Тот, кто читал первую часть нашего повествования, помнит, что там мы всё время воздавали славу мочевому пузырю нашего героя, который всегда будил его в нужные моменты.

Однако, похоже, Прохоров поднялся на более высокую ступень в какой-то неведомой иерархии…

Потому что…

Однако обо всём по порядку.

Он очнулся по непонятной причине…

Зябко передернув плечами, огляделся по сторонам…

Он сидел на лавочке на каком-то бульваре, было по-зимнему холодно, и, если бы не непонятная причина, которая разбудила нашего героя, он бы точно замёрз, потому что пальто его не предназначалось для сна зимой на улице.

Слава понял, что нужно встать и идти, иначе замёрзнешь и зачем тогда всё?

К тому же сидящий ночью на бульваре одинокий господин, даже прилично одетый, мог, даже просто обязан был вызвать подозрения у полиции со всеми исходящими последствиями.

Встал, опять зябко передёрнул плечами и попробовал сообразить, где он и куда идти?

Сознание его отключило, видимо, всю цепочку последних событий, ему даже не хотелось вспомнить, что случилось и почему он оказался здесь… Перегруз и душевных, и телесных сил привел его почти к кататоническому ступору и никаких ощущений, кроме холода, Слава сейчас не испытывал…

Но места не узнавал, как ни крутил головой…

Он прошёлся пару шагов взад-вперёд, хлопая себя по плечам, чтобы согреться…

Вроде Кудам, но вот какое место?

И тут откуда-то слева раздался сильный и тяжёлый, перекатистый звук, который можно было бы принять за мощный и страшный рёв животного…

Какого?

Ни мы, ни наш герой точно не можем определить это, потому что не являемся зоологами, но, если бы меня спросили, я бы сказал, что это был тигр или лев, в общем, кто-то из крупных кошачьих…

А Слава просто вздрогнул, остановился, пытаясь понять, что или кто может так реветь ночью в центре Берлина и только потом, ещё раз вглядевшись в окружающие дома, сообразил, что находится рядом с зоопарком, а вовсе не сошёл с ума.

И значит, это действительно лев или тигр…

В крайнем случае, леопард…

И вместе с этим осознанием, сквозь путаницу в голове, пришло ещё одно важное решение: нужно взять себя в руки и не шагать туда-сюда, не переминаться с ноги на ногу, и не бежать неведомо куда, а немедленно найти отель, иначе остатки сил кончатся и он сдохнет прямо на улице.

Прохоров остановился, оглянулся…

В его время здесь был вокзал, а значит и дешёвые гостиницы…

Но сейчас никаких признаков вокзала не было…

Хотя вон там подсвеченная вывеска и на ней что-то вроде паровоза. Наверное, всё же станция городской железной дороги, о которой он читал у Филиппова, здесь есть уже и сейчас, и, значит, гостиница тоже могла быть…

Он пошёл в ту сторону, где в его время был вокзал и скоро нашёл то, что искал. Вывеска горела, так что был шанс, что пустят и сейчас, хотя у немцев в начале двадцатого столетия такой заезд в гостиницу точно должен был вызвать подозрения: прилично одетый джентльмен с тросточкой в руках, но без багажа, просится на постой посреди ночи. Легко можно было представить, что поссорился с женой, но вот если такой господин и по-немецки не говорит, что тогда? Американский турист сбежал от благоверной и заблудился в трёх соснах?

Он, как старуха в сказке, соскрёб все по сусекам, привёл себя в вид, выпрямился, отряхнул костюм, колобком докатился до крылечка и позвонил в дверь…

Долго было тихо, тогда он постучал, оттуда, наконец, послышался сонный голос, говорящий что-то по-немецки.

Открылся глазок, и Слава увидел чьё-то мутное око…

Опять последовал, судя по интонации, какой-то вопрос.

– Ай ниид зе рум… – твердо сказал Прохоров. И потом в памяти всплыло невесть откуда взявшееся немецкое слово – Раум…

Опять что-то пролаяли в ответ…

Показалось ему или прозвучало слово «гелт»?

Он полез в карман, достал сто марок, показал их «оку».

Загремели засовы, долго гремели, но дверь всё-таки открылась…

Перед Славой стоял пожилой горбатый мужчина и недружелюбно смотрел на него. Захлопнул дверь, протянул руку…

Опять что-то сказал, явственно прозвучало слово «гелд» или «гелт».

Прохоров вопросительно поднял голову, потом опустил – такой своеобразный кивок, только в противоположную сторону.

Однако хозяин понял и ответил односложно:

– Зеке…

Слава достал десятку, повертел в руках, сдачи явно дождаться не получится, а у него теперь, почему-то это он помнил, каждая копейка на счету.

Хозяин неотрывно смотрел на деньги, и тогда наш герой сообразил, что делать. Видимо, сознание медленно, но возвращалось к нему, раз он начал не только мерзнуть, но и соображать:

– Чай… – сказал он, стуча зубами, потом спохватился, – Тин…

Как же будет по-немецки?

Или не выпендриваться и согреться так, как только и должен греться русский человек?

– Шнапс… – сказал он, затем показал, что кладет что-то в рот, – Унт… унт…

Он попытался вспомнить, как по-немецки будет хоть какая-то еда, однако этого не понадобилось…

– Ессен… – даже не спросил, а, улыбнувшись, сказал хозяин.

И лицо его вдруг преобразилось, стало совершенно человеческим и даже симпатичным.

– Фолген зи мир… – продолжил он и начал подниматься по лестнице.

А наш герой поплёлся за ним…