На дороге им попался столб, украшенный двумя висельниками. Кто были эти люди и за что их отправили кормить ворон, уже никто не узнает. Были ли они разбойниками, как Скур со своими друзьями или просто чем-то не угодили местному лорду или солдатам, но Тайге хорошо запомнился запах этих тел, на которые ее толкнул смеясь Скур, гнилое мясо, сходящее лохмотьями и не желающая улетать ворона у одного на голове. Она сидела там все время, пока они проходили мимо, пока остатки «вольной» смеялись, тыкая пальцами в трупы, и пока Тáйга еще много раз оборачивалась на висельников. Она все время была там, неторопливо пируя на людских останках.

Деньги, найденные у Кайла, они поделили. И теперь каждый стал богаче на одну треть его состояния. А мнения Тайги никто не спрашивал. Вольная армия прекратила свое существование, когда ее состав подрезали солдаты. Мог ли пленник этой армии считать себя теперь свободным? Но у Скура, похоже, были свои планы на нее. Отпускать он никого не собирался. Напротив, после ночного нападения, он стал снова внимательно приглядывать за своим трофеем. И вскоре выяснилось почему.

Когда они, грязные и оборванные дошли до ближайшего селения купить припасов и одежду, он приволок ее к себе, пока остальные были заняты поиском таверны и процедил сквозь зубы:

— Думал, я помирать собрался? Рвоты больше не было. Поживу еще. Боги так решили, видишь?

— Какие боги? — Тайге действительно было интересно, что за боги так пеклись о своем питомце, потому что с ее богами у нее таких теплых отношений не сложилось. Но получила только оплеуху в ответ.

Она снова была рядом: была рядом привязанной к его поясу, пока он спал, была рядом, пока он мочился, была рядом, когда он ел и шел по дороге, была рядом даже когда он пыхтел на очередной шлюхе в очередной таверне и позорно обмочилась, когда он оставил ее надолго, привязанной в комнате.

Она ненавидела его. Вся ненависть, питаемая раньше к королю и даурам переросла в острую ненависть к ее хозяину. Именно хозяину, потому что она считала себя рабыней, навеки прикованной к этой туше, пропахшей похотью и дешевым вином. Ночами, не в силах уснуть от бессильной ярости и громкого храпа, она представляла себе, как он подыхает всеми возможными способами: захлебывается зеленой жижей из собственного желудка, ему перерезает глотку Щербатый, не поделивши очередную бабу или просто желающий подраться, как Огги случайно выпускает стрелу себе за спину, где стоит Скур. А самым приятным было видение, когда сама Тáйга, приблизившись вплотную перерезает сонному хозяину горло от уха до уха. Как тот визжит, долго визжит, уже с перерезанной шеей и головой, свисающей вбок, а она стоит и довольно смеется. Такие видения заставляли ее улыбаться во сне и наяву, подавая ему с утра сапоги.

Так что, когда его вырвало прямо в вечернюю похлебку, и он завалился на бок, брызгая зеленой жижей, она даже не поверила, что такое может произойти. Что удача все-таки повернулась к ней лицом. И все ее мольбы не напрасны.

С глупой улыбкой на лице она смотрела, как отшатнулись поначалу его товарищи, а затем принялись что-то наперебой говорить, как Скур с трудом поднялся, отплевываясь и ощупью рыская в поисках фляги с вином. И только тогда пришла в себя, когда их глаза встретились. Улыбка сошла с ее лица, и она молча протянула ему флягу.

А потом стало понятно, что никаких недель у него не будет. Буквально за несколько дней пышущий здоровьем и жизнью детина превратился в дряхлого старика, с трудом передвигающего ноги, чтобы отойти помочиться.

Они купили лошадь и телегу у крестьян и теперь Скур все время проводил в телеге, изрыгая время от времени под себя зловонную непереваренную кашу. Тáйга не понимала, какова конечная цель их путешествия, куда так стремился Скур, все время подгоняя своих товарищей, но ей все чаще казалось, что попадет он туда совсем в другом виде.

