Несколько страниц, а то и глав назад, мы уже говорили о некоей беседе Славы с приятелем врачом, объяснявшим ему, почему нормальный медик должен сначала снять болевой синдром, а только потом приступить к лечению. Для тех, кто не помнит, повторю еще раз, уж не взыщите:

– Понимаешь, боль часто калечит больше, чем сама болезнь, – рассказывал тот, – кроме того, лечение тоже может быть тяжёлым, поэтому необходимо, чтобы человек вздохнул, глотнул воздуха, что ли… Это вроде как ты вышел из дома за хлебом, а ближайшая булочная закрыта. Ты же не будешь разбираться – почему, а пойдешь в ту, что чуть подальше, чтобы получить то, что тебе реально нужно. И только потом, если есть желание и время, вернёшься к той, что рядом с домом, чтобы понять, что и как…

Наверное, по этой причине, запечатлевшейся в памяти, и начал Слава не с традиционного и хронологически более раннего русского вопроса «Кто виноват?» (роман Герцена – 1846 год), а с более позднего, но не менее русского – «Что делать?» (роман Чернышевского – 1863 год).

Не что произошло?

И не почему это случилось?

А какие у нас задачи?

Первое, ни в коем случае нельзя появляться в том районе – пересечение Кантштрассе и Лейбницштрассе плюс пару кварталов вокруг – где он болтался последние две недели. Этот запрет, правда, приводил к новым и не простым вопросам: как узнать результаты расследования детективного агентства? Как получить Володины деньги, когда они придут, а оба банка тут же, рядом?

То, что в Берлине все было под рукой, на соседней улице, сыграло с нашим героем злую шутку.

Но эти проблемы он отложил пока подальше…

Хотя агентство нужно посетить сегодня, так как ответ из Москвы насчет Нади обещан в этот день, однако никаких мыслей, как это сделать, у него пока не было – придётся отложить…

Кроме того, в том районе, кроме встречи с полицейскими, расследующими убийство Песи (Господи, упокой ее душу), легко можно было нарваться на самого Гороха или кого-то из его людей – никто не знает, кто и в каком количестве прибыл сюда из будущего.

Господи, а что там с Федерико?

Но это всё пока – в долгий ящик…

Второе и самое простое – изменить внешность…

Потому что слишком много народа видели Славу в этом костюме, в этом котелке, с этой бородкой…

А он знал, как меняет внешность человека новая шляпа, не говоря уже о наличии или отсутствии привычной растительности на лице…

Тут всё упиралось в деньги – потому что новая одежда за просто так не раздаётся и её нужно купить. С бородкой проще – сбрил сам, что вряд ли – за много лет почти совершенно отвык от этого действия, можно всю морду располосовать местными инструментами, или пошёл в парикмахерскую, которые здесь должны быть, просто не могли не быть…

Тоже деньги, но совсем небольшие…

Значит, первым пунктом в нашем списке уже дел, а не проблем:

Выйдя из кафе, найти, где побриться.

Третье, сегодня должен состояться визит к Рябушинскому. Время установлено не было, но понятно, что сейчас ещё рановато идти даже по делу, если иное не договорено. Хотя бы до двенадцати надо продержаться…

Четвертое – документы. С этим у него более-менее в порядке.

Как в классическом детективе – везде, где он называл свои имя и фамилию, а и было-то это нечасто, он представлялся Вячеславом Степановичем Прохоровым, а в кармане лежит бумажка, ну, паспорт, как они его здесь понимают, совсем на другое имя. Задача – вызубрить наизусть, как его теперь зовут, а это, при затейливости наименования, совсем не так просто, как кажется.

Он достал паспорт, развернул, посмотрел скептически – Сысой Амвросиевич Задостойный.

Мдя… Как это запомнить?

Ну, имя, как у героя Островского из комедии «Банкрот», был там такой персонаж – Сысой Псоич Ризположенский. Отчество, от имени святого Амвросия одного из самых популярных старцев Оптинского монастыря, к которому и Гоголь и Достоевский ездили за советом. А фамилия, как уже где-то говорилось в нашей книге, происходит от названия церковных молитв.

Правда мнемоника получалась слабоватая: ничто не мешало вспомнить правильно все предикаты (что это, он не помнил, но, казалось, тут это слово подходило), но так и не извлечь из памяти, откуда они точно брались. И тогда может получиться какой-нибудь Сила Феофанович Стихирский. И персонаж такой у Островского был, даже в той же самой комедии – Сила Силыч Большов. И святой такой на Руси – наличествовал – Феофан Затворник Вышенский. И стихиры пелись на службах в православном храме…

Так что здесь ничего, кроме прямой и тупой зубрёжки, не могло помочь. И Слава пообещал себе, что теперь, как православный «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя грешного» или как буддист «Ом майе падме хум» будет повторять непрестанно:

Сысой Амвросиевич Задостойный…

Сысой Амвросиевич Задостойный…

Сысой Амвросиевич Задостойный.

Пятое….

Прохоров глянул в окно, там уже даже не плотной толпой шли люди, даже по ощущению, плотность эта начала уменьшаться, хотя это мог быть обман невнимательного зрения…

«А ведь бриться сразу нельзя… – вдруг сказал он сам себе, – Вячеслав Степанович Прохоров, конечно, должен исчезнуть, но для Рябушинского я – именно Прохоров, а не Сысой…»

Документы ему в «Монополи» не понадобятся, но вот почему человек за двенадцать часов разлуки сбрил усы и бородку, вопрос вызовет. Пусть даже не заданный, но ответа требующий…

И что сказать? «Знаете, я тут что-то решил побриться…»?

«Надумал жениться и вот стараюсь выглядеть помоложе…»?

Глупо как-то всё это…

Он встал, расплатился с девицей, зашёл в крошечный туалет при кафе, ещё раз умылся, тщательно вытер лицо и вышел на улицу.

Не то чтобы всё было обдумано, но пока больше не получалось, а чувствам он волю не давал.

Да и дальнейшая его жизнь сильно зависела от того, будут у него деньги Рябушинского или нет. Казалось, что могло бы этому помешать? Но Слава знал, что хорошее редко встречается так просто, за него надо всегда платить, а меру этой расплаты знает только Бог.

Может ему, Прохорову, и дадут какое-то послабление, а может, он ещё свою чашу до дна не выпил – кто это знает?

Кроме того, нужно было решить и технический вопрос – где он? И как отсюда попасть на Фридрихштрассе? Судя по тому, что он помнил, рядом Зоо и Тиргартен, значит и «Монополь» недалеко, но вот в какую сторону?

Короче, немного проплутав, Прохоров примерно полдвенадцатого входил в вестибюль дорогой гостиницы.

У дверей стоял знакомый швейцар, который тут же узнал Славу, а вот за стойкой обретался совершенно незнакомый человек, который, услышав звук открывающейся двери, тут же принял боевую стойку и украсил себя дежурной улыбкой.

– Я бы хотел видеть господина Рябушинского… – по-русски сказал наш герой, понимая, что имя-фамилия-отчество на всех языках звучат примерно одинаково.

– Ви знает, – ещё шире улыбнулся портье, – он выехат сегодня утром…