ГЛАВА 1

 28 марта, вторник

Дорин проснулся от непонятного звука и несколько секунд лежал, пытаясь сообразить, где он и что здесь делает. Провел рукой по постели – Лены не было. Опять донесся тот же звук, похожий на крик. Сообразив, что это плачет Сонечка, Андрей скатился с постели, вскочил и тут же рухнул, потому что наступать на травмированную ногу было все еще больно. Так-то она не болела, но против неожиданной, резкой нагрузки возражала. Он подогнул ее и запрыгал по коридору в сторону плача.

Не здесь, ага, вот, конечно, в детской. Он распахнул дверь и расплылся в улыбке. Лена, которой после кесарева ни в коем случае нельзя было напрягаться, лежала на боку на большой кровати и кормила дочь. Сонечка, закрыв глаза, усердно работала беззубыми челюстями. Абсолютно идиллическая картинка «Материнство» из сусальных книжек конца девятнадцатого века. Единственное, что он пока не научился различать, то ли дочь ела во сне, то ли засыпала во время еды. Как вчера сказала Лена со слов врачей: у ребенка сейчас только одно дело – расти, а для этого есть, спать и какать.

Последнее, в чем Дорин убедился за неполные сутки с тех пор, как забрал их из роддома, Сонечка проделывала с завидной регулярностью и, если так можно выразиться, с не меньшим аппетитом, чем сосала мамину грудь. Хорошо, что люди придумали подгузники – Андрей вспомнил бесконечную стирку, которая сопровождала все Васькино младенчество. Он уже забыл, как они тогда разделили обязанности с Валентиной, но как ему кажется сегодня, стирал он тогда круглосуточно.

Лена, морщась, приложила палец к губам и жестами спросила: сколько времени? Дорин показал шесть пальцев, осторожно подошел и погладил жену по плечу. У нее была какая-то гиперчувствительность сосков, и ей Сонины упражнения причиняли довольно сильную боль.

Несколько дней назад, когда ему в первый раз врач разрешил выходить из дома и Гришка привез его к Лене, он предложил ей нанять кормилицу, но Лена так посмотрела на него, что больше он на эту тему и не заикался. Слишком давно она ждала и хотела этого ребенка, чтобы отдать Сонечку кому-нибудь. Единственное, на что она согласилась, – это няня, которая должна была ночью вставать к ребенку. И вот – первая ночь. Где няня, Дорин не знал, а к ребенку встала Лена.

Андреевская промокнула дочери рот, запахнула халат, убирая грудь, и посмотрела Дорину за спину.

– Вера Васильевна, – в полный голос, не боясь разбудить ребенка, сказала Лена, – возьмите, пожалуйста, Сонечку.

Андрей почти присел от этих громких звуков, с удивлением глядя на жену.

– Она теперь не проснется до девяти, – засмеялась Лена. – Дай мне руку, пожалуйста.

Она наклонилась, поцеловала дочь и, опираясь на руку Дорина, встала с постели. Уютная, плотная старушка с выцветшими от времени глазами, но светлой улыбкой шустро подошла к постели и потянула Сонечку к себе.

– Ты бы ее хоть сама уложила, милка, – прошамкала Вера Васильевна, ловко беря девочку и укладывая ее в кроватку, – надо же привыкать.

Андреевская ткнулась носом мужу в плечо:

– Я… ее боюсь…

– Ты что? – удивился Дорин. – Почему?

– Она такая маленькая, знаешь, как страшно. – Лена уже чуть не плакала. – Еще что-нибудь сделаю не так…

– Я думал, ты привыкла уже к ней в роддоме.

– Да нет, – они уже вышли в коридор, а Вера Васильевна, уложив Сонечку, зашуршала за спиной одеждой, укладываясь сама, – мы же там, кто кесарил, отдельно лежали, нам их только на кормежку приносили, – лена вдруг рассмеялась, – семь раз в день. Ты чего морщишься, как твоя нога?

Ногу себе Андрей повредил в Праге, просто подвернул, когда шел по Карлову мосту с Ярославом, оступился и… все. Сначала не обратил внимания, ну больно и больно, мало ли, бывает. Но когда утром в четверг прилетел в Москву, собирапясь первым делом помчаться к Лене в роддом, то, попытавшись сойти по трапу, понял, что не может ступить на ногу.

Пришлось бросить машину в Шереметьево, взять такси и поехать в травмпункт. Почему-то легче было держать ногу кверху, и почти лежа на заднем сиденье. Дорин устроил ее на спинке переднего, чем вызвал немалое любопытство населения в окружающих машинах и вытянутые лица гаишников. Рентген показал растяжение связок, слава Богу, обошлось без перелома. Врач прописал немедленно ехать домой и соблюдать постельный режим, по меньшей мере, неделю.

Дорин, не послушавшись, рванул в роддом, но Лена именно в этот момент кормила, поэтому его не пустили. Он и так расстроился донельзя, когда узнал, что жена родила в его отсутствие. Но у нее внезапно отошли воды, и пришлось ее везти в родилку немедленно, иначе девочка просто могла бы погибнуть.

Андрей сдуру не взял с собой в Прагу мобильник и узнал о том, что стал счастливым отцом, только включив телефон, оставленный в машине в Шереметьево. Он запрыгал от радости на месте и, не исключено, что именно этим окончательно добил свои растянутые связки.

Короче, они с Леной, два временных инвалида, сговорились потерпеть и, как в старинном романе, оказались разлученными влюбленными, отличаясь правда от средневековых тем, что у обоих были мобильники, и они без конца перезванивались. Так вот и получилось, что встретились они только два дня назад, а дочь Дорин увидел вообще вчера. Она оказалась маленьким красным комочком с темными волосами и раскосыми глазами, и про себя Андрей окрестил ее «японцем». Имя Сонечка возникло совершенно ниоткуда, просто Сонечка и всё, без обсуждения, хотя так не звали никого ни из Лениных, ни из доринских близких.

Неожиданно выпавшие дни почти полного одиночества Андрей решил заполнить размышлениями о событиях последних дней. И еще компьютером. Они наконец после большого перерыва встретились с Васькой. Сразу после доринского возвращения сын приехал, как вызванный мастер по ремонту телевизоров, выслушал все, что хотел от компа отец, и задал несколько профессиональных вопросов, из которых Андрей смог ответить только на два. Потом Васька, получив деньги, уехал закупать все, что нужно, а Дорин остался чесать затылок. Он впервые почувствовал, не понял, а именно почувствовал, что Васька стал почти взрослым человеком, во всяком случае, вполне самостоятельным.

– Вот так, папаша, – сказал он себе, глядя в зеркало, – пора тебе учиться у собственного сына.

Он стоял, опираясь на стул, который постоянно таскал за собой по квартире в качестве опоры, и от этого выглядел довольно комично. Но брать настоящий костыль не хотелось. Почему-то внутренне это воспринималось, как сдача боевых позиций. Каких позиций?

Васька, важный от полученного задания, вернулся через два часа с друзьями, которые помогли ему разгрузить и установить оборудование, настроить все, что нужно настраивать, и отладить все, что нужно отлаживать.

Дорин с любопытством следил за приготовлениями. Конечно, он уже был немного компьютеризированным человеком и не стал бы пытаться выключить монитор кувалдой, он даже знал, что большой ящик называется совсем не процессор, как можно было бы подумать, а системный блок.

Два Васькиных приятеля раскланялись и, дыхнув запретным табачным перегаром, удалились, а сын принялся посвящать Дорина в новомодное таинство. Были быстро пройдены включение и выключение, двойной клик и одинарный. Затем приступили к разновидностям программ, умению управляться с мышью и объяснению, что означает «Enter» на клавиатуре.

Андрею очень хотелось перейти к Интернету, но он хорошо понимал, что нельзя ходить ферзем, пока впереди стоят пешки. Васька учил отца открывать и закрывать файлы, выделять, вырезать и переносить, сохранять изменения и делать копии. Труднее всего давалось Андрею управление мышью, но он терпеливо раз за разом повторял движения и через полчаса мог выделить нужную строку всего за каких-нибудь тридцать-сорок секунд.

На закуску Васька объяснил ему кое-что про всемирную паутину – установил соединение, связался с провайдером и даже устроил показательный выход в Интернет. Он рассказал и показал, как это делается, сказал несколько слов про «Explorer», настроил отцу почтовый ящик и объяснил про поисковые системы. Установил в качестве стартовой «Yandex» («Кто сегодня тебе будет писать, пап?») и попросил назвать какое-нибудь слово, чтобы показать принцип работы.

– Старинные шахматы, – почему-то сказал Дорин.

Сын набрал нужные слова и нажал кнопку ввода.

– Ага… – сказал он через минуту, – смотри, тут что-то новенькое…

 

ГЛАВА 2

 28 марта, вторник

Лена заснула, а у Дорина это никак не получалось. Он ворочался с боку на бок, вставал, опять ложился, но сон не шел. Андрей тянул все эти дни с решением вопроса о том, ввязываться ему в историю с шахматами или нет, тянул до возвращения Лены из роддома, но пока так и не мог прийти к однозначному ответу.

После второго или третьего Васькиного приезда, когда Дорин уже более-менее понимал, на какие кнопки нажимать, он впервые сам сел к компьютеру и записал все, что он знал о шахматной истории. Получилось вот что:

1. Кто-то ищет шахматы.

2. Кто-то дал Настин телефон в газету с объявлением о том, что она покупает шахматы.

3. Некто Найт (совсем необязательно, хотя и возможно, что это одно и то же лицо с человеком, умершим в Шереметьево) позвонил ей, рассказал легенду о шахматах и подкинул коробку с таиландскими сувенирными фигурами.

4. Умер некий Плантуро. Чем он связан с этой историей, Андрей не знал, но его настораживало, что по времени все оказывалось завязано в странный узел.

5. Человек, называвший себя Найтом и умерший в Шереметьево у него, Дорина, на руках, связан с этой историей.

6. Возможно, что сюда же приплетена каким-то непонятным образом брошка, подаренная им Лене. Вряд ли умирающий будет продолжать неудачную отговорку, придуманную им вчера. Похоже, его действительно интересовала эта бабочка.

7. Сюда же надо добавить еще и последнюю его фразу: «Шахматы, бабочка, ферзь». Что она значит, непонятно, но можно опять придерживаться мнения, что человек в момент смерти вряд ли говорит о какой-то ерунде.

8. Обнаруженное сыном в сети объявление о покупке старинных шахмат.

Пока он писал этот текст, ему все время хотелось обернуться и посмотреть, не входит ли кто-нибудь в комнату, хотя он хорошо знал, что дома один и заглянуть к нему может только его собственная не совсем чистая совесть. Поэтому закончив, он сел, положил больную ногу на компьютерный столик и уставился в стенку, запретив себе думать о шахматах до тех пор, пока не поймет, в чем он жульничает и почему хочет спрятаться.

Получасовое раздумье результат принесло не очень приятный. Во-первых, он понял, что многолетняя холостяцкая жизнь приучила его к одиночеству, и одиночество это в каких-то его проявлениях он воспринимал и продолжает воспринимать как благо. Ничего в этом страшного не было, в конце концов, Мартын Эдельвейс, а точнее его устами один из любимейших Лениных писателей Владимир Набоков спел такую торжественную оду этому состоянию души, что Дорин поразился. «Подвиг» он читал как раз по совету жены, которая сказала, что он, «пластмассовый легонант», иногда ей напоминает главного героя этой книги.

Но признавать или даже любить некое состояние души и предоставить свободу близкому человеку в этом состоянии пребывать, как говорится, две большие разницы. Они жили с Леной уже год и немало понимали друг про друга, а еще больше чувствовали, но год – слишком короткий срок для настоящей притирки.

И Андрей не знал сегодня, как она отреагирует на его решение заняться этим шахматным делом и распутать его. Особенно сейчас, когда родилась Сонечка и Лене, он это видел, как никогда, нужна была даже не помощь, помощь можно купить, а просто его присутствие. Он не знал, как она отнесется к этому решению привыкшего быть в одиночестве человека, как примет его и примет ли вообще.

И бесполезны могли быть тут его рассказы о том, что раз он подарил ей эту брошку, то сам, того не ведая и не желая, вовлек ее и себя в какой-то непонятный круговорот – непонятный, но, похоже, опасный. Бесполезны могли оказаться и разговоры о том, что он должен выполнить волю умирающего, пусть и почти незнакомого человека. Потому что Лена могла сказать «Нет», и на этом история должна была быть окончена. Она имела на это право как жена, как мать его дочери, просто как бесконечно одинокий человек, наконец, по крохам начавший обретать – неодиночество.

А он, Дорин, уже решил, что должен это сделать – пройти шахматный путь и ответить на вопросы. Теперь надо было понять, как, когда и в какой форме сказать Лене о своем решении. И как выстраивать свое поведение в случае того или иного ответа. Он понимал, что примет любой ответ жены, но как он его примет – было право его свободного выбора. Единственное, во что он верил безоговорочно, так это в то, что Лена никогда не поведет себя по-бабски: предоставит ему свободу на словах, а на деле будет казнить всю жизнь за неправильно понятое ее желание. А пока его разрывало двойное и, возможно, взаимоисключающее решение – дойти до конца или остановиться по Лениной команде.

Андрей решил поначалу, что разберется и примет решение позже, когда уже приедет домой не только жена, но и маленький плачущий комочек, когда он не головой, а кожей почувствует, что это такое – быть мужем Лены и одновременно отцом Сонечки.

Поэтому, посидев тогда над этим списком, Андрей закрыл его, а когда пришел Васька на очередной урок, невинно поинтересовался у него, как можно спрятать информацию в компьютере. Сын глянул на него с любопытством, защелкал клавишами, покачивая головой.

– Я думал, ты порнушку смотришь, – сказал он с юмором, – совсем забыл, что ты в сеть самостоятельно пока выйти не можешь.

– А если бы смотрел? – Дорин был несколько ошарашен тем, что пятнадцатилетний сын не только знал о существовании порнографии, не только ласково называл ее «порнушкой», но и считал предполагаемый интерес отца к этому нормальным и снисходительно прощал его за это. – Ты что, мог бы тогда это заметить?

– В компьютере довольно трудно вообще что-то скрыть, – важно сказал Васька, – и чем квалифицированней ищущий и менее квалифицирован прятавший, тем легче найти то, что спрятано.

Дорин озадаченно почесал подбородок:

– И много можно выяснить?

– О чем, например?

– Ну, помнишь, в прошлый раз ты нашел объявление о покупке шахмат. Ты можешь что-нибудь узнать о том, кто его давал?

– Попробую. – Васька задумался. – Есть только одно условие, чтобы получилось.

– Какое?

– Тот, кого мы ищем, должен иметь достаточно активную жизнь в сети, – ответил сын, так и пребывая в задумчивости. – Про тебя, например, ничего узнать нельзя, потому что ты, с точки зрения Интернета, не существуешь.

Это была последняя осмысленная Васькина фраза, во всяком случае, то, что Андрей смог понять. Дальше в течение пятнадцати минут следовали отдельные мало или совсем непонятные слова «логин», «аська», «сервер», прерываемые понятными по звукам, но не по содержанию законченными предложениями: «Так у тебя, оказывается, три мыла…», «Зачем же делать вид, что ты тут не бываешь?», «Так ты не только чатишься, но еще и на форум ходишь…». Наконец Васька откинулся в специальном компьютерном кресле, купленном по его совету, и удовлетворенно позвал отца:

– Вот, смотри.

Дорин подошел, посмотрел, и ему стало страшно. Не было только паспортных данных, все остальное – имя, возраст, где живет человек, чем занимается, когда и куда ездит отдыхать, даже три фотографии – лежали перед ним. Хотя нет, про «где живет» было непонятно, потому что стала известна его прописка и то, что он пытался снять квартиру. Поскольку объявление о поиске было повешено две недели назад, вполне возможно, что Виктор Есин уже снял ее и живет там. Андрей внимательно смотрел на монитор. Нет, парня, который лежал сейчас перед ним на экране со всеми своими потрохами, он не знал.

– Впечатляет? – спросил сын.

– Ты со всеми так можешь? – спросил Дорин, совершенно позабыв, что только что задавал этот вопрос.

– Я уже говорил, – ответил Васька терпеливо, как больному, копируя и сохраняя в отдельный файл добытую информацию, – что это возможно только по отношению к постоянным «юзерам», немало наследившим в сети. А он тут достаточно погулял. Тебя что-то еще интересует?

Андрей отрицательно покачал головой.

Сейчас, лежа рядом с Леной и пытаясь заснуть, он перебирал в уме этот разговор и пытался сформулировать вопросы, которые надо было бы задать Ваське, а он тогда их не придумал. «Связан ли этот Виктор Есин хоть каким-то боком с антиквариатом?» «А с шахматами?»

Внезапно Дорин почувствовал легкое прикосновение пальцев у себя на спине. Такое легкое, что если спишь – приснится что-то хорошее, а если не спишь – поймешь, что тебя зовут. Он обернулся – Лена чуть насмешливо смотрела на него:

– Ну, легонант, выкладывай, какие проблемы?

 

ГЛАВА 3

 20 марта, понедельник

– Ну что, папаша, – сказал Гуру, удовлетворенно глядя на себя в зеркало, – есть еще порох в пороховницах. Не гнется еще казацкая сила.

Придется ему простить, что он несколько неточно цитировал классика. Женя смотрел на почти нетронутые сединой усы и волосы, на неожиданно крепкое для почти шестидесятилетнего человека тело, на «казацкую силу», которая и на сей раз его не подвела. Нинка посапывала в единственной комнате, будить ее не хотелось, поэтому он отправился на крошечную кухню и поставил чайник.

Убогость обстановки и теснота слегка удручали, но, как говорится, свобода дороже. Гуру был женат уже шесть раз, самый долгий его брак длился три года и восемь месяцев, а остальные едва достигали полутора лет. С Нинкой, он это понимал, все не надолго, никаких матримониальных планов у него не было.

Во-первых, потому, что негоже спать со своей служащей, надо или убирать ее из магазина и четко прокладывать границу между домом и работой, или, наоборот, делать ее своей партнершей. И то, и другое неправильно.

В первом случае он сажал себе дома Цербера, который будет варить ему щи, драить ванную и ждать его прихода с тапочками в зубах и расспросами, как и что на белом свете происходит. Знаем, проходили. «А почему ты задержался?» «А что ты такой угрюмый?» «А не пойти ли нам в кино?»

Если же брать ее в долю, то при очередном уходе надо будет с кровью делить имущество. Да и не годилась Нинка на роль партнера.

Это и было во-вторых. Она, несмотря на телячью свою привязчивость и мирный нрав, слишком глупа, чтобы продержаться долго даже в роли жены. Надо же с супругой хоть иногда о чем-то разговаривать.

Гуру заварил себе крепчайшего чая. Хорошо хоть велел ей купить настоящего черного, а не этого цветочного барахла.

Уже почти неделю он бился над загадкой этих чертовых шахмат. Никакого спецназовца, конечно, не было и в помине. Он сам себе был спецназовцем. И в машине всегда возил под сиденьем что-нибудь тяжелое, чтобы в наши смутные времена были аргументы посерьезней словесных.

Хотя и на словах с ним вряд ли кто-то мог серьезно состязаться. Гуру вспомнил, как когда-то, почти сорок лет назад, на зоне двое блатных пытались друг другу дать по ушам. Они сидели за столом, чифирили и говорили что-то на таком языке, который юный в те годы Женька понимал только слегка.

Внезапно из угла выскочила крыса и, промчавшись по столу, утащила кусок серого хлеба. Бармалей, огромный грузин, кинул в нее миской, и бросок был таким сильным, что сломал ей хребет. Тогда маленький и злобный Боцман, который еще со времен вольной жизни имел какой-то зуб на Бармалея, прищурился.

– Ты зачем ее убил? – проскрипел он.

– Она хлеб украла, – возмутился грузин, – мой хлеб и твой.

– Она хлеб украла, – миролюбиво согласился Боцман, – значит, она – вор. Ты – вор, и она – вор, – завизжал он, – значит, ты своего убил.