С Щербатым их, видимо, связывала давняя дружба, потому что тот не оставил своего товарища гнить заживо, а оставался рядом, морщась, но помогая. Огги же искренне сочувствовал, но близко к телеге старался не приближаться, предоставляя Тайге вытирать своего умирающего хозяина.

* * *

Однажды вечером, когда после дневного пути все отдыхали, Скур отозвал Тайгу в сторону. Тяжело дыша и кряхтя словно старый дед, он оперся на ее плечи и повел подальше от остальных.

— Слышь, малец, — Скур опустился, или, вернее, упал на землю, — мне подыхать скоро. Совсем скоро.

Тáйга молчала, глядя на некогда сильное тело, сейчас больше напоминающее огромную кучу из одежды, набитую соломой.

— Я когда подохну, ты им не говори, что богат. Что за тебя деньги дадут. — Он закашлялся. — Хрен собачий, все равно ведь скажешь, чтобы не подохнуть. А никто тебе не поверит. Камней то нет. — он засмеялся глухим клекотом. — А тебя, ошметок, продадут шлюхам. Будешь задницей отрабатывать. Что скажешь, а?

Тáйга спокойно уселась рядом.

Была ли в ней жалость к тому, кто пинал ее все это время? Ко всему привыкаешь. К Скуру она тоже привыкла. Привыкла к тычкам и побоям, привыкла к сквернословию и скудной еде. Привыкла быть безвольной связанной куклой, ходящей под себя, потому что ее хозяин где-то валяется мертвецки пьяный и такой же мокрый. Они решали за нее, куда идти и что делать. К этому она тоже привыкла. А что будет там, куда они придут? Что сделают с ней, когда его не станет? Ей нечем подтвердить слова о богатой матери. Камней больше нет. Но ей почему то было все равно.

— Рад небось, что я подыхаю? — Скур трясущейся рукой потянулся к ее горлу.

— Должен быть рад. — Она позволила схватить себя за горло и сжать, насколько у того хватило сил. И вспомнила, сколько раз представляла его смерть. И с каким трепетом и удовольствием смотрела на нее. А сейчас… Сейчас она точно знала, что его конец — вопрос времени, очень скорого времени. И ей было все равно.

— А ведь я тебя придушить могу. Прямо сейчас.

— Так надо было раньше душить, — она чуть двинулась в сторону. — Не больно то хорошо у тебя сейчас получается.

— И то правда, — он убрал руку, — штаны сам натянуть не могу. Знаешь, куда идем?

Она покачала головой. Да какая ей разница? Ей, глупому мальчишке?

— Собачье Ухо. Замок. — он подавил приступ рвоты. — Уже недалеко осталось. Прибудем с почестями, да в карете!

Он замолчал, сжимая плечо юноши. И, хотя смерть уже поставила на нем свою отметину, Тáйга почувствовала боль от его прикосновения.

— Тот старый пень, что сидит в Собачьем Ухе, папаша мой. Он мне точно не обрадуется. И гордиться ему нечем. Какое дерево, такие и плоды приносит. Так вот, у него гнилье выросло. — Он засмеялся. — У тебя, может, что путнее еще выйдет. Если доживешь. Я тебе, можно сказать, услугу делаю. Выкрутишься — по жизни все легче будет. Благодарен, а? — Скур дыхнул на нее зловонием.

Тáйга, сохраняя молчание, встала и пошла от него прочь. Прочь от смеющегося, воняющего мочой и блевотиной трупа.

* * *

Скур умер на следующий день. Огги с Щербатым поделили весь его нехитрый скарб, оставив только оружие. Камней с ним и правда не было. Успел ли он пропить их или спустить на женщин, а может, просто выкинул в дороге, какая теперь разница? Завернутый в плащ, похожий на огромную дохлую воняющую рыбину, Скур вернулся в замок своего отца спустя четыре дня после смерти.

