно.

— Кто ты?

— Разве не узнаешь? Вставай уже, накинь что-нибудь. Нужно поговорить.

— Айван? Не может быть!..

Белое пятно просочилось сквозь плотные слои мрака, превратилось в смутное лицо.

— Айван, ты? Это не сон? Что случилось? Как ты сюда попал?

— Да тихо же, — раздраженно сказал старик и шлепнул Яра по губам холодной сухой ладонью.

— Ничего пока не случилось. А дверь мне отпер Херберт.

— Но почему ночью?

— А когда еще? — ворчливо ответил старик. — Все же знают, что я отошел от дел. Все слышали мое обещание. А я слово держу.

— Но… Я не думал, что ты способен… Ты же болел, кажется!

— Скажу больше: я, кажется, умираю.

— И пришел ко мне?

— Как видишь…

Яр сполз с кровати, стараясь не потревожить посапывающую Леру. Поправил одеяло, немного постоял, качаясь и зябко трясясь, хотя не так уж и холодно было в комнате. Босиком прошлепал к печке, вытащил из тесного промежутка первую попавшуюся шубейку, пахнущую кирпичной крошкой, сурово пообещал таящемуся среди одежды Херберту:

— Мы с тобой еще поговорим! — и, присев, принялся широкими движениями рук ловить где-то тут стоящие войлочные сапоги. Поймал, обулся. Приоткрыл дверь и ощутил, как по голым коленям скользнул в натопленное помещение стылый сквозняк.

— Идем!

В коридоре было темно, но у Айвана при себе оказался самодельный фонарик.

— Это действительно ты, — еще раз удивился Яр, наконец-то разглядев старика, чью болезненную худобу и бледность столь безжалостно подчеркнул и усилил невыгодный искусственный свет.

— Действительно я, — невесело усмехнулся Айван. — Хоть иногда и сам не верю в это, глядясь в зеркало. Не будем, впрочем, отвлекаться на мелочи. Я слышал о твоей проблеме и знаю о твоем решении. Что ж — возможно, в твоем возрасте я поступил бы так же. — Айван откашлялся в кулак, вытер мокрую руку о полу своего длинного одеяния — не то халата, не то плаща. Вынул из глубокого кармана какую-то некрупную плоскую вещицу. Протянул ее Яру: — Прихвати это с собой.

— А это что? — спросил Яр, не торопясь взять предмет.

— Обычный коммуникатор, только слегка переделанный. Бери!

— Зачем он мне?

— Тебе он, возможно, и ни к чему. Это для меня. Когда будешь в городе, нажми кнопку включения. В памяти этого комми я сохранил две сотни сообщений — своего рода мое завещание. Они разойдутся по сети сами, тебе ничего не нужно будет делать. Только нажми одну кнопку.

— Хорошо, — сказал Яр и взял из руки Айвана неприглядную коробочку.

— В пяти сообщениях я упомянул о тебе, — сказал старик. — Люди, которые их получат, возможно, решат тебе помочь. Это их работа, и они неплохо ее делают. Я на твоем месте от их помощи отказываться бы не стал.

— Кто они?

— Мои друзья.

— И как же мне их найти?

— Они сами тебя найдут, если посчитают нужным.

— А они знают о хурбах?

— Больше, чем кто-либо другой.

— Они видят их?

— Нет.

— Так кто же они?

— Ничего больше не спрашивай. Просто пообещай включить мой подарок, когда придет время. Помоги умирающему старику попрощаться с товарищами и недругами.

— Это я сделаю, — кивнул Яр. — Обещаю.

— Спасибо… Я слышал, ты собираешься взять с собой космача?

— Да.

— Ты не слишком на него рассчитывай. Он может погибнуть. Город каким-то образом убивает все, что не принадлежит ему. Растения чахнут, залетевшие птицы мрут, насекомые не могут размножаться. Я всегда полагал, что таким образом город пытается защитить своих жителей…

Айван снова глухо закашлялся, багровея лицом, — казалось, что он задыхается. Яр испугался, что старик скончается прямо тут, а ему потом придется как-то объясняться перед всем народом. Но Айван, несколько раз стукнув себя в грудь, с кашлем справился.

— Я не уверен, что эта защита — благо для нас, — сказал он изменившимся голосом. — Мы изнежены, избалованы постоянной заботой. Город изменил нас. Потолкуй на эту тему с доктором, и он много чего тебе расскажет. Про наши пальцы, например, которыми так удобно нажимать кнопки многочисленных миниатюрных приборов. У наших предков пальцы были устроены иначе. Спроси Эрига про норму близорукости, про так называемую болезнь Гулле. Город менял нас поколение за поколением. А мы этого и не замечали…

Устав стоять, Айван присел на небольшую коробку, набитую яркими тряпичными лоскутами, из которых Лера плела половики.