И Бармалея опустили. С тех пор Гуру знал, что слово бывает важней не только силы, но и оружия. Он занялся самообразованием, а поскольку с детства был пареньком смышленым, то довольно быстро в этом преуспел. Уголовный и процессуальный кодекс он знал практически наизусть, но на этом не остановился, принялся за чтение книг и речей известных русских юристов прошлого века. Плевако, Кони, Карабчевский, Шершеневич не только образовали его юридически, но и повели дальше, ему стала интересна и сама природа права. Он стал изучать труды Монтескье, Гуго Гроция, а от них шел прямой путь к философии.

На зону он больше не попал, застраивал свою непростую жизнь так, чтобы точно знать, как уйти от ответственности, уголовной во всяком случае. Нельзя было жить в СССР, чтобы не попадаться ментам, все рассказы про удачливых флибустьеров, которые разводили ментов и легко уходили от любых ситуаций, были сказками чистой воды.

Гуру принимали шесть раз, но, ни разу так ничего доказать и не смогли, и, посидев месяц-другой, он выходил на свободу. И хотя единственный срок свой он мотал по статье несерьезной, тогда это была сто пятьдесят четвертая, спекуляция, но за знания, выработавшееся с годами чутье на заработок, дельные советы и умение уйти от ответственности был уважаем и тем миром, и этим.

Единственной серьезной его слабостью были женщины, причем на многих из тех, с кем у него завязывались отношения, он женился. Приятели смеялись над ним, предлагали даже денег, чтобы он перестал бегать в ЗАГС, но Женя был как-то непонятно упрям в этом вопросе. Эту сферу своего сознания он даже не пытался исследовать, считая несерьезной и неважной. Важным было другое – азарт…

Он нюхом чуял сейчас, что за всей историей с шахматами стоит какая-то каверза, а еще чуть подальше деньги. Все дни, прошедшие с отъезда Найта, он пытался понять, что тот имел в виду под словом «феи». Поначалу он просто принял к сведению сказанное им, но чем дальше, тем больше понимал, что Найт так ничего и не сказал. Гуру даже купил в магазине «Волшебные сказки». Нинка, застав его на кухне за перелистыванием детской книжки, долго смотрела, пытаясь хоть что-нибудь понять в этом загадочном человеке.

Никак не мог Женя сообразить, как соотнести шахматные фигуры и образ пожилой дамы с волшебной палочкой, которая хранилась у него в памяти с детского возраста. Тыква, мыши и хрустальные башмачки тоже не сильно помогали.

Поиски с другого конца тоже ни к чему пока не привели. Из оставшихся по списку Найта двух Кольцовых и одного Козлова найти удалось двоих. Оба оказались, слава Богу, живы и никакого отношения к делу не имели, потому что один тридцать лет назад действительно работал в мидовской системе, но – в Москве, шофером, а второй в это же время что-то не очень понятное делал в Алжире.

В сухом остатке остался один Кольцов, который уехал в гости к младшему сыну в Армавир и должен был вернуться к середине апреля. Плюс размышления о том, почему неведомый убийца прекратил свою деятельность одновременно с отъездом Найта. Здесь здравых мыслей никаких не было. Были одни лишь предположения.

Например, неведомые конкуренты нашли то, что искали, то есть – шахматы. Тут, правда, восставала Женина интуиция. Он шкурой чувствовал, что дело не кончено, что еще рыть и рыть до золотоносного пласта…

Или они решили отступиться и махнуть рукой. Тоже неправда – положив столько человек и фактически изгнав из страны Найта, бросить все и отправиться на речку с бабами и шашлыками? Вряд ли… Исходя из того, что Гуру знал о ментах и блатных (а судя по жесткости почерка задействованы были или те, или другие, а возможно, те и другие в одном лице), отступиться в середине они могли только по чьей-то команде. Значит, по команде сменили тактику. Но почему?

Информацию от своего «лейтенанта», так он дразнил подполковника Панафидина за бесконечное сидение только с двумя звездами на погонах, он уже получил, осторожные расспросы среди «деловых» дали довольно куцые сведения. Действительно, какие-то ребята водили по Москве длинного иностранца и даже шмонали его номер в гостинице, но кто и что, никто с ходу не сказал, а вдаваться в более подробные расспросы было опасно. Гуру на всякий случай внимательно последил несколько дней, но хвоста за собой не обнаружил и малость поуспокоился.

Идти второй раз ни к Панафидину, ни к знакомым ворам он не хотел, потому что это почти автоматически означало дележ, а Женя хотел во всем разобраться сам. И азарт был в этой ситуации важнее денег.

Гуру страшно злился на себя, потому что до недавнего времени не мог, как ни старался, придумать что-то небанальное, свое. Он ненавидел, когда мозг отказывался честно работать и выдавал только стандартные, штампованные решения. Но все-таки одну неплохую идею он высидел.

Один его приятель по кличке Счастливчик, с которым они познакомились лет двадцать пять назад на «дурке», где Гуру косил под «шизу», чтобы при «пожаре» заменить срок на зоне на спецбольницу, а тот честно лечился от маниакально-депрессивного психоза, выдал тогда симпатичную теорию. По его мнению, мы, девяносто процентов населения, живем так, что замечаем только знакомое, стереотипное, то есть узнаем, а не познаем. Потому что, начиная с детства, быстро нарабатываем немногочисленные стереотипы поведения, то есть практически реагируем, как животные, только на более высоком культурном уровне, но механизм по большому счету не отличается. Для того чтобы воспитать в себе или в своих детях личность, надо научить себя или опять же их видеть жизнь такой, какая она есть, а не выхватывать из общей картины что-то привычное и известное.

А для этого со стереотипами надо обходиться очень жестко – ломать их, взрывать изнутри, ставить себя и других перед нестандартными ситуациями. Именно это Гуру и собирался в ближайшее время проделать.

 

ГЛАВА 4

 28 марта, вторник

Лена быстро заметила в доринской писанине то, что он упустил. Сначала она, лежа у него под мышкой, внимательно, не перебивая, выслушала все аргументы мужа и даже улыбнулась один раз, когда он сказал, что из них (аргументов) легко сплести плетку, которая погонит его или к загадке, или наоборот, от нее. Например, за: воля умирающего, брошка, собственное любопытство. Против: неизвестно, во что ввязываешься, негоже бросать жену с малым дитем даже временно, да и зачем все это?

– Важно только, у кого сей инструмент окажется, – сказал Андрей и вложил Лене в ладонь большой палец правой руки.

Но продолжать эту тему она не стала, палец выкрутила довольно больно и попросила сказать только, что он конкретно собирается делать.

– У меня на самом деле несколько путей, – воодушевился Андрей, – я все набросал на компьютере. Смотри: можно выяснить у Гришкиного мента все про покушение на Настю. Да она и сама, Альберто звонил, пришла в себя, говорит пока мало и почти ничего не помнит, но есть шанс, – он сказал: «Она хочет вспомнила», – что расскажет что-нибудь интересное. Дальше у того же Брайловского можно постараться выяснить все о его заказчике.

– Так ты же с ним знаком, – прервала его Лена.

– Я?

– Да, на открытие Гришка притащился с ним, – волосы жены, когда она поворачивала голову, щекотали Дорину подбородок и шею, – сказал, что тот напросился, и я видела потом, как ты с ним разговаривал. Прямо перед тем, как у меня схватки начались.

– Длинный, седой с неприятным лицом?

– Угу…

– Понял, – задумчиво протянул Дорин. – Уже интересно. Надо записать.

– Что тебе интересно?

– Почему он напросился на открытие салона. Это может быть важно, но пока в сторону. Смотри дальше: Найт, который явно имеет непосредственное отношение ко всей этой истории, пришел на презентацию с Гуру. Вот тебе еще одна ниточка. И наконец, твоя брошка.

– А при чем тут моя брошка? Ты уже второй раз ее поминаешь.

Андрей довольно много успел рассказать жене за эти неполные сутки ее пребывания дома. По телефону они болтали о всяких пустяках или о конкретных проблемах Лениного салона, где пока хозяйничал Валера. Договоренность была примерно такая – продавай все, что продается, если принесут какой-нибудь товар, отправляй к Брайловскому. С Гришки было взято честное пионерское, что он на предметы, присланные Валерой, будет числить Андреевскую в доле.

– Не знаю, – честно сказал Дорин, – знаю только, что Найт на твоей бабочке глаза остановил и потом, умирая, дважды ее помянул. Не просто так все это…

– А где она?

– Кто?

– Брошка. Я что-то ее не видела.

– Наверное, там, где у тебя все украшения, – в шкатулке.

В голосе жены чувствовалось беспокойство, но Андрей не стал обращать на это внимания.

– Я вчера укладывала туда браслет, он так и пролежал на тумбочке две недели с самой презентации…

– И правильно я тебе тогда отсоветовал его надевать, – прервал жену Андрей, – совсем он не шел к тому платью.

– Правильно, конечно, – Лена кивнула, – только неправильно, что он провалялся две недели где попало.

– Не где попало, а на тумбочке перед зеркалом, – обиделся Дорин, – я, между прочим, его специально не убирал, посмотрю на него – и кажется, что ты просто на минуту куда-то вышла.

– Ну ладно, – Лена недоверчиво покосилась на мужа, – не в этом суть, суть в том, что брошки там не было.

– Давай вспомним, – спокойно сказал Андрей, – как все было. На открытии салона ты была в черном платье с белой отделкой и бабочка была у тебя на груди. Туфли, тонкий декоративный ремешок и сумка были красными, ты еще шутила, что брошь сочетает все три твои цвета на сегодняшний вечер. Ты в сумочке искала?

Андреевская зачарованно смотрела на него. На ее памяти ни один из ее мужчин, ни мужья подруг, ни даже отец, которого она считала образцом отношения к женщине, никогда не мог вспомнить через две недели, во что была одета спутница. В лучшем случае цвет и общий облик: «Ты была в темных брюках и что-то светлое сверху…»

– Эй, ты чего? – Дорин пощекотал жену за ухом, как котенка. – В сумочке, я спрашиваю, смотрела?

– Там не может быть, – отозвалась наконец Лена, – потому что ты ее увез ночью, а платье у меня оставалось в палате и брошка была пристегнута.

– Да, точно, платье я забрал наутро, когда привез тебе халат и тапочки, – Дорин почесал нос, – и я его так и повесил в шкаф. Значит, она до сих пор пристегнута к платью и мирно дожидается хозяйку. Сходить принести?

– Потом, я сама, – она взглянула на Андрея, – пойдем лучше в кабинет, ты мне покажешь, что там написал.

– Тебе интересно? – почему-то робко спросил он.

– Конечно, – она поднялась с постели, накинула халат, – ты прямо как мальчишка, ей-богу.

Дорин вскочил с постели, халат надевать не стал, ночи уже были довольно теплыми:

– Почему как мальчишка? Драться и обзываться не договаривались.

– Знаешь, за что я тебя люблю, Дорин? За то, что ты – сумасшедший. Есть такая порода людей, которые не могут смириться с тем, что жизнь не подчиняется правилам. «Почему-то сегодня дождь, а отец обещал, что пойдем на речку. Это – неправильно…» «Я ее люблю, а она меня нет. Это – нечестно…» «Ты победил, а приз достался другому. Это – несправедливо…»

Они вышли в коридор, Андрей успел заметить, как приоткрылась дверь в детскую, оттуда выглянула испуганная физиономия Веры Васильевны, но, поняв, что супруги не ссорятся, тут же исчезла обратно.

– Все мы через это проходим, – продолжала Лена, – и все смиряемся. А какой-то небольшой процент не может с такой ситуацией согласиться. Из таких и получаются самовлюбленные негодяи, герои и сумасшедшие.

– Понятно, – сказал Дорин, включая компьютер, – дальше методом вычитания. До негодяя я не дорос, героем не являюсь, значит, сумасшедший. Правильно?

Лена дала ему крепкий щелбан и уселась у монитора:

– Показывай, как тут и что.

Она, наверное, целую минуту смотрела на доринское сочинение, потом сказала:

– Брошку надо найти, обязательно.

– Почему?

– Потому что она – ключ к этому делу. Видишь, ты сам записал, только впопыхах не заметил: брошь в виде бабочки и последние слова Найта: «Шахматы, бабочка, ферзь…» – Лена повернулась к Дорину: – Таких совпадений не бывает. Ты ее где купил?

– В ювелирном магазине, ну, в котором современными поделками торгуют. Она в окне на витрине лежала, я увидел – красивая…

– Вот с этого магазина и начинай, мой совет.

– Значит, ты меня благословляешь?

– Знаешь, – задумчиво произнеслаа Лена, – мне врачи сказали в роддоме, что первые два месяца, если ребенок не крикливый и если не мальчик, то с ним более-менее легко – детеныш только ест и спит.

– А при чем тут пол? – не понял Дорин.

– Оказывается, маленькие дети часто кричат от газов в животе, и это особенно часто бывает у мальчиков. Не знаю почему, не спрашивай, врачи так сказали. – Она опять повернулась от Андрея к компьютеру, но одновременно взяла его руку и положила себе на грудь. – Вот что я тебе скажу, легонант. Два месяца – конечно, хорошо, но только я в это не очень верю. Будем считать, месяц и из него две недели уже прошли. Так что вот тебе еще две недели, играй в свою войну, а я буду считать, что ты в командировке, а потом, даже если не успеешь, сниму тебя с пробега…

Она защелкала клавишами, и на странице под доринской писаниной появилась надпись прописными буквами и без знаков препинания, потому что она не знала, где на клавиатуре верхний регистр и эти самые знаки. Надпись гласила – «согласовано срок исполнения 11 апреля андреевская».

 

ГЛАВА 5

 30 марта, четверг

Но выпустили врачи Андрея из дома только через день, в четверг. Пешком просили ходить поменьше, ногу беречь, вернувшись домой, сразу ложиться и по возможности полежать в течение дня. Правда, не объяснили, где можно это сделать в городе, и Дорин, поскольку не мог выполнить предписание полностью, делал это частично – укладывал ногу на сиденье. Он не очень любил ездить сзади, но пришлось смириться, особенно если учесть, что один день он уже потерял.

Ну не совсем потерял, конечно. За вчерашний день он успел отзвонить Брайловскому, который сообщил, что, в отличие от некоторых, он свои обещания помнит и выполняет, уже давно с Петром Семеновичем встречался, все вопросы ему задал и все ответы, а некоторые из них весьма интересные получил.

На вопрос, почему же он раньше все Дорину не рассказал, Гришка вполне разумно ответил, что бегать за кем бы то ни было с запрошенной информацией не привык и раз люди не спрашивают, так он и не отвечает. Он предложил прислать данные, полученные из ментовской по факсу, и страшно удивился, услышав, что лучше отправить «на мыло». Андрей попросил Брайловского узнать также все, что можно, о гражданине Найте, оказавшемся господином Александром Иваном Лужиным, и продиктовал ему свой адрес в Сети.

Таким образом Андрей сам себя загнал в угол. Гришка отправил ему, как и просили, информацию на компьютер, а Дорин, сколько ни пытался, войти в сеть сам так и не смог. Позвонил сыну, но тот был занят, договорились на вечер, но и вечером у Васьки не получилось. Позвонить Брайловскому и попросить, чтобы он переслал теперь все на факс, Андрей в себе силы так и не нашел, потому что слишком хорошо представлял, как Гришка даст волю своему остроумию. А самое обидное – поделом. И так Лена над ним всласть потешалась.

Зато Брайловский дал Андрею на несколько дней, пока он не сможет сам водить, машину и своего водителя, здоровенного угрюмого парня с неподходящей фамилией Веселкин. Звали его почему-то Аполлон, имени своего он страшно стеснялся и отзывался только на фамилию. Он бережно, наверное, получил соответствующие инструкции от Гришки, свел, почти снес, Дорина по ступенькам вниз и вопросительно посмотрел на него в ожидании получить команду: куда ехать?

Андрею надо было решить – к Насте в больницу, в ресторан к Альберто или в магазин, где он купил брошку. Почему-то ему казалось, что поехать к Кольцовой, не переговорив прежде с Альберто, нельзя. Как-то неожиданно итальянец стал ассоциироваться с Настей, как никакой другой ее мужчина, которых за год знакомства Андрея и Лены рядом с ней было не мало. Но то ли утренний визит Альберто на следующий день после покушения и его рыдания, то ли мужественно-трепетное его постоянное дежурство у Настиной постели привели к тому, что он теперь воспринимался как законный муж Кольцовой. Причем не по штампу в паспорте, а по какому-то другому измерению.

Мобильник же итальянца почему-то не отзывался, Андрей набрал ресторан, и там ему сказали, что хозяин должен быть с минуты на минуту. Поскольку ювелирный магазин находился в том же направлении, но несколько дальше, чем «У Альберто», то Дорин решил сначала заехать к итальянцу и только потом заняться родословной брошки.

Телефон, который он все еще держал в руках, неожиданно зазвонил.

– Агой, – сказал новый пражский знакомый Дорина, человек с тяжело выговариваемой фамилией, – это – Ярослав.

– Ты можешь не представляться, – отозвался Андрей, – поскольку у меня больше нет знакомых чехов и никто меня так не приветствует. – Дорин подумал несколько секунд и повторил всю фразу по-английски.

Ярослав неплохо говорил по-русски, но в школу, где учили этот язык, он ходил лет двадцать пять, а то и тридцать назад и кое-что подзабыл, поэтому в сложных ситуациях они переходили на английский. Что значило по-чешски «агой», Андрей так и не понял, потому что Ярослав так и не смог найти адекватный термин ни в русском, ни в английском. Что-то вроде «Привет», «Как дела?», но только с оттенком пожелания, чтобы все было хорошо.

– Я ходить в «Антиквариат», here в Прага. Никто знает ваши книга. И мы немного порешали и приняли твои предложение, – сказал чех, путая окончания. – Только еще кое-что вещи нужно: документ, что Игорь умер. И надо платить склад, где коробки пролежали. И в Братиславу, и в Прагу.

– Сколько это денег?

– About три тысячи евро, правильно – две тысячи восемь сотен семь десяток девять. За все.

Цена была немаленькая, ясно, что чех пытается немного подзаработать на Дорине, возможно, собираясь получить с него за большой склад, тогда как библиотека Лабунца занимала маленькую комнату.

– Я согласен, – вздохнул Андрей, – у меня ведь, I think, нет выбора. Когда можно подъехать?

За тот единственный свой день в Праге, когда Лена рожала в одиночестве, Дорин нашел Ярослава, предъявил ему все документы и предложил отдать книги, а он, дескать, заплатит за хлопоты и неудобства.

Чех повел его в трактир «У Томаса», воспетый Гашеком в истории про Швейка, напоил знаменитым черным пивом, которое подают здесь, и только здесь, уже больше ста лет, и внимательно выслушал всю аргументацию Дорина на англо-русском языке. Спасибо и пограничникам: Игорь здесь, за границей, оказался тем же самым Игорем и доказывать, что завещание написано тем же самым человеком, которого знал Ярослав, не пришлось.

Чех посмотрел документы, привезенные Андреем, и сказал, что очень рад его появлению, потому что совершенно не знал, что делать с грузом, который давно им мешает. Потом поинтересовался, что понимает гость под оплатой неудобств.

Тут и наступил самый тонкий и трудный момент для Дорина. Предложи он слишком много, чех может подумать: значит, то, что он хранит – слишком дорого, и у него возникнет желание не возвращать имущество. Предложи слишком мало – может обидеться, и с таким трудом установленный контакт будет нарушен.

– Полторы тысячи, – выдохнул он.

– Но нас два, я имею partner, – сказал чех.

Его немного выпученные глаза ничего не выражали, во всяком случае Дорин не смог определить отношение Ярослава к названной сумме. Хотя, если он заговорил о партнере, значит, не обиделся и максимально, что можно требовать после таких слов – это удвоение первоначальной цифры.

– Тогда по тысяче на каждого.

– Это слишком мало. Две с половиной, я думаю, will be enough… – задумчиво сказал Ярослав. – Я только не могу сам решить, нужно посоветоваться с partner.

Андрей, готовый заплатить и по десять, и по двадцать тысяч за книги, едва сидел на месте.

– I hope, вы понимаете, мы говорим о евро, не долларах? – решил под конец удостовериться чех.