* * *

Лорд Хаст отчитывал кузнеца, когда они въехали во двор. Старый, с редкими волосами, острым носом и кривыми желтыми зубами, лорд брезгливо сморщился при виде трупа своего сына.

— Не могли закопать где-нибудь? Зачем тащить в мой замок эту падаль? — он отвернулся от носилок и осмотрел Огги с Щербатым. — Я же говорил, нечего вам делать одним. Ступайте к переправе, Отуй вас примет обратно.

— Мы и собирались… — Огги почтительно склонился. — Он…

— Избавь меня от подробностей. Он же воняет! — лорд заткнул рукавом нос. — А это что за щенок?

— Скур его за собой таскал, говорил, выкуп получит хороший…

— Не удивлюсь, если весь выкуп он уже нашел, пользуясь его задницей. — лорд отвернулся от съежившейся Тайги. — Вы оба на кухню. Покормят там, а потом к Отую. Нечего тут прохлаждаться.

— А его куда?

— Да мне все равно. Пусть проваливает на все четыре или остается, работа найдется. — лорд повернулся и зашагал прочь от кузнеца, от мертвого сына и от вновь прибывших живых.

Тáйга посмотрела на все еще открытые ворота Собачьего Уха, вспомнила повешенных, ворон над ними, слезшее с костей посиневшее мясо.

Когда-нибудь она дойдет туда, где останется. Где будет ее дом. Там не будет войны, не будет воняющих мертвецов. Там будет еда и постель. И ее не будут пинать. Когда-нибудь… но не сегодня, не сейчас.

Она побежала за уходящим лордом.

— Пшел прочь, — Хаст отмахнулся от нее. — Иди Локту спроси на кухне. Пусть устроит тебя дерьмо из кур вытряхивать.

* * *

Локта оказалась почти на сносях. Огромный живот колыхался при каждом вздохе. Она недовольно осмотрела Тайгу. Зачитала ей обязанности.

— Смазливый ты больно. — Локта поморщилась. — Смотри, будешь свой корешок распускать, скажу хозяину, он тебе его мигом укоротит.

— Не переживай, проблем не будет, — Тáйга оглядывала грязную кухню с двумя бегающими по ней девушками.

— Все вы считаете, что от вас проблем нет. — Локта похлопала огромный живот. — Я тебя предупредила. Без тебя желающих хватает.

* * *

Он сделал большой глоток из фляги, провожая взглядом проходящих мимо крестьян. Лошадей не было, собак тоже.

Зэсс сидел возле дороги, облокотившись о большой камень. Жжение в груди усилилось. Если бы не возвращающаяся память, высветляющая фрагменты прежней его жизни, он мог решить, что это совесть. Вряд ли у таких как он есть совесть. Или что-то, отдаленно ее напоминающее.

Он нарушил договор, и теперь его мучила совесть. Иронию этого мог понять не каждый. Зэсс даже смаковал свою периодическую тяжесть в груди и болезненность. Ну не возвращаться же в самом деле из-за этой ерунды назад. Он проделал уже приличный путь. Умерла так умерла. Пора отрываться от старых привычек. И это он вполне переживет.

Теперь он был почти уверен. Голос имел в виду не эту девчонку, которую он по своей глупости навязал себе в попутчицы. У нее свои проблемы, никак не связанные с тем, что происходит с ним и вокруг него. Он ошибся. И зря связал себя договоренностью. И получит за это. Но это мелочи. С ней или без нее, дорога оставалась все той же.

Зэсс не спешил. Отчасти, потому, что не знал, что встретит там, куда его несло.

