1

Оформив документы в Заполярном пароходстве, Роман отправился в порт. У причалов выгружалось и грузилось несколько советских судов. В стороне рыбной базы поднимались густые пароходные дымы. Роман вспомнил кипучий Мурманск военных лет. Транспорта, корабли охранения, военные миссии, веселого капитана с «Оушен Войс». Где-то теперь О'Конор?

«Никель» стоял у лесного мола. Увидев теплоход, Роман горько усмехнулся. После большого, красивого «Гурзуфа» «Никель» казался пигмеем. Судя по линиям корпуса, надстройки и трубы, теплоход был новым, но на всем судне лежал отпечаток запущенности. За бортом болтались неубранные концы, висела швабра, раскачивались на ветру незакрепленные стрелы, у трапа отсутствовал вахтенный матрос… Краска кое-где облупилась, по корпусу сползали ржавые подтеки.

Роман поднялся на борт, открыл одну из дверей и сразу же очутился в крошечной кают-компании. Команда обедала. За столом сидели в грязных робах, ели грязными, не вымытыми после работы руками. Все это заметил Роман. Он поздоровался и спросил капитана. Человек в засаленном кителе, с круглым одутловатым лицом и маленькими набрякшими глазами, сидевший во главе стола, встал:

— Я капитан. Что вы хотите?

— Приехал сменить вас. Вот приказ.

Капитан «Никеля» почти выхватил из рук Романа листок.

— Наконец-то, — радостно закричал он, — наконец-то меня освобождают от каторги, от проклятой коробки… Сколько я рапортов подал! Ну, пойдемте ко мне в каюту, я вам все расскажу, передам документы, и чтобы моего часа лишнего здесь не было…

Сидящие за столом не проронили ни слова, только поднимаясь за капитаном «Никеля» по трапу, Роман услышал, как кто-то довольно громко и презрительно сказал:

— Новый гастролер прибыл. Штрафник какой-нибудь. На исправление. Ну, мы его тут исправим.

В капитанской каюте было грязно и не убрано. Койка с серыми простынями, сбитыми в кучу, на столе остатки закуски, граненые стаканы и зеленоватая пустая бутылка.

— Вот так и живем, — сказал капитан «Никеля», заметив брезгливый взгляд Романа. — Ничего, привыкнете. Меня зовут Вадим Васильевич, а сокращенно на судне — Вадвас. Понимаете, целый год мучился на этом дерьме… Ну да ладно, с такой радости надо сначала выпить.

Капитан «Никеля» схватил стаканы, бросился к умывальнику, открыл кран. Вода не шла.

— Вот всегда так. Сколько раз говорил механикам, чтобы воду с утра качали. Как об стенку горох…

— Да вы не беспокойтесь…

— Ничего, ничего, я сейчас, — Северов открыл дверь и крикнул кому-то вниз: — Петрович!

Через несколько минут в каюту без стука вошел мальчишка в засаленном поварском колпаке и таком же переднике.

— Ну, чего вам? — грубо спросил он, не глядя на своего капитана.

— Петрович, ты убери быстренько всю гадость со стола, помой стаканы да принеси какой-нибудь закуски. Ладно? Чего там у тебя есть?

— Что, опять трескать огненную воду будете? — спросил Петрович, убирая со стола.

Роман еле подавил смех, а Вадвас сделал страшные глаза.

— Ты, брат, не очень-то забывайся. С капитаном разговариваешь.

— Да знаю я…

Когда мальчишка ушел, Северов обиженно сказал:

— Вот изволите видеть. Наш шеф-повар. Ни черта, кроме макарон и каши, готовить не умеет, а как разговаривает? И все так. Почему? Потому что знают — худшего судна нет. Никто на нем плавать не хочет. Что бы ни сделали, все равно не уволят.

Петрович вернулся, поставил на стол два мутных стакана, толсто нарезанный хлеб, желтые соленые огурцы, картошку с мелко накрошенным луком и собрался уходить, но капитан задержал его.

— Налить маленькую, Петрович?

Повар хмуро буркнул:

— Знаете ведь… Не надо.

Северов достал из шкафа непочатую бутылку водки, сдернул жестяной колпачок, разлил по стаканам.

— За ваше счастливое плавание. Правда, я не очень-то верю, что оно будет приятным.

Роман отхлебнул из стакана, пожевал горький огурец. Пить ему не хотелось, но почему-то было жаль Северова. Обидится, чего доброго. Какой-то беспомощный человек.

Вадвас, чавкая, закусывал. Роман молчал.

— Теперь я вам все подробно, по порядку, — облизывая губы, сказал Вадвас. — «Никель» ходит: Мурманск — Териберка — Кандалакша — Печенга, ну и еще в несколько мелких становищ. Рейсы дерьмо, заработков никаких. План мы не выполняем. Команда — дерьмо. Большинство — мальчишки безвизники. По окончании ФЗО им сулили Рио-де-Жанейро. Собрали документы, обещали провизировать и забыли. Скоро, ждите, мол… Вот и ждут все, когда «семафор» откроется. А он приржавел. Хе-хе-хе! Мальчишки уж и надеяться перестали. Больше года прошло. Есть и штрафники, посланные сюда за разные провинности. Представляете, что с такой командой можно сделать? Работников нет. Вот так. Я вам все откровенно выложил. Не знаю, куда меня пошлют, но уверен — хуже не будет.

— Неприглядную картину вы мне нарисовали, Вадим Васильевич, — задумчиво проговорил Роман. — Ну, а начальство как на все это смотрит?

— Начальству что? Есть суда передовые, есть отстающие. «Никель» какой год в отстающих. Привыкли.

— Так, так. Помощники? Помполит?

— Помполит не полагается. Помощники хлам. Тоже работать не хотят… Вот «Никель» уже двое суток стоит здесь. Ему дали десять суток на профилактический ремонт, но я не уверен, уложатся ли механики. Не вижу никого из них на борту. Одни мотористы чего-то ковыряются там.

Вечером Роман подписал акт о принятии «Никеля». Северов лихорадочно собирал вещи. Комкая, запихивал в чемодан мешки и коробки. Видно, боялся, чтобы новый капитан не передумал и не убежал раньше его. Он уже сожалел, что так разоткровенничался.

Никто не вышел проводить капитана. Роман помог ему спустить чемоданы на причал. На прощание Северов помахал рукой. Роман остался на палубе один.

Вернувшись в каюту, Роман задумался. Неужели все так плохо на «Никеле», как говорил Северов? Теплоход дрянь, заработки дрянь, команда дрянь… В каюте стоял кисловатый запах долго не проветриваемого жилья. Роман распахнул все иллюминаторы. Свежий холодный ветер ворвался в помещение. Роман принялся убирать каюту. Он с ненавистью выбрасывал через иллюминатор в воду пустые бутылки. Ими были наполнены все нижние ящики шкафа и дивана. Коробочки, пузырьки из-под сердечных капель, бумажки трехлетней давности, которых тоже накопилось изрядно, полетели вслед за бутылками. Капитану хотелось, чтобы здесь не оставалось ничего от старого, очевидно под корень прогнившего быта. Его каюта должна хоть отдаленно напоминать каюту на «Гурзуфе». Роман открыл чемоданы. Он поставил на полку любимые книги, с которыми не расставался, повесил над койкой рамку с фотографией жены и дочки, достал чистые блокноты, карандаши… Потом спустился в кают-компанию. Сейчас там было пусто. По столу, покрытому коричневым линолеумом, полз жирный таракан. Из окошечка в камбуз доносился шум передвигаемых кастрюль, лязг ножей. Роман заглянул в камбуз. Петрович что-то готовил.

— Эй, парень, выйди-ка на минутку, — позвал капитан.

Петрович подозрительно взглянул на Романа.

— Некогда мне, макароны переварятся, — ворчливо сказал он, но все же через минуту появился в кают-компании.

— Тебя как зовут? — спросил Роман.

— Ну, Зимин Алексей Петрович.

— Ты что же, Зимин, как трубочист выглядишь? Ведь на камбузе работаешь. Может быть, пароходство колпаков и фартуков недостаточно дает, а?

— Дает. Редко у нас в стирку возят. Времени не хватает, — со злостью сказал поваренок. — Все больше, как придем в порт, водку жрут. Ух, и ненавижу ее.

— Это хорошо. Ну ладно, к твоему виду еще вернемся. Кто у вас тут каюты убирает и белье выдает?

— Есть один деятель. Ваняшка Буров. Вы погодите, я вот макароны выну, его позову.

Роман уселся в тесное деревянное креслице, принялся терпеливо ждать. Кают-компания, — она же и столовая команды, — выглядела, как и все на судне, неопрятной и запущенной. На иллюминаторах — грязные репсовые занавески, палуба — черная, замасленная, давно не мытая. Вся обстановка вызывала отвращение.

Скоро появился Ваняшка Буров, длинноногий чернявый матрос. Круглые карие глаза и отставленные от тела руки придавали ему сходство с пингвином.

— Что прикажете, товарищ капитан? — весело блестя глазами, спросил Буров. — За пол-литром смотаться, что ли? Это я мигом.

— За пол-литром? Что, праздник сегодня какой или радостное событие?

— Да я думал, что свое назначение праздновать будете, товарищ капитан, — хихикнул Ваняшка.

— Белье мне нужно. Каюту убрать. Палубу вымыть. Вот пока все, что надо.

— Сейчас сделаем, товарищ капитан.

Он вернулся с ведром, щеткой, мылом. Не говоря ни слова, уборщик поднялся в каюту капитана. Роман услышал, как Буров начал шаркать щеткой. Уборка началась. Роман вышел на палубу. У брашпиля копался бодрый старик в зимней шапке с отвислыми ушами, в старом ватнике и, несмотря на сравнительно теплую погоду, в валенках с галошами. «Боцман», — догадался Роман, подходя.

— Здравствуйте, боцман, — поздоровался капитан. — Что один работаете? А где остальные?

— Выходные, товарищ капитан. Да, впрочем, есть они или нет — все едино. Сачки. Вахту стоят, и ладно.

— Вы давно на «Никеле», боцман?

— Месяца четыре. Я раньше на хорошем судне плавал. Не повезло. Якорь с тремя смычками потеряли. Ну, комиссия признала, что недосмотр. Соединительное звено разомкнулось. Говорят, что не зашлинтовано было. В общем, сняли меня и старпома. Теперь уж на хорошее не пошлют. Возраст не тот.

— Оставьте. С таким опытом, как ваш, — пошлют. Здесь начинающему боцману работать надо. Вы, наверное, всю жизнь плаваете?

— Верно. Начал с зуйка. На иолах с дядькой в Норвегию плавал, — с видимым удовольствием и гордостью согласился боцман. — На Севере фамилия Хабаровых известная.

— Ну вот видите. Не навечно вас сюда. На пенсию не собираетесь? Нет? Пойдете еще на большой пароход.

— Товарищ капитан, готово! — услышал Роман голос Бурова. Он стоял на спардеке и махал ему рукой. В кают-компании Ваняшка сказал:

— Сейчас белье принесу, и будете жить, как в номере люкс в гостинице «Арктика».