Дорин изобразил на лице всю скорбь еврейского народа.

– Мы так не договаривались, – попытался возразить он.

– Здесь давно никто не ведет дела в доллары. – Ярослав смотрел на Дорина, как на дикаря, который предложил расплатиться в «Макдоналдсе» морскими ракушками. – Это жестокое условия. Если доллары – deal is broken.

Пора было уступить, иначе этот ненормальный и правда откажется от всех договоренностей.

– Согласен.

Это согласие заменило им брудершафт. Чех перешел на «ты»:

– Я тебе буду позвонить…

И вот он звонил.

– Через три-два дня. Я сегодня в Мюнхен, здесь живет мой partner. А зачем ты приезжать?

– Получить все. Расплатиться.

– Ты не хочешь, как Игорь? Чтобы все коробки к тебе в Москва?

Дорин поскреб подбородок:

– А деньги? И какие гарантии?

– Деньги я считать. Думаю about пять тысяч. А гарантии? – Ярослав задумался. – Ты сколько за груз ценишь?

– Сто тысяч. – «Нормально, – подумал Андрей, – не много и не мало». – Hundred thousand.

– Ты платить еще десять тысяч и, если lose, я тебе платить пятьдесят. Deal?

– Нет, – отказался Дорин, – я тебе и так больше десяти должен. Отправляй без гарантии.

– Я уже отправлял три день назад. Деньги отдать, кто привезет. И приехай в Прагу, когда хочу. Пойдем в «Томас». Агой…

«Вот обрадовался, лягушка пучеглазая… – беззлобно подумал Дорин, – даже пиво позвал пить. Небось если бы знал, сколько стоит груз, не десятку, а сто пятьдесят бы с меня содрал. Ну нельзя было соглашаться на страховку. Двадцать тысяч за стотысячный груз – это может насторожить. Дай Бог, если мне суждено получить эти книги, они и так доедут».

Он хотел сунуть телефон в карман куртки, но опять раздался звонок.

– Пап, – услышал он Васькин голос, – я, кажется, твои шахматы нашел…

 

ГЛАВА 6

 30 марта, четверг

И все-таки от Нинки придется съезжать. Чинить сложные душевные конструкции у него не было ни времени, ни желания. Хорошая она баба, но дура невозможная. Только хорошие бабы могут быть такими дурами. Злые – они всегда умные. Или наоборот: умные – всегда злые?

Гуру яростно крутанул руль, обгоняя неторопливых лохов.

Сегодняшний ее подарок не лез уже ни в какие ворота. Женя, когда вселился к Нинке, обратил внимание, что полотенце в ванной пахнет как-то странно. Ну, не то чтобы отвратительно, скорее это была какая-то восточная пряность. Во-первых, неуместная, с точки зрения Жени, нигде, кроме кухни. Во-вторых, и там ее не должно быть много. Но он терпеливо все это время пользовался полотенцем, задерживая дыхание, пока вытирал лицо.

Вчера дурища затеяла стирку. Каково же было изумление и раздражение Гуру, когда сегодня, надевая свежую рубашку, он вдруг почувствовал знакомый запах. Он принюхался в поисках его источника.

Оказывается, Нинка, желая доставить ему максимум удовольствия, пошла и специально купила ополаскиватель для белья под названием «Горная прохлада», прочитав в рекламе, что именно он придает белью какую-то особую свежесть. И теперь все его вещи пахли, как будто их долго носила потная восточная красавица. Когда Женя, не выдержав, разорался на Нинку, та молча, со слезами на глазах, вышла из кухни, вернулась, неся широкий ремень, потом подошла, задрала халатик, скинула трусы и подставила розовую попу.

На недоуменный вопрос, что это она делает, последовали не менее недоуменные слова:

– Разве ты не будешь меня сечь?

– Зачем? – не понял Женя.

– Я провинилась, – вздохнула Нинка.

Несколько оторопевший от такого оборота дела Гуру усадил ее на облезлую табуретку и потребовал объясниться. И Нинка рассказала ему краткую историю своей жизни.

Начала она с первого мужа, а мужьями она считала всех мужчин, с которыми жила, хотя расписана была, видимо, только с первым. С чуть заметной на каштановом фоне сединой, с остатками детских веснушек, она сидела перед Гуру и почти без всякого выражения рассказывала, что замуж вышла молоденькой, сразу после школы, и была девушкой во всех смыслах этого слова. Муж ее был высоким красавцем, гораздо старше ее, из старинной дворянской семьи, сохранившей, правда, из былого великолепия только неполный набор столового серебра на шесть персон.

Серебро это почему-то хранилось в особой простыне на антресолях, и раз в неделю свекровь доставала его и тщательно пересчитывала, проверяя, не сперла ли невестка вилку или ручку ножа. Стальные лезвия на некоторых ножах были давно съедены, и в простыне хранились только ручки. Вообще свекровь была настоящим демоном этой семьи: тридцатидвухлетний Павел ничего не делал без ее совета, а она была подвержена какой-то бредовой идее, что все родились на свет, чтобы ей и сыну сделать плохо. Поэтому она следила за невесткой всегда, и, как казалось иногда Нине, даже подсматривала, когда они с Пашей занимались сексом.

А делалось это так: в какой-то момент вечером муж поднимал на Нинку свои круглые глаза, разглядывал ее несколько секунд и спрашивал:

– А не посечь ли нам?

Он вел ее в спальню, надевал на лампу красный абажур и доставал плеть. Нина раздевалась, и он несколько минут сек ее, не очень больно, по ее мнению, рубцов почти не оставалось, но обидно. После этого они ложились в постель и всегда строго одинаково занимались тем, чем и положено заниматься мужу и жене.

Прожив так несколько лет, Нинка была уверена, что все это вместе и есть то, о чем мечтают и страдают, чего так страстно ждут и хотят многие мужчины и женщины. Понять приверженность к такому странному времяпровождению ей никак не удавалось. Но лет через пять в разговоре с подругой она как-то вскользь упомянула о своих странных обстоятельствах, которые ей самой странными не казались, а изумили только подругу. Та вылупила глаза, потребовала полного отчета, а выслушав, долго, открыв рот, смотрела на Нинку. После этого объяснила ей, что дважды два равняется все-таки четырем, а не стеариновой свечке.

Тогда дурища задумала побег. Она попробовала договориться с сестрой, чтобы та разменяла двухкомнатную хрущобу, оставшуюся им от родителей. Сестра сначала упиралась, поскольку недавно вышла замуж и ждала ребенка, но когда Нинка, краснея, рассказала ей о своем житье-бытье, насела на мужа, и они отдали ей его однокомнатную, поскольку он все равно жил с сестрой в родительской двушке.

Второго мужа Нина встретила на трамвайной остановке через полгода после бегства от Паши. Высокий, дородный мужчина, подавший ей руку, когда она входила в трамвай, оказался довольно известным поэтом. С ним она впервые поняла, что такое «Радость секса». Он подарил ей эту книжку, и она с недоумением и увлечением отправилась в плавание по новому для себя морю.

С Ванечкой была только одна беда – он был золотой, ласковый и нежный… пока трезвый. А пьяный бил ее страшным боем. За те три года, что они прожили вместе, он, не считая бесчисленных синяков и ссадин, сломал ей два ребра и выбил передний зуб. Правда, вставили его за Ванечкин счет. Он извинялся, ползал в ногах и клятвенно обещал больше не пить. И никогда свои обещания не сдерживал. Пьян он бывал не меньше шести раз в неделю, а то и вообще не устраивал себе выходного. В мордобое никаких выходных тоже не полагалось.

И тогда дурища задумала побег. Она вернулась в свою однокомнатную квартиру и решила больше замуж не ходить. Но не утерпела, сошлась с Ильей. Он был худ, маялся желудком и страшно занудлив. Немного попивал, немного дрался, но не был сволочью, по крайней мере. Идиллия продолжалась довольно долго, больше года, пока Нинка сама все не испортила. Она рассказала Илюше про первого мужа и их тягостную сексуальную жизнь. Илюша внимательно выслушал ее.

– Фонарь, говоришь, зажигал и сек? – переспросил он.

И ее замечательная жизнь рухнула. Муж стал искать причины для того, чтобы ее наказать, и находил их в самых разнообразных мелочах. Наказание шло по рассказанному самой Нинкой сценарию, то есть Илья сек ее ремнем, и только после этого они укладывались в постель.

Через два или три года она взвыла и задумала побег. Больше мужчин у нее, как понял Гуру, не было, и он на фоне всех этих монстров казался ей святым угодником, Сильвестром Сталлоне и президентом Франции одновременно. Когда Женя, выслушав ее историю, не стал ее бить, а погладил по голове, она села на пол и, заливаясь горючими слезами, пыталась поймать его руку, чтобы поцеловать. Такая вот не то средневековая, не то среднеазиатская история…

Гуру, не дожидаясь желтого, на последних секундах запрещающего сигнала, дал газ. И сразу тормоз – на перекресток на последних секундах разрешающего сигнала вылетел «Лендровер». Гуру покрутил ему вслед пальцем у виска.

С одной стороны, жалко бабу было до невозможности, с другой – не вешать же ее себе на шею. Решено: надо наконец купить себе квартиру и ни от кого не зависеть.

Женя постарался отвлечься от всех этих мыслей и подумать о шахматах. То, что он затеял, требовало много сил, внимания и энергии. Он уже все, что нужно, заказал, почти все, что нужно, получил и установил, теперь нужно было платить. И деньги эти, да плюс квартира, надо где-то взять. За свою жизнь Женя заработал их немало, но, не считая коллекции орденов, были у него только магазин и машина.

Остальное было прожито и прогуляно, о чем он ни разу не пожалел. Значит, что-то придется продавать. Расстаться с одним, чтобы получить другое. Как говорится в преферансе, при розыгрыше распасов: «Сначала взять, потом отдаться…» Только – наоборот.

Гуру совсем не играл в шахматы, из мирных игр предпочитал шашки, иначе придумал бы другое сравнение – гамбит. Игрок сначала жертвует фигуру, но зато получает позиционный перевес, который затем, при правильной игре, превращает в материальный.

Неожиданно Женю осенила замечательная идея. Он даже прижал машину к обочине и посидел сосредоточившись несколько минут. И дурехе будет легче… Тут он, конечно, малость покривил душой, никто не знал, как это будет для Нинки. Но он махнул рукой и, довольно крякнув, достал мобильник и набрал номер.

 

ГЛАВА 7

 30 марта, четверг

– Алло! – Дорин поморщился, звонки сегодня следовали беспрерывно, все как с цепи сорвались, не было ни минуты подумать. – Да, алло…

– Привет. Это – Гуру.

– Привет. – Андрей несколько удивился.

Женя не принадлежал к его близким знакомым и звонил ему, сколько помнится, в первый раз.

– Как Лена? Как ребенок? Кто у вас?

– Дочка. Сонечка. – Недоумение усилилось. Светские разговоры, как понимал Дорин, не были стихией Гуру. – Обе, и мать и дочь, слава Богу, в порядке. – И для поддержания беседы Андрей спросил: – А как сам?

– Нам бы встретиться. – Насчет светскости собеседника все стало понятно. Мог бы из вежливости что-нибудь и прошамкать. – Есть у меня к вам любопытное предложение. Ты сейчас где?

– Еду по Садовому. – Андрей покатал во рту, пробуя на вкус сочетание «к вам». Он весь этот год пытался построить свою жизнь так, чтобы их с Леной существование в бизнесе сколь угодно пересекалось, но не смешивалось. – А что, срочное что-то?

– Пожара нет, но чем быстрей, тем лучше…

С Гуру все равно надо было увидеться, порасспрашивать его, что за человек был Найт и почему они оказались вместе на презентации, правда, встречу эту Дорин намечал на завтра.

– А по телефону не решим?

– Вряд ли…

– Тогда два варианта, Жень: или с семи до девяти где угодно, или позвони мне, минут через сорок, я буду знать, когда у меня днем будет дырка…

После девяти должен был приехать Васька, его информацию о продающихся в сети причудливых шахматах пришлось отложить до вечера. Дорин только отметил для себя, что сын не смог толком их описать, сказал только, что они странные.

– Позвоню, – буркнул Гуру и отключил телефон.

Чего ему нужно?

Альберто более чем приветливо встретил его.

– Ты хотеть кофе или кушать? – заулыбался маленький итальянец.

Андрей не хотел ни того, ни другого, но приехать в ресторан и разговаривать «всухую» значило оскорбить хозяина.

– Кофе. С молоком.

– Маша, двое капуччино, – скомандовал Альберто.

Дорин предпочел бы просто с молоком, но капуччино был дороже и итальянец таким способом явно демонстрировал свое к нему расположение. Пришлось согласиться. «Как много мы делаем всякой ерунды, просто чтобы не обидеть кого-то…» – подумал Андрей.

– Как Лена? Как бимбо? Какое имя у она?

– Соня, Сонечка, Софья, – Альберто кивал, улыбался вежливо, имена эти у него ни с чем не ассоциировались, – если по-вашему – Софи.

– Да, знаю, – расплылся итальянец. – Bene.

– А как Настя? – Это был удачный переход к деловому разговору под прикрытием вежливости.

Дорин вдруг поймал себя на том, что весь разговор с итальянцем выстраивает, как шахматист партию. Это было любопытное открытие, и надо бы проверить: со всеми у него так или только с Альберто?

– Улыбается. Говорит редко. – Итальянец заговорщицки наклонился к Андрею. – Ты знаешь этот человек, который она была? Она говорить: «Прости меня»… Он длинный, да?

– Знаю, – кивнул Дорин, старательно не обратив внимания на последний вопрос, – думаю, что знаю… Как его зовут, она сказала?

– Найт, – в глазах Альберто блеснула ревность. – Где он?

– Он умер. Это он ее… ударил?

– Нет. Это другой, он быть похожий. Почему он умереть?

– Сердце… Врачи сказали – сердце. – Андрея сейчас больше интересовал тот, кто напал на Кольцову, про Найта надо будет расспросить Настю наедине. – Она сказала, за что он ее ударил?

– Он спросить: «Где шахматы?» Настя говорить: «Отдала». – Глаза итальянца наполнились слезами. – И он ее бить…

– Какие шахматы он имел в виду?

– Я не иметь видеть этот шахматы… None esiste… Никогда…

Было понятно, что, беседуя подобном образом, Андрею почти ничего не удастся выяснить.

– Альберто, можно мне с ней повидаться? Я хочу ее порасспросить кое о чем.

– Что это «пора…пора… спросить»? Спрашивать?

– Да.

Итальянец набрал номер, протянул Андрею:

– На, порасспросить ее… Она тебя хорошо относится. – Он настороженно посмотрел на Дорина. – Мне надо выходить?

– Зачем? – не понял Андрей. – Алло, Настя… Привет, это – Дорин… Мне Альберто дал свой телефон…

Только тут Андрей сообразил, что хитрый итальянец так и не назвал ему номер нового мобильника Насти.

– Привет, Дорин, – отозвался слабый голос на другом конце провода, – я слышала, вы опозорились?

Глупая шутка явно имела в виду рождение дочери.

– Я согласен так опозориться еще десять раз, – не согласился Андрей.

– Эх… – вздохнула Кольцова, – я бы тоже не отказалась.

Она, похоже, не поняла, как двусмысленно прозвучало ее признание. Дорин почти автоматически исправил положение:

– Так в чем же дело? – сдерживая смех, спросил он. – Альберто, как я понимаю, не возражает.

– Она хочет от тебя родить дочку, – объяснил он в ответ на недоуменный взгляд итальянца.

Тот расплылся в счастливой улыбке.

– Я не говорила «от него», я имела в виду только дочь… – начала упираться Настя. – Скажи ему, что у него еще женилка не выросла. Хотя, что я вру, женилка у него как раз выросла достаточно.

Дорин в который раз подивился простодушию этой женщины, которая могла ляпнуть что угодно в любое время и в любом месте. К тому же ему была не очень интересна заочная пикировка этой парочки, да, впрочем, и очная тоже:

– Насть, у меня к тебе пара вопросов.

– Спрашивай. Хотя учти, пока там рядом с тобой «шибздик», про Найта ничего не скажу.

– Тот, кто тебя ударил, ты его разглядела?

– Да, конечно. Высокий с короткой седой стрижкой. Я его за Найта приняла.

– Еще какие-нибудь приметы?

– Да ведь темно уже было.

То, что эта ее реплика начисто противоречила предыдущей, Настю, похоже, не смущало.

– А за что он тебя?

– Не знаю. Я подошла, думала, Найт. Он спросил: «Где шахматы?» Я вижу, что ошиблась, говорю: «Отдала» – и хотела мимо пройти, а он мне: «Сука позорная…» – и чем-то по башке. Больше ничего не помню.

– А ты какие шахматы имела в виду?

– Ну эти, таиландские, за которые вы меня с Гришкой оборжали. Я же их Найту отдала. Ну, бросила у него в номере.

Дорин отметил слова «у него в номере» и понял, что надо срочно встречаться с Настей без экспансивного итальянца. Похоже, она знала о таинственном Александре Лужине-Найте немало.

– Так ведь он сам по твоему рассказу их тебе и прислал.

– Да нет, это кто-то другой. Настоящий Найт слыхом про них не слыхивал и смеялся не меньше вашего, когда их увидел.

– У тебя память вернулась?

– Почти. Спасибо за «шибздика» моего. Он мне рассказывал, как ты ему нос утирал. Тебя что еще интересует? А то я устала…

– Пока все.

– А ты что, пытаешься в моем деле разобраться?

– Не совсем так. – Андрей чувствовал, что пора сворачивать разговор. – Твое дело – только часть более обширной загадки, связанной с шахматами.

– Понятно, – протянула Настя. – Значит, тебе нужна информация про Найта. Почему-то мне кажется, что я его больше не увижу. И знаешь, что обидно? Он мне говорил, а я не могу вспомнить, зачем ему нужны эти шахматы…

 

ГЛАВА 8

 30 марта, четверг

Гуру позвонил, когда Дорин поднимался по ступенькам ювелирного магазина. Было уже ясно, что сегодня к Насте он не попадет, потому что после обеда к ней собирался Альберто, а утренние часы, когда можно было ее навестить, Андрей уже пропустил. Можно было, конечно, приехать, навести шухер, дать денег и прорваться, но он пока не понимал, нужно ли это делать так срочно. Испортить отношения с итальянцем легко, ему наверняка кто-нибудь доложит о визите Дорина, а результат не настолько срочно был нужен, чтобы рисковать. Настя ведь назвала часы, когда к ней можно прийти, вот и отложим все на завтра.

Конечно же, лучше было бы, чтобы Гуру позвонил не сейчас, а через полчаса. К тому времени Андрей уже поговорил бы в магазине, выяснил, если повезет, откуда брошка, и понял бы, как дальше вести расследование.

Но просить перезвонить вторично было неудобно, и Дорин предложил встретиться через полчаса где-нибудь в центре. Женя выпросил еще десять минут, по непонятной причине отказался от идеи назначить местом встречи его магазин и предложил маленькое кафе. До него отсюда было езды минут пятнадцать, двадцать максимум, и значит, на беседы в магазине у Андрея оставалось столько же. Он толкнул дверь…

Судя по размерам, магазин был ГУПом – Государственным унитарным предприятием. Ни один частник не позволил бы себе такие огромные площади и такое количество работников при почти полном отсутствии покупателей. В прошлый раз Дорину не было до этого дела, он просто зашел, купил и вышел, но сегодня нужно было точно понимать, с кем ему разговаривать, о чем и как.

За прилавком, где Андрей в прошлый раз покупал бабочку, читала книгу невысокая стройная сорокалетняя женщина с несколько несовременной прической, которую лет пятнадцать-двадцать назад носила Мирей Матье. Помнится, тогда такая стрижка называлась «сессон». Была ли эта женщина в прошлый раз или его обслуживала другая продавщица, Дорин, конечно, не помнил.

Он склонился над прилавком, чтобы проверить, нет ли у них такого второго экземпляра. Заодно он искоса рассматривал женщину, думая, как лучше начать разговор и в каком ключе. Пришлось вспомнить старые, заброшенные за ненадобностью, инструменты.

