В свои 26 Андрей уже довольно прочно стоял на этой земле. Конечно, в этом помогли и родители, но и себя размазней он не считал.

После университета Андрей какое-то время работал в одной нотариальной конторе, но довольно скоро охладел к бесконечным заверениям обязательств, договоров, дарственных и так далее. Нескончаемый поток посетителей, их перебранки в коридорах по поводу очередности угнетали его.

Родители Андрея, лелеявшие свои надежды относительно будущего сына на государственном поприще, с течением времени вынуждены были пересмотреть свои взгляды на современный мир, сущность которого теперь составляла одна вещь — деньги (которых у государства не имелось, следовательно, их сыну с государством стало не по пути).

Мать, работавшая в московской мэрии еще при Попове, — энергичная женщина средних лет, использовала ради сына все свои связи и знакомства. В результате Андрей оказался владельцем нескольких атлетических залов и одного ночного клуба.

Солидное дело, большие деньги, отличная репутация, отсутствие врагов, обаяние, мужественная красота, вкус — все это сделало его одним из самых завидных женихов в Москве. Родители то и дело намекали ему на то, что совсем не прочь уже понянчить внуков, но каждый раз Андрей делал вид, что не понимает, о чем идет речь. Ибо он помнил… Помнил ежедневно, помнил каждую минуту. Помнил то, что, казалось, давно пора было забыть. Смириться и забыть… Но он не мог забыть.

Андрей был знаком со многими девчонками: скромными и развязными, умными и не очень, стервами и душечками (из тех, что готовы закормить любимого домашними котлетами до полусмерти), но ни с одной из них он не лег в постель. Если ему хотелось секса, он звонил по известному многим бизнесменам телефону и через полчаса у него в квартире была роскошная проститутка, знавшая «дело» от и до. О проститутках никто не знал, и поэтому «целомудрие» Андрея на разные лады обсуждалось всем его окружением. Андрей стал не только самым завидным, но и самым таинственным женихом.

Девушки «из высшего общества» даже пари на него заключали, чтобы узнать, каков он в постели, но безуспешно. Андрей держал всех на еле уловимой дистанции. И только полное отсутствие каких-либо доказательств спасло репутацию Андрея от злокозненных сплетен по поводу его «сексуальной ориентации». Хотя удивить Москву «нетрадиционной» любовью сейчас было трудно, но многие, ох, многие отвернулись бы от него, а это повредило бы делу — его делу. Делу, которое он любил и которым очень дорожил. Но по большому счету Андрею было совершенно безразлично, что о нем могли подумать «в свете».

В последнее время мать и вовсе оставила попытки «свести его с кем-нибудь» (конечно, не с первой встречной, а с девушкой «из хорошей семьи»). Только укоризненно вздыхала.

Но Андрей не мог забыть Ее. Маргарита Львовна знала об этом. Сколько нервов и сил отняла у нее «та» история и сколько седых волос прибавила! Наваждению, которому подвергся ее сын, она до сих пор не могла найти объяснение. Какая-то девочка из провинциального Минска, приехавшая на экскурсию… Какой-то дикий, невозможный, безумный роман! (Мать всегда говорила «роман», когда дело касалось близких отношений мужчины и женщины.) Учеба сына, его дальнейшая карьера, положение в обществе — все могло рухнуть из-за «этой заезжей пигалицы», «этой маленькой интервентки». Сейчас Андрей с горькой улыбкой вспоминал эти матушкины «эпитеты», которыми она награждала Олю. Он отлично знал об отношении матери к Ней и догадывался, что когда «это случилось», мать испытала наконец облегчение — страшное, непонятное, оскорбительное для Андрея чувство.

Оля…

Андрей мягко извлек ее образ из глубин памяти, как иной извлекает из бархатистого футляра великолепный алмаз, и с удовлетворением отметил, что образ этот свеж и ярок, как и всегда…