— Заболтался я, — сказал он, покачивая головой. — Болтливость — верный признак одинокой старости… Ты хоть понял, к чему я веду? Город может убить твоего космача, как дикая природа убивает нас — горожан…

У Айвана пропал голос, и он какое-то время немо шлепал губами. Потом в горле у него булькнуло, заклокотало. Старик сплюнул в кулак, растер плевок об одежду и еще долго отхаркивался, не замечая брезгливой гримасы собеседника.

— Может, воды? — предложил Яр.

Старик помотал головой. Отхрипевшись, отдышавшись, он выпрямился и глянул на Яра. Проговорил:

— Я еще довольно ясно мыслю, не правда ли? Никогда не хотел умирать от танатола. Всегда считал такую смерть нечестной… Ну, что? Значит, договорились?

— Да, — кивнул Яр, надеясь, что продолжения разговора не последует. Общение со стариком тяготило его.

— Я очень на тебя рассчитываю, — сказал Айван.

— Я нажму на кнопку сразу, как окажусь в зоне приема.

— Ты молодец, — сказал старик. — Ларс пытался мне это объяснить. Но я не очень-то ему верил.

— Мне просто не хочется умирать.

— И я тебя понимаю, — Айван ссутулился. — Очень хорошо понимаю. — Он начал подниматься, и Яр подхватил его, стараясь помочь, хоть и не ждал, что властный старик примет его помощь. Но Айван ничем не выразил недовольства, напротив, оперся на предложенную руку, вцепился в подставленное плечо.

— Спасибо.

— Может, останешься у нас? — предложил Яр. — Переночуешь.

— Нет. Я домой.

— Я провожу.

— Не надо. Позови Херберта, он поможет.

— Да, конечно. Сейчас…

Яр заглянул в комнату, прислушался, не проснулась ли Лера, и тихонько окликнул сибера. Херберт ответил сразу — должно быть, ждал, когда его позовут. Завозился, выбираясь из тесного закутка, включил подсветку и сразу стал похож на привидение. На цыпочках сибер прокрался к двери, шагнул за порог. Он, кажется, знал, что от него требуется, и Яр еще сильней на него разозлился, не сомневаясь уже, что Айван и Херберт давно в сговоре.

— Мерзавец ты, — шепнул Яр и кулаком саданул сибера в облитое мягким пластиком плечо.

Шлепок получился знатный, гулкий, и Яр, теперь уже и на себя рассердившись, опять заглянул в комнату, замер, прислушиваясь к ровному дыханию Леры. Успокоенный, он плотно прикрыл дверь и обернулся. Фонарь Айвана лежал на ящике, но старика здесь уже не было.

— Умирать он собрался, — буркнул Яр. — А бегает, не угнаться.

Хлопнула уличная дверь.

— Я догоню, — сказал светящийся изнутри Херберт, потирая плечо и по стенке пробираясь к выходу. — Я его провожу. Быстро. И сразу вернусь.

— Нет уж, — наставив на него указательный палец, грозно сказал Яр. — Возвращайся утром. И не очень рано. Лучше даже к обеду. И больше ничего от меня не утаивай. Понял?!

— Ага, — сказал сибер и погасил подсветку — будто вмиг растворился в темноте, как настоящий призрак.

* * *

Утром Яр и Херберт отправились в мастерскую Ларса, чтобы там рисовать карту.

Бывший проводник гостей не ждал, и им пришлось минут двадцать переминаться у дверей с ноги на ногу, недоуменно наблюдая за кипящей вокруг деятельностью. Часть крыши была разобрана, но, даже, несмотря на это, в мастерской стояла невозможная жара. Чумазые всклокоченные подмастерья, похожие на чертенят, возились с паровой машиной Ларса. Пузатая машина плевалась тонкими струйками кипятка, всхлипывала, звенела и тряслась, раскручивая большое деревянное колесо. Опирающийся на костыль Ларс стоял перед топкой, смотрел, как полыхают сосновые поленья, как вертится колесо, как, свистя, вырываются из-под клепок белые столбики пара, и время от времени отрывисто выкрикивал непонятные слова. Чертята, как подхлестнутые, тут же набрасывались на машину и принимались что-то крутить, что-то крепить, по чему-то стучать.