«Живет одна, есть ребенок, – быстро произвел он анализ, – бесится от отсутствия мужиков, которых сама этим же самым бешенством от себя и отгоняет. Хотя вполне пристойная фигура, хорошие глаза – спокойно могла бы не иметь проблем, хотя бы с сексом. Берется трудно, потому что не верит в искренность намерений, но если поверит, отвязаться будет невозможно, начнутся драки, истерики, скандалы – вплоть до угрозы самоубийства».

Черная бабочка была на месте, только на этот раз она украшала не брошку, а браслет.

– Можно мне взглянуть? – улыбнулся Дорин, указывая на него.

«Мирей Матье», не глядя ни на Андрея, ни на его указующий перст, протянула руку в витрину и подала ему кольцо с искусственным аметистом. На ее бейджике, конечно, было написано «Любовь».

– Извините, вы ошиблись, – Дорин старался говорить мягко, чтобы не раздражать ее, – я просил браслет.

Она, также не глядя, запихнула кольцо обратно, положив его несколько косо, едва скользнув взглядом, достала черную бабочку и бросила ее на прилавок.

«Дает объявления в газету знакомств и каждый вечер мастурбирует в ванной», – неприязненно подумал Андрей. Надо было начинать атаку или ретироваться. Правда, общаться с такой Любовью не было никакого желания. Дорин поднял глаза – за соседним прилавком стояла высокая девушка с бородавкой на шее и сквозь одолевавший ее сон с любопытством глядела на происходящее.

Технически разобраться с «Мирей Матье» было делом двух фраз. Надо только ошарашить ее чем-нибудь непристойно-интимным и затем продемонстрировать мужественность и щедрость. Что-нибудь вроде: «У вас соски под блузкой и лифчиком так твердо стоят, что меня это очень возбуждает». (Она потом много часов проведет перед зеркалом, стараясь научить соски вставать в нужное время.) А пока будет приходить в себя, добить ее: «Можно я подарю вам вот это кольцо?»

Но Андрей понимал, что сделать это он не в состоянии. Не потому что такая «беседа» было бы предательством Лены, а он совсем не хотел ее предавать. Просто с момента их знакомства он не мог этого делать. Не мог и все. Как не может нормальный человек съесть таракана или умыться из сточной канавы. Но надо было на что-то решаться.

– Попросите, пожалуйста, заведующую, – сказал Дорин неожиданно даже для самого себя.

– Я вас как-то не так обслуживаю? – с плохо скрываемой ненавистью спросила «Любовь».

– Нет. – Андрей почувствовал себя уверенней. Принятое, даже подсознательно, решение всегда помогает твердо встать на ноги. – Моя просьба не имеет к вам никакого отношения.

Эти слова разозлили «Мирей Матье» еще больше. Очевидно, мужчина, который «не имеет к ней никакого отношения», вызывал в ней пароксизм ненависти даже больше, чем тот, который пытался к ней это отношение иметь.

Она швырнула на прилавок книгу, которая оказалась дешевым детективом, и, виляя бедрами, двинулась к видневшейся позади двери.

«Какое мне дело, в конце концов, – сказал себе Дорин, – не я ломал, не мне чинить. Почему я должен на себя все это вешать?»

С заведующей все оказалось просто. Улыбчивая толстушка высунулась из дверей, несколько испуганно разглядывая Андрея. Он улыбнулся и вежливо поздоровался. Поняв, что скандала не будет, толстушка расплылась в ответной улыбке и жестом пригласила Дорина в кабинет.

– Вы уж простите Любочку, она одна живет, ребенка воспитывает, – сказала заведующая, закрывая дверь в кабинет.

– Я думаю, у вас ровно половина коллектива в таком положении, – отозвался Андрей.

Толстуха замерла, задумалась. На ее бейджике было написано «Эльвира Викторовна».

– А ведь вы правы, – удивлению ее не было границ. – Я и сама такая…

– Эльвира Викторовна, – Дорин положил на стол браслет, который все это время держал в руках, – я недавно купил у вас брошку из этого комплекта…

– Черный агат, турмалин, адуляр, золото пятьсот восемьдесят пятой пробы, – профессионально отметила хозяйка кабинета. – И что случилось? Если поломка – мы только месяц обратно принимаем. И то, только если брак.

– Нет-нет, все нормально. Просто я увидел сейчас у вас этот браслет – я его куплю – и подумал, может быть, вы их откуда-то постоянно получаете? Я бы хотел заказать еще серьги и кольцо.

– Так, конечно! – обрадовалась Эльвира. – Их Костя делает, – и, заметив вскинутые брови Дорина, добавила поспешно: – Вы не подумайте, он профессиональный ювелир, у него и лицензия есть. Мы с ним договор заключили, – гордо сказала она, – на эксклюзивное обслуживание. Сейчас я ему позвоню.

Она на память, не заглядывая в книжку, набрала номер. Оттуда послышались короткие гудки.

– Занято, – сказала Эльвира. – У вас, наверное, жена очень красивая? – добавила она, глядя на Андрея.

– Очень, – задумчиво подтвердил Дорин, потом тряхнул головой и спросил: – А почему вы так решили?

– Ну вы ей такие подарки покупаете, – мечтательно ответила хозяйка и опять набрала номер. – Костя? – спросила она. – У тебя занято было, я дозвониться не могла, а тут господин хочет заказ тебе сделать. – Она посмотрела на Андрея: – Передаю трубку…

– Костя? – спросил Дорин. – Здравствуйте. Меня зовут Андрей.

– Здравствуйте. Что бы вы хотели?

– Я уже купил брошку и сейчас покупаю браслет. – Дорин вопросительно посмотрел на Эльвиру.

– Черный агат, турмалин, адуляр, – подсказала она.

– Черный агат… – начал Андрей, но Костя перебил его:

– Да, я услышал – в виде бабочек. И что вы хотите?

– Серьги и кольцо, если можно.

– Сделаем. Заготовки у меня есть. Кольцо какого размера?

– Не знаю, – растерялся Дорин, – маленького.

– Ну вы тогда уточните и маме скажете, хорошо?

– Хорошо, договорились. – Дорин набрал побольше воздуха. – А такое интересное решение – каменные бабочки – вы сами придумали или где-то подсмотрели?

– Если честно, – сознался ювелир, – купил как-то у бомжа на рынке шахматы с таким дизайном.

«Шахматы…» В душе Андрея тонко запела какая-то струна.

– И где они сейчас, если не секрет?

– Какой тут может быть секрет, на верстаке в мастерской лежат, – ответил невидимый Костя.

 

ГЛАВА 9

 30 марта, четверг

Гуру между двумя звонками успел получить щелчок по носу и поцелуй в щеку. Первое в супермаркете, куда он зашел за соком – ничего крепче кофе он не пил уже много лет. Он терпеливо приближался к кассе, наблюдая за девушкой, которая пробивала чеки. «Немного полновата, но в этом есть даже некоторая прелесть… Сонные глаза, пухленькие ручки с короткими, ухоженными пальчиками…»

Женя по-гусарски провел указательным пальцем по усам, от середины к краю рта и как будто подкручивая вверх. Он не манерничал, скорей это была самоирония, потому что уж кем-кем, но гусаром он себя не считал. Однако пухленькая прореагировала совсем неправильно. Она подняла глаза и почти сочувственно спросила:

– Пенсионное есть?

– Что? – опешил Гуру.

– У вас пенсионное удостоверение есть? – доброжелательно улыбаясь, повторила девушка.

– А что-о… я похож на пенсионера?

Он даже расстроился, глянул на свое отражение в витрине. Ну какое? Ну зачем? Ну откуда она взяла про пенсионера? Женя взглянул на часы – еще оставалось время постричься.

Здесь ему повезло больше. Красивая женщина с тонкой талией, крутыми бедрами и большой грудью заканчивала обрабатывать бабушку. Голову красавицы венчала сложная и очень идущая ей прическа.

«Что она здесь делает? – изумился Гуру. – На худой конец – путанить, а так и дорогой женой могла бы устроиться». И только когда она открыла рот, он понял:

– Бабашка, ну как вам стрыжка?

Гуру усмехнулся – приехала покорять Москву откуда-то с юга. Правда, несколько поздновато – женщине явно было под тридцать. Наверное, шалавой быть не хотела, поэтому осваивала профессию. Или просто с мужем развелась и начала с низкого старта.

Она хмуро пригласила Женю в кресло. Жужжать машинкой и щелкать ножницами получалось у нее довольно ловко, только когда взялась за усы, красотка сказала:

– Як же я не люблю усы и барады стричь…

– Зато очень пристойно получается, – честно признался Гуру. – Хуже было бы наоборот.

Девушка прыснула. Предыдущие пять минут она была несколько преувеличенно серьезной. Видно, достали ее многочисленные «ухажеры». Да и сейчас она быстро спряталась в свою раковину.

Почему-то мыть голову она повела Женю не до, а после стрижки. То ли от смущения, то ли от собственных каких раздумий, пока она это делала, небольшое количество воды протекло на рубашку Гуру. И пришлось ей (девушке) сушить ее (рубашку) феном.

– А если бы протекло дальше и ниже? – невинно спросил Женя.

Было очень интересно в зеркале наблюдать, как до нее доходит смысл его шутки. Она опять прыснула.

– Я вооще-та совсем не такая лапачка, которай здесь представляюсь, – она опять остановила себя, – так чта можна и схлапатать…

– Два вопроса, – сказал Гуру, когда она закончила.

Девушка настороженно смотрела на него, ожидая прямых приставаний или приглашения поужинать.

– Как вас зовут? И сколько я должен?

– Платить в кассу, пойдемте…

Она провела его в вестибюль, где сидела пожилая кассирша, и ушла обратно в зал. На пороге обернулась и сказала:

– А завут меня Инга.

Женя заплатил в кассу, что полагалось, потом вернулся и остановился на входе в зал:

– Инга, – она как раз заметала с пола в совок его волосы, – можно вас на секундочку?

Она опять напряглась и подошла к нему на негнущихся ногах. Он совершенно точно знал, что сейчас может увести ее за собой, но это не входило в его планы. Пока, во всяком случае.

– Вознаграждение персоналу не обязательно, но приветствуется, – процитировал он дежурную надпись из ресторанов.

С этими словами Гуру вложил ей в ладонь дополнительные сто рублей и вышел на улицу. Он понимал, что Инга его запомнила, и если в следующий его визит она еще не найдет спонсора или не выйдет замуж, то он легко может заполучить ее в собственность.

Правда, это совсем не значило, что он когда-нибудь зайдет. Просто ему хотелось стереть из памяти разговор в супермаркете, и это почти удалось.

– Что с ногой? – спросил Женя входящего Дорина. – Кофе будешь?

– Подвернул. – Андрей опустился на стул. – Нет, сок. Кофе у меня сегодня уже из ушей льется.

– Ты поэтому на Гришкиной машине?

Дорин не стал оборачиваться, хотя ему очень этого хотелось. Он был почти уверен, что с того места, где сидел Гуру, невозможно было увидеть ни запаркованную машину, ни его, когда он выходил из нее. Значит, Женя зачем-то наблюдал за его приездом специально. Чем-то это Дорину не понравилось.

– Я пригласил вас, господа, – начал Женя, потом прервал сам себя: – Хватит валять дурака. Я хочу продать вам с Леной свой магазин.

Новость была настолько поразительной, что Дорин даже не отреагировал на то, что его опять в бизнесе объединили с женой. Он просто смотрел на Гуру и ничего не говорил. Хотя по слухам дела у того шли нормально, каждый имеет право закрыть бизнес и уйти на покой. Или Женя просто хочет сменить дислокацию? Все в словах Гуру было неожиданно, но совершенно непонятным было предложение магазина именно им – Елене и ему.

– А почему не Гришке? – спросил он.

– Он пустой как барабан, – усмехнулся Гуру. – Магазин есть, а денег ноль. Да и зачем ему мой магазин?

– А Лене? – Дорин намеренно подчеркнул имя жены.

– Чтобы держать такой салон, как она его заявила, надо иметь постоянную товарную подпитку, то есть держать еще несколько скупок по городу. Деньги у вас есть, – Женя то ли намеренно, то ли случайно не обращал внимания на попытки Андрея сохранить самостоятельность, – а с товаром могут быть проблемы. Одного твоего магазина недостаточно. А, как известно, два это ровно на сто процентов больше, чем один.

– А почему ты не предложишь кому-нибудь из дилеров, у кого нет магазина? Толстому, например?

– Толстому сейчас не до нас. Он что-то надыбал в Европе сумасшедшее и сейчас занят только этим.

Действительно, Славку Дорин встретил в самолете из Праги. Толстый усмехнулся, увидев у Дорина в руках журнал, который Андрей подобрал на месте смерти Найта. Он как раз читал статью о часах Картье.

– Нравится? – самодовольно спросил Славка. – Это я написал.

– А откуда ты знаешь про русского?

– В документах фирмы значится, что богатый купец из Нижнего купил часы для своего племянника.

– А ты имеешь доступ к документам?

– Я – нет, но мой приятель, итальянец, имеет.

– А чего ты в Праге делал?

Но Славка только загадочно улыбнулся в ответ.

– Так что ты скажешь? – прервал молчание Гуру.

Его словам про товарный голод и скупку нельзя было отказать в логике.

– А кто работать там будет? Ни я, ни Лена, даже когда она начнет заниматься бизнесом, не можем разорваться.

– А это второе мое предложение. У меня там работает Нинка. Она, конечно, дура дурой, но в нашем деле уже почти четыре года и какой-то минимум знаний у нее есть. Магазин продается вместе с Нинкой.

 

ГЛАВА 10

 30 марта, четверг

Гуру уехал, а Дорин остался сидеть за столом, пытаясь разобраться в том, что только что услышал.

Встречаться с Костей, который, как оказалось, и жил, и мастерскую имел в Одинцово, нужно было только завтра. Они уже почти сговорились там в кабинете у Эльвиры на сегодня, когда хозяйка напомнила сыну, что он именно в четверг собирался съездить к бабушке и, соответственно, вечером занят.

Демонстрировать свой большой и одновременно совершенно непонятный для постороннего человека интерес к древней игре Андрей не хотел, он и так придумал довольно натянутую версию, почему он хочет посмотреть на них, сказав, что у него есть приятель, который шахматы коллекционирует. Дорин оказался совершенно не готов к такому повороту событий, он ожидал долгих и трудных поисков, приготовился выслушивать разговоры и раздавать деньги, поэтому неожиданно короткий и легкий путь несколько выбил его из колеи.

В общем они договорились, что Эльвира завтра привезет шахматы в магазин, а Андрей после двенадцати приедет их посмотреть. Дальше все по обстоятельствам. Дорин предпочел бы завершить эту историю сегодня, он готов был даже ехать в Одинцово и ждать под окнами, но хорошо понимал, что делать этого не надо.

Поэтому усилием воли он вытеснил из сознания Эльвиру, ее сына и несчастную «Любовь Матье». В разговоре с Гуру было немало загадок, теперь есть чем голову занять. Начнем с покупки магазина. Он посмотрел на часы и набрал номер. По его расчетам Японец должен был поесть полчаса назад и Лена сейчас вполне могла быть свободна.

– Как вы там? – спросил Дорин, услышав ее голос.

– Я все время сплю, – пожаловалась Лена. – Покормлю ее, и мы обе засыпаем.

– Нормально, еда плюс сон получается рост, а это – очень хорошее занятие для ребенка.

– Но мне-то куда расти? Или тебе мой рост не нравится?

– Мне в тебе не нравится только одно, то что ты сейчас не рядом со мной, – галантно отшутился Андрей. – У меня к тебе вопрос по делу: нам не нужен магазин Гуру?

– А он что, ты хочешь сказать, продавать его собрался? – спросила Лена после некоторой паузы.

– И нам первым предлагает, по крайней мере, так он сказал. – Дорин не заметил, что сам начал объединять себя с Леной. На словах, во всяком случае.

– А что у него случилось?

– По-моему, ничего – выглядит бодрым и веселым, как всегда. Может, с последней женой какие-то разделы? Да, прости, забыл, лавка продается вместе с продавщицей, некой Ниной.

– Это еще что за новости?

– Видимо, у него перед ней какие-то обязательства и он пытается их выполнить. Говорит, что она в бизнесе четыре года и кое-что понимает.

– Ты меня огорошил, – задумчиво сказала Андреевская, – надо подумать.

– Еще он говорит, что тебе все равно понадобятся скупки по Москве, чтобы товарный запас пополнять.

– Это он правду говорит. Тем более что и место подходящее. Там же проходной двор, принести могут все что угодно. А вся информация у тебя?

– Какая?

– Площадь помещения, поэтажный план, документы на аренду. Или он выкупил магазин?

– Не знаю, – отозвался Дорин. Он не ожидал такого напора.

– Ты можешь все выяснить, и мы потом подумаем вместе. Предложение интересное, но мало информации.

– Ты мне подготовишь список вопросов?

– Я сейчас сама позвоню Гуру, а ты, наверное, завтра съездишь туда, посмотришь на месте. Хорошо? Извини, Сонька вопит. Я тебя целую.

– И я тебя! – крикнул Андрей коротким гудкам.

Он почесал затылок. Такую Лену он пока не знал. Купить себе большой магазин, даже привести его в порядок, даже раскрутить на полную катушку – все это могло быть, в общем-то, женским развлечением, дорогой игрушкой, вроде арабского скакуна или шикарного загородного дома. Но вот создание сети антикварных магазинов – это уже явление другого порядка.

Хрупкая нежная акула капитализма. Интересно, как она отнесется к браслету и всему комплекту с бабочками? Брошь ей тогда понравилась.

Вернемся, однако, к Гуру. Поначалу, пока ехал на встречу, Дорин хотел рассказать Жене о событиях последних дней, о брошке и нападении на Настю, о смерти Найта у него, Андрея, на руках и о последних его словах. В обмен он надеялся получить информацию о том, кто был этот Найт, что он здесь делал и каким образом связан с Женей.

Но почему-то после вопроса Гуру о Гришкиной машине делиться этими сведениями ему расхотелось. Он оставил как возможный вариант рассказа только историю о смерти Найта и его последних словах.

Но в процессе беседы ему пришлось еще раз переменить свое решение.

– Ты знаешь, – сказал Андрей, когда они закончили обсуждать покупку магазина, – я тебе должен сообщить, если ты еще не слышал, не очень приятное известие. Тот человек, с которым ты был на презентации, его, кажется, зовут Найт?

– И в чем дело? – Женя как-то весь подобрался.

И это напряжение Гуру, когда Дорин только упомянул Найта, заставило Андрея еще больше сократить свой рассказ. Нормальной реакцией должна была быть фраза типа: «Да, Найт, точно. Ты знаешь, он у меня купил…» Или: «Верно, Найт. Он из Бердичева, очень симпатичный мужик…» Но уж никак не напряженная готовность к прыжку или защите.

– Он умер, – коротко закончил Дорин, пытаясь уловить неподготовленную реакцию собеседника.

– Не понял, – первой оценкой было изумление, – с чего ты взял?

«Не знал, – отметил Андрей про себя, – и не очень близко знакомы были…»

– Он умер у меня на руках в Шереметьево.

– Убили? – В голове Гуру явно заработал арифмометр.

«Ждал от него чего-то не совсем обычного, и версия о смерти и убийстве среди этого необычного присутствовала. Что-то осталось между ними, какая-то завязка, что-то меняет в жизни Гуру эта смерть…»

– Врач посчитал – сердце.

– Он что-нибудь сказал перед смертью? – Вопрос был задан безразличным тоном, слишком безразличным, пожалуй.

«Чего-то очень важного ты ждешь от меня, Женек. Смертельно важного. Только вот того, что я знаю, или еще чего-то? Рискнуть?»

– А кто он?

«Так ты вынужден будешь отдать хотя бы часть информации, ты ведь надеешься сейчас у меня что-то взять, значит, придется отдавать».

– Антикварный дилер из Мюнхена, – отозвался Женя и уставился на Дорина чуть раскосыми глазами.

«Понял, хочешь откупиться за ерунду, хотя про профессию я не знал и про Мюнхен тоже новость. Кто-то говорил недавно про этот Мюнхен…»

– А специализация какая?