— Между прочим, Буров, — спросил Роман, — ты кают-компанию когда-нибудь моешь?

— А чего ее мыть, товарищ капитан? Все равно, мой не мой. Мазут, соляр, солидол хоть в ведра собирай.

— Так по шею зарастешь, пожалуй.

— Вы им скажите, чтобы ботинки снимали, робу чистую надевали, тогда буду мыть, а так бесполезно.

— Ладно, скажу. Тащи белье.

После усилий Бурова и Романа каюта приняла приемлемый вид. В ней стало даже уютно. Роман приказал Ваняшке позвать к нему старшего механика.

Старший механик тоже оказался молодым человеком. Тощий, с худым испитым лицом серо-зеленого цвета — видно, накануне злоупотребил спиртным — он по внешнему виду никак не подходил к должности руководителя машинной команды. На нем был засаленный ватник (Роман подумал: «Что они все в грязных ватниках? Форма, что ли, у них такая? Или другой робы нет?») и стоптанные, тоже засаленные, тапочки. Войдя в каюту, стармех представился Евгением Назаровичем Рудневым и без приглашения сел.

— Вызывали?

— Да. Хотел выяснить, как идет дело с ремонтом.

— Делаем, — неохотно ответил механик.

— Успеете окончить в срок? Иначе опять план не выполним.

— А его и так и так не выполним.

— Почему же?

— У нас то стрелы не готовы, то трюма не убраны, то в шторм попали, то рабочих нет… Потом, все тут временные.

— И вы тоже?

— И я. Что же вы думаете, я на такой лоханке всю жизнь плавать буду? Нет. Подожду еще с месяц-другой, не дадут приличного парохода — уйду на берег. Хватит.

— А на «Никеле» кто плавать будет?

— А кто хочет. Меня не интересует.

Роман неодобрительно покачал головой.

— Пока вы на судне старший механик. Поэтому я требую, чтобы ремонт закончили в срок. У вас диплом какого разряда?

— Первого, — сказал механик, снисходительно посмотрев на капитана.

— Сила! — довольно улыбнулся Роман. — С таким дипломом — машина не может работать плохо.

— Требовать, конечно, нужно, но, думаю, напрасно горячитесь, товарищ капитан. Даже если «Никель» выполнит план, в пароходстве процентов недосчитают. Одно слово — «Никель», — уныло проговорил механик, вставая. — Вас сюда за какие провинности послали? За это? — Руднев выразительно щелкнул себя по горлу.

Роману стало весело.

— Совсем за другое. Я водку не вовремя не признаю. А вас за что? За нее?

— Нет. У меня только сегодня такая рожа. Вчера переборщил. Раньше я совсем не пил. А вот тут приучился. Все пьют. Скучно жить. Вот иногда и заложишь… Послали меня сюда временно. Обещали разобраться, да вот уже больше полугода разбираются.

— А… ну, мне понятно. Вы меня извините, Евгений Назарович, что, у вас нет приличного форменного костюма? Ходите как гопник, а не стармех.

— А зачем? Меня и так знают. В нашивках в машине работать не будешь.

— Я имею в виду подвахту, обед, ужин.

Стармех пожал плечами, скучающе взглянул на Романа.

— Ведь команда на нас смотрит, — продолжал Роман. — Как мы себя поведем, так и они. Если мы будем выходить к столу как полагается…

— Да бросьте вы, товарищ капитан, — вдруг вспылил стармех. — Мы проповедей слышали много. Все надо. И пример показывать, и работать на «отлично», и нарушений не иметь… и многое другое. Вы же понятия не имеете, что это за судно и как на нем работать. Знаете, в школе иногда бывают нелюбимые ученики, он из кожи лезет, а у него все не удается, никто не поможет. Потом он плюнет на все и на самом деле становится никудышным. А воспитатель доволен. Я, мол, говорил. Вот и наш «Никель» такой. В пароходстве его, по-моему, ненавидят. Гадкий утенок.

— Почему же?

— Бог знает почему. Повелось так, что всех штрафников да таких, как я, сюда направляют. Вот и стяжал теплоход себе славу. Ремонт в последнюю очередь, снабжение в последнюю очередь, районы плавания самые паршивые, а вы форменный костюм… Какая, подумаешь, разница.

— Ладно, Евгений Назарович. Пока прошу подготовить все к выходу. И не надо так мрачно смотреть на жизнь. Все делают люди, все зависит от людей… Спокойной ночи.

Долго ворочался Роман на жесткой, еще не обжитой капитанской койке.

Послать бы все к черту. Министерство, «Никель», команду… Поехать домой, пусть себе плавает без него. Ведь надо же было придумать подобное издевательство. Бывшего начальника пароходства назначить на такое судно! Был бы еще приличный пароход, а то какая-то козявка. Судно, рейсы, команда — все под стать. Сознательно сделано. Вот тебе, мол, получай! Сам просил пароход. Не захотел ехать в Певек… Поднял хвост, а тебе по хвосту… «Никелем» командовать может любой штурман. Даже штурман малого плавания — больших знаний не требуется. Ему следовало отказаться. Могли бы уволить… Ну и дьявол с ними. Пусть увольняют. Найдет он себе работу. К рыбникам пойдет.

Роман вскочил с койки, вытащил из-под дивана чемодан, откинул крышку и вынул лежавшую под рубашками бутылку «лечебного» коньяку. Он раскрутил ее, ловко стукнул краем донышка о палубу. Пробка вылетела. Он налил себе три четверти стакана и выпил. Закуски не было. Запил водой, со злостью швырнул стакан в угол. Он звонко треснул и разбился.

«Тут Северовым недолго стать, — подумал Роман. — Ну, я не стану».

Он убрал бутылку, лег на койку. Ему стало жарко, зашумело в голове. Настроение понемногу поднималось.

Вообще «Никель» теплоход неплохой! Новый, красивый. Есть такие необихоженные телята. Худые, грязные, в репейнике, со слипшимися кусками навоза на шерсти. Вымой, вычисти, накорми такого, смотришь, он весь заблестит, не узнаешь. То же и с судном. Руки приложить, будет красавчиком. Сложнее с командой. Почему из «Никеля» сделали какой-то исправдом? Хорошо бы исправдом. Посылали бы людей на какой-то срок, а то никто не знает, долго ли ему здесь плавать.

Спал Роман неспокойно, ворочался на койке, снились ему какие-то пароходы, Багликов, а потом вдруг возник расплывчатый Северов…

2

Капитан спустился в столовую ровно в половине восьмого. В это время на всех советских судах подают утренний чай и завтрак. От выпитого вчера коньяка болела голова. В кают-компании никого не было. На столе стоял закопченный алюминиевый чайник, в глубоких тарелках, похожая на замазку, с черными точками неочищенного проса, лежала пшенная каша. Нарезанный толстыми кусками сухой черный хлеб горой высился в соломенной корзинке. «Неаппетитно, прямо надо сказать», — подумал капитан, наливая себе чай. Чай был заварен вместе с кипятком и сахаром. Роман отодвинул стакан, тихо позвал:

— Зимин, пойди-ка сюда.

В камбузе загремели посудой. Поваренок высунулся из окошечка.

— Что, товарищ капитан?

— Иди, иди сюда.

Петрович, вытирая руки о фартук, предстал перед Романом.

— Слушай, Алексей Петрович, неужели тебе самому не противно разводить такую мерзость на столе? Начнем с каши. Разве нельзя ее получше сварить, каждому подать горячую, чтобы хлеб свежий был. Заварку отдельно и кипяток отдельно. Сахарницу на стол поставить. Масло чистое подать. Смотри, вся твоя грязная пятерня на нем отпечаталась, не надо Шерлоком Холмсом быть, чтобы узнать, кто его резал… За стол не хочется садиться.

Кок молчал, шмыгая носом. Потом поднял на капитана мальчишеские глаза и басом сказал:

— И так срубают. Не аристократы какие-нибудь.

— Товарищей не уважаешь и работу свою тоже…

— Да не моя работа это, товарищ капитан! Ну какой я кок? В жизни никогда не готовил. Окончил ФЗО на матроса первого класса. Диплом получил. Меня вызвали в отдел кадров и говорят: «Никель» в рейс уходит. Там кок сбежал, сходишь на один рейс». Я отказывался, говорил, что готовить не умею, потом, дурак, согласился. И застрял. Сколько раз ходил в кадры! Никто и разговаривать не хочет. Поваров нет, а на «Никель» палкой не загонишь. Я бы ушел, да жаль, хочется матросом поплавать. Самовольно уйдешь — выгонят навсегда. Презираю я камбуз, товарищ капитан.

— Вот оно что, — сочувственно проговорил Роман. — Дело поправимое. Только с этим безобразием кончать нужно, Петрович. Я тебе помогу, а ты попробуй — ненадолго — ударно-показательным коком стать. Чистоту наведи и вообще…

Петрович недоверчиво посмотрел на Романа.

— Чем вы мне поможете? Я ведь знаю, поваров нет. Заменить меня некем.

— Как это некем? А если бы ты, предположим, умер? Тогда что — «Никель» на прикол ставить?

Петрович засмеялся.

— Ну, если бы умер, тогда нашли бы.

В кают-компанию вошел пожилой моряк, кивнул капитану, уселся за стол. Он с ненавистью посмотрел на тарелки.

— Опять каша. Задавить хочешь, Петрович?

Кашу он есть не стал, налил себе чаю, принялся жевать хлеб. Роман посмотрел на часы. Они показывали пять минут девятого. По одному, все в тех же ватниках, зевая и потягиваясь, собиралась команда.

Нехотя здоровались с капитаном и молча принимались ковырять кашу. Пришли два помощника, которых Роман узнал только по фуражкам, брошенным на шахматный столик. Вчера Северов мельком представил ему второго штурмана. Старпома не было на судне. Сейчас он сел на диван по правую руку от капитана. Он выглядел усталым и невыспавшимся. Синяки лежали под глазами. На лбу — стиляжная челочка. От него пахло одеколоном. Глаза неспокойные. Руки с тонкими нервными пальцами все время в движении. Они то постукивают по столу, то катают хлебные шарики, то крутят ложку. Завтрак прошел быстро. Люди ели молча, иногда перебрасываясь ничего не значащими фразами.

— Ну как вчера на танцах?

— Законно. Двух чувих подхватили…

— Алешка опять козу выкинул…

— «Минск» с рейса пришел. Ребята здорово отоварились…

Казалось, их совсем не интересует новый капитан, но Роман заметил острое любопытство, сквозившее во взглядах, время от времени бросаемых на него.

Когда из-за стола поднялся первый человек, Роман сказал:

— Прошу всех остаться в столовой. Хочу вас спросить. Что же, так и будем жить в таком гадюшнике?

— Да вы знаете, товарищ капитан, «Никель» какое судно? Мы тут все… — жалобно заговорил краснолицый парень.