— Капэдэ низкий пока, — прокричал Ларс очередную тарабарщину, заметив мнущихся у входа гостей и горделиво указывая рукой на работающую машину. — Обмуровать бы ее! И трубу сквозь котел пустить! Стравливай! — Он за шиворот поймал пробегающего мимо парнишку. — Стравливай, говорю, зараза!

Машина зашипела, окутываясь клубами пара. Пара секунд — и вся мастерская наполнилась густым горячим туманом. Дышать стало нечем, но Ларс еще как-то ухитрялся кричать, отдавая непонятные посторонним команды. Его голос, дребезжание механизма, гул, звон и стук — все шумы мастерской — звучали глухо, будто помещение не паром наполнилось, а пеной. Какие-то тени шмыгали вокруг, кто-то сипло кашлял, кто-то детским голоском ругался по-взрослому.

Когда туман остыл и рассеялся, колесо не двигалось. Умытые паром чертята разбежались по углам, и только Ларс, как ни в чем не бывало, стоял на своем месте, все так же опираясь на костыль и с гордым видом обозревая свое детище.

— А! — воскликнул он, поворачиваясь к гостям. — Каково?!

— К бане пристроишь, будет просто отлично, — ответил Яр. — А то доктору всегда пару мало.

— Ха! — сказал Ларс. — Много ты понимаешь! Зачем вообще пришли?

— За картой, — ответил Яр.

— Да? — удивился бывший проводник. — Не рано ли? А впрочем, действительно, чего тянуть… Двигайте за мной!

Ларс проводил гостей в небольшую каморку, отгороженную от основного помещения мастерской шаткой дощатой стенкой и тяжелой кожаной шторой. Сам сел в плетеное из лозы кресло, гостям предложил занять места на лавочке, Придвинул к себе легкий трехногий стол, поинтересовался, вынимая из приклеенного к столешнице ящичка письменные принадлежности:

— Бумагу принесли?

Не дожидаясь ответа, махнул рукой:

— Ладно, не надо. Моей воспользуемся. — Он протянул руку, достал с полки из-за плеча серый лист, свернутый в трубку, раскатал его по столу, разглаживая ладонями, придавил углы тяжелыми письменными приборами. Похвастался: — Настоящая бумага! Не какая-то там городская подделка!

Яр причин для похвальбы не углядел — шершавый серый картон, писать на котором, наверное, одно мучение. Но говорить ничего не стал, только подвинулся ближе к столу.

— Это ты хорошо придумал, что Херберта с собой прихватил, — сказал Ларс. — Он, наверное, весь наш маршрут в памяти до сих пор держит. Сверимся… Мне бы на твоем месте и карты никакой не надо было б. У него же все тут, — Ларс согнутым указательными пальцем постучал себя по лбу, — все в мозгах хранится. — Он хмыкнул и, прищурясь, с подозрением оглядел Яра. Спросил: — А ты его, случайно, не того? Не с собой?

Яр чуть заметно пожал плечами.

— Что-о?! — протянул Ларс, приподнимаясь над столом. — Не дам! — Он хлопнул ладонью по листу бумаги.

— Айван разрешил, — негромко сказал Яр.

— Кто? — презрительно поморщился Ларс. — Кто-кто?!

И тут до него дошло:

— Айван? Ты мне еще и врать будешь, мальчишка?

— Я не вру, — сказал Яр, глядя на чистую бумагу. — Можешь у него самого спросить. Или вон у Херберта… Расскажи ему, Херберт, что тебе Айван велел.

Сибер рассказал. Ларс недоверчиво склонил голову набок и долго разглядывал сибера, будто пытаясь по его гладкому лицу, по его выпуклым глазам прочитать, врет он или говорит правду.

— Не может быть, — выдохнул проводник.

— Я и сам бы не поверил, — сказал Яр, разведя руками.

— Если так… — Ларс почесал затылок. — Либо старик окончательно сошел с ума. Либо у него есть какие-то планы насчет тебя… Он ничего тебе не поручал? Может, просил о какой-нибудь услуге?

Яр, не зная, нужно ли хранить порученное ему дело в секрете, просто развел руками.

— Очень странно, — пробормотал Ларс, хмурясь. — Я должен был догадаться, что ты и Херберта потянешь за собой… Эх!.. Должен был… Не углядел…

Яр сделал виноватое лицо, хотя на самом деле никакой вины он не испытывал.

— Карта все равно потребуется, — сказал он. — Мало ли что с Хербертом случится. Или с его памятью.

