– Так ты расскажешь мне, о чем вы болтали? – спросил Дарио, заводя мотор.
Энди улыбался.
«Какая разница, тебя это не касается».
– Похоже, ты нравишься девушкам, да?
«А ты что думал? Что я сельдерей?»
Дорога бежала по равнине, ведущей к морю. Свежий и легкий бриз пах солью.
– Но она ведь что-то дала тебе. Что? Подарок?
Энди поднял голову.
«Да, подарок, но тебя это не касается».
– Ну ладно, хватит выпендриваться. Мы же друзья, да? – Дарио сжал руку в кулак и посмотрел сквозь него, прищурившись. – Эта вещь синего цвета? Я видел, что это что-то синее. Ну же, скажи мне, что это.
Энди опустил голову и уставился в одну точку перед собой.
Где-то вдалеке нижняя граница равнины размывалась и превращалась в синеватый туман.
– Знаешь, что говорит моя мать? Что синий – цвет спокойствия. То есть, если тебе нравится синий цвет, это значит, что ты спокойный человек, – Дарио наклонил голову. – По-моему, это глупость. Например, в английском языке слово «синий» означает «грустный». Получается, что если ты англичанин и тебе нравится синий цвет, значит, ты спокойный и грустный?
Дарио окинул взглядом дорогу и полоску моря вдали.
– Знаешь, что для меня означает синий? – продолжил он. – Это цвет чего-то недостижимого. Взгляни на небо. Небо синее, но разве ты можешь допрыгнуть до него? Море тоже синее, но даже его ты не можешь догнать, потому что, когда ты подходишь к нему, оно убегает дальше за горизонт. Оно гораздо дальше той точки, в которой ты находишься. – Он махнул рукой. – Вот что значит синий цвет. Это цвет тех вещей, до которых ты не можешь добраться.
Дарио притормозил.
Энди снова погрузился в музыку. Он улыбался и позволял Дарио везти его в неизвестном направлении.
А Дарио? Знал ли он сам, куда ехал? В Торре-Сарачену? Незнакомое место, утопающее в тумане цвета чего-то, что недостижимо?
И все же так решил он. В кои-то веки Дарио сам принял решение. На этот раз он выиграл, обогнал всех и стал свободен. Стал хозяином своей жизни. Самый сильный побеждает, самый слабый вынужден отступить и покинуть стаю: так происходит в мире животных. Но почему же сейчас именно он покинул стаю, а все остальные остались на своих местах?
Дарио посмотрел на солнце, которое смеялось с высоты своего привычного и спокойного безразличия.
– Хочешь узнать правду, Энди? – сказал он. – Настоящую правду? Все это полная чушь. Вот и все.
Он повысил голос и практически перешел на крик:
– Синий цвет, небо, море – все это полная чушь! Иначе скажи мне, что мы делаем в этой идиотской коляске посреди этой идиотской равнины?!
Он раскинул руки в стороны, надавил на педаль. Коляска дернулась, двигатель заглох.
– Да пошли вы! – крикнул он небу, солнцу, морю, Энди, Торре-Сарачене, всему, что его окружало.
Его голос отрикошетил в полях и вернулся, раздробленный на хриплые звуки, угасая, словно приглушенные рыдания. Какая-то птица ответила ему с равнины.
Дарио зажмурился, пытаясь прислушаться к миру. Хотя бы на мгновенье мир был вынужден выслушать его. Он почувствовал, как веки тяжелеют от слез, но он был Дарио Великим, а великие не плачут. Однако слезы не подчиняются приказам. Они потекли по щекам Дарио.
В это время тишина вернулась на свое место. Эхо его крика угасло в один миг, словно ничего не было. Дарио молчал, прижавшись плечами к сиденью и уткнувшись лицом в руль.
Но в воздухе не было ни единого звука. Ничего, даже шелеста ветра.
Лишь его пульс где-то вдалеке, едва различимый. Колокольный звон на горизонте. Стук сердца птицы, спрятавшейся в листве дерева.
Дарио открыл глаза. Обернулся.
Энди постукивал по сиденью тыльной стороной ладони. Между пальцами он держал камень.
Он повернул руку, вытянул ее и открыл ладонь.
Дарио почувствовал, как камень проскользнул в его руку, почувствовал его прочность, тяжесть, гладкость. Почувствовал синеву, глубокую синеву, настоящую синеву, которая была здесь и не пыталась сбежать. Настоящую, чистую синеву. Синеву, к которой он мог прикоснуться.
Он вытер лицо. Шмыгнул носом.
Он смог сказать лишь одно:
– Ого!