— Знаю. Все знаю. И кто тут плавает, и что за теплоход «Никель», и как зарабатываете…

— А вы что нам, новый пароход построите? — насмешливо спросил старпом, продолжая барабанить пальцами по столу. — Зарплату прибавите?

— Если захотите, сами себе прибавите.

— Слыхали…

— Вы что же думаете, деньги вам на тарелочке принесут? Вы посмотрите, на что судно похоже! Мерзость запустения. Старпом, когда белье меняли?

— Как положено.

— Семнадцать дней назад, — сказал боцман, — а положено через десять.

— Ну вот что, товарищи, прошу меня внимательно выслушать, — жестко проговорил Роман. — На эту тему я говорю в первый и последний раз. Надо приводить судно в порядок. Тот стиль работы и взаимоотношений, который у вас был принят, придется забыть.

— Расшаркиваться друг перед другом будем, — хихикнул кто-то.

— С сегодняшнего дня прошу в столовую являться в чистой подвахтенной робе и ботинках, к завтраку приходить ровно в половине восьмого, запрещаю распивать на судне спиртные напитки…

— Пришел, увидел, победил… — тихо сказал тот же голос. — А от самого водкой несет…

Роман покосился, поискал глазами говорившего, но не нашел. Все лица были одинаково хмурые.

— Кто не хочет работать и выполнять требования устава, может подать мне заявление об увольнении. Того, кто будет мешать нам работать, — уволю.

— Так всю команду разгоните, товарищ капитан, — иронически заметил старпом.

Роман ему не ответил.

— Все понятно?

В кают-компании все заговорили разом.

— Сначала надо, харч чтобы был! Белье чтобы вовремя! Сколько нам тут мучиться, пусть скажут. Пошлют когда-нибудь на хорошее судно или так на «Никеле» и сдохнем? Уволить легче всего…

В гуле голосов Роман уловил надежду на лучшее будущее, он почувствовал, что люди будут работать, если увидят справедливое отношение к себе, и он уже совсем другим тоном, задушевно сказал:

— Все будет, ребята. И загранплавание, и хорошие пароходы… Все будет. Я верю в то, что…

— И дудка, и свисток, — опять вмешался тот же голос.

Теперь Роман увидел говорившего. Иронизировал круглолицый, курносый парень с широко расставленными глазами и пухлыми, очень красными губами.

— …верю, что не может так все оставаться долго. Не может быть такого штрафного судна и людей, которые плавали бы на нем годами. Но, для того чтобы требовать изменений, надо иметь основания. Посмотрит кто-нибудь на наш «Никель», обязательно скажет — так им и надо. Сначала докажем, что мы не хуже других, а потом уж…

— «Докажем, сделаем» — слыхали уже не один раз, — сказал курносый. — Знаете, приехал в паршивый колхоз новый председатель. Хороший. И что бы вы думали? Через несколько месяцев колхоз стал передовым. Во! В жизни так не бывает. У нас, на «Никеле», кажется, «ситуэйшен» похожая, да?

Кто-то засмеялся.

«Не верят. Мне не верят, в себя не верят, — и опять мысль уйти с «Никеля», послать все к чертовой матери с новой силой зашевелилась в голове. — Для чего я буду с ними тут возиться? Разложились вконец. Что мне — больше всех надо?» — подумал Роман, но сказал другое:

— Как ваша фамилия? Баранов? Так вот, Баранов, судя по вашим репликам, вы мне не верите? Так? Между прочим, насчет председателя вы напрасно смеетесь. Хороший председатель может сделать многое. Если не все, то многое. Конечно, если его поддержат люди. Ну, а насчет «Никеля» совсем уж просто. Что, нельзя разве привести теплоход в порядок, зажить в чистоте и уюте, как живут на всех наших судах?

— Привести можно, а потом что? Будем сидеть на нем всю жизнь? Печенга — Мурманск? А мы плавать хотим по всему миру. Поймите вы это…

— Вы пессимист, Баранов. Ладно, давайте на спор. Я утверждаю, что не более чем через год, если экипаж «Никеля» покажет себя, все изменится.

Команда заинтересованно слушала.

— Через год, — разочарованно протянул Баранов. — Курочка в гнезде… Ну, давайте.

Матрос протянул руку. Спорщиков разнял Петрович.

— Запомните, Баранов, сегодняшнее число.

— Проиграете, товарищ капитан, — усмехнулся боцман, но в этом «проиграете» слышалась надежда.

— Посмотрим. Что же касается наших внутренних дел — наладим. Можно расходиться. Кстати, зовут меня — Роман Николаевич Сергеев.

Роман вспомнил Снеткова и подумал: «Вот бы мне его сейчас сюда на помощь. Андрей владел золотым ключом от сердец…» Роман поднялся к себе. Не напрасно ли он так твердо пообещал команде изменения в их судьбе? Далеко не все зависит от капитана. Прослывет болтуном, тогда уж ничего не исправишь. Никто не станет ему верить. Неужели Баранов и другие скептики окажутся правы? Не может этого быть! Им овладел азарт человека, мечтающего во что бы то ни стало выиграть. Он переделает «Никель». Через год судно должно быть неузнаваемым. При желании все возможно!

Пусть в министерстве не очень злорадствуют всякие Вересковы и иже с ним… «Послали Сергеева на «Никель», а он спился, переживал все… Ай, ай». Не будет так. Он докажет, что в любых условиях остается тем, кто он есть. Ничего, что он «битый», как это модно теперь говорить. «За битого двух небитых дают». Вот он и докажет… Склонить голову, опуститься, считать, что он навсегда обижен? Ни в коем случае.

Кто поддержит его в борьбе за новый «Никель»? Кто из «мальчишек»? Среди них были хорошие, с пытливыми юношескими глазами, удивленные и любопытные… Его обязательно должны поддержать. Кто-то станет с ним рядом. Пока неизвестно кто. Но он уверен, что не останется одиноким.

3

С утра капитан отправился в отдел кадров. Начальник принял его как старого знакомого.

— Я вас, Роман Николаевич, еще с сорок первого знаю. Тут в Мурманске служил, в КПП. Носил один «кубарь». Вы меня, конечно, не помните. Моя фамилия Кузанков, Владимир Филиппович. Вас-то сюда запихали, ой-ой. Да вы не расстраивайтесь. Перемелется, мука будет. Так чем я могу быть полезен?

— Повар нужен.

Кадровик с сомнением покачал головой.

— Трудное дело. Поваров нет и не предвидится. По два года отпусков не даем. Может быть, сами подыщете, а мы оформим?

— Скажите, Владимир Филиппович, почему у вас «Никель» какое-то особое судно? Вроде ссылки, что ли?

— Ну уж и вроде ссылки. Просто направляем на него людей, чтобы в резерве не болтались. При деле все-таки.

— За всякие провинности посылаете?

— И это бывает. Временно.

— Никто не знает, на какой срок. По-моему, уж лучше бы набрать на него команду, не давая никаких обещаний. А то все чего-то ждут, считают себя временными, а от этого и отношение к судну.

Кузанков нахмурился.

— Ничего, пусть пока поработают. Разберемся. Кто-то ведь должен на «Никеле» плавать.

Не добившись ничего в кадрах, огорченный Роман пошел в город. Он понимал, что начинать надо с повара.

В столовых и ресторанах, куда заходил капитан, качали головами и говорили, что ничем помочь не могут. Никто не хотел бросать работу на берегу и идти плавать в каботаж. Только в столовой № 16 толстый заведующий сказал:

— Есть тут у нас одна. Уволил вчера. К двум должна подойти за расчетом. Поговорите с ней, если хотите.

— За что уволили?

— Характер невозможный. С другими женщинами работать никак не может. Подралась с шеф-поварихой. Ни из-за чего, можно сказать.

— А готовит она как?

— Готовит нормально. Только предупреждаю: характер — ой-ой…

Роман остался ждать в каморке заведующего. В начале третьего дверь открылась и в комнату вошла девушка, очень молодая, сильно подкрашенная, модно одетая. Совсем не походила она на повариху.

— Заведующий к вам послал?

— Ко мне. Садитесь.

Девушка села, положив ногу на ногу. Она сидела свободно, без тени какого-либо смущения.

— Плавать ко мне не пойдете поваром? — спросил Роман.

— За границу?

— Нет, тут по побережью.

— Ну, тощища. Мурманск — Териберка. Не пойду. Интереса нет.

Роман забеспокоился. Кажется, эта девушка была единственным шансом найти повара.

— Почему «тощища»? Судно везде судно. Познакомитесь с моряками, с морскою жизнью.

— С ними я давно знакома. Жоржики… Не люблю их.

Роман улыбнулся.

— За что же такая немилость? По-моему, ребята они хорошие… Как вас зовут?

— Вероника Александровна Самарина.

— Звучная фамилия. Ну ладно… Шли бы вы все-таки к нам на «Никель». Знаете, как вы меня выручите? Навечно буду вам благодарен. Идите хоть на три месяца. Я у вас помощи прошу. Надо поднять дух в этих мальчишках. А какой может быть дух, если их каждый день как поросят кормят. Не понравится — сразу уйдете. Ну?

Вероника молчала, сидела важно, слушала. «Солидный капитан» с золотыми нашивками — и вдруг просит у нее помощи.

— Платить сколько будете?

— Сколько положено. Больше, чем вы зарабатывали здесь.

— Если приставать будут, уйду.

— Не будут.

— И потом, если не понравится, чтобы сразу… Не задерживали.

— Обещаю.

Вошел заведующий столовой.

— Ну как, договорились? Ты смотри там, Самарина, свои номера забудь… Не позорь нас… Тебя под суд по-настоящему отдать было надо.

— Отдавайте, подумаешь! Еще неизвестно, кто виноватым будет: я или ваша хваленая Фроська. Боюсь я вас очень…

— Ладно, ладно, прекрати. Видите, товарищ капитан, язык какой? — обратился заведующий к Роману. — По производственной линии у нее порядок, а вот уж…

— Так договорились, Вероника? — спросил Роман.

— Договорились.

Девушка протянула ему руку.

— Приходите завтра к восьми в проходную порта. Пропуск будет вам оставлен. Позже оформим вас окончательно. Не подведете?

— Приду. Всего, Петр Павлович. Привет Фроське. — Она кивнула заведующему и вышла.

4

На следующее утро у камбуза «Никеля» стояла Вероника в ярко-голубом пальто со щегольским чемоданчиком в руках. Ни дать ни взять артистка, приехавшая на гастроли.

— Краля! — восхищенно воскликнул Петрович, высунув голову из двери. — Настоящая краля.

Девушка подвинулась ближе и угрожающе сказала:

— Я вот тебе сейчас дам — «краля», пацан несчастный. Ты кем работаешь вообще? Кочегаром? Черви у тебя еще тут не завелись, «краля»? Руки, наверное, на прошлой неделе мыл? Давай-ка чисти кухню, кастрюли чтобы блестели, банки-склянки — все вымыть. Иначе принимать не буду.

— Ты чего, ты чего? — обиженно начал было Петрович, но потом вдруг сообразил, что пришел новый повар. — Вы повар? Камбуз принимать будете? Сейчас или после обеда? Вот хорошо-то! Я вам все выдраю, как чертов глаз будет блестеть. — Петрович не верил своему счастью.