— Верно, — согласился проводник. — Да и путь ваш будет несколько отличаться от маршрута, по которому мы добирались сюда.

Из всех письменных принадлежностей, рассыпанных по столу, Ларс выбрал обычную ручку, склонился над бумагой и в левом нижнем углу поставил первую точку.

— Это мы, — объявил он и несколькими точными штрихами изобразил вполне узнаваемые деревенские ворота с торчащей рядом сторожевой вышкой. Нарисовать лес так же хорошо он не смог. Он лишь неуверенно обозначил его контуры. Лес занимал нижнюю часть листа, самый его уголок, и, глядя на пока остающуюся чистой бумагу, Яр с удивлением и даже некоторым испугом начал осознавать — и вспоминать — сколь длинный путь ему предстоит.

А вскоре стало ясно, что одним листом им не обойтись. Чем дальше продвигалась жирная прерывистая линия, тем больше появлялось вокруг нее отметок и схематичных изображений, тем плотнее ложились надписи. Но не все Ларс записывал, очень многое он просто проговаривал вслух, оставляя на бумаге лишь невразумительные значки:

— Здесь вообще-то днем ток идет, так что лучше это место проходить с часу ночи и до пяти утра. Если же решите идти днем, то старайтесь ничего не касаться. Потом вот здесь повернете и сразу выйдете в Пенал. Обратите внимание на его стены — если они сходятся, то лучше не рисковать и выждать пару часов, пока они не начнут расходиться. Тогда и бегите вперед, но глядите под ноги — не поломайте…

Яр уже и не надеялся всего запомнить, он больше рассчитывал на электронную память сибера.

— Здесь будет цех полимеров — это примерно половина пути через Концерн. На стене увидите красный железный ящик. Откройте его, возьмите кислородные маски, наденьте. Тебе, Херберт, она будет ни к чему. А с космачом уж сами разбирайтесь, но без маски в цех не входите, дышать там практически нечем. Пройдете прямо, держась желтой полосы на полу. Дождетесь, когда откроются шлюзовые ворота — там ходят грузовые кузова с продукцией. Если сумеете забраться в один из них, то сможете немного передохнуть — они движутся в нужном направлении…

Кончился и второй лист бумаги. Ларс подклеил его к первому, отложил в сторону сохнуть, потряс в воздухе уставшей рукой. Сказал:

— Не забывайте и про хурбов. Подозреваю, что вы встретитесь с ними уже за Сортировкой. И тут уж я вам никаких советов дать не могу.

Размяв пальцы, Ларс взял новый лист и продолжил рисовать карту, изредка обращаясь к Херберту за помощью…

Дело, которое Яр рассчитывал закончить к вечеру, затянулось. Они прервались на ужин, а потом еще ночью два раза пили чай, сдвинув схему на край стола. И даже когда карта была готова, они не ушли: Ларс не отпустил их. Он еще добрых полтора часа гонял зевающего Яра по рисованному маршруту и требовал от него подробного описания каждой, как он называл, «локации».

— Что видишь? — строго спрашивал он, тыча пальцем в бумагу.

— Ржавая труба справа, — докладывал Яр. — Высокая насыпь впереди. Перед ней бетонная будка. Слева остатки обвалившейся стены с рисунком.

— С каким рисунком?!

— Косой крест, перечеркнутый стрелкой. Под стеной тайник. Там еда и питье…

— Правильно. Давай дальше…

Они расстались, когда уже начало светать. Ларс, прощаясь, наказал Яру два раза в день — утром и вечером — проходить по карте весь маршрут, заучивая каждую точку, каждый ориентир, проговаривая вслух каждую рукописную заметку. Яр кивал, бормотал что-то в ответ, но думал только о том, как же хорошо будет сейчас забраться в согретую Лерой постель, уронить тяжелую гудящую голову на подушку и наконец-то впасть в блаженное беспамятство.

* * *

Три последующих дня прошли в заботах. Яр с ног сбился, стараясь всюду успеть: ему и с охотниками нужно было посоветоваться, и в библиотеке кое-что отыскать, и с космачом переговорить, и насчет дефицитной провизии договориться. За подготовкой как-то забылось о самом путешествии. Представлялось почему-то, что в путь выходить еще не скоро, что прежде нужно решить кучу вопросов, вызубрить карту, найти общий язык с членами своей группы и как следует потренироваться, отрабатывая совместные действия в походе и возможном бою. Даже Лера, кажется, уверилась, что Яр покинет ее очень не скоро, что суета сборов так и будет продолжаться, тянуться — неопределенное, но долгое время.