Показывая куски, память играла в свою собственную игру, ничего не говоря о месте, куда он так рвался. Да и рвался ли? У него была цель. Но цель, заставляющая нервничать. Что он найдет там, куда идет? Голос не говорил ни о каком направлении, но, услышав о возможном попутчике, Зэсс уже знал, куда ему нужно. Нутро подсказывало, услужливо указывая маршрут, но не говоря, что будет в конце.

Когда крестьяне прошли, он встал, убрал флягу, отряхнул помятую одежду. Осмотрел себя. Дорога была долгой. Он давно не останавливался. Пора бы помыться, сменить одежду, нормально поесть и выспаться на постели. Хотя выспаться ему вряд ли удастся. Последние дни он почти не спал. Усталость сказывалась, но нормально заснуть он не мог. Помимо жжения, его постоянно терзало беспокойство, не дающее заснуть. Это кроме вечных кошмаров, преследующих его с самого начала. Ночи у него не задавались. Все та же бесконечная вереница лиц и женщина в конце. Лицо которой он так стремился увидеть. Женщина была важна. Он верил, что она значит гораздо больше, чем просто сон или воспоминание. Когда он увидит ее лицо, обязательно вспомнит недостающие кусочки.

Зэсс приложил руку к глазам, защищая их от солнца, и вгляделся в выступающий из-за горизонта городок. Представил мягкую, пусть не очень чистую постель, горячую воду и горячую еду. Улыбнулся. Если жизнь могла предоставить ему какие-то блага, он этим пользовался, с удовольствием проводя лишний день в гостинице или на постоялом дворе. Он никуда не спешил и ничего не ждал. Деньги, потерянные Тайгой подходили к концу, но это его мало заботило.

* * *

Жизнь в замке сложностью не отличалась: работай и не попадайся на глаза тем, кто может поднять на тебя руку, ногу, хлыст или еще какой предмет. Монотонная работа на кухне, начинающаяся ранним утром, не была слишком тяжелой, но убивала целый день. Время пролетало мимо незаметно, изредка задерживаясь и обозначая различия между выносом ночного горшка лорда, уборкой его комнаты и возвратом к кухонным забавам. После жизни в лагере, по большей части состоящей из сосредоточенного вслушивания, кто позовет и что прикажет, тут обязанности ее были расписаны и понятны. Тяжело было поначалу. Втянувшись, Тáйга только через несколько дней поняла, что прошла уже неделя. Круговорот однообразных дней затягивал. Она сама не знала, сколько времени она уже тут. Лето подходило к концу, готовя теплую осень, обычную для этих мест.

Как — то раз, убирая несвежую постель лорда, Тáйга подошла к зеркалу, висящему на стене и с удивлением вгляделась в большеглазого мальчишку, с перехваченными ремешком темными волосами. Она попыталась вспомнить как выглядела раньше и не смогла. Казалось, та девушка, что еще в начале весны разыгрывала своего дядю, пропала навеки, не оставив о себе даже воспоминаний. Только глаза остались прежними. Необычного стального цвета. Очень яркие и живые. Глаза, определенно, ее. А все остальное стерлось за чередой событий. Смени кто ей сейчас лицо еще раз — она даже не заметила бы различия.

Тáйга приблизилась и выдохнула облачко теплого влажного воздуха на серебро. Кто она? Бесполое существо, не нашедшее себя? Может, стоит когда-нибудь обзавестись семьей? Стать добытчиком и мужем? Вернется ли когда-нибудь она сама? Она прежняя? Та, которая смогла воспротивиться советнику короля и сбежать из-под его крова? Или она так и останется жалким комком из плоти и крови? Раздавленная и выброшенная? И почему она? Может, пора уже смириться, что ОН?

* * *

Локта родила горластую крепкую девочку, к которой лорд Хаст проявил столько же интереса, сколько ко всем своим детям: пришел, посмотрел и дал имя. На этом его роль отцовства закончилась.

Локта теперь пропадала с ребенком, и обязанность относить лорду еду легла на Тайгу. Она первый раз старательно потащила тяжелый поднос вверх по ступеням.