Вероника вошла в камбуз, осторожно, чтобы не запачкать пальто, подошла к плите, подняла крышку, брезгливо потянула носом.

— Ты что варишь? Ну и бурда. На голову тебе команда не выливает такую стряпню?

Петрович смущенно улыбался.

— Кости у меня тут перележали. Забыл про них совсем. Вот немножко запах…

— Эх, ты, «немножко». Давай показывай каюту. Я переоденусь.

Прибежал Ваняшка Буров.

— Это кто? — спросил он Петровича. — Повариха?

— Ага. Во! — Петрович поднял большой палец.

Вероника появилась в камбузе в узких брючках и пестрой кофточке.

— Вы так запачкаетесь, девушка, я вам сейчас халатик белый принесу. И колпак, — желая сразу завоевать расположение поварихи, предложил Ваняшка.

— Обождем. Сначала приведем в порядок столовую и кухню. Тебя как зовут? Алексей? Иван? Алексей, ты займись с кастрюлями, а мы с Иваном — столовой. Иван, тащи ведра, мыло, щетки.

— Бесполезно. Ходят в грязном. Сейчас вымоем, после обеда опять мыть, — начал было Ваняшка свою песню, но Вероника не дала ему закончить.

— Давай, давай, неси. Много не разговаривай тут.

— Раскомандовалась, — буркнул Ваняшка, но все же побежал за ведрами.

Скоро камбуз и столовая представляли собою поле битвы. Лились потоки грязной воды и серой мыльной пены. Петрович неистово тер песком котлы, чайники и сковородки. Если кто-нибудь из команды заглядывал в столовую, Ваняшка кричал:

— Не лезь! Аврал!

Через два часа кают-компания блестела. В камбузе еще был ералаш. Петрович не успел сделать всего, что требовала повариха. Надо было накрывать на стол. Приход Вероники на «Никель» произвел большое впечатление. Матросы и мотористы то и дело совали головы в кают-компанию, прищелкивали языками, шушукались. Такая девушка — и на их затрушенном «Никеле». Невероятно!

Обедать все пришли в подвахтенной робе. Роман спустился вниз.

Он с удовольствием оглядел сидевших за столом, досмотрел на Веронику, благодарно кивнул ей.

— Вот, товарищи, наш повар, Вероника Александровна Самарина. Будет нас кормить.

Дверь хлопнула, и в кают-компанию вошел Баранов, по-прежкему в грязном ватнике, хотел пробраться на свое место, но капитан остановил его:

— Вероятно, вы плохо поняли меня, Баранов. Вчера я сказал, что прошу в столовую в грязном не ходить.

— Да чего там, товарищ капитан, — развязно начал Баранов, — полчаса всего на обед осталось. Со следующего раза буду приходить.

Он демонстративно сел. В кают-компании стало тихо. В глазах Романа появился холод, нижняя губа полезла на верхнюю.

— Выйдите, Баранов, — негромко сказал капитан. — Немедленно.

Матрос встал, оглядел присутствующих, ища поддержки, встретился глазами с капитаном, вышел.

— Что мы, для таких чумазых целый день работали? — фыркнула Вероника.

За столом из-за инцидента с Барановым все чувствовали себя провинившимися. После обеда к капитану пришел Петрович.

— А меня куда теперь, Роман Николаевич?

— Как куда? Камбуз сдал? В матросы. Я уже сказал старпому, чтобы зачислил. У нас два свободных места.

— Вот спасибо! Вырвался наконец. И кормить вас теперь будут лучше. А то самому есть было неохота.

Модест Иванович Коринец, старший помощник капитана теплохода «Никель», попал на судно в наказание за систематическое пьянство. До «Никеля» он плавал за границу на теплоходе «Ураллес», но дважды не вышел на вахту, устроил дебош в иностранном порту и был с позором отправлен в отдел кадров. Его долго держали в резерве на полставки, потом направили на «Никель», ничего не обещая в будущем. «Хотите — плавайте здесь, хотите — берите расчет», — сказали ему.

Если в море Коринец не представлял собой ценности, то на берегу он являлся вообще бесполезной личностью. Он это прекрасно понимал и потому предпочел остаться на «Никеле». Коринец совершенно не интересовался судном. Какой там был порядок, как кормили, как несут вахту, в каком состоянии корпус или надстройка, все ему, как он говорил в кругу друзей, было «до лампочки». Он тянул лямку. С капитаном Северовым, его безнадежностью и пессимизмом, Коринцу было удобно. Вместе с Вадвасом они частенько «трескали огненную воду», по выражению Петровича, и потом, напившись до зеленых чертей, пели хриплыми голосами. Петрович презрительно говорил:

— Уже нарезались.

Кое-как отстояв вахту, Коринец уходил на берег. Что в это время делалось на судне, ему было безразлично. Приход капитана Сергеева пришелся ему явно не по душе. Новый капитан, а значит, и новые порядки. Новые порядки — беспокойство, изменение привычной рутины жизни. Он почувствовал, что решительная хватка Сергеева заставит работать и его. Но работать не было ни сил ни желания. А вот повариха ему понравилась. Такая пампушечка тут рядом, на судне. Но язык — не дай бог!

С утра до вечера раздавался звонкий, насмешливый голос Вероники. Она постоянно кого-то шпыняла за мат и грубость, кого-то за неопрятный вид.

— Эй ты, Сюркуф, гроза морей, — кричала она, — ну чего лаешься? Не видишь, что женщина рядом? А еще в кино приглашал. Да кто с тобой пойдет, с таким?

— Простите, Вероника Александровна, не заметил вас. Не буду, — сконфуженно говорил провинившийся, стараясь как можно скорее уйти от насмешек девушки.

Готовила она отлично. Команда, объевшаяся кашей и макаронами Петровича, не находила слов, чтобы похвалить новую повариху.

— Вот это да! Здорово! Пальчики оближешь! Молодец! — только и слышалось со всех сторон.

Ей помогали все. Чистили овощи, разжигали камбуз, кипятили утром воду. По просьбе Вероники Буров сделал два фанерных плаката: «На камбуз вход воспрещен», «Вход только в чистой робе». Первый повесили на палубе у камбузных дверей, где всегда маячил кто-нибудь из команды, но теперь не смел переступить заветного порога, а второй — на двери в столовую.

Не обошлось и без скандальчика. Вероника приготовила на ужин вкусный морковный гарнир. Бурову гарнир не понравился. Он что-то сказал. Вероника выхватила из-под носа у растерявшегося Ваняшки тарелку и швырнула в открытый иллюминатор.

— Ты что? Рехнулась? — закричал испуганный парень. — Психичка. Давай второе.

— Второе пойдешь есть в «Арктику». Там лучше готовят. Ну чего смотришь? Подумаешь — не понравилось. Не голодал, видно, никогда. Или у себя в деревне одними «девалями» питался? Наверное, кроме картошки, ничего и не видел, лаптем щи хлебал, а тут пришел фыркать.

За столом засмеялись. Роман, подавив улыбку, — уж больно смешной вид был у матроса, — строго сказал:

— После обеда, Вероника, зайдите ко мне.

— Вы, товарищ капитан, не волнуйтесь. Тарелку и ложку я завтра куплю. Инвентарь не пострадает. А этот пусть в «Арктику» топает. Не дам ему второго.

Только после приказания капитана повариха выдала провинившемуся Бурову злополучную морковку.

— Вероника Александровна, второе вы сегодня приготовили очень вкусно, — осторожно проговорил Роман, когда девушка поднялась к нему в каюту, — но прошу вас больше таких представлений не устраивать. Денег у вас не хватит на посуду…

Вероника, надув губы, молчала.

— Несправедливо. Ведь сами говорите, что вкусная морковка была. Так зачем языком шлепать? — наконец сказала повариха.

— Все равно посудой бросаться не надо.

— Ладно, не буду.

Вскоре Вероника еще раз показала свой характер. С ее приходом на судно немедленно появились ухажеры. В кают-компании каждый вечер толкался кто-нибудь из них в своем лучшем выходном костюме и поджидал, когда повариха кончит работу на камбузе.

— Вероника Александровна, я взял билеты в Дом культуры. Замечательная пьеса, «По ту сторону». Про разведчиков. Пойдемте?

— Верочка, пойдем потанцевать в «Арктику»…

— Мировая картина идет в кино…

Вероника никому не отдавала предпочтения. Она охотно принимала приглашения, но всегда ходила окруженная веселой компанией. Никто не мог похвастаться, что провел с ней вечер вдвоем. Ухажеры приуныли. И не без основания. После истории с мотористом Лобуко всем стало ясно, что от Вероники надо держаться подальше. А произошло вот что.

Утром, когда команда собралась завтракать, Лобуко, высокий светлоглазый парень, считавшийся на судне покорителем дамских сердец, появился за столом с огромным синяком под глазом. Это сразу заметили.

— На кулак нарвался, Тимка?

— Хорошего «бланша» заработал. Кто это тебя так здорово?

Не успел Лобуко ответить, как в камбузное окошечко высунулась голова Вероники.

— Это я его, товарищи.

— Брось трепаться, Верка. А то и вправду подумают, что ты, — закричал внезапно покрасневший моторист.

— Трепаться? Посмотрите на эту рожу, ребята. Герой-любовник! Выпил для храбрости и ночью ко мне в каюту целоваться полез. Вот я его и поцеловала. Этим… — Вероника высунула в окошко маленький твердый кулак. — Что, не так разве было, Тимка?

Возмущенный Лобуко вскочил с места.

— Да не ври ты! Мне такая шкидла и даром не нужна. У меня другие помоложе и получше есть. Навалом.

— Получше! — передразнила Вероника. — Может быть, и лучше. А тут рядом. Никуда ходить не надо. Как удобно! Эх ты, недотепа! Я жениха сама себе выберу. Запомните, кого это касается.

Роман, присутствовавший при этой сцене, нахмурился. Как бы повариха не бросила фартук и не ушла с судна. Тогда прощай вкусные обеды и хорошее настроение экипажа.

— Лобуко, было это? — спросил он моториста.

— Врет она все, товарищ капитан. Не верьте ни одному слову.

— Все правда, Роман Николаевич. Я напрасно говорить не стану.

— Придется вас наказать, Лобуко. Вы ведь судовые порядки знаете? Что можно и что нельзя.

Моторист сидел красный, опустив голову.

— Не надо его наказывать, Роман Николаевич. Что ж делать. Не устоял перед моей красотой. Я его сама наказала. Больше не полезет. Верно, Тимка? Я нарочно хотела при всех… Не думала, что вы его наказывать будете, а то бы не говорила.

— Ладно, — проворчал Роман. — Выводы, наверное, будут сделаны всеми?

— Ну и ну! — восхищенно хлопнул себя руками по ляжкам Буров. — Вот это баба!

Но все же после обеда капитан решил поговорить с мотористом. Лобуко не стал больше отпираться.

