Баба Зоя увела Олю в дом, оставив вздрагивающего Андрея во дворе. Даже маленький песик, глядя умными блестящими глазками из будки, не выказывал желания досаждать Андрею своей яростью.

Андрей сел на крыльцо и обхватил руками голову. Впервые за много лет ему тоже хотелось заплакать.

Кто-то тронул его за плечо.

— Андрэйка, я тебе в пуне постелила, на сене. Там хорошо! Сейчас покажу.

Баба Зоя включила фонарик и увлекла его за собой к низкому сараю. Скрипнула дверь. Луч выхватил из темноты розовато-фиолетовый глаз коровы, мерно жевавшей что-то. В дальнем конце сарая был закуток, заполненный сеном почти до потолка. Вверх вела лестница.

— Лезь, сынок, туда. Там одеялко, подушка — увидишь. Туалет, как выйдешь, справа, в конце сада…

Андрей кивнул. Старуха удержала его за рукав, заглянула в глаза и сочувственно-печально не то констатировала, не то спросила:

— Не ладно у вас, сынок. Сама вижу. Олька у нас такая… Все ей чего-то не так. На парней раньше и не смотрела, а тут письма про тебя приходить стали. В словах огонь! И радуюсь за нее, и плачу, потому как огонь этот все напрочь сжигает! Мать у нее такая же была. Сама худенькая, бледненькая, а словно топка паровозная — искры летят! Ничем не удержишь, ничем не зальешь! Хоть и скрытная Оля, а все у нее как-то на виду. Только она приехала сегодня, а я уже поняла, что не так что-то… Ты уж с ней осторожнее, сынок. Не обижай ее. Коли удержишь — все тебе отдаст, без остатка, до последней капельки все из себя выжмет… Ну, полезай, полезай, поздно… уж вставать скоро, корову доить да на пасту гнать.

Андрей залез на самую верхушку копны, нашел теплое ватное одеяло и подушку. Снял кроссовки и с облегчением растянулся во весь рост. Сено пахло одурманивающе. Весь сарай был наполнен шорохами и скрипами. В темноте шумно вздыхала корова. Андрей вдруг подумал, что вот он, впервые в жизни, спит на сеновале, в компании с домашней живностью, а не в своей постели на чистом белье, и ему еще никогда не было так хорошо и уютно, так свободно и легко, как здесь. И вся жизнь у него впереди. Он любит. Он любим.

Тихие шорохи укачали его, убаюкали…