Лорд сидел в запущенном закопченном зале за огромным столом. Возле него лежал прибор для письма и свиток со сломанной печатью.

Тáйга аккуратно поставила поднос на стол и попятилась к дверям.

— Постой, — кряхтящий голос лорда нагнал ее почти у выхода. — Иди ка сюда.

Она приблизилась.

— Знаешь, как — то я застал одного мальчишку, справлявшегося в мое вино. Как думаешь, что с ним стало?

— Думаю, это был худший день в его жизни. — честно ответила Тáйга.

Лорд осклабился, показывая ряд торчащих в разные стороны зубов.

— Нет, худшим днем будет тот, когда он поймет, что его обширные знания о мире невозможно передать потомкам. По причине невозможности таковых. Пробуй! — он пододвинул скрюченными пальцами бокал. — Напиться чужой мочи по незнанию или напиться своей по доброй воле… Моча все же лучше, чем яд, а, мальчик?

Тáйга пригубила бокал и сделала глоток.

— Оно не отравлено, мой лорд. Мне пробовать пищу?

— Разве я просил тебя пробовать что-то еще? — он взял бокал и ткнул пальцами в мясо. — Яд проще всего подсыпать в вино или воду. А мою еду Локта вряд ли станет травить. Лучшей жизни чем тут, ей не найти, поверь мне, мальчик.

Хаст принялся за еду. А Тáйга почтительно отошла чуть назад и правее, вовремя подливая вино.

На глаза ей снова попалась бумага со сломанной печатью.

Пытаясь прочитать ее, она замешкалась и пропустила взгляд лорда, требовательно стучащего длинным ногтем по пустому бокалу.

— Ты умеешь читать, мальчишка?

— Да, мой лорд. — Тáйга поспешно плесканула в бокал. Но тот уже оставил тарелку.

— Прочитай!

Она осторожно поставила кувшин и наклонилась над бумагой.

— Лорду Хасту, властителю замка Собачье Ухо и прилегающих земель, ренегату…

— Властителю, — лорд плеснул вином на пол. — Мой чертог настолько пышен, что я достоин называться властителем? Пропускай всю эту ерунду и титулы. О чем пишет этот самозванец?

— … уведомить о том, что поступления от земель Собачьего Уха составили… — Тáйга стала перечислять сколько зерна, кур, мяса и овощей пошло в столицу от лорда Хаста. — Что намного меньше того, что надлежит к уплате…

— Это самозванец хочет, чтобы я ему отдал все зерно и скотину? Он не мог еды с собой привезти?

Лорд еще долго распалялся, перебирая дару кости и все грехи.

— Мой лорд, — Тáйга тихо попыталась его остановить, — это письмо, оно пришло еще зимой…

— Конечно зимой! В Собачьем Ухе никогда не отличались расторопностью. Все никак не соберусь ему ответить.

— Но, лорд Хаст, тут написано…

— Я знаю, что там написано, — он с неожиданной ловкостью вырвал бумагу из ее рук, — я умею читать. Он требует зерна, требует людей, требует денег. В этом и в остальных своих посланиях! Где я возьму ему людей? Почти все остались в полях, когда он изволил явиться за своим троном. И на Пограничной дуге не спокойно. Лорд Файр просил дать ему людей! — Он порвал бумагу на мелкие клочки и бросил прямо на поднос. Сломанная печать легла на кусок мяса, застыв каким-то особенным соусом.

— Знаешь, мальчик, что происходит? — Лорд поманид Тайгу пальцем. — Новый дар выкопал все обереги на востоке. Он прекопал все наши земли, где стояли столбы старых богов. И переставил их. Теперь они аккурат защищают столицу и все, что лежит дальше до Жемчужного моря. Остальное ему не нужно. Он оставляет нас подыхать и требует зерна и людей. Понимаешь?

— Нет, — ей очень хотелось отшатнуться от кислого смрада из его рта, но она не позволяла себе этого сделать.