— Было, товарищ капитан. Вот, чертова девка, бесстыжая. Запалила при всех! Я, конечно, перехватил малость. Не нужна она мне совсем. Больше не повторится.

— Хорошо, Лобуко. Только имейте в виду — в последний раз. Надеюсь, понимаете?

— Есть, товарищ капитан.

На ухажеров случай с Лобуко подействовал отрезвляюще. Наиболее ретивые перестали надоедать девушке. Побаивались. Черт его знает, что вздумается взбалмошной бабенке!

Присутствие женщины на «Никеле» чувствовалось во всем. Какой-то неуловимый дух соперничества появился в команде. Каждый, несмотря на возраст, хотел понравиться хорошенькой и бойкой поварихе. Стали следить за собой, меньше ругались, в некоторых каютах начали мыть палубу и застилать койки. А вдруг зайдет, тогда не оберешься насмешек. Посыпятся всякие обидные прозвища — «Мойдодыр», «Чушка», «Чернопуп». Приклеит — не отдерешь!

Все это было на руку капитану.

Каждое утро Роман надевал комбинезон и сам лазил по судну. Он побывал во всех закоулках. Везде был беспорядок. Неожиданно у Романа появились ревностные помощники. Петрович и Буров как завороженные смотрели на капитана, не отходили от него. Оживился и старший механик. Он уже дважды просил капитана нажать на мастерские, которые опаздывали с ремонтом топливного насоса. Из-за этого может задержаться выход в море. Но большинство людей работали вяло и неохотно. Роман видел, как по вечерам группки моряков сходят на берег и держат путь в «Арктику». Возвращались они на рассвете, горланя песни.

Капитан садился в кресло в своей маленькой каюте, закуривал и мучительно раздумывал о том, как расшевелить команду. Может быть, твердой рукой навести порядок? Одному выговор, другого уволить в назидание остальным, потребовать от кадров заменить кое-кого? Станет легче. Его будут побаиваться. Но результат может быть и обратный. Люди озлобятся, и тогда от них нечего ждать поддержки. А она необходима. Один он ничего не сделает. Нет, нужно что-то другое. Но что?

В свободное от работы время Вероника устраивалась в кают-компании, метила судовое белье, шила себе переднички или просто болтала. Ее всегда окружали молодые моряки.

Как-то Руднев попросил капитана:

— Роман Николаевич, вы бы нам устроили вечер воспоминаний о военных днях. Ребята очень интересуются.

— Что ж, с удовольствием. Скажите, когда соберетесь. Я всегда готов.

Собралась почти вся команда. Роман сел на свое место.

— Вот когда я пришел на «Гурзуф» и увидел людей, — начал он, — смотрю, в основном молодежь, мальчики. Ну, конечно, было несколько пожилых, опытных моряков. Так мне беспокойно стало. Боялся, что в тяжелую минуту сдадут. Только об этом и думал. И на мостике, и когда отдыхал, все время думал о том, как люди поведут себя при встрече с гитлеровцами. И вот первый налет…

События прошлого вставали перед ним в мельчайших подробностях. Роман увлекся и часа два рассказывал об участии «Гурзуфа» в конвое, о героизме команды, спасавшей израненное судно, о том, как все-таки дошли до родных берегов.

— Дошли-то дошли. А если бы взорвались? — усмехнулся Коринец.

— У всех была вера, что мы можем спасти судно. У всех, понимаете? А это великое дело.

— Важно, что машина осталась неповрежденной.

Если бы она подвела — не спасти судно, — проговорил Руднев.

— Почему не спасти? Взял бы на буксир тот американец, — вмешался в разговор Буров, — и дотащил до порта.

На него зашикали: — Как просто: «взял, дотащил». Кругом подводные лодки, самолеты рыщут, а он — на буксир. Специалист!

Завязался спор. Роман понял, что его рассказ понравился команде. Вспомнили и другие случаи военного времени. Разошлись поздно.

На следующий день Роману принесли письмо. Оно было от Игоря. Роман не поверил себе. От Игоря! Он схватил убористо написанные листки и не читая их заглянул в конец:

«…теперь мы с Женей и сыном отдыхаем на юге. Я как будто бы родился заново. Набираюсь сил, потом возвращаюсь в пароходство. На судно. Я уже был в главкадрах. Про тебя мне рассказала Женя. Спасибо за все…»

Роман облегченно вздохнул.

«Кончилось, значит. Ах, как здорово! Я знал, что так будет. Игорь не мог сделать ничего плохого. Выяснили, что к чему».

Он принялся читать дальше. Игорь писал:

«…все позади, Рома. За эти три месяца я многое понял. В сложное время мы живем. Ты был прав, когда говорил, что все не так просто, как кажется. Особенно сейчас, когда из-за границы катится обратно такой мощный человеческий вал. Поди разберись кто честный, кто подлец? Я знал, что ни в чем не виноват, а потому был убежден, что меня освободят. Верил в это. Так оно и вышло. Когда мне возвращали документы, начальник отдела, подполковник, на прощание пожимая мне руку, сказал:

— Не сердитесь, Игорь Петрович, на нас. Надо было разобраться. Хороший у вас друг, между прочим…

— Какой друг?

— Роман Николаевич Сергеев.

— Разве знакомы?

— Немножко…

Откуда ты его знаешь? Мне он этого не сказал, все улыбался. В общем, правда победила…»

Письмо было длинным, бессвязным и радостным. Роман бросил листки на стол.

«Эх, Гошка, Гошка, — подумал он. — «Капитан великого плавания». Вечно у тебя в жизни какие-то «траболсы». Выпью-ка я за твое здоровье хорошую рюмку. Сегодня — стоит».

5

Механики закончили ремонт в срок. «Никель» вышел в рейс. Судно направили в Кандалакшу за прессованным сеном.

— Опять в Кандалакшу, — ворчали в команде. — Хоть бы в Архангельск сходить.

Погода выдалась тихая. «Никель» весело бежал по гладкому серому морю. В ходовой рубке было так тесно, что Роман с непривычки все время задевал то за угол штурманского стола, то за нактоуз компаса, то цеплялся за ручку двери. После «Гурзуфа» все казалось игрушечным. Но, в общем, капитану было приятно вновь почувствовать под ногами дрожащую палубу, услышать постукивание дизеля, а перед глазами увидеть бескрайнее море, далекую линию горизонта. Как-то отошли на задний план все неприятности последних месяцев, и только мысль об Игоре не давала ему покоя. Что еще предпринять в его защиту? Кажется, он сделал все, что мог. Оставалось только ждать.

Без всякого сожаления капитан вспоминал время своего пребывания на посту начальника пароходства. Но возмущение тем, что не захотели исправить вред, наносимый делу неправильным планированием, желанием отрапортовать цифру побольше, намерением уволить хороших работников, не проходило. Здесь он считал себя правым и не понимал, почему же все-таки восторжествовала косность, рутинерство, показуха? Ведь на коллегии было много знающих, умных и честных людей, прекрасно отдающих себе отчет в том, что он поднял важный и нужный вопрос. Почему никто не поддержал его? Неужели так привыкли подчиняться одному вышестоящему? Увидели, что замминистра против предложения Романа, и все стали против, вопреки своим собственным мыслям.

Роман делал три шага от крыла до рубки и возвращался обратно. Даже по мостику негде походить на таком теплоходе!

Надо приводить судно в порядок. Оно сильно запущено. Роману очень хотелось вызвать к себе Валю, но показать «Никель» в таком виде он не мог. Пусть уж жена приедет, когда теплоход заблестит, как игрушка на витрине магазина. Да и организация службы требовала коренных изменений. Роман заметил, что Коринец во время движения судна в море уходит с мостика, оставляет рулевого одного. Роман сделал ему замечание.

— Ну чего особенного? — удивился Коринец. — Я ведь на минутку. Вадим Васильевич разрешал.

— Если бы вы кончили ветеринарный институт, тогда я объяснил бы вам, что такое положение недопустимо и почему, — язвительно сказал Роман, — но поскольку у вас диплом штурмана, я просто запрещаю впредь покидать мостик даже на секунду.

Старпом что-то проворчал себе под нос.

Второй помощник был молодой, нечесаный, кудлатый парень, в широких синих «дунгари»{7} и свитере невероятной расцветки, когда-то нарядном, а теперь очень грязном. Он походил на татарина из-за приплюснутого носа и немного раскосых глаз. Звали его Геннадий Александрович, а на судне непочтительно — Гешка. Он беспрестанно курил и не расставался с прилипшей к губе папиросой. Отец его, капитан дальнего плавания Сербиянов, жил в Москве. По его просьбе Гешку по получении диплома отправили в Мурманск набираться ума-разума. Отец считал, что суровая служба на Севере, где он сам долго плавал, выработает в сыне качества настоящего моряка. Но, кажется, он ошибся. Роман уже дважды замечал, что Гешка приходил на судно пьяненьким. Парень сбивался с курса.

Гешка любил вставлять в разговор фразу: «Мы, Сербияновы, известные моряки, нашей фамилией острова названы». Вахту Гешка стоял хорошо, с удовольствием. Он был внимателен, часто определялся и, по-видимому, любил морскую службу. Роману Гешка понравился. Капитан как-то сердцем почувствовал, что парнишка неплохой, а дикий вид, разговоры, поведение — все это наносное.

— Вот придем в Кандалакшу, я тебе, Геннадий Александрович, дам трояк, и в приказном порядке иди в парикмахерскую, — сказал Роман второму помощнику, как-то поднявшись на мостик на его вахте. — Нельзя таким дикобразом ходить. Ты же официальное лицо.

— Это что, тоже по уставу? Такая прическа запрещена? — насмешливо отозвался Гешка. — Я же не говорю вам, чтобы вы, например, челочку носили.

— Вот когда я под твое командование попаду, ты мне будешь указания давать. А пока не дорос. И вообще, если еще раз тебя выпившим увижу, напишу отцу. Честное слово, напишу. Пусть порадуется, какой у него оболтус вырос.

— Ну и пишите, подумаешь, — буркнул Гешка.

— В общем, постригись, постирайся. От тебя как от козла воняет…

— А вы не нюхайте, — опять заершился Гешка.

— Тебе скоро в старпомы выходить, а ты все в какого-то дурака играешь, хватит!

— Ну да, скоро. Кто это вам сказал?

— Сколько вторым уже плаваешь? Два года? Кстати, ты вот второй помощник, а знаешь, сколько тонн положить на палубу «Никеля», чтобы она не прогнулась?

Глаза у Гешки оживились.

— Нет. Искал в справочниках. Там все сложные расчеты, а мне надо, чтобы немедленно вопрос решить. Можно?

— Можно. Приходи после вахты в каюту. Расскажу.

* * *

В Кандалакшу заход шхерный, Кругом десятки островов, покрытых лесом. Среди них «Никель» казался еще меньше. Команда идет сюда уже не в первый раз. Никого не интересует природа.

Только Вероника задумчиво смотрит из двери камбуза и шепчет:

— Красота-то какая!