Отрезвление пришло, когда Яр обнаружил на шее маленькое красное пятнышко. Скорей всего, это был обычный синяк, раздражение или след от укуса насекомого. Но Яр, вмиг сделавшись мнительным, решил, что это первый признак возвращающейся болезни. Он вспомнил, что именно так все и начиналось — с розовых пятен на коже, исчезающих и появляющихся без всякой видимой причины. А потом стали темнеть ногти. И появилась боль — приступы боли, из-за которых он и обратился в платную клинику, не надеясь больше на помощь ви-доктора… Яр понял, что сборы пора заканчивать. Он велел Херберту упаковывать всю заготовленную провизию, придерживаясь рекомендаций охотников, а сам, наскоро одевшись, отправился к Ларсу.

— Я за оружием, — заявил он с порога мастерской, забыв даже поздороваться.

— К чему такая спешка? — удивился Ларс, вытирая измазанные дегтем руки о прожженный фартук. — Оружие я тебе выдам в последнюю очередь. Когда увижу твою бригаду, в полном походном облачении выстроившуюся перед воротами. — Он хмыкнул.

— Послезавтра утром мы выступаем, — объявил Яр.

— Да ну? — не поверил Ларс.

— Я опять заболеваю, — сообщил Яр, обнаружив, к стыду своему, что голос его дрожит, а на глаза наворачиваются слезы.

Он хотел, было показать проводнику красное пятно на шее, но тут же передумал — Ларс, наверное, только бы посмеялся над этой пустяковой, на его взгляд, отметиной.

— Значит, возвращения Фрэнка решил не дожидаться, — констатировал Ларс. — Решил пешком. Сам.

— Знать бы точно, когда они вернутся. Может, их еще месяц не будет. Может, Фрэнк уже рассыпался или в болоте застрял.

— Тоже верно, — согласился Ларс, испытующе глядя на взбудораженного Яра. — Ну, до пустоши тут рукой подать, доберешься быстро, если с дороги не собьешься.

— Не собьюсь. Я с охотниками договорился. Они проводят.

— Это хорошо… А через пустошь дорога почти прямая. Про основные опасности я тебе рассказал, но все незнакомое и непонятное обходи так же. А если Фрэнк вернется скоро, то я его сразу же по твоим следам и пошлю. Он, если догонит, подберет, подвезет.

— Спасибо.

— Пока не за что, — отмахнулся Ларс. — И вот что еще… Я тут это… Мы с мальчишками подарочек тебе смастерили… Ну, не тебе лично, а приятелю твоему. Мерку с него я, конечно, не снимал, но глаз у меня точный, так что, думаю, должно впору прийтись.

Он, жестом поманив Яра за собой, довольно шустро проковылял к старому изрубленному верстаку, стоящему в стороне от остальных рабочих столов. Наклонился, вытащил из-под верстака тяжелую коробку и опрокинул ее, вывалив на пол какой-то мусор. Объявил гордо:

— Вот!

— Это что? — спросил Яр, присев перед грудой и осторожно тыкая в нее пальцем.

— Ты возьми. Давай-давай, разворачивай. Ну, смелее!

Улыбающиеся мальчишки, оставив работу, подходили ближе, с интересом ждали реакции Яра. А тот пока недоуменно ковырял мусор, пытаясь понять, каким образом его можно развернуть.

— Да не так! — Ларс, отставив костыль, присел рядом, принялся помогать: расстегнул кожаный ремень, отвернул резиновый коврик, откинул кольчужную сетку, сдвинул обрезки автомобильных покрышек. И Яр наконец-то разглядел, что вовсе это не мусор, а сделанная из мусора одежда — не то куртка, не то плащ — нечто такое, чему и названия сразу не подобрать.

Доспех.

Яр присвистнул.

— Во! — обрадовался Ларс. — Это мальчишки постарались. Я больше советы раздавал.

Нечеловечески огромный доспех был сработан грубо, но надежно. Отдельные части были сшиты проволокой, а в особо ответственных местах скреплялись болтами и латунными заклепками. Материалы использовались самые разные: обрезки покрышек с хорошо сохранившимся протектором, кожаные полосы, железные и медные пластины, цепи. Но, как ни странно, получившаяся конструкция выглядела довольно органично и даже обладала некоторым шармом.

— Ну, ты даешь, — сказал Яр. — Совсем уж двинулся. То катапульта. То паровая машина. Теперь вот доспех. Древние века какие-то.