— Конечно, не понимаешь. Тебе что старые боги, что новые — все одно. Только то, что дар ждет с востока, скорее всего сожрет нас всех. Понял мальчик?

Тайге очень хотелось ответить, что она ничего не понимает, но она кивнула.

— Убери это, — лорд двинул от себя поднос так, что кубок весело зазвенел по нему. — Похоже, что и сегодня дар останется без моего ответа.

* * *

Вечером, когда Локта укачивала младенца, что-то тихо напевая малышке, Тáйга пристроилась рядом.

— Скажи, что ты знаешь о старых богах? И об оберегах? О столбах? — Сама она помнила лишь то, что рассказывала бабушка. Отец о богах говорить не любил и особой чести им не отдавал. Говорил, что богам давно уже наплевать на то, что они создали. Или их забавляет то, что творится на земле. Молиться или не молиться, каких богов чтить — дело каждого. Но по жизни человек идет один. Ему и решать. А бабушка больше все сказки рассказывала, да легенды древние. Там вроде и боги были не боги, а жили на земле, так же, как простые люди. Или Тáйга совсем уже ничего не помнит. В бабушкиных сказках раньше были маги, волшебники, которым из женщины в мужчину обернуться — это как раз плюнуть. И обратно не проблема. И еще много чего они могли. А когда ты море осушить можешь, какая разница между тобой и богом?

Про столбы бабушка тоже говорила. Якобы поставлены они древними для защиты от напасти всякой. И что силу они имеют. Столбы эти высокие и тяжеленные. Просто так не переставишь. Сама Тáйга столба ни одного не видела, но говорили, что к востоку, они довольно часто встречаются. Какие напасти могли отворотить эти древние стражи тоже не было понятно. Отец говорил, что кроме людей никаких других напастей нет. Хуже нет.

— Да что я знать могу? Что бабки сказывали, то и знаю. Охраняют они. Нас или еще кого. Или охраняли, — Локта недовольно поморщилась.

— От кого?

— От темной силы. Нехорошей. Мне рассказывали, когда древние уходили — всю магию с собой позабирали. А ту, что осталась — глубоко в землю загнали, да запретов понавесили. И столбы эти ее в земле удерживают. Наружу не пускают.

— А если вынуть их? Или переставить?

— Почем я знаю? — Локта достала огромную надутую грудь и сунула малышке. Та жадно схватила и принялась чмокать. — Может, внизу к ним по твари какой привязано.

— В земле? — Тáйга с сомнением покачала головой.

— Не знаю, может, и в земле. С чего это тебя столбы заинтересовали? Хозяин что-то говорил? Он последнее время как одержим стал. Даже на мне про столбы свои вспоминал. Надеюсь, ребенку не передалось.

— А дальше столбы есть? Дальше к востоку?

— Есть, наверное, раз они всю землю призваны защищать, то везде должны быть. — Локта недовольно глянула на Тайгу. — Тебе правда так интересно или на титьку голую посмотреть охота?

Тáйга почувствовала, как краска заливает лицо. Что ж, если она останется мужчиной, пора начинать краснеть от вида женской груди.

* * *

— Эй, парень, плати и дрыхни сколько хочешь! — громкий голос хозяина харчевни заставил его очнуться.

Зэсс приподнял голову от стола, где только что стояла его тарелка. Он слишком долго не спал нормальным сном. Не хватало еще отключаться где попало.

Порывшись в пустом кошельке, он вынул монетку и протянул ее хозяину.

— Этого мало. Ты наел втрое больше! — Хозяин покосился на дверь, где стоял здоровенный детина, ожидая команды. — Да еще в дорогу себе заказал. Хочешь забрать свои сумки — плати!

— Я тебе заплачу. — Зэсс полез за мешочком, оброненным Тайгой в той злополучной таверне. Вытащил первое попавшееся кольцо и протянул хозяину. — Этого хватит?