Огромный диск солнца спускается к горизонту. Море, острова, лес — все окрашивается в золотистый, мягкий цвет. На воде — ни рябинки. Остановись теплоход — и в воде тотчас же появится его отражение. Солнце быстро погружается в воду…

В порт «Никель» приходит ночью. Ночь в это время года здесь понятие относительное. Светло. Не успели полюбоваться морем и небом после захода солнца, как начинается рассвет. Крепят швартовы. Руднев останавливает машину. Заспанный Коринец идет на берег выяснять, когда начнется погрузка. Через полчаса старпом возвращается. Он хмур. Весь его вид говорит о том, что погрузки сегодня не будет.

— Рабочих нет, — докладывает он Роману. — Начнут, когда окончат вон ту коробку, — он показывает на пароход, который грузят лесом, — так что все разговоры — «нажмем, выполним, добьемся» — все так, в пользу бедных.

— То есть как нет рабочих? Ждать, пока погрузят тот пароход? Да на нем не меньше чем на двое суток работы, а у нас всего шестьсот тонн! Безобразие!

Капитан хватает с крючка фуражку и сам идет на берег. Коринец злорадно ухмыляется.

— Пойди, пойди. Это тебе не пароходством командовать. Нажал кнопки — прошу, пожалуйста.

Когда капитан возвращается на борт, на палубе, кроме вахтенного, никого нет. Все уже давно спят.

— Ну как, Роман Николаевич? — спрашивает вахтенный.

— В порядке.

Четыре часа утра. Солнце светит вовсю. Через три с половиной часа завтрак.

За завтраком, когда в кают-компании собралась вся команда, Роман сказал:

— Вот, друзья мои, как обстоят дела. Рабочих, действительно, нет. Порт предлагает грузить самим…

— Новое в технике! Что мы, грузчики? — недовольно протянул Баранов.

— Порт на нашей шее будет план перевыполнять? А мы, как дурачки, уродуйся? Нет уж, — поддержал матроса Коринец.

— Как хотите, товарищи. Не будем грузить — стоять нам здесь не менее двух-трех суток. Кроме того, порт обязуется платить нам, как он платит своим грузчикам…

— Платить? Тогда дело другое. Какие расценки у них за тонну? — деловито осведомился боцман.

— А деньги как распределять? Ведь кто будет грузить, кто в машине на вахте, кто на палубе, Вероника на камбузе, — спросил один из мотористов. — По-моему, надо на всех делить поровну.

— На всех, на всех! — раздались голоса.

— Да вы погодите. Сначала надо решить, кто на каком трюме будет работать. Сейчас мы со стармехом все организуем, — сказал Гешка. — Смотри сюда, Евгений Назарович, чтобы потом претензий не было.

Гешка и Руднев склонились над листом бумаги. К девяти часам к борту подвезли первые тюки прессованного сена. Весело загрохотали лебедки. Погрузка началась.

К вечеру «Никель» нагрузили. Взяли полные трюма, уложили несколько рядов на палубу. Гешка пошел рассчитываться с портом. Вернулся довольный, потряхивая портфелем.

— Похвалили. Сказали — молодцы. На пять процентов превысили норму погрузки. Пару копеек за это накинули. Как, сейчас деньги выдавать или в Мурманске?

— Лучше в Мурманске. Сейчас отходить будем. Команде по местам! — сказал Роман, поднимаясь на мостик. — Задерживаться тут нечего.

Перед самым приходом в Мурманск к капитану зашел Гешка.

— Роман Николаевич, вы извините, я в Кандалакше постричься не успел. Сами знаете, как работали. Ну да в Мурманске сбегаю. Я по другому делу пришел. Мы тут говорили с ребятами, все хотят теперь и в Мурманске сами выгружать… Как вы смотрите?

— Понравилось? Судно у нас удобное, маленькое, как раз по нашим силам… Согласен, но с одним условием. «Никель» должен быть приведен в порядок. Как, когда — меня не интересует. В идеальный порядок, и быстро.

Губы у второго помощника вытянулись в трубку.

— Значит, отрабатывать?

— Ну, а как же? Если мы только будем грузить и выгружать, кто же займется обслуживанием теплохода? Чисткой, уборкой, ремонтом?

— Да, вообще-то, это правда. Ладно, я поговорю с ребятами. Потом вам доложу.

Второй штурман ушел, но скоро вернулся опять.

— Все согласны, Роман Николаевич. Договоритесь, пожалуйста, с портом в Мурманске, что мы сами…

— Поговорю, только имейте в виду, Геннадий Александрович, если я увижу, что мое условие не выполняется, судовые работы не делаются — конец вашим заработкам.

— Не беспокойтесь.

В Мурманске «Никель» тоже выгружала команда. Главным организатором и «закоперщиком» всего дела стал Гешка. Он очень умело распределил силы. Кое-кого оставил на судовых работах, обещав им пай за выгрузку.

Впервые за полгода «Никель» выполнил план. Команда была довольна. В кармане лежали неожиданно заработанные деньги. После окончания работ устроили поход в «Арктику». Гуляли весело. Коринца привезли к борту на телеге. Из-за «банкета» задержался отход. Рейс снова был на Кандалакшу. Роман рвал и метал, клялся, что больше не допустит подобного. К обеду гуляки вышли смущенные, молчаливые. У Коринца под глазом темнел огромный синяк.

Роман ел, уткнувшись в тарелку. Наконец он сказал:

— Ну вот что, братцы. Видимо, в отделе кадров вас знают лучше, чем я. Разве можно выпустить вас в иностранном порту? Себе на позор! На себя в зеркало смотрели, Модест Иванович? Сейчас вы можете с успехом позировать для сатирической газеты «Боевой карандаш». Короче говоря, — в голосе Романа зазвучали официальные ноты, — команда «Никеля» больше участия в погрузочных работах принимать не будет. Деньги для вас — зло.

Никто не ответил капитану. Даже Коринец сидел потупя глаза. Расходились мрачные.

В Кандалакше «Никель» ждали. Как только подали на берег трап, диспетчер порта поднялся на палубу и разыскал Гешку.

— Что, секонд{8}, опять сами будете выгружать? Мы на вас, откровенно говоря, бригады не запланировали. Знаете ведь — затирает с рабсилой.

Гешка мотнул головой:

— Не будем. Судовых работ много.

— Так ведь недолго. Не больше суток. Груз у вас спорый. Чугун. Обратно — сено.

Разочарованный диспетчер ушел. Гешка решил собрать комсомольцев. На «Никеле» комсомольская организация существовала формально. Был секретарь — Ваняшка Буров, было и бюро, которое собиралось всего один или два раза, было одно собрание — и то по приказанию с берега. А комсомольцами была почти вся команда «Никеля». Теперь Гешка видел единственную возможность исправить положение в том, чтобы вынести строгое решение и дать обещание капитану уже от организации. Должен поверить.

Он разыскал уборщика.

— Давай срочно, немедленно собирай комсомольцев. Надо упросить капитана, чтобы разрешил работать. Порт подводим — они уже груз подготовили. И сами себе нагадили сверх головы. Капитан в сильном «пузыре».

— Все проклятая выпивка, — говорил на собрании Петрович, — кончать с водкой нужно. Только по большим праздникам разрешать. На Первое мая и Седьмое ноября.

— Ему хорошо, он не пьет, а если погулять сходить, потанцевать с девахой, — возмущался моторист Костин. — Что, преступление?

— Вы из себя здесь дурочку не стройте. Проступки ваши ясны. Напились, задержали отход. Всё. Из-за этого команда «Никеля» опозорена. Один раз план выполнили и уже обмарались.

— Правильно. Или плюнуть надо на дело, или кончать с кавардаком. Начали понемногу выходить в люди, надо и дальше так…

— А что вы все запричитали? Чего особенного? Ну выпили, повеселились. Подумаешь! Вот что опоздали — плохо. Ничего, нагоним, — сказал Баранов. — Заплакали.

Но его никто не поддержал.

— Давайте решение собрания. С ним пойдем к кэпу, — предложил Тешка. — По-моему, такое… Коротко и ясно. Ни одного нарушения труддисциплины. Обязуемся. Пиши, Ваня, и голосуй.

Обязательство приняли большинством. К капитану вошли втроем: Сербиянов, Буров и Костин, как представитель «машины».

— Вот, Роман Николаевич, — проговорил Ваняшка Буров, подавая капитану протокол.

Роман внимательно прочел и посмотрел на делегацию.

— Очень хорошо, — сказал он. — Если не будет только на бумаге.

— Разрешите нам выгружать, Роман Николаевич. У комсомольцев нарушений больше не будет…

— А с деньгами что предполагаете делать? Опять в «Арктику»?

— Придумаем что-нибудь… В «Арктику» не пойдем.

— В универмаге продают исландские свитера. Красивые и теплые. Видели?

— Видели. Дорогие очень.

— Не дороже денег. Давайте купим свитера всей команде на заработанные за грузовые операции деньги. Если немного не хватит, я добавлю авансом из вашей зарплаты. Как вы смотрите? Ведь всем нужны.

— Давайте. Думаем, согласятся, ну, а кто не согласится, пусть другое покупает из вещей. Каждому что-нибудь надо.

— Итак, как будто бы все ясно. Стороны пришли к полному взаимопониманию, как пишется в дипломатических отчетах, — сказал Роман, когда делегация собралась уходить. — Делаю последний эксперимент и выступаю в роли доброго дядюшки. С шестнадцати начинайте работать.

6

«Никель» выбивался в люди. В пароходстве на доске показателей, в графе проценты выполнения, после названия теплохода стояла цифра 101. Экипаж «Никеля», как игроки одной футбольной команды, ходили в одинаковых пушистых исландских свитерах. Это была идея Гешки.

— Покупайте все синие с белым. Пусть знают, что мы с «Никеля».

К обязательству привести судно в порядок относились с жестокой требовательностью. Кончали работу на два часа позже. В море, сменившись с вахты, шкрабили ржавчину, красили надстройки. За «сачками» зорко следили. Был случай, когда Ваняшка Буров не захотел мыть стрелы после вахты.

— Отработаю в следующий раз, — сказал он и направился в каюту.

— Постой, — задержал его Баранов, — уговор был такой: каждый отрабатывает ежедневно.

— Да отработаю я. Чего пристал?

— Иди мой стрелы. Не пойдешь — не дадим грузить.

Ваняшка знал, что это не пустая угроза. Он нехотя, ругаясь, взял ведра и отправился работать.

Что-то новое появилось в облике людей. То ли они перестали себя считать на задворках жизни, почувствовали, что кому-то нужны, то ли сознание того, что они не хуже других, согнало с их лиц скептические нагловатые улыбки. Выражение «нам все до Фени, все равно хуже не будет» исчезло из обихода.

«Поверили в свои силы, а вместе с этим и в лучшее будущее», — думал Роман, видя, как дружно матросы шкрабят ржавчину после вахты, поднимая по всему судну невероятный скрежет.

В местной газетке «Моряк Заполярья» появилась коротенькая заметка о «Никеле». Гордый и очень важный, второй помощник принес ее капитану.

