Он вздрогнул, чуть отстранился, долго посмотрел на нее:
– Но ведь я тоже…
Теперь она взглянула на него удивленно, потом поняла:
– Я не об этом…
– Тогда о чем?
– Мы же не можем здесь оставаться… – она болезненно сморщилась, – после всего этого…
– Не можем…
– Значит, должны бежать…
– Вместе… – выдохнул Слава.
– Только куда?
Повисла пауза.
Прохоров, наверное, Надежда занималась тем же, бросился в тысячный раз перебирать возможные варианты развития событий.
К нему?
Но смерть Вадика в миллион раз увеличила сложность пребывания здесь его самого, Славы, не говоря уже о ниоткуда появившейся Наде. Ему бы самому выбраться, хотя возможности, пусть призрачные для этого есть…
Но тащить сюда, при их взаимной нелюбви к его, Славиному времени, при том уровне опасности, который образовался, еще и эту несчастную женщину?
Невозможно…
Ему бы самому смыться куда-нибудь от того миллиона проблем, к которому прибавился теперь еще миллиард…
Смыться хотя бы временно, пока разгребет…
К ней?
Но тоже непонятно, как быть и что делать, когда труп лежит точно на грани двух времен…
Куда его девать?
И как вообще выйти из квартиры, ни о каких шикарно задуманных артистах или цыганах речь сейчас идти не могла.
И еще – сам проем…
И все-таки…
– К тебе… сказал он, наконец.
– Полиция под дверью… – тихо сказала она. – Я, когда возвращалась, двое стояли прямо у подъезда…
– И они не услышали выстрела? – изумился Прохоров.
– В соседнем доме – пожар… – объяснила она. – Крики, лошади ржут, дерево горит с треском, вода шумит – поди, услышь…
Да, Слава тоже слышал с той стороны какой-то шум, просто по московской привычке не придавал ему никакого значения.
Он задумался.
И внезапно лицо его просияло:
– Артисты… – сказал он.
Она изумленно посмотрела на него, словно вдруг усомнившись в душевном здоровье.
Тогда Прохоров рассказал ей свою идею о цыганах и артистах, как способе выбраться из дома.
Она слабо улыбнулась, это в нормальных обстоятельствах, наверно, должно было означать смех.
– Почему мы не можем, – горячился он, – использовать пожарных и всю эту суматоху, как прикрытие, как фон, в котором и попробуем раствориться?
Пауза.
– Сейчас я посмотрю…
Он встала, оправила платье, пошла к выходу.
«Я счастливый… – подумал Слава, – встала и без звука пошла меня спасать, хотя с ног валится… Такая женщина и она – моя…»
Прислушался – на улице вроде бы тихо…
Вот проехала пролетка, вот кто-то прошел…
Пожар закончился?
Все уехали?
Где Надя?
Он начал придумывать, цепляясь за последнюю надежду, как они выйдут из дома, прикидывать, что для этого надо.
Одеться нужно по-простонародному, в какой-нибудь армяк, если бы еще знать, что это такое…
Шапку такую с заломанным верхом, кажется, треух называется…
Или это зимняя одежда?
Говорить не буду, пусть я буду немой…
Но где взять шапку и армяк, как вели себя немые в то время, где и во что он переоденется, чтобы потом двигаться с Надей на вокзал – все эти мысли отметались усилием воли.
А через несколько минут Надежда вернулась.
– Мы опоздали… – сказала она смущенно, видно, изначально не верила в этот вариант. – Пожарные уехали…
– Я слышу… – мрачно сказал он.
Все рухнуло…
– Пришлось сходить за хлебом, – начала оправдываться она, как будто он обвинил ее в том, что она задержалась. – Иначе, чего я вышла? Посмотреть на полицию, получается… А их стало заметно больше…
Он поднял на нее глаза, попробовал улыбнуться:
– Размножаются делением…
– Мне кажется, – она устало опустилась на стул, повернулась так, чтобы не видеть тело, – они вот-вот придут сюда…
– И выйти не получится? – на всякий случай уточнил он.
– Нет…
– У тебя есть, где спрятаться?
– Есть, попробую, нет… Не к маме же…
– Давай сделаем так, – ему показалось, что это выход, – перетащим его ко мне, я разберусь, придвинем вплотную «уродца», дыру завесим с твоей стороны, а когда все успокоится – встретимся опять…
– Вячеслав Степанович… – только и сказала она.
– Понимаю, что это – бред, – он помотал головой из стороны в сторону, – но должен же быть выход…
– Не всегда… – тихо сказала Надежда.
– И что же нам, бедным зайцам, делать?
Он встал, подошел к ней, обнял.
– Почему зайцам?
– А кто мы? – тихо ответил он, – уж точно не волки…
– Не волки…
И вдруг они, не сговариваясь, тихо заплакали…