– Не знаю, – Гуру попытался расслабиться, откинулся на спинку стула, но напряженная спина мешала ему сесть удобно. – Почему ты спрашиваешь? Он что-то сказал перед смертью?

– Он попросил меня, чтобы я нашел шахматы. – Андрей довольно беззастенчиво разглядывал Женино лицо. – Ты что-нибудь знаешь об этом?

Видно было, как мучается Гуру, раздираемый неведомым Андрею противоречием. Наконец он на что-то решился:

– Первый раз от тебя слышу. Мы с ним другие вопросы решали.

«Э-э-э… – подумал Дорин, – так ты мой конкурент…»

 

ГЛАВА 11

 30 марта, четверг

Васька приехал раньше, чем договаривались.

– Лен, – краснея, сказал он, – я хочу папе на компушку несколько новых программ поставить и провайдера сменить, ничего, что я так рано?

– Конечно, Василий, это – ваш дом, и приходите в любое время, – весело отозвалась она. – Вам, может быть, чаю или кофе приготовить?

– А по-другому никак нельзя?

– Нет, – Андреевская отрицательно покачала головой, – вы условия знаете.

– Ну не могу я вас на «ты» называть, – чуть не расплакался Васька.

– А я – вас.

Этот диспут продолжался уже несколько месяцев. Дорин в него не вмешивался, считал, что они ребята – умные, взрослые, и так разберутся.

– Вы, Василий, проходите в кабинет. Я сейчас с Сонечкой закончу и зайду, есть к вам вопрос.

– Как она? – Юноша остановился на пороге кабинета. – Ходит уже?

Лена оглянулась, посмотрела на него. Вроде не издевается, просто мальчик решил быть светским.

– Нет, Василий Андреевич, это только когда нам годик исполнится.

Сначала он получил отцовскую почту, сохранил ее, не читая, на жестком диске, хотя письмо было явной рекламой, потом нашел утренние шахматы, тоже положил в отдельную папку. Затем занялся апгрейдом. Программы вставали легко, диск еще не был загажен всякой ерундой, обломками старых файлов и многочисленными игрушками, как у него.

Когда он закончил «установку нового соединения» и собрался входить в Сеть не через гостевой вход, а нормально, как все, дверь в комнату открылась и на пороге показалась Лена:

– Василий, скажите, пожалуйста, можно найти в Интернете статью, если мы не знаем ни названия, ни автора?

– А что мы знаем?

– Тему…

– Маловато. – Васька повернулся, посмотрел на нее. – Я думаю, что нет такой темы, на которую в Сети нельзя было бы найти несколько сотен статей. Нужно еще что-то.

– Там говорилось, по-моему, о том, что о детях нужно заботиться, но одновременно не нужно заботиться. Ну что вы, Василий, так на меня смотрите?…

– Да нет, – испугался Васька, – я ничего… Сейчас попробую…

Он начал что-то быстро набирать на клавиатуре. Лена смотрела на мальчишку, а он, несмотря на свои пятнадцать, был, конечно, мальчишка, и думала о Дорине. О том, как ей повезло, что она встретила Андрея, о том, как Васька похож на него, такой же немножко нелепый, но безумно… она поискала слово, безумно мужское что-то было в них обоих.

Она прожила восемь лет с Брайловским, он был хорошим мужем, с ним почти всегда было легко и просто, и, с точки зрения миллионов женщин, ничего лучше представить себе нельзя, потому что не хам и не алкоголик – уже почти счастье. Но они – несчастные эти женщины, обделенные тем, что, наверное, и есть любовь, когда чужой поначалу человек перестает восприниматься чужим, становится не просто близким и родным, а в каком-то смысле – тобою. Ты воспринимаешь его как часть себя, не какой-нибудь конкретный орган, да и слово «часть» тут не подходит.

Во время беременности Лена зашла в церковь, куда раньше никогда не заглядывала. Две старушки, зашипели на нее за то, что она была в брюках, и выдавили на улицу, но она успела купить, повинуясь интуиции, «Новый завет». Лена почему-то ничего не сказала Андрею об этой покупке, но перечитала внимательно все четыре евангелия. (Впервые она сделала это, когда училась в универе, половина мировой культуры была непонятна без этой книги.) И вот там она нашла точную формулу своего отношения к Дорину – «возлюби ближнего как самого себя», воспринимая ее не в смысле сравнения «ты и он – одно и то же», а в смысле тождества – «ты и он – одно».

Это оказалось невыносимо сладко и невыносимо больно одновременно – быть кем-то еще, переживать чужие ощущения и даже, как ей казалось, иногда мыслить чужой головой. Трудней всего было не навязывать ему себя, своих мыслей, чувств, представлений, не заставлять его быть собой, подарить свободу. Она не знала, так же или как-то иначе живут в Андрее его чувства по отношению к ней, она никогда с ним на эту тему не говорила и могла только догадываться по некоторым его словам, жестам и улыбкам, что да, так же или еще серьезней, только, может быть, менее осознанно. Ее несколько забавляло, что в их союзе она, женщина, оказалась стороной философствующей.

Дорин в ее сознании жил как серьезный, но очень маленький мальчик, который лишь в острый, нужный момент, когда без этого нельзя, превращался в сильного мужчину. Она и Ваську воспринимала в чем-то так же, он был для нее частью Андрея, а значит, ее самой. Она придумала эту игру, чтобы называть его на «вы», только для того, чтобы и держаться самой и держать его на каком-то расстоянии от себя. У пацана, в конце концов, есть мать, и Лена ни в коем случае не хотела узурпировать чьи-то права на Ваську и доставлять дополнительную боль женщине, пережившей расставание с Дориным.

Сейчас, когда появилась Сонечка, Андреевская должна была научиться балансировать между тем, что уже жило внутри нее, и совсем неведомым прежде, почти животным чувством к Сонечке, которая на самом деле была ее плотью. Лене смертельно не хотелось растерять, расплескать те чувства, которые она испытывала к Дорину, хотя материнский инстинкт властно отрывал ее от мужа и поворачивал к дочери.

– Лена, – позвал ее от компьютера Васька, – посмотрите, может быть, вы это искали?

Она подошла и начала читать текст на мониторе:

«Ребенок доверяет миру, он ожидает соответствия своим потребностям, но часто окружение неспособно оправдать его ожиданий. Нарушение этого доверия уже есть существенное патогенетическое воздействие. На первых этапах попытка матери обеспечить максимальный комфорт ребенку представляется совершенно правильной. Зазор между идеальным и реальным все равно сохраняется, и не следует его увеличивать специальным образом».

– Да, спасибо, Вась, по-моему – оно. – Лена перечитала еще раз последние строки. – Получается – только на первом этапе, а дальше комфорт – вреден? Мне подруга позвонила, мы с ней вместе в роддоме лежали, сказала – «интересная статья». Сейчас я бумагу принесу с карандашом…

– Зачем?

– Выписать кое-что, тут много нового и важного.

– Может, лучше, – предложил Васька, – я скопирую всю статью и сохраню на вашем компьютере?

– А так получится?

– Конечно, и вы сможете в любой момент прочитать все, что вас интересует.

Из прихожей послышался звук открываемой двери.

– Андрей, – позвала Лена, – иди сюда!

– Привет, Василий, – сказал Дорин, входя в кабинет, – ты чего так рано?

Он поглядел на жену и сына:

– Ужинать будем? Или сначала новостями делиться?

После расставания с Гуру Дорин решил, что раз появилось свободное время, то можно съездить в редакцию газеты, где Настя «дала» свое объявление о шахматах. Надо было узнать, действительно ли ее там перепутали и с кем. Но, как выяснилось позже, решение это было неправильным. Они с Веселкиным попали в дикую пробку по дороге туда, и в еще большую обратно, и пятнадцать минут, проведенные в редакции, где он, расточая улыбки, все узнал, превратились в четыре с половиной часа духоты и угарного газа. Не стоила информация о том, что «нашу» Настю перепутали с некой Кольцовой Анастасией Вадимовной, которая действительно давала объявление о покупке шахмат, таких мук. И адрес ее не дал ничего интересного.

– А давайте-ка, мальчики, за стол, – предложила Лена. – Будем сочетать приятное с полезным, а духовное с материальным.

 

ГЛАВА 12

 30 марта, четверг – 31марта, пятница

Васька уехал, Дорин проводил сына и сам поймал ему машину. Вернувшись домой, он поцеловал Лену, которая опять кормила Сонечку, и прошел к себе в кабинет. Сев в кресло перед компьютером, набрал Брайловского, поблагодарил за полученное письмо и попросил узнать, где именно сейчас проживает Виктор Есин, который дал объявление о поиске старинных шахмат, и о владельце почтового адреса, объявившего о продаже старинных фигур, фотографию которых Васька вывел ему на монитор и положил на рабочий стол в качестве обоев.

Сын также объяснил ему, что скорее всего с выяснением адреса в Сети у него будут проблемы, потому что хозяева сервера в принципе могут послать подальше кого угодно и не давать координат своего клиента. Ему, Дорину, еще повезло, что провайдер – российский, а то бы пришлось действовать через Интерпол и ФБР.

При сыне он не стал звонить Гришке, обсуждать продажность ментов при Ваське было, с его точки зрения, неэтично.

– Ты знаешь, во сколько тебе обойдется эта информация? – спросил Брайловский. – Нужно постановление прокурора, чтобы заставить их расколоться. Иначе они потеряют доверие клиентов, а затем и бизнес.

– Давай все-таки попробуем, – попросил Андрей, разглядывая шахматы на мониторе, – а вдруг получится. О деньгах думать не будем, и за твоего Петра Семеновича голову ломать о цифре тоже, по-моему, не стоит. Позвони…

– Как скажешь, – хмыкнул Брайловский. Он свое дело сделал, предупредил, а дальше пусть Эндрю сам разбирается. – Кроме того, я передал твою просьбу узнать все об умершем в аэропорту Шереметьево гражданине Германии и пять минут назад получил информацию. Тебе переслать завтра с работы или зачитать?

– А ты можешь все переслать, а самое важное сейчас прочитать?

Дорин оторвался от разглядывания фигур, что-то ему в них активно не нравилось, открыл файл и приготовился писать.

– Могу зачитать все подряд, поскольку не знаю, что для тебя важно, – отозвался Брайловский. – Только я все думаю, Эндрю, а из нижнего белья тебе ничего простирнуть не надо? Тебе пора заводить свои источники информации.

Андрей помолчал несколько секунд. Он слишком давно знал Брайловского, чтобы понимать, что тот не стремится его унизить, а просто – гонит, неуклюже и не очень вежливо. Но все равно обидно, можно подумать, что он занимается всем этим для собственного развлечения!

Хотя и для развлечения тоже, ну и что?

– Ладно, шучу, – миролюбиво заржал Гришка, – слушай, рассказываю.

И он начал читать. Про Мюнхен Дорин уже знал, дата рождения ему ни о чем не говорила, причиной смерти оказался, как и говорил врач в Шереметьево, сердечный приступ.

Интересными, с точки зрения Дорина, были только три вещи. Во-первых, Найт уже приезжал зачем-то в Москву меньше месяца назад. Во-вторых, он прервал свое нынешнее пребывание в России, хотя имел визу еще на неделю, и поменял билет с потерей немалых денег. В-третьих, наконец, в самолете не оказалось его вещей.

– Он летел налегке или багаж пропал? – переспросил Дорин.

– Нет, при регистрации сдал сумку, но ее там не оказалось, когда самолет приземлился в Мюнхене. При нем тоже ничего не было, только билеты и паспорт, которые он уронил. Немцы прислали запрос о багаже, у него там сын наследник, но наши так ничего и не нашли.

– А им не показалось подозрительным то, что человек умер и одновременно исчез его багаж?

– А это вопрос не ко мне, милый, дорогой, любимый, единственный… Что у них там в головах, я не знаю, а тебе излагаю только сухие факты. Лене привет. Когда пригласите дядю Гришу на Сонечку посмотреть?

– Недели через две. Врач говорит, что можно и сейчас, но лучше повременить чуть-чуть.

– Ладно, повременим. Всем привет, пишите письма.

Андрей начал записывать сегодняшние новости, когда дверь в комнату тихо открылась и вошла Лена.

– Васька у тебя чудной, – она прижалась грудью к его затылку, – я ему говорю: «Мне нужна статья, где написано, что о ребенке надо заботиться и одновременно не надо заботиться…», а он смотрит на меня и в глазах написано: «Она сошла с ума…»

– А что за статья? – Дорин потерся о ее грудь затылком, чуть-чуть, чтоб не было больно. – Что за идиот предлагает не заботиться о детях?

– Мне Анечка позвонила, мы с ней в одной палате лежали, говорит, прочти, – интересно, а Васька нашел.

– И что, действительно интересно? – с сомнением в голосе спросил Андрей.

– Там, понимаешь, идея в том, что если у ребенка все хорошо, то он не развивается. – Лена задумалась. – Да не буду я тебе рассказывать, сам прочитай. Вот значок, Васька сказал, что если на него два раза нажать, то статья откроется. Лучше расскажи, что у тебя.

– Много всякого разного. – Дорин закрыл свой файл с новостями, и на экране опять появились шахматы. – Скажи, почему мне кажется, что с ними что-то не так?

Лена несколько минут смотрела на монитор, после чего задумчиво произнесла:

– Сейчас, подожди…

Она вышла и через минутку вернулась с пачкой каталогов «Сотби» и «Кристи». Понадобилось еще три минуты на их пролистывание.

– Вот смотри, – жена показала Дорину на открытую страницу, – видишь? Это ровно такой же слон, как у тебя в наборе, только у твоего из головы торчит какая-то палка.

– И что это нам дает? – Андрей рассматривал фотографию в каталоге.

Слон как слон, серебряный, с бриллиантовыми глазами и бивнями из слоновой кости. Только странная форма спины, как будто обрезанная. Фаберже, эстимейт – семь-девять тысяч фунтов.

– Дело в том, что это – чарка. А у тебя – шахматная фигура.

– Но это, с моей точки зрения, говорит о подлинности. – Дорин задумался. – Ну, знаешь, как такой-то художник руки всегда рисовал так, а тень – этак.

– Думаю, что ты ошибаешься. Господин Фаберже был человеком щепетильным до мелочей. Говорят, что он, проходя по мастерской, если видел, что на абсолютно готовом изделии проба чуть скошена, то просто бросал его на пол и наступал ногой. Никогда не поверю, чтобы он допустил изготовления чарки и шахматной фигуры с одинаковым дизайном.

– То есть, ты считаешь, что это, – Дорин кивнул на экран, – фальшак?

– Не знаю, – Лена покачала головой, – не знаю, что и думать, но, как ты говоришь, эта нога не от этого ботинка.

– Ты мне поможешь? – спросил Андрей.

– А что надо делать?

Андрей взял жену за руку, как в танце, церемонно обвел вокруг себя и усадил к себе на колени. Вряд ли то, что произошло дальше, входило в его планы. Кресло на колесиках под двойной нагрузкой скрипнуло и поехало по паркету. Лена от неожиданности тихонько взвизгнула, а Дорин засмеялся. Она вцепилась в него руками и вовремя, потому что они доехали до стены и Андрей, с силой оттолкнувшись, направил кресло обратно к центру комнаты, а здесь на пути оказался стол. А чем тяжелый, старый, двухтумбовый стол хуже стены, если надо найти точку опоры? И через секунду вся скульптурная композиция под названием «Смеющийся фавн, похищающий испуганную пастушку и увозящий ее к себе в пещеру на компьютерном стуле» оказалась в другом углу комнаты. А оттуда опять к столу…

Лена попискивала, просто уже для сохранения настроения, Дорин хохотал, как ненормальный, кресло грохотало, как трамвай на повороте, испуганная Вера Васильевна сунула нос в дверь, пытаясь понять, что происходит, когда Андрей наконец остановил их транспортное средство и в неожиданно наступившей тишине громко спросил:

– Ну, когда только эти идиотские врачи разрешат мне до тебя добраться?

 

ГЛАВА 13

 31 марта, пятница

До двух часов ночи Андрей пытался выстроить логическую схему происходящего. Сначала, как на стройплощадке, он рассортировал и уложил в стопки все детали. Кирпичи к кирпичам, плиты – налево, швеллера и двутавровые балки – направо.

Лена просила оставить ей включенный компьютер, – она утром, после кормления, посмотрит, что он тут наваял и, если сможет, что-нибудь посоветует.

Итак: как следовало из сообщения Брайловского, в Москве начался непонятный мор на всех Кольцовых и Козловых. Вместе с покушением на Настю, получается четыре случая нападения плюс одно исчезновение. Всех Кольцовых-Козловых звали Вадимами, а пропавшая Анастасия Кольцова была Вадимовной по отчеству. Сравнив ее адрес, присланный по Сети с записанным им в редакции, Дорин установил, что ехать ему туда завтра не нужно – Кольцова, подавшая заявление о покупке шахмат, исчезла из дома почти месяц назад и до сих пор о ней не было ни слуху ни духу.

Выстраивается любопытная цепочка: Вадимы Кольцовы-Козловы, Анастасия Вадимовна, «наша» Настя, Найт. Связующее звено – шахматы.

Найт увидел на Лене брошку, а она как-то связана у него с шахматами. Брошка привела к реальным шахматам, которые он, Андрей, завтра должен получить. Интересно, это те самые, которые искал Найт, или произошла какая-то путаница?

Каким-то образом ко всему этому примешан Гуру, который явно что-то знает про всю ситуацию и был знаком с Найтом. (Может быть, познакомились в первый приезд?)

Какие-то шахматы искала вся антикварная Москва. По заказу Найта? Но у Гришки их заказал Ковалько… Могут быть Ковалько и Найт связаны?

Кто-то под видом Найта прислал Насте дешевые шахматы, а потом настоящий Найт над ними посмеялся, а кто-то похожий на него проломил голову Кольцовой, мотивируя свою злобу отсутствием у нее шахмат. А сами шахматы, по ее словам, остались у Найта. А может, это все-таки он сам? И всех остальных Кольцовых-Козловых забил тоже он?

Некто Виктор Есин ищет в Интернете старинные шахматы.

Кто-то поместил объявление о продаже старинных шахмат, которые вызывают неприятное чувство. В комментариях к роману Набокова Дорин прочитал: «А главный физический орган читателя – позвоночник, поскольку именно там возникает "контрольный холодок", как реакция на истинное искусство». При взгляде на свой рабочий стол Дорин чувствовал именно такой же холодок. Похоже, позвоночник реагировал не только на «искусство».

Дорин порылся в памяти и добавил:

Умер какой-то Плантуро, шахматист и коллекционер шахмат.

Как это соединить все вместе?

Похоже, что существуют некие шахматы, которыми раньше владел этот самый Найт. Они у него исчезли. И это как-то связано с человеком по имени Вадим и по фамилии или Кольцов или Козлов. Украл, выменял или нашел потерянное?

Дальше. Похоже, что Найт начинает их искать. Чем-то они ему дороги, может, конечно, как память, но скорее всего – сделаны из чего-то дорогого или дорогим мастером. Но здесь возникает противоречие. Они сегодня в руках у профессионального ювелира, и он к ним относится спокойно. А ведь если камни в них – изумруды и бриллианты, то он не смог бы этого не заметить и тон его слов о фигурах был бы другой.

Но если предположить, что Найт – один, и все это устроил он, а Ковалько, например, работал на него, то получается, что он убил, как минимум, троих. За семейные воспоминания? Попахивает какой-то дешевой мелодрамой.

А если предположить, что на Настю нападал не Найт, и есть в этой истории кто-то еще, идущий параллельно, то тогда, скорее всего, в этих шахматах есть какая-то загадка.

Легко решаемая, если шахматы – ключ к чему-то другому. Как стулья у Ильфа и Петрова. Например, в основании ферзя замурован план пещеры с сокровищами или номер счета в швейцарском банке.

На самом деле это многое объясняет. Если они – ключ, становится понятен азарт Найта и весь криминал вокруг них. Тогда яснее становится роль Гуру. Если они знакомы с Найтом, а это – очевидно, и если Найт ему сообщил, что он ищет и для чего, то есть сделал его сообщником, то Гуру и должен молчать, особенно после смерти своего подельника, поскольку тогда ему в случае удачи достается весь куш, а не половина. При этом продажа магазина тоже становится понятной – зачем он нужен, если ты ловишь за хвост птицу счастья?

