Водка не только согрела нашего героя, он и выпил-то всего грамм сто, но и послужила седативным средством. Несмотря на всё, что произошло вчера, он уснул и даже проспал несколько часов.
Нельзя сказать, что проснулся сильно посвежевшим, но, по крайней мере, с ног не падал и что-то начал соображать. Про ноги он понял, пока добирался до туалета в коридоре (добрался), а сейчас сидел на постели, полуодетый, и одна часть его сознания требовала кофе, а другая заставляла не дёргаться и сидеть тихо, пока во всём не разберёмся и каких-то решений не примем.
Серое утро было под стать настроению Прохорова.
Он почти невидящими глазами смотрел в окно, которое выходило, как и полагалось в мрачном романе про город, на какую-то глухую кирпичную стену, и пробовал включить мозг и заставить его думать.
Ничего не получалось, наверное, кроме вкуса и несколько ободряющего действия, кофе имело ещё одно свойство – оно было знаком, запуском условного рефлекса: настало утро, пора просыпаться. Многолетнее употребление не могло так не отпечататься в сознании, а сейчас этой заводной ручки не было, и механизм включаться не хотел.
Или он всё-таки сам заклинил устройство, чтобы не разорвало мозг?
Но по-любому, для того, чтобы подкинуть в топку, нажать кнопку и вообще начать жить, нужно было ответить (это он, как ни странно, осознавал) на два вопроса – входит ли завтрак в цену номера и во сколько в таком случае он начинается?
И второй, не менее важный – сколько вообще сейчас времени и открылись ли уже уличные кафе?
Начнём со второго…
Потому что, собравшись на улицу, легко отменить выход, если внизу он увидит маленькую комнатку со столами и за ними сидящих с чашкой кофе в руках людей. А идти сейчас искать (если завтрак здесь не в традиции) хозяина и столовую – глупо, просто потому что, возможно, ищешь то, чего нет в природе…
Как же неудобно без часов, хотя бы в телефоне…
Он подошёл к окну, из-за которого слышался явный шум. Однако природу его Слава, как ни старался, пока определить не мог. Тем не менее, шум был не ночным, потому что ночной – всегда одиночный. Вот прошёл человек, вот проехала машина, вот залаяла собака, вот где-то вдалеке стучат колеса поезда…
Конечно, такие звуки могли быть и более-менее постоянными: подгулявшая компания стала под твоими окнами и болтает о чём-то или уже переругивается, машина катается по улице из конца в конец, разворачивается и движется обратно, собака завелась и никак не может заткнуться, поезд маневрирует и колёса стучат долго – но это все легко отличимо…
Хорошо бы глянуть хоть одним глазком на улицу, но как ни старался Прохоров, однако увидеть что-то из окна не получалось (а открыть раму он не рискнул).
Слева звуки какие-то все повторялись и повторялись…
Вот опять…
Он прислушался, да, так и есть – смесь шагов и тихих разговоров…
Утро…
Люди идут на работу или на станцию городской железной дороги (сегодня сказали бы «метро»), чтобы доехать до этой самой работы.
И значит, кофе уже можно найти…
Он поплескал себе в лицо воды из жестяного умывальника на стене, почистил пальцем зубы и начал одеваться, ловя себя с удивлением на том, что вот на такое довольно сложное умозаключение его хватило…
Или он сам себе его разрешил?
Или просто проснулся?
Или работает только та часть головы, которая отвечает за кормёжку и стимуляторы?
Он тихо спустился вниз, нигде внутри гостиницы не звука: то ли тут только богема живёт, встающая поздно, то ли просто он единственный постоялец? Кто знает, да и он теперь не узнает никогда, ибо возвращаться сюда Прохоров не собирался…
Перед самым выходом Слава остановился, сунул тросточку под мышку и в тусклом свете фонаря, проникавшем сквозь запылённое стекло над дверью, пересчитал свои деньги.
Не на улице же на виду у всего честного народа это было делать?
Двести семь марок…
Не густо…
Но и не страшно…
В таких гостиницах, как эта, если ни на что больше не тратить, он мог бы продержаться еще дней двадцать, а если всё же чуть-чуть меньше экономить – то полмесяца.
Правда до прихода (а ведь вовсе необязательного) Володиных денег было еще минимум дней сорок, но какая-то фора у него всё же была…
В конце улицы, прямо у него на глазах загорелся фонарь и осветил вывеску с дымящейся чашкой – нам туда…
Стараясь не попадаться никому на глаза, он прошёл в небольшой полупустой зал, сел по той же причине в самом углу и посмотрел вокруг: надо было понять самообслуживание здесь (его, говорят, как раз немцы и изобрели) или нужно ждать официанта.
Пока он осматривался, к нему подошла заспанная девица и, глянув на небольшой поднос в её руке, Слава понял – оно…
– Кофе… – сказал он и показал руками, разведя их вверх и вниз. – Гросс… Милх… Брот… Бутер…
Эту речь он заготовил, пока шёл до кафе, вспоминая слышанное, виденное и расчленив простое русское слово «бутерброд». Вот только как будет сыр, так и не всплыло в памяти…
– Казе? – спросила девица.
Что это такое, он не знал, но на всякий случай кивнул головой.
Не в Китае, чай, жареных червяков вряд ли принесут.
Через пару минут принесли то, что надо – большую, просто огромную, чашку кофе, много хлеба, масла и… сыр.
И это были последние две минуты перед тем, как снять заслонки и запруды и с головой уйти в его страшноватую сегодняшнюю действительность, из которой ещё надо было как-то выбираться, если хотел выжить…