— Вот почитайте, Роман Николаевич.

В заметке было написано:

«Ранее отстававший по всем показателям теплоход «Никель» уверенно хочет занять место среди передовых судов. В последний месяц судно выполнило план на 103,2%. Экипаж «Никеля» взял на себя ценную инициативу в трудный период помочь порту. Работники Кандалакшского участка просили передать через нашу газету благодарность команде теплохода».

— Прекрасно. Я бы подчеркнул заметку красным карандашом и повесил газету в кают-компании, — улыбнулся капитан.

— Мы так и сделаем.

Насчет спиртного держались крепко. Может быть, на берегу кое-кто и выпивал, но на судно являлись всегда трезвыми. Роман старался оставаться в тени. Как-то само собой получилось так, что все делалось без капитанского приказа. Он — только наблюдал. Иногда приходили советоваться.

Роман долго присматривался к Коринцу и наконец решил списать его с судна. Старпом был неисправим. В изменениях, происходящих на «Никеле», он видел только причину, мешающую ему спокойно жить. Он продолжал пьянствовать. Каплей, переполнившей чашу капитанского терпения, явился двухсуточный прогул Коринца в порту. Роман вызвал его к себе.

— Модест Иванович, вы мешаете нам работать, — сказал он, поймав мутный взгляд старпома. — Уходите с судна. Я пришел к такому выводу не сразу. Ждал, следил за вами… Уходите с судна, и чем скорее вы это сделаете, тем лучше…

— То есть как это «уходите»? — нагло, чувствуя, что капитана ему уже не переубедить, спросил Коринец. — Вы что, хозяин на судне? Капиталистический мир вспомнили? Рожа не понравилась — вон. Так у нас не бывает.

«Наглец. Ну, ничего», — подумал Роман и сказал:

— Бывает. За систематическое пьянство, прогулы, за разложение.

— Нет, товарищ капитан, не выйдет. Вы со мной ни разу не побеседовали, не пытались воспитывать. А так сразу — «уходите».

— Стыдитесь. Вы должны воспитывать, а не вас. С завтрашнего дня можете на работу не выходить. Явитесь в отдел кадров с моим приказом о вашем увольнении. Понятно?

— Ну ладно. Посмотрим еще, чья возьмет. В Невском пароходстве напортачили, теперь тут свои порядки заводите! Понятно, почему вас вышвырнули из начальников.

— Идите, Коринец. Свои изыскания по подбору руководящих работников делайте в другом месте, идите.

Старпом вышел, сильно хлопнув дверью.

На следующий день Роман зашел к Кузанкову, рассказал ему историю с Коринцом.

— Не подходит он команде «Никеля». Подыщите мне другого старпома, Владимир Филиппович.

Начальник отдела кадров побарабанил пальцами по столу.

— Нет старпомов в резерве, Роман Николаевич. Потом, вообще, неладно вы его уволили. Формальная сторона у вас не выполнена. Где предыдущие взыскания? То-то и оно.

— Я, конечно, допустил здесь ошибку. Но, понимаете, не хотелось мне его перед командой позорить. Все надеялся, что поймет человек, увидит, что другой дух на судне. Ведь Коринец старпом. Первое лицо после капитана. А тут надо было один выговор, второй, третий. Думал я, что он сам поймет, и вот ошибся.

— Может быть, все же оставить его на исправление?

— Нет, — убежденно проговорил Роман. — Ему не место на «Никеле». Где-нибудь в более определившемся коллективе, сработавшемся. Чтобы взяли его в железные лапы.

— А как же без старпома?

— Вот что, Владимир Филиппович. Переведем Сербиянова временно. Судно маленькое. Полагаю, что справится. Посмотрим вообще, несколько рейсов. Штурман он неплохой. Второго пришлете. Договорились?

— Ладно, попробуем. А с Коринцом морока еще будет. Знаю я его. Склочник.

Действительно, старпом ходил жаловаться во все инстанции. На «Никель» приезжала комиссия, опрашивала команду, но ничего хорошего про Коринца люди не сказали, да и в пароходстве он был известен. Кончилось дело тем, что Модест Иванович попал вторым штурманом на портовый буксир «Торос» с последним предупреждением.

Гешка Сербиянов, получив новое назначение, крайне удивился. Он спросил Романа, не произошло ли здесь какой-нибудь ошибки, и, узнав, что все правильно, сказал:

— Хорошо, что временно. А то, может быть, и не справлюсь.

Но с момента появления в кают-компании приказа о его назначении старпомом он сразу же переменился.

Теперь Гешка уже с утра ходил по судну в своем единственном парадном форменном костюме с двумя золотыми нашивками. Исчезла его папуасская прическа и засаленные «дунгари». В лице появилась холодная независимость. Видимо, его совсем не смущало высокое положение, в которое он попал.

Но в душе Гешка страшно боялся, что не справится. Доверие, оказанное ему капитаном, было совершенно неожиданным. Гешка ждал всего, только не такого назначения. Старпом! Первое лицо после капитана! И такой молодой. Теперь положение обязывало. Надо показать, на что он способен. Не дай бог, капитан пожалуется кому-нибудь: «Вот назначил мальчишку старпомом, а ему только третьим и плавать. Завалил хозяйство…» Нет, он не допустит такого позора. Они узнают Гешку.

Новому второму помощнику, совсем юнцу, только что окончившему мореходное училище, он сказал:

— Зовут меня Геннадий Александрович Сербиянов. Если что покажется непонятным, обращайтесь прямо ко мне. Кэпа не беспокойте.

Вскоре за обедом произошел разговор, который очень понравился Роману.

Баранов попросил старпома:

— Геша, ты, может, переставишь меня на другую вахту, с восьми до двенадцати?

Гешка покраснел.

— Вот что, товарищи, я обращаюсь ко всем. Был Гешка, а стал Геннадий Александрович. Не потому, что я там зазнался, загибаюсь или что-нибудь в этом роде. Совсем нет. Я остался прежним. Но положение у меня сейчас другое. На берегу, когда пойдем гулять, зовите как хотите, а на судне уж прошу…

Петрович и Буров прыснули от смеха. Старпом строго посмотрел на них. Матросы притихли. После обеда Буров подмигнул Петровичу:

— Ну ты, повар вульгарис, понял, какой у нас теперь старпом?

— А ты и по-латыни, оказывается, рубишь?

— Я на всех языках, кроме иностранных, — засмеялся Буров. — Пошли уродоваться.

Очень скоро капитан заметил, что новый старпом без шума и лишних разговоров поджимает гайки. Теперь уже никому не приходило в голову величать его Гешкой, и хотя его звали еще на «ты», но он уже прочно завоевал себе право называться Геннадием Александровичем. Старпом завел порядок ежедневного обхода жилых помещений, сделал новое, очень толковое расписание тревог, даже проверял ночных вахтенных. Роман видел, что Сербиянов работает с увлечением, что ему хочется показать себя, привести «Никель» в образцовый порядок.

Для того чтобы добиться краски и олифы, он дошел до заместителя начальника пароходства, начальника отдела снабжения он ловил на всех углах до тех пор, пока не получил согласия на выдачу нужных для судна материалов.

— Верно сделали, Роман Николаевич, что Сербиянова старпомом назначили. Молодой, работать хочет. Молодец! — сказал как-то капитану боцман. — И команду как подменили. Прямо не пойму, что с ними сделалось. Теперь без палки все чистят, подкрашивают, скоблят.

Боцман сказал правду. Команда «Никеля» решила вывести свой теплоход на первое место.

В последний приход «Никеля» в Мурманск на борт прибыла комиссия с инспекторским осмотром. Залезали всюду, выискивали грязь и непорядки. После долгого совещания в каюте капитана вынесли заключение: «хорошо». Старпом ворчал, делал вид, что недоволен, говорил, что оценку занизили, что на «Никеле» все на «отлично», но в душе очень гордился, так же как и вся команда.

— Ничего, на следующем осмотре получим «отлично», — уверенно заявил Геннадий Александрович.

Теперь капитан не боялся, что может произойти какая-нибудь задержка по вине команды. К приходу в порт все бывало готово. Стрелы, трюма, такелаж. Если задерживал порт, то старпом, второй помощник, кто-нибудь из комсомольцев бросались на участок и, упирая на свои «заслуги», требовали: «Давайте выгружайте. Когда вам было трудно, мы вам помогали! А теперь вы нам все портите, да?» И эти доводы имели успех.

Из Ленинграда приехала Валя. «Никель» стоял у причала, блестя свежей краской.

— Ну что же, очень симпатичный теплоходик, — заявила она, окинув судно придирчивым взглядом человека, понимающего в морском деле, и как-то странно взглянула на Романа. — Я почему-то думала, что он значительно хуже.

— Кое-что сделали… — улыбаясь, сказал Роман.

Войдя в свою крошечную каюту, он обнял жену.

Валя не ответила на его поцелуй. Она стояла посреди каюты, опустив руки, устремив взгляд в открытый иллюминатор. На переносице появились две глубокие морщинки. Роман знал — они появлялись, когда жена о чем-то сосредоточенно думала.

— Что с тобой? Ну, не надо хмуриться.

Она подняла на него глаза. В них стояли слезы.

— Куда они тебя запихали! После «Гурзуфа», после такого положения, какое ты занимал… После всего… Это не судно, это шлюпка, самая настоящая шлюпка. Только в насмешку могли сделать такое… Бедный ты мой, — Валя прижалась к нему.

— Тебя беспокоит престиж капитана? Меня — нисколько. «Никель» хорошее судно, на нем мне стало интересно работать…

— Ты не понимаешь. Не в этом дело. Само назначение. Мелкая месть. Вот мы, мол, Сергеева как. Несмотря ни на что…

7

Прошло полтора года, с тех пор как Роман пришел на «Никель». Давно экипаж теплохода не работал на грузовых операциях. У порта стало достаточно рабочих, но главное заключалось в том, что маленький, ходкий и удобный «Никель» все время выполнял план. Механики привели машину в порядок.

Руднев с гордостью заявлял:

— Работает как часы.

Старпом добился такой подготовки трюмов, стрел, лебедок, что в порту не могло быть ни минуты простоя по вине судна.

В один из очередных приходов «Никеля» в Мурманск Романа вызвали к начальнику пароходства. Он принял капитана приветливо. Усадил в кресло, предложил папиросы, интересовался жизнью на судне, командой.

— Очень у вас здорово получилось с «Никелем», Роман Николаевич. Откровенно говоря, я никогда не думал, что он выйдет на одно из первых мест. Отчасти, конечно, и мы допустили оплошность. Махнули на теплоход рукой. Но считаю, что во всем виноваты капитаны, которые до вас стояли во главе экипажа.

— Нет, Юрий Александрович, по-моему, дело не в капитанах. Из судна сделали какой-то штрафбат. Люди так к нему и относились, так и работали…

— Ну, может быть, может быть. Я вас вызвал по такому вопросу. Скоро откроем регулярную линию между Тромсе и Мурманском. Будем возить из Норвегии селедку. Для этой цели подходят «Никель» и «Апатит». Суда маленькие, удобные для сбора бочек в мелких портах.