Хозяин надкусил кольцо и довольно ухмыльнулся.

— Вполне. Можешь забирать свои пожитки или спать тут хоть весь день. — он сверкнул новоприобретенной ценностью и уже было направился прочь, когда Зэсс схватил его за руку.

— Дай кольцо! — потребовал он, краем глаза замечая, как двинулся детина от двери. — Я тебе дам другое.

— Ты заплатил! — Хозяин покраснел от натуги, пытаясь вырвать руку.

— И я заплачу снова. — Зэсс выдернул у него кольцо. — И пса своего останови, пока мы тут тебе столы не поразносили. Сказал же — заплачу.

Хозяин насупился, но остановил рукой своего охранника. И на всякий случай предупредил:

— Он из тебя кусок мяса сделает.

— Охотно верю. — Зэсс рассматривал кольцо с печатью. — Знаешь, что тут написано?

— Не знаю и знать не хочу. Ты мне должен.

Порывшись в мешочке, Зэсс вынул еще одну безделушку, осмотрел ее и отдал хозяину. Тот быстро спрятал вещицу и отошел в сторону.

— Проваливай отсюда, парень, пока цел. Я вижу, у тебя там найдется чем столы мои окупить. Так что по-хорошему говорю — проваливай.

Собрав все свои сумки, Зэсс вышел во двор, все еще рассматривая кольцо. Потом высыпал на ладонь остальные сокровища мешочка. Несколько колец, куски цепочки, тонкий браслет, брошь и потертый медальон.

Хозяйские собаки, взъерошив шерсть и поджав хвосты, застыли на месте, наблюдая за человеком, странно улыбающимся блестящему куску металла на ладони.

— Да, твари, интуиции надо доверять. — он повернулся к собакам, пятящимся назад и подмигнул им.

* * *

— Убери этот срам! — лорд кинул палкой прямо в Тайгу, едва успевшую увернуться. Тяжелый набалдашник в виде распускающейся розы зазвенел по каменному полу залы, сверкая и переливаясь металлическим звоном. — Он что, думает, что я девица на выданье? Я был правой рукой Огла Избранного! А теперь буду расхаживать с розами в руке!?

Тáйга успела подхватить трость прежде, чем та скрылась под столом, тоже уже изрядно охоженным обновой.

— Отнеси обратно, пусть сделает что-то! Мне не нужны розы в руках! Волчья голова, собачий хрен, рыбий хвост, женская грудь! Но не цветочки. Букеты пусть дарит своей женушке, если на большее не способен! — лорд продолжал распаляться на заказанную им же у кузнеца трость. В последнее время, ноги все чаще подводили старого лорда, и Локта уговорила его сделать себе подмогу.

— Я вставлю в нее тонкий меч и буду колоть твою жирную задницу каждый раз, когда моя еда будет остывшей. Понравится тебе это? — он ущипнул ее за пухлую грудь.

— Вы можете свернуть себе шею, когда ваша нога откажет вам в ближайшее время, и тогда уже я с удовольствием ткну вас пару раз, прежде чем положить рядом с вашей женой. — Локта мило ему улыбнулась.

— Ты еще помнишь про эту древнюю деву? — Хаст довольно ухмыльнулся гнилым ртом. — Ладно, не бойся, я еще поживу. Кто знает, может, жениться надумаю.

Теперь же старик негодовал на цветок, распускающийся у него на палке.

— Кузнецу приказать переделать или сделать новую, мой лорд?

— Ты можешь приказывать? Я потерялся в собственном замке! — лорд Хаст развел руками. — Теперь тут хозяйничает мальчишка? Конечно переделать! Не хватало еще тратить хорошую сталь на новую палку, которая никогда не пригодится!

— Пригодится, мой лорд, — Локта мягко попыталась усадить разбушевавшегося Хаста.

