Груз «200» – эта страшная фраза знакома не только каждому «афганцу», в те годы, наверное, большинство населения страны знала, что подразумевает под собой это режущее слух слово. Осенью 1988 года в чарикарской «зеленке», во время обстрела одной из застав нашего полка, погибает боец седьмой роты Денис Галкин, родом из Бийска. Командование ищет, кого отправить с «грузом 200» на родину погибшего солдата. Офицеры седьмой роты все в отказ, понимая, что предстоит самое страшное – встреча с родителями погибшего. А самое ужасное – это молчаливый материнский укорительный взгляд, говорящий «Я вам сына доверила, почему не сберегли?» И вот замполит полка узнав, что я из Новосибирска, мол, земляки с погибшим, убеждает меня отвезти тело в Бийск, при этом после похорон дает мне десять суток отпуска. Как бы ни было, но домой тянет до умопомрачения. Я соглашаюсь.

Буду краток. Из Баграма в Кабул. Здесь спецрейс, именуемый «черным тюльпаном», на борту несколько цинковых гробов, все запаяны, обшиты досками и опечатаны сургучной печатью. Какие-то цинки были без окошек, как правило, там лежали тела после подрыва на мине или фугасе.

Печально знаменитый «Черный тюльпан» доставил еще свой страшный «груз 200».

Пусть читатель не сочтет меня циником, но раз я решил писать честную книгу, то говоря по совести, кто после подрыва на фугасе экипажа БМП будет складывать оторванную руку Васильева с его же оторванной ногой или другими частями тела?

В Афганистане не было возможности проводить ДНК экспертизы, всё было до банальности просто: две руки, две ноги, голова (если таковое вообще удавалось собрать), «груз 200» готов и так далее.

Взлетели с кабульского аэродрома, познакомился со всеми сопровождающими, конечно, все далеко не трезвы, еще у каждого с собой. Пили на «борту», размышляя естественно о п р е д с т о я щ е й в с т р е ч е с р о д и т е л я м и, родственниками погибшего.

Первая посадка – Тузель (военный аэродром города Ташкент), прибыли представители военкомата, сняли с «борта» сразу три «цинка». Следующая посадка – Свердловск, схема та же, сняли два «груза 200», после Омск, здесь забрали один «груз 200». Наконец «черный тюльпан» приземлился в Барнауле, раннее утро, встретил меня старый капитан, представитель Алтайского крайвоенкомата с солдатами. Бойцы перегрузили «цинк» в кузов ГАЗ-66, я с военкоматскими сел в УАЗ, и тронулись в путь до Бийска. Естественно по дороге выпивали, особенно я, для храбрости. Больше всего я боялся встречи с родителями погибшего солдата. Чем ближе становился Бийск, тем чаще билось моё сердце.

Вот нужный дом «хрущевка», бойцы из военкомата поднимают гроб в квартиру. Глаза матери – немой укор в мой адрес.

Жестокая расправа над советскими военнопленными.

Рассказываю, как погиб их сын, что погиб в реальном бою недалеко от города Чарикар, что посмертно представлен к ордену «Красной звезды». Еще, что-то говорю матери о войне, о сыне, слезы, материнские слезы, ничего подобного я в жизни не переживал, не видел. У меня состояние, даже не знаю, как его описать. Идем с отцом на кухню, пьём водку, поминаем сына, водка меня не берёт. Тут отец погибшего неожиданно предлагает мне прокатиться на его ВАЗ и даёт ключи. Я всё понял, взял ключи и вышел из квартиры. Понял, что они будут распаявать«цинк», чтобы удостовериться, что это их сын! Меня об этом предупреждали представитель военкомата, что, мол, это обычная практика для «груз 200» прибывающих из Афгана. Вышел на улицу, нашёл какое-то кафе, заказал водки, закуски, выпил, закурил. А у самого мысль одна, хоть бы так всё «ровно» было, чтобы точно был их сын. Хотя я знал, как он погиб, но всё равно на душе было как-то неспокойно, пасмурно, спиртное никак не лечило мою душу. Часа через три возвратился, в квартире множество родственников, друзей. Смотрю, печать естественно сорвана, доски соответственно сняты. Мать говорит: «Будем хоронить в нормальном гробу, по-христиански». Я ответил, что не против. Похороны завтра днем, военкомат все решил с местом для захоронения. Ночевал в военкомате. С утра мы уже были у родителей, опять поминали с отцом погибшего сына. Похороны, за гробом идёт народ, наверное, человек сто. Кладбище, священник, свежевырытая могила, залпы почетного караула. Всё это для меня проносится каким-то одним эпизодом. Похоронили. Прощаемся с родителями, родственниками. Приехали в военкомат, опять выпиваем, вечером представители Бийского военкомата меня посадили на поезд Бийск-Новосибирск. Пока был десять суток дома – никак не выходил из головы этот «груз 200», похороны этого молодого пацана, рука сама непроизвольно тянулась к стакану.

Я убит под чужою горой, В Чарикаре – столице Парвана И досрочно вернулся домой На истрепанных крыльях «тюльпана». Мне досрочно к чему? Лучше в срок, Но судьба по-иному решила, Только мама всё бредит – сынок! Да сестренка взрослеть поспешила. Убивать никого не хотел, Я не выстрелил даже ни разу, Но стрелок выбрал верный прицел Между завтраком и намазом. Я не помню, как каску ронял, Помню только, что солнце в зените, Помяните свечою меня Не родного меня помяните. Я молитв и сейчас не шепчу, Я не жаловал божью обитель, Всё равно вы поставьте свечу И не верившего помяните. Помяните во имя других, Поминая слезу уроните, Чтобы больше никто не погиб Помяните меня, помяните…