— Понимаю. Но команда на «Никеле» невизированная. В том числе и я.

— Ну, о вас разговор особый и, пожалуй, наиболее сложный. Но полагаю, что мне удастся добиться положительных результатов. А вот с командой… Команду, видимо, придется менять.

Роман сделал протестующий жест.

— Надо оставить команду, Юрий Александрович. На «Никеле» работают хорошие ребята. Вы представляете, что будет, если их сейчас снимут с судна? У людей пропадет вера. А это самое страшное… Они почувствуют себя обманутыми.

— Я не настаиваю, Роман Николаевич. Если кадры не будут возражать, я согласен оставить команду на «Никеле». Зайдите к Кузанкову. Времени у него для комплектации еще достаточно.

* * *

— Будем вас визировать, Роман Николаевич, — сообщил Кузанков, как только капитан вошел к нему в кабинет. — Приказ начальника пароходства… Вот видите…

— Я знаю, — улыбнулся Роман. — Он мне только что об этом говорил. А вот что вы думаете относительно команды?

— Команду снимать…

— Почему снимать?

— Да ведь знаете, кого на «Никель» посылали? — замялся Кузанков.

— Кого?

— Почти все люди не оформлены в дальнее плавание.

— Почему?

— Да так уж вышло…

— Разрешите вас спросить, Владимир Филиппович, кто вывел теплоход «Никель» на одно из первых мест? Кто получил вымпел пароходства за отличное состояние судна? Кого наградил знаменем профсоюз? Команду «Никеля». А вы хотите ее снимать. Несправедливо.

— Вообще-то вы правы, Роман Николаевич. Несправедливо. Но я задам вам один вопрос. Вы ручаетесь за каждого из команды?

Роман пожал плечами.

— Ручаться не то слово. Я считаю, что каждый из команды может остаться на «Никеле», если его пошлют в Тромсе. Я достаточно наблюдал за людьми. Они совсем не те, которых вы посылали когда-то на теплоход. Вы не узнаете их.

Кузанков доброжелательно улыбнулся.

— Ну что же, Роман Николаевич, давайте попробуем. С завтрашнего дня начнем готовить документы. В нашем распоряжении три месяца.

— Если не пройдут, на норвежскую линию надо поставить другое судно. Нельзя снимать команду с «Никеля».

— Тут уж я бессилен. Решит начальник пароходства. Вы пока на теплоходе не говорите ни слова. Но я вас поддержу.

Через два месяца из пароходства на «Никель» принесли записку. «Капитана просят срочно зайти к тов. Кузанкову». Романа встретил начальник отдела кадров.

— Поздравляю, Роман Николаевич. Ваша команда почти полностью идет в Норвегию.

— Почему почти?

— Двоим не успели оформить документы.

— Кому?

— Потехину и Быстрову. Пока переведем их на пассажирский теплоход «Олёкму». Одно из наших лучших судов. И им обидно не будет. Пришлите ребят ко мне, я им разъясню положение.

— Жаль. Хорошие парни… Ну что же, и так многого добились. Спасибо за помощь, Владимир Филиппович.

— Да уж тут вас все поддержали: и начальник пароходства, и моринспектор.

На теплоход Роман возвращался довольный.

Теперь можно подвести итоги. Все, что он обещал, — выполнено. Он не оказался болтуном. За ужином капитан оглядел команду. Вот они сидят, его ребята.

— Что новенького в пароходстве? — задал свой обычный вопрос стармех.

— Новенькое есть. Как дела в машине?

— Машина в порядке.

— А на палубе, Геннадий Александрович?

— Порядок. Хоть в Бразилию можем идти.

— В Бразилию не пойдем, а вот в Норвегию за селедкой — может быть, — с деланным равнодушием сказал Роман, принимаясь за котлеты.

— Куда? — поперхнулся старпом.

— В Тромсе.

— Покупаете нас, Роман Николаевич. Не выйдет.

— Никак нет. Правду говорю.

— Знаем, знаем. А как виза?

— Визы получили все, кроме Быстрова и Потехина, которым не успели оформить документы.

— Роман Николаевич, — закричал Петрович, — дайте честное слово!

— Честное слово.

— Вот здорово!

— Нет, вы серьезно, Роман Николаевич? — все еще не веря словам капитана, переспросил стармех.

— Абсолютно.

— Ну, ребята, кончился тот «Никель». Помните, как мы упирались, когда посылали на теплоход? Кончился. Чтобы никто, не подкачал, — проговорил Баранов.

— Ты за себя беспокойся, сам не подкачай, — закричали со всех сторон. — Какой беспокойный нашелся!

— Кстати, Баранов, помните наш спор года полтора тому назад?

— Сдаюсь, Роман Николаевич, — Баранов поднял руки кверху. — Полностью выиграли. Готов отдать проигрыш.

— Мне достаточно вашего публичного признания, Баранов, — засмеялся Роман. — Надо верить в хорошее, тогда оно сбывается.

8

Тромсе — маленький норвежский город в северных шхерах. Бункерная база. Здесь пополняют угольные запасы суда, идущие на север. Аккуратный причал, один кран, остроконечные ровненькие горки угля разного сорта. Надписи на английском языке. Городишко расположен на скалах. Асфальтированные улицы идут вверх, спускаются вниз. Домики чистенькие, выкрашенные яркими, веселыми красками. Есть кафе, ресторан, кино. Девушки в брючках, свитерах и платочках. Здоровые, краснощекие. Кругом поросшие вереском камни. Рыбаки из окрестных местечек свозят сюда селедку. Она упакована в небольшие белые бочки, которые ровными штабелями громоздятся на крохотном деревянном пирсе. Тут же склад. Двери выходят прямо к причалу. Грузят бочки непосредственно склад — судно.

«Никель» стоит у склада. Петрович, в чистой робе, в своем исландском свитере, с блокнотом в руках, считает груз. Рядом с ним счетчица фирмы, молоденькая девушка. Она тоже считает бочки. Грохочут лебедки. Лебедчики — все из команды «Никеля». Как только груз поднимается в воздух, девушка кричит Петровичу: «Фифтин!» Он заглядывает к себе в книжку и важно отвечает: «Райт. Фифтин!» Так сказал ему старпом. Если счет сходится, надо говорить: «Райт». Норвежка очень нравится Петровичу, но по-английски он знает только слова команды, и потом он очень застенчив. Вот если бы на его месте был Буров, он, наверное, без языка объяснялся со счетчицей. Но все равно Петровичу приятно стоять рядом, заглядывать к ней в книжку, сверять счет. Иногда по причалу проходит Геннадий Александрович. Он важен. Сияют три золотые нашивки на его новой тужурке. Он подходит к Петровичу, делая вид, что совсем не смотрит на счетчицу, строго говорит:

— Ты, Зимин, не очень-то на нее глаза пяль.

Пропустишь бочку, тогда будет дело. Они нарочно хорошеньких ставят, чтобы внимание таких, как ты, отвлекать… — говорит он и сам поглядывает на девушку.

— Не пропущу, не бойтесь.

Все-таки старпом не выдерживает и спрашивает девушку:

— What is your name?{9}

Счетчица охотно отвечает:

— Маргарет Педерсен.

Старпом тычет себя в грудь.

— Дженадий.

Он не знает, как перевести свое имя на английский, но думает, что так тоже сойдет.

Девушка кивает головой, повторяет:

— Дженадий.

Вот и познакомились. Петровичу завидно. Ясно, у Гешки три нашивки. А все девчонки любят форму. Ничего, пройдет время, и он станет штурманом. Будущей осенью он попробует поступить в мореходное училище.

— Фифтин! — кричит норвежка.

Ах, черт, замечтался и пропустил! Подъем уже в воздухе. Не пересчитаешь. У Петровича на лбу выступает холодный пот.

— Стой! Стой! — кричит он лебедчикам. — Стойте! Подъем не сосчитал!

Лебедки останавливаются. Сетка раскачивается в воздухе.

— Травите на берег! — облегченно кричит Петрович.

Через минуту все налаживается. Петрович утирает лоб. «Надо быть внимательным, а то беда», — решает он и старается не смотреть на Маргарет.

Роман вышел на мостик. Облокотился на поручни. Воздух чистый, пьянящий. Мимо, стуча «болиндерами», проплывают рыбачьи лодки. Проходя у самого борта «Никеля», рыбаки поднимают руки в знак приветствия. У капитана отличное настроение. Он наблюдает, как работает команда. Завтра «Никель» уйдет. Долго ли набросать пятьсот тонн? По лицам людей Роман видит, как они довольны. Улыбки у всех. Заработали они в этот рейс сущие пустяки. По нескольку крон. Но дело не в заработке.

Капитан закуривает. Струйка голубого дыма тянется из трубки. На причал по трапу сбежала Вероника. В модном пальто, белых сапожках… Ну и ну! Прямо картинка из журнала. Вон норвежцы даже перестали катать бочки. Смотрят на нее, улыбаются, переговариваются между собой. А она не обращает на них внимания, бежит в город. У нее мало времени. Через два часа надо раздавать обед.

На мостик поднимается матрос Баранов. Его недавно выбрали предсудкома.

— Роман Николаевич, разрешите вечером пустить экскурсантов. Просят рабочие показать судно.

— Я не знаю, что тут показывать? Такого «клопа»? Ну был бы большой, а таких судов у них самих предостаточно.

— Почему «клопа»? — обижается Баранов. — Зато какой «клоп»! Им же интересно. Относятся они к нам хорошо.

— Ну, если вы считаете, что интересно, пожалуйста, пустите после работы.

Капитану приятно, что у Баранова такое отношение к своему судну. Да и то правда: приход судна в Тромсе — целое событие для города.

Вечером «Никель» переполнен гостями. Пришли девушки, юноши с челками и шотландскими бородами, пожилые люди. Бесцеремонно ходят по всему теплоходу. Открывают двери, заглядывают в каюты. «Никелевцы», радушные хозяева, показывают норвежцам все, стараются объяснить. В кают-компании народу набилось битком. Молодой норвежец в морской фуражке что-то по-английски рассказывает Веронике. Она кивает головой. Делает вид, что понимает. Петрович преодолел смущение и не отходит от Маргарет Педерсен. Она тоже пришла после работы посмотреть на «Никель». У Романа в каюте сидят пожилые муж и жена. Он угощает их чаем, печеньем и конфетами. Они рассказывают о тяжелом военном времени. Тогда в Тромсе хозяйничали немцы…

Течет дружеская беседа… За иллюминаторами чуть-чуть темнеет. Здесь, как и в Мурманске, солнце не заходит. Оно только ушло ненадолго за скалы. А времени уже много. Завтра надо на работу. Понемногу гости расходятся. Теплоход пустеет. Наступает тишина. Только слышно, как у трапа ходит вахтенный.

«Первый рейс, — думал Роман, укладываясь на свою узенькую койку, — за ним последуют другие, Со временем разбредется экипаж по разным судам… Но школа «Никеля» не должна пройти для них даром…»