— Женщина, мне нужна твоя щель, я не спрашивал совета! Мой кузнец делает мне розы, мальчишка собирается приказывать вместо меня, а безмозглая баба принимает за меня решения!

Тáйга не стала дожидаться, чем кончится ругань. Подхватив трость, она побежала обратно в кузницу.

* * *

Смурт снова поморщился от боли, сдавившей виски. Голова болела с самого утра, не переставая обозначать себя дергающей болью ни на минуту. И радостный, порядком надоевший ему за время совместного путешествия голос Ксиласа, был не лучшим лекарством от этой боли.

Поездка в Собачье Ухо обернулась для него настоящей каторгой. Не только из-за радости Ксиласа, проливающейся так искренне на всех. Ксиласу как раз было чему радоваться. Дар пожаловал ему титул и земли. Куда, собственно, они и направлялись. Он был выскочкой. Молодым и горячим выскочкой. А рвение стоило поощрять, по мнению дара. Да, он сумел показать себя за это время. Отчаянно бросаясь в самую гущу, он выиграл несколько битв, ретиво защищал интересы дара во всех советах после сражений и успевал показываться на глаза и напоминать о себе уже после победы. Что ж, старый Хаст с его нежеланием подчиняться, подвернулся очень кстати этому молодчику. Теперь ему перепадет львиная доля земель прямо у границ. А значит, в будущем, еще большая часть земли.

Но Смурта беспокоило совсем другое. Чужие земли его не волновали. Его волновал успех. Успех молодого и неопытного выскочки. На фоне которого все сильнее проступало поражение его самого.

Впервые за много лет дар отослал его от себя. Надолго. Наказание для лорда Собачьего Уха было делом важным и показательным и, без сомнения, требовало присутствия если не самого дара, то его правой руки, но… Смурт все чаще ловил себя на мысли, что его ревностная служба катится стремительно вниз. Король все чаще прислушивается к мнению других и теперь отсылает своего первого советника так надолго прочь!

Смурт упустил девчонку, опозорил себя и дара перед захваченным народом, упустил… блах его знает кто этот чужеземец со шрамом на лице, способный перебить элиту дауров как котят. Смурт не только упустил их, он еще и показал, что неспособен найти их и вернуть. Он принял неправильную политику, ошибся, отозвав людей от Срединного замка, показывая тем самым знак доброй воли лормам. И тут же начались нападения с их стороны. Они стоят на краю новой войны с осмелевшими соседями, а дар отсылает его подальше, не нуждаясь в советах.

— Рай, ты посмотри, — Ксилас остановил коня, словно нарочно заставляя находиться с ним дольше, чем требуется, — Адне тут понравится. Хорошая кладка, прочные стены. Тут можно выстроить не одну башню. Просторный двор. Мне определенно тут начинает нравится!

Рай Смурт поморщился. Они как раз проезжали под тяжелыми навесными воротами, открывавшими все прелести Собачьего Уха. Грязный неухоженный двор не шел ни в какое сравнение с дворцом.

У Смурта были свои земли, пожалованные ему даром. Хорошие земли. Но он их не помнил. И никогда не видел. Там, в Серебрянном Утесе заведовал его брат. И Смурту было глубоко наплевать, что там вообще творится, пока он оставался при дворце. В дальнейшем, когда его старшему сыну исполнится шестнадцать, он отправит его в замок. Сам он не собирался запираться в стенах, какими бы плодородными землями они не были окружены. Так он думал. Но кто знает, когда милость короля заканчивается к тем, кто портит ему настроение? А Смурт за последнее время испортил его не раз.

Это он должен был схватить бродягу. Еще там, у себя дома. Он должен был найти и вернуть девушку назад. Тогда король снискал бы к нему свое прежнее расположение. Но бродягу схватили, когда он успел наворотить уже немало, а девушка до сих пор непонятно где. Жива ли она или гниет? Определенно, Смурту не везет на этой земле.