Андрей вошел в азарт. Придуманная им гипотеза, казалось, объясняла все. Он пробежал глазами по своим записям. Нет, никак, к сожалению, эта теория не делала понятней всю историю с Настей и убитыми Вадимами.

Хотя почему нет? Найт, Гуру или Ковалько, если мысль о том, что он работал на Найта – верна, искали шахматы у этих Кольцовых-Козловых и, не находя, убивали их. В этом контексте и смерть Найта в аэропорту становится более-менее понятной. Конкуренты (Гуру и Ковалько) могли решить, что он нашел то, что они ищут, и убрать его. Тогда и пропажа багажа объяснима.

Но совершенно очевидно, что Найт ничего не нашел. Потому что завещал ему, Дорину, найти шахматы. И это делает вариант с шахматами ювелира Кости вполне реальным. Похоже, кстати, что только Найт знал, как должны выглядеть шахматы, а остальные искали вслепую, он им ничего не сказал.

Не очень понятными оставались все же приключения Насти, Виктор Есин и комплект шахмат со слоном Фаберже. Но – всему свое время. Андрей прикинул, что у него на завтра: навестить Кольцову и получить шахматы у Кости с Эльвирой.

Он сообразил, что так и не обсудил вчера с Леной эту проблему. Но опять же, утро вечера мудренее, поэтому Дорин отправился спать.

Голова с утра была неожиданно ясной, несмотря на то что заснуть удалось далеко не сразу. Мысли бродили в опустевшем к ночи черепе и стукались друг о друга с довольно сильным шумом, который будил засыпающего Андрея.

Он полежал, слушая звуки в квартире, пытаясь понять, где Лена и Японец. На часах было половина десятого. Дорин наконец встал, вышел в коридор. Из детской раздавался голос Лены: «Ну и почему мы капризничаем, почему оставляем молочко в груди?» Отвечала ей, к сожалению, Вера Васильевна, а не Сонечка: «Ты, милка, погоди, дай ей передохнуть, на свет Божий поглядеть».

Дверь в кабинет была открыта, и Дорин заглянул туда. Шторы задернуты, чтобы утреннее солнце не било в глаза, компьютер работал, светясь в полутьме монитором. «Новый "Голубой огонек", – подумал Андрей. На экране в его файле что-то изменилось по сравнению со вчерашним вечером. Он подошел ближе, чтобы понять, в чем дело.

Лена оставила свои комментарии прямо после его строчек.

«Идея с ключом в шахматах очень плодотворна. Но не кажется ли тебе, что Найта убили потому, что он вез с собой Настины шахматы? Иначе непонятно, куда они делись. Поговори сегодня с ней об этом, хотя она, наверное, даже не знает, что он мертв. Кстати, с чего ты взял, что только Найт знал, как выглядят шахматы? Исчезновение моей брошки не свидетельствует ли об обратном? Я ведь ее так и не нашла. Но как бы то ни было, ты – очень умный и здорово катаешься на креслах. Целую».

Он отправился в душ, потом бриться, и когда вышел на кухню, его уже ждал горячий кофе и тарелка с пельменями. По телевизору депутат какой-то думы Леха Красногорский вещал об уникальном пути России.

– Ты знаешь, – сказала Лена, доставая из холодильника сметану, – меня не оставляет ощущение, что во всей этой ситуации есть что-то ужасно знакомое, только я никак не могу понять что.

– Ну, если ты не понимаешь, я точно не смогу тебе помочь, – ответил Андрей, уплетая пельмени.

– Слушай, что я выписала еще вчера из статьи в Интернете, забыла тебе сказать: «В этом смысле характер следует рассматривать как вид отклонения от идеального маршрута развития, который у каждого ребенка свой. Он, ребенок, в принципе отказывается идти определенным маршрутом с соблюдением временного расписания. Он может долго стоять на одном этапе и проскакивать другие». А здорово, правда?

– А кто это пишет? Мужчина или женщина?

– В. Леонидович. Он или она? Смотри еще: «Чем больше проблем с асимметрией в положении лежа на животе, тем больше их будет при ходьбе».

– По-моему, из нас двоих я лучше катаюсь на креслах, а ты – очень умная.

– Да ну тебя. Ты, кстати, забыл включить в свой план на сегодня, – Лена тоже положила себе завтрак, только это были мюсли с молоком – в пельменях был перец, который Сонечке мог не понравиться, – съездить в магазин Гуру и посмотреть его на предмет покупки.

 

ГЛАВА 14

 31 марта, пятница

Гуру, прежде чем выйти и запереть дверь, еще раз критически осмотрел свое новое жилье. Счет снятым в течение жизни квартирам он давно потерял и вполне мог называться «профессиональным съемщиком». Это было своеобразное искусство, особенно в последние годы. Раньше все было проще и демократичней – приезжаешь в Банный переулок, находишь маклера и ездишь, смотришь варианты. Теперь то, да не то.

Сначала – как найти квартиру. О, это – отдельная песня в концерте. Вы покупаете любую рекламную газету, находите страницу, где помещаются объявления сдатчиков, и звоните по первому попавшемуся. То, что там написано про количество комнат, цену и удобства, не имеет никакого значения. Потому что все это – телефоны риэлтерских агентств. Итак, вы звоните и подробно рассказываете о себе: пол, возраст, семейное положение, род занятий, национальность. Все это нужно, чтобы сдатчики вас не боялись, хотя они все равно боятся.

Затем вы подробно рассказываете о том, что вас интересует, хотя это тоже не имеет почти никакого значения, потому что когда вам начнут предлагать, то предлагать будут все квартиры, которые есть в наличии, невзирая на ваши пожелания. Например, если вы заказали однокомнатную на Юго-Западе до четырехсот, вам с легкостью может быть предложена двухкомнатная в Перово за двести пятьдесят или трехкомнатная на Арбате за тысячу двести.

Не обращайте внимания, терпеливо отбрасывайте ненужное и терпеливо отсматривайте все, что может вам подойти. Правда, не стоит быть слишком разборчивым – если вы откажетесь от четырех-пяти квартир, вам перестанут предлагать новые варианты. Ну, ладно, кажется, вот эта квартира по описанию подходит и вы выезжаете на осмотр. Тогда надо не забывать, что чем лучше она, тем большие претензии к вам лично будут предъявлены.

Гуру представлял собой почти идеальный вариант для съема. Москвич – не будет проблем с милицией по поводу прописки, возраст – не будет бесконечных вечеринок с громкой музыкой, без детей – не будут плакать по ночам, бизнесмен – с оплатой проблем не будет. Недостаток у него был единственный – одинокий мужчина, поэтому вполне вероятно, что будет водить к себе дам.

Но бывали случаи, что недостаток этот становился достоинством, и Женя просто спал со своей хозяйкой, и все дела. Нет, он не был альфонсом и регулярно платил за снятую квартиру, не был он и страдальцем, который трахает все, что двигается. Скорее наоборот, Гуру был весьма и весьма разборчив, любая женщина, встретившаяся на его пути, проходила жесточайший отбор, просто критерии этого отбора были довольно широкими. А если учесть, что он их всех жалел, не за что-то, а просто за жизнь, за одиночество, за неприкаянность, то женщин у него было много, до, во время и после очередного брака.

Он остановил машину в нужном месте, выключил мотор.

Не все знали об этой стороне его жизни. Те знакомые, кто потешался над ним по поводу шести или семи жен, не понимали, что браком были отмечены только наиболее выдающиеся персоны. Когда-то, много лет назад, Женя прочитал у полузабытого ныне писателя Михаила Анчарова, что какой бы интересной и глубокой ни была мужская беседа, но если станет известно, что в соседней комнате сидит прекрасная дама и на нее можно посмотреть, не будучи обвиненным в невежливости, любой разговор будет прерван на полуслове и все отправятся на экскурсию.

С тех пор Гуру считал, что если какой-то мужчина, заметив на экране обнаженную женскую грудь или встретив в книге сексуальную сцену, морщит нос и отворачивается, то он – либо гомосексуалист, либо онанист. Ничего прекрасней женщин на свете нет и не было. Ну, пожалуй, коллекционирование орденов может доставить такое же наслаждение…

Прошедшую ночь Женя ночевал еще у Нинки, но сегодня начнется новый этап его холостяцкой жизни. Он достал из кармана список, проверил, все ли записал: постельное белье, полотенца, тапочки, халат, шампунь, мыло, мочалка, паста, зубная щетка, СВЧ-печка, электрочайник, консервный нож, три тарелки глубоких, три мелких, три чашки с блюдечком, три ножа, три вилки, три ложки, три чайных ложки.

Гуру не принимал гостей, просто иногда позволял себе расслабиться и не мыть посуду каждый день. Полотенца кухонные, средство для мытья посуды, губка для той же цели и специальная, чтобы вытирать со стола, салфетки бумажные, салфетка резиновая или пластиковая на стол под тарелку, зубочистки, соевый соус вместо соли, три-четыре вида консервов, если будет лень или некогда сходить в магазин. Туалетная бумага, ершик для унитаза, освежитель воздуха, три удлинителя, пару тройников, весы напольные, чтобы не растолстеть, носовые платки бумажные, лекарства от насморка, от простуды, от изжоги и пластырь в ассортименте.

Несколько авторучек, вешалки для одежды (саму одежду Женя всегда забирал из дома, который покидал, только одежду). Позже сюда прибавятся батарейки, лампочки и книги. И конечно же, продукты.

Дурища, когда он сказал, что не придет сегодня ночевать, разревелась, но положила ему в сумку еды на два дня, поэтому пока с этим можно обождать. Он хотел поначалу проинструктировать ее, что и как ей сегодня надлежит делать в магазине, но потом решил, что она все перепутает и испортит. Пусть лучше поимпровизирует. Гуру вытащил из сумки Нинкин пакет, с удовольствием съел бутерброд с антрекотом и запил бутылкой морса.

Дверь в его магазин была видна как на ладони. Иногда входили и выходили посетители, но это были просто прогуливающиеся. Он потянулся – сидеть надо было еще несколько часов. Тот же парень, с которым они когда-то лежали в «дурке», научил Гуру замечательной зарядке, которая спасла Женю от головной боли. С этой заразой Гуру был знаком с детства и, когда пошел в первый класс, в нагрудном кармане гимнастерки, а школьники тогда носили гимнастерки, у него всегда лежала пачка анальгина.

Видимо, у него, как и у мамы, которая тоже страдала от мигрени, были проблемы с сосудами головного мозга. Во всяком случае, в течение всей сознательной жизни Гуру выпивал в неделю пачку, а то и больше, анальгина. До тех пор пока приятель не показал ему зарядку, которая и спасала его от боли без всяких лекарств. Занимала она тридцать секунд в день, но теперь пачки анальгина Гуру хватало на полгода.

Суть ее была проста, как картофельный клубень. Надо было встать возле дверного косяка, взяться правой рукой за него справа, а левой ногой упереться в него слева. Затем начать движение плечом к косяку, а ногой ему навстречу. Это должно продолжаться пятнадцать секунд: пять – увеличение давления, пять – напряженная стабильность и пять – сброс. Главное – не спешить: пятнадцать секунд должны быть пятнадцатью, а не десятью. Затем руки и ноги меняются.

«Однако писать очень хочется», – подумал Гуру, но с места не сдвинулся, оставлять пост не следовало.

Итого тридцать секунд. Единственное условие: когда застучит в голове, несколько снизить напряжение и постараться больше не доводить до стука. Понять, почему тренировка каких-то мышц на животе приводит к нормализации давления, а именно оно по словам приятеля отвечало за головные боли, Гуру так и не смог, но зарядка – помогала.

С годами Женя научился делать ее не только стоя, но и сидя, лежа, в любом положении, и сейчас он занялся делом. Пять секунд – возрастание, пять секунд – стабильность, пять – спад. Меняем направление.

Кто-то зашел в магазин? Скорее всего ерунда, просто лохи приезжие. Пять секунд – возрастание, пять секунд – стабильность, пять – спад. В голове прояснялось. Он усмехнулся, подумав о шахматах. Знать бы, что придется ими заниматься, научился бы играть.

Но судьба распорядилась иначе. На зоне он встретил человека, который был вице-чемпионом по шашкам среди юниоров одной из тогдашних союзных республик. Парень любил выпить, в таком состоянии угнал тачку и сбил милицейскую будку. Получил трешку и, познакомившись с Женей, научил его нескольким довольно простым шашечным комбинациям. Однако этого оказалось достаточно, чтобы выигрывать почти у любого лоха.

Особенно обрадовала Гуру лет тридцать пять назад поездка в Сочи. Он жил тогда у своего приятеля, который работал в санатории МВД и поселил его там же. Женя каждый раз, идя на пляж или возвращаясь обратно, останавливался, чтобы сыграть в эту «милицейскую» игру. По непонятной причине менты считали шашки своей игрой, видимо, на шахматы не тянули, а вот шашки – в самый раз. Как же вытягивались у них рожи, у этих майоров и полковников, а ниже майора там не было никого, когда молодой, лохматый, «узкоглазый» в пух и прах разносил их «стройные» ряды, брал за один ход по несколько шашек, а заблудшие запирал в «сортире».

В магазин опять кто-то зашел. Гуру вставил наушник, экран включать пока не стал, послушал несколько секунд, выключил. Нет, этот парень явно не наш клиент, он просто пытается что-то продать – духи, чай или гербалайф. Сил терпеть не было уже никаких, мочевой пузырь разрывался на части, и Гуру, зачем-то оглянувшись по сторонам, выбрался из машины и побежал в кафе на углу, где, как он точно знал, был туалет.

 

ГЛАВА 15

 31 марта, пятница

Если бы Дорин был курящим, он сейчас бы точно закурил. Сидел бы в дорогой машине, дымил дорогой сигаретой, задумчиво смотрел в окно и решал сложные жизненные проблемы. Но Андрей не курил никогда, пару сигарет в школьном туалете нельзя назвать курением, поэтому он сидел, правда, действительно, в дорогой машине и тупо смотрел на стену соседнего здания, а не в окно. И решал не сложные жизненные проблемы, а пытался ответить на простой вопрос: «Как спасти свою задницу?»

С утра день не сулил никаких неприятностей и неожиданностей. К Насте он правда не попал, приехал, но, слава Богу, вовремя заметил Альберто. Маленький итальянец прибыл навестить свою amico, а поскольку в прошлый раз он явно не выразил желания пригласить Дорина к Настиному ложу, то и светиться не стоило. Ревнивый Альберто мог устроить Насте жуткую сцену, не посмотрев на ее здоровье и состояние. «Ничего, – решил Дорин, – заеду завтра».

Потом была самая приятная часть сегодняшнего дня. Костя, сын Эльвиры и владелец «знаменитых» шахмат, приехал сам, не стал передавать их с матерью. Дорин прошествовал мимо «несчастной» Любови, которая одарила его очередным ненавидящим взглядом, и был торжественно принят в кабинете. На столе лежали серьги и кольцо с агатовыми бабочками (Дорин вчера не стал дарить Лене браслет, посчитал, что лучше преподнести полный комплект), а рядом стояли шахматы.

Они были без доски, рядом с ними на краю стола лежала продолговатая кожаная коробка, которая напоминала готовальню, если бы не ее цвет. Андрей никогда не видел красных готовален. По его мнению коробка была не старая, явных потертостей, как учили его коллеги определять старую вещь, он не заметил.

Из чего были сделаны сами фигуры, Дорин не понял, похоже из серебра, но у каждой за «спиной» торчали крылья, как у бабочки. Больше всего шахматы напоминали ему маленьких фей из игры «Герои меча и магии – 3», в которую его недавно научил играть Васька.

Пешки этих самых фей, похоже, и изображали, кони были пегасами, слоны – Дамбо из диснеевского мультфильма, ладьи – воздушными кораблями с мачтами и веслами, только с крыльями вместо парусов. Ферзи и короли представляли пары прекрасных дам и мужей, тоже, естественно, с крылышками за спиной. Все крылья снаружи были матово-черными, по цвету отличалась только внутренняя сторона – у одних золотая, у других – серебряная. При беглом взгляде никаких следов тайника Андрей ни на одной фигурке не обнаружил.

Он повернул к себе короля «спинкой». И понял, что говорил ему Найт в Шереметьево: «Шахматы, бабочка, ферзь». Дизайн брошки и других частей комплекта был Костей несколько видоизменен. Он просто сделал по краю черного поля красные полоски и белый орнамент посредине, а на шахматах красные полосы шли тоже по бокам, а белые складывались в фигуру, напоминавшую шахматного ферзя. Дорин поднял голову и посмотрел на Костю и Эльвиру. Толстушка как всегда улыбалась, сын был явно чем-то обижен.

«Что же я делаю, идиот? – подумал про себя Андрей. – Человек принес свою работу, а я на нее внимания не обратил». Он поспешно взял со стола кольцо и серьги. Совершенно очевидно, что Костя был человеком талантливым: он уменьшил крылышки так, чтобы они не цеплялись за что попало и не обламывались, но были органичной частью комплекта. А орнамент на крылышках бабочек в его исполнении был даже изящнее, чем на крылышках шахматных фигур.

– Здорово. – Восхищение Дорина было совершенно искренним. – Можно ли с вами договориться? Дело в том, что мы с женой занимаемся антикварным бизнесом и довольно часто случается, что нужен ювелир – исправить, отремонтировать, сделать вторую серьгу и тому подобное. Я в этом понимаю мало, но мне кажется, что вы очень хорошо работаете.

Костя расплылся в довольной улыбке:

– Можно договориться…

Андрей купил серьги и кольцо, расплатился, записал телефон. Пора было приступать к главному. Он поморщился, его задела мысль о том, что бизнес оказывался важней, чем замечательный подарок для Лены:

– А шахматы не хотите продать?

– А сколько дадите? – хитро прищурился Костя.

– Вы знаете, у нас есть правило – цену назначает продавец.

Дорин не любил эту вечную дилерскую игру: «А сколько вы дадите? А сколько вы хотите?», но сейчас она была совершенно необходима, потому что он не имел ни малейшего представления о том, сколько платить. Не сколько стоят шахматы, а сколько за них платить. Это могут быть две принципиально разные цены.

– Тут материала… – Костя задумался, глядя на фигурки, потом начал считать пальцем показывая в воздухе цифры и действия: – Золота грамм тридцать пять – по пятнадцать долларов – это где-то пятьсот, серебра около полкило, ну пусть еще пятьсот, камни все вместе долларов двести. Итого тысяча двести, а работа… Ну, по сотке за фигуру, еще три двести – всего четыре с половиной. Пятерку дадите?

Андрей полез за деньгами, изумленно глядя на молодого «бизнесмена»:

– Но вы ведь не делали эти шахматы. Вы их купили за бесценок по вашим же словам.

Костя смутился, но был тут же поддержан своей симпатичной матерью:

– Вы бы заплатили, если бы их делал Костя, такую сумму? – Дорин утвердительно кивнул. – Так в чем проблемы?

Она широко улыбалась своей «вечной» улыбкой. Андрей, поежившись, расплатился и вышел. Шахматы уютно лежали у него под мышкой. Сама простота и какая-то будничность этого события, к которому стремилось такое множество людей и из-за которого их так много погибло, несколько выбила Дорина из колеи. Он шел к машине, недоуменно качая головой, когда в кармане зазвонил телефон.

– Ты знаешь, – без предисловий начала Лена, – она мне строит рожицы.

– Какие рожицы? Кто? – не понял Дорин.

– Эх, ты, – хотя слова звучали осуждающе, в интонации сквозила жалость, – заработался. У тебя есть дочка, ты что-нибудь слышал об этом?

– Сонька? – заорал Андрей. – Корчит тебе рожи?

– Не рожи, а рожицы. Какой-то ты грубый, Дорин, – но голос ее смеялся. – Я к ней губы вытягиваю, как будто поцеловать хочу, а она мне в ответ, представляешь?