— А что делать, — развел руками улыбающийся Ларс. — Нам только средневековые технологии и доступны. Но ты преждевременных выводов не делай, этот доспех не только для защиты предназначен. Тут похитрее задумано — вон, на нагрудник погляди.

— И что? Идиотизм какой-то!

На груди доспеха довольно грубо был намалеван известный каждому знак: окаймленный языками пламени белый овал с вписанной аббревиатурой «D.O.D.» — герб популярнейшей команды супергероев, не сходящей с экранов уже сто сорок сезонов подряд — кажется, это был официально зарегистрированный рекорд.

— А то, — назидательно проговорил Ларс, — что любой городской идиот решит, будто одетый в такие доспехи космач — это сибер-актер, играющий нового героя из команды Дод. Ну, или рекламный бот. Понятно?

Яр открыл рот. Закрыл. Помотал головой, не зная, что сказать. Нашелся, выдохнул:

— Ты гений!

— Как только сделаю паровоз, так сразу им и стану.

— И все равно это идиотизм!

— Он сработает, вот увидишь.

— Возможно… А кто тогда получаюсь я?

— Ну… — Ларс начал складывать доспех. — Можешь назваться ассистентом режиссера. А лучше представься сценаристом — их все равно никто не знает.

— Ты пока оставь эту штуку у себя, — сказал Яр. — А ближе к вечеру я за ним Херберта пришлю.

— Как скажешь.

— Но я все же хотел бы насчет оружия порешать…

Ларс так и не поддался на уговоры, пообещав выдать оружие, лишь когда путешественники двинутся в путь. Возможно, таким образом Ларс мстил Яру за то, что тот собирался увести Херберта из деревни.

Так ничего и не добившись, раздосадованный Яр оставил мастерскую и отправился искать знакомых охотников. Они обещали поделиться с ним каким-то чудесным питательным порошком, приличный запас которого обнаружился в одном из дальних лабазов. Помимо этого, Яру нужно было окончательно договориться о провожатых.

Время для пешей прогулки он выбрал не самое удачное — на улице было полно народу, все как раз шли на обед. Грязь успела немного подсохнуть, но с деревянных тротуаров люди старались не сходить, так что Яру пришлось поневоле встретиться со многими знакомыми, и не каждая встреча была приятной. Его не очень-то любили после того, как он вывел из леса космача, но еще больше недругов у него появилось после пожара, когда Угр перебрался в их с Лерой дом. Мало кто решался угрожать Яру или просто вслух высказывать недовольство, но косые недобрые взгляды он ловил постоянно. Слышал он и сердитые шепотки за спиной. Понимал, что долгого соседства с космачом люди не потерпят. Догадывался, что ультиматум ему не выставлен только лишь потому, что все знают — Яр вместе со своим людоедом скоро покинет деревню и уйдет на верную смерть. Этого ждали. Об этом говорили.

Вот и сейчас кто-то нагнал его, дернул за рукав, спросил недобро:

— Когда, наконец?

Яр обернулся, посмотрел на вопрошающего, опознал одноглазого Ассу, крайне неприятного субъекта. Спросил:

— Что — «когда»?

— Когда, наконец, уйдешь?

— Послезавтра, — букнул Яр, отворачиваясь и сторонясь.

— Удачи тебе, — вдруг искренне пожелал одноглазый неряха. — И берегись этих тварей. Это они мне вышибли глаз!

— Спасибо, — кивнул удивленный Яр. Не ждал он добрых слов от вечно ворчливого соседа.

— А как пойдешь назад, если не в тягость будет, прихвати для меня какую-нибудь сладость. «Чупс» или «Квики», просительно сказал Асса. — Хочу жене подарить, то-то она порадуется.

— Постараюсь, — кивнул Яр и улыбнулся…

В этот раз знакомых охотников Яр так и не нашел — они, как потом выяснилось, отправились проверять силки. Он встретился с ними на следующий день, огорошил их известием, что выступать надо будет уже завтра. Поделился своими планами, рассказал об уложенных сумках, спросил, что еще, по их мнению, необходимо добавить к его припасам. Советов последовало много, но ничего нового Яр не услышал. И с провожатыми как-то не складывалось: один только Карим согласился провести команду Яра через лес к пустоши, остальные невнятно мычали о неожиданности предложения, об усталости и срочных делах. Позже Карим объяснил Яру, что охотники просто боятся идти вместе с космачом, вот и выдумывают разные отговорки. Они вместе над этим посмеялись, а потом помрачневший Карим тихо признался:

— Я тоже его боюсь.

