Им навстречу в дальнем углу помещения поднялся, нет, просто поднял голову длинный седой немец с недовольным лицом.
– С чего ты взяла, что именно он должен купить? – раздосадованно шёпотом спросил наш герой.
Хозяин лавки ему не понравился.
– Потому что только он во всем Берлине интересуется Америкой… Так мне сказали в том магазине… – невозмутимо ответила Песя и направилась в глубь помещения к длинному немцу.
А Прохоров остался на месте и пока они лопотали что-то на местном языке, огляделся.
И лавка ему как раз понравилась.
Потому что, хотя здесь, в отличие от соседних, более богатых магазинов, не было никакого персонала, она была настоящей норой настоящего книжного любителя. А может быть, именно потому, что не было персонала и всем управлял тот же немец?
Вокруг громоздились горы каких-то фолиантов, из щелей между ними торчали тонкие брошюры, но нигде, Слава видел это опытным глазом, не видно было тусклого блеска энциклопедий или собраний сочинений. Да и вообще ни одного переплёта девятнадцатого века заметно не было.
– Давай сюда… – Песя Израилевна протягивала руку за Веспуччи. – Он хочет посмотреть…
Слава оторвался от созерцания чужих сокровищ, покорно отдал книгу, присел на краешек какого-то сундука и принялся ждать решения своей судьбы.
Если это его последний шанс продать Веспуччи, значит, вся стройная система дальнейшего существования рушится. Точнее, остаётся, но остаётся пустой, со стремительно уменьшающимися шансами найти Надежду, а, значит, и малейший смысл жизни. Если же этот длинный что-то понимает и предложит нормальную цену, значит, мы еще поборемся за «увидеть небо в алмазах»…
– Послушай, – перед ним стояла Песя, и видно было, как у неё дрожат губы и лоб под нелепой шляпкой покрывается капельками пота. – Он предлагает двести марок… Целых двести марок за какую-то книжку…
Прохоров поднялся, облегчённо вздохнув. Ну, наконец-то, он нашел человека, который хоть что-то понимает.
– Бери быстрее и уходи… – жарко зашептала ему в ухо старая еврейка. – Вдруг передумает…
– Ни в коем случае… – покачал головой наш герой. – Не отдаём…
– А сколько же ты хочешь? – Песю, кажется, била лихорадка. – Это ведь и так сумасшедшие деньги…
– Пусть предложит нормальную цену сам…
Слава решил пока ничего не просить, потому что…
– Раз он дает двести марок, – объяснил он Песе Израилевне, а заодно и нам, – то понимает, что у него в руках. И пусть не жлобится и даст настоящие деньги…
Старуха затрусила в дальний конец комнаты, где сидел хозяин лавки, и что-то жалобно закудахтала там.
Забавно, что ни Прохоров, ни длинный немец не делали ни единого шага навстречу друг другу, а расположились в разных концах магазина, и Песе приходилось метаться между ними, словно посреднику из ООН при улаживании индийско-пакистанского конфликта.
Вот и сейчас она примчалась с новым предложением:
– Триста… – она облизнула сухие губы, хотя пот заливал ей лицо, – Триста марок… Вы все тут с ума сошли…
Но Слава отлично понимал, что ни двести, ни триста марок его проблем не решают – всё равно он не сможет нанять кого-то для поисков Надежды. Поэтому, подумав немного, сказал:
– Тысяча…
Это – решало.
И даже восемьсот или семьсот, но надо же было с чего-то начать…
У старухи опустились руки:
– Он вызовет полицию…
– Не вызовет… – отмахнулся Слава. – Иди, скажи…
Песя Израилевна опять исчезла, а наш герой закрыл глаза и затих. Невыносимо ждать… «Сегодня Нинка соглашается, сегодня жизнь моя решается…»
– Триста пятьдесят, и ни одной копейкой больше… – услышал он жаркий шёпот старухи. – А на тысячу, – она судорожно сглотнула слюну, – он говорит, можешь взять обменом…
Никуда никакой обмен Прохоров деть не мог, но и стоять тупым столбом, не делая даже полшага навстречу другой стороне тоже неправильно.
– Пусть покажет, что он предлагает… – скомандовал наш герой.
Старуха умчалась, а Слава начал прикидывать, докуда может отступить. Пятьсот, и всё отдать тому, кто поедет?
– Иди сюда… – позвала его мадам Шнор.
Он подошёл.
Не глядя на него, немец начал выкладывать на немногие открытые места какие-то фолианты, которые извлекал из стопок, из-под стула, с задних полок. Прохоров шёл за ним и по очереди открывал титула.
И понимал, чем дальше, тем больше, что брать нечего. То есть, наверное, всё то, что предлагал немец, было отличными книгами, но наш герой даже далеко не всегда понимал, что перед ним.
Какой-то том атласа с картами, примерно семнадцатого века… Примерно, потому что титул был вырван с корнем и дату можно было определить только по переплету и бумаге. Но на корешке стоял шестой том, значит, это только кусок. Там у себя, в своей Москве Прохоров мог бы пристроить такой атлас, даже без титула, и один том тысяч за шесть, но здесь…
Что-то религиозное, ах вот, Пико дела Мирандола, начало шестнадцатого века. Тоже хорошая книга, только кому продать?
Что-то португальское семнадцатого века, а что – кто его знает, кроме города Лиссабон, Слава так и не смог ничего прочесть…
Какие-то стихи на латыни, вообще не понятно чьи…
Какой-то симпатичный том с гравюрами конных боев, отличная книга, только что с ней делать?
– Хватит величатися… – услышал он шипящий шепот старухи прямо над ухом. – Берём деньги и уходим…
– Песя Израилевна, – жёстко ответил Слава, – я разберусь как-нибудь сам, договорились?..
Что-то залопотал немец, старуха послушала, что-то сказала в ответ, потом перевела новую фразу немца:
– Он говорит, раз ты из России, а это он понял по нашим разговорам, у него есть очень редкая русская книга…
– Пусть покажет… – без всякого энтузиазма сказал Слава.
Немец нагнулся, долго рылся на полу, потом достал довольно большой и толстый кирпич в кожаном переплёте с застёжками.
И протянул Прохорову, в первый раз взглянув прямо на него.
– Он говорит, очень редкая… – перевела Песя.
Слава, вздохнув, открыл титул.
Перед ним был «Требник Петра Могилы»