– Здорово… – Андрей открыл рот, чтобы сказать про шахматы, но Лена не дала ему этого сделать. – А еще мне звонил Валера. Наш магазин – действует…

– Продал что-то?

– Рисунок Григорьева, Дубовского-маленького и еще какую-то мелочь – в общей сложности на семнадцать тысяч.

– Все за один раз?

– Нет, это он за две недели, просто не звонил, беспокоить не хотел. Он и сегодня проявился, потому что покупатель скидки требовал четырнадцать процентов, а не десять, как я ему разрешила.

– Талант.

– Все, бегу ее кормить. – Вдали слышались призывные вопли дочери. – Ты знаешь, я ее уже почти не боюсь.

Дорин так и стоял там, где его застал звонок. И вдруг почувствовал себя совершенно счастливым.

Но это было почти час назад. За этот час Андрей доехал до магазина Гуру. Надо было выполнить просьбу жены – посмотреть помещение. Он вышел, направился к магазину, но в толпе мелькнул Гуру, и Андрей последовал за ним. Если его нет на месте, то что ему, Дорину, там делать. Он и приехал без звонка, зная, что тот всегда у себя. Но Женя словно сквозь землю провалился. Дорин прошел еще сотню метров вперед, заглядывая во все витрины, но Гуру не было.

Он вернулся обратно, толкнул дверь. В торговом зале никого не было.

– Женя, – позвал Дорин.

Никто не отозвался. Тут вроде еще должна быть такая веснушчатая девица?

– Жень! – еще громче позвал он.

Пришлось пройти в дальний конец зала, к подсобке. Девица лежала на полу, неудобно упираясь головой в косяк. Да и зачем ей теперь были удобства?

 

ГЛАВА 16

 31 марта, пятница

«Упала, ударилась или ударили? Все вещи вроде на своих местах стояли, во всяком случае бардака никакого видно не было. Значит – не ограбление? И где сам Гуру?»

Они сидели в машине на какой-то непонятной улице, где Андрей попросил Веселкина остановиться, когда выскочил из магазина, ногой прикрыв дверь.

«Кто-то хотел меня подставить? Вряд ли, скорее случайность… Вроде против меня ничего нет, никто не знает, что я там был…» – мелькало у него в голове.

Переживания по поводу смерти постороннего человека, зрелище трупа с окровавленной головой, вопросы кто, почему и зачем – отступили назад перед проблемой собственной безопасности. Дорин всегда старался быть реалистом и решать проблемы по мере их поступления. Что он в самом деле мог сейчас сделать? Вызвать «скорую»? Тогда уж скорее труповозку…

Неожиданно зазвонил телефон. Дорин автоматически, не выключаясь из анализа ситуации, достал его, нажал кнопку, прижал трубку к уху.

– Это Андрей? – спросил голос с чуть заметным акцентом.

– Да, я…

– Вам привет от Ярослава. Куда прикажете доставить посылку?

– Минуточку, я соображу…

Вопрос пришел, как спасение – отвлечься от мыслей об убийстве, переключить голову. Почему-то Дорин был уверен, что имеет дело с убийством.

Вариантов с коробками было три: домой, к себе в магазин или к Лене. Домой не стоит – книжная пыль вещь явно не полезная, особенно для грудных детей. К себе? Места не так много, да и книги эти должны принадлежать Лене, как наследнице Игоря. Какая разница, что он их у Дорина украл?

К тому же посланцу Ярослава надо было выкатить немалую сумму, а денег после сегодняшних шахматно-ювелирных выплат уже не оставалось. Хорошо хоть Валера постарался и в магазине они точно есть.

– Вы Москву хорошо знаете?

– Я тут живу и работаю уже тридцать лет, – обиделся голос.

– Извините, я просто слышу акцент, – зачем-то начал оправдываться Дорин.

– Я родился на Западной Украине.

– А я думал, вы тоже чех.

– Так куда прикажете везти? – Человеку на том конце провода, похоже, надоел бессмысленный разговор.

Андрей назвал адрес Лениного магазина.

– Я там буду через двадцать-тридцать минут, – сказал голос в трубке. – Как вас узнать?

– Зайдете внутрь, спросите Дорина. Только я так быстро не успею. Давайте через сорок минут?

– Хорошо.

Андрей повернулся к Веселкину:

– Гони в магазин к Лене.

Тот молча кивнул, включил мотор.

«А ведь он свидетель… – подумал Андрей, разглядывая угрюмого водилу. – Он видел, как я зашел в магазин к Гуру, а потом пулей оттуда вылетел. Причем единственный, кто видел, как я туда заходил. Сегодня или завтра ее найдут, напечатают об этом в газетах, по телику расскажут, и он вспомнит, что я здесь был, и поймет, что я вполне могу подходить на роль убийцы. Что он тогда предпримет?»

– Веселкин, – начал Андрей. За два дня он так и не успел толком познакомиться со своим водителем. – Когда мы сейчас приедем, поможешь машину разгрузить?

Шофер молча кивнул.

– А ты, вообще, по жизни кто? – попробовал расшевелить его Дорин.

Веселкин глянул на него, шевельнул губами, но ничего не сказал.

– Ты до того, как у Гришки начал работать, чем занимался?

Андрей старательно делал вид, что не замечает нежелания водилы вести разговор. Ему нужно было добраться, достучаться до этого человека, понять совершенно точно, кто он – друг или враг.

– Охранник. – Это было первое слово Веселкина за два дня.

– В частной фирме?

– Девятка…

Второе слово подрезало Дорина под корень. Девятое управление КГБ занималось охраной, значит, Веселкин – профессионал, все видит, все замечает.

– Так вас же расформировали давно.

Водитель кивнул, соглашаясь.

– ЧОП, – неожиданно сказал он.

– А почему оттуда ушел? Или вы у Брайловского не на зарплате, а от охранного предприятия работаете?

– Не люблю криминал.

Таким длинным предложением Веселкин умудрился ответить сразу на три вопроса Андрея.

«Не любит криминал… Кто же его любит? Но это значит – сдаст за милую душу…»

Когда они подъехали к магазину, у дверей его уже стоял небольшой автобус с надписью «Междугородние перевозки». «Официально, что ли, возят?» – подумал Дорин, входя в магазин. Валера, ослепительно улыбаясь, двинулся к нему навстречу:

– А вас тут спрашивали, Андрей Сергеевич, – он указал на сидящего с отрешенным видом на стуле небольшого человечка с огромным животом.

– Вы Дорин? – Человечек встал.

– Да, я…

– С вас причитается получить… – Он протянул Андрею бумажку, на которой была написана окончательная цифра.

Дорин обернулся к Валере. Тот несколько напряженно смотрел на него.

– Андрей Сергеевич, – он отвел Дорина за локоть в сторону, – я все понимаю, но все-таки служу у Елены Сергеевны, так что будьте добры, пусть она подтвердит ваши полномочия.

Дорин взглянул на Валеру, не зная, злиться ему или радоваться, что у жены работает такой буквоед. Он набрал домашний номер, Лена, по счастью, не кормила, и все вопросы были решены мгновенно.

– Тебя зачем-то Гришка разыскивает, – сказала Андреевская напоследок, – говорит, не может дозвониться. Так что набери его, когда освободишься. И меня тоже, мне же интересно, что там у тебя происходит.

Вчера про найденные шахматы Дорин ей говорить не стал, сказал только, что многое сегодня у него решается, но расскажет вечером, когда все уже произойдет.

– Хорошо. Библиотека приехала из Праги.

– Вот здорово, – обрадовалась Лена. – Мне кажется, что-то тебя тревожит…

– Все хорошо. Соньку целуй.

Дорин отключил телефон. Ему вдруг стало как-то безумно больно оттого, что он может всего этого лишиться – Японца, который вытягивает губы в ответ на предложение поцеловаться. Жены, которая прощает ему его мальчишество и терпеливо ждет по вечерам. Интересной работы, вот этой коллекции Лабунца, которая наконец приехала. Лишиться только потому, что не в нужную минуту оказался в неправильном месте. Но он подавил в себе эти полуистеричные ноты, расплатился с маленьким человечком и, наблюдая, как Веселкин, Валера и охранник Лениного магазина разгружают двадцать шесть коробок, набрал номер Ярослава.

Ободрал его чех или нет, но правила вежливости требовали позвонить и поблагодарить. Ярослав молча выслушал его, пригласил приезжать также в Мюнхен, в котором сам сейчас находился, мотивируя, что пиво тут тоже не плохое. У Дорина вдруг мелькнула мысль:

– Ярослав, а ты не можешь попросить твоего партнера узнать о неком антикваре из Мюнхена? Зовут его Александр Лужин, а прозвище – Найт.

– Почему не могу, могу. Что есть прозвище?

– Другое имя, для друзей… Another name, for friends… – перевел на всякий случай Дорин.

– Хорошо. Я буду узнавать и тебе звонить. Агой…

И снова завзонил телефон, на этот раз – Гришка.

– Где тебя черти носят, Эндрю? – начал он, не давая Дорину вставить ни одного слова. – Зачем покупать мобильник, если ты к нему не подходишь? Записывай: Есин Виктор Борисович, сын гроссмейстера Бориса Есина, ему, между прочим, через четыре дня шестьдесят исполняется, проживает ныне…

– Гришенька, спасибо, ты мне уже все ответил, адрес теперь не нужен.

– Как скажешь, деньги все равно придется платить. А интернетный адрес, про который ты спрашивал, зарегистрирован по улице… Да зачем я тебе это буду все диктовать? В магазине Гуру он зарегистрирован, понятно?

 

ГЛАВА 17

 31 марта, пятница

– Почему ты так уверен, что подставился? – Лена сидела в кресле у компьютера, а Дорин мерил шагами кабинет. – Следов твоих там, по твоим словам, не осталось, ты ни до чего не дотрагивался.

– Кроме ручки входной двери. Не мог же я ее на виду у всей улицы протирать.

– За нее до тебя и после тебя, наверняка не один человек хватался. Мы даже не знаем, убили ее или сама споткнулась и упала. Да и в милиции не знают…

– Не факт, что они журналистам выкладывают все, что выяснили.

Он не хотел рассказывать Лене о событии в магазине Гуру, боялся, что у нее от волнения пропадет молоко. Она настаивала, он упирался, но когда по телевизору в криминальных новостях передали кадры магазина и женщину, лежавшую за прилавком, Лена перевела на него глаза и требовательно произнесла:

– Понятно, ты там был… Рассказывай…

Пришлось выложить ей все. Она слушала молча, глядела Андрею в глаза, словно проверяя, все ли он выложил или что-то утаил. Дорин очень боялся, что она сейчас скажет: «Ну вот, не надо было тебе в это дело ввязываться». Ему даже в голову не приходило, что он не сам туда пошел, его визит вообще не был связан с шахматной ситуацией, он выполнял Ленину просьбу, и такой реплики быть просто не могло. Хотя все, что он знал о женщинах, подсказывало ему, что такая мелочь вряд ли их остановила бы.

Когда он закончил, Лена, не говоря ни слова, подошла к телефону, набрала номер:

– Гриш, ты не мог бы приехать? Очень нужно.

Брайловский, видимо, начал что-то возражать, из трубки был слышен возмущенный голос. Но Лена переждала несколько секунд, потом еще раз повторила:

– Очень, Гришенька, очень, – и отключила телефон.

– Хочешь, чтобы его Семен Петрович меня прикрыл? – глядя исподлобья, спросил Дорин.

– Петр Семенович, – машинально поправила Андреевская. – Но не только это… Шофер – единственный свидетель, тоже у Гришки работает. А Брайловский просто так людей не берет и не оставляет около себя.

Ожидая Гришку, они начали проверять все возможные улики против Андрея.

В какой-то момент Лена прервала эту мучительную беседу, подошла к столу, на котором лежали доринские подарки и шахматы, как ни в чем не бывало примерила браслет и серьги. Кольцо, Андрей об этом не подумал, оказалось ей велико и болталось на пальце так, что бабочка все время оказывалась внутри ладони. Она сходила в ванную, в кабинете не оказалось ни одного зеркала, вернулась обратно и прижала голову Дорина к себе. Он щекой почувствовал мягкую упругость ее увеличившихся грудей и вжался в них лицом.

– Не дрейфь, легонант, прорвемся. – Она поцеловала Андрея в макушку. – А ты брошку новую заказал?

– Зачем? – начал Дорин, но сразу сообразил. – Так и не нашла?

– Нет, – Лена покачала головой, – на платье – нет. А ты забыл, что она пропала?

– Ну да, есть ощущение, что она дома, раз покупал, ты носила, все, кажется, в порядке…

– А может, она и не нужна? – Лена погладила его по голове, потом дернула за ухо, не давая расслабляться. – Покажи шахматы.

Фигурки не произвели на нее впечатления.

– Ты смотрел на предмет тайника?

– Не очень внимательно, сначала не хотел при Веселкине, а потом уже не до того было.

– Давай: твои серебряные, мои золотые, – предложила Лена. – Что-то они мне все-таки напоминают.

Они начали рассматривать фигурки, пытаться их развинтить, посмотреть на свет, потряхивать в надежде, что они полые и изнутри раздастся какой-то звук. Перед ними стояли уже проверенные все пешки со стороны Дорина и почти все фигуры со стороны Лены, когда в дверь позвонили. Андрей пошел открывать.

– Опять не можете без старших? – заорал Гришка, вваливаясь в кабинет. – Что у вас тут стряслось?

– Если ты своими воплями разбудил Сонечку, – вежливо сказала Лена, – я лично тебе проколю вилкой язык и там ее и оставлю, будешь ходить как малолетка с пирсингом.

Брайловский прикрыл рот рукой, втянув голову в плечи. Лена быстро и точно рассказала о звонке Гуру и его предложении, о визите Дорина в магазин и о том, что он там обнаружил.

– Ну, и в чем ваша проблема? – не понял Гришка. – Никто же не знает, что ты там был.

– Знает Веселкин, – со вздохом сказал Андрей. – И может легко меня подвести под монастырь.

Брайловский достал из кармана телефон, набрал номер.

– Поднимись-ка сюда, – сказал он в трубку. – А где, кстати, сам Гуру?

– Я его не видел со вчерашнего дня, – отозвался Дорин, – и по телику передавали, что хозяина магазина найти не могут.

– Понятно, – кивнул Гришка, – а это что за шахматы? Помните, дети мои, что у меня – замечательный клиент…

Ни Андрей, ни Лена не успели ответить, потому что в дверь позвонили. Дорин встал, собираясь открыть, но дверь кабинета распахнулась, на пороге стоял Веселкин, а за его спиной маячила Вера Васильевна.

– Иди, милка моя, – сказала она Лене, – тебя дочь зовет.

Брайловский опять изобразил смущение, но Лена, посмотрев на часы, сказала:

– Живи пока, это по расписанию кормление, – и вышла из кабинета.

Андрей недоуменно смотрел на шофера. Помня, как трудно его разговорить, он спросил у Гришки:

– Веселкин что, у тебя круглосуточно работает?

– Нет, – отмахнулся Брайловский, – просто он – человек холостой, дома докладываться не надо, а у меня сегодня встреча, которая может привести к самым разнообразным последствиям, и я его попросил со мной съездить. Послушай, – он повернулся к молча стоявшему у дверей Веселкину, – ты можешь забыть одно место, куда вы сегодня с Андреем ездили?

Шофер исподлобья смотрел на Гришку, потом перевел взгляд на Дорина и, что-то сообразив, кивнул головой.

– Место, которое надо забыть, – магазин Гуру, ты помнишь, где это?

Шофер опять кивнул.

– Там сегодня кое-что случилось, и Андрей может оказаться втянутым в это дело, хотя не имеет к нему никакого отношения.

Веселкин кивнул в третий раз.

– Если ты кому-нибудь скажешь, – продолжал втолковывать Брайловский, – что ты туда привозил Андрея, то может оказаться, что его притянут, как преступника. Посадить надолго, конечно, не посадят, но в КПЗ подержать могут и нервы потреплют всласть.

– Нет, – вдруг сказал шофер.

– Не будешь говорить? – переспросил Гришка.

– Не посадят.

– Если будешь молчать, не посадят, – разозлился Брайловский, – все от тебя зависит.

– Он не убивал.

Дорин, наблюдавший этот спектакль, от которого так много зависело в его жизни, несколько со стороны, резко повернулся:

– Почему ты так уверен?

– Я видел.

– Ты видел, что Андрей не убивал? – вмешался Брайловский.

– Кто убил…

– Ты видел убийцу? – ошарашенно переспросил Дорин.

Веселкин кивнул.

– И ты его знаешь?

Тот опять кивнул.

– Можешь назвать?

Шофер скосил глаза на хозяина и выдавил только одно слово:

– Ковалько.

 

ГЛАВА 18

 31 марта, пятница – 1 апреля, суббота

Гришка с Веселкиным давно ушли, напряжение спало, и Дорин с Леной решили вернуться к прерванному занятию.

– А они все-таки красивые. – Андреевская разглядывала ладью с летящими парусами.

Дорин не ответил, ему показалось, что основание ферзя отделяется от самой фигурки. Нет, ошибся, просто фаска чуть глубже обычной.

– Это напоминает мне сцену из какого-то фильма, – улыбнулась Лена. – Мы с тобой сидим друг против друга и по одной выставляем фигурку за фигуркой, как реплики в диалоге.

Дорин молчал, понимая, что жена своей болтовней, с одной стороны, сбрасывает свое напряжение, с другой – пытается расслабить и его. Однако ему это не приносило покоя, только сейчас до него докатывался шок от увиденного в магазине, шок, отложенный, отодвинутый сознанием на время в сторону, а сейчас возвращающийся. Но ставить жену в известность о своих переживаниях было совершенно не обязательно.

– Знаешь, если мы ничего не найдем, – продолжала Лена, – а похоже, что это так и есть, я вообще не понимаю, почему такая возня вокруг этих шахмат. Ну шесть, ну семь тысяч стоят они в каком-нибудь сувенирном салоне, в бутике дорогом – десять. Да еще и продавать замучаешься. А шуму-то, шуму…

– Ну, во-первых, нигде не сказано, что секрет шахмат внутри фигур. Может быть, он в футляре, может быть, какая-нибудь из них является ключом, в самом материальном смысле – вставляется в замок ларца, например.

– А во-вторых? – спросила Лена.

Видно было, что аргументация мужа ее не очень убедила. Да и он сам скорее просто цеплялся за свои слова, чтобы не потерять хоть какую-то нить и выбраться из сумасшедшего лабиринта, в котором так легко убивают за то, что никому вроде бы не нужно.

– А во-вторых, – Дорин поставил последнюю фигуру, это был король, на стол, – если ты сумеешь сейчас придумать более подходящую теорию, то я не буду возражать. Меня сейчас больше волнует другое. Откуда взялись у Гуру эти странные шахматы? Куда он делся сам? Он ведь как-то связан с этой историей. Кто такой Ковалько? Что он знает про шахматы? Работает на себя или за ним кто-то стоит? Связан он с Гуру или нет? За что убили женщину в магазине? Тебе не кажется, что разговорами о его продаже Женя просто выманивал меня или тебя к себе?

– Да нет, это вообще ерунда какая-то, Андрюш… У тебя так паранойя может начаться. Получается, будто он предвидел, что Ковалько убьет эту несчастную женщину, а ты именно в этот момент и придешь? Про Веселкина он знать, конечно, не мог, но… Да нет, бред какой-то… А почему, кстати, Веселкин уверен, что Ковалько убил, а не оказался в твоей ситуации, то есть зашел и увидел труп?

– Как я его понял, а его вообще понять непросто, Ковалько что-то выбросил в урну возле магазина и вытирал руки, пока шел к машине.

– Это ничего не доказывает.

– Кроме моего алиби. – Дорин озадаченно почесал нос. – Ничего не понимаю… Ничегошеньки…

– Ты же сам говорил, – Лена встала и подошла к мужу, – что любишь такие конструкторы, из которых можно собрать разные предметы. Возможно, ты что-то перепутал и поставил какую-то деталь не на место. А может, просто из этих деталей совсем другое должно получиться. Знаешь, как во время войны, мужик с завода, где насосы выпускались, спер полный комплект деталей – продать хотел насос. Начал собирать – получился пулемет. Он в другой раз – опять пулемет. Как ни соберет – все у него пулемет получается. Наверное, надо и тебе все разобрать и попробовать сначала. Давай-ка спать, легонант…

– Давай… Только честно скажи – не очень тебе страшно? Я ничего не понимаю, а значит, не могу предупредить какой-то беды. Может, тебе уехать с Сонечкой?

– Страшновато, конечно, но бывало хуже… А про поездку давай все-таки завтра подумаем, я уже выключаюсь.

– Ты будешь еще кофе? – спросила Лена, с завистью глядя на доринскую кружку. Себе она пока не позволяла ничего лишнего. Андрей кивнул.

Он не спал почти всю ночь. То думал над загадкой этих проклятых шахмат, то удивлялся своему счастью. «Что-то есть, наверное, во мне хорошее, что Бог послал мне Лену…» Он посмотрел на нее, а она, словно в ответ, повернулась во сне, обняла его руку и прижалась к ней щекой. Дорин обнял жену, в который раз сожалея, что врачи запретили им пока заниматься любовью. Сейчас она была маленьким беззащитным ребенком, но он помнил, как она несколько часов назад в самую трудную минуту подошла и прижала его голову к своей груди, и этот банальнейший жест, виденный в сотнях фильмах и спектаклях, вдруг оказался исполненным для него глубокого смысла. Перевести этот смысл в слова Дорин вряд ли смог бы, просто он почувствовал, что не только должен, но и может, что эта женщина доверяет ему и свою жизнь и жизнь их ребенка, которая для нее была дороже собственной.

Когда-то Лена объяснила ему, что банальность – это то, что может сказать любой, и он с этим был, да и сейчас остался, абсолютно согласен. Но, похоже, все истинное – банально, потому что у меня болит, меня радует и страшит то же самое, что и тебя, и его, и тысячи, миллионы других людей и кричим, плачем и смеемся мы все, в общем, одинаково, то есть – банально.

– О чем задумался, легонант? – Лена подвинула к нему вазочку с сахаром.

– Хочу сегодня съездить к Насте в больницу, и даже если «Отелло» там, все равно зайду с ней поговорить.

Лена подняла глаза к тому месту над его головой, где был телевизор. Звук был выключен, а если передавали что-нибудь интересное, пульт был под рукой.

– Смотри-ка, Набоков, – сказала она, беря пульт.

– В Берлине Владимир, – послышался голос из динамика, – зарабатывал уроками тенниса, французского и английского языка, а также снимался в массовых сценах в кино. Да-да, вы не ошиблись, вот тот второй справа в глубине с кружкой пива, действительно, крупнейший русский писатель двадцатого века Владимир Владимирович Набоков.

Звук исчез так же внезапно, как и появился. Нет, не исчез, а просто уменьшился до минимума. Передача явно не закончилась. Дорин поднял голову и посмотрел на жену. Она, держа в руках пульт, смотрела в стену широко открытыми глазами.

– Что случилось? – встревожился Андрей.

– Ты знаешь, я, кажется, поняла, что мне казалось все время таким знакомым в этой шахматно-энтомологической истории, – сказала Лена, медленно переводя на Дорина сомнамбулический взгляд. – Все очень просто: шахматы и бабочки – это две, кроме собственно писательства, главные страсти крупнейшего русского писателя двадцатого века…

– Шахматы и бабочки, – вполголоса вторил ей телевизор, – всегда были в кругу интересов Набокова. Он неплохо играл, еще лучше составлял и решал задачи, то есть был известным шахматным композитором. В 1971 году он даже опубликовал книгу «Poems and Problems», где под одной обложкой были собраны сочиненные им стихи и шахматные задачи. Бабочками он также занимался не как дилетант, а был серьезным исследователем-энтомологом, автором ряда научных статей, открывшим и описавшим несколько новых видов Lepidopteria. «Мои наслаждения, – сказал он в одном интервью, – самые острые из ведомых человеку: писательство и ловля бабочек». Сейчас на экране вы видите фотографию одной из этих лепидоптерий, открытых и описанных Владимиром Владимировичем.

Лена уронила чашку, которую несла к посудомойке.

– Смотри, – позвала она Дорина.

На экране была хорошо видна черная бабочка с красной каймой по краям крыльев. Белый орнамент по черному вполне можно было принять за шахматного ферзя.

– Что я тебе говорила?

– Как видите, в этом фантастическом по красоте насекомом совпали две страсти Набокова. Но здесь у Владимира Владимировича возникла еще одна проблема. Правильно было бы назвать эту бабочку – шахматная или ферзевая, но, как известно, в латинском языке слов «шахматы» и «ферзь» не существует, не были еще в то время, когда создавался язык, шахматы известны в Европе. А когда стали известны – язык уже умер. А новообразования типа Scarci Владимир Владимирович не признавал, считал чем-то вроде пластмассовых цветов. Но Набоков – литератор и мастер шахматных задач – нашел изящное решение. Он назвал свою бабочку Vanessa reginam gerens, в переводе – бабочка, носящая королеву.

 

ГЛАВА 19

 1 апреля, суббота

Они с Леной, поскольку ей опять пришла пора кормить, решили обсудить все вечером. Пока стало понятно только, что шахматы, которые у них в руках, как-то связаны с Набоковым. Но как? Какое дело антикварным дилерам до шахмат русского писателя? Если они даже и принадлежали Владимиру Владимировичу, это увеличивает их цену, конечно, ну в два, два с половиной раза от силы. Да потом, эту принадлежность еще нужно доказывать.

Кто мешает тому же Косте-ювелиру, например, взять фотографию Vanessa reginam gerens и сделать по ней шахматы? Единственным доказательством того, что это не Костина работа, было то, что он честно, не скрывая, воровал дизайн шахмат.

И все равно, сегодняшнее открытие не отвечало на вопрос: почему за шахматы нужно убивать?

Андрей вышел на улицу и двинулся к автостоянке. Сегодня он впервые после долгого перерыва должен был сесть за руль. Нога уже не болела совсем, и вчерашняя поездка с Веселкиным была скорее перестраховкой. «Ауди» завелась мгновенно, хотя и простояла две недели без движения. Дорин вывел ее на проезжую часть, когда сзади послышались непонятные звуки. Андрей взглянул в зеркало – на заднем сиденьи улыбался Гуру:

– Не пугайся, Андрей, мне с тобой поговорить надо.

– А я и не пугаюсь, – пожал плечами Дорин. – Ты почему прячешься? В розыске, что ли?

– Нет, но вопросов ко мне у ментов много, – Гуру вертел головой по сторонам, – а я пока не готов отвечать…

– Тебя отвезти куда-то или будем здесь разговаривать?

– Приятно, что ты не веришь в мою виновность.

– Какую?

– Утром передали, – Андрей поймал Женин взгляд в зеркале, – что я – подозреваемый номер один. Раз не появляюсь, значит, я и убил. А ты, выходит, просто не знал.

– Нет. – Дорин поморщился.

– А то бы, наверное, не стал со мной разговаривать. Здесь останови, пожалуйста.

Дорин притормозил, они оказались в тихом переулке. Женя открыл сумку, которая висела у него на плече, начал в ней что-то искать.

– Я бы все равно на тебя не думал, Гуру, – обернулся Андрей.

– Веришь в мою порядочность?

– Нет, знаю, кто убил…

– Да? – Женя держал в руках небольшой пластмассовый предмет, похожий на маленькую магнитофонную кассету. Последняя реплика Дорина заставила его опустить руку на сиденье. – И кто же?

– Судя по твоей интонации, ты знаешь это не хуже меня.

Андрей внимательно разглядывал Гуру. Тот тоже несколько секунд смотрел на Дорина, потом запихнул маленькую кассету обратно в сумку, а оттуда достал кассету побольше, судя по толщине – видеомагнитофонную.

– Я-то знаю, – медленно сказал он, рука с новой кассетой лежала на сиденье, словно он никак не мог решиться, отдать ее или положить обратно в сумку, – а вот у тебя откуда такая информация? Ты его видел?

– Не я…

– Но ты же там был. – Несмотря на то, что слова были поставлены в вопросительном порядке, фраза звучала как утверждение. – Ладно, чего дурака валять, вот это тебе будет интересно.

Он протянул Андрею кассету.

– Что это? – Дорин кассету взял, покрутил в руках. – Ты хочешь, чтобы я ее просмотрел?

– Дело твое. Это допрос Ковалько.

– Допрос Ковалько? – Андрей вытаращил глаза. – Его что, арестовали? Когда? Откуда у тебя пленка?

– Никто его не арестовывал, – покачал головой Гуру. – Допрос проводил я, поэтому и пленка у меня. Честно, это не первоапрельская шутка…

Дорин положил пленку на плоскую поверхность подголовника.

– Так, если хочешь, чтобы мы разговаривали нормально, – рассказывай с самого начала.

– Тогда скажи, что тебе известно, чтобы я не повторялся…

– Кто-то поместил в Интернете картинку с дурацкими шахматами и с адресом твоего магазина. Ковалько зачем-то пришел и убил твою сотрудницу. Все.

– Понятно. – Гуру откинулся на сиденье. Кассета с «допросом Ковалько» так и лежала между ними. – Картинку поместил я сам. Идиот, все что угодно думал, но предположить, что Нинку убьют, не мог.

– Ты хотел спровоцировать какую-то реакцию на картинку с шахматами и посмотреть, что получится, – догадался Андрей.

– Но никак не ожидал такого развития событий. Там везде было понапихано аппаратуры, но я именно в этот момент, когда он пришел, в туалет отлучился. Потом посмотрел на запись и за ним. Я его заметил, когда возвращался, он не успел далеко уйти.

– Меня тоже на пленке видел? – зачем-то спросил Дорин.

– Да, уже вечером, когда все отсматривал.

– Ну и что ты теперь собираешься делать? Почему сам проводишь допросы, а не отдаешь пленку ментам?

– Слишком много всего придется рассказывать, чего им знать не положено. Но с этим проблем нет, я разберусь.

– А в чем проблемы?

– В шахматах.

– Что ты о них знаешь?

Гуру вздохнул и рассказал Андрею все то, что описано на предыдущих страницах.

– Значит, эти штучки, которые торчали из шахматных фигур, – рассмеялся Дорин, – волшебные палочки фей?

– Глупо, конечно, – Женя развел руками, – но мы с Валькой, это мой сын, мы с ним вместе эти шахматы придумывали, ничего другого сочинить не смогли.

– А он что, не играет в «Героев меча и магии»? – удивился Дорин. После рассказа Гуру многое стало вставать на свои места. – И ты, помещая эту клюкву в Сети, хотел понять, у кого хватит терпения и денег, чтобы соотнести адрес в Сети с магазином, и кто придет за твоей подделкой?

– Да.

– А вся история с продажей магазина – шутка?

– Нет, – Гуру сжал и разжал кулаки, – я действительно хотел продать магазин, и продать его вам.

– А теперь не хочешь?

Судьба магазина на самом деле не очень интересовала Дорина, но ему нужна была пауза, чтобы аккуратно сложить в голове новую информацию и принять решение, что делать дальше.

– А теперь – кто его купит, с кровью? Должно время пройти… Обидно до слез, придется коллекцию продавать.

На лице Жени отразилось настоящее горе.

– Так что ты хочешь от меня? – непонимающе спросил Дорин.

– Хочу вступить с тобой в союз. У меня есть информация, – он показал на кассету, так и лежащую на подголовнике, – и у тебя, обменяемся и будем в доле.

– А с чего ты вообще решил, что у меня есть какая-то информация? – тянул время Андрей.

– А зачем ты в магазин поперся? – самодовольно ответил Гуру. – Ты и Ковалько – две рыбины, которые клюнули на приманку.

– Я вообще-то, если честно, приезжал посмотреть помещение и документы.

– То есть хочешь мне сказать, что ты не в деле? – недоверчиво посмотрел Женя. – Не гони…

– С чего ты взял, что я гоню?

Дорин вообще-то не собирался вступать с Гуру ни в какие союзы. Не то что бы тот ему не нравился – мужик как мужик, не то что бы Андрей его боялся, но вот не собирался – и все.

– Ты так со мною про шахматы сейчас говорил, – Женя внимательно разглядывал лицо Дорина, пытаясь уловить любые, малейшие, перемены, – что я понял: ты знаешь, как они выглядят… Расскажешь?

 

ГЛАВА 20

 1 апреля, суббота

Пленку смотреть не стали. У Гуру, как он объяснил, вообще никакого пристанища сейчас не было, а вести его к себе домой Андрей не захотел. Можно, конечно, было поехать в старую квартиру Дорина, но он напрочь забыл даже о самом факте ее существования, ему это просто и в голову не пришло.

Женя начал пересказывать все сам, но Андрей остановил его:

– Объясни сначала, почему ты ему веришь, тому, что он тебе сказал? Я его видел всего один раз, и он не показался человеком, который легко идет на контакт и все выкладывает первому встречному. Как ты его вообще прихватил, он же здоровенный мужик, как я помню.

– Видишь ли, – объяснил Гуру, – первый встречный, если у него в одной руке кассета с записью, на которой один человек убивает другого, а во второй – топор, перестает быть этому человеку первым встречным и даже становится в чем-то очень близким.

– Так это правда?

– Что правда?

– Про топор? Мне кто-то говорил, что ты всегда с собой топор возишь под сиденьем.

– Правда.

– И применять приходилось? – Выражение лица у Дорина в этот момент наверняка было не очень приятное.

– Если показ предмета назвать применением – приходилось, – начал оправдываться Гуру. – Понимаешь, много лет назад один мой приятель, не законник, но серьезный авторитет, физически очень здоровый посоветовал нашему общему знакомому не надевать дорогих украшений на жену. «Почему?» – удивился тот. «Снимут, срежут, убьют за эти цацки, – ответил авторитет. – Я и сам сейчас, когда в баню иду, цепуру снимаю». На его шее виднелась толстенная цепь, граммов на триста. Я тут уже изумился: «Как же так? – спрашиваю. – Ты же человек известный, да и борец бывший – трех, а то и пятерых на месте уложишь». А он в ответ: «У меня вот здесь, на лбу, не написано, кто я такой. А к тому же, если их будет не трое-пятеро, а пятнадцать-двадцать – что тогда? Осторожность – она никогда не помешает. Как говорится, лучше перестремничать, чем недостремничать».

– Ну и как, спасла твоего приятеля осторожность?

– Спасла, – кивнул головой Гуру, – умер своею смертью, от инфаркта.

– Так с тех пор ты и носишь с собой топор?

– Вожу, а не ношу, – обиделся Женя. – Знаешь, очень убедительно действует. Ничего объяснять не приходится. Вот и Ковалько сегодня все быстро понял.

– Так что он рассказал?

– А ты принял решение?

– Какое?

– Насчет доли?

Вопрос был трудным. Мягко сказано – трудным, практически неразрешимым. Гуру, судя по всему, был человеком «правильным» – законов (человеческих и деловых, а не государственных, конечно) не нарушал, друзей и партнеров не подставлял, в делах не крысятничал. Во всяком случае, ни разу Андрей не слышал о нем плохого слова.

Но ведь «не подлый» еще не значит «хороший» или «близкий». Почему надо идти с ним в дело, которое Дорин с некоторых пор, по непонятной даже ему самому причине, воспринимал как «свое», «личное», делиться с ним какой-то несуществующей пока прибылью, брать на себя ответственность?

С другой стороны – он явно владел какой-то информацией, которая могла оказаться полезной. Да и положение его, судя по всему, сейчас было незавидным. Оттолкнуть протянутую к тебе руку, просящую о помощи, было неправильно. Может, Лене позвонить? Она может что-нибудь правильное посоветовать.

Дорин вообще считал семейную жизнь чем-то подобным восхождению на высокую гору. Он никогда в жизни не занимался альпинизмом и представлял себе то, что там в горах происходит, весьма смутно. Как ему казалось, один альпинист забрасывает вверх веревку, на конце которой какой-то крюк, крюк цепляется за породу и человек карабкается наверх. Затем он вытягивает за собой своего товарища, который остался внизу. Передохнув, они меняются местами – тот, кто был внизу и сохранил больше сил (он не лез по неизведанному маршруту, и товарищ помогал ему сохранить силы, вытаскивая его наверх), теперь идет первым, а потом помогает своему товарищу подняться.

Андрея не волновало, насколько реально его представление об альпинизме, ему нравился сам образ взаимопомощи: тот, кто меньше устал, у кого больше сил, тот идет первым и вытягивает другого.

Он не был, с другой стороны, сторонником полного женского равноправия, он считал, что мужчина должен в браке быть первым и сильным, ему нравилось носить любимую женщину на руках и сдувать с нее пылинки, но…

Но ему хотелось, чтобы это было его решением – брать на себя заботу о чужой жизни, его выбором, а не установленным кем-то правилом. К тому же в жизни любого человека есть моменты сложные, не легко решаемые, неоднозначные. И в такие моменты ощущение, что ты не один, что у тебя есть кто-то, кто прикроет спину, с кем можно посоветоваться, кто просто умеет правильно помолчать на кухне, решало многое.

Дорин считал заранее обреченными браки, где всю ответственность за все, как в паре акробатов, брал на себя мужчина. Противоположный случай, правда, был еще менее перспективным.

Андрей посмотрел на Гуру. При нем разговаривать с женой не хотелось.

– Я выйду, позвоню. Подожди меня здесь.

– Конечно, – ответил Женя понимающе, но Дорин заметил, как по губам его скользнула едва заметная усмешка.

«Догадался, кому буду звонить…» – понял Андрей. Он понимал, что Гуру, как человек восточный, имеет совсем другое, чем он, Дорин, представление о женщинах, но ему, если честно, было на это глубоко начихать.

– Ты занята?

– Нет. Я сплю.

– Как Сонечка?

– Нормально – ест, спит, какает, корчит рожицы. Я спросила сегодня у Веры Васильевны: «Боялась ли она, когда первого ребенка рожала?» А она говорит: «Чего же бояться-то? Это вы, нынешние, когда рожать идете, беременных видели только в кино, да на улице, а я, когда рожала, уже трех младших сестер и братьев матери помогла поднимать. И пеленать умела, и укачивать, и кормить, ну не сиськой, конечно». Дорин!

– Да.

– Ты чего звонишь? Тебе, похоже, мое квохтанье сейчас не ко времени.

– Дай совет.

– Так бы сразу сказал. Говори, что там у тебя?

Лена внимательно выслушала его рассказ, потом спросила:

– Ты сам – как?

– Душа не лежит.

– А что он знает?

– Как же я могу тебе сказать, пока он не говорит? – невесело усмехнулся Андрей.

– Но характер информации он может тебе сказать? В общем, мой тебе совет: если он знает что-нибудь принципиальное – вступай в союз. В конце концов, Женя не подонок и ничего плохого я о нем не слышала. А если у него всякая фигня – гони в шею.

– Спасибо. Ты – настоящий товарищ.

– Пожалуйста. Если вам понравилось – приходите еще.

Дорин опять уселся за руль:

– Жень, скажи мне вот что: ты знаешь, кому и зачем нужны эти шахматы?

– Не понимаю вопроса.

– Ну они не много стоят, не может быть, чтобы только из-за них такой кавардак произошел. Они просто подведут к чему-то еще… Ты знаешь к чему?

– Нет, – чистосердечно признался Гуру.

– А Ковалько что говорит?

– А он тоже ничего не знает.

– То есть он – исполнитель, а не заказчик, – насторожился Андрей, – я правильно понял?

– Похоже на то, – нехотя согласился Гуру. – На нем вся кровь в этом деле. – Похоже, Женя решил показать кое-что из своих козырей. – Он и длинную эту вашу пытался мочкануть. И Найт на его совести.

– Так его же там не было, в Шереметьево, – с сомнением протянул Дорин.

– Его не было, зато его люди были. За одни и те же фуфельные шахматы и Настю вашу чуть не грохнули, и Найта положили.

– Ладно, Бог с этим со всем. Что он про заказчика сказал?

– Ничего. – Женя отрицательно покачал головой.

– Так давай спросим.

– Не у кого спрашивать. Сбежал Ковалько. Я его к батарее приковал, так он ее из стены выдернул и сбежал.