Яр, надеясь приободрить охотника, рассказал, как комично выглядит космач в мусорном доспехе от Ларса. К идее натянуть на себя защитное облачение Угр отнесся с энтузиазмом. Ему очень нравилась человеческая одежда, и он давно хотел для себя нечто подобное. Доспех пришелся впору, хотя надевать его было сущим мучением. Снимать, наверное, тоже. Но костюм так приглянулся космачу, что великан, единожды в него облачившись, не собирался с ним расставаться…

Договорившись с провожатым, Яр направился к люду Валику за обещанными веревками. Получив требуемое, тут же побежал на кухню выпрашивать у Лекса пищевые добавки и специи. По пути заглянул в генераторную, выкупил у электрика Томуса два универсальных флекс-аккумулятора, расплатившись уникальным для этих мест контентом, записанном на трех стиках памяти. Томуса интересовали два вопроса: много ли там порно, и где Яр ухитрился все это раздобыть. Второй вопрос Яр оставил без ответа — Херберт слезно просил не рассказывать, на что он тратит драгоценные гигабайты своей памяти.

Вовремя вспомнив о сибере, Яр сделал изрядный крюк и заглянул в деревенскую кузню. Задумчивый кузнец Даня отдыхал на улице, сидя на потрескавшемся чурбаке перед открытой дверью, и крутил в черных руках какую-то металлическую загогулину. Клиента он завидел издалека, достал из-под крыши тряпичный сверток, развернул его, сам на свою работу любуясь. Яр кузнечного мастерства не оценил, бегло осмотрел заказ, проверил пальцем остроту клинков, подергал подпружиненные крепления и хомуты, взвесил на ладони ошипованную голову булавы.

— Все по схеме, — отчитался Даня. — И материал выбирал самый лучший. Берешь?

— Беру…

Заново упакованное оружие оттягивало плечо, да и свитые в бухту веревки вес имели немалый, так что Яру пришлось зайти домой. Лера встретила его напряженной улыбкой.

— Все нормально, — успокоил он ее, скидывая ношу возле порога и выпрямляясь. — Планы не меняются. Перекусить есть что-нибудь?

Лера кивнула, принесла с кухни кусок картофельной запеканки и стакан молока.

— А где Херберт? — поинтересовался Яр.

— В кладовке. Одеяло ищет.

— Много вещей получается?

Лера показала рукой за комод. Яр, подавшись вперед, посмотрел и присвистнул:

— Ну, ничего себе! А я вот еще оружие принес. — Он кивнул на длинный, обвитый веревкой сверток. — Вместе с Ларсом придумывали.

— А может, задержишься еще хоть на пару деньков? — вздохнув, сказала Лера. — Больно нехорошая спешка получается. Не забыть бы чего.

— И так слишком задержался. — Он погладил пальцами красное пятно на шее. — Да и все уже договорено. Нет, планов я менять не буду.

Он развернулся и ушел, сильно хлопнув дверью, не зная, что планы его вот-вот изменятся.

* * *

В глухом лесу Фрэнк просто завяз, так что Петру пришлось разворачиваться и огибать непроходимую чащу стороной. Проторенным путем могучая машина двигалась споро, почти как по открытой местности, и Петр позволил себе немного расслабиться. Он признавал, что переоценил собственные силы, но отступать не собирался, как бы тяжело ему ни было.

По колпаку кабины постучали длинной палкой — кто-то из сидящих в кузове хотел сообщить нечто важное. Петр выругался, сердясь на непослушных пассажиров, рискующих собственной жизнью: сто раз было говорено, что во время движения по лесу со дна кузова лучше не подниматься. Нет же — всегда найдется герой, думающий, что успеет увернуться от сучьев. Интересно, кто на этот раз? Гурий? Георг?

Петр остановил машину на заваленной буреломом поляне. Отстегнулся, отпер дверь, сдвинул ее и выглянул наружу.

— Ну, чего там?

Из-за дощатого, усиленного сосновыми брусьями борта высунулся Георг.

— Я знаю эти места, — крикнул он. — Надо чуть вправо принять, на запад до ручья, потом на юг к молодым перелескам, мимо озера, через овраг… Я направление палкой буду показывать, ты поглядывай. Я эти места хорошо знаю, мы здесь бобров ловили. Крюк изрядный получится, но добраться должны быстро…

Три дня назад они сбились с пути и теперь шли почти наугад, держа направление по солнцу, звездам и лесным приметам. Два раза выходили к незнакомым диким поселениям, но перепуганные люды, завидев приближающееся многолапое чудище, прятались и на призывные крики чужаков не откликались.

А в целом поход получился удачным. За лесом обнаружились большие открытые пространства, довольно густо населенные людами. Охотники и раньше добирались до тех мест, но далеко не заходили, поскольку вне леса добывать пропитание не умели. Жители равнин, как выяснилось, занимались исключительно сельским хозяйством, а потому к принесенным чужаками товарам отнеслись с большим, хоть и осторожным интересом. Торговля шла бойко и выгодно, и полезными знаниями аборигены делились охотно, так что перспективы рисовались самые добрые.

Обменяв все заготовленные товары на продовольствие, обследовав окрестности и составив подобие карты, путешественники отправились в обратный путь. По пересеченной местности Фрэнк двигался со скоростью мобиля, выехавшего на луч городского хайвея. Ничто не предвещало проблем.

Но потом они сбились с пути…

— Тут пешему и груженому три дня идти, — сообщил Георг, приглядываясь к окружающему лесу. — А мы, думаю, как раз к вечеру до деревни доберемся. Если поторопимся.

— Поторопимся, — ворчливо передразнил его Петр. — Хорошо торопиться, сидя в кузове.

Он плюнул на далекую землю и, будто улитка в раковину, убрался в кабину. Через пару минут пробудившийся Фрэнк, урча, встрепенулся, приподнялся еще выше на могучих, крепких лапах и медленно, стараясь не задеть кроны близких вязов, стал поворачиваться на запад.

* * *

Когда на сторожевой вышке залязгал набат, Яр как раз был в дежурке, уточнял, сможет ли он рано утром покинуть деревню, не возникнет ли проблем с открытием ворот, не поступало ли от начальства каких-то особых распоряжений. Он беседовал с дежурными, но испытывал при этом странное чувство — ему казалось, что это не он разговаривает, а кто-то другой. А он же — Яр Сладин — следит за деловитой беседой со стороны. Оценивает каждое слово. И никуда не собирается.

Совершенно не верилось, что завтра на рассвете он выйдет в путь и направится в город.

Домой.

Холодный лязг набата не сразу привлек его внимание. Несколько секунд это был просто непонятный неинтересный звук, доносящийся с улицы, — один из многих, пусть и самый громкий. Но разговор остановился, и Яр заметил, как напряглись дежурные, увидел их переменившиеся лица. Он попытался понять, что происходит, и только тогда обратил внимание на неспешное, почти музыкальное лязганье. Даже Яру стало понятно, что это не тревога, а нечто иное.

— Кто-то появился, — сказал старший смены, распознав звуковой сигнал. — Кто-то из наших.

Он поднялся с лавки, подхватил рогатину и, пригнувшись, шагнул за порог дежурки. Все присутствующие проводили его взглядами.

— Кого это так встречают? — вслух удивился кашевар Саша, на всякий случай подвигаясь ближе к оружейному стеллажу.

Минуту все дружно и молча недоумевали. А потом на дежурных снизошло озарение:

— Фрэнк, — округлив глаза, сказал кашевар.

— Петр! — хлопнув себя по колену, обрадовано воскликнул столяр Хорх.

— Георг, — широко улыбаясь, сказал охотник Лайм. Они повскакивали с мест и скопом, толкаясь, бросились на выход.

— Фрэнк? — удивленно повторил Яр. — Фрэнк вернулся?

Он вдруг понял, что завтрашнее выступление все же откладывается, что планы меняются, что у него теперь есть еще несколько относительно спокойных дней, что сегодня можно будет безмятежно спать, а завтра не нужно будет месить ногами лесную грязь. Он представил, как обрадуется Лера этой задержке, вспомнил о пятне на шее, подумал об ожидающем свободы Угре…

Яр, щурясь, выбрался из дежурки. Встречающие уже собирались возле открытых ворот, радостно кричали что-то.

Набат лязгал громче и теперь совсем не музыкально. Огромный Фрэнк неспешно, будто бы устав от затянувшегося путешествия, приближался — уже было видно, как из-под его лап клочьями летит земля. В открытом кузове стояли люди и приветственно размахивали не то палками, не то оружием.

— Действительно, Фрэнк, — глупо улыбаясь, проговорил Яр.

Он постоял буквально пять секунд, глядя на гигантскую шагающую машину, а потом поскучнел, поник и, развернувшись, медленно побрел к Лериной избе.

Домой.

Он